Пять баксов для доктора Брауна. Книга 2

Глава девятнадцатая, в которой Д.Э. Саммерс находит подтверждение своей теории

Птицы уже подняли утренний щебет. Двое джентльменов крались в рассветной дымке, трусливо приседали, оглядывались и забегали за встречные афишные тумбы. Им оставался последний рывок. Искатели приключений припустили бегом по Мейн-стрит.

Около дома Макферсона, где о них, голых, выдирающихся, оббили вспоротую подушку (одной на двоих хватило за глаза), не было ни штанов, ни рубашек – ни единой тряпки. Только шевелились в траве не сумевшие улететь перья, да в пыли валялся одинокий лакированный туфель Д.Э. Левый.

– Ну, все, сэр, – искатель приключений швырнул туфель обратно. – Без вещей, без денег и без штанов.

– И как теперь нам быть? – убито спросил М.Р. Маллоу.

На этот вопрос ответил сначала почтовый экипаж, появившийся из-за угла, потом молочник с тележкой. Сан-Хосе стремительно просыпался. Мимо проехала пожарная машина, возвращавшаяся, должно быть, в часть. Пожарные нестройно, но дружно пели, обнявшись и болтая ногами.

М.Р. и не думал, что после всего происшедшего может, оказывается так здорово бегать!

– Стой! – задыхаясь, простонал он, нагнав компаньона на заросшем пустыре.

Высокая трава надежно скрыла двоих джентльменов от нескромных взглядов. От, добавим, возможных нескромных взглядов прохожих, которым пришло бы в голову прогуляться вдоль пустыря на окраине в шестом часу утра.

– Стой, – повторил Дюк. – Слышишь, едет кто-то.

Компаньоны присели в траве. Шлепанье подков в пыли приближалось. М.Р. вскоре высунулся, прикрываясь шуршащими стеблями, и завертел головой. Раннее солнышко трогательно осветило чумазую физию в остатках перьев. Ни дать, ни взять – юный охотник дикого племени, только кольца в носу недостает! Д.Э. поскреб собственную щеку – председатель городской управы не поскупился, полной, сволочь, ладонью зачерпывал.

– Ты, – сказал он, – совсем с ума сошел? Пусть себе едут, намто что.

– Ну как, то есть, что! – отозвался Дюк. – Не оставаться же нам в таком виде!

– «Не уделите ли вы нам несколько минут, господа?» – фыркнул Джейк. – «Мы, видите ли, попали в затруднительное положение...»

Компаньон обернулся.

– Особенно прекрасно, если там женщины, – продолжал Д.Э. – «Леди и джентльмены!...»

– Если мы этого не сделаем, дорогой компаньон, – сказал М.Р. печально, – гулять нам в таком виде неизвестно, сколько.

– А если сделаем, – мрачно сказал Джейк, – все то же самое, только хуже. Жаль, шляпы нет – почтеннейшую публику обойти! Подайте что-нибудь на штаны!

– Да почему это сразу то же самое?

– Да потому, что никто нам не поможет!

– Ты же сам всегда говорил: какая разница, если нет другого выхода! Я тебя просто не узнаю!

М.Р. посмотрел на Д.Э.: тот стоял молча, ссутулив плечи и стыдливо прикрываясь руками.

– Я и сам себя не очень узнаю, – промямлил он. – Ты, вон, на себя посмотри лучше, красавец.

– Мы просто должны попросить помощи! Это единственный выход!

– В жизни своей ни у кого ничего не просил!– искатель приключений оскорбленно распрямил плечи. – И не собираюсь!

М.Р. поморгал. В те времена Мармадьюк Маллоу еще не знал, как быть, когда компаньон вместо своего обычного здравого смысла вдруг упирался, чрезвычайно напоминая одно копытное – морда умная, характер мерзкий.

– Ну, тогда я один пойду, – сказал Дюк почти что себе под нос, и стал продираться через траву.

– Нет! – Д.Э. рванул за ним. – Не надо! Стой, дурак!

Но компаньон его не слушал.

– Эй! – закричал он, что было сил. – Эй!

Дальше он не знал, что кричать, подумал секундочку и заголосил:

– Помогите!

Джейк зашипел, как от боли, но продолжал чесать за компаньоном. Экипаж, все еще находившийся довольно далеко, свернул на соседнюю дорогу.

«Повезло, – подумал искатель приключений. – Или не слышат, или решили не связываться». Но тут мистер Маллоу припустил по полю с воплями: «Стойте! Стойте! Пожалуйста, помогите!» «Езжайте-езжайте! – мысленно взмолился Д.Э. Саммерс. – Мало ли, чего с отчаянья не сделаешь. Без вас обойдемся!»

Экипаж был уже совсем близко. Искатели приключений с непередаваемой элегантностью бежали к нему.

– Это же наш! – ахнул вдруг Дюк. – Наш катафалк! Злыдень!

И точно, это был он.

– Мой хороший мальчик! – Джейк от умиления полез к коню обниматься. – Не дался супостатам!

Через минуту оказалось, что и саквояж тоже на месте, и все, что двое джентльменов впопыхах успели туда побросать – тоже.

– Нож на месте, – бормотал Д.Э., роясь в саквояже. – Часы на месте. Денег ни цента. Что мы с тобой за идиоты такие: Фокс сто раз предупреждал не держать все деньги в одном месте! Еще и в карманах!

– Да есть у нас деньги, – отозвался компаньон. – Два бакса с чем-то там. Я как-то сдачу с лавки в карман для мелочи спрятал. Подумал, что надо откладывать, а потом забыл. Только штаны все равно ведь не купить. Тем более, на двоих.

Но тут Джейк забыл о всех деньгах в мире. Вообще обо всем.

– Вот оно! Все правильно! Все правильно, сэр!

– Что правильно?

Дюк помог компаньону, у которого от волнения тряслись руки, вытащить волшебный фонарь.

– Боже! – вскричал он, глядя на вымазанную керосином руку. – Повезло! Наконец-то повезло!

Оба чуть не прослезились от радости: почти полгаллона! Редкая, неслыханная, потрясающая удача, невозможное совпадение и, тем не менее, факт!

– Головоломка! – продолжал бредить Д.Э., отвинчивая крышку.

– Отдай платок, чокнутый, это сопливый!

– Какая разница, он в керосине весь! Ты посмотри, это же она, головоломка!

– Опять головоломка? Сэр, вы, часом, не того? В смысле, на нервной почве?

– Господи, помяни царя Давида и всю кротость его! – возмутился Джейк. – У тебя что, глаз нет?

– Гениально! – Дюк вытаскивал их немногочисленные тряпки. – Ухитриться взять с собой волшебный фонарь, и не прихватить ни одной пары подштанников!

– Да что в подштанниках, что без штанов, – отмахнулся Джейк. – Все равно на люди не показаться.

– Вот тут я бы поспорил, сэр!

Д.Э. рылся в саквояже.

– Но главное, – кстати, кто все время жрет мои вторые носки? Ты посмотри: опять сирот три штуки! – так вот, главное: керосин нам сейчас куда нужнее! В этом фокус, понимаешь?

– Понимаю, – М.Р. извлек галстук. – Ну, вот без этого нам точно не обойтись! Как тебе покажется такой предмет с точки зрения головоломки?

– Отлично, – сказал на это Д.Э. – Просто отлично. Смотри: три разных носка да галстук. Кучка платков. Много бесполезных тряпочек, вымоченных в керосине! И если все части совпали, значит, мы на верном пути! Понимаешь теперь?

– А подштанники? Подштанники в твою головоломку не входят? – съязвил компаньон.

– Подштанники, – ответствовал Д.Э. Саммерс, – были бы сейчас все в керосине! А еще ими вытираться удобнее. Представляешь, какие были бы муки?

Спустя примерно часа полтора искатели приключений, уже оставшись без носовых платков, без галстука и без единого носка, но чистые больше, чем наполовину – на парадную половину, с комфортом устроились на трясущемся и подпрыгивающем возвышении для гроба, подложив под голову саквояж.

Глава двадцатая Продам. Куплю. Избавим

Катафалк проезжал через местечко, которое называлось Санта-Клара – небольшой город недалеко от СанХосе.

– Вот черт, – бормотал Д.Э.,– как бы хотелось показать этим г-г-гр-ражданам какой-нибудь фокус!

Дюк сглотнул.

– Компаньон, я тебя очень прошу: обойдись в этот раз без фокусов, а?

– Ну нет, ну погоди! – Д.Э. поискал, чем прикрыться и не нашел – саквояж поставил себе на колени компаньон. – Можно подумать, у нас есть другой выход!

– Есть, – тихо сказал Дюк. – Один точно есть.

– Это какой?

– Подъехать... – голос М.Р. дрогнул, – подъехать в какой-нибудь дом... подальше отсюда и попросить помощи.

Компаньон посмотрел на него долгим взглядом.

– В жизни своей ничего ни у кого не пр-р-р-р... – Д.Э. задохнулся, не договорив.

У него аж акцент стал еще жестче.

– А что, – Дюк нервно сделал руками, – ты можешь придумать еще что-нибудь?

Джейк открыл рот, закрыл, похлопал глазами, и через минуту сказал:

– Ну, можно, например, дать объявление в газету. Как раз денег хватит.

– Дать-то дать, – пробубнил М.Р., – но о чем?

Он поднял с пола мятую, покрытую жирными пятнами газету, в которую когда-то, если только М.Р. не изменяла память, были завернуты пирожки.

Джейк сунулся через плечо.

– «Продам...» «Куплю...» «Храбрый ребенок вызвал полицию...»... «Сеансы гипноза...» Тьфу ты! Прямо не знаешь, что и делать.

– Только не кража!

Д.Э. Саммерс тяжко вздохнул.

– Да погоди ты со своей кражей! Что нам остается-то, с такими сомнительными рожами и без штанов? Только стянуть с веревки чьи-нибудь тряпки.

– Чтобы нас опять сцапали?

Д.Э. посидел молча.

– Я в таком виде, – сказал он, – никуда не пойду.

– А что еще можно-то? – уныло спросил Дюк.

– Что, так и будем колесить до старости? Нет, погоди. Это или кража или...

Д.Э. Саммерс потеребил волосы на своем гениальном лбу и проговорил:

– Объявление. Объявление. Что бы придумать? Вот, еще лучше: «Избавим от мышей и тараканов!»

Молчал он минуты, наверное, с две, а потом сказал:

– «Продам» – ну, продавать нам нечего. «Куплю» – тоже не пойдет. «Избавим»... «Избавим» отлично подходит!

– Избавим хозяев от еды, одежды и наличных денег? – обрадовался компаньон. – Тоже мне, Джесси Джеймс голожопый!

– Нет! – отрезал Джейк. – Например, вот: «Избавим от старых вещей и ветоши. Выставьте мешок за дверь, об остальном позаботится наша компания».

М.Р. хотел возразить, но задумался.

– А потом, – продолжал Джейк, – мы все это продадим.

– За, – он поскреб щеку (рыжеватая ерунда на морде, наконец, начала приобретать серьезный вид), – за немножко другие деньги.

М.Р. не произнес не одного слова.

– Еще и в прибыли останемся.

– Так это же нечестно! – воскликнул Дюк

Д.Э. молчал.

– Или, – Дюк облизал губы, – или ничего?

Д.Э. блеснул глазами, но опять смолчал. М.Р. посопел и вытер нос.

– Да ну нет же, что же здесь такого-то, если человек сам согласен?

– Ну вот и я говорю! – Джейк вскочил, стукнулся головой о верх катафалка, ойкнул и сел на место.

– А как объявление подавать? – продолжал сомневаться компаньон. – Это же все равно придется идти! Я не хочу по улице без штанов прогуливаться!

– Да, к почтовому ящику придется идти. – согласился Д.Э. – Но ты же сам говорил: зайти в какой-нибудь дом.

– А конверт, марка? – продолжал бубнить М.Р., не особенно напирая на то обстоятельство, что как-то не подумал о таких деталях. – Ой, я же родителям письмо не отправил! Есть конверт! Почти высох от керосина!

– Вот об этом и я говорю, – кивнул компаньон. – Просто сунем в конверт бумажку в два бак...

Он запнулся.

– Погоди, но у нас же монеты.

– Ну, вот об этом, – наставительно сказал Дюк, – я и говорю!

Но компаньон махнул рукой.

– Не беда, сэр! Самое страшное позади. Выкрутимся. Поехали на станцию. Это пока наша единственная возможность приодеться.

Катафалк неторопливо полз вперед: Злыдень замечтался, а джентльмены не хотели показываться наружу. Они задернули занавески, и, лежа на животе, поглядывали на дорогу. М.Р. уже начал задремывать, как вдруг компаньон вылез на козлы.

– Эй, стой! – услышал Дюк.

Он тихонько выглянул из-за плеча компаньона. Перед Джейком стоял умытый типчик лет восьми, и испуганно блестел на солнце челочкой.

– Значит, так, – Д.Э. был непринужденно элегантен в мешке от муки и со следами дегтя на шее, – значит, так: я тебе сейчас дам монетку, сбегаешь в лавочку, поменяешь ее на бумажку. Получишь за это...

Тут Д.Э. помялся.

– ...две монетки. Понял?

– Два вопроса, – мальчишка прищурился умытой физиономией и стало видно, что у него серьезная недостача зубов. – Первый: сколько в точности я за это получу. Второй: где твои штаны?

– Два ответа, – не полез за словом в карман Джейк. – Первый: я тебе сейчас дам доллар. Принесешь доллар бумажкой – получишь два. Второй... э-э... второй вот: нам нужно отправить письмо без одежды. Пари. Понял?

– Другой разговор, – одобрил мальчишка. – Давай деньги.

– Боже, что за дети пошли, а! – вздохнул Д.Э.

Мальчишка радостно хихикнул, цапнул монетку и убежал. М.Р. высунул голову наружу и мрачно уставился ему вслед.

– Не вернется, гаденыш, зуб даю.

– Без зубов не останься, – Д.Э. хлопнул себя по бокам, спохватился, что нет не то, что сигарет, но даже и карманов, в которых эти сигареты могли бы лежать. – Я что, зря ему два бакса пообещал?

М.Р. скис.

– Какой-то ты нервный стал! – возмутился Джейк. – Еще ничего не случилось, а уже в панику!

– Станешь тут нервным, – откликнулся М.Р. – Ой, смотри: вон он!

Мистер Саммерс победно усмехнулся:

– А что я говорил?

– Ладно-ладно, – буркнул компаньон.

– Ты же обещал два бакса! – мальчишка уставился на единственную монетку, которую Д.Э. сунул в подставленную ладошку.

– Хватит, – спокойно сказал Джейк. – Никогда не верь, когда обещают золотые горы за сходную цену. Все, привет!

Шкет поморгал, но, видимо, жизненный опыт подсказал ему, что если слишком спорить, потеряешь и то, что имеешь. Он зажал монетку в руке и побежал дальше. Двое джентльменов тем временем резво уползли вглубь катафалка и забились в угол: на дороге показалось несколько девчонок: Д.Э. все-таки высунул голову:

– Пошел! Гони, я сказал!

Подлый коняга не упустил случая поиздеваться: травку остановился пощипать. Снаружи было хорошо слышно, как девчонки обсуждают, почему на козлах никого нет, и не стоит ли, все-таки, посмотреть, не случилось ли чего, от какового предложения двух джентльменов бросило в пот.

– Сволочь конская, – Д.Э. прикрылся саквояжем, – ну, я ему устрою!

– А кто тут выступал: никакого насилия, никакого насилия! – М.Р. нервно хихикнул и подтянул колени к груди. – Где же ваш кураж, сэр?

Компаньон в панике рылся в саквояже, потом что-то ойкнул, хлопнул рукой там, сям, что-то цапнул, и радостно провозгласил:

– А вот!

В его руках извивалась мышь, пытаясь спасти хвостик, зажатый пальцами молодого головореза. У Д.Э. Саммерса тогда еще не получалось скорчить невозмутимую рожу – цвел, как майская роза.

– Ты где ее взял? – подскочил Дюк.

– Сам же видел! Где и все – в саквояже. Как обычно.

Дюк так весь и скрючился.

– Сэр! – похрюкивая от счастья, выговорил он. – Сэр, дайте мне!

Д.Э. принял несчастный вид, но времени спорить не было.

– Ладно, нате. Только не промажьте! Не промажьте, говорю!

– Да ну, не промажу, не промажу!

Дюк осторожно, чтобы не укусили, принял серый хвостик. Компаньоны притаились.

Занавески колыхнулись и в катафалк ворвался свет. У девчонки были тонкие руки, испуганные карие глаза, и над ними – соломенная кастрюля с маками.

От раздавшегося визга Злыдень рванул вперед, и поскакал, как будто за катафалком гнались грабители и убийцы.

– Вот это, – сказал довольный Д.Э., проковыривая пальцами заложенные уши, – я и называю – кураж.

– Умник, – сказал Дюк утром, – ты как к людям выходить собрался? Тут тебе не станция, до ночи ждать не станут.

Это было уже второе крыльцо, на котором ждал мешок, и время от времени выглядывала прислуга.

– Может, еще одного шпингалета послать? – трусливо предложил М.Р.

– Нет, – Джейк наблюдал за крыльцом, чуть отодвинув занавеску. – Нет.

Он глубоко вдохнул, как будто собирался нырять, и сказал:

– Пожелайте мне удачи, сэр!

Дюк хотел крикнуть: «Стой, дурак, я с тобою!», но сделать этого не успел. Д.Э. Саммерс решительно отдернул занавеску и, как был, в одном мешке от муки, спрыгнул на землю.

Назад залезли довольные. Джейк швырнул тюк с добычей на дощатый пол.

– Подумаешь, повеселили служанку.

– Да, сэр, произвели мы впечатление. Вот интересно мне, – Дюк брезгливо вытащил из мешка младенческий чепчик, – кто же у нас все это купит?

Джейк вертел в руках сбившийся в колтун дамский шиньон.

– Просто тряпки – никто, – отозвался он. – Но мы, сэр, не будем продавать просто тряпки. Мы будем продавать знаменательные тряпки. Всякие там...

Он добыл из кучи дамские панталоны такого размера, что в них запросто поместились бы оба искателя приключений вместе с саквояжем.

– Всякие там панталоны бородатой леди Клофулии...

– Думаешь, бородатая леди носила такую дешевку? – усомнился компаньон.

– Носила, – кивнул Джейк. – И как еще носила! Детство леди Клофулии, как известно, прошло в страшной нищете.

М.Р. оценил размеры панталон.

– Детство, говоришь? Ничего себе, большая была девочка.

– В двенадцать лет, – сказал Джейк на это, – юная Клофулия сбежала, не выдержав издевательств. Ей пришлось много страдать.

– Если только она не провела свои детские годы в своем особняке где-нибудь на Риджент-стрит, – Дюк выразительно сделал бровями.

– Кому это известно? – парировал Джейк. – Мне, например, ничего не известно. Меня вообще тогда не было.

– Мне, положим, тоже, но...

– А вот это сплетни, – перебил Джейк. – На самом деле (этот факт, конечно, не предавали огласке) бородатая леди провела свои детские годы в страшной нищете!

– От которой она и спасла всю семью своей бородой! Да! А как вам нравится это?

Дюк выудил из кучи барахла деревянный молоток для кухни.

Компаньон посмотрел на это дело и сказал:

– Что бы вы, сэр, сказали о «Передвижном музее-аукционе»?

– Я бы сказал, что вы гений, сэр.

Д.Э. радостно покраснел, но тут глазам двоих джентльменов предстал гвоздь программы. Вероятно, отец хозяина дома в молодости любил произвести впечатление и ему, надо думать, это удавалось.

– Ой, – сказал М.Р. и приложил к себе дивную муслиновую рубашку: в громадных зигзагах, с отложным воротником «лорд Байрон». – Это ж надо такое...

Д.Э., как вдохнул, так и остался моргать.

– Господе Иисусе! – выговорил, наконец, он, и протянул руку ко второму экземпляру: в танцующих фигурках, вроде наскальных рисунков доисторического человека, без рук, зато с головами величиной с долларовую монету.

– Портной Конан Дойла начитался, – небезосновательно предположил Дюк. – Точно, из «Пляшущих человечков».

– Слушай, а по-моему, неплохо. Порядок, компань...

Он заикнулся и медленно выдохнул.

Дюк тоже выдохнул, потому что если третья рубашка была всего лишь в белых кружках, как если бы кухарка пыталась стаканом вырезать из нее черное печенье, то четвертая...

– Мне как раз подойдет! – быстро сказал Д.Э. Саммерс.

– Рукава можно перестегнуть! – М.Р. Маллоу продемонстрировал второй ряд пуговиц на широком и длинном манжете. – Они тогда еще пышнее будут!

Джентльмены уставились на рубашку, по-прежнему не очень веря своим глазам. Нет, по-пиратски пышные рукава, воротник стойкой – ничего такого, но только рубашка (ну и что, что чуточку пожелтевшая!) была вся расписана черными скелетами. Скелеты плясали. Некоторые на одной ноге. Некоторые держали в руке череп. У некоторых имелся запасной. Катафалк. Пляска смерти. «Головоломка!» – подумал уже Дюк. Произносить эти слова вслух не было необходимости.

– А ведь это отличный экспонат, – упавшим голосом заметил он.

– Во-первых, – Джейк обрел дар речи, – нам все равно нужно что-то носить. Во-вторых, на нас будет эффектнее. Для рекламы. Сообразно заведению. В-третьих... в третьих все будут ахать, а никто все равно не купит.

– Это ты почему так думаешь? – компаньон почесал нос.

