Виктор Мишин Превратности судьбы

© Виктор Мишин, 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2018

Интересно, если приходишь в сознание, а перед тобой белый потолок, это хорошо или плохо? Минут пять уже разглядываю белый, с небольшими желтыми разводами потолок.

«Госпиталь, что ли? Вряд ли в земле будет так светло». — Пазлы в голове начинают помаленьку собираться вместе, образуя что-то цельное.

Было что-то плохое, это я помню. Танк выстрелил в мою сторону. Вроде не помер пока, помню, как слышал голоса людей, что откапывали меня, значит, откопали все же. Черт, а ведь сглазили меня тогда товарищи командиры. Как чувствовал, не хотел высовываться, рисоваться, прятался, сколько мог, даже сбитый самолет другому парню «подарил», а его убили почти сразу. Там, в городе на Волге, меня наградили медалью «За отвагу», а после этого удача взяла и отвернулась. Лежу вот сейчас, даже дышу и то с трудом. Куда меня ранило-то? Вроде фашистский снайпер мне ногу прострелил, а потом… Потом был танк. При воспоминании что-то защемило в груди. Попытался перевернуться на бок, внутри что-то резануло и опять потемнело в глазах.

— Товарищ ранбольной! Вы зачем с койки слезаете? — донесся до меня голосок санитарки.

Подняв глаза, исподлобья смотрю на молодую девушку в белом халате и маске на лице. Как догадался, что молодая? Так глаза-то не скроешь…

— Кольнуло что-то, вот и скрючился, никуда не собирался, — тихо ответил я. Во-первых, в палате было тихо, кто-то даже спал на койке возле окна. Во-вторых, сил не было вообще, даже говорить пришлось через силу. Впервые у меня такое чудо, даже струхнул немного. Теперь в полной мере ощутил, что значит выражение «Выбился из сил». Поднимаешь руку, а кажется, что в ней гиря лежит. Хочешь сжать кулак, а он, зараза, не сжимается.

— У вас тяжелое ранение, вы несколько суток без сознания, но Александр Григорьевич говорит, что организм сильный, у вас хорошо заживают раны. Поправитесь, только не нужно делать резких движений.

— Красавица, а, что у меня за ранение такое, я только в ногу помню.

— Осколочное, в грудную клетку справа. Говорят, в вас танк выстрелил, но вы живы.

— Красавица, — продолжал я заигрывать, правда сиплым голосом выходит с трудом, — а где я вообще? — Меня интересовало, куда меня увезли.

— Недалеко от Сталинграда, Александр Григорьевич говорил, что в госпиталь вас повезут, только когда состояние станет стабильным.

— Ясно, — подвел итог я, — а как вас зовут, сестричка?

— Машей, ой, — вскрикнула девушка, когда внезапно распахнулась дверь. — Александр Григорьевич, он в себя пришел!

— Вижу, Маша, вижу. Иди, я позову, — врач какой-то чересчур серьезный.

— Здравствуйте, товарищ военврач…

— Военврач второго ранга Колокольцев, — как-то резковато произнес доктор.

— Сержант Иванов, скажите, товарищ военврач второго ранга, правда, что меня куда-то везти хотят? — Не хотелось бы уезжать далеко.

— Как только исчезнет непосредственная угроза жизни, сразу отправят дальше в тыл.

— А может, я здесь как-нибудь поправлюсь, зачем меня куда-то еще везти?

— Приказ комдива тринадцатой гвардейской: обеспечить наилучший уход и сделать все возможное для полного выздоровления. — Мне как-то сразу стало неудобно. К чему такое внимание? — А вы, я вижу, время не теряете, только очнулись, сразу к сестричкам приставать…

— Доктор, то-то я гляжу, вы как-то зло на меня смотрите. Простите ради бога, просто уж такая привычка, разговаривать с девушками вежливо. Извините еще раз, дурного в голове точно не было. — Ясно, врач на девчушку глаз положил, а тут я со своими любезностями.

— Это вы меня извините, если я был слишком груб, — пошел на попятную врач, — Маша — моя супруга, а здесь, в госпитале, очень много мужчин… — Вон в чем дело-то!

— Я все понял, доктор, проблем с моей стороны не будет! — твердо заявил я врачу, несмотря на мой сиплый голос. Доктору-то лет сорок, а девчушке едва двадцать, переживает, солдаты-то в основном молодые парни. Но у меня характер другой, никогда не стану отбивать чужую жену, так воспитан. — Доктор, что у меня с ранением не так? — перевел я разговор в подходящее русло.

— У вас осколок небольшой в легком. Два мы достали, они близко сидели, а вот один остался. Уж извините, опыта моего не хватает провести такую операцию. Кстати, если бы не стальной портсигар, что у вас в кармане был, мы бы не разговаривали, — доктор явно смягчился.

— Что, так глубоко залез, зараза? — интересуюсь я, пытаясь через бинты рассмотреть хоть что-то на груди.

— Да уж. Вошел ниже ключицы и попал в легкое. А два других, видимо, пробив портсигар, потеряли свое убийственное воздействие и лишь немного углубились, не достав до жизненно важных органов. Как у вас, болит? Что чувствуете?

— Чувствую, как в грудине колет и режет, я думал, что это сердце…

— Скорее всего, все же осколок беспокоит. Времени прошло мало, он еще не оброс тканями, возможно, шевелится и причиняет вам боль, — заключил врач. — Мы и не перевозили вас исключительно потому, что боялись за последствия. Теперь же, после того как вы очнулись, я уверен, что дорогу выдержите.

— Дорогу осилит идущий? — с улыбкой произнес я, взглянув на врача.

Тот машинально кивнул, но тут же сменил тему:

— Вас сюда на руках принесли, что же вы за сержант такой, если целый комдив за вас беспокоится? — Мне стало неловко.

— Да обычный сержант. Представления не имею, чем обязан такому отношению к свой скромной персоне. — Черт, лежу тут чуть живой, а все равно хохмить хочется. Поговорив с врачом еще минут пять, остался вновь в одиночестве. Доктор сослался на занятость и ушел, обещав осмотреть через пару часов. Прикрыв глаза, я вдруг задумался. Мысли, кстати говоря, были далеки от веселых. Я вдруг осознал, что мне страшно. Страшно не погибнуть, а умереть вот так, в госпитале, а не в бою. Когда только сюда провалился, сразу почему-то настроился на то, что погибну, вряд ли смогу протянуть в такой бойне долго. А теперь вот испугался наконец. Только сейчас, лежа тут практически без движения, подумал, что хочется еще пожить. Очень интересно было бы пожить в этом Великом времени. Посмотреть на мирную жизнь, сделать что-то важное и нужное. Знаю, что после войны будет очень тяжело в стране, но… интересно же! А страх появился. Это ведь в кино только солдаты ждут и весело обсуждают, как Берлин брать будут. На деле не видел в Сталинграде ни одного бойца, что думал хотя бы о победе в городе, не то что о Берлине мечтал. Самая распространенная мечта: дожить до завтра.

Утром, дав мне, кстати, выспаться, пришел врач. Не перетаскивая меня куда-либо, устроил экзекуцию под названием осмотр и перевязка. Орал я сильно и долго, зато хоть на чуть-чуть, на самую малость осознал, через что прошли деды. Тяжко мне, но я вытерплю, во-первых, а куда деваться? А вот во-вторых, другие-то терпят, и похлеще раны бывают. У меня-то так, тяжелое, конечно, но не настолько, чтобы умирать тут, причитая о боли. Вообще, я с детства легче воспринимал боль сильную, чем, скажем, какую-то слабую и ноющую. Легко переношу лечение зубов, удаление, боли при пульпите, когда рот не закрыть, но крайне хреново мне, когда зуб просто ноет, только заболев. Помню, как-то в детстве стекло упало на запястье, стою как дурак, разглядываю белые сухожилия, а боли не чувствую. Друг рядом стоял, смотрю, аж весь позеленел, а мне интересно стало, разглядываю, только пальцы грязные туда не сую. Меня тогда мать друга осмотрела, медсестрой в больнице работала, говорила, что нужно обязательно в травмпункт и зашивать, а я стрептоцида насыпал на ранку, бинтиком махнул и опять шляться побежал. Все заживало всегда как на собаке. В то же время маюсь с детства спиной. У меня вообще лет с семнадцати есть только две стадии боли в спине, либо она такая сильная, что мне вставать-то тяжело, либо слабая, которую почти не замечаю. Такого, чтобы она вообще не болела, просто не бывало. Вот и здесь, чувствую, как нога горит, там явно что-то не в порядке, чистить сейчас будут, а вот в груди, где вроде бы ранение серьезней было, боли почти не чувствую. Болеть-то болит, но как-то не думаю об этом. Тем временем доктор приступил к ноге. Больно было, ни в сказке сказать, ни перфоратором выдолбить. Мать его, этого коновала, он там, похоже, мне всю ногу распахал от колена до паха, копается там, как Дед Мороз в мешке с подарками. Не выдерживаю:

— Док, ну дай ты мне по башке чем-нибудь, нет сил уже терпеть…

— Так не терпи, вырубайся, чего сопротивляешься? — этот гадский эскулап еще и смеяться изволит. Представив, что там внутри раны и как туда лезут руки врача, наконец, вырубился.

Не знаю, сколько я так провалялся, но очухался с чувством, что ноги у меня уже нет. От боли в груди опять скрутило, когда попытался поднять голову, чтобы рассмотреть ноги. Собрав, казалось, остатки силы и воли, все-таки смог приподнять голову и посмотреть. Фу-у-у! На месте мои долбаные заготовки. Почему же я не чую ногу?

— Боец, ты чего, выпрыгнуть из койки собрался? — раздалось от двери.

— Док, что с ногой? — шепотом, голоса почему-то не было, спросил я.

— Вот как орал-то, аж голос сорвал, — издевается врач, — да на месте нога, почистили как следует, онемела, что ли?

— Не чувствую!

— Подожди, часа еще не прошло, отойдет. Перетянули чересчур сильно, но ничего, все в порядке будет. Грудь как, говорить больно? Кашляешь?

— Нет, не кашляю, а когда говорю, что-то как будто мешает немного, вот тут, — я указал рукой на центр груди, ближе к горлу.

— Возможно, слизь скопилась, кровяные сгустки, выхаркаешь позже, оно, когда к горлу подходит, хорошо вылетает!

Лучше бы он этого не говорил. Еще не дослушав, меня обильно вырвало прямо на него, стоял-то врач склонившись надо мной.

— Черт, ну зачем же сразу блевать-то было? — выругался доктор и убежал, весь в моей б… В общем, в том, что у меня стояло в глотке или в бронхах, хрен поймешь. Во рту помойка, но чую, что стало легче. На смену доктору примчалась санитарка. Притащив с собой какое-то белье, принялась меня обихаживать. Толково действует тетка, просто умница, пока ворочала меня, даже не пикнул, почти не больно было. Как-то она все аккуратно так делает, вроде быстро, но меня почти не тревожит.


Держали меня в этой лечебнице четыре дня, а на пятый появился конвой, тьфу ты, два рослых санитара. Меня на носилках доставили к полуторке, увидев ее, мне опять стало плохо на душе.

Казалось, везли целую вечность, на самом деле всего часа два. Привезли на какую-то станцию, там пришлось прождать еще около трех часов, прежде чем подошел эшелон и меня, наконец, погрузили. Санитарный поезд двигался медленнее приснопамятной полуторки. Нас то и дело останавливали, загоняли на второстепенные пути и тупики, пропуская воинские эшелоны на фронт. Таким вот макаром в славный город Куйбышев мы прибыли только через три дня. Три дня в «санитарке» показались мне месяцем. Постоянные стоны и крики раненых бойцов сводили с ума. Сам-то я уже откричал свое, а тут… Кто-то потерял ногу и просто без остановки матерился на врачей за то, что они отпилили ему «здоровую» ногу, хотя сам тут же оговорился, что на мину наступил. Кому-то от близкого разрыва снаряда вышибло глаза, этот вообще рычал всю дорогу, монотонно, зло. Когда меня выносили, я уже хотел обратно на фронт, как представлю себе, что все это придется слушать в госпитале, да еще и неизвестно сколько, как-то и жить не хочется. Такие испытания ранбольных похлеще фронтовых будней будут. Первая же мысль, что проскользнула в голове уже на вторые сутки в поезде, была: «Лучше бы убило к чертям, чем вот так, как морковка, когда ее вытащили из гряды по осени. Лежит, а сделать ни фига не может».

Все-таки какой-то из коммунистических богов или демонов вновь вступился за меня. Я попал в палату почти к таким же. Хоть и была та палата аж на двенадцать персон, но лежали в ней сплошь тихие. На второй день по приезду меня утащили на операцию. Мурыжили полдня, наверное. Какой-то древний, как экскременты мамонта, седой, с козлиной бородкой врач молчаливо изучал меня. Щупал, тыкал, мял, делал рентген, кивал сам себе и продолжал заново. Наконец, и сам седой мамонт утомился. Было принято обалденное решение не трогать осколок, оставшийся в моем теле, по крайней мере пока. Будут наблюдать, следить за тем, чтобы кусок немецкого железа не полез куда не надо. Сказали, что если врастет в плоть, опутанный тканями, и не будет тревожить, то и не нужно делать такую сложную операцию, при которой я просто могу кончиться. Я принял это спокойно, ну а что? Если и правда зарастет, так и хрен с ним, дед у меня сорок лет прожил так же, с осколком в груди, тоже в легком застрял и вынимать не стали. Поэтому было все равно, лишь бы скорее встать на ноги. А вот с этим были проблемы. Нога почти не болела, но чувствительность не восстанавливалась. Надеюсь, все же через какое-то время вернется, совсем не хочется становиться инвалидом, я на фронт хочу. Под самый Новый год я начал вставать. Нога по-прежнему мерзла и плохо слушалась, но все-таки была уже не той деревяшкой, с какой я сюда прибыл. Грудь оставили в покое, окончательно объявив, что трогать не будут, осколок сидит намертво и мне никак не мешает, он и был-то, судя по фоткам, ну, рентгеновским снимкам, конечно, с ноготь величиной. Тридцать первого, к обеду, у нас был запланирован концерт. Я тут в местную филармонию поступил, ну, ансамбль в госпитале сколотили, нет, не с моей помощью, я все молчал в основном. Даже ругались со многими, им не нравилось, что я молчу. Один даже следаку местному настучал, представив меня шпионом. Особист даже поржал немного, когда вызывал к себе:

— Ну чего, шпиён, много вынюхал тут, в госпитале? — смеялся капитан госбезопасности.

— Ага, так нанюхался, что уже, наверное, нюх потеряю скоро.

— Э-э, нет, вот нюх терять не надо! — Вмиг сделавшись серьезным, капитан ГБ уточнил: — Я изучал твое дело, ты хороший боец, оказывается. А то, что молчун… Ну, так и специальность у тебя, гляжу, не самая разговорчивая. Я беседовал с врачами, вроде говорят, что дела у тебя идут хорошо, «списывать» тебя не собираются.

— Хоть одна хорошая новость за последний месяц, спасибо, товарищ капитан госбезопасности.

— Да ладно тебе. Ты скажи лучше, чего с бойцом не поделил, что он на тебя «телегу» мне настрочил?

— Не имею ни малейшего представления, товарищ капитан. Он частенько подходил, раньше все пытался на разговор вытянуть, а мне как-то неинтересно было, чушь несет, если честно, вот я и молчал. Один раз, правда, сказал ему, чтобы не подходил больше, мне с ним не о чем разговаривать, вот, наверное, и взъелся на меня…

— А что за чушь нес? — живенько так заинтересовался капитан.

— Да я же говорю, фигню какую-то, поэтому меня даже не заинтересовало. Ведь когда неинтересно, то и не помнишь, о чем был разговор. Да и не было разговора-то, он один говорил.

— Ясно, но ты это, все равно… — чуть замялся следак, или он опер, не разберешь, — если чего-то вспомнишь случайно, расскажи, ладно?

— Без проблем, — твердо произнес я.

— У тебя тут в деле интересные цифры фигурируют. Это правда, что у тебя сто семь подтверждённых фашистов?

— Извините, товарищ капитан, я и не знаю, некогда мне считать-то было, командиры считали, они и писали. Думаю, если и ошиблись, то немного. Десятка два или три недосчитались…

— Чего-чего? — выпучил на меня глаза следак-опер.

— Ну, ведь не всегда же кто-то мог зафиксировать факт уничтожения противника, я иногда и в одиночку работал, а иногда в зачистках и штурмах участвовал, кто же там считать будет? Рот откроешь, а тебя уже съели. — Нет, ну а почему я должен был скрывать то, что я убил гораздо больше врагов, чем мне насчитали официально? И не выделываюсь ни грамма, просто правду говорить приятно, меня спросили, я ответил.

Пел в нашем ВИА гармонист. Как же он пел… Я играл на гитаре, больше было некому. Те, кто умели, как назло имели ранения рук, вот я и вызвался. Получилось, на мой взгляд, живенько и… нет, не современно, а больше похоже на музыку из моей прошлой жизни. Этакие ремиксы выдавал. Все даже сначала обалдели слегка от моей игры. Здесь так еще не лабал никто. Отрывки различных симфоний и прочих классических произведений произвели фурор. Пальцы хоть и болели, тело до моего вселения, видимо, не умело играть, но слушались как родные, сбивался очень редко. Чуть-чуть из Бетховена, немного Моцарта и Шопена, зацепил моих современников: Эйнауди, «Скорпионс», люди просто слушали, боясь шевельнуться, но это я так, немного развлекался. В основном все же просто подыгрывал, раненые бойцы хотели песен, и они у нас были. Под конец все же не сдержался:

Среди связок в горле комом теснится крик,

Но настала пора, и тут уж кричи не кричи.

Лишь потом кто-то долго не сможет забыть,

Как, шатаясь, бойцы о траву вытирали мечи,

И как хлопало крыльями черное племя ворон,

Как смеялось небо, а потом прикусило язык.

И дрожала рука у того, кто остался жив.

И внезапно в вечность вдруг превратился миг…

Черт, ну не хотел же… Блин, что я наделал! Ведь и раньше видел гитару, даже в руки брал, но сдерживался, ну нельзя высовываться, нет, твою дивизию, вылез, блин, Цой доморощенный. Прости, Витя, не хотел, но чьи еще песни достойны того, чтобы звучать в любые времена? Таких как ты по пальцам можно пересчитать. Что было в маленьком спортивном зале бывшей школы, превращенной в госпиталь, мне не передать. Мне в жизни приходилось видеть разную реакцию на музыку или определенную песню, но чтобы плакали все взрослые парни и мужики, что были тут в зале, а их тут по меньшей мере человек сто, да какое тут, больше, такого я не видел никогда. Я даже смог встать и уйти, тоже не скрывая слез. Меня никто не остановил, никто не окликнул, и это было очень хорошо. Меня, наконец, пробило. Спустя полгода жизни в другом времени меня так долбануло по мозгам, что я, честно говоря, засомневался, есть ли они, мозги-то. Я попал сюда, пошел со всеми на фронт, научился воевать, убивать, выживать, дружить и ценить, но… Я не отсюда. Мне только сейчас удалось понять, почему я так легко шел под пули, буквально лез на врага. До меня дошло — и я испугался. Испугался того, что больше не смогу, когда настанет время, вернуться на фронт. Мне было легко, потому что пытался просто применять знания, шел вперед, не думая, как делают здесь, а так, как делают Там. Здесь, когда путь перекрывает пулеметный дот, его пытаются и грудью закрыть, и целой ротой лечь, если нужно, но дать пройти другим, возможно, по твоему трупу пройти. А я поступал совсем не так. Где кто-то хотел броситься под пулемет, я просто искал удобную позицию и уничтожал прицельным огнем и пулеметчика, и тех, кто придет к нему на смену. Вместо того чтобы лечь под танк с гранатой, заставив ценой своей жизни остановиться смертоносную машину, я придумывал способ, как ее уничтожить, оставаясь в живых, и ведь получалось! Иногда люди на меня смотрели, не понимая, что я делаю, даже ругались, когда я, подстрелив одного фрица в ногу, спокойно дожидался, когда за тем придут товарищи, отстреливая их как зайцев. Для местных это дикость, бесчеловечность. А как на меня в первый день смотрел лейтенант Нечаев, когда увидел, что я подсовываю гранату под труп немца… Если в СССР есть специальный человек или целая контора, что отслеживает все непривычное, то… скоро за меня возьмутся. Через час примерно, когда я сидел на улице, дышал морозным воздухом через самокрутку, меня нашли.

— Слышь, сержант, это что такое было-то? — Капитан ГБ тоже присутствовал на нашем маленьком концерте.

— Что-то случилось? — как бы непонимающе спросил в свою очередь я.

— Ты что там с нами сделал? Все как один в слезы ударились! — А капитан-то и сам, видимо, всплакнул, вон глаза какие краснющие.

— Да нашло что-то, виноват, — спокойно ответил я.

— А что это за песня? Никто такой не знает, даже не слышали.

— Да паренек один стихи прочитал мне, там, в Сталинграде… — я опустил взгляд в землю. — Я просто попробовал музыку добавить, как, получилось?

— А как ты думаешь? Там все просто в ступор впали, как гипноз какой-то! Меня тоже пробрало. Я ведь здесь не всегда в тылу отсиживался. Воевал под Харьковом, был оперативником в одном полку, там ведь и повара воевали, хотя ты же сам там был, знаешь, о чем говорю. Здесь я оказался по ранению, да командование так тут и приказало оставаться, работы-то везде хватает.

— Я не помню, что было до Сталинграда. С головой что-то случилось после близкого взрыва, вроде как память отшибло. Доктора говорили, что это последствия тяжелой контузии, я имя-то свое только из документов узнал.

— Тяжело тебе пришлось, — кивнул капитан, — много вас таких попадается. Паренька танкиста видел с месяц назад, от вас привезли, из Сталинграда. В танке чуть не сгорел, чудом вылез, так все детство помнит, а после четырнадцати лет ничего, вот так.

— Дела-а… — протянул я.

— А паренька того, что тебе стихи рассказывал, надо бы найти, — вернулся к песне капитан.

— Боюсь, товарищ капитан, что его мы найдем, когда будем город заново строить, — вновь повесил голову я.

— Погиб, — не спросил, а именно констатировал гэбэшник.

— Ага, вечером сидели рядом, он стихи читал, что после боя написал, а утром его уже нигде не видно было. Куда пропал? Не знаю, хотя их взвод вроде в атаку ходил, наверное, там и сгинул.

— Ты хоть, как его звали-то, помнишь?

— Виктором вроде, фамилию не слышал. Там у нас иногда за день два раза состав взвода менялся. Не то что разговаривать, знакомиться-то перестали, не до этого как-то было.

— Да уж, боюсь даже представить. А ты почему медаль свою не носишь? — съехал на другую тему капитан.

— Так не знаю где она. Очнулся в санбате в каких-то лохмотьях, где моя форма, так и не узнал. Один из санитаров точно не знал, но предположил, что форма была испорчена, и ее наверняка выкинули. А уж где медаль, подавно не знаю.

— Да, я читал, тебя без сознания нашли, таким же и в санбат притащили. Ты очухался вроде только после операции.

— Что-то вроде того, — пожал я плечами.

— Я к чему про медаль, представление на тебя пришло. В смысле, мне доложили, что будет награждение, завтра скорее всего. Тут вас из тринадцатой гвардейской немало, видно, комдив там не забывает ничего, раз сюда награды прислал.

— Александр Ильич вот такой человек! — я показал капитану оттопыренный вверх большой палец.

— Ладно, поздно уже, давайте по палатам, — капитан козырнул, я был с голой головой, поэтому только пожал протянутую руку и вернулся в палату.

На удивление, меня никто и ни о чем не спросил. Хотя тут все знают мой угрюмый характер, может, еще и поэтому ребята просто молчали вместе со мной.


К обеду первого января всех награждаемых в госпитале, а нас таких собралось аж двадцать восемь человек, почти панфиловцев, построили в том же спортзале, как самом большом помещении госпиталя. Ходячих, конечно, пятеро вообще еще в лежку лежали. Один из лежачих, кстати, артиллерист из соседнего со мной полка нашей же дивизии, был удостоен Звезды Героя Советского Союза. Церемония была недолгой. Быстренько обойдя маленький строй награждаемых, какой-то генерал со Сталинградского фронта зачитал наши заслуги, мои почему-то произнес как «Множество уничтоженных солдат и офицеров гитлеровской армии», и раздал всем причитающиеся награды. Мне достался орден Красной Звезды. Черт, приятно-то как, просто обалдеть. А еще сюрпризом оказалось, что мне из сталинградского госпиталя привезли специально мою медаль «За отвагу». Оказалось, что мои лохмотья санитары выкинули, но медаль заботливо сохранили. Теперь у меня на пижаме висели обе моих награды. Висели, пока до палаты не дошел и не снял. Понимаю, что нужно носить, но не на пижаме же.

Чуть позже, после награждения, мне в довесок передали письмо. Писал лично капитан Смолин, вот мужик, не зря учителем был, почерк — идеальный, слог, как в книге. Главная новость, что перешли наконец в наступление и замкнули кольцо окружения, ну, об этом я и так знал, здесь все в последний месяц только об этом и говорят. Фрицы, что сидят в городе, укрепились и стоят насмерть, в этом плане стало сложнее, но в то же время фрицам обрубили все каналы снабжения, голодают уже и мерзнут. Да, насколько я помнил из Той жизни, тяжко немчуре в своих куцых шинельках. Там морозы до сорока доходят, танки у них вообще стоят, редкий случай, когда где-то вылезает один-два. А для меня лучшей новостью стало известие о Петрухе. Оказывается, этот бродяга лежал в том же госпитале, что и я до отправки в Куйбышев. Ему тогда тот долбаный снайпер попал в руку, в район бицепса, и так вышло, что пуля, пробив насквозь руку, ушла в тело. Сломала пару ребер и застряла в левом легком, вот как, мы с ним теперь точно как братья, даже ранения схожи. А исчез он тогда с улицы благодаря разведчикам. Те дождались, когда я завалил снайпера, и рванули из дома, по пути прихватив и раненого Петра. Дождавшись ночи, капитан, в пару взяв бойцов из тех разведчиков, отправился на мои поиски, он не верил, что я погиб, и оказался прав. Меня откапали и сразу переправили на восточный берег, а там уже в местном госпитале мне и провели все операции. В конце письма Смолин сообщил, что в часть вернулся Нечаев, здоровый, рвется в бой, передает привет и жалеет, что со мной так вышло. Сам капитан получил уже звание майора и возглавил наш батальон, а Лехе Нечаеву отдали нашу роту. Бывший капитан, а ныне, значит, майор, плачется в письме, что снайперов не хватает. Почему-то их быстро стали выбивать. У немцев появилось какое-то невообразимое число снайперских команд и одиночек, ощущение, пишет комбат, что снайперами стали все, кто воевал ранее с простой винтовкой, чуть не в каждом доме сидят, не просто так сидят, охотятся нагло и очень результативно. Майор потому и занял должность комбата, потому что прошлого убил снайпер. Здорово проредили наших стрелков. Зайцев ранен и в госпитале, причем очень серьезно, вроде как в голову. Чехов пропал, точно пока не известно, когда и куда. Молодые, что были у него учениками, испытывают недостаток в опыте. В общем, для самого результативного стрелка Сталинграда есть работа, а вот сам стрелок где-то отдыхает… Прочитав послание, усмехнулся. Командир у нас с юмором мужик, где только нахватался, поначалу вроде довольно строгий был, но без закидонов, не перебарщивал, на многое глаза закрывал.


Пятнадцатого января, разругавшись со старлеем, что ведал распределением выздоравливающих, чуть не уехал на Центральный фронт. Сидит, блин, жопа шире плеч, у него, видите ли, приказ снайперов отправлять именно на Центральный.

— Товарищ старший лейтенант, — сдерживаться становилось все сложнее, — ну сделайте исключение, я в Сталинграде нужен, меня комбат ждет, у него с вражескими стрелками совсем беда, все друзья там, пойдите навстречу…

Уговаривал почти полчаса, пока не появился какой-то подполковник, с интересом слушавший, стоя в сторонке, наш разговор.

— Лейтенант, в чем проблема-то, отправь парня в Сталинград, чего ты привязался?

Старлей вначале огрызнулся и на подпола, но все же сменил свой гнев на милость.

— Ладно уж, пойду навстречу, но ты, сержант, вообще-то толкаешь меня на преступление…

— Ну, хватит причитать-то, старлей, то распоряжение, что ты цитируешь, носит рекомендательный характер, а вовсе не обязательный.


Мне повезло, все-таки я возвращался к друзьям. Я так соскучился по всем парням, что хотелось бежать в Сталинград не останавливаясь. Конечно, я прекрасно понимал, что меня ждет там, на фронте, тем более последнее ранение заставило меня несколько по-другому взглянуть на войну. Война это очень тяжелая работа, кто бы что ни говорил. Как в ноябре мы долбили мерзлую землю, создавая траншеи, углубляли уже отрытые, строили укрепления. Чуть позже мы наловчились здорово «рыхлить» землю, чтобы легче было копать мерзлый грунт, а вначале только лопаты да ломы. Не помню уже, кто первый предложил идею, но опробовав, всем понравилось, и мы приняли такой способ на вооружение. А способ, как это ни смешно, нам подсказали фрицы своими регулярными артобстрелами. Заметив, что там, где лопнул снаряд или бомба, да даже простая мина, выпущенная из миномета, земля мягкая, мы взяли пару толовых шашек и, выкопав небольшую лунку, заложили заряды. После того как рассеялся дым и улеглись наконец падающие с неба комья земли, мы радостно принимались за дело. После взрывчатки копать было на порядок веселей. Один раз только кто-то из нашей роты решил схалтурить, ускорить процесс. Заложил заряд на глубину штыка лопаты, да еще и шашку взял, не одну, а целых четыре. Знаете, что было, когда она рванула? А ни хрена не было, нам потом пришлось воронку, почти три метра в диаметре и в метр глубиной, дружно засыпать. Четыре шашки сделали на месте подрыва огромную яму, которая мало подходила на роль траншеи. Сюда теперь и танк можно было бы засунуть, не то что пехтуру.

Снег кружился в небе, удивительно, сегодня выдался такой обалденный денек, даже жаль, что эшелон уже через час. Ветра нет совсем, облака хоть и низкие, но вокруг так светло от падающего снега. Здесь, в Куйбышеве, сегодня всего градусов пятнадцать мороза, при полном отсутствии ветра это даже тепло. Вон, бойцы на вокзале даже уши на шапках сверху завязали, не мерзнут, хотя и несколько часов на улице стоят.

Выписали меня вполне себе здоровым. Хромота никуда не делась, но главное, боли-то давно нет, ни в груди, ни в ноге. Старые ранения вообще забылись. На руке у меня большой, сантиметров на двенадцать шрам, если бы не кривые края раны, может, вообще бы смотрелась обыденно.

В теплушке было довольно тесно. На фронт двигались полные вагоны. Глядя по сторонам, представлял, сколько из этих молодых парней доживет до своего второго боя. Да, именно до второго боя, о победе, как я уже говорил, пока никто даже мечтать не может. А бойцов и правда набрали совсем молоденьких. Сейчас едут те, кто в начале войны был по возрасту неподходящим. Тем, кому было шестнадцать, а иногда и пятнадцать лет, ехали сейчас вместе со мной. Впервые ощутил себя неловко, когда у меня попросили закурить.

— Отец, табачку не найдется? — Я даже завис. Какой в дупу отец?

— Слышь, боец, ты меня моложе лет на семь, какой я нафиг тебе папаша? — усмехнулся я, когда пришел в себя.

— Извини, думал, тебе больше, воевал уже? — Парнишка «зеленый» совсем, светлый ежик коротких волос виднелся из-под шапки. Ах, черт возьми, совсем забыл. Я же в госпитале усы отрастил, небольшие, уж очень мне не хотелось бриться, лень все как-то было. Надо по приезду на фронт скосить их к бениной маме.

— Немного, месяц примерно, до этого на переформировании отдыхал, когда из окружения вышел. А так, с января сорок второго. — Да, мой донор, в чье тело я вселился, воевал именно с января, год уже получается.

— Это немало, мы вон всякого наслушались, пока на сборном были. Раненые попадались, так все пугали, что жить нам осталось два понедельника, — парнишка даже сник.

— Дураки были те раненые, — махнув рукой, говорю я и протягиваю руку: — Сержант, Александр Иванов. — А если честно, то им и до одного понедельника еще дожить надо.

— Андрей, Вяземский, — отвечает парнишка и пожимает мою ладонь.

Протягиваю кисет.

— Держи, там еще есть немного, куда направляетесь?

— Не знаем, погрузили и вперед, а куда…

— Ясно, ну если со мной выгрузят, значит, узнаешь сразу, куда вас.

— А вы знаете, куда вам нужно прибыть? — удивился Андрей. Кстати, когда я озвучил звание, парень подтянулся и стал обращаться на вы.

— Конечно, я в свою часть напросился, у меня там друзья и… должок к фрицам остался, — задумчиво произнес я.

— Хорошо вам, а мы вот в неизвестность едем.

— Иногда это даже хорошо.

— Да лучше бы уж знать, а вам можно говорить, куда направляетесь вы? — парень чуть смутился.

— Да вроде не запрещал никто, в Сталинград еду.

— Вы были в Сталинграде??? — вытаращил на меня глаза будущий боец Красной Армии.

— Да был, был. Не кричи так. — Парень и правда добавил громкости голосу.

— А как там? Как удалось устоять, пока фрицы наступали? — вопросы посыпались со всех сторон. Своим возгласом Андрей привлек и других парней, что были ближе всего.

— Ребятки, ну как-как, тяжело, но выстояли. Или вы думаете, что я вам буду рассказывать, как я танки десятками сжигал?

— Извините, товарищ сержант, просто мы еще не встречались с теми, кто был там! — парни все потупили взоры и виновато отвели глаза.

— Ладно вам. Нечего особо рассказывать-то, бойцы. Дрались, как и везде. Нельзя сказать, что на войне где-то легче, а где-то тяжелей. На войне вообще нелегко, просто бои в городских развалинах обладают своими нюансами. Хотя, как и сказал, везде тяжело.

— Вы ведь с госпиталя, товарищ сержант? — спросил еще один солдатик.

— Верно. Возвращаюсь вот, — кивнул я.

— А ранение тяжелое? — это опять Вяземский.

— Осколочное в грудь, да ногу навылет пулей снайпер прострелил.

— Ничего себе, как же вы выбрались-то? — парням интересно, широко открытыми глазами уставились на меня. Рассказываю, а что еще делать-то в дороге.

— Повезло вам, товарищ сержант, — мрачно заключает один из новобранцев, — у меня старший брат в сорок первом погиб. Раненый в лесу лежал, тащить некому было, выжил один парень, что с ним был, у того раны легче были, наших дождался, а брат от потери крови умер.

— Всяко бывает, боец, война… — многозначительно киваю головой.

Какое-то время ехали молча, я даже вздремнул чуток, укачало. Так-то я в госпитале прекрасно отоспался и отдохнул, теперь легче будет, чем тогда, когда мы из окружения вышли едва живые от голода. Питание в госпитале, конечно, не ресторан, но когда почти все время лежишь не двигаясь, то и есть-то почти не хочется. Колеса мерно стучат под вагонами, глотая метр за метром, эх, вот бы фрицы так же быстро отступали…

На станцию, где мы с попутчиками сошли, ага, они сюда же, мы прибыли ночью. Разгрузились, я так сразу направился искать попутку до Красной Слободы, чтобы попасть на переправу. Найти удалось довольно легко. Сначала водитель, пожилой старшина, отбрил меня одним словом: «Не положено», но узнав, что у меня предписание на руках, сменил гнев на милость. Когда залезал в кузов, а кабина у водилы была занята, чуток струхнул, в кузове плотными штабелями были уложены снарядные ящики. Найдя небольшую щелку, устроился и, закутавшись поплотнее в шинель, ватника мне не дали, втянул голову в плечи. Уснуть, естественно, не получалось, трясет изрядно, но доехал спокойно. Налетов не было, что удивительно, под утро даже наши самолеты увидел, да много-то как, сразу девять штук насчитал. «Илы» пошли на штурмовку в сопровождении истребителей. На Сталинград, наверное, куда тут еще-то. Вывалившись из кузова возле расположения одной из частей, готовившихся к переброске в город, заторопился в поиске кого-нибудь из командиров. Издали приметив одного майора, направился прямиком к нему.

— Здравия желаю, товарищ майор, — произнес я, привлекая внимание, — сержант Иванов, сорок второй гвардейский полк, — я предъявил майору документы, вместе с предписанием.

— Чего хотел, сержант? На тот берег? — возвращая мне документы, поинтересовался майор.

— Если возможно…

— Давай, скоро отправляемся. Будь поблизости.

Майор сдержал обещание, через три часа я уже поднимался по знакомой насыпи возле разрушенного здания Госбанка. Еперный театр, за два месяца города вообще не стало. Как тут сейчас воюют? Раньше дома держали, а сейчас вообще ни одного целого, на первый взгляд. Хотя воевать тут недолго осталось, Паулюс вроде тридцать первого лапки поднимет.

— Боец, не знаешь, где сорок второй полк находится? — я тормознул одного бойца, что пробегал мимо, и поинтересовался, где мне искать своих.

— Так рядом, на площади где-то.

— Спасибо. — Я двинул примерно в том направлении. Даже вздрогнул, когда услышал невдалеке трескотню пулемета, а затем и хлопанье минометов.

«Вот чего мне не хватало в госпитале!» — усмехнулся я. На самом деле, успел уже расслабиться, отдыхая. Двигался я медленно, стараясь не вылезать на открытые участки. Впереди, в руинах одного из домов, что предстояло обойти, кто-то мелькал.

«Надеюсь, наши, а то у меня и оружия-то нет»

…В развалинах действительно были бойцы Красной Армии. Точнее, саперы, причем из нашего полка, одного парня я точно знаю.

— Здорово, славяне! — окликнул я парней.

— О-о-о! Кому бы ни пропасть! Сержант, ты ли это? — удивился боец, которого я узнал.

— Нет, тень отца Гамлета, — с ухмылкой ответил я и продолжил: — Ты все взрывчатку волокаешь?

— А как же, без меня никуда! — важно заявил сапер. — Вот готовимся, комбат приказал домик один сровнять, там фрицев в подвалах много, завалим их, да и конец.

— Экий ты кровожадный, нет бы по-человечески, пристрелить или забить до смерти, а ему бы только взрывать, — не могу удержаться от смеха. «Прыснули» мы одновременно, сапер явно был с чувством юмора.

— Так ты из госпиталя? — спустя пять минут и две выкуренные сигареты допытывался у меня сапер.

— Ага. — Черт, я уже даже соскучился по сигаретам. Правда, эти какие-то кислые, но все равно приятно. Сапер поделился со мной, выделив аж пять штук, две из которых я уже «высадил».

— Комбат через пару домов, у него КП в подвале.

— Все тут же, на Пензенской?

— Тебя когда увезли? — в свою очередь спросил парень.

— В ноябре, — ответил я.

— А, ну тогда уже не найдешь, перенесли давно, — развел руками сапер.

— Ничего, кого-нибудь найду, подскажут.

Первым делом, пройдя нужные два дома, я заглянул за кусок чудом державшейся стены. Никого. Быстренько справив малую нужду, был застигнут врасплох.

— Ты чего тут делаешь? А ну марш в укрытие, разведчики только доложили, что немцы собираются с силами…

— А где комбат Смолин? — перебил я старшину, вылезшего откуда-то как чертик.

— Дом обойди, с восточной стороны есть спуск, там вроде и был.

— Ясно, спасибо! — Побежал трусцой в указанном направлении. Обогнув дом, увидел провал в стене и направился к нему. Из темноты, что была за стеной, на меня уставился ствол ППШ.

— Кто таков? — спросили в лоб.

— Да хрен его знает, комбат тут? — Юмор пришелся ко двору.

— Сержант, что ли? Братцы, снайпер наш вернулся! — воскликнул боец, что стоял на посту. Тут же меня втащили внутрь подвала и принялись обнимать.

Закончили, когда раздался знакомый окрик:

— Что здесь происходит? — Бойцы нехотя расступились, и я предстал пред светлы очи командира батальона.

— Здравия желаю, товарищ майор, сержант Иванов после лечения в госпитале прибыл в ваше распоряжение! — отчеканил я, отдав честь.

— Ну, привет, душегуб! — смеясь, произнес майор Смолин, обхватив меня своими могучими ручищами. Обнял пару раз, затем похлопал по плечам и потянул к себе в закуток.

— Саня, твою мать! — навстречу вылетел мой друг, старлей Нечаев.

— Здоров, Леха, — ответил, улыбаясь, я.

— Свиделись, наконец, а то сначала один причитал о пропавшем в госпиталях командире роты, а теперь второй все уши прожужжал.

— Товарищ комбат… — взмолился Нечаев.

— Да шучу я, шучу, — ласково ответил Смолин, — чай будешь, выздоравливающий?

— Ага, — кивнул я, усаживаясь за маленький, грубо сколоченный столик.

Болтали минут тридцать, когда за ширмой прокашлялись и спросили разрешения войти. А пришел… Петро. Этот гаврик тоже уже здесь, вот так встреча однополчан.

— Товарищ комбат…

— Ну, чего рот открыл? — весело поинтересовался Смолин, — да сержант это, сержант, иди, поздоровайся!

Пете больше предлагать было не нужно. Навалившись на меня, как медведь, парень сграбастал меня в объятия и даже попытался поцеловать. Много времени на разговор выделить не получилось, Петя теперь за батальонную разведку отдувается, только вернулся с НП и сразу на доклад к комбату.

— Ну, опять уйдешь к «своему»? — хмуро, в конце обсуждения диспозиции, спросил Смолин.

— А можно, товарищ майор? — стесняясь, спросил мой напарник.

— Да разве вас разъединишь теперь? Вон вы на пару как немца долбили, аж завидно, смотри как сержанта «отметили»! — Это комбат про награды, хотя у самого висит четыре штуки. У Нечаева тоже медаль и орден, причем одинаковые с моими.

— Товарищ сержант, пока вы лечились, пришел очередной приказ, не успел к основному награждению, вам присвоено звание старшего сержанта, — деловито заявил комбат.

Я быстро оттараторил нужные слова и, глотнув чаю, приступил к обсуждению предстоящих дел.


— Как ты поползешь? Ты ведь не знаешь города вообще, тут с ноября изменений, как в бухгалтерии…

— Так вот и надо посмотреть, тем более Петро уже все излазил, будет заодно и дорогу показывать.

— Товарищ майор, да бесполезно объяснять, все равно смоется, а нам расхлебывать! — влез в нашу беседу Нечаев.

— Да уж не хуже тебя его знаю, тоже достаточно с ним повоевал, — ответил Смолин.

— Хорошо, вам виднее.

Отдыхал я по прибытии около суток. Вот уже час, как разрабатываем план подхода к немецким позициям. Это только звучит так громко, на деле же через два дома от нас уже немецкий тыл. Немцы в колечке сидят, но, блин, упертые, не сдаются и баста. Много отдельных подвалов занимают, без связи со своими, но все одно не хотят сдаваться. Комбату в штабе поставили задачу, зачищать помалу окрестности. Дело в том, что батальон нашего полка пока не пополняли, людей мало, чуть больше сотни, поэтому-то и сидит наш недобатальон далековато от фрицев. Те все больше возле универмага возятся, но это так, приближенные к командованию, простых вояк тоже хватает, они, как и говорил, разбросаны по всему району. Задача вполне обыденная, ребята так давно уже воюют, но вот сейчас все усложнилось наличием у фрицев на нашем участке снайперов. По данным, что принес Петро, выходило, что стрелков тут минимум трое, появились около недели назад и долбят всех подряд. Совсем прохода нашим бойцам и командирам не дают. Боевые действия сейчас неактивные, немцы, видимо, ждут, когда им колечко снаружи кто-нибудь прорвет, а наши выжидают капитуляцию. Повсеместно идет снайперская и минометная борьба. То наши фрицев постреляют, то немчура скрытно корректировщиков разместит и устроит минометный обстрел.

По грязно-белому снегу ползти было вполне сносно. Снегу местами было много, и он хорошо накрывал развалины и обломки, среди которых приходилось лавировать осенью. Все разбитые дома стоят без крыш, следовательно, снегу внутри бывших домов хватало, конечно, там, куда мины не падали. Ползли мы, пробираясь из подъезда в подъезд. Условно, конечно, тут давно уже не различить практически, где тут подъезд, а где квартира, только по остаткам лестничных маршей можно было предположить, что и где было.

— Сань, туда смотри, — указал мне Петро направление. — Оттуда сегодня стреляли, двоих парней уложили как котят.

— Да, серьезные ребятки там окопались, — поправил я каску и задумчиво произнес.

Дело в том, что раньше, как и говорил, тут были хоть какие-то постройки, и передвигаться было вполне возможно, но теперь… Впереди справа, куда указал напарник, ранее стоял трехэтажный дом, сейчас только куча битого кирпича, высотой метров в пять-шесть. Укрыться там нереально, но как-то фрицы все же укрываются?

— Петь, а ты слева эти развалины не смотрел? — У меня возникла мысль.

— То же самое, что и отсюда, одни куски стен…

— Ага, так, Петро, слева ничего не видать, справа и сзади у них свои стоят, так?

— Именно, — Петя слегка озадачился.

— Дуй к командиру, бери рацию. Пусть миномет один выделят, мы координаты скинем, пусть нам помогут. Только попроси, чтобы ствол посерьёзнее выделили.

— Выкурить решил? — догадался Петя.

— Почти, — улыбнулся я, — я думаю, в подвале они сидят. Мины начнут сыпаться, снайперы попробуют убрать корректировщиков, нас то есть. Место они это бросать не хотят, я их даже понимаю, своеобразный «Дом Павлова», только в исполнении врага. Им оттуда видно все вокруг, вот и цепляются.

Петя ужом скользнул назад, а я принялся осматривать руины Сталинграда, те, что видны с позиции, конечно. Черт, да, много в будущем говорили о разрушениях в городе, но таких… Ведь тут даже слова не подобрать. Если разделить мысленно город на кварталы, а за квартал принять футбольное поле, чтобы примерно по размерам подходило, то поставьте один маленький деревенский дом на таком поле и тогда поймете примерно, что представлял собой город на Волге в январе сорок третьего. Пустыня, лунный пейзаж. Кругом осколки стен, груды битого кирпича, местами укрытого снегом и… трупы. Никто немцев не собирает. Сами не могут, так как отходят регулярно назад, а нашим не подойти, фрицы не подпускают, вот и лежат кругом окоченевшие арийцы, занесенные снегом, да заваленные мусором.

Черт, полчаса лежу, а никто так и не появился в зоне видимости. Сзади послышались звуки, издаваемые ползущим напарником.

— Сань, вот «ящик», высмотрел кого? — проговорил Петро, укладываясь рядом.

— Да ни фига, даже не почесался никто, не то чтобы двигаться, — усмехнулся я.

— Сейчас антенну растяну, — Петя полез на стену, пользуясь выбоинами в стене. У нас за спиной стояла одна из немногих, чудом сохранившихся стен, на нее напарник и полез. Произошло все ну очень быстро, а главное, вовремя. Отвернувшись от Петра, я вновь приник к прицелу, когда услышал сзади мат и падение тела, а через секунду понял, что тишину нарушил еще один звук. Когда Петро почти залез на стену, то стал видимым с тех развалин, что использовали для укрытия немцы. Оступившись, ставя ногу на очередную выбоину, Петя сорвался вниз, а в этот самый момент вражеский снайпер решил выстрелить. Пете повезло, все-таки сорвался он на долю секунды раньше, чем прозвучал выстрел, пуля ударилась в стену, выбивая из нее пыль и кирпичную крошку. К моему стыду, я растерял нафиг в госпиталях всю свою наблюдательность. Я тупо не заметил, откуда стреляли. Откатившись под прикрытия обломков стен, я задумчиво уставился на отметину, что оставила в стене вражеская пуля. Картина осложнялась тем, что на стене было довольно мало свободного места, все исцарапано и покоцано, но вроде след от пули я все-таки нашел. Мы с напарником находились явно выше, чем противник. В остатках «нашего» дома был почти целый первый этаж, а кучи обломков стен и перекрытий лежали на месте бывшего второго. Отметив про себя примерную траекторию полета пули, я вычислил место, откуда был сделан выстрел с точностью до пяти метров в любую сторону. То есть стрелок находился в радиусе пяти метров от той точки, что я определил.

— Петь, ты чего там притих, в тебя вроде не попали? — спустя минуту после всего случившегося спросил я.

— Ногу вывихнул, болит зараза, аж жутко! — почти простонал в ответ Петро.

— Мне миномет нужен, сможешь координаты передать?

— Наверное, — кивнул Петро и отвлекся от своей ноги. Наладили связь, по нашим координатам прислали одну мину. Недолет был серьезный, подумалось, что минометчики вообще по нам стреляют, а не по врагу.

— Петь, сто вперед и двадцать влево, также одну, — попросил я.

Напарник прокричал в трубку наши подсказки и посмотрел на меня.

Новая мина рванула в центре лежки фрицевских снайперов с неизвестным, конечно, результатом. Однако это, как ни странно, принесло свои плоды. Винтовка, а у меня в руках была все та же моя трофейная, лежала передо мной. В прицел я пытался разглядеть хоть что-то, что выбьется из привычного вида развалин. С винтовкой, кстати, интересно вышло. Когда меня нашли и откопали, подобрали и винтовку. У той был разбит прицел и полностью расщеплен приклад. Ребята из реммастерской, куда ротный, теперь уже комбат, лично ее отнес, переставили на нее другое ложе, благо подошло и даже не болталось, и новый прицел, также из трофеев. Вчера я ее по новой пристрелял, выведя ноль на трехстах метрах, и теперь желал пустить ее в дело.

После разрыва третьей мины противник не выдержал.

— Сань, одного точно вижу, — проговорил уже успевший лечь рядом напарник.

— Сам вижу, — спустив курок, дернул затвор, одновременно уходя перекатом в сторону. Угадал, пуля фрицевского снайпера ударила в камень, возле которого только что лежала моя винтовка.

— Ух ты! — Петя также сдал назад, хоронясь за обломком стены.

— Вот тебе и ух ты! — пробубнил я. — Мы их не видим, а они-то, выходит, наоборот…

Петя дал команду минометчикам по рации, и те приступили к работе. Выпустив порядка двух десятков мин, обстрел закончился. Я к тому времени поменял позицию. Не всегда выше означает лучше. Спустившись вниз, я отполз метров на шесть вправо, оттуда хорошо была видна приблизительная позиция немецких стрелков. Выискивая цель, я все время думал о выстреле противника. Раз он не попал, значит, все же не видел меня, а стрелял по вспышке…

В тех развалинах, где предположительно сидели немцы, царила тишина. Никакого движения, лишь дым расходится да пыль оседает. Тот фриц, в которого я стрелял, должен лежать где-то за насыпью, я стрелял в него сверху, стрелок был в укрытии, поэтому отсюда его не видно.

— Как же вас выкурить-то? — лихорадочно соображал я. — А если…

Ползти обратно к Петрухе мне не хотелось. Достав дымовую гранату, немецкую, наших почему-то совсем мало, прикрутил к ней длинную рукоятку от обычной «колотухи». Прикинув еще раз траекторию, зашвырнул гранату левее укрытия немцев. Немец клюнул, не знаю, сколько их там было, но один показался буквально на две секунды. Перемахнув через бруствер из кирпичей, фашист, держа свою винтовку на сгибах локтей, резво так заспешил в сторону траншеи, что давала возможность скрытно покинуть позиции. Испугался, решил, что мы в атаку пойдем. Противник будет виден еще несколько секунд, мне этого достаточно. Стреляю всего один раз и отмечаю, что фашист замер, готов. Подползший напарник толкнул меня в бок.

— Думаешь, последний? — Петя осматривал виднеющиеся позиции врага.

— А хрен его знает, — просто буркнул я, — я вообще не понимаю, как он там от минометов умудрился укрыться.

Нам очень не хотелось лезть за подтверждением, но это было нужно. Как пересечь открытое пространство? Да как и раньше, недостатка в дымовых гранатах у нас сейчас нет, швырнули с напарником сразу две штуки и спустя десять секунд двинули ползком вперед. Дым отлично закрыл нас от развалин, в которых, как мы думали, сидят фрицы. Преодолев ползком метров десять, решили вставать, а то дым скоро развеется. Рывком, виляя и пригибаясь к земле, мы добежали до бывшей позиции снайперов противника. Преодолеть бруствер уже не успели, дым исчез, отдышавшись, беру у Пети ППШ, он так и таскает сразу два. Отложив в сторону винтовку, дергаю затвор автомата.

— На раз-два? — спрашивает напарник.

— Да пошли уже, — отвечаю я и привстаю, пытаясь что-нибудь разглядеть в развалинах.

Перемахнули мы удачно, внизу, где и обитали фашистские снайперы, мы обнаружили два трупа, одну искореженную винтовку с остатками прицела, спустя еще минуту нашли дыру, скользнув в которую, Петруха нашел место, где скрывался во время минометного обстрела фриц.

— Там еще одна винтовка, на вид целая, — проговорил тихо Петя, высунув голову, — сейчас достану.

Я ухватил за приклад показавшуюся из дыры винтовку противника и выдернул ее на свет. Петя ошибся, ствол был серьезно деформирован, а вот прицел в полном порядке, что очень меня удивило. Надо снять его, пусть запасным будет.

— Петь, вылезай оттуда, надо сам дом проверить, куда последний полз, да и винтарь у него забрать, он должен быть в порядке.

— Сань, может, наших дождемся, нафиг нам лезть куда-то? — И это была не трусость со стороны напарника, а здравый смысл. Во-первых, мы уже полазали и за себя, и за того парня, а во-вторых, мы ведь не штурмовая группа, нам приказали убрать снайперов противника, расчистить дорогу, мы выполнили. То, что мы сюда заползли, вообще наша инициатива, если честно, было просто интересно, что тут фрицы за нору себе сделали, что даже мины их не берут? Оказалось, все очень даже просто. Та дыра, что нашел Петя, вела в бывший погреб под домом. Дом-то тю-тю, а погреб остался, хоть его и завалило прилично, но места, чтобы укрыться даже двоим, тут хватало.

— Ну, командир, чего задумался? — вырвал меня из раздумий напарник.

— Да думаю, прав ты, братуха, давай ракету, пусть дальше Нечаев идет, мы свое выполнили!

— Это дело! Ведь больше никто не стреляет, значит, снайперы кончились? — говоря все это, Петя достал ракетницу и, снарядив ее зеленой ракетой, выстрелил вверх. По договоренности с комбатом этот сигнал означает, что путь свободен, и мы ждем штурмовиков. Я уже успел сползать за последней оставшейся винтовкой, владельца которой мы спугнули дымом. Подобрав карабин, я вернулся к напарнику и закурил. Вокруг было удивительно тихо, только в стороне, где расположен универмаг, еще постреливают. Откинувшись на стенку ямы, я с удовольствием прикрыл глаза. Бояться сейчас особо нечего, после сигнала зеленой ракетой вот-вот подойдут наши бойцы, что продолжат чистить квартал. Петя смотрит по сторонам, так что можно и отвлечься. Как-то так случилось, что я вдруг охладел к войне. Только попав сюда, рвался как дурак вперед и только вперед. Сейчас, переосмысливая все то, что происходило пару месяцев назад, невольно вздрагиваю. Сам себе признаюсь довольно честно, это не трусость, просто… как будто только сейчас дошло, что это все мне чуждо. То ли ранения сказались, то ли факт того, что я из другого, мирного времени, не знаю. Осенью, когда фрицы жали нас к Волге, думать о таком не приходилось, делал то, что получалось, а теперь… Эх, к черту все, надо брать себя в руки, война еще не скоро кончится, и я, похоже, сдохну уже не в Сталинграде. Господи, пока валялся в госпитале, постоянно перед глазами стояли трупы. Наши, немецкие солдаты, все вперемешку, долбаные англичане с пиндосами, эх, объединиться бы с Германией да на Вашингтон пойти, вот это было бы дело! Попутно бы остров потопить заодно, чтобы два раза не ходить, а потом и янкесов.

— Сань, ты зубы-то побереги, — вдруг донесся до меня голос напарника.

— А? — встрепенулся я.

— Зубами, говорю, не скрипи, вывалятся! — Петя смотрел мне в глаза, видимо, задумавшись, я со злости начал скрипеть зубами.

— Все нормально, просто задумался, — пояснил я свое поведение. — Наших не видно?

— Взвод Никулина левее прошел, остальные на подходе.

О как, а я и не заметил. Хотя, что это я, лежал же с закрытыми глазами, естественно, что никого не видел. Вытащил из сидора чистую портянку и расстелил ее на кирпичах, надо винтовку почистить, а то уже ржа вон начинает проявляться. Не было-то меня давно, ствол я почистил перед «охотой», а вот теперь и до всего остального руки дошли. Закончив с винтовкой, занялся патронами. Чуток спилил носики да протер сами гильзы, что-то я в нее смазки в последний раз многовато загнал. Протер и линзы прицела, кстати, а тот прицел, что стоял на винтовке убитого мной только что немецкого снайпера, поновее будет. Достав прицел, осмотрел его и, проверив крепления, не раздумывая дальше, открутил свой и установил трофей. А и правда, заметно чище видимость через него, да и увеличение немного больше. Проверив еще раз надежно ли крепление, высунулся из ямы и приник к прицелу, осматривая видимые впереди позиции врага. Приметив что-то яркое в окне одних из бывших когда-то домами руин, рассмотрел, наконец, что это висит фашистский флаг. Каракатица, черным иероглифом на белом фоне, отчетливо просилась в прицел.

— До флага метров двести, может, чуть-чуть больше, брать будем? — напарник глядел на меня.

— Ну-ка, дружище, погляди в бинокль, попаду или нет? — попросил я напарника понаблюдать, а сам приник к прицелу. Мой старый прицел был выставлен на триста метров, дальше тут смысла не было пристреливать, если требуется выстрелить на другую дистанцию, просто целюсь на глаз, уж я-то знаю, как стреляет моя винтовка. Выстрел, хлопнув звонко и как-то одиноко, прозвучал как удар топором по старой высохшей доске.

— Почти по центру, попадание сто процентов, — отметил Петруха, — сколько тут, Сань?

— Да метров двести пятьдесят, детское расстояние. Зато теперь у меня новый прицел, отличный, надо сказать.

— А что в нем такого? На вид так вроде все такой же, — с недоумением заметил Петро.

— Он светлее, лучше видно, — пояснил я, — а еще у него есть колпачки для линз.

Пока мы с напарником отдыхали, мимо нас пробежали бойцы штурмового взвода из нашей роты. Сейчас будут фрицев выкуривать из подвалов. О, пока думал, там вовсю действие началось. Захлебываясь, словно в истерике, длинными очередями поливал МГ, ему отвечали быстрые, стрекочущие «папаши». Грохнули, разбрасывая в стороны осколки, две гранаты, но фрицам это явно не поможет, вон, уже стрельба реже становится.

— Сань, ты чего, они же сдаются? — ошарашенно пялился на меня напарник.

Было от чего. Несколько наших бойцов стояли перед развалинами, в которых еще несколько минут назад сидели немцы, активно обороняясь. Так вот, немцы вылезали из всех щелей, бросая оружие на землю, уже и кучка начала вырисовываться, когда я, положив на бруствер из битого кирпича винтовку, решил похулиганить. Что на меня нашло, ума не приложу, я поймал на мушку одного из здоровенных фашистов, только что бросившего к ногам наших бойцов пулемет, и дернул затвор.

— Петь, да надоели уже эти суки, помнишь, что мы им обещали, когда бились тут перед попаданием в госпиталь?

— Уничтожать как сорняки? — Петя, казалось, принял мое решение.

— Ага, как в приказе говорилось? Видишь врага — убей! — я потянул спуск.

Тугой, килограмма на два с половиной, а то и все три, спусковой крючок поддавался словно нехотя. Звонко хлопнув, винтовка чуть подпрыгнула и, выпустив из своего чрева смертоносный кусочек свинца, вернулась в прежнее положение. Откуда мне было знать, что убитый мной фриц, а он без сомнения был убит, был целым полковником, командующим тут остатками своего полка. Стрелял я хоть и с новым, еще толком незнакомым прицелом, но расстояние помогло и тут. У немца улетело полголовы, и он тюком осел на грязную землю. Последствия оказались вполне серьезные. На меня орали в штабе почти час, серьезный здесь теперь особист, хрен отбрехаешься.

— Тебя что, к врачам отправить, нервишки подлечить, в психушку? — старший майор госбезопасности Мальцев, казалось, просто наслаждался своей речью. И про военнопленных помянул, и про то, что на линии огня были наши бойцы, в общем, везде и всюду я был не прав. Молча кивая, соглашаясь со всем сказанным, я дожидался окончания «порки», когда вдруг услышал такое, что не мог смолчать.

— Ты убил ценного «языка», командира пехотного полка! Знаешь, какие у него могли быть важные сведения? — Тьфу ты, блин, да какие у этого гребаного полковника могли быть важные сведения, немцы в кольце сидят, им уже жрать нечего, что мог сообщить этот «язык»? Да я сам больше знаю о том, что происходит сейчас в рядах непобедимой армии Гитлера, так и сказал особисту.

— В смысле, ТЫ сам больше знаешь? — удивился Мальцев, прервав свои обвинения.

— Да в самом прямом, товарищ старший майор госбезопасности, — чуть подтянувшись, я смотрел прямо в глаза собеседника.

— Что ты знаешь о положении немцев и их оснащении?

— А что тут знать? — искренне удивился я. — Народу у них пока хватает, но вот в кольце окружения особо не погуляешь. Сидят малыми группами по развалинам и ждут, когда их командиры приказ отдадут.

— Какой приказ? — машинально спросил особист.

— О капитуляции, конечно, какой еще. В их положении другой возможности сохранить жизни солдат нет, это и немчуре понятно.

— А с чего ты взял, что мы им капитулировать предложим? — с хитринкой в глазах вновь спрашивает старший майор.

— Ну, — протянул я, — просто думаю, что и у нас людей лишних нет, зачем еще закапывать в землю бойцов, если можно заставить капитулировать окруженного противника? До Берлина нам еще далеко, опытные и обстрелянные бойцы нам самим пригодятся, вон сколько земли под немцами сейчас.

— Какое-то у тебя, сержант, пораженческое настроение, надо бить врага, приказ 227 помнишь?

— Конечно, но разве Верховный главнокомандующий приказывает всем быстренько умереть? И, кстати, был и еще один приказ, уничтожать врага, где бы он ни находился, — на провокации я и сам отвечу провокационным вопросом.

— Больно ты умный, сержант… Ладно, топай к своим, но наша беседа не закончена! — фыркнул особист.

Чего он привязался? Ну, грохнул пленного, мало ли таких случаев на фронтах, люди злые, надоела всем уже эта война, а ведь еще два с лишним года биться. Вернувшись в расположение, узнаю обалденную новость, которая только утвердила меня в моей правоте. Дело в том, что немцы из соседних развалин-укреплений видели, как погиб их командир полка, и… да полезли потихоньку сдаваться. Ну и ладушки, нам меньше по этим подвалам лазать.

Сегодня, тридцатого января, со стороны универмага немцы неожиданно ударили, собрав в кулак остатки своих танков. Семь машин, не знаю, на воздухе они, что ли, работают, при поддержке пехоты и артиллерии, внезапно ломанулись в сторону железной дороги. Наш батальон стоял восточнее универмага, и удар был в противоположную сторону, но командование приказало атаковать, чтобы сорвать наступление немцев, ударом с тыла. Заслон тут был почти в одну нитку, и прорвали мы его довольно быстро, буквально с ходу. Я и еще две пары стрелков-снайперов поддерживали атаку с дистанции. С Петрухой, во мне вдруг опять проснулся азарт, мы залезли в такое место, что перед нами, в трех сотнях метров, возвышался полуразрушенный универмаг. Нет, я не собирался валить Паулюса, но кого-нибудь из его штаба уж постараюсь, а заодно и охрану свежеиспеченного фельдмаршала, а то у него в ней такие зубры состоят, что только держись.

Наши двинули на цитадель фельдмаршала целых шесть танков. Латаные-перелатаные «тридцатьчетверки», пыхтя изношенными моторами, медленно двигались по двум разбитым улицам, подбираясь к цели. За танками, тщательно сторожась и укрываясь, шли бойцы двух батальонов нашего полка. Для меня подступы просматривались очень хорошо, я даже видел вывешенный немцами флаг на универмаге. Не знаю, был ли подобный штурм в Той истории, но вот тут он присутствовал. По идее, завтра Паулюс должен сдаться и так, но фиг его знает, я вообще замечаю небольшие отклонения от того, что, казалось, знал. Тут могло сыграть и мое присутствие, и просто то, что Там история была несколько искажена. Например, Кукурузник-то уже того, на том свете, кто там вместо него, не так важно, зато подковёрной возни в послевоенные годы, думаю, не будет. А если и появится новый Хрущ, то и пойти может все совсем по-другому, может даже и хуже будет, кто его знает, выверты судьбы непредсказуемы. Заметив, как идущие за танками бойцы начали падать один за другим, дал Пете команду искать наших «коллег». Наверняка из штаба Паулюса снайперы работают, о, вон один.

— Петь, смотри внимательно, четвертое окно второго этажа. Я его снимаю, а ты смотри, вдруг еще кто рядом, как бы и нас не «срисовали». Направление-то вычислить можно без труда.

Первым же выстрелом уложил снайпера противника, тот стоял во весь рост за окном, снизу-то его практически не достать, а для меня как на ладони, я ведь тоже на втором этаже лежу.

— Сань, меняй позицию, видел двоих с биноклями, найти пытаются…

Повторять мне нужно, привык к Петрухе, раз говорит, надо прятаться. Лежал я у разбитого артиллерийским снарядом оконного проема, поэтому, просто переворачиваясь, ухожу правее. Оглядевшись, замечаю в паре метров от себя дыру в стене, размером с футбольный мяч, устремляюсь туда. Ползком на брюхе, винтовка на сгибах рук, преодолеваю нужные метры и смотрю в дыру. Вообще отлично, обзор почти прежний, а меня не видать.

— И чего мы сразу здесь не легли? — бормочу я.

Петя нашел для себя новое местечко и уже выдал мне направление на две цели. Как я и сам хотел, целями были два наблюдателя противника с биноклями, пристально рассматривающих окрестности площади.

Тем временем танки подошли почти вплотную и начали обстрел. Пехота пока лежит, стреляя на подавление, ждут приказа на штурм. Я убрал обоих наблюдателей, хоть второго и пришлось «ловить», верткий гад оказался, а может, просто видел, что его товарищ, находившийся через три окна, умер. Подловил я его хорошо, даже понравилось. В здании универмага на одной стене не хватало куска между оконными проемами. Я по движению немчика понял, куда он двинул, и подловил его именно там. От танков в сторону универмага полетели гранаты, спустя несколько секунд начал появляться дым. Молодцы наши, не хрен лезть с шашкой наголо, с дымом точно пройдут с минимальными потерями.

Но происходящее вдруг заставило меня ускориться, стрелять пришлось так быстро, как только мог. Немцы словно обезумели. Когда наши пехотинцы дружно приблизились к зданию, из него вдруг посыпались фашисты. Точнее, сначала из всех щелей полетели гранаты и такие же, как и у нас, коктейли Молотова, а вот затем… Черт, если бы это было наоборот, я бы не обратил особого внимания, сам участвовал в таких штурмах, но чтобы немцы выбегали из укрытия со штыками в руках… Бойцы нашего батальона даже в ступор впали ненадолго, но опомнившись, когда начали падать те, что шли первыми, схватились кто за что мог. Блеснули клинки ножей и штыков, заточенные лопатки, удары наносились куда попало всем, что попало под рукой. Вижу, как один из бойцов, оставшись случайно без штыка, сорвал с себя каску и долбит фрица по голове. Помогаю, как могу, но там просто толпа, я даже пару раз ловил себя на мысли, что мог и в своего же попасть. Стараюсь отстреливать немцев, когда они только выбегают из универмага, само собой, получается хреново. Мало того что у меня не пулемет и тут метров триста, так еще и немцы двигаются, не идут, а бегут и прыгают сверху вниз.

— Сань, в окнах пулеметы! — отвлек меня Петро.

Черт, гансы, видимо, плюнули на то, что могут и своих покрошить, и пошли ва-банк. Переношу огонь на оконные проемы, даже позицию не меняю, стреляю и раз за разом замечаю попадания. Пулеметчики не успели нанести большого вреда, я ведь не один снайпер, что работает на поддержке. Быстренько расстреляв желающих пострелять из скорострельного оружия, вновь начал уничтожать дерущихся. Немцев, разумеется. В какой-то момент, остановив взгляд на одной паре катающихся по земле противников, осознаю, что знаю того, на ком сейчас сидит огромный фриц и пытается задушить. Прицелиться не могу долго, секунд десять ждал, пока исчезли помехи, но кажется, успел. Нечаев, а это был мой ротный командир, что и вел эту атаку, оттолкнув завалившегося на него немца в сторону, повернулся на бок и чуть приподнял руку с оттопыренным большим пальцем. Неужели он понял или заметил, откуда к немцу пришла смерть? Попал я удачно, снеся своей тупоголовой пулей полголовы вражескому солдату. Кажется, я даже вижу, что Леха Нечаев весь залит кровью и содержимым черепа фашиста.

— Вот это выстрел! — восхищенно воскликнул напарник. — Сань, мне даже страшно представить, что у фрицев могут быть такие же стрелки!

— Петь, а они у немцев есть, даже гораздо лучше, чем я. Мне просто везет. — Я и правда так считал. Даже этот выстрел, что так понравился напарнику, я произвел больше на авось. Нет, в немца-то я бы попал спокойно, сложность была в том, чтобы не зацепить кого-то из наших. Я ведь говорю, люди в этой свалке мелькают туда-сюда, попробуй угадай, кто из них и где окажется в момент пролета пули. Там как раз пробегали трое пехотинцев, и я стрелял, только надеясь, что они не остановятся, так как нажал на спуск до того, как они пробегут через линию огня. Фактически цель была закрыта третьим бойцом, едва он успел сделать шаг, как за его спиной пролетела моя пуля. Если честно, то я даже был готов, что попаду в своего, просто очень хотел помочь ротному.

Бойня между тем подходила к концу. То в одном, то в другом проеме замелькали белые тряпки. Наши тоже прекратили стрельбу. Несколько дерущихся еще оставались, но к ним уже спешили помощники, в надежде спасти людей от бессмысленных смертей. У меня все в голове не укладывалось, неужели Паулюс отдал такой приказ, что немцы полезли врукопашную? Про него вроде историки не раз писали, что он был не слишком решительным. Да и умный он человек, ведь прекрасно осознает, что только оттягивает время своей капитуляции и приносит новые и новые жертвы обеим сторонам.

Примерно через час со стороны наших позиций появился человек, уполномоченный принять капитуляцию. Даже не удивился, узнав в идущем впереди двух бойцов майора Смолина. Комбат, видимо, как старший по званию среди всех присутствующих, вызвался сам. Немцы еще полчаса назад начали выкидывать оружие из окон, хотя, конечно, это ни о чем не говорит, а вот то, что навстречу Смолину шел явно кто-то из штаба шестой армии Паулюса, факт. Обменявшись едва заметными приветствиями, причем фашист не вскидывал руку, а приложил к фуражке, копируя нашего комбата, парламентеры двинулись ко входу в универмаг.

— Петь, отслеживай любое шевеление! — крикнул я, сам лихорадочно осматривая все щели, из которых по комбату могут стрелять. Слава богу, ничего такого, видимо, не задумывалось, так как Смолин и вышедший к нему фашист, скрылись в здании, а сопровождающие комбата бойцы встали у входа. Спустя буквально десять минут из универмага появились первые солдаты противника, которые начали швырять остатки оружия и амуниции перед входом. Вышло много, даже не знаю, где они там все размещались. Сколько фрицев дралось тут, на улице, сколько погибло внутри, но вышло явно больше пятидесяти человек, скорее даже все сто. Последними появились Смолин и Паулюс, чуть раньше выходили еще кто-то из генералов и прочих оберстов и майоров. Наши бойцы, атаковавшие буквально час назад штаб армии врага, выстроились в линеечку и, не поднимая оружие, зло смотрели на фашистов. Нет, я, конечно, не вижу их лиц, просто предполагаю, с каким бы лицом стоял я сам. Картина была… да что тут слова подбирать, исторический момент, он и в Африке исторический, и все это происходит у меня на глазах. Только ради вот этой картины уже стоило пережить всю эту бойню. Увидеть такой финал! Сразу появляется и гордость за себя и своих товарищей. Шутка ли, заставить капитулировать штаб одной из самых сильных частей противника. Да, это сейчас они разбиты и сидят тут в голоде и холоде, но буквально пару месяцев назад эти сдавшиеся сейчас солдаты вермахта перли так, что казалось, еще чуть-чуть и нам точно хана. Хоть я и знал, как будет, но в моменты боя не думаешь о таком совершенно, враг не будет ждать, когда ты дебет с кредитом сведешь. После боев, в редкие минуты отдыха, да, постоянно думается, но не в бою.

— Сань, ну чего, снимаемся? — прервал мои размышления напарник.

— Да, Петро, да. Мы наконец заканчиваем эту бойню. Помяни мое слово, ее еще назовут одной из величайших битв за всю войну, вот увидишь!

— С какого перепуга? — удивился Петя довольно искренне. — Мы ведь не Берлин взяли, а свое, причем полностью разрушенное и уничтоженное вернули.

— Потому, Петь, потому! — сказал я просто, но все-таки решил пояснить: — Мы раньше что делали, начиная с сорок первого? Бойню под Москвой в расчет не бери.

— Не понимаю, как это что делали? Воевали!

— Мы пятились, дружище, где-то даже бегом бежали, но тут… Тут мы, наконец, не только остановились, а расхреначили немца в хвост и в гриву. И теперь, Петя, мы уже точно не двинемся назад, помяни мои слова, — повторяюсь уже, — именно отсюда, от матушки Волги, мы и двинем на запад, в их долбаную Европу. Не завтра, конечно, и даже не через год, но мы придем в Берлин и раскатаем его так же, как эти суки прошлись по нашим городам. — Меня, видимо, понесло, а напарник, сидя не только с распахнутыми глазами, но и открытым ртом, только молча внимал. Собравшись и осмотревшись на всякий случай, мы двинули на выход. У подъезда нас перехватил посыльный, как оказалось, от Нечаева.

— Товарищ сержант, фух, блин, наконец-то нашел, — боец даже запыхался.

— Отдышись, — предлагаю я.

— Да пока вас искал, упарился, — боец снял шапку и вытер ею пот со лба.

— Бывает, — задумчиво ответил я. — Кто его за мной послал?

— Товарищ майор приказал вернуть всех снайперов на исходную, к его прежнему штабу.

— Хорошо, сейчас и идем, — кивнул я.

— Вы видели, ребята аж целого фельдмаршала фашистского захватили! — парень аж захлебывался от распиравшей его гордости.

— Да все мы видели, больше ничего не передавали?

— Нет, только комбат просил поторопиться.

— Хорошо, свободен.

Мы побрели с Петром к тому дому, точнее даже подвалу, где был КП батальона. Где-то местами еще, конечно, постреливают, и даже вполне серьезно, все-таки приказ еще не до всех частей шестой армии дошел, но здесь, в центре города практически тишина. Приятно, черт возьми, идти вот так спокойно по только вчера еще бывшим немецким позициям на улицах Сталинграда. Наша пехота вовсю собирает пленных солдат во всевозможных обмотках, женских шалях и соломенных подобиях валенок, обмороженных и голодных. Немцы, по крайней мере эти немцы, уже все для себя давно решили, им опостылела эта война. Солдаты продолжали воевать только потому, что порядок у них впитан с молоком матери. Не могут они не подчиниться, честно выполняют свой долг, хотя сами и не понимают, на фига им все это нужно… Да, упертых среди них хватает, есть и просто хапуги, что пришли на нашу землю, надеясь поправить свое благосостояние, но в большинстве своем здесь обычные люди, работяги.

— Сань, а чего они такие убогие все? — нарушил молчание в очередной раз напарник.

— Потому, Петь, что командование у них дурное. Простой недальновидностью это не оправдать. Ладно в сорок первом они действительно не рассчитывали на нашу зиму, учитывая, сколько смогли оттяпать у нас с июня месяца. Но повторять те же ошибки через год это верх глупости.

— Так говорят, что у них вообще нет теплой одежды и обуви, а техника не рассчитана на наши морозы…

— Петь, это немцы, они что хочешь, могут придумать и наладить производство, это во-первых. А во-вторых, имея такую сильную и подготовленную армию, им достаточно было просто встать в оборону по осени. Кто мешал тому же Паулюсу это сделать?

— Гитлер, политрук говорил, что тот гонит войска вперед, не разрешая останавливаться.

— Хорошо, но Гитлер в Берлине, там нет войны, а генералы здесь, могли бы и сами о себе позаботиться, а, хрен с ними со всеми, Петя, нам же легче! — заключил я.

Естественно, я был неправ. Что такое приказ, знаем и мы. Ведь только благодаря выдержке и исполнению приказов мы не ушли с Волги, и теперь, уже совсем скоро, погоним фрицев назад. Но все же, думаю, наши командиры все-таки немного изворотливее немецких. Те ведь и правда тупо следуют приказу, не особо размышляя о том, правильный он или нет. Да, в сорок первом многие наши командиры действовали глупо и неосмотрительно, ну, и где сейчас те командиры? Вот нас возьми. Майор Смолин зачитывает мне приказ командира полка, спрашивает о моих мыслях. Докладываю, тот, грамотно все взвесив, выполняет приказ так, как это будет правильнее. Приказано зачистить дом, идем и зачищаем, а если дом так укреплен, что нашими силами его взять просто нереально, проводим разведку боем и докладываем, что выполнение приказа требует больших сил. В основном помогает. Нам либо отменяют приказ, либо пополняют людьми и всем необходимым, а как иначе? Если бы все взводные, ротные, да даже батальонные командиры тупо выполняли бы приказы, не думая о последствиях, мы бы уже не в Сталинграде были, а минимум в районе Перми.

Вспоминаю свой первый день, пятнадцатое сентября. Мне повезло оказаться именно во втором батальоне своего полка, попал бы в первый, уже четыре с лишним месяца как был бы на том свете. Я не говорю, что приказ о захвате вокзала был неправильным, но брать такой объект силами одного батальона…

— Здравия желаем, товарищ майор, вызывали? — отрапортовали мы с напарником, ввалившись на КП батальона.

— Заходите, заходите, — кэп был в хорошем настроении, — ну, как вам?

— Хорошо, а вы про что? — сделав непроницаемое лицо, спрашиваю я.

— Тьфу ты, вечно ты все изгадить горазд! — выругался майор.

— И в мыслях не было. Так о чем вы, товарищ майор? — я уже еле сдерживаю смех.

— Я сейчас кому-то пошучу, пожалуй, — комбат «въехал» в мою шуточку, — как вам пленный немецкий фельдмаршал?

— А, вон вы о чем, — безразлично ответил я, — так бы и сказали.

— Ну все, Иванов, пошутили и хватит, тут дельце предстоит, для этого и позвал.

— А мы-то грешным делом подумали, что нам дадут теперь немного отдохнуть…

— Ты в госпитале не отдохнул разве? Вот и помалкивай! Дело такое, — комбат указал на карту, лежащую перед ним.

Подойдя и наклонившись над столом, пытаюсь определиться, что за местность.

— А что это? — не понимая, я взглянул на комбата.

— Район Котельниково, недалеко тут.

— А мы тут при чем? — еще больше недоумевая, спрашиваю я.

— Прекращай, по-хорошему говорю, — Смолин посмотрел вначале на Петю, а потом уставился на меня. — После пополнения наш полк пойдет туда, на нас захват городка и его зачистка.

— О как! — охренев от услышанного, удивился я.

— Нет, а ты что думал, что будешь здесь, в Сталинграде, до победы сидеть? Дальше пойдем, думаю, скорее всего, на Ростов.

— Ничего себе, — удивился я, — там же наших войск куча, разве не они пойдут вперед, свежими силами, так сказать?

— Все пойдут, закончат с котлом и пойдут.

Дальше мы еще немного посудачили, мне еще разок «влетело» от комбата за мой поганый язык, и на этом нас отпустили отдыхать. А уже к обеду следующего дня нас, весь наш батальон в уже пополненном виде, бросили пешим маршем на юго-восток. Впереди заснеженные степи, спрятаться и укрыться просто негде, а еще там Манштейн, и силушки у него вполне себе достаточно.


— Что это вы тут задумали? — На нас с Петрухой смотрел сверху следак из особого отдела полка.

— Окапываемся, товарищ капитан, — просто ответил я.

— Вы что, оглохли? Приказ был идти вперед! — капитан-особист от моей наглости вышел из себя.

— Так некому скоро идти-то будет, товарищ капитан, — Петя, черт немазаный, нахватался от меня и начал борзеть наравне со мной.

— Что-о?! А ну-ка вылезай быстро. — А вот это уже серьезно, капитан схватился за кобуру. Мы о нем наслышаны уже, то еще говно. Наш батальон, понеся огромные потери, залег на подступах к городку Котельниково. У фрицев там серьезные укрепления, с наскока взять не удалось. Да и не было никакого наскока, если честно. Расстреляли нас из пулеметов и минометов, как куропаток. Степь, как я уже и говорил, спрятаться вообще некуда, а тут еще и особист подвалил, запрещает окапываться. А у нас от батальона, два дня назад пополненного, осталось едва сотня человек. Мне опять пришлось принимать под начало взвод. Комбат был вчера легко ранен, в санбат не пошел, но сейчас отлеживается где-то у нас за спиной. Вот особист и вылез, он тут сейчас старший, может права качать, как хочет.

— Товарищ капитан, вы же видите, две трети батальона полегло, зачем так разбазаривать бойцов, их на рынке не продают?

— Ты!!! Мне говорили о тебе, что ты слишком наглый, командиров не признаешь, панибратство у вас в батальоне процветает, но я это пресеку, — следак от напряжения, того и гляди, лопнет.

— А пресекалки хватит? — Ой, блин, это что, я сказал? Особист был уже зеленого цвета, на фоне белого полушубка его лицо выделялось очень хорошо.

— Оба, вылезли сюда! — рявкнул он, а голосок-то не поставлен, молодой еще. — Сдать оружие, отправляетесь под арест, трибунал вас уже заждался.

— Зря вы так, товарищ капитан, в атаку-то сами пойдете? — раз уж все равно трибунал, то я теперь на нем отыграюсь, накипело.

Особист, указывая нам стволом ТТ, ждал, когда мы сложим оружие. Я не торопился, Петя, глядя на меня, тоже. Вряд ли он отважится шмальнуть, вон, уже народ вокруг заинтересованно смотрит, но никто не лезет.

— Я приказал сдать оружие, бросай винтовку немедленно. — Пистолет капитана едва не упирается мне в живот.

— Эту винтовку никто и никогда не бросит, — раздался голос позади особиста. Ба, да это же Нечаев. — Эта винтовка столько жизней наших бойцов и командиров спасла, не сосчитать, а уж врагов столько на тот свет отправила, вообще в уме не укладывается.

— Ты, командир роты, зачем сюда явился, сопроводить своих бойцов под арест? — ехидно спрашивает особист, пропустив мимо ушей резкое замечание Нечаева.

— Не вижу причины, по которой лучших бойцов полка нужно арестовывать, — веско заметил Леха.

— Ты что, охренел? Я приказываю…

— Да приказывайте что угодно, товарищ капитан, я, как командир этих бойцов, требую объяснений. На каком основании вы хотите их задержать? — непреклонно стоял на своем Нечаев.

— За невыполнение приказа командира полка! Они отказываются идти в бой, трусы и паникеры! Из-за таких, как они, враг и дошел до Волги! — Ну, это ты зря, товарищ особист.

— Что? Это наш сержант трус? Слышь, капитан, ты в уме? Он один на отделение фрицев выходил. Против двух взводов с танками стоял в одиночку и не отступил, это ты его в трусости обвиняешь? — Нечаев даже ухмыльнулся. — Да я удивлен, как он тебе еще в рожу не дал за такие слова. А самое главное, свой приказ комполка Елин отменил десять минут назад, полку приказано занять оборону и окапываться! — Капитан не знал, что делать. Вроде он и неправ, но и уйти, получив такую пощечину, он не мог.

— Да только за то, как он себя ведет, не выполняет приказы, хамит и дерзит, ему уже трибунал обеспечен.

— Только через мой труп, капитан, ясно? — Нечаев встал вплотную к особисту, взглянув тому прямо в глаза. Капитан почти мгновенно дернулся и убежал. Ржали все, наверное, полчаса, разве что не свистели.

— Лех, про приказ правда? — спросил я у командира роты.

— Ага, только из штаба иду. Как тебя угораздило с ним сцепиться, он уже стольких съел, не подавился, что и тебя проглотит.

— Не-а. Я не вкусный, поперек горла встану, да еще и растопырюсь во все стороны, нехай глотает. — Заржали все.

— Эх, сколько же тебе объяснять, дурья твоя голова. Хотя голова вообще-то умная, но у дурака на плечах сидит, — Алексей наклонился ко мне и сказал на ухо: — Это ставленник бывшего члена Военного совета фронта, Никиты Сергеевича.

— Ясно, такой же идиот! — взял да и сказал я.

— Ты давай завязывай, сдадут тебя и точно к стенке прислонят. А о покойнике либо хорошо, либо никак, ясно?

— Так точно, ясно! — рявкнул я. — Да все наладится, Леха, вот увидишь!


Темнело. На часах всего четыре часа дня, а уже темно, зима, черт бы ее побрал. Я, отлучившись ненадолго с позиций роты, добрался до штаба полка. Ага, ликвидировать решил проблему, пока не разрослась. Особиста не видно что-то, уже полчаса тут лежу, наблюдаю, но еще ни разу тот не вылезал из хаты. Штаб полка расположился в деревеньке, чудом не уничтоженной фрицами. Несколько полуразрушенных домишек, какое-никакое, но убежище, хотя бы от непогоды. Винтовку я брать не стал, взял только два ножа в руки, больше ничего не пригодится. Наконец, из одного домика выползли на улицу несколько командиров, комполка Елина узнал сразу, а еще и этого говнюка. Особист о чем-то жарко спорил с командиром.

— Надо валить его, а то эта сука меня тут совсем загнобит, — сказал я шепотом сам себе.

— Сань, ну его на хрен, может, обойдется! — вдруг услышал я сзади. Резко обернувшись, разглядел в полутьме Петю. Твою мать, я так задумался, что даже не слышал, как он подошел.

— Ты чего тут? — буркнул я.

— Сань, пойдем со мной, не надо…

— Петь, это мое дело, ты тут не при делах, не пачкайся.

— Он же свой, как так можно? — недоумевал напарник.

— Петь, да такие «свои» вреднее чужих. Если бы мы безропотно выполнили его приказ, что случилось бы потом? Он положит всех, сколько сможет найти, вот и встает вопрос, а может, он по заданию своих хозяев это делает? Налицо вредительство и подрыв боеспособности бойцов Красной Армии, разве не так?

— Вот что-что, а загнуть так, чтобы все обалдели, ты всегда мог! Я прикрою, рядом посижу, если что, свистну два раза, ты знаешь как.

— Лады! — кивнул я. В Пете я был уверен, сомневаться будет, но никогда не сдаст, никогда.

Особист тем временем закончил свой разговор с комполка и двинул куда-то к соседним домам. Осторожно выбравшись из развалин, черт, камень под ногой двинулся и слегка стукнул о другой, я последовал за особистом. Надо проследить, в каком домике он квартирует. Капитан шел быстро, боится, гад, что немчура может здесь ползать, вот и идет чуть ли не бегом. Завернув за угол, особист ненадолго исчез из моего поля зрения. Добравшись до угла, я осторожно выглянул из-за него и тут же убрался обратно, так как увидел капитана с направленным в мою сторону пистолетом. Грохнул выстрел, черт, что теперь делать? Ведь он точно меня узнал, расстояние всего пару метров было, теперь капитан заявит, что я его преследовал.

— Товарищ капитан, вы чего по своим пуляете? — включил я дурака.

— А ты не «свой»! — грубо отозвался особист. — «Свои» не следят за своими командирами. Выходи давай, дело я на тебя все равно завел, а теперь еще добавлю попытку убийства представителя особого отдела.

— Товарищ капитан, ну вы же сами понимаете, что это чушь…

— Выходи, сказал, оружие брось за углом, а сам лапки кверху и сюда.

Черт, уже слышатся шаги, где-то совсем рядом, но вдруг обрываются, раздается тихий шорох.

— Работай, я тут слегка «притормозил» одного, пущай полежит, — Петя говорил тихо, особист за углом точно не услышит.

Вот и напарник замарался, можно сказать, жизнь он себе точно осложнил.

— Я выхожу, не стреляйте. — Один из штыков у меня находится между лопаток, рукоять чуть выше, чтобы легче было доставать.

— Что там у тебя, кидай перед собой. — Выкинул нож и «феньку», которую всегда с собой таскаю, так, чтобы из-за угла было видно.

— Пистолет и винтовку! — требовал особист.

— Да нет больше ничего, я к штабу пошел, поэтому и не брал огнестрельного, — собравшись с мыслями, я шагнул из-за угла. Вообще-то уже поздно что-либо предпринимать, меня же и возьмут за задницу. Попробовать заболтать его?

— Что тут происходит? — зычный, громкий командный голос раздался позади особиста. Тот дернулся, но, сука, взял и выстрелил, с перепугу наверное. Я, едва заметив, как капитан поднимает руку, упал на колени, это и спасло, пуля сбила с меня шапку, гад, точно в грудь бы попал.

— Отставить стрельбу, капитан Мосийчук, уберите оружие немедленно! — человек, приказывавший особисту, был не кто иной, как начальник особого отдела дивизии, хороший мужик и меня он знает не понаслышке.

— Товарищ генерал, я вам докладывал об одном сержанте, вот он, хотел меня убить за то, что я на него дело завел, решил, наверное, что без меня дело замнут.

— Ты в своем уме, Мосийчук? — генерал подошел вплотную к нам, я успел уже подняться с земли и разглядывал простреленную шапку. — Я тебе еще при твоем докладе все сказал, что думаю по поводу этого бойца, а ты все свое гнешь. Мне бы тысячу таких, как он, мы бы уже немца из Ростова выгнали, — произнес генерал Иволгин и протянул мне руку. Сомневаясь в решении генерала пожать мне руку, я робко и нерешительно протянул свою и пожал крепкую ладонь Иволгина.

— Товарищ генерал, он следил за мной, хотел убить…

— Все, ты мне надоел, — зло бросил в сторону капитана Иволгин, — ты знаешь, кем этот парень был в Сталинграде? Если бы он хотел, он бы тебя с полукилометра шлепнул бы, одним выстрелом, и концов бы не нашли, — отчеканил генерал. — Завтра жду к себе, для объяснений, прямо с утра.

— Есть, — тихо ответил особист и ушел.

— Ну, Иванов, да? — обратился ко мне генерал.

— Так точно, товарищ генерал, — спокойно ответил я.

— Чего вы с ним не поделили-то? Весь день сегодня о тебе слышу, жалуется он, дело завел, что произошло?

Я рассказал, как было дело, а позже, решив, что хрен я дам особисту безнаказанно поливать меня грязью, добавил от души:

— Товарищ генерал, да, я шел за ним, так как хотел проследить. Мне стало интересно, зачем этот человек хотел гибели всего нашего батальона?

— Как это? — не понял Иволгин.

— Ну, вот как это еще можно объяснить?

Я воспроизвел для начальника особого отдела свои мысли относительно действий особиста. Генерал задумался, причем всерьез.

— Так уж прямо шпионом я его назвать не могу, но припоминая некоторые делишки, что тот проворачивал в последнюю неделю, и у меня появились подозрения. Короче, завтра в девять утра жду к себе, нужно все обдумать и кое-что предпринять, все ясно?

— Так точно, — вскинул я руку к виску, перед этим нацепив шапку.

— Свободен, граната твоя? — указал генерал на лежавшую в снегу «феньку». Снег здесь был утоптанным и граната не глубоко провалилась.

— Моя.

— Забирай, до завтра!

Разойдясь в разные стороны, побрел в расположение, попутно пытаясь найти глазами Петю. Куда он спрятался? Блин, он ведь кого-то по голове приложил.

— Командир, я тут! — из-за ближайшей хаты высунулся напарник.

— Петь, ты кого там прибил-то? — подскочив к парню, спросил я.

— Да, боец уж больно прыткий попался. Вынырнул из сарая, что по левую руку стоит, и побежал на выстрел.

— Ну, он хоть живой там?

— Да ни фига ему не будет, я ласково, — улыбнулся Петя. — А хорошо все же, что генерал так вовремя появился, — радостно заметил напарник, ему не хотелось, чтобы я грохнул этого хмыря.

— Наверное, время покажет.


Утро началось для меня в пять утра. Как вы думаете, почему? Не-а, ни фига не немецкая атака. Этот чудак на букву «М», особист который, пришел аж с четырьмя бойцами конвойной роты, меня арестовывать значит. Я даже не думал сопротивляться. Спокойно дал себя обшмонать и даже подставил руки под наручники, ага, их этот упырь тоже принес. Петя пытался что-то сказать, проснулся, когда вертухаи завалились в землянку, но увидев дуло автомата, остался сидеть на нарах. Я только головой ему покачал, давая понять, что не стоит в это влезать. Капитан Мосийчук торопился, это понятно, ему самому утром на «ковер» к начальству. Только вот что мне-то делать, генерал назначил в девять утра, а как я теперь к нему попаду?

— Товарищ капитан…

— Гражданин капитан! — резко оборвал меня особист.

— Да мне все равно, меня начальник особого отдела дивизии будет ждать в девять утра, вы ему не забудьте сообщить, по какой причине я задержусь.

— Не задержишься, трибунал сейчас довольно быстро работает.

— Гражданин капитан, вы же понимаете, что это самоуправство. Вас самого накажут. Ну, посчитали вы, что я вас чем-то обидел, могли бы и понять, люди на передовой, нервы ни к черту, дали бы в ухо и всего делов…

— Ты — ВРАГ НАРОДА! Хорошо замаскированный враг. Я из тебя всю душу вытрясу, всех своих хозяев мне выложишь на блюдечке.

— Да я и так скажу, зачем трясти-то? — удивился я. — Родина, товарищ Сталин и весь советский народ, вот мои хозяева, а у вас разве не так? — Удар у особиста, надо заметить, неплохой. Зуб у меня вылетел так, словно и не было. Сплюнув кровь и вытерев кулаком рот, я решил идти до конца.

— Об этом тоже генералу Иволгину расскажите…

Меня отпинали впятером прямо возле землянки. Ребята пытались вылезти и заступиться, но на автоматы конвойщиков не полезли. Избили крепко, даже до подвала, что приспособили под камеру, дойти я не мог. Вот же, блин, дела… Фрицы не смогли, а свои вот так запросто, да и практически ни за что, до полусмерти забили. Сколько я провалялся в подвале, не знаю. С меня сняли всё, нож со спины, часы, да абсолютно все. Так как забирали меня из землянки не дав одеться, я здорово замерз, без ватника-то прохладно в середине февраля, знаете ли. Ежась от холода, пытался понять, что болит сильнее всего. Не вышло, болело все, да и замерз как твой зяблик. Первые удары я еще старался контролировать, закрывая голову. Упав, скрючился так, чтобы не отбили внутренности, но один черт, знатно обработали. Через пару часов за мной пришли, даже обдумать все не успел. Интересно, спрашивал ли Иволгин у особиста, где я, после того, как я к нему не явился? Неужели Мосийчук вот так запросто сможет соврать? Ведь нас же видел весь мой взвод. Пришли за мной не те бойцы, что обрабатывали меня недавно. Двое, подхватив под руки, решительно подняли меня и, на удивление, без нанесения мне очередных побоев, потащили куда-то наверх. На улице было темно, не сказать, чтобы уж совсем, но это явно ближе к ночи. Рядом на дороге оказалась машина. Полуторка ожидала под парами, двигатель ровно стрекотал на холостых оборотах. Меня втащили в кузов, имеющий небольшую будку возле кабины, и бросили на доски кузова. Рядом на лавочке разместились охранники, крепкие ребятки, но немцы и поздоровее попадались, не впечатлял меня вид вертухаев. Я все так же был в наручниках, руки болели аж жуть, скоро, наверное, уже и чувствовать перестанут.

— Эй, бойцы, снимите кандалы, никуда я не побегу, руки сейчас отсохнут…

— А нам-то что, твои же руки! — заржал один из конвойщиков.

— Вспомни меня, когда самого к стенке ставить будут за то, что выполняете преступный приказ, хотя вы, может, все в сговоре? — задумчиво произнес я и получил очередной пинок в живот.

Кашлял я, наверное, минут пятнадцать, уж больно удачно мне в живот прилетело носком сапога. Стоп! Какие нахрен сапоги??? Голова, несмотря на побои, заработала со скоростью компьютера. Все наши до сих пор гоняют в валенках, а уж штабные и всякие конвойные тем более, а эти в сапожки вырядились. Сейчас, конечно, не тридцать градусов со знаком минус, как месяц назад, но градусов пятнадцать ниже нуля есть. В сапогах, в любых, ноги отморозишь на раз. Подняв немного голову, попытался разглядеть конвой, темно, ни фига толком не вижу. Здоровые такие, а больше ничего запоминающегося не видно. Покачиваясь на ухабах, полуторка медленно двигалась вперед. Знать бы еще — куда? То, что Мосийчук «засланный казачок», я уже понял, интересно, куда же все-таки везут. Меня было начало катать по кузову, но эти садисты еще и ногами меня к полу прижали, унизительно как-то. Тряслись довольно долго, я даже устал лежать. У машин в этом времени, похоже, подвески вообще нет. Ощущения, что там вместо рессор просто лом запихнули с каждой стороны, вот и вся тебе подвеска. Когда полуторка остановилась, меня почему-то мгновенно вырвало. Прочистив нутро и утеревшись о свое же плечо, навострил уши, уж больно речь тех, кто меня вез, была странной. Дело в том, что даже упорные патриоты своих республик все равно старались говорить на русском языке, привычка видимо. На своих наречиях чаще говорили жители Азии, киргизы, узбеки, туркмены и прочие. А тут такая дивная мова, что аж плеваться захотелось. Это меня что, бандеровцы выкрали, что ли? Вот это я, блин, попал! Да если бы было хоть одно подозрение, всех бы там, в землянке положил, не спросил бы и как звать, а что теперь делать?

— Эй, москаль, вставай, двигай вперед! — очередной положенный мне пинок, видимо, мысли мои читают, и я начинаю шевелиться.

— Так скажите, куда идти, сам пойду, — бросил я.

— Ты подумай, Семен, какой смирный нам попался, чего этот про него говорил, хитрый и дерется хорошо? — проговорил один бандеровец другому, а затем посмотрел на меня.

— Пошли, куда только? — сделал я очередной вопрос.

— Вперед, и рот закрой, — проговорил тот, которого назвали Семеном.

— Ясно, не пинайтесь, а то долго идти будем. — Один вновь замахнулся, а второй его удержал.

— Не надо, Михась, а то тащить придется, он и так уже все кишки, наверное, выблевал. — Ну, ребятки, до всех-то еще далеко, но я бы не прочь, чтобы вы меня понесли, вы и оружие тогда за спину уберете, да и бить не будете. Мой мозг уже работал на полную катушку. Шли мы по каким-то кустам, на фига, что, обойти-то нельзя, что ли? Так, у того, что справа, рабочая рука левая, меня он ей и приголубил, когда «вразумлял». Рука у него занята, меня тащит, шанс? Мешает второй, в смысле не даст времени разделаться с левшой. А приклад у ППШ довольно тяжелая штука, я таким гитлеровцам головы не раз пробивал.

Ничего сделать не успел. Внезапно из очередных кустов к нам вышли два человека в какой-то странной форме. Вроде и не немецкая, но и нашу не похожа. Черт, да ведь это такие же бандеровцы, как и эти два, что меня тащат, только в своей форме. Блин, хреново, теперь точно не свалить.

— Здорово, Петро, — проговорил один из моих конвоиров.

— И вам не хворать, — ответил низкорослый, лет около сорока мужик, видимо, он и есть Петро. — Это и есть тот москаль, что немцам нужен? — Оппа! А с этого момента поподробнее, каким на хрен немцам? Я даже не понял вначале, что за дела вообще.

— Да, «Особист» вчера передал, сказал, чтобы быстрее увозили, а то его уже ищут по приказу старшего начальства.

— Что, такая шишка? Вроде все-то сержантик, правда, не молодой уже… — Разговор у них был на мове, но я привожу почти дословно, особо-то сложного ничего нет, языки похожи.

— Немцы обещали хорошую награду, он им живым нужен, вроде как в Берлин повезут.

Во дела! Это на фига я фрицам сдался, что аж в столицу рейха хотят вывезти? Мои раздумья были прерваны ответом второго из моих конвоиров.

— Это именно он помешал отбить в том году генерала, что москали выкрали в Сталинграде. Кучу солдат у немцев ухлопал, самому тоже вроде хорошо прилетело, но живой остался. Знаешь, сколько у него на счету, москали записывают каждого, кого он убирал, наш «Особист» рассказывал.

— И сколько? — хмуро спросил один из новоприбывших.

— Больше сотни, а немцы, по слухам, на него уже двести записали. — Да ладно, вы чего, всерьез что ли? Я мысленно только успевал изумляться. Стоят тут, разговаривают, а что я их слышу, даже не обращают внимания. Откуда такая осведомленность? На этот вопрос, к сожалению, я получил довольно расплывчатый ответ.

— Ты-то откуда слышал?

— Так тот майор, что нашему старшому приказ отдавал, рассказал о художествах этого москаля.

— Ну ладно брехать-то, спешить надо, а то светать скоро будет.

Дергаться мне было бессмысленно. Нет, я понял, что забивать они меня до смерти вряд ли будут, приказ у них от фрицев, доставить мою тушку живой, но о здоровье никто не говорил. Они ведь могут меня так уработать, что буду я овощем говорящим, а то и говорить-то не смогу, пинают суки по-серьезному. Ладно, где наша не пропадала, посмотрим, что там за фриц, может, чего ценного выясню, а там и о побеге думать будем, надо немного в себя прийти, сил набраться. Эти-то гады даже воды не дают, одна надежда на немцев, может, накормят? Да и поспать бы чуток не помешало, будем посмотреть, как говорят в Одессе.

Тащили меня долго, я уже все ноги сбил, так эти долбаные конвоиры вначале пинали, подгоняя, а потом, поняв, что я не играю с ними, даже потащили на себе. А мне что, нехай тащат, отдохну хоть немного. Кусты, в которых мои конвоиры встретили своих друзей, оказались опушкой небольшого леска. Двигаться по лесу было невероятно тяжко, молодой ивняк мешал так, что казалось, ноги оплетет, пока идешь через него. Уже начало светать, когда наша небольшая кавалькада выбралась на поле, а минут через сорок нас встретили на машине, ну, хоть пешком больше идти не надо. Закинули меня опять словно мешок картошки. Скрючился весь на полу кузова, кажется, опять «полуторки». Мои мучители уселись кто куда, не особо обращая на меня внимание. Расслабились, эх, как же быть-то? От немцев убежать будет реально сложнее, эти-то вон вообще мышей не ловят. Я лежу у заднего борта кузова, бандеровцы возле кабины, перемахнуть через борт, как два пальца, сил вполне еще достаточно. Другое дело, хватит ли сил свалить? А кто говорил, что я просто побегу куда-то? Я что, дурень, под стволом убегать, да еще и в кандалах? Нет, тут всего пятеро, вместе с водилой, вполне себе можно пободаться, завалят, значит, завалят. Как бы ни хотелось узнать у немцев, зачем я им сдался, но все-таки здравый смысл подсказывает, что нужно «делать ноги». Машина подскакивала на ухабах, скорость была никакой, даже если просто брякнусь из кузова плашмя, снег смягчит падение. На очередной выбоине, водила хоть и сбросил скорость практически до нуля, нас тряхнуло изрядно, конвоиры даже ругаться начали, стуча кулаками по крыше машины. Воспользовавшись тем, что вся четверка бандеровцев, или как их правильно, ОУН, что ли, были заняты тем, что материли водилу, я резко перевернулся и, оказавшись на ногах, просто кувырнулся назад. Падение было довольно мягким, как и предполагал. Колея здесь была набита, но именно что колея, середка была практически сугробом. Плюхнувшись, первым делом пролез в кольцо своих рук, сцепленных наручниками, из-за одежды, а мне эти говнюки перед отъездом дали рваный, старый ватник, это сделать было довольно тяжело. Машина успела отъехать метров на десять, когда заметили мое отсутствие. Я уже бежал вперед, догоняя ее, когда водитель дал по тормозам. Почему я вообще решил, что у меня что-то получится? Я просто в последнее время здорово подтянул стрельбу из пистолета, не совру, если скажу, что стреляю я действительно хорошо. При чем тут пистолет? Да просто все, один из моих конвоиров, тот, что Михась, все время в пути держал в руках наган, вообще его не убирал. Весь мой расчет был построен именно на том, чтобы оказаться с той стороны кузова, где будет спрыгивать Михась, главное, успеть. Вышло очень даже удачно, даже проще, чем казалось. Михась был первым, кто прыгнул вниз из кузова, и спешился он именно сзади, оказавшись прямо передо мной, я уже пробежал эти метры, что отделяли меня от машины. В руке у бандеровца был наган, я не ошибся, делая на него ставку. Когда противник еще распрямлялся после приземления, я уже бил его ногой в пах. Попал очень удачно, оружие тот выпустил из рук просто мгновенно, схватившись за причиндалы. Черт, хоть и светает, но все же еще темно, наклонившись, разглядел наган на снегу и, поднимая, одновременно спрятался за бандеровца. Вовремя, напарники травмированного мной Михася уже были рядом. Двое спрыгивали по разные стороны машины, а третий прыгал вслед за Михасем. Так как удалось все сделать очень быстро, то смог укрыться за бандеровцем раньше, чем его дружки меня схватят. Три выстрела прозвучали чуть не очередью, спуск у нагана тяжелый, но я привык к нему, частенько стрелял. Все трое бандитов свалились как подкошенные, бью со всего размаха Михасю по голове рукояткой, тот еще не оклемался от удара по яйцам, лежал в снегу словно креветка, ну и провалился в беспамятство он в той же позе. Оставался водила, на удивление, он не вылез из кабины. Упав на снег, оглядываю пространство под машиной, нигде и никого не вижу, блин, да еще и темно. Решив лезть низом, начинаю движение. Проползя под машиной, оказываюсь справа по ходу машины и встаю со стволом в руке. Через окно кабины на меня смотрит удивительно старый мужик, хоть и темно, но разглядел я его вполне хорошо, старик, настоящий старый хрыч. Может, поэтому и не вылез, что толку от него было бы мало?

— Вылезай, дед, приехали! — спокойно произнес я.

— Да пошел ты, курва москальская! — огрызнулся дед, и в его поднятых руках вдруг появился обрез. Два ствола охотничьей горизонталки выстрелили буквально через полсекунды после того, как я присел. Плюхнувшись на задницу, я прямо сквозь дверцу автомобиля выпустил оставшиеся в барабане патроны. Тишина, никакого движения. Осторожно приподнявшись, дергаю ручку двери, распахивая последнюю. Ничего. Заглянув уже более решительно, вижу картину маслом, дед повис на баранке, обрез на полу.

— Ну вот, дед, а я думал, ты просто привлеченный, а оказалось, такой же идейный, как и эти упыри! — Кстати, об упырях. Двинув назад к кузову, к своей радости, нахожу Михася в том же положении, что и минутой ранее. Тот еще не пришел в себя, даже не ворочается. Обшмонав карманы, нахожу ключи от наручников. Немного повозившись, наконец, снимаю их, яростно растираю запястья. Немного усмирив зуд, защелкиваю «браслеты» на руках бандеровца, тот, кстати, так и не пришел в себя. Испугавшись, что, наверное, переборщил, нащупываю пульс, живой, собака. Ладно, пусть полежит, я пока в себя приду. Подобрав одну из шапок, что свалились с бандеровцев, нахлобучиваю на себя. О, голове сразу хорошо стало, а то, если честно, уши совсем уже окоченели. Найдя патроны, перезарядил наган, да и вообще прибарахлился вполне себе удачно. Два ППШ, две «мосинки», обрез деда не считаю, патронов хватало. Оттащив чуть в сторону от дороги трупы, присел отдохнуть, вымотался я жуть как. Начинающий падать довольно крупный снежок укроет убитых быстро, даже заморачиваться не буду. Осмотрев так называемую дорогу, прихожу к выводу, что развернуть прямо тут «полуторку» вряд ли удастся, колея глубокая, застряну. Небо было затянуто тучами и шел снег, но все же стало светлее. Посмотрев назад, туда, откуда мы ехали, решил, что поеду задним ходом, даже рулить особо не нужно, как в анекдоте, «куда она на хрен из колеи денется?» Затащить Михася в машину я уже не смог, слишком выбился из сил, поэтому начал тормошить того, пытаясь привести в чувство. Что-то подозрительно долго он в отключке, достав нож, что забрал у одного из бандеровцев, хорошая такая «финка», кольнул спящего в ногу, о, начал шевелиться, кольнул еще раз. Михась, злобно уставившись на меня, попытался подняться. Облокотиться на руки ему было тяжело, скованы те, поэтому он, не рассчитав, плюхнулся обратно.

— Не торопись, вставай спокойно, — произнес я, — поздно уже торопиться, не успел ты.

— Курва, ты думаешь, что сможешь убежать? Да тут наших полно…

— Да ладно, что-то за тот час, что мы здесь стоим, никто еще не подходил, — искренне удивился я. — Вставай и лезь в машину, нам ехать надо.

— Куда? — заметно сникнув, спросил пленный.

— Откуда вы меня тащили, туда и поедем, надо друга вашего, «Особиста», на чистую воду выводить.

— Да он тебя шлепнет, как только увидит. Свидетели ему не нужны. Ничего ему за это не будет, у него отец в вашем штабе фронта служит, прикроет.

— Прикрою я, всю вашу лавочку прикрою. Думаешь, я к командиру побегу с рассказом, как меня сраные бандеровцы украли? Да я завалю просто и «Особиста», и его папашу, если надо будет, всего и делов-то!

Михась сбледнул с лица. Он понимал, что я точно не шучу. Я и правда так думал, но не придумал еще, как мне вообще появиться в расположении. Что-то у меня предчувствие плохое, наверняка «Особист» пакость какую-нибудь сделал. Надо хорошенько все обдумать.

Загрузившись в машину, я с трудом, но сдвинул этот «пепелац» с места и медленно, крайне медленно начал движение задом. Долго я так не проеду, запарюсь и на дорогу смотреть, и за пленным. К счастью, видимо для разъезда встречных машин, на дороге было небольшое расширение, точнее, просто сугроб был слегка разгребен, до него я доехал минут за десять. В несколько приемов, едва не застряв, переборщив со съездом в сугроб, я, наконец, развернулся. День сегодня был пасмурным, снег сыпал, подгоняемый ветром, и грозил превратиться в метель. Примерно через час непрерывного движения видимость упала просто до нуля. Так как дороги я не знал, да и колею уже не видать, замело почти, я решил немного подождать, авось наладится погодка-то. Нет, все везение, видимо, я выбрал еще в прошлом году. Просидев в машине около двух часов и здорово замерзнув, я плюнул и решил ехать вперед столько, сколько смогу. Если перевернусь или просто застряну, пойду пешком, только вот еще этого кабана Михася тащить придется, упертый, хрен он сам пойдет. Вон сидит, глазами так и рыскает, а мне он, собака, нужен, это едва ли не единственный шанс оправдаться и, возможно, взять за цугундер «Особиста». Как показало время, я не ошибся в своем решении. Спустя какое-то время пурга стала утихать, а на горизонте показался лес, через него меня, наверное, и вели к машине.

— Слышь, бандерлог, машина нас здесь ожидала? — обратился я к успевшему погрустнеть пленному.

— Откуда я знаю, куда ты меня привез, — злобно фыркнул бандеровец.

— Зря ты не хочешь помочь, зачтется ведь.

— Да знаю я вас, как вы хорошее помните, к стенке все равно поставят.

— Так я и говорю, зачтется, на том свете, конечно! — Пленный закусил губу. — Стенку, мил человек, еще заслужить надо. И про какое добро, сделанное тобой, ты сейчас поминал?

— Я не буду ничего говорить, хрен чего вы из меня вытрясете…

— Ой ли? Парень, ты ведь еще не в плену, это там будут простые костоломы, кстати, бывает, что они и не могут расколоть. Ты же сейчас со мной, а я очень люблю слушать, что говорят пленные. Не поверишь, в Сталинграде даже немец вдруг на почти понятном русском языке заговорил, лишь бы его от меня убрали, хочешь, покажу, что я ему сделал? — Бандеровец хоть и крепился, но было видно, реально боится.

— Я все равно ничего не скажу, хоть убивай! — попытался он в последний раз показать себя сильным человеком.

— Знаешь, по многочисленным наблюдениям, такие здоровяки, как ты, плачут и причитают гораздо громче, чем маленькие и хлипкие. А убивать тебя мне не нужно, мертвые не говорят.

Разговаривая, я остановил машину и вышел из кабины. Подойдя к дверце пленного, я открыл дверь и качнул головой.

— Вылезай, поболтаем немного. — Тот замешкался. Для того чтобы принять решение, у пленного ушло секунд двадцать. Он внезапно попытался выпрыгнуть. Ухватившись за дверной проем обеими руками, он привстал с сиденья, намереваясь выпрыгнуть из кабины. Я только этого и ждал. Хлопнув со всей силы дверью, я придавил руки бандеровца, пару пальцев точно сломал. Тот даже не орал, сидел в шоке с минуту, а позже уже заливался соловьем. Дело в том, что дверь была так, прелюдией, дальше действие началось. Все еще прижимая дверь телом, я вытащил «финку» и, поставив ее на один из пальцев, что оказались в проеме, просто отделил пару фаланг на правой клешне Михася.

— Сука, ты чего делаешь? — орал и блажил пленный.

— Отрезаю тебе палец, по кусочку, если не понял.

Бандеровец попытался втянуть окровавленные кисти рук внутрь кабины, какое там, я, навалившись всем телом, продолжал давить на дверь. От боли, или от безвыходности, пленный дергался, тем самым причиняя себе еще более сильную боль. Отрезав у бандеровца под его истошные крики еще пару пальцев, я наконец отпустил дверь.

— Ну, надумал общаться? — я весело смотрел на врага. — У тебя еще много чего есть, что отрезать можно.

Михась уже «поплыл». Перескакивая с украинского на великий и могучий, вываливал все, что знает. Я поначалу даже и слушал-то не особо внимательно, но вскоре весь превратился в слух. Эти гадские ОУНовцы были реально везде. Нет, их, конечно, мало, но, блин, до штаба фронта нити тянутся. А почему не выявляют? Так они ведь ни фига не в пехоте служат, будут они все при штабах, на разных должностях и в немалых званиях, но больше всего их именно в особых отделах. Как они туда проникали? Оказалось, в основном до войны еще, да и в сорок первом в той неразберихе пролезли в органы. Тогда было проще, столько архивов уничтожено было, еще больше просто потерялись, так что особого таланта и не требовалось. А уж с каким рвением они служили в РККА… Понятно, для чего они среди наших бойцов и командиров предателей выискивали, убирали ведь, суки, самых лучших. Компрометация, подлог, просто ложные обвинения, эх, сколько людей погубили за столько времени. Когда мы вошли в лес, Михась вдруг заорал, на своем орал, но было все понятно. На помощь, гад, звал, и ведь докричался. Откуда-то ударил автомат, между нами с пленным пронеслась цепочка фонтанчиков от выпущенных пуль. Падаю в снег, перекатиться не получается, снегу много. Прячусь за деревом и вижу, как Михась, переваливаясь, с трудом переставляя ноги, пробирается по сугробам в сторону стрелявших.

— Ну уж нет, даже если и вернусь без «языка», ты жить все равно не будешь.

Короткая очередь и, раскинув в стороны руки, бандеровец валится лицом вперед. Тотчас с того направления заработали как минимум три ствола, все автоматические. Давайте, давайте, стреляйте, подходить-то все равно боитесь, да и вряд ли вас там много. Бандеровцы, а это были явно они, скорее всего, имеют тут схрон, в котором можно отсидеться, только вот вряд ли убежище сможет вместить много людей, человек пять, может шесть, думаю, не больше. Где-то в пяти или шести метрах от меня рванула граната, явно не добросили. Судя по маленьким вспышкам выстрелов, противники, скорее всего, не близко, раз гранату не добросили. На секунду, взмахивая руками, появляюсь из-за дерева и ору. Опасно, да думать некогда. Решил я врагов вытащить на тропинку, по которой мы с пленным и шли. А что, хоть ползать по лесу не придется, а то сдохну уставшим. Пока противник не проявляет любопытства, все так же редко постреливает. Черт, да ведь там явно кто-то в одиночку постреливает, обходят, суки, подождем. Автомат лежал рядом, но я специально кинул его так, чтобы бандиты, подойдя, увидели его в первую очередь и дали мне пару секунд на то, чтобы я вытащил пистолеты. У меня их два теперь, Наган я нес в сидоре, а вот в карманах лежали два ТТ. Тут нужен автоматический пистолет, с револьвером больно уж возни много, а тут у меня и запасные магазины есть, да и вообще попроще будет.

Легкой прогулки не вышло. Когда от пинка сапогом в сторону полетел мой ППШ, я рванул пистолеты, срезать успел только двоих. Третий и последний, гад, стоял чуть поодаль, страхуя. Дернуло левую руку и левую часть груди. Падая, все же смог поймать на мушку последнего стрелка и дважды выстрелить. Судя по тому, что никто не подошел и не добил, я все же завалил их всех. Хорошо, но мне и самому досталось, причем, похоже, серьезно. Рука просто онемела, в груди что-то чешется. После Сталинграда раны уже особо не пугали, всякое в меня прилетало, но боль от этого слабее не была. Пока не вырубился, решил ползком найти схрон бандеровцев. Как позже оказалось, тот был совсем рядом. Очутившись внутри, обрадовался имеющейся печке, маленькая такая, но замерзнуть не даст. Пока искал схрон, успел подобрать пару автоматов и несколько дисков с патронами к ним. Люк в берлогу бандитов закрывался изнутри на довольно прочный засов, а сам вход замаскирован под большой елью. Нашел случайно, снег с елки был сбит, видимо, бандеровцы, вылезая, лапы задели, вот тот и осыпался. Конечно, если будут искать, то и меня по этой же примете найдут, да еще дым от печки хоть и выходил метрах в двадцати от берлоги, и шел по стволу еще одной огромной ели, но все же дым учуять можно на очень большом расстоянии. А берлога была капитальная. Все внутри выложено лапником, а сверху набросано большое количество сена. Имелись одеяла и пара ватников. Решил натопить здесь как следует, а потом как можно дольше не разводить огонь, мне бы только раны осмотреть, перевязаться, да и топать отсюда. Что раны не смертельные, было понятно сразу, раз даже не вырубился, значит, жить буду. В небольшом углублении нашел замаскированную нишу, в ней был припрятан хороший набор перевязочных средств, даже какие-то лекарства, все надписи на немецком языке. Рисковать не буду, траванешься еще, а вот спирт я определил сразу. Огонь уже хорошенько взялся за уложенные в печурку пару поленьев, и внутри становилось теплее. Раздевшись по пояс, холод почти не ощущался, я занялся осмотром. У бандитов даже бинт был, а не тряпки, хорошо живут враги советского народа. Жили, точнее. Как бы то ни было, но задерживаться мне здесь точно нельзя. Тропинка в лесу хоть и малохоженая, но все же бандеровцы наверняка здесь меняются, а когда найдут трупы в лесу, тогда и до меня доберутся. Рука была прострелена навылет, кровь текла, но как-то вяло. Одежка помогла, точнее, ее количество. Нательная рубаха, быстро прилипнув к ране, не дала мне потерять много крови. Промыв рану сверху, чистить, конечно, не буду, слабоват я для этого, да и инструментов все равно нет, плотно забинтовал. Закончив, занялся раной на груди. Как и ожидал, лишь большая царапина, ну, может еще ребро треснуло, удар-то приличный был. Смыв запекшуюся кровь, свежая не текла, начал обматывать вокруг груди бинт. Сделав тугую, весь бинт извел, повязку, попробовал пошевелиться, блин, как корсет надел или бронежилет, так же неуклюже себя чувствую. Закончив с ранами, точнее с их обработкой, откинулся на мягкую подстилку из соломы.

«Еще бы сожрать чего-нибудь, было бы вообще все хорошо», — мелькнула мысль. Пошарив глазами по сторонам, без фонарика темно, слабый отсвет от печки света почти не дает. Я когда «аптечку» искал, у меня печь была открыта, вот и разглядел нишу случайно, сейчас же было очень темно. Пошарив по стенкам руками, в одном месте рука провалилась в пустоту. Разворошив сено и лапник, обнаружил ящик, блин, взрывчатка.

«Кого эти суки готовились поднять на воздух?» — Я почесал затылок. Тут немецкой взрывчатки было килограммов двадцать, не меньше, серьезный запас. Рядом в нише отыскал два автомата, кучу патронов и несколько гранат. Жратва обнаружилась в еще одной нише. Тушенка, сгущенка, немецкие сосиски и хлеб, запаянный в пакет. Был чай россыпью, а вот посуды почему-то не видать, хотя печка вполне позволяет поставить на нее сверху небольшой чайничек или кастрюльку. Достав нож и для начала протерев его спиртом, вскрыл банки. Закончив прием пищи, сыто и устало растянулся на сене. Черт, на фига я столько сожрал, мне же теперь спать захочется, сто процентов. Рука болела все меньше, в груди вообще было спокойно, лишь когда ворочаться в берлоге начинаю, то стреляет что-то, наверняка ребро сломано, схожие ощущения. Осмотрев подобранное оружие, чистить не стал, тупо жалко время и силы тратить, эх, мне бы сейчас поспать, а там бы и силенок прибавилось, но нельзя, я и так тут уже задержался. Поменяв диск в ППШ, брать я решил с собой только один автомат, тяжело. Зарядил пистолеты и, осмотревшись, все ли нужное взял, полез наружу. Короткий зимний день уже клонился к вечеру, шел небольшой снежок, надеюсь, он прикроет следы боя, да и трупы ОУНовцев присыплет. Направление, откуда меня сюда привели, я помнил, поэтому, выбравшись на тропу, медленно направился в нужную сторону. В лесу было тихо, жаль, что лесок этот, так, одно название, рощица скорее всего. Хорошо еще, что мы не южнее, а то там и вовсе растительности нет. Здесь же, на северо-востоке Украины, леса были. Лес я помянул не просто так, там, под Котельниково, мы здорово намаялись в степи, как воевать в лысой как коленка степи, у меня в голове не укладывалось. Пройти удалось только до выхода из рощи, когда почувствовал, что надо срочно отдохнуть, иначе просто сдохну. Найдя чуть в стороне от тропы поваленное дерево, добрел до него и уселся на ствол. Приличная такая елочка, метра полтора в обхвате. Глотнув из фляги, что также нашел в схроне бандеровцев, спирт отлично прогревал, главное, не переборщить, а то свалюсь где-нибудь в сугроб и замерзну, как пить дать.

Спустя час примерно стало уже темно, я выбрался на укатанную дорогу, наверняка по ней меня и везли. Идти стало совсем тяжко, болит все тело, да и холод пробирает все сильнее. Сколько мне топать, представления не имею, на машине везли довольно долго. Больше всего меня и радовало, и настораживало полное отсутствие каких-либо боевых действий на таком большом отрезке местности.

Не заметил, как вырубился. Очнулся от того, что кто-то меня ворочает. Машинально отмахнувшись, услышал уже надоевшую украинскую речь. Кто говорил, я пока не видел, но сделав вид, что мне чертовски больно, свернулся в клубок, а разгибаясь, уже тянул пистолет из кармана.

— Замри, — я наставил пистолет на человека в уже знакомой ОУНовской форме.

— Ты хто? — просипел бандеровец.

— Тебе не по хрену? — ответил я. — Чего надо? Видишь же, отдыхает человек.

— Ты ж не человек, ты москаль! — уже громко, давая знак другим, отозвался бандит.

— Только тебе от этого радости не будет, — я уже успел «срисовать» еще троих. Оказывается, уснув, я свалился под елку, и она теперь меня как бы прикрывала. Послав пулю тому, что меня шмонал, и прикрываясь заодно еще и свежим трупом, я начал прицельно стрелять в бандитов. Застрелил я троих, одного решил оставить в качестве пленного, надо же мне кого-то привести, эх, жаль, Михася пришлось убить, вот был ценный «приз».

— Замри, сука, замри! — прокричал я оставшемуся в живых бандеровцу, что пытался поймать меня на мушку винтовки.

Грохнул выстрел, от прикрывавшей меня елки полетели щепки. Черт, не заметил, сколько он раз стрелял, вроде как два, но могу и ошибиться.

— Гнида москальская, вылезай, все равно я тебя убью! — Господи, да у него истерика, как еще в дерево-то попасть умудрился? Я лежал за стволом, но благодаря тому, что елка зацепилась при падении макушкой за другие деревья, под ней был небольшой просвет, вот в него я и наблюдал. Приподняв, насколько хватило сил мертвого бандита, тот стал виден оставшемуся стрелку. Тот отреагировал так, как я и хотел. Тело убитого дернулось и завалилось обратно, а я уже смотрел, как последний живой бандеровец, подходит, одновременно судорожно пытаясь затолкать в «мосинку» патроны. Напрягшись, я вскочил на ноги и, перемахнув через елку, оказался в трех метрах от бандита.

— Я же тебе говорил, бросай оружие, — сократив дистанцию, я с силой пробил врагу между ног. Винтовка, падая, ударила мне по ноге, но этого я уже не чувствовал. Ударив локтем по подставленной спине, уложил бандита на снежок.

— Ну, вот теперь и поговорим, — заключил я. Бандит в позе креветки мычал и стонал. — Ты Михася знаешь? — Зря я спросил, бандеровец еще невменяем. Обшмонав его быстренько, забрал наган, патроны и две немецкие «колотухи». Достав из сидора веревку, ее я тоже затрофеил в схроне, связал валяющегося бандита. Оставив того приходить в себя, побрел осматривать остальные трупы. Черт, сил совсем нет. В последний рывок вложил все остатки. Хреново, как же мне его довести-то? Собрав все трофеи в кучу, а были они очень уж скромными, я обошел округу в радиусе пятидесяти метров. Увидев повозку, с запряженной лошадкой, я аж подпрыгнул.

— Ну, все хоть не пехом добираться, — радостно провозгласил я.

Вернувшись к недобитку, нашел того вполне себе оклемавшимся.

— Тебе конец, Михася с Петро уже нашли, скоро здесь будет весь отряд…

— Сколько вас, где все остальные, немцы в какой стороне? — спокойно спросил я.

— Да пошел ты…

— Ты труп Михася видел? — продолжал я все тем же тоном.

— Видел, тебе конец…

— Руки его видел, он тоже не хотел говорить, пару пальцев потерял и запел как соловей. — Видимо, мой новый пленник все же видел труп Михася, вон как в лице изменился. — Мне повторить вопрос?

Через десять минут я уже знал то немногое, что знал и бандеровец. Их тут небольшой отряд, около двадцати рыл. Хорошая новость, командир всей их банды возглавлял поиски. Почему хорошая? Так попробуем захватить его. От отряда осталось уже не так и много, человек пятнадцать вроде, оружие в основном винтовки, но и пулемет есть. С трупов я собрал десяток гранат, среди них и наши «лимонки» есть, сейчас поставлю несколько растяжек. По тому, что поведал пленный, было ясно, что банда так или иначе, но скоро выйдет сюда. Здесь и подвода их, да и стрельба была. Чуть не бегом смастерил три растяжки, установив на тропинке и по бокам. Так как лески у меня не было, пришлось использовать веревку, надеюсь, никто не обратит внимания на полоску в снегу, я чуть присыпал веревку снегом, почти и не видно. У гранат я предварительно обломал замедлители, так что задержки не будет, ну а дальше все дело будет на «папаше». Собрав сразу три штуки, я расположился за уже послужившей мне елкой, хорошее убежище. Благодаря сразу трем автоматам я буду избавлен от перезарядки. Все же почти две сотни пуль, стоит только бросить пустой и подхватить полный.

Пленный лежал тихой мышкой и не отсвечивал. Рот я ему заткнул, чтобы как с Михасем не вышло. Растяжки у меня стоят недалеко, выбрал, как мне показалось, самое удачное место из возможного, надо только выманить на них бандитов. Когда лошадь всхрапнула, почуяв людей, я только удвоил бдительность. Усталость и слабость накатывали все сильнее, только бы хватило сил… Бандеровцы появились на дороге как-то разом. Впереди шли три здоровяка, в отличных полушубках и меховых шапках, сзади некоторые были в форме. Автомат задрожал в руках, выпуская очередь за очередью. Благодаря неожиданному началу, первыми же очередями положил троих или четверых. ОУНовцы упали в снег и начали отстреливаться. Лежа за елкой, мне их пули не грозили. Стрелял я поверх, не показывая пока то, что под деревом есть свободное место, откуда тоже можно стрелять, мне нужно только сделать несколько шагов вправо. Не вылезая, зашвырнул две «колотухи» просто в сторону врага. Рвануло, кто-то закричал, видимо, попал я удачно. Вылезать и подставляться пока не было нужды. Открыв огонь, я убедился, что враги пойдут прямо на растяжки, и когда рванула первая, только кивнул своим мыслям. Криков стало больше, огонь со стороны противника был уже не таким плотным, значит, удалось проредить их отряд, точнее, банду, какой это в дупу отряд. Переместившись правее, поглядел в сторону врага. Ага, лежат, постреливают, но, похоже, до них дошло, что так можно долго лежать, пока простатит не появится. Какие-то два резвых упыря намылились обойти меня справа, швырнул им еще гранату.

«Не надо туда ходить, там у меня растяжек нет, вас левее две ждут… О, уже осталась одна», — я мысленно радовался, но пора и мне пострелять, а то еще сами начнут гранаты кидать. Прямо из-под дерева поймал на мушку одного, что уже полз ко мне напрямую, всадил в него короткую очередь. Перекатившись левее, высунулся уже поверх ели и выстрелил еще в одного. Пока стрелял, краем глаза отметил, что ответных выстрелов, совсем мало. Или обходят, или… Оказалось, действительно обходили. Да только там для таких хитрожопых как раз последняя растяжка и стоит. Мой «подарочек» не заставил себя долго ждать, новый вскрик — и туда до кучи летит еще одна граната, пару штук всего осталось. Перемещаясь за лежащим деревом, я, то и дело высовываясь или, наоборот, стреляя из-под дерева, добивал банду. Нет, это не было, как в кино, просто место хорошее, иначе, после рассказа пленника, я бы просто свалил отсюда, нехай бы догоняли. Бой длился минут пятнадцать, я давно отстрелял все патроны из всех трех автоматов и даже успел все их зарядить, хорошо диски были заранее набиты. Пулемет противника так и не вступил в бой, наверное, мне удалось убить пулеметчиков одними из первых. Все это действо прошло как по нотам. Зажатые с двух сторон «минами» бандеровцы были лишены хоть какого-то маневра, поэтому я не удивился, когда перезаряжаясь, в тишине я вдруг услышал заветные слова:

— Мы сдаемся…

— Мордами в снег, руки на голову, ноги развести в стороны, да побыстрее, брюхоногие, — потребовал я, выглядывая из-под еще довольно пушистых лап елки. Видно мне было хорошо, но все же лежащие на снегу бандиты могли и обмануть. Что стоит им крикнуть, а самим готовиться к бою. Подумав секунду, я решительно взглянул на пленника, тот лежал рядом весь бой, боясь пошевельнуться. Приподняв его, насколько хватило силы, упер ему ствол автомата в бок.

— Вылезай, говнюк, да так, чтобы тебя видели твои кореша. — Бандеровец весь затрясся, ясно, знает, что от дружков можно ожидать.

— Не, не, я не буду…

— А куда ты на фиг денешься, вставай, мать твою через семь коромысел! — завернул я, тыкая стволом автомата пленного.

Тот начал разгибаться, а я уже смотрел под деревом на залегших в снегу бандитов. В принципе, все случилось так, как я и думал. Разом ударили три автомата и винтовка, мой пленник задергался от попаданий и закричал, падая. Хорошо его нашпиговали, видимо, стрелять враги все же умели. Пока они увлеченно расстреливали своего же товарища, ну не разглядели, наверное, а может, он и не нужен был вовсе, я выкрутил колпачки из двух последних гранат и, замахнувшись, запулил их по очереди в то место, где лежали бандеровцы. Стрельба оборвалась с разрывом первой гранаты, я видел, как вскочили двое, но тут рванула вторая. Быстро вскочив и обежав дерево, корни, вывороченные из земли, были рядом, я бегом сократил дистанцию до врагов. Одного взгляда хватило, чтобы с уверенностью сказать, что у меня новый пленник, да и не один. Судя по внешнему виду, один из уцелевших после взрывов последних гранат был явно командиром. Мужик крепкий, хоть и лежит, но видно, что рост у него немалый, в хорошо подогнанном тулупе, держался за голову. А рядом в снегу воронка и два трупа, стало быть, его контузило, крови-то на нем нет, значит… Оказалось, из четверых оставшихся в живых бандитов, решивших взять меня на «понт», выжило трое. Одного я излишне рано посчитал трупом, ранен он был. Добив подранка, на глазах у его командира просто всадил раненому бандиту нож в бочину, я занялся связыванием выживших. Второй, оказавшийся тощим, высоким пареньком, лет восемнадцати, пытался дергаться, пришлось приложить его прикладом ППШ по голове, тихонько так, чтобы не кончился случайно. Причитал он на таком суржике, что я вообще не понимал его.

— Слышь, боров, чего худой лопочет? — обратился я к командиру, это именно он был «боровом», больно уж здоровый, гад.

— Тебе-то что? — Какой дерзкий предводитель бандеровцев.

— Да, в общем, ничего, скажи ему, если не заткнется, получит нож в брюхо, — спокойно произнес я, демонстрируя все еще окровавленный нож. Командир передернулся и, слегка запинаясь, подбирая слова, что-то бегло произнес тощему товарищу.

— Чего хочешь от нас? — О как, главарь по-русски заговорил, а тощий вон совсем отказывается понимать, молодой, дерзкий.

— Ничего особенного, сейчас в карету сядем да поедем на восток.

— Куда? — изумился командир бандеровцев.

— Ну, а ты как думаешь? Откуда меня украли, туда и повезешь, да еще и расскажешь кому следует, зачем я немцам понадобился.

— Михась растрепал? — скорчил недовольную гримасу бандит.

— Почему растрепал, я спросил, он ответил, а что?

— Курва, никуда я не пойду, режь меня, если хочешь!

— Да надо больно, Михась тоже говорить не хотел, однако потом еле остановил его.

— Пытать будешь? — прищурив один глаз, толстяк злобно посмотрел на меня.

— Нет, просто подтолкну в правильном направлении, — произнес я, вновь доставая нож.

На то, чтобы командир бандеровцев согласился сотрудничать, ушло минуты три. На самом деле он хотел бежать туда, куда я скажу, уже через минуту, просто я немного увлекся, разглядывая мочку уха этого кабана. Сам он тоже ее видел, а также чувствовал боль от обрезанного уха. А мне что, жалко, что ли? Да ладно, я еще там, в Сталинграде, забыл, что такое милосердие. Если нужно, я так расписать могу, что любой патологоанатом обзавидуется. Потом, позже, меня, конечно, вырвет, но я научился сдерживать себя во время допросов, не первый раз уже.

Ехали мы очень долго. Лошадка была той еще дохлятиной, как не сдохла своей смертью от старости где-нибудь в сарае у местных, до сих пор не понимаю. Пленные лежали молча, связанные по рукам и ногам. Я сидел на месте возницы и держался только на честном слове. Когда из темноты, возле одной рощи, нас окликнули, точнее, приказали стоять, а то стрелять будут, я, остановив лошадку, просто упал на бок и уснул.

Пробуждение было очень тяжелым. Глаза, черт, как будто песку насыпали, болели и не хотели открываться. Когда, наконец, удалось их продрать, охренел от увиденного. Я был… Да, точно, в камере. Ни с чем не спутаешь. Черт, ведь еще думал, что надо бы успеть передать бандеровцев особистам, чтобы проконтролировать, что они будут говорить. Ладно, если не расстреляют сразу, то еще подергаемся.

— Эй, красноперый! — Это кому? — Да ты, ты, очухался? Дай закурить, — Обернувшись, не вставая с нар, увидел двух сидельцев. Ну, а кем могут быть расписанные вдоль и поперек татуировками люди?

— Это ты сейчас с кем разговаривал? — равнодушно спросил я.

— Ты здесь видишь еще красноперых? Дай закурить!

Дать, — я выделил это слово, — я могу только люлей, если не говорить матом, хочешь, поделюсь?

— Чего ты борзый такой, чалился уже? — смягчил немного тон урка.

— Нет, впервые у хозяина отдыхаю, не думаю, что задержусь, хотя зарекаться не буду.

— Это правильно, зарекаться не надо, чего, есть табачок-то?

— Так бы и спросил, чего борзеешь? Вон у меня во взводе были двое, твои коллеги, хорошие парни были, один даже и сейчас еще жив, — я чуть подумал, — должен быть жив.

— Где воевал?

— На войне, — ответил я, проверяя карманы. Естественно, ничего в них не было. — Извини, уважаемый, все вычистили, — развел я руками.

— Да уж, вертухаи все себе гребут, — грустно сказал сиделец. — Никола, Гармонистом погнали.

— Саня, можешь Сержантом звать. В принципе, тоже погремуха, только от властей.

— Ясно, — кивнул Гармонист, — за что в «гости»?

— Да пока и не знаю, отрубился, когда к своим вышел, очнулся только сейчас. Я вообще давно тут?

— Так сутки почти, вчера тебя, с утра закинули, — сиделец подсел ко мне на нары и протянул руку: — Я со Сталинграда, бывал у нас?

— Ой, спросил, тоже мне, — усмехнулся я, — да у меня почти весь взвод там прописку успел получить, пока в обороне сидели.

— Так ты в городе воевал? — вскинулся зек.

— Было дело, пока не уработали меня, с госпиталя только в конце января вернулся, почти сразу капитуляция, но бои еще застал немного.

— Сколько в городе пробыл? Как там вообще?

— Да уж побыл, с сентября по ноябрь, дальше ранение. Что тебя именно интересует в городе?

— Да слыхал, разрушили сильно?

— Да нет больше Сталинграда, руины одни, — бросил я и покрутил головой, в надежде найти емкость с водой. — Есть чего испить?

— Вода есть, дают, не зажимают. Как же так с городом-то вышло? — охренел мужик от услышанного.

— Если в нем война шла не один месяц, то чего ожидать-то? Немец долбил так, что дома целиком в кучу кирпича превращались.

— А новые высотки на набережной? На Пензенской?

— Да говорю же, почти ничего не осталось. Тебя какой-то конкретный дом интересует, что ли?

— Ага, я по соседству с железнодорожниками жил, слышал? Большой такой дом у них, рядом еще дома красноперых?

— Не знаю, про какой дом именно ты говоришь, но дом железнодорожников полностью разрушен. Он столько раз из рук в руки переходил, что еще удивительно, как столько простоял.

— Да, видать, серьезно вы там поработали, — задумчиво подытожил сиделец Никола.

— А сам-то чего не на фронте?

— Так я ж уголовный, — Никола протянул мне свою кисть, демонстрируя партаки.

— Мне твои заслуги ни о чем не говорят, здесь-то как очутился? Я хоть и сам не знаю, где я, но ведь это явно не тюрьма, особый отдел?

— Ага. Я с зоны дернул, в Сибири чалился, лес валил, захотел жену с дочуркой найти, когда услышал, что немец к Волге вышел. Сдернул, да вот поймали.

— Ну, это ты как-то странно к Сталинграду топал?

— Так кто же напрямки-то бегает, четыре месяца пробирался, а тут попался. Сейчас разберутся, откуда я, добавят за побег и назад.

— А к стенке не прислонят? — осторожно спросил я.

— Могут, — нехотя ответил Никола и замкнулся.

Разговор завершился. Второй мужик, что сидел возле окна, так и не произнес ни слова, пока мы с Гармонистом общались, ну и я не обращал на него внимания.

Около часа, наверное, длилось мое томление в неволе и копание в мыслях. Внезапно в отворившуюся со скрипом дверь вошел молоденький паренек, худой как жердь и в очках с приличной толщиной линз.

— Сержант Иванов кто будет? — проговорил тот довольно гнусавым, противным голосом.

— Я буду, — ответил я, вставая с нар. Кстати, опущены были, никто не заставлял поднимать.

— На выход, — встрепенулся конвоир.

— С вещами, или как?

— Пошли давай, без разговоров! — жестким, но от этого не менее противным голосом отрезал солдат.

— Пошли, — кивнул я, скорее сам себе, какие вещи, чего я спросил? Я ж пустой как барабан.

За дверью ждал еще один, почти такой же «сухарь», как и тот, что вызвал. Вели недолго, поднялись на второй этаж здания, кстати, каменного, наверное, еще дореволюционной постройки. Возле одной из дверей приказали встать лицом к стене. Меня это зацепило.

— Бойцы, я что, арестант, что ли, чего вы со мной так?

— Молчать, разговоры с задержанными запрещены. — Вот тебе и весь сказ. Задержанный, значит.

В кабинете меня ждал человек в форме работника НКВД с капитанскими звездами на погонах. Ишь ты, уже форму поменял, вроде на нашем участке фронта это было редкостью.

— Садитесь, — коротко приказал капитан вполне себе спокойно.

Пройдя к столу, сел на стоящий табурет. Капитан отошел от окна и уселся на свой стул по другую сторону большого стола.

— Гражданин Иванов, Александр Сергеевич? Сорок второй гвардейский полк?

— Да, — просто ответил я, не помню, можно ли уже по-другому отвечать.

— Вы разыскивались в связи с обвинением в неподчинении старшему командиру, попытке убийства того же командира, невыполнении приказа начальника особого отдела дивизии и побеге.

— Вы заявляете или спрашиваете? — не понял я.

— Констатирую факты, так вот, дело вообще-то закрыто уже, передано в трибунал. Рассмотрение будет назначено сегодня. Я лишь должен взять с вас показания, о том, где вы находились с момента побега из расположения и как примкнули к предателям.

— Извините, гражданин капитан, а что, в деле нет показаний моих боевых товарищей о том, что меня увели сотрудники особого отдела?

— Вы сбежали из-под стражи, у меня есть показания конвоиров, которых вы избили, перед тем как сбежать, — капитан говорил все это, не отрывая глаз от стопки листов, наверное, моего дела.

— Тогда уж не избил, а убил, так вернее будет.

— Не понял? — капитан впервые поднял глаза.

— Ну, убил я их, а также еще двоих, что им помогали, а затем уничтожил всю их банду, остатки, точнее командира и его помощника, я с собой и привез. Только вот как у вас показания появились от покойничков-то? — я говорил спокойно, без вызова, стараясь не выделываться, просто удивлялся. Хотя чуял, что получается плохо.

— Что-то я не совсем понимаю, о чем вы говорите…

— Можно я с самого начала начну, про невыполнение приказа не буду, я представляю, что там этот предатель написал. — У капитана глаза расширились. — Разрешите начать с того момента, как меня вывели из землянки конвоиры?

— Я не понял, ты сейчас представителя особого отдела как назвал? — капитан рассердился, чего я совершенно не хотел, даже тыкать начал.

— Извините, гражданин капитан, но все-таки разрешите рассказать. Ведь не зря же генерал Иволгин не дал Мосийчуку меня арестовать, или у вас и этого в деле нет? — Капитан смутился, а я понял, что он об этом эпизоде что-то знает.

— Вам было приказано явиться на допрос к девяти утра, именно начальником особого отдела тринадцатой гвардейской дивизии.

— Вот, а выкрали меня, да-да, именно выкрали, рано утром, еще темно было. Это было сделано специально, зачем, вам объяснят лучше те, кого я вам привез из немецкого тыла.

— Два полицая? Так их, наверное, уже расстреляли, вы же вместе и были…

— Товарищ капитан, немедленно прикажите доставить их к вам, это не полицаи, ОУН!

— Ты как разговариваешь? — Блин, переборщил на эмоциях.

— Извините, гражданин капитан, но все, что я знаю, лучше меня знают только эти двое. Я взял их в плен, когда меня везли к немцам. Эх, да что я вам рассказываю, если их уже приговорили, то никто не поверит, а я их для этого и приволок сюда. Как вы говорите, я был вместе с ними? А ничего, что они были связаны по рукам и ногам, а я их просто вез на телеге?

— Конвой! — крикнул капитан, а я приготовился ловить «звездюли».

Два прежних худых бойца вбежали мигом и бросились ко мне.

— Спокойно, отведите задержанного в камеру. Позже, когда вернусь, продолжим. — Особист поглядел в мою сторону, а я кивнул.

Ждать пришлось в этот раз довольно долго. Хорошо хоть покормили, так себе, конечно, но хоть что-то. Кстати, рука болела здорово, а ведь мне ее даже не осматривали, я проверял, повязка та же. Странно, когда шмонали, должны же были заглянуть, я слыхал, даже арестованным оказывают первую помощь, ведь видно же, что не симуляция? Да и ребра болят. Я же просто стараюсь держаться, не показывать слабость, хотя и делаю это уже с трудом. Гармонист больше не заводил разговоров, я был только рад. Хотелось помолчать и подумать, мне в этом никто не мешал.

Ночь прошла тяжко, у меня жар начался. Что-то мне как-то боязно стало, нет, не сдохнуть боюсь, мне гораздо тяжелее будет, если руку потеряю. Всю ночь, она, казалось, была бесконечной, я метался на нарах, как раненый зверь, буквально не мог найти положение, в котором было бы легче. С утра на мои метания обратил внимание тот второй сиделец, что вчера не разговаривал и не знакомился.

— Эй, ты чего такой суетливый-то? Всю ночь спать не давал! — подошел ко мне мужичок, лет, да хрен его знает, сколько ему. У него борода с усами, вылитый Ленин, только не лысый и без кепки.

— Чего-то хреново мне, мужики, — я держался за раненую руку.

— Ты ранен, что ли? — удивился «Ленин».

— Да есть немного, — скромно ответил я.

— Ну-ка, показывай! — в приказном порядке произнес мужик.

Нехотя, но это скорее от сильной боли, я стащил одежку. Увидев мой псевдокорсет и повязку на руке, «Ленин» принялся за грудь.

— Там ничего страшного, рука болит сильно, на груди так, царапина, ребро может сломано, больше ничего, а вот с рукой беда, — я указал на левую руку, и мужик принялся за нее. Когда, размотав бинт и оторвав подушку, что я накладывал поверх раны, «Ленин» начал осматривать дырку в руке, я чуть сознание не потерял.

— Эй, ты врач, что ли?

— Ну да, — как-то рассеянно ответил мужик.

— Чего там? — с надеждой на лучшее спросил я.

— Хорошего? Ничего! Если протянем еще пару дней, руку потеряешь, — безапелляционно заявил «врач-Ленин».

— А чего делать? — я реально испугался.

— Попробую охрану уговорить привести врача, — направился к двери сокамерник.

Как уж он уговаривал, не имею представления, потому как потерял сознание еще в начале его беседы с охраной, но вот пробуждение принесло с собой некоторое облегчение. Нет, рука болела просто адски, но обстановка вокруг меня вселяла уверенность, что, может быть, мне и повезет. Вокруг меня находились предметы явно не тюремной обстановки. Санбат, или даже госпиталь, хотя последнее вряд ли, не больно и важный я «винтик», чтобы меня, арестованного, в госпиталь отправили. Так и вышло, когда появился человек в грязно-белом халате.

— Ну что, преступник, очухался. — Хоть мне и не понравилось это обращение, но я улыбнулся. Сказано было явно с юмором.

— Ага, а где я, гражданин военврач?

— Я простой фельдшер. В санбате нашей дивизии, а ты думал где?

— Да без понятия, разброс-то может быть большим. От санбата до госпиталя…

— Ну, в госпиталь бы тебя не повезли, хотя и надо. На самом деле мы даже здание не покинули, у нас все вместе и госпиталь, и штаб, и особый отдел, и даже камеры. Вокруг все порушено, а тут такой дом подходящий.

— Для кого подходящий? — Во мне уже заговорила безопасность, просто это настолько очевидно, что сразу в глаза бросается. — Одна вражеская бомба, и все командование, во главе с особым отделом и госпиталем, на небесах!

— Да ругался наш комдив, да что толку. Нет в округе больше ничего, что бы подходило. Даже избы деревенские все сожжены. А тут раньше вроде как усадьба была, помещичья, вот ее и заняли.

— Понятно. Так что, доктор, вопрос о жизни и смерти сейчас не стоит, это особисты за меня подумают, но что с рукой-то?

— Я, как я уже говорил, не доктор, а всего лишь фельдшер. Новости у меня для вас не очень хорошие. Нужна операция, в таких условиях я сделать ничего не смогу. Даже инструментов пока нет. Только обещают. На базе батальона хотели впоследствии госпиталь развернуть. Если войска чуть дальше пройдут, то и штабы перенесут, может, тогда что-то получится. Так, что-то я разболтался тут с тобой, влетит мне…

Фельдшер ушел, так ни фига и не прояснив мне мое состояние. Эту проблему решили другие люди. Спустя час после ухода фельдшера появились два конвоира, а с ними знакомый капитан-особист.

— Бойцы, поднимайте этого болезного, — указал он на меня, — да спокойнее, в госпиталь его повезем.

Меня никто ни о чем не спрашивал, да мне и неинтересно особо было. Все, что нужно, я услышал. Вряд ли какого-то предателя повезут в госпиталь, оперировать. Больше пока мне знать и не надо.

— Извините, гражданин капитан, я не в ноги ранен, дойду сам, — подал голос я.

— Товарищ капитан, — поправил меня особист.

Ага, а вот и продолжение. Вообще, по-моему, все хорошо складывается. ОУНовцев наверняка еще не «хлопнули», и капитан их «выпотрошил», а узнав все, что нужно, вспомнил обо мне.

— Я дойду, ведите, — повернувшись к бойцам сопровождения сказал я.

Покинув здание, а ничего такой особнячок когда-то был, мы загрузились всей кодлой в «эмку». Неужели дорога есть? Как они на этой колымаге по снегу ездят? Оказалось, есть, причем вполне себе хорошо укатанная, это не та колея, по которой я на полуторке недавно полз. Ехали даже быстро, лишь изредка водитель притормаживал, когда встречались колонны войск. Много солдат идет, это уже похоже на наступление, не то что у нас в Сталинграде было. Я уже после освобождения города был приятно удивлен, когда увидел, сколько танков на фронт идет, это тебе не пара латаных, заплата на заплате «тридцатьчетверок». Новенькие, можно сказать, с иголочки, танки шли стройными колоннами. Молодцы все же командиры, что смогли-таки сэкономить эти машины, не бросая их в Сталинград, там их просто перемололи бы и все, хотя вместо танков там перемалывали нас… Знаете, где оказался ближайший госпиталь? Сам обалдел, когда появились на окраине.

— Что, сержант, знакомые места? — спросил сидевший на переднем сиденье особист.

— Да уж, — ответил я коротко, так как был увлечен разглядыванием руин. Да, это был Сталинград. Я опять возвращался в него, как будто тянет меня сюда. Как попал в это время, так все и шло к этой битве, потом бои в городе, госпиталь, опять в город. Вроде уж все, ушли месяц как отсюда, далековато уже были, так нет, опять вернулся.

— Товарищ капитан, а что, госпиталь в Сталинграде? — удивился я.

— Да, нашли тут одно здание, абсолютно целое, вот и приспособили. Там и у немцев было что-то вроде госпиталя, ну, или медсанбата. Врачей переправили сюда, и готово. Сейчас увидишь, почти приехали.

И точно. Через пару минут машина уже останавливалась возле двухэтажного здания старой постройки, может, оттого и целым осталось. Как капитан рассказал чуть позже, здесь только крышу восстановили да прибрались немного. Вообще, город, конечно, уже был плохо узнаваем. Там, где пару месяцев назад высились груды камней и мусора, сейчас были ровные, укрытые снежком улочки. Да-да, это теперь снова походило на город, с домами, улицами и прочими атрибутами. Вот только дома в основном представляли собой страшное зрелище. Кругом разносились голоса людей, вернувшихся в свои разбитые дома. Где-то стучал молоток, раздавались звуки, издаваемые пилой. Люди, что вернулись в Сталинград, уже отстраивали свой город, а помогали им в этом… немцы. Те немцы, что еще пару месяцев назад стояли здесь стеной, стараясь выбить нас за реку, теперь восстанавливают то, что сами и разрушили. На заднем дворе госпиталя, куда подкатила наша машина, сновало множество людей. Одни в белых, точнее очень сильно застиранных халатах, другие в форме, третьи кто в чем. Санитарки развешивали стираные вещи и бинты, кто-то из бойцов колол дрова. Странно, раненый и дрова колет. Хотя я ведь в Куйбышеве тоже без дела не сидел. Как только почуял, что раны не тревожат, так и включился в работу.

Меня притащили сразу в операционную. Она была пуста, и бойцы, помогая мне, поддерживая под руки, внесли внутрь. Операционная была пуста. Ни больных, ни врачей.

— Оставайтесь тут, я схожу, поищу кого-нибудь, кто нам скажет, что делать, — проговорил капитан и вышел за дверь.

Вернувшись через несколько минут с врачом, следак впал в ступор.

— Док, давай сегодня без выкрутасов, теперь уже не тороплюсь, — сделал я жест здоровой рукой, показывая безразличие.

— Сколько же я тебя уже латал? — От нашей беседы особист и впал в ступор, наверное, его удивили те панибратские отношения, что я позволял себе в отношении военврача третьего ранга. А дело в том, что я вновь оказался на столе у того пожилого дядьки, что уже чинил мне шкурку во время боев за город.

— Ой, даже со счета сбился, — серьезно ответил я.

— Кто-то тебя бережет, ты у меня как постоянный пациент стал.

— Ага, думаете, мне это радость приносит?

— Нет, не думаю, — задумчиво произнес врач, — ну, что, приступим?

— Давайте, только это, доктор…

— Ну-ну, говори, — подбодрил меня военврач.

— Если не получится спасти руку, то сделайте так, чтобы я отсюда вперед ногами вышел, ладно?

— Это что еще за пораженческие разговоры? — без тени юмора набычился старый врач. — Я, по-твоему, кто? Коновал?

— Даже в мыслях не было сравнить вас с ветеринаром, — хмыкнул я.

— Если бы мне было наплевать на вас, бойцов, я уже тебе давно бы и руку, и ногу мог отпилить, хватит болтать, ори уже!

И я заорал. Черт, как я орал в этот раз. Казалось, этот хренов интеллигент мне кости через отверстие в руке вытаскивает, скоблит и обратно сует. Даже не думал, что после танкового осколка в спину я буду испытывать такие мучения от раны в руку. Господи, да как же больно-то! Я и минуты, наверное, не продержался, хотя, как говорит сам военврач, это даже к лучшему.

Сколько длилась операция, что мне там делали, представления не имею, очнулся в палате. Чисто, тихо… Нет, кажется, кто-то недалеко воет. Покрутил головой, нет, рядом никого, значит, где-то в соседней палате или операционной.

Когда окончательно пришел в себя, чуть снова не упал в обморок. Руку не чувствую вообще. Думал все, хана, здравствуй, дембель инвалидный. Однако, повозившись, почему-то правая рука оказалась привязанной к кровати, я сумел немного стащить одеяло, пришлось активно шевелиться. Левая, раненая, рука оказалась примотанной к телу, ага, это чтобы наверняка, вдруг очнусь да размахивать стану. Желания у меня такового не было, хотелось сейчас только одного, жрать. Казалось, не ел уже вечность. Хотя поторопился я, сказав, что хотелось одного, еще в туалет очень хочется, причем как бы не сильнее, чем есть. Блин, вот на фига было меня привязывать? Сейчас бы встал да сходил отлить, ноги-то целы, да и чувствую я себя намного лучше. К счастью, в палату заглянула санитарка.

— Милейшая, не соблаговолите ли вы меня отвязать, до ветру хочется, аж сил никаких нет?

— А вы не будете больше драться? — с укором спросила сестричка. Молоденькая деваха, лет девятнадцать или двадцать, с красивым, в меру курносым носом и грустными серыми глазами, смотрела на меня, не отводя взгляд.

— Чего-чего? — спросил, приходя в себя от лицезрения девичьих прелестей, ну, тех, что выделяются.

— Делайте свои дела, — проговорила девушка и вышла из палаты, наверное, чтобы не смущать меня. Утка подо мной была холодной, я уже как-то и привык ими пользоваться, не раз приходилось.

Закончил с туалетом, и девушка появилась, как будто подсматривала. Ловко выдернув из-под меня утку, вновь исчезла, как мимолетное видение. Черт, ни фига ведь не отвязала, в сердцах выругавшись, подумал я. Лежать было неимоверно скучно. За какие такие грехи меня положили в отдельную палату? Или я все же под следствием? Попробовал пошевелить пальцами на раненой руке, с трудом, но получалось. Блин, вообще ведь никаких новостей, хоть бы уже определились, что ли, враг я или уже не враг. Словно в награду за томительное ожидание к вечеру явился капитан, особист который.

— Ну, привет, как здоровье? — ехидно начал он издалека.

— И вам не хворать! — грубо, но спокойно ответил я.

— Чего, извелся уже? — улыбаясь, подмигнул особист.

— Есть такое дело, — кивнул я.

— Ну и гнездо ты разворошил… — капитан снял фуражку и вытер лоб платком. Странно, где он вспотеть успел, на улице март месяц.

— Я не специально, — потупил глаза я.

— Да уж, специально ничего бы не получилось. Как ты догадался, что Мосийчук «казачок»?

— Да никак. Если бы сразу понял, сам бы его и уработал, или спеленал и к вашим отнес.

— А ты что, не наш? — с каким-то хитрым прищуром спросил особист.

— Я работников особого отдела имел в виду.

— Ясно все, короче, мне тут предложили тебя к нам на службу пригласить. Когда поправишься, конечно.

— Это куда, в особый отдел? — Я аж подавился.

— Да, ну как, согласен? — живо ответил капитан.

— Товарищ капитан, а что я у вас делать-то буду? Я же солдат, штурмовик, снайпер, да кто угодно, но уж никак не оперативник.

— Оперативниками не рождаются.

— Нет, это вряд ли, — с сомнением проговорил я, — у вас работать это даже мыслить надо совсем по-другому, а я? Извините, товарищ капитан, но я не хочу выглядеть глупо или, хуже того, провалить какое-нибудь важное дело.

— Я же говорю, научим всему, никто в «поле» тебя сразу и не выпустит. Поедешь в Москву, закончишь курсы. Так как ты не рядовой, получишь звание старшины, вот потом и работать.

— Товарищ капитан, ну вот вы сами верите, что из пехотинца можно сделать опера? Только честно.

— Честно? Не из каждого, но можно. А из тебя точно получится. — Ишь как обхаживает, что они такого во мне нашли.

— Вот бы узнать, кто это такой глазастый, что рассмотрел во мне оперативника?

— Генерал Иволгин, — тут же был дан ответ.

— Так и знал, он еще в Сталинграде что-то в этом роде предлагал. Как он?

— Тяжело ранен, в госпитале. Сегодня был у него.

— Вот же, а что с ним случилось, вроде как от передовой-то он далековато был? — удивился я.

— Эта сука, Мосийчук, когда за ним пришли, на рывок пошел, стрельбу затеял, вот и попал прямо в генерала.

— Живым взяли?

— Ага, чуток попортили шкурку, но ничего, через пару недель начнем уже активную работу. Сейчас пока так, помаленьку обхаживаем.

— Товарищ капитан, если ваше предложение не приказ, то я откажусь, — я честно и прямо высказал особисту то, что думал, — извините.

— Конечно, не приказ, но думаю, за Иволгиным не заржавеет и приказ оформить. Выйдет вот из госпиталя, посмотрим… — многозначительно произнес капитан.

— Ну, вот прикажут, тогда и будем посмотреть, а пока — нет, — выпалил я и через секунду опять добавил: — Извините.

— Ладно, к этому разговору мы еще вернемся.

Я кивнул.

— Как скажете.

Капитан долго не засиделся. Практически как получил ответ, так и начал собираться. Я лежал и думал, надо ли мне это? Ведь там, на учебе, или непосредственно перед ней, меня же начнут крутить, что помню, что знаю. Будут следить за каждым словом и движением, а я себя знаю, «отмочу» что-нибудь, потом расхлебывай. Нет, однозначно не хочу.

Через две недели, так больше и не спросив моего мнения, меня поставили перед фактом. Просто принесли предписание явиться в особый отдел, за документами и направлением на учебу в памятный мне по ранению Куйбышев. Почему туда? А фиг его знает, но в предписании ясно сказано. С рукой почти все в порядке. Почти выражается в неработоспособном мизинце, почему именно его заклинило, никто не знал. Док вообще пугал, что рука может не восстановиться, однако все работает, кроме злосчастного мизинца. Палец застыл в полусогнутом состоянии, и ни туда, и ни сюда. Иголкой кололи, боли тоже не чувствую. Плюнул, ладно хоть мизинец и на левой руке.


Через три дня я, с тощим сидором за плечами, сходил на вокзале будущей и прошлой Самары. Меня никто не встречал, самому предстоит найти адрес, мне тут особист его записал. Школа НКВД представляла собой… да школу и представляла, только не большую, не как в будущем. Здание в два этажа, П-образной формы, со спортзалом и столовой, в разных концах. На входе у меня потребовали документы, предъявил «писульку», что дали с собой в госпитале, ну и предписание от особиста. Направили в кабинет на втором этаже. Там какой-то усатый, с майорскими звездами на погонах, мужик, молча прочитал мои документы и послал меня. В прямом смысле.

— Чего они там, сдурели, что ли? — злобно и недовольно произнес он. — У меня занятия идут уже два месяца, кто тебя будет подтягивать?

— Я не знаю, товарищ майор, — пожал я плечами.

— Нет, я не могу принять. Наверстать уже не успеешь. Много пропустил.

— … — Я лишь молча стоял, обдумывая, куда теперь.

— Вот что. У тебя ведь отпуск должен быть, по ранению?

— Да не нужен он мне, все и так прошло уже.

— Мне виднее. Оформим тебе документ, съезди, отдохни недельку на родине, а потом возвращайся в часть.

— Тут вот какое дело, товарищ майор… — замялся я.

— Что?

— Я не помню, где у меня дом…

— Да, я читал в документах, что у тебя проблемы с памятью, ладно, в архив запрос сделаю, завтра зайди, получишь ответ.

— Товарищ майор, а нельзя мне просто документы на проезд выдать, я бы сегодня же в часть уехал, не надо мне отпуска.

— Зря отказываешься, когда еще возможность будет.

— Если можно, я бы увольнительную на пару дней хотел и проездные до Сталинграда.

— Зачем тебе туда, тут вон написано, ты там воевал? Что, соскучился уже?

— Да, друзей помянуть, просто посмотреть хочется, как город восстанавливают.

— Договорились, а жив будешь, через четыре месяца тебя жду. Вот, — майор протянул мне листок бумаги, — отдашь в особый отдел своей дивизии. Если сочтут нужным, то на новый набор, через четыре месяца, отправят вновь. Документы на проезд получишь в канцелярии, вот, — он протянул мне еще одну бумагу, — отдай там и все получишь. Как понял?

— Все понял, товарищ майор, разрешите идти? — встав по стойке смирно, отчеканил я.

— Иди, сержант, иди, выздоравливай. Береги себя, ну и врагов бей, как положено!

— Есть, — я развернулся и направился к двери.

— Сержант, а это не ты больше ста немецких солдат и офицеров в Сталинграде положил? — вдруг донеслось до меня.

— Говорят, что я.

— Как это, а сам, стало быть, и не знаешь? — удивился майор.

— Да всякое бывало, чего их запоминать, товарищ майор, их убивать нужно, а не помнить.

— Это точно, прощай.


Вот блин, правда, говорят, как год начнется, так и пройдет. Встретил Новый год в госпитале, вот и болтаюсь, как дерьмо в проруби, уже столько времени. Ребята у меня там воюют, а я тут прохлаждаюсь. Надо ехать скорее, хотя в Сталинград все же заеду. Я немного лукавил, конечно, не просто так я в город хочу попасть. Там нычка у меня есть, а город восстанавливают, могут тайничок найти или просто в землю закатают. В одном из почти неповрежденных домов сделал. Оружие там, боеприпасы, золото, деньги, на удивление, как наши, так и немецкие. Нет, а что, я должен был все до копеечки сдавать? А кому, крохобору старшине, у которого зимой снега не выпросишь? Нет уж, все себе оставлю, только вот как тащить? Может, новый схрон оборудовать, а то у меня даже пулемет есть, немецкий, трофейный. Поймают меня с таким арсеналом, и поеду опять к особистам, только уже не на учебу, а как наглядное пособие, для будущих оперов.

В город я прибыл поздним вечером и начал искать жилье, переночевать нужно, да и выспаться. В поезде всю дорогу новобранцы шумели, так и не смог заснуть. В центре ловить нечего, там сейчас еще завалы расчищают, а вот в старых, частных домах люди живут, вернулись, точнее, кто уходил. Эти места были довольно быстро захвачены врагом и удерживались, будучи тылом. За счет окружения сильных боев с применением крупной артиллерии на окраинах не было, поэтому и дома сохранились. Постучав в одно из окон, пошел к крыльцу. Через минуту дверь приоткрылась и в проеме возникло лицо.

— Кто таков? — спросил человек, по виду дед лет ста.

— Служивый я, с госпиталя еду, переночевать не пустите? — спросил я, представившись.

— Чего ж не пустить-то? Ты ж не немец, заходи. Только вот накормить почти нечем, картошки осталось чуток, вчера варили с бабкой, да хлеба краюха осталась. Завтра только привезут, обещали.

— Так мне и не надо, это еще я вас угощу, — улыбнулся я. У меня с собой хороший паек был, в Куйбышеве майор начальник школы НКВД распорядился, чтобы дорогой не голодал.

— Ну, так ты, значит, вообще желанный гость в доме будешь! — воскликнул дед, а глаза так и сверкнули. Дед, какой он на фиг дед, мужик лет под шестьдесят, не больше. Когда дверь распахнулась во всю ширь, я увидел хозяина целиком. Да он без ноги, оказывается, вот и выглядит так старо, наверное, хлебнул сполна.

Раздевшись в сенях, я прошел в единственную комнатку. Тут уже меня встретила и хозяйка, женщина лет пятидесяти — пятидесяти пяти.

— Здравия желаю, хозяева, сержант Иванов, родные Сашей назвали.

— Ну, тезка, значит, я Александр Васильевич, это, — дед указал на женщину, — жена моя, Настасья Андреевна. Востриковы мы.

— Вот у меня тут с собой еды немного, угощайтесь, — предложил я, развязывая сидор.

Хозяева даже не встали со своих мест. Стесняются, что ли? Начал выкладывать продукты на стол, а у людей глаза расширялись от увиденного. Да, поголодали люди, если от взгляда на две буханки хлеба у них разве что слюни не текут. Опять захотелось выругаться да козла Адольфа вспомнить.

— Извините, Саша, — вдруг проговорила Настасья Андреевна.

— Да? — отвлекся я от мыслей.

— У нас тут в соседях детки живут, четверо их. Мамку у них фашисты замучили, отец вроде воюет где-то. Самая старшая, Нина, всех на себе тащит, а ей всего тринадцать годков.

— Да, конечно, зовите их всех сюда, поделим паек поровну.

— Ты, жена, чего делаешь? — строго, я бы даже сказал, зло, вдруг вступил в разговор хозяин дома. — Боец из госпиталя, ему восстанавливаться нужно, а ты у него весь харч забрать хочешь?

— Вот уж давайте без этого, я не сегодня, так завтра в части буду, а вам тут жить, хоть чем-то помогу, раз уж город мы вам не сохранили.

Споры утихли, а хозяйка, выставив котелок с остатками картошки, убежала за соседскими детьми. Надо было видеть последних. Худющие, сильно изможденные, но воспитанные. Войдя в дом, поздоровались, никто не кинулся к столу, хотя глаза у всех были широко распахнуты и горели огнем.

— Так, ребята, давайте к столу, да только не спешите, а то еще животы прихватит, — произнес я, нарезая ножом хлеб.

Ужин затянулся почти на час. Несмотря на очевидный голод, ели все спокойно и явно наслаждались вкусом. У меня с собой и сало свежее было, и колбаса копченая, о тушенке вообще не говорю. Детки, когда увидели банку сгущенки, казалось, бросятся обнимать меня. Я опередил их, достав вторую банку и подтолкнув к ним.

— Ешьте спокойно, всем хватит! — подбодрил я.

Примерно в одиннадцать часов вечера хозяйка проводила деток, а мы с тезкой Васильевичем уселись на крыльце курить.

— Где ногу потеряли, Александр Васильевич? — спросил я.

— В гражданскую, при обороне Царицына, — задумчиво ответил хозяин.

— О, так вы, стало быть, тоже защитник города? — удивился я.

— Можно и так сказать, только уж больно вражина сейчас серьезный, нам полегче было.

— Война всегда тяжело, — заметил я, — неважно, какой враг.

— Тоже верно, а сам где шкуру-то повредил?

— Да здесь, недалече. Километров сто на запад.

— Стало быть, немца уже туда угнали?

— Местами, топчемся пока, немец оборону выстроил хорошую, время у него было.

— Ясно, а здесь, видишь, люди стали возвращаться, город, думаю, будут восстанавливать.

— Конечно, будут, это же Сталинград! Да и вообще, отстроят, лучше прежнего будет.

— Знаешь, какой он был красивый раньше? — спросил с тоской дед.

— Представляю с трудом, все больше видел его именно таким. Таким и запомню.

— Ну, отстроим, не узнать будет. Постой, а что ты говорил о том, что видел его разрушенным? Когда это?

— Так я, Александр Петрович, повоевал здесь малехо, — почесал я затылок.

— Да ты что? — вскинулся хозяин. — Так ты из защитников, а мы тебя объедаем!!!

— Бать, давай не будем, пожалуйста. Если уж на то пошло, то из-за нас фашисты вообще сюда дошли, так что оставим это, прошу как человека.

Разговор был очень длинным, засиделись почти до трех ночи. А мне ведь еще вылазку нужно сделать, не днем же. Кое-как разошлись по койкам. Попросил кинуть мне чего-нибудь на веранде, дескать, там посплю, не замерзну. На самом деле, оттуда уйти легче, чтобы хозяева не видели. Хозяин, кстати, бутылочку немецкого шнапса из запасов вытащил, когда узнал, что я воевал за город, так что накатили слегка. Васильевича накрыло не по-детски, а я все больше пропускал мимо, так что вполне трезвый. Главное, на патрули не нарваться, а то сразу звиздец. Вон хозяин рассказывал, ночью стреляют на движение. Двух женщин и одного старика патрульные за последнюю неделю застрелили. А все потому, что недобитки до сих пор прячутся по щелям. Невероятно, но факт, хозяин поведал, как буквально вчера группу из четырех оборванцев задержали при расчистке завалов, а те ни бельмеса по-русски, румыны оказались. Вот местные уже и научены горьким опытом, на улицу ни шагу, хотя с голодухи выходят, в надежде что-то найти, и находят пулю. Я двигался среди развалин почти на пузе, патрулей… обалдеть сколько, и все НКВДэшники. Но пролез до нужного подвала все-таки удачно. Если бы я здесь столько в прошлом году не отползал, хрен бы решился, только благодаря тому, что местность знакома, я и вылез. Тайник был на месте, это тот, что с деньгами и золотом. Ну, пару пистолетов в нем и три гранаты я не считаю. А вот к оружию я решил пока не ходить. Все равно не дотащу, и тяжело, и громоздко, скрытно не пройти. Оставлю наводку Васильевичу, может, он более рационально распорядится. С золотом и деньгами вот какая штука получилась. Я ведь не по карманам у фрицев их собирал. Это мы машину обстреляли с какими-то гансами размалеванными, у них с собой целый чемодан был этого барахла. То ли награбленное, то ли свое, то есть такое же награбленное, только ранее, но чемодан был тяжелый. Мы с Петрухой аж охренели, когда открыли. Там такие цацки были, от одного вида любой коллекционер с ума бы сошел. Напарник хотел сдать, но я убедил его оставить, дескать, на черный день. Вот и сейчас хочу все перепрятать получше где-нибудь на окраине, а вдруг и пригодится.

С чемоданом пробираться было сложнее, перетаскивать его волоча много шума, а нести никак, постоянно залегать приходиться. Делая не больше метра в минуту, я двигался назад, к дому гостеприимных хозяев. А когда вошел на веранду, то меня уже встречали. Оба супруга смотрели на меня странно, даже не понять, чего во взгляде больше, злости или страха.

— Александр Васильевич, тут такое дело… — начал я.

— Не надо, раз куда-то ходил, значит, так было нужно, — перебил меня хозяин.

— Так точно, — выдохнул я.

— Нормально прошел, не видели?

— Да, думаю, что если бы увидели, то вряд ли бы мы сейчас разговаривали.

— Далеко ползал, — Васильевич указал на грязную форму.

— Да не близко, до Солнечной.

— Ничего себе! — удивился хозяин. — Путь и правда неблизкий.

— Да уж, а НКВДэшники еще те зубры, еле пробрался.

— Экий ты ловкий, как и смог-то?!

— Так говорил же, в домах бы заблудился, до войны, я имею в виду, а по развалинам как дома.

Хорошо, что чемодан я, перед тем как войти в дом, оставил на улице, за поленницу положил, там как раз было свободное место. В конце разговора с хозяином дома, когда остались наедине, рассказал о большом тайнике оружия, пусть сдаст властям, ему плюс будет, только надо легенду хорошую придумать о том, как ему известно стало об этом. Но, думаю, это не будет проблемой, люди здесь постоянно лазают по городу, в попытках найти что-то нужное, так что прокатит, думаю.

Зачем мне вообще эти цацки? Да вот хрен его знает, наверное, стереотип из будущего сработал, раз ценности, надо брать, тем более учету они не подлежат, там столько всего, что явно не с одного места украдено. Наверняка всякие дворянские украшения, тут ведь и золотые изделия, и камни, да что говорить, ну хапнул, и хапнул, лишним не будет. Я вообще сюда как попал, ни о чем таком и не думал, а тут как увидел, что-то щелкнуло. Утром, прогулявшись до окраины города, нашел местечко, где еще явно долго никого не будет, ну, если только мародеры какие. Это было небольшое немецкое кладбище, вот следующей ночью, подкопав под один из крестов, я и сныкал все эти сокровища. Деньги в бумагу замотал, была у меня хорошая, провощенная, форму новую получал, а бумагу не выкинул, вот и упаковал. Конечно, долго она не выдержит, упаковочка-то не герметичная, но сколько пролежит, столько и пролежит.

Вернувшись после похождений к месту ночлега, был неприятно удивлен. Не сказать, что я не предполагал такого развития, но все же было неприятно. В доме было людно и сильно накурено. Дед, в смысле хозяин дома, сидел в углу и отсвечивал явно побитым лицом. Хозяйки было не видать.

— Ну, нагулялся, сержант? — встретил меня вопросом рослый младший лейтенант НКВД.

— А в чем, собственно, дело? — сделал я удивленные глаза.

— Что ты делал в городе ночью, да еще и две ночи подряд?

— Гулял, мне дали двое суток на нахождение здесь после госпиталя, вот я и гулял, вспоминая места, где повоевать пришлось.

— А почему схрон с оружием не сдал еще тогда, во время боев? Себе оставил, а зачем? Готовил преступление?

— Товарищ лейтенант, вы вообще о чем? Я сержант гвардейской дивизии, воевал здесь, был ранен и потерял тут много друзей, почему я не могу тут бывать? А что до оружия, так я сам его случайно нашел. Не сдал, потому как знал, что нарушаю порядок, гуляя ночью, вот и сообщил хозяину дома. Мог ведь и не говорить, так?

— А что еще ты нашел, а сегодня ночью утащил куда-то? — внимательно глядя мне в глаза, спросил НКВДэшник.

— Это личное, товарищ лейтенант…

— Не может быть в армии ничего личного, кроме обмундирования, да и то казенное.

— Я друга перезахоронил. Зимой, во время боев было никак, да и ранен я был, а тут нашел и отнес останки на воинское кладбище.

Это было почти правдой. Парня, что погиб во время боев, я действительно похоронил, только вот никуда не носил. Нашел останки в том подвале, где у меня нычка была, там же и закопал. Когда сныкал на немецком кладбище чемодан, дошел до нашего, советского, и там поработал лопаткой, якобы тут хоронили кого. Благо там братская могила, до костей всего с метр, так что если будут проверять, а теперь я даже уверен, что будут, то обязательно наткнутся на кости. Так что с этой стороны я себе задницу вроде прикрыл. Но дед, бля, вот на фига он полез к НКВДэшникам именно сегодня? Пошел бы завтра, и все было бы в ажуре, а теперь и самому досталось. Почему его даже побили, ума не приложу.

— Где чемодан с золотом? — вдруг рыкнул лейтеха, как бы отвечая на мой не высказанный вопрос. Вот теперь ясно, дед, зараза, когда-то успел найти в сарае чемодан и даже поглядел в него, поэтому, видать, и побежал меня сдавать. Большевик хренов. Без ноги, а все туда же, выслужиться решил. Ну и пусть, на него я в принципе обиды не держу, однако усердие НКВДэшника мне не понравилось.

— Вы о чем? — искренне удивился я.

— Ты знаешь о чем! Плотников, ну-ка, выведи отсюда всех, живо!

Подбежавший рядовой схватил деда и, тычками заставляя двигаться, потащил к выходу. Оставшиеся два бойца тоже вышли.

— Говори, умрешь не мучаясь, — предложил мне лейтенант.

— А ты значит, — я тоже перешел на повышенный тон, — решил разбогатеть по-тихому, так?

— Сука! — выплюнул тот и бросился на меня.

Зря он бойцов отослал, тогда у него были бы шансы. Уйдя в сторону от несущегося мне в челюсть кулака, схватил лейтеху за рукав и, направив его порыв дальше, воткнул его в стену. Застонав, тот раскрыл было рот, но накрыв его ладонью, я достал нож. Да, не думал я, что вот так и кончится моя спокойная жизнь в СССР. Сам себе вырыл яму с этими цацками. Знал же, что не приносят они людям ничего хорошего, но все же полез, эх, жадность двадцать первого века… Вытерев нож о форму лейтенанта, я вытащил пистолет у него из кобуры. Черт, как бы без этого обойтись, а то сбегутся сюда все, кто сейчас в городе есть.

— Плотников, — крикнул я, решившись.

Когда в дверь скользнул боец, я нанес ему удар ножом в грудь. Стоял я сбоку, поэтому тот, вбегая, меня не видел. Поддержав труп, конечно, наверняка же бил, перекинул ТТ в правую и шагнул в сени. Тут был только один боец, последний, видимо, увел куда-то деда. Направив на рядового пистолет, я левой рукой показал тому, чтобы молчал. Этот дуралей решил орать.

— Трев…

Все же я был всего в метре от него и ударом по голове отправил в нокаут. Направив пистолет на дверь, что вела на двор, я приготовился. Ждать пришлось недолго, влетевший с автоматом в руках последний боец, кстати, сержант, не успел даже поднять ствол. Пуля из ТТ, проделав маленькую дырочку в его груди, сделала свое дело. Автомат выпал из рук сержанта, а я выстрелил уже прицельно в голову. ТТ хороший ствол, дури в нем до хрена, за счет патрона, но этот же патрон и портит все дело. Имея большую пробивную силу, он обладает малым останавливающим действием, иногда в бою противник даже не замечал сначала, что в него попали, сам видел. Но второй в голову поставил точку.

Так, где дед и хозяйка, да и соседей, детей проверить нужно, слышали или нет. Выйдя на двор, где до войны наверняка скотину держали, обнаружил сразу всех. Чета Востриковых, соседские дети, все лежали дружно в углу, заколотые штыками. Суки, это я про героев НКВД, и я еще себя преступником чувствую, убив их? Черт, что делать-то? Ведь мне же ни фига не поверят, что это чекисты тут всех уделали, а я, значит, весь в белом и пушистый порешил зажравшихся энкавэдэшников. Черт, черт, черт! Одно хорошо, рядом больше жилых домов нет, ближайший, где какая-то бабулька живет, на соседней улице стоит, там меня и не видел никто.

Выскочив на улицу и убедившись, что никто не бежит на выстрелы, да и не слышали их явно, в доме стрелял, я кинулся обратно. Найдя лопату, принялся прямо во дворе копать яму. Три часа не разгибаясь ковырял землю, еще не совсем отошедшую после зимы. Углубившись примерно на полтора метра, перетащил всех убитых гражданских в нее и принялся закидывать. Уже светало, когда я, сторожась каждого шороха, выбрался на окраину. Невдалеке за спиной оставляя горящий дом Востриковых. Заметаю или нет, но следы я постарался уничтожить. Трупы чекистов расположил так, будто они сами друг дружку постреляли, специалист, конечно, разберется на раз, но я надеюсь уже быть отсюда далеко. Я там еще и золотишка чуток рассыпал, и денег, чтобы подальше завести следствие. Сам я решил валить. Даже не из города, а вообще. Дело в том, что найдя ночлег у Востриковых, я в первый же день отметился в особом отделе, указав и где буду жить, и когда съеду, так что, валить, даже без вариантов. Жаль, я привык жить в этой стране, все меня устраивало, ну, кроме беспредела НКВД. Причем ведь все от людей зависит, это не централизованный приказ так гнобить людей, это все на местах. Они же себя ей-богу царями ощущают, все могут, все дозволено. Так я и плюхал, стараясь идти там, где не было оживленного движения. Около девяти утра около меня вдруг остановилась полуторка. Открывший дверь водила, молодой парень, приглашающе махнул рукой.

— Куда тебе? — с улыбкой спросил парень.

Хороший вопрос. А, правда, куда?

— Да к фронту, в часть из госпиталя возвращаюсь.

— Поехали, немного подвезу, я к Калачу еду.

— Ну, так и я с тобой, возьмешь?

— Так фронт уже от Калача ушел, недалеко, но все же?

— А, там разберусь, — махнул я рукой.

Парень ехал пустым, говорит, раненых в госпиталь возил, обратно груза не дали, вот порожняком и едет.

Разговаривать не хотелось, да и парень видел, что я задумчивый сижу, и не особо лез с вопросами, отделавшись основными, кто и откуда, какое ранение. Немного, но пришлось поговорить.

Распрощавшись с водилой возле какой-то деревеньки неподалеку от Калача-на-Дону, я двинул к виднеющейся в километре рощице. Дело было к вечеру, темнело. Без труда найдя хорошее место, спрятал оружие. Чемодан-то в Сталинграде остался, я лишь взял из чемодана немного денег, рублей, да и чуток рейхсмарок прихватил. Сделав очередную ухоронку, потопал к городу.

А в Калаче, точнее, рядом, на подъезде к городу, меня и взяли. Рыпаться было бесполезно. Документов на нахождение тут у меня не было, видок был еще тот, поэтому спокойно дал себя арестовать. В конце концов, что они мне предъявят? Вряд ли следаки в Сталинграде уже все раскопали и связали меня со сгоревшим домом и трупами чекистов в нем. Дезертирство могут повесить, конечно, но я попытаюсь отбрехаться. Все-таки у меня проездные хоть и на фронт, но от НКВД, да и направление на учебу сыграет свое дело. Заперли в какой-то комнатушке в небольшом домике на берегу Дона. Даже покормить успели, прежде чем вызвали на допрос. Следователь, или как их тут сейчас называют, старший лейтенант, встретил меня спокойно.

— Ну, что, сержант, заблудился?

— Ага, — просто сказал я. Хорошо, что оружие не брал, даже нож, только за бабки будет спрос.

— Ты где должен быть? В районе Лисок?

— Да, машина подвернулась, вот и решил сюда заскочить, подарков ребятам в роту купить.

— Теперь они тебе подарки понесут, на зону, — заключил чекист.

— Да ладно вам, товарищ лейтенант…

— Гражданин лейтенант! Ты дезертир, штрафная рота тебя ждет.

— Гражданин лейтенант, — поправился я, — а ничего, что у меня увольнительная в Сталинград закончилась только-только? Мне же еще время нужно, чтобы к себе в часть доплюхать, автобусов-то на фронт не ходит.

— На прибытие даются сутки…

— Так вот они и закончатся только завтра утром, — в свою очередь перебил я чекиста.

— Умный, что ли? Ты где немецкие деньги взял?

— А это тут при чем? Мужики что сунули, с тем и еду.

— Ага, немецкая валюта у советского бойца, занимательно. Это мародерство называется, все равно трибунал.

— Слушай, лейтенант, ты что, генералом станешь, если меня в штрафную спихнешь, а? Какая тебе польза-то будет? Или что, деньги мои нужны, так забери их себе, а мне в часть надо…

— Ты себе смертный приговор только что подписал, — произнес чекист, доставая пистолет.

— Не дури, сам же сядешь, давай уже подпишу, что там тебе надо! — проговорил я, махнув рукой. А что, если к стенке не прислонят, так и в штрафной как-нибудь выживу. У нас в Сталинграде на левом фланге стояла рота, ничего, крепко мужики держались, и живые у них остались. Так что прорвемся. А клад мой, а и хрен с ним. Ну куда я пойду? Покинуть воюющую страну? Даже не смешно. Провернуть такое можно только от полной безысходности.

Лейтеха все-таки имел здравый смысл, стрелять не стал, но, дождавшись, когда я подпишу сляпанное наскоро «дело», продолжал пытать на тему денег. Говорить я не стал, поэтому был немного избит. Немного, это я так, по сравнению с болью от ранений фигня. Нос разбили, губы, по ребрам прошлись слегка, пожалуй, и все. А с утра, лейтеха, может, и мечтал продолжить, но появились люди званием постарше, и меня отправили на машине вместе с другими арестованными. Куда? Так, наверное, на фронт, куда ж еще-то. На деле довезли всего до переправы, а уже оттуда нас, всего оказалось десять человек, повели под присмотром молодого лейтехи пехом. Шли долго, устал, словно картошку копал. Отвык, если честно, подолгу ходить. В Сталинграде все больше на пузе или перебежками, а тут такой марш. Остановились на ночь в какой-то деревеньке, нам выделили целый сарай с сеном, было хорошо. Кормежки вот почти нет. Сухари и вода, скорее бы уже на место, что ли, может, на передовой накормят.

Под утро проснулся, услыхав какую-то возню. Открыв глаза, охренел от увиденного. Двое из тех, кого вели вместе со мной от Калача, по виду так откровенные урки, накинулись на лейтенантика и пытались его задушить. Вскочив, отшвырнул в сторону одного, а второй вытащил здоровый ржавый гвоздь, выставил его перед собой, угрожая уже мне.

— Отойди, сука, на пику посажу! — завопил бандит.

— Брось гвоздик, урод, а то из задницы его вытаскивать больно будет, — проговорил я, контролируя второго, который уже поднялся, но не решался рыпнуться.

Бандит не послушал совета. Сделав выпад, надеясь, наверное, что я буду стоять и смотреть, как он меня убивать будет, он вдруг осознал, что ему больно. Даже очень больно. Поймав его руку, я продолжил движение, лишая его точки опоры. Урка подался вперед, теряя равновесие, а я, сделав движение рукой вперед, завел его руку ему же за спину и с силой вогнал заточку чуть выше поясницы, только дотуда дотянулся. Бандит заорал, вертясь и пытаясь вытащить гвоздь, но я, дав ему пинка, отправил в полет на сено. Его пособник встал вдруг на колени и поднял руки, прося не убивать. Закончил дело очухавшийся лейтенант. ТТ в его руке смотрелся огромным, словно пушка, молоденький паренек, худой, да и ростом не вышел. Пистолет дважды выстрелил, и корчившийся с заточкой в спине бандит затих.

— Командир, кончай и второго, хоть и трус, но подлюга, чего от него ждать? — произнес я.

Остальные арестанты вели себя тихо, не приняли ни одну из сторон, просто стояли в углу сарая и наблюдали.

— Хрен с ним, днем на место придем, передам в особый отдел. Спасибо, кстати, — лейтеха протянул руку, ну, раз сам предложил, то я отвечу. Несмотря на явную худобу, парень оказался довольно крепким, рукопожатие мне это наглядно показало.

— Ты как, командир? — спросил я после того, как руки расцепились.

— В норме, спящим застали, суки, не думал, что усну, а вот…

— Бывает, Иванов я, бывший гвардии сержант.

— Лейтенант, Иванов, — ухмыльнулся наш сопровождающий, — имя-то есть?

— Саня, — просто произнес я, тоже улыбнувшись.

— Василий! — Мы вновь пожали руки.

— Эй, братва, помогите вытащить это говно отсюда, — попросил я. Двое отделились от общей группы и подошли. — Чего же не помогли лейтенанту?

— Да мы это, испугались… — растерянно произнес один из мужиков. Кстати, именно мужиков. Не было среди нас ни одного молодого парня, всем к тридцати, а может, даже и поболее будет.

— Эх вы! — вздохнул я. — Нам ведь срок добавят, если с ним что-то случится, не понимаете, что ли? Или сразу к стенке, что вероятнее.

Позавтракав уже надоевшими сухарями, лейтеха, кстати, тоже еды не имел, отправились в путь. Правда, пришлось еще бандита закопать, но это его напарничек старался, в одиночку.

К обеду мы и правда, как и говорил лейтенант, прибыли в большое село, где таких, как мы, оказалось больше сотни. Полноценная рота, правда, все без оружия, да и правильно это, наверняка среди них такие же есть, как и тот, что мы утром прикопали. Оставив нас под присмотром явных конвоиров, Василий умчался к начальству. А через полчаса меня вызвали туда же. Маленькая изба, покосившаяся вся, странно, что вообще еще стоит.

— Боец штрафной роты Иванов по вашему приказанию прибыл, — четко доложился я, вытянувшись перед командирами. А было их тут аж трое, включая нашего лейтенанта.

— Как же такой боец вдруг дезертиром стал? — удивленно, заглядывая в бумаги, спросил меня командир в звании капитана.

— Не по собственному желанию, уж поверьте, гражданин капитан.

— Товарищ капитан, ты не у следователя. Слышь, Егорыч, опять липового дезертира прислали? — обратился командир к своему товарищу, сидящему справа от него.

— Похоже, — кивнул тот. — Гвардеец?

— Так точно, бывший гвардии сержант. Сорок второй гвардейский стрелковый полк, тринадцатая гвардейская дивизия.

— О как, Сталинградский?! — воскликнул капитан.

— Так точно, товарищ капитан.

— Точно липовый! — кивнул своим мыслям тот самый Егорыч.

— Тебя в Калаче повязали? — продолжал расспрашивать капитан.

— Так точно, — вновь утвердительно кивнул я.

— Ясно, там идиот какой-то сидит на должности. У него по штрафникам прямо конвейер, через одного дезертиры. Ага, Сталинград прошли и в дезертиры подались, верю, — жестко проговорил капитан, — капитан Николаев, Михаил Андреевич.

— Бывший сержант. Иванов, Александр Сергеевич.

— Как Пушкин! — улыбнулся капитан Николаев.

— Вы не первый, кто это говорит.

— Понимаю, ладно, есть хочешь?

— Так все хотят, товарищ капитан, — вздохнул я.

— Всех как раз сейчас кормят, а ты здесь поешь. Иванов, крикни там старшину, пусть принесет нам обед, мы тоже еще не ели.

Обед у командиров, особенно после сухарей, был просто волшебным. Поели, поговорили. Оказалось, капитан Николаев, вместе с командиром взвода Онищенко, тем самым Егорычем, вместе командуют отдельной штрафной ротой еще от Воронежа, с прошлого года. Иванов был назначен командиром второго взвода, а меня они хотели сунуть в третий, так как кадровых не хватало. Я согласился, опыт какой-никакой все же был, но сразу сказал, что был простым снайпером, на взводе практически только числился. Узнав, что я снайпер, капитан тут же все переиграл.

— Вот и будешь дальше счет пополнять, раз умеешь это делать. А то у нас больше всего гибнет бойцов при атаках, сам понимаешь, артподготовка бывает не всегда, да и толку от нее иногда столько, что проще вообще без нее. А меня одного на роту не хватает.

— Командир у нас в декабре сорок первого под Москвой как раз снайпером начинал, — пояснил Егорыч.

— Так вы ученый, а я так, стрелять немного научился, да и все на этом.

— Сколько на счету? — уставился на меня Николаев.

— Да я не знаю, Петро у меня бухгалтерию вел, напарник мой. Студент.

— Ой не ври, если б сам не был снайпером, не спрашивал бы, так сколько?

— Около сорока, — скромно, отведя глаза, ответил я.

— Вот врун, ладно уж, скромник. Вечером выдам тебе винтовку, остальные на передовой будут получать.

— А когда на «передок»? — спросил я.

— Скоро. Думаю, что не сегодня, так завтра, да, пешком идем, уже сообщили, транспорта не будет.

— Как-нибудь дотопаем, — вздохнул Онищенко.

— Ты, кстати, из чего работал? — вдруг спросил у выхода капитан.

— Из «маузера», — ответил я.

— Ого, а где взял? Трофей?

— Да, зачистили в городе домик, когда атаковали позиции, вот бойцы и нашли. А взводный мне отдал, так как видел, что я стреляю неплохо.

Разговор на этом кончился. Я пошел к хате, что выделили нам под постой. Найдя уголок, завернулся в шинель и уснул. Разбудили меня ближе к вечеру.

— Слышь, сержант, там командир тебя зовет, — толкнул меня в плечо один из бойцов. Ого, уже солдатская почта сработала, знают, что я сержант.

— Иду, — бросил я и, встав и отряхнувшись, вышел на улицу.

— Проснулся, хорошо. Вот держи, — капитан протянул мне винтовку, — «Маузера» у нас нет, вот, «Светку» попробуй.

— Да я пробовал, хорошая винтовка, — сказал я.

— Вот, а то бойцы все ругались раньше, говнистая, говорят, отказывает часто.

— Ага, а немцы такие дураки, что все трофейные СВТ себе прибирали, — ответил я. — Ухаживать нужно, нежная она, вот и все дела.

— Точно. Патронов, правда, пока мало, но на месте получишь с избытком. В этом у нас проблем уже не бывает, не сорок первый.

— Ладно, разрешите пристрелять?

— Да где? Здесь не надо, войск кругом полно. Шмальнешь куда-нибудь, а там бойцы.

— Как прикажете, — отдал честь я.

— Свободен, сержант. — О, командир по званию зовет, хорошая примета. Хотя я видел, как на меня смотрит Иванов, наверняка ведь рассказал, как его убивали.

Хоть меня вроде и за снайпера поставили, но все же и за взвод отвечать буду я. Пойду, привычным уже делом займусь. С лета прошлого года меня столько раз уже просили подтянуть бойцов. Уже обдумывая план действий, внезапно отринул его. Вот не хочу я заниматься с ними, не лежит у меня душа. Вновь, как и при возвращении из госпиталя в январе, накатила какая-то апатия. Ничего не хочу, только в оптику смотреть да врагов убивать. Можно еще и пару-тройку особистов к ним добавить, только рад буду. Все же, выяснив у бойцов, кто кем и где служил, назначил отделенных командиров. Нехилый у меня взвод оказался. Шесть только сержантов, один старшина, два ефрейтора, остальные рядовые. Что примечательно, больше половины из гвардейских дивизий. Что за поветрие такое. Старшину вон вообще из обоза в штрафники сослали. Поговорил, выяснилось, что этот старый дурак, а как его еще назовешь, мужику под пятьдесят, залез на бабу командира батальона. Естественно, тот его и сослал в Сибирь, тьфу, в штрафную роту, конечно. Сержанты тоже через одного, кто с офицером подрался, кто напился не вовремя. Поболтал со всеми, решил, что все-таки нужно о своих людях, хоть и формально подчиненных, знать побольше.

Сам я все время думал об одном. Как скоро вскроется моя деятельность в Сталинграде. Припишут мне убитых чекистов или нет, сижу вот и думу думаю. Если нормальное расследование будет, естественно, всплывет и мое участие. Надеялся я все-таки на то, что в той чехарде, что творится сейчас в городе на Волге, не станут чекисты сильно копать. Ну, правда, хватит мне и так, шесть месяцев штрафной роты это серьезное наказание.

Ночь прошла так, словно и войны не было. Спал как убитый, до самого подъема. Утром, едва успев умыться и перекурить, был вызван к командиру.

— Здорово, как спалось? — встретил меня капитан рукопожатием.

— Спасибо, отлично, — честно сказал я.

— Ну и хорошо. Собирай взвод, готовь людей к маршу.

— Вопрос можно?

— Спрашивай, — кивнул командир.

— Куда, если не секрет?

— Общее направление — Луганск.

— Ясно, разрешите идти?

— Выступаем через два часа, свободен!


Построив людей, я велел привести себя в порядок и подготовиться. Кто-то начал перематывать портянки, кто-то просто сел курить. Я, подозвав одного из бывших сержантов, попросил найти мне внимательного бойца, из молодых. Сержант справился быстро, рекомендовав мне паренька, бывшего артиллерийского наводчика, дескать, парень и с оптикой работать умеет, и поле видит хорошо.

— Как звать? — обратился я к парнишке.

— Иваном, — бодро ответил боец.

— Как у тебя с наблюдательностью?

— Командир орудия не жаловался, я из противотанкистов.

— Это хорошо, там соображать нужно быстро. «Прощай, Родина»?

— Именно, зря их так называют, хорошие пушки, снаряды говно попадаются, а стволы нормальные. Я осенью три танка сжег, пока в нас не попали.

— Как же уцелели-то?

— Так и не уцелел никто, кроме меня. Меня только оглушило, да об прицел чуть глаз не вышиб, а больше никому не повезло.

— Да уж, бывает и так. Лады, слушай сюда, видишь командира второго взвода, что своих строит?

— На том конце деревни? Триста двадцать, плюс-минус десять.

— Сработаемся! — заключил я. Да, с таким вторым номером любой снайпер асом станет. Мне даже неловко стало, он такой спец, а я лишь самозванец, по недоразумению нащелкавший кучу немцев.

Выдвинулись, как и сказал капитан Николаев, через два часа. Дорога дальняя, штрафников на машинах не возят, если только раненых. Удивило сразу отсутствие заградотряда. Очень хорошо помню, в Сталинграде такие были, а мы одни. Кстати, рота была укомплектована людьми, но снаряжение было… То-то я думал, чего это тут артнаводчик делает, а просто артиллерии у нас не было вообще, от слова совсем. Одно ружье ПТР на всю роту, и то наверняка кривое. А хорошо нынче пехоте топать, нет, из-за грязи, конечно, звиздец как устаешь, но вот авианалетов нет вообще. Такое впечатление, что у фрицев самолеты кончились. Так и вспоминаю прошлый год, так примерно тут и шли, выбираясь из котла, вот уж остались воспоминания, никогда не забуду. А так мешает только вездесущая грязь. Снега почти уже нет, лежит проплешинами, зато оттаявшая земля превратилась просто в болото. И это на дорогах, а как в полях? К вечеру, уже порядком уставшие, попали на откапывание застрявшего ЗиСа. Водила вез к фронту снаряды, поэтому вытаскивали его всей ротой. Он дорогу перегородил, сидел себе курил, а тут легковушка с какой-то «шишкой» едет. Водила из «эмки» подозвал к себе курильщика, последнему досталось по самые помидоры, вот нас, как проходящих мимо, да еще и штрафную роту, и заставили впрягаться. Вытолкнув этого неудачника, мужик из «ЗиСа» уже и сам предвкушал ссылку в штрафную роту, переглянулись с парнями и заржали. Командир из «эмки», увидев неуставной юмор, тут же «натянул» нашего кэпа. Побрели к обочине и начали приводить себя в порядок.

— Товарищ капитан, разрешите обратиться? — подойдя к командиру, который вытряхивал грязь из сапог, козырнул я.

— Валяй, сержант, чего случилось?

— Может, отойдем метров на триста, во-он, к тем деревьям, там и почистимся?

— Зачем куда-то отходить?

— Товарищ капитан, через час стемнеет, а тут место для ночлега хорошее. Там пруд какой-то, можно себя в порядок привести как следует, к тому же где мы ночью место будем искать? Люди устали, товарищ командир.

— Устали, — передразнил меня командир, — видишь, генерал-лейтенант еще здесь? То-то, попробуй, расслабься тут, сразу сам в штрафбат уеду.

— Ну, так не вечно же он тут будет, — удивился я.

— Конечно, а как уедет, сразу и пойдем туда, — указал командир на то место, что я ему только что предлагал.

— Есть, разрешите идти?

— Топай. Ты охранение выставил, кстати? — вдруг вернул меня на землю Николаев.

— Что? — сделал вид, что не понял вопроса.

— Поставь пару бойцов почище у дороги, пусть по сторонам смотрят.

— Есть, — повторил я и потопал к своим.


— Далеко, не достанешь! — прошипел мне в ухо мой новый наводчик.

— Хрен ли далеко? Ты мне расстояние выдавай, да за ветром следи! — фыркнул я.

Да согласен я, что далеко, тут метров семьсот, наверное, даже в бочку не попаду. Мы лежим на холмике, как я уже сказал, метрах в семистах от цели. Целью было небольшое село, ага, даже почти не взорванная церковь есть. Рядом с большим зданием, наверное, сельсовет какой-то, вот там я и разглядел немецких офицеров. Наша рота получила задание выбить немцев из села. Так вроде бы ничего особенного, да вот у немчуры там два танка, два БТРа и не меньше роты пехтуры. А нас… Ладно хоть оружие успели уже получить буквально два часа назад. Патроны, обещанные командиром, подвезли в количестве пятидесяти штук на ствол, жить можно, но недолго. Я, как и сам капитан Николаев, занял позицию для наблюдения за селом, одновременно приглядывая себе местечко для «работы». Да блин, уже каюсь, что брякнул про снайпера, как-то я не очень в себе уверен. Одно дело в городе стрелять, там самое дальнее метров на четыреста стрелял, с переменным успехом, а тут…

— Сань, смотри, видишь справа деревья? — донесся до меня голос нового напарника.

— Ну, — неуверенно ответил я.

— На, в бинокль посмотри, — передал мне оптику наводчик.

Разглядывая указанную группу деревьев, наконец, понял, что имел в виду напарник. Там среди небольших и каких-то голых деревьев стояла огромная сосна. Нижняя и самая толстая ветка у которой была толщиной с меня и так причудливо изгибалась, что прямо манила к себе.

— Ты там легко уляжешься, с этой дурой, — продолжил напарник, указав на СВТ, — я рядом буду, там чуть выше еще одна ветка, видишь?

— Топаем, только командира предупредить нужно.

Отчитавшись перед Николаевым и получив добро, устремились к месту. Забрались быстро. Накинув ремень от винтаря на сук, забрался сначала напарник, затем и я. Действительно, удобный сучок, только ложиться я не буду, хотя и могу, от отдачи равновесие потеряю. Усевшись на сук и оперевшись спиной о ствол дерева, нашел даже упор для ног. А что, зашибись позиция, село как на ладони, а у меня очень устойчивая поза.

— Наши начинают, — прокомментировал начавшуюся стрельбу напарник.

В прицел я отчетливо видел, как падают один за другим наши товарищи. Блин, Николаев оказался одним из командиров, что предпочитал действовать по приказу, понимая его буквально. Сказали вперед, он и идет. Конечно, мы штрафники, нам так и положено. Но каждый раз, как это вижу, задумываюсь: командованию нужно нас положить или позиции врага занять? То, что было в Сталинграде, продолжается и здесь. Немцы отстреливаются грамотно. У них там и позиции были готовы. Наша внезапная атака не принесла нам дивидендов. Даже не считая вижу, что потери у врага минимальны.

— Сержант, справа, на час, триста шестьдесят, ветер справа, метра четыре, порывистый.

Сразу видно ученого человека, выдал как на блюдечке, стыдно будет мне сейчас. Первый выстрел ушел в «молоко». Да это и понятно. Я еще ни винтовку толком не понял, ни к местности не привык. Но «Светка» хороша тем, что время между выстрелами зависит только от скорости возврата ствола на место после отдачи. Не нужно заставлять винтовку возвращаться, достаточно просто мгновение подождать. Второй выстрел был также мимо, зато я наконец понял, как она стреляет на такой дистанции. Третьим выстрелом сняв какого-то ушлого немчика, что размахивал руками, я уже уверенно начал обстрел.

— Минометы, слева тридцать, дистанция та же. — Отлично, меняю магазин и уничтожаю расчет минометчиков на корню. Несколько раз, выбирая цель, не успевал выстрелить, видимо, Николаев тоже не спит. Видно, что солдаты противника валятся не от случайного огня. Лежит себе пулеметчик, поливает наших парней, а тут ему хлоп, прилетает гостинец, и нет у немцев пулеметчика. Радовало пока одно, в хаосе боя немцы пока не обращают внимания на наш прицельный огонь. Но вот противник, видимо, не выдержал. Танки, развернувшись, пошли на наступающих советских бойцов.

— Нам их все равно не взять, что делать, сержант? — расстроенно спросил Иван.

— Почему не взять? — удивился я. — Помнится, в Сталинграде они хорошо горели…

Люблю немцев за привычку возить канистры с бензином на броне. Меняю магазин, у меня, правда «зажигалок» всего десять патронов, но когда, если не сейчас? Потратив четыре патрона, зажигаю канистры на вырвавшемся вперед Т-4. Танк это не уничтожит, но контратаку немцам точно сорвем. Спустя полминуты хорошим костром загорается и второй. Кто-то из наших постарался. Пехота фрицев начала пятиться еще тогда, когда загорелся первый танк, сейчас же солдаты противника просто бежали. Из второго подожженного танка выбирались танкисты, их тут же кто-то расстрелял. Я, не видя подходящих целей, просто смотрел.

— Молодец, сержант! — Ванька под впечатлением.

— Бывает, — многозначительно отвечаю я и, вновь сменив магазин, приникаю к прицелу. Не сделав ни единого выстрела, замечаю то, от чего меня слегка передергивает. — Вань, прыгай! — кричу и сам буквально падаю на землю, благо метра три высоты здесь, даже не ушибся. Мы едва успели обогнуть большой ствол сосны, когда в ее ветвях вспух разрыв. Нас осыпало щепой и ветками.

— Чего это было? — испуганно произнес напарник.

— ПТО вроде, твои коллеги. Суки, заметили все же…

Второй разрыв бухнул в пяти метрах позади нас. Хорошо, что осколки назад не летят, а то бы накрыло.

— Надо ноги делать, — абсолютно своевременно замечает напарник.

— Согласен! — Не заморачиваясь с маскировкой, просто пригибаясь, уносимся в сторону наших позиций. За спиной, кстати, гремит хоть и редкое, но заводное «Ура». — Черт, нам не влетит за то, что назад бежим? — Ваня меня не слышит. — Стой! — кричу и сам залегаю. Пушки противника больше не стреляли, так зачем убегать? Наши вроде опять в атаку пошли, нужно прикрыть.

— Ты запасную не приглядывал?

— От нее до немцев четыреста двадцать примерно, правее основной.

— Давай бегом.

Мы устремились на позицию. Патронов оставалось пару десятков, много расстрелял, но нужно подстраховать ребят, что сейчас штурмуют окопы противника. Расту я в своих же глазах. В Сталинграде воевали за дом, иногда даже за подъезд или этаж, а тут за целое село, прогресс, однако. Разместились на позиции, хотя хреновая она, после сосны-то. Низко, хоть и холмик, вижу только головы фрицев, а с такой дистанции это не мои цели. Ладно, постреляю так, на подавление. Разглядев кучкующихся за одним из домов немцев, открыл огонь. Эти гады, видно, накапливались там, чтобы нашим во фланг ударить, а я их разогнал. В ответ стреляли, но хрен тут попадешь. Я с оптикой-то почти не вижу никого, что уж говорить о фрицах. Тем временем откуда-то пришло подкрепление нашим бойцам. Стройное «Ура» разносилось над селом под звуки стрельбы.

— Пойдем, Вань, может, там от нас больше пользы будет.

Приближались к околице мы не напрямки, шли, чуть огибая село с тыла. Подойдя метров на двести, увидели немецкий бронетранспортер, что укрылся за сараем, и пулеметчик в нем собирал свой «урожай».

— Сержант, видишь? — толкнул меня наводчик.

— А как же, давай-ка снимем этого хитро сделанного, — упав на колено, накрутил ремень на руку и прильнул к прицелу. Видно было только голову в каске и часть плеча. Да что ж такое, опять первая пуля ушла не туда. Черт, прицел же не поправил, снайпер хренов, у меня же на четыре сотни выставлен. Сделав поправку, аж крякнул от удовольствия, когда увидел, как слетает каска с фашиста. Пулемет на бэтээре мгновенно заткнулся, а шмальнув по водительской двери, ожидал дальнейшего развития событий. Чудо все же произошло. Немцы дрогнули, потеряв все средства усиления, они просто побежали.

Село мы взяли. Более того, удалось добить всех фрицев, что намылились было сбежать. Патронов у меня почти не оставалось, поэтому, положив еще троих, мы направились к домам. Предстояла зачистка, а проживающие в домах люди нам будут помехой, придется опять бойцов терять, зачищая дом за домом, гранатами-то не воспользуешься. Немчура оборзела. Некоторые так прямо как чечены в девяностых прячутся за гражданскими и требуют дать уйти. Это нам командир перевел. Я тоже начал было еще в Сталинграде язык врага изучать, в госпитале продолжал, там хирург один уж больно хорошо шпрехал, но вот после всех моих злоключений как-то забросил. Да и мало я его совсем учил, читать еще немного могу, сказать что-то, а вот понимать… Только, если мне кто-то из наших что говорить будет, тогда еще с пятого на десятое понимаю, а вот как слышу немецкую речь из уст противника… Просто ступор какой-то. Для них-то он родной, они лаются быстро, не успеваешь сообразить. В изучении мне было немного легче от того, что раньше, еще Там, я более или менее понимал английский. Все эти европейские языки чем-то похожи, взять хотя бы алфавит, ведь только произношение разное, а буквы-то одинаковые. Короче, нужно продолжать обучение, да только в штрафниках не больно есть на это время. Первые дома начинали уже чистить, были и первые жертвы, как среди бойцов роты, так и среди мирных жителей. Побежал к командиру, нужно прекращать этот бардак, а то сейчас всех, кто уцелел во время штурма села, положат в домах.

— Товарищ капитан, разрешите обратиться?

— Валяй, — кивнул капитан. Я застал ротного во время перевязки. Командир тоже оказался одним из пострадавших на зачистке. Сунулся не думая в дом, вот и получил пулю, хорошо только в руку, причем левую.

— Мы сейчас всех положим, кто село удерживать будет?

— Ты что, сержант, сдурел? — обалдел от моей наглости капитан.

— Никак нет, товарищ капитан, — вытянулся я в струну, — вы же говорите по-немецки?

— И?

— Нужно объявить фрицам, что тем, кто выйдет сам, без заложников, гарантируем жизнь…

— Тебя что, контузило, что ли? — от моего предложения у командира глаза на лоб вылезли. — Врага отпускать? Да нас здесь всех свои же закопают!

— А кто сказал, что мы их будем отпускать? Предложим им машину, скажем, что у них будет время, чтобы уехать на ней к своим, но только если выйдут одни.

— И? — капитан, кажется, начал понимать.

— Да рванем машину, да и баста! Хотите, сам заминирую, причем так, что на ней они даже отъедут отсюда немного.

— Давай, а говорить кто будет?

— Ну, вы вроде лучше всех говорите…

— Хорошо, только…

— Надо добавить, что если не выйдут, то гражданским так и так смерть, поэтому мы просто будем уничтожать дома артиллерией.

— Офонарел???

— Так из мирных жителей все равно никто не поймет, что вы сказали, какая разница? А еще нужно продемонстрировать немцам, что мы не шутим, во втором доме справа, вон по той улице, — я указал рукой, — уже никого нет, мы проверили, надо долбануть по нему, чтобы немцы прониклись.

— Хорошо, я распоряжусь, чтобы пушкари обстреляли дом. Точно никого нет?

— Так точно!

— Иди, готовь машину, только трофейную, за нашу взгреют.

— Понял. — Я убежал. Надо немцам гостинец приготовить. Так как неизвестно, сколько уйдет времени на уговоры, сделаю проще. Сделаю закладку возле бензобака, под кузовом, а сам прицеплюсь там же. Если все выгорит и немчура клюнет, подожгу шнур, когда тронутся в путь, и спрыгну.

Уговаривать долго не пришлось. Немчуре хватило наглядной демонстрации в виде расстрелянного из двух «сорокапяток» пустого дома, пушкари к нам подтянулись как всегда вовремя, когда в них уже не было надобности. Ну, хоть так помогли и то ладно. Мы даже не стали выдвигать требование бросить оружие, может, еще и это подтолкнуло немцев нам поверить. Был только один ухарь, что решил дойти до машины с заложницей. Взял тетку лет пятидесяти и, удерживая ее перед собой, пятился к машине. Всего со всех домов набралось тринадцать человек, немало, долго бы мы их выковыривали. Когда по кузову грохотали немецкие сапоги, я поджег полуметровый шнур, уйти успею. С хрустом включилась передача, и грузовик рывком тронулся с места. Никто не стрелял, не делал попыток устроить немцам захват, наоборот, предупрежденные командиром бойцы ныкались кто где мог, вдруг немцы стрелять начнут, кто их знает.

На одной из ям так тряхнуло, что я, не рассчитав силы, брякнулся на землю, попав в огромную лужу, чуть не захлебнулся. Машина удалялась, я, как и задумывал, пока не вставал. Бахнуло, когда грузовик был от меня метрах в ста, чего-то я шнурок неправильно рассчитал, думал, чуть позднее рванет. Оружия при мне не было, пистолет еще не добыл, а с винтовкой я бы под машину и не полез, поэтому, выбравшись из лужи, закричал, зовя бойцов.

— Осмотрите машину, вдруг кто живой остался! — Мимо пробежало с десяток бойцов, кажется, даже из моего взвода были. Я же, обтекая, возвращался к командиру.

— Что, не мог лужу помельче выбрать? — засмеялся командир.

— Да вот как-то не смог, — развел я руками.

— Молодец, сержант, ловко придумал, а главное вовремя. Сейчас радист сообщил, командование подъедет, вот была бы жопа, если бы мы тут немцев до сих пор выкуривали…

— Это точно. Разрешите привести себя в порядок?

— Подойди к старшине, он тебе другую форму выдаст, у тебя вон, мало того что грязнущая, так еще и рваная вся, поменяй.

— Есть поменять одежду. — Я развернулся и не спеша побрел туда, где предположительно был обоз со старшиной. Так как постоянного места дислокации у роты не было, весь свой скарб старшина вынужден был держать в повозке, запряженной старой лошадкой. Не успел пройти и двух десятков шагов, как услышал стрельбу. Точнее, несколько винтовочных выстрелов. Остановившись и оглянувшись, решительно рванул туда, где должен был находиться мой напарник с винтовкой.

— Сань, там немецкий офицер объявился. Убил двух женщин. Орет, что видел, как мы поступили с его людьми, поэтому будет убивать наших мирных жителей.

— Где эта падла?

— В церкви засел. Он там и был, оказывается. Солдаты-то по домам сидели, он не смог им запретить пойти на договор с нами. А теперь начал стрелять людей.

— Ты патронов достал? — спросил я, проверяя винтовку.

— Конечно, сто штук.

— Отлично, давай сюда и двигай за мной.

Выбрав домик, с которого будет видна церковь, я начал взбираться на крышу. Тут хлама всякого хватало, что был прислонен к стене, по нему и лез, даже грохнулся сначала, пока из дома не вышла женщина и, ревя, вытирая слезы, показала, где лестница. Оказавшись на крыше, за это время было еще два выстрела со стороны церкви, мы с напарником расположились на одном из скатов крыши, выглядывая поверх конька.

— Видишь чего?

— Очень плохо. Окна узкие и грязные, только силуэты.

— Он стрелял внутри?

— Нет, человек выходит на улицу, а эта падла стреляет в спину.

— Ясно, выгоняет, чтобы мы все видели то, что он сука делает! Лады, сколько тут?

— Сто пятьдесят, ветер в спину…

— Да по хрену на него, на таком расстоянии, лучше скажи, увидим мы его, когда очередного человека выгонит?

— Не знаю, — честно ответил напарник и отвернулся.

Я понимал его, гребаный ганс уже четверых завалил, а ведь у него вроде и дети есть, отсюда голоса кричащих слышу. Поймав в оптику вход в церковь, обрадовался, что дверь в проеме отсутствовала, значит, будет хоть пара секунд, чтобы разглядеть врага. Оказалось, зря радовался. Эта сука засела где-то в глубине. Вышедший человек, дряхлый дедок на этот раз, упал, раскинув руки перед входом, только через секунду донесся выстрел.

— Сань, он из глубины стреляет…

— Я эту падлу даже убивать теперь не хочу!

— Чего???

— Мучиться, сука, будет, я ему это обеспечу. Пошли!

Спрыгнув с дома, проигнорировав лестницу, возле калитки на улицу я брякнулся на землю и стал выползать на дорогу. Сделав жест напарнику остаться за калиткой, двинул в одиночку. Оказавшись на прямой, медленно, едва шевелясь, продолжил путь. На дороге была приличных размеров выбоина, вот в ней я и остановился. Посмотрев в оптику, на этот раз убедился, что вижу весь проход как на ладони. Надеюсь, что фриц все же не такой умный, каким кажется. Если у него хватит ума стрелять сбоку, то тогда я его и отсюда не увижу. Но мои расчёты оказались верны. Убивал людей он, предварительно давая им выйти на улицу, если бы он стоял чуть в стороне от прохода, то не смог бы так попадать в людей, поэтому да, вот и подтверждение. В дверях показалась очередная жертва. Черт, как же хорошо, что это оказалась маленькая девочка, лет семи, наверное. Нет, я не упырь, предпочитающий, чтобы вражина убивал детей. Просто из-за своего маленького росточка девочка не сможет перекрыть мне вид на спрятавшегося убийцу. Он появился как-то сразу, держа в руках автомат, этот козел начал уже его поднимать. Стоял он глубоко внутри, видел я только очертания, темно там.

— Стреляй же, потом думать будешь! — зашипел я сам на себя за промедление. Но внезапно всплыла другая проблема. Фашист дал девочке слишком далеко пройти, таким образом, она почти перекрыла мне его, так что придется сделать по-другому.

Резко поднявшись, я поднял кучу брызг. Винтовка все время смотрела на вход, поэтому прицеливаться было почти без надобности. Офицер вскинул автомат в желании расстрелять девочку, но увидев, как в сотне метров от церкви поднялся кто-то с винтовкой в руках, он чуть задержался с выстрелом, пытаясь меня разглядеть и прицелиться. Мой выстрел был идеален. Как и обещал напарнику, я собирался замучить этого урода. Попал я туда, куда целился, чуть ниже пупка. Немец пошатнулся и, тут же согнувшись пополам, забыл все, что нужно было делать. Я уже мчался на всех порах, показывая девочке свободной рукой, чтобы та легла на землю. Малышка оказалась очень понятливой. Едва разглядев, кто бежит и, сообразив, зачем я машу руками, девочка рухнула на землю, да и тут же отползла в сторону. Фашист катался по полу, заглушая крики заложников, что орали благим матом. Хорошо хоть не ломанулись все сразу на улицу. Уже оказавшись рядом с подстреленным офицером, я сказал всем, кто был еще в церкви:

— Идите отсюда, село свободно, а я еще поговорю с этим упырем! — я пнул ногой немецкий автомат, что валялся рядом с раненым нацистом, и посмотрел назад. Народ уже выбежал из церкви, на ходу обнимая солдат Красной Армии.

— Ну, сука, я тебе не завидую! — произнес я и в свою очередь удивился. Немец, чуть подавшись в сторону, открыл моему взгляду свои регалии. Только заметив нашивку в петлице, я чуть не подавился. Этот урод оказался эсэсовцем.

— Как же я люблю представителей СС, ты бы только знал!

— Добей меня, чего ты ждешь? Я убил столько ваших гражданских, что могу спокойно и умереть.

— А что, убивать мирных жителей это такая спецзадача? Или это очень сложно? И, кстати, ты что, знаешь русский язык?

— Знаю, — бросил немец, подвывая от боли все сильнее.

— Тогда слушай сюда, гнида. Ты сможешь получить удовольствие, если сдохнешь раньше, чем я с тобой закончу! — Немец в отчаянии посмотрел на меня, но наткнувшись на мои наверняка совершенно безумные глаза, вновь отвернулся. Отцепив ремень от его автомата, я сделал петлю и накинул ему на шею.

— Сержант, отставить! — голос командира, словно гром с небес, спустил меня на землю. Черт, я уж и забыл, находясь в трансе, что я вообще-то тут не один. — Его нужно судить!

— Командир, он сдохнет с минуты на минуту, отдай его мне.

— Нет, я же приказал, — рявкнул капитан и крикнул: — Бойцы, заберите у сержанта пленного и окажите первую помощь, нужно, чтобы дотянул до особистов.

— Товарищ капитан, вы в ранах толк знаете? Я ему весь пах разворотил, не жилец он, — вставил я.

Меня уже не слушали. Подбежавшие бойцы оттерли меня в сторону и, сняв ремень с шеи эсэсмана, потащили его на выход.

— Сержант, чтобы я такого больше не видел и не слышал. Особисты узнают, влетит и тебе, и мне. Но выстрел классный, я все видел.

Меня все еще колотило от злобы, поэтому я вообще не стал реагировать на слова командира. Через пять минут я вышел из здания церкви и увидел, как безжизненную тушку эсэсовца протащили к околице села. Говорил же, не жилец, а я бы успел его подвесить на радость местным.

Командир, после того, как узнал, что пленный сдох, опять разозлился на меня. А я возьми и брякни:

— Товарищ командир, чем вы недовольны? А если бы я его просто убил, все равно бы не было пленного.

— Раз решил не убивать, то не нужно было так стрелять!

— Виноват, товарищ командир, разрешите вопрос?

— Чего еще-то тебе? — устало произнес Николаев.

— Вам что, «язык» нужен?

— Да, передали приказ командира полка, нужно кого-то привести. Тут и так не осталось никого, так и ты взял да и убил единственного пленного.

— Дождемся темноты, а там будут вам пленные, — многозначительно проговорил я и, спросив разрешения, вышел от капитана, оставив того с открытым ртом.

Нет, я не собирался выслуживаться, стараясь угодить всем и каждому. Я действительно хотел делать то, что предлагал командиру. Во-первых, меня всегда накаляла ситуация, когда я не знал, что происходит вокруг, а во-вторых, ну чувствовал я, что у меня получится, вот и все.


Как стемнело, выдвинулись с Иваном в путь. Как позже оказалось, достаточно близкий. Идти решили просто на удачу, так как не знаем, где точно противник, то просто двинули по кругу. Буквально в пяти километрах от села, что мы заняли, мы увидели танки, ни фига не наши. Больше десятка силуэтов мы разглядели на фоне горящих костров. Немцы жгли костры вокруг своего лагеря, а мы, пользуясь тем, что со стороны костров нас просто не видно, спокойно обошли их по кругу, считая танки и прикидывая, каков тут личный состав. По всему выходило, что тут танковая рота как минимум, причем с приданной пехотой и артиллерией, вон, даже зенитки стоят, укрытые масксетью. Короче, если завтра эта компания двинет в нашу сторону, нам звиздец, быстрый и гарантированный. То, что нам удалось захватить село, было скорее удачей, или халатностью немцев, с этими точно ничего не получится. Танками нас раскатают в блин, мы даже пукнуть не успеем. Местность здесь равнинная, маневрировать и прятаться просто негде, стол натуральный.

— Сань, — шёпотом позвал меня напарник.

— Чего? — ответил я так же тихо.

— А если бы вчера из немцев кто-то успел уйти?

— Ну, не лежали бы мы сейчас тут, за немцами наблюдая…

— Нужно, наверное, наших предупредить, а вдруг эти с утра к нам пожалуют?

— Двигай, напрямки быстро добежишь, тут всего километров пять.

— Чуть больше, — ответил Ваня, — а ты?

— Мне «языка» приказано доставить, пустой не вернусь, все, беги, говорю, встречаемся возле ручья, что в двух километрах на север.

— Понял.

Ванька скрылся в темноте, а я продолжил наблюдение. Меняя местоположение каждые пятнадцать минут, на исходе третьего часа наблюдения я вдруг заметил то, что привело меня в хорошее расположение духа. Было уже около двух часов ночи, я все разглядывал стоящие на окраине немецкого лагеря орудия. Что-то теребило мне мозг, но я никак не улавливал мысль. Надо бы поближе подойти. Пользуясь тем, что немцы сами подсвечивали себя кострами, мы с Ванькой изначально близко не подходили, тут и с трехсот метров все видно, но мне хотелось еще лучше рассмотреть лагерь. Через полчаса я уже благодарил себя за любознательность. Позади стоящих орудий врага я отыскал наконец то, что искал. Боезапас немцы хранили в штабелях, укрыв ящики тентом и масксетью. Как я ночью это все разглядел? А разве, подняв тент, можно что-то не разглядеть? Мы еще с Иваном срисовали, как несут службу караульные. Пара немцев, с периодичностью в десять минут, обходила лагерь по периметру. Судя по внешнему виду, всего участвуют две пары, без собак. Ходят немцы спокойно, вообще не пуганные. Вот когда появилось очередное «окно» после прохода патруля, я и скользнул к высящейся громаде ящиков. Мне просто стало интересно, что это может быть за стена практически в чистом поле. Штабель был высотой около двух метров, в ширину примерно столько же, а вот в длину все десять. Серьезные тут у фрицев запасы. Интересно, а детонируют ли боеприпасы, ежели я тут шашку положу? Ага, когда машину фрицам минировал, еще там, в селе, отжал себе толовую шашку, граммов четыреста вроде, кусок шнура у меня тоже был. Так как укрыться, чтобы проходящий патруль меня не заметил, было негде, я просто залез под тент. Благо ящики стоят не совсем ровно, да и местами пустоты имеются, наверное, танки пополняли боезапас уже после выгрузки боеприпасов. Переждав таким макаром очередной проход патруля, я уже было решил делать закладку, как мне еще кое-что пришло в голову. У немцев есть танки, причем много, значит, должно быть и топливо… Бочки хранились под таким же тентом, что и боеприпасы, и было их… Да до фига их тут было. Шашка у меня одна, но вот есть еще и граната, которую я сейчас закладываю, закрепляя между двух бочек. Вот черт, а ведь меня заметили, а я не успел закончить. Как я не усмотрел, что топливо у фрицев охраняют другие, специально поставленные люди? На меня смотрело дуло винтовки и стало… да страшно стало, чего уж говорить. У меня в руке была только граната, причем фриц ее не видел. Медленно-медленно, подняв левую руку, я приложил палец к губам, показывая немцу гранату в правой. Тот мгновенно просчитал ситуацию и опустил винтовку. Я поманил его к себе и, дождавшись, когда тот подойдет, жестом приказал тому встать на колени. Фриц не стал разыгрывать из себя героя и повиновался. Черт, только бы еще кто неучтенный не вылез. Немецкий ефрейтор стоял на коленках, уперевшись лбом в ближайшую бочку, а я, наконец, закончил возиться с растяжкой. Закрепив гранату, подложив ее под одну из бочек, я протянул кусок веревки от кольца гранаты к немцу. Просунув свободный конец за ремнем фашиста, я завязал очень крепкий узел. Сделав страшные глаза, по крайней мере, я сам так думал, показал фрицу на пальцах, что с ним будет, если он побежит. Усики на чеке разогнуты, а замедлитель обломан. Еще в Сталинграде я заимел привычку всегда таскать с собой одну гранату для растяжки. Стоит фрицу только дернуться, как факел ему обеспечен, не говоря уж о самой гранате, что сыпанет в него осколками. Пока все это мастерил, никто не помешал, хотя шаги я рядом и слышал. Вообще, как мне кажется, этот фриц, что меня застукал, просто куда-то отходил, а так он и должен был стоять с этой стороны бочек. Через пять минут я уже укладывал толовую шашку в один из ящиков, выбрав самый большой, там лежали такие «поросята», что мало никому не покажется. Я уже запаливал шнур, как в двадцати метрах от меня рванула моя граната.

«Черт, не мог еще чуток посидеть спокойно», — сказал я сам себе, ругая фрица. В небо ударила струя пламени, а я вдруг понял, что перестарался. Встав, я в полный рост рванул прочь. От взрывов топлива стало светло, как днем. Никто не стрелял мне в спину, я просто несся, правда грязь мешала, связывала ноги, но я пер как в последний раз. Когда сзади рванула моя закладка, ударной волной меня шибануло так, что перевернувшись в воздухе, я грохнулся на пузо. Из глаз искры брызнули, освещая мне путь, но вставать я не думал, вжался в землю, боясь пошевельнуться. Грохот разрывов от немецких снарядов напоминал артподготовку, причем я в ней непосредственный участник. Хоть и убежал метров на двести — двести пятьдесят, но вероятность того, что меня заденет, была очень высокой. Со свистом что-то проносилось мимо, едва ли не обдавая меня жаром. На секунду подняв голову, попытался осмотреться. Увидев впереди понижение местности, наверняка яма или ложбинка какая-то, я, продолжая вжиматься, все-таки решил отползти к ней. Уже будучи в яме, оказалось, это была воронка, я решил посмотреть на немецкий лагерь. Едва высунув голову, убрал ее со скоростью звука. Там, на позициях немецких войск, стоял АД. Зарево, наверное, из Берлина видно. Только сейчас я начал понимать, что я вообще сделал. Как меня не поймали фашисты, ума не приложу, а уж как не накрыло при взрыве, вообще чудо. Артиллерийские склады еще хлопали, когда я решил возвращаться. Уже начав движение на пузе, вспомнил, что обещал командиру «языка» привести. Осмотревшись, пополз обратно к лагерю. Была небольшая надежда, что смогу хоть раненого какого-нибудь найти. Все-таки кто-то из немцев был у танков, кто-то спал в палатках, не могли же все погибнуть. Снаряды уже перестали взрываться, но разлетевшиеся бочки с топливом еще здорово горели, освещая бывший лагерь. Я осмотрелся, трупы кругом вижу, но вот солдат, подававших хоть какие-то признаки жизни, нигде было не видать. Вытянув из кармана пистолет, забрал у офицера, что убил в церкви, я ползком двинул на обход бывшего лагеря. Обползая то горящие остатки топливных бочек, то трупы, причем некоторые были настолько изуродованы, что становилось тошно. Наконец через несколько минут я услышал слабый стон. Определив направление, пополз туда. Ух ты, да это ж цельный офицерик, вон погоны какие красивые. Кстати, опять эсэсовец, тут что, вокруг одни «черные»? Бегло осмотрел найденыша и, увидев кровь только на голове, был удивлен удачливостью эсэсовца. Его просто приложило чем-то по голове, больше видимых повреждений не было, только ссадина, правда, на полчерепа, но все же он был явно живой. Будучи без сознания, немец только тихо стонал, глаза его оставались закрытыми. Достал веревку и, связав руки за спиной немецкого офицера, стал хлопать тому по щекам. Подействовало, хотя и не сразу. Несколько раз открыв и вновь закрыв глаза, фриц что-то пробормотал.

— Чего? — наклонился я ближе к лицу врага. А, чего я у тебя спрашиваю, все равно ни фига не понимаю, надо тащить.

Осмотревшись по сторонам и убедившись, что в спину никто не выстрелит, хотя и видел разные шевеления, в основном там, где танки стояли, я медленно взгромоздил немца на спину, ну и тяжел же, зараза. Кстати, о танках, те вроде как стояли на месте, только вот их состояние было неизвестно, а вот артиллерии у фрицев больше нет. Штабель боеприпасов располагался рядом, и орудия раскидало по всему лагерю. Думаю, даже если техника слабо пострадала, то уж личный состав я хорошо проредил, тут и взрывы, и пожар. Топливо вон все еще горит, а людей что-то и не видно. На том месте, где договорились встретиться с Ваней, вместе с ним находились еще трое наших солдат. Передав им немца, сам побрел вместе с напарником сзади. Преследования, как я и ожидал, не было. А в расположении спустя почти час нас ждал не только наш командир.

— Это он? — спросил у капитана какой-то хрен с погонами подполковника. Николаев только кивнул.

— Здравия желаю, товарищи командиры. Боец штрафной роты Иванов, — представился я довольно нагло. С тех пор как попал во всю эту канитель, я вообще забил на инстинкт самосохранения при общении с комсоставом.

— Так это ты немцам Сталинград устроил в их лагере, в трех верстах отсюда? — спросил подпол.

— Чуток повеселился, гражданин подполковник.

— Товарищ, — попытался поправить меня подпол.

— Я к одному лейтенанту, что и состряпал на меня дело, обратился было со словами «товарищ лейтенант», так тот быстро мне объяснил, что я и враг народа, и вообще мразь, и не человек вовсе, а потому я должен обращаться только так — «гражданин».

— Да брось ты, парень! — заявил подполковник. — Ты тут таких дел наворотил, что шуму на всю армию. Мы сегодня в штабе целый день решали, какие силы высвободить на ликвидацию этой немецкой части, уж больно танков у них там много, а у нас здесь и нет ничего, а ты взял и в одиночку всех на воздух поднял.

— Я не один был, товарищи командиры, — попробовал вставить я.

— Ты вот что, боец, когда уходили, не видел, в каком состоянии техника?

— Честно? — я посмотрел на командиров. — Не видел. Но вот что народу там явно уменьшилось, это точно. Пока «языка» искал, трупов видел столько, что реально вспомнил Сталинград.

— Так ты что, еще и пленного взял?

— Ну да. Снаружи лежит, ребята сторожат. Да он тихий, контузило, видимо, всерьез, я его еле в чувство привел.

— Так что же ты молчишь? — Командиры бросились на улицу. Разговаривали мы в домике, что занимал капитан Николаев и взводные, а не на улице, поэтому командиры и не знали, что есть пленный.

Отправив меня отдыхать, командиры занялись допросом пленного, которого уже осмотрел наш фельдшер, как и думал, ничего серьезного у немца не оказалось, контузия и ушибы.

Подняли меня часов в семь утра. Вокруг уже была суета, но я, видимо всерьез устав, спал крепко.

— Сержант, подполковник Ерохин приказал на тебя бумаги готовить, будет ходатайствовать о переводе в обычную часть, говорит, что если ты и был виноват в чем-то, то искупил вину более чем.

— Спасибо, товарищ капитан.

— А мне-то за что? — искренне удивился командир. — Это тебе спасибо. Раскатали бы нас сегодня эти танки, даже пикнуть бы не успели. Мы все твои должники теперь.

— Ой, давайте не будем, а? — отмахнулся я.

— Только что вернулась разведка, из дивизии посылали, у немцев в лагере полная задница. Танки хоть и уцелели, но их спешно отгоняют назад, в сторону Луганска. Личного состава у этого батальона уже нет.

— Батальона?

— Именно, ты отправил на тот свет почти батальон противника, одной шашкой и одной гранатой, да это — подвиг! Я представление написал, но сам понимаешь, даже в обычных частях с наградами не шевелятся, а уж в штрафной…

— Да, наслышан. Мне, товарищ капитан, не нужно ничего, мои бы, сталинградские, вернули, а больше и не надо.

— Я читал твое дело, у тебя там «За отвагу», «Красная Звезда» и «За боевые заслуги». Немало, сержант, очень даже немало. Мне даже жаль терять такого бойца.

— Так вы и не теряйте, даже если и получится с меня срок снять, я здесь и останусь. Хоть на взводе, хоть простым стрелком, мне без разницы, дело-то одно делаем.

— Вот уж сказал так сказал. Если и правда останешься, я тебя официально взводным назначу и… — капитан немного подумал, — …думаю, власти у меня хватит звание тебе подтянуть. Офицерское уже не в моей силе, но до старшины вполне осилю. Как ты, согласен?

— Да я на все согласен, когда несправедливости нет.

— Слушай, я вот все голову ломаю, чего тебе вдруг дезертира приписали? — капитан снял с себя шапку и, достав папиросу, закурил. Мы сидели у него в доме, чай пили. Решив, что кэп не будет против, я тоже достал кисет. Увидев это, капитан молча отодвинул мешочек с табаком и положил передо мной свой портсигар. Папиросы были хорошие. Крепкие, но довольно мягкие, по сравнению с тем «горлодером», что курили простые бойцы.

— Спасибо, товарищ капитан, — произнес я, выпуская дым.

— Ну, а все же, за что?

— Да, блин, мутное там дело, товарищ капитан.

— Слушай, я ведь навел о тебе справки, еще перед боем за село. У меня в штабе армии есть знакомцы, они и сообщили мне, что ты за человек.

— Мне бы кто рассказал, что я за человек! — фыркнул я.

— Ты же один из трех снайперов Сталинграда, у кого за сотню убитых врагов, там одних офицеров, говорят, около тридцати человек.

— А, не верьте, у немцев их столько и нет, — усмехнулся я.

— Я серьезно. Только вот что меня удивило… — Я взглянул на задумавшегося командира. — Те двое, у кого такие же результаты, Герои Советского Союза, о них все знают, в газетах об этих бойцах не раз писали, а о тебе ни слова. Причем везде знают, что вас, таких результативных, было именно трое в Сталинграде, но вот о третьем никто и ничего сказать не может.

— Вот и хорошо, — кивнул я, скорее своим мыслям, — пусть так и будет, — какой на фиг герой?

— Ты что, ведь это же несправедливо, а ты сам говоришь, что любишь именно справедливость.

— Товарищ капитан, меня, даже без звания «Героя», ОУНовцы по приказу фрицев выкрали прямо из моей землянки, под Лисками, что уж говорить, если бы я еще и в «Героях» ходил. Не надо мне славы, я хочу жить, хочу уничтожать это нацистское дерьмо, вот что мне действительно надо.

— Кажется, я начинаю понимать. Что ж, поступай, как считаешь нужным, но если кто-то из политотдела решит, что тебя нужно сделать известным, то никто не сможет им в этом помешать, понятно?

— Более чем, постараюсь быть тише воды, ниже травы. Сейчас у нас какие задачи, вперед пойдем?

— На нашем направлении ушли два полка, с танками, дорогу прорубать. У нас все равно от роты половинный состав, кстати, твой взвод самый целый. Так что, думаю, будем пока сидеть. Как пополнят, так и двинем, учитывая, что в штрафниках у нас дефицита не бывает, то пополнят скоро. Но день, может, два есть, ты что-то хотел?

— Ага, где у нас ближайшие технари есть, чтобы станок токарный был?

— Соседи наши, такая же пехтура, а вот в тылу, километрах в двадцати, вроде как танкисты стоят, накапливаются там, у них должна быть мастерская. Что ты хотел-то?

А хотел я сделать себе глушитель на наган, да и на «Светку» можно придумать. Вот хочу и все. Так и объяснил командиру. Тот, подумав чуток, придумал следующее:

— Мы с тобой вместе поедем, одному тебе нельзя, арестуют да опять дезертиром назовут. Кстати, а ты ведь так и ушел от ответа, почему — дезертир?

— Я после госпиталя с деньгами был, среди наших, советских, чуток немецких марок было, вот тот лейтенант-чекист и загорелся. Решил, что у меня денег много, так и говорил, чтобы я все сдал, что награбил, а то в штрафники отправит. Сдержал он свое обещание, отправил.

— А откуда у тебя и правда немецкие деньги?

— Да кто-то из парней вперемешку с нашими отдал, чтобы я из тыла что-то полезное привез. Даже и не знаю, чьи это на самом деле были марки.

— Ясно, есть еще у нас такие упыри. Только ведь ты же при погонах был, с медалями, чего он, сдурел, что ли?

— Да кто знает-то, товарищ капитан…

Разговоры разговорами, но к обеду капитан, взяв машину и меня, рванул к танкистам. Там я потратил больше часа, объясняя токарю, что я хочу. Токарь попался не больно смышлёный, а самое главное, он вообще отказывался от такой работы.

— Зачем вам, штрафникам, бесшумное оружие? Подозрительно это. Да и вообще зачем оно?

— Да кто его знает, но иногда бывают ситуации, когда нужно срочно выстрелить во врага, а ты понимаешь, выстрелю и… все, в общем, и задание не выполнено.

— Ладно, попробуем твою новинку.

— Да не моя, прибор «Брамит» же есть, на наган» только, думается мне, его можно и проще сделать, а мой по эффективности не уступит заводскому.

Заказали мы с Николаевым по комплекту, ему и мне. Он тоже со «Светкой» воюет, так что останется только резьбу нарезать на стволе и все. Мастер хоть и был загружен работой по «самые не балуйся», но обещал все сделать быстро, завтра к вечеру, если нас с места не снимут, поедем забирать. Еще мне очень хотелось придумать приспособление для отстрела дымовых гранат, наподобие немецких танковых мортир. Так-то вроде и для миномета такие боеприпасы есть, да только минометов на всех не хватает. По идее, это должен быть привычный в двадцать первом веке подствольник, но вот как его тут внедрить? Эх, мечты, мечты.

Наутро пришел приказ мне с вещами приготовиться к отправке в свою часть, о как, даже в свою часть решили меня вернуть. Приказ был явиться в штаб дивизии за документами, туда мы поехали опять вместе с Николаевым. Капитана было не узнать, после известий о моем переводе тот ходил как в воду опущенный. Когда закончились приветствия с нашей стороны, я попросил разрешения и выразил свое желание.

— Товарищ полковник, — в штабе дивизии, был уже свой командир, я-то рассчитывал увидеть Ерохина, тот бы наверняка помог. — Разрешите остаться в роте капитана Николаева?

— Это что еще за номер? — искренне удивился начштаба дивизии. — Вроде, наоборот, должен рваться из штрафников, а он остаться хочет?!

— Так точно, товарищ полковник, но какая разница, штрафной, не штрафной, немца бить надо в любом месте, — загнул я, вспоминая накачку политработников.

— Так-то, конечно, да, но… Меня Родимцев лично просил тебя скорее привезти. Должен ценить вообще-то, товарищ гвардии сержант, что за тебя целый командир дивизии просит.

— Еще как ценю, но…

— Давай тут без всяких но! Не на базаре. Сержант, через полчаса будет машина, доставят тебя до узловой станции, там уже недалеко будет, доберешься до Лисок. Родимцев сказал, туда за тобой человек прибудет, все, шагом марш!

С поникшей головой, даже забыв поблагодарить, я вышел на улицу, за мной, еще более хмурый, вывалился Николаев.

— Ну, бывай, геройский сержант Иванов, не забывай!

— И вам, товарищ капитан, всего хорошего, берегите парней, они у вас отличные, хоть и преступившие. За Ваньку особо прошу, парень просто золото, как наблюдателю и наводчику цены нет.

— К себе заберу. Я-то все по старинке, в одиночку, но видел, что вдвоем вы можете. Правда лучше получается. Пойдем, кстати, к мастеровому заглянем, авось и сделал уже?

Мастер словно только нас и ждал. Все уже было готово. Только мне оно как-то и не особо нужно теперь, хрен его знает, что там в дивизии будет. Могут опять на взвод поставить, а могут и снайпером. Возьму на всякий случай, вдруг пригодится, на винтовке и нагане резьбу недолго нагнать, будет тихое оружие.


До Лисок добрался довольно быстро. Всего за сутки. Один раз, правда, попали под бомбежку. Машина, которую мне помогли найти на узловой, шла в составе колонны почти туда, куда мне было нужно. Пара залетных «мессеров» зашла на нас и атаковала. На удивление, только одна бомба легла рядом с одним из грузовиков, ударной волной опрокинув его, больше они сделать ничего не успели. Подошедшая пара «лавочкиных» успешно вывалилась на немцев из облаков, и фрицы предпочли сбежать. Наши догонять их не стали, а покачав крыльями, ушли к себе. Поврежденную машину бросили, двигатель был разбит, перегрузив все из кузова по другим машинам, отправились дальше. В Лисках меня, конечно, уже не ждали. Откуда было Родимцеву знать, если вообще это правда, что он якобы сам хотел прислать за мной транспорт, не барин я, чай, отправился пешком. Узнав в штабе полка, что стоял в Лисках, направление, я потопал пехом, будучи при этом весьма в неплохом настроении. Идти, конечно, предстояло немало, около двадцати километров, но было еще утро, и я рассчитывал к вечеру дойти. Получилось даже легче. Первые наши посты появились уже через десять километров. Причем, что удивило еще сильнее, это даже оказался наш сорок второй полк, только батальон был первым. Мой второй стоял чуть в стороне, меня даже проводили, чтобы не заблудился. Встречали меня просто как легенду какую-то. Смолин, я был рад увидеть майора, зажимал меня в своих огромных руках и хлопал лопатами, что по недоразумению назывались ладонями, по спине приговаривая:

— Ну, наконец-то гуляка наш вернулся!

Я, принимая поздравления от боевых товарищей, причем многие были новенькими и меня не знали, пожимал руки, а думал почему-то о другом. Ведь все-таки не вылезло нигде мое участие в сталинградской резне с чекистами. Неужели не раскопали? Или просто не стали, замяв дело? Пофигу. Когда, наконец, очередь дошла до моего братана, как же я обрадовался, увидев Петро и Нечаева, мы с ними даже расцеловались. Никогда такого за собой не замечал. Только сейчас я осознал, что я не один в этом незнакомом мне мире. У меня есть по крайней мере друзья, действительно, настоящие друзья, которые пойдут за мной, со мной, да и вместо меня туда, куда пошлют.

Оказалось, наша дивизия была на отдыхе. В этом районе давно не было немцев, войска ушли дальше. Совсем недавно закончились бои за Харьков и Белгород, закончились плохо. Немчуре удалось не только отстоять свои позиции, но и вломить нашим хорошенько. Сейчас все шло к грандиозной Курской битве. Войска стояли на переформировании и насыщались техникой и личным составом. Почти сразу как вернулся, меня попросили прибыть в штаб дивизии. Оказалось, что Родимцев действительно принимал участие в моих поисках. Более того, это по его просьбе меня и нашли. После того как меня выкрали, а потом я попал раненым в госпиталь, в дивизию сообщили, что я на излечении. А вот дальше я и пропал. В штабе дивизии меня уже записали как «без вести пропавшего», когда вдруг пришел запрос от некоего капитана Николаева, командира отдельной штрафной роты, о сержанте Иванове. Тут уж штабные и развили кипучую деятельность, разыскивая меня, а я в это время немецкий лагерь громил. Мне была лестна мысль о внимании самого командира дивизии, если честно, но я не понимал такого к себе интереса. Меня очень обрадовали, сообщив, что в Калаче нашли мои вещи, документы и награды. Скоро доставят, и я с удовольствием их надену. Так же, в штадиве рассказали, что слух о разгроме нацистского полевого лагеря и уничтожении почти целого батальона достиг штаба фронта. Так что стоит ждать гостей из какой-нибудь газеты, черт, как бы опять отвертеться. А резонанс был и правда обширным. Сидя с друзьями вечером возле костра, услышал, как кто-то вещает:

— Так вот, этот парень обвешался взрывчаткой и пролез к фрицевским танкам, там все заминировал, а отойдя, рванул! — рассказчик так жестикулировал, что становилось смешно.

— Кого-то мне этот взрывальщик напоминает? — шепнул мне на ухо Нечаев, мой первый командир и хороший друг Леха.

— Ты о чем? — удивленно посмотрев на него, я выглядел совершенно искренне.

— Мне Смолин рассказал, а ему кто-то из штаба, о твоей службе в штрафной роте.

— И? — я ждал продолжения.

— В городе ты так же пер вперед, в одиночку, никого не спрашивая и не слушая приказов. Что, так хреново было в штрафной?

— Да нормально было, — спокойно ответил я, — ты же меня знаешь, если вижу возможность что-то сделать, я ее использую. А одному в разы легче, да и не упрекнет никто, если не получится.

— Нет, ты любишь на жопу приключения искать, а главное, находишь!

— Ты не прав, Лех, я никогда не полезу, если вижу…

— …что нет хотя бы маленькой возможности это провернуть, — закончил за меня ротный. — Знаю, ты мне это уже говорил, в городе.

— Ну вот, все сам знаешь.

— Эх, я еще тогда все думал, что же тобой движет? Такое впечатление, что тебе жить не хочется, что сам смерти ищешь, но тут же возникает другой вопрос, почему тебе удается ее избегать?

— Не знаю Леха, не знаю, — закончил я разговор и лег спать. Завтра день тяжелый, с бега начинается, пора приводить себя в форму, а то распустил себя, в бегах-то. Вот и каламбуры вновь полезли.


Повезло с расположением части. Наш полк стоял в лесу, хоть сейчас еще не лето, но апрель уже лучше, чем январь. Снега нет, более или менее тепло, птички поют, как будто и войны нет. А еще начальство от нас в километре и наш сорок второй избавлен от необходимости строиться по утрам. Вместо этого я сам, да и комбат Смолин сразу же поддержал, начали физподготовку. Вначале бег. По лесу, хоть и довольно грязно, но дышится-то как… Час бегаем, затем завтрак и час отдых. Скинув большую усталость, начинаем рукопашную подготовку. Сразу же возник затык. Инструкторов не существует вообще, не предусмотрены как класс. Пришлось обходить весь состав батальона, благо пока небольшой, всего сто восемьдесят человек, выбирая тех ребят, кто хоть что-то умеет. Как объяснил чуть позже Смолин, теперь есть приказ, неукомплектованные части в бой не кидать, уже хорошо. Да и хорошо это, что мы сейчас не на передовой. Мне как-то тоже немного надоело, а тут есть реальная возможность немного форму у бойцов подтянуть. На взвод меня в этот раз не поставили. Приказом командира полка меня повысили в звании сразу до старшины, перескочил немного. В каждом батальоне была небольшая группа снайперов, не стали уничтожать это подразделение после Сталинграда. Там-то вообще такие отряды специально создавали, и это правильно. Будучи в штрафной роте, нагляделся, как бойцы пытаются прорвать укрепленные позиции врага, жесть. Вот я сейчас и принимал командование над группой из четырех стрелков и четырех же вторых номеров нашего батальона. Вообще, я сразу предложил увеличить количество, но был мягко послан, и так некомплект бойцов, да еще я теперь людей клянчу. Под стрельбище оборудовали полянку на окраине леса, там и тренировались. Был у нас в батальоне один узкоглазый, так и не понял, какой он национальности, советской, наверное, вот тот учил стрелять. Сам я решил плотно заняться маскировкой и перемещением на поле боя. Среди бойцов сразу выделились двое. Все тот же узкоглазый, якут он, что ли? И еще один мужичок, лет тридцати пяти. Стреляли оба просто как боги. Якут, так и стал его называть, вообще пулю в пулю из «мосинки» кладет, да и второй от него почти не отстает. Мне вернули мою винтовку, она все время находилась в штабе у Смолина, он ее никому не отдавал. Я, правда, подумывал уже о замене. Когда в последний раз из нее стрелял, мне что-то показалось, что разброс вырос, но сейчас передумал. Вычистил как следует, пристрелял заново, и все стало вроде бы в порядке. У Петрухи был ППШ, но мы выпросили для него СВТ, сгоняли в рембат и нарезали на ствол резьбу. Петька так матерился, что я заставил его отдать автомат, что даже обиделся. Зато когда я закончил с его винтовкой и позвал пострелять, быстро оживился, увидев набалдашник глушителя.

— Сань, а чего она такая длинная, почти мой рост?

— Чтобы ты спрашивал! — усмехнулся я. — Давай вот стреляй уже, а я в сторонку отойду, послушаю.

Шипение от выстрела «Светки» с глушителем пропадало на расстоянии ста метров. То есть если из нее стрелять метров с трехсот, противник вообще ничего не услышит. А главное, на поле боя можно вести прицельный огонь не заморачиваясь со сменой позиции. Звука в какофонии боя вообще не слыхать будет, так еще и вспышки нет. Конечно, неизвестно еще, сколько проживет эта «труба», но я уже решил, да и возможность нашел наделать еще, сразу про запас. Патроны я тоже немного облегчил, в смысле навеску чуток изменил, прямо на глаз. Взял десять патронов и из каждого отсыпал порох. Сделал все разные, чтобы понять, до какой степени можно уменьшить навеску, чтобы и стрелять можно было, но и звук задушить по максимуму. Скорость у пули, конечно, упала, но оказалось, что вполне приемлемо, зато тихо-то как стало… Затвор громче лязгает, хотя он тут в принципе не такой и громкий, особливо если с ДП сравнивать. Даже у «калаша» в будущем громче хлещет, чем на «Светке», но зато и надежность у АК выше. Здесь детали плотнее подогнаны, люфты меньше, за счет этого и кучность хорошая, и остальная работа доставляет удовольствие. Конечно, слыхал я уже за почти целый год, что здесь нахожусь, всякое об СВТ, но в основном, если не было заводского брака, все сводилось к плохому обращению с оружием. Рассказывал уже, помнится, как в Сталинграде проверил у одного бойца винтовку, а она не просто грязная, уже ржавеет даже. Он на мой вопрос тогда так ответил, что я даже в ступор впал. С выстрелом, говорит, вся грязь и вылетит, не, логика у некоторых просто железобетонная. А мне уже приходилось видеть и стволы треснувшие, и затворы разбитые. Всякое может случиться из-за плохого отношения к оружию. А людей таких, видно, как правило, сразу. Почему-то уже не раз отмечал про себя, если у бойца внешний вид в порядке, следит за собой человек, так у него и оружие вычищено, и даже лопатка стерильна, как скальпель. Все от природы человека зависит. Был у нас такой чистоплюй, погиб потом парнишка, что удивил меня своим обращением с оружием. Есть такие люди, что следят за внешностью просто с маниакальным усердием. Проверял как-то бойцов в перерыве боев, вижу, один сидит и, чиркая спички, огоньком ремень на автомате прижигает. Интересно стало, спрашиваю:

— Чего, сжечь хочешь? — усмехаясь.

— Да нет, товарищ сержант, размахрился ремешок, некрасиво выглядит, вот и прижигаю ниточки. — Я чуть не упал. Кто, блин, разглядывает ремень на автомате? Да меня спроси, какого он цвета, я не отвечу, по крайней мере сразу, а этот ниточки прижигает. Говорю же, маньяк. Помню как-то в Той жизни о Ленине читал, так вот Ильич терпеть не мог грязь на обуви. Выходя из дома, он даже в депрессию впадал от того, что обувь пачкается. У него даже платок был специальный в кармане, которым он при любой возможности протирал ботинки. Что-то я увлекся с этой чистотой. Петро остался доволен моей модернизацией его оружия, только посетовал, что очередями я ему запретил стрелять. На это я ответил просто:

— Тебе нравится патроны впустую изводить?

— Почему, я же по врагу стреляю! — слегка обидевшись, ответил друг.

— Нужно стрелять не по врагу, а во врага, — нарочито поучительно сказал я, — разницу чуешь? А в сторону противника и так есть кому стрелять.

— Да, — ответил Петя и повеселел.


Мы просидели в лесу весь апрель, народу прибавлялось и прибавлялось. А после майских праздников пришел, наконец, приказ на сбор и выдвижение. Погода радует, уже совсем стало тепло и даже ночами уже не мерзнешь. Спать ложишься, накрываешься шинелькой, но к утру обнаруживаешь ту на земле. В субботу нам устроили баню и прожарку одежки, вши, если честно, задолбали уже. Привыкать-то к ним привыкаешь, но приятного мало. За месяц, что здесь находимся, двоих в госпиталь увезли, какая-то зараза пристала. Говоря о вшах, нужно упомянуть еще одну заразу, которой я поначалу ожидал, сидя в лесу. Клещи. Что интересно, не видел ни одного до сих пор. Может, это они в двадцать первом веке так расплодились, но вот не видел здесь ни разу, хоть специально ползай по лесу, и это очень меня радовало. Не хватало еще от них чего зацепить. Вообще, болеют здесь почему-то меньше, причем намного. Один раз только, уже с прошлого года, был случай, когда у бойца воспаление легких было. Ну, это я так думаю, симптомы были похожи. Промок парень тогда под осенним дождем, а переодеться не успел, была атака противника, вот он и воевал во всем мокром. Наутро встать не мог. Температура, кашель, насморк, увезли его тогда в санбат, да больше я его и не встречал, так что узнать, что он подцепил, было нельзя.

Дивизию погнали своим ходом, ворчали все, конечно, а куда деваться? Поезда рядом с нами не ходили, да и направление было к очередной деревеньке или к селу, хрен тут разберешься, пока не увидишь. Машин было катастрофически мало. Нет, грузовики были, и даже бойцы в них ехали, да вот только на десять тысяч человек слишком много транспорта нужно. Везло как всегда артиллерии, те ехали в кузовах грузовиков, штабные, да и обозники тоже отдыхали. Последние хоть и на лошадках, но все какой-никакой, а транспорт. Мы же стаптывали ноги. Идти оказалось нужно довольно далеко, километров восемьдесят, если верить Смолину. После двухдневного пешего тура по бескрайним просторам нашей Родины ворчали уже все. Конечно, это ж не кино, где покажут, как солдатики браво с песнями идут по полям и дорогам. В реальности все с точностью до наоборот. Люди уставали, ругались, огрызались друг на друга, но до драк не доходило, не из-за чего было просто, шли и терпели. На завтра вдруг объявили выход на два часа позже, что обрадовало всех бойцов. Можно будет поспать подольше, благо на марше не гоняют строевым и побудки не устраивают, понимают, что люди действительно устают. Ночь прошла волшебно, учитывая то, что на сон дали лишних два часа. Никто, правда, все эти два не спал. Привыкли люди к режиму, вот большинство и проснулись как обычно, а уснуть заново уже тяжко, да и жрать постоянно хочется. Во время марша одни сухари и вода, достало уже, если честно. Вон, пока в лесу стояли, мы с Петрухой во время пострелушек увидали кабана, метрах в трехстах стоял, на опушке. Вторым выстрелом я положил того в десятке метров от того места, где в него попала моя первая пуля. Кабана мы с трудом, но приперли в расположение, а к вечеру все ели охрененный шашлык, я сам контролировал работу повара. Да и позже еще два дня суп ели с мясом. Даже, кстати, и делиться с другими ротами не пришлось, оказалось, все регулярно ходят на «охоту», с целью разнообразить питание.

Так и продолжался наш путь, с короткими остановками для отдыха. За четыре дня протопали хрен знает сколько, когда вновь был подарок с небес. Наш батальон топал в авангарде, и, как оказалось, мы здорово ушли вперед, решение комполка было принято на ура, встали на дневку, дожидаться остальных. Оказалось, небольшой мостик, через который мы форсировали небольшую речушку, провалился под одним из грузовиков, и пока его вытаскивали, пока восстанавливали мост, мы успели утопать далеко вперед. Ждали мы довольно долго. Только к вечеру появилась голова колонны с бойцами третьего батальона и еще одного полка, что двигался следом за нами. Я был доволен увиденным. Такое отношение позволяло думать, что нас не будут бросать в бой по мере подхода к передовой, а все-таки соберут в кулак. Краем уха зацепил разговор Смолина с комполка Елиным. Вроде как мы двигаемся на смену одной части, что захватила пару деревень, а главное, стратегически важную высоту в районе Курска. Командование решило заменить сильно потрепанные части свежими, что ж, это правильно. Вспоминая, как меняли нас в Сталинграде, когда смены были всего на несколько часов, я аж передернулся. Возьмем, бывало объект, а сил удержать уже нет. Иногда нас выбивали тут же, а иногда все-таки успевали поменять, и тогда объект держался. Тогда, конечно, было очень жестко. Бывало, идем в бой ротой численностью человек в восемьдесят, через пару часов нас ровно половина. Приходит смена, такая же рота, как была у нас. Мы отойдем на квартал назад, отдыхаем, через пару часов приказ, вернуться на позиции и слиться с той ротой, что нас поменяла. Возвращаемся, а там от роты меньше нашего, и вновь стоим, удерживаем. Иногда доходило до того, что у нас от роты оставалось меньше двадцати человек, тогда выводили уже на берег, и мы отдыхали до переправы подмоги, в виде уже полноценных рот. А затем все по новой. Надеюсь, сейчас уже так не будет. Маневрировать в поле это не то же самое, что стоять на одном месте в городе, когда каждый дом это стратегическая высота.

На пятый день к вечеру мы, пройдя небольшим лесочком, достигли, наконец, тылов воюющих частей. Мы уже с утра прислушивались к канонаде, что слышалась на западе, но тут она стала уже отчетливой. Едва подошли к какой-то совершенно разрушенной деревне, как началась нездоровая суета. Местные, те войска, что должны передать нам позиции, бегали и суетились, собираясь отходить. Наши были озабочены проверкой личного состава, вооружения и боеприпасов. Ночью мы оказались в окопах, что заботливо откопали еще наши предшественники, огромное им спасибо. Немного успели пообщаться с парнями, что снимались отсюда. Получили некоторые советы о том, как, откуда и куда бьют в основном немцы. Оказалось, позиции у нас не больно хорошие. Впереди была высота, видимо та, которую и надо держать. Справа от нее хоть и небольшая, но река, там немцы не лезут, а вот левее… Именно слева была широкая полоса, по которой немцы сюда и перли, причем танками. Радовало одно, новых, тяжелых танков у фрицев сейчас катастрофически мало, а большое количество достигается за счет старых танков, причем основным танком вермахта, как ни странно, сейчас и здесь был Т-3. С этими комодами мы знали, как бодаться. Тылы у фрицев далековато отведены, боятся наших гвардейских минометов, вот и идут немецкие танки с запасом топлива на корме. Надо запасаться зажигательными боеприпасами, может, еще и танков тут набьем. Меня радовала ситуация, при которой будет возможность воевать так, как от тебя хотели в теории, а не бросаться в каждую дыру, пытаясь ее заткнуть собой. Все-таки мы с пополнения и отдыха идем, хоть и подустали чуток, но заметил, что у бойцов искра в глазах появилась, от близости к врагу. Что удивляло, страха в глазах людей стало намного меньше, умеют пропагандисты поднимать боевой дух. Ведь даже в Той жизни слышали всегда одно, как дали немцам в Сталинграде, так и пошли вперед, а ведь это не так. Никто особо не помнит, что на фоне Сталинградской битвы были и другие сражения, причем со знаком минус для нашей армии. В первую очередь, это Ржев. По данным, что я еще пока приблизительно помнил, там погибло около полумиллиона наших солдат, звиздец просто как много. Потом были и Харьков в третий раз, и Белгород, да и малых городков и сел сколько оставили. Но главное, опять ведь были котлы, пусть теперь не такие, как в сорок первом и сорок втором годах, но все же были. Харьков вроде Манштейн сторожит, а тот у Гитлера слыл едва ли не самым сильным стратегом. Так что наломает он тут еще дров до Курской дуги. Вот уж когда мы пойдем вперед, так это после Курска. Будет, правда, еще форсирование Днепра и штурм Киева, эх, каково мне об этом думать, зная, как извратят историю хохлы в двадцать первом веке. Они ведь там уверены, что их предки сражались тут одновременно и с вермахтом, и Красной Армией. Идиоты. Какими же тупыми надо быть, чтобы не понимать, что им просто врут??? Я понимаю, что у них целенаправленная политика была, но ведь был же Интернет, да и родня еще не у всех умерла. Как вообще бывшие солдаты и офицеры Красной Армии, пройдя через весь этот АД, могли смотреть на то, как на их Украине возрождались УПА и ОУН? Где, где были нормальные люди? Блин, опять занесло, фиг с ними, только вот обидно будет сдохнуть, отбивая Украину, зная, что по твоим костям пойдут те же фашисты, и народ их будет приветствовать. Бр-р-р.

Почему-то едва увидев высоту, меня потянуло вправо, к реке, вот прям подталкивает. Отловил Нечаева, в роте которого я числился, и спросил разрешения сходить и осмотреть тот склон, что был обращен к воде. Так как Леха и сам еще не «вкурил», что здесь и как, разрешение я получил. Взял с собой весь наш отряд снайперов и выдвинулся поутру к реке. А спустя два часа уже ожидал прихода кого-нибудь из командиров, чтобы показать то, что увидели мы с ребятами, обойдя высоту по воде. Немцы, они такие, хрен они станут просто отсиживаться, если есть возможность застать врасплох врага.

Всего в полукилометре от реки мы увидели танки, что готовились обходить высоту с этой стороны. Дело в том, что здесь были очень крутые склоны и овраги, поэтому раньше немчура тут и не лезла, но сейчас они, видимо, исследовали берег реки и, сочтя его проходимым для техники, решили двинуть в обход. Вот было бы нам всем грустно, когда танки противника ударили бы внезапно нам в спину. Да, и опять почему-то везет именно мне, даже перестал удивляться. Ладно в Сталинграде, о нем я много читал, и некоторые сражения, даже за отдельные дома, были довольно хорошо описаны, но тут? Ведь по сути, я даже и не знаю, где мы точно находимся. Знаю, что где-то впереди на западе Курск, а вот, сколько до него, какие тут будут бои и какие силы у противника, понятия не имею. Но все же мне везет, а везет тому, кто везет. Каламбурчик, однако, попробуем и дальше везти, может, все и получится.

Дивизия, как я вообще-то и ожидал, естественно, прибыла еще не вся. Ладно хоть артиллерия уже развернулась. Не рискуя собирать все в одном месте, командование разделило пушкарей на два направления. Не то чтобы высота была какая-то огромная, но вот быстро перенести огонь с одного фланга на другой просто так не получится. Хоть вроде и подготовились, но атака фашистов все равно началась неожиданно. Как-то я уже поотвык от артподготовки противника. Когда в воздухе раздался первый свист и вой летящего к нам железа, инстинктивно втянул голову. Мы с отрядом снайперов были на острие, рассредоточились на участке в сотню метров и приготовились. Окопаться толком не успели, в смысле траншей не было, только индивидуальные ячейки, но хоть что-то. Повезло с землей. Хоть и тяжелая была, воды много, но хоть не глина и не камни. Копалось достаточно легко. Присев в своей ячейке, мы с Петрухой рядом были, ждали окончания артогня. Да, ни фига уже не сорок первый, немцы стреляли всего пять минут, видимо, запасов не хватает на полноценную работу артиллерии. Высунувшись, огляделся. Из моих подопечных не повезло одной паре. Прямым попаданием в ячейку были убиты и стрелок, и второй номер. Петя даже сползал и посмотрел, говорит, вообще одно мясо вокруг развороченной ямки. Что ж, не впервой, уже давно меня не трясет при потерях, человек такая тварь, что привыкает ко всему.

— Петь, готовь «тихарь». Пехота пойдет сразу за танками, вон, кстати, и они, будем отстреливать, пока наши противотанкисты будут заниматься немецкими панцерами. — У меня сейчас так же была СВТ, решил взять ее, так как видел, что «глушитель» будет здесь предпочтительнее.

Пехоты шло немного, расчёт немцев был направлен на танковый удар и охват наших частей. Танков у нас не было, вроде командир обещал подмогу, но через несколько часов. Соседи наши побогаче будут, но до них двадцать километров, и все лесом, когда еще подойдут, будем держаться сами. На удивление, немчура вообще не отреагировала на избиение пехоты. Раньше, помнится, они вообще не лезли, если пехота лежит, а тут… Немецким «коробочкам» до нас оставалось еще с пару сотен метров, когда пехотное прикрытие перестало существовать. Шутка ли, одних снайперов шесть штук. Все вторые номера были так же вооружены винтовками с оптикой. Я, кстати, в своем репертуаре был. Увидев, что пехота редеет, решил попробовать остановить танк. Одна из «троечек» перла практически на меня. Меньше двухсот метров, вообще не расстояние. За счет глушителя, из танка меня вообще не видят, вот я и начал стрелять в одно и то же место, в узкую полоску смотровой щели механика-водителя, и даже не удивился, когда после пятого или шестого выстрела танк вдруг замер. Жаль, эта зараза не повернулась боком, просто ехал, ехал и встал. Ожидая, будет ли выбираться экипаж, я как-то проморгал, что несколько гансовских «коробочек» обошли нас слева. Но это было уже не важно, там у нас как раз орудия и стоят. Так и не дождался появления фрицев из остановившегося танка. Наоборот, тот как-то неуверенно, но стал двигаться назад, видимо, место механика занял кто-то другой из экипажа, но водить как следует не умел, поэтому и двигался так медленно. «Гусли» мне у него не сбить, пробовал уже, поэтому решил пострелять еще по щелям, авось и нового водителя завалю. То ли нервничать начал, вокруг взрывы и пуля свистят, вперемежку со снарядами, то ли глаз замылился, но, выпустив целый магазин, рассердился на свои промахи. Между тем прорвавшиеся мимо нас несколько немецких танков, попав под противотанковые пушки, начали сдавать назад. Точнее, они не просто стали пятиться, а закладывая дугу, начали «топтать» позиции пехоты, наши то есть. Хорошо Петро громким возгласом привлек внимание, а то я бы и не увидел, как слева прямо на нас двигалась серая туша Т-4. Бежать было некуда, поэтому просто упал на дно своей ячейки и закрыл голову руками, как будто это меня спасет. Земля дрожала так, что стучали зубы, стиснув до боли и закусив губу, я ждал смерти. Наверное, вот так и появлялись без вести пропавшие. Танк проедет, кто там потом искать будет, проще уж пропавшим объявить, не во время же боя искать бойца. А потом, через много лет, поисковики и «черные копатели» откапывают и бережно хоронят парней, погибших за Родину такой страшной смертью. Между тем гул мотора и дрожание как будто немного ослабли. Попытавшись разогнуться, что удалось не сразу, понял, что со мной произошло именно то, чего и боялся.


«Здравствуй, скиталец по времени!» — внезапно в голове пролетела мысль.

«Привет!» — не нашел я ничего лучше, как мысленно произнести именно эту фразу.

«Тебе понравилось в выбранном времени?»

«А что, не видно?» — ехидно заметил я.

«Хочешь назад?» — Вот это вопросец. Интересно, это что, тот, кто меня и засунул сюда?

«Ты кто?»

«Да я, как ты уже догадался, и “засунул” тебя в это время».

«Так кто ты?»

«Зачем тебе это?»

«Не знаю», — честно признался я.

«Так хочешь ли обратно?»

«А я разве не там?»

«Уже нет, ты умер».

«Как это, я же чувствовал все?»

«Сейчас ведь уже не чувствуешь?» — И то правда, я вообще ничего не ощущаю.

«Ага».

«Так что?»

«Назад хочу, вот только…»

«Что именно?»

«Да воевать надоело, устал», — честно признался я.

«Я так и подумал, Что же, я верну тебя обратно, живым, но…»

«Что-то мне это “но” не нравится».

«Легко не будет, меняй свою жизнь, на войне тебе места нет».

«Хорошо», — неуверенно ответил я.


Навалившаяся внезапно тяжесть и духота мешали дышать. Я быстро осознал, что «вернулся». Кто это был, с какого такого перепуга он мне предлагает переселения? Черт, как же тяжело!!!

«Завалило», — промелькнула мысль, даже пронеслась, и мозг уже начал отключаться, передавая эстафету инстинктам. Нервно дергаясь, стараясь всеми силами заткнуть панику, я старался выбраться. Дышать было все сложнее, земля забивалась и в рот, и в нос, и вообще везде. Страх? Да не сказал бы, что это был страх. Была паника, и где-то на грани сознания я понимал, что паника не помощник, нужно собраться, но как? Спустя, кажется, целую вечность, я вдруг почувствовал, что голову перестало сжимать и давить. Попытавшись открыть глаза, понял, что их залепило. Боль резала так, что паника только усиливалась. Осложняла все невозможность протереть забитые грязью глаза. Руки были где-то вдоль тела. Но раз я не умер до сих пор, значит, действительно голова уже снаружи, и я, даже не сообразив сразу, что делаю, вовсю отплевывался. Через какое-то время вернулся слух. Дрожание земли не ощущалось, но грохот вокруг стоял серьезный. Все еще вертясь как уж на сковородке, я наконец выдернул одну руку. Лихорадочно работая пальцами, я продрал глаза. Они болели, но сквозь белесую пленку я, наконец, начал хоть что-то видеть. Сразу как по приказу начала униматься паника. Живой! Живой и даже не ранен, просто обездвижен, будучи заваленным. Сбивая в кровь пальцы, я все быстрее и быстрее копал одной рукой рыхлую, но тяжелую землю. Уже через пару минут смог выдернуть и вторую. Дальше пошло уже быстрее, к тому же глаза видели все лучше, только пленка мешала, но боль уже уходила. Откопал я себя до пояса, когда ко мне подскочили наши ребята. Как оказалось, пехота пошла вперед, за отступающими немцами, вот и наткнулись на меня.

— Мужики, соседняя ячейка, соседняя ячейка, — причитал я, не в силах сказать что-то еще. Как-то на подсознании я уже перестал волноваться, меня вытащили, но ребятам моим тоже нужна помощь. Черт, Петька! — Мой напарник, где он? — продолжал орать я.

— Старшина, не ори, копают ребята, копают, сколько вас здесь было? — кто-то стоял надо мной и приводил меня в чувство.

— Снайперская группа, восемь человек, точнее, шесть, двое погибли. Пехота стояла чуть в стороне, мы в авангарде были.

— Ясно, ребята откопали четверых, ты пятый, ищут последнего. — Меня это немного успокоило, но тут же появилась другая опасность.

— Живы?

— Трое, одного на траки «намотало», — говоривший со мной едва сдерживался, чтобы не зарыдать. У меня же слезы хлынули сами по себе.

— Брат, Петруха, — зарычал я и дернулся, пытаясь встать. Продолжая орать, я не сразу понял, что меня скрутили и удерживают явно не две руки. А через мгновение я услышал голос. Господи, да это голос моего братишки!

— Командир, командир, я живой, — причитал надо мной друг, а я все продолжал орать.

Как все закончилось, я уже не помню. Пришел в себя в землянке, лежа на спине. Рывком придя в сознание, я сел и попытался осмотреться. Глаза отозвались знакомой резью и слабой болью. Вокруг было темно.

— Старшина, лежи спокойно, сейчас сестричка придет, — вдруг произнес кто-то рядом. Перестав паниковать, откинулся на лежанку.

«Черт, где я, что со мной? Неужели я зрение потерял?» — вопросы проносились в голове со скоростью пулеметной очереди. Что там говорил этот голос в голове, на войне мне места нет? Блин, а что со зрением-то? «Как же я без глаз-то, что мне теперь делать?» — Только сейчас до меня начало доходить, что — ВСЕ! Похоже, я навоевался, как мне и сказали.

«Как жить-то? В незнакомом мире я только и мог, что рассчитывать на службу в армии, а теперь? Кому нужен калека, пусть и только незрячий?» Вырвали меня из размышлений мягкие и легкие прикосновения. Кто-то протирал мне лоб чем-то мягким и мокрым.

— Родненький, ну, не плачь, а то я уже не могу! — расслышал я сквозь собственные мысли и страхи. Даже не осознавал, что, оказывается, рыдаю. Жалко себя-то, что бы вокруг ни происходило, но своя-то шкурка всегда дорога. А рыдал я от осознания перспективы быть списанным из армии по потере зрения.

— Сестренка?

— Да, родненький, потерпи еще немного, я тебе глаза протру.

— Так я же не вижу все равно, чего их протирать?

— Доктор говорит, что зрение может вернуться. Главное, прочистили все хорошо, не переживай! — И меня успокоила ее речь. Раз доктор смотрел, значит, все не так безнадежно, как я себе уже «разрисовал», значит, будем жить!


В санбате я провел почти неделю. Один глаз видел расплывчато, второй… второй пока не хотел вообще никак. Здесь, в санбате встретились всем нашим отрядом горе-снайперов. Петро был жив, только руку ему всерьез поломало. Танк, оказалось, проехал прямо между нашими ячейками и обвалил стенки наших недоокопов. Петя попытался в это время подтянуть к себе винтовку, но танк «наступил» на нее, вот винтовкой ему руку и переломало. Было два открытых перелома, ниже и выше локтя. Руку собирали по частям, напарник тоже, как и я, рыдает по ночам, переживая, что теперь его комиссуют. Правая рука у друга, левый глаз у меня. У остальных ребят, кто выжил, конечно, в основном ушибы и царапины, ну и пара переломов, но полегче, чем у моего братана. Так и лежали мы почти неделю все вместе и потихоньку выли. Когда меня отпустили из медсанбата, как оказалось, не только из него, но и вообще из армии, я расстроился не особо. За неделю передумал много чего, поэтому известие о демобилизации принял вполне спокойно. Уже обдумав, что надо начинать очередную новую жизнь. Оба моих друга, командир роты Нечаев и комбат Смолин, долго жали руки и пытались зачем-то оправдываться, оборвал их на полуслове:

— Хватит уже! Что вы как перед умирающим тут распинаетесь? Ваша вина, что так вышло? Ну а на нет и суда нет. Прощайте, товарищи командиры, берегите себя и людей.

Я зашел обратно в госпиталь и коротко попрощался с напарником, с бывшим уже напарником. Взял у него адрес, Петя сказал, что поедет домой, в Ярославскую область, обещал к нему обязательно приехать. Было около десяти утра, когда я, получив на руки кучу документов, выехал на попутке, везущей в госпиталь раненых. Машина шла на Воронеж, но мне было не по пути. Ага, я к Сталинграду решил смотаться, проверю, как моя захоронка, если на месте, то заберу. Правда, тормознуть меня могут с таким грузом, но что-нибудь придумаю. Вообще, я собирался забраться куда-нибудь в глушь и жить, ожидая восстановления зрения. Если это случится за два года, вернусь в армию, если нет, ну, значит всё, навоевался. Обидно, дожить до такого момента, как перелом в войне, и лишиться возможности участвовать в разгроме врага, очень обидно. А сколько таких людей сейчас по всей стране? Тысячи! Так что устроюсь как-нибудь. Нищенствовать не буду точно, и дело даже не в том, что у меня есть виртуальное пока богатство в виде зарытых драгоценностей и денег, просто мне за то время, что я воевал, набежала немаленькая сумма денежного довольствия. Как многие, спиваться я не собираюсь, а таких действительно уже довольно много, это я из будущего знаю, как комиссованные спивались и теряли себя. Надо только придумать, где бы остановиться, чтобы и климат понравился, да и душе было бы приятно. Я тварь теплолюбивая, хотелось бы, конечно, куда-нибудь, где солнечно и тепло, да вот только нет в России такого места. Сочи, Крым хорошие места, но тоже не совсем то, что в мечтах. Мелькнула мысль, как и тогда, когда был вынужден бежать от чекистов, что можно покинуть страну, да только вот постоянно гложут сомнения, смогу ли я жить на чужбине. Да, многие люди легко меняют место жительства, а еще многие говорят, что с деньгами хорошо везде. Да это во мне опять двадцать первый век говорит. А если серьезно, то была у меня идея, что где-нибудь на Западе я смог бы исправить зрение, вот это правда была мысль так мысль. В том, что зрение можно восстановить, я почему-то уже не сомневался. Даже не знаю почему, может, просто чувствовал это, поэтому и думал. Ну не стал бы этот незнакомец в голове забрасывать меня обратно с перспективой жить калекой.

Все-таки я с госпитальной машиной доехал до Воронежа. Посмотрел, как сильно досталось и этому старинному городу. Не Сталинград, конечно, но очень близко к нему. Да и мало ли сейчас таких городов? Немцы ведь, отступая, уничтожают, суки, все подряд. Строить тут не перестроить. Побродив по улочкам красивого когда-то города, решительно начал искать транспорт до Сталинграда. Надоело документы показывать всем желающим. А их было немало. СМЕРШ уже вовсю работал и всех подозрительных, а я с таким своим внешним видом прямо манил к себе чекистов, проверяли и трясли, будь здоров. Хорошо у меня в придачу к старой, изуродованной форме, хоть и тщательно выстиранной, была справка из медсанбата и документы комиссованного. Представители СМЕРШ были на удивление вежливы, даже руку при прощании пожимали, проверив документы. От них, кстати, и узнал, что в Сталинград ходит поезд, и можно спокойно добраться по железной дороге, а не мучиться с ловлей попутных машин. Так и поступил. Сегодня, к сожалению, поезда не будет, но завтра к обеду я точно на него сяду.


Поезд, как оказалось, был московский. Ходил из столицы в Астрахань, попутно заходя в Сталинград. Билеты купил прямо в вагоне. Не в первый раз уже ехал в поезде, находясь в этом времени, но ранее в чисто пассажирских составах ездить не приходилось. Был удивлен видом и убранством вагонов. Внешне-то как раз вагоны были невзрачными, а вот внутри… Я даже растерялся, когда пройдя мимо проводника, предварительно купив билет, оказался в самом настоящем купейном вагоне. Поискав одним своим недобитым глазом нужное мне место, точнее, номер возле одной из дверей купе, я потянул дверь. Оказавшись внутри, обалдел еще сильнее. Чисто, красиво, где, блин, такую роскошь-то нашли??? А главное, я был в купе совершенно один. Разместившись, я вдруг осознал, что дико хочу есть. Выглянув из купе и напрягая свой единственный, но плохо видящий глаз, определил, где купе проводника.

— Здравствуйте, — поздоровался я с уже виденным мной проводником. Мужик в возрасте, наверняка тоже списанный из армии, по выправке видно. Хоть и не молод он уже, да только спинку-то держит как нужно.

— И тебе не хворать старшина, чего хотел? — мужик приглашающим жестом указал мне на место рядом с собой.

— Да вот только вспомнил, что не ел ничего со вчерашнего вечера, и с собой забыл взять…

— Ну, тоже мне проблема, — воскликнул проводник, — я на станции затарился, одному все равно столько не съесть, так что присоединяйся.

Разложив на скатерти продукты, от одного вида самой скатерки я уже офигел, Ерофеич, так назвался проводник, приглашающе кивнул. Вареные яйца, такая же варёная курица, хлеб, консервы, даже колбаса и соленые огурцы, все это заставляло мою челюсть падать все ниже и ниже. Сказать, что я съел много, ничего не сказать вообще.

— Только с фронта? — дав мне как следует поесть, начал разговор Ерофеич.

— Ага, — кивнул я.

— В отпуск или…

— Или! Списали, — бросил я.

— Почему-то я так и думал, — кивнул сам себе проводник, — когда в отпуск едут, обычно суетятся, видно, что в нетерпении люди, а ты спокойный, никуда не торопишься. Правда, не пойму вот с каким ранением списали…

— Да я не вижу почти…

Дальше я в течение получаса рассказывал, что со мной произошло. Чуть позже Ерофеич немного рассказал о себе. Короче, время в пути летело незаметно, и это радовало, потому как поезд, как и я сам, никуда не торопился. Я даже выспаться успел в купе, перед тем как прибыл, уже в который раз, в город на Волге. Сойдя на вокзале, я не узнавал города. Вокруг такая суета, одна большая стройка, а не город. Оглядев вокзал, его еще не восстановили, я только горько ухмыльнулся, вспоминая, какие здесь шли бои. Так или иначе, но меня опять занесло сюда, словно я обречен постоянно возвращаться в этот многострадальный город. Из вещей у меня был только армейский потрепанный сидор, а как чуть позже узнал, купить здесь что-либо из хороших вещей было практически невозможно. Щурясь от утреннего весеннего солнышка, доковылял до здания, в котором находился отдел милиции. Поставил штампик в документы, не знаю зачем, видимо, положено всех приезжих отмечать, я узнал, где можно снять жилье. Старый милиционер, оказалось, он и ранее служил здесь, месяц, как вернулся из госпиталя, выслушал меня, поинтересовавшись только:

— Ты как, старшина, совсем здесь осесть хочешь?

— Да я пока не знаю. Если честно, вообще некуда было идти, как из армии списали, подумал, а почему бы в Сталинград не съездить, вот и приехал.

— Сколько ты тут воевал? — с интересом спросил милиционер.

— С сентября по ноябрь, потом, перед самой капитуляцией, из госпиталя обратно вернулся.

— Понятно, манит, значит? — с одному ему понятной мыслью кивнул страж порядка.

— Да фиг его знает, — пожал я плечами, а сам подумал, что, наверное, он прав. Меня сюда не просто манит, а просто тащит что-то, или это эти долбаные драгоценности… Ну вот, опять на «бабки» все перешло.

— Центр весь как стройка, туда можешь не ходить, точнее, жилья ты там не найдешь, двигай в частный сектор, могу подсказать одну старушку, что будет рада солдату.

— Буду благодарен за помощь, — кивнул я головой.

По какой-то нелепой иронии судьбы, старушка, что сосватал мне милиционер, жила в двух кварталах от того места, где я сжег мертвых чекистов. Воспоминания были нехорошими, меня аж коробило всего, нет, вовсе не от того что убил советских людей, я их и еще раз бы убил. Вспоминались Востриковы и их соседи, дети, убитые чекистами из-за моего чемодана. Встряхнувшись, постучался к бабульке в окно. Спустя минуту меня уже впустили в дом. У меня с собой был чай, завернутый в газету, поэтому выложив на стол, предложил старушке заварить. Бабулька, с виду лет восемьдесят, худющая как вяленая рыбка, быстренько раскочегарила печку. Рядом с большой, как и положено, в пол-избы, стояла маленькая буржуйка. Вот на ней чайник и стоял сейчас, закипая. С бабулей, Марией Алексеевной, мы попили чаю, я расспрашивал о жизни при немцах и сейчас, она меня расспросила о фронте, где сейчас и что делается. Просидели до вечера. Прогуляться я не пошел, милиционер строго предупредил не ходить поздно вечером и ночью по городу. Вместо этого я перекурил на дворе, да и завалился спать. Баба Маша, как сама она просила себя называть, даже белье мне хотела постелить, но я отказался, сославшись, что не мылся несколько дней и не хочу его пачкать. Улегся на широкой лавочке возле печки и, накрывшись шинелькой, быстро уснул.

Наутро, после подогретого вчерашнего чая, я начал думать о будущем. Мне предстояло как-то выкопать чемодан, а также его как-то тащить, а он немаленький. Узнав у бабы Машы, что в городе есть базар, я туда навострил лыжи, благо сегодня было воскресенье, и он должен был работать.


Базар представлял собой просто небольшой развал, на котором продавали всякую фигню. Что удивило, в свободной продаже были элементы немецкой формы. Брюки, кителя и тощие фрицевские шинели. Кто их покупает, осталось для меня загадкой. Единственно, я увидел, как один дедок торгует старой обувью, к нему я и подошел, у меня свои сапоги скоро развалятся. После недолгого осмотра барахла хотел было уже уходить, как дед, явно распознав, что у меня есть деньги, вытянул из-под старых мешков немецкий ранец, а из него отличные егерские ботинки, с высоким голенищем и шнуровкой.

— Откуда, дед? — только и смог вымолвить я и чуть не рассмеялся, услышав ответ.

— Эхо войны, внучек.

Вот так.

Став обладателем отличной обуви, пришлось, правда, свои галифе натянуть поверх шнуровки, чтобы в глаза людям не бросались, а то мало ли, сочтут за шпиона. Тут это раз плюнуть, несмотря на то что люди вокруг одевались кто во что горазд. Я приобрел дополнительно большой, явно старый еще с царских времен чемодан. На нем не было ручки, но я что-нибудь приделаю, а также купил комплект не очень сильно застиранного нательного белья. А то хожу как бомж, даже переодеться не во что. Надо бы еще гражданку купить, мне теперь можно, все по закону. Подумав перед уходом с базара, решил, что надо покупать прямо сейчас, так как вылазку за сокровищами лучше сделаю в гражданской одежке.


Как же я хвалил сам себя, когда отправился на немецкое кладбище за закопанными драгоценностями, переодевшись в гражданку. Четыре раза меня останавливали и проверяли документы. Повезло еще в том, что братская могила наших бойцов располагалась рядом, иначе объяснить свое нахождение в этом месте было бы трудно. Как я и предполагал, кладбище не тронули. Может, позже перенесут, но пока все было так, как в последний раз, когда я делал здесь захоронку. Вот только один черт, придется копать или ночью, или хотя бы поздно вечером, так как здесь поблизости находились люди. Навестив могилу наших бойцов и осторожно поглядывая на немецкое кладбище, что было совсем рядом, я сделал правильный вывод и не пошел днем туда. Отправился гулять по окрестностям. Добрался, правда, устал как собака, до Мамаева кургана. Здесь еще ничего не делалось. Кругом были бесконечные воронки и неглубокие траншеи. Трупов, конечно, не было, всех собрали, но вот «железо» убирать явно не спешили. Запнувшись на очередной железяке, оказавшейся стволом МГ, я чертыхнулся. Вот же блин, понятно, откуда люди будут еще семьдесят лет тащить «железо». Если рядом с городом и то не удосужились еще прибраться, то что уж говорить о полях и лесах. Решив, что ну его на фиг, ушел от греха подальше с кургана. Не ровен час, еще и на мину наступишь, а склоны тут «засеивались», я слышал об этом тогда. Так, прогуливаясь и разглядывая весенний Сталинград с холмов вокруг города, я и дождался вечера. Перед тем как идти на кладбище, я сделал приличный крюк, уводя возможных наблюдателей далеко в сторону. Отмахал лишних километров пять, но зато был спокоен, что если и были филеры, то уж теперь-то я хорошо их запутал. Была только одна проблема, вечером, а точнее уже практически ночью, я видел вообще плохо. Белесая пелена днем была менее навязчива, но вот сейчас… Для этого я и путал следы, просто потому, что видел очень хреново, и что-то мог пропустить. Лопата оказалась там, где я ее и оставлял, за пару месяцев грунт лишь осел, делаясь более плотным, но где искать я знал, так что проблемы не было. Еще раз внимательно осмотревшись, я направился к немецкому захоронению. Вроде вокруг тихо, и это, если честно, пугает сильнее, чем грохот. Привык уже на фронте, даже спал хуже, если над головой не стреляют. Спустя полчаса работы малой лопаткой я выдернул чемодан из довольно пахучей ямы. Сразу насторожило то, что он был сырой и какой-то склизкий, а воняло из него…

Развернув наволочку, прихватил на базаре, я высыпал все содержимое на нее. Так и думал, деньги, что наши, что немецкие, превратились в комки сырой бумаги, но драгоценностям-то ни фига не будет, сколько бы ни пролежали. Сбросив деньги в яму, я быстренько зарыл ее обратно, а все цацки пересыпал в свой сидор. Нести так будет удобнее, несмотря на большой вес. Накинул сверху гражданский плащ, прикрывая ношу, хоть на первый взгляд в глаза не бросится, я, опять делая большой круг, пошел назад в город. Навыки ползания в разрушенном городе пришлись кстати. Уже практически был возле дома бабы Маши, когда увидел патруль. Скорее, услышал, конечно. Правы, видимо, ученые и врачи в будущем, говоря, что у незрячих людей сильнее развиты органы слуха, и наоборот, кажется. Заныкался в каких-то развалинах, хотя тут такие кругом, это центр почти вычистили. Там смрад такой стоял, что в первую очередь разгребали, чтобы избавиться от трупов. Помню, видел после капитуляции гитлеровцев огромную кучу трупов, рядом с Мамаевым курганом, их туда свозили и сваливали словно мусор. Хоть я и испытал на себе, что собой представляли немцы и тот порядок, что они нам сюда притащили, но такое обращение с мертвыми меня сильно напрягало. Нельзя поступать с людьми так, хоть и враги, но… Чем мы будем от них отличаться, если сами как звери? Патруль миновал место, где я отлеживался, а я, кажется, забыл, как дышать. В какой-то миг я почувствовал, что кто-то из солдат патруля смотрит прямо на меня. Вернулся на место постоя, можно сказать, посреди ночи. Баба Маша давно спала, а я, раздевшись, вынес из избы ведро воды и начал отмываться. Мне в санбате, когда уезжал, сестричка подарила кусок мыла, какое-то даже приятно пахнущее, вот я и наводил чистоту. Укрывшись на дворе от возможного прохода по улице патруля, я плескался до той поры, пока сам уже не почуял, что вроде как от меня перестало вонять. Одежда, в которой я был, была плотно завязана в узел и спрятана под сараем. Нашел углубление, возможно, собака рылась, туда и спрятал, если дальше все будет спокойно, утоплю потом в реке. Да, в городе появились собаки, откуда и пришли? Немцы зимой сожрали тут все, что хоть как-то напоминало живность. Вновь облачившись в свою старую и здорово застиранную форму, я вернулся в дом и лег спать. Старушка даже не пошевельнулась, когда я укладывался. Разбудила меня баба Маша, казалось, как только я уснул. На самом деле время было уже около семи утра.

— Санька, ты чего, поздно вернулся, что ли? — едва я открыл глаз, спросила старушка.

— Да нет, просто вы спали, ну я и посидел на улице, с папироской. Потом вымылся, а то раньше негде было, теперь хоть на человека похож стал.

— Да уж, жених прям, жаль, что с глазами у тебя беда, но ты молись почаще, боженька поможет.

— Ой, баб Маш, да на нас на всех столько грехов, что и жизни-то не хватит все отмолить.

— Ты брось это! — строго проговорила старушка. — Откуда у защитников своей матушки земли грехи возьмутся? Молчишь, вот и молчи! Ты не у людей жизни забирал, а у врага. Знаешь, что они тут вытворяли, пока вы их не прогнали? То-то!

Разговор был очень тяжелый, не утренний. Я даже не пытался что-либо говорить, баба Маша сама все сказала, и за себя, и за меня, и вообще за всех, кто сейчас воюет.

— Куды ж ты теперь? — старушка провожала меня, когда на третий день я собирал манатки.

— Доктор говорил, что мне чистым воздухом дышать нужно, может помочь. — Что я несу?

— На Кавказ, что ли, поедешь?

— Пока не знаю, — пожал я плечами, — может, туда, а может, в Сибирь махну, там тоже воздух о-го-го!

— Там холодно, наверное?

— Да уж не холодней, чем здесь зимой было, а сейчас вообще почти лето. Вон, сегодня как солнышко жарит…

— Это да, наконец-то уже тепло наступило, — баба Маша вздохнула. Ей было хорошо, когда в доме появился мужик. Я хоть и с одним глазом, да и тот видит наполовину, но все-таки помогал бабульке по мере сил. Воду таскал с колодца, та меня даже проводила к месту, где можно было набрать чистой воды. А вчера вечером, я даже умудрился дров немного наколоть.

Вчера у меня был опять веселый денек. С утра к нам в дом завалился участковый, тот же старый мужичок, с каким я уже имел беседу.

— Здорово, старшина, — поздоровался милиционер.

— И вам не хворать, — кивнул я, — с чем пожаловали?

— Сегодня, после обеда будет поезд на Москву, ты вроде туда ехать собирался? — Шпион из него, как из дерьма пуля. Ни фига я ему такого не говорил.

— Да, думаю, в столицу податься, может, хоть инструктором возьмут…

— Так ты ж… — осекся милиционер.

— Калека? — продолжил я его мысль.

— Ну-у… — извиняющимся голосом протянул страж порядка.

— Ну, не возьмут, значит, буду искать другую работу, но вы правы, зрение у меня совсем ни к черту.

Милиционер не стал далее допытываться и спустя несколько минут ушел. Чуть позже веселье этого дня продолжилось. Когда я, собрав все, что нужно выкинуть в реку, выполз из дома бабы Маши, то оказалось, что всем милиционерам города, чекистам и просто военным обязательно нужно было идти там же, где шел я. Плюнув, я двинул к одному из нескольких больших оврагов, что делили Сталинград на части. Мои надежды оправдались, овраг был с водой, и я, вроде бы незаметно, утопил свои грязные шмотки, обмотав ими камень. Возвращаясь, не увидел ни одного представителя власти или армии. Уже рисовалась картина в голове, где над моим, доверху забитым драгоценными цацками сидором сгрудились старшие офицеры НКВД, а во дворе рота чекистов костер для меня разжигает или зеленку готовит. Тьфу, блин, вот напридумывал! Да кому я на фиг нужен? Калека, списанный из армии. Все было спокойно, так же, как и пару часов назад, когда я уходил, дольше думал и сомневался, чем потратил время на все дела. А ехать я решил и правда в Москву. Заодно, может, и подозрения с себя сниму. Непонятно только, в чем меня можно подозревать? Но не понравилось мне внимание старого участкового.

Поезд уходил через два часа, как раз есть время на то, чтобы затариться в дорогу едой и папиросами. С последним было хуже всего. Если продукты хоть и трудно было достать, но все же можно, то вот с табаком была беда. Да еще я привык в последнее время фабричные курить, самосад и махра уже в глотку не лезут. Все же нашел, причем, вот же, блин, предприниматели, немецкие сигареты нашел, да еще и хорошие. Я такие у одного немецкого офицера видел, майора, кажется, а те дешевку солдатскую не курили. Две пачки сигарет мне обошлись в сумму, на которую можно было купить два ведра картошки, я аж присвистнул, но продавец, ага, все тот же старикан, что и продал мне некоторые шмотки до этого, был непреклонен. Блин, вообще-то это мы этих фрицев наколотили, с которых он хабар продает. Нарываться не хотелось совершенно, поэтому просто заплатил и побрел на вокзал. Деньги, что я обналичил со своего аттестата, подходили к концу, по приезду в столицу надо будет еще снимать, а это, кстати, выглядит подозрительно. Но мне можно, я уже не служивый, а так, да, могут поинтересоваться, зачем солдату крупные суммы денег, если он на довольствии в армии стоит. Купив билет, сидел на перроне и ожидал прибытия поезда. Тот, что весьма обычно для этого времени, задерживался. Закуривая очередную сигарету, краем глаза заметил старика-участкового, опять за мной бдит, странно это все, ой как странно. Хоть и опоздав на час, но поезд все же прибыл. В этот раз вагоны были забиты очень даже прилично. И купешек уже не наблюдалось, обычный общий вагон, со скамейками, как электричка пригородная. Места по билетам не соблюдались вообще. Сидели все там, где хотелось. Мое место было, естественно, занято, но ругаться и нарываться я не стал, просто занял первое попавшееся свободное. Я, если не забыли, калека. Меня сейчас даже ребенок уделает, если чуть побыстрее будет двигаться и врасплох застанет. Вся надежда, если какой-то конфликт и созреет, на первый удар. Если успею первым, то может еще и поживу, а вот если пропущу…

Сидор был на спине, скатка с шинелью частично перекрывала его, но, конечно, такой объем не спрячешь. Но вроде как никто и не обращал на меня внимания, здесь все были с такими баулами, что я с одним мешком просто потерялся. Из разговоров попутчиков становилось понятно, что едут почти все в Москву. Отреагировали на пропаганду, что воспевала наше наступление и чуть ли полный разгром фашистов. Слышал я на вокзале радио, слышал. На фронтах без особых перемен, заняты населенные пункты, а какие, не сообщают. Нет уж, кого-кого, а меня на это не купишь, знаю я, сколько еще войне идти. Чуть меньше двух лет, лет, а не дней, и даже не недель или месяцев. Два года это много. Я вот последние дни даже задумался, а может, права поговорка, что все, что ни делается, к лучшему? Принимая во внимание то место, точнее, в каком качестве я воевал, может, мне жить на фронте оставалось два понедельника, а тут хоть и калека, но все-таки живой… Да и не верю я, если честно, что у меня это навсегда, ну не то это повреждение, от которого должно пропасть зрение насовсем. К вечеру очень хотелось спать, но не дремлющие воришки уже вовсю работают, двоих видел как минимум. Конечно, за руку я их не поймаю, а без этого даже и рот раскрывать не стал. Решил, что если рискнут ко мне сунуться, то там и буду решать. Надвинув на глаза пилотку, я сделал вид, что дремлю. Украсть у меня можно только то, что в карманах, сидор плотно прижимается к спинке сиденья, до него не добраться. Всю ночь, естественно, не высидел, уснул. Но на фронте, а в особенности в Сталинграде, я привык спать в той позе, в которой нахожусь, когда меня не трогают. Вот и проснулся в той же позе, в какой сидел до этого. Тело серьезно затекло, и курить хотелось невыносимо. Окинув взглядом вагон, осознал, что еще ночь за окнами, а люди почти все спят. Так как места свободные все же были, то решил, что пешком стоять я явно не буду, решил пройтись до тамбура.

— Ну чего, дядя, насовсем или в отпуск? — встретили меня те два шкета, что я приметил, посчитав за воришек. Парни, кстати, лет по восемнадцать, а то и больше, странно, почему они в поезде катаются, а не в окопе сидят. Тот, что спрашивал, был выше меня на голову, белобрысый и тощий. Второй в худобе ему не уступал, но был пониже росточком.

— Насовсем, — ответил я и посмотрел на ворюг.

— Табачком не богат? — спросил «второй».

— Есть малехо, — кивнул я и, не доставая пачку, вытянул две сигареты.

— О! Трофей? — воскликнул «первый».

— Ага, — опять кивнул я и сунул еще одну сигарету в зубы. «Второй» вытащил из кармана огромных, явно не по размеру шаровар зажигалку, высек огонь и протянул мне. Закурив и кивнув в благодарность, я отошел к двери. Воришки больше ничего не спрашивали, а я и сам не больно мечтал с ними говорить. Ожидал я все же не зря. Все действия с сигаретами я проводил одной рукой, не вынимая вторую из кармана галифе, демонстрируя если не ранение, то как минимум плохую работу левой руки. Не докурив мои сигареты, парни развернулись ко мне, и «первый» наконец изрек:

— Слышь, папаша, дай-ка нам еще сигарет, мы с собой возьмем! — Ничего себе, даже чем-то из девяностых повеяло вдруг, наглостью сказанного, что ли?

— Дать я могу только звиздюлей, да вот унесете ли? — спокойно ответил я, приготовившись выдернуть «финку» из глубокого кармана галифе.

— Ты чего, папаша, жить расхотелось? Тебя на дембель отправили, радовался бы, что от войны сбежал…

— Да никогда я от нее не бегал, но жить хочется, это верно, — покивал я.

— Так чего ты тут ерепенишься, давай сюда бабки, часы и сигареты, а то…

Что «а то?», я переспрашивать не стал. Ребятишки стояли близко, в тамбуре места не так чтобы много, поэтому выбросив ногу вперед, я заехал «первому» между ног и, не обращая внимания на свернувшуюся креветку, посмотрел на «второго».

— Я тебя «попишу» сейчас, «красноперый»! — «второй» двинулся ко мне, вынув нож. Он не отрывал от меня злобного взгляда, но перешагивая через дурачка, лежавшего на полу, невольно склонил голову, смотря под ноги. В этот момент я и сблизился.

Когда «второй», в бешенстве, выставив вперед свою саблю, бросился на меня, я уже размышлял о том, стоит ли их просто избить или работать наглухо? Удар ножом это удар ножом. Просто повернув тело боком к нападавшему, я ушел из-под удара, а когда этот хмырь только заносил руку для повторного удара, я левой вогнал ему в грудь свою «финку». Воришка охнул, затрясся, видя мою руку, плотно прижатую к его груди, и начал оседать. Подхватив его за руки, я дернул тело на себя, не давая завалиться на пол, и шагнул обратно к двери. В эти годы двери вагонов еще не запирались на спецключ, здесь была просто задвижка. Щелкнув, отводя ее в крайнее положение, распахнул дверь. Свежий воздух ударил в лицо, дурманя ночным запахом. Правда, с примесью копоти, но что делать, паровоз-то старый, на угле.

Сдернув с этого ухаря пиджак, в котором тот был, я положил его в сторону, а тело свесил через порог. Нужно немного качнуть его, чтобы под колеса полетело, нефиг его целеньким отпускать, хоть и дохлым. Все это время, а прошло всего пару минут, «первый» с ужасом пялился на меня. Резко отправив голову и тело «второго» вниз, я отпустил и ноги. Крутануло того хорошо, должен был под колеса попасть, должен.

— Понял хоть чуть-чуть, что мы видим на войне? — почему-то спросил я.

— Д-д-да, — заикаясь, ответил воришка.

— То-то, — поучительно сказал я, — жить хочешь?

— Д-д-да! — Вот же блин, как его заклинило.

— Прыгай, тогда, может, и поживешь, — указал я на дверь.

— Так я же поломаюсь… — чуть не плача прошипел пацан.

— А мне какое дело? Твоя карта не сыграла, проигравший платит.

Парень еще что-то хотел сказать, но я показал ему окровавленную финку.

— Пиджачок снимай, да и сидор тебе ни к чему, — добавил я.

Страдалец выполнил приказ, а я указал ему за спину — там тоже дверь есть, — давай!

«Первый», со слезами в глазах, парень реально оценивал шансы выжить, сойдя с поезда на ходу, повернулся к двери и открыл ее. Умоляюще взглянув на меня через плечо, он всхлипнул и… ноги у воришки подогнулись, и он сполз на пол, причитая:

— Ну, пожалуйста, все, что угодно, не убивайте. — Тощие ручонки бессильно скребли по полу, воришка рыдал навзрыд, а я спокойно наблюдал.

«Экий я убивец-то стал, на фиг он мне сдался-то?»

— Вставай, чудо! — буркнул я парню. Тот, не веря свои ушам, вскинул на меня свои мокрые глаза.

— Вы, вы. — О как его пробрало, может, надо было и второго сначала перевоспитать попробовать?

— Да вставай уже, чего разлегся-то? Понял, до чего тебя такая жизнь довела? — я продолжил нравоучения, хотя чувствовал, что глаз у меня реально устал, и голова начинает болеть от напряжения. Щуриться я уже устал, но по-другому никак.

— Я все понял, дяденька, все! Я больше не буду.

Расслабившись, я чуть повернулся к парнишке боком и потерял его из виду. Уловив каким-то чудом движение, я рухнул на пол как подкошенный, ухватывая за рубашку прыгнувшего на меня дурачка. Он все же выбрал не ту карту, я же ему говорил… Продолжая движение руками, я выбросил парня из тамбура. Коротко вскрикнув, тот улетел в ночь, а крик был коротким, потому как скорость у поезда все-таки была небольшая, но была. Я даже выглядывать не стал. Пробежал по карманам пиджаков, нашел два складных ножа, а у того, что первым отправился на тот свет, еще и пистолет. ТТ наверняка паленый, я даже трогать его не стал, только ощупал через ткань кармана. Денег было у них много, даже неприлично много, целый сидор, да и по карманам немало напихано. Оставив вещи лежать ровной кучкой, я взял из сидора несколько банкнот, это так, за моральный ущерб, а сидор положил к одежке. То, что в поезде наверняка есть менты, я не сомневался, было только подозрение, уж не в сговоре ли они, слишком свободно орудовали эти два шкета.

Вернувшись в вагон, нашел проводника.

— Скажите, уважаемый, милиция в поезде есть? — спросил я ровным голосом.

— Есть, а что? — насторожился проводник.

— Зовите, — так же спокойно ответил я.

Проводник убежал, а я присел в его каморке и взял стакан с недопитым чаем. А я ведь проголодался уже, давно пора перекусить. Только подумал о еде, появились стражи порядка. Двое.

— Здравствуйте, это вы звали милицию? — спросил зычным голосом один из подошедших ментов, сержант, кажется.

— Так точно, — ответил я и вынул свои документы, — отставной гвардии старшина Иванов, а вы, товарищи милиционеры, документы покажите…

— Чего??? — с пол-оборота завелся напарник сержанта, «зеленый» еще, совсем салага.

— Извините, пожалуйста, просто на фронте кто только не представлялся стражами порядка, и немцы, и преступники, да мало ли…

— Случаи подделки документов имели место быть, но вот, пожалуйста, — сержант протянул ко мне руку, в ней была зажата какая-то книжечка.

— Сержант милиции Мигулин?

— Это я, — кивнул мент.

— Извините, товарищ сержант, к бдительности приучили в армии.

— Я понял. Если бы у нас все люди были такими внимательными, может, и диверсантов бы «на раз-два» вычисляли. Что случилось, товарищ Иванов?

— Я сейчас в тамбур ходил, курить захотелось, а там…

— Ну, что там?

— Там одежка чья-то лежит и сидор.

— Кто-то оставил?

— А я почем знаю? — пожал я плечами. — Там еще и обе двери нараспашку.

— Пойдемте с нами, покажете, — предложил сержант.

— Извините, товарищ сержант, но я очень плохо вижу, поэтому и списали из армии…

— А вещи и сидор в тамбуре разглядели? — подначил «молодой».

— Так если запнешься, поневоле разглядишь, — развел я руками. — Я в вагоне буду, если будут вопросы, позовите, всегда отвечу, — закончил я и пошел на свое место.

Место, как и думал, ночью никто не занял, в основном люди спали, но были и такие, кто в карты резался. Я сел удобно, насколько позволял висящий на спине мешок, и прикрыл глаза. Блин, почему все время какие-то неприятности случаются именно со мной? Хорошо хоть заканчиваются они пока в мою пользу, а не наоборот. Надо же, сколько ворюги денег с собой везли, или это они в поезде столько хапнули? Там ведь реально было очень много. Почему сам не взял? Это ж ворованные деньги. Скажете, что у меня за спиной тоже не заработанные? Да, но у тех явно владельцы давно на том свете, а это деньги простых людей, как я буду их брать? Да, взял чуток, но это так, чтобы уж совсем пустым в столицу не приезжать, а то в сберкассу пришлось бы бежать сразу, а я и так недавно получал. Понимаю, что ничего страшного, но… Блин, похоже, я сам себе противоречу.

— Товарищ старшина? — услышал я и поднял кепку, та прикрывала мне уставший глаз.

— Да? — передо мной стоял сержант милиции.

— Пройдите, пожалуйста, со мной!

— Да, пожалуйста, — я встал и, одернув гимнастёрку, шагнул за сержантом.

Привели меня все в ту же каморку проводника. Тут уже были и понятые, две женщины и сам проводник. На столе были аккуратно сложены деньги, пачками. Там же были и ножи, и пистолет. Женщины стояли и охали, глядя на все это, «молодой» милиционер кропотливо описывал «найденное».

— Вот, старшина, твоя находка! — указал сержант на деньги. — Полюбуйся.

— А чего на чужие деньги смотреть? — удивился я.

— Ну, так ты же нашел-то их? — в свою очередь проявил удивление милиционер.

— Я запнулся о вещи в тамбуре, а что в них, меня не касается, не мои же, — заключил я.

— В протоколе мы все равно указали, что их нашли вы, — вставил свои пять копеек «молодой».

— Если вы о деньгах, то я такой протокол не подпишу, не находил я денег, зачем же я врать-то буду…

Препирался я минут сорок, мне просто интересно стало, заставят ли меня подписать сочиненный протокол или нет. Не заставили. Блин, как же здесь милиция-то хорошо работает! Переписали слово в слово так, я им рассказал, только после этого я подписал. Еще минут на десять вышел затык с моим местом жительства. Милиции необходимо было указать мой адрес в протоколе, все-таки я главный свидетель, только я не понял по какому делу. Пришлось долго объяснять, предъявлять документы, у меня в справках все мои ранения указаны, я даже вздрогнул сначала, когда первый раз их сам читал. Сошлись на том, что я обязался встать на учет в Москве, причем сразу по приезду. Отпустив меня наконец спать, стражи порядка продолжали терроризировать понятых. Почему-то теток расспрашивали так, как будто они сами эти деньги в тамбур положили. Блин, прошли бы по вагону, опросили бы всех, составив общую картину ограблений людей, а они бумажки пишут, тьфу ты, блин, поторопился я, говоря, что они хорошо работают. Ведь вот какая штука. Что это за деньги, можно только гадать, а опросив людей, можно посчитать, сколько пропало у людей, и сравнить с деньгами ворюг, хоть какие-то мысли тогда бы появились. Ладно, им виднее, я же не милиционер, может, так у них положено.


Москва встретила прекрасной, теплой утренней погодой. Солнце уже стояло высоко, несмотря на девять утра. Денек будет хорошим, на небе — ни облачка. С вокзала я прямиком направился искать отдел милиции. На перроне попались два стража порядка, они и подсказали, куда идти. Нашел довольно быстро, несмотря на незнание города. Спустя всего час, как вышел из поезда, я уже шел по улице, выйдя из отделения. Московские менты меня уже не мурыжили, быстренько сделав необходимые записи, они отпустили меня, наказав как можно быстрее зарегистрироваться где-нибудь.

— Не стоит, товарищ Иванов, без места жительства в Москве болтаться. Времена тяжелые, сами знаете, а у тех, кто вас остановит для проверки документов, будет много вопросов.

— Все понял, товарищ лейтенант, — козырнул я и ушел.

Где остановиться, я еще не думал, наверное, попытаюсь найти съемное жилье. Наткнувшись по пути на щит с газетами, я с удивлением обнаружил наклеенные тут и там объявления, в том числе и об аренде квартир. Поискав глазами, с удовлетворением выдохнул, найдя пару заметок о сдаче, как целых домов, так и комнат в них. Мне очень хотелось жить на природе, но домики сдавались в основном за городом, а сейчас на дворе не двухтысячные, личных машин здесь почти нет. Кстати, если бы не глаз, то я-то как раз могу себе купить авто, да вот только сомневаюсь, что здесь кто-то продает машины. А с глазами… Да, мне бы забраться куда-нибудь да не отсвечивать, но блин, я жить хочу, а не доживать, глуша печаль водкой. Надо будет в какой-нибудь госпиталь, или больницу московскую сходить, вдруг мне и здесь помогут, и не надо будет за границу уезжать.

Записав огрызком карандаша, что таскал в пилотке, несколько адресов, я прямиком направился их обходить. Буквально через час зайдя по первому, я решил и закончить. Просто мне очень понравилась комнатка на крайнем, шестом этаже довольно приличного на вид дома. Тут даже лифт есть, правда не рабочий. Понравилось тем, что хоть это и была коммуналка, но было в квартире всего три комнаты. В двух других жили одинокие немолодые женщины, как я и хотел. Нет поблизости ни детей, ни семей, ни алкашей. Все тихо и простенько, зато окно выходило на парк, а сейчас он такой зеленый, аж зубы скрипнули от мысли, что, будучи на войне, ничего такого я не видел.

Москва меня поразила. Нет, ей, конечно, до той, известной мне Москвы как до Пекина раком, но блин, после всех разрушенных, да и целых городов Москва впечатляла. Огромные, по здешним меркам, дома, красивые широкие улицы и проспекты, метро, трамваи, даже пиво разливное продают из бочки. Первый день посвятил гулянию и лицезрению достопримечательностей. Вышел с утра, полный решимости сходить в больницу, но не дошел, просто гулял. Правда, ближе к центру несколько надоели патрули, но что поделать, война, а я мужик призывного возраста, на лбу-то у меня не написано, что я калека. Хожу-то я, конечно, медленно, боясь споткнуться, но все же с ходу не определить, кто я такой. Кстати, уже у второго патруля поинтересовался, где лучшая больница, мне дали адрес, обнадежили, что у нас «самая передовая медицина», поэтому я должен надеяться на лучшее.

Под вечер, устав, зашел в пельменную, попалась по дороге. Налопавшись пельмешей со сметаной, еле выбрался из-за стола. Я вообще любитель этого продукта, если бы на фронте давали только пельмени, наверное, считал бы его курортом. Там же в пельменной, увидев, как мужики «заливают за воротник», поинтересовался у подавальщицы:

— Уважаемая, а что у вас есть из алкоголя, послабее?

— Пиво, — коротко бросила девушка, а может, женщина, черт ее знает, габаритами так больше на бабушку похожа, но лицо вроде молодое.

— А вина нет? — как-то даже виновато спросил я.

— Да есть какое-то, сейчас узнаю. — Подавальщица ушла, а я стал ждать. Спустя пару минут девушка-женщина притащила мне сразу три бутылки. В одной был какой-то стремный портвейн, в двух других вино. Все были запечатаны, но я попросил открыть, так как хотел на запах определить, понравится мне или нет.

— А куда я потом дену открытую бутылку? — недовольно спросила подавальщица.

— Я заплачу вам за обе, чтобы у вас не возникло проблем. Просто две для меня много, я просто хочу выбрать то, что вкуснее.

— Ну ладно, если оплатите…

Винцо мне понравилось. Более того, выпив всего полстакана из одной бутылки, я попросил девушку, ну, или женщину, совсем запутался, воткнуть в них пробки, так как хотел забрать с собой.

— Так в магазине бы и купили, там и выбор больше! — удивилась подавальщица.

— Ну, я уж у вас купил, какая разница? Зато теперь я знаю, какое мне вино нравится.

— Странный вы, мужики обычно водку пьют, ну, или пиво. Вино только для женщин берут…

— Да я не хочу напиваться, просто для вкуса, после хорошего ужина. На фронте-то и спирт пили, а вот здесь, где нет войны, что-то не хочется, чтобы мозги алкоголем заплывали.

— Понятно, — подавальщица вдруг сделалась более доброй, как-то участливо посмотрев на меня, спросила: — Только что с фронта?

— Почти, несколько дней как.

— В отпуск, или…

— Или, — горько кивнул я, — меня Сашей зовут.

— Людмила, — представилась девушка. Сейчас, когда она стала нормально разговаривать, я смог примерно определить возраст, вряд ли больше двадцати трех. Просто фигурка у нее была богатая, крепкая такая девушка.

— Очень приятно, — вновь кивнул я.

Забрав бутылки с вином, я еще заодно прикупил свежих пирожков, Людмила посоветовала. Вернувшись в съемную квартиру, проверил ниточку, что оставлял как закладку на двери, все было в норме. Не кражи боюсь, скорее, найди кто-нибудь у меня эти цацки, меня в милицию сдадут, так что придется прятать и внимательно следить за вещами. А спрятал сидор я в хорошее место. Вечером, стоя у окна, я что-то напевал себе под нос, машинально отстукивая пальцами по подоконнику ритм. То, что под ним пустота, я понял сразу, оставалось узнать, насколько большая. Орудуя ножом, удалось поддеть пару гвоздей, что держали подоконник, приподняв который, я и нашел хорошее место для нычки. Под подоконником была не то что пустота, там просто была яма, в которую можно два таких сидора запихнуть. Вытащив из мешка пару небольших колечек, попробую продать, чтобы деньги были, я уложил в нишу сидор и забил гвозди назад. Во внешнем виде ничего не изменилось, окромя появившихся свежих царапин рядом со шляпками гвоздей. Потолок в комнате был беленый, подложив лист от старой газеты, я ножом поскреб немного побелки и, плюнув на царапины, втер в них белила. Отлично, вообще ничего не видать, как ни приглядывайся.

У меня в комнате стояло отличное кресло-качалка, поставив его возле окна, я уселся со стаканом вина, глядя в окно. Такая вот она, гражданская жизнь в сталинские времена. Готов ли я к ней? А вот и будем теперь смотреть, готов или нет!


С утра я нашел себя все в том же кресле. Затекло все… просто жуть как. Обалдев от увиденного, передо мной на подоконнике стояла пустая бутылка и стакан, в котором на дне находилась коричневатая жидкость, я передернулся.

— Вот, а говорил, что не сопьюсь! Целую бутылку охреначил в одну харю. Это как называется? Все, больше не пью, на фиг, на фиг.

Сегодня я наметил поход в больницу. Соседки посоветовали одну, говорят, хорошая.

Добирался недолго, на трамвае, ух, как же понравилось-то! Только вначале пришлось битву выдержать в очереди на посадку. Благодаря тому, что было лето, мою грудь не закрывала шинель, да, я с гордостью надел медали и орден. Хоть в столице таких, как я, довольно много, в орденах в смысле, но все-таки прохожие смотрели довольно уважительно. В больнице приняли хорошо, даже очереди никакой не было. Седой, старый, как дедушка Ленин, врач осматривал минут пять, потом полчаса расспрашивал, желая знать точно, что со мной произошло. После беседы уложил на кушетку и закапал мне глаза чем-то вязким на вид. Эффект был мгновенный. С того глаза, которым я еще видел, хоть и через пелену, пропала та самая пелена. Зрение чуть обострилось, но оказалось, что теперь я ничего не вижу вблизи, аж глаза слезились, когда пытался посмотреть на свою же руку.

— Посмотрите вдаль, молодой человек, — предложил доктор.

Я встал и подошел к окну, идти было странно, все боялся споткнуться. Предложение врача оказалось правильным, я прекрасно видел дом напротив, даже занавески на окнах разглядел, а в одном из окон лицо женщины, глядящей на улицу.

— Док, а почему так? — спросил я, обернувшись к врачу.

— Нарушена фокусировка зрачка, то, что я вам закапал, позволило механически привести ее в действие, но результат, как видите, односторонний. Про этот глаз с твердостью могу сказать, восстановится, нужно время и тренировки, я позже объясню, как их проводить. Со вторым хуже… — Врач подошел и снял повязку, которой был прикрыт второй глаз. — Что-нибудь видите?

— Док, так ведь он у меня вообще не видел, — воскликнул я от радости.

— А сейчас видит? — с сомнением спросил врач.

— Ну да. Как и тот раньше, пленка стоит, но очертания вижу, хотя и трудно смотреть, в одном глазу так, а во втором по-другому…

— Вот про этот глаз сказать ничего не смогу. Приходите через день, будем наблюдать, как идет восстановление. По идее, через недельку, если не будете сильно напрягать зрение, фокус придет в норму, а тогда и будем думать над нерабочим глазом.

— Хорошо, как скажете, — кивнул я, — док, так я смогу в армию вернуться?

— Забудьте, молодой человек, — строго проговорил старый медик, — если подтвердится то, что я думаю, то у вас на втором глазу отслоение сетчатки, она не восстановится, увы…

— Да мне бы хоть один в порядок привести, мне на фронте и одного хватит, тем более в прицел я все равно одним смотрю.

— Вы снайпером были? — с интересом спросил врач.

— Да, док. И, как говорили командиры, неплохим.

— Мне очень жаль, но… Давайте думать, что «отремонтируем» вам хотя бы один. Кстати, не первый случай у вашего брата. Чем воюете, то и травмируете.

— Спасибо, доктор, — поблагодарил я врача и ляпнул, не подумав: — Чем я вам обязан? — сказал и чуть губу не закусил от вида лица доктора.

— Что??? Вы это о чем, молодой человек? С ума, что ли, сошли? — Ух, такую бы реакцию врачам двадцать первого века!

— Извините, доктор, я от чистого сердца, вы же видите, как я рад!

— Чтобы я такого больше не слышал. Второй глаз закройте повязкой, не нужно вам сейчас мучиться, а главное тревожить нервные окончания и сетчатку. Да и трудно вам будет с двумя разными глазами.

— Как скажете, — я принялся завязывать повязку. Пират, мля, слепой Пью.

— Ну, как, дойти сможете? Может, мне вас положить в госпиталь на недельку?

— Да что я там буду место занимать? Отлежусь дома, а уж до вас-то дойду.

— Ну и хорошо, мест в госпиталях и правда, мало.


До дома я добирался пешком, не хотел, чтобы на меня пялились, потому как близко я не вижу совсем, и видок у меня, наверное, еще тот. Блин, надо же, какое в глазу сложное устройство, вот же зараза. Фокус на руку — муть, вперед, на сотню метров — идеально вижу. Черт, а может… А, на следующем приеме спрошу, кстати, не послезавтра. Док позже передумал и назначил время на завтрашний день, говорит, что хватит времени, чтобы поставить точный диагноз.

Придя домой, выкурил сигарету и завалился спать. Делать с моим зрением особо нечего, не кроссворды же решать, да и нет их. Проснулся посреди ночи. Выспался, блин, а вот не фиг днем спать! Мучился, ворочаясь в кровати больше часа, когда, видимо снова устав, на этот раз от бессонницы, получилось вновь уснуть. На этот раз спал уже до утра. Наутро, промыв глаза, как и предписывал врач, кипяченой водой, обнаружил, что муть стала более прозрачной. Я все так же хорошо видел вдаль, но и от разглядывания своих рук слезы уже не текли и глаза не болели. Второй был в том же состоянии, как и после капель, то есть сплошная пелена, лишь слабые очертания крупных предметов вижу, не более. Ладно, будем посмотреть, как говорят в Одессе, авось и повезет, если кто повезет.

На следующий день, осмотрев меня, доктор, Станислав Игоревич Варшанский, положил меня в стационар. Не фиг, говорит, мне гулять, так я буду под постоянным наблюдением. Его заинтересовал, видите ли, мой случай. Варшанский был профессором именно по проблемам со зрением, поэтому не мог пропустить такой случай. Опыт, блин, нарабатывает. Во второй мой приход он закапал мне новую смесь. Драло так, что думал, мне растворитель закапали, казалось, глаза просто вытекут сейчас. Через час, как резь и боль прошли, и с меня сняли повязку, которой накрывали голову, я вдруг понял, что теперь я вообще не вижу, так же, как только после проезда по мне танка. Заорав как резаный, я звал врача. Женщина-санитар забегала по этажу в поисках Варшанского, а я все орал. Блин, экспериментатор хренов, в первый раз я был готов его на руках носить, теперь хотел задушить. Минут через десять появился эскулап и приказал, ага, услышав его тон, я даже заткнулся, лечь в постель и не вставать до завтра. С трудом, но я выполнил распоряжение.

— Вы солдат или мальчик? — Варшанский строго смотрел на меня.

— Док, ну поставьте себя на мое место, — извиняющимся голосом объяснял я, — вчера вы мне второй глаз приоткрыли, а сегодня и первый лишили зрения, как мне себя чувствовать?

— Я же сказал, чем вы слушали, нужно лежать и ждать утра. Утром будем смотреть, что у вас и как. Я ввел вам новый препарат, требуется время, чтобы отследить его работу.

— Я что, подопытный? — испугался я.

— Молодой человек, — вдруг изменил тон профессор, — а у вас есть выбор?

— Ну, не знаю, выбор есть всегда…

— Не в вашем случае. Это вообще случайность была, что вы к нам сами пришли. По всем признакам, травма такова, что вы вообще не должны были хоть что-то видеть.

— А как же вчерашние капли?

— Я проверял реакцию глазного нерва, успокойтесь, она у вас хорошая. Я же говорил, тот глаз, которым вы немного видите, я точно вам восстановлю, а вот завтра мы узнаем, что делать со вторым.

— Ясно, извините, доктор.

Врач удалился, а я, закрыв глаза, получил в задницу укол и позволил вновь обмотать мне голову темной повязкой, это чтобы свет не травмировал глаза. Почти успокоившись, я медленно провалился в сон. Спалось плохо, постоянно снился Сталинград, бои, причем не те, что я сам видел, а какие-то незнакомые. Проснулся, по ощущениям, ночью. Хотелось пить и наоборот. Слез с кровати и по стене дойдя до двери из палаты, на выходе почувствовал, что меня кто-то ухватил за плечо.

— Кто здесь? — я просто не слышал, чтобы кто-то двигался.

— Не кричи, я помогу. — А, это сосед по палате, кстати, какой-то инженер.

— Спасибо, проводите, пожалуйста, в туалет, если не трудно.

С соседом по палате мы дошли до туалета, где передо мной кто-то так надымил, что у меня аж легкие заныли. Сделав дела, я позвал соседа.

— У вас не найдется папиросы? Или табачку? — обратился я к инженеру.

— Извини, не курю, да и тебе не советую, — ответил сосед.

— И вам всего хорошего! — буркнул я и вышел из туалета. Тут я услышал знакомый голос санитарки, подбежавшей и подхватившей меня под руку.

— Александр, что же вы разгуливаете по ночам?

— Сестренка, в туалет захотелось…

— У вас «утка» под койкой стоит! — упрекнула меня санитарка.

— Да пока на нее забираешься, сто раз дойти можно.

Отправился в палату, уже поддерживаемый санитаркой. Меня заботливо уложили в койку и впердолили такой болючий укол, что мне даже подурнело. Растерев задницу и дождавшись, пока место укола перестанет зудеть, я незаметно для себя уснул. В этот раз снов не было, и я просто хорошо выспался. Настолько хорошо, что даже пропустил обход. Врач, дойдя до нашей палаты, осмотрел соседа и ушел, не став меня тревожить. Вернулся он после того, как закончил обход.

— Давайте, Александр, посмотрим ваши глаза.

— Всегда готов, — выпалил я.

Сняв с меня повязку, док отошел к двери и спросил:

— Ну, есть изменения, — врач разглядывал мой глаз через лупу. — Несомненно, правый придет в порядок, скорее всего уже скоро, да и с левым не все так плохо.


Эх, жарища-то какая! Июль на дворе, как вспоминаю сталинградскую зиму, аж передергивает всего. Целый месяц я не выходил на улицу, вообще. Доктор Варшанский ставил на мне опыты, причем так издевался, что мне и самому не хотелось выходить. Зато уж сейчас… Правый глаз практически восстановился, лишь когда читаю, слезится, очки мне прописали, в них и правда совсем хорошо, но вот что-то не хочется их таскать. С левым все сложно, чтобы мне самому было легче, врач предложил все-таки завязать его, а то буду постоянно запинаться. Левый, тот, что пострадал сильнее, видел только вдаль и только через пелену, очень тяжело фокусировать два глаза на одном предмете. Нет, слава богу, косоглазия нет, но слишком по-разному видят оба глаза. В больнице целый месяц меня мучили разными каплями, мазями, даже порошками, а главное, постоянной гимнастикой для глаз. Это была собственная, так сказать, разработка Варшанского, я уже упоминал, что он профессор, вот и ставил на мне эксперименты.

Мой путь лежал на съемную квартиру, хорошо что я хоть позвонил из больницы, прося хозяйку не сдавать комнату другим людям. Так-то у меня оплачено было, хозяйка ставила условие, оплата за два месяца вперед, я спокойно заплатил. Теперь, когда одним глазом я вижу вполне себе отлично, просто читать буду в очках, снова захотелось жить. Тем более проф рассказал, что перед самой войной общался с каким-то американцем, тоже профессором, тот в Москву приезжал, о лечении травм глаза. Америкос был каким-то выдающимся ученым, часть его системы на мне и испытывал Варшанский. Так вот, теперь, когда я уже могу нормально передвигаться, у меня появилась идея фикс. Мне просто необходимо отправиться за океан. Если бы доктор меня не обнадежил, что есть возможность вылечить глаза полностью, я бы и не заморачивался, а теперь… В квартире сюрпризов не оказалось. Хозяйка оказалась порядочным человеком, и комната меня ждала в том же виде, в каком я и оставил ее месяц назад. Даже прибрано было, ни пылинки. На ходу общаясь с хозяйкой, я прошмыгнул к себе в комнату. Заперевшись изнутри, я метнулся к подоконнику. Мой клад оказался на месте. Достав все сокровища, я приступил к изготовлению корсета. Помните фильм «Бриллиантовая рука»? Вот, только тут мне предстояло сделать корсет, а не гипс. Пришивая все эти цепочки, браслеты, кольца и диадемы нитками к нательной рубахе, я пришел в ужас от того, какой вес мне придется на себе тащить, но вышло вполне хорошо. Распределив по всему переду и заду рубахи драгоценности, я надел ее и даже попрыгал, а вполне себе хорошо, и главное, не брякает ничего. Вес тут хоть и большой, килограммов семь, наверное, но так как цацки теперь по всему телу, то даже не ощущается этих килограммов. Двигаться тоже ничего не мешает.

Одевшись в форму, почистив награды и сапоги, я двинул на вокзал. Мой план был и прост и сложен одновременно. Простота была в том, что Архангельск и Мурманск не были захвачены врагом, а сложность, что все-таки шла война, и меня вполне себе могли взять за жопу, пока я буду добираться до одного из этих портов. Да, я собирался пробраться на какой-нибудь американский корабль из тех, что ходили с конвоями PQ, точнее QP, так как обратные конвои имели индекс именно QP. Хотя в сорок третьем вроде бы названия поменялись, но точно не помню.

На вокзале оказалось, что оба этих порта считались сейчас закрытыми, попасть в них можно, только имея специальное разрешение или назначение. Ни того, ни другого, разумеется, у меня не было, что ж, хоть и долго, но придется добираться своим ходом. Там же на вокзале удалось разузнать, что в Архангельск регулярно ходят эшелоны, причем не редко пустые. Это в основном оттуда везут всякий шмурдяк, а туда порожняком. Ближайший эшелон будет через два дня, поэтому придется подождать. Ничего, ждал и больше. Погуляю по Москве, посмотрю столицу, глядишь, и время пролетит, только надо рубаху свою драгоценную куда-то спрятать.


Не скажу, что время пролетело быстро, но все же я дождался нужного мне дня и уже с утра отправился на товарную станцию. Точное время отправления мне было не известно, но я собирался узнать это на станции. Побродив по окрестностям, нашел того, кто сможет мне помочь. Это был путеобходчик, причем настолько пропитого вида, что я даже задумался, а знает ли он хоть что-то? Оказалось, мужик знал, да еще как. Он мне за две бутылки водки выдал чуть ли не все расписание на неделю. Да уж, находка для шпиона. Как бы только он меня не заложил, а то с него станется, очухается с перепоя, совесть проснется, да побежит мужичок в ближайший отдел милиции, а то и сразу в СМЕРШ. Состав отправлялся поздно ночью. Плохо было то, что почти все вагоны были платформами, спрятаться в них просто негде. Закрытых же было всего шесть штук, в голове поезда.

Пробравшись ночью через весьма слабое охранение, возле закрытых вагонов я застыл. Изнутри явно слышались голоса. Черт возьми, а обходчик говорил, пустой эшелон будет. Не раздумывая долго, я нашел под вагоном большой ящик, тут хранились инструменты, постелив свою шинель, ну, а как же, конечно, припер с собой, залез внутрь и подтянул крышку с привязанной веревкой. Это на случай, если открыть захотят. В ящике было темно и прохладно, хорошо, что на мне еще нательное белье есть, да и июль не январь. Ящик был хоть и большим, но все же в полный рост мне в нем не вытянуться. Закрепив веревку на петле внутри ящика, теперь точно хрен кто откроет, я улегся, наконец, спать. Проснулся быстро, точнее, едва успел задремать, как поезд дернулся и медленно начал двигаться. Еды с собой у меня немного, но дней пять, может шесть, я вполне продержусь. Вот воды — беда. С собой взял всего три фляги, больше просто не смог найти. Пока поезд выбирался из столицы, я начал уже было тихо материться, скорость была и так мала, да еще, видимо, часто загоняли на запасной путь, пропуская более важные эшелоны, идущие на Москву. Да, вот я себе устроил путешествие.

На шестой день у меня кончилась еда, воду последнюю еще вчера допил. Есть пока хотелось не очень сильно, но вот пить… Черт, вроде на север едем, но мне в этом долбаном ящике так жарко, что хоть волком вой. Во время движения я чуток приоткрываю дверцу, чтобы воздух попадал, становится легче. Я отлежал уже все, что можно. Наверное, когда я отсюда выберусь, то и ходить-то не смогу, хоть и двигаю руками и ногами, постоянно делая разминку, но уже как-то лень становится.

Все-таки на седьмой день моего путешествия поезд, наконец, замер и стоял больше двух часов. Да этого таких длинных остановок не было, поэтому я решил выползать, наверняка это конец пути. Мама дорогая, как же это хорошо, вот просто лежать на земле и не шевелиться… О-о-о, блаженство, я просто балдею от этого чувства, даже жрать расхотелось. Остановка произошла днем. Когда я вылез из ящика и упал на землю, просто откатился в сторону, там кусты росли приличные, вот в них я и балдел. Наконец, руки стали слушаться, и я мельком осмотрел свою одежду. Да, таким грязным я даже в разрушенном Сталинграде не был. Руки были словно у негра, ну или кочегара. Одежда вообще не понять какого цвета. Высунув голову из кустов, я осмотрелся по сторонам. Никого вроде, но и построек никаких не видно. Какой-то полустанок, что ли? А почему тогда так долго стоит поезд? Блин, опять одни вопросы, а ответ-то рядом. Вагоны, что были крытыми, стояли явно готовые к отправке дальше. Кстати, когда вылез, никаких голосов уже не слыхал. То ли люди из вагона вышли, то ли спят. Посмотрев на вагоны, затем опять окинув взглядом округу, я начал медленно подниматься, в надежде пойти хоть куда-нибудь. Прежде всего, нужно узнать, где я. Далеко до Архангельска или нет, от этого зависит дальнейший маршрут. Ноги слушались плохо, затекли. Подхватив с земли корявую палку, стал использовать ее как дополнительную опору. Медленно, ноги, казалось, были свинцом налиты, я отправился в путь. Пройдя метров четыреста, состав давно закончился, я увидел в стороне от железной дороги просвет в лесу и вроде как воду. Это был то ли большой пруд, то ли маленькое озеро. Отдавая себе отчет, что меня тут могут спокойно повязать, я все-таки пошел к этому пруду. Чуть углубившись в лес, а ничего себе здесь лесочки, это вам не рощицы ивняка в районе Сталинграда, я вышел на берег и застыл, осматривая пруд. Здесь, куда я забрел, пруд был в ряске и серьёзно зарос, но мне было просто пофиг. Мигом раздевшись, убрав золото отдельно от всех своих вещей, я просто рванул в воду. Плавал и нырял, наверное, минут двадцать не вылезая. Уж больно грязный я был, да телу отдых нужен, говорю же, затекло все, что звиздец, а в воде всегда отдых. Об одном не подумал, это местные жители. Когда я, наплававшись, вылез, наконец, на берег, был чуть ли не мгновенно сожран комарами, размером с майского жука. Бля, много слышал о кровожадности северных насекомых, но чтобы настолько. За минуту, что потребовалась мне на одевание, я покрылся огромными волдырями. Чесалось все тело. Пока одевался, созрел план. Куда по незнакомой местности топать, да еще ночью? Правильно! Одновременно отмахиваясь от кровопийц, я быстренько набрал веток и запалил костер. Лес был сухой, дыма почти нет, зато жар какой, только ветки в огне потрескивают. Желудок явственно напомнил о том, что ему необходима пища. Да и сам думал так же. Пока плавал, вода-то все равно в рот попадала, как ни старался держать зубы сжатыми, так что пить пока не хотелось, а вот есть… Да, это только в книжках герой попадает в лес и сразу на тебе, заяц или еще какая зверушка, что можно поймать и съесть. На деле же вся живность всегда разбегается, когда человек рядом, только волки могут выйти, вот тогда будет беда. У меня лишь нож, хоть и хороший, да только на серого с ним, если только один на один, да и то сожрет он меня, по-любому, это его дом, я тут чужой.


Лес, как и положено, звенел от тишины. Лишь шум горящего костра нарушал девственную идиллию. Комары то ли нажрались, то ли тепло не любили, но у костра я сидел спокойно, не приставали. Оборачиваясь и постоянно прислушиваясь, я так и сидел, дожидаясь рассвета. На часах было около четырех утра, когда небо, наконец, начало светлеть. Это еще не рассвет, так, солнышко еще далеко, но я решил выходить. Спать мне не хотелось, пока ехали, выспался на несколько дней вперед, хоть это и невозможно. Затушив костер, еще и залил его из пруда водой, таская во фляжке, пожара еще не хватало, я двинул туда, где сквозь густые деревья начинало светлеть. На самом деле, я ведь не глубоко залез, шел от железки всего минут двадцать, хотя и сама железная дорога находилась, можно сказать, в лесу. Вышел я ни фига не к дороге. Это было небольшое поле, явно обрабатываемое людьми.

— Э-хе-хе, так я, видимо, рядом с людьми нахожусь, — произнес я вслух и побрел вдоль кромки поля.

Когда тянущаяся по правую руку полоска леса закончилась, невдалеке, может с километр всего, я увидел домики. В принципе, я не в бегах, это только в поезде нужно было хорониться, чтобы за диверсанта или шпиона не приняли, тут же можно уже вести себя спокойно. Я же обычный гражданин, формы на мне сейчас нет, она не вписывалась в мои планы по пересечению границы, я ее оставил в Москве.

Расстояние до деревни, а это была именно деревня, я преодолел минут за двадцать, осматривался по сторонам, вот долго и шел. Просто рано еще, испугаются еще люди. Однако я недооценил работоспособность деревенских людей. Едва взошло солнце, мужики в поле пошли, бабы по дому работают, все при деле.

— Здравия вам желаю, люди добрые, — обратился я к вышедшим навстречу двум мужикам, что шли от ближайшей хаты к полю.

— И тебе не хворать, мил человек! — отозвался один, что постарше. — Кто таков и откуда тут взялся?

— Ой, самому бы кто сказал, где я и откуда, — усмехнулся я, — ночью с поезда слез, в товарняке у нас отхожего не было, а поезд-то, тю-тю…

— Эка тебя занесло! — удивился все тот же мужичок, лет под шестьдесят. — Дорога-то далеко от нас.

— Так я брел полночи, вот к вам и вышел, даже жить захотелось, думал, все, так и съедят комары ваши, дюже они у вас злющие.

— Да уж, комары у нас знатные, — усмехнулся мужик, — Иваном Никитичем меня звать.

— Саша, — я протянул руку, а мужичок ловко ее подхватил и пожал. Крепко пожал.

— Ну, что, Саша, куды ж ты путь-то теперь держишь?

— Так известно куда, ехал-то в Архангельск, а теперь не знаю в какую сторону даже идти, один лес кругом, да комары.

— Рисковый ты парень, Саша, в лесу ведь не только комары, у нас тут всего хватает.

— Да вроде и не видел больше никого, и даже не слышал.

— Зверье от всего неизвестного стережется.

— Так же подумал, — кивнул я.

Меня пригласили в дом. Под нехитрое угощение беседовали мы с хозяином дома, а по совместительству еще и старостой деревни, ну, или как там это называется, мужичок-то просто сказал, что он тут за старшего, целых три часа, даже притомился. Иван Никитич оказался мужиком въедливым, да оно и понятно, тоже служивым когда-то был. Беседа была вроде и ни о чем, но в то же время меня начала напрягать. Староста явно хотел знать, отчего же вроде молодой парень, это я про себя, не в армии, то есть не на фронте. Чтобы не болтать тут зря до вечера, решил просто показать мужику документы. Тот читал их очень внимательно, наконец, кивнув, вернул бумаги.

— Значит, с фронта возвращаешься? — Ну, Иван Никитич, на фига же так грубо меня проверять.

— Да никак нет, устроился на железку, составы сопровождать, толку от меня немного, калечного-то, но на пустые поставили.

— Ясно, а чего же, от Москвы ехали, а поганое ведро себе не приспособили? — Вот же пристал!

— Почему? Было оно у нас, да только воды мало оставалось, мыть нечем, а у меня брюхо прихватило, вот и слез. Пока портки натягивал, опоздал.

— Угу, — промычал Никитич. Мужик он хоть и старый, но глаза блестят, как у молодого, — а что, у вас в нужник всегда с сидором ходят?

— Да это с фронта еще привычка, там ведь если оставишь, то можно больше и не найти свои вещи.

Когда допрос подходил к концу, меня пригласили к столу. Было ясно видно, что такой ранний обед был явно для меня. Наворачивая сваренную в котелке картошку, заметил в окно, что на улице собралась толпа. Человек двадцать, в основном бабы и дети, но были и мужики, в основном старые. Были правда и моего возраста, сразу два парня, но оба калеки, явно комиссованные, как и я сам.

Выяснив у местного старосты, в какой стороне Архангельск, начал вежливо отбояриваться от предложения остаться до утра.

— Иван Никитич, да меня же за прогулы шлепнут теперь, так еще и вас подставлю. Надо топать, бог даст, к вечеру дойду, чего тут тридцать верст, всего ничего, и поболее ходил.

Слава богу, обстановку на фронтах, да и о том, где я сам воевал, рассказал еще в начале беседы. Староста намылился меня подвезти, я не отказался. Лошадка, старая дохлая кляча, наверное, тихо помирала в стойле, а тут ее хозяин устроил ей этакую пакость. Конечно, до райцентра они меня, конечно же, не повезли, но верст десять мне сократили, заодно и дорогу показали. Топая и обдумывая про себя дальнейший путь, не заметил, как возле меня оказалась машина.

— Эй, парень! Чего, глухой, что ли? — Я встрепенулся и посторонился.

Мимо пропылила полуторка, а я вдруг «проснулся». Закричать не успел, машина, проехав несколько метров, замерла. Высунувшись из кабины, на меня смотрел пожилой водитель.

— Тебе куда, парень?

— Так в Архангельск иду.

— Садись, — махнул мне рукой водитель.

— Вам же вроде не положено? — подойдя к машине, спросил я.

— А-а, — протянул мужик, — кто здесь увидит? Ты-то, небось, не расскажешь?

— Что я, совсем дурной? — усмехнулся я и прыгнул на подножку.

Водитель был из Архангельска, ездил в какое-то село в пятидесяти километрах от города, продовольствие возил. Разговорились.

— Ты чего как чумной бродишь? Идет себе, даже не слышит, что машина едет, думал уж, ты глухой.

— Немного ошибся, батя, слепой, — улыбнулся я, — задумался просто, иду давно, устал чутка.

— Вона чего… — протянул водитель. Михалыч, так он просил себя называть, был откровенным искателем колыма. Ну, а что делать, времена тяжелые, каждый ищет возможность подхалтурить. Шпионов не боится, говорит, отродясь их здесь не бывало, да и чего им тут делать-то? Я, чуть подумав, спросил:

— Михалыч, а как же конвои, диверсанты-то могут и пролезть.

— Да те конвои приходят-то уже чуть живые, неужели фрицы еще людей сюда будут забрасывать, чтобы корабли уничтожать?

— Так не корабли, а груз…

— Да нет тут никого, парень, нет, — не давая мне развить тему, отрезал водитель.

Так, с шутками да рассказами, мы и доехали до города. Никогда ранее здесь не бывал, ни в Той жизни, ни в этой. Город был большим, но каким-то старым, что ли. Высадив меня, чуть не доехав до порта, Михалыч пожал мне руку и двинул дальше, я же прямиком направился в порт. Как попасть на американское судно, вот что меня сейчас тревожило. Охрана в порту наверняка будь здоров, как пролезть, пока не знаю. Через полчаса наблюдений со стороны, а был уже поздний вечер, проблема моя начала решаться. Я наблюдал уже час, засев в подворотне, как трое парней, с виду натуральные урки, высматривали что-то у пирса. Это что-то оказались матросами с союзнических кораблей. Точнее, корабля. Какая-то грязно-белая лайба, стоявшая на рейде, ждала своих матросов из города. Кто им разрешил сходить на берег, уму непостижимо. Два хорошо подвыпивших парня, шатаясь и постоянно матерясь по-английски, мне до них всего десяток шагов, пробирались до шлюпки, чтобы перебраться на корабль. Троица уркаганов налетела на них, как татаро-монгольское иго. Несколько взмахов руками, и союзнички уже вытирают юшку. Выбрав момент, выскакиваю из своего убежища и, подлетев к дерущимся, с ходу укладываю одного мордой в землю. Нужно работать быстро, пока они меня не окружили, потом, с моим зрением, могу и пропустить плюху, которой может вполне хватить, чтобы уделать меня. Американцы, а это были именно они, корабль-то со звездно-полосатым флагом стоит, как будто этого и ждали. Несмотря на опьянение, набросились на оставшихся урок так, что те мгновенно «вкурили», что их нагло «топчут», и предпочли бежать.

— Эй, мистер! — окликнули меня пиндосы. Ага, а вы думаете, как я вдруг решился сбежать в Америку, не зная языка? Так в этом и дело, я очень хорошо знаю английский, в отличие от немецкого. На это я и рассчитывал, когда решил сюда ехать.

— Да? — просто спросил я.

— О! Вы нас понимаете? — изумился один из матросов.

— И даже очень хорошо, я не местный, — кивнул я.

— Питер Харрис, — представился тот, что и заговорил со мной. Крепкий, хоть и невысокий парень, с яркими синими глазами, Питер был словно из Голливуда. Более всего он напоминал Брэда Питта.

— Глен Вишборн, — кивнул второй, вскинув пальцы к виску. Этот был худым, ростом чуть выше меня. Скулу Глена пересекала царапина, из которой и сочилась кровь.

— Джейк Уилсби, — ответно козырнул я.

— Американец? — удивился Питер.

— Некоренной, приехал из Австралии пять лет назад.

— О! А где ты обитаешь в Штатах, Джеки? — тут же сократили «мое» имя американцы.

— Вайоминг, а вы?

— Глен из Висконсина, а я из Вашингтона, ты как здесь?

Вот сейчас и требовалось от меня все мое актерское мастерство, надеюсь, оно у меня есть. Я рассказал, как пришел сюда, в этот далекий русский порт с еще прошлым конвоем, как попался таким же, как и они сами, бандитам, и остался без денег, да еще и глаза мне чуть не выбили. Американцы принялись кивать головами, сочувствуя. Я же намекал, как мог, что хочу «домой».

— Думаю, капитан Пайк возьмет тебя с нами, мы уходим завтра утром, идем назад, домой.

Кто такой капитан Пайк, почему они думают, что тот не откажется меня взять, я узнал чуть позже, от самого капитана, так как пиндосы «затащили» сомневающегося меня в шлюпку, и спустя пять минут мы уже поднялись на борт.

— Кем ты был на том судне, которое привезло тебя сюда? — капитан, толстый, с большим пивным животом мужик, лет сорока пяти, опрашивал меня, уделяя особое внимание на тот момент в моей истории, где значился пресловутый корабль.

— Стоял на «Эрликонах», сэр, стрелком, даже удалось пострелять по «наци», сэр.

— Сам бог послал тебя ко мне на корабль, — вскинул глаза к небу капитан, — когда мы шли сюда, нам здорово досталось, от близкого разрыва бомбы смыло за борт нашего стрелка, займешь его место?

— Отлично, сэр, буду благодарен, сэр.

— Служил? — прищурившись, спросил капитан.

— Да, сэр, КМП, но был осужден и уволен.

— О как! Чего же ты натворил?

— Ударил офицера, сэр, он был не прав, поэтому мне и не дали срок, а просто выкинули со службы, сэр.

— Ясно, слушай меня, Джейк… Придем в Нью-Йорк, получишь три сотни, если справно будешь исполнять обязанности, понял?

— Есть, сэр, разрешите вопрос, сэр?

— Ну, говори.

— У меня помощник будет, сэр?

— Конечно, один из тех двух оболтусов, что привели тебя, как раз подносчиком был, точнее он им будет и сейчас, еще вопросы?

— Никак нет, сэр, разве что, можно ли что-то съесть, сэр?

— Сейчас позову боцмана, тот покажет тебе койку и проводит на камбуз.

Внедрение прошло нормально. Хоть английский и был мне не родным языком, но говорил я на нем вполне прилично, а главное, хорошо понимал беглый английский, льющийся из уст америкосов. А говорить… да просто стараюсь не торопиться, строю всю фразу в голове, а потом выдаю, пока вроде прокатывает. Конечно, эти янки прекрасно понимают, что я не житель Штатов, но надеюсь, проблем не будет. Койка у меня, оказалось, будет даже не в трюме, а в самой настоящей каюте. Маленький кубрик, в нем две двухъярусные койки, то есть на четверых. Двоих я уже знал, меня поселили именно к Питеру и Глену, а третий оказался мужичок моей комплекции, то есть средних размеров, с большими усами и не стриженной несколько месяцев головой. Сэм, как представился мужик, был радистом, поэтому мы фактически будем жить втроем в кубрике. Глен был матросом, ему тоже придется стоять вахты, а вот мы с Питером, выходит, будем самыми свободными на судне. Завтра, когда выйдем из порта, проведем проверку нашей установки, без стрельб, конечно, но хотя бы приноровиться надо. Я не боялся показаться в глазах команды неумехой, эту установку я видел у фрицев, даже выпустил из нее пару очередей. Мы после капитуляции Паулюса много чего интересного у фрицев захватили, вот тогда я и познакомился с «Эрликоном», хорошая штука, жаль только, что снарядов в магазине маловато, точнее, он быстро их выстреливает. Вся сложность в работе с таким оружием, как и другим зенитным, состояла в четкой работе заряжающего. Будет Питер вовремя вставлять обоймы, будем стрелять быстро, может даже и эффективно.


Спустя неделю мы в составе конвоя из четырнадцати судов, при охране всего двух эсминцев, вышли в море. На дворе июль, но здесь, на севере, все равно холодно. Больше всего досаждает постоянный пронизывающий ветер, как же я его ненавижу! Конвой двигался прямым ордером, не делая никаких зигзагов. Но это мы, гражданские суда, сопровождающие нас два советских эсминца шли, как положено. За счет преимущества в скорости у них получалось идти с нами в ногу. Через два дня, прошедших вполне спокойно, советские корабли развернулись и пошли назад, так как появились сопровождающие под флагами империи, над которой никогда не заходит солнце. Эти были укомплектованы серьезнее, три эсминца и что-то вроде фрегатов, в таком же количестве.

— Слева по курсу, самолеты! — На третий день моего путешествия раздался голос вахтенного матроса, отчего я даже слегка замешкался.

— Джейк, не вышло у нас спокойно дойти до дома, — бросил мне Питер, надевая накидку и выскакивая из кубрика.

Погода была хорошей, но без непромокаемого плаща, наверное, будет несколько сыровато, тем более нас сейчас топить будут. Быстро надев спасательный жилет, а сверху такую же накидку, как у Питера, я поспешил за напарником. За эти три дня мы с ним уже отрепетировали наши действия, на случай атаки немцев.

На конвой заходили четыре самолета. Наше корыто вряд ли интересовало врагов, так как были цели и посерьезнее. После первого прохода немцы начали избиение с судов сопровождения, мы с напарником были уже готовы встретить немцев, как надо. Шли мы в середине ордера, хотя строй уже начал рассыпаться, поэтому у нас были неплохие шансы уцелеть. Капитан, правда, требует стрелять, зря он, если начнем, тогда нами точно займутся, а я уже видел под брюхом самолетов торпеды. Нашей лоханке хватит и одной, чтобы разорвать нас на кусочки, так что стрелять я не хотел. Кстати, капитан, после того как я заявил, что был стрелком, с сомнением посмотрел на мой закрытый повязкой глаз. Я объяснил тогда ему просто, что в драке, из-за которой я и остался в России, мне немного повредили глаз, но вторым я вижу очень хорошо. Капитан покачал тогда головой, но сделал вид, что доверяет мне. А когда мы уже в море чуток постреляли, это делали на многих кораблях, успокоился. Первый самолет, что явно решил зайти именно на нас, я благополучно прохлопал. Просто когда развернул установку, было уже поздно стрелять.

— Пит, ты наблюдай за небом, чтобы я успел развернуться.

— Окей, Джейк, ты, главное, стреляй точно, чтобы мы смогли крутить нашими головами и дальше.

Дав первую очередь, с удивлением заметил, как шарахнулся в сторону немецкий самолет, трассы выстрелов прошли совсем рядом. Поняв, как и куда стреляет «Эрликон», я ждал следующего. Немцы, видимо поняв, что на них тут открывают охоту, решили торпедировать. При заходе на фрегат сопровождения одного зазевавшегося фашиста размолотили в дым. Он даже не успел торпеду сбросить, так и рассыпался в воздухе. Трое других сумели скинуть свои смертоносные подарочки и, надо сказать, не просто так. Один из эсминцев подпрыгнул, раздался грохот, прекрасно слышимый в шуме боя. Смотреть было некогда, я уже высаживал третью обойму, пытаясь поставить нечто вроде заградительного огня. Когда на нас вдруг зашел один из оставшихся асов Геринга, я вдруг вспомнил свой выстрел из винтовки по Ю-87. Уж если тогда из винтаря попал, то сейчас сам бог велел. Взяв упреждение, мысленно проложил линию выхода самолета из пике и довернул установку, мешала только качка, но она сейчас вполне терпимая. Через две секунды, выпустив короткую, снаряда на четыре очередь, я без лишней скромности заорал:

— Йес! Вот так вам, суки! — Кажется, последнее я произнес на русском, надеюсь, меня никто не слышал, даже Питер, уже хлопающий меня по плечу.

— Джейки, с тобой я согласен еще раз пройти весь маршрут, о, теперь я спокоен! — После этих слов напарника, на удивление, спокойно стало и мне самому.

— Нет уж, Пит, домой, только домой! — серьезно ответил я.

— А чего тебе там делать, в твоем Вайоминге? Там же у вас холодно!

— Охотиться, спокойно жить, там очень хорошо, — отвечал я, а сам думал, мне бы кто самому сказал, что там можно делать.

— Ты охотник?

— Был, пока не залез на тот сраный банановоз, что ушел без меня на родину, надеюсь, он утонул, вместе с его гребаным капитаном Уэйном. — Да, сколько я еще всякого дерьма придумаю, пока мы дойдем до Штатов.

— Эй, снайпер! — окликнули меня из рубки. — К капитану! — Вахтенный убрался обратно.

Самолеты, лишившись сразу двух друзей, ушли, конвой начал выравниваться и пошел дальше, надеюсь, приключения закончились.


— Рассказывай! — коротко бросил мне капитан, едва я вошел.

— Что, сэр? — искренне удивился я.

— Зачем ты хочешь попасть в Штаты? Кто ты такой? Все рассказывай, — огорошил меня кэп, но видя, что я охренел, сбавил тон и добавил: — Не бойся, все, что скажешь мне, в этой каюте и останется.

— Я, э-э…

— Не надо про Америку и Австралию, я же слышу, что английский тебе не родной, хоть говоришь ты хорошо, но слишком уж правильно, мы так не говорим. Ты — русский!

— Э, сэр, это плохо? — только и смог произнести я.

— Плохо то, что ты меня обманул, не люблю, когда врут, но ты русский, я понимаю твое стремление, надоело жить у коммунистов? Или от войны бежишь? — Столько вопросов, что не знаю, на какой сначала отвечать. Сейчас как прикажет меня за борт кинуть.

— Сэр, я не бегу от армии, наоборот.

— Не понял?

— В смысле, я уже отслужил свое, точнее, отвоевал, — я указал на свой левый глаз, — я почти не вижу этим глазом, так, очертания одни, сквозь пелену.

— Как же ты самолет сбил? — удивление капитана росло с каждым моим словом.

— Я снайпером воевал, для стрельбы мне и одного хватает, благо что мне его в порядок привели, вот это и является причиной того, что я сбежал в вашу страну.

— Да, парень, удивил.

— Мне один профессор, в Москве, сказал, что в вашей стране мне могут вылечить второй глаз, вот я и рванул. Естественно, вернуться вряд ли смогу, но это все потом, вначале бы хотелось восстановить зрение.

— Ясно, да, у нас многое лечат, у вас, в Красной России, наверное, только режут и пилят?

— Вовсе нет, лечить-то и у нас могут, да вот просто не все, да и лекарств нужных постоянно нет, фронт все забирает, а врачи у нас хорошие. Меня с того света пару раз достали, вполне удачно, даже на службу возвращался.

— Ладно, поговорили, — заключил кэп, — больше никому не говори. Я дам тебе не три сотни, как обещал, а заплачу тебе целую тысячу, это за сбитый самолет, что мог нас всех утопить, спасибо!

— Да не за что, сам рад, все-таки, если бы он в нас попал, я бы тоже пошел на корм рыбкам.

— В Нью-Йорке есть много клиник, дорогих, правда, но зато и специалисты там… Ищи евреев, они лучшие, поверь старику.

— Охотно, спасибо за совет, — я кивнул капитану и вышел из его апартаментов.

Вот значит как, а я все гадал, раскусит кто, или прокатит? Эх, надо было попроще легенду сочинять, а то заврался уже, не помню точно, кому и что говорил.


Конвой шел хоть и медленно, но узлов четырнадцать держал. Шли мы со скоростью самого медленного корабля в конвое, этот старый баркас, не знаю, как правильно его назвать, плетется в хвосте, как будто на парад. В том смысле, что никуда не торопится. Мы с Питером вычистили стволы «Эрликонов», снарядили запасные магазины снарядами и пошли в кубрик спать. Меня здорово утомило, без путного сна я валился с ног. Питер все понял правильно и не мешал, наоборот, лег и вырубился сам, практически мгновенно. Мне же как всегда «везло». Даже качка не помогала мне уснуть, слабенькая такая, я ожидал от океана более свирепого нрава, а тут… Улегшись, я предался размышлениям о будущей жизни в Штатах. Интересно, сколько я буду разыскивать этих врачей-евреев? Смогут ли они решить мою проблему? Вот будет смеху-то, если ничего не удастся, а я, блин, из родной страны сбежал, да еще в трудное для нее время. Нет, вернуться-то я смогу, да вот только уже не хочется. Я почему-то понял, что хватит с меня Союза, понял, когда зимой из госпиталя вернулся. Все последующее время я воевал «на автомате», чувствовал, что что-то не то. Может, все, что произошло со мной, случилось именно поэтому. Просто я стал как-то наплевательски относиться ко всему. Вспоминая зиму в Сталинграде, я в ужас прихожу от того, что я вытворял и куда лез. Как ни прихлопнули меня, вообще не понимаю, столько под смертью ходил, что на две жизни хватит. А еще мне стало очень интересно повидать мир этого времени. Ну, правда, попасть в прошлое, пусть и в такое тяжелое время для моей страны, и не увидеть мир? Так что Америка не только из-за зрения, мне просто по-человечески хочется поглядеть на мир. С деньгами, думаю, проблем не будет, все-таки груз на мне нехилый. Правда, сейчас все мое барахло в рундуке лежит, а ключи у меня, да и вряд ли кто залезет, тут вроде все нормальные люди. В Союзе я все равно бы не стал скидывать цацки, меня бы просто «замочили» за них, да и баста. В Штатах выручить деньги за такие драгоценности проблемы не возникнет, я думаю.

Когда на горизонте возникла статуя Свободы, я стоял возле лееров, глядя во все глаза. Капитан подошел неслышно и вырвал меня из раздумий вопросом:

— Тебе нужны документы?

— Да, думаю, что они мне понадобятся, я сюда не на один день приехал, — ответил я.

— Тех денег, что ты получил, скорее всего, не хватит, нужно больше. — Я вопросительно посмотрел на кэпа.

— Ты не первый, кто бежит из Союза, даже я уже возил двоих, прошлым рейсом, — угадал мой будущий вопрос капитан.

— Сэр, буду признателен…

— Будешь, — кивнул он, — держи, — капитан протянул мне клочок бумаги. — Здесь адрес, это на Манхеттене, найдешь, хоть он и большой, передашь записку, там тебе помогут решить проблемы, но, повторюсь, нужны деньги. Свои, уж извини, дать тебе не могу, да и не думаю, что ты пустой едешь, ведь так?

— Так, сэр, — я не видел смысла скрывать, — как думаете, вот это сколько может стоить? — я решил показать капитану заранее приготовленное колье. Золото такой тонкой работы, что глаза отвести трудно, плюс вкрапления драгоценных камней.

— О-о-о! Похоже, в Союзе драгоценностей больше, чем еды! — воскликнул капитан, но тут же осекся. — Те двое, кого я привез сюда, тоже были с золотом. Это, кстати, очень хорошо, я не скупщик, но думаю, что этого с лихвой хватит на настоящие документы, да еще и останется прилично. Опять же, ищи евреев, их тут много, не прогадай, первому попавшемуся не продавай, продешевишь. Советую в городе брать такси, пешком много не выходишь, да и найти адрес будет сложнее. А автобусы сейчас переполнены, замучаешься залезать. Английский твой хорош, просто назови адрес таксисту, без номера дома, тебя отвезут, такси не дорогое.

— Спасибо, сэр, мне, право, стыдно, что взял у вас деньги…

— Не дури, мы в расчете, тем более это немного, по сравнению с тем, что ты сделал. Мы могли ведь и не вернуться. — Похоже, капитан Пайк и правда был благодарен.


Спустя сутки, нас задержали в порту, долго не выпуская, я оказался на улицах Нью-Йорка. Черт, этот город уже в сороковых выглядел, как большой муравейник. Большое Яблоко, весьма удачное название. Куча рекламы, правда, больше всего патриотической, призывающей людей в армию, все возможные бары, рестораны, отели. Что удивило больше всего, так это огромное, по меркам даже России, не то что СССР, количество автомобилей на дорогах. Вроде слышал, что у амеров в это время с топливом беда была, по талонам получали, а тут… Грузовиков немного, в основном легковушки. Столько видов всяких машин, глаза разбегаются. Я-то уже привык, что на дорогах одни «виллисы» да «эмки», ну еще пару каких-то моделей видел, не считая грузовых ЗиСов да «полуторок». А тут, «форды» и «шеви», «бьюики» и «кадиллаки», ой понравится мне тут, ой понравится!

Поймав такси, велел водителю отвезти меня в какую-нибудь гостиницу, только район потише попросил. Водила кивнул, кстати, вполне себе американец, в смысле белый, не дошло еще поветрие из арабов, индусов и прочих народностей, которые в конце этого века и в начале двадцать первого будут работать в Штатах таксистами. Ехали мы долго, минут тридцать, наверное, тут и движение сказывалось, и то, что гостиница, которую мне предложил таксист, находилась на окраине.

Гостиница мне понравилась, я ничего подобного в этом мире еще не видел. Чисто, красиво, отличный вид из окна на парк с небольшим озером, в котором утки плавают. В гостинице я пробыл недолго, только оставив задаток за трое суток, сполоснувшись — в душе! — я вышел вновь на улицу. Теперь я хотел навестить местный банк. Нужно снять ячейку, или как тут это делается в этом времени. Не таскать же на себе постоянно эти сокровища, мало ли, бандитов-то в Штатах хватает. Это не у нас в Союзе, что больше боишься стражей порядка, чем бандитов, я вообще за все время пребывания на родине только один раз столкнулся с бандитами, которые меня хотели на «перо» посадить. Что было, наверное, помните.

Банк я выбрал самый крупный, из тех, что встречались по дороге. Bank of America выделялся из общих красочных витрин красивым стеклянным фасадом. Уже хотел было входить, но в пяти метрах остановился, чуть задумавшись. Огляделся и, увидев магазин мужской одежды, решительно направился туда. Да, не Союз, ни разу! Обилия двадцать первого века здесь, конечно, не было, но… Вроде вот всего несколько фасонов, ничего броского, но сшиты-то как! Подобрав отличный светло-бежевый костюм, конец июля на дворе, здесь жара, приобрел и шляпу. Продавец, хорошенькая, между прочим, брюнетка, даже глазом не повела, когда я с величайшим облегчением выкинул свою, нормальную для Союза, одежку в мусорную корзину, стоявшую возле дверей.

— Что-то еще, сэр? — поинтересовалась девушка.

— Простите, мисс, я не местный…

— Хотели бы одеться прилично?

— Не совсем так… Мне хотелось бы не сильно выделяться на улице.

— Вы сделали прекрасный выбор, так одевается множество мужчин, думаю, вы вполне достигли своей цели, — оценив меня взглядом, заключила девушка, — только вот…

— Да, мисс? — быстро спросил я, увидев, что девушка слегка замялась.

— Ваша обувь, сэр!

— О, дьявол! — Идиот, я ведь даже и не подумал об этом. Дело в том, что я стоял в примерочной кабинке без обуви, поэтому и забыл, что ботинки у меня — черные.

— У нас есть то, что вам нужно, сэр. — Девушка исчезла из виду и спустя несколько секунд возникла передо мной с двумя коробками. — Попробуйте вот эту пару, — девушка-продавец протянула мне открытую коробку. В ней, блин, да что же это такое, я пока не привыкну к разнице в уровне жизни, с ума сойду, лежала пара отличных светлых ботинок. Чуть заметный каблук, тонкая кожа, легкие… Обожаю легкую обувь. Мне, после разбитых в хлам кирзачей, что таскал в Союзе, такую обувь даже надевать-то неловко. Хорошо хоть носки я уже купил и надел.

Из магазина я вышел… Черт, соврала деваха. На меня хоть и не пялились, но смотрели. Что поразило, с уважением. Все-таки Америка живет глазами. До переодевания все, с кем я сталкивался, «обзывали» меня «эй, парень», или просто называли молодым человеком, а теперь я — мистер! Вот так-то. Дамы, проходящие по улице мимо меня, чуть заметно улыбались, явно кокетничая, мужики касались двумя пальцами своих шляп. Блин, как же приветливы люди в этой стране. И как такие люди спустя полвека выродятся в полное говно??? Что бросилось в глаза и, безусловно, понравилось с первых минут пребывания в этой стране, так это улыбки людей. Они какие-то честные, что ли? И ведь это несмотря на войну, но тут понятно, на их территории боевых действий нет. Открытость людей притягивала, правда, и настораживала тоже, что есть, то есть. Но в отличие от Союза, люди здесь свободны, открыты и пока еще доброжелательны. Они платят большие налоги, зато и живут спокойно.

Взвесив в руке красивый кожаный саквояж, я направился в сторону банка. Именно по причине своего «груза» я и не пошел сразу в банк, а решил переодеться, весело было бы разматывать с себя тряпки с цацками посреди банка. Войдя в двери, колокольчик над входом звонко брякнул, я прошел к стойке. Классическая такая стойка, из темного дерева, за которой стояла… блин, да они тут что, все сплошь такие хорошенькие, что ли? Девушка за стойкой была блондинкой. Ярко-голубые глаза приветливо улыбались, располагая к себе.

— Здравствуйте, сэр, чем я могу быть полезна? — Да, куда же вы потом все такие хорошие денетесь? Или на вас так гомосеки подействуют, с их либеральными взглядами?

— Извините, мисс, меня интересует индивидуальная ячейка, у вас есть такая услуга для клиентов? — я был не уверен, что такой сервис тут есть, но спросил прямо.

— Да, сэр, конечно! — с улыбкой отозвалась девушка. — Я сейчас позову клерка, он проводит вас в хранилище. Вы уже являетесь клиентом нашего банка?

— К сожалению, нет, — развел я руками.

— Извините, сэр, но у нас правило, в хранилище могут входить только наши клиенты, — с улыбкой, но не скрывая своего разочарования, произнесла девушка.

— Очень жаль, впоследствии я бы обязательно открыл у вас счет, просто у меня с собой мало наличности, да и документы я оставил дома.

— О, сэр, что касаемо счета, то внести достаточно сто долларов, но вот документы… — девушка замешкалась. — Я сейчас уточню у управляющего, одну минуту, сэр.

Деваха скрылась за какой-то дверкой позади нее, а я остался скучать. Черт, ведь понимал же, что документы будут нужны, надо было идти сначала по адресу, что мне дал капитан Пайк. Правда, если честно, то у меня разыгралась паранойя насчет дружеского совета и помощи капитана. Вдруг меня там будут ждать и просто «обуют»? Из-за дверки внезапно появилась прежняя девушка, но уже в сопровождении лысого, лет пятидесяти на вид, мужчины.

— Сэр, Мелани объяснила вам правила нашего банка?

— Да, мистер…

— Оливер, Оливер Томпсон, к вашим услугам.

— Джейк Уилсби, — я чуть кивнул головой, — да, девушка сообщила мне. Очень жаль, просто у меня с собой важные документы, я проездом в Нью-Йорке, поэтому и хотел их положить их в надежное место.

— Вы выбрали правильное место, сэр, но…

— Я все понимаю, мистер Томпсон. Придется возвращаться за документами, а мне так не хотелось болтаться по улицам с этими важными бумагами.

— Сэр, мы можем предоставить вам сейф, предназначенный для недолгого хранения. Вы можете оставить ваши документы на хранение не более чем на трое суток, позже мы отправляем такие поклажи в полицию.

— О, меня это более чем устраивает, мистер Томпсон, как это можно сделать?

— Пойдемте за мной, — мужик пригласил меня отойти в сторону, к еще одной двери.

Спустя пару минут мы спустились в подвал, который и был здесь за хранилище. Этажа на три под землю ушли, как я думаю, серьезно тут относятся к хранению зеленых бумажек.

— Мистер Уилсби, я правильно понимаю, что вы хотели бы сохранить инкогнито? — О, знаток людских душ, как он меня…

— Совершенно верно, — кивнул я.

— Имя ваше, скорее всего выдумка, но нам для временного сейфа настоящее и не требуется. Вот ваша ячейка, — Томпсон открыл большую, метр на два, тяжелую сейфовую дверцу, за которой я увидел десяток ячеек, каждая прикрыта свой дверкой с кодовым замком.

— Мне это подходит, кто будет знать комбинацию? — задал я волнующий меня вопрос.

— Только вы, мистер Уилсби. Даже невостребованные вовремя ячейки мы передаем полиции невскрытыми. Придумайте комбинацию из восьми цифр, только не забудьте ее потом. Ваши вещи будут лежать здесь трое суток, если вы не продлите аренду в течение этого времени…

— Я все понял, сэр, я либо заберу вещи, либо продлю аренду, в любом случае оплачу я все как следует.

— Хорошо, вы придумали код, сэр?

— Придумал, — спустя несколько секунд заявил я.

Мне подробно объяснили, как установить код на замке, затем управляющий отошел на несколько шагов, предоставив мне ячейку в мое полное распоряжение. Установив на замке комбинацию из восьми цифр, номер с моей первой снайперской винтовки, той, что мне ребята подарили, немецкой, я уложил саквояж в ячейку и закрыл. Конечно, прятал сюда я не все цацки, научен уже все яйца в одну корзину не кладем.

— Мистер Томпсон, я закончил, — позвал я управляющего.

Тот, подойдя, проверил, как закрыта дверца ячейки, и, убедившись, что все в порядке, закрыл сам сейф.

— Пройдемте в мой кабинет, для оформления.

Минут через двадцать я уже ловил такси на улице. Времени было около двух часов дня и на улице было много людей, а соответственно, мало свободных машин. Все-таки умудрившись зацепить один из «фордов» с шашками на крыше, я, показав бумажку с адресом, направился к дельцам, что, возможно, сделают мне документы. Засады не было. Как не было и никаких причин паниковать. Меня встретил средних лет… итальянец, конечно, и проводил в свою берлогу. Удивлению не было предела, когда я, осматриваясь по сторонам, водил глазами по полкам. Да тут как в библиотеке, кругом стеллажи с различными книгами, бумагами, папками.

— Молодой человек, слушаю вас! — начал разговор итальяшка и растянулся в шикарном кожаном кресле.

— Мне сказали, что вы можете мне помочь… легализоваться…

— Сразу уточню. Для временных бумаг такса одна, для постоянных резидентов другая. Сейчас много ограничений, но все-таки ничего невыполнимого нет.

— Мне нужны документы, с которыми я мог бы спокойно жить в вашей стране, причем документы, выданные мне не сегодня, а… Кстати, в армию меня забрать не смогут? — Мне как-то не хотелось, уехав из Союза, попасть на войну куда-нибудь на острова, где япошки сейчас гоняют амеров.

— Нет, конечно, сколько вам лет?

— Двадцать семь.

— Хороший возраст, эх, где мои двадцать семь? — вздохнул итальяшка. — Вам придется забыть старое имя, молодой человек, так как мы делаем настоящие документы, то вы будете тем, кем получится вас сделать, вы согласны?

— Конечно, документов нужен полный комплект.

— Разумеется, только разрешение на оружие, увы, сделать не сможем, только фальшивка, до первой серьезной проверки.

— Не нужно, думаю, если документы будут хорошими, то я и сам выправлю все, что будет потом необходимо.

— Вы совершенно правы, а документы будут не хорошими, а настоящими, — поправил меня делец, — итак, сейчас мы вас сфотографируем в разных одежках и с разными прическами, а через три дня, нет, пожалуй, нужно будет четыре, вы все получите. Нам нужен аванс.

— Человек, давший мне ваш адрес, сказал, что вы принимаете и драгоценности, могу ли я предложить вам не деньги?

— У вас при себе то, что вы хотите обернуть в деньги?

— Да, вот такая вещица, здесь, в Штатах, она впервые, — зачем-то уточнил я и выложил на стол перед итальянцем то же колье, что я показывал ранее капитану Пайку.

— Минутку, пожалуйста! — итальяшка достал из стола лупу и принялся разглядывать драгоценность.

— Однако! Молодой человек, к нам идут люди по рекомендации, потому мы никогда и не задаем вопросов, но я все же спрошу… Как к вам попала в руки эта вещь, это секрет? — Он такой наивный или такой хороший актер?

— Вас интересует, украл ли я ее?

— Нет, сэр, это мне как раз неинтересно. Просто любопытство, где вы могли взять такую вещь? Раз вы принесли записку от Пайка, значит… Вы из России, да?

— Это трофей, давайте не будем обмениваться лишней информацией, ни к чему это.

— Соглашусь с вами, только вот я, к сожалению, не смогу принять у вас эту вещь, — итальяшка указал на колье, — у меня здесь просто нет такой суммы наличными.

Делая вид, что знаю о реальной стоимости вещицы, я кивнул.

— Я постараюсь найти деньги.

— Вы ведь все равно будете ее продавать?

— Да, вы правы, — вновь кивнул я.

— Можете ли вы взять чек? — Вот это вопросец! А на фига мне с ним связываться, а? Да они меня вальнут прямо сейчас за эту цацку, раз она, оказывается, такая дорогая, блин, надо было что-нибудь помельче взять.

— Мистер…

— Без имен, парень, не нужно этого ни тебе, ни мне!

— Окей. Так вот, мне нужны документы и нужна машина, если вы сможете мне это предоставить, это, — я указал на колье, — ваше. Идет?

— У входа черный «супер», двухлетка, двадцать тысяч миль пробегу, новая совсем. Но вот без документов… ездить на ней вы все равно не сможете. Давайте сделаем вот как…

Уходил я от итальянцев вполне удовлетворенным. Ага, именно от итальянцев, а вы думали, что этот деляга там один был? Трижды ха! За дверью меня ждали два громилы под метр девяносто, да со стволами. Но «делец» приказал им пропустить меня, и ушел я вполне спокойно. За два часа, что мы вели переговоры, удалось достичь компромисса. Документы, а также машину с переделанными на меня документами я получу через два дня, быстрее никак. Сегодня было воскресенье, нужные конторы откроются только завтра, поэтому во вторник я стану американцем. Делать мне пока было нечего, разгуливать по улицам огромного мегаполиса без документов затея глупая, поэтому, поймав такси, что оказалось довольно трудным занятием, я поехал в гостиницу. Вечер упал как-то быстро, поэтому, поужинав в баре, что был в том же здании, что и сама гостиница, я отправился спать. По пути я постоянно проверялся, нет, никто меня не «вел». Из офиса итальяшек вышли было те два «телохрана», но, увидев, что я сел в такси, потеряли ко мне интерес. А зря вы, ребятки, так расслабились…


На следующий день, невероятно погожий, солнышко грело землю, ветра почти нет, идеальная погода для меня. Взяв напрокат рыболовные снасти, я отправился к пруду, ну, или маленькому озеру, что находилось всего в сотне метров от места моего постоя. Через пять минут, как забросил удочку в первый раз, с гордостью и детским восторгом вытащил здорового карпа. Рыбина переливалась при свете солнца всеми цветами радуги. Во, интересно, а где бы приготовить ее? Через пару часов, устав, двинул домой. Проблему с готовкой рыбы взяла на себя хозяйка гостиницы. Объяснила, что здесь это часто практикуется. Прокат снастей есть, а рыбу люди редко забирают с собой, предпочитают кушать прямо тут. Я было обмолвился о костре, но меня сразу обломали, нельзя, точка.

Два дня тянулись удивительно долго и медленно. Радио слушать надоело еще в первый день, практически нет разницы с Союзом, та же сплошная пропаганда и агитация. Зовут в армию, суля всяческие блага и умалчивая о потерях. Еще всячески подбадривают рабочий класс, обещая снижение налогов и повышение зарплат, ага, сейчас, поверил. Были короткие обрывки новостей из Союза, послушал всего минуту, сердце щемило от своей подлости. Черт, да если бы не этот сраный танк, что проехал по моей ячейке, воевал бы сейчас, как и все, и в ус не дул. Хотя, конечно, это все самокопание. На самом деле я, может, уже гнил бы где-нибудь в районе той высоты, под Курском, а так, хоть и с плохим зрением, но живой.

К итальяшкам я поехал на такси, из гостиницы можно было вызвать по телефону, поэтому проблемы не возникло. Не доехав квартал, попросил высадить меня и, рассчитавшись с водителем, дальше пошел пешком. Проверив, легко ли выходит из ножен мой нож, что был закреплен на руке, прикрытый рукавом пиджака, хорошо, что сейчас вечер, уже не так жарко и пиджак вполне к месту, я, осторожно глядя по сторонам, шел вперед. По пути ничего не случилось. Осмотрев взглядом владельца «форд», возле входа в ресторан, где меня и ждут, вошел внутрь. Пока было все спокойно, но я не расслаблялся. Пара тех же громил, что были здесь и в прошлый мой приход, проводили к шефу, ну, или к тому, кто вел со мной переговоры.

— Здравствуйте, мистер Барнс, — поприветствовал меня итальянец, назвав каким-то странным именем.

— Ну вот, а сами говорили, никаких имен… — с улыбкой ответил я и протянул руку, пожимая ладонь итальянца. У того усики изогнулись в хитрющей ухмылке, а глаза стали похожи на щелки.

— Я назвал вам ваше новое имя, привыкайте, — итальянец пригласил садиться.

— Так понимаю, что вы выполнили то, за что взялись? — усаживаясь на стул, я распахнул полы пиджака.

— Конечно, мы же договорились! Виски? — «деляга» взял из бара, что был в стене, одну из бутылок. А у них разве не запрещено спиртное? Или это было раньше, в тридцатых, блин, ни фига ведь не знаю о жизни в Штатах.

— Спасибо, глоток не повредит. — Мы встретились стаканами, в которых было налито на два пальца темной жидкости, мы дружно сделали по глотку. Лед брякал в стакане, и пойло, благодаря ему, вполне было ничего.

— Все получилось так, как вы и хотели, документы у вас теперь, что надо. По ним, вы Джейк Барнс из Монтаны, вам двадцать семь лет, в армию, уж извините, вы пойти не сможете, у вас врожденное заболевание сердца, медицинская комиссия вас забраковала. Вы говорили о разрешении на оружие, так вот, запрет медиков на владение оружием никак не распространяется, благодаря второй поправке.

— Замечательно, надеюсь, настоящий Барнс не «всплывет»?

— С тазиком на ногах это сделать тяжело, — абсолютно серьёзно произнес итальяшка. Я уже разглядывал пачку документов, что тот передал мне, и думал, раз они все же сделали мне бумаги, вряд ли теперь захотят «вальнуть», иначе на фига эта волокита была нужна.

— Посмотрите документы на машину, она ваша, как и договаривались, а вот и ключи от нее, — «деляга» передал мне ключи, а я в свою очередь достал колье и выложил его перед собой на стол.

— Это ваше, как договаривались!

— Если честно, я сомневался, что вы решитесь отдать так дешево такую ценность.

— Для меня ничего ценного, в этой вещице нет, мне вот это, — я указал на документы, — гораздо нужнее. Эта цацка была у одного нацистского майора, что хотел меня убить, получилось наоборот, я убил его, ну, и взял это как трофей, в Союзе люди живут бедно, мне показалось, что я смог бы впоследствии немного улучшить свое материальное положение. Я удовлетворил ваше любопытство?

— Более чем, молодой человек. Хоть я и не купил у вас эту вещь, но если будет что-то еще, надеюсь, найдем общий язык. — Ага, решил выяснить, что у меня есть.

— У меня осталось пара колец да браслет, хочу на будущее оставить, деньги у меня пока есть, машина теперь тоже.

— Если захотите продать, заходите, — заинтересованно предложил итальянец.

— Непременно, всего хорошего, — я пожал руку этому, несомненно, умному человеку и вышел из кабинета. В этот раз громилы не стали сопровождать меня даже до выхода из ресторана.

Открыв машину, я сел на сиденье, осматривая органы управления. Да, непривычно, конечно, но разберусь, наверное, куда я денусь. Поправив зеркало заднего вида, заодно осмотревшись, я завел машину. Итальянец явно имеет неплохие связи, даже бензина полный бак. Обрадовавшись, я тронул машину с места. С непривычки дернулся было, но легко обуздав довольно мощный мотор, я встал в полосу и, потихоньку разгоняясь, выровнял скорость с едущей в соседнем ряду машиной. А хорошо! Так и вспоминается прошлая жизнь, машина дает ощущение свободы, и это прекрасно. Поехал я сразу к банку, так как предстояло забрать мои вещи из ячейки, да и счет, наверно, оформить стоит. Деньги еще есть, причем достаточно, цены здесь вполне приемлемые, другое дело, что не все можно купить, ассортимент в магазинах хороший, это не Союз, но до изобилия двадцать первого века, конечно, далеко.

Машина была великолепна. Тяжелая, комфортная, в то же время по местным меркам очень мощная, не знаю, сколько сил, но разгоняется хорошо, уверенно так. Пока крутился по улицам, привыкая к машине и вообще к дорогам, пару раз был освистан другими участниками движения, а заодно, хоть и не желая того, прошел проверку новых документов. Проскочив случайно на красный свет, через перекресток был остановлен полицейской машиной. Это были не те копы, что стреляют в кого попало в будущем. Подошедший к двери полицейский, дотронувшись до шляпы пальцами, поприветствовал меня.

— Сэр, вы нарушили правила движения, у вас есть серьезное оправдание ваших действий? — Я уже успел изучить документы, сидя в машине у ресторана, поэтому решил надавить на то, что я «чайник».

— Прошу прощения, сэр, я только сегодня получил машину, просто не привык еще, она досталась мне в наследство, осваиваюсь. Я заплачу штраф и более постараюсь не нарушать. — Коп кивал в такт моим словам.

— Попрошу ваши документы, сэр, я должен выписать вам штраф.

Далее все общение свелось к тому, что коп, достав из кармана блокнот, выписал мне квитанцию, а я, извинившись, поехал дальше. Мои документы не вызвали никакого повышенного интереса у представителя власти, это меня порадовало.

По совету капитана Пайка я отправился в район Верхний Ист-Сайд, на поиски врачей-евреев. Проехав по улицам в поисках каких-нибудь вывесок, уже было расстроился, но, решив пойти известным путем, припарковался возле обочины, где стояли несколько машин, вышел на улицу.

Разглядывая витрины, я нашел евреев простым способом.

— Смотрите, куда идете, молодой человек, тут не только вы ходите! — засмотревшись по сторонам, я налетел на человека в шляпе. Извинившись, я рассмотрел его более внимательно и пришел в восторг. Те, кого я ищу, сами нашлись, буквально прыгнув мне под ноги.

— Здравствуйте, извините еще раз, я увлекся и не смотрел под ноги. Может, вы поможете мне? — ответом мне была такая мина, что вначале даже хотелось развернуться и уйти. — Мне нужен врач.

— Да, вам действительно нужно к врачу, так как не увидеть меня мог только слепой! — хоть и не злобно, но как-то поучительно заявил человек с пейсами на висках, висящими из-под широкополой шляпы.

— Вы будете удивлены, но я и есть — слепой, — улыбнулся я. — Мне нужен хороший, а лучше самый хороший врач-окулист, не подскажете, где бы я мог его найти?

Еврей окинул меня оценивающий взглядом и кивнул.

— Я действительно знаю пару человек, что могли бы вам помочь, но сейчас мне некогда, извините, могу только дать адрес.

— О, думаю, этого будет достаточно, сэр, — я чуть заметно поклонился.

Еврей, поискав в карманах, извлек огрызок карандаша, а я уже тянул ему свой блокнот, купил по случаю, вместе с саквояжем. Записав мне адрес, еврей поклонился и пошел дальше, я только и успел, что сказать спасибо. Вообще, пока я не чувствовал какой-либо агрессии этой страны и ее обитателей, поэтому хотелось и самому быть вежливым, аж до противного. Блин, не спросил у этого еврейчика, где находится тот адрес, что он мне написал. Поискав глазами вокруг кого-нибудь, кто мог бы помочь, я направился в ближайший магазин, это была булочная. Ох, привыкнув в Союзе к дефициту хорошего хлеба, я зря сюда зашел. Забыв о причине, заставившей меня войти, я впился голодным взглядом в витрину. Черт, чего тут только не было. Всяческие рогалики, булки, хлеб нескольких видов и внешне обалденно привлекательный. Направившись к продавщице, высокой, чуть не наголову выше меня женщине, я попросил дать мне самый свежий хлеб. Совсем черного, как я привык, тут не было, вместо него был, как называли Там, серый. Взяв бумажный пакет с идущим из него одуряющим запахом, я, расплатившись, пошел к выходу, но, наконец, вспомнил причину прихода.

— Чуть было не забыл, зачем зашел. Мэм, вы не подскажете, где это находится? — я протянул продавщице блокнот.

Женщина посмотрела на запись и кивнула.

— Пойдете направо из магазина, вверх по улице. Через два перекрестка свернете налево. Вам нужно будет пройти всего сотню ярдов по той улице и свернуть направо. Там вы окажетесь на нужной улице, ну, а дом и так найдете.

— Спасибо, мэм…

— Долорес, меня зовут Долорес.

— Миссис Долорес, вы очень мне помогли, процветания вашему магазину.

— Спасибо, сэр, и вам удачного излечения.

О, так она знает, что мне нужен врач, по адресу, что ли, поняла? А, ладно, но пешком я не пойду. Сев в машину, вцепился зубами в красивый батон с хрустящей корочкой. Боже, как домой в двадцать первый век вернулся. Восхитительный вкус, батон хоть был уже и не горячим, но от этого не менее вкусным. Не заметил даже, как сожрал весь, хотя он и был не большим, по виду, граммов триста, не больше. Хотел было вернуться в магазин, но тут понял, что теперь я хочу пить, причем что-нибудь типа хорошего чая. Увидев недалеко от булочной вывеску с нарисованной кофейной чашкой, я рванул туда, задержавшись только чтобы запереть машину. Выдув две чашки приличного кофе, варили по-настоящему, а не из кофеварки, я, наконец, поехал искать нужный адрес. Нашел быстро. Хотя вывески о том, что здесь клиника или принимает врач, не было и в помине. Дернув висевший шнурок, я позвонил. Спустя минуту дверь мне открыла пожилая женщина с кудрявыми черными волосами и, окинув меня взглядом с ног до головы, спросила:

— Слушаю вас?

— Мне дали ваш адрес, указав, что здесь я смогу найти врача-окулиста. Мне нужна помощь, — я опять слегка поклонился.

— Вас не обманули, только у доктора сейчас прием, придется подождать.

— Конечно, я посижу в машине.

— Это лишнее. У нас в гостиной вы будете как дома, к тому же наша кухарка варит хороший кофе.

— О, миссис, извините, не знаю вашего имени…

— Меня зовут Роза, но если вам удобнее, можете называть меня миссис Роттенберг. — О как, а фамилия-то немецких евреев вроде как.

— Миссис Роттенберг, я признателен вам за гостеприимство, но не хочу вас обременять.

— Вы говорите ерунду, сэр, вы поставите меня в неловкое положение, если будете ожидать снаружи.

— С удовольствием выпью чашечку свежего кофе, если вы мне составите компанию.

— Что же, всегда приятно пообщаться с интеллигентным молодым человеком, тем более из Союза! — Вот это, твою мать, как? Она что, следователь?

— Миссис Роттенберг, как?

— Да у всех выходцев из Европы и СССР такой акцент, хотя я сначала и сомневалась, произношение у вас очень хорошее.

— Да, я обучался довольно продолжительное время.

— У вас были хорошие учителя, манеры ваши мне тоже по душе. Кем, простите, были ваши родители?

— Спасибо, мне очень приятно. Что же касается родителей, увы, но я о них ничего не помню.

— Бедный молодой человек, революция унесла слишком много хороших людей…

Мы болтали с Розой минут сорок. За это время я приговорил две чашки и правда очень хорошего кофе и дважды выходил на улицу курить. Да, совсем ведь забыл, я наконец-то дорвался до нормальных сигарет. «Кэмэл», «Честерфильд», «Лаки Страйк», сигарет тут было как грязи, но понравился мне больше пока «Верблюд».

Спустя эти сорок минут мимо гостиной прошел человек, а провожал его к выходу, видимо, сам врач, так как я услышал обрывки фразы с советом не забывать промывать глаза каждый вечер перед сном. Затем Роза, весьма общительная и открытая женщина, позвала меня и провела в кабинет врача.

Доктор, а это был на удивление молодой человек лет тридцати, может, чуток больше, выслушал меня очень внимательно. Это явно не тот профессор, о котором мне говорил Варшанский, но будем посмотреть.

— То, что у вас проблема с глазами, я понял, расскажите, что послужило причиной.

— Грязь попала, доктор, много грязи.

— Как это случилось? — Ну, вроде секрета никакого в этом нет, поэтому можно и рассказать.

— Я был в стрелковой ячейке, когда на нее практически наехал нацистский танк. Меня здорово вмяло в землю. Грязь попала во все щели, рот, уши, глаза, нос, черт, да не осталось, похоже, ни одного места, куда она не попала.

— Ясно. Вы из России? — врач перешел вдруг на русский язык, а я понял, что уже соскучился по нему.

— Ой, как же хорошо на родном-то говорить, да, доктор, я из Союза. Воевал с сорок второго, оборонял Сталинград. Под Курском, весной, я и лишился зрения. Из армии списали, как полностью негодного. Тогда у меня только правый чуть видел, я еле ходил, постоянно запинаясь. В Москве профессор Варшанский…

— Вы лечились у профессора? — воскликнул врач-еврей.

— Так точно, доктор, он смог восстановить мне правый глаз, правда вблизи я вижу плоховато, больно и глаза слезятся, но в очках хорошо. А вот с левым глазом беда, — я рассказал по второму разу свои ощущения.

— Меня зовут Абрам Исхакович Роттенберг. Да-да, вы обратили внимание на фамилию, Роза Моисеевна, моя мать, а профессор Варшанский мой учитель. Все, что я умею и знаю, все это только благодаря ему. Но он был прав, рассказав вам об Америке. Здесь не то что врачи лучше, я никогда бы не поставил себя выше профессора, но вот лекарственная база, несомненно, лучше и разнообразнее. Химия здесь в почете. Как вы решились на эмиграцию? Как вас вообще выпустили? Вы беспартийный?

— Да, в партии никогда не состоял, а выпустили легко… На родине просто и не знает никто, что меня там нет, — заключил я.

— Сбежали! Ну, что же, мы тоже в свое время покинули Москву тайно. Мой отец был арестован и расстрелян, матери удалось договориться с одним человеком, военным, тот и помог нам покинуть родину. Да если бы нас и не тронули как семью врага народа, то мы бы все равно погибли в июне сорок первого. Мы жили во Львове, буквально перед самой войной туда уехали. Когда отца арестовали, он успел шепнуть матери, чтобы мы уезжали, сказав, что в столице нам точно жизни не дадут.

— Да, печальная история.

— Ну что вы, одна из многих, почти неотличимых от других. Да и устроились мы хорошо. Меньше чем за год я стал довольно известным в узком кругу нашей общины. Ко мне идут люди, я помогаю им «открыть глаза», люди благодарны.

Проболтали мы с Абрамом с час примерно, затем, наконец, он приступил к осмотру. Так же как и Варшанский, он сначала закапал мне глаза каким-то клеем, тьфу, лекарством, конечно, просто на вид как клей и эффект такой же. Затем Абрам долго разглядывал зрачки через лупу.

— Что же, правый совсем хорош, а принимая во внимание травму, очки это самое малое, чем могло бы все обернуться. Левым будем заниматься всерьез. Молодой человек, уезжать никуда не надо, вы будете жить здесь, в моем доме. У нас оборудована одна из комнат именно для таких целей.

Отпросившись чуть позже у врача съездить забрать вещи из гостиницы, я согласился лечь на лечение. Пришлось, правда, найти место для долгой парковки машины, но Абрам подсказал, что достаточно просто загнать машину во двор его дома, там никто ее не тронет, я так и поступил. Еще, пока ездил в гостиницу, заехал в том же районе, где живет Абрам, к одному торговцу, мне его врач и посоветовал, там я продал несколько камней и пару колец за почти три с половиной тысячи. Положив в банке три тысячи на свой новый счет, заодно уплатив штраф за проезд на красный свет, к вечеру вернулся в дом Абрама.

Процедуры день ото дня становились все интенсивнее. Те же капли в глаза, а затем гимнастика для глаз, Абрам занимался со мной всерьез и лично. У него вообще, наверное, не оставалось времени на других клиентов, но он как-то умудрялся принимать. День за днем, ночь за ночью, через две недели я уже начинал материться на Абрама за ночные побудки, как на фронте, блин. А тот только отвечал, что все это для моего же блага, так что я должен выполнять и не выступать. В первый день, после моих рассказов о войне, они аккуратно выяснили мое отношение к фашистам. Рассказав, где я воевал и кем, я привел их в восторг и снял все сомнения. Они были так впечатлены моей службой снайпером, что просто с упоением слушали рассказы. А рассказать было что.

Через три месяца, в конце октября сорок третьего года, я наконец вышел на улицу. Все повязки были сняты окончательно еще вчера, но Абрам не отпустил на ночь глядя, а сейчас я стоял на крыльце, подставив лицо уже холодному, осеннему солнышку, и наслаждался. Наслаждался тем, что хоть я и в очках, но теперь я вижу одинаково обоими глазами. Да, читать, как и раньше, мне тяжело, но главное, что я не слепой. Абрам выставил мне какой-то смешной счет в шестьсот тридцать два доллара.

— Это за лечение и проживание в течение трех месяцев? Ты что, Абрам, сдурел? — мы давно уже были на ты, поэтому я спросил его по-простому.

— Ты, сам не зная, принес нам пользу, убивая эту нацистскую сволочь, это еще мы все тебе и таким, как ты, должны, а не ты, так что не спорь.

— Это ты не спорь, мы ведь воевали не за кого-то отдельно, нашу родину топчет враг, поэтому мы и воевали. Я-то закончил, а ребята гибнут там тысячами ежедневно. Ты чек возьмешь?

— Да, конечно, у тебя есть деньги? А то мне не горит, нам есть на что жить, отдашь, когда сможешь, — скромно ответил Абрам. Своими речами он больше напоминал мне православного, чем еврея.

— Держи, проверь, я правильно все оформил, просто это первый чек, что я выписываю, — я подал ему бумажку, вырванную из чековой книжки.

— Саша, ну зачем ты? Ведь я же все объяснил! — это Абраша возмущается, что я ему тысячу уплатил.

— Все, друг, надеюсь, если окажусь рядом с твоим домом…

— Всегда рад буду тебя принять. Заходи и звони чаще, ты жить будешь в Нью-Йорке или уедешь?

— Было желание поколесить по дорогам Штатов, съездить туда, где тепло, после зимнего Сталинграда я болезненно переношу холода.

— Тогда да, тебе лучше перебраться в южные штаты, но жизнь там сейчас хуже. Много чего в дефиците, это тут все есть, здесь все деньги этой страны крутятся.

— Ясно, а ты не слышал, нет ли ограничений на поездки по стране?

— Официально нет, но будут проблемы с бензином, как бы не встать тебе посреди пустыни с пустым баком. Лучше бы летел самолетом.

— Я подумаю над твоим советом, счастливо оставаться, обязательно заеду.

Машину пришлось заводить с кривого. Сняв изготовленные на заказ очки, чтобы не разбить случайно, хоть и заказал сразу двое, начал крутить ручку. Спустя пять минут «форд», солидно рыча двигателем, прогревался. Было прохладно, Абрам хоть и купил по моей просьбе мне пальто, но все же надо что-то еще прикупить, свитер какой-нибудь, например, да и вообще я сейчас в своей летней одежде как дурачок выгляжу. Прогрев машину, сразу поехал в центр, переодеваться. В магазине выбор оказался менее богатым, чем летнего ассортимента, но себе я одежку подобрал. Рассчитавшись чеком, поехал искать заправку. Я хоть и имел документы настоящего американца, но на учете на получение карточек не стоял, поэтому с бензином вышел полный облом. Поэтому я принял, наверное, единственно верное решение, поехал в аэропорт. К моему удивлению, билеты на авиарейсы были в свободной продаже. Билет до Лос-Анджелеса стоил всего сотню баксов, ну, это для меня «всего», я этих денег не зарабатывал, а для простых американцев, что зарабатывали чуть больше доллара в час, это было внушительной суммой. Встав в кассу, поймал себя на мысли, почему Лос-Анджелес? Перепустив пару раз очередь, я все-таки взял билет именно в «город ангелов». Черт его знает, почему, наверное, стереотип из Той жизни подсказал, что там должно быть неплохо. Думал ли я о возвращении в Союз? А то как же! Только вот, сколько ни думал, а вот возвращаться что-то не хотелось, подло? Зато не лживо. Я честно, насколько хватило сил, воевал за Родину, да, я не побежал в Москву, никому не сообщал о будущем, просто воевал, а теперь… теперь я хотел просто жить.


Самолет меня убил. Я совершенно забыл о том, что везу, мягко говоря, контрабанду. Зайдя на борт с саквояжем и чемоданом с вещами, я вспомнил и слегка затрясся. Не знаю, есть ли проверки на внешних перелетах, но вот на внутренних рейсах никакого шмона вещей не было и в помине. Заняв свое место, кстати, возле окна, саквояж я прижал рукой к стенке. Да, ни фига не «аэробус». Тряска, болтанка, комфорт на уровне Ан-2, но летим. Я успел несколько раз выспаться за время, что самолет был в воздухе. По пути мы два раза спускались на дозаправку. Наконец, спустя целых шестнадцать часов в пути, мы приземлились в аэропорту Лос-Анджелеса. Уже находясь в аэропорту, был озадачен увиденным. Толпы, настоящие толпы военных моряков и морских пехотинцев кругом. Чуть позже до меня довели еще и то, что город практически закрыт, сейчас весь флот США стоит возле Калифорнии, отсюда и количество военных. Летом случились беспорядки, были серьезные драки между флотскими и мексиканцами, доходило до того, что в драках и погромах участвовали тысячи человек. Хорошо, что сейчас стало тихо и режим несколько ослабили. Да, может, я погорячился с приездом в «город ангелов»? Но Калифорния встретила меня не только плохими новостями, главное, что почуял сразу, тут было тепло. Просто восхитительно тепло. Не жара, но и не мороз, а именно тепло. Выйдя из здания аэропорта, удалось сразу поймать такси, вот только ехать пришлось не одному. Двое попутчиков, мужчина средних лет и такая же женщина, напросились со мной. Отказывать не стал, места хватало. На вопрос водителя куда ехать, ответил, что в центр. Попутчики согласно кивнули, их тоже это устраивало. Выбравшись из такси, сразу поймал себя на мысли, что здесь как будто другая страна. Во-первых, население. Тут уже вовсю сказывалась близость границы, мексиканцев, афроамериканцев, да кого тут только нет на улицах, было полно. Белых, конечно, пока еще больше, но тенденция налицо. Да, а лет через шестьдесят встретить на улице Лос-Анджелеса белого американца станет задачей непростой. Таксиста я попросил высадить меня возле какого-нибудь отеля, тот, недолго думая, остановил возле какого-то шикарного здания, поправлять его я не стал и направился ко входу. На полпути меня перехватил швейцар и выхватил у меня чемодан. Узнав расценки, мелкая монетка тому же швейцару, и я много чего узнал об отеле, я попросил на ресепшене номер с видом на парк, тут такой был позади отеля. Забравшись на последний, аж четырнадцатый этаж, я, дождавшись, пока носильщик, получивший на чай, свалит, подошел к окну. Не знаю, как дальше, но пока меня раздирают мысли, нужно ли мне все это? Подумав с минуту, решил, что да, нужно. Буду помаленьку продавать цацки и займусь каким-нибудь бизнесом, вкладывать деньги нужно в землю, недвижимость. Скоро начнет созревать IBM, попробую инвестировать в него, может, удастся закрепиться.

Одевшись по погоде, я вышел из отеля в поисках банка. На такси добравшись в деловую часть города, нашел отделение Банка Америки и уже официально, по документам, арендовал сейф. Оставив саквояж и прихватив, как и в прошлые разы, несколько побрякушек, отправился гулять. По пути пришла в голову хорошая идея, это когда я увидел случайно, как пара мексов выкидывала из машины мужика. Угрожая револьвером размером с небольшую пушку, они нагло посреди улицы отжали у владельца «колеса» и скрылись. Правда, скорее всего, ненадолго, так как спустя всего минуту к сидевшему посреди улицы мужчине подлетела полицейская машина. Быстро что-то уточнив у мужика, копы рванули следом за грабителями. А весело у них тут, однако. Найдя ближайший полицейский участок, я решительно шагнул внутрь.

— Чем могу помочь, сэр? — встретил меня на входе толстый коп.

— Я хотел бы узнать о получении разрешения на оружие, я могу это сделать у вас?

— Да, конечно, сэр! Пройдите к стойке и зарегистрируйте посещение, — был ответ.

Спустя пять минут я уже был на приеме у здоровенного сержанта, что был начальником местного разрешительного отдела.

— Какую лицензию вы хотели бы получить, мистер Барнс?

— А какие существуют? Просто ранее я с этим вопросом не сталкивался, жил сначала в Монтане, где стреляют только охотники и только в специальных местах, а затем в Нью-Йорке, но там такого, — я рассказал копу об увиденном недавно на улице, — не видел ни разу.

— Да, здесь у нас стреляют частенько, многие граждане имеют оружие, но тут важна психология, не каждый может применить оружие. Вы выбрали немного тяжелое время для смены места жительства.

— О, с этим, я думаю, все будет в порядке. А вообще, я хотел бы просто быть более спокойным в этом отношении, плюс я люблю винтовки.

— О, любитель или профессионал?

— Скорее, хороший любитель, у вас есть здесь стрельбища?

— Да, наше, полицейское, на которое есть вход и обычным гражданам, самое лучшее. На нем регулярно проходят соревнования по стрельбе на тысячу ярдов, так что места у нас хватает. Какой калибр предпочитаете?

— Армейский, но хотел бы попробовать и 300 H&H.

— Значит, Springfield? 30–06? Отличный выбор, оружия у вас нет, раз пришли за лицензией, уже что-то подобрали себе?

— Да, очень хотелось бы «семидесятку», как думаете?

— Отличный выбор, сэр, сам владею шестью, в разных калибрах, но 30–06 считаю самым удачным. — Вот повезло нарваться на настоящего фаната стрельбы, эх, дядя, а скоро появится «триста восьмой», и твой любимый калибр потеряет популярность. А потом еще и «три-три-восемь»!

— Так что с моим вопросом?

— Понадобится около недели, сэр, нужно все тщательно проверить, но, думаю, проблемы не будет. Только один момент, сейчас, во время войны, получающий лицензию должен иметь постоянное место жительства, вы будете жить здесь, в «ЛА»?

— Да, сейчас же поеду, присмотрю квартирку, может, и потяну чего. Я недавно получил небольшое наследство, по настоянию врачей перебрался в теплый климат…

— У вас есть ограничения по здоровью? — заинтересованно спросил сержант.

— Скорее, рекомендации. Я серьезно обморозился на севере, отсюда и желание видеть море и солнце круглый год.

— Что, в Монтане так холодно?

— Нет, но вот по пути в Россию да…

— Вы бывали в этой стране? — вытаращил на меня глаза полицейский.

— Да, а что?

— Давно?

— Летом вернулся.

— Простите мое любопытство, а как вас туда занесло?

— Участвовал в проводке конвоя…

— Вы ходили на PQ? — коп удивился так, как будто бы я рассказал о том, что лично убил Гитлера.

— Ну да, — удивившись реакции копа, кивнул я.

— Вы отважный человек, сэр, или просто слишком отчаянный!

— Да просто все. Остался без работы, а тут неплохие деньги, вот и подался туда. Но больше не поеду, хватило одного раза.

— Охотно верю вам, мистер Барнс. Вот что, я бы посоветовал вам арендовать не квартиру, а дом, это выйдет дешевле. Да-да, квартиры очень дороги, а вот небольшой домик, без земли, вполне себе дешев. Сам живу в таком, только не арендую, а имею собственный.

— Охотно воспользуюсь вашим предложением, здесь есть какие-то объявления, не знаю, в газетах или как?

— Конечно, сэр, в газетах полно объявлений, купите несколько в киоске, что находится буквально через дорогу, и обязательно найдете то, что нужно. Только поторопитесь. Чем быстрее вы предоставите мне сведения о регистрации, тем быстрее комиссия выдаст заключение, и вы сможете приобрести желаемое оружие.

— Кстати, сэр, что посоветуете в качестве носимого?

— Вы что предпочитаете, пистолеты или револьверы?

— Думаю, что приобрел бы и то, и другое.

— Пистолет однозначно «1911», да и по вашей комплекции я вижу, что с «сорок пятым» вы справитесь спокойно. Что же до револьверов… тут нужно пробовать. Пойдите в тир, когда получите лицензию, конечно, попробуйте разные, что понравится, то и возьмете. Я рекомендовал бы что-то под «тридцать восьмой», хватит для любого случая.

— Спасибо, сержант, до встречи.


Жилье я снимать не стал. Просто, увидев в объявлении цену на дом, что предлагался, решил, что вполне могу позволить себе его купить. Домов продавалось немного, война, люди не очень стремятся к перемещениям. Дом с видом на океан, на второй линии от пляжа, был небольшим, кстати, в том, что дом стоит не на берегу, есть и плюс, дует меньше. Одноэтажное строение, размером девять на семь метров, было построено в прошлом году. В доме никто не жил, стоял он абсолютно пустой, и нужно было продавать цацки, чтобы хоть минимально его обставить. Дом стоял на окраине города, а его преимущество среди таких же, но ближе к цивилизации, было в том, что дом стоял на двух акрах земли, что в принципе и продавали, так как сам дом, обычный каркасник, стоил совсем недорого. Земля это хорошо, к тому же по периметру росли большие деревья и дом бы скрыт с трех сторон от чужих глаз. Место мне очень приглянулось, поэтому, сняв все деньги, что у меня были, я его и купил. Завтра поеду искать скупщиков антиквариата, деньги нужны, просто как хлеб. Остатков, после покупки дома, едва хватило на кровать, радио и туалетные принадлежности. Ну, еще на кухню купил кастрюлю, чайник и сковородку, не считая тарелок и чашек. В общем, деньги, после покупки нехитрой домашней утвари, кончились совсем.

Коп меня не предупредил, но я сам догадался навестить ближайшую к дому клинику. Встал на учет и прошел медкомиссию. Как же был доволен американский мент, когда вместе с документами на дом и регистрацией я протянул ему выписку из клиники. Оказывается, он просто забыл мне об этом сказать, так как получение лицензии на оружие само по себе предполагало наличие такой справки. Коп, получив все необходимые документы, поздравил меня с удачной покупкой недвижимости, сообщив заодно, что район этот очень спокойный, так как там живут американцы, в основной массе клерки и госслужащие. Порадовав меня тем, что время на получение лицензии теперь сократится, отправил меня домой.


Наблюдая через стекло в витрине магазина, куда я заскочил, убегая от бандитов, вытер со лба пот. Ну, еврей, ну гад! Убью суку. Прошло два дня ожидания долгожданной лицензии на оружие, когда я влип по уши в дерьмо. Отправившись на поиски скупщиков ценностей, я у первого же попавшегося еврея попал на бабки. Прибрав то, что я принес для продажи, этот сукин сын просто позвал двух горилл, чтобы выкинуть меня из своего офиса. На выходе мне удалось вырваться и дать деру, так как драться с вооруженными громилами я пока не собирался. Вот и сижу сейчас в книжном магазине, рассматривая, как эта парочка мечется по улице, не понимая, куда я провалился. Долго это длиться не может, поэтому надо что-то придумывать. Мыслей о том, чтобы позвонить в полицию, не возникало, так как мне совсем не хочется объяснять, откуда у меня эти цацки. Наконец, на улице началось движение. Причем правильное. Громилы, разделившись, пошли в разные стороны. Один направился прямиком ко мне, то есть в книжный магазин, где я укрылся, а второй двинул в лавочку напротив. Встав у двери так, чтобы от вошедшего меня скрыла дверь, к тому же он с улицы идет, где светит солнце, в первые секунды он будет как кролик слепой. Продавец, девушка лет двадцати пяти, с интересом, без малейшего страха наблюдала за мной. Я подмигнул ей, пробормотав, что все будет хорошо, и очень удивился, когда она ответила таким же жестом, подмигнула то есть. Как я и ожидал, громила, открыв дверь в магазин и сделав пару шагов, застыл, привыкая к темному помещению. Не дав ему опомниться, я прыгнул к нему и мгновенно пробил ему ногой по причиндалам. Как же его скрутило… Мексиканец, а это были именно мексы, даже заорать не смог. Завалившись на пол, он только застонал. Выдернув у него из штанов ремень, при свидетелях, убивать его я не собирался, я начал вязать ему руки. Это осложнялось тем, что громила держался ими за причинное место, поэтому пришлось добавить ему «на орехи». Ребром ладони по шее я неожиданно для себя отправил мекса в нокаут. Воспользовавшись его состоянием, быстро скрутил руки за спиной и обернулся к продавщице.

— Я уже вызвала полицию, мистер, я видела, что они вас преследуют, и когда вы забежали сюда, позвонила. Они, наверное, должны быть уже рядом. Но второй, что идет через дорогу, будет здесь раньше!

Я обернулся на этих словах и увидел второго громилу, что шел и целился в мою сторону из пистолета. Твою мать, значит, он меня увидел.

— Девушка, прячьтесь! — крикнул я и сам упал на пол и откатился в сторону.

Стрелять все же этот урод не стал, но и войти у него не получилось. На улице послышался вой сирены, и второй бандит решил сбежать. Как позже окажется, не успел. Решив отпугнуть копов, он только порадовал их, полицейские завалили его быстро, в два ствола отправив на тот свет. А чуть позже из дверей вышел я и позвал копов. Меня тоже для порядка уложили на тротуар, ладно хоть не пинали, просто обшмонали, хорошо, что я нож в магазине скинул, положив между книгами на полку. Забрав второго скрученного мной бандита, они взяли показания с меня и девушки-продавца и направились к своей машине. Что там произошло, никто не понял, только вдруг вновь послышалась стрельба. Мы с девушкой одновременно повернулись. Перед нами была картина маслом. Один из копов сидел на земле возле машины и прижимал ладони к животу, а второй уже проверял второго бандита. Тот, видимо, решил сбежать, ну его и вальнули. Эх, жаль, я не забрал у гориллы пистолет. Ну и ладно, нахальный еврей вряд ли уже узнал о происшествии, все-таки пара кварталов до его офиса отсюда, я, попрощавшись с девушкой, протиснулся мимо толпы зевак. Шел я быстро, но старался не выделяться особо. Дойдя до нужного здания, минут пять наблюдал. Еврей банковал в подвале двухэтажного дома, зная их привычку работать на дому, решил, что он и живет тут же. Вход в подвал был отдельным, за пять минут никто не входил и не выходил, поэтому я двинул вниз по ступеням, в надежде, что посетителей там нет. Я не ошибся. За конторкой не было и самого «дельца», но предательский колокольчик над дверью «позвал» его. Увидев меня, тот аж присел и начал пятиться, беззвучно открывая и закрывая рот.

— Сэр, я тут еще кое-что принес, не посмотрите? — пошутил я и перепрыгнул через откидной стол.

— Я вызову полицию! — прошипел этот дурачок.

— Ага, считай, что она уже здесь! — проговорил я и нанес удар. Ну, кто же знал, что сзади у этого придурка стоит табурет. Пятясь, скрючившись от боли в шее, я ударил ребром ладони именно по шее, еврей запнулся и упал. Падая, этот хренов уродец ударился головой о выдвинутый ящик стеллажа и… да помер он, что я, трупов не видел? Да и хруст позвонков слышал отчетливо. Черт, а ведь хотел у него код от сейфа спросить… Охлопав карманы неудачливого кидалы, я выдернул из одного связку ключей. Подойдя к сейфу, я видел в прошлый приход, где он стоит, и с радостью увидел, что на железном ящике имеются только замочные скважины, и нет даже намека на кодовый замок.

Открыв дверцу уже третьим по счету ключом, я присвистнул.

— Это я удачно зашел!

Сгребая свои цацки, что отжал у меня ворюга-скупщик, я не тронул лежавшие там не мои драгоценности. Но вот две стопки плотно скрученных пачек зеленых «президентов» забрал не думая. Оглядевшись, я решительно свалил из подвала. На все, по моим прикидкам, у меня ушло не больше пяти минут, хорошо! Возле дома ходили люди, но я быстро скрылся за углом и рванул дворами прочь. Выскочив через несколько минут на оживленную улицу, поймал такси и назвал адрес. Дома, приняв душ, я занялся подсчетом добычи. Ох, теперь, думаю, нескоро мне придется опять рисковать, продавая цацки. Денег, что я выгреб из сейфа кидалы, было много, целых восемнадцать тысяч долларов. Это, кстати, большие деньги. Я дом купил за три, вот и считайте.


Просидев дома целых три дня, только кушать ходил в забегаловку, что была в ста метрах от моего дома, стейки там оказались отличные, я наконец решил дойти до участка, узнать, как обстоят дела с лицензией. То, что меня могут обвинить в убийстве кидалы еврея, я не боялся, вряд ли смогут хоть как-то связать меня с этим делом, тем более я оставил рядом с телом бумажник того мекса, что я вырубил в магазине, ага, прихватил тогда случайно, вот и подкинул. Сержант встретил меня с улыбкой.

— Ну что, мистер Барнс, уже поняли, что здесь не Нью-Йорк? — Я пожал протянутую руку сержанта. Вот здесь как общаются!

— Ага, как чувствовал, едва приехав, сразу пошел к вам.

— А я услышал о стрельбе в центре города и поинтересовался, кто там бузил, каково же было мое удивление, когда я встретил в показаниях свидетелей ваше имя!

— Вот так, зашел в книжный магазин, — развел я руками.

— Вам повезло, что девушка вовремя сообразила вызвать полицию, иначе черт его знает, как бы закончилось это дело. Хорошо еще, что их было мало, слышали, что тут у нас летом творилось? — Я кивнул.

— Это точно, тот, что начал стрелять по вашим, был уже готов стрелять в меня, полиция появилась чертовски вовремя, опоздай они хоть на минуту и…

— Да, повезло. Вернемся к нашему делу. Вот ваша лицензия, мистер Барнс, — сержант протянул мне три листа бумаги, — там все указано, сколько и каких стволов можно приобретать. Что можно носить с собой, а что только хранить. Вот памятка, — коп протянул мне тонкую книжицу, — прочитаете, как нужно хранить и следить за своим оружием. Сейф уже купили?

— Да нет еще, я же не знал, получу ли лицензию, — удивился я вопросу.

— Вот и начните с сейфа. Сразу можете приобрести пистолет, раз вы такой притягательный для бандитов, его будете носить с собой. Когда купите, придете на регистрацию, там расскажу об обучении. Даже если вы все умеете, — это коп заметил, что я открыл рот, — мы обязаны провести лекцию по законному применению оружия. Вам все ясно?

— Конечно, сержант Фоули, как «Отче наш»!

— Ну и слава богу. Советую магазин старого Мак-Артура, у него и вещи отличные, и цены вполне адекватные. Адрес я вам напишу.

Простившись с дружелюбным сержантом, я прямиком, поймав такси, направился в тот магазин, что посоветовал мне коп. Выбор у старого Мак-Артура, как назвал его сержант, был и правда отличный.

— Здравствуйте, я бы хотел приобрести у вас кое-что, сержант Фоули отправил меня к вам в магазин.

— О, старина Гарольд знает, о чем говорит. Он сам покупает у меня оружие и патроны вот уже двадцать лет. Чем могу служить, молодой человек.

— Ну, во-первых, мне нужен сейф.

— Винтовочный?

— Да, но думаю немаленького размера, так как мне разрешено иметь пять единиц «длинноствола» и столько же пистолетов.

— Хранить «короткоствол» лучше в подходящем для него ящике. Так что мой вам совет, купите два. Да и немногим дороже выйдет. У меня сейчас как раз новые замки пришли, устанавливаю помаленьку самые современные на этот день.

— Отлично. Тогда два сейфа и все, что необходимо для обслуживания стволов так же, в двойном размере. Если все будет, как мне хочется, то стрелять я буду много.

— Охота, сэр? — поинтересовался старик.

— Меня больше привлекает стрельба по мишеням на дальние расстояния.

— О-о-о! В нашем полку прибыло, а то, как мой сын сгинул на проклятых островах, то за нашу команду и пострелять достойно некому.

— Примите мои соболезнования, — произнес я искренне, — мне довелось немного видеть, что такое война.

— Вы тоже были в Корпусе? — воскликнул старик.

— Нет, сэр, я ходил с конвоем в Россию.

— А-а. Слышал, туда идут самые отчаянные парни, ну или просто дураки, — старик покачал головой.

— Именно поэтому я больше туда ни ногой. Хватит.

— Так что, молодой человек, что будете брать? Или вам что-то посоветовать?

— Да, вы можете мне помочь. Что мне выбрать из револьверов? С пистолетом-то и так ясно.

— Если не секрет, какой хотите пистолет?

— «1911», конечно, с ним я немного знаком, очень уж понравилось, как он в руке сидит.

— Это точно, вам в армейском варианте? Или может, хотите что-то поизящнее?

— Обычный армейский вариант меня вполне устроит. Три сотни патронов к нему.

— Ого, вы и правда всерьез собираетесь заняться стрельбой.

— Да уж, стрелять так стрелять, чего пачкаться-то! Да и люблю, когда есть запас.

— Хм, как вы интересно сказали, — засмеялся старик. — Револьвер, значит, берите «Смит», тридцать восьмого, замечательная вещь, с четырехдюймовым стволом он стреляет очень точно, безотказная машинка.

— Идет, еще, нет ли у вас немецких образцов оружия?

— «Парабеллум», «Вальтер»?

— «Вальтер», но меня интересует конкретная модель…

— «ППК»?

— В точку, сэр. Как оружие последнего шанса.

— Хороший вариант, но, к сожалению, помочь не смогу. А для последнего шанса, как вы говорите, возьмите «Кольт», под тот же «тридцать восьмой», ствол два дюйма, малыш, но силен!

— Уговорили, беру.

— Патронов сколько возьмете?

— Штук по двести, часто из этих стволов не стрелять.

— Отлично, что-то еще?

— Перейдем к винтовкам?

— Есть какие-то предпочтения?

— «Семидесятка»!

— В каком калибре? — усмехнулся старикан.

— «Тридцать ноль шесть», а еще хотел бы опробовать «трехсотый холанд», как думаете?

— Серьезный патрон, тут важна привычка и опыт, советую пока набить руку на меньшем калибре, дефицита нет, купите в любое время.

— Отлично, еще что-нибудь «двухсотого» посоветуйте, для тренировок.

— Молодой человек, вы знаете разницу между покупателем и… стрелком?

— Видите ли, с оружием я дело имел, причем немало, но вот покупать его не приходилось, поэтому ответить на ваш вопрос для меня сложно.

— Зато я знаю эту разницу, — произнес старик серьезно, — вы, — он ткнул мне в грудь своим скрюченным пальцем, — не покупатель, вы стрелок!

— Разве от вас можно что-то скрыть? — усмехнулся я, пробуя перевести разговор в шутку. Однако старик и не собирался отступать.

— С чем имели дело?

— «Маузер», сэр, — я тоже решил не юлить.

— Хорошее оружие, а с хорошей оптикой так вообще, да? — Я лишь кивнул.

— «Винчестер» берите с прицелом «Юнертл», разработка этого года, новинка, светлый, прекрасные линзы. — Старик, видимо, получил от меня все, что хотел, и начал работать всерьез. — Поменьше, возьмите «двести семидесятый», с двадцатичетырёхдюймовым стволом, как раз для тренировок, да и патрон дешевле. Настильность очень высокая, как и скорость, на малого зверя вообще идеален.

— Отлично, сэр, сколько я вам буду должен?

Оставив свой адрес, старик обещал бесплатно доставить все мне домой и даже установить сейф, для это у него был специальный работник, я отправился с бумагами на стволы обратно к сержанту Фоули. Таскать к нему все стволы было необязательно, так как старик предоставил все нужные бумаги. Спустя еще два часа я, наконец, был дома, где принял душ и, перекусив яичницей, накупил еды немного в дом, решил, наконец, выбраться на пляж. Да, здесь не Майами, для местных уже не сезон, но мне очень хотелось посмотреть на Тихий океан.

Что говорить, океан есть океан. Сегодня была приличная волна, но меня это не остановило, я русский или где? Вода градусов двадцать, но для бодрого купания вполне хороша, не люблю, когда вода такая же, как воздух, тут хоть действительно освежает. Рядом плескались серферы, катаясь на досках. Ребятам было явно весело, виски они выпили немало. Через полчаса купания они заметили меня и пригласили к себе в компанию, еле отбоярился. Также много было и моряков, но те не купались, просто сидели кто где, видимо, отдыхая от службы.


Оружие привезли на небольшом грузовичке. Мужичок средних лет, с длинными сальными волосами, молчаливо разгрузил машину и открыл рот только тогда, когда нужно было уточнить, куда ставим сейф. Винтовочный поставили во встроенный шкаф, а пистолетный, я сказал, что сам поставлю, так как не придумал еще, куда.

Руки просто чесались при виде оружия, как же давно я не держал его в руках… Разложив газеты на большом столе, единственном, надо сказать, что было из мебели, я распаковал коробки с оружием и принялся за чистку. Эх, еще бы сразу пристрелять…

Вопрос с пристрелкой оружия решился сам собой. С утра настойчивый стук в дверь вырвал меня из объятий Морфея. Я допоздна засиделся с винтовками, поэтому в девять утра еще спал. Подойдя к двери, уже с «сорок пятым» в руке, я спросил:

— Кто там? — Ответ меня удивил, но даже обрадовал.

— Мистер Барнс, это Фоули, вы еще спите?

Открыв дверь, убирая руку с пистолетом за спину, я пропустил в дом сержанта.

— Лег поздно, — пояснил я свой внешний вид.

— Я тут подумал, не захотите ли вы с нами пострелять? Да и старик Мак-Артур о вас хорошо отозвался, понравились вы ему, на сына похожи, погиб, правда, парень.

— Он рассказывал, в общих чертах. Что же, давайте выпьем кофе и, в принципе, я только за. Сам вчера думал, где бы пострелять и опробовать оружие.

— Вот и отлично! — кивнул Фоули. — У вас напротив варят хороший кофе, может, там и позавтракаем?

— Я не против, сейчас, только умоюсь.

Убрав пистолет в кобуру, что висела на спинке кровати, я предложил сержанту присесть. Тот включил радио, поймав какую-то веселую песенку, а я пошел умываться. Интересно выходит, сержант полиции сам ко мне в друзья-приятели набивается, или это профессиональный интерес? Да, пожалуй, это именно так. Старик оружейник наверняка рассказал о своих наблюдениях относительно меня, вот коп и заинтересовался.


Воскресенье пролетело быстро и так интересно, что я был рад, что коп вдруг включил меня в свою компанию. Я познакомился с кучей людей, стрелков с большой буквы. Седые, лет по шестьдесят мужики, как дети, радовались каждому попаданию. Когда я пристрелял винтовку, прицел новый, нужно было привыкать, и сделал первую серию выстрелов по мишени на трехстах метрах, мною заинтересовались. А вышло все очень просто, я положил пять пуль в круг диаметром пять сантиметров. Тогда и узнал об интересе со стороны Фоули к моей персоне. Оказывается, старик Мак-Артур всерьез решил принять меня в их команду, а сержанта он послал для того, чтобы тот посмотрел, как я стреляю. Что же, вышло неплохо. Стрелки наперебой начали приставать, предлагая увеличить дистанцию. Дойдя до пятисот метров, я остановился, глаза устали и слезились. Все-таки еврей Абрам был прав, нельзя мне напрягаться. После сотни выстрелов даже показалось, что пелена возвращается. Умывшись холодной водой из родника, что протекал рядом со стрельбищем, глаза пришли в прежнее состояние, но болели. Объяснив сержанту проблему, я поехал домой. Уходя заметил, что коп был расстроен. Конечно, они-то мечтали получить хорошего стрелка, а я бывший инвалид, который может вновь потерять зрение в любой момент. Это мне врач так сказал, что, дескать, не увлекайся, нельзя напрягать глаза.

Дома я закапал глаза каплями, что приготовил мне еще Абрам. Док требовал принимать их как можно реже, опасаясь привыкания к препарату, но я как уехал, всего один раз сейчас и воспользовался. Полежав с холодным компрессом на глазах около получаса, я решил пройти по магазинам, может, мебелишку какую куплю. Разочарование настигло меня очень быстро. В воскресенье, кроме продовольственных магазинчиков, никто не работал.

«Ну, вот как так-то?» — разговаривал я сам с собой, прикидывая, что теперь мне делать.

Не найдя ни одного открытого магазина поблизости, решил пойти поплавать. Интересно было наблюдать на возвышающиеся громады военных кораблей. Флот стоял совсем близко, корабли можно рассмотреть очень хорошо. Вода была вполне теплой, несмотря на ветер и невысокую температуру воздуха. Вдоволь наплескавшись, домой вернулся усталый и голодный. Эх, почему тут не продают пельмени, как Там, в Той жизни? Сейчас бы закинул полпачки, десять минут, и налопался бы до отвала. Кушать хотелось уже всерьез, поэтому оставив пистолет дома, пошел в кафе, что было рядом. Заказав большой стейк, пришлось объяснить, что с кровью мне не надо, я хочу хорошо прожаренное мясо, я сидел и размышлял о жизни. Нет, так-то меня все устраивает, но вот скучно как-то. Эпизод с евреем, что пытался меня кинуть, а может и убить, даже как-то разнообразил серую жизнь. Развернув газету, нацепив предварительно на нос очки, стал просматривать статьи. Эх, рвануть, что ли, обратно? Нет, я уже начал тут обживаться, поэтому на фиг эти мысли. Буду жить здесь, пока не начну умирать от скуки. Теперь у меня появилось любимое занятие, стрельба. Я могу хоть сутки напролет упражняться, никто мне и слова не скажет, лишь бы глаза не «посадить». Попробую подготовиться к соревнованиям. А будут они на Рождество, так что у меня почти два месяца. Мысль о победе в турнире здорово приободрила меня.


Так прошел весь ноябрь. Я занимался обустройством дома, почему-то я его даже полюбил. Накупил хорошо оструганных досочек и наделал разных полочек, шкафчиков и прочей мебелишки. Лужайка позади дома была восхитительна. Укрытая от любопытных глаз деревьями, она позволяла находиться на ней хоть голышом, правда, погода начала портиться, все чаще идут дожди. Температура воздуха градусов девятнадцать-двадцать, купаться в ноябре я ходил всего один раз, просто вылезая из воды, замерз, ветер сильный и холодный. Пару раз я уже собирал приятелей на шашлыки, у них это барбекю, но я удивил янки, приготовив настоящий шашлык, всем понравилось. Приятели у меня появились в клубе, стрелковом, конечно. Первым из тех приятелей, как ни странно, оказался сержант Фоули. Блин, перебежчик, хоть и с настоящими, но все же полученными преступным путем документами, и коп, который вроде бы должен ловить таких, как я, нашли друг друга. Гарольд оказался хорошим человеком, а жена у него, миссис Фоули, замечательно готовила, сержант уже приглашал меня к ним в дом. Так вот, начав стрелять, меня сразу заметили и спустя две недели ежедневных, хоть и непродолжительных тренировок, люди из клуба предложили мне выступать за их команду на ближайших соревнованиях. Я чуть заикаться не стал, когда узнал, что почти все члены этого клуба копы. Нет, есть и простые люди, но мало. Полицейские же здесь были основными участниками, да вот только со стрельбой на дальние расстояния с некоторых пор была беда. Все стрелки превосходно обращались с оптикой до пятисот метров, я же, привыкнув к винтовке и дав постепенно привыкнуть глазам, начал показывать такие результаты, что когда я приходил на стрельбище, люди бросали свои занятия и подходили смотреть. Спустя всего месяц тренировок я из обоих своих калибров выбивал двести девяносто, а то и двести девяносто пять очков. Стрелял сериями, по десять выстрелов. На соревнованиях будет несколько по-другому, но я хотел тренироваться именно так. Еще решил попробовать стрельбу из дробовика по тарелкам, не понравилось, вот даже и не знаю почему, просто не нравилось стрелять на скорость, да и зрение напрягалось серьезно. А вот когда меня вывезли в пустыню, где любят пострелять всяких сусликов самые точные стрелки, мне действительно понравилось. Стоишь с винтовкой, готов выстрелить в любой момент, ждешь. Это позже начнут стрелять со штатива, пока все проще. Вкопанная в землю доска исполняла роль большой сошки, винтовка, уложенная в небольшое углубление на торце доски, смотрит всегда в одну сторону. Ты тоже все время сосредоточен, суслик, сука, появляется всего на пару секунд, а ведь его еще и просто заметить нужно. Глаза тоже сильно устают, но тут хоть азарт какой-то есть, а с тарелками мне было скучно. Поездив на суслика с неделю, я наконец добыл первую шкурку. Все меня хвалили и одобряюще хлопали по плечу. Еще бы, сами-то местные, стреляют по животным не лучше меня, но я-то начинающий.

Двадцать четвертого декабря мы с «большим» Гарольдом и парой парней из клуба «Полицейские Лос-Анджелеса», ага, это он так назывался, приехали на ежегодные соревнования в Аризону. Как меня предупредили парни, здесь соберутся самые сильные стрелки южных штатов. Общие, на всю страну соревнования будут в следующем году, а тут сегодня нечто вроде отборочных. По результатам этих пострелушек отберут пять человек, кто будет участвовать на главных соревнованиях. Первый приз — десять тысяч долларов, кстати. Мне хоть и не особо нужны были деньги, еврей-кидала меня здорово проспонсировал, но все же приятно.

Соревнования были построены интересно. В дисциплине дальняя стрельба было тридцать участников. Готовился я очень серьезно, все патроны собирал сам, полировал каждую пулю, каждую гильзу. Винтовка была подогнана от и до, полностью став частью меня. Стреляли по очереди, три выстрела каждый. После того, как отстрелялись все тридцать, отбираются пятнадцать лучших, а мишени переносят на сто ярдов дальше. Начинали с семисот. Уложив все три пули в центр мишени, а то, это для меня легкое занятие, я спокойно дождался, когда отстреляются остальные. Серьезных соперников было трое. Один парень из полиции Аризоны, из города Юма, и два морских пехотинца с восточного побережья. Всерьез меня удивил один. Стрелял мужик на загляденье. На семи сотнях у него в мишени было только два отверстия, одна пуля попала в уже готовое отверстие и расплющилась о предыдущую. Позади бумажной мишени стояли щиты, вот в них пули и застревали. Результат меня немного удивил, все-таки у меня разброс был чуть больше, примерно сантиметр между всеми отверстиями. Перейдя во второй раунд, я так же спокойно уложил пули и на восемьсот ярдов. Спустя полчаса нас осталось уже семеро. После стрельбы на девятьсот вперед прошли я и оба военных, полицейский отсеялся. И, наконец, вот она, тысяча ярдов, девятьсот метров. Расстояние очень серьезное, особенно учитывая поднявшийся ветер. Я стрелял первым, нужно было выдать хороший результат, и я его выдал. Моя сильная сторона была в том, что я хоть и не укладывал пулю в пулю, зато мой разброс был одинаковым, что на семистах, что на тысяче ярдов, просто я никогда не ставил себе задачу попадать дырочка в дырочку. Все тот же сантиметр, одна вверху и две чуть ниже по краям. Один из пехотинцев попал под порыв ветра, ну, это он так объяснил свой промах. Да, увод пули больше чем на дюйм от других уже был промахом. Наши показатели с лучшим из морских пехотинцев были практически одинаковыми, у противника все же чуть ближе друг к другу, но мои тоже были хороши. Поэтому, посовещавшись, судьи решили сделать следующее. Мишени установили на тысячу двести ярдов, и если победителей не выявит и эта дистанция, то дальше будет сразу полторы тысячи. В прошлый раз, как рассказал Гарольд, до этого не дошло, этот же пехотинец, мой соперник, уделал своего бывшего конкурента именно на тысяче двести. Это расстояние я тренировал, но вот дальше… На полторы я стрелял несколько раз, из пяти выстрелов попадал всего два, иногда три раза, но там было сложнее. Мы тренировались при сильном ветре, в Калифорнии ветра сейчас очень сильные. Здесь все-таки проще, ветер хоть и порывистый, но слабый и не постоянный, нужно поймать момент.

Как и предполагал сержант, тысячу двести мы прошли оба, причем, что удивило уже всех, мой результат был почти таким же, как и на предыдущей серии, а вот пехотинец явно начал нервничать, разброс у него был выше, чем у меня, хоть и ненамного. Перед стрельбой на полторы тысячи нам дали отдохнуть полчаса. Я спокойно выпил чашку чая, отказавшись от кофе, не нужно мне, чтобы «мотор» начал «долбить» быстрее. Разогнав кровь нехитрыми упражнениями, я был готов и ждал противника. Как рассказал Фоули, пехотинец выдул аж две чашки кофе, я только порадовался этому. Мишень находилась невероятно далеко. Трогать прицел я не хотел, лишь ввел поправку на ветер, так как разглядел, что местность возле мишеней немного повышается. Так как у меня был лучше результат на прошлой дистанции, стрелять я должен был вторым. Лежа на своей позиции, я слышал, как приятели пехотинца зудели у него над ухом. Один было хотел подойти ко мне, но тут уже выступил Гарольд, встав у того на пути. Ага, своему покоя не дают, так еще и меня хотели «развлечь». Морской пехотинец попал всего два раза. Одна пуля прошла мимо, и у меня теперь появился хороший шанс его уделать. Надо только положить все три в мишень, и всё! Но судьба-злодейка и мне подкинула сюрприз. Одна из моих пуль ушла чуть выше, вроде я даже видел, как колыхнулась бумага. На такой дистанции мы уже стреляли не в «десятку», а просто в мишень, тут было важно просто попасть. Когда помощники притащили мишени, я обалдел. Я действительно зацепил край мишени, там даже небольшой надрыв от пули был, а вот две другие были… черт, в «десятке»! Пехотинец же стоял бледный, ему сейчас предстоит мне кубок передать. Два попадания, причем одно в самый край мишени, второй да, по центру, но это было хуже моих результатов.

— Давайте еще дальше, там и посмотрим, кто кого! — вдруг заявил вояка.

— Правила есть правила, полторы тысячи ярдов конечный вариант, — объявил судья.

— Ну, а что тут такого, передвиньте на сотню…

— Результат есть результат, молодой человек, вы все равно поедете на чемпионат страны, зачем же нарушать правила?

— Ладно, черт с вами! — фыркнул пехотинец и вдруг бросил мне: — Что, выскочка, боишься еще раз выстрелить? — Да-а, вроде был такой уравновешенный парень, а тут…

— С чего бы это? — спокойно произнес я.

— Можно ли нам продолжить соревнования? — это я обратился к судьям.

— Согласно правилам и протоколу соревнований, в дисциплине победили вы, мистер Барнс. Но если вы хотите, можете продолжить.

— Да, поставьте мишени на милю. — Все вокруг охнули. Слышно было, как перешептывались стрелки и зрители: «Слышали, он милю попросил!» А я что, думаете, не боюсь? Да сам не знаю, смогу ли. На такую дистанцию я стрелял всего считаные разы, попадал и того меньше. Очень далеко, пуля уже теряет скорость, любой порыв ветра снесет ее как пушинку.

— Это много для наших винтовок… — начал было пехотинец.

— Ну, из своей я стрелял как-то на такое расстояние, попробуем!

— Ну ладно, ты первый! — ответил военный.

Я улегся на место и стал ждать, когда установят мишени. Гарольд, зная, что я не люблю болтать, когда стреляю, предпочел отойти и увести всех мешающих. Достав три патрона, с чуть большей навеской, я по очереди затолкал их в магазин. Когда дали команду, я сделал серию выстрелов буквально за пять секунд, а чего тут вылеживать? Пехотинец готовился долго, да и между выстрелами паузы были большими. Наконец, спустя какое-то время, я спокойно курил в компании сержанта и других копов из нашего клуба, притащили мишени.

— Мистер Барнс, вы просто волшебник! — воскликнул один из судей. — Два попадания из трех на дистанции две тысячи! Я такого и не видел никогда. Похоже, у нас появился новый чемпион!

— Спасибо, я старался, — скромно ответил я.

Меня тут же принялись обнимать и хлопать по плечам, пожимали руку и хвалили. Пехотинец? А чего пехотинец? Промахнулся он, ни разу не попал, вон, в сторонку ушел, ругаясь с друзьями.

Кубок, как я хотел два месяца назад, был моим. По традиции я отдал его Фоули, Гарольд установит статуэтку в офисе клуба. А статуэтка красивая.

Когда мы вернулись домой, меня вдруг вызвал на разговор сержант.

— Слушай, Джейк, ну ведь у тебя нормально со зрением, медкомиссию ты пройдешь, приходи работать к нам. У нас создают спецотряд, после того бунта, что устроили тут летом мексиканцы, принято решение о создании спецподразделения. Там по штату должен быть хороший стрелок, будешь снайпером, не все же дома-то сидеть да наследство на патроны тратить?

— Я подумаю, Гарольд, — просто ответил я, на самом деле, мне это уже предлагали, пока я отказывался. Черт, ну где я и где полиция? Вы о чем?


Как бы то ни было, но я все же принял предложение сержанта. Вот не думал, что меня возьмут, даже по возрасту, не мальчик я уже. Но сержант мне давно рассказал, что их LAPD здорово проредили во время войны. Наверное, половину департамента призвали в армию. Проверяли меня серьезно, если честно, то реально чуть не обделался, когда услышал, что проверка займет чуть не месяц. Хоть и уверял тогда итальяшка, который сделал мне эти документы, что они настоящие, но сомнения были. Он ведь не думал, что по поддельным бумагам человек в полицию служить пойдет. Но оказалось, что за мной ничего нет, причем вообще. Не смогли восстановить только несколько месяцев из моей жизни, говоря, что я нигде не засветился в это время. Я отделался тем, что рассказал о походе в составе конвоя. На это тоже возникли вопросы, ни одна вербовочная компания не подтвердила мои данные. На это у меня был готов другой ответ.

— Они бросили меня в России, зарплату не выплатили, конечно, теперь они будут отрицать, что я вообще у них был, иначе придется денег много выложить, — как ни странно, но мне опять поверили. Мне еще повезло, что тот, чьи документы стали моими, никогда не привлекался полицией, иначе были бы фотографии, а так все прошло хорошо. Но я рано обрадовался возможности начать работать в американской полиции. Мне даже форму не выдали, а отправили в центр подготовки снайперов. То, что я «попал», я понял, едва прибыл на место. Помните фильм «Солдат Джейн»? Просто там наглядно показана работа инструктора. Прибывшим со всей Америки курсантам, а нас было тридцать человек, было объявлено, что мы вообще не люди, а полное говно, и что сержант за три месяца постарается выбить из нас это дерьмо и сделать людьми. Ну Фоули, ну чертов коп! То, что творилось в центре подготовки, даже описать тяжело. Издевались над нами так, будто бы готовили этаких «Рэмбо», причем я-то понимал, что ничего особенного в нашей будущей работе нет, зачем такое издевательство, ума не приложу.

Каждое утро в дождь и грязь мы в одних штанах бежали пять километров, по пересеченке, для меня-то фигня, мы помню, бегали в полной выкладке, иногда еще и в противогазах. А вот другим парням было тяжело. Через месяц ушли двое. К концу второго еще трое. В итоге, когда начались экзамены, нас в отряде оставалось двадцать три человека. Но это были уже не те мальчики, что пришли сюда четыре месяца назад. Весь последний месяц мы только стреляли. С утра и до вечера, с перерывами на прием пищи и получасовой отдых. Никогда не думал, что можно за месяц «расстрелять» ствол у винтовки в хлам. Оказывается, вполне можно. С первого дня обучения я решил для себя одно. Раз уж решил устраивать новую жизнь, то постараюсь сделать все, чтобы стать лучшим. Это как с кубком, или первый, или первый из проигравших. Так и вышло. На экзамен я шел последним, передо мной его сдали пятнадцать человек из двадцати двух, а сейчас моя очередь. Экзамен был узкоспециализированный, предстояло сделать всего один выстрел, но зато какой! С расстояния сто пятьдесят ярдов мне нужно было «успокоить» преступника, взявшего заложников. Сложность была вот в чем. Автобус без стекол был заполнен воздушными шариками. К каждому сиденью был привязан свой. Шарики были цветными, среди них будет один, который и надо поразить. Цвет шарика, обозначающего преступника, мне скажут в последний момент, вон, рядом со мной «уоки-токи» лежит, вот по ней и сообщат. Между шарами расстояние в два десятка сантиметров, плюс автобус без стекол, поэтому внутри гуляет ветер и шары постоянно в движении. Узнав условие, я сразу отверг предложенное мне место на крыше двухэтажного дома, сверху вниз попасть так, чтобы не зацепить другие шары, будет невероятно тяжело. Как я уже сказал, прошли экзамен пятнадцать парней, с погрешностью плюс один, это означало, что у них были жертвы среди заложников, допускалось зацепить лишь один лишний шар. Спросите, откуда допуск по заложникам? Так он везде есть, только хрен кто об этом когда расскажет, а так экзаменаторы понимают, что будь на месте воздушного шарика голова преступника, то вряд ли пуля пролетит сквозь нее и заденет кого-то еще, маловероятно.

Допускать даже одну жертву я не хотел, поэтому настаивал на том, чтобы сменить место. Мне предоставили выбор, но дистанцию и угол обстрела я менять не должен. С такого расстояния видеть я буду хорошо даже и без оптики, главное, цвета не напутать. Видел я уже, что синий и зеленый почти одинаковые, и не поспоришь ведь. Больше всего бесило то, что «преступника» мне назначат слишком поздно, могу пропустить момент для хорошего выстрела.

Я занял позицию за углом одного из бутафорских домиков на полигоне, стрелять я собирался стоя, да, и этому тоже научился, до четырехсот ярдов, вполне могу выдавать хороший результат. Осматривая улочку, на которой должен появиться автобус, я отмечал про себя, как хорошо тут поставлено обучение, такие декорации забабахали, тут оказывается, фильмы снимают, да-да, Голливуд форева! Внезапно рация затрещала, мне сообщили, что автобус вот-вот появится и нужно быть готовым принять сигнал от наблюдателей. Тут все завязано на постоянный контроль, да, у нас такого, наверное, нет. Только когда наблюдатель, что будет ближайшим к автобусу с преступником, подтвердит мне цель, только тогда я и смогу стрелять.

Автобус вырулил из-за угла, за три перекрестка от меня. В прицел я видел его насквозь, да, действительно, очень сложная задача. Ладно хоть водителя там нет, автобус тащат на тросе. Когда транспорт уже приблизился, став ближе на полсотни ярдов, я получил сигнал-подтверждение.

— Коричневый, как принял? — услышал я по рации.

— Принял! — крикнув в ответ, я бросил рацию и вновь поймал в прицел салон автобуса.

«Коричневый, коричневый… Черт, не вижу я такого!» — У меня начала подниматься волна страха, страха того, что я могу не распознать коричневый цвет на фоне других темных шаров. Все-таки в автобусе не было подсветки, распознать цвета очень трудно. Один из парней вообще подпустил автобус на двадцать ярдов, пытаясь различить зеленый цвет, и провалился, так как объявили, что преступник начал расстреливать заложников.

И все-таки коричневый цвет я увидел, и даже не слишком поздно, ярдов сто двадцать было до него, вполне допустимо. Осознав, что занял хорошую позицию, я замер и… Эхо выстрела пролетело между домами и исчезло. Винтовка, вернувшись в прежнее положение, дала, наконец, возможность увидеть, попал ли я. Хотя о чем это я? Нас отучили мазать уже давно. Нет, я не опасался за промах, я не хотел допускать жертв среди «гражданских».

— Курсант Барнс, вернитесь на исходную, экзамен закончен, — проговорила рация искаженными помехами, голосом сержанта Нортона.

— Есть, сэр! — ответил я и, закинув винтовку за спину, пошел к выходу с площадки. Результат я еще не знал, так как мне было не понятно, были в автобусе еще лопнувшие шары или нет.

Оказалось, я снова победил. Я так этого хотел, что когда получил, даже не поверил вначале. Слишком сложное было задание. Но я прошел его, прошел лучше всех.

Из центра я возвращался в Калифорнию в звании капрала. Не хрен какое звание, но уже не рядовой. Тут вообще интересная чехарда со званиями. Все пришедшие в полицию из академии зовутся офицерами, но это не означает звание, скорее, это просто должность. Я получил капрала только потому, что служить буду в спецкоманде снайпером, преступления мне не раскрывать и на «земле» не служить. Да, в Союзе до старшины дослужился, тут теперь начинаю карьеру, и кто знает, чем она закончится. Супруги Фоули встретили меня как родного. Без стеснения показав Гарольду кулак, на что он ни капли не обиделся, я обнял обоих супругов.

— Ну, как? — вечером, после плотного ужина мы сидели на веранде у Фоули и разговаривали.

— Тяжеловато, но, как видишь, я теперь в штате.

— Да, нам прислали твое дело, ты лучший из команды. Я уже жалею, что заставил тебя туда пойти.

— Это почему же, позволь спросить?

— Тебя будут «дергать».

— Поясни, — попросил я.

— А что пояснять, ты сейчас лучший снайпер на западном побережье, что тут тебе еще пояснять. Могут выдернуть на любую заварушку, ладно хоть возраст у тебя уже не мальчишеский, а то бы мигом в армию забрали. Армейские быстро подсуетятся, нас, копов, они вообще не спрашивают.

Да, мне уже вот-вот двадцать восемь стукнет, вряд ли я понадоблюсь армейскому командованию. Как же я заблуждался, но об этом я узнаю спустя полгода.


Будни снайпера спецподразделения полиции штата Калифорния, были скучны и вызывали лишь зевоту. Тренировки, которыми нас пугали в Центре, были только на бумаге. Каждый раз, когда я просил о занятиях, на меня лейтенант смотрел как на идиота. График только и радовал. Сутки я сижу на базе, в полной экипировке, того требует инструкция, тут вообще в туалет сходить и то инструкцию нужно выучить, скучно. Зато после смены я имею двое суток личного времени. Сначала отсыпаюсь, спать во время смены нельзя вообще, хотя это, на мой взгляд, чушь. Что собой представляет спецназовец, усталый от ничегонеделания, со слипающимися глазами, рассказывать, думаю, не стоит. Одно радует, благодаря куче инструкций, здесь почти не бывает проверок. То есть команда спецподразделения полиции, находясь на базе, просто ждет вызова, и всё. Только через месяц, когда я уже было совсем отчаялся, наконец, поступил вызов. Губернатор штата собирает пресс-конференцию, будет агитировать молодых парней идти в армию, ну, а нам нужно обеспечить безопасность. Это был серьезный вызов, здесь, в южных штатах всегда были сильны протестные настроения. Тут куча эмигрантов, они в основном воду и мутят, да и постреливают частенько. Снайперы здесь, как и везде, наверное, работают пока в одиночку. Пытался довести до начальства идею со вторыми номерами, но был послан учить инструкции. Больше с предложениями я к начальству не ходил.


— Ястреб один, полный контроль, минутная готовность! — прозвучало в рации. Ага, «губер», значит, сейчас выйдет. Внимательно осматривая округу в бинокль, вот тоже, по инструкции, я должен сидеть, прилипнув к прицелу, а что это за наблюдение, если стрелок не может оторваться от прицела? Что я в него увижу? Преступники ведь не будут ко мне прямо в прицел лезть. Купил у старого Мак-Артура себе старенький бинокль, вот с ним и работаю.

— Принял, Лиса пять. — Вот еще этот зверинец с позывными. Я понимаю, у амеров принято, чтобы позывные звучали круто, но баловство все это. Наблюдаю в бинокль выход губернатора на маленькую сцену, что изготовили для него к выступлению. Обшариваю толпу, хотя это и не мое дело, на «земле» другие работают, мое дело крыши, окна домов и прочее. Внезапно вижу что-то неправильное именно в толпе.

— Лиса пять, здесь Ястреб один, — черт, как же долго все это выговаривать.

— Слушаю тебя, Ястреб один?

— Сектор два, белый мужчина, в опущенной руке предмет, похожий на оружие…

— Ястреб один, наблюдайте за своим сектором! — грубо оборвали меня по рации.

А, да пошли вы!

Бегло осмотрев округу в сотый раз, не замечаю ничего, что могло бы быть опасным. Возвращаюсь к толпе. Поздно. Мужик с пистолетом, а в руке у него был именно пистолет, уже стреляет. Рация разрывается воплями, но я не слушаю. Приклад винтовки уже прижат к плечу. Выстрел, успеваю заметить, что никого из гражданских, кроме преступника, я не зацепил, и все благодаря тому, что выстрелил я в правую лопатку. Пули-то я сам делаю, они не пробивают тело насквозь, но правда наносят серьезные повреждения. Просто, по опыту войны с немцами, спиливаю кончик у пули и пороха кладу чуть меньше, вот она и рвет мясо, но не пробивает навылет. Мужика бросило вперед. Падая, он кого-то подмял под себя, вроде женщину. Но дамочке это ничем не грозит, преступник обезврежен, ему не до этого. Сквозь ор на улице слышу, как рация надрывается, различаю только что-то о белом «шевроле». Поднимаю взгляд выше и осматриваю разбегающихся людей. О, а кто это так живо улепетывает? Белый автомобиль, выписывая странные кренделя, пытается проехать через многочисленную толпу людей. В прицел вижу, что у водителя в руке пистолет, а рядом с ним пассажир с ружьем. Выстрел, затвор назад, вперед, еще выстрел, опять затвор назад. Вылетевшие гильзы звонко прыгают по асфальту. Стрелял я в двигатель, пробил, не пробил, но машина явно потеряла скорость. Точно, бандиты, теперь уже нет в этом сомнений, выскочив из авто бросаются наутек. Люди вокруг, видя оружие в руках этих мужиков, начинают орать еще громче и бросаются кто куда. Вашу мать, вот ведь трусы, чего мельтешить-то? Увидел опасность, сядь и не отсвечивай, меньше вероятность попасть в заложника или трупы. Надо отдать должное преступникам, они пока ни в кого не стреляют, просто, расталкивая людей, пытаются сбежать.

— Ястреб один, здесь Лиса два, — слышу из радиостанции.

— Здесь Ястреб один, слушаю, Лиса два!

— Преступники вооружены, уходят вниз по Семьдесят второй…

— Цель подтверждаю, работать не могу, много гражданских…

— Приказываю открыть огонь! — грубо оборвали меня.

— Вашу мать!!! — Черт, надеюсь, русского языка начальники не понимают. Один из бандитов на секунду оказался на открытом пространстве, бегущие девушки, что закрывали его от меня, как будто споткнулись и упали, открывая бандита. Стреляю я быстро, затвор щелкает, как у пулемета. Перезарядить уже не успеваю.

— Черт, да девчонки же ранены, — пробормотал я и вызвал на связь командира. Объяснив то, что вижу, был успокоен. Наши люди, что были в толпе зевак, уже крутят последнего преступника. Тот, в которого я попал, лежит на земле и орет, еще бы, ему я попал туда же, куда прежде «засветил» стрелку, ранившего губернатора Калифорнии.

Вечером я получил выговор за то, что влез не в свой сектор, оставив без наблюдения тот, что должен был отслеживать. Вот так, я «губеру» жизнь вроде спас, а про это даже и не заикнулись. Лейтенант, что был у нас начальником, командиром то есть, даже вскользь не упомянул. Да и хрен бы с вами. Надоест, вообще уйду, правда, год отслужить надо, просто так не отпустят, а за дисциплинарные взыскания могут и в патрульные перевести, а мне оно надо? Я-то шел в полицию, думая, что работа будет интересной, да и чтоб не закиснуть, а тут, сплошной бюрократизм, наверное, хуже, чем в Союзе. День за днем, смена за сменой я послушно выполнял обязанности. Не выступал, не лез вперед, вообще просто служил. В команде меня невзлюбили. Замкнутый, с деньгами, легенда о наследстве давала возможность жить, как хочу, я ни с кем не поддерживал тесных отношений. Нет, с ребятами из клуба я был другой, но там и люди другие. Тут же, стукачи и жополизы.

На соревнования по «длинному выстрелу» меня не пустили, я теперь какой-то секретный специалист, мать их за ногу. Узнал от Фоули, что выиграл чемпионат Америки какой-то парень из Аризоны. Тот пехотинец, что проиграл мне на предварительных в прошлом году, вылетел в полуфинале. Аризонец же стрелял, как и я тогда, на милю. Попал всеми тремя пулями, молодец. Я бы, наверное, уже не смог бы показать класс. Меня так задрали с короткими дистанциями, что пострелять далеко просто не получалось. В смысле времени не было. В выходные я перестал постоянно бывать в клубе. Наверное, остыл. Одно дело, когда это хобби, совсем другое, когда работа. Я на службе по три часа в смену стреляю, патроны-то халявные, правда, все на дистанции до четырехсот, надоело. Правда, я стал таким мастером на этой дистанции, что наверняка переплюну любого. Стреляя на триста ярдов, я укладываю пять пуль в круг размером с доллар, монетка такая. Да и дальше могу, да вот все не получается получить разрешение. Все тренировки-то по плану. Что напишут, то и делаем.

Сегодня после смены подрался с двумя коллегами. Закончив дежурство и приняв душ, не нашел своей одежды. Шкафчик был заперт, а ключей не было. Увидев, как эти два дебила ржут, собирая толпу в раздевалке, просто подошел к шкафчику одного из них и взял его рубашку.

— Положи на место! — фыркнул Рик, один из этой парочки, что не любили меня всеми фибрами души. Парень он рослый, белобрысый, истинный ариец, мать его. Второй, такой же накачанный, Стив, только поддакивал Рику.

— Ну, так и вы положите, — спокойно произнес я и обмотал рубашку вокруг бедер.

— Ты чего сделал, урод? — взревел Рик. Да, он заносчивый, а распаляется, как спичка.

— Дойду до дома, завтра верну.

— Ты моей рубашкой жопу обвязал! — вопил Рик.

— Ну, я же не насрал в нее, чего ты орешь-то? — деланно удивился я.

Это было последней каплей. Рик с воплем бросился на меня, отводя руку за спину, надеясь раскатать меня в блин своим пудовым кулаком. Сделав полшага назад, я «пригласил» его ближе. Чуть потеряв равновесие, Рик провел второй удар. Кулак просвистел в сантиметре от моего носа. Больше терпеть я не собирался, сначала-то решил, одумается парень. Поднырнув под его правую «колотуху», просто поймал огромную ручищу и, заломив назад, дал пинка уже развернувшемуся ко мне спиной дурачку. Не ожидая такого подвоха, до сих пор я на их шуточки старался не реагировать, Рик умчался головой в чей-то шкафчик. Разнимать нас никто не спешил, поэтому, сделав шаг вперед, просто спросил:

— Ну, одумался?

— Ты, сука, за это ответишь! — выпалил Рик и попытался развернуться. Какое там, я схватил его за правую руку и взял ее на излом.

— А так? — Рик уже начал просто беситься. Он выкрикивал проклятья и все пытался достать меня ногой. Стоял я к нему вполоборота, прикрывая телом уязвимые места. Как подкрался второй, тот, который Стив, я просто не услышал. Удар по голове был очень сильным. Не знаю, что они хотели сделать со мной, но у них явно получилось. Очнувшись посреди раздевалки, суки, остальные-то ведь все видели и просто «срулили», оставив меня валяться без сознания. Сев на полу, я обнаружил себя голым и посмотрел на свой шкафчик. Дверца была приоткрыта. С трудом встав, голова кружилась, и подойдя к шкафчику, обнаружил его полностью пустым.

«Нет, ребятки, в эту игру можно играть и вдвоем!» — подняв с пола брошенные трусы, я, натянув их, пошел к выходу.

На дворе вновь стоял октябрь. Как и год назад, было довольно тепло, но ветер, а еще и накрапывающий дождь вывели меня из себя. Решив, что просто так я это не оставлю, побрел домой. Вечером, сидя в кресле, я прикидывал, сколько такая травля может продолжаться? Но решение, как действовать, уже созрело. Только вот учить жизни я буду этих говнюков не сейчас. У меня есть время, чтобы все засранцы получили свое. Время для обдумывания у меня появилось благодаря тем же дебилам. Я банально заболел. К утру поднялась высокая температура, появился насморк. Аптечки у меня не было, поэтому надо было идти к врачу. Одевшись так, словно врач живет на Аляске, а не через квартал, я вышел из дома. Поход к врачу занял у меня около часа, быстро, я знаю. Теперь я был официально на больничном, еще и уколы делать придется, строго у них тут, в России-матушке мне бы максимум парацетамол прописали и все, в Союзе вообще бы внимания не обратили, а тут все серьезно. Позже узнал, что это из-за службы. Больничный тут оплачивают ровно неделю, выздоровел или нет, дальше сиди за свой счет. На третий день я, взяв такси, съездил за город, на одну из ферм. Набрав в стеклянную банку навоза, не знаю, кто из скотины таким жидким валит, но глаза «жрет», что твой скипидар. Сегодня в три дня у подразделения стрельбы, все будут на полигоне, вот и порезвимся. Обоим дружбанам я навалил навоза в ботинки, да еще по маленькой баночке поставил на шкафчик так, чтобы при открытии баночка обязательно бы упала на владельца имущества. Дополнительно измазал ручки на шкафах. Достал джинсы обоих драчунов, ножницами вырезал дыры на заднице. Нет, я прекрасно понимаю, что все это ребячество, и они сразу поймут, кто это сделал, но я не собирался это скрывать. Что они мне сделают? Просто в тот раз я не ожидал, что второй, Стив, будет настолько подлым, что ударит в спину, один на один я их обоих в землю втопчу, не посмотрю, что такие здоровые. Чем больше шкаф, тем громче падает, это как раз про этих громил.


Они пришли ко мне домой вдвоем, вечером. Чисто одетые, переоделись и вымылись, видимо, после навозного душа. Не здороваясь, попытались с ходу войти в дом мимо меня.

— Тормозните-ка, ребятки, а то штраф получите за превышение скорости, — я уже пообщался с Фоули, интересуясь, что мне будет. Тот предупредил, что будет суд, если они на меня заявят.

— Слушай нас внимательно, урод, ты завтра же подашь рапорт на увольнение, иначе… — Что иначе, мне показал молчаливый Стив. Жест шикарный, ребром ладони по горлу.

— Сколько вам лет, дятлы? — Блин, опять я пытаюсь говорить русскими оборотами, переведя их на английский, чушь получается.

— Чего? — явно не ожидая такого вопроса, спросили двое из ларца.

— Того! Сколько вам лет обоим, спрашиваю, бить-то вас уже можно или нет.

— Мы тебя все равно сломаем, рано или поздно…

— А чего ж так неопределенно, ты вроде, Рик, давно пытаешься меня уделать, да вот незадача, что-то тебе все время мешает.

— Если понял, держись подальше от нас, — вставил Стив.

— Нет, ребятки, это вы не поняли. Смерти я не боюсь, да и не хватит вас для этого, — поднимая руку так, чтобы борзые копы увидели пистолет, зажатый в ней. — Так, мальчики, идите отсюда, по-быстрому, а то я на своей территории, оформлю как взлом.

Эти двое хоть и дурачье, но все же понимают, что я прав. Завалю их прямо тут и ни фига мне не будет, даже ввиду того, что они копы. Ушли, озираясь и кидая такие взгляды, что я поневоле задумался. Что могут сделать люди при полномочиях человеку, который им мешает? Да что угодно. Начиная от подставы и кончая простым убийством. Два дня прошли спокойно, я ходил на уколы и принимал лекарства. Болезнь вроде отступила. Интересно все же, в Сталинграде были такие холода, что струя замерзала, не долетев до земли, и хоть бы что, а тут… Вечером, на седьмой день моей болезни, ко мне в дверь позвонили. С пистолетом в руке я подошел к двери.

— Кто там? — спокойно спросил я.

— Капрал Барнс? — тон был настолько официальным, что я поневоле спрятал пистолет за пояс штанов.

— Я-то Барнс, а кто вы? — не открывая дверь, дерзко спросил я. Просто голос был не похож на голоса тех, кого я знаю.

— Вам повестка, распишитесь! — О-па! Это еще что за нафиг? Открыв дверь не полностью, цепочка мешала, но снимать я ее не стал, я увидел солдата. Самого настоящего морского пехотинца.

— Какая, в задницу, повестка? — растерявшись, спросил я у рядового.

— Ответ коменданта на ваш рапорт, сэр!

— Чего-о? — растягивая гласные, удивился я.

— Вот, распишитесь, сэр! — с этими словами солдат протянул мне конверт и, дождавшись, когда я поставлю подпись, убежал. Как дурак, забыв даже закрыть дверь, я стоял с конвертом в руках и хлопал глазами. Рванув край, все же заставил себя начать читать.


«Капрал Барнс, сообщаю вам, что на вашу просьбу перевести вас в корпус морской пехоты США, получен положительный ответ. Командование корпусом в Калифорнии, находится по адресу… Ждем вас с нетерпением, капрал, удачи!»


Письмецо меня не удивило, оно просто оторвало меня от реальности. Куда я там просился? В КМП США? Я что, больной, что ли, или это винцо делает, что я попиваю почти каждый день? В общем, дело обстояло так. Два дня назад «я» послал письмо в корпус, прося взять меня на службу. Командование корпусом сделало запрос в наше отделение. Там подтвердили мою квалификацию и дали добро на перевод. Вот так, маму янки через семь коромысел! Чего паникую? А вы думаете, что во время войны меня, как далеко не хренового спеца будут держать здесь, в «свободной стране»? Три раза ха! Светит мне в уже скором будущем дорога дальняя, в Гейропу. А фиг ли я там забыл? Три дня обивания порогов высшего руководства полицейского управления не дали ничего, за исключением того, что я узнал, каким образом «я» написал прошение о переводе, а сам не помню. Да конечно, эти два козла обстряпали, а имея в руководстве приличную лапу, им это удалось легко. Напрасно я возникал, оба начальства, и полиции и корпуса морской пехоты, только разозлились на меня. Под самый Новый год я прощался на пирсе Лос-Анджелеса с семейством Фоули и остальными приятелями по стрелковому клубу.

— Ты извини, Джейк, что так вышло, я правда не думал, что так выйдет… — сокрушался Гарольд.

— Да ладно, зато я хоть теперь действительно спец, а это уже дает возможность выжить.

— Да уж, да и война эта, думаю, скоро кончится.

— Ага, полгода, может, чуть больше.

— Тоже так считаешь? — вскинул брови Гарольд.

— Да я уверен, помяни мое слово. Вот, держи, пошли по указанному адресу, — я передал сержанту письмо в запечатанном конверте. Написал вчера Абраше, доктору из Нью-Йорка.


Стоя на палубе огромного транспортного корабля, всматривался в удаляющийся берег. Да, недолго я прожил за бугром, недолго. Ну, хоть повидал, как живут в США в этом времени. Честно сказать, понравилось. И люди, и жизнь, и даже законы. Наверное, мне даже захочется вернуться сюда после войны, если живой останусь. Никто ничего не сообщает, но тут мелькнула такая новость, что нас вроде как потащат на острова, с «желтозадыми» биться. Что ж, выбора-то нет, значит, будем стрелять в узкоглазых, мне так-то пофигу, один черт, они виноваты в этой войне, чего тут думать. Правда, я-то на самом деле знал, Кто, На Самом Деле устроил эту войну, но это и неважно.

Всего через пять дней пути, меня почему-то рвало всю дорогу, сожрал, наверное, что-то, мы прибыли в составе целой эскадры к какому-то острову. Не Иводзима, конечно, но тоже серьезно. Судя по болтовне вокруг, тут нас и бросят в бой. Джапы все никак не поймут, что все, амба, вот и кладут янки здесь мальчишек сотню за сотней, непонятно за что. На этих островах даже земли-то толком нет, одни скалы. Впервые увидел, как работает целая эскадра. Артиллерия нескольких кораблей переворачивала на острове все, что было можно. Серьезный аргумент главный калибр линкора. Такие «поросята» вылетают из стволов, что икать начинаешь. Я только тихо матерился, вспоминая нашу, союзную артподдержку. Нас выстроили на палубе и после короткой речи отправили на катерах к берегу. Сержант сообщил по ходу, что на берегу джапов нет, они укрылись ближе к вершине. Там огромное количество бетонных дотов, и выкуривать самураев оттуда именно нам. Мне, как снайперу, было отведено место в хвосте. Настоящих спецов здесь очень мало, и сержант объяснил, что нашего брата тут берегут. У японцев наравне с пулеметными и орудийными дотами вовсю работают снайперы, вот этими вояками мне и нужно заниматься. Опять повезло в том, что не пришлось брать отделение, хотя лейтенант и хотел было озадачить меня, но бывалый мастер-сержант сказал свое веское слово.

— Мне наверху нужен отличный стрелок, а не нянька для молодняка, с ними я и сам справлюсь! — Веско, грубо, но по делу.

Когда поднимались, сержант все косился на мою сбрую, что я сшил во время плавания. Ага, опять эрзац разгрузки сшил, а что, ну ведь удобнее так. Здесь, в пиндосской армии с этим проще, никто не орет за нарушение формы одежды, где-нибудь на построении там да, могут наказать, а в бою…

— Капрал, ты с опытом? — расспрашивал меня мастер-сержант Кэрол, пока двигались по скале наверх. Этот представитель младшего комсостава был настоящим воякой. В КМП с тридцать пятого года, за время войны где только не был, даже не ранен ни разу. Это мне, помню, когда в полицию поступал, на комиссии весь мозг съели насчет того, откуда у меня столько отметин от ран. Объяснял все походом с конвоем в Россию, дескать, во время атаки фрицев получил многочисленные ранения, но выжил. Доктора, конечно, видели, что ранам моим больше года, слишком уж затянулись хорошо, но отступились.

— Да, сэр, — не стал я скрывать, сержант вроде парень нормальный. По возрасту, он, наверное, мне ровесник, может старше на год-два. Крепкий, сильный, ростом под метр восемьдесят, белобрысый, с голубыми глазами и загорелой кожей, он был словно ковбой из вестерна.

— Где служил?

— В пехоте, сэр.

— Давай без чинов, мне с тобой этот молодняк вести, который и винтовку-то не знает, как держать. — Это он зря, пополнение в Штатах было приличным, их всех гоняли четыре месяца перед отправкой, так что ребятки вполне подготовленные, — в какой пехоте?

— В Красной Армии… — бросил я и замолк, наблюдая реакцию.

— А я думаю, чего это у тебя говор такой, слишком правильный для калифорнийца, так ты русский??? — сержант говорил тихо, стараясь не привлекать внимание.

— Это как-то меняет дело? — чуть волнуясь, в свою очередь спросил я.

— Не бойся, это останется между нами, — успокоил меня командир, — вы парни, молодцы. Гитлер серьезный противник, с джапами легче, наверное, просто специфика своя. Я много слышал о вашей войне, слишком большие потери в начале войны.

— Очень, очень большие.

— А битва за Москву, а Сталинград, о, последняя вообще что-то! — восхищенно поцокал языком сержант.

— Вот там я и воевал, — скромно, но давая прочувствовать всю серьезность сказанного, сказал я.

— Да иди ты?! Там, я читал, была полная задница!

— Именно, мастер-сержант, именно так. В том батальоне, в котором я служил и переправился в город, через два дня оставалось около пятидесяти человек, некоторые части и вовсе гибли сразу и целиком.

— Да уж, вы, парни, прошли через АД! Но теперь уже скоро конец.

— Думаю, с полгодика еще, а так, да, немец уже окончательно сломлен.

— Молодец капрал, но все же, как ты-то здесь оказался?

— О, это очень длинная история… — Я бегло, вкратце рассказал сержанту свои похождения.

— Так ты к нам с концами или нет?

— Боюсь, что если попытаюсь вернуться, то меня на родине быстренько к стенке прислонят, так что…

— Да и правильно сделал, что уехал. — Сержант не стал называть вещи своими именами, а мог бы сказать, что я сбежал или дезертировал. Нет, дезертирство-то мне не пришьют, все-таки списали меня подчистую, а вот какое-нибудь предательство, это легко. — В конце концов, какая разница, где жить, лишь бы нравилось. Как же ты в армию-то попал, уж не молод, как эти, — сержант указал на парней, что шли впереди нас.

— Да я в полицию поступил, снайпером при спецкоманде был. Там у нас парочка уродов была, вот они и подстроили все так, чтобы меня сюда отправили.

— Ну, не тушуйся, капрал, бог даст, останемся живыми, ты только вперед не лезь, делай свое дело, но будь осторожен, как уже говорил, я не буду тебе указывать, что делать, ты и сам все знаешь. Сколько у тебя на счету?

— Имеешь в виду там? В Союзе?

— Ну да, в Штатах же ты не воевал!

— Около ста тридцати, подтвержденных, конечно.

— Ничего себе, слушай, а как вы там с дотами боролись?

— Так же, как и с танками, дым и связка гранат, или бутылка с зажигательной смесью.

— Ну, я так себе и представлял, только хоть дым и закрывает противнику обзор, но стрелять-то он не перестает… А мы все огнеметами…

— Да пускай стреляет, по-другому-то как? Огнемет, конечно, хорошо, но после него в дот не войти, а если контратака?

Вскоре мы пришли на место. Лагерь нашего батальона располагался в небольшом овраге, со всех сторон окруженном скалами. Мы поменяли убывающих на отдых пехотинцев и стали располагаться. Джапы, суки, видимо, это дело просекли, так как почти сразу после ухода потрепанных солдат по нам открыли огонь из минометов. Одна мина лопнула уж больно близко, даже в ушах зазвенело, и я мгновенно вспомнил то, что пережил в Союзе. Вдвоем с мастер-сержантом бегали и укладывали людей на землю, заставляя укрыться под сводами скал. Дело осложнялось тем, что та впадина, которую я принял за овраг, была такой же скалой, следовательно, осколки от мин постоянно рикошетировали в поисках своих жертв. Страшно ли было? Да вот пока даже и не понял. То ли все-таки потому, что уже обстрелянный, то ли еще по какой-то причине. Вон молодняк, некоторые уже штаны стаскивают, чиститься будут, а то, я помню, под первыми минами тоже чуть не обделался. Но мне было легче, я ведь появился в этом теле во время отступления и испытал на себе сразу все прелести бомбардировки с воздуха. Поэтому, оказавшись в городе, от минометного обстрела я почти не вздрагивал.


— Капрал, Джейк? — услышал я со стороны сержанта.

— Да, мастер-сержант, сэр?

— Да бросай ты все это, это ж для тыла придумано, ты вот что мне скажи, с какого расстояния сможешь солдата противника убрать?

— Да с разных стреляю, практика богатая была, а уж тренировок так и вовсе. Перед прошлым Рождеством я предварительные по «длинному выстрелу» выиграл, только вот из-за службы на чемпионат поехать не смог, не пустили.

— Ясно, мне тут разведка донесла, — сержант показал на свою рацию, — расчёты минометов стоят метрах в четырехстах, как тебе, «достанешь»?

— Вам в какую часть тела попасть? — опять не стесняясь спросил я.

— Мне ни в какую, а вот джапов надо перебить, — сержант усмехнулся немудреной шутке.

— Приказывайте, сэр!

— Да на кой черт? Ты сам все знаешь и умеешь, но советую метров на сто вправо уйти, там место для наблюдения у нас хорошее, правда, забросили его недавно. Снайпер у узкоглазых больно уж хороший, навышибал народу…

— Все понял, разрешите идти? — вскинул я руку к каске.

— Давай, бродяга, удачи!

— Спасибо, сэр!

Уж по городу ползал, не показываясь нацистским снайперам, а тут скалы… Да запросто! Полез один, эх, мне бы сюда Петруху… Чертяка, ведь его тоже списали, как он, интересно? Не то чтобы я раньше не вспоминал, просто вот накатило. Всех я их помню, и командиров, и бойцов, надеюсь, все выживут.

Ползу по камням и понимаю, что штанам скоро беда будет. Хреновая у янки форма, совсем не годится для такой местности. Со мной мой личный «Винчестер», в Штатах нет проблем из-за желания солдата служить со своим оружием, тем более я вроде как специалист, у меня и значок есть, подтверждающий. Из казенного у меня только фляга и нож, даже «сорок пятый» и то свой взял, только патронов на корабле набрал, для пистолета, для винтовки-то у меня свои, пять сотен собственноручно собранных, все запасы дома выгреб. Вот сейчас я такой гостинец японскому снайперюге и подарю! А хорошо он прячется, минут двадцать уже наблюдаю, но кроме минометчиков, никого не вижу. А, вон еще корректировщики вылезают, а если…

Надо было выманивать снайпера, а лучше, чем стрельба по корректировщикам, ничего нет. Стреляю я давно уже очень быстро, первая пуля еще не долетела, когда я выстрелил во второй раз и быстро перекатился. Корректировщики были в трехстах метрах, и у них там, похоже, окоп есть, слишком уж легко они передвигались с места на место. Убил обоих, гарантию дать могу. От моих пуль подранков не бывает, особливо с такого расстояния. Какие раненые, я им обоим бошки отстрелил. Первая пуля, выпущенная уже конкретно в меня, прилетела через несколько секунд после второго выстрела. А не больно он умен, этот снайпер, ежели стреляет только после второго выстрела, да и то по прежней позиции. Но пуля у него легла хорошо, я отчетливо видел, что останься я на месте, был бы уже трупом. Вот ты где, сукин сын! Снайпер джапов находился на возвышенности и дальше корректировщиков метров на двести, двести двадцать, ну, примерно, конечно.

Я медленно полз, забирая еще больше вправо, чтобы уже низкое, заходящее солнце бликануло в прицеле японца. То, что задумал, вполне удалось. Оптика блестела не переставая, заставляя меня сделать ошибку. Почему? Так я в бинокль поглядел, не поленился. Этот хитрожопый снайпер стереотрубу поставил, чтобы меня привлечь, ага, плавали, знаем. Перевожу прицел чуть в сторону, и вот он, во всей красе! Внимательно оглядываю позиции, в поисках помощника снайпера, никого не найдя, упустил время. Снайпер исчез, собака злая, даже трубу не прихватил. Ладно, я подожду, тут не Сталинград, где под минус тридцать было, а то и холоднее, здесь тепло. Два часа, долбаных два часа я лежал почти не двигаясь на этой черной скале, ожидая противника, и он не обманул моих ожиданий. Стереотруба дернулась, сдвигаясь в сторону солнца. Оно, кстати, сядет скоро совсем, полчаса, может, чуть больше осталось. Вижу блики, но продолжаю ждать. Тем временем появились новые корректировщики, и спустя несколько минут две батареи минометов возобновили обстрел.

— Капрал Барнс, сэр?! — услышал я за спиной.

— Какого черта, рядовой, — рявкнул я, оглянувшись, — что, жить надоело?

— Никак нет, сэр. Сержанта торопят, нужно занять японские позиции до темноты, иначе они придут за нами, а нас всего батальон.

— Давай вали отсюда, парень, передай сержанту, чтобы дал мне еще несколько минут…

Какое там! Видимо, послав ко мне рядового, мастер-сержант поднял бойцов в атаку. С дымом, с пулеметным огнем на подавление, батальон пошел в атаку. Знаете, что было дальше? Этот молодой дурачок, что пришел ко мне, не нашел ничего лучше, чем встать прямо тут, в двух метрах от меня, и рвануть в атаку. Пройти он успел ровно два метра, когда пуля снайпера выбила его мозги. Я все это время наблюдал, поэтому видел, откуда стрелял этот чертов джап. Этот хитрец сидел прямо за стереотрубой, винтовка была чуть ниже линз, в которых уже исчезли солнечные блики. Выстрелил я уверенно и сразу, не меняя позицию, принялся за корректировщиков. Убрав обоих, полез вперед. Там, метрах в двухстах впереди, наш батальон залег, будучи остановлен огнем двух крупнокалиберных пулеметов противника, что укрылись в доте. О, знакомая картинка. Вспышки «крупняка» представляли собой чуть ли не метровый круг света, определять, где находится стрелок, я не собирался, просто выпустил все пять пуль в район светящегося круга. Пулемет заткнулся уже на четвертом выстреле, но я все же выпустил и пятый. Перенеся огонь на второй пулемет, увидел, как наши стали кидать гранаты с дымом в сторону японских позиций, сейчас ведь рванут! Потратив на второй пулемет на удивление аж шесть патронов, пришлось перезаряжать, я выискивал цели и стрелял еще минуту, пока наши бойцы не достигли траншеи врага. Стрельба там была довольно редкая, поэтому я направился к снайперу, хотелось посмотреть, из чего тот работал по нам. Удивился я неслабо, когда нашел его позицию. Возле трупа с выбитым левым глазом и развороченной черепушкой я обнаружил не старую «Арисаку», а вполне себе приличного вида «Спрингфилд», калибром «тридцать ноль шесть», вот как, понравилась амеровская винтовочка, да еще и трофей, видимо. Подобрав винтовку, я так же аккуратно, пригибаясь к земле, начал продвижение к траншее. Дойти не успел. Мастер-сержант, как чертик из табакерки, выскочил на меня из-за дота и, радостно оскалившись, подбежал.

— Ну, чего так тянул-то! Меня задолбал лейтенант, требуя атаковать.

— Хитрый попался, не хотелось ошибиться…

— Где эта гнида?

— Вот, винтовка его, а он там, метров пятьдесят, если надо, покажу.

— Да насрать на него, труп, и ладно. Надо обустраивать позиции, как бы не контратаковали суки желтозадые.

— Они могут, упертые, — кивнул я.

— Распорядись в правом доте, там два крупнокалиберных стоят, выносите их, собери расчет, будьте готовы, а я в левый пошел, там орудие еще есть, только вот, кроме меня, у нас к нему и поставить некого. Да его еще и выкатить надо, оно на шасси.

— Сержант, — плюнул я на субординацию, — у нас мины есть?

— Да откуда! Нет, на кораблях-то все есть, только нам не давали.

— Жаль, а гранаты? Только наши, японские говно полное.

— Сколько надо?

— Чем больше, тем лучше, еще бы лески или веревки тонкой…

— Не буду спрашивать зачем, наверняка в двух словах не объяснить, а леска есть, у радиста видел. Я сейчас тебе его пришлю.

Надо ли говорить, что я полностью втянулся в новую для себя войну. Втянулся уже не как патриот своей Родины, где я и где Родина, а именно как профессионал. Что же, попробую теперь янкесам помочь, как уже говорил, они вполне неплохие ребята.

Джапы полезли, как я и думал, по темноте. Блин, время десять вечера почти, на фига они пошли в контратаку? Но их ждал сюрприз. Вторая линия окопов противника была в ста метрах позади дотов. Обрушив на свои бывшие укрепления шквальный огонь, они решили нас задавить. Когда начался минометный обстрел, мы с сержантом загнали почти весь батальон в доты. Конечно, все не влезли, но народу набилось много. Да и батальон проредили во время атаки, человек сто пятьдесят осталось. Лейтенанта грохнули в самом начале, а вот сам виноват, на кой черт он нас потащил на ночь глядя? Придумал, блин, что если мы сами не пойдем, то джапы на нас сами полезут. А на хрен им это? Они сидели себе в дотах спокойно, постреливали, на фига им вылезать-то?

Наружу мы ломанулись чуть не в драку. Сигналом были хлопающие гранаты, что я с двумя солдатами поставил на подступах. Рванули уже четыре штуки. Бойцы, вываливаясь из бетонных коробок дотов, бросались наверх, в траншею, просто доты были ниже на скале. Подняв со дна окопов тяжелые пулеметы, едва успели, японцы подошли уже на пистолетный выстрел. Я встречал врага с автоматом Томпсона в руках, подобрал возле убитого бойца. Патронов у меня для сорок пятого было много, а я еще и магазинов набрал прилично, в разгрузке удобно их носить. «Томик» мне понравился, стреляет только быстро, а патронов в магазине всего два десятка. Тут бы больше с барабаном подошел, какие в тридцатые годы гангстеры использовали. Джапов было не очень много, но их упертость просто удивляла. Нет, мы тоже на фронте лезли вперед, как с ума сошли, но мы-то были на своей земле. У этих детей Страны восходящего солнца смерть это культ, они все стремятся умереть, но сделать это нужно достойно. Вот и лезли на пулеметы очертя голову, как будто мы их Токио захватили. Только к двенадцати их контратака полностью выдохлась, и остатки солдат противника откатились все же на свои позиции. А тут уже на меня что-то нашло. Найдя два миномета, что днем стреляли по нам, я показал бойцам, как ими пользоваться, выставил прицел на сотню метров на обоих, приказав каждые два выстрела чуть сдвигать ствол по фронту. Мин у джапов было много, вот мы и постарались. На двадцать пятой мастер-сержант меня отрезвил.

— Капрал, давай уже отдыхать, и так вломили им по самые помидоры!

Провели перекличку, осталось всего восемьдесят два солдата, во главе с сержантом и мною. Были еще два капрала, вот и разделили на четыре взвода наше воинство. Сержант уже полчаса насилует рацию, пытаясь выпросить еще солдат, его «динамят» внаглую. Попросил трубку радиостанции у командира.

— Эй, кто там на том конце? Лейтенант Уоллес? Сэр, если к нам до восхода солнца не прибудет подкрепление и наш ужин, мы отойдем на старые позиции. — А что, это мысль! — Лейтенант, сэр, вы не могли бы доставить нам мины?

— Какие вам нужны? — резво съехал с темы лейтенант.

— Противопехотные, штук тридцать хотя бы… — Еще по войне в Союзе помню, проси больше, получишь как раз столько, сколько и было нужно.

— Я понял вас, капрал Барнс, ждите!

Вот так я и вытребовал самое нужное для нашего подразделения. Примерно к трем ночи меня разбудили бойцы, сообщив, что прибыли солдаты. Дали нам роту, но и это хлеб, у нас опять почти батальон. Правда, ужин зажали, твари, а у меня бойцы уже от голода пухнут. Снова выйдя на связь, я высказал дежурному офицеру все, что о нем думаю, и пригрозил сейчас же явиться к нему прямо в штаб и притащить на передовую. Подействовало, еще через час мы уже встречали ужин, ну, или очень ранний завтрак. Налопались от пуза. Обожравшись, я с теми же парнями, что ставили со мной растяжки, вылез к нейтралке, хотя и нет ее почти, полоска совсем узкая. Джапы сидели тихими мышками на своих позициях, кажется, даже увидел огоньки сигарет. Вместе с минами нам прислали ящик гранат, поэтому я обновил растяжки, пока парни «засеивали» минами нейтралку. Нормально так обложились, лишь бы справа не поперлись, там у нас слепая зона, просто там обрыв, буквально в нескольких метрах от нас. Если противник все же решится, то нам будет грустно об этом вспоминать.

— Твою мать, капрал! Сон отменяется, — примчался ко мне в дот сержант.

— Чего, джапы гаубицы выкатили на прямую наводку? — я дремал, а этот вездесущий сержант не дал толком скинуть напряжение.

— Мне сейчас чуть башку не снесли, вышел из дота, тут что-то о бетон и звякнуло. Оглянулся, а там скол.

— Ты с сигаретой выперся? — спросил я устало.

— Чего? А, ну да, а что?

— Да то, что это мы их курящими не стреляем, а они ловят каждый момент. Ты уже сделал затяжку, когда пуля прилетела?

— Да, я еще на выходе сигарету в руку взял, в доте курил.

— Ну, вот он и стрелял… в руку.

— Кто? — не понял сержант.

— Снайпер, кто же еще?

— Ты же его…

— Сержант, что, у джапов, один снайпер был? — Немая сцена. — Пойдем, покажешь, где этот скол.

Обследовав стену дота, я пришел к выводу, что снайпер противника где-то справа. Черт, видимо, там они в атаку не пойдут, но вот снайпера высадили.

— Сержант, ну-ка пойдем, поймаем этого деятеля! — всерьез заявил я.

— А на хрен он нам нужен? Ты что, по-японски понимаешь?

— Ну, командование-то найдет переводчика…

— Слушай, я читал о вашем героизме, поэтому скажу прямо… Не надо, Джейк, можешь его просто убить, так возьми и убей, я тебе только спасибо скажу.

— Тогда… — я достал из подсумка осветительную ракету. — Держи, когда скажу, выстрелишь в ту сторону, — я показал, куда нужно стрелять.

Забравшись на крышу дота, я приготовился. Дав знак сержанту, просто крикнул:

— Дай! — Ракета, взлетая, осветила окрестности желтоватым светом. Помнится, у фрицев хорошие были, белые. Когда ракета, почти прогорев, начала падать, я все же увидел его. Выстрел, второй, готов, к гадалке не ходи. Не успев опомниться и слезть, я вынужден был просто падать вниз камнем. Для джапов моя стрельба была сродни красной тряпки для быка. Обстрел начался так внезапно, что я от неожиданности чуть ли не ползком пробирался в «свой» дот, а укрывшись, только и сказал парням:

— Держитесь! Сейчас полезут. — Время было около шести, уже светает, поэтому япошки бросятся отбивать свои позиции. Все же хорошо воевать, когда такой козырь, в виде артподдержки главным калибром линкора, есть в запасе.

Было уже достаточно светло, когда нам по радио пришел приказ укрыться в дотах. Набившись вновь, как кильки в банке, мы слушали и ощущали дрожь земли. Трехсотмиллиметровые орудия переворачивали на скале все, что тут было. Позиции джапов были настолько близки к нам, что порой казалось, корабли лупят именно по нам. Артиллерия долбила целых полчаса, а когда закончила, наш батальон практически без боя взял вторую линию укреплений противника. Немногие выжившие укрывались в каких-то норах, скала все же, особо тут не спрячешься, те окопы, что были вокруг, были очень мелкими, но были, земля-то все же и здесь присутствовала.

Когда, наконец, бой стих, пришел новый приказ. Оказывается, тот полк, что мы тут разбили, прикрывал штаб японских войск в этой части острова, а основные силы были дальше, и их громили наши парни ниже, на подступах к этой горе с противоположной стороны. Так вот, нам приказали занять позиции и пресечь попытку джапов отступать в нашем направлении.

Воспользовавшись минометами противника, собрали четыре расчета, пользоваться не умеет никто, но все, блин, важные такие… Я занял для себя позицию в сторонке от боевых порядков наших солдат. Вот блин, уже пиндосов своими считаю! Лежу тихонечко себе между двух валунов и жду. Чего? Да сам не знаю, вроде есть какие-то подвижки на склоне, а вроде и нет. О, все-таки не ошибся.

— Сержант, есть контакт! — проговорил я в «уоки-токи».

— Принял, работай по командирам, желтозадые здорово теряются без управления.

— Принял, отбой! — По командирам так по командирам, мне все равно, но если увижу пулеметчиков или минометчиков, один хрен с них начну.

Начал все же не я. Хрен его знает, откуда полетели мины, я так и не понял. Вроде вон враги, как на ладони, все с винтовками, только офицер с каким-то подобием немецкого МП пробирается, а тут на тебе, на голову наших солдат полетели мины. Судя по всему, тяжелого у джапов ничего с собой нет, слушая негромкие разрыва мин, пришел к выводу, что минометы маленькие, ротные, скорее всего. Парочка «подарков» прилетела и ко мне, хорошо, я за камнями лежу, осколки так и сыпанули по ним, уходя в рикошет. Черт, где же они…

— Барнс!

— Внимательно!

— Найди минометы, мы несем потери!

Легко приказать, а где я их найду? Забирая еще правее, приблизился к обрыву, больше мне укрыться негде. Двинув вперед, крутил головой на триста шестьдесят градусов, но все равно пропустил их подход. Удар по голове был бы серьезным, не носи я каску. Точнее, не было бы уже у меня головы. Какой-то долбаный самурай рубанул меня катаной, когда я выполз из-за очередного валуна. Звон в голове стоял такой, что первая мысль была скинуть каску, хорошо, вовремя сообразил так не делать. С винтовкой мне было не развернуться, поэтому уйдя в перекат, выхватил из кобуры кольт. Ударом ноги, вышибая из моих рук ствол и отсушив заодно мне кисть, японец бросился на меня, махая клинком.

— О, вот только не надо пугать меня этим блестящим дерьмом! — крикнул я и, вновь крутанувшись, ушел от очередного удара.

Япошек было четверо, а я один и без оружия. Мысли пролетали в голове со скоростью метеора, но, к сожалению ни одна не подходила. Увидев свое спасение, обрыв, я решительно дернулся туда, несмотря на клинок, что был почти у моего горла. Офицер ткнул меня мечом, но было поздно. Падал я недолго, пару секунд, наверное. Грохнувшись, осмотрелся, чтобы убедиться, что я тут один. Взглянув вверх, так и присвистнул, метров пять пролетел, отшиб правую руку и что-то в брюхе кольнуло. Выхватив из-под штанины револьвер последнего шанса, я выставил его перед собой, но видно никого не было. Черт, там же моя винтовка и мой кольт! Э-э, ребятки, за них я на вас всерьез обиделся. Ладно бы убили меня, тогда бы и пофигу было, но я же живой… Присмотревшись, нашел узкую и неприметную тропочку, идущую в обход наших позиций, я двинул тихонько по ней. Вот значит, как к нам джапы подбирались, ну ладно. Стрельба тем временем только нарастала, отчетливо слышу и наш «Полтинник», пулеметчик бьет короткими, стараясь сбить темп япошкам. Обхожу по тропинке скалу, и передо мной разворачивается действие. Войска противника, численностью до батальона, скоро сломят наш заслон из трех пулеметов и тогда вновь займут доты. Блин, что же делать-то?

Увидев перед собой группу из четверых джапов, я присел, укрываясь за камнями, и аккуратно осматривался. У одного на спине висела моя винтовка. Так, эти тут как корректировщики сидят, надо их сковырнуть, в Тихий океан желательно. Выставив перед собой руку с револьвером, открыл огонь. От первого же выстрела залег офицер, что командовал этой тройкой. С двадцати шагов, да из такой точной машинки, как «тридцать восьмой» кольт, промахнуться? Да ни за что! Лишь один из япошек успел нырнуть в какую-то ложбинку. Черт, вот я дурень-то! У меня же пара гранат есть, мне еще одна в бок вдавилась, когда упал. Приготовить гранату для броска заняло пару секунд. Наших тут нет, так что опасности зацепить какого-то из своих тоже нет. Швырнул гранату, а сам взял на прицел то место, куда заныкался узкоглазый житель Страны восходящего солнца. Чуток не угадал. Противник выскочил чуть левее и мгновенно попал под пулеметную очередь, черт, как бы и мне не прилетело, вон от япошки как ошметки полетели. Перезарядив револьвер, пополз за своими вещами и тут…

Надо же, как больно! Я уже успел порядком подзабыть, что такое огнестрельное ранение. Жжение, боль, кровищи… Сознание не теряю, но правая рука как будто отсохла, блиннн! Как я дополз до дотов, не знаю, одно точно помню, что делал это очень и очень медленно. Затем меня, наконец, заметили свои и вытащили ближе к тылу. Уже там, вопя как свинья на бойне, дал перевязать себя санитару. Два крепких черных парня быстренько остановили кровь и обработали рану. Глянул под конец, когда морфий подействовал и стало полегче, бицепс на правой руке серьезно разорван, осколок, видимо, черт, ведь это моя рабочая рука!

— Все, брат, поедешь в госпиталь! — словно поняв мои мысли, проговорил один из санитаров.

— Вы чего? Я же только приехал! — возмутился я. Хотя чего возмущаюсь-то, я все равно не хотел воевать за дядю Сэма.

— Некоторые, что прибыли вместе с тобой, уже в гробах лежат, так что ты еще долго задержался. Вон сержант ваш, за всю войну ни царапины, а тут тоже не уберегся.

— Куда его?

— В голову, осколочное, но жив, даже в сознании был, когда выносили. Вместе в госпиталь поедете.

Ну и ладно, я не против. Поговняюсь для порядка, но поеду с удовольствием. Потому что это путь домой. Почему я решил, что домой поеду? Да просто немного уже понимаю толк в ранах. На то, чтобы полностью восстановилась моя рука, мне, наверное, полгода нужно, мышца в хлам, неизвестно еще, что с костью. А войне-то конец скоро, вряд ли меня оставят в армии.


Получилось все так, как и думал. В госпитале, на одном из островов, что был уже освобожден, хирург сообщил, что рана очень серьезная, и прямо спросил:

— Капрал, вы будете лежать в госпитале или домой поедете? — Ага, как будто я могу что-то другое хотеть.

— Док, а что, рука совсем плохая?

— Нужна сложная операция, чтобы восстановить все функции, я-то просто собрал все на место, но…

— Ясно, док, но…

— Что?

— Надежда на восстановление все же есть?

— Надежда есть всегда, а по вам… — врач на секунду задумался, рассматривая рану, — были бы вы здесь один, да оборудование сюда из моей клиники, и я думаю, да, я восстановил бы вам руку.

— Спасибо, — прошептал я.

Морфий, ежедневно вводимый мне микроскопическими порциями, давал о себе знать, я просто вырубался на ходу. Вообще, с наркотой здесь просто. Никого не волнует, будешь ли ты наркоманом, врачей больше заботит то, что пока серьезно раненные в наркотическом опьянении, они не орут и не мешают работать, вот так.

Судно с ранеными уходило в Штаты только через три дня, поэтому мне просто меняли повязки да смотрели за чистотой раны. А ничего так в американском госпитале, у них ведь даже антибиотики есть, в раз вся зараза в тебе дохнет, только гадить успевай бегать, понос штука нешуточная в этих-то условиях.

Перед погрузкой на корабль получил документы. Меня в очередной раз списали из армии, теперь американской. Черт, не везет мне что-то в армии, причем сейчас даже недели не прослужил.

С рукой на перевязи я сходил с корабля в «городе ангелов». Повезло, что пункт прибытия и мой новый дом оказались в одном месте. Через час я уже был дома. Все было на своих местах, хотя и нашел следы присутствия чужих. Наверняка эти уроды здесь лазали, что меня в армию спихнули. Не давало им покоя мое наследство. Кстати, это не лишено было смысла, цацки-то из Союза здесь, только спрятаны хорошо, даже с собакой не найдешь.

Отдохнув часок с дороги, поймал такси и поехал в штаб корпуса, что располагался вместе со штабом флота, в здании портового офиса. Отчитавшись, получил новые документы, теперь уже демобилизованного. Предстояло съездить оформить документы на пособие, мне, как ветерану войны, о как, мне теперь положена пенсия от дяди Сэма, за дырявую шкуру во имя интересов Америки.

Закончив всю эту беготню, а она заняла у меня полдня, отправился прямиком в полицейское управление, хотелось увидеться с сержантом Фоули. Гарольда на службе не оказалось, он был после смены уже дома. Застал его именно там и там же мне устроили отличный ужин. Гарольд созвонился с некоторыми нашими приятелями по стрелковому клубу, отметили мое возвращение бурно и пьяно. Мак-Артур подарил мне новую винтовку, моя так где-то и потерялась, я был рад. Нет, я бы и сам мог купить ее себе, но вот не хотелось, как будто бы друга бросил, она мне верно послужила. Новая была с модернизации, проведенной лично стариком-оружейником. Новое, из темного орехового дерева ложе было вышкурено так идеально, что я любовался им несколько минут, не сводя глаз.

— Спасибо, большое человеческое спасибо, друзья, — поблагодарил я всех присутствующих, хоть они и были мне вроде чужими, но эти люди проявляли ко мне теплые чувства, поэтому я действительно воспринимал их как друзей, — подарок выше всяких похвал, да только… — стушевался я, невольно бросив взгляд на подвешенную руку.

— Ничего, сынок, починят тебе руку, будет как новая, — старик Мак-Артур похлопал меня по здоровому плечу.

— Точно, через годик обязательно возьмешь кубок! — кто-то из копов, сослуживцев Фоули, пожал мне руку.

— Да куда уж мне, — кивнул я, — хотелось бы просто есть опять правой рукой, да и пишу я правой, как вот теперь…

Засиделись допоздна, поэтому Гарольд не отпустил меня домой, хотя и было недалеко. Его жена постелила мне в гостевой спальне, и я уснул как младенец, только положив голову на подушку. Разбудил меня Гарольд, точнее, его будильник, слышимость в доме просто пипец какая, наверное, они даже слышали, как я под утро ворочался, из-за боли постоянно крутился, ища положение, при котором мне стало бы легче. Только вроде задремал, а тут этот гадский звонок.

Это был первый день свободной жизни. Не откладывая на потом, я решил заняться рукой прямо сейчас, а чего откладывать. Нашел самую дорогую, естественно, частную клинику и записался на прием. Доктор, отнюдь не старый и не седой, осматривал меня минут сорок. Приказав лечь отдохнуть, пока приготовят операционную.

— Доктор Питерс, а что, вот прямо сейчас и будете меня пилить? — чуток струхнул я.

— Ну уж сразу и пилить? Нет, капрал, будем собирать твою многострадальную руку. Я погляжу, это не первое такое «художество» на твоем теле.

— Да, этого дерьма хватает… — протянул я и ойкнул, когда помощница доктора сделала мне укол.

— А что за страшный шрам у вас на спине, под лопаткой?

— Это мне так армейские коновалы пытались осколки выцарапать, так и оставили один, сказали, слишком глубоко.

— Точно коновалы, надо же было так раскурочить раневой канал! — возмутился действию неведомых ему врачей доктор Питерс.

Распахали мне руку от локтя и до плеча. Осколок вражеской мины был довольно большим, учитывая каких размеров сама мина. Кость и мышцы собирали действительно по кускам, они уже начали было врастать в плоть. Благодаря наркоте я вообще был спокоен все четыре дня операций. А вот на пятый, когда отошел и наркоз, и операции были больше не нужны, я взвыл. Нет, не так, ВЗВЫЛ! Метался по палате так, что чуть гипс не разбил. Боль была просто адская. Я бодрился с самого начала, как получил ранение, думая, что мышцы фигня, зарастут, но вот когда собрали кости… точнее просто начали их ворошить и собирать вместе, это что-то.

Все-таки я какой-то счастливчик. Было бы это в Союзе, сто процентов руку бы просто отпилили, тут однозначно медицина лучше. Ходить в гипсе мне пару месяцев, но это фигня, боли ушли через две недели и меня выписали домой. Вернулся в дом и начал привыкать делать все одной рукой, черт, жаль, что левая осталась цела, а не правая. Первым делом научился расписываться и есть, все-таки почти все деньги у меня были в банке, и чеки выписывать придется часто, ну, а кушать просто надо каждый день.


Шел январь, я выбрался разок на стрельбище с копами из клуба, попробовал стрелять из пистолета левой рукой, нормально, для обороны, если что, хватит. Нет, я и раньше пробовал, еще в Сталинграде было интересно, все-таки я был из двадцать первого века, а тут столько соблазнов для мужика, кучи оружия, разве что из танка и самолета не приходилось стрелять, вот и пробовал все подряд, включая и стрельбу с двух рук. Честно признаюсь, одновременно из двух стволов стрелять явно не для меня. Нет, попадать-то попадаю, вопрос куда и надо ли. Я привычной мне правой мог выхватить ТТ и выпустить магазин, причем прицельно, буквально за десять-двенадцать секунд, спрашивается, на фига мне ствол в левой? Тем более если нужно будет перезарядить пистолет, то как это сделать быстро с занятыми руками? Вот и я о том же.

На стрельбище правая рука так заныла, что пришлось уходить, а все потому, что увидел мужиков с винтовками, самому-то тоже хочется пострелять. Черт, быть ограниченным в движениях удивительно скучно. Утомляешься быстро, подвижность как у троллейбуса, люди смотрят все время как на диковинку. Тут хватает тех, кто воевал, да вот только калечных немного. Все оттого, что амеры воюют по-другому. Помню, наши в Той жизни постоянно шутили, дескать, янки воевать не умеют, идут в атаку только когда разбомбят у противника все, что можно. А я вот не вижу в этом ничего плохого. Плевать, что они не о солдатах пекутся, а деньги зарабатывают, все равно кажется, что так оно лучше для простого солдата. Помню, у нас в Сталинграде, идешь в атаку вроде как после артподготовки, а на деле ни одной огневой точки противника не подавлено, вот как так? И гибнут парни тысячами, а все потому, что у нас боеприпасов мало, экономим. И так у нас всегда и везде. В Афгане так было, в Чечне, да везде, сначала солдатиков в землю загонят, а потом утюжить начнут.


Пока нечего было делать, за два месяца продал почти все цацки, что привез с собой. Нехило вышло, на сто пятьдесят тысяч американских «президентов», а в это время это пипец какая сумма, если учесть, что я новую машину купил недавно за три триста. Продал не все, решив оставить чуток на «черный день», мало ли. Хотя вряд ли будет этот «черный день», только если меня ограбить захотят. По весне, как потеплеет, поеду в Нью-Йорк, надо акций прикупить, буду делать долгосрочные вклады. На жизнь у меня денег вполне хватит, причем на весьма достойную, так что быстрые вклады мне не нужны. Гораздо интереснее сейчас вложить пять-десять тысяч в один из начинающихся проектов, а лет через десять, а лучше двадцать, если ничего не случится, продать эти акции раз в десять дороже, и это по минимуму. Та же «Моторола» сейчас практически шарашка, но в пятидесятых они выпустят первый транзистор, и дело пойдет.

Конечно, миллиардером я не стану, но вот жизнь у меня будет хорошая, я верю в это, поэтому настроение было просто прекрасным. Большую же часть денег, точнее чуть не все, я начал тратить на землю. Это принесет мне уже в ближайшем будущем если не миллионы, то очень близко к этому. После войны экономика США будет на таком подъеме, что все в мире ахнут. Люди массово начнут скупать автомобили и переезжать в пригороды, вот земли в этих самых пригородах я и начал скупать. Пока еще успеваю, но думаю, тут в Штатах быстро просекут, что кто-то скупает земли, и они начнут дорожать, но, сколько успею, я куплю. Вот прямо тут, возле моего нового дома, ну, точнее, в окрестностях Лос-Анджелеса, сейчас пустые, никому не нужные земли, а спустя несколько лет здесь все застроят. «Кремниевая долина», окрестности Нью-Йорка, Сан-Франциско, Чикаго, да до хрена земель, вот и буду по мере возможности их скупать. Естественно, на много у меня банально не хватит средств, но я начну, а там посмотрим, на крайний случай, благодаря короткой службе в полиции, я многое узнал о криминальном мире. Знаю, где проходит основной поток наркоты из Мексики, нет, их, конечно, ловят, да только взятки никто не отменял, поэтому всерьез полиция этим не занимается, только имитация, впрочем, как и везде, даже в Том мире. Благодаря тем дельцам, через которых я сбывал драгоценности, я узнал и о больших деньгах в этом бизнесе. Откуда? Думаете, я просто продавал? Ха-ха. Я же отслеживал все телодвижения, прежде чем заявиться к кому-то, а после продажи контролировал, не ведут ли уже меня, пару раз пришлось жестко обрубать концы. Серьезных армий у нынешних барыг пока нет, но мафия, конечно, сильна. Да и то просто за них еще никто всерьез не брался.


— Джейк, привет! — застал меня во дворе моего дома Гарольд Фоули. Зачем он пришел, я подозревал, сейчас предстоит узнать точнее.

— Рад тебя видеть, Гарольд, как дела? — я нисколько не играл, сержант уже привык к моей вежливости, поэтому я одинаков с ним всегда.

— Занят?

— Да нет, заходи, пиво будешь или покрепче? — Тут так принято, да и апрель выдался теплым, если не сказать больше.

— Да, со смены только, если можно, то пива, у тебя всегда холодное есть. — Ага, он прав, всегда держу, хотя сам почти не пью его, предпочитая вино.

— Я вижу, что со службы, раз в форме пришел. Присядь пока, посмотри за колбасками, я скоро!

Уйдя в дом, я прошел к холодильнику, этакому гробу, занимающему полкухни, и вытянул две бутылки «Бада». Поглядев через окно, как немолодой сержант переворачивает колбаски на моем самодельном гриле, я хмыкнул и вышел на улицу.

— Все равно не понимаю, как ты их жаришь так, чтобы и корочка была, и внутри прожарены как следует.

— Невелика наука, просто дело привычки, — подавая бутылку пива Гарольду, ответил я на вопрос полицейского.

— Я вот чего пришел, помнишь, у тебя конфликт был с парнями из полицейского спецназа?

— А, эти два упыря, что меня на острова отправили, еще бы такое забыть. — Я прекрасно понимал, что хочет мне сказать Фоули, но старательно делал вид, что не понимаю, к чему он ведет. Коп как-то пристально смотрел на меня, но я был спокоен.

— Их убили сегодня ночью…

— Вот как? Что, обоих? Как это произошло? — удивился я вполне натурально.

— Ты ведь дома был сегодня? — не отвечая на мой вопрос, продолжал гнуть свое Фоули.

— Я что-то тебя не понимаю, Гарольд, ты что, меня подозреваешь?

— Просто спрашиваю, все знают, что ты с ними был в конфликте, а тут еще чуть не погиб по их вине…

— Гарольд, а еще все знают, что они наркоту мексам помогают переправлять, только молчат все. Как обычно, решили на инвалида списать?

— Нет, к тебе пока нет претензий, — коп ненавязчиво выделил слово пока, — просто родственник одного, ты знаешь, сенатор от нашего штата, потребовал подключить все силы, вот и гоняют всех, кто только под руку попался. Меня сегодня и то задействовали, а я на «земле»-то сто лет как не работал уже.

— Да, серьезные дела, — задумчиво ответил я. — Да, Гарольд, тут ты прав, я дома был, но, естественно, что подтвердить это может только моя кровать, а у нее, как ты знаешь, с произношением хреново.

— Не до шуток, Джейк, я к чему веду…

— Да говори уже, как будто в первый раз!

— Сенатор тоже помнит тебя, он и указал капитану, что надо тебя отработать. — Капитан это начальник нашего участка.

— Да пусть отрабатывают, или ты сам хотел?

— Да я-то просто зашел, предупредить…

— Дружище, я чего-то не понял, ты что же, правда думаешь, что я мог справиться с двумя крепкими, сильными копами? — Черт, конечно, он так думает, ведь это я и сделал.

— Я знаю одно, что ты мог бы, лучшего стрелка тут и не найти, но вот твоя рука…

— Док говорит, что только на следующей неделе гипс будут снимать, а как я стреляю с левой, ты прекрасно знаешь!

— Все так, приятель, надеюсь, что все разъяснится, и тебя не тронут, но все же будь осторожен, — Гарольд допил бутылку и встал.

— Не знаю, чем я вызвал недоверие лично у тебя, но я последую твоему совету. Мне что, адвоката надо нанимать?

— Я просто предупредил, куда склоняют следствие. Так-то все выглядит аккуратно, как будто мексиканцы порезвились, но…

— Мне не нравится твое «но».

— Понимаешь, ты мало изучал криминалистику, спецназу она не нужна, но слишком уж много доказательств, указывающих на наркокурьеров, слишком много.

Конечно много, я ведь и денег им в карманы напихал, и порошок в багажнике спрятал, да уж, переборщил немного. Надо было, как и хотел, просто тормоза перерезать в тачке, да и все. Нет же, опять выделываться начал, решил под мексов сработать.

— Думай, что хочешь, я все равно не смогу доказать…

— Ладно, пошел я, устал сегодня как собака, а завтра с раннего утра опять на улице работать.

Фоули ушел, а я задумался. Почему не привалил этого долбаного сенатора вместе с козлами? А, ладно, не раскрыть им этот «висяк», на меня у них все равно ничего нет и быть не может. Но адвокат все же нужен, тут без него никуда.

А привалил я их, так как хотел наказать, в том числе и за мою отправку на фронт, и за то, что шакалили тут без меня, пытаясь найти тайник, да и вообще суки они. Одновременно с ними я привалил еще и двух мексов, что были с ними. Копы, пользуясь положением, таскали по стране кокаин, их-то никто не трогает, а мексы после доставки остались вискарика попить с «купленными» полицейскими. Я спокойно занял заднее сиденье в одном «шевроле», что стоял рядом со входом и ждал. На мне был цветастый платок, закрывающий лицо, как у самих мексиканцев. Когда они вышли из бара, я был полностью готов. Еще со времен службы в полиции я прибрал на месте одной разборки карабин М-1, хорошая машинка, двадцать патронов и полуавтоматический огонь сделали свое дело. Я половины патронов не выпустил, когда все были мертвы. Бросив ствол, все равно «пальцев» на нем нет, я под крики и вопли, что начали раздаваться на улице, спокойно ушел.


— Ты, урод, заплатишь за это! — восклицал седой мужчина.

Это меня на следующий день притащили к сенатору «на ковер».

— Я в который раз говорю, не понимаю, о чем вы, как я мог это сделать??? — Никому не надо было знать, что из винтовки я стреляю с левой вполне себе неплохо.

— Оглядывайся теперь! — закончил свой монолог сенатор.

Нет, паря, это ты готовься, я тебя тоже в свой список включил, за то, что твои остолопы мне бока намяли и поспособствовали изменению жизни в очередной раз. И тебя, и многих, многих других…

Загрузка...