"Фантастика 2024-84". Компиляция. Книги 1-13 (СИ)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. МЕГАПОЛИС

В тот год лето на Северо-Западе с самого начала не задалось. В июне зарядили дожди и шли почти весь месяц. Потом дожди прекратились, но с середины июля обрушилась жара африканская. Днем температура поднималась до тридцати пяти градусов, ночью редко опускалась ниже тридцати. Дождей почти совсем не было и синоптики обещали, что такая погода продержится до сентября.

Раскаленный город задыхался. От жары ежедневно умирали несколько десятков человек. Более-менее сносно можно было существовать там, где стояли кондиционеры. Но и кондиционеры спасали не всегда — из-за жары на подстанциях то и дело вырубались трансформаторы. Даже в «Золотом треугольнике» столицы перебои с электричеством были самым обычным делом.

Вокруг Петербурга и по всему Северо-Западу горели леса, в городе тревожно пахло гарью. В выпусках новостей говорили, что леса поджигают террористы.

Вечером в пятницу восемнадцатого августа старший оперуполномоченный комитета «Кобра» капитан Виктор Гривас собирался в командировку. Пятилетний сынишка крутился вокруг него и доставал вопросами: а куда ты едешь, пап? А когда ты вернешься, пап?.. Жена не спросила ничего — знала, что он не скажет. Да и не надо!

Гривас надел тонкую льняную рубашку навыпуск — она хорошо скрывала поясную кобуру — поднял на руки и поцеловал сына, сухими губами мазнул по щеке жену, подхватил «командировочную» сумку и вышел. Он спустился вниз, сел в машину, пустил двигатель, включил кондиционер и сказал: вперед, капитан Гривас!

Когда он выезжал из двора, охранник приветливо взмахнул рукой.

Спустя десять минут Гривас остановил свой «форд» у маркета сети «Шанхай-сити», зашел и купил бутылку виски, бутылку шампанского и пачку презервативов с запахом лепестков вишни. У него было прекрасное настроение, он насвистывал арию Рамзана из модного мюзикла «Раса господ». Вновь оказавшись в кондиционированной прохладе салона, Гривас извлек телефон и набрал номер.

— Привет, — сказал он, когда в трубке раздалось «хелло». — Привет, я уже еду. Через полчаса буду у тебя… Ты меня ждешь?

— Жду, — ответила она. И от этого голоса — глубокого, грудного, с легким придыханием — у Гриваса побежали мурашки по коже.

С Валерией Гривас познакомился месяц назад. В ресторане. Случайно. Ресторанчик — маленький, неприметный, находился в полуподвале на Парадной улице, недалеко от Кубышки. Именно поэтому он пользовался популярностью у сотрудников «Кобры». Офицеры довольно часто отмечали там очередную звездочку, повышение по службе или иное событие, за которое нельзя не выпить. Между собой ресторанчик называли «Стойло». В тот день они отмечали день рождения начальника отдела майора Колесова… Гривас сидел лицом к двери и заметил ее сразу, как только она вошла. У нее были роскошные рыжие волосы и слегка рассеянный взгляд.

Она вошла и села за столик в углу. Заказала кофе. Вероятно, она кого-то ждала — иногда посматривала то на часы, то на телефон, который положила перед собой. Свет бра падал на рыжие волосы и они давали медный отблеск. А глаза… глаза мерцали в полумраке по-кошачьему таинственно. Потом, позже, Гривас с удивлением заметит, что у нее разноцветные глаза — зеленый и карий… Она ждала кого-то, но этот кто-то все не шел, и минут через двадцать она собралась уходить.

И тогда Гривас быстро попрощался с коллегами и вышел вслед за ней. Он нравился женщинам, легко заводил знакомства. Но с этой рыжеволосой могло обломиться — Гривас ощущал это интуитивно… Он шел вслед за ней до Кирочной, не зная, как подойти. Капитану помог случай. К Валерии (конечно, он еще не знал, что ее зовут Валерия) подскочил молодой попрошайка. Он был с грязными розовыми дредами на голове и прицепучий, как репей. Наркоман. Похоже, дезоморфиновый наркоман… Гривас вмешался, прогнал. Так состоялось знакомство. Это было две недели назад.

Гривас не стал подъезжать прямо к дому Валерии — его учили: без необходимости не надо светиться. Он оставил «форд» на соседней улице, прошел переулком и вскоре был у дверей подъезда, где жила Валерия. В левой руке капитана был пакет с бутылками, в кармане лежала пачка презервативов. Он — предвкушал…

Домофон произнес голосом Валерии: это ты, Виктор? — и у Гриваса сладко заныло в паху. Он отлично помнил предыдущую встречу с Валерией. До нее у Гриваса было много женщин и ему было с чем сравнить… Он мог с уверенностью сказать: такой не было.

— Я, девочка, — ответил Гривас, — я.

Он уже представлял, как возьмет ее. Прямо в прихожей. В прошлый раз все именно так и было — Валерия встретила его в полупрозрачном пеньюаре и все прямо в прихожей и произошло… В брюках у Гриваса пульсировало… Щелкнул замок, Гривас решительно распахнул дверь, вошел в чистенький подъезд старинного дома на набережной Фонтанки. Этот дом нельзя было отнести к элитной категории — он стоял на самом краю «Золотого треугольника», но все же это был респектабельный дом.

Гривас почти бегом поднялся на третий этаж. Обшитая искусственной коричневой кожей дверь отворилась, в проеме стояла Валерия… На этот раз на ней был золотистый шелковый халатик. Солнце било в окно за спиной Валерии, насквозь прошивало тонкую ткань, очерчивало линии тела.

— Входи, мой капитан, — сказала она с легкой полуулыбкой. Ее волосы отливали медью и разноцветные глаза ее — светились. Она сделала два шага назад и Гривас вошел в квартиру. В глубине квартиры играла музыка. Валерия сделал еще два шага назад. Гривас шагнул вперед, поставил на полку под зеркалом пакет с бутылками. Он ощущал запах Валерии и этот запах кружил голову… Он протянул к ней руки… Пульсация крови в брюках сделалась сильной-сильной.

— Иди ко мне, — сказал Гривас приглушенным голосом, а она покачала головой и поманила его пальцем. Он двинулся вслед за ней… Валерия призывно улыбалась и пятилась, пятилась. Он настиг ее в дверях спальни, обнял, впился в губы.

— О— о, мой капитан! — она слегка оттолкнула Гриваса и начала расстегивать пуговицы его рубашки. Он взялся за поясок халатика… Она сказала:

— Спешишь, Витюша… Дай я сама тебя раздену.

Она ловко сняла с него рубашку, отшвырнула ее в сторону… расстегнула ремень и пуговицу на джинсах. Джинсы съехали вниз, глухо стукнула об пол поясная оперативная кобура с портативным «глоком». Валерия притянула капитана к себе… И вот тут он заметил мелькнувшую в зеркале над кроватью тень. В тот момент он еще ничего не понял. Шелковые шторы были задернуты, в спальне висели прозрачные сумерки и рассмотреть что-либо Гривас не мог, но сознание уже пробило острым чувством тревоги… Гривас хотел обернуться, но руки Валерии обнимали, сковывали… А тень в зеркале стремительно приблизилась и Гривас увидел у себя за спиной мужчину. Он все понял. Он оттолкнул Валерию и попытался нагнуться за пистолетом… Острая боль пронзила его насквозь и стало темно.

Гривас очнулся через две минуты. Перед глазами плавали белые, желтые, оранжевые круги. Болела голова, во рту был металлический привкус. Откуда-то издалека доносились голоса:

— Когда он очухается?

— Скоро. Мужик молодой, здоровый — скоро… Минут через пять уже можно будет с ним работать.

Гривас слышал голоса, но не воспринимал смысл слов. Пятна кружились, наплывали друг на друга, расходились в стороны.

— Может, вставить ему кляп? — произнес женский голос и Гривас узнал голос Валерии.

— Не нужно, — отозвался мужской. — У него все мышцы сейчас ватные. Даже если бы он захотел закричать, то не смог бы — таково действие «парализатора».

Голос Валерии произнес:

— Хорошо… А хотите виски, Мастер? Этот урод принес с собой виски.

— Спасибо, потом.

— А ты, Студент?

— И я потом, — отозвался третий голос.

К Гривасу постепенно возвращалась способность соображать… Он вспомнил, что произошло, и едва не заскрипел зубами. И заскрипел бы, да не мог — все мышцы были мягкие, ватные. Он догадался, что его «угостили» «парализатором». Да и металлический привкус во рту подтверждал — да, это «парализатор». Еще он понял, что сидит на стуле. И что притянут к стулу ремнями.

— Эй! — произнес мужской голос, и сильная рука пошлепала капитана по щекам. — Эй, дружок, хватит уже отдыхать.

Та же рука взяла Гриваса за подбородок, подняла голову. Капитан Гривас открыл глаза. Увидел перед собой мужчину лет шестидесяти, седоватого, с умным и внимательным взглядом. Мужчина слегка улыбался… Гривас скосил глаза налево, увидел второго — вероятно, того, тень которого видел в зеркале. Этот тоже смотрел на Гриваса с усмешкой. Гривас скосил глаза направо. И увидел Валерию. Она сидела в кресле, курила длинную черную сигарету. Теперь на ней были джинсы и закрытая блузка.

— Сука, — сказал Гривас. Он произнес это почти шепотом, но Валерия услышала. Она поднялась из кресла, подошла вплотную:

— Сука? Возможно… А ты кто? Ты повелся на суку. Значит ты — кобелек, Витенька. Шавка. А ведь изображал из себя волка. — Валерия подняла левую руку. В руке был личный жетон Гриваса — овальная стальная пластинка на цепочке. Валерия сказала: — Если бы ты поменьше трепал языком, то не оказался бы здесь.

Валерия швырнула жетон в лицо Гриваса и произнесла:

— Как же я вас всех ненавижу.

Мастер сказал:

— Итак, даю мастер-класс. Тема занятия: допрос с применением химпрепарата, так называемой «сыворотки правды». В данном случае это десятипроцентный амитал— натрия. В быту — барбамил. Смотрите, запоминайте, задавайте вопросы — в будущем может пригодиться. — Мастер перетянул руку Гриваса медицинским жгутом, очень медленно ввел содержимое шприца. — Может статься так, что одной инъекции окажется недостаточно — сотрудников спецслужб обучают противодействовать «сыворотке». Хорошо бы и нам ввести обязательный курс противодействия этой дряни. — Мастер снял жгут, закурил и добавил: — Надо будет поговорить об этом с Полковником.

После первой инъекции Гривас, как и предположил Мастер, держался.

— Ничего, — сказал Мастер, — через час вколем вторую дозу. Понадобится — третью.

— А передоза не боитесь? — спросила Валерия. — Жалко будет потерять такую добычу.

— Жалко, — согласился Мастер. — Риск передоза существует, и никаких гарантий дать не могу — всякое может случиться… А чтобы он не загнулся нужно внимательно следить за его реакциями и держать под рукой шприц с кофеином — передоз барбамила снимают уколом кофеина.

Гривас сидел молча, старался сосредоточиться на чем-то значимом. Например, на ненависти к этой рыжей суке. Он взвинчивал в себе эмоции — это помогает бороться с действием сыворотки правды… Гривасу было жарко, мысли текли вразброд, но пока он справлялся. Через час Гривасу сделали вторую инъекцию. И он потек, начал отвечать на вопросы. Сначала Мастер «разминал» его — расспрашивал о коллегах по службе — слабостях, привычках, женах и любовницах, пристрастиях, сильных и слабых сторонах.

Когда месяц назад Виктория доложила, что вошла в контакт с офицером «гестапо», Мастер — в прошлом контрразведчик — сразу начал прикидывать, нет ли здесь подставы. После анализа убедился, что нет, и стал думать: что из этого может получиться. Вербовка? Вербовка практически исключена, а вот попытаться раскрутить «гестаповца» на информацию — например, об агентуре — вполне реально. Если умеючи. Три недели Мастер готовил операцию, а потом сказал: берем сучонка… Мастер закончил «разминку» и задал вопрос о непосредственных служебных обязанностях Гриваса.

Гривас ответил, что сейчас работает по теме «Мертвый огонь». Это ничего Мастеру на говорило. Он кивнул: понятно — «Мертвый огонь», — и начал расспрашивать. Гривас отвечал.

В первый момент даже Мастер не оценил то, что сказал Гривас. А когда оценил, сказал: да это же… да это же… черт знает что!

Мастер допрашивал Гриваса почти сутки с короткими перерывами. Мастер страшно устал, но готов был продолжать и дальше. Он еще дважды потчевал Гриваса барбамилом. Однако к исходу суток Гривас был уже ни на что не годен — он начал уходить в себя, бредил.

Когда стало понятно, что из Гриваса больше уже не добыть ничего, капитана «гестапо» принудительно накачали виски, потом одели, положили в карманы водительское удостоверение. Глубокой ночью Студент подогнал «форд» «гестаповца» поближе к дому. Мастер и Студент вывели невменяемого Гриваса из квартиры. Его посадили в машину и отвезли за несколько кварталов.

В заранее выбранной арке тело вытащили из машины, посадили к стене у мусорного бака. Мастер протянул Студенту вороненый цилиндр длиной сантиметров двадцать.

— Что это? — спросил Студент.

— Телескопическая дубинка. У него в бардачке лежала, — Мастер взмахнул рукой, из рифленого цилиндра с металлическим шелестом выкатились еще две секции — пружинные, витые, со стальным шариком на конце.

Студент с сомнением посмотрел на этот шарик, потом на Гриваса — на его бледное лицо и полуоткрытые губы. Губы шевельнулись и прошептали: сука рыжая… Студент взял дубинку, прикинул в руках — не тяжелая, но увесистая, слегка гнется. Студент примерился, ударил. Ощутил упругий выхлест и как под шариком хрустнуло.

В сотне метров от дома они бросили машину. Стекло оставили приспущенным, а ключи — в замке зажигания.

Когда вернулись в квартиру, Мастер сказал:

— Информации, которую дал этот гусь, цены, братцы мои, нет. Если сумеем ее реализовать, то можно будет устроить ба-альшой бенц… Нужно немедленно доложить Полковнику. Придется, Саша, тебе съездить.

— Когда ехать? — мгновенно отозвался Студент.

— Кончится комендантский час и поедешь.

— Вообще-то, у меня ночной пропуск есть, — сказал Студент.

Мастер с нажимом сказал:

— Вот кончится комендантский час — поедешь. А пока нужно поспать. — Мастер посмотрел на часы и сказал: — Еще четыре часа у тебя есть.

Студент молча кивнул, сразу же отправился спать, а Мастер выпил виски, сел в кухне и закурил. Подошла Виктория, присела рядом, спросила:

— Что вы не ложитесь, Мастер? Вы уже больше суток не спите.

— Скоро лягу, Вика… Тебе особая благодарность: хорошую добычу взяла.

Виктория-Валерия улыбнулась:

— Так ведь случайно получилось. Я же не знала, что в этом кафе «гестаповцы» собираются. Я говорила: я там Шведа ждала. А он не пришел. Зато познакомилась вот с этим, — Виктория кивнула на стол. Там лежало удостоверение Гриваса. — Он подвыпивший был, стал выеживаться: комитет «Кобра». Опер. Особый отдел… Грех было не ухватиться за такого «героя». — Виктория прикурила черную сигарету, сказала: — А вообще-то оттуда можно каждую неделю очередного пса приводить… Возьмем следующего, Мастер?

— Ни в коем случае. В этот кабак как минимум три месяца ни ногой. Поняла?

— Поняла, — ответила она с разочарованием в голосе.

— С этой квартиры тоже придется съехать.

Квартиру сняли специально под операцию. Здесь был кондиционер и горячая вода круглосуточно и бесперебойно — настоящая роскошь. Это стоило дорого, но приличная квартира в «Золотом треугольнике» была необходимым условием операции.

— Жаль, — сказала Виктория. — Кондишн, горячая вода. А в моей дыре…, — она не договорила, махнула рукой. Потом повторила: — Жаль, заплачено-то за месяц. Еще десять дней можно жить.

— Извини, но придется съехать. Предварительно нужно будет убрать следы — протереть все места, где хотя бы теоретически могли остаться пальчики и вымыть полы.

— Сделаю, — сказала Виктория. Потом спросила: — А Саша… Студент надолго уедет?

Мастер внимательно посмотрел на нее. Виктория смутилась.

— Нет, Вика, — сказал Мастер, — ненадолго.

Александр Андреев по кличке Студент катил по трассе е-95. Студент ехал относительно быстро — широченные колеса и неубиваемая подвеска «лэндкрузера» позволяли игнорировать многочисленные выбоины. Впрочем, местами трасса была разбита настолько, что даже на «крузере» приходилось притормаживать.

Его остановили один раз — на блок— посту при выезде из города, а потом не останавливали совсем. Видно, гайцы передали по цепочке, что едет на «крузаке» крутой перец с крутой ксивой.

В Малую Вишеру — захолустный городишко в Новгородской губернии — Студент приехал к полудню. Он позвонил по номеру, который продиктовал ему Мастер, сказал пароль и ему ответили: ждите, за вами приедут.

Студент ждал. Он сидел в машине недалеко от вокзала. Время тянулось медленно. Температура была уже за тридцать, а кондиционер в «крузере» не работал. Тело сделалось липким от испарины. В воздухе висела дымка, пахло гарью. Иногда где-то грохотало — то ли взрывы, то ли отделенные раскаты грома. Студент слушал радио:

— Новости на «Эхе». Главное к этому часу. Вчера вечером на совместном заседании Совета Директоров Национальной корпорации «Промгаз» и правительства большинством голосов был принят закон «О наркологической помощи в РФ». Отныне каждый наркозависимый гражданин сможет получать бесплатные наркотики в аптеке по месту жительства… Очередная вспышка легочной чумы в мусульманской республике Крым. Есть умершие… В понедельник парламент Голландии рассмотрит закон, запрещающий продажу свинины в крупных универсамах. Если закон будет принят, то свинину, а также все субпродукты, в состав которых входит свинина, впредь будут продаваться только в специально отведенных для этого местах… Верховный суд Франции приговорил к расстрелу лидеров Французской Рабочей партии… Сомалийский Союз морских борцов за справедливость вернул вчера владельцам захваченный месяц назад танкер «Сильвио». Танкер был освобожден после того, как владелец выплатил морским борцам приз в размере полтора миллиона новых евро… Советник Председателя по культуре Ксения Собак выступила с инициативой легализации так называемой ненормативной лексики. Каждый гражданин РФ, считает госпожа Собак, имеет право публично выражать свои мысли в тех словах и выражениях, в каких он считает необходимым… А теперь об этих и других событиях более подробно…

— Эй! — невзрачный мужичок постучал пальцем по полуопущенному стеклу. Студент повернул голову. Не глядя на него, невзрачный спросил: — Это ты целительницу Матрену ищешь?

Это был пароль. Студент кивнул и сказал отзыв:

— Я. Спина у меня, брат, болит, понимаешь.

В воздухе снова раскатился удар. Студент сказал:

— Не пойму — гроза, что ли?

— Снаряды рвутся.

— Какие снаряды?

— Старые. Торфяники горят, а в них с Отечественной еще лежат неразорвавшиеся снаряды. Вот и рвутся в огне от жара… Меня Николай зовут.

— Саша.

— За мной поезжай.

Николай сел в старую «пятерку», завел двигатель. Выплюнув клуб сизого дыма, машина тронулась. Студент поехал следом.

Ехали около часа по очень плохой дороге. Потом свернули на грунтовку и вскоре приехали в деревушку. Здесь было около пятидесяти домов. Большей частью — заколоченных. Возле одного из домов остановились. Выскочила собачонка с рваным ухом, принялась лаять на Студента. Николай цыкнул на нее: цыц, холера! — отворил ворота большого сарая, выгнал оттуда УАЗ. Бросил Студенту:

— Загоняй свой драндулет.

Студент загнал «крузер». Николай сказал:

— Телефон свой оставь в джипе.

Студент послушно бросил телефон на сиденье. Николай запер сарай, сказал:

— Ты поедешь на заднем сиденье. Накроешься простыней, поспишь.

Студент понял, кивнул. Он залез в УАЗ, лег, накрылся с головой простыней. Заурчал двигатель, поехали. Машину покачивало на грунтовке. Незаметно для себя Студент задремал.

Проснулся от голоса: просыпайся, что ли. Студент открыл глаза, сел.

УАЗ ехал по берегу озера. Длинным языком в глубь озера выдавался мыс. В самом конце его стоял среди сосен хутор — две рубленые избы и хозяйственные постройки. У воды расположилась банька. Озеро под лучами солнца сверкало.

Николай остановил машину возле ближнего дома. На крыльце дома стоял мужчина. Левая половина лица у него была обыкновенная, а вот правая… правая была изуродованной, бугристой, сплошь покрытой неровными шрамами. Казалось, что правую половину лица срезали с головы, прокрутили через мясорубку и вновь швырнули на место, не потрудившись толком разгладить. Мужчина курил и смотрел на автомобиль. У его ног сидела большая лохматая собака.

— Приехали, — сказал Николай, заглушил двигатель и стало тихо. Так тихо, что Студент услышал стрекотание кузнечиков в траве. Вылезли из машины. Пес на крыльце поднялся. Мужчина сказал ему: спокойно, Жилец, свои, — и спустился с крыльца. Он подал руку Николаю — левую. Студент бросил взгляд на его правую руку и увидел, что ней всего два пальца — большой и указательный.

Человек с половиной лица посмотрел на Студента и произнес: да, бежит время… Студент не понял, что это значит, а переспрашивать не стал, сказал:

— К Полковнику с важной информацией.

— Пойдем.

Они вошли в дом. Миновали сени, большую кухню и оказались в просторной комнате. Здесь была печь, покрытая изразцами, старинная мебель и высокие напольные часы. В углу висели иконы. У большого круглого стола перед раскрытым ноутбуком сидели старик и молодая женщина. Она была красива: волосы пшеничного цвета, Русскоее лицо и ямочки на щеках. Студент поздоровался: здравствуйте. Старик и женщина посмотрели на него. У старика был пронзительный взгляд.

— Вы от Мастера? — спросил старик.

— Да.