– Потому что я так думаю, – уверенно ответил Д.Э.

М.Р. тоже пришел в себя.

– Значит, так, – сказал он, – я все понял. Берем этот карнавал себе. Должен же у нас быть гардероб, черт побери. Носить будем по жребию.

– Отлично, – Джейк понюхал «гардероб». – Нафталин, конечно, но пусть это будет худшее из зол. О, штаны!

Две пары отличных клетчатых брюк! Ну и что, что возрастом едва не старше искателей приключений, клетчатые брюки во все времена хороши. Д.Э., правда, пришлись коротковаты, но он не придирался.

Гардероб выстирали в реке мылом, утюг позаимствовали в одном доме, где как раз гладили: из открытого окна валил пар, пахло уксусом и крахмалом. Служанка понятия не имела, что на некоторое время одолжила утюг тем, кто сильно в нем нуждался. Она была занята: заболталась у калитки. Говорите, везение? Удача? Бог с вами, леди и джентльмены, удача любит тех, кто делает ее сам. Деловой субъект двенадцати с половиной лет был так страшно конопат, что его хотелось попробовать отмыть. Этот, кажется, мог трещать без умолку, на какие хочешь темы, до тех пор, пока не заболтает вас до смерти.

– А что мне за это будет? – спросил субъект.

– Стишок тебе за это будет, – пообещал Джейк, – неприличный.

– Очень неприличный? – деловой субъект боялся продешевить.

И еще одна часть головоломки встала на место.

Четыре следующих мешка принесли джентльменам недостающие пиджаки и жилеты, клетчатую кепку для М.Р., серую шляпу для Д.Э., прекрасные остроносые туфли и, тоже прекрасные, патентованные высокие ботинки д-ра Хольса. Немного великоватые, зато совсем новые. Кроме того, ботинки удачно скрывали отсутствие носков, чего не скажешь о некоторых.

Двое джентльменов приняли вид несколько экстравагантный, но зато совершенно одетый, и очень в стиле заведения.

Глава двадцать первая Музей-аукцион «Знаменательные вещи»

– Ты знаешь, что? – М.Р. закончил декламацию. – Ты когда добудешь другие брюки, эти не выбрасывай. А то вечно с твоими штанами эпопея какая-то.

– На себя полюбуйся! – буркнул компаньон, глядясь в витрину аптекарского магазина. – Слушай, мне кажется, так даже лучше, чем все эти дорогие шмотки.

– Да! Ну их, этих скучных типов! – поддержал Дюк. – Ты посмотри на них, похожи друг на друга, как головастик на головастика!

– Нет, это не к нам!

– Совершенно не к нам, сэр! Совершенно!

На следующий экспонат музея-аукциона любовались долго.

– Веревка повешенного, – выдал Джейк. – Повесили Джозефа Кановиски, который избил до смерти свою жену в Питтсбурге два года назад. Кстати, веревка повешенного приносит удачу.

– А что, приносит?

– Не пробовал, но если как следует поверить, принесет непременно.

Дюк подумал.

– Ну тогда вот этот жилет...

– ...вылитый жилет моего дедушки, между прочим.

– Тогда, дорогой компаньон, это же жилет самого Джеймса В. Маршалла, с которого началась золотая лихорадка!

– По возрасту как раз подходит, – одобрил Джейк. – А ты не помнишь, часом, как звали этого, как его... ну этого, с лучами... Рентген!

– Вильгельм Конрад.

– И вот этому Вильгельму Конраду, – Д.Э. поднял стоячий резиновый макинтош, – принадлежало вот это! Это от аппарата пятно!

– Да там чуть пожара не было, как сейчас помню! Вся округа сбежалась!

– Ну еще бы, – подтвердил Джейк, – такой скандал, его чуть из города не выгнали. А вот, смотри: носок Джека Потрошителя!

– Ну нет, это уже наглость.

Дюк отобрал у компаньона мерзкий мертвый носок и брезгливо выбросил на дорогу.

– Жаль, – огорчился Джейк. – Ну, тогда вот эти рыжие патлы – волосы жертвы Джека Потрошителя, Мэри Келли, отрезанные полицией для расследования!

– Эти рыжие патлы, – мрачно сказал Дюк,– обыкновенный шиньон. Мэри Келли была нищей шлюхой, у нее в жизни денег не могло быть на такую штуку как шиньон.

Волосы жертвы Джека Потрошителя, Мэри Келлли, отправились следом за носком. Джейк принес их назад со словами, что это мол, шиньон самой Марии Стюарт. Дюк дал ему шиньоном Марии Стюарт по лбу, и искателя приключений осенило:

– Жена начальника полиции! – воскликнул он. -Точно тебе говорю: прельстилась. Волосы Мэри Келли в точности подходили ей по цвету, и она уговорила мужа их отрезать и сделать шиньон! У начальника-то полиции должно было хватить на это средств?

Дюк тяжело вздохнул, но сунул шиньон подальше.

– Давайте, сэр, думать дальше, – сказал он. – А то у нас вон, еще ворох тряпья, которое ни в жизнь не надели был ни капитан Джексон, ни этот твой Гудини, и даже вон тот господин в платке, зуб даю, долго бы капризничал.

Указанный господин торопливо шел, придерживаясь теневой стороны и ссутулившись. Его голову до самой шеи скрывал черный платок.

– Замолчи, – сказал Дюк.– Дай напоследок человеком побыть.

– Почему «напоследок»? – задохнулся Джейк. – Может быть, никакого сифилиса у нас и...

– Потому что по закону подлости, – мрачно отозвался компаньон. – Я всегда знал, что плохо кончу. Вот увидишь, ты окажешься чист, а я...

– Ты смотри, как бы наоборот не вышло, – потемнел лицом Д.Э. – Уж если кто-то из нас плохо кончит, так это я.

– Да вот увидишь, – настаивал М.Р. – С моим невезением иначе и быть не может.

– Да твое невезение – карусель по сравнению с моим!

Искатели приключений продолжали пререкаться. При этом Дюк думал так:

Д.Э. Саммерс имел другое мнение на этот счет:

– Нет, это бесполезно! – сказал он вслух, перебивая компаньона, который от нервов говорил без передышки. – Давайте-ка, сэр, поменьше думать, побольше соображать. Денег нет, а нам с вами нужна…

Глава двадцать вторая Эманация, универсум и белые штаны

– Дожили, – бубнил Джейк, поднимаясь по скрипучим ступенькам в мансарду над третьим этажом, – не девками торговать, так собой теперь...

Оба прошли по зеленому ковру мимо облезлых белых перил с пузатыми балясинами. Толстая дверная ручка разболталась совершенно. Компаньонов обдало запахом сигарет, краски, старых ботинок и сбежавшего молока.

– Если вы позировать, то можете быть свободны! – послышалось из глубины просторного помещения. – Занято!

Дюк потянул за рукав компаньона, с мрачной рожей обозревавшего сине-белое облако, клубящееся посреди красно-желтой размазни, встречавшее вас на мольберте у самых дверей.

– Могу я, наконец, спокойно поработать! – закричал тонкий голос.

Мансарда была грязной и тесной, с коридором рисунков, набросков и картин по обеим стенам: голые, складчатые, как морские котики, женщины, китайские пагоды и затесавшиеся между ними чертежи. Живописец находился у окна – ловил свет. Рядом стояла стремянка. На стремянке, прижав ко лбу ладонь, будто бы высматривая что-то вдали, стоял черноглазый парень со спортивной талией. Он держал в углу рта сигаретку и открыто, как на журнальной обложке, улыбался. Зубы молодого человека были белыми, как зубной порошок. Таким же белым был его морской костюм с синим воротником, открывавшим мужественную шею. Сам художник был дергающимся человеком с тонким ртом, в котором была зажата трубка, хрящеватым носом и жилистой шеей. Редкие светлые волосы то и дело спадали на лоб, и он отбрасывал их нервным артистическим движением. Д.Э. чуть сам головой не мотнул – машинально.

– Да дайте же мне покой! – художник впился яростным взглядом в картину, как будто хотел ее сжечь.

Улыбка молодого человека сделалась несколько принужденной.

– Ну, во-первых, – сказал Джейк, – ваш юноша неправильно курит. Кто же держит сигарету губами?

– Во-вторых, посмотрел бы я на него, если бы он на вантах курил! – добавил Дюк.

Натурщик держал лицо. Глаза его стали зверскими.

– А в-третьих, – Д.Э. передразнил улыбку молодого человека, – кто же так держится на вантах? Так забор красят, а не вахту несут.

– Убирайтесь вон, иначе я вас убью! – закричал художник. – Сколько можно повторять!

Д.Э. достал из кармана сигаретку, прикурил и снисходительно улыбнулся.

– Ноги-то хоть согни, – сказал он.

Сигаретка сама держалась во рту.

Художник сопел, как носорог, но от холста не отрывался.

– Не так, – придирался к натурщику Д.Э., – чуть-чуть согни. И напряги, а то кажется, что ты не на вантах стоишь, а штаны полные.

– И руки тоже, – добавил Дюк. – Моряк всегда вцепляется в ванты, как краб. А не томно опирается на веревочку.

Он обозрел компаньона.

– А ты, пижон, сигаретку-то потуши. Пока по хребту от первого помощника не получил.

Джейк нашел взглядом пепельницу и сигарету потушил. Потом вспрыгнул на стремянку с обратной стороны, прищурился в окно и приложил к глазам ладонь козырьком. Компаньон немедленно перегнулся через подоконник, как бы тоже что-то пристально высматривая.

– Ты – пошел вон! – художник, даже не подняв глаз от холста, махнул рукой.

– Да пожалуйста! – фыркнул искатель приключений и полез со стремянки. – Не очень-то хотелось. Пойдемте, сэр, отсюда, пусть ему это чучело ряженое матроса изображает.

Ряженое чучело сцепило зубы и заулыбалось еще шире.

– Да не ты! – гаркнул ему художник. – Ты – марш на место. У окна – не шевелись. А ты, как тебя там – вон.

– А что это за картина у вас там, около двери? – Д.Э. честно продолжал вглядываться в горизонт.

На горизонте виднелась пожарная каланча, верхушка церкви и труба консервного завода. В синем небе мелькнула с жалобным криком чайка, уносясь ввысь. На сей раз все было правильно.

Когда в следующий раз буду плыть на корабле, – думал искатель приключений, – будут на мне белые штаны, в зубах – сигара, задница – в шезлонге, плыть я буду по собственным делам, и ни одна р-рожа не станет мной командовать!

– Это «Эманация», – отозвался художник, когда прошло уже неизвестно, сколько времени и Джейк забыл, о чем спрашивал.

– А что это? – спросил он.

– Эманация всего сущего, проистекающая из универсума. Избыточная полнота бытия. Стоять спокойно. И не косить!

Косил Д.Э. потому, что на стене у окна висел портрет, изображавший даму в черном и густой вуали. Дама показалась искателю приключений очень красивой, но он никак не мог рассмотреть ее как следует.

– А это, с паучьими ногами? – спросил М.Р., продолжая изображать, что подоконник – это борт корабля. – Ну, на чертеже.

Художник, не выпуская трубки, зарычал.

За час неподвижного стояния Д.Э. Саммерс устал больше, чем уставал на палубе за утреннюю вахту. За два – больше, чем за утреннюю, дневную и вечернюю, вместе с приборкой. За четыре – больше, чем за всю жизнь. У него звенело в голове, ныла спина и хотелось оторвать уши разоравшемуся под окном мальчишке-газетчику. Ему уже не хотелось ни музея-аукциона, ни дела, которое сделало бы его счастливым, ни денег. Ему хотелось выйти из этой проклятой мастерской, вдохнуть воздуха, что-нибудь съесть и проспать не меньше недели. Полусогнутая спина М.Р. тоже была выразительна.

Наконец, ближе к вечеру, художник оторвался от холста и произнес:

– Завтра не приходите, больше вы мне не нужны. Два семьдесят обоим.

М.Р. Маллоу оторвался, наконец, от подоконника.

– Нам не нужно денег, – сказал он.

Чертеж, как значилось на подписи, должен был стать «игрушкой «Марсианин» по роману Г.Д. Уэллса». Марсианин имел округлое туловище, похожее на печку с крышкой, три длинных паучьих ноги на шарнирах, производиться должен был из металла и цвет иметь «черный, медный или серебристый».

У дамы на портрете при ближайшем рассмотрении оказались под черной плотной вуалью серые отвисшие щеки, тяжелые веки и угрюмый рот цвета полежавшего говяжьего сердца. «Потрет первой жены художника», – сообщала подпись. Никаких признаков второй жены или ее портрета не обнаружилось.

Голые женщины, помимо многочисленных складок, имели на удивление глупые и некрасивые лица, прически башнями и корявые, как корни старых деревьев, руки. Потом была еще кучка китайских видов, цветущая сакура, пара десятков морских пейзажей – и тут же, рядом, очень правдивые, смешные рисунки детей, стариков и животных. Обложки нетолстой пачки журналов «Лайф», валявшейся на подоконнике, в точности их повторяли. В пасхальном номере попалась дамочка в черно-белом наряде. Дамочка до изумления напоминала «Портрет первой жены», только красивая. Лицо ее было цвета обыкновенного, разве что слишком напудренное, и чересчур надменно-властное. Впрочем, фигура, нарисованная сидящей на ящике с подарками, обнаруживала толстый зад, который не могли скрыть юбки, и такие же толстые руки, обтянутые черными бархатными перчатками поверх пышных белых рукавов блузы.

Журналы попались как раз кстати, потому что художник, кажется, не подозревал об опасности, грозившей оставленному без присмотра на стуле хлебу с колбасой.

И вот, когда двое джентльменов окончательно изошли слюной, с улицы закричали:

– Готово!

Компаньоны ссыпались вниз по лестнице. Катафалк теперь украшала надпись, огромная и страшная, выполненная красными готическими буквами:

Надпись была сделана поверх другой: «Похоронная контора Дукакиса», совершенно скрыв оригинал. На нее с уважением косился Злыдень.

– Искусство, – твердо сказал голодный Мармадьюк Маллоу, – требует жертв.

Глава двадцать третья Жулики, мошенники, убийцы

Рубаха знаменитого убийцы Пьетро Тортури! – М.Р. перевел дух: у него от криков саднило горло. – Последняя жертва – несчастный Бьяджио Виллардо, убитый в прошлом году сицилийской мафией по сговору с коварной красавицей-женой Тортури, подозреваемой во множестве зверских преступлений! Кровавые останки, обнаруженные полицией, были разложены по консервным банкам! Кошмарное дело!

Это и правда было кровавое дело. Во-первых, кровь на рубашке была настоящей: Д.Э. гордость не позволила показаться трусом, и он успел резануть по пальцу первым. Бритвой. М.Р. пришлось согласиться, что два порезанных пальца – по одному на брата, уже могут броситься в глаза покупателям, и теперь он мучился то ли досадой, то ли совестью, то ли мыслями о сифилисе. Во-вторых, вспомнить подробности статьи из газеты, читанной еще дома, в Берлингтоне, оказалось не так-то просто. В-третьих, пришлось всю ночь сочинять и зубрить все то, что сейчас компаньоны так бойко выкрикивали.

– Подвязка незаконной дочери русской графини Мари Оленин д’Алхейм! – вдохновенно вещал Джейк с козел посетителям пивной. – Увлеклась офицером в Париже, сбежала от мужа! Любовник был морфинистом, погубил ее тоже и продал в бордель! Двадцать центов! Двадцать центов – раз...

– Уж не свадебная ли? – недоверчиво повертел кружева человек в форме почтового служащего.

– Конечно, свадебная! – подтвердил Д.Э. – Прямо из борделя мадам Клотильды. Еле отдала, ведьма старая, себе в убыток выпросил! Там еще школьная форма была – вчера продали.

– Чем докажешь? – еще какой-то, с мятой небритой рожей и в целлулоидном воротничке, сплюнул на мостовую.

Явный нищеброд: либо человек в здравом уме, либо целлулоидный воротничок. Джейк пожал плечами.

– Компаньон, дай-ка мне карточки! Как, только одна осталась? Слава Богу, что хоть одна, ведь подчистую метут!

Он забрал мятую, залитую керосином, фотографию, которой посчастливилось сохраниться в саквояже, и ткнул пальцем.

– Вот, видишь, эту девчонку? Какой взгляд, какие руки, да? А нос – породистый! Ну, не спрячешь такие вещи, что есть, то есть. Она и рассказывать-то не хотела. Познакомились случайно, во Фриско, месяца с два назад.

При слове «Фриско» толпа навострила уши.

– Все началось под утро, – вещал Джейк чистую правду. – Выбегаем мы из гостиницы...

После истории с борделем акции подвязки русской графини взлетели до небес – почтовый служащий отвалил за нее девяносто центов, как миленький. К «Музею-аукциону» сбегались посетители.

После того, как утих ажиотаж, оказалось, что продали всего пять экспонатов. Каждый прохожий в Санта-Кларе считал своим долгом остановиться поболтать, но новых покупателей было не густо.

Предприятие несло убытки.

– Я понял! – сказал Д.Э. Саммерс через три дня.

Этот Дьюинг ломался, как барышня на сеновале. Можно было подумать, что его жалкая комнатушка на углу Девятой и Империал, которую он собрался продавать под магазин, была комунибудь нужна! Да она – это мороженщик сказал – месяц стояла пустая, пока Д.Э. Саммерс и М.Р. Маллоу не нагрянули к хозяину с выгодным предложением! Но его уговорили (по доллару в день, отдали последнее), одолжили заодно красные занавески и лампу для антуража, отряхнули и вытерли пыль. Подправили сложенной в шестнадцать раз газетой колченогий стол. Накрыли скатертью подходящей вишневой расцветки. Самые заметные пятна на скатерти, штопку и прожженную дырку прикрыли экспонатами. И только приготовились принимать посетителей, как буквально под носом, чуть не у самых дверей, расположился цирк лилипутов: кавалькада разрисованных фургонов, первый из которых был запряжен четверкой лошадей, а остальные, поменьше, шестерками ослов. На каждом фургоне золотым и лиловым значилось:

Глава двадцать четвертая Конкуренты

Двое джентльменов отлипли от окна и в негодовании выглянули наружу.

Шатров поставили целых три и возле них уже собралась очередь, медленно продвигаясь внутрь с купленными билетами.

– Алле! – восклицала маленькая дама в длинном розовом и капоре с лентами – вылитая кукла из игрушечной лавки. – Алле!

Она ловко крутила тарелки на конце шеста, потом делала «Оп!» и шесты, которые подавала ей униформа, сами собой выстраивались на мостовой в ряд, продолжая вращать тарелки. Маленькая дама протягивала ручку за следующим: «Алле!» – и отступала, оставляя за собой крутящийся частокол.

У следующего шатра пара игрушечных ковбоев на пони демонстрировала чудеса меткой стрельбы, отстреливая друг другу пуговицы с жилетов.

Около третьего, самого большого, играла музыка и танцевали кекуок пудели. Не «Барнум и Бейли», конечно, но совершенно достаточно, чтобы испортить музыку двум джентльменам в поисках пары монет.

М.Р. сложил руки на груди.

– Нет, все! – нервно сказал он. – Я так не могу. Компаньон, это конец.

– Спокойно, сэр, – отозвался Д.Э. – Сейчас что-нибудь придумаем. Оставайся здесь, испортится ничего не должно!

Дюк аж за сердце схватился, но компаньон уже исчез в толпе. На нервной почве М.Р. взял валявшуюся в углу веревку, скрутил из нее петлю красивым бензелем, и повесил, зацепив за гвоздик, над входом.

– Шикарно было бы череп, – сказал он сам себе.

М.Р. покачал петлю, завлекательно улыбнулся обернувшейся даме с зонтиком, и попробовал рассмотреть, куда же подевался этот засранец.

Лилипуты как раз выстроились в красивую пирамиду, на вершине которой тявкала, стоя на задних лапках и смешно дрыгая передними, маленькая собачка, как вдруг...

– Украли!!

Можно было подумать, что не украли, а режут. Одного тут, голосистого.

Пирамида дрогнула. Нижний лилипут, коренастый мужик с большой напомаженной головой, повернул вытаращенные глаза в ту сторону и завопил тонким голосом:

– Грабят! Полиция! Помогите, грабят!

Выскочил карлик-директор – с закрученными усами и белым лохматым цветком в петлице, и тоже закричал:

– Полиция! Мистер Мамулян! Полиция!

Пирамида рассыпалась, толпа тоже, начался всеобщий хаос, которому здорово помогали, путаясь у всех под ногами, пудели. Из фургона, запряженного четверкой лошадей с плюмажами, выскочил господин обыкновенного роста, тоже закричал, сначала «Эй!», потом «Полиция!», потом такое, что мы здесь приводить не станем, помчался, придерживая рукой цилиндр, по улице, свернул за угол и исчез. Через минуту раздался полицейский свисток. Все, толкаясь, бросились в разные стороны.

– А что, Пим, – клоун с красным носом, в полосатой матросской рубахе и мешковатых штанах с огромными пуговицами щелкнул подтяжкой своего коллеги, – что это, как ты думаешь, было?

Второй, в цилиндре и коротких, тесных полосатых брюках, добыл из кармана фляжку.

– Это, Пом, было безобразие, я так считаю. Натуральное. Будешь?

Клоуны по очереди приложились к фляжке и скрылись в одном из фургонов.

Маленькая дама с большим голубым бантом на голове, тоже одетая и нарумяненная, как кукла, подхватила свою собачку. Вздохнула и полезла, вздрагивая своей воздушной юбочкой, в кибитку со звездами. В которую чуть раньше были запряжены три пары ослов. И в которой теперь не было запряжено ни одного. Один щипал бегонию на чьем-то подоннике, второй с удовольствием валялся в пыли на дороге, а остальные подевались неизвестно, куда. Все фургоны до единого, до последней кибитки, магическим образом оказались распряжены.

– Уф! – сказал вернувшийся Джейк. – Сейчас все успокоится, и мы с вами, сэр, сможем рассчитывать на посетителей.

И повесил на дверную ручку табличку:

М.Р. почесал нос.

– Ты где табличку взял?

– В китайском магазине, – компаньон обозревал петлю. – Она на дверях висела.

– Спер?!

– Почему «спер»? Просто взял.

– И тебе что, ничего не сказали?

– Сказали, – Д.Э. осмотрел петлю так, этак, отошел чуть дальше, оценил оттуда, остался доволен. – Спросили, что это я, да куда. Сказал, что мне велели принести ее в другой магазин, на соседней улице. Вечером новую привезут.

– Так! Стянул значит. Я не понимаю, у вас, сэр, что, руки чешутся?

– Я же верну!

– Вот только попробуй мне, не верни!

– Верну-верну, – пообещал Д.Э.

– И то, другое, чтобы тоже вернул!

– Что – другое? – компаньон примерил петлю себе на шею.

– Ну, это, которое у лилипутов украл.

– Сэр! – Д.Э. аж поперхнулся. – Я что, по-вашему, похож на вора? Ну, стоял там сундук. С реквизитом, наверное, красивый такой. Ну, накинул я на него парусину. Ну, гаркнул «Украли!», было дело. Ну что же, это я виноват, что они дураки?

Невиннее этой физиономии была, пожалуй, только одна на всем свете: собственная физиономия М.Р.

– Ты что с ослами сделал, молодой головорез?

– Ослы, – ответил Д.Э., красуясь в прекрасной веревочной раме, – тоже не пострадали. Распряг потихоньку все это дело, да свистнул по одному в ухо. Даже не очень громко. Одна упряжка разбежалась, остальные за ними.

– Ну, – Дюк не спускал с компаньона подозрительного взгляда, – а лошади?

Джейк с достоинством оправил манжеты: сегодня был его жребий носить скелетную рубашку.

– Ну, это совсем ерунда была: оторвал клок от овечьих штанов – ты еще сказал, от них толку никакого, только пугало ковбоем наряжать. Сунул под нос каждой головной. Капитан Хейз очень кстати заметил, что лошади на дух овец не выносят, сразу паника. Сэр, ну что же вы такая зануда! Хватит меня воспитывать!

– Да с тобой рехнуться можно, того гляди, опять чего-нибудь...

Д.Э. в ответ закатил глаза, захрипел и вывалил язык.

– Ой, смотрите, висельник! – закричала какая-то девочка, и вырвала у матери руку, чтобы показать пальцем. – Висельник! Висельник! – настоящий висельник!

Д.Э. убрал рожу и улыбнулся до самых ушей.

– Веревка повешенного приносит удачу, мисс! Всего двадцать центов!

– Фу, какая гадость! Дотти, как ты себя ведешь! – маменька гневно дернула девочку за руку.

– Это веревка женоубийцы, – сообщил Джейк. – Биглер Джонсон, повешен неделю назад.

Дама закрыла дочери уши.

– Убил жену и племянницу, – продолжал Джейк. – Не пожалел ребенка. Читали?

– Читала, – сказала дама раздраженно. – Чудовище. Так ему и надо.

– Хочу веревку женоубийцы! – закричала девчонка с зажатыми ушами. – Она приносит удачу!

– Вот будет тебе удача: получишь у меня хорошую трепку!

– Да за что же, мэм? – расстроился Д.Э. – Веревка в самом деле приносит удачу. Ребенку я бы не советовал, все-таки, а вот вам... Хотите, отдам за пятнадцать? Только для вас!

Дама запнулась всего на секунду – посмотреть в бесстыжие глаза висельника. Это ее сгубило. М.Р. вышел помочь компаньону, пригладил, стесняясь, кудри, хлопнул ресницами.

– Отдай за двенадцать, – посоветовал он. – Нечего жадничать!

Д.Э. Саммерс отдал веревку мамаше, как ни в чем ни бывало улыбнулся надувшейся девчонке и повернулся к компаньону.

– Ну вот, – вздохнул Дюк, – ты оставил заведение без рекламы. Чем теперь завлекать покупателей? Не панталонами же мадам Клофулии!

– Панталонами можно завлечь только полицию, – согласился Джейк. – Этого нам еще не хватало! Сейчас подумаю.

– Ты, давай, быстрее думай, быстрее. Лилипуты могут вернуться в любой момент.

Джейк оглянулся по сторонам, не нашел ничего, кроме их собственного катафалка. На фоне цирковой кавалькады катафалк, даже со своей кровавой надписью, выглядел сиротски. Взгляд Д.Э. остановился на витрине соседней лавочки: «Всякая всячина для вашего дома».

– И чего? – М.Р. вытер нос. – Опять головоломка?

– Ну, вот почему я вечно «никуда не уходи»? – возмутился Дюк. – Ну, вот что это, а?

Компаньон стрелой летел назад.

– Есть! – задыхаясь, выговорил он. – Придумал! Давай все, что осталось, быстро!

– Да от твоих придумываний одни расходы! Когда доходы-то будут?

– Сейчас, – Джейк вытер ладони о штаны. – Ну!

Выгреб с ладони компаньона всю мелочь, не считая, и опять убежал в лавку.

Потом, леди и джентльмены, он побежал к катафалку и зачем-то туда залез. Через минуту на землю выпала тряпка, измазанная красным. Потом появились босые ноги Д.Э. – штаны (Боже, вы представить себе не можете, какое счастье – иметь штаны!) он закатал до колен. Потом уже и сам искатель приключений целиком приземлился на тряпку и пошел, оставляя алые следы и побрызгивая краской с кисти.

Он даже до дверей заведения не добрался, как по следам уже пошли прохожие.

– Простите, а что вы делаете?

– Это какое-то представление?

Джейк шлепнул испачканной ладонью по стеклу витрины. По стекле потек красными струйками отпечаток.

– Практически, – сказал Джейк.

Но он и тут не успокоился. Вытер руки, вынул из кармана веревку, скрутил из нее петлю – точно такую же, как недавно компаньон, в петлю просунул ночную рубашку чьей-то, должно быть, бабушки. Рубашка трагически обвисла рукавами.

– Что это? Что он делает? – загудели за спиной Д.Э.

Джейк обернулся к любопытным, топтавшимся у порога.

– Музей-аукцион «Знаменательные вещи»! Еще только один момент, господа! Последний штрих.

Он достал из кармана кусок мела.

– Можете себе представить, не успели открыться, веревку повешенного продал. Оставил заведение без рекламы!

– Так это у вас не настоящая веревка повешенного? – немедленно обличил какой-то в белой соломенной шляпе с лентой.

Д.Э. только руками развел на такую непонятливость.

– Ну, я же вам говорю: продал. Пять минут назад, даже открыться толком не успели. Приходится довольствоваться, чем есть: веревка фальшивая, но зато рубашка – самая настоящая рубашка одной убийцы. Эта старая дама, миссис Дайер – натурально Джек-Потрошитель в юбке. Она обещала несчастным девушкам избавить их от неприятностей, брала родившихся младенцев в свой дом на содержание, поила их опиумной настойкой, чтобы они не плакали, потом детишки тихо умирали во сне, а старуха продолжала прикарманивать плату за их содержание! Минуту, господа, минуту терпения! Музей-аукцион сейчас откроется!

Прошло две минуты.

– Сэр, – сурово сказал Дюк, принимая деньги у розовощекой рыжей барышни, которая от стеснения шептала ему на ухо, – вы опять оставили заведение без рекламы!

Увлекшийся Джейк обернулся.

– Да? – он обозрел барышню.

Барышня залилась краской. Джейк перевел взгляд на компаньона.

– Ложись.

М.Р. грохнулся на пол.

– Ну и что это за конвульсии? – поинтересовался Джейк свысока.

Дюк поднял голову.

– Ну, так повешенный же!

– Ляг как следует, как порядочный невинно убиенный. Вот, теперь хорошо.

Джейк на карачках обошел «убитого», обводя его силуэт мелом. Потом достал из кармана банку красных чернил и как следует побрызгал.

– Вот теперь все. По-моему, кровавое убийство удалось. Компаньон, как тебе?

– Шикарно! – ответил Дюк с пола и сделал на всякий случай лицо, по которому сразу было ясно: человек умер в страшных мучениях.

Джейк оперся о косяк, тронул веревку, чтобы закачалась, и провозгласил:

– Добро пожаловать в «Передвижной музей-аукцион «Знаменательные вещи»«! У нас вы можете купить самые жуткие в стране сувениры, каждый из которых либо принадлежал известному преступнику, либо знаменитости, либо оберегает от бед и приносит удачу разными способами!

М.Р. вскочил как раз, чтобы под аплодисменты посетителей принять эффектную позу рядом с компаньоном.

– Получилось, – шепнул на ухо Джейк.

– Сейчас! – тоже шепотом отозвался компаньон и продолжил:

– Веревка повешенного принесет вам удачу, рубашка утопленника обережет дом от грозы, чулок падшей женщины поможет обрести семейное счастье, и так далее, и тому подобное! Только три дня! Заходите, не пожалеете!

– «Рубашка» младенца есть? – полюбопытствовал молодой еще человек в форме морского офицера.

– «Рубашку» младенца продали вчера, по дороге, председателю филантропического общества! – не задумываясь, ответил Джейк. – Он собирается в морское путешествие. В Копакобану.

М.Р. слегка струсил. Он слыхом не слыхивал ни о каком таком обществе в Санта-Кларе.

Но тут повернулся какой-то весь из себя, с орлиным носом, благоухающий жасминовой водой. Сердито сверкнул черными глазами, рявкнул длинное по-испански, и выскочил вон, даже на улице продолжая потрясать тросточкой и ругаться.

– Я бы на его месте тоже все отрицал, – вздохнул Д.Э. – Всетаки ответственное лицо. Неудобно.

– Лот номер один! Шиньон из волос Мэри Келли – знаменитой жертвы Джека-Потрошителя! Начальная цена пятьдесят центов... шестьдесят... семьдесят центов. Семьдесят центов раз, семьдесят центов два, семь... девяносто? Отлично, господин в золотых очках! Девяносто центов раз, девяносто – два... девяносто центов... продано!

Деревянный кухонный молоток заправски стукнул три раза.

– Это что такое? – тихо спросили рядом.

Джейк, у которого аж за ушами вздрогнуло, поднял глаза. Перед ним, заправив руки за белый форменный ремень, стоял полицейский.

– М-музей-аукцион «Знаменательные вещи»! – сказал Д.Э. и постарался улыбнуться. – Самые жуткие в стране сувениры, кажд...

– Я про вот это!

Рука в белой перчатке указала на следы.

– Это? – невинно переспросил Джейк. – Реклама!

– Убрать!

– Сэр! – Джейк чуть не навытяжку встал. – Мы же уезжаем послезавтра! Мы все уберем! Ну разрешите оставить, правда уберем!

Полисмен проследил тяжелым взглядом цепочку следов – они обрывались у самого стола с экспонатами. Оценил полумрак с красными занавесками и отпечаток кровавых пальцев на витрине. Обернулся. Полюбовался на петлю в дверях, в которую как раз сунул голову какой-то развеселившийся посетитель.

– Смотри мне! – буркнул он, и, развернувшись на каблуках, ушел.

– Простите, здесь что, кого-то убили?

В помещение заглянула унылая очкастая дама в синей шляпе.

– Ну конечно, мэм! – Д.Э. нахально улыбнулся. – Видите, уже полиция расследование ведет. Входите, входите, сейчас подберем для вас что-нибудь подходящее!

Дама поправила очки пальцем.

– В каком смысле «подходящее»?

Д.Э. повторил.

– Мракобесие, – сказала дама таким тоном, что искатель приключений почувствовал желание опустить глаза в пол и вытереть ладони о брюки.

– Мэм, – спросил он, – вы учительница?

– Не заговаривайте мне зубы. Сплошное мракобесие.

– Может быть, мэм, – не стал спорить Джейк. – Зато смешно.

– Ничего смешного, – отрезала дама и брезгливо ткнула пальцем в прокопченую табачным дымом картинку в раме, изображающую бульдога в очках и с трубкой. – Заверните мне это.

– Двадцать... двадцать пять центов, мэм, – пробормотал Джейк, начисто забыв, что вообще-то является аукционером.

Он постоял, глядя, как посетительница заталкивает покупку в сумку.

– Знаете, мэм, возьмите его в подарок. Мы зовем его Капитан Бабридж. Двадцать лет в кают-компании висел. Говорили, что он приносит китобою удачу. Капитан, когда на него смотрел, улыбался, как крокодил. В такие дни команде меньше доставалось.

Торг, доставлявший и продавцу и покупателям не меньше впечатлений, чем экспонаты со всеми своими подозрительными историями, прекратился. Воцарилась тишина. Все, обернувшись, смотрели на даму в очках. Дама перестала хохотать, поправила свои очки, и, пробормотав благодарность, торопливо вышла на улицу. Д.Э. тоже смутился, покинул свой пост у дверей и занял место компаньона.

– Сколько ты с нее содрал? – спросил на ухо довольный Дюк.

– Не обеднеем, – пробормотал незадачливый торговец редкостями. – Скандальная тетка, пожертвовал во имя репутации заведения.

Но не успел Д.Э. возобновить торги, как с улицы послышалась ругань. Дребезжащий тонкий голос грозил «этого так не оставить», «привлечь власти», и требовал немедленного расследования. Джейк прочистил горло.

– Трубка знаменитого Конан Дойля!

Глиняная трубка была знаменита, пожалуй, только тем, что точно такие же имелись в каждом доме от родного Вермонта Д.Э. Саммерса до дальних берегов Аляски. Поэтому компаньоны поскромничали и назначили начальной ценой всего-то тридцать цен...

– Где полисмен? – надрывались снаружи. – Ах! Мы такие маленькие, что нас можно безнаказанно размазывать по мостовой. Надо полагать, это будет не столь значительным событием, чтобы хоть кто-нибудь заметил. Подождать? Чего мне ждать, любезнейший, следующей мерзости? А я уверен, что это было умышленно! Злоумышленно! И я настаиваю на расследовании! Полисмен, не делайте вид, что меня плохо слышно, уж тут-то вы промахнетесь!

Густой баритон, в котором мешались смущение и раздражение, отозвался, что хотел бы получить возможность составить протокол, и что-то там еще, уже тише и не так разборчиво.

– Не делайте из меня идиота! – закричал опять тот же голос. – Я вам только что рассказал все, от начала и до конца! Почему я должен повторять одно и то же триста тридцать четыре раза? Почему я все время должен чего-то ждать? Меня, обратите на это внимание, никто не ждет, на мне сорок пять человек труппы, и никому из них не интересно, чем занят директор, когда представление уже началось!

Публика, с интересом прислушивавшаяся к этому патетическому монологу, зашевелилась, поплыла и меньше, чем через пять минут в «Знаменательных вещах» остался лишь один старик желчной наружности, рассматривавший в монокль медную пепельницу с портретом генерала Бисмарка. Как раз такой штукой было бы удобно приложить кого-нибудь по темени.

Д.Э. мотнул головой, убирая со лба мешавшую прядь, М.Р. гневно сдул упавшие на глаза кудри, и оба компаньона направились к выходу.

Труппа в сорок пять человек не оставляла двум джентльменам никаких шансов. Директор продолжал развлекать публику руганью с полицейским. По-видимому, мистер Мамулян еще не вернулся. Полицейский мужественно сохранял достоинство, делая вид, что совершенно поглощен записыванием происшедшего в блокнот. Лилипут вздергивал подбородок, приглаживал и без того напомаженные сверх меры волосы, смеялся горьким смехом и скрещивал руки на груди. Встретившись с ним взглядом, Д.Э. почувствовал, что по спине бегут мелкие пакостные мурашки.

– Вот! – короткий толстый палец немедленно ткнул в его сторону. – Вот этот вот ошивался! Не отводи глаза, телеграфный столб, я тебя видел!

– Сэр, – миролюбиво сказал Джейк, – я не сомневаюсь, что вы могли меня видеть. Ваши фургоны перегородили улицу, а обходить получается долго, вот и пришлось...

– Ну что ты, не стоит извинений. Мы – как удивительно! – вечно кому-нибудь мешаем. Казалось бы! Но – ха-ха-ха, тем не менее, да! Констебль, хотите, я облегчу вам работу?

Так слушайте: этот вот молодчик, которому наш скромный цирк мешает торговать... Господи, что там у них? А, старая рухлядь! Чудесненько! ... старой рухлядью, постарался убрать нас с дороги. Только и всего. Очень трудная задача – догадаться.

Он поправил цветок в петлице и эффектно оставил ногу, высоко подняв острые лохматые брови. Полицейский оторвался от блокнота и тоже посмотрел на Д.Э.

– Нет, – просто сказал тот.

– Ха-ха-ха, – скучным голосом отозвался лилипут.

– Прямо не знаю, что и возразить, – пожаловался Джейк полицейскому, а заодно собравшимся любопытным.

– Это очень печально, юноша, – покачал головой материализовавшийся Фокс. – Возразите что-нибудь, иначе из-за этого маленького человека у вас будут большие неприятности. При таком количестве любопытных вещей не придумать ничего любопытного просто неприлично!

– Сэр, – обратился к лилипуту Джейк, – среди нашей – как вы это сказали? – старой рухляди найдется предмет, который пригодится и вам.

Двое джентльменов повернулись друг к другу.

– Я принесу, – тоже очень мирно сказал Дюк.

Прошла минута, не больше.

– Компаньон, – кротко сказал М.Р. на ухо Д.Э., пока толпа умирала от хохота, – кажется, нас будут бить. Как ты думаешь, честно будет дать ему сдачи?

– К чему только не привыкнешь, – лилипут покачал головой, изо всех сил делая вид, что ему не стоит никаких усилий перекричать общий смех. – Как только не издевались. Но чтобы вот так...

Он повернулся в публику.

– Оцените, господа, какой удачный номер: гигантские дамские панталоны!

Толпа просто зашлась от смеха, а карлик издевательски раскланялся. Внезапно лицо его искривилось.

– Неужели ты думаешь, засранец, что я позволю над собой издеваться? Полисмен, берите его!

– Подождите, – быстро сказал Джейк.

– Мне сорок лет, – сообщил лилипут. – И все это время я только и делаю, что чего-нибудь жду! Чего я должен жд...

– Сэр, – перебил Джейк. – Эти панталоны в свое время принадлежали одной очень знаменитой даме. Бородатой леди мадам Клофулии. Вы представить себе не можете, сколько ваших коллег мечтает иметь их в качестве сувенира, приносящего удачу... за гораздо большую сумму, чем три бакса!

– Мне еще и рот затыкают! Фантастическая наглость, вы так не считаете? – поинтересовался карлик у полисмена, потом у любопытно примолкшей толпы.

– А вот увидите, – сказал Джейк. – Прямо сейчас.

– Я хочу прямо сейчас увидеть, как тебя упекут в кутузку, засранец, понял? – рявкнул карлик.

– Я ничего не сделал!

– Расскажешь это судье!

– Леди и джентльмены, – Джейк тоже повернулся к собравшимся, – что вы скажете о превращении панталон знаменитой бородатой леди в аэростат?

– У меня цирк, а не бордель! – взвизгнул лилипут. – Публике не интересны ваши мерзости!

Фокс иронически улыбнулся.

– Вы так думаете?

– Вы так думаете? – спросил Джейк вслух.

– Гип-гип! – тут же завопил какой-то парень и подбросил в воздух шляпу. – Ура! Виват панталонам бородатой леди!

– Ура! – подхватил кто-то.

– Давай!

Одновременно несколько голосов, дамских, попробовали возмущаться, но их быстро перекричали.

Дюк отпихнул попавшегося прохожего, наступил кому-то на ногу и пробился к компаньону.

– Какой еще аэростат, ты чего! – зашептал он.

– Обыкновенный, – Д.Э. пожал плечами. – На одну персону.

– С ума сошел, не поднимут они твою персону!

– Мою – нет, а вон эту даму с собачкой – ...

– Да не поднимут они даму!

– Почему?

– Потому! – Дюк чудом удержался, чтобы не постучать этому балбесу по лбу костяшками. – Сколько ткани на аэростат берут, знаешь? А сколько весят панталоны? Не поднимут они даму!

– Тогда пускай собачку! Аэростат с собачкой, разве плохо?

– Да они и собачку не поднимут!

Компаньоны посмотрели в глаза друг другу.

– Только, – не очень быстро проговорил М.Р., – если сами по себе. Без груза.

– Отлично, – сказал Д.Э. – Надуем горячим воздухом. Господин директор, найдется в вашем цирке немного горячего воздуха?

– Обойдешься! – заявил лилипут.

– Ерунда твой горячий воздух, – М.Р. небрежно махнул рукой. – Сейчас все сделаем. Леди и джентльмены, прошу вас чуточку расступиться. Нам с компаньоном нужно подойти вон к тому фонарю!

Лилипут поправил цветок в петлице.

– Ну что же, дамы и господа, нам обещан полет. Прошу!

Толпа расступилась, аплодируя, и двое джентльменов проследовали к фонарю. Обычному уличному фонарю, футов восемь высотой.

– Наденешь на горелку фонаря, – говорил Дюк на ухо компаньону, – обвяжешь веревочкой. Держи.

Он добыл из кармана веревочку.

– Почему я-то? – Джейк нервно скрутил веревочку и сунул в карман.

– Потому что, если что, – компаньон обернулся, парадно улыбаясь публике, – сигай оттуда вон на то дерево и беги. Я их отвлеку.

– Ну вот еще, – пробормотал Д.Э., – разбежался. Только вместе.

– Каталажкой пахнет, сэр, – М.Р. принял эффектную позу и еще поулыбался толпе. – Какая разница.

Джейк подпрыгнул, подтянулся на руках и свесился со столба над ухом компаньона.

– Огромная, – возразил он. – Как я себе в глаза смотреть буду?

– Это ты когда себе в глаза смотреть собрался? – вполголоса поинтересовался М.Р., складывая на груди руки и слегка кланяясь зрителям.

– Когда бреюсь, например.

– Дамы и господа! – крикнул Дюк. – Аплодисмент! Грянул аплодисмент.

– «Бреюсь»! – фыркнул Дюк. – Ты еще годика два спокойно можешь на это дело плюнуть. Пошел!

И Д.Э. пошел: открывать фонарное стекло и надевать на абажур панталоны.

Дамские панталоны имели один существенный недостаток: прорезь сзади. Джейк выкрутился, собрав их в кулак, закрутив и перемотав веревкой. Фонарная горелка шипела и воняла. Штаны надулись и немножко приподнялись вокруг абажура.

Фонарь имел теперь вид пикантный донельзя.

Д.Э. глянул сверху на счастливо смеющуюся толпу и полез в карман.

– Пишет что-то, – сказали внизу.

– Не пишет, рисует!

– Пустите, дайте посмотреть!

Писать приходилось урывками, с трудом, стараясь не давить на еле надувшийся муслин, обляпывая красными чернилами брюки (да что же за проклятие такое с этими штанами!) и покрасив палец в ужасающий кровавый цвет.

– Череп! – кричали снизу. – И кости! Угол Девятой и Империал-авеню!

– Леди и джентльмены! – слышно Джейка было отлично, лучше, чем директора цирка. – Позвольте сразу после представления пригласить вас посетить наш музей-аукцион! У нас вы найдете самые жуткие в стране сувениры, каждый из которых...

– Это не полет! – голос лилипута четко звучал даже отсюда. – Это пшик!

– В панталоны нужно пукнуть! – подумав, заявил первый клоун. – Как ты думаешь, Пим?

– Для того, чтобы пукнуть, Пом, – отозвался второй, – не надобно думать. Надобно совсем другое.

И он издал ужасно неприличный звук.

– Это разве пук? – разочарованным голосом сказал Пим. – Это ерунда. Я сейчас покажу тебе настоящий, превосходный, как полагается, пук!

Еще более громкий и неприличный звук сорвал аплодисмент. Аэростат между тем даже не собирался надуваться ни на дюйм более. Клоуны продолжали соревноваться в издавании звуков, толпа – веселиться, и все как-то очень напоминало фок-мачту этак с год назад. Только на этот раз выручать Д.Э. полез уже компаньон. Интересно, что же он будет делать?

– Спокойно, сэр, – в зубах у Дюка была сигарета. – Все будет хорошо. Главное, сэр, это...

С этими словами он подобрался поближе к аэростату.

Сигарета только немножко коснулась ткани. Из аэростата вырвалась струя горячего газа. Бабахнуло так, что у Д.Э. еще долго звенело потом в ушах. Мистер Мамулян, торопливо соскочивший с подножки экипажа, упал на мостовую, закрыв руками голову. Толпа опять разбегалась.

– …это кураж, – закончил фразу Дюк.

– Эй! – крикнул снизу полицейский. – Что там у вас?

– Недоразумение! – отозвались компаньоны. – Аэростат лопнул! Нечаянно! Жертв нет!

Жертва была: директор цирка лилипутов. Клоуны Пим и Пом торопливо сматывали канаты, окружавшие балаган. Дама в розовом держала лестницу, пока униформа снимали и скатывали вывеску. Какие-то еще метались туда-сюда, собирая вещи. Кто-то успокаивал лошадь. Ослы истошно ревели, им вторил чей-то ребенок, а издалека слышался звон пожарного колокола.

– Ну, и черт с ними, с клиентами, – сказал Дюк, – все равно ведь уже почти вечер.

Мистер Мамулян выпрямился.

– Леди и джентльмены! – тщетно старался он перекричать светопреставление. – Наши гастроли в Санта-Кларе окончены! Счастливо оставаться!

– Все-таки получилось, – сказали компаньоны.

– В участок, – сказал полицейский.

– Не надо в участок, – отозвался Джейк.

– Я не хотел! – добавил Дюк. – Потерял равновесие!

Глава двадцать пятая Последствия

То, что это – полицейский участок, М.Р. понял с первого взгляда. Когда кругом кружевные домики в два этажа с подоконниками в цветах, чем еще может оказаться мрачное здание с гладкими кирпичными стенами?

– Может, обойдемся без суда? – Д.Э. оперся животом о деревянное заграждение.

Полицейский за потемневшим от старости письменным столом отрицательно покачал головой, и продолжал писать.

Его коллега, сидевший со сложенными на груди руками остался невозмутим, как портрет Вашингтона на стене. Пахло пылью, табаком и бродягами.

– Ну подумайте, сэр, на что это похоже: взорвались панталоны! – добавил Дюк, переминаясь с ноги на ногу.

Между Вашингтоном и Линкольном висело фотографическое изображение полиции Санта-Клары: два ряда бравых стражей закона с каменными лицами.

Первый полицейский встал и пошел с бумагами к отдельному столику, на котором стояла пишущая машинка.

– Это будет не суд, – подпел компаньону Джейк, – а цирк какой-то.

Но хлопнула дверь, привели недовольно оглядывавшегося Мамуляна, следом послышался надтреснутый визг лилипута, и стало понятно, что без суда обойтись не получится.

На штраф ушла, конечно, вся выручка, но очень скоро оказалось, что огорчаться нечему: несмотря на вечер, от посетителей не было отбоя.

Какой-то гад, правда, умудрился подсунуть фальшивый доллар, но Д.Э., не заметивший в суматохе обман, немедленно его продал: «Бережет от мошенников, если носить завернутым в носовой платок.»

Ужинали китайской лапшой из той самой лавки, где Д.Э. стащил табличку. Продавец был очень благодарен и долго кланялся: табличку честно сполоснули у питьевого фонтана, протерли тряпочкой – за новую сошла как миленькая!

– Все, больше не могу! – Джейк отодвинул картонную гофрированную тарелку. – Не надо было так жадничать.

– Кушай-кушай! – Дюк потянулся за добавкой, и честно отгреб ровно половину. – Ты у нас гений, тебе надо хорошо кушать!

Скромный мистер Саммерс аж уронил спичку, которой собрался прикуривать.

– Сам ты гений, – пробормотал он, зардевшись таким румянцем, что можно было подумать, что у него скарлатина.

Но мистер Маллоу говорил чистую правду, только правду и ничего, кроме правды. Из чувства справедливости.

– И я немножко, – честно признался он.

Д.Э. Саммерс фонтанировал идеями. Чугунные шишки от кровати, на которой знаменитый мексиканский бандит Эмилиано Сапата изнасиловал собственную сестру. Здоровенные ржавые гайки от того самого «Адамс Экспресс», ограбленного Джесси Джеймсом (добыты у агентов Пинкертона, помогают от ограблений в дороге), маленькие, но совсем, как большие часы в деревянном корпусе, которые любил брать с собой в походы Наполеон Буонапарте, потому, что они принадлежали его дяде (имеется настоящий след от пули) и побывали в Москве. Ржавый сапожный молоток Бенджамина Франклина, фонограф Эдисона (он, правда, не работал, но зато это был, конечно же, Тот Самый Фонограф!). Заводная черепаха, которая умела не только ползать, но и мотать головой (с ней играл маленький Гарри Гудини). Галстучная булавка лорда Байрона, лично сконструированная М.Р. Маллоу из галстучной булавки, рассыпанных стеклянных бус и кусочка кружева. Мадам, которая ее купила, понятия не имела, кто такой Байрон, но зато слово «лорд» произвело на нее впечатление неизгладимое.

И так далее. И тому подобное. Д.Э. как с тормозов сорвался: покажи ему хоть дохлую ворону, перееханную экипажем и превратившуюся от времени в мумию, непременно сделает из нее сокровище.

(Когда он в таком состоянии, с ним просто рядом стоять нельзя – зараза пристает хуже чесотки!)

Из вороны при помощи пары проволочек получился такой отличный скелет для рекламы, что двоим джентльменам стоило немалого труда отбить его у желающих купить. В конце концов пришлось написать табличку:

Дальше был какой-то «круг друзей», но какой – Д.Э. забыл, и продолжал напевать оперетку просто так, без слов.

– Ага, – сказал Дюк. – Смотри, вон опять полицейский. К нам чешет. И с ним мужик какой-то. Интересно, чем мы им опять не угодили?

Д.Э. обернулся.

– Сам ты какой-то! Это же Дьюинг, наш с тобой магазиновладелец!

– Ну, господа, как дела? – полицейский хмыкнул. – Вижу, что хорошо. Чудно, рад. Теперь будьте добры убрать эту вашу рекламу.

– Добрый вечер, мистер Дьюинг, – тоскливо протянули компаньоны и потащились в лавочку – спросить, чем можно смыть краску.

Часов до десяти под бдительным присмотром хозяина оттирали керосином следы гениального коммерсанта Д.Э. Саммерса.

– Ну как? – спросил Дюк. – И куда теперь?

Д.Э. развалился на козлах и задрал мечтательную физиономию в темное небо.

– Как это, куда? – беспечно отозвался он. – Куда глаза глядят! Только не назад. Нарвемся, неровен час, на бывших клиентов...

Светили звезды и керосиновый фонарь. Катафалк неторопливо двигался по дороге. Он уютно светился в темноте. Сна не было ни в одном глазу, и двое джентльменов устроили ревизию экспонатам.

– Деревянная нога Чёрной Бороды.

– Доска с того самого плота, который Марк Твен построил в детстве и который потом описал как плот Гека Финна.

– Вышитая шерстяная накидка... э-э-э... Сары-Мэри Клинч, девчонки, с которой он писал Бекки Тэтчер...

– Ах! – Д.Э. издевательски блеснул глазами. – Как романтично! Вам понравилось бегать в дегте и перьях, дорогой компаньон?

М.Р. слегка покраснел, но сделал вид, что ничего подобного.

– Тогда тебя измажут первым, – сказал он. – Плот хуже.

– Ну, предложите, сэр, что-нибудь лучше!

– Э-э-э... – задумался Дюк. – ... трубка Конан Дойля, украденная у него поклонниками!... Или вот: одеяло с «Майфлауэра»!

Джейк завернулся в прекрасное стеганое одеяло с прекрасными дырами.

– Не отдам. Должно же у нас быть хоть какое-то одеяло!

Следом обнаружилась шкатулка, изъеденная жучками, почерневшая и сырая, со слипшейся пачкой писем внутри. Точно такую же М.Р. Маллоу видел на чердаке в родительском доме. Вдохновение пропало, опять появились дурные предчувствия.

– Ну и что это? – тоскливо спросил Дюк.

Компаньон вылез из одеяла, сел в обнимку с деревянной ногой, подумал немножко и сказал:

– Как это что? Обрывок черновика рукописи Декларации независимости.

– Где же мы его взяли?

– Где-где, в шкатулке.

– А шкатулка?

– А шкатулку купили у одного торговца рухлядью в Гонолулу. Он и понятия не имел, что у него находится. Повспоминаем кабак в Кейптауне – и плюнь мне в глаз, если хоть одна рожа скажет, что врем.

– Тогда у хромого, – поправил Дюк. – Хромого торговца рухлядью. Всегда лучше, если торговец хромой, однорукий или одноглазый.

– Не компрометируй ногу, – возмутился Джейк. – Покупателю не должны приходить в голову лишние мысли. Пусть будет однорукий торговец.

– Одноглазый, – не согласился Дюк, – красивее.

– Одноглазых – как собак нерезаных. Однорукий – оригинально.

– Ну ладно, пускай однорукий. О, да! Нужно же ввернуть, что мы полмира объездили! Только не на китобое, а...

– На торговом судне. Колониальные товары. Чай, кофе, специи...

– Ага.

– Чёрное дерево, в конце концов.

Дюк помолчал.

– Капитан Перейра, – продолжал компаньон.

– Капитан Перейра, капитан Перейра... – задумчиво проговорил Дюк. – Какой бы такой капитан Перейра? Что-то знаком...

И подскочил:

– Какой тебе Перейра, балбес! Ты хоть помнишь, кто он был? «Я не Негоро, я капитан Перейра, торговец черным деревом»! Это же из «Пятнадцатилетнего капитана»!

– Подумаешь! – Джейк моргнул и уставился в пол. – Сгоряча промазал.

– К черту Перейра, – заявил М.Р. – Пусть будет правда: капитан Бабридж. Не так эффектно, зато достоверно, а этих капитанов все равно никто не знает. Слушай, а как же мы сами-то узнали, что это Декларация?

– А видите, сэр, эти буквы? Это вензель, распознанный профессором Тревором, помог определить истинного владельца шкатулки.

– Профессором Тревором? Не тот ли это самый, который занимается раскопками в Африке? Он еще установил подлинность рукописи... рукописи... Шекспира?

Тут возмутился Джейк.

– Ты всякий стыд потерял! Шекспир ему! Да нас побьют за Шекспира. Давай попроще.

– Попроще, – с расстановкой проговорил Дюк, – так, ага, попроще... Ну, тогда Оссиан. Его все знают.

Д.Э. молча смотрел на компаньона.

– Точно, все, – сказал он, когда пауза уж слишком затянулась. – Вспомнил, поэт был такой.

– Ну? – с интересом спросил Дюк.

– Что «ну»? Помню, что он был. В школе проходили.

– Ну, ты и... – М.Р. рассмеялся. – Это же самая известная литературная подделка в мире!

Д.Э. поднял правую бровь и пожал плечами.

– Нам как будто больше ничего и не требуется? А вот, смотри: первая лупа Ната Пинкертона. Подарена самим Натом своему другу, то есть, вашему покорному слуге. Расстаюсь с вещью тяжело, но денежные обстоятельства, увы, вынуждают. В хозяйстве очень нужная вещь.

– Жалко лупу, но завернул неплохо, – порадовался Дюк. – Может быть, не самого Ната, а просто лупа пинкертоновского агента? Так достовернее.

– Нет, нет, – решительно возразил компаньон. – Самого Ната. Я его видел, сэр, как сейчас вижу вас.

– Ты что! – вскинулся Дюк. – Нат – персонаж бульварного романа, выпущенного для рекламы заведения, которое гоняется за твои разлюбезным Фоксом! Его, скорее всего, вообще не было!

– Сэр! – ужаснулся Д.Э. – Как это не было? А чья тогда это лупа?

– А вот ваша, жулик вы нахальный! Уму непостижимо, какая у тебя в голове каша!

– У самого тебя в голове каша! – обиделся Джейк. – Нат был! Аллан его звали. Аллан Пинкертон. Он основал свое агентство, когда нас с вами еще на свете не было! Поезда грабили на каждом шагу, только дурак на этом не заработает, если у него есть хоть капля мозгов. Он же шерифом был.

– Да? А как же тогда: «подарена самим Натом вашему покорному слуге» когда этого покорного слуги еще и на свете не было? Нат же тогда уже умер, бестолочь ты!

Д.Э. остался сидеть с широко распахнутыми глазами.

– Как умер? Он умер? Боже, какая трагедия...

– Сколько тебе лет, юный негодяй?

– Сэр, – медленно и страшно проговорил Джейк, – только вам я открою страшную тайну. Аллан Пинкертон – мой дядя. Он мне завещал бороться с преступностью, и я сейчас расследую одно убийство. Только тс-с-с. Я тайный агент. Нужны патроны. А денег нет, поэтому я продаю лупу, символ законности и порядка в нашей великой стране.

Дюк аж охрип от такой наглости.

– Кого убили? – шепотом спросил он.

– Я не в праве раскрывать это, но вам, как моему другу, скажу. Убили президента Линкольна!

– Ты что, молодой человек, совсем болен или совесть последнюю растерял? Линкольна убили в шестьдесят восьмом!

– Да! – рявкнул Джейк. – И я расследую это дело! Потому что на самом деле все было совсем не так, как писали газеты!

– Пинкертон тебе в дедушки годится, балбес! Немедленно говори, что тебе сорок лет, просто ты молодо выглядишь.

– Мэм, – Джейк прижал руки в груди и понизил голос, – мне более ста. Я выгляжу молодо потому, что использую волшебный крем. То есть, эссенцию.

– Да ну? – обрадовался Дюк.

– Она называется волшебной, – продолжал компаньон, – но это потому, что никто не помнит секрет. На самом деле ее готовили индейцы, которые помогали своим вождям править вечно.

М.Р. долго смотрел на Д.Э. Джейк перешел на драматический шепот.

– Я воспитывался в одном племени, – признался он.

– Поэтому так странно одет, ну да, ну да... – покивал М.Р. – Мы оба воспитывались в одном племени.

– И на память о дружбе, – Д.Э. Саммерс смахнул слезинку, – вождь мне подарил флягу с эссенцией. Осталось немного.

– Страшно подумать, что там. А где фляга-то?

– ...Но вам, как моему другу, я ее уступлю. За совершенно небольшие деньги. В нем кровь индианки-девственницы, ядовитая слюна гигантского змея из озера Шампелен, змеиный жир, молоко горной львицы и еще одно, тайное. Раскрывать секрет я не могу.

– Это потому, что ты его не знаешь. Жулик!

– Нет, – серьезно сказал Джейк. – Один матрос в восемьдесят восьмом году продал секрет аптекарю в Кейптауне, а на следующий день его нашли в кровати мертвым!

Он взял жестянку, в которой когда-то, когда искатели приключений были совсем маленькими, хранились лакричные леденцы, открыл, понюхал, отшатнулся и протянул компаньону. М.Р. закашлялся.

– Что это? Ты это сам, что ли, сделал?

– Ну что вы, сэр! Я так даже и не умею! А ты на этикетку посмотри!

Этикетка почти совсем стерлась, надпись на ней едва читалась: «От всего».

– Экая гадость! Убери ты, пожалуйста, этот эликсир подальше куда-нибудь, – взмолился Дюк. – Меня чуть не вырвало!

– Два доллара, сэр, и ваша жена юная красотка навечно.

Дюк подумал.

– Это жестоко – мазать таким женщину.

– Ничего, – отмахнулся Джейк. – Может, у нее от аромата мозги прочистятся, покажет своему мужу, как всякую дрянь покупать. Ну что, берем два?

– Бери три.

– Спасибо, сэр, да пребудет с вами здоровье и молодость, – Джейк закрыл жестянку и старательно замотал попавшимся под руку штопаным чулком. – А лупу возьмете? Отдам за доллар.

– Она точно та самая?

– Сэр, – Д.Э. прижал к груди руки, – разве я могу врать своему лучшему другу? Так и быть, вместе с лупой отдам нож, которым мистер Бредфорд резал Ту Самую индейку на Первом Дне Благодарения. Это подарок. Он немного ржавый, да, но ведь прошло много лет.

Дюк повертел в руках почти совсем обыкновенный кухонный нож.

– А в краске он почему? Да еще в зеленой.

– Ох, мэм, эти фермеры ведь понятия не имеют, что у них в руках. Варвары, дикие варвары! Размешивать краску для забора Тем Самым Ножом! Мне едва удалось его выкупить.

– Что же я буду с ним делать, молодой голорез?

– Во-первых, это память предков. Его можно беречь и передавать по наследству. Его можно будет продать известному музею. И, разумеется, мэм, если его почистить, то вы будете резать им индейку. Тем же самым ножом, с которого эта великая традиция началась.

Ну, и потом: это подарок.

– На тебе деньги, языкастый молодой человек. И да пребудет с тобой удача, чтобы не попался на своих сказках.

– Премного благодарен, мэм. Библию, принадлежащую самому мистеру Вашингтону, я вам принесу в следующий раз.

Дюк, понадеявшийся перестать смеяться, захрюкал.

– На ней есть пометки, – сообщил Джейк и продемонстрировал обтерханную Библию, которую вынул из мешка.

Компаньон сделал серьезное лицо и всплеснул руками.

– Чьи?

Д.Э. полистал Библию.

– Самого президента, разумеется. Если внимательно их рассмотреть, то можно понять, чем руководствовался мистер Вашингтон, когда писал Конституцию нашей великой страны.

– Господи Боже. Чем же он руководствовался?

– Этой самой Библией, мэм.

– А точнее?

– Законы Божьи, мэм, внесены мистером Вашингтоном в нашу Конституцию.

– Как трогательно! – И всего два доллара. Можете потрогать реликвию. – Ну-ка, ну-ка... так это же пометки священника! Какой-нибудь пастор, наверное, пометил для проповеди! – Смотря кого называть пастором. Видите надпись? Она слегка размазалась от сырости, но вот я, к примеру, вижу совершенно отчетливо: «Дорогому Джорджу от Авраама». М.Р. Маллоу смеялся, смеялся и понял, что спит, только, когда ему приснились стихи:

Глава двадцать шестая, в которой совсем не все благополучно

Д.Э. саммерс полюбовался на себя в витрину магазина одежды. Сначала в фас, потом в профиль, и, наконец, повернувшись спиной.

– Надо бы нам, компаньон, прибарахлиться, – задумчиво сообщил он, и подергал жилет в надежде прикрыть дивные скелеты.

– А то экспонаты из нашего заведения какие-то, – поддержал М.Р., которому сегодня повезло со жребием меньше, но которого это нисколько не утешало. – Экстравагантный костюм, сэр – признак недалекого ума. Таким типам и похвастаться больше нечем.

Но спустя полчаса даже молчащий мистер Маллоу вид имел гордый до неприличия. Два приличных костюма, которые приобрели двое джентльменов, в точности повторяли десятки и сотни приличных костюмов от Вебстер-стрит в Сан-Хосе до Манхэттена в Нью-Йорке.

– Ну, сэр, – уже серьезно сказал Дюк, – поздравляю: дотянули. Завтра к доктору Брауну. И не смотри так! Лучше знать правду, какой бы там она ни была, эта правда. Авось успеем принять какие-нибудь меры.

Праздник был испорчен. М.Р. посмотрел в глаза компаньону, для чего пришлось задрать подбородок, и постарался не моргать.

– Раньше доберемся, – Дюк закинул в катафалк мешок со свежими экспонатами, – раньше будем знать правду. У меня уже никаких нервов не осталось.

– Да ну, – фыркнул Д.Э.

М.Р. обернулся.

– Что значит, «да ну»? Ты что, передумал? Ты что, обалдел, что ли? Ты хоть представляешь, чем это может кончиться?

Компаньон стоял с руками в карманах.

– Твоя сыпь прошла через неделю, – сказал он. – На мне – так и вовсе ничего не появилось. У нас нет сифилиса!

– Нет? – взвился Дюк. – А что такое первичный шанкр, ты знаешь? У меня все, как по писаному: сначала сыпь, потом она исчезает, и через какое-то время сифилис переходит во вторичную стадию! Мне конец, понимаешь?

Джейк смотрел компаньону в галстук.

– Ладно, – сказал он без особенного энтузиазма. – Проясним твою сыпь.

– Чего-чего? – прищурился М.Р. так, что его брови изогнулись наподобие волн. – Проясним мою сыпь? Про себя ты уже не говоришь?

– Но у меня-то, – напирал Джейк, – все чисто!

– Чисто-чисто, – усмехнулся компаньон. – Так тоже бывает. Никаких симптомов, пока не станет поздно!

– Слушай, хватит меня пугать. Скажи честно, что тебе страшно и не хочется страдать одному.

– Я ничего не выдумываю, – голос компаньона начал напоминать плевки закипающего чайника. – Там так и было написано, в точности!

– Где – там?

– В журнале!

– В каком журнале?

– В «Популярной науке»! Эрлих написал! Мне про него отец рассказывал!

– Ты бы лучше Джерома читал, паникер! Как для тебя написано!

– Это я паникер? – задохнулся Дюк.

– А кто, я, что ли? – заорал потерявший терпение Джейк. – Таким, вроде тебя, только в руки дай медицинский журнал или справочник – все симптомы сойдутся!

– Я-то, может быть, и паникер, – ноздри М.Р. мелко вздрагивали. – Может быть, я и слишком. А вот ты – сказать, кто? Сказать, кто?

Компаньоны не разговаривали друг с другом весь день. Потом оказалось, что Злыдень хромает, и пришлось искать кузнеца. Дюк посмотрел на выразительную спину компаньона: тот как раз держал копыто конского сына, пока кузнец сбивал старую подкову, подхватил ведро и помчался к реке, за водой.

– Но не мог же я смолчать? – спросил он сам себе по дороге. – Это как дыра на штанах: кто-то должен тебе о ней сказать.

– Причем тут это, – ответил он тоже сам себе, мрачным тоном, с некоторым даже вермонтским акцентом. – Просто у тебя паника!

– Нет, я конечно, мог и смолчать, – нервно ответил он этому, мрачному. – Ну, и будет драма! И что тогда мы станем делать?

– Если будет драма, – раздался голос с вермонтским акцентом, – так она все равно будет! Только я узнаю об этом раньше времени!

М.Р. не удержал равновесие, вляпался коленями в мокрую глину у самой кромки воды. Посмотрел на разбегающиеся от ведра круги. Проходя мимо компаньона, он cказал:

– Я же как лучше хочу!

Джейк не ответил. Расплатился с кузнецом, запряг свое чудовище, все ему там как следует проверил, подергал и, убедившись, что и упряжь, и Злыдень в полном порядке, вернулся на козлы.

– А так всегда получается, – сказал он. – Хочешь как лучше, а выходит...

– ...а выходит, как хуже нельзя! – буркнул из угла Дюк.

– Хуже можно, – сказал Джейк.

– Вот поэтому ты должен знать, как все обстоит на самом деле!

Д.Э. промычал невнятно.

– Чего? – переспросил Дюк.

– Развел, говорю, панихиду на ровном месте!

– Я? – Дюк аж прижал к груди руки. – Панихиду? На ровном...

Он задохнулся от обиды.

– На ровном, значит, месте?

– Ну, а кто, я, что ли? – фыркнул Джейк. – Я вообще был бы спокоен, как надгробие, если бы...

– Значит, на ровном месте?

– Ой, ну тебя! – Джейк схватился за голову. – Дурак.

– Я еще и дурак?

Д.Э. молча отвернулся.

– Ну, и пожалуйста, – сказал М.Р.

Пошарил в карманах, захватил пиджак, протиснулся мимо компаньона, и спрыгнул на ходу.

– Ты что, обалдел? – раздалось вслед.

Дюк молча продолжать шагать по дороге. Шел, шел в летних сумерках, злясь еще больше от того, что пахло зеленью и на закатном небе расплывались в томной дымке золотые и красные разводы, и что у некоторых совсем нет мозгов. Потом резко свернул и стал спускаться к реке.

Наверху прошлепали копыта. Зашуршала трава.

– Как нагуляешься, скажешь, ладно? – Д.Э. тоже нагнулся, ополаскивая пыльную физиономию.

– Пить ужасно хочется, – невпопад отозвался М.Р. и зачерпнул еще водички. – Что-то я, как та половина лошади у Мюнхгаузена, полреки уже высосал, а только хуже жажда. Слушай, у меня, помоему, изжога.

Дюк спохватился, что говорить этого не собирался – еще опять чем-нибудь назовут, и повернулся к компаньону. Но тот только пожал плечами.

– Ты бы больше пирожных всухомятку тер, еще и не то будет.

– Это кто говорит? – прищурился М.Р. – Кто этот человек? Тот, кто сожрал пирожных больше меня?

– Так изжога-то у тебя! – парировал Джейк.

– Вот я и говорю! – кивнул М.Р. – Нет на свете справедливости!

– Тоже мне, открытие.

– А вы, сэр, что, собственно, делаете?

Джейк поднял какую-то палку, сломал ее об колено и теперь старался поджечь.

– А я, сэр, пытаюсь добыть для вас кусок угля.

– Зачем?

– От изжоги.

– Что, опять Фенимор Купер?

– Нет, Роза. Наша горничная. Эй, ты что?

– Голова что-то болит, – промямлил Дюк.

– Нос Тихо Браге, – Д.Э. приподнялся на локтях и посмотрел на компаньона. – Сэр, как вы думаете, кто такой этот Тихо Браге?

– Датский астроном, – еле слышно отозвался М.Р. и облизал сухие губы.

– Страшно знаменитый, конечно?

– Угу.

– Потерял нос на дуэли? А нос был бы хорош резиновый, как у тех клоунов, да?

– Угу, – промычал Дюк, повернулся задом и накрыл голову пиджаком.

У Д.Э. не было ни резинового носа, который мог бы принадлежать датскому астроному, ни лекарств, и ни малейшего соображения, что делать с парнем, у которого руки ледяные, спина мокрая, лоб горячий, как печка, самого трясет в ознобе, а через минуту он сбрасывает с себя куртку, одеяло с «Майфлаэура», плед сэра Генри Вудстока, безымянную скатерть, и все повторяется сначала.

– Черт! – выругался Джейк и, выбравшись на козлы, и, послав гуманность к черту, изо всей силы хлестнул Злыдня вожжами.

– Прости, друг, – сказал он, – спать тебе сегодня не придется. – Пошел!

Глава двадцать седьмая Пять баксов для доктора Брауна

Мне нужен доктор Браун, мэм. – Проходите, пожалуйста. Доктор сейчас придет.

– Мэм, это не мне.

Медицинская сестра окинула ночного визитера удивленным взглядом.

Д.Э. Саммерс перевел дыхание и моргнул подбитым глазом. Еще была здоровая кровоточащая ссадина на подбородке: нежданная встреча с «Шафферс Лилипут Ревью». Он ушел бы запросто – но впереди была железная дорога, совсем рядом свистнуло, ударило дымом, Злыдень шарахнулся от гудка – и перебраться на ту сторону катафалк не успел.

– Ваши ссадины нужно обработать.

– Нет, мэм, не нужно.

– Да что с вами такое? – поразилась сестра и только тут обратила внимание, что лошадь, запряженная в катафалк, загнана и дрожит. – Что-то произошло?

«Схватка Гулливера с лилипутами», – хотел съязвить искатель приключений, но смолчал. Он вообще предпочел бы не распространятьcя об этой истории. Пока лилипуты, числом человек десять, как ни в чем ни бывало возвращались по местам, а искатель приключений выплевывал дорожную пыль, загребая пальцами камушки на дороге, и хватал ртом воздух, говнюк директор потрошил карманы лежащего без движения М.Р.

– Не подумай плохого, сынок, – сказал он Д.Э. своим противным голосом, и засунул деньги в нагрудный карман. – Небольшая компенсация ущерба. Бизнес, дорогуша, просто бизнес.

И лилипут скрылся в головном фургоне. Клоуны в жилетах, под которыми не было рубашек, глотнули из фляжки, которую достал из кармана Пом.

– Порядочек, – цирковым голосом пропищал Пим.

– Ага, порядочек, – басом отозвался его коллега.

Они побросали окурки и тоже скрылись. Через минуту караван покатил дальше.

– Вам придется его перенести, – говорил доктор Браун, направляясь к катафалку. – Что... э-э... что стряслось с вами?

– Ничего, – пробормотал искатель приключений, гадая, точно ли доктор его не помнит или делает вид из вежливости. – Правда, ничего.

Доктор молча указал тростью на «Передвижной музей-аукцион», получил утвердительный кивок и, не спрашивая более ничего, полез внутрь.

М.Р. метался по одеялу. Лицо его так покраснело, что казалось при свете «летучей мыши» коричневым. У Д.Э. окаменели ноги: когда он пять минут назад выскакивал из фургона, этого кашля с свистящим хрипом из глубины души еще не было. Джейк посмотрел на доктора и понял, что нести никого никуда не надо.

– В спине болит, – сказал Дюк еле слышно.

Потом открыл глаза и сказал:

– Сифилис!

– Ах, вот, откуда я вас помню! – доктор надевал стетоскоп. – Ну-с, хорошо, давайте взглянем.

Джейк замялся. Самая трудная часть его дела была еще впереди.

– Доктор Браун... – тихо сказал он.

Тот даже не обернулся.

– И вы тоже... – в ушах у него уже был стетоскоп, и доктор выразительно взмахнул рукой. – ...э-э... раздевайтесь.

– Но доктор...

Доктор Браун раздраженно свистел носом.

Д.Э. переступил с ноги на ноги.

– Понимаете, – сказал он, заливаясь до ушей краской, – я как раз хотел вам сказать одну вещь.

– Раздевайтесь-раздевайтесь, – доктор бросил стетоскоп в саквояж.

– Да нет, я не об этом...

– А я как раз об этом.

– Нет, вы не поняли...

– Снимайте рубашку, потом.

– Да я как раз хотел сказать, – искатель приключений намертво вцепился в воротник, – у нас пятнадцать баксов!

Он полез в карман жилета.

– Хватит только на него, а ему нужнее!

– Почему пятнадцать, вы с ума сошли. Я... э-э... беру за прием пять.

– Но ведь мы еще за прошлый раз должны!

– Не морочьте мне голову, молодой человек! Что за оперетта. Потом... э-э... Потом отдадите.

Хорошие новости были такими: никакого сифилиса ни у одного, ни у второго нет. Сыпь была от того, что М.Р. Маллоу слишком сильно любил апельсины. Плохие: у него воспаление легких.

Доктор написал что-то на бумажке и захлопнул саквояж.

– Здесь все разрушено. Езжайте в Сан-Хосе, 751, Авеню Южная Баском! – перебил он, отдавая бумажку Джейку. – За час доедете наверняка. Поезжайте, черт вас возьми!

И выбрался из фургона.

– Я заплачу! – крикнул вслед Д.Э. – Честное слово!

Доктор Браун, не оборачиваясь, кивнул: понял, мол. Джейк поправил компаньону свернутую куртку под головой, укрыл и вколчил на козлы.

– Сколько времени он здесь пробудет?

В пустом больничном коридоре собственный голос звучал слишком громко и слишком робко.

Медицинская сестра пожала плечами, укрытыми форменной пелериной.

– Недель шесть.

– А... а сколько здесь стоит?

Голос сестры звучал мягко, спокойно. Таким же точно – мягким, спокойным, было ее белощекое лицо.

– Два доллара сутки.

Утреннее солнце украсило больничные стены рваными колышущимися тенями.

– Что-нибудь еще? – поинтересовалась сестра.

Джейк покачал головой.

– Нет. Ничего. Спасибо.

М.Р. Маллоу, худой, бледный, только глаза да кудри остались, пытался читать газету, лежа на койке. Доктор сказал, что «состояние удовлетворительно» еще четыре дня назад, и М.Р. уже начал набивать на градуснике температуру, но как раз сегодня утром был пойман за этим занятием, признан здоровым совершенно и надеялся на две вещи: что каким-нибудь чудом появится компаньон, или что некто М.Р. Маллоу рискнет смотаться в неизвестном направлении прямо в больничной рубахе, без вещей.

– Ничего себе! – воскликнул он, и вернул газету соседу, который флегматично протянул руку. – Я тут чуть не рехнулся, и тут входит он, весь в белом!

– Ну ладно, ладно, – сказал Джейк, который, точно, был почему-то в белой рубашке с распахнутым воротом, таких же отутюженных, хоть и уже порядочно помятых, брюках, и парусиновых туфлях на каучуковой подошве. – Там сейчас твою одежду принесут. Ты это, побыстрее только.

– А деньги? – нервно спросил Дюк.

Д.Э. стоял с руками в карманах белых брюк.

– Заплачено.

Дюк открыл рот, но тут няня принесла его тряпки, саквояж, сняла со спинки кровати температурный листок, кивнула и ушла.

Катафалк пылил по бульвару Аламида, вдоль пустых рельсов конки.

– Хоть бы разик зашел, – обиженно бубнил Дюк.

– Старик, честное слово! Сначала было далеко, два дня пути до тебя, как бы я вернулся, потом стало еще дальше, а по-другому было никак нельзя, потому что...

– Ну, так рассказывай, молодой головорез, что ты там опять натворил! – перебил его компаньон.

– Да ничего я не натворил, – пробормотал Д.Э.

«Шляпы на нем не было тоже», - пробормотал Д.Э. и поправил новую светлую шляпу.

– Чем же ты тогда занимался?

– А, – небрежно ответил Джейк, – повезло в покер.

– В жизни не видел, чтобы ты играл в покер.

– Ну да, – кивнул компаньон. – Новичкам везет.

Возникла некоторая пауза. Впереди показалась вывеска бара. Дюк поскреб переносицу.

– А скажи-ка, дорогой компаньон, – прищурился он, – остались у тебя еще какие-нибудь деньги?

– Ох, Боже мой, наконец-то! – М.Р. откинулся на спинку стула и потихоньку одернул жилет, чтобы спрятать отставший ремень брюк. – С этими их больничными кашками чуть с голоду не умер.

Его совершенно не смущал ни гам, который стоял в баре от играющих в карты посетителей, которых, хотя было едва три, уже трудно было назвать трезвыми, ни отсутствие скатерти, ни сомнительная чистота помещения, в котором только, что не бегали бактерии со шпица размером – вообще ничего.

– А мне, – Д.Э. вспомнил, как в больнице мимо него везли тележку с горячим обедом, – показалось, что вполне неплохо вас там кормили...

– Ну, не то, чтобы плохо, – согласился Дюк. – Но просто, понимаешь, что ни возьмешь, все примерно одинакового вкуса: котлета вкуса больницы, картошка вкуса больницы... соус вон вообще вкуса приемного покоя, а компот – процедурной комнаты.

Компаньона передернуло.

– Эй! – он обернулся к стойке. – Принесите два бифштекса, поджаренный хлеб с чесноком и пирожное!

– А пить что будете? – гаркнул от стойки бармен.

– Какао! – тоже гаркнул Дюк.

В баре наступила тишина.

– Нет, ну а что? – Дюк хлопнул ресницами, оглядывая обернувшихся посетителей. – Могу же я хотеть какао?

– Какао вкуса какао, – прибавил он себе под нос, – а не карболки и не тряпки, которой моют пол.

– ...и два кофе, – завершил заказ пришедший в себя Джейк. – Компаньон, по-моему, это хорошо не кончится.

– Почему это? – возмутился М.Р., мрачно созерцая то, что стояло теперь на столе. Стакан был в разводах, содержимое его – нечто мутное, по виду – вылитая вода для мытья полов. Официант, расплескавший на стол почти треть содержимого стакана, явно делал двум джентльменам большое одолжение.

М.Р. посмотрел на мутную лужу. Официант, а был он существенно моложе компаньонов, вразвалочку отправился за тряпкой. Тряпка шлепнулась на стол, как полуразложившийся труп и проехалась у самой груди М.Р., задев его рубашку.

Джейк придержал локоть компаньона: тот было распялил ноздри и чуть ли не собрался вскочить (мистеру Маллоу с голоду изменила обычная дипломатия), поймал взгляд хозяина, словно только того и ждавшего, и кивнул, показав два пальца.

– Вот это другой разговор! – обрадовался бармен.

Две порции виски поставили на стол уже куда более почтительно.

– Обед будет готов через пять минут! – сообщил парень.

– Сэр, – поинтересовался Дюк, – а что это на вас надето?

Джейк дождался, когда официант уйдет, и задумчиво достав сигареты (компаньон тут же цапнул одну себе), ответил:

– Досталось по случаю.

– А то, которое было, ты куда подевал?

– Ну, мне, знаешь, надо отдать в чистку брюки.

Он прикурил сам, дал прикурить М.Р. и продолжил:

– С аттракционом «Веселые мусорщики» пора заканчивать. Мне больше не верят. Да и с историями стало трудно.

– Точно, – согласился Дюк. – А делать что?

Мистер Саммерс шикарно вытянул длинные ноги в белых штанах.

-А вот об этом, – изрек он, – мы с вами, сэр, и будем сейчас думать.

Он пустил в потолок несколько колечек дыма.

– Ничего себе ты насобачился, – завистливо сказал компаньон.

– Один мальчуган показал, – довольно улыбнулся Джейк. – Ну и детки пошли, я тебе скажу: маленький, глазастый, мухи, можно сказать, не обидит – а такие штуки умеет! Да, так вот: оглянитесь по сторонам, сэр!

– Я уже оглядывался.

Дюк уткнулся в тарелку.

Кто-то громко рыгнул, еще кто-то постарался сделать это еще громче, но их обоих начисто уделал настоящий мастер – толстый, лысый, как бильярдный шар, мужик с синеватым от бритья мягким двойным подбородком.

– Нет, вы оглянитесь! – настаивал тем временем Джейк. – Кого вы тут видите?

М.Р. оглянулся по сторонам, нечаянно встретился с толстым глазами, и не успел ни сказать, ни даже подумать, как тот уже сидел за столиком двоих джентльменов, раздавая карты. Дюк посмотрел в глаза компаньону – тот, спокойный, как надгробие, кивнул, и компаньоны, чей разговор так бесцеремонно прервали, приступили к игре. Спустя десять минут М.Р. Маллоу, который, как мы помним, в покер играл неважно, понял, что понятия его компаньона о покере... э-э-э... отличаются от общепринятых. М.Р. Маллоу понял, что надо бежать, но лицо противника, в особенности, его мягкий синеватый подбородок до такой степени не имело выражения, что М.Р. впал в прострацию, в которой находился до тех пор, пока Д.Э., прикинув сумму общего с компаньоном проигрыша, не вынул из кармана сначала банкноту в десять баксов, потом в пять, потом еще горсть монет, не положил все это на стол, и не пододвинул к противнику. Сам Д.Э. Саммерс выглядел при этом почти таким же спокойным, как победитель.

– Эй ты, пижон!

Голос был гнусавым. Владелец голоса, сидевший за соседним столиком, опустил газету, которую держал в руках, и оказался высоким, худым креолом, очевидно, испанским или португальским, с впалыми щеками, пышными усами и грустными карими глазами.

Д.Э. медленно обернулся. Незнакомец ткнул в газету коричневым пальцем.

– Не про тебя ли здесь написано?

Нос говорящего, похожий на тонкую, длинную, шевелящуюся грушу, жил, кажется, собственной жизнью: непрерывно шмыгал и чвыркал.

– В прошедшие выходные был дерзко ограблен дом К.Х. Гилмана, 1552, Филлмор-стрит, – громко прочел незнакомец и втянул носом сопли. – В субботу вечером хозяева, владелец страховой конторы «Гилман и Ко.» и его супруга, находились в театре. Соседи утверждают, что заметили, как из окна выбрался человек, по виду лет восемнадцати-девятнадцати, роста приблизительно шести футов с небольшим, обутый в белые парусиновые туфли. Жена соседа, миссис Гамп, закричала, но грабитель уже скрылся из вида. По ее словам, он побежал в сторону Четвертой улицы. Ведется расследование.

Повисла тишина. Впрочем, не совсем тишина: некоторые из посетителей начали приподниматься с мест. Д.Э. Саммерс обозрел свои ноги.

– И что? – поинтересовался он. – Только туфли и рост? Не маловато ли?

Незнакомец сунул руку в карман. М.Р. успел только заметить, что стул незнакомца отлетел в сторону, а вскочивший Д.Э. впечатан лицом в стол, руки его скованы за спиной наручниками, а противник и деньги со стола исчезли.

– Да я понятия не имею, где эта Филлмор-стрит! – с трудом выговорил Джейк. – Меня вообще там не было!

– Да брось, – незнакомец ткнул ему в спину стволом револьвера, – где же был в субботу вечером, около шести?

– Ха, – сказал Д.Э. и попробовал выпрямиться, – в субботу вечером я еще был в Санта-Кларе, 1407, О’Фаррел, угол с Лагунастрит, в пансионе для мальчиков мадам Гландау! Убери руки, фараон!

– Где-где? – незнакомец засмеялся вместе с посетителями бара. – В пансионе для мальчиков? То-то, я смотрю, твой дружок так глазами хлопает. Ах ты, фиалка-семицветик!

В ответ на последние слова Д.Э. резко дернулся, тут же ударился скулой о стол, но успел лягнуть незнакомца в колено.

– Тихо ты, – сдавленно прохрипел он компаньону. – Сейчас все уладим.

Джейк попробовал повернуться к незнакомцу.

– Эй ты, вакуумный соплеуловитель, сесть-то дай. Я все расскажу.

Глава двадцать восьмая, в которой Д.Э. Саммерс дает объяснения

Т огда, шесть недель назад, мистер Саммерс, в расстроенных чувствах, пошел в больничный парк, сел на скамейку, выудил из мусорной урны газету и вычитал в ней, о Боже, вычитал, что «в пансион мадам Гландау требуется учитель гимнастики». За, как значилось в объявлении, «достойное кандидата вознаграждение».

К обеду искатель приключений стоял перед трехэтажным зданием с высокими окнами и большим двором за чугунной оградой.

Он задумчиво посмотрел на большие круглые часы под самой крышей, пожал плечами, и стал подниматься по ступенькам.

Хозяйка пансиона, мадам Гландау, была яркая брюнетка лет, может быть, тридцати пяти, очень стройная, красивая той красотой, какими обыкновенно бывают Злые волшебницы на картинках. Тонкой рукой она не без некоторого отвращения перебирала детские рисунки, лежащие перед ней на столе.

Д.Э. не стал дожидаться, когда его попросят покинуть здание, и начал с решительного: «Простите, мадам, дорожная неприятность!» Имея в виду как отсутствие рекомендательных писем от миссис Вандермюллер и мистера Тихо Браге из Женевской гимнасии гуманитарных наук, так и ссадины на скуле и подбородке. И впечатляющий фонарь под левым глазом: увидел себя в зеркало на стене за дверью, чуть не свистнул, и решил больше в ту сторону не поворачиваться. Когда мадам не ответила, добавил небрежно, как бы упреждая всякое сочувствие: «Но ничего, выкрутился!». Мадам подняла голову, и разговор, хотела того мадам Гландау, или не очень, был, таким образом, начат.

– Вы предпочитаете заниматься по немецкой или по шведской системе?

Говорила мадам быстро – только успевай соображать, много – только успевай догонять, и такие вещи – только успевай выкручиваться.

– Это, – вдумчиво ответил Д.Э. – зависит от обстоятельств.

Кабинет мадам, в который проводили «молодого человека по объявлению» выглядел бы элегантно, если бы не тонул во всякого рода папках, стопках тетрадей и книг.

– Немецкая манера, безусловно, более в моде, – согласилась она. – Но ведь мы не ставим целью делать из детей без пяти минут гимнастов.

Тон мадам Гландау был повышенным, голос – громким, в общем, Д.Э. Саммерс, может, и не расстроился бы в случае отказа. А еще была у нее странная манера: разговаривать со сжатыми зубами, как если бы мадам мужественно выносила некие муки.

– Мой муж – а он прекрасный спортсмен, – продолжала она, – в данный момент увлекся фотографией. Он не имеет более времени на то, чтобы заменять учителей. Он и так взвалил на себя слишком много. Первейшая обязанность школы...

Мадам встала и принялась доставать из шкафа книги.

– ...выработать у учеников правильную осанку...

Книги с грохотом швырялись на стол, по одной.

– ...хорошую физическую форму...

– ... и дисциплину. Безусловно, дисциплину! Это самое важное в любом воспитательном методе.

Последняя, самая толстая, книга издала грохот, похожий на эхо от пушечного выстрела, при этом не обнаружив на себе ни пылинки:

«Преподавание элементарной школьной гимнастики»

Мадам уселась на место.

– И как итог, – заключила она, – научить применять усилия как тела, так и души, в остальных предметах.

Д.Э., спохватившись, расправил плечи и выпрямил спину.

– Они, – продолжала хозяйка пансиона, – должны усвоить: без усилий ничего не добьешься!

Они? Ах да!

– Как это верно, мадам, – сказал он вслух.

– ...то есть, научиться работать.

– Конечно, мадам.

– Бесплатный сыр, – изящная дамская рука хлопнула по столешнице, – бывает сами знаете, где!

Хорошо, что Саммерс-старший тоже любил лупить по мебели подобным образом, иначе точно бы нервы не выдержали – отскочил, как пить дать.

С минуту мадам записывала что-то в журнал. Наконец, сунула перо в чернильницу и продолжила:

– На моем муже держится вся хозяйственная часть. Прислуга, покупка белья, провизии, машинерия для кабинетов – все. Кроме того, он преподает чтение, рисование, чистописание в младших классах и фотографию. Фотография – дело всей его жизни.

При упоминании фотографического искусства Джейк всетаки вздрогнул.

– Ваш муж – счастливый человек, мадам, – заметил он. – Иметь дело всей жизни – это...

Он попробовал найти слова, но то, что так легко было сказать когда-то миссис Фокс, совершенно здесь не годилось.

– Вот! – вскричала мадам, вскакивая. – Я постоянно об этом говорю! Постоянно объясняю мальчикам, их родителям – как об стену!

Мадам Гландау посмотрела на рисунки, поморщилась, сунула рисунки в папку. Пометила что-то в лежавшем перед ней журнале.

– Кругом сплошные болваны, – мрачно сказала она и сунула папку на полку.

Д.Э. постарался сделать вид, что последнее никоим образом не может к нему относиться.

– Увы, мадам.

– Болваны, лентяи и бестолочи, – продолжала хозяйка пансиона.

– Да, мадам.

– Может, кто-нибудь мне объяснит, почему?

– Не знаю, мадам, – осторожно ответил Джейк. – Могу я поинтересоваться вашим мнением относительно других... э-э... методов?

– Это вы о системе миссис Чивер-Бертон?

Д.Э. подумал.

– Скорее, о немецкой системе. Мне казалось, что шведская, наоборот, более в моде.

Мадам опять треснула по столешнице.

– Выбросьте из головы! Господи, что же все так помешались на гирях, гантелях, хула-хуп – чем больше аппаратусов, тем лучше! Думают, что при помощи аппаратусов можно воспитать характер!

По ее правую руку висел на стене плоский деревянный предмет, напоминающий в равной мере как бейсбольную биту, так и лопатку для сковороды. Любой школьник знаком с ним куда лучше, чем хотел бы, а Д.Э. Саммерс с полным правом мог претендовать даже на близкое знакомство.

– Безусловно, мадам!

Мадам Гландау опять оглядела его с головы до ног, опять поморщилась, встала.

– Правило номер один, – длинный тонкий палец почти уперся повыше третьей пуговицы на жилете Д.Э. и трижды стукнул его в грудь. – Знать детей. Их физические и моральные возможности. Правило номер два: демонстрация. Только личный пример!

– Конечно, мадам.

– Это вас в Женевской гимнасии научили перебивать?

Д.Э. задрал подбородок и постарался на палец не смотреть.

– Правило номер три, – палец мадам Гландау подчеркивал каждое слово. – Добиться от детей четкого выполнения команд. Вы меня понимаете? Дисциплина!

– Никогда не сомневался в необходимости самой строгой дисциплины!

– Вы понимаете, что преподавание требует знания общих принципов обучения, основанных на самой тщательной профессиональной подготовке?

Д.Э. чувствовал, что его самого подшили в папку: пробуравлен до самого хребта, по меньшей мере, дважды, в дырки вставлена и крепко завязана веревочка, синяки на лице преобразились в фиолетовые печати, и все вместе вот-вот окажется на полке, а дверца шкафа захлопнется.

– Конечно, мадам.

– И, наконец, правило номер четыре.

Улыбка мадам Гландау явно предназначалась для выражения самой приятной части ее речи.

Она сделала паузу. Д.Э. набрал воздуха, тоже улыбнулся, вопросительно, и приподнял бровь.

– Игра! – весело сказала мадам и сунула книги ему в руки. – Занятие должно доставлять удовольствие. Мы имеем дело с детьми! Вы любите детей? Я – обожаю, обожаю заниматься воспитанием – это замечательно придает жизненных сил!

Passage, как назвала мадам коридор на первом этаже, вел в гардеробную для персонала:

Белая рубашка Такие же брюки Широкий коричневый ремень Белье Полотенце Пара парусиновых туфель на резиновой подошве

– Не люблю смазливых мальчишек, – вдруг сказала мадам Гландау. – Они обыкновенно ленивы. Думают, им хватит их улыбки, чтобы сделать карьеру. Не понимают, что это всего лишь задаток от природы. Который...

Д.Э., до которого вдруг дошло, к кому относились эти слова, нагнулся, полыхая ушами: все-таки выронил тряпки и еле-еле успел подхватить книги.

– ...который, – закончила мадам, – надо отрабатывать. Наносить при этом ущерб заведению необязательно!

– Простите, – пробормотал Джейк.

Но она уже направилась по коридору вперед.

Кое-как подхватив учебные пособия, которые и так и норовили опять вывалиться из рук, подхватив и поправив, чтоб не помялась, форменную одежду, искатель приключений поспешил за ней.

– Кстати, о задатке, – сказал он.

– Вы получите все необходимое, – не оборачиваясь, ответила мадам Гландау. – Одежду, стол – наших мальчиков кормят в прекрасной столовой, – ну, а ваш гонорар мы обсудим через месяц. Я полагаю, вы внимательно читали объявление?

Пока Д.Э. Саммерс обдумывал это известие, они поднялись по пустой лестнице на второй этаж.

– Налево – спальни учителей и гостиная, – мадам Гландау махнула в ту сторону и направилась в сторону совершенно противоположную.

Обстоятельства не годились, чтобы возражать. Новый преподаватель гимнастики проглотил вздох и прошел по блестящему от недавнего мытья полу через большой дортуар: два ряда аккуратно застеленных коек, около каждой, на тумбочке – таз с кувшином для умывания.

– Ваша комната.

Точно такая же, как в дортуаре, койка, тоже таз с кувшином. От ученической спальню отличало только уединение (и на этом спасибо!) и маленькое бюро с сомнительным стулом.

– Все, что понадобится, вы найдете за дверью налево, – с лаконичной деликатностью сказала мадам Гландау. – Располагайтесь, приводите себя в порядок. Обед через час, я предупрежу в столовой, чтобы накрыли еще на одного. Ужин в семь. Отбой у мальчиков в девять, у вас – в десять. Заниматься будете с двенадцати часов. Времени составить план занятий вам хватит.

C этими словами мадам ушла. Пришла горничная, принесла кусок мыла и полотенце. Д.Э. Саммерс, почти смирившийся с мыслью в этот раз заработать денег, как все порядочные люди, выглянул за дверь.

Лестница в конце коридора вела вниз, в учебную часть. Растерзав в себе желание спуститься по этой лестнице и дать деру, искатель приключений направился в умывальную.

Умывальная оказалась просто прелесть: составленные в линию, вплотную друг к другу, четыре жестяных корыта (высотой чуть выше колена), над которыми к кафельной стене крепился душ: чугунная труба с дырками над каждым. Кранов у экономичного устройства не было.

Но и это оказалось не все. Отмывшийся от дорожной пыли, переодетый в форменный костюм, новоявленный учитель гимнастики вернулся в свою комнату, где как раз постелили на кровать белье, и вдруг, на собственной полураспахнутой двери, заметил табличку:

– О черт! – простонал Д.Э. Саммерс. – Ну и оторва же вы, мадам Гландау!

Ни одна из книг, любезно выданных мадам Гландау, не читалась.[1] Зато там было много картинок, премило украшенных чернилами то ли предшественниками Д.Э., то ли ученичками этого богоугодного заведения. Помимо мальчиков на картинках присутствовали и девочки. В тоже очень милых гимнастических костюмах.

Джейк как раз дорисовывал некоторые анатомические подробности гимнасток, когда в дверь постучали.

– Вы – новый учитель гимнастики?

Высокий мужчина атлетического сложения, с взлохмаченной, как у мальчишки, седой шевелюрой и веселым лицом, небрежно оперся о косяк. В распахнутом вороте его теннисной рубахи болтался на цепочке золотой медальон в форме скарабея.

– Может, партию в бадминтон? – не дожидаясь ответа, поинтересовался гость и подбросил в руке волан. – Пока у вас не началось.

Д.Э. вышел во двор и прищурился на солнце.

– Вон за теми деревьями, – господин Гландау указал ракеткой, – мы с вами сможем спокойно поиграть.

– Ветер, – небрежно заметил Джейк, успешно пропустив четвертую подачу.

– Отсутствие практики, – господин Гландау звонко отбил волан. – Моментально теряешь форму.

– И не говорите!

– Вот почему я...

На сей раз Д.Э. успел, волан свистнул высоко над головой противника и улетел в кусты. У вас может найтись гораздо более, чем одно спорное «местечко из Блаженного Августина», и дуэль, последующая за спором, тоже может разгореться не только на словах. Д.Э.С.

– ...не пропускаю ни одного дня! – сообщил господин Гландау, вернувшись. – Ну, да дело наживное. Мне все равно больше не с кем. Преподаватель физики и оптики, Cаттон, слишком дряхл. Демарест, преподаватель ботаники снисходит только до садовника. А мисс Маннерс, преподавательница грамматики – и вовсе несусветно скучное создание. Невыносимое, я бы сказал, создание. Вы не кальвинист[2], случайно? Все-таки Швейцария... Что, баптист? О, ну тогда, смотрите, не попадитесь ей на глаза – заест до смерти. Sola scriptura, n’est ce pas?

– Qui, monsieur, – отозвался искатель приключений.

В эту минуту он проклял свою поспешность, с которой выдумал легенду. Надо же было ляпнуть про Швейцарию, когда у мадам был такой прекрасный канадский акцент! Авантажнее, конечно, но обходи теперь этот французский, как собачье дерьмо на травке!

– Спасибо, что предупредили, – рассмеялся он. – А как же ваша жена? С ней вы не играете?

– О, моя жена слишком занята, – господин Гландау ловко отбил волан. – Все директорствует! Да у меня и самого времени не особенно много. Выкраиваю каждую минуту. Слушайте, как вы относитесь к фотографии?

– Э-э-э... ну-у-у... – глубокомысленно промычал Д.Э. – Был у меня один знакомый фотограф.

Господин Гландау поднял волан, который Д.Э. ловко вбил ракетой в землю перед его носом и засмеялся.

– Да, сейчас все, кому хоть раз доводилось держать в руках аппарат, называют себя фотографами! Приходите вечером, посмотрите кое-какие действительно достойные работы!

– Посмотрю, – Д.Э. как следует размахнулся и долго следил за воланом.

– А чем, простите, увлекаетесь вы? – поинтересовался господин Гландау.

– Ну, – волан звонко проделал обратный путь – наконец-то стало получаться! – собственно, чтением.

– Что, только чтением? – противник не остался в долгу. – Apport!

Д.Э. покраснел и промазал опять.

Сам ты «апорт! Пудель хозяйский!

– Ну, в общем, да, – скромно ответил он вслух и нагнулся поднять волан.

– Bon[3], – господин Гландау был настроен дружелюбно, кажется, ко всем на свете. – Что же вы читаете?

Волан уже вел себя почти прилично.

«Et vous?»[4], может быть? – набрался храбрости Д.Э.

– Но-но-но, не сядьте в лужу! – тут же осадил его Фокс. – Слово за слово, и через час вас выгонят отсюда как самозванца. Согласитесь, совершенно резонно для того, кто учился в Женевской гимнасии и не знает при этом французского! Эх вы, двоечник!

– Жюль Верн, например, – подумав, ответил Джейк.

Волан вел себя уже получше.

– Ну, или Фенимор Купер.

Никакой реакции со стороны господина Гландау.

– Ну, еще Конан Дойль, конечно.

Волан продолжал тенкать туда-сюда. Господин Гландау продолжал молчать. Конечно, если не считать команды «апорт!»

– А тут еще писали про одного такого, – Джейк изо всех сил не обращал внимания на это унижение, – Лондон фамилия – не слышали?

– Почему? Слышал, – господин Гландау поправил медальон в вырезе рубахи.

– Читали?

– Пробовал.

– Не понравилось? – поинтересовался Джейк.

Господин Гландау небрежно-элегантным жестом пригладил шевелюру.

– Я не читаю подобного.

– Bon, – Д.Э. старательно прицелился. – А что же вы читаете?

Тут господин Гландау дал промашку и нагнулся за воланом.

– Да все это, – произнес он с неудовольствием, – вообще читать невозможно.

Глава двадцать девятая Возможности импровизации

В свою комнату удалось попасть только к десяти, да и то потому, что в лабораторию, где господин Гландау демонстрировал дело своей жизни, пришла мадам с вежливым напоминанием о том, что в умывальной мальчиков творится Бог знает, что. Хорошо, что она не услышала последней фразы супруга. Карточки, все до одной, были странного желтого оттенка (плохая выдержка), с мутными (бумага дурного сорта), слишком светлыми (мальчики неплотно задернули занавеси) фигурами и тому подобным, относящимся к общей формулировке «в этом заведении вообще спокойно работать невозможно».

– Рано или поздно, – говорил Джейк за несколько секунд до этого, понимая, что должен хвалить фотографа, но не в силах этого сделать, – рано или поздно вы набьете руку. У вас получится. Когда что-то любишь, всегда...

– Photographie, – отвечал ему господин Гландау, – ma seule occasion d’кtre seul dans cette maison de fous!

«Фотография, – разобрал Джейк, – моя ... возможность побыть... в этом... доме!»[5]Прежде, чем Д.Э. успел решить, как лучше ответить, вошла мадам. Лицо ее супруга немедленно сделалось лицом человека увлеченного, занятого крайне и некоторым образом даже не от мира сего. Ровно через тридцать секунд дверь закрылась, оставив господина Гландау наедине с делом всей его жизни.

– Je suis content que vous aimez le sport, monsieur Sam-mers![6] – сухо сказала мадам. – Но хотела бы попросить впредь не отвлекать моего мужа от работы бадминтоном! Он человек легкий, с удовольствием поиграет с вами, когда у него найдется свободная минутка, но, прошу вас, запомните: господин Гландау круглые сутки вертится, как белка в колесе!

То, что творилось в умывальной, когда туда вошел новый учитель гимнастики, лучше всего описывается как...

– Ох, ни… себе! – высказался Д.Э. Саммерс.

С момента, как палубный Саммерс покинул китобой «Матильда», он не испытывал ничего подобного. И даже более того: он вообще подобного не испытывал.

Д.Э. небрежно оперся о косяк. Постоял немного в таком положении.

– Так-с, – сказал он, слегка придя в себя.

И рявкнул:

– Тихо чтобы было!

Тишина действительно настала – секунд на пять, не меньше. Учитель набрал полную грудь воздуха.

– En silencio, hijos de puta![7]Воцарилась тишина. Д.Э., которому, в общем, тоже нужно было воспользоваться умывальной, отчетливо понял, что выходов у него теперь два: встать в общую очередь или же проследовать к корыту первым – по праву старшего. Второе представлялось более правильным с точки зрения воспитательной, но несколько конфузным со всех остальных точек зрения. Поэтому он велел подопечным вести себя тихо, шевелить задницами, в смысле, мыться и укладываться побыстрее, грозно пообещал «через пять минут прийти, проверить» и с чувством выполненного долга отправился к себе в комнату.

–...Шведская гимнастика направлена на выработку... поддержание... ну, это я уже слышал, – ... и включает определенное количество тщательно подобранных упражнений. Тогда как немецкая, наоборот,...

Джейк перевернул страницу. За стеной, в дортуаре грохнуло – явно свалился кувшин. Послышался сдавленный смех и шепот. Потом кто-то запел, но почти сразу заткнулся.

– ...предполагает использование гимнастических аппаратусов, количество упражнений имеет неограниченное, предоставляет огромные возможности для импровизации... для импровизации... для импровиза...

Чертовски хотелось курить. Искатель приключений не привык вскакивать в половине седьмого утра, чтобы сопроводить к завтраку два десятка гаденышей. Между столами ходила мадам и покрикивала:

– Vite, les garзons, vite[8]! Что вы, как сонные мухи!

Каша не успела остыть до съедобного состояния, колени подпирали стол, писклявый очкарик ныл что-то про чай, приходилось все время вскакивать, чтобы мерзким вежливым голосом сказать: «Мальчики, тихо!», – в общем, дело было плохо, и никак не хотело становиться лучше. Завтрак кончился. В голове была тоже каша, еще более жидкая, чем в столовой. До книг жаждущий знаний учитель гимнастики не добежал: нарвался на господина Гландау. Господин Гландау был еще более в настроении, чем всегда, партия в бадминтон затянулась, нервы Д.Э., косившего в сторону здания пансиона, не идет ли, не дай Бог, мадам, натянулись, как струны, да еще и гимнастический зал оказался неизвестно, где.

– Где он? Почему я должна бегать и искать?

Д.Э. Саммерс, только что закрывший за собой дверь со двора, насторожился.

– С минуты на минуту начнется занятие, а он где-то шляется!

Над входом со стороны двора тоже были часы. Джейк смотрел на них перед тем, как войти, и показывали они тогда без пятнадцати двенадцать.

– Кто-нибудь может сказать мне, где этот идиот?

Мадам Гландау прошуршала юбками по ступенькам.

– Мистер Саммерс! – дружеская улыбка на ее лице была внезапной. – Вот вы где! Я как раз вас ищу! Скорее пойдемте в зал, вы же его еще не видели!

Гимнастический зал располагался в отдельном крыле. Вел туда маленький коридор, дверь в которую Д.Э. принял за кладовку или отдельный вход в кухню. Огромное помещение с застекленным потолком все было уставлено многоярусными перекладинами, «конями», увешано трапециями, кольцами и веревочными лестницами. На полу в пугающем изобилии лежали гири, гантели и штанги. Через высоко расположенное окно в зал пробивалось солнце, бессовестно обнаруживая приличное количество пыли.

– Вы, конечно, продемонстрируете свою систему?

– Э... да, мадам.

– Чудесно!

Джейк прошелся немного, осматриваясь, споткнулся о кожаный гимнастический матрас у стены, и, подняв голову, увидел в большом зеркале молодого человека.

Молодой человек прищурился, расправил плечи пошире, слегка оставил ногу в белой отутюженной штанине, заправил пальцы за широкий кожаный пояс.

– Первое, – сказала мадам Гландау, появляясь в зеркале за его спиной. – Преподать им чистую идею.

Д.Э. оправил распахнутый воротник рубашки и повернулся к ней.

– Вторая ваша задача: корректировать, – продолжала мадам. – Корректировать и корректировать, пока исполнение упражнений не станет привычкой. Отрабатывать команды, следить, чтобы ученики занимали позицию на линии так быстро, как только можно. Раз-два, раз-два – все должно быть четко!

Она подождала несколько секунд.

– Ну, и в-третьих, это главное, – критиковать.

– Хорошо, мадам.

В толпе учеников особенно раздражали двое: здоровенный толстяк (он и сейчас что-то там дожевывал) и ушастый шкет в больших очках. Тот самый, что выделывался утром в столовой. Этот как раз явился последним, таким шагом, как будто не на урок спешил, а шел на утренний променад.

– Кокс! – как змея, зашипела мадам Гланлау. – В чем дело? Почему вас опять все ждут?

Кокс потеребил большое, прозрачное на солнце, ухо. Поправил очки. Глаза у него были голубые, как морские камушки.

– Сяй был гаясий! – философически ответствовал он, пристраиваясь в хвост не очень ровной, непрерывно шевелящейся шеренги учеников.

– Кокс! Вы уже не маленький! Пора оставить эту привычку шепелявить!

– Сяй, – сказал опять паршивец и потрогал высунутый язык пальцем. – Сяй был гаясий.

Джейк прочистил горло. Ни одно из известных ему выражений к случаю не годилось.

– Класс! – зычно крикнула мадам Гландау. – Смирно!

Она прошлась вдоль шеренги.

– Я сказала «смирно»!

Толстяк торопливо что-то проглотил и облизал пальцы.

– Я хочу представить вам нового учителя, – сообщила далее мадам Гландау. – S’il vous plaоt, monsieur Sammers!

Джейк улыбнулся: «Oui, madame!», обошел шеренгу справа налево и слева направо. Остановился. Набрал воздуха, стараясь, чтобы со стороны было похоже на значительную паузу.

– Ну, мой юный друг, – улыбнулся Фокс, потирая подбородок так, чтобы пальцы прикрывали улыбающийся рот, – для лучшего эффекта вам не хватает одного. Кстати, я удивлен. Мне казалось, что уж это-то качество вас не подводит! Что это, вы, кажется, собрались думать? На вашем месте я бы...

– Я что, похож на барышню из варьете? – иронически поинтересовался мистер Саммерс, не дав закончить своему невидимому наставнику. – Что нужно сделать?

Шеренга несколько выровнялась. Пятки и носки сделались гораздо более вместе и врозь.

– М-да, – покритиковал новый учитель.

Мадам хотела было что-то сказать, но тут в конце шеренги, где стояли самые маленькие, послышалось шушуканье. Джейк резко повернулся и прищурился в чьи-то наглые глаза. Он делал подобное впервые жизни, зато до этого много раз содрогался, глядя в глаза помощника Хэннена – старшего помощника с таким же вот прищуром.

– Кто это там сказал про барана и новые ворота?

Мадам молча наблюдала.

– Ах, не ты? – продолжил Джейк, выдержав грозную паузу. – Ну тогда, сделай милость, подойди к вон тем кольцам и подтянись на них двадцать раз.

Наказанный побрел выполнять.

Хозяйка пансиона, не переставая улыбаться шеренге, сделала бровями.

– Мадам! – низким (аж сам не ожидал) голосом пресек Д.Э. Саммерс излишние церемонии.

Мадам Гландау тоже не ожидала. Фокс демонически хохотал.

– Как тебя зовут-то, «не я»? – небрежно добавил Д.Э.

– Рикки.

– Да что вы, сэр! – поразился учитель. – А меня – Джекки!

Класс обрадовался ужасно. Наглый мальчишка стоял пунцовый.

– Гудмен, – буркнул он, и вытер нос. – Сэр.

– Очень приятно, мистер Гудмен, – Д.Э. Саммерс отвернулся, чтобы не смотреть, как бедолага корчится на кольцах и сделал мадам такое лицо, какое обычно принимал компаньон, когда собирался сказать что-нибудь неприятное, но не желал при этом скандала.

– Согласна, – вздохнула та. – Муж так занят, ничего удивительного, что мальчики не в лучшей форме. Дисциплина, увы, хромает.

– Да, – согласился Д.Э. – Вот с дисциплины я и хотел бы начать.

Мадам просияла и встала в выжидательную позицию.

– Так, – Д.Э. принял деловой вид. – Сегодняшнее занятие мы посвятим, как я уже говорил, дисциплине.

Тут он сделал многозначительную паузу.

– Claro?

– Да, сэр! – почтительно протянула шеренга.

– Прелестно, – одобрил Джейк. – Так, что там у нас?

– Класс! – мадам Гландау как из ружья выстрелила.

– Класс! – последовал поданному примеру Д.Э. Саммерс, и в памяти сами собой всплыли несколько строчек из «Элементарной гимнастики». – По порядку номеров рассчитайтесь!

– А демонстрация? – уже заговорщически зашипела мадам, пока мальчишки делали шаг вперед и называли номер.

– Еще же на первый-второй, – обернулся Джейк, – потом по залу гонять, а потом... Мэм, дисциплиной пренебрегать нельзя!

Мадам Гландау успокоенно замахала руками.

Потом выбегали вперед сначала все первые номера, потом все вторые, потом маршировали по залу, по команде перестраиваясь в дурацкие круглые фигуры, которые Д.Э. видел в учебнике, и квадратные, которых он там не видел, перестраивались из этих фигур обратно, потом побегали, потом попрыгали, потом еще походили гусиным шагом (последние три упражнения Д.Э. Саммерс позаимствовал из гимнастической системы с неизвестным названием, по которой когда-то обучался раз в неделю сам), и стало ясно, что тянуть дальше уже некуда.

– Ну хорошо, – милостиво сказал учитель гимнастики. – Теперь я хотел бы вам показать, чему вы должны научиться.

Он подошел к бревну, поддернул брюки, легко на него вскочил и непринужденно прошелся туда-сюда. Но вместо того, чтобы спрыгнуть на пол, отошел назад, разбежался слегка и повис на кольцах (с которых не так давно слез опозоренный Гудмен). Как следует раскачался, сделал стоечку вверх тормашками, перевернулся, и, вновь раскачавшись, перебрался на канат.

– Нечто в этом роде, – сообщил он, добравшись до верха (последний матрос на «Матильде» только сплюнул бы: даже до первого марса не дотягивает!), – нечто в этом роде я предполагаю получить от вас в течение, скажем, ближайших шести недель.

Ученички только моргали. Смирные, тихие – прелестные дети.

– Я думаю, – пришла им на помощь мадам Гландау, – все эти интересные вещи, относящиеся более к немецкой системе, о которой мы, мистер Саммерс, с вами вчера беседовали, будут более уместны во втором семестре. А пока предлагаю перейти к элементарным упражнениям по системе миссис Чивер-Бертон.

– Ну, мой предприимчивый друг, – нарушил молчание Фокс, – надо признать, что вы все же чуть-чуть проиграли. Что же, остается только ломать комедию. По системе этой дамы, как бишь ее... ЧиверБертон?

Упражнения по системе этой самой дамы в самом деле были «направлены на поддержание общей физической формы». Однако, ничего не оставалось. Д.Э. Самерс послушно наклонялся, держа пальцы на талии, двадцать раз то в одну, то в другую сторону, доставал ладонями до носка то правой, то левой теннисной туфли, вертел головой, делал приседания и исправлял калечных «ласточек».

От одной мысли, что придется проделывать это в течение шести недель, сводило зубы. Нужна была идея. Идея пришла в голову где-то в начале одиннадцатого, когда, согласно всем расписаниям, действовавшим на территории пансиона мадам Гландау, не только ученикам, но и учителям полагалось лежать в кровати.

– Oщ йtiez-vous?[9] – с негодованием спросила мадам, дождавшись, пока учитель гимнастики спрыгнет с ограды и торопливо заправит рубашку за ремень сзади. – Вам что, неизвестны правила?

– Простите, мадам, – потупился запыхавшийся, раскрасневшийся и взмокший Д.Э. – Я...

– Вот именно, вы! – голос мадам звенел, как лист жести, изображающий начало грозы за сценой. – Именно вы! Ну? Что вы делали, что?

И она затарахтела по-французски. Тарахтела долго, войдя во вкус, упоминая то режим, то здоровье, то, что не может чего-то там позволить, или нет, не собирается чего-то там позволять, и еще долго, много и звонко.

– Мадам, – скромно ответил Д.Э., буквально зубами удержав трусливое «Pardonnez-moi, madame!», – я бегал.

– Простите?

– Я занимаюсь бегом, мадам, – еще скромнее опустил ресницы Джейк. – Это не очень модно... в настоящий момент, но очень эффективно. Так готовятся профессиональные гимнасты. Требует выдержки и дисциплины. Подумал, что это ведь идеальный способ начать тренировать мальчиков, подготавливая к более серьезными упражнениям. Вы же видели, они справляются неважно, ну и...

Он еще подумал и стыдливо добавил:

– Детям нужен свежий воздух.

Мадам Гландау не спешила обрушиваться с руганью и Д.Э. Саммерс осторожненько продолжал:

– Я попробовал отмерить время, необходимое для занятия, но у меня ведь нет часов, понимаете? Ну, после того случая по дороге сюда.

Он покраснел – уже по-настоящему.

– Ну, вот и опоздал.

Побеседовав с мадам, измотанный почти часовой пробежкой из лавки в соседней деревне учитель гимнастики прошел через дортуар в свою комнату и положил на стол серебряный хронометр. Не фоксовы часы, конечно, ну да ладно. Снял с шеи свисток на шелковом шнурке. Скинул пропотевшую рубашку. После этого отправился в умывальную. Там, не зажигая света, долго пил воду из душа, ероша мокрые волосы.

– Получилось? – робко спросили за спиной.

– Если кто-нибудь будет тут квакать... – грозно начал Д.Э.

За его спиной послышалось шипенье, словно десяток небольших ужей вышел на ночную прогулку.

– Окна откройте, что ли, – буркнул Джейк, и вытер губы.

Он перевесился через подоконник, обозрел окрестности. Чисто.

– Единственный раз! – сообщил он толпящимся ученикам. – Claro?

– Claro, claro! – послушно согласились ученики.

Тогда из кармана белых учительских брюк была извлечена пачка «Уилсон Сигареттс», спички, и джентльмены смогли, наконец, позволить себе последнее удовольствие на сон грядущий.

Наутро мадам Гландау не без удовольствия наблюдала, как три десятка одетых в белое молодых людей резво чешут трусцой вокруг учебного корпуса, пробегают «челночным шагом» по дорожкам и скрываются за деревьями. Разумеется, после переклички и всех положенных упражнений по выработке дисциплины.

– Класс! – покрикивал Д.Э. Саммерс. – Раз! Два! Три!

На каждую из этих команд шеренга дружно разворачивалась и бежала в противоположную сторону. Туда, обратно, волнистым шагом, спиной вперед, гусиным шагом...

Гусиным шагом класс отправлялся за кусты, росшие у самой ограды, проводил там несколько упражнений по восстановлению дыхания, после чего уставший, розовощекий, отправлялся переодеться перед занятиями грамматикой.А измотанный учитель гимнастики получал в руки ракетку.

– Что, если ему сказать: «Господин Гландау! Я рад составить вам компанию, но сегодня хотел бы отдохнуть!»

Д.Э. Саммерс представил компаньона, слегка похолодел при мысли о том, что вдруг ... но тут же отогнал эту дурацкую мысль и продолжил, слегка картавя, с французским акцентом:

– Я бы, сэр, не советовал. Во-первых, даже, если и да, то ведь будет еще и завтра. И даже, сэр, послезавтра. И что тогда ты будешь делать? Каждый раз говорить, что устал и хочешь отдохнуть? Хорош учитель гимнастики!

– Ну ладно, – согласился он с невидимым М.Р. – А во-вторых?

– А тебе мало, что ли? Но вообще-то, знаешь, без рекомендаций, с этими твоими...

Д.Э. повертел сам себе пальцами.

– ... с этими твоими «новыми системами» я бы не рисковал злить хозяйского пуделя. Ты меня, между прочим, хоть бы навестил, гад!

Тут Д.Э. Саммерс окончательно впал в грех уныния и отправился (был час отхода ко сну) наводить порядок в умывальной. Где, как обычно, стоял писк, визг и творилось светопреставление.

Не тратя слов даром, он поймал самую шумную парочку (этого, с ушами и еще второго, длинного), выкинул обоих вон, не слушая горестных: «я же в уборной не был!» и отправился следом: посмотреть, как, собственно, обстоят дела в дортуаре.

Дела обстояли так, что учитель гимнастики только присвистнул. Толпа учеников немедленно разбежалась и попряталась по койкам.

– Ну и что, – спросил Д.Э. и прошелся вдоль кроватей, – что мне с вами теперь делать?

– Ой, мистер Саммерс! – длинный и толстый, пойманные с поличным, распихивали по карманам шарики-наперстки. – Не выдавайте, ну пожалуйста!

– Нам тут такое будет! – длинного, вспомнил Д.Э. звали Хьюэром.

– Эх вы, – усмехнулся мистер Саммерс, – козявки. Да меня в ваши годы драли, как сидорову козу – и чтоб я хоть раз о пощаде квакнул?

– Ну мистер Саммерс! – чуть не плача заклянчил толстый. – Знаете, как в карцере темно?

– И что же, что темно? – улыбнулся Д.Э. – Две козявки, в орлянку играя, –

продекламировал он ко всеобщему восторгу, – Испугались отсидки в сарае...

Но додумать лимерик не успел, потому что толстого перебил длинный.

– Подумаешь, карцер, – перебил он подельника. – Тут хуже бери! Линейкой по пальцам знаете, как больно!

– По пальцам! – подхватил опять толстый. – Тут не по пальцам, тут по заднему месту будет. Да еще перед всем классом.

– Знаю-знаю, – рассеянным тоном отозвался Д.Э., который особенно отчетливо помнил этим местом школьные годы.

– Ну, пожа-а... – опять заныл толстый.

– Ну, мистер Са-а... – подхватил длинный.

Мистер Саммерс вздернул правую бровь.

– Вот молодежь пошла, – сказал он. – Никакого понятия о гордости. Тьфу, смотреть противно!

– Эй вы, гуманист! – прищурился наблюдавший за сценой Фокс. – Думаете пронять этих гавриков словами о чести, гордости и прочих погремушках для мальчишек вашего возраста? Запомните: панибратство до добра не доводит: сядут на шею – ахнуть не успеете! Итак, наказание должно быть исполнено!

– Ладно, – сказал вслух Джейк. – Ты, как там тебя, Хьюэт, марш на кухню. Возьмешь там поднос. Притащишь сюда. И смотри мне, чтобы тихо!

– А если попадусь? – испугался тот.

– Вот бестолочи! – возмутился Д.Э. – Скажешь, что... э-э-э.. на полу нашел, несешь обратно и больше ничего не знаешь. Всему учить надо!

Джейк сам весь взмок, пока этот суслик носился в столовую и обратно. На лестнице несчастное дитя споткнулось с подносом. В дортуаре отозвался звон и грохот. Д.Э. вытер шею ладонью.

– Так-с, – сообщил он напряженно слушавшей шайке-лейке, – я мыться пошел. Буду через десять минут. Все, кто участвовал в безобразии, готовьтесь к серьезному разговору.

За шумом воды, лившейся в жестяное корыто, было не расслышать всех тех приключений, которые постигли по дороге Хьюэта, и вообще, учитель, спокойно приводивший себя в порядок в умывальной, при любых обстоятельствах оказывался ни при чем. Говоря честно, ему куда больше хотелось спать, и кстати уж подумать о вопросах, более насущных, но дело есть дело. Поэтому мистер Саммерс вытер шею полотенцем, облачился в халат поверх ночной рубашки и зловещей тенью появился на пороге дортуара.

– Хьюэт, – сказал он тем тоном, которым отец обыкновенно просил Розу принести трость или розгу, – дай мне поднос.

Дрожащий Тим Хьюэт принес поднос.

– Бам-м! – сказал поднос. – Бам-м-м! – Бам-м-м-м!

Тим стоял, краснел и, хоть жмурился, послушно подставлял лоб. Когда экзекуция кончилась, был отправлен в кровать. То же самое случилось с его толстым подельником. Который трусливо попытался прикрыть лоб руками, за что и получил подносом по заду. А также со всеми теми, кто позволил себе открыто высказаться в адрес пострадавшего коллеги.

– И вот так, – сурово сказал Джейк и спрятал поднос подмышку (кухня обойдется, самому нужен), – будет с каждым. Claro?

– Claro-claro! – трусливо прошептал дортуар.

Через пару недель, в четверг, что ли, утро началось не совсем удачно. Во-первых, Д.Э. решился завести разговор с преподавателем арифметики относительно вознаграждения. Цифра была дохлая: сорок пять долларов в месяц. Это с учетом того, что арифметика ценится, как не забыл похвастаться собеседник, куда выше, чем гимнастика. Отобранное у вечно жующего толстого печенье было слабоватым утешением. Затем выяснилось, что опять кончаются сигареты. А затем на занятие опять явилась мадам Гландау.

– Формуляр, мадам? – не успел собраться с мыслями Д.Э.

– На правильном заполнении формуляра занятий, – руки мадам Гландау сцепились на груди, – строится дисциплина. Ученики должны помнить, что все их промахи и достижения заносятся в формуляр. Учитель, в свою очередь, должен сравнивать результаты, сообразуясь с записями, чтобы...

– Я понял, мадам. Спасибо, что напомнили. Знаете, со всей этой разработкой программы как-то...

Ответом его не удостоили.

– Э-э-э, – Джейк повернулся к подопечным. – Кто раньше занимался формуляром?

– Мистер Бриксли, сэр! – отрапортовал ушастый Кокс. – И мистер Пенни, и мистер Лоудргрэйв. А мистер Гландау формуляр не вел, ему некогда.

– Безобразие какое-то, – проворчал новый преподаватель гимнастики.

Мадам согласно кивнула:

– Работы предстоит – видите сами.

– Будем исправлять, – решительно проговорил Д.Э. Саммерс и обозрел шеренгу. – Этот, как его...

– Бэзил, сэр. Хатчинсон, сэр, – пискнул толстый.

– Отлично, Хатчинсон. Ты назначаешься главным по записям. Сгоняй... то есть, сходи в мой кабинет, принеси сюда формуляр. Он в столе.

– Как? – испугалась мадам. – Вы хотите доверить документацию ребенку?

Джейк с тенью заботы на лице обернулся:

– Мадам, – строго обратился он к хозяйке. – Я вижу теперь, в чем заключалась ошибка моих предшественников. Никакой дисциплины, мэм. Так просто нельзя! Еще мой папенька говорил: никогда не делай за чадо то, что оно может сделать само!

Лицо мадам выразило внимание вежливое, но недоверчивое.

– Я прошу вас отнестись к моему заявлению со всей серьезностью, – тут Д.Э. придал голосу сокрушенный тон, который так любил похоронный церемониймейстер. – Теория – материя мертвая, мадам. Практика, практика, только практика. Только собственными руками можно постичь дело, которое должно преподать дитяти.

– Сэр! Да я в этом не понимаю ничего! – Хатчинсон испугался и достал из кармана спортивных брюк конфету.

– Вот и учись, – Д.Э. отобрал конфету и сунул в собственный карман. – Учись, мой друг, учись. Единственный способ научиться – взять и сделать. Бегом!

После этого он вновь повернулся к хозяйке.

– Ремесло, мадам, а любая хорошо сделанная работа есть ремесло, постигается только собственным его выполнением. Вы знаете, мой папенька всегда...

– Э-э... – мадам Гландау вежливо улыбнулась. – Я поняла, что вы имели в виду... Джейк. Очень хорошо. Прекрасно. Охотно обсужу эту тему с вами, когда найдется свободная минутка.

И мадам, показав в улыбке зубы, испарилась из зала.

Через минуту тихонько скрипнула дверь.

– Где формуляр? – поинтересовался Д.Э. Саммерс.

Толстый Хатчинсон переминался с ноги на ногу.

– Не знаю, сэр!

– А кто за тебя будет знать?

Хатчинсон втянул голову в плечи.

– Но, сэр, там столько всяких документов!

Д.Э. Саммерс постарался сделать невозмутимое лицо. Он был в своем кабинете (если так можно назвать тесную каморку перед раздевалкой) два раза и каждый из них приходил в такой ужас от количества бумаг, которыми был забит стол и все полки шкафа, что, раскрыв наугад одну папку, немедленно ее закрыл и больше ничего не трогал.

– Все нужно делать самому, – учитель направился к кабинету, дернул ящик стола и выхватил верхнюю бумагу.

Почерк предшественника потребовал некоторых усилий. Наконец, при содействии Хатчинсона удалось примерно разобрать:

В графе «Успехи учащихся» сплошь стояло «удовлетворительно».

– Так, – сказал Д.Э. Саммерс, – Бэзил, пиши...

Но не успел учитель наставить неповоротливое дитя, опять явилась мадам Гландау – в сопровождении супруга.

– Класс! – командовал Джейк. – Сомкнули ряд! Разомкнули. Быстрее! На раз! На два! На три! Построились в шеренги!

(Господи, кому, зачем, какого беса нужны эти шеренги?) Деваться, однако, было некуда.

– Строимся в шеренги по четверо!Четверо первых – марш! Четверо вторых – марш! Четверо пер... и так далее, ребята. Следите за порядком номеров. На раз! На два!

Мадам так смотрела, что пришлось помаршировать самому. На раз. На два. На три. Наконец, супруги Гландау, негромко обсудив что-то между собой, соизволили удалиться.

– Этот, как тебя, – Джейк пощелкал пальцами. – Хаткинс... Хадсон... тьфу! Бэзил, дай сюда формуляр. Так. Ага.

– Мистер Саммерс, я же там ничего не понимаю!

– Скажи мне, только честно: сколько раз мистер, как там его, Лоудгрейв, брал в руки эту штуку?

Бэзил думал что-то очень долго.

– Раза три, сэр.

– Так, – распорядился Джейк. – Бери и переписывай. Да, как есть, так и переписывай.

– Тут же все одинаково, мистер Саммерс! Урок первый, урок второй...

– Ну так не будь бюрократом, переставь местами: напиши «третий», а передирай первый! Добавь графу «бег» – у тебя аккуратно получается, я видел.

– Ой, как?

Д.Э. пододвинул ему стул, усадил – почти насильно и вручил толстяку линейку.

– Вот так. Считай это повышением.

– А оценки как же? Я же не знаю!

– А кто за тебя будет знать, интересно? Ты класс видишь?

Хатчинсон поднял на учителя испуганные глаза. Он обливался потом.

– Вижу.

– Этого достаточно.

С этими словами учитель гимнастики вернул опущенным плечам плечам ответственного за документацию правильное положение, так, что тот взвыл, хлопнул его по спине, чтобы выпрямился, и вернулся в зал.

– Закончишь – догоняй!

– А мои! – донеслось из кабинета плачущим голосом. – Мои оценки как же?

– Вот сам и решишь, какие у тебя оценки, – заявил жестокий Д.Э. – Так, что там у нас дальше?

Он задумался, похлопал себя по карманам.

– Э-э-э... – сказал кровопийца в отставке Хьюэт, – сэр, помоему, самое время напоследок пробежаться. К роще, а?

– Да, в самом деле, – одобрил Д.Э. – Детям нужен свежий воздух. Класс! Построились!

Глава тридцатая Кто обидел эти глазки?

Н у? – спросил Дюк. – А дальше? А дальше в заведение мадам Гландау явилась Ответственная комиссия Попечительского Совета. Мадам не без некоторых оснований рассчитывала исхлопотать для пансиона некоторую субсидию. Нарядная и красивая, как роза в палисаднике, она повела Ответственную комиссию на полянку за рощей. Где как раз проводил занятие новый учитель гимнастики. Очам Ответственной Комиссии Попечительского Совета предстала идиллия:

– ...палуба вся в китовых внутренностях... – вещал сторонник эффективного развития, вися на суку вверх тормашками и закинув за голову локти.

Во рту у него была незажженная сигарета.

– ...кругом вонь, – продолжал он, – как когда кухарка рыбу чистит, только хуже в сто раз. И ты, красивый такой, в крови по колено, кишки на локоть наматываешь...

Самый тихий и послушный, Энтони Виверс, почтительно дал учителю прикурить.

– Да, кстати, – сказал тот, с наслаждением затянувшись. – Тони, придется стырить на кухне спички. Наши уже тю-тю, а с деньгами – сам знаешь.

И тут он встретился взглядом с мадам Гландау. Которая в этот момент была похожа на Злую фею больше, чем когда-либо.

– Вы должны немедленно покинуть это место, – сказала она очень громко и очень внятно.

– ... потом я получил, что причиталось, – Джейк потер освобожденные от наручников запястья, – оплатил счет за больницу. А дальше вы видели сами.

– Что ж ты, – нос незнакомца радостно шмыгал, и тот вынул платок, – что ж ты так спокойно простился с двадцатью баксами, которые выгреб у тебя этот шулер?

Он высморкался, как тромбон.

– Вам же жрать нечего!

– Плакать мне, что ли? – обиделся Д.Э. Саммерс.

– Шулер? – ахнул М.Р. Маллоу.

При слове «шулер» веселье, вызванное рассказом Д.Э., несколько поутихло.

Незнакомец наклонился почти к самому лицу М.Р. Дюк увидел покрасневшие, с мутными белками, пронизывающие, как рентген, глаза:

– То, что твой дружок берет в руки карты второй раз в жизни, – усталым тоном сказал незнакомец, – было ясно еще, когда он вошел. Как ты-то не засек? А?

Незнакомец посидел еще немного, вздохнул и встал.

– Беда, – сказал он, – с этими молодыми.

Д.Э. не сводил с него глаз.

– Вы не фараон, – сказал он вдруг севшим голосом. – Вы...

Незнакомец качнул головой – едва заметно, и покинул бар.

Д.Э. закрыл рот, заторможенным движением пригладил растрепавшиеся волосы.

– За ним, быстро!

Незнакомец успел сесть в экипаж, но Д.Э. профессиональным движением открыл дверцу в последний момент, а М.Р. Маллоу не менее профессионально отскочил, уворачиваясь от кучерского кнута. Раздался окрик: «Пошел!», Джейк спрыгнул на землю – и колеса уже грохотали, скрываясь в тени раскидистых деревьев Аламида. В руках Джейка осталась визитка:

– Сошлось! – голос искателя приключений осип, крылья носа вздрагивали.

– Чего?

Джейк похлопал визиткой о ладонь.

– Я эту «Детективную службу Кертина» позавчера еще в газете видел. Один дядька в парке читал. Я мимо шел. Остановился прикурить – не поверишь, реклама в глаза бросилась. Смотрелсмотрел, и когда совсем уже собрался попросить газету, этот испугался и ушел. Еще и оглядывался!

– Смелый попался, – с уважением сказал Дюк. – Другой бы на его месте как увидел тебя с маниакальной рожей – так не только газету бы отдал, но еще бумажник, часы и булавку из галстука!

– С какой рожей? – не понял Д.Э.

М.Р. показал. Компаньон натянул ему шляпу на нос и продолжал:

– Скупил «Сан-Франциско Колл», «Калифорниан», «ЭльЦентро» – все газеты, семь штук! – нету. Ну, думаю, рекламу редко один раз дают, еще увижу. И тут само! Сошлась головоломка!

Ничего особенного в офисе детективной службы не было. Обычный коридор с дверьми офисов, обычный кабинет. Обычное бюро со множеством выдвижных ящиков, обычный телефон, тарелка с сосисками и пятном горчицы, в углу – железный сейф, и всюду грязь. Майлз Дж. Болджер, шеф «Детективной службы «Кертин-Ко-Инк.» оказался чуть полным, мускулистым даже под пиджаком человеком с хорошей крупной головой, густыми, просыпанными сединой волосами, с залысинами, породистыми крупными носом и ртом, и веселой ямкой на подбородке. Он был одет в коричневый костюм – неброский, темный, ловко сидевший. Он чистил свой «дерринджер», не особенно смущаясь тем, что делает это на пачке исписанных листков бумаги. Рядом стояла очень пыльная пишущая машинка. В кабинете плавали остатки дыма – не сигаретного, как можно было преположить, глядя на полную, с горкой, медную пепельницу, а пахнущего жженой бумагой, древесиной и ветошью. Подпалины на подоконнике и отсутствие на окнах занавесок подтверждали подозрения. Увидев, что к нему пришли, шеф детективной службы оторвался от своего занятия.

– Чуть не спалили богадельню! – сказал он и засмеялся. – Вот мазурики, прямо в окно.

Он ногой выдвинул из-под стола металлическую мусорную корзину. В корзине лежал спутанный узел тряпок – мокрых, почерневших, испускавших запах гари и керосина.

– Еще и смотаться думали, – весело сказал шеф. – Ну, что?

Д.Э. Саммерс машинально поднял руку – унять сердцебиение, но тут же спохватился и принял небрежный вид, сунув руку за лацкан пиджака. Профиль его был четким, взгляд – твердо-мрачным, подбородок квадратным. М.Р. Маллоу прочистил горло и отставил одну ногу. Лицо его сделалось независимым. Никто на свете не мог бы сказать, что у этого юноши кружится голова и подступает к горлу нервная тошнота. Совершенно точно, потому что за широким плечом шефа детективного агентства стоял полированный шкаф, в котором все было отлично видно.

Все это заняло не больше двух секунд. Д.Э. посмотрел в глаза Майлзу Дж. Болджеру и произнес:

– Возьмите нас на работу!

– Ого! – сказал шеф, убрал тарелку с сосисками на сейф и придвинул поближе свой стул. – Ну-ка, ну-ка.

– Мы почти год отплавали на китобое, – начал Джейк.

Хотел продолжать, но шеф перебил:

– Убивать приходилось?

– Да, – махнул рукой Джейк. – Было дело.

– Самозащита, – добавил Дюк.

– Вот он, – Джейк показал на компаньона, – может договориться хоть с бешеной собакой.

– А он, – вернул жест Дюк, – может выкрутиться хоть из преисподней.

– Про бордель не стоит, – подумал Д.Э.

– Про предсказания тоже, – подумал М.Р.

– Ну, еще мы работали репортерами, – продолжал Джейк.

– Под псевдонимом, – стесняясь, добавил Дюк.

Он ужасно затруднялся, как быть в случае, если вот сейчас шеф детективной службы тоже обзовет их фиалками.

– Да, – улыбнулся компаньон. – Наше инкогнито до сих пор не раскрыто.

– Ну-ка, ну-ка, – Болджер подпер пальцами подбородок. – В какой газете?

– В «Ежедневном компаньоне», – тоже улыбнулся Дюк. – Джулия Дей.

Сыщик задумчиво щурил синие глаза.

– Джулия Дей, Джулия Дей... – бормотал он, вертя на столе большими пальцами.

Повертел-повертел, глядя не на руки, а на компаньонов, стукнул сложенными в замок ладонями о стол:

– Да, помню.

Он рассмеялся.

– Черт! Думал, надо же, какова смелая леди! И в голову не пришло!

– Возьмете? – уточнил Джейк.

Детектив продолжал щуриться. Теперь он взял перо, перевернул его и стал постукивать тупым концом по столу.

– На какой станции легче всего прицепиться к вагону? – спросил он.

Посмотрел на одного, на второго и продолжал:

– Кто главные прицепляльщики? Как поступает кондуктор, если поймает? Где легче всего положить труп на крышу? Как обычно воруют пеньку с фабрики? Как необычно ее воруют? Как запирают и открывают английские замки? Французские? Можно ли в темноте отличить натуральный шелк от поддельного? Как выглядит пробка, дважды побывавшая в горлышке? Кто и где вставил эту пробку?

Он махнул рукой, как бы показывая, что все эти вопросы – чистая формальность, а ответы – дело наживное, и совсем просто поинтересовался:

– Сидеть приходилось? Cколько? За что? В какой тюрьме?

– Эй! – крикнул Дюк. – Стой! Куда!

Тяжелая парадная дверь еще поскрипела, как бы находясь в сомнениях, а затем захлопнулась с гулким грохотом.

Д.Э. сначала шел просто, потом шел быстро, потом, не дотерпев до угла Сент-Джеймс-сквер, побежал.

– Да стой же ты, черт! – крикнул Дюк.

Мясник у лавки напротив бросил тесак, которым рубил свиную тушу, и вытер рукавом пот. Посмотрел на притормозившего в нерешительности парня, пожал философски плечами, и продолжил свое занятие.

До конца улицы, потом вниз, по склону до самого парка, пока не кончились силы и не пришлось плюхнуться на ближайшую скамейку. От зеленых газонов парка пахло так, как всегда пахнет на лугу летом. Птички поют, бабочки летают – почему самая большая задница в вашей жизни случается в такие прекрасные дни?

Послышалось пыхтение, топот. На искателя приключений упала тень.

Джейк молча, не моргая, смотрел прямо перед собой. Потом резко отвернулся.

Дюк прикурил сигаретку и присел на некотором отдалении. Джейк пошарил по карманам, прикурил тоже.

– Ну-у, – медовым голосом утешил компаньон, – кто обидел эти глазки? Вытри, компаньон, сопли, что ты, как девочка. Найдем другое что-нибудь.

– Я... я больше...

Мистер Саммерс потерся щекой о ворот, потом снова, потом ткнулся лицом в колени и закрыл голову локтями.

– Я больше не знаю ни одного дела по душе! – все-таки выговорил он.

Дюк приподнялся, пристроил саквояж поудобнее и улегся, как накануне, глядя в небеса. В цветочных кустах за спиной пилили и пиликали кузнечики.

– Дело по душе... – медленно произнес Дюк. – Не знаешь? А я знаю.

Компаньон замер. Сел, глядя все-таки в сторону. Размазал по морде пыль.

– Ну, ты понимаешь, – начал М.Р., – можешь, конечно, назвать меня, чем хочешь. Ну, не очень-то мне там и понравилось. И не только там. Ну, хорошо, пусть я пижон, девчонка и все что вам, сэр, заблагорассудится мне сказать.

Д.Э. решительно вытер нос.

– И понимаешь, – гнул свое М.Р., – этого ведь никто не понимает. Да и не поймет никогда.

– По горбу! – пообещал Д.Э. – Про дело давай!

– Да вот же я про дело! – обиженно вскричал Дюк. – Ну, что бы я в этой детективной службе?

– Как – что? – глухим от горя голосом сказал Джейк. – Как это что? Ты еще спрашиваешь!

– Ты же сам слышал, чем меня назвал этот, как его, Монтегю.

– Вот ты нашел, кого слушать! Верблюда грушевидного.

– Да стой ты, разогнался! – М.Р. закурил вторую сигарету сразу за первой и уставился то ли на воображаемый горизонт, то ли внутрь себя. (Выражение его подвижной физиономии сделалось почти таким же, как у компаньона, когда тот начинал бредить насчет головоломки).

– Я хочу сказать одну штуку. Знаешь, они почему это думают? Потому что ни у одного из них нет друга. Это, понимаете ли, сказки, глупости и каждый за себя. А если нет – извольте, фиалка. Но я, собственно, не об этом. Это – ерунда. Ты же газеты каждый день читаешь. Видел, что пишут? «Забил до смерти жену». «Избили». «Обокрали». «Повесили за убийство». Все эти злодеи, владеющие искусством перевоплощения и говорящие на всех языках мира, как у Пинкертона, – таких случаев один на десять лет. Ты же в газете работал. Помнишь, что редактор говорил? «Придумайте что-нибудь легонькое». В том-то и дело, что все интересное большей частью придумывается. Совсем, как это делали мы: графини инкогнито, гениальные жулики, ясновидящие. Оно не настоящее, сэр!

Выражение лица у компаньона было таким, что Дюк всерьез боялся получить по морде. Поэтому он быстро продолжал:

– Ты же в борделе кого только не видел. Очень тебе там нравилось? Ну, погонялись бы мы за всяким сбродом. Ну, месяц, ну, два. Ну, полгода. А потом что? Ты же, помнишь, еще во Фриско рассказывал, как блевал дальше горизонта, когда ту девочку мертвую нашел? А, думаешь, замечательно тебе будет чьи-нибудь куски, по консервным банкам разложенные, собирать? А эксгумация если? О, я трус, еще бы: говорю вслух то, о чем никто не скажет, потому что мужчины и не положено. Ну, а чью-нибудь там любовницу мужу сдать – сможешь? Сможешь? Вот так-то, сэр. Это тебе не «Черная кошка», это жизнь!

М.Р. посмотрел на молчащего компаньона.

– Не буду сейчас напоминать про этого твоего Фокса, не о нем речь. Он-то наверняка удачно смылся и живет себе припеваючи.

Д.Э. молчал.

– Да даже возьми нас этот Болджер, – упорствовал Дюк, – и не шушеру по кабакам и вокзалам гонять, а ловить убийц – настоящих, – так ты же терпеть не можешь, кода тебе говорят, что делать! Понимаешь, плохо это или хорошо, удобно или нет – это в тебе главное. Ты бы к Рождеству уже пришел ко мне, причем, с собранным саквояжем! И сказал: компаньон, мне здесь надоело, поехали искать дело по душе!

Помолчал и добавил:

– И вот еще что. Деньги. Ты же видел, как у них там все. И Монтегю этого видел.

– Хватит! – по-прежнему глядя в сторону, оборвал его Д.Э. – Нечего мне сопли вытирать. Переживу. Что за мир, а. Как будто нарочно: «нет», «нет», «нет»! Как будто там (он мотнул головой к небесам) специально подбрасывают тебе всякое дерь-рьмо – посмотреть, как ты будешь выкручиваться!

– Ты же говорил, что не веришь, что там кто-нибудь есть.

Джейк мотнул головой, убирая упавшую на нос прядь – сегодня она раздражала его особенно сильно.

– Я в Него – нет. Но до сегодняшнего дня мне казалось мне казалось, что, может, Он в меня верит.

Дюк хотел похлопать компаньона по спине. Джейк отодвинулся.

– Все думал, знаешь: есть что-то во всех наших трудностях, – заговорил он, торопливо чиркая спичкой – эта сигарета была уже третьей. – Что нас не возьмешь. Мы же из всего в конце концов выпутываемся. Всегда.

– Всегда, – подтвердил Дюк.

– А не приходило там в голову (Джейк поднял в небо мрачный взгляд), что настанет момент – и не смогу я больше?

– Кто? Ты? – поразился Дюк.

– Да! – рявкнул Джейк. – Что не могу я заниматься просто чемнибудь! Что в какой-то момент и у меня могут опуститься руки!

По щекам лилось самым позорным образом. Проходившая мимо семейная пара с мальчишкой лет двух замедлила шаг, обернулась, но Д.Э. так зыркнул, что мальчишку схватили за руку и торопливо увели.

– А твое? – спросил Джейк и прокашлялся. – Твое дело по душе, оно какое?

– Ну, сэр, – Дюк улыбнулся, – что же вы такой тупой-то сегодня?

Д.Э. обозрел компаньона.

– Ты же поэтом хочешь быть, бестолочь кудрявая! – он вытер глаза рукавом и засмеялся. – Хороша мы с тобой парочка!

– Не поэтом, а писателем, – скромно поправил Дюк. – Поэт из меня паршивый, тебя, вон, только если развлекать. А чтобы быть писателем... тут, понимаешь, такое дело... Надо, чтобы было, о чем писать. А то будет из меня такой философ-зануда, как тот, лысый с «Калифорнии», помнишь?

Дюк вытянул ноги, скрестил лодыжки и обнял спинку скамьи обеими руками.

– Но я, дорогой компаньон, сейчас и не об этом тоже. Похоже, ты прав: сложилась твоя головоломка. Поэтому я сейчас сделаю тебе подарок. Назову это твое дело по душе.

Паузу, которая последовала за этим утверждением стоило продать в лучший из бродвейских театров. Дорого. Наконец, Д.Э. выдохнул.

– Вот эти ваши махинации, – сказал Дюк.

И поправился.

– Ну, то есть, я хотел сказать, наши. В жизни не видел у тебя рожи счастливей, чем когда ты проворачиваешь какое-нибудь безобразие.

– Но, – с большой осторожностью сказал Джейк, – ты же говорил: никаких краж?

– А кто говорит о кражах? – возразил Дюк. – Зачем нам красть, когда честных способов полно?

Компаньон спохватился и закрыл рот.

– Я боролся до последнего, – сказал М.Р.

– Не оправдывайся, сын мой, – Д.Э. на глазах приходил в себя. – Я отпускаю тебе грехи.

– Спасибо, падре.

Оба молчали. Птички пели, бабочки летали, кузнечики, а, скорее всего, саранча, пилили и пиликали.