Пьесы

Это прекрасно

Он. Это прекрасно, ты не находишь?

Она (неуверенно). Да…

Он. Ты не находишь, что это прекрасно?

Она (нехотя). Да… да…

Он. Что с тобой?

Она. Ничего. А что? Ты спрашиваешь… Я говорю «да».

Он. Но с таким видом… почти сквозь зубы… как будто делаешь мне одолжение. (С тревогой.) Тебе не нравится?

Она. Да нет, нравится, я же сказала… Но просто сейчас… Ты что, не понимаешь?..

Он. Нет, правда не понимаю.

Сын. Слушай, зачем притворяться? Ты же знаешь, что больше ничего не добьешься… Только сквозь зубы… только еле слышно… и никак иначе… Никак, сам знаешь… Потому что здесь я… Мне необязательно даже появляться, не нужно говорить: «Ку-ку, вот и я!»… Достаточно того, что я там, за стенкой, у себя в комнате… Сам факт моего присутствия, даже за бетонной стеной, мешает ей произнести «это прекрасно» так, как тебе бы хотелось…

Он. Ты что? Что он плетет? Он спятил?

Сын. Спятил?.. Я? Ну, правильно, защитный рефлекс, как и полагается, все эти вечные подмены, камуфляж… Кого ты надеешься обмануть? Хочешь, давай попробуем еще раз… Просто проверим… Я пойду к себе в комнату… А ты опять скажешь, повторишь, как только что: «Это прекрасно, а? Ты не находишь?»

Он. Ты, что, издеваешься?.. Да как ты смеешь! Паршивец…

Сын. Смотри-ка, это заразительно, на тебя тоже действует. Ты почувствовал… и дал задний ход. Не можешь. Слова в горле застревают… «Это прекрасно. Прекрасно. Прекрасно. Как это прекрасно!» Невозможно, а? Не получается…

Она. Он прав. Видишь… ты тоже не решаешься…

Он. Да вы спятили оба! Я не решаюсь? Не могу выговорить «это прекрасно» при нем? Потому что он, видите ли, здесь, этот юный придурок? Да! Прекрасно! Прекрасно. Божественно прекрасно. Прекрасно до слез. Прекрасно.

Она. Хватит, умоляю тебя, замолчи!

Сын. Ага, даже слышать это выше ее сил. Ее в жар бросает, так? Она мечтает заткнуть уши… спрятаться…

Он (спохватившись). Да что тут происходит, в конце концов? Куда я попал? Что ты несешь? Во-первых, кто это она? Ты как разговариваешь? Все, кыш, катись отсюда, ты нам мешаешь. Уроки сделал? Не забыл, что тебе задано сочинение?

Сын. Нет, папа. Я почти все уже написал. Мне остался только конец эпохи Реставрации.

Хлопает дверь.

Он (со смехом). Ну, видела? «Кто это она?» «Кто это она?», сказанное твердо. И вот, пожалуйста, он водворен в рамки. Что называется, поставлен на место. С которого никогда бы и не сошел, имей он дело только со мной. Был бы заперт там на висячий замок… Но ты…

Она. Разумеется. Виновата всегда я, как известно…

Он. Именно. И вот доказательство… Кто сказал: «Кто это она?» Ты или я? Ты вообще была в столбняке…

Она. Правда. И, честно говоря, я восхитилась. Восхитилась твоей смелостью, твердостью…

Он (приосаниваясь). Ну, это уж слишком… Я повел себя нормально, вот и все…

Она. Однако в какой-то момент ты все-таки дрогнул, ты тоже испугался, признайся…

Он. Испугался? Я? Ты бредишь…

Она. Но тебе это только в плюс, знаешь… Кто не боится, тот… Но я заметила, когда он бросил тебе вызов… и ты рассердился… тебе это нелегко далось…

Он. Да нет! Мне ничего не стоило… Я сказал, я выкрикнул: это прекрасно! Прекрасно. Прекрасно. Прекрасно…

Она. Да, сказал… Очень громко… Слишком громко… В этом был перебор, надрыв… «Дрожишь, старая туша»[3]…

Но несмотря ни на что… на силу течения, на бешеный шквал… ты не сдавался… «Прекрасно. Прекрасно. Прекрасно»… Держался из последних сил… О, это было ужасно… Мне действительно хотелось заткнуть уши, спрятаться, оказаться подальше от тебя, я готова была отречься… И вдруг… Где ты это выискал? Какое присутствие духа! Нужно ведь было сообразить… да еще в такой момент… изловчиться, схватить: «Кто это она? Кто это она?» Поразительно! Где ты откопал… Ведь это давно унеслось в такую даль… «Кто это она?»… И потрясал этим… нашел в себе смелость швырнуть… Нет, я действительно тобой восхищаюсь.