— Очень хорошо. Как вас величать?

— Студент.

— А по имени?

— Александр… Саша.

Старик встал, протянул руку. Студент подошел, протянул свою. Рукопожатие старика оказалось на удивление крепким.

— Меня зовут Дервиш, — сказал старик. — Можете называть Евгений Васильевич.

Женщина тоже подала руку.

— А я, — сказала она, — Лиза. Присаживайтесь, Саша.

Студент сел. Дервиш произнес:

— Ну, рассказывайте.

— Что? — спросил Студент.

— С чем прислал вас Мастер.

— Извините, но мне нужен Полковник.

Старик улыбнулся и сказал:

— Я и есть Полковник.

Студент замер. Потом оглянулся на монстра с половинкой лица. Тот невозмутимо кивнул… В доме было тихо… очень тихо… только тикали старинные часы в углу. В луче солнечного света плясали пылинки. Студент подумал: вот так оно и бывает. Ты думаешь, что после того раза ты стал тертый и опытный, но оно все-таки происходит. И происходит всегда неожиданно… Внимательно смотрел Дервиш, женщина слегка улыбалась, монстр стоял за спиной. Наверняка у него есть оружие. И у женщины, возможно, тоже есть. Да и за дверью вероятно тоже притаился кто-то… Вот, Саня, ты и попал. Ай, как обидно!

Негромко, но резко пробили часы.

Жаль, что гранаты остались в машине, — подумал Студент, принужденно улыбнулся и вслух сказал:

— Мастер велел передать письмо.

— Письмо? — удивленно спросил Дервиш. — Он велел передать письмо?

— Письмо, — кивнул Студент и запустил руку под рубашку… нащупал рукоятку пистолета — это был «глок» убитого им Гриваса. Рукоятка казалась горячей… Уйти отсюда скорее всего не получится. Но и живым они его не возьмут.

Он вырвал из-под рубашки пистолет — портативный «глок— 27». Улыбка на лице женщины замерла. Студент поднялся, сделал три шага назад и в сторону, встал так, чтобы видеть монстра. Сказал:

— Ну что, не прокатило, господин Полковник?

Старик смотрел очень спокойно. Студент криво усмехнулся:

— Не прокатило… А все дело в том, что я лично знаю Полковника. Знаю в лицо… Понятно?

Монстр негромко произнес:

— Саша, не дури. Я ведь тоже тебя знаю, тезка… Это же мы с Полковником отбили тебя у конвоя. Вспоминай — июль 13– го, Выборг… Ну, вспоминай! Помнишь?

Студент молчал. А монстр продолжил:

— А Полковника — того Полковника, которого знал ты — больше нет. Он погиб три года назад. Его ношу взяли на себя Евгений Васильевич и Елизавета Владимировна, вдова его.

Студент не знал, как относиться к словам монстра. Он стоял, сжимал рукоятку пистолета и готов был открыть огонь в любую секунду… В этот момент отворилась еще одна дверь. Студент мгновенно навел на нее ствол… из дверного проема выбежал мальчик лет трех. Он был в одних трусиках с нарисованными утятами, с серебряным крестиком на шее, загорелый, крепенький.

— Мама, мама! — закричал он громко и звонко, подбежал к женщине, топая по половицам голыми ножками. — Мама, я проснулся.

Женщина обхватила его, прижала к себе.

Мальчик обвел всех взглядом. Остановился на незнакомом ему Студенте. И произнес:

— Привет… Ты кто?

— А ты? — ответил Студент.

— Я? Я — Лешка.

— А отчество? — спросил Студент по наитию. — Отчество есть у тебя?

— Конечно, есть. У всех человеков есть отчество… Иванович мое отчество. Потому что мой папка — Иван. Только он умер.

Студент перевел дух, опустил руку с пистолетом. К нему подошел старик, аккуратно извлек из его руки пистолет, похлопал по плечу, сказал: ничего, Александр, ничего — бывает… Студент опустился на стул, ладонью стер испарину со лба.

Дервиш, Елизавета, Студент и монстр сидели вокруг стола. Монстра, как и Студента, тоже звали Саша. Студент уже второй час рассказывал про Гриваса. Во всех подробностях — начиная с того момента, как Виктория случайно зашла в кафе на Парадной и вплоть до ликвидации Гриваса. Потом еще около получаса ему задавали дополнительные вопросы. В основном спрашивал Евгений Васильевич.

Когда вопросы иссякли, Дервиш подвел итог:

— Информация, которую вы добыли, исключительно интересна, но… Как вы думаете, Александр, в «гестапо» не заподозрят, что этот Гривас побывал в ваших руках?

Студент ответил:

— Не должны. Мы сымитировали разбойное нападение. Все достоверно — удар по голове, вывернутые карманы. В Петербурге ежедневно происходят десятки таких случаев.

— Согласен. Но убийство офицера «гестапо» — не рядовой случай. Его будут проверять очень тщательно… Как насчет следов от инъекций?

— Кололи инсулиновым шприцем. Он не оставляет следов.

Дервиш сказал:

— Кстати, очень важно, чтобы его быстро нашли и опознали.

— Найдут быстро. Опознают еще быстрей — мы оставили на трупе личный жетон.

Дервиш кивнул: это правильно, — но больше ничего не сказал… Лиза произнесла:

— Евгений Василич! Нужно принимать решение.

И монстр поддержал:

— Евгений Василич! Кровь из носу — нужно взять эти усилители.

Дервиш извлек из нагрудного кармана летнего пиджака сигару, но прикуривать не стал, а просто понюхал ее и вновь положил в карман. Потом сказал:

— Ладно. Будем готовить операцию. Времени, конечно, в обрез, но, я думаю, успеем.

Студент сделал то, ради чего его направляли сюда, и готов был ехать обратно, но вдруг забарахлил движок УАЗа. Николай сказал: в пять минут сделаю, но возился уже больше полутора часов. Студент за это время дважды искупался и теперь сидел на борту лодки, опустив босые ноги в воду — она была необыкновенно теплой — смотрел на озеро. Рядом сидел пес по кличке Жилец… Студент уже знал, что на хуторе есть две собаки. Немецкая овчарка по кличке Джон и беспородный Жилец. При этом Жилец был тут, похоже, вожаком.

Вечерело, солнце готово было опуститься прямо в чащу на противоположном берегу, и длинные зубчатые тени елей легли на воду. Студент думал: в каких— то пяти часах езды — Питер. Там толпы озабоченных людей, шум, суета, пролиция. А здесь тихо, спокойно. Рыбная мелюзга мельтешит на мелководье, отблескивает серебром в прозрачной воде, в небе парит ястреб, стрекозы летают… Саша подумал: вот бы приехать сюда вдвоем с Викторией.

…В апереле Мастер сказал Студенту:

— В группу вошел новый человек. Завтра я вас познакомлю. Думаю, вам придется работать в паре.

Новым человеком оказалась Виктория.

В свои неполные двадцать шесть Студент был уже опытным подпольщиком, хорошо знал, что личные отношения внутри группы нежелательны. Мягко говоря… Но он увидел Викторию — ее рыжие волосы, ее разноцветные глаза — и погиб. Он думал, что ни словом, ни взглядом не выдал себя, но Мастер — матерый агентурист Мастер — все просек. Он сделал выводы, и Виктория куда-то исчезла. Студент о ней не спрашивал — среди подпольщиков не принято задавть вопросы и знать больше того, что необходимо. Но каждый день Студент думал о Виктории. А три дня назад Мастер вдруг сказал:

— Послезавтра, Саша, операция — «гестаповца» брать будем… Кстати, будет участвовать твоя знакомая.

Мастер не хотел привлекать Студента, но в тот момент у него просто не было других людей. Так и получилось, что Студент снова увидел Викторию. Увидел, как она расстегивает одежду на Гривасе. В Студенте проснулась такая ревность!

Сзади заскрипел песок, Студент подумал, что это Николай, но оглянулся и увидел Дервиша. Старик направлялся к нему. Студент встал. Жилец тоже поднялся, завилял хвостом.

— Сидите, Александр, — махнул рукой старик. Студент сел. Дервиш опустился рядом, сложил руки на рукояти трости. Некоторое время сидели молча, потом старик спросил:

— Нравится здесь?

— Да, — ответил Студент, — хорошо.

Минуту посидели молча. В камышах плескалась рыба.

— У меня, Александр, есть к вам предложение, — сказал старик.

— Слушаю, Евгений Васильевич.

Дервиш вытащил из кармана сигару, понюхал ее. Потом произнес:

— Я предлагаю вам принять участие в предстоящей операции.

— А… почему я?

— Есть две причины. Во-первых, потому, что дело в высшей степени серьезное. О нем должны знать как можно меньше людей. А вы все равно уже в курсе дела. Во-вторых, вы человек, способный быстро принимать решения в экстремальных обстоятельствах.

— Почему вы так думаете?

Дервиш улыбнулся:

— Я, хоть это и нескромно, разбираюсь в людях. Кроме того, сегодня я видел вас в этой самой экстремальной ситуации. Вы мгновенно приняли решение — правильное. Хотя и понимали, что живым вам не уйти… Так?

— Так, — вынужден был согласиться Студент.

— Ну что — принимаете мое предложение?

— Да, разумеется принимаю.

— Значит, завтра мы с вами поедем в Москву.

Вечерело, край солнца коснулся воды Финского залива.

Председатель быстро шагал по галерее, опоясывающей верхний этаж Башни. Внизу уже сгущались сумерки, но здесь, на верхнем этаже стометрового здания, все еще был день. На галерее было совершенно пусто, только вдали, у поворота, маячила фигура сотрудника СБ. Бронезаслонки окон галереи были подняты, стекла раздвинуты. В окна свободно втекал ветер. Трехметровой ширины окна были расположены через три метра. В проемы падал свет, промежутки давали тень. Председатель шагал, стремительно перемещаясь из света в тень, из света в тень, и ветер с залива шевелил складки его черного шелкового кимоно. Ветер был жарким, с запахом гари и не приносил никакого облегчения.

Неожиданно Председатель заметил слева на стене тень. Он повернул голову к окну и увидел, что на карнизе одного из проемов сидит большой черный ворон. Председатель остановился. Птица косила на него круглым блестящим глазом. Казалось, что она смотрит осмысленно. Несколько секунд Председатель рассматривал птицу, потом поднял, как крылья, полусогнутые руки в широких черных рукавах кимоно и произнес: кар-р-р!.. Ворон смотрел. Председатель сделал шаг в сторону птицы, снова произнес: карр!.. Птица невозмутимо сидела на карнизе. Ее черные перья отливали синевой. Председатель сделал еще один шаг и снова: карр!.. Только после этого ворон неторопливо взмахнул крыльями и полетел в сторону залива. Туда, где садится в воду красный диск солнца. Председатель смотрел ему вслед. Солнце резало глаза, Председатель щурился. С каждым взмахом крыльев птица становилась дальше, уменьшалась в размерах. Через десять секунд она сделалась черной точкой на фоне желтого неба. Председатель усмехнулся и двинулся дальше.

Через тридцать секунд Председатель вошел в приемную. Адъютант вскочил. Шагая через зал, Председатель на ходу развязал пояс, бросил на пол, снял и бросил влажное от пота кимоно. Сбросил штаны, остался совершенно голый. Уже в дверях апартаментов обернулся, спросил:

— Ну?

— Принесли тезисы вашей речи на День Освобождения.

— Ишь ты! Еще, считай, пять месяцев до годовщины, а они уже подсуетились… Еще что?

— Через час придет Чердыня с докладом, — ответил адъютант.

— Как придет — ко мне. А ты подготовь эту… мою речь. Да, Зойка у себя7

— Зоя Львовна уехала к мадам Полине.

— Тьфу! — сказал Председатель и ушел. Адъютант невозмутимо собрал остро пахнущие потом куртку, штаны и пояс и понес в угол, где стоял большой зеркальный шкаф. Он откатил створку… Зная, что здесь его не видят камеры, брезгливо сморщился, потом сложил шмотки в пакет.

Председатель стоял под струями горячего душа. После тренировки все мышцы приятно гудели. Если бы еще год назад кто-либо сказал пятидесятипятилетнему Председателю, что он сможет отработать тренировку на равных — ну, почти на равных, — с молодыми, он бы не поверил. Он бы ни за что не поверил… Струи горячей воды падали на голову, на плечи, на спину, стекали по сильному торсу. Председатель пощелкал ногтем по сенсору, уменьшая температуру воды… Он довел воду до состояния почти ледяной, постоял в ней несколько секунд и вышел из душевой. С удовольствием растерся подогретым полотенцем, надел черный махровый халат и прошел в кабинет, где его уже ожидал текст речи, кувшин с вишневым соком, бутылка виски, лед и бокалы.

Председатель не любил читать с монитора. Поэтому все документы для него распечатывали на бумаге. Дабы Председателю не приходилось напрягать зрение или пользоваться очками, текст печатали крупным жирным шрифтом. За пять последних месяцев зрение Председателя улучшилось настолько, что он мог без очков читать текст, набранный петитом, но он никому об этом не говорил. Председатель взял в руки пять листов бумаги. Курсивом и, иногда, в скобках, внутри текста были выделены рекомендации и примечания спичрайтеров.

Председатель начал читать:

«Тезисы выступления Председателя на праздновании Дня Освобождение 14 января 2017 года.

Сограждане! Сегодня я поздравляю вас с четвертой годовщиной Дня Освобождения. (Небольшая, почти незаметная пауза) Полагаю, что мы еще не полностью оценили значение тех событий, которые произошли четыре года назад, в ненастный январский день 2014–го. Именно поэтому сегодня я предлагаю оглянуться назад, заглянуть в наше недавнее прошлое… С внутренней экспрессией: Ибо мы не имеем права на короткую память. Мы обязаны навсегда запомнить годы правления олигархата. И мы помним. Мы помним как в симбиозе…»

Председатель взял ручку, зачеркнул «в симбиозе», сверху написал «в союзе». На полях: «Не надо умничать — это обращение к быдлу».

«…в союзе с коррумпированным чиновничеством они затащили страну в так называемую ВТО — Всемирную Торговую организацию. Уже три года нет никакой ВТО — этот чудовищный насос для выкачивания мировых ресурсов в пользу Соединенных Штатов Америки развалился, как и сами Соединенные Штаты. И это справедливо… Однако в 2009– м году насос еще исправно работал. И наша страна тоже стала колодцем, из которого качал насос ВТО. Это имело катастрофические последствия для страны. В кратчайший срок была развалена экономика Российской Федерации. Один за другим останавливались заводы и фабрики, миллионы людей лишились работы. На глазах опустела провинция. За год в несколько раз вырос уровень преступности. Страна задыхалась в тисках тяжелейшего экономического и политического кризиса… И тогда наши западные партнеры (про партнеров — с издевкой в голосе) объявили, что в РФ происходит гуманитарная катастрофа… Что соответствовало действительности. И нам решили (выделить голосом) «помочь». В качестве «помощи» ООН предложила ввести на территорию РФ (выделить голосом) «ограниченный контингент миротворческих сил ООН». Чтобы (выделить голосом) «спасти» нашу страну… Так в январе 11– го произошла Оккупация. Сейчас этих «миротворцев» нет — история вымела их из страны…»

Председатель поморщился, зачеркнул слова «история вымела», написал «мы вымели». Секунду подумал и дописал «поганой метлой». Удовлетворенно кивнув, продолжил:

«Но мы помним! Мы помним этих «спасителей» — наглых, уверенных в своем праве диктовать нам, как жить… Оккупация встретила естественное неприятие общества, его протест. И тогда оккупанты предложили нам… революцию! (Про революцию — с издевкой в голосе) Мы помним навязанную нам так называемую Березовую революцию. И последовавшие за ней годы правления «березового» президента и антинародного правительства — страшные годы безвременья — помним! Все эти годы они беззастенчиво грабили, разоряли страну, выкачивали из нее все соки. Страна стонала под властью этих хищников. А они готовы были на все ради сохранения своей власти — достаточно вспомнить хотя бы события, которые последовали после Черного Октября 13– го года. Опасаясь за свою шкуру после Черного Октября они начали освобождать в тюрьмах места для противников режима. Для этого они провели массовую амнистию, выпустили из тюрем и лагерей десятки тысяч уголовников. Такого в нашей стране не было ровно шестьдесят лет, со времен кровавого палача Берия… На несколько месяцев страна погрузилась в криминальный кошмар. Сколько женщин было изнасиловано вырвавшимся на волю зверьем? Сколько граждан было убито и искалечено в ту пору? Этого мы не знаем даже приблизительно… А принятые ими антинародные законы — о реституции, о выборах? Стоит вспомнить и подписание Новой Энергетической Хартии, согласно которой Россия за бесценок вынуждена продавать свои природные богатства — газ, нефть, лес, сталь — кровь свою и плоть»

Председатель пробормотал: идиоты! Они что — не знают, что под НЭХ стоит и моя подпись?.. Председатель вычеркнул последнюю фразу, на полях написал: «Упоминание про НЭХ в этом контексте неуместно!».

«…Подлое антинародное правительство продавало на Запад не только природные ресурсы, но беспощадно разбазаривало человеческие. Ежегодно из страны уезжали тысячи высококвалифицированных специалистов — ученых, программистов, инженеров. В поисках лучшей доли покинули Родину десятки, а возможно и сотни тысяч молодых людей — юношей и девушек. Многие из них попали в сексуальное рабство, многих «разобрали на запчасти». Огромное количество детей оказалось в лапах западных «усыновителей». Среди которых было полно педофилов и садистов.

А в это время из-за границы к нам везли ядовитые и радиоактивные отходы. Тело России, как язвами, покрылось десятками могильников. Каждый из них до краев наполнен страшным «гноем». Одновременно сюда приезжали «развлекаться» подонки со всего мира — картежники, наркоманы, извращенцы…»

Председатель поморщился и вычеркнул про картежников и извращенцев. Написал: «Эту тему лучше не трогать — начнут сравнивать! И я не уверен, что сравнение будет в нашу пользу».

«Параллельно с экономикой стремительно разрушались моральные устои общества, оно было заражено нигилизмом. Ни так называемый президент, ни правительство не владели ситуацией. Процветала коррупция»

Председатель взял ручку и поставил вопросительный знак в конце последней фразы. Он не был уверен, что стоит говорить о коррупции… И вообще, ему не нравилось, как спичрайтеры сработали на этот раз. Понятно, что это всего лишь тезисы, черновик, но… нужно надрать им жопу.

«Не будет преувеличением сказать, что страна стояла на самом краю… Легкая пауза, проникновенный взгляд прямо в камеру: Считаю, что здесь я просто обязан сделать маленькое отступление. Мои помощники, которые помогали мне работать над речью, будут недовольны, что я отклоняюсь от плана (следует показать листок бумаги, но только один). Но — к черту помощников… Дело в том, что на днях мне пришлось дать интервью одному серьезному западному телеканалу. Среди вопросов, которые мне задали, был такой: «Как вы оцениваете роль Национальной корпорации ІПромгазІ в новейшей истории?». Я в свою очередь спросил: «А что вы подразумеваете под Іновейшей историейІ? С какой даты начинается отсчет Іновейшей историиІ?»… Без тени сомнения тележурналист ответил: «Разумеется, с 1 января 2014 года»… Для западного журналиста это «разумеется». А для нас с вами? Так ли это очевидно для нас с вами, дорогие сограждане? Давайте и мы зададим себе вопрос: с какой даты или события началась новейшая история для нас?

Задумчиво, как бы размышляя вслух: Может быть, западный журналист прав, и она действительно началась 1 января 14-го, когда ударом из космоса, с боевой флотилии «Созвездие смерти» был уничтожен самый могучий авианосец США вместе с лидерами ведущих мировых держав? Пауза и — решительно, резко: Наш ответ: нет. Новейшая история нашей страны началась 9– го января 14-го года, когда руководство Национальной корпорации «Промгаз» взяло на себя ответственность за судьбу страны.

…Да, страна стояла на краю. Президент и правительство не предпринимали ничего, чтобы остановить губительные процессы. Возможно, они просто не знали, как это сделать. А в руководстве Национальной корпорации «Промгаз» — напротив — было четкое понимание ситуации. Равно как и осознание того, что для спасения страны нужно будет пойти на радикальные меры. Нами была выработана программа вывода страны из того глубокого и все более углубляющегося системного кризиса, в котором она находилась все последние годы. Был выработан план действий. И первым пунктом нашего плана была отставка президента и правительства. Подчеркну: законным путем… Мы намеревались приступить к осуществлению плана в середине января 14-го года, но эра «березового» президента кончилась раньше — в первый день 14-го года, а точнее в новогоднюю ночь, когда американская флотилия боевых спутников уничтожила авианосец «Джордж Буш— старший» вместе со всеми участниками мирового саммита. Не знаю, был ли в этом промысел Божий…»

Председатель пробормотал: идиоты! Какой «промысел Божий»? Какой, на хер, «промысел Божий»? Всем известно, что приказ на уничтожение «Буша» отдала эта сучка Хиллари Линтон, сорок пятый, блин, президент, блин, США. А ее, сучку, принудили к этому проникшие на «Голиаф» боевики из группировки «Гёзы»… Председатель решительно вычеркнул «промысел Божий», написал на полях: «Ересь! Нет пром ысла выше „Промысла газа”». Прочитал и ухмыльнулся — афоризьм, бляха муха!

«…После событий новогодней ночи 2014-го года, когда одновременно погибли более двухсот самых влиятельных персон — почти вся так называемая мировая элита — мир начал стремительно погружаться в Хаос. В те страшные, трагические январские дни 14-го года национальная корпорация «Промгаз» взяла всю ответственность за страну на себя. Строго, глядя прямо в камеру: Это, поверьте мне, было нелегкое решение, но мы его приняли… Некоторые деятели заявляли и заявляют, что национальная корпорация «Промгаз» просто воспользовалась ситуацией и узурпировала власть. Произвела, так сказать, рейдерский захват в масштабах целой страны»

Председатель написал на полях: «Эту тему обязательно развить! Доказать, что подобные обвинения беспочвенны!»

