Глава 4. Судьба одной казны.


Вовсе не из-за миролюбивого характера глава казначейства Штормграда, Ангерран д’Ливре, противился милитаризму, который был так по душе королю Вариану. Бюджет королевства натерпелся от войн больше, чем та самая Орда, из-за которой они затевались. Сражения с неимущими зомби, нежитью и поганищами тоже не лучшая статья доходов. Король Мертвых со своего Ледяного Трона правил землями, щедрыми на смерть и метели, а отнятые жизни ценил выше золота.

Отношения между армией и казначейством Штормграда не сложились в первый же день после объявления войны и с тех пор только обострялись вот уже полтора года. Примерно половину этого срока доблестная и снабженная самым необходимым армия Альянса провела, окопавшись в Степях, в тени Ясеневого Леса, среди Когтистых Гор, словом, почти везде, где только находилась. Такая ситуация мало устраивало короля Штормграда Вариана Ринна, но еще больше негодования вызывала у казначея д’Ливре.

Первые вести о Четвертой Войне застали главу казначейства над бухгалтерскими книгами.

Вначале он даже обрадовался, что новая война будет протекать в теплых и близких краях, поскольку затраты на меха для шуб и теплое обмундирование, нескончаемые потоки горючего, увеличение порций пайка и переброска солдат на Северный материк съели даже больше средств, чем Первая и Вторая войны вместе взятые. К тому же Ангерран д’Ливре рассчитывал на кругленькую сумму с продажи мехов, оставшихся в избытке после окончания Северного похода.

После засушливого лета наступила неурожайная осень. Штормград скупал зерно у гоблинов, стараясь не задумываться, что, возможно, эта пшеница взращена заклятыми врагами — орками. Сами-то гоблины особой тяги к сельскому хозяйству не проявляли.

В ожидании зимы Ангерран д’Ливре отрядил несколько магов зачаровать шубы заклинаниями против моли и даже обратился к Свету с просьбой одарить Альянс скорой победой, в которой все сильнее нуждалась казна Штормграда.

Разорительная осень окончилась разрушительным природным Катаклизмом. Пожары и затопления, землетрясения и хаос стихий, вырвавшихся из заточения, захлестнули Азерот. С небес вместо дождя лились потоки испепеляющего огня. Тихим церквушкам, озаренным теплым отблеском свечей, противостоял слишком могущественный противник — закованный в адамантит черный дракон, легенда Древнейшей Истории, одним лишь движением крыла меняющий очертания целых материков. Это в прозрачных из-за мороза небесах Нордскола драконы встречались чаще, чем птицы. В Калимдоре и Восточных Королевствах появление среди бела дня живого дракона было шоком. Теперь священникам приходилось доказывать людям, что Святой Свет по-прежнему всесилен, теперь им, а не фанатикам Сумеречного Молота, приходилось бороться за каждого из своих прихожан.

Часть крестьян отправилась на войну, а те, кто должны были сеять и вспахивать измученные засухой и землетрясениями поля, чтобы хотя бы весной собрать первый за год урожай, один за другим покидали насиженные места и примыкали к Культу Сумеречного Молота.

Гоблины из картеля Хитрой Шестеренки не преминули воспользоваться ситуацией и отказались выдавать зерно в кредит. А затем взвинтили цены, аргументируя тем, «что рынок завален некачественной продукцией из Чумных земель и вообще — можете на себе проверить, исцелили или нет местную флору друиды, а у нас на каждое зернышко есть сертификат качества, потому и стоимость такая. Что вы хотите, поля сухой пшеницы горят лучше всего…».

Зима была больше похожа на прохладное лето. По всему Азероту пылали неутихающие пожары. А в бухгалтерских книгах мрачного главы казначейства все еще значились на балансе невостребованные шубы.

Вера в Священный Свет переживала не лучшие времена, но это мало интересовало главу казначейства, который при любой погоде верил лишь в силу золота. А его-то в казне Штормграда оставалось все меньше. Армиям, тем временем, требовалось перестроить и укрепить форты, разрушенные Катаклизмом в Степях, пополнить оружейные склады, смытые наводнениями, и пищевые запасы, сожженные безумным Аспектом.

А потом огнедышащий дракон возник над белокаменной гордостью Альянса, и на долгие недели воздух пропитался дымом сожженного штормградского парка и терпкой пылью обвалившихся домов. Когда каменщики и главный архитектор Штормграда, наконец, подвели итог причиненным столице разрушениям, для Ангеррана д’Ливре наступил его собственный конец света.

Д’Ливре отправился прямиком к королю. Терять ему было нечего — склады казначейства располагались в тихом районе возле парка. От мехов, на которые он возлагал столько надежд, осталась лишь горстка пепла.

* * *

Поджав и без того тонкие губы, казначей ожидал короля в его рабочем кабинете, закутавшись по самый подбородок в плотный черный плащ. Его болезненная бледность и тщедушность были невероятно обманчивы — д’Ливре управлял казной Штормграда еще при отце Вариана, правда, занимал тогда лишь пост помощника, но выглядел точно так же. До сих пор от одного только взгляда на королевского казначея невольно хотелось поежиться, словно от промозглого ветра.

Рабочий кабинет короля соединялся с залом для совещаний, в которой располагался знаменитый стол с резной столешницей. Весь Азерот изобразили мастера, каждую столицу Альянса с любовью обвели позолотой, ни одну речушку и маломальскую возвышенность не забыли. Ангерран содрогнулся от мысли, во сколько может обойтись подобный стол с картой нового, измененного после Катаклизма Азерота. Да и мастеров уже таких не найти.

Двойные двери с грохотом распахнулись. Секретарь еле поспевал за королем. Облаченный в железо, Вариан казался великаном, одним из Пантеона Титанов, ведь его доспехи были больше и крепче, чем у любого другого. Даже другого короля. Во сколько казне обошлись эти доспехи Ангерран помнил по сей день. Каждая пластина была отлита из сплава тория, самого крепкого и тяжелого металла Азерота, и истинного серебра, магические свойства которого усиливали исцеление. С широких королевских наплечников на Ангеррана воззрились золотыми глазами оскаленные львиные морды, в форме которых они были выкованы.

В три шага Вариан преодолел кабинет и, казалось, только сейчас заметил казначея, утонувшего в массивном кресле. Д’Ливре поднялся. Король движением руки приказал секретарю оставить их наедине. Наступил завтрашний день, на который было назначено главному казначею, но Вариан все равно оказался не готов к этой встрече.

Д’Ливре надежно и верно руководил средствами казны, и у короля Ринна не было причин не доверять ему.

Особенно теперь.

— Итак, Ангерран, вы пришли, — сказал король, когда секретарь бесшумно удалился, прикрыв за собой двери. — Значит, вы уже все посчитали и перепроверили. Обойдемся без долгих вступлений. Сколько?

Кожа на перчатках для верховой езды, которые король так и не снял, скрипнула и натянулась. Вариан сжал кулаки, и это было единственное проявление чувств, какое он себе позволил.

— Два месяца, — бесстрастно ответил казначей.

Ему казалось, что кованые львы готовы спрыгнуть с королевских плеч, чтобы растерзать каждого, кто встанет у Вариана на пути, но Ангерран продолжал говорить ровным и спокойным тоном, каким врачи разъясняют умирающим пациентам всю тщетности их дальнейшего лечения.

— Еще два месяца армии Альянса могут прохлаждаться в окопах, — говорил казначей. — Могут полноценно питаться три раза в день, тогда как остальные жители Азерота считают роскошью уже не только фунт мяса, но и ломоть хлеба. Еще два месяца лорды-командующие могут состязаться в ведении тактических войн, передвигая глиняные фигурки и отмечая воображаемые победы на рисованных картах. В то время как моральных дух реальных солдат, просиживающих штаны, снижается быстрее, чем казна находит средства на новую амуницию. Через два месяца казна Штормграда будет полностью опустошена.

У короля мелькнула мысль, что мрачные черные одеяния казначея как никогда соответствовали случаю.

— Два месяца, — повторил Вариан.

Два слова казначея смогли разрушить жизнь короля, как когда-то двух других было достаточно, чтобы сделать его самым счастливым на свете.

«Это мальчик».

И намного раньше: «Я согласна».

Теперь же они обесценили достижения всей его жизни. Отныне никому не будет дела, как правил он до этого времени, какие указы издавал, никто и не вспомнит, что ведь было-то хорошо.

Было.

Два слова, и на одной чаше весов оказалась честь королевства, а на другой — жизни тысяч его подданных. Для Вариана Ринна эти весы замерли в трагическом равновесии. Для него понятия чести и жизни настолько тесно переплетались, что осознать, где начинается одно и заканчивается другое, ему было непросто.

— Благодарю вас, Ангерран, — услышал свой собственный голос Вариан. — Если к вам поступят запросы от главнокомандующих, будьте добры, выдайте необходимые им средства. В последний раз... — Король запнулся. — В последний раз, Ангерран, вы тратите медяки из королевской казны на потребности армии. Оставшиеся средства пустите на приобретение пищевых запасов, чтобы Штормград продержался до первых всходов летней пшеницы.

В больших темных глазах главного казначея застыл один-единственный вопрос, с ответом на который король никогда не смог бы смириться.

…Даже теперь? — молчал казначей. — Даже теперь вы не готовы отказаться от этой войны?…

Будто бы впервые Ангерран смотрел на человека, мерившего кабинет шагами. Даже в мирном городе этот крепкий, исполосованный шрамами мужчина, окруженный десятками стражников, за двойным кольцом каменных стен, каждый день носит неподъемные для любого другого доспехи и не расстается с оружием.

…Особенно теперь, — ответила Ангеррану холодная сталь королевских глаз.

Поклонившись, бледный и взволнованный Ангерран ставил короля в одиночестве. На иное решение надеялся глава казначейства, иным видел будущее королевства.

Через два месяца в Штормграде начнется голод. Через два месяца защитники человечества будут браться за оружие лишь бы заслужить обещанные им жидкую похлебку и краюху черствого хлеба. Доблестная армия не будет повержена врагом на поле брани, если только орки не воспользуются ситуацией и не дадут генерального сражения. Голод и болезни, которые последуют за нехваткой продовольствия, будут страшнее и губительнее.

Король и не думал обращаться за помощью к союзникам Альянса. Как слабохарактерный и зависящий от других человек растеряется, окажись он в одиночестве перед лицом требующей решения задачи, так король Вариан, привыкший сражаться с любыми превратностями судьбы в одиночестве, не допускал даже мысли, что кто-то другой способен хоть чем-то помочь ему. Даже советом. Он не призвал ни одного королевского советника. Рассказать другим — уже означало признаться в своем поражении, горечь которого сводила Вариана с ума.

Вначале Вариан готов был сесть на коня и помчаться во весь галоп, на другой конец Азерота, где на сожженных солнцем равнинах, среди бесплодной почвы и выветрившихся покатых гор бездействовала его славная армия. Он мечтал явиться с мечом наголо, разбудить солдат от затянувшегося бездействия и повести их прямиком к сердцу Орды — Столице орков Оргриммару. Под началом главнокомандующего армия Альянса не могла бы проиграть.

Вариан с удивлением спросил себя, как мог он оставить армию без присмотра? Почему доверился лордам-командующим, которые ничего-то и решить не могли без королевского одобрения? Письма, письма, и гонцы, спешащие из одного конца света в другой. И как итог, застывшая в отправной точке армия. Как велел Вариан вторгнуться в Степи, так и не сдвинулись солдаты никуда, окопавшись, построив форты, обжившись на территории врага, пустив там корни.

Андуин.

Вот почему король оставался в безопасном Штормграде. Из-за единственного сына, которого не мог оставить одного и не мог взять с собой на передовую. Из-за сына, которого сам же чуть не убил вчера, за которым теперь будет присматривать архиепископ Бенедикт, и он найдет с ним гораздо больше общего, чем смог найти отец.