Он. Да, я считаю, мы дошли до такой черты… он дошел до такой черты, а?.. что сделать это было просто необходимо… Если б ты меня слушала… когда еще не было поздно… Помнишь, я говорил тебе. Забыла?.. Про запретные слова? Слова, которые нельзя употреблять… Впрочем, должен признать, я и сам… Боже, какие мы были глупые…

Она. Ну, не знаю… И сейчас такие слова есть… Я ни за что бы не смогла…

Он. Да, есть и сейчас… Но вспомни, когда он еще орал в пеленках, весь сморщенный и мокрый… ты под страхом смерти не смогла бы, не посмела бы произнести…

Она. Да. Назвать кого бы то ни было, даже его, «детка». Или хуже того — «деточка». Правда. Меня это коробило. Мне казалось, это все равно что сказать… «жид». Все равно что сказать «черномазый». Все равно что сказать «женщины». Невозможно. Абсолютно исключено. Необходимо полное равенство…

Он. Полное равенство, ничего себе! Равенство… Ты шутишь. Тут надо говорить о превосходстве. Он был лучше, выше нас… В нем был такой невероятный потенциал… Такая потрясающая масса возможностей… только выбирай. Он был чистый, нетронутый. До грехопадения. Грехопадений…

Она (со вздохом). Да… До того, как мы все испортили, исковеркали…

Он. Мы? Ну уж нет. Не мы. Не я. Не я пеленал его, как какой-то тюк. Не я ленился с ним разговаривать, меняя пеленки, не я мало щекотал его, мало целовал… Не я заставлял его ждать грудь…

Она. Неправда, я всегда сразу бежала…

Он (чужим грозным голосом). Не отпирайтесь. Сколько раз я слышал, как он надрывается от крика…

Она (испуганно). Не из-за этого…

Он (насмешливо). Неужели?.. «Не из-за этого». А когда мадам отрывалась от своих увлекательнейших бесед… было уже поздно… Фрустрация… со всеми вытекающими последствиями… Вы еще дешево отделались. Скажите спасибо. Считайте, чудом спаслись… Нам просто повезло. Везуха, как он бы выразился.

Она. О да! Правда. Очень повезло. Как подумаешь, что могло…

Он. Так, значит, было кое-что и похуже? Проступки более серьезные?..

Она. Нет, нет…

Он. Не нет, а да. Говори. Я давно чувствую, что ты от меня что-то скрываешь. Сознайся. Тебе же легче станет. И мне тоже. Мне будет проще понять твое попустительство… Оно не будет так меня бесить.

Она (твердо, совладав с собой). Нет… Ничего…

Он. Давай-давай, соберись с духом. И сразу почувствуешь облегчение, вот увидишь. Наверняка ничего такого уж страшного… Ну, я помогу тебе… Ты приучала его к опрятности? Сажала на горшок… и говорила «пись-пись»?..

Она (в ужасе). Нет, что ты! Как ты мог подумать? Ты же помнишь…

Он. Да, помню… Тогда, может, ты вынимала у него изо рта… пока он спал…

Она. Палец?! С ума сошел! Никогда! Сам знаешь.

Он. Что же тогда, дорогая? Не томи. Скажи… Будем нести это бремя вместе… Скажи, что там такое было?

Она. Ну… Еще до его рождения…

Он. О… до рождения…

Она. Теперь известно, что это имеет значение. Мне так говорили. Компетентные люди. Я читала. Это научно доказано. Все закладывается именно тогда… И все ошибки… преступные ошибки…

Он. Какие? Что ты натворила?

Она. Это действительно ужасно… Когда я его ждала…

Он. В какой период? На каком месяце?

Она. В самом-самом начале…

Он (с облегчением). В самом начале… Не надо все-таки преувеличивать… Наверняка это не так уж опасно.

Она. Представь себе, ты ошибаешься. Некоторые даже утверждают, что это может быть опасно и раньше…

Он (решительно). Ну нет. Не верю.

Она. В общем, не важно. У меня это произошло, когда он уже «существовал»… на стадии эмбриона… Однажды… я…

Он. Да что?

Она. Никогда себе не прощу. На меня вдруг накатило… вдруг… Это был такой кошмар… Жуткая мысль… что я не хочу его.