«… рейдерский захват в масштабах страны. (Уверенно): На это я отвечу: ложь! Наглая, циничная ложь. Только решительные действия руководства Национальной корпорации «Промгаз» позволили удержать страну от гражданской войны и неизбежного окончательного распада. Да, нам приходилось действовать сурово, но обстановка складывалась так, что иного пути не было… Порой нас обвиняют в том, что мы разогнали Государственную Думу. Верно, мы разогнали это скопище коррумпированных и абсолютно подконтрольных власти подлецов. Часть — привлекли к уголовной ответственности…»

Председатель решительно зачеркнул «привлекли к уголовной ответственности». Написал: «Посадили. Быдлу понятнее слово ''посадили''».

«…И тогда, и сейчас я твердо убежден, что это было абсолютно правильное и единственно возможное решение… Нас упрекают в том, что методы борьбы с уголовной преступностью были незаконны и неоправданно жестоки. Верно, мы действовали сурово. Сотрудники народной полиции и антитеррористического комитета «Кобра» просто-напросто перестреляли разбойников, грабителей, насильников. По законам военного времени приговор выносили на месте и на месте же приводили в исполнение. Незаконно? Я отвечу: демагогия. Незаконно и жестоко оставить беззащитных граждан один на один с ошалевшим от безнаказанности уголовным отребьем»

Председатель взял в руки ручку, зачеркнул слово «отребьем», написал сверху «зверьем».

«Сурово? Да, сурово. Но зато всего за полтора месяца мы навели порядок на улицах наших городов… Были и иные демагогические измышления. Например, Борис Березовский кричит из Лондона, что арест пятидесяти шести российских олигархов был произведен с единственной целью — отобрать их активы в пользу Национальной корпорации «Промгаз». Ложь — все пятьдесят шесть бизнесменов были арестованы в связи с неуплатой налогов»

Председатель подумал: почти все они уже сдохли в спецтюрьмах… Он ухмыльнулся и продолжил работу над текстом.

«Наши враги говорят: за четыре последних года Российская Федерация лишилась Калининградской области, Приморья, Сахалина и части Сибири. Они говорят: РФ больше нет… Я отвечу на это так: да, мы лишились части территории. Но во-первых это временно — китайские партнеры взяли часть территории Сибири в аренду. И во-вторых — мы спасли Россию!

Пауза, взгляд в камеру, в душу каждому телезрителю..

А посмотрите, что происходило в Европе. На две части развалились Бельгия, Испания, Украина. На три — Великобритания… А Соединенные штаты? После Новой Гражданской войны Соединенные Штаты развалились аж на четыре государства! Последний президент уже несуществующих Штатов, Хиллари Линтон, бесславно завершила свою жизнь на электрическом стуле. За период с начала 14-го года и по настоящее время в мире произошло около трехсот войн и крупных вооруженных конфликтов. Добавьте к этому проблему глобального потепления, которая становится все острее. Добавьте сюда фактор «лихорадки Х». Да еще добавьте катастрофу на атомной электростанции во Франции, в результате которой было заражено около ста тысяч квадратных километров…

Дорогие соотечественники, я коротко — очень коротко! — перечислил те проблемы, с которыми столкнулось человечество и наша страна. О многих я даже не упомянул. Так или иначе, но РФ выстояла в этом бушующем мире. Стоит ли на фоне всего этого всерьез говорить о некоторых неудачах и просчетах руководства Национальной корпорации «Промгаз»? Говорить о неудачах и просчетах могут только враги, любители драть глотку на митингах, а слушают их пропаганду недалекие люди с экстремистскими настроениями. Я ответственно и твердо заявляю: мы пресекали и впредь будем твердо пресекать подобные настроения… Да, нам сейчас трудно. Да, у нас есть нерешенные проблемы. Да, у нас не хватает продовольствия, лекарств, некоторых товаров. Но мы уверенно движемся вперед, последовательно проводим реформы, развиваем демократические институты и…»

В зал вошел адъютанат, сказал:

— Господин Председатель, пришел Генрих Теодорович.

— Ага… давай его сюда.

Генрих Чердыня — крепкий, крупный, с властными чертами лица и наголо обритым черепом — вошел в кабинет Председателя.

Подполковник Чердыня был один из немногих, кто мог прийти к Председателю почти в любое время. Только он да еще Шмулька могли обращаться к Председателю на ты. Нынешний визит Чердыни был плановым — дважды в неделю он докладывал Председателю. Формально подполковник занимал должность начальника службы безопасности Национальной корпорации «Промгаз». А неформально ему подчинялись все спецслужбы страны. Поэтому Чердыня был самым информированным и одним из самых влиятельных людей в РФ. Однажды он в присутствии большого количества офицеров комитета «Кобра» позвонил самой Маме Розе — Генеральному прокурору. Отчитал его, как школьника, а напоследок назвал пидором. Всем была известна вспыльчивость Генерального, но открытое оскорбление Чердыни Мама Роза проглотил.

— Садись, Геня, — сказал Председатель, не здороваясь — сегодня они уже виделись лично и дважды разговаривали по телефону. Чердыня опустился в кресло. — Виски или сок?

— Спасибо, ничего.

— Тогда валяй на сухую.

Чердыня раскрыл свой ноутбук, из нагрудного кармана пиджака извлек очки в тонкой металлической оправе. Председатель считал, что эти очки совершенно не соответствуют тяжелому, грубому лицу Генриха Чердыни… Чердыня надел очки.

— Итак, — начал он, — за прошедшую неделю на территории произошло пятьдесят восемь митингов, терактов и иных проявлений экстремистской направленности. Из наиболее значительных назову следующие: в Ярославле прошел митинг рабочих шинного завода. Помимо экономических требований прозвучал лозунг: «Долой власть ''Промгаза''! Председателя в отставку!». В Саратове совершено нападение на полицейский участок. Бандитам удалось освободить двух задержанных, подозреваемых в причастности к террористической группировке «Молодая гвардия». Кроме того, из помещения участка ими похищены семнадцать единиц табельного оружия, боеприпасы, средства связи. В городе Котовск — это под Ижевском — имел место случай группового дезертирства. Из части ушли одновременно двадцать шесть военнослужащих срочной службы. С оружием. Насильно увели с собой двух капралов и лейтенанта. В ближайшем лесочке капралов заставили повесить лейтенанта…

Председатель слушал подполковника не особо внимательно, машинально поглядывая на огромную, во всю стену, интерактивную карту РФ и отмечая не столько факты, сколько тенденции: в регионах растет количество нападений на пункты раздачи продовольствия и продовольственные склады… растет количество нападений на полицейские участки с целью завладения оружием… участились случаи группового дезертирства… Впрочем, следовало признать, что ситуация из года в год становится все более напряженной, масса экстремистстских проявлений нарастает.

— В Старом Осколе совершено нападение на эшелон с продовольствием. По некоторым данным, к мародерам присоединились не только работники железной дороги, но и сотрудники полиции…

— Может, — перебил Председатель Чердыню, — стоит усилить ответственность за нападения на продовольственные склады и эшелоны?

— Усиливай не усиливай, а грабить будут. Там же, — Чердыня кивнул на карту, — многие живут впроголодь. — Подполковник посмотрел на Председателя поверх очков. Видимо, ожидал какой-то реакции, но Председатель промолчал. Чердыня продолжил: — В Санкт-Петербургском государственном университете имени Собака выявлена организованная группа студентов и преподавателей-экстемистов. На прошлой неделе они распространили в университете листовку под названием «Газ не для нас».

— Уже и в «Собачнике»? — процедил Председатель. — Этим-то чего не хватает? Или им тоже жрать нечего?

Чердыня оторвался от своих бумаг, посмотрел на Председателя внимательно. И подумал: а ведь он стал красить волосы. Теперь уже точно видно. Еще недавно я сомневался, но теперь очевидно — красит…

Вслух подполковник произнес:

— Я еще год назад предлагал провести зачистку в этих рассадниках знаний. Там вызревают нигилисты. А это потенциальные террористы.

— Думаешь, будет толк от твоей зачистки?

— Качественный — нет, но грядку иногда нужно пропалывать. Иначе сорняки забьют все.

Председатель снова сделал глоток, повторил с чувством: с-сукины дети!

— Хорошо бы прикрыть интернет, — сказал Председатель. — Оттуда все дерьмо.

Чердыня ответил:

— Ну, допустим, прикроем… И что? Все то дерьмо, которым наполнен интернет, хлынет на улицы. Вот тогда листовки будут висеть не только в коридорах и туалетах универа, а на каждом углу. А отсюда один шаг до акций протеста. Заметь, что до сих пор в Санкт-Петербурге этого не было.

Председатель отлично понимал, что начальник СБ прав — интернет выполняет функцию клапана, через который стравливается избыточное давление. Но уже не справляется. Сказал:

— Не хватало только, чтобы в столице!.. У нас на каждые семьдесят жителей один полицейский или служащий внутренних войск. А в Питере на каждые пятьдесят! Ты знаешь, во сколько нам обходиться содержание этой своры?

— Приблизительно.

— Приблизительно, — проворчал Председатель, — приблизительно… А я — точно. Чтобы эту прорву прокормить, никакого бюджета не хватит. А толку с них — кот чихнул. Мне министер на уши вешает, что готов подавить любые выступления… Врет упыренок?

Чердыня сказал:

— Врет. Полиция давно уже разложилась донельзя. Известны случаи, когда из корысти отпускали не только уголовников, но и террористов. Что же касается «готовы подавить любое выступление», то это чушь. Без «Ужасов» и кавказских карателей наша полиция может только гопников гонять… Кстати, хотел представить одну техническую новинку по теме «Мертвый огонь» — видеотчет об испытании прибора.

Председатель спросил:

— А это долго?

— В полной версии долго, около сорока минут. — Председатель поморщился. — Но я, — продолжил Чердыня, — специально для демонстрации попросил смонтировать «клип» продолжительностью четыре минуты.

— Тогда валяй.

Чердыня воткнул флэшку в разъем компа, пощелкал мышкой. На мониторе появился плац и группа зэков на нем… Все четыре минуты Председатель внимательно смотрел на экран. Когда «клип» кончился, он спросил:

— Что — это так на самом деле?

— Спец, который курирует тему, уверяет, что так, — ответил Чердыня. — Уже через неделю первые шесть установок привезут в Петербург. Установим их здесь, на Башне.

— Вот тогда и попробуем, — сказал Председатель.

Распахнулась дверь. В зал стремительно вошла женщина — высокая, стройная, с волной черных, как ночь, волос. Вся в узком, черном. Только туфли и бусы были красного цвета.

Председатель сказал:

— Зайка.

Чердыня поднялся:

— Добрый вечер, Зоя Львовна.

Женщина посмотрела на Чердыню очень черными глазами:

— Добрый… работаете?

Председатель ответил:

— Да нет, Зайка, мы уже закончили.

Чердыня собрал свои бумаги. Председатель сказал:

— Ты, Геня, флэшку оставь — мы с Зайкой посмотрим. Прикольная флэшка.

Шмуляк подошла к Председателю, он положил руку на бедро, обтянутое черным атласом. Чердыня двинулся к двери. Когда он взялся за ручку, Председатель произнес:

— Ты говорил про Ярославль: «Долой Председателя!». С этими крикунами разобрались?

Чердыня обернулся:

— Арестованы.

— А в универе?

— А по универу решение принимать тебе. Вопрос политический.

— Политический, политический… Я подумаю.

Чердыня вышел.

В Москву поехали поездом. Лиза настояла, чтобы с ними поехал Глеб — молчаливый застенчивый парень с бородкой, которая делал его похожим на монаха.

Утром в понедельник, двадцать первого августа, Дервиш, Студент и Глеб сели в Малой Вишере на проходящий поезд и поехали в Москву. В купейном вагоне было почти пусто. Сладкий, как хурма, проводник с сальными глазками предложил занимать любое понравившееся купе. Предложил тут же и пива-водки… Через десять минут в купе заглянул некий тип, стал набиваться в попутчики. Был вежливо, но недвусмысленно послан. Ушел. Еще через пять минут вернулся, с ним пришли еще трое. У одного из-под расстегнутой кожаной жилетки (в тридцатиградусную жару!) демонстративно торчала из-за ремня рукоятка ТТ. Предъявили претензию. Кожаная жилетка так и сказал: претензию… Дервиш поднял брови и рассмеялся. Кожаный понял, что над ним смеются, потянулся за пистолетом. Глеб ударил его ногой в пах, Студент вырвал пистолет и вытолкнул в коридор, дважды выстрелил в пол… Через тридцать секунд избитых, ошеломленных отпором бандитов выперли в тамбур, загнали в угол. Студент распахнул дверь — в тамбур ворвался пропитанный гарью жаркий воздух и стук колес — приказал:

— Прыгайте, суки!

— Да ты что, братан?

— Да мы разобьемся, брат.

— Хорошо было бы, если б разбились. Вот только живучие вы, суки… Прыгать!

— Помилосердствуй, брат.

— Нет у меня к вам милосердия, твари, — ответил Студент и выстрелил в пол.

По одному, с оглядкой, крестясь и матерясь одновременно, прыгали бандиты из вагона. Впрочем, скорость у поезда была невелика. Студент обтер и выбросил вслед им ТТ. Вернулись в купе. Дервиш сказал:

— А без стрельбы нельзя было? — Студент и Глеб переглянулись. — Ладно, зовите сюда проводника.

Привели бледного проводника. Дервиш спросил:

— Не повезло тебе, малоуважаемый — долю свою сегодня не получишь.

— Какую долю? — пробормотал проводник.

— А за наводку… Ты же, подлец, наводку даешь на пассажиров.

— Не-ет… Что вы? Не-ет.

Дервиш посмотрел проводнику в глаза и проводник мгновенно сомлел.

— Пощадите, господин генерал, — сказал он и опустился на колени.

До Москвы доехали без приключений.

Когда в понедельник капитан Гривас не вышел на службу, начальник оперативного отдела, в котором служил капитан, позвонил ему. Оказалось, что телефон выключен. Это было, мягко говоря, странно — телефон был служебный. А служебный телефон каждый офицер комитета «Кобра» обязан держать включенным и под рукой двадцать четыре часа в сутки. В выходные, праздники и даже в во время отпуска. Начальник удивился, позвонил на личный телефон капитана. Но и тот был выключен. Тогда начальник позвонил домой Гривасу. Трубку сняла жена.

— Так ведь он уехал в командировку, — ответила она на вопрос о муже.

Майор Колесов знал, что ни один из сотрудников отдела не должен быть в командировке. Колесов сказал:

— Я знаю… А когда собирался вернуться?

— Он не сказал. Он никогда не говорит, куда и на сколько едет.

— Вы уж извините, Антонина Леонидовна, но такова специфика службы.

— О— о, я понимаю — специфика, — сказала она и по голосу, по интонации, Колесов предположил, что она догадывается относительно «командировки» мужа.

Минут десять майор Колесов сидел в своем кабинете и обдумывал ситуацию. По всему получалось, что Гривас провел выходные с женщиной. Большого криминала в этом нет — кто из нас безгрешен? Но вот отключенный телефон — это уже ЧП. Фактически это означает исчезновение сотрудника. Секретоносителя высшей категории. Задействованного по теме «Мертвый огонь»… Колесов матюгнулся и позвонил полковнику Спиридонову — заместителю начальника управления, который курировал работу отдела. Попросил принять его срочно. Спустя четыре минуты он уже докладывал о ситуации с Гривасом. Спустя еще одиннадцать минут Спиридонов приказал немедленно принять меры к розыску капитана Гриваса.

Колесов спустился в отдел и поставил задачу сотрудникам.

Москва встретила жарой, вокзальными запахами и криками носильщиков. Прямо на перроне Николаевского вокзала приезжающих ждали менеджеры гостиниц и агентств по найму жилья, таксисты, торговцы самым разнообразным «эсклюзивным» товаром, карманники, попрошайки, сутенеры и совсем уж темные личности с пустыми глазами.

Опираясь на трость, Дервиш двигался сквозь эту толпу уверенно, как ледокол. К Студенту и Глебу то и дело обращались и даже хватали за руки, предлагали самые разнообразные и товары и услуги. Все — со скидкой или «почти даром»… А к Дервишу не лезли. Более того — перед ним расступались.

Они вышли на площадь у трех вокзалов, запруженную людьми, экипажами моторикш и автомобилями. Над площадью висел однообразный и напряженный гул. Дервиш долго смотрел на площадь, потом произнес:

— Черкизон. Мега-Черкизон.

Он выбрал более-менее приличный «мерседес» с водителем китайцем. Впрочем, других таксистов в Москве не было — весь извоз держали китайцы. Всю Москву «держали» китайцы. Массовое китайское нашествие в Москву началось всего два года назад, но за эти два года сыновья Поднебесной сумели прибрать Москву к рукам. Кавказцы, которые привыкли хозяйничать в Москве, пытались качать мазу. Но напоролись на мощную и хорошо организованную силу — китайские триады. Война была кровавой — кавказцев убивали повсеместно. В ход пошли не только ножи и биты, но пулеметы и тротил. Москва помнит кровь на улицах, автомобили, набитые трупами, и взорванные рестораны. Только в ноябре 14-го в Москве были убиты более десяти тысяч человек. Джигиты дрогнули. Начался исход кавказцев из Москвы. Те, что остались, велт себя тише травы.

Дервиш назвал адрес гостиницы. Китаец закивал: холесе, господина, холесе… Поехали.

Глеб сказал:

— Дорого, наверно, Евгений Василич. Может, не стоит? Мне вот только что предлагали остановиться в уютной маленькой гостинице… Наши, русские.

— Как же ты доверчив, друг мой ситный, — покачал головой Дервиш. — Многие — не скажу, что все, но многие из тех, кто клюнет на подобное предложение, уже к утру останутся без вещей и без денег. Очнутся они на улице, с больной головой и провалом в памяти. Некоторые проснутся рабами на фермах. А некоторые не проснутся никогда — их, холодных и голых, будут находить по пустырям и помойкам… Это — Москва.

Машина медленно выбралась из толчеи на площади.

— Посему, — продолжил Дервиш, — лучше уж остановиться в дорогой гостинице. Там какая-никакая, а все-таки есть служба безопасности… Впрочем, и там без гарантий.

«Мерседес» медленно катил в потоке моторикш, мотороллеров, маршрутных такси. Все это моторизованное стадо куда-то ехало, чадило, непрерывно гудело клаксонами. По тротуарам текли люди. Дервиш смотрел в окно. Видел по большей части азиатские лица. Складывалось впечатление, что половину населения Москвы составляют китайцы, еще четверть — выходцы со Средней Азии и Кавказа. Возможно, он ошибался. Но то, что русские в бывшей Русской столице уже не были большинством — факт.

Через полчаса приехали в гостиницу. Сняли два номера рядом. Стоило это действительно дорого. Из номера Дервиш позвонил кому— то, передал привет «от тети Аси» и договорился о встрече.

«Золотой треугольник» — центр Санкт-Петербурга — по периметру был обложен сотнями камер слежения. На многих перекрестках тоже стояли камеры. Связанные в единую сеть, они круглосуточно контролировали весь въезжающий и выезжающий в центр города транспорт. Правда, немалая часть этих камер не работала.

Майор Колесов зашел в ИЦ и уже через две минуты знал, что в пятницу «форд» капитана Гриваса не только не выезжал из города, но даже не покидал пределов «Золотого треугольника». Если, конечно, Гривас не поменял номера на автомобиле. Но это было возможным в одном-единственном случае: если капитан Гривас — предатель. Что представляется весьма маловероятным. Скорее всего, Гривас стал жертвой преступления. Как и всякий сотрудник «Кобры», Гривас постоянно носил с собой пистолет, но опыт показывает, что от пушки мало проку, если нападут неожиданно… Хоть весь обвешайся пистолетами, но если подойдут сзади и ударят молотком или угостят разрядом парализатора, пистолеты не помогут.

Колесов распорядился поставить «сторожевик» на номер Гриваса. Операторы забили номер электронную память системы — как только машина окажется в поле зрения ближайшего «глаза», умная техника прочитает номер и подаст тревожный сигнал.

Колесов поставил машину Гриваса на контроль, а сам взялся изучать сводку криминальных происшествий по городу за прошедший уикэнд. Сводка была огромной. Преобладали грубые насильственные преступления: грабежи, разбои, убийства. Колесова интересовали неопознанные трупы или лица, обнаруженные на улице в бессознательном состоянии. И тех и других тоже хватало.

Колесов еще не закончил работу со сводкой, когда сообщили: обнаружен «форд» Гриваса — машину засек «глаз», повешенный над Литейным мостом. «Форд» задержали. В нем оказались двое торчков. Уже через двадцать минут их привезли в «Кобру». В «гестапо» за них взялся лично Колесов. У одного из задержанных уже была судимость за грабеж в прошлом, а в настоящем — кровь на рукаве и нож в кармане. Колесов подумал: вот и раскрыто дело. Теперь осталось найти тело Гриваса… Парни клялись, что нашли пустой «форд» на Большой Подьяческой. Водительское стекло, по их словам, было опущено, а ключ торчал в замке зажигания.

После получасового допроса стало понятно, что они говорят правду. Не доверять им не было никаких оснований. Доверять — тоже. Колесов передал их одному из сотрудников, сам продолжил работать со сводкой. Вскоре он прочитал про труп неизвестного мужчины, обнаруженный на Канонерской. В сводке было написано: «мужчина на вид 30–35 лет». Никаких других подробностей не было. Колесов выругался, назвал полицейских мудаками… Колесов прикинул по карте: от дома на Большой Подъяческой, где салаги обнаружили «форд» Гриваса до дома на Канонерской, где нашли «мужчину на вид 30–35 лет» метров триста. Колесов задумался. Он стоял и смотрел на карту, когда в кабинет вошел капитан Опрышко. Доложил:

— Был у Витьки «левый» телефон. Завел, чтобы жена не знала. Так вот, в пятницу, когда Витька собрался в эту свою «командировку», он действительно совершил звонок с «левого» телефона. А звонил он вот на этот номер. — Опрышко положил на стол листок бумаги. — Номер, похоже, тоже левый — зарегистрирован на некоего Быстрова Альберта Григорьевича… Вот только этот Быстров помер полгода назад.

— Ладно, этим я займусь. У тебя сейчас другая задача: поезжай в морг на Екатерининском, посмотри на труп, что подобрали вчера на Канонерской. Думаю, это Гривас.