Король оставался в Штормграде ради сына, которого не смог воспитать, которого не понимал и в итоге почти потерял.

Лишь по прошествии нескольких часов Вариан осознал, что находится в зале для совещаний и не сводит глаз с огромного овального стола. Обведенные золотом очертания материков Азерота, витиеватые линии крупных рек и названия главных городов Альянса на его столешнице слабо мерцали в свете зажженных бесшумными слугами свечей.

За этим столом с детальной картой Азерота Вариан принял решение ввести войска в Степи. За этим же столом проводил королевские Советы его отец Ллейн Ринн. В огромном дубовом столе, рассчитанном на пятнадцать посадочных мест, было что-то вечное, неизменное, символичное.

Было.

Пока безумная ящерица не разорвала земли Азерота, как горячий хлебный ломоть.

С холодной усмешкой король подмечал навсегда ушедшие под воду острова, целиком затопленные местности, неожиданно выросшие горы, стертые с лица земли города, изменившиеся русла рек.

Как бы ни хотел Вариан обвинить во всем безумного Аспекта, Катаклизм не был основной причиной их бед. Всю свою жизнь король стремился отомстить оркам за искалеченную судьбу, использовал любую возможность, чтобы сломить Орду. Именно его милитаристская политика — снабжение армии лучшим оружием, укрепление городов, — измотала вместо орков королевскую казну. Получалось, что так же, как и Смертокрыл, он наречен хранить, но способен лишь разрушать.

С шипением одна из свечей в трехглавом подсвечнике погасла, другая чадила, а фитиль готов был вот-вот утонуть в растопленном озерце воска. Тускло, еле различимо мерцала навсегда устаревшая карта Азерота. Как не могла быть символом давно утраченного королевства гравировка на этой столешнице, так не мог король продолжать держаться за своего сына. Пусть Андуин отказался от судьбы воина, сам Вариан был в большей степени воин, чем король. Дипломатия, рутинная бумажная работа, присутствие на праздниках, как живая, но никому не нужная статуя, облаченная в шикарные бесполезные доспехи — вовсе не для этого он носил титул главнокомандующего Альянса.

Квадрат неба в окне бледнел. Неумолимо приближался рассвет. Значит, еще один день потерял король.

Едва уловимая мысль не давала Вариану покоя, она холодила его кожу, как вечерний бриз в штормградском порту, и оставалась такой же бесплотной как призрачные целители душ. Он почти смирился с ней, но не был готов произнести ее вслух.

Навязчивые идеи, которые высмеиваются при ярком солнечном свете, после бессонной ночи в сумерках зарождающегося дня обретают небывалую ясность и сильнее кружат голову. Казалось, организм, наоборот, должен ощущать накопившуюся усталость, но с первыми лучами рассвета иногда сильнее бьется сердце, потому что все пути кажутся прямыми и доступными.

На рассвете невообразимый шум перебудил всех обитателей Королевского Дворца, в первые секунды решивших, что сам Смертокрыл вернулся. Камергеры короля с опаской поглядывали на двери залы для совещаний, откуда доносился треск и хруст, будто кто-то прямо там рубил на дрова вековые стволы.

Лишь Матиас Шоу, отвечающий за безопасность Столицы, имел право раскрыть двери залы. Шоу, примчался вместе с капитаном штормградского гарнизона и дюжиной солдат. Они постучали для верности три раза, но их вряд ли могли услышать.

Солдаты взвели ружья. На кончиках пальцев магов вспыхнули огненные сферы.

Глава ШРУ отдал команду. В одно мгновение солдаты выбили обе створки дверей, влетели в комнату и обступили виновника столь раннего и шумного пробуждения.

Голыми руками король Вариан разломал на округлые поленца массивный овальный стол на пятнадцать посадочных мест с картой Азерота на его столешнице. Ворвавшаяся делегация прервала его, когда он складывал неровные дрова в мраморном, занимавшем пол стены, камине.


Загрузка...