Он. Ну, подумаешь, мысль…

Она. Нет, не подумаешь! Не какая-то мимолетная мысль, промелькнувшая на секунду… И то еще неизвестно, как бы это сказалось… Но я даже… (помолчав) плакала…

Он. О!

Она. Да, настоящими слезами. Они текли по щекам. Понимаешь? Какая для него травма… Какой стресс…

Он. Чудовищно! И весь этот театр… Как вспомню… Восторги, когда он начал шевелиться… Твой блаженный вид… Сплошное притворство!..

Она. Нет, не говори так! Я не притворялась. Я была счастлива, счастлива, счастлива, счастлива! И только однажды, сама не знаю почему, этот ужасный момент… Как вспомню…

Он (холодно). Что теперь вспоминать! Лучше уж забудь. Что сделано, то сделано. Он такой, какой есть. Закрытый. На замок. Непрошибаемый. (Постепенно приходя в ярость.) Недалекий. «Практичный». О, он не «мечтатель», нет. И не «эстет» — это ему не грозит. Комиксы, детективы… музыкальные автоматы… футбол… Отлично сработано. Браво. До того дожили, что не смеем сказать при нем «это прекрасно»… Не решаемся послушать пластинку… Дрожим… И почему-то должны такое терпеть! Знаешь, что я тебе скажу? Выход один…

Она. Нет! Только не это! Все равно не поможет. У нас не получится, ты отлично знаешь… Сам первый побежишь звать его обратно… И все начнется сначала.

Он. Никогда, слышишь? Никогда. Пусть катится хоть на край света. Пусть попадет в тюрьму… в исправительный дом. Пусть провалится… Ко всем чертям.

Пауза.

Она. Ну и ну… Нет, вы только вдумайтесь… Это уже чересчур… Сказать такое: «Пусть провалится!»… Да-да!.. Вот… Попробуйте поверить, если сможете… Вот до чего мы докатились.

Он. Что это значит? С кем ты разговариваешь?

Она. Тихо… Да… «Пусть провалится. Ко всем чертям»… (Измененным голосом.) Но за что? Что он такого сделал? Он убийца? (Своим голосом.) Нет… Мухи не обидит. (Чужим голосом.) Может быть, он вор? (Своим голосом.) О нет… Сама честность… (Чужим голосом.) Обманщик? (Своим голосом.) Нет. (Чужим голосом.) Аморальный тип? (Своим голосом.) Нет, нет. (Чужим голосом.) Раздолбай?

Он. Что-что? Мне послышалось «раздолбай». Ты так не сказала?

Она (с вызовом). Сказала. «Раздолбай». А что, нельзя?

Он. Бедная ты моя… Как же тебе тяжело… До чего ты дошла… До чего этот паршивец тебя довел… Опускаешься до разговоров бог знает с кем… роняешь себя… компрометируешь… унижаешься…

Она. Тихо. Поскромнее, прошу вас. Чуть-чуть смирения. Когда приходишь сюда просить совета, свой гонор надо оставлять за порогом… Я сказала «раздолбай». Видите, люди добрые, в этом он весь. Он не выносит таких слов. «Раздолбай» говорить нельзя.

Голос. «Раздолбай»? Нельзя?

Она. Нельзя. Зато вслушайтесь: «раз-гиль-дяй». Вот это допускается. Это благородно. Чисто. Возвышенно. «Раз-гиль-дяй». Это прекрасно. «Раздолбай» — это уродливо. А «раз-гиль-дяй» — это прекрасно. Прекрасно. Прекрасно. Вот во что все упирается. Вот во что… Вы не представляете, до какой степени… он всё презирает, как тиранит всех. И когда бедный малыш больше не может этого переносить… и отдаляется, то он, родной отец, готов ему пожелать… О, помогите мне…

Голос. Ну не грешно ли… Не грешно ли… Выгнать бедного ребенка из дому… надо ж до такого додуматься. Ладно еще, если б он был непутевый…

Она. Ничего подобного.

Голос. Ладно еще, если он бандит. Убийца.

Она. Нет.

Голос. Хочу спросить, может быть, он наркоман…

Она. Да нет.

Голос. Ладно еще, если б на беду… Ладно еще, если б он был неблагодарный сын…

Она. Нет-нет.

Голос. Допустим, вы состарились…

Она. Да нет же!

Голос. Допустим, вам нечего есть, а он жалеет для вас куска хлеба… как это часто случается в наши дни…

Он. Сколько можно! Хватит… Не могу больше. Прекратите…

Она (шепотом). Тихо, как ты себя ведешь! Помолчи. Нельзя перебивать. Надо, чтобы все шло своим чередом. Потерпи. Увидишь…

Он. Не могу, нет моих сил. Меня мутит, голова кружится…

Она (шепотом). Да замолчи ты! (Громко.) Продолжайте, не обращайте внимания… Видите ли, он такой нервный… Такой требовательный. Всегда такой нетерпеливый.

Голос. Ну, не грешно ли. Хочу спросить, может быть, он подлец…

Она. Нет.

Голос. Хочу спросить, может быть, он распутник.

Она. Нет, нет.

Голос. Хочу спросить, может быть, он раздолбай…

Он. О…

Она. Нет, он не раздолбай. Он занимается…

Голос. Ну не грешно ли. Не вор. Не обманщик. Не распутник. Не подлец. Не наркоман. Не раздолбай. Другие на вашем месте радовались бы. Другие бы гордились. Другие были бы на седьмом небе от счастья. Многие о таком и не мечтают… Подумать только, в наше-то время… с нынешней молодежью… с этими вертопрахами…

Он. О… хватит! Хватит. Я покоряюсь. Сдаюсь…

Она. С тобой просто невозможно! Погоди. Главное — не подгонять. Сейчас увидишь… Уже скоро…

Голос. Надо же, есть люди, которым так повезло… Вежливый, воспитанный мальчик… Серьезный мальчик… Работящий…

Она. Да, и развит не по годам…

Голос. Как же не совестно… Это какими же надо быть избалованными… испорченными…

Она (восторженно). Да, ведь правда?

Голос. Работящий.

Она. Еще какой!

Голос. Нет, ну надо же… Как подумаю о тех, кто отдал бы все на свете…

Она. Да, в этом смысле… Разве нет? Согласись.

Он. Да, насчет работы в школе… что правда, то правда.

Голос. Насчет работы в школе!.. Как будто это не важно…

Он. Нет-нет, конечно, важно…

Голос. Так в чем же дело?

Он (нерешительно). В том…

Голос. В чем же?

Он (смягчившись, покорно). Да нет, ни в чем… ни в чем. Вы правы. Не о чем говорить. Яйца выеденного не стоит. Из пальца высосано. Кровь себе портим по пустякам. Из мухи слона делаем. Просто мы… мы… мы избалованные… испорченные… Разум потеряли.

Она. Вот видишь, милый.

Голос. Берегитесь, чтоб небо вас не покарало. Если, не дай бог, постучим по дереву… то когда вы станете об этом вспоминать…

Она И ОН. О, не дай бог…

Голос. То-то… Судьбу искушаете…

Она И ОН (вместе). Нет!

Голос. Сами не знаете своего счастья…

Она. Да нет, знаем…

Голос. Еще бы… Неужто я не понимаю? В глубине души вы гордитесь им, верно? Ни на кого его не променяете… А? Признайтесь. Такой красивый мальчик.

Она И ОН. Правда.

Голос. Высокий. Стройный. Богатырь.

Он. Да… Рядом с ним я чувствую себя хлюпиком.

Голос. И уже интересуется, а? Могу поспорить… Неудивительно… И, конечно, все девочки…

Он. Да, есть уже… Вертятся вокруг… На днях телефон зазвонил… Я снял трубку и слышу…

Она. Но он никогда ничего дурного не сделает. Когда отец с ним про это заговорил, хотел предостеречь… он его остановил. Он очень застенчивый, знаете. И ответил так серьезно: «Да. Я с тобой согласен. Я знаю, папа».

Он. Я-то в его возрасте был таким дурачком… Слегка недоразвитым… Всё книги да книги… Музеи… А он… Ну да, ему ведь это неинтересно… Он это не любит… Он любит комиксы… телевизор…

Голос. Что ж вы хотите, время такое… Нормально, он как все…

Он (тревожно). Как все?

Она. Опять ты начинаешь? Только не заводись снова… (Громко.) Да, он как все. Все его ровесники сегодня такие же, как он. Не делай лицо, прошу тебя… Не ерепенься. Давай, повторяй за мной: «Все…» Потренируемся… Вот увидишь, станет легче… Повторяй: «Все так делают. Все так говорят. Вся молодежь такая… Мы как все…»

Он (вяло). Все так делают… Вся молодежь…

Она. Вся молодежь любит комиксы.

Он. Вся… молодежь любит…

Она (строго). Ну!.. Комиксы.

Он. Комиксы.

Она. Музыкальные автоматы. Игровые автоматы.

Он. Музыкальные автоматы… Но ведь есть же… даже среди молодежи…

Голос. Бедный сударь мой, это же исключения… Они только подтверждают…

Она. Ну конечно, сам подумай. Посмотри вокруг… Самые блестящие ребята, из Центральной, из Политеха, даже из Эколь нормаль[4].

Сыновья Обри, дети Жаме… Однако… Везде то же самое… «Астерикс». «Пим, Пам и Пум». «Лаки Люк». «Пье-Никле». Отец… вполне мог бы запретить… Но нет, он только посмеивается… Говорит, что это очень неплохо…

Пауза.

Он (решительно). Ну все. Точка. Чур, больше не играю. Не хочу.

Она. Что такое?

Он. Ты совершила ошибку. Роковую ошибку.

Она. Какую еще ошибку? Опять с ним? С пеленками? С сосками?

Он. Нет. На сей раз со мной. Да. Заиграла в другую игру. Под шумок, незаметно. Но я-то вижу. Тебе понадобился отец Жаме. Сыновья Обри. Что ж, зато я теперь попрошу тебя дать мне мамашу Дюрантон… папашу Дюрантона… Именно так, и отца и мать…

Она. Что?

Он. Да-да. Дай-ка мне их. Давай-давай. И еще сына и дочь. Да, Дюрантонов. Всю семейку.

Она. Что ты будешь с ними делать?

Он. Сейчас увидишь. Они мне понадобятся. И еще Эрбары. Все: отец, мать, сын, внук. Давай. И всю семью Шаррá. Я мог бы попросить и других… Но пока хватит и этих.

Она. Ничего не понимаю.

Он. Подожди, поймешь. А теперь слушайся меня… Повторяй за мной. Скажи: это прекрасно.

Она. Зачем?

Он. Повторяй, говорю. Я ведь сейчас долго терпел. Повторяй: это прекрасно.

Она. Это прекрасно.

Он. Повторяй: мы не решаемся сказать «это прекрасно» в присутствии собственного сына. И ты посмотришь. Только наберись мужества.

Она. Мы не решаемся сказать «это прекрасно» в присутствии собственного сына. И ты посмотришь…

Он. Нет. «И ты посмотришь» относилось к тебе.

Она. А к кому все остальное?

Он. К Дюрантонам. К Эрбарам. К Шарра…

Она. Ты что, как мы будем выглядеть? Нас примут за помешанных.

Он (мечтательно). За помешанных… (Вздыхает.) За буйно помешанных… Ах, если б ты оказалась права. Если б это было возможно… Ни о чем я так не мечтаю. Но, увы, шансов мало… Ну, смелей. Повторим еще раз. Постой, я соберусь с духом… Ну все. Начали.

Она И ОН (вместе). Мы не решаемся сказать «это прекрасно» в присутствии собственного сына.

Он. Понимаете? «Это прекрасно» не идет с языка. (В сторону.) Господи, помоги, ноги подкашиваются… (Более уверенно.) Да, видите ли… Когда при нем говорят «это прекрасно», мы вздрагиваем, нас бросает в жар… Ну вот, я это сказал… И сейчас же Дюрантоны, Шарра…

Она. Дюрантоны и Шарра — нормальные, вменяемые люди, что они о нас подумают? Скажут, что в жизни не слыхали такой чепухи, никогда не видали ничего подобного?

Он. Нет, дорогая. Сама знаешь. Не строй иллюзий… Приготовься. Удар будет тяжелым. Тяжелее, чем я мог себе представить. Чем все, чего я боялся…

Она. Ох, да что же, что? Не мучь меня…

Он. Ужас! С пол-оборота. С полуслова. Мгновенно. Не задумываясь ни на секунду. Словно это самая обычная, рядовая вещь… Они поняли… Ни тени удивления. Сочувственные взгляды. (Измененным голосом.) «Ах, как грустно… Настоящая беда… Люди, при которых не решаешься сказать «это прекрасно»…»

Голос Мадам Дюрантон. Я от таких бегу как от чумы… Но когда это ваш собственный ребенок…

Голос Месье Дюрантона. Это несчастье…

Он (сдавленным голосом). Вы так считаете?

Голоса Дюрантонов и других. То есть что значит «мы считаем»?

Он. Ну почему, в сущности, почему? Я не до конца понимаю… Убеждаю себя, что сошел с ума. Объясните же мне.

Голос. Объяснить? Зачем? Зачем сыпать соль на рану?

Он. Нет, сыпьте, прошу вас, сыпьте. Я хочу знать. Возможно, у меня и у вас разные причины… Возможно, вы имеете в виду что-то другое, не то, что я…

Голос. Увы, бедный мой друг, что же другое мы можем иметь в виду? Неужели надо говорить?

Он. Да, да. Скажите…

Разные голоса. Да, видно, вам совсем туго приходится… Страшно и бросает в жар, потому что вы чувствуете оскорбительное отторжение… возмутительное презрение… скрытую угрозу… которую несут эти люди для всего, что нам дорого, они опошляют, обесценивают все… что придает жизни смысл… (С нарастающим пылом.) В их присутствии мы боимся осквернить… Стараемся оградить от их прикосновения… укрыть… Главное — не провоцировать их… не подпускать… Словом, как подумаешь… все переворачивается внутри! К чему об этом говорить? Об этом не говорят… из деликатности, да просто приличия ради… Но кто ж этого не чувствует?

Она. Кто? Да большинство! Люди здоровые. Нормальные. Сильные. У которых все в порядке с головой. Уверенные в себе. Cлава богу, на свете такие есть. Люди взрослые. Закаленные. Которым приходилось в жизни сталкиваться… которых она кое-чему научила, помимо этих тонкостей для избалованных неженок без стыда и совести… Угроза? Беда?.. Несчастье… родить… иметь такого сына, как наш? Ушам своим не верю… (Измененным голосом.) Он что, убийца? Нет, конечно. (Измененным голосом.) Вор? Обманщик? Нет. (Измененным голосом.) Аморальный тип? Нет. (Измененным голосом.) Раздолбай?… (Плачет.)

Голоса Дюрантонов. Бедные вы, бедные, до чего же вы дошли… Отправились за помощью… к ясновидящим, к ворожеям… просить совета у неграмотной бабки… Но кто же бросит в вас камень?.. С отчаяния чего не сделаешь! Мы бы и сами, случись, не дай бог, у нас такое с Жаком, с Пьером… Ну, они-то пока, к счастью, не вылезают… когда выдается свободная минутка…

Он (жадно). Да, правда? Не вылезают из книг? Из музеев? С выставок? Хорошие пластинки, книги по искусству… Да, как я в свое время… Но я, знаете, задаюсь иногда вопросом… Не хочу вас обидеть…

Голос. Что такое? Каким еще вопросом?

Он. А вдруг мне тогда просто чего-то недоставало… да… жизненной энергии, что ли… Наш сын, понимаете, веселый крепкий парень. Пышущий здоровьем, юношеской силой. А не маленький старичок, как я в его годы. Спокойный, уверенный. Силач. Уже интересуется… да-да (Усмехается.)… Покоряет сердца… Мы, конечно, не вмешиваемся… Кстати, в нем уже чувствуется такая зрелость… удивительная для его возраста…

Она. У него такой свободный ум… Ничего не принимает на веру… Авторитет для него не довод. До всего докапывается сам.

Голос. Так что ж вы тогда жалуетесь? Чем вы недовольны? Все к лучшему. Радуйтесь. Гордитесь. Каждому свое счастье.

Он (с достоинством). Да. Вы правы. Напрасно мы жаловались.

Она. Извините нас. Да. Каждому свой шанс.

Пауза.

Он. Слышала их сострадательный тон?.. Они говорили с нами как со слабоумными…

Она. Да. Но согласись, мы сами виноваты. Это же надо додуматься! А ты еще ругал меня за то, что я роняю себя! Ты, можно сказать, напросился… (Передразнивает их.) Ах, какие вы бедные-несчастные… Такое прикосновение оскверняет… Хочется все укрыть, спрятать… все, что имеет для нас ценность… Приличия не позволяют говорить о таких вещах, фи… Вот был бы ужас, если б у нас… если б с нами стряслась такая беда… если бы наш Жак… если бы наш Пьер… Но с ними (постепенно меняет тон) ничего такого не происходит, при них смело можно говорить «это прекрасно». Закатывать глаза. Падать ниц… Всем вместе. Всей семьей. Синхронно склонять голову… И не опасаться, что они ее поднимут… Нет. В самом деле. Можно не опасаться ничего. Не то что у нас… (Стучит в дверь.) Иди сюда, мой хороший, иди к нам… Чем ты занят? Я тебя отвлекаю? Но все-таки зайди на минутку, пожалуйста.

Сын. Да, мам. Что?

Она. Знаешь, милый, я хотела тебя спросить…

Сын (слегка раздраженно). Я все написал. Остались только выводы…

Она. Да нет, я не о том хотела поговорить…

Сын. Да?.. А о чем?

Она. Не делай такое лицо…

Сын. Какое лицо?

Она. Не валяй дурака.

Он. Скажешь тоже! Думаешь, у него есть волшебная палочка, которая превращает лебедей в принцев, а жаб — в прекрасных принцесс? Ты же видела, я его заколдовал.

Она (обращаясь к Сыну). Ты понимаешь, о чем отец говорит?

Сын. Нет, мама.

Она (умоляющим тоном). Да нет, прекрасно ты все понимаешь… Просто придуриваешься…

Сын. Ну что ты… Я правда…

Он. Вот так-то, и что ты теперь ни делай… Я же сказал, что вернул его в рамки. Я его там запер. «Кто это она?» Тебе ведь так понравилось. Ты хвалила меня за присутствие духа, за смелость… А теперь требуешь, чтобы он вышел. Разберись сначала, чего ты хочешь. Чтоб он опять…

Сын (с наивным видом). Что опять?

Она. Но, милый, ты же знаешь… Я хочу, чтоб ты снова стал таким, как был только что… когда ты все лучше нас понимал, все так хорошо чувствовал… это мы вели себя как маленькие… когда ты сказал, помнишь, что мы не решаемся произнести… сказать «это прекрасно»… только потому, что ты… что ты здесь… Ты такой восприимчивый, такой тонкий… И все эти вещи для тебя тоже, когда у тебя есть настроение… От тебя ничего не скроешь, тебя ничем не удивишь… Ты так здраво судишь, так свободно мыслишь… Можно только пожелать тем, кто…

Сын. Но ведь вас это так напугало. Папа так разозлился…

Она. Это было просто смешно. Уверена, сейчас он сам сознает… Он должен был дать тебе возможность объясниться, высказаться… А он: «Кто это она?»… Но не затем, чтобы тебя подавить, понимаешь… Я его знаю… У него это непроизвольно вырвалось. Рефлекс…«Кто это она?»… По привычке. Для порядка. Это что-то такое допотопное… «Кто это она?», скажите на милость! Какие пустяки… Откопать такое… когда мы были все вместе, втроем, в один из редких моментов, когда наконец… такое чудо… вдруг… будто просвет… и мы вот-вот могли прикоснуться наконец к чему-то… вместе…

Он. Слушай, перестань, а? Неужели тебе мало? Хочешь еще? Тогда сама и расхлебывай… Предупреждаю. Не рассчитывай, что я приду на помощь…

Она (в экзальтации). Нет-нет, я не рассчитываю… Мне это не понадобится… (Сыну.) Послушай, милый, прошу тебя, скажи… не отказывай мне… скажи только одно: почему? Почему, как ты думаешь, ну ответь мне, из-за того что ты здесь… пусть даже за стеной… как ты сам так верно сказал… мы не решаемся…

Сын (непринужденно, без всякого смущения). А, да, но ведь так оно и есть, сама видишь, даже сейчас, посреди всех этих излияний, ты запинаешься, не можешь…

Она (берет себя в руки). Нет, могу, пожалуйста: это прекрасно. И даже показываю это тебе. Открываю… вот, смотри, это перед тобой. И говорю — слышишь? — это прекрасно. И спрашиваю тебя: ты не находишь?

Пауза.

Да скажи же что-нибудь!

Сын. Нет, не получается… Ничего не могу с собой поделать, меня передергивает. (В шутку, страшным голосом.) Сейчас я, как спрут, выброшу… струю чернил, они разольются… Вон папа уже заранее съежился…

Он и она (дрожащими голосами). Ты не находишь, что это прекрасно? Тебе противно это… все это…

Сын (снисходительно). Да нет, что вы… Совсем не в том дело…

Они (с надеждой). Не в том… О, милый… А в чем же?

Сын. Просто… Но мне как-то неудобно говорить… Вы обидитесь…

Она. Нет-нет, пожалуйста, скажи…

Сын (нерешительно). Ну просто для меня само выражение «это прекрасно» убивает все… К чему его ни примени… все тут же становится…

Она. Да… кажется, я вижу…

Сын. Да, видишь…

Она. Понимаю… Все становится пошлым, неинтересным… да?

Сын. Ну если хочешь, да… Такие затасканные ярлыки, их на что ни навесь…

Они (с надеждой). Да, нельзя, нельзя, ты совершенно прав. Это упрощение. Конформизм…

Сын. Вот именно… И я совершенно не выношу…

Она (с пафосом). Да, ты слишком преклоняешься перед этими вещами…

Сын (раздраженно). Ну вот. Теперь «преклоняешься». Вечно эти ваши слова…

Она (смиренно). Извини… Просто мне хотелось бы, чтобы сама вещь… на которую навешивают… которую ты хочешь спасти от опошления, от обезличивания… в общем, сама вещь… она… тебе… тебе… ну…

Он. Да, мама, конечно…

Она (отцу). Видишь, как мы ошибались. Как плохо знаем собственного ребенка… Верно говорят, что своих детей знаешь хуже всего. Ему вовсе не противно… Он любит, ты же видишь… Ладно, «любит», наверно, не совсем подходящее слово… прости… мы такие неловкие… В общем… я хотела спросить… само по себе то, что отец мне показывал, эта гравюра… может быть, тебе тоже… если б ты пожелал на нее взглянуть и никто бы ничего не говорил, то и тебе тоже…

Сын (успокаивающим тоном). Ну да, мне тоже, конечно…

Он. Тебе тоже? Правда? Ты находишь? Ты не находишь, что это…

Она (обезумев от страха). О нет, стоп, осторожно! Не начинай все сначала… Только без этих слов… таких затасканных… избитых… высокопарных… Видишь, милый, я, кажется, поняла…

Он. Ладно, ладно, хорошо… Раз он у нас такой чувствительный… (Восхищенно.) Такой утонченный… Но в общем, это… а? Ты не находишь?.. (Насвистывает.)

Сын. Да. Довольно круто, не спорю.

Он (восхищенно). Круто. Круто. Круто. Как же я не сообразил! Круто. Теперь буду знать. Иногда ведь достаточно одного-единственного слова…

Она (возбужденно). Да, чтобы все изменилось… чтобы люди поняли друг друга… чтобы можно было… да, правда?

Он. Осторожно! Тебя вечно заносит…

Она. Нет, меня не заносит… (Ее словно прорвало.) Понимаешь, милый, я всегда знала, что такого не может быть… всегда чувствовала, ведь мы очень похожи… И вот теперь я могу сказать тебе, разделить с тобой… правда? Помнишь, как когда-то… когда ты был маленький… когда ты приходил ко мне и что-то показывал… Теперь мы с тобой пойдем… Или нет? Тебе неохота? Ты предпочитаешь сходить один…

Сын. Куда сходить?

Она. Ну, ты же знаешь, я на днях говорила… Это нечто настолько… Нет-нет, не бойся, я слежу за собой… Нечто, что надо посмотреть обязательно, так бы я сказала… Для меня это было потрясение… событие… эта выставка… Но, может быть, ты ее уже видел?.. Нет, ладно, забудь, что еще за допрос… Все, проехали… Но мне хотелось показать тебе… смотри… Нет, не это… не репродукции… (Игриво.) Сейчас увидишь, потерпи секундочку… вернее, услышишь…

Звучит несколько тактов Андре Букурешлиева[5].

Нет…

Он (шепотом). Ты с ума сошла…

Она. Нет, не то… подожди…

Несколько тактов Веберна.

Нет, опять не то… А, вот, знаю… Думаю теперь…

Звучит Моцарт, чуть дольше.

Он. Ну хватит. (Останавливает пластинку.)

Она (чуть не плача). Зачем? Мы так хорошо слушали… Это проникало… наполняло… было так…

Он. Никак не было. Скучища.

Она. Скучища?

Он. Да. Я нахожу это чудовищно скучным.

Она. Ты? Ты не находишь, что это…

Он. Что это что?

Она. Что это… довольно круто…

Пауза.

Да в чем дело, в конце концов?

Он. В том, что это нагоняет на меня тоску… Что я не хочу… Не хочу сейчас.

Она (плачет). О…

Он. Не хочу, пока он здесь… Меня не берет… Я уже ничего не слышу, ничего не чувствую… Все покрывается… чернилами… Скорей, на помощь… Да помоги же мне…

Сын (очень спокойно и чуть снисходительно). Ну вот. Ну вот. Сейчас. Успокойся… Да, кстати, я о другом: только что звонил месье Бертран. Я взял трубку… Он перезвонит.

Он (с облегчением). Когда?

Сын. Я сказал, что ты будешь после восьми.

Он. Ну почему после восьми?.. Я же просил сказать, что буду поздно…

Сын. Извини, но мне ты ничего не говорил.

Она. Да-да. Ты говорил мне.

Он. Нет, ему.

Она. Нет, мне.

Сын. Вот видишь.

Он. Чтобы тебя защитить, твоя мать что угодно готова сказать…

Сын. Нет. Ты же знаешь, она никогда не врет.

Он. Он еще учить меня будет! И вообще, о ком ты говоришь? Кто это она?