Опрышко поехал в городской морг на Екатерининском проспекте. Тело Гриваса нашел в общей куче неопознанных тел — их уже приготовили к кремации. На груди у догола раздетого трупа висел личный жетон сотрудника комитета «Кобра».

Опрышко рассвирепел, прошел прямо в кабинет главного патологоанатома города, наехал. Однако главный патологоанатом так долго работал бок о бок со смертью, что научился смотреть на жизнь вполне философски. На наезд «гестаповца» он спокойно ответил, что трупов каждый день проходит много, очень много… А патологоанатомов мало, очень мало. А на улице жара плюс тридцать. С хвостиком. И рефрижераторы не тянут. И где прикажете все это «добро» хранить? А? Потому если покойничек некриминальный… Опрышко спросил: это с проломленным-то черепом некриминальный?.. Главный патологоанатом ответил: объясняю: если в сопроводительных полицейских документах написано: без видимых признаков насилия — то пусть он хоть совсем без головы, для меня он некриминальный и я его держу тут одни сутки. И если за сутки родственники не забрали, то он отправляется в топку… Вот так, господин капитан.

Опрышко спросил:

— А вы что же — сообщили его родным?

— Каким родным? Он же неопознанный.

— У него на груди — личный жетон офицера «Кобры», — Опрышко показал патологоанатому жетон. Патологоанатом пожал плечами:

— Ну, железка… с цифирками.

Опрышко разозлился еще больше.

— Послушайте! — сказал он — Вы что — не видите разницы между каким-нибудь бомжом и офицером комитета «Кобра»?

Патологоанатом ответил:

— Пока они оба живы, то и разница между ними, конечно, есть… Но когда людишки оказываются здесь, то, поверьте мне, существенной разницы между ними уже нет.

Опрышко понял, что патологоанатому на все наплевать, спорить не стал и просто сказал:

— Нужно провести экспертизу. Качественно и быстро.

— Сделаем. Пришлите постановление.

Опрышко забрал пакет с вещами убитого и вышел из здания морга.

В Кубышку привезли жильца дома на Канонерской, который обнаружил труп Гриваса. Несколько позже — двух полицейских, которые выезжали «на труп». Последним доставили дознавателя, который труп «оформлял».

В это самое время из морга вернулся Опрышко. Капитан зашел в кабинет Колесова, увидел дознавателя. Несколько секунд он рассматривал дознавателя, потом поинтересовался у майора, кто это такой. Колесов ответил: дознаватель Догаев. Он выезжал на Канонерскую… Опрышко кивнул: понятно. Потом сказал дознавателю: встаньте, пожалуйста, господин Догаев. Догаев поднялся. Опрышко ногой ударил дознавателя в пах.

Догаев скорчился, просипел:

— За что?

Опрышко ударил дознавателя в лицо, сбил с ног. Колесов смотрел с интересом.

— За что? — вновь спросил кавказец, обливаясь кровью.

Опрышко нагнулся и сорвал с ноги дознавателя шикарный мокасин.

— Вот за это самое, падла, — ответил «гестаповец» и начал хлестать кавказца мокасином по лицу.

Дервиш стоял у окна и смотрел на Москву. Темнело. Двадцатимиллионный мегаполис зажигал огни. С высоты шестнадцатого этажа было хорошо видно, что город освещен очень неравномерно. Центр — средоточие казино, ресторанов и прочих увеселительных заведений — сверкал. Светились окна сбившихся в стаи высоток. По магистралям двухцветными красно-белыми лентами текли транспортные потоки. Но бо льшая часть города была освещена скупо.

Вдали стояло последнее творение Серетели — сорокаметровый монумент «Вознесение Юрия и Елены». Скульптор изваял его после того, как боевики группы «Истребители» расстреляли кортеж, в котором ехали мэр Москвы с супругой. Машину мэра обстреляли из автоматической пушки, установленной в фургончике на пути следования кортежа. Снаряды калибром 37 мм в клочья изорвали бронированный «мерседес»… Даже сквозь смог подсвеченный прожекторами памятник был виден хорошо — две взявшиеся за руки фигуры — мужская и женская — взмывали в темное московское небо.

В дверь постучали. Дервиш сказал: входите, открыто. Вошли Студент и Глеб. Глеб сел на диван, а Студент подошел, встал рядом с Дервишем. Некоторое время они молча смотрели на панораму огромного города. Потом Дервиш произнес:

— Странный город… страшный город. — После паузы добавил: — Нельзя дышать и твердь кишит червями.

Студент спросил:

— Стихи?

— Да, Мандельштам. Иосиф Мандельштам… Не знаю почему, но этот город вызывает у меня такие ассоциации. Фантастический общероссиянский мега-Черкизон. Город — торгаш и ростовщик. Город — сутенер и скупщик краденого. Город — аномалия.

— В каком смысле аномалия?

— Во всех. В градостроительном, в социальном, в криминальном… В экологическом, в конце концов. Только от онкологических заболеваний здесь ежегодно умирает почти пятьдесят тысяч человек.

— Пятьдесят тысяч? Это же население целого провинциального города.

— Добавьте к этому около семи тысяч суицидов. Да двенадцать тысяч наркоманов, умирающих от передоза. Да еще двадцать с лишним тысяч убийств. Да не забывайте про почти пятьдесят тысяч человек — в основном молодых — которые исчезают бесследно. Ежегодно. Это, заметьте, по официальной статистике. А есть еще и так называемая естественная смертность. Этот город — фабрика по производству смерти. В прошлом году в Москве открыли новый крематорий, но и его не хватает. Будут строить еще один.

Студент смотрел на город за окном — бывшую столицу Российской империи и Советского Союза. На город с великой историей, превращенный в «общероссиянский мега-Черкизон».

Дервиш бросил взгляд на часы, сказал:

— Ну что? Пора. Поехали, познакомитесь с Котом.

— С самим Котом? — почти одновременно спросили Студент и Глеб.

— С самим Котом… и с его «котятами».

Шел уже девятый час вечера, когда майору Колесову позвонил заместитель начальника управления полковник Спиридонов:

— Как движется расследование по убийству Гриваса? Результаты есть?

— Так точно, есть.

— Поднимитесь ко мне, доложите.

Колесов поднялся на шестой этаж «Кубышки» — там находились кабинеты руководителей. Полковник Спиридонов сидел за столом, пил мате. В «Кобре» Спиридонов был известен как крепкий профессионал и человек с тяжелым характером.

— Садитесь, майор, — предложил Спиридонов. Колесов сел. — Докладывайте.

Колесов коротко и четко доложил: капитан Гривас был убит приблизительно около трех часов ночи в ночь с субботы на воскресенье. Смерть наступила в результате удара тупым предметом в правый висок. Удар сильный — проломлен висок. Вероятно, били кастетом. Тело капитана обнаружено на Канонерской улице, под аркой дома № 27. Вполне вероятно, что его привезли туда на его же собственном автомобиле — в «форде» Гриваса обнаружены следы крови. Больше ничего нет, кроме номера сотового телефона, на который позвонил Гривас, отправляясь в свою «командировку»… А в организме убитого капитана обнаружено изрядное количество алкоголя.

— Он что — был пьющий? — резко спросил подполковник.

— Выпивал весьма умеренно. Всегда контролировал себя.

— Всегда контролировал, — желчно повторил Спиридонов, — а в эту ночь нет… Как вы это объясните?

— Возможно, его сознательно напоили. После чего он был убит и ограблен. В его карманах не осталось ничего, кроме упаковки презервативов… А полицейские сняли с него ботинки.

— Ботинки сняли?

— Так точно, сняли ботинки. Гривас любил качественную обувь. У него были дорогие, ручной работы, мокасины. Их присвоил себе дознаватель.

— Вот ведь сволочь какая, — мрачно произнес Спиридонов. И сделал пометку в блокноте. — Ботинки снял… Что еще взяли?

— Все — бумажник, пистолет, часы, телефоны. Остался только личный жетон.

Спиридонов побарабанил пальцами по столешнице, сказал:

— Ладно… Сейчас я хотел бы услышать ваши выводы, майор.

— Полагаю, господин полковник, что мы имеем дело с банальным разбоем. Или с убийством из ревности. Например, пришел домой муж, застал в своей постели Гриваса…

Полковник встал, прошелся по кабинету. Была у него такая манера — ходить из угла в угла.

— Может и муж. А может… Про эту женщину что-нибудь известно? — спросил Спиридонов.

— Ничего… Телефон, на который звонил Гривас, в тот момент находился в районе действия антенны, которая расположена на доме № 183 по набережной Фонтанки. Сейчас не отвечает. Радиус действия антенны в условиях плотной городской застройки сто пятьдесят-двести метров. Это двадцать— тридцать домов. Завтра же направлю туда ребят с фотографией капитана Гриваса. Возможно, мы найдем людей, которые его видели. Далее. Номер, на который звонил Гривас, зарегистрирован на некоего Быстрова Альберта Григорьевича, тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года рождения. Этот Быстров полгода, как умер. Жил в коммуналке, сильно пил, родных нет.

— По учетам?

— Не проходит.

— Жену Гриваса допросили?

— Еще нет.

— Почему? — Спиридонов остановился напротив Колесова.

— Господин полковник, я считал неуместным… сразу после смерти мужа…

— Майор! — перебил полковник. — Вы где служите? Это что такое: я считал неуместным? Ее муж, возможно, предатель… По крайней мере до тех пор, пока мы не доказали обратного.

— Виноват, господин полковник. Завтра же допрошу. Лично.

Спиридонов вновь сел за стол, сказал:

— Займитесь этим прямо с утра. Женщину, к которой ездил Гривас, установить обязательно. Может, не в разбое дело-то? Если это разбой или убийство из ревности, то… А что, если Гривас предатель? Если он работал на «Гёзов» или «Александра Невского»?

— Это крайне маловероятно, господин полковник.

— Почему же? В Архангельске был случай, в Тамбове. А Москве, если помните, завербовали едва ли не целый отдел.

— Капитан Гривас прошел плановую проверку на детекторе.

— Когда это было?

— Это было почти год назад. Через полтора месяца ему снова на детектор.

— Вот вам, кстати, и возможная причина ликвидации Гриваса товарищами по борьбе: риск разоблачения. — Спиридонов несколько секунд молчал, потом произнес: — Я тоже не хочу думать, что капитан Гривас предатель, но… назовите мне хотя бы одну причину, которая убедит меня, что это был обычный криминал.

— Преступники не взяли даже личный жетон офицера «Кобры».

— И что? С ним легко спалиться.

— С пистолетом тоже легко спалиться, но пистолет они взяли.

— Верно… И каков вывод?

— Это уголовники. Террористы непременно взяли бы личный жетон сотрудника.

Спиридонов некоторое время молчал, потом сказал:

— Я полагаю, майор, что с вероятностью девяносто пять процентов вы правы — это обычная уголовщина. Но — «Мертвый огонь». Окончательное решение я приму утром. Вы свободны. Но женщину, которой звонил Гривас, нужно установить обязательно.

Колесов вернулся в свой кабинет и позвонил вдове Гриваса. Попросил ее «заглянуть» в управление завтра утром. Она спросила: зачем? — он ответил, что должен задать несколько вопросов: не волнуйтесь, простая формальность.

Дервиш, Студент и Глеб ехали на встречу с Котом. Машина с меланхоличным китайцем за рулем неторопливо катила через ярко освещенный центр Москвы. На тротуарах непрерывной стеной стояли проститутки. Здесь были девушки всех национальностей и всех возрастов. Мелькали и совсем молоденькие, почти дети. В неживом неоновом свете их лица выглядели матовыми, заретушированными. Прогуливались увешанные золотыми цепями сутенеры. У входа в казино «Магриб» кипела драка. Дрались два десятка смуглых мужчин. Быстрыми ручными молниями мелькали ножи, на асфальте уже валялись убитые или, может быть, раненые.

Дервиш сидел на переднем сиденье, навалившись на трость, смотрел в блестящее стекло «мерседеса» и что-то шептал. Студент подумал, что старик молится. Но Дервиш не молился. Дервиш проклинал.

Покрутившись по центру, сменили машину и приехали в небольшое заведение в Ясенево. Когда-то это была типовая двухэтажная «стекляшка». Но после погромов 14-го года времена «стекляшек» прошли, здание обложили кирпичом, оставив узкие, похожие на бойницы, щели. Собственно, это и были бойницы.

На первом этаже был общий зал. Там было много восточных людей, накурено, шумно, пахло марихуаной, крутилась на шесте девица. Из одежды на ней были татуировки и стразы. Дервиш уверенно прошел на второй этаж, постучал рукоятью трости в стальную дверь. Динамик над дверью произнес с очень сильным акцетом: что твой хотел?

— Открывай, басурманин, — грубовато-весело ответил Дервиш.

Некоторое время «басурманин» разглядывал клиентов в невидимый глаз камеры, потом раздался щелчок реле. Вошли. Коридор, столик, кресло. На столике порножурнал «Московские киски». В кресле молодой азиат с багровым шрамом на щеке. Под рукой двустволка с сильно обрезанными стволами. Азиат сказал:

— Двер в конец коридор.

Они прошли по коридору, остановились перед покрашенной в коричневой цвет дверью. Дервиш постучал. На этот раз костяшками пальцев.

— Открыто, — прозвучал ответ.

Они вошли в помещение бордельного толка — плюш и зеркала, в глубине альков с широченной тахтой. За столом сидели двое. На столе стояли бутылки, тарелки. Картина была совершенно мирной, но Студент отлично знал, что в любой момент она может обернуться стрельбой. Кровью. Трупами. С первого этажа доносились — бум! Бум! Бум! — отзвуки музыки.

— Прошу к нашему шалашу, — произнес один из мужчин за столом.

Дервиш ответил:

— Мне нужен Кот. Где он?

— Д— да здесь К— кот, — раздался голос сзади. Студент стремительно обернулся. Из-за ширмы в углу появился человек. Он был невысок, седоват, ему могло быть и тридцать лет и пятьдесят. Он улыбался, одновременно убирал в оперативную кобуру под мышкой наган.

Дервиш и Кот шагнули навстречу друг другу, обменялись рукопожатием.

Студент смотрел на мужчину и думал: вот он какой, легендарный Кот. Человек, за голову которого обещано двадцать пять тысяч новых евро.

Студент завершил рассказ словами:

— Перевозка будет осуществяться в ночь с четверга на пятницу, то есть двадцать пятого августа, скорым поездом № 29 «Мегаполис». Из Москвы экспресс уходит в ноль сорок пять. В Петербург прибывает в девять ровно… Вопросы ко мне?

Несколько секунд все молчали, потом Кот сказал:

— Н— ну, если известна д-дата и номер п— поезда, то какие же тут вопросы? Сделаем — не в п— первый раз.

— А как конкретно вы себе это представляете? — спросил Дервиш.

Кот улыбнулся и сказал:

— А мы не п— представляем. Мы идем и д-делаем… Конечно, расскажу.

Он закурил и подробно рассказал о том, как собирается организовать налет на спецвагон.

— Отлично, — сказал Дервиш. — Кстати, могу предложить место для проведения операции.

— П— предлагайте.

— Железнодорожный переезд у станции Спирово. Это в сотне верст от Твери. Я эти места хорошо знаю.

— П— посмотрим, — сказал Кот. — Если место п— подходящее, то там и сделаем.

Дервиш сказал:

— Но это не все, друзья мои. Есть еще один вопрос.

— Какой?

— Дело в том, что сами по себе антенны не имеют никакого значения. Антенна без «Ужаса» это как пистолет без затвора… Правильно?

Кот кивнул: п— правильно.

— Значит, — сказал Дервиш, — необходимо добыть «Ужасы». Они хранятся в горотделах полиции. Добыть из нужно сразу, не откладывая. Потому что когда они поймут, что произошло — переведут все управы на усиленный режим. Посему желательно в эту же ночь добыть хотя бы пару «Ужасов». — Дервиш обвел всех глазами и спросил: — Есть идеи?

Один из «котят» — мужчина лет сорока по кличке Немой — ответил:

— Если «Мегаполис» будем брать недалеко от Твери, то, пожалуй, есть кое-что… Тут такое дело: год назад мы готовили в Твери операцию. Как раз неподалеку от горотдела полиции. По ряду обстоятельств не сложилось, но предварительная подготовка была проведена. Конечно, сейчас нужно побывать в Твери, посмотреть, что к чему… Кстати, для операции понадобится еще хотя бы пара человек — чтобы было кого посадить за руль и, вообще, для страховки.

Дервиш сказал:

— Студент и Глеб поедут с вами.

Немой вопросительно посмотрел на Кота. Кот в свою очередь посмотрел на Дервиша, спросил:

— А в деле ребята б— бывали?

— Бывали, — ответил Дервиш.

Кот кивнул и произнес:

— Тогда чего тянуть? Завтра же п— поедите в Тверь, осмотритесь на месте. А мы с Гориным п— прокатимся этим «Мегаполисом» в П— питер, п— посмотрим, что к чему. А как вернемся — нужно п— приступать к детальному п— планированию операции… А сейчас, — Кот посмотрел на часы, сказал: — Сейчас нужно п— поторопиться. Д— до отбытия «Мегаполиса» осталось чуть больше д-двух часов.

В ноль часов сорок пять минут скорый поезд «Мегаполис» отошел от перрона Николаевского вокзала. Одно купе спального вагона занимали Кот и Горин.

Во вторник утром Колесову позвонили из проходной: к вам посетительница, вдова капитана Гриваса.

Майор выписал пропуск, спустился вниз, принял Антонину Гривас у дежурного и привел в свой кабинет. Колесов включил электрический чайник, поставил на стол чашки, печенье.

— Антонина Леонидовна, — сказал Колесов. — У меня к вам весьма деликатный вопрос.

— Да, слушаю.

— Вам чай или кофе?

— Мне все равно… Это и есть ваш деликатный вопрос?

— Нет. Вопрос у меня про Виктора.

— Да?

— Антонина Леонидовна, дело в том, что в тот злополучный день Виктор не был в командировке.

— Я знаю, — ответила она.

— Вот как? А где он был — знаете?

— Знаю, — спокойно произнесла она. Колесов напрягся.

— И где же? — спросил он.

Вдова Гриваса усмехнулась:

— У бабы он был. А вы не знали?

— Мы предположили это… А у какой бабы был Виктор? Вы что-то знаете о ней?

— Знаю.

Чайник на приставном столике зашумел.

— И что вы о ней знаете?

— Какое это имеет значение теперь?

— Имеет… так что вы о ней знаете?

— Я не хочу об этом говорить.

— Сожалею, но придется. Что вы о ней знаете?

Она поднялась, сказала:

— Подпишите мой пропуск и проводите меня на выход.

— Нам нужна информация об этой женщине.

— Да плевала я на то, что вам нужно.

Колесов подумал: не понимает. Эта коза просто не понимает… Колесов тоже встал, обошел стол и остановился напротив нее.

— Антонина, — сказал он, — Леонидовна, ты, я вижу…

— Почему вы мне тыкаете? — вскочила она. Он несильно толкнул женщину в плечо и она шлепнулась на стул. Колесов взял ее за подбородок, поднял голову вверх.

— Могу не тыкать. Могу на вы. Но ты, я вижу, не догоняешь. Положение у тебя вот какое: мужа твоего мы подозреваем в предательстве. А это что значит? Значит, пенсии ты лишишься. Из квартиры четырехкомнатной в охраняемом доме вылетишь. Сын пойдет учиться в обычную государственную школу. Ты знаешь, что это такое — государственная школа? Это — наркотики и уголовные порядки. Половина одноклассников — кавказоиды, половина учителей — алкоголики.

Колесов говорил спокойно, почти равнодушно. Но женщина от этих его слов все больше терялась. Она как будто становилась меньше.

— Я могу на вы, Тоня… Леонидовна. У нас не лягавка, у нас приличная организация. Аналог немецкой Geheime Staatspolizei. Сокращенно — Gestapo. Ге-ста-по. Знаете ли вы, Антонина Леонидовна, чем наше «гестапо» отличается от народной полиции? Не знаете? Так я объясню. В народной полиции людишек тупо забивают насмерть. А здесь — нет. Здесь сначала наизнанку выворачивают. Спускают в «душевую» и наизнанку выворачивают. Кстати, слышала про «душевую»?

— Нет… нет, нет.

— Значит, слышала. Значит, трепанулся Витюша. Язык у него был длинный… Так вот, либо ты ответишь на мои вопросы и пойдешь домой. Либо — в «душевую». Там ты все равно ответишь на все вопросы, но… в общем, ты все поняла.

Антонина сглотнула, из глаз выкатились две маленькие слезинки.

— Я… отвечу, отвечу.

— Вот и хорошо, Антонина Леонидовна. — Колесов вернулся за стол, сел в кресло. — Итак, что вам известно про эту женщину?

— Немного… Почти ничего. Ее зовут Валерия. Случайно услышала, как мой козел называл ее «Валерочка».

— Как вы это услышали, Антонина Леонидовна?

— Случайно… Он по телефону с этой сучкой говорил. У него для этих дел специальный телефон был. Он его даже домой не приносил, в машине держал… Думал, я не знаю.

— Еще что? Фамилия? Адрес? Телефон? Подробности? Где они встречались?

— Больше не знаю ничего, — покачала головой женщина. — А, вспомнила — рыжая она. Он сказал ей по телефону: твои волосы как осенний пожар.

Колесов усмехнулся: романтик, блин! Поэт, блин, недорезанный.

Колесов хотел задать еще один вопрос, но вдруг его осенило: ресторанчик на Парадной и его, Колесова, день рождения… Они уже изрядно выпили, когда вошла эта, ну, которая, как осенний пожар. И все обратили на нее внимание — она из тех женщин, на которых все нормальные мужики обращают внимание. Она посидела минут пятнадцать— двадцать и ушла. И Витька сразу вслед за ней намылился… А было это всего две недели назад.

— Как осенний пожар, значит? — задумчиво повторил Колесов. Вдова Гриваса вдруг заплакала. Колесов посмотрел на нее и сказал: — Да, ладно тебе. Все будет нормально. Витьку похороним как героя, павшего в борьбе… Памятник поставим приличный за казенный счет. Пенсию будешь получать хорошую, спиногрыза твоего в приличную школу бесплатно устроим.

— Твари, — произнесла женщина сквозь всхлипывание. — Твари вы все противные.

Колесов доложил Спиридонову о «разговоре» с вдовой Гриваса. Спиридонов сказал: значит, была, все-таки, баба… Спустя час полковник Спиридонов «дал добро» на перевозку партии специзделий по теме «Мертвый огонь».

— Но Рыжую, — сказал полковник, — все равно нужно установить.

— Сделаем, Георгий Анатольевич, — заверил Колесов.

Из Петербурга Кот и Горин возвращались дневным экспрессом. Сошли в Твери, там встретились с Немым, Студентом и Глебом. Поодиночке прошлись мимо здания ГУВД, «погуляли» по прилегающим улицам. Немой сказал, что за год здесь ничего не изменилось — можно работать.

Потом поехали в Спирово. Там осмотрели железнодорожный переезд и прилегающую территорию. После короткого совещания решили, что подходит, что именно здесь нужно брать «Мегаполис».

Вернулись в Москву, сели планировать операцию в деталях. Это была рутинная и кропотливая работа — требовалось учесть десятки самых различных факторов: просчитать графики движения каждой группы, соотнести их с конкретной обстановкой и предусмотреть запасные варианты на случай, если основной придется по каким-то причинам отменить… Без какой-либо гарантии, что все получится.

Кот в этой связи весело и почти не заикаясь рассказал, как год назад проводили похищение высокопоставленного «гестаповского» офицера. Его хотели обменять на троих «гёзов», арестованных во время налета на банк. Операцию готовили более двух месяцев, захват «гестаповца» провели в высшей степени профессионально. Взяли — пискнуть не успел. Предусмотрели, казалось, все. Но никто не мог предусмотреть, что под аркой дома заглохнет грузовой фургон и перекроет маршрут отхода. Операцию пришлось срочно свернуть, уходить пешком через сквозной подъезд, а «гестаповца» пристрелить. Ибо, как выразился Кот, «не пропадать же добру».

До операции «Мегаполис» оставалось немногим более двух суток.

В хлопотах по подготовке операции они пролетели незаметно.

В четверг, 24 августа, около двадцати двух часов Дервиш, Студент и Глеб выехали из Москвы в Тверь. Ехали на купленном три часа назад микроавтобусе «мерседес». «Мерс» приобрели по подложным документам, повесили поддельные номера.

Их несколько раз останавливали на полицейских постах, но у Дервиша было удостоверение советника Генеральной прокуратуры. Это мигом остужало пыл полицейских.

На платной стоянке в Твери они забрали купленные накануне старую «Ниву— шевроле» и УАЗ — «буханку». «Мерседес» спрятали в лесу в шестидесяти километрах от Твери, на «Ниве» и УАЗе поехали в Спирово.

Фирменный поезд № 29– у «Мегаполис» сообщением Москва — Санкт-Петербург был подан к перрону Николаевского вокзала за полчаса до отправления. Помимо обычных девяти вагонов, к составу был прицеплен дополнительный. Внешне он почти не отличался от обычных. Впрочем, пассажиры вообще не обратили на этот вагон никакого внимания.

Двигаясь по графику, в два часа с минутами «Мегаполис» миновал Тверь. Стояла ночь, почти все пассажиры спали. В спецвагоне, прицепленном к составу последним, ехали четверо сотрудников комитета «Кобра». Они обеспечивали секретную, особой важности, перевозку. Один из сотрудников бодрствовал — сидел за столиком, играл на компьютере в «Убить Обаму». Игра давно уже вышла из моды, но офицеру нравилось ощущать себя белым снайпером, который охотится на черную обезьяну… Трое других спали. Эти четверо работали вместе уже давно, сопровождали грузы почти по всей территории РФ и до сих пор никаких ЧП у них не было… Поэтому они постепенно прониклись уверенностью, что так будет всегда.

В одном из купе восьмого вагона поезда ехали трое пассажиров, которые так не считали — группа Кота. Они тоже давно работали вместе.

В 2.54 Дервиш, Студент и Глеб были в километре от переезда, где предстояло рандеву с «Мегаполисом». Чтобы не светиться раньше времени, остановились в лесочке. Дервиш взял в руки радиостанцию, вызвал Кота: мы на месте, ждем.

На станции Спирово «Мегаполис» остановки не делал. В 2.59, когда поезд находился в семи километрах от Спирово, Кот сказал: ну, п— пошли, что ли? — Пошли… По одному они покинули купе, прошли через предпоследний, девятый, вагон и собрались в тамбуре. В купе остались уже не нужные дорогие чемоданы — их использовали, чтобы создать впечатление респектабельности и пронести «багаж» — оружие и легкие бронежилеты.

Кот достал рацию, вызвал Дервиша: выезжайте на исходную. Через две минуты начнем.

Дервиш скомандовал Студенту, который сидел за рулем: давайте, Саша.

— Есть, — ответил Студент. Как всегда перед операцией он испытывал некоторое возбуждение. Он включил передачу, вывел УАЗ из лесочка и покатил в сторону переезда. «Нива» с Глебом осталась в лесу.

Стучали колеса, поезд покачивало. В тамбуре девятого вагона трое надели бронежилеты, натянули маски. Руки еще перед посадкой на поезд были обработаны специальным лаком «Перчатка». Кот вытащил из-под рубашки оружие — ТТ и наган. Трехгранным ключом, которым обыкновенно пользуются проводники, Горин отворил две двери — одну, ведущую в переход к последнему вагону, другую — боковую, наружную. В тамбур ворвался жаркий даже ночью воздух и колесный перестук. Горин достал из кармана фонарик, высунулся из поезда и стал вглядываться вперед по ходу движения. Немой в это время перекусил пассатижами проволоку, который была привязана ручка стоп— крана, а потом вошел в переход между вагонами и оказался перед дверью последнего вагона. Дверь была не совсем обычная — глухая, стальная, без признаков замка. На самом деле замок был, и Немой даже знал, что это очень надежный и прочный электрический «цербер». Немой достал из кармана веревку в полиэтиленовом чехле, ножом отрезал кусок длиной полметра, полиэтилен снял, скомкал и засунул в карман. Он ловко наклеил на дверь последнего вагона кусок самоклеющейся «веревки». В действительности это был «Сим-Сим» — пластиковая взрывчатка для «отпирания» дверей. Немой прилепил к «веревке» взрыватель и сказал Коту: у меня готово.

Кот все это время просто стоял в углу тамбура, держал в обеих руках оружие. В правой — пистолет, в левой — револьвер. Немой часто поглядывал на часы.

— Вижу их, — крикнул, перекрывая стук колес, Горин. — Стоят у переезда, мигают.

Он направил фонарик вперед по ходу поезда и трижды мигнул в ответ. Сделал паузу, повторил.

Кот произнес:

— Ну, господа голодранцы, приготовьтесь.

Как обычно на операциях, он совершенно не заикался. Немой и Горин вытащили пистолеты.

Немой посмотрел на часы и сказал:

— Начинаю отсчет… Десять!

Стучали колеса и теплый ветер, врывающийся в тамбур, проникал сквозь маски, трогал шершавыми пальцами кожу.

— Девять…

Горин положил руку на рукоять стоп— крана…

— Восемь…

В нынешнем составе группа Кота провела больше двух десятков операций.

— Семь…

Никто из них не знал — не мог знать — как пройдет нынешняя.

— Шесть…

Психологически все они были готовы к тому, что каждая операция может оказаться последней. И каждый надеялся, что нет, что еще поживем.

— Пять…

Дверь в тамбур вдруг отворилась и выглянула проводница — немолодая, заспанная. Увидев мужчин в черных масках, с оружием в руках, проводница широко распахнула глаза, а потом произнесла: ах!.. Кот молча затолкнул ее в вагон, захлопнул дверь.

— Три! — сказал Горин. Время сделалось тягучим. — Два…

— Рты откройте, — напомнил Немой.

— Один!

Горин рванул рукоятку стоп— крана вниз. Одновременно Немой подал импульс на взрыватель. В тамбуре грохнуло, блеснуло. Завизжали тормозные колодки. Лязгали сцепки, из-под вагонов летели искры, шипел сжатый воздух. В вагонах падали с полок пассажиры и чемоданы. Стальная дверь спецвагона с вырванным замком распахнулась. Внутри спецвагона офицер «Кобры» перелетел через все пространство рабочего купе, ударился лбом в стену и на несколько секунд потерял сознание — по крайней мере, в глазах у него потемнело.

Поезд еще двигался, лязгал, фыркал, шипел, а двое из тамбура девятого вагона уже ворвались в спецвагон. Первым, разумеется, был Кот. Вторым — Немой. Немой остался в тамбуре, а Кот двинулся вперед. Навстречу ему выскочил из купе мужчина в трусах и футболке. Кот выстрелил из нагана, всадил пулю в голову. Мужчина упал. Работая только «наганом», Кот очень быстро перестрелял ошеломленных и не готовых к нападению сотрудников «Кобры». Он сделал всего четыре выстрела. Все — в голову. Убедившись, что больше в вагоне никого нет, Кот жестом подозвал Немого: заходи.

— Эти ящики? — спросил Немой, указывая на семь деревянных ящиков вдоль стены, подрывник. Шесть были одинаковые по размеру, седьмой — значительно меньше и сделан из фанеры.

— А что — есть другие? — отозвался Кот.

— Нет… Но все равно надо проверить, что там внутри. — Немой убрал пистолет, вытащил откуда-то из-за спины небольшую фомку. Он ловко отодрал доску у одного из ящиков. Внутри увидел ажурную металлическую конструкцию черного цвета, упакованную в полиэтилен. Он снова обернулся к командиру: — Похоже, оно.

Из тамбура выглянул Горин, сказал:

— Давайте быстрей, ребята уже подъехали.

— Не спеши… надо все открыть. И посмотреть, есть ли сопроводительные бумаги.

Они вскрыли все ящики. В шести были одинаковые металлические конструкции, в седьмом две картонные коробки. Одну из них вытащили, вскрыли. Немой разочарованно произнес:

— Тьфу ты! Шлемы, блин, армейские… И на хрена козе баян?

Кот пожал плечами:

— Да ладно, возьмем. Глядишь, пригодятся когда.

Из тамбура вновь выглянул Горин:

— Ну что — скоро?

Кот ответил:

— Да, начинайте погрузку.

Немой и Горин вынесли из вагона шесть ящиков — они были легкие, погрузили их в потрепанную «буханку», которая уже стояла рядом с вагоном. Последним в «буханку» закинули ящик со шлемами. Кот в это время обыскал трупы «гестаповцев», собрал документы, жетоны, оружие.

Вскоре все участники налета погрузились в «буханку», уехали. С того момента, как Горин сорвал стоп— кран, прошло всего полторы минуты.

В Тверском территориальном управлении комитета «Кобра» сообщение о налете на спецвагон получили через шесть минут после того, как группа боевиков уехала с места налета. Немедленно была объявлена тревога, объявлен план «Капкан».

В это время «гёзы» в лесочке перегружали добычу из «буханки» в «мерседес».

Кот и Немой переоделись в полицейскую форму. Машины тоже «переодели» — на крышу «мерседеса» и «Нивы» поставили синие магнитные маячки, привинтили полицейские номера. Ящики в грузовом отсеке микроавтобуса укрыли синтетическим покрывалом… После этого Глеб и Дервиш сели в «мерседес», а Кот с «котятами», к которым присоединился Студент, погрузились в «Ниву». Они пожелали друг другу удачи и разъехались. Микроавтобус поехал в сторону Максатихи, «Нива» — в Тверь.

Через полтора часа после объявления плана «Капкан» район был заблокирован, организованы розыскные мероприятия. Задержать террористов не удалось. Только через три часа в лесу был обнаружен брошенный УАЗ.

К Твери подъехали со стороны Москвы — специально заложили крюк по объездной. Остановились на окраине. Где-то лаяла собака. Было еще темновато, но край неба на востоке уже сделался синим. Все вместе собрались в «мерседесе» Дервиша. Сделали по глотку кофе из термоса, закурили… Кот достал наган. Нажимая на головку шомпола, поочередно экстрагировал из барабана четыре стреляные гильзы. Гильзы падали на пол, под ноги Кота, звякали. Кот достал пачку патронов, открыл ее, вытряхнул на ладонь несколько патронов, стал заряжать револьвер.

— В городе сейчас п— почти нет полиции — всех бросили ловить п— проклятых террористов… то есть нас. — Сказал Кот, вставляя желтенькие патроны в барабан. — И это п— правильно. Думаю, что и в г— горотделе сейчас всего несколько п— полицаев — дежурный и еще максимум п— пять— шесть человек. П— поэтому действуем п— по п— плану… Вопросы есть ко мне?

Вопросов не было.

— Н— ну п— поехали, — сказал Кот. Студент пустил двигатель, воткнул передачу. Через семь минут остановились напротив здания ГУВД. Кот, Немой и Горин вышли, двинулись ко входу. Студент смотрел им вслед… Кот и Немой были в форме, Горин — в штатском, но с АКСУ через плечо. Они шагали совершенно спокойно и уверенно. Подойдя к стальной двери, Кот нажал на кнопку звонка справа от двери. Спустя несколько секунд он слегка нагнулся к коробочке переговорного устройства.

Студенту казалось, что дверь не открывается долго… слишком долго. Он подумал даже, что их раскрыли, но на коробке переговорника вспыхнула зеленая точка. Кот взялся за ручку двери, отворил ее и вошел внутрь. Спустя еще пять секунд Студент услышал приглушенный выстрел.

Два черных «гелендвагена» стремительно промчались по мосту Петра Великого. Ранним утром, за полтора часа до окончания «комендантского час», мост был совершенно пуст. Только на въезде на мост стоял «хаммер» БрОН[59] ВВ. «Гелендвагены» проехали по Суворовскому, свернули на Кирочную. Стала видна Кубышка — так в городе называли здание Русской службы комитета «Кобра». Кубышка стояла на территории, которую раньше занимал Таврический сад. Теперь территория была обнесена трехметровой бетонной стеной, посредине стояло серое бетонное здание. У этого странного сооружения не было ни одного окна и ни одной двери. Ходили слухи, что архитектор предлагал руководителю комитета нарисовать на Кубышке хотя бы фальшивые окна, а то больно уж мрачно. На это руководитель якобы ответил: а нам и нужно, чтобы мрачно, дружок.

Про Кубышку в народе ходило много слухов. Рассказывали, что Кубышка над землей имеет шесть этажей, а под землей — восемь. Говорили также про подземный ход, который под Невой соединяет Кубышку с Новой Башней… Еще говорили, что архитектора расстреляли — для того, чтобы навсегда скрыть тайны Кубышки. В действительности все было более прозаично — после сдачи проекта бедолага-архитектор сильно запил, допился до белой горячки и выбросился из окна.

«Гелендвагены» остановились перед воротами КПП. В первой машине была охрана. Во втором автомобиле ехал начальник службы безопасности Национальной корпорации «Промгаз» Генрих Чердыня. Створки ворот разошлись в стороны, оба «гелендвагена» въехали в просторный крытый тамбур. Створки вновь сомкнулись. На машины со всех сторон смотрели телекамеры и дистанционно управляемые крупнокалиберные пулеметы. Камеры стояли на виду, а пулеметы были укрыты в нишах, зашитых декоративными панелями. Еще два были спрятаны за обшивкой потолка. Они предназначались для стрельбы сверху вниз — самый эффективный вид огня, если стрелять по бронированным автомобилям. Ведь именно крыша броневика защищена слабее всего… Проезжая через этот тамбур, Генрих Чердыня каждый раз думал, что на него смотрят шесть невидимых пулеметов. Они способны дать шквал огня, который в несколько секунд изрешетит бронированный автомобиль, нафарширует сталью и свинцом всех находящихся внутри.

Впрочем, применение пулеметов было крайним вариантом — на тот случай, если по какой-либо причине не сработает основной вариант. Он назывался «Преисподняя». Так, по крайней мере, было написано на табличке, приклеенной на прозрачном пластиковом колпаке, закрывающем одну из трех красных кнопок на столе дежурного офицера. Стоит ему нажать на эту кнопку и пол в тамбуре разверзнется, а террористы вместе с автомобилями провалятся вниз. Не в Преисподнюю, конечно, а просто в двухметровой глубины бункер… Но выбраться из него будет уже невозможно. При необходимости бункер можно наполнить усыпляющим газом или — без особых затей — затопить.

Из неприметной двери вышли два капрала, подошли к машинам, совершенно одинаково козырнули. В обоих «гелендвагенах» опустились тонированные стекла — у охраны были полномочия досматривать любой автомобиль… Разумеется, эти «гелендвагены» здесь хорошо знали и могли бы пропускать внутрь Кубышки без досмотра, но сам же Чердыня настоял на том, чтобы для него не делали исключения. Раз положено досматривать всех, значит — всех.

Досмотр был формальным — капрал всего лишь заглянул в салон. После этого открылись ворота в противоположном конце тамбура. За ними был полого уходящий вниз широкий коридор. «Гелендвагены» медленно двинулся вперед. Они проехали метров тридцать, коридор повернул направо. Открылась большая двухъярусная автостоянка, на три четверти заполненная машинами. «Гелендваген» с охраной повернул на общую стоянку, «гелендваген» Чердыни — в сектор для автомобилей руководства. Водитель нашел первое свободное место и загнал туда «мерс». Место было закреплено за одним из замов начальника управления, но водителя Чердыни это нисколько не смутило. Он— то знал, кто здесь главный.

Чердыня и водитель вышли из машины, пешком отправились в главный корпус. Он был соединен со стоянкой шестидесятиметровым подземным коридором. В коридоре были покрашенные в светло-серый цвет стены, яркое освещение, камеры наблюдения и едва уловимое эхо шагов…

Водитель остался в специальном помещении под присмотром капрала (там уже сидели двое — тоже водители), а Чердыня поднялся в вестибюль. В глубине вестибюля, в подсвеченной нише, стояла на постаменте отлитая из бронзы королевская кобра, обхватившая мускулистым телом земной шар, с раздутым капюшоном, приготовившаяся к броску — эмблема комитета «Кобра». Чердыня подмигнул гадине, прошел мимо и пешком взбежал на шестой этаж. В приемной начальника рослый адъютант вскочил и произнес: вас ждут, господин подполковник. Пройдите, пожалуйста.

Чердыня вошел в кабинет. Начальник Русской службы комитета «Кобра», генерал— майор Власов сидел в своем кресле. Он был без кителя, без галстука, бледен и выглядел усталым. За столом сидели еще десять человек — его замы и начальники департаментов. При появлении Чердыни все встали. Многие из собравшихся были старше Чердыни по званию. Он махнул рукой: садитесь, — прошел мимо и сел рядом с Власовым. Все сели.

Чердыня обвел собравшихся взглядом, потом повернулся к Власову:

— Ну, господин генерал?

Власов поднялся. Он был высок, худ, с большими залысинами. В «Кобре» он служил с момента создания Русской службы комитета в 2010– м, довольно быстро дорос до начальника аналитического отдела. Все знали, что Власов умен, можно сказать — талантлив, но у него не сложились отношения с первым руководителем службы — полковником Лысенко. Это означало, что карьеры Власову не сделать… Но после того, как в октябре 13– го боевики группировки «Гёзы» уничтожили штаб— квартиру НК «Промгаз» — знаменитую Башню, Лысенко был обвинен в пособничестве, и прямо из этого кабинета едва не отправился в подвал, в «душевую». Лысенко в «душевую» не захотел — отлично знал, что его там ждет. Здесь же, в кабинете он покончил с собой, раздавив зубами ампулу с ядом, зашитую в кончик галстука. После этого карьера Власова пошла в гору. Спустя всего полгода он занял место начальника и в кратчайшие сроки вырос из майора в генерал— майора.

Власов кашлянул, бросил взгляд на часы и начал доклад:

— Чуть больше трех часов назад, в 3:02, в экспрессе «Мегаполис», следовавшим из Москвы в Санкт-Петербург, был совершен налет на спецвагон, в котором бригада сотрудников комитета осуществляла транспортировку особо важного груза. О характере груза я скажу чуть позже… Транспортировка — код два ноля семнадцать — осуществлялась под грифом «совсекретно», и о ней знал очень ограниченный круг сотрудников. Поэтому мы имеем веские основания полагать, что имела место утечка информации… Налет был подготовлен и проведен профессионалами. Уже сейчас мы знаем, что трое террористов сели на поезд в Москве. Все трое ехали в пятом купе восьмого вагона. Билеты они приобрели за три часа до отправления через интернет-кассу. Подлинность заявленных паспортных данных проверяется, но уже сейчас нет сомнений, что террористы использовали поддельные документы. Поезд остановили, примитивно сорвав стоп— кран. Сделано это было примерно в сотне километров от Твери, неподалеку от железнодорожного переезда возле станции Спирово. — Власов вывел на большой плоский монитор на стене, карту, показал: — Вот здесь… Бронированную дверь спецвагона открыли с помощью пластичной взрывчатки типа «Сим-сим» или «Отмычка». Четверо сотрудников, сопровождавшие груз, были убиты. Все — выстрелом в голову. Единственным. Понятно, что стрелял профи… Можно предположить, что там орудовал Кот. Об этом же косвенно свидетельствует отсутствие на месте стрелянных гильз — как известно, Кот предпочитает наган. Впрочем, в самое ближайшее время мы будем иметь результаты вскрытия и заключение баллистической экспертизы… Рядом с переездом террористов уже ожидали сообщники на автомобиле УАЗ типа «буханка». Груз похищен, увезен в неизвестном направлении. Похищены также документы сотрудников и их оружие. Оперативно-розыскные мероприятия по задержанию террористов результата пока не дали… В полусотне километров от переезда, где был совершен налет на спецвагон, в лесу у поселка Ивантеевка, был обнаружен брошенный УАЗ. — Власов показал фото — на лесной опушке стояла «буханка» с распахнутыми дверями. Отдельно — фотография номера. Номера были местные, тверские. — Номер, — добавил Власов, — местный. Происхождение автомобиля пока не установлено. Сейчас в поезде работают наши оперативники и эксперты. Допрашивают свидетелей, ищут следы. Примерно в одиннадцать часов поезд прибудет в Петербург. Будем проверять остальных пассажиров на причастность. Отпечатков пальцев ни в УАЗе, ни в купе, в котором ехали террористы, не обнаружено. Вероятно, они применили лак типа «Перчатка». Зато у нас есть копии паспортов, которыми пользовались преступники. Прошу внимательно посмотреть на фото. — Власов вывел на монитор копии паспортов и — отдельно, крупно — фотографии владельцев. — Больше никаких следов не обнаружено, — подвел итог Власов и замолчал. Он молчал довольно долго. Потом сказал: — А теперь о главном — о том, что было похищено при налете на спецвагон… По коду «два ноля семнадцать» из Москвы в Санкт-Петербург осуществлялась транспортировка шести антенн— усилителей к генератору биоволны «Ужас».

Власов произнес последнюю фразу и бросил взгляд на Чердыню. Чердыня сидел, положив на стол сжатые кулаки, и на них же, на кулаки, смотрел, молчал. Власов хорошо знал Чердыню и хорошо знал, что означают сжатые кулаки.

Собравшиеся в кабинете офицеры тоже молчали. Чердыня поднял глаза, обвел их взглядом.

— Я вижу, — сказал он, — вы пока еще не поняли, что именно произошло. — Чердыня вытащил из кармана пачку сигарет. Он был единственный, кому было дозволено курить в этом кабинете. Впрочем, он и не спрашивал разрешения… Власов достал из ящика стола пепельницу, поставил ее на стол. Чердыня прикурил, затянулся и выпустил колечко дыма. Потом сказал: — Что такое «Ужас», известно всем. А про антенны— усилители почти все вы слышите впервые. — Чердыня еще раз затянулся и раздавил только что прикуренную сигарету в пепельнице. — Так я вам объясню. Антенна-усилитель принципиально меняет характеристики «Ужаса». На порядок увеличивает его мощность. Дальность действия стандартного «Ужаса» составляет порядка четырехсот пятидесяти метров. А с антенной-усилителем он «бьет» едва ли не вдвое дальше… Впрочем, пусть лучше специалист объяснит. — Чердыня повернулся к Власову: — Специалист здесь?

Власов нажал на кнопку в основании массивного письменного прибора, спросил:

— Михельсон здесь?

— Так точно, ждет, — ответил прибор голосом адъютанта.

— Давай его сюда.

Через несколько секунд в кабинет распахнулась, вошел полный рыхлый мужчина лет тридцати пяти, в очках, с бабьим лицом. Он остановился на пороге, представился:

— Лейтенант Михельсон, старший специалист двенадцатого департамента.

Чердыня уже несколько раз общался со Михельсоном и знал, что специалист толковый, но тип неприятный и сильно потеет.

Власов произнес:

— Подойдите сюда, лейтенант, и расскажите об антеннах— усилителях.

Михельсон подошел, обратился к Власову:

— Позволите подключиться к вашему компьютеру для демонстрации…

— К моему не позволю, — перебил Власов. — Но компьютер вам сейчас принесут.

Генерал нажал кнопку в основании письменного прибора, сказал: принесите Михельсону дежурный комп… В ожидании «дежурного компа» лейтенант Михельсон переминался с ноги на ногу. Он явно волновался — формально Михельсон являлся кадровым офицером «Кобры», но был всего лишь техническим специалистом двенадцатого (технического) департамента. Через полминуты адъютант внес в кабинет ноутбук. Михельсон воткнул флэшку в гнездо и начал говорить:

— Полагаю, что о воздействии на человека генератора биоволны, известного также как «Ужас», наслышаны все. Значение этого прибора для разгона митингов и демонстраций невозможно переоценить. Однако должен заметить, что вокруг этой темы гуляет много домыслов. Поэтому я считаю необходимым сделать некоторые пояснения… Итак, генератор биоволны был разработан НИИПр[60] по заказу нацкорпорации «Промгаз». Первые полевые испытания прошли в лагере общего режима под Смоленском в августе 2009– го года. Там прибор зарекомендовал себя не совсем удовлетворительно и после некоторых доработок его вновь испытали в лабораторных, а после и в полевых условиях. На этот раз прибор показал вполне приемлемые характеристики, был поставлен в производство. Первое реальное применение прибора прошло в Санкт-Петербурге в октябре 10– го. Генератор применили против колонны демонстрантов численностью около четырех тысяч человек. Колонна двигалась по мосту. На этот раз прибор проявил себя в высшей степени эффективно — некоторые из демонстрантов настолько не контролировали себя, что даже прыгали с моста прямо в Неву… Я могу продемонстрировать документальные кадры, снятые нашим оператором…

— Это ни к чему, — ответил Чердыня. Он хорошо помнил эти уже далекие события — лично наблюдал их с шестнадцатого этажа строящейся Башни.

— Э— э… продолжаю, — с готовностью подхватил Михельсон. — Итак, прибор доказал свою эффективность. Среди населения он получил название «Ужас». Почему — комментариев не требует. Эффект от воздействия генератора довольно продолжительный — даже через полгода при попадании в толпу большинство подопытных отмечали сухость во рту, чувство тревоги, отвращение к окружающим и даже удушье. При этом они отчетливо понимали, что оснований для тревоги нет, но ничего не могли с собой поделать. Некоторые описывали свои ощущения так: давление в голове, ощущение, что голова сейчас разорвется на части. У десяти-двенадцати процентов лиц, испытавших воздействие генератора, развивается агарофобия, то есть страх перед толпой. Эти уже никогда митинговать не пойдут… Замечу, что наш генератор биоволны примерно вчетверо эффективнее американской нелетальной системы воздействия MRAD — Medium Range Acoustic Device — производства компании InstaSol. Воздействие прибора на психику человека основано на эффекте…

— Это лишнее, — сухо прервал Власов.

— Понял. Продолжаю… Генератор — прошу обратить внимание на картинку, — Михельсон вывел на стену фотографию. На ней был обычный полицейский «форд» с «прожектором» на крыше. Михельсон увеличил картинку так, что в центре оказался «прожектор». — Генератор компактен, легок, по внешнему виду напоминает прожектор. Его диаметр составляет около двадцати пяти сантиметров, а вес чуть больше трех килограммов. Для его питания требуется обычный автомобильный аккумулятор на двенадцать вольт. «Ужас» может быть установлен на любом автомобиле. До недавнего времени у прибора было два недостатка. Это, во-первых, малая дальность действия, и, во-вторых, очень большой угол сектора излучения. Остановлюсь на этих моментах чуть подробнее. Максимальная дальность эффективного воздействия прибора составляла порядка четырехсот пятидесяти метров. В условиях повышенной влажности — напримар, в туман, — на три-пять процентов больше. При этом следует иметь в виду, что на разных людей «Ужас» воздействует по-разному. Позволю себе сделать ссылку на наш опыт применения «Ужаса». — Михельсон вопросительно повернулся к Чердыне. Чердыня кивнул. Михельсон продолжил: — Дело давнее, имело место быть в декабре 10– го года. «Ужасы» только-только появились, и, конечно, практики применения наработано еще не было. Я тогда был прикомандирован к группе «Смерч» в качестве технического специалиста. Группе «Смерч» требовалось выкурить группу террористов из здания, где они засели. Они думали применить коктейль «Зомби», но я предложил попробовать «Ужас». Попробовали — и «Ужас» проявил себя превосходно… Однако тот случай прошел не совсем гладко — среди террористов оказался шизофреник. Мы, вообще-то, уже знали, что на шизов «Ужас» не действует совсем или действует слабо и замедленно — как на пьяных или находящихся под действием наркотиков. Впрочем, здесь все сугубо индивидуально. Иногда случаются вообще парадоксальные реакции. Например…

— Избегайте ненужных подробностей, лейтенант, — недовольно произнес Власов.

— Да, да, конечно. Но про тот случай с шизофреником я должен рассказать — это важно… Этот шизофреник — он, кстати сказать, болен был в чисто медицинском понимании, а по жизни оказался вполне вменяем и потом его расстреляли… Вот он остался прикрывать отход своих, и когда спецназ ворвался в здание, встретил их огнем в упор. Прежде чем его… э— э… нейтрализовали, он успел убить одного сотрудника и ранить другого. Остальные террористы тем временем скрылись… При последующем разборе операции возник вопрос: почему не приняли мер для перекрытия возможных путей отхода, то есть не выдвинулись вперед на флангах? Объясняю: как раз я и воспрепятствовал тому, чтобы офицеры спецназа выдвинулись вперед. Почему?.. Объясняю: в связи со вторым недостатком прибора, а именно с большим углом сектора захвата. В зависимости от настройки прибора этот сектор варьируется в диапазоне от девяносто трех до ста пяти градусов и, соответственно, далеко выдвинувшиеся бойцы спецназа запросто могут оказаться в секторе действия генератора. Вот почему прибор далеко не всегда можно применять так, как хотелось бы. Особенно в условиях города… Попытки усовершенствовать «Ужас» предпринимались, но длительное время заметных сдвигов добиться не удавалось…

Михельсона слушали очень внимательно, и ему это импонировало — не часто руководители оперативных подразделений так внимательно слушают какого-то «технаря». Для них, кадровых офицеров, элиты, технические специалисты — люди второго сорта, обслуга.

— После серии исследований и экспериментов, проведенных на базе НИИПр, все же удалось создать антенну— усилитель к генератору биоволны. Уже из названия следует, что антенна призвана усиливать сигнал генератора. Принцип действия усилителя основан на эффекте…

Михельсон осекся, бросил взгляд на Власова. Власов промолчал, но вид имел недовольный. Михельсон продолжил:

— Я думаю, это объяснять долго… Прошу, взгляните на картинку. — Головы повернулись к монитору на стене. Там был изображен тот же самый «прожектор», но теперь на него была надета ажурная металлическая конструкция конической формы. — Вот это и есть антенна-усилитель, уже установленная на излучатель генератора. Ее длина чуть меньше метра, максимальный диаметр двадцать девять сантиметров, вес четыре и четыре десятых килограмма… Антенна-усилитель значительно увеличивает дальность эффективного воздействия системы. При испытаниях в полевых условиях комплекс «генератор — антенна» эффективно воздействовал на группы подопытных на дистанции шестьсот пятьдесят метров. После пятисекундного воздействия девяносто семь процентов испытуемых ощущали сильный страх. При этом восемьдесят пять процентов ощущали панический страх, совершенно не могли контролировать свои действия и пытались спастись бегством. Около половины из них получили серьезные психические травмы, а примерно десять процентов пытались позже покончить с собой. Это — подчеркиваю — при воздействии с дистанции шестьсот пятьдесят. На бо льших дистанциях мощность снижается. При этом снижается нелинейно. Например, при увеличении дистанции на сто метров, до семисот пятидесяти, падение мощности составляло порядка девятнадцати процентов. При этом КПД… Под КПД следует понимать не тот знакомый всем из школьного курса физики «коэффициент полезного действия», а специально выведенный показатель «коэффициент психического давления». Так вот, КПД комплекса «генератор — усилитель» на дистанции семьсот пятьдесят метров все равно оставался даже чуть выше, чем у первой модели «Ужаса» на предельной для нее дистанции четыреста пятьдесят метров. Однако снижение — напомню еще раз — идет нелинейно и уже на дистанции восемьсот метров эффективность воздействия падает еще на четверть, но… — Михельсон поднял вверх указательный палец. — Но! У комплекса «генератор — антенна-усилитель», есть и еще одно, эксклюзивное, так сказать, достоинство — система может работать в режиме «снайпер», то есть «стрелять» направленным лучом. Напомню, что «Ужас» захватывал сектор порядка девяносто трех — ста пяти градусов. То есть это была стрельба, так сказать, по площадям. А вот антенна может свести сектор в относительно узкий пучок — на дистанции в полкилометра он будет накрывать «точку» диаметром около четырех метров — то есть цель размером с автомобиль. На восьмистах пятидесяти метрах диаметр поражения возрастает до шести с половиной метров, что соответствует размерам небольшого коттеджа. При этом следует иметь в виду, что в режиме «снайпер» наблюдается очень интересный эффект — КПД прибора падает медленно. При воздействии на небольшую группу подопытных на дистанции девятьсот пятьдесят метров мы получали охваченную паникой толпу, впоследствии — законченных психов… Повторю на дистанции почти в километр.

— На зэках, поди, проверяли? — проворчал Власов.

— Э— э… у нас было несколько групп подопытных. Три из них действительно состояли из заключенных, две были сформированы из солдат срочной службы. Еще две группы — из лиц с различными психическими заболеваниями. Все были предварительно откормлены, обследованы врачами, в том числе — психиатрами. На каждого было составлено подробное медицинское досье, определен коэффициент агрессивности, внушаемости и еще несколько параметров. Было поставлено большое количество экспериментов в разнообразных условиях. Комплекс проверялся в условиях города, а также в поле и в лесу, в зданиях, в окопах, за различными укрытиями. Система однозначно подтвердила свою высокую эффективность. Повторю: даже на дистанции семьсот пятьдесят метров мы получили потрясающий эффект. А в режиме «снайпер» на дистанции почти километр… Полагаю, что для наглядности изложенную информацию стоит проиллюстрировать видеоматериалом. — Михельсон посмотрел на Власова. Власов на Чердыню. Чердыня кивнул, и Власов сказал: — Валяйте.

Михельсон покрутил мышку ноутбука, пробормотал: ага, вот оно… На мониторе появилось изображение: довольно большой плац, окруженный одноэтажными строениями. На плацу стояла группа людей. До них было довольно далеко — метров двести и поэтому разглядеть какие-либо детали было невозможно. В левом нижнем углу монитора читались цифры: «06.07.2017». Чуть ниже пульсировал таймер: «12:13».

Чердыня это «кино» видел и даже демонстрировал Председателю.

Михельсон начал рассказывать:

— Эксперимент проводился на территории заброшенной воинской части в Тульской области. Подопытные — тридцать семь уголовников. Добровольцы. Им было сообщено, что они участники эксперимента. Условия таковы: они должны предпринять попытку прорыва из охраняемого, обнесенного колючей проволокой, периметра… После завершения эксперимента каждый из них получал право на досрочное освобождение.

Власов с интересом спросил:

— Они поверили?

— Э— э… поверили или нет — не знаю, господин генерал— майор, но практически все согласились. Дело в том, что у всех подопытных очень большие срока. Про каждого из них можно сказать: ему терять нечего… Для дополнительной мотивации им был зачитан указ за подписью Генерального прокурора.

Власов кивнул: понятно.

Камера тем временем приблизилась к объекту. Стало видно, что воинская часть заброшена давно — об этом говорили пустые оконные проемы, провалившиеся крыши. Но по периметру была натянута новенькая колючая проволока. Она блестела под ярким полуденным солнцем. Напротив ворот стояла шеренга солдат внутренних войск с овчарками на поводке. Собаки вывалили длинные языки. За спиной строя прогуливался офицер, курил сигарету.

В объектив камеры попала толпа на плацу. Люди были одеты в обычное зэковское рванье. Многие до пояса обнажены. Оператор дал крупный план. Стали видны угрюмые лица, синие от татуировок торсы. В руках «подопытных» были палки, арматурные прутья.

— Почему у них арматура? — спросил Власов.

— В ходе этого эксперимента проверялось воздействие «Ужаса» на предельно озлобленную, агрессивную толпу. Считается, что агрессивная толпа менее подвержена воздействию. Потому что в экстремальных ситуациях в организме человека вырабатываются гормоны катехоламиновой группы. От страха — адреналин, в гневе — норадреналин. А эти гормоны способны частично компенсировать воздействие «Ужаса». — Михельсон сделал паузу, бросил взгляд на экран. — Поэтому мы отобрали подопытных с изначально высоким уровнем агрессивности — все они осуждены за насильственные и очень жестокие преступления. Но мы решили обострить ситуацию предельно. Поэтому вооружили зэков — психологи считают, что наличие у человека оружия — любого оружия, будь то заточка или палка — повышает уровень его агрессивности. — Михельсон хищно улыбнулся и сказал: — Скоро вы увидите, что арматура им еще понадобится.

Оператор увеличил картинку. В кадре оказался полуголый зэк лет сорока. Казалось, он весь свит из жил. На груди зэка был выколот гладиатор с мечом в руке и девиз «Умру свободным». Оператор крупно показал лицо зэка — на нем блестели капельки пота. В руке зэк держал кусок арматуры. Чердыня присвоил ему кличку Гладиатор.

С клыков овчарок на горячий потрескавшийся асфальт капала слюна…

Офицер посматривал на часы…

Палило солнце…

Таймер показывал 12:18.

Чердыня подумал, что это «кино» снимал талантливый оператор — во всем ощущалось напряжение. Хотя, разумеется, никто не требовал этого от оператора, который снимает заурядный видеотчет об испытании спецсредства.

Михельсон произнес:

— А вот и наша установка. — Оператор показал полицейский «скотогон». Сверху на нем был установлен «Ужас» с антенной-усилителем. — Эта установка — основная. Она будет работать по толпе. Расстояние до группы подопытных составляет семьсот пятьдесят метров… А вот и второй прибор.

В кадр задним ходом вкатился неприметный фургончик «Ситроен». Створки задней двери распахнулись. Камера наехала, показал «Ужас» с антенной-усилителем. Прибор стоял на треноге — как пулемет. К «прожектору» был прикреплен металлический приклад, поверх приклада был установлен снайперский прицел. На полу фургона стоял автомобильный аккумулятор. От аккумулятора к «прожектору» шли толстые провода. За конструкцией на складном стуле сидел человек. Михельсон сказал:

— Как видите, мы снабдили комплекс треногой, прикладом и снайперским прицелом. Блок управления разместили прямо на прикладе… Этот комплекс будет работать в режиме «снайпер». Он тоже находится на дистанции семьсот пятьдесят метров. Вокруг объекта и внутри него было установлено шесть камер. Так что материала отснято много. Но для демонстрации мы подготовили короткий, специально смонтированный клип… Кажется, все, что нужно, сказал. Остальное вы сейчас увидите сами.

Таймер показывал 12:19. Все смотрели на монитор.

В 12:20 офицер внутренних войск поднял вверх руку и отдал команду. В кабинете генерала Власова эту команду, разумеется, не услышали, но поняли.

Зэки внутри обнесенного колючкой квадрата напряглись…

С наружной стороны напряглись бойцы с собаками… И люди и псы понимали, что что-то должно произойти.

Рука офицера резко упала вниз, шевельнулись губы. Одновременно распахнулись створки ворот. Псы зарычали, натянули поводки.

Подались вперед зэки.

Псы были натасканы на зэков, а зэки ненавидели собак, и псы интуитивно чувствовали это. Горячий воздух был пропитан взаимной ненавистью.

Офицер вновь отдал команду и… солдаты спустили собак. Свора рванулась вперед. Сильные, злобные, натасканные на людей псы мчались на «подопытных»… Псы мчалась молча. Стремительно. Мощно. На людей. Во многих из которых было гораздо больше звериного, нежели в псах… Которым нечего терять… Которых не стоит жалеть: за каждым из них были загубленные человеческие жизни… В крови которых стремительно поднимался уровень адреналина и норадреналина.

Камера показывала их лица — оскаленные, с раздернутым в крике ртом.

Чердыня поймал себя на мысли, что этот фильм совершенно не похож на видеотчет о научном эксперименте.

Псы атаковали. Это были выбракованные кинологами, непригодные к караульной службе экземпляры. В этой «битве» псы были обречены. Их сознательно пустили в расход.

Один из псов прыгнул на Гладиатора. Пес прыгнул и налетел — как на копье — на арматурину. Косо обрубленный конец прутка вспорол шкуру, пробил горло. Удар тяжелого собачьего тела сбил Гладиатора с ног. Он упал, пес рухнул сверху. Конец «копья» вывернулся из раны. Из плотной шерсти удалила струя густой и горячей собачьей крови, обдала Гладиатора, залила лицо, обрызгала плечи и грудь…

Над плацем висел матерный крик, псы рвали зэков, зэки убивали псов. Чердыня подумал, что уж теперь— то адреналин и этот — как его?.. норадреналин? — просто бушует в крови подопытных.

Пес дотянулся до руки Гладиатора, стиснул на ней зубы. Гладиатор перехватил пруток, ударил пса по голове раз, другой, третий.

Палило солнце, в горячем воздухе висел собачий рык и зэковский мат. На плацу вершилось убийство. Три или четыре собаки — те, что оказались поумней, — убегали. Раненый пес, повизгивая, пытался уползти. За ним тянулся кровавый след. По пятам собаки шел зэк, и бил пса арматуриной, и блаженно щурился.

Поверх изображения на мониторе появилась вдруг цифра «5». Голос Михельсона произнес:

— Внимание! Через несколько секунд начинаем воздействие.

Четыре.

Чердыня подумал, что у Михельсона взволнованный голос.

Три.

Гладиатор поднялся, оперся на «копье». Провел, стирая кровь, рукой по лицу.

Два… Камера показала полицейский «скотогон» с установкой наверху… Один… Огонь!

И — ничего не произошло.

— Запланированная продолжительность воздействия, — произнес Михельсон, — восемь секунд.

Собравшиеся в кабинете Власова офицеры внимательно смотрели на монитор… Время сделалось медленным и тягучим — как патока. На плацу по-прежнему продолжался кровавый кошмар — зэки добивали собак. И жарило, жарило, жарило солнце… А потом вдруг один из зэков бросил на асфальт палку, присел, втянул голову в плечи… И второй… И еще один. Камера крупно показывали лица — искаженные, нечеловеческие… И уже кто-то побежал, а другой — седой и беззубый — упал, начал биться на асфальте… Завыла собака. Зэки бросились бежать. Посреди плаца остался залитый кровью пятачок. Вокруг валялось с десяток собачьих тел, прутки арматуры, палки. И бился в крови полуголый седой зэк… Толпа ринулась на колючку. В ужасе выла собака. Разрывая в кровь руки и бока, подопытные лезли на новенькую блестящую колючку.

Под весом навалившихся тел несколько ниток колючки оборвались, образовалась брешь. Зэки полезли в нее… Михельсон сказал:

— Вот, кстати, ситуация, идеально подходящая для демонстрации режима «снайпер»… Сейчас «снайпер» откроет «огонь» по подопытным, прорвавшимся за периметр.

На мониторе возник фургончик «ситроен» с установкой и «стрелком» за ней. Он готов был «открыть огонь».

Оператор вновь показал зэков, рвущихся в брешь. Безумные люди лезли прямо по телам своих товарищей. Вместе с ними лезла собака.

— Внимание, — сказал Михельсон.

Один из зэков оказался уже за проволокой. Его покачивало, как пьяного, но внутренний ужас гнал его прочь. Он побежал.

— Вот сейчас, — сказал Михельсон. — Сейчас.

Подопытный вдруг схватился обеими руками за голову — так, как будто испытал мгновенный приступ сильной головной боли. Или так, как будто в голову попал брошенный злой рукой камень… Зэк обернулся и Чердыня увидел, что это Гладиатор. Две или три секунды Гладиатор стоял, потом рухнул на землю. Перебравшись через груду копошащихся тел, за колючку выбрался еще один зэк. Невидимый «стрелок» в фургончике произвел неслышный «выстрел». И этот зэк схватился за голову и упал на землю… Один за другим подопытные вырывались из-за колючки. «Стрелок» производил очередной выстрел — и очередной зэк хватался за голову.

Клип кончился. Михельсон хотел что-то сказать, но Чердыня опередил:

— Благодарю вас, господин лейтенант, — сказал он. — Я попрошу вас посидеть пока в приемной. Нам еще может понадобиться ваша помощь.

Михельсон молча вышел. Он выглядел слегка разочарованным. Чердыня достал сигарету, щелкнул зажигалкой. Затянулся, выпустил струйку дыма и сказал:

— Ну что, господа офицеры, теперь вы поняли, какие «трофеи» взяли террористы в экспрессе «Мегаполис»? — Все молчали. Чердыня произнес: — Вы поняли, что произошло?

Власов ответил:

— В руки террористов попали установки повышенной мощности.

Чердыня поморщился и сказал:

— Это не ответ. Это всего лишь констатация факта. То же самое, что сказать: «Ужас» стал еще ужаснее… Чтобы всем все стало окончательно понятно, повторю основные положения. Во-первых, система стала почти вдвое мощнее. Во-вторых, она приобрела новую функцию — режим «снайпер». В этом режиме «Ужас» бьет на километр! В— третьих, система остается высокомобильной — даже в собранном виде ее можно перевозить в багажнике легкового автомобиля и даже переносить в руках. Запитать можно от автомобильного аккумулятора. И, наконец, ее работа совершенно бесшумна. Вывод? Это идеальное оружие для проведения терактов.

Подполковник Сулейманов сказал:

— Страшно подумать, что могут натворить террористы, вооруженные такой техникой.

Сулейманов заведовал «душевой», большим умом не блистал, до подполковника дослужился только благодаря родственным связям. За глаза его называли «Палач». Чердыня подумал: а этот-то что здесь делает? — и спросил:

— А что они могут натворить?

После короткой заминки Сулейманов ответил:

— С такой техникой они могут совершить нападение на любую государственную организацию.

Чердыня поморщился:

— Ерунда. Налеты на госконторы и банки они весьма успешно совершали и без «Ужасов». Модернизированный «Ужас» открывает новые возможности. Допустим террористы планируют теракты, направленные против Самого. — Большим пальцем правой руки Чердыня показал себе за спину — туда, где на стене висел портрет Председателя. Собравшиеся посмотрели на портрет. Чердыня продолжил: — А теперь представьте себе, что из усиленного «Ужаса» будет произведен «выстрел» по кортежу или взлетающему лайнеру Самого… Как поведет себя водитель или пилот?

Все молчали. После паузы Власов сказал:

— Я думаю, Генрих Теодорович, что не стоит драматизировать ситуацию. Ведь сами по себе усилители не являются оружием. Антенна-усилитель без генератора — это как винтовка без патронов. Оружием они могут стать только в том случае, если в руках у террористов окажутся собственно «Ужасы».

— Благодарю за ценное замечание, — язвительно ответил Чердыня.

Как будто не замечая этой язвительности, Власов сказал:

— «Ужасы» в количестве от двух до шести штук имеются во всех региональных управлениях полиции. Небольшое количество есть в наших подразделениях, а также на отдельных объектах особого назначения. Полагаю, что в ближайшее время следует ожидать нападений на полицейские управы в регионах — террористы непременно постараются получить несколько «Ужасов». — Власов сделал паузу, потом сказал: — И это дает нам реальный шанс захватить террористов. К тому моменту, когда они придут в полицию за «Ужасами», там их уже должны ждать наши засады… И я уже отдал необходимые распоряжения.

Дверь в кабинет отворилась, вошел адъютант. Он подошел к Власову, положил на стол конверт с красной диагональной полосой. Все собравшиеся в кабинете знали, что в таких конвертах приносят срочные ШТ[61].

Адъютант вышел, Власов распечатал конверт, вытащил сложенный вдвое лист бумаги. Он развернул лист, прочитал текст… и потемнел лицом.

Чердыня произнес:

— Что — опоздали?

Власов не ответил. Чердыня извлек из нагрудного кармана пиджака очки, надел их и по-хозяйски взял лист шифровки из руки генерала. Он быстро прочитал текст и грубо выматерился.

Все присутствующие смотрели на лист бумаги в руке Генриха Чердыни. Все присутствующие уже сделали предположение о том, что содержится в шифровке — правильное. Чердыня протянул лист ближайшему офицеру — это был майор Комаров, — и сказал:

— Прочитайте, майор. Вслух.

Комаров взял шифровку, кашлянул и начал читать:

— Сообщаю, что сегодня, 25– го августа 2017 года, в 4 часа 55 минут было совершено нападение на ГОВД г. Тверь. Группа неизвестных проникла в главное здание ГОВД. Предположительно под видом сотрудников комитета «Кобра» или сотрудников полиции. В это время в здании находилось всего восемь сотрудников ГОВД, так как весь личный состав был задействован в ОРМ[62] по плану «Капкан», объявленным в связи с терактом, совершенном ранее в скором поезде № 29 «Мегаполис» сообщением Москва — Санкт-Петербург. После того, как неизвестные оказались внутри здания ГОВД, они открыли огонь по сотрудникам. В результате все находившиеся в здании сотрудники были убиты. После этого террористы вскрыли ряд служебных кабинетов и помещений и похитили документы убитых сотрудников, два генератора биоволны, табельное оруж…

— Стоп. — сказал Чердыня. — Стоп, достаточно.

Он вытащил из пачки сигарету, некоторое время крутил ее пальцами и сломал. Крошки табака посыпались на столешницу. Чердыня с недоумением посмотрел на половинки сигареты и бросил их в пепельницу.

— Значит, так, — сказал он, — на данный момент у них есть шесть усилителей и два генератора… По крайней мере, мне очень хочется надеяться, что сейчас у них всего два генератора. Значит, в самое ближайшее время будут новые нападения на полицейские управы. Ваша задача — организовать засады. Это во-первых. Во-вторых: необходимо скрыть информацию о похищении «Ужасов». Ну, скрыть о происшествии в тверском ГОВД не удастся. По крайней мере, по Твери она разойдется мгновенно. Но информация о том, что к террористам попали «Ужасы», ни в коем случае не должна просочиться… Нужно замаскировать суть, запустить какую— нибудь правдоподобную легенду. Такую, чтоб поверили. И, наконец, в— третьих: все шесть антенн— усилителей, а также похищенные в Твери «Ужасы» должны быть найдены в ближайшее время. Срок — неделя. Не найдете — отправитесь в отставку. А если они успеют провести теракт с применением «Ужасов», то кое-кто может отравиться не в отставку, а сразу, — Чердыня покосился на Сулейманова, — в «душевую»… Все понятно?

Генерал— майор Власов ответил:

— Да, все понятно.

— Все свободны.

Офицеры встали, двинулись к дверям. Глядя им в спины, Чердыня произнес:

— Через час я хочу услышать ваши соображения.

Когда дверь закрылась за последним из сотрудником, Чердыня посмотрел на Власова:

— А теперь расскажите мне про утечку.

— Неделю назад был убит сотрудник — капитан Гривас из восьмого отдела. Именно он курировал тему «Мертвый огонь».

— Какие меры были приняты?

— Было проведено внутреннее расследование. Пришли к выводу, что имело место бытовое убийство — разбой или убийство на почве ревности.

Несколько секунд Чердыня молчал, потом взорвался:

— Что значит «или»? Что, черт побери, значит это ваше «или»? Убит сотрудник, который курировал тему «Мертвый огонь»! Это что — хер собачий?! Кто проводил расследование?

— Начальник отдела майор Колесов. Курировал полковник Спиридонов.

— Обоих сюда. Немедленно.

Колесова на службе еще не было, а Спиридонова вернули в кабинет, из которого он вышел три минуты назад. Чердыня уже взял себя в руки, поэтому выслушал Спиридонова спокойно. Он выкурил сигарету и сказал:

— Рыжая появилась рядом с Гривасом не случайно. Вероятно, ее использовали в качестве наживки. Необходимо ее найти. Найдем женщину — выйдем на след террористов.

Спиридонов ответил:

— Мои люди три дня подряд шерстили квартал, в котором, предположительно, находилась эта Рыжая… Ничего не нашли.

— Теперь попробуют мои… Я подключу к розыску Игнатьева.

Спиридонов подумал: Игнатьева, значит… Игнатьев — профи. Вот только ничего ему не светит. Рыжей там давно уже нет.

Полковник Спиридонов заблуждался — невзирая на приказ Мастера, Виктория по-прежнему жила в съемной квартире на Фонтанке.

В девятичасовом выпуске программы «События» на канале «Народный» был показан сюжет о налете на «Мегаполис». По версии, озвученной на канале, в спецвагоне перевозили деньги. В двенадцатичасовом выпуске рассказали о трагедии в Твери. Согласно представленной версии, кровавую бойню в горотделе устроил сотрудник полиции, у которого «снесло крышу». В эту версию безусловно поверили.

Майор Колесов стоял посреди кабинета полковника Спиридонова. Спиридонов ходил из угла в угол. Мимо Колесова он проходил, как мимо неодушевленного предмета. Это продолжалось довольно долго — около минуты. Потом Спиридонов резко остановился напротив майора, заглянул ему в глаза. Колесову стало холодно. Спиридонов тихо произнес:

— Вы наделали грубейших ошибок в деле Гриваса. И крупно подставили меня.

— Господин полковник…

— В результате в руки террористов попало страшное оружие.

— Господин пол…

— Если они проведут теракт с применением этих установок, то не только погоны полетят — головы… Понял, майор?

— Так точно.

— И первым кандидатом в «душевую» буду я, — сказал Спиридонов.

— Господин полковник…

— Но я постараюсь, чтобы вторым стал ты. Ведь именно ты, майор, убедил меня, что Гривас стал жертвой уличного разбоя… Поэтому следующая наша встреча может состояться в «душевой».

Колесов подумал про покойного Гриваса: подставил, сука, подставил.

Спиридонов отвернулся, пошел в дальний угол. Он сутулился и слегка подволакивал левую ногу — память о давнем ранении… Колесов смотрел вслед ему с ненавистью. Спиридонов дошел до угла, повернулся и сказал:

— Хочешь, майор, в «душевую»?

— Нет, господин полковник.

— А если не хочешь, то, значит, надо выйти на след террористов. Выйти раньше, чем они успеют применить усилители… Понял?

— Так точно.

— Главное направление работы — Рыжая. Нужно найти ее, майор. Обязательно нужно найти ее.

— Мои люди три дня работали…

— Хреново вы работали!.. Через полчаса к тебе приедет Игнатьев от Чердыни. Поступаешь в его распоряжение. Иди — работай. Докладывать мне дважды в сутки.

Колесов повернулся и пошел к двери. Когда он уже взялся за дверную ручку, полковник Спиридонов сказал:

— Ты с Игнатьевым, конечно, сотрудничай, но… В общем, будет лучше, если ты найдешь эту Рыжую сам, без Игнатьева. Понял?

— Так точно, господин полковник.

К девяти часам 25– го августа во всех пятидесяти шести региональных управлениях МВД были организованы засады. (Строго говоря — в пятидесяти пяти. Ставить засаду в Твери не стали) Бойцы и офицеры спецназа комитета «Кобра» прибывали в полицейские управы в гражданском или в форме сотрудников полиции. Им выделяли отдельное помещение рядом с оружейной комнатой — «Ужасы» хранили в оружейках.

Во все региональные подразделения комитета были разосланы спецсообщения о налете на спецвагон экспресса «Мегаполис». В ориентировках были подробно описаны ящики, указаны их размеры, были приложены фотография маркировки на ящиках и фотография собственно антенны— усилителя.

Во все подразделения полиции тоже поступила ориентировка. Про назначение антенн было сказано, что это оборудование для геологических исследований. Сотруднику, обнаружившему похищенное, была гарантирована денежная премия в размере полторы тысячи новых евро. Дабы не искушать полицейских, в ориентировке указали, что само по себе «геологическое оборудование» не имеет никакой материальной ценности, не содержит драгметаллов и сбыть его кому— либо невозможно.

Вся агентура была сориентирована на розыск антенн.

На территории Тверской губернии, на территории соседних губерний и в Москве разворачивались широкомасштабные полицейские мероприятия. На дорогах досматривали практически все автомобили, шли массовые проверки лиц из «Синего списка». Ржавый, разбалансированный механизм полицейской машины начал раскручиваться. Он вращался медленно и со скрипом.

Адъютант доложил:

— Министр здравоохранения, Сергей Сергеич.

— Запускай мерзавца.

Через несколько секунд в кабинет вошел министр здравоохранения:

— Здравствуйте, Сергей Сергеич.

У Председателя было отменное настроение — только что Зоя сделала ему минет, — он ответил:

— Здравствуй, здравствуй, серийный убивец. Садись.

Министр здравоохранеия и социального развития Зурабчик хохотнул: ценю, мол, шутку, — присел на стул.

— С чем пожаловал?

— Главных вопросов два: о реформе здравоохранения и информация по программе «Утилизация».

— В советские времена ходил такой анекдот: идет собрание в колхозе. Председатель докладывает: на повестке два вопроса: строительство сарая и построение коммунизма. Поскольку доски для строительства сарая уже спи*дили, предлагаю начать сразу со второго вопроса.

Министр анекдот давно знал, но засмеялся искренне, как будто услышал впервые. Отсмеявшись, сказал:

— Так мне… со второго?

Председатель кивнул. Министр достал из папки и протянул Председателю несколько листочков бумаги — выписки с банковских счетов. Председатель просмотрел, сказал:

— Ну что? Молодец, молодец… Сколько украл?

— Сергей Сергеич! Да я же…

— Ладно. Живи, пока за руку не схвачен… Иди. — Министр поднялся. — Стой. — Министр остановился. Председатель положил на стол ногу. — Что-то у меня пятка чешется. Почеши-ка.

Министр почесал пятку.

— Молодец, — сказал Председатель. — Настоящий… здравоохранения. А теперь иди. Иди, работай, — махнул кистью Председатель. — Реформа здравоохранения не ждет.

Министр вышел. Председатель еще раз посмотрел на выписки со счетов: около двадцати миллионов новых евро… Неплохо, неплохо. Да и минет был хорош.

После операции в Твери «гёзы» укрылись в частном доме на окраине Максатихи. Этот дом был одной из баз движения «Гёзы». Таких баз и явочных квартир было довольно много. Обычно их арендовали, но иногда приходилось покупать. Это было весьма затратно, но необходимо. Тем более, что периодически базы приходилось менять. Еще чаще приходилось менять автомобили. А уж телефоны менялись едва ли не еженедельно. Иногда телефон использовали для совершения одного-единственного звонка… Кроме того, подпольщикам нужны были документы, оружие, спецоборудование. Да еще приходилось давать взятки чиновникам и полицейским… В общем, нелегальная деятельность — дорогое «удовольствие». Она все время требует денег, денег, денег. Для того, чтобы зарабатывать деньги, Полковник создал полтора десятка различных фирм. Как правило, сотрудники этих фирм даже не догадывались, что работают на «корпорацию» «Гёзы». Но иногда такие фирмы имели двойное назначение. Например, на сельской ферме не только откармливали скотину, но и лечили раненых. А в столичном центре пластической хирургии «подправляли» внешность тем «гёзам», кто засветился. В автомастерской изготавливали взрывчатку… Фирмы работали и даже приносили какой-то доход. Тем не менее денег постоянно не хватало. Поэтому Кот со своими «котятами» время от времени потрошил провинциальные банки, брал инкассаторские машины. За голову Кота была объявлена награда в размере двадцать пять тысяч новых евро — огромные в нищей РФ деньги.

Кот и Дервиш сидели за столом. Шторы в комнате были плотно задернуты, над столом висела керосиновая лампа. На полу стояла вынутая из ящика антенна-усилитель, на столе были разложены складной титановый приклад, тренога, электронно-оптический прицел, а также «прожектор», провода для подключения аккумулятора и блок управления «Ужасом».

— Отлично сработано, Виктор, — сказал Дервиш. — Как всегда — отлично сработано.

Кот ответил:

— Спасибо. т-теперь бы с этой техникой р-разобраться.

— Это уже не ваши, Виктор, проблемы. Вы свое дело сделали на отлично — за одну ночь две серьезнейших операции провели. Блестяще и без потерь. Но на отдых времени дам всего сутки — нужно готовить следующую операцию. А пока отсыпайтесь и ни о чем не думайте.

— Сейчас п— пойду спать… Я только вот что хотел с-спросить: а разберетесь? В том смысле, что техника незнакомая, а инструкции п— пользователя нет.

— С «железом» разберемся. А вот с электроникой… не уверен. Конечно, можно знакомиться с аппаратурой методом, что называется, тыка. Но учитывая специфику этой аппаратуры, делать этого не стоит.

— Тогда — что?

Дервиш помолчал, потом сказал:

— Есть у меня человек один, который может помочь. Надеюсь, что сможет… Если согласится. Конечно, это не совсем его профиль — он математик, но когда-то занимался проблемами близкой, так сказать, тематики. В общем, когда-то он меня расколдовывал… Сегодня же пошлю за ним Студента с Глебом.

— В каком смысле «р-расколдовывал»? — спросил Кот.

— В прямом. Меня в Африке — я ведь много лет в Африке отработал, — так вот, меня там колдуны заколдовали. Думал: все! Конец мне. Или с ума сойду, или… В общем, потом меня в Союзе наши колдуны и спецы из одного закрытого НИИ расколдовывали.

Кот оторопел, озадаченно спросил:

— И как?

А Дервиш подмигнул и сказал:

— Расколдовали.

Кот почесал в затылке, произнес:

— Немой технарь п— по образованию. И вообще — светлая г— голова. Что сможет — поможет.

— Спасибо, — отозвался Дервиш. — Пусть Немой тоже отдыхает. Вечером займемся этими железками… А пока — спать.

Кот поднялся, пошел к двери. Уже в дверях остановился, обернулся:

— Можно вопрос, Евгений Васильевич?

— Конечно.

— Как вы хотите использовать это «д-добро»?

Дервиш улыбнулся… Дервиш улыбнулся и сказал:

— Вам, Виктор, скажу: я уже давно хочу добраться до Председателя.

Начальник ОРО[63] службы безопасности Национальной корпорации «Промгаз» Игнатьев приехал в «Кубышку», к Колесову. За сорок минут он просмотрел все материалы по «делу Гриваса» и подробно расспросил Колесова. Колесов охотно отвечал на вопросы. Вот только «забыл» проинформировать коллегу о том, что Рыжая «засветилась» в кафе на Парадной улице. Игнатьев сказал:

— Ну что ж? Шансы поднять дело есть. Главное сейчас — найти эту мадаму.

Колесов ответил:

— Я думаю, что нам стоит работать вместе.

— Спасибо, — ответил Игнатьев с ироничной улыбкой. — Если нам понадобится помощь, мы обязательно обратимся к вам.

Колесов мысленно матюгнулся — его бесцеремонно отодвигали в сторону.

Оперативники ОРО приехали на набережную Фонтанки. За «печку», от которой следует плясать, приняли дом № 183. Игнатьев провел короткий инструктаж, раздал фотографии убитого капитана и восемь двоек двинулись в обход квартала, где, предположительно, могла проживать женщина, которой звонил Гривас, отправляясь в свою последнюю «командировку». За ней уже закрепился псевдоним «Рыжая». Операм предстояла огромная работа — обойти порядка тридцати домов, в которых было более восьмисот квартир, полтора десятка магазинов, парикмахерские, массажный салон, баня и два десятка офисов. Конечно, был шанс, что им повезет и они зацепят след этой Рыжей быстро. Но опыт показывал, что чаще бывает наоборот.

Сотрудники СБ «Промгаза» работали парами. Один оперативник был в полицейской форме, с удостоверением следственного комитета ГУВД, другой — в штатском и с документами частной сыскной конторы. Маскарад затеяли потому, что без полицейского никто не откроет дверь частному детективу. А полицейскому откроют — не имеют права не открыть. Но вот разговаривать с полицаем почти наверняка никто не станет: не знаю, не видел, не слышал, спал… А с частным детективом могут и поговорить. Особенно если простимулировать.

Оперативники обходили квартиры, «полицейский» звонил и предлагал открыть представителю власти. Открывали — куда денешься? Потом вступал в дело «частный детектив». Он показывал фотографию убитого капитана. Сразу говорил о солидном вознаграждении. Объяснял, что этот человек не преступник, что он пропал, давил на жалость, рассказывал, что у него дети и просил вспомнить, не видел ли кто пропавшего или его автомобиль.

Не взирая на приказ Мастера, Виктория не торопилась съезжать с квартиры. По банальной причине: ей очень не хотелось возвращаться в свою однокомнатную квартиру на Гражданке, недалеко от метро «Академическая». Там, в блочной пятиэтажке, построенной полвека назад, была у нее однокомнатная квартирка. Виктория говорила про квартиру: мой клоповник. В доме, действительно, были и клопы и тараканы и крысы. Зато не было горячей воды, да и холодную давали по расписанию. Электричество — тоже с перебоями… Дом наполовину заселяли выходцы из Средней Азии и — частично — китайцы. Одинокой девушке жить в этом доме было трудно… Она всем рассказывала про мужа, который сидит, но скоро выйдет. Мужа у нее не было, однако до поры до времени это работало. Но наступил момент, когда не сработало… В один из вечеров она возвращалась домой и возле забегаловки с названием «Монета» к ней подошли три поддатых таджика. Насчет мужа слушать не стали, а сказали: пойдешь с нами… Она уже давно носила с собой выкидной нож с коротким, широким клинком. Приучала себя к мысли, что когда-нибудь придется им воспользоваться, но не была уверена, что сумеет… Она порезала всех троих. Пластала наотмашь — по мордам, по рукам, по мордам.

Как она резала таджиков, видели человек десять, тусовавшихся возле забегаловки, и на следующий день об этом говорил весь квартал. И уже никто больше не пытался разговаривать с ней грубо. Напротив — начали демонстрировать уважение.

Тем не менее ей очень не хотелось возвращаться в «свой клоповник». И Виктория осталась на съемной квартире в «Золотом треугольнике». Ей казалось, что ничего страшного в этом нет.

Спустя два часа после начала обхода двое оперативников остановились у двери квартиры, которую снимала Виктория. Один из них нажал на кнопку звонка. От Рыжей их отделяло всего шесть метров… каких— то шесть метров.

Виктория лежала в ванне с горячей водой. Вода пахла полевыми цветами. Через крошечные наушники в голову Виктории лилась музыка Вивальди. Виктории хотелось лежать и ни о чем — совсем ни о чем! — не думать. Но не получалось. Память— то никуда не денешь. В голове нет кнопки «Delete» и тебе всю жизнь носить эту боль в себе. Она немного утихает только тогда, когда ты берешь жизнь какого-нибудь Гриваса. Но ненадолго… ненадолго. Саднящая эта боль возвращается и терзает, гложет изнутри.

Гривас назвал ее сукой… Ну что же? В принципе, он прав. Недавно в передаче про животных Виктория видела фильм про волков. Там рассказали, как волки выманивают за околоцу деревенских псов — они посылают к деревне волчицу с течкой. Деревенские кобели теряют голову и бегут вслед за волчицей. А она приводит их в овраг, где уже ждет стая…

Опер еще раз нажал на кнопку звонка, подождал десять секунд и пожал плечами. В блокноте напротив номера квартиры он поставил время — 12.47 — и написал букву «Н». Это означало, что хозяев нет дома и следует зайти в другое время.

Виктория выключила плеер, выдернула из ушей наушники и поднялась. В зеркале на противоположной стене ванной комнаты она увидела свое отражение в полный рост — стройная, с высокой грудью и «модельными» ногами, с капельками воды на загорелой коже.

— Я и есть та волчица, — прошептала Виктория.

Генрих Чердыня был профессионалальный контрразведчик. В 2008– м Председатель пригласил Чердыню на работу в СБ корпорации «Промгаз». В то время Председатель еще не был Председателем, а был одним из членов совета директоров корпорации «Промгаз». А Чердыня к этому времени уже двенадцать лет прослужил в контрразведке. Школу проходил у спецов старой школы — тех, кого сделали еще во времена Советской Империи. Иногда сам Чердыня говорил: теперь таких не делают.

Спустя несколько лет после перехода Чердыни в «Промгаз» он помог председателю стать Председателем, а тот сделал его начальником службы безопасности. Формально Чердыня занимал не самый значительный пост, фактически был самым влиятельным силовиком в РФ. И имел почти неограниченный доступ к Самому.

Генрих Чердыня сидел в своем кабинете на третьем этаже Новой башни и обдумывал сложившуюся ситуацию. Налет на полицейское управление в Твери показал, что она даже более серьезна, чем представлялось после налета на «Мегаполис». Чердыня — старый, опытный волк Чердыня — понимал это отлично.

Чердыня вызвал Михельсона. Когда лейтенант прибыл, Чердыня сказал:

— Вы у нас, лейтенант, главный эксперт по применению «Ужаса». Но до сих пор мы говорили о санкционированном применении комплекса «генератор — антенна-усилитель». А теперь давайте подумаем о несанкционированном.

— Извините, Генрих Теодорович, но что вы подразумеваете под несанкционированном применением? — поинтересовался Михельсон.

— А вы не догадываетесь?

— Э— э… затрудняюсь.

— Предположим, что пара комплексов попали в руки террористов.

Все стало понятно Михельсону: допрос, которому его подверг майор Колесов — якобы, в связи с исчезновением Гриваса… внезапный ранний утренний вызов с докладом для руководства… суета в конторе… Все это сложилось вместе и…

— Террористы сумели захватить пару комплексов? — спросил Михельсон.

Чердыня свел брови, произнес:

— Я сказал: предположим.

— Извините.

— Извиняю. А теперь ответьте мне, лейтенант, вот на какой вопрос: имея на руках образец — можно наладить производство кустарным способом?

— Антенн или генераторов?

— И антенн и генераторов.

— Антенну изготовить можно. При наличии некой производственной базы и квалифицированных рабочих это не очень сложно. Генератор тоже, пожалуй можно сделать. Но вот настроить его без специального стенда будет весьма трудно. Практически — невозможно.

— Понятно, — сказал Чердыня. — А теперь вернемся к главной теме: предположим, в руки к террористам попали два-три комплекса. Навскидку — как они могут их использовать?

Михельсон ответил:

— Навскидку? Ну, если исходить из того, что основное назначение прибора — разгон демонстраций, пресечение уличных беспорядков…

— А создание уличных беспорядков? — спросил Чердыня.

— Именно об этом я и хотел сказать. Мне представляется, что это две стороны одной медали. То есть можно разогнать агрессивную толпу, а можно оказать воздействие на, большую группу лиц, собравшихся, например, на футбольный матч. Возникнет паника, давка и…

Чердыня протянул Михельсону раскрытую пачку сигарет: курите. Михельсон осекся, ответил:

— Спасибо, я не курю… Итак, неизбежно возникнет паника, люди бросятся бежать к выходу. В давке многие будут покалечены, затоптаны насмерть. Почти все получат психические травмы и…

— Понятно. Можете не продолжать… Ну а другие варианты?

— Другие варианты?

— Да. Представьте себя на месте террориста, в руки которого попало столь мощное оружие.

— Это…э— э… довольно неожиданное предложение.

Чердыня прикурил сигарету и сказал:

— Хорошо, давайте попробуем вместе. Итак, мы с вами два отмороженных террориста и в наши руки попали два комплекса. Мы хотим провести теракт. Предлагайте, предлагайте варианты.

— Ну, например, мы могли бы провести диверсию на крупном промышленном предприятии…

Чердыня подумал: господи, откуда берутся такие тупые? Может быть, в своем деле он хорошо разбирается, но во всем остальном…

— Например, на предприятии химической промышленности… Или на атомной электростанции.

— Бросьте вы это, Михельсон, — сказал Чердыня. — Экологических проблем в эрэфии и без этого более чем хватает. На кой хрен «Гёзам», «Александру Невскому» или «Истребителям» увеличивать количество этого «счастья» на своей земле?

— Но как же, Генрих Теодорович? Они постоянно проводят диверсии — крушения поездов, аварии на предприятиях, трубопроводах…

— Ключевое слово в том, что вы сейчас сказали: аварии. Аварии на сгнивших трубопроводах, разваливающихся предприятиях, донельзя изношенных железных дорогах. Прикрывая свою жопу, мы списываем все это на террористов. Понятно?

Михельсон выпучил глаза:

— А как же «Уральский треугольник»? Ведь это же…

— А ты знаешь, Михельсон, как появился «Уральский треугольник»?

— Да, конечно… После того, как Совет директоров Национальной корпорации «Промгаз» предъявил ультиматум руководству так называемой Свободной Уральской республики, оно, это руководство, осознало, что дальнейшее сопротивление бессмысленно. И тогда они…э— э… руководство… приняли решение взорвать три имевшихся в их распоряжении тактических ядерных заряда.

Чердыня стряхнул пепел в пепельницу. В принципе, он мог бы ничего не говорить этому технарю. Более того — он и не должен был этого говорить… Но почему— то решил сказать. Такое было у него настроение в этот день.

— Интересный ты человек, старший специалист лейтенант Михельсон… Эта самая Свободная Уральская республика еще у прошлого режима была, как заноза в жопе. Долгое время отрицали даже сам факт ее существования. Держали СУР в блокаде. Но после Освобождения, — Чердыня выделил слово «Освобождения» и чуть заметно усмехнулся, — после Освобождения с этим очагом вольнодумства решили покончить. Совет директоров принял резолюцию по СУР, и осенью 14-го выдвинул им ультиматум. Который они отвергли… Началась военная операция. Но после двухмесячных боев федеральным войскам так и не удалось продвинуться вперед более чем на двадцать— тридцать километров… Вот тогда и было принято решение сбросить на территорию СУР три тактических ядерных заряда. Потом мы объявили, что они сами взорвали эти бомбы… Теперь треугольник мертвого леса виден аж из космоса. — Чердыня раздавил сигарету. Сказал: — Все, закрыли тему…. Лучше представим вот какую ситуацию: мы с тобой затеяли уничтожить высокопоставленного функционера. Возможно, самого Председателя. Как проще всего и эффективнее всего осуществить задачу?

Михельсон покраснел, промокнул носовым платком капли пота на лбу.

— Пожалуй, — сказал он, — надежнее всего осуществить это прицельным «выстрелом» в режиме «снайпер».

— Эффективная дальность — километр?

— На открытой местности — да. Но различного рода преграды — лес, земляной бруствер, стены зданий — несколько снижают КПД.

— Несколько — это насколько?

— Лес снижает незначительно. Земляной бруствер тоже не очень. Полуметровый земляной вал снизит давление только на семь процентов. А вот каменные и бетонные строения ослабляют КПД существенно. Это зависит от толщины и материала преграды, наличия в ней проемов. Например, сплошная полуметровая железобетонная стена снижает КПД на двадцать восемь процентов.

— На тридцать процентов? Это хорошо.

— На двадцать восемь.

— Не мелочись, лейтенант… Что скажешь про автомобили и самолеты?

— Про самолеты не скажу ничего — насколько мне известно, этот вопрос не исследовался. Что же касается наземного транспорта, то да — проводили замеры. Корпус обычного автомобиля экранирует слабо. Хоть и металл, но тонкий. Кроме того, в обыкновенном легковом автомобиле очень велика площадь стекол… А вот восьмимиллиметровая броня корпуса бронетранспортера снижает КПД более чем на сорок процентов.

— Так, — сказал Чердыня. — Уже лучше… Что еще можно предложить?

Михельсон ответил:

— В разработке есть индивидуальное средство защиты — «Нимб».

— Ну— ка, ну— ка, поподробней. Что это такое?

— «Нимб» — это шлем. Изготавливается на базе обычного армейского шлема.

— Так… А в какой стадии разработка?

— Уже есть опытные образцы. Правда, сырые.

— Погоди-ка, эксперт, — сказал Чердыня. — А не этот ли шлем проходит в документах под наименование «шлем защитный специальный»?

— Да, — ответил Михельсон. — Так обычно обозначается в документах. А разговорах между собой — «Нимб»… Значит, вы уже слышали про шлем?

Час назад Чердыне сообщили, что помимо усилителей «Ужаса», из спецвагона «Мегаполиса» исчезло специзделие под названием «Шлем защитный специальный» в количестве двух штук. Что это такое Чердыня, разумеется, не знал.

— Слышал, — проворчал Чердыня. — А что — эти ваши «Нимбы» действительно защищают от «Ужаса»?

— Защищают. Но видите ли в чем дело, Генрих Теодорович, — Михельсон немного помялся. — Шлем пока сырой. Он нуждается в серьезной доработке… Тут проблема в чем? В том, что для противодействия «Ужасу» шлем создает собственное поле психологического воздействия. Оно на порядки ниже, чем то, которое создает «Ужас», но оно есть.

— И что? — с интересом спросил Чердыня.

— В «Нимбе» нельзя работать более десяти, максимум пятнадцати минут. Если человек находится в шлеме дольше, то у него могут возникнуть сонливость, апатия, или, напротив, агрессия. Могут быть галлюцинации. А впоследствии у него гарантированно будут проблемы с психикой.

— Но пятнадцать— то минут в этом «Нимбе» он может противостоять воздействию «Ужаса»?

— Воздействию одного прибора — может. А если на человека одновременно будут воздействовать два-три прибора, то навряд ли.

— А что — воздействие нескольких приборов имеет свойство суммироваться?

— Частично. Одновременное воздействие двух приборов не дает удвоения КПД, но процентов на пятнадцать давление усилится. Надо полагать, что использование третьего прибора тоже даст увеличение КПД, но цифры вам не назову — таких экспериментов не ставили.

— Понятно, — сказал Чердыня. — Благодарю вас, лейтенант… Теперь слушайте меня. С сегодняшнего дня вы подчиняетесь лично мне, выполняете только мои задания и отчитываетесь только передо мной. Всех остальных, включая Власова, можете посылать на йух. Ибо самый главный здесь — Председатель. После него — Господь Бог. А после Бога — я. Понятно?

— Так точно, — ответил Михельсон и даже подобрался весь.

— Тогда обозначу вам ваши задачи. Во-первых, необходимо дать экспертное заключение о возможности применения террористами усиленного антенной «Ужаса». В первую очередь меня интересует возможность теракта, направленного против Председателя… Понятно?

— Так точно.

— К работе можете привлекать любых специалистов, которые вам понадобятся. Разумеется, на условиях строжайшей секретности и только по согласованию со мной. Во-вторых, необходимо разработать меры по защите автомобилей. Конкретная модель — «гелендваген». В— третьих, нужно активизировать работы по доведению до ума этих ваших «Нимбов»… Сколько вообще этих шлемов у вас уже есть?

— Немного. Думаю, что всего штук пять— шесть… Генрих Теодорович, можно задать вопрос?

— Задайте.

— Если я правильно понял — усилители похищены?

— Похищены, лейтенант. Все шесть штук. Сегодня ночью при перевозке из Москвы в Питер.

— Это очень плохо, но не представляет угрозы. Для того, чтобы антенна стала оружием, необходим собственно генератор.

— Спустя два часа после налета на спецвагон, в котором перевозили антенны, был совершен налет на горотдел полиции в Твери, захвачены два генератора.

Михельсон вытаращил глаза.

— Значит, — сказал он, — в руках у террористов есть две действующих установки?

— Есть. Но это государственная тайна. Если ты, лейтенант, завтра растреплешь где-нибудь про то, что это мы сбросили ядерные заряды на Урал, то будешь просто безответственным трепачом. Но если ты кому— либо хотя бы только намекнешь, что в руки террористов…

— Генрих Теодорович! Да я…

— Если ты хоть намекнешь кому— либо об этом, то отправишься прямиком в «душевую». Знаешь, что такое «душевая»? — Михельсон кивнул. — А могу поступить по-другому — могу отдать тебя твоим коллегам… в качестве подопытного. И тогда уже на тебе будут опробовать новые образцы «Ужаса». Понял?

— Так точно, понял.

— Вот и ладно, — сказал Чердыня. Потом вызвал помощника: — Подберите господину эксперту отдельный кабинет на нашем этаже, выпишите пропуск и обеспечьте условия для работы.

— Пропуск постоянный? — уточнил помощник.

— Нет, пока — временный.

Помощник кивнул, сказал Михельсону: прошу вас пройти со мной, господин эксперт, — и вышел. Вслед за ним вышел Михельсон.

Несколько минут Чердыня сидел в своем кресле совершенно неподвижно. Потом резко поднялся и тоже вышел из своего кабинета. Он прошагал недлинным коридором и остановился в холле у дверей лифта № 3. В окошке над дверьми светилась цифра «25». Весь двадцать пятый этаж был отведен под личные апартаменты Председателя. Поэтому лифтом № 3 мог пользоваться крайне ограниченный круг персонала — всего четырнадцать человек. Чердыня приложил свою личную карту к сканеру справа от двери. В окошке стали мелькать цифры — лифт поехал вниз. Через одиннадцать секунд створки лифта бесшумно разъехались в стороны, Чердыня вошел внутрь, нажал на кнопку с надписью «Крыша». Створки закрылись, лифт поехал наверх. Спустя одиннадцать секунд он остановился. Чердыня вышел наружу и оказался на крыше Новой Башни. Крыша имела форму правильного пятиугольника и была обнесена стальными экранами-жалюзи. В обслуге Башни поговаривали, что трехметровые экраны поставлены для того, чтобы снаружи никто не мог увидеть, что происходит на крыше. В действительности экраны должны были служить защитой от непогоды — снега и ветра. Посредине пятиугольника крыши стояли личные вертолеты Председателя — огромный «S— 92», в стороне — маленький двухместный «R22 Beta». Еще дальше стоял на тележке беспилотный многоцелевой геликоптер «Джедай». По углам располагались серые коробки — служебные помещения. В них находились посты наблюдения, огневые точки, радиолокационная станция и батарея ПВО. На вышке крутился локатор… А над всем этим раскинулось блеклое, как будто выцветшее от жары небо.

Чердыня остановился и вытащил сигареты. Через огромное, более сотни метров в поперечнике, пространство, к нему уже спешил дежурный. Отвернувшись от ветра, Чердыня щелкнул зажигалкой, прикурил.

Дежурный подбежал, остановился в трех шагах:

— Господин подполковник…

— Отставить, — ответил Чердыня. Он выдохнул сизое облачко дыма и ветер сразу отнес дым в сторону. — Ну, как дела?

— Без происшествий, Генрих Теодорович.

— Вот и ладно… Я тут погуляю, а ты минут через пять пришли ко мне командира снайперской группы.

— Сделаем, Генрих Теодорович.

Чердыня отвернулся от дежурного и двинулся к ближайшему углу Башни — северному. Остановился возле экрана. Широкие створки жалюзи находились в горизонтальном положении, открывая обзор. Начальник СБ облокотился на стальную створку, но тут же отдернул руки — металл раскалился на солнце и был горячим. Чердыня посмотрел вниз — прямо под ним лежал мыс, образованный слиянием Невы и Охты. Мыс был острым, как наконечник копья, и смотрел на север. Ярко блестела синяя невская вода. На левом берегу сверкали купола Смольного собора. В километре от острия мыса Нева круто поворачивала на запад. Чердыня подумал, что со старой Башни видно было гораздо больше. И что именно у подножия той, старой, Башни, прошло первое реальное применение «Ужаса». Чердыня наблюдал его лично.

…Был серый октябрьский день 2010 года. Генрих Чердыня стоял на шестнадцатом этаже строящейся Башни и смотрел на мост Петра Великого. Тогда на мосту еще не построили второй ярус и колонна демонстрантов была видна как на ладони. Они шли с левого берега Невы на правый, надеялись провести митинг у подножия Башни. Башня на тот момент представляла из себя стальной скелет высотой восемьдесят метров. Демонстранты требовали остановить строительство на этой отметке. Идиоты — если «Промгаз» решил построить Башню высотой четыреста метров, значит, он построит Башню высотой четыреста метров… Колонна втянулась на мост. На противоположном конце моста ее уже ждал полицейский автомобиль с «Ужасом» на крыше. Тогда Чердыня впервые увидел, как действует на людей «Ужас». Он видел, как они бежали в панике, как некоторые прыгали в Неву. Через минуту — всего через минуту! — мост опустел. На нем остались только несколько затоптанных в давке, да пара эпилептиков, бьющихся в припадке… Это произвело ошеломляющий эффект. Именно тогда Генрих Чердыня понял, какой фантастической силой обладает это оружие.

И вот спустя семь лет это оружие оказалось в руках террористов, и теперь уже они могут угрожать обитателям Башни.

С сигареты Чердыни упал столбик пепла, рассыпался прахом, ветер унес прах.

На створки жалюзи слева от Чердыни упала тень. Подполковник обернулся — в нескольких метрах от него стоял командир снайперской группы, капитан Сазонов. Он подошел совершенно бесшумно. Чердыня протянул Сазонову руку:

— Здоров, снайпер… Как оно?

— Как всегда — отлично, Генрих Теодорович.

— Тогда слушай вводную, капитан: ты — террорист. Твоя задача: убить Председателя. Посмотри по сторонам. — Чердыня провел рукой и добавил: — Выбери позицию.

Сазонов — невысокий, ладный, с пшеничными усами на дочерна загорелом лице — улыбнулся и сказал:

— Пока господин Председатель находится в Башне — снайпер ему не опасен.

— Это почему?

— Дело в том, Генрих Теодорович, что мы уже моделировали эту ситуацию, анализировали. Шансы на успешную реализацию равны нулю.

— Обоснуй, капитан.

— Это просто: для того, чтобы поразиить цель, необходимо ее хотя бы видеть. Но это невозможно, так как все стекла Башни выполнены зеркальными. А личные апартаменты господина Председателя вообще не имеют окон и укрыты за двойной стеной — наружной, закрывающей галерею, и внутренней. Пробить нельзя даже из винтовки «Aerotek». Ее делали в ЮАР — пока еще существовала ЮАР — под советский патрон 14,5ґ114. Монстр! Супермонстр! — весит двадцать восемь килограммов. Плюется пулей массой шестьдесят четыре грамма. Пуля имеет начальную скорость тысяча восемьдесят метров в секунду и пробивает бетонные стены на дистанции в километр… Но даже из этого супермонстра ничего нельзя сделать.

Чердыня несколько секунд думал: сказать правду?.. Решил: нет, не надо говорить.

— Предположим, — сказал он, — что будет использована винтовка, которая сможет пробить стены.

Сазонов был удивлен. Он спросил:

— Что же это за вундерваффе[64], Генрих Теодорович?

— Это оружие нового поколения. У него совсем другие возможности.

— Допустим, эта пушка пробьет стены… Допустим. Но как осуществить прицельный выстрел?

— А не нужно прицельный. Достаточно положить пулю на этаж.

Сазонов был явно озадачен. Он спросил:

— Нельзя ли узнать характеристики этого вундерваффе более подробно?

— Максимальная дальность, с которой можно вести из этой винтовки эффективный огонь — один километр. Навылет бьет метровые стены. Больше тебе знать не нужно… Кстати, этот показатель — один километр — почти соответствует зоне твоей ответственности. Итак, возвращаюсь к вводной: ты — террорист, тебе нужно выбрать позицию для обстрела двадцать пятого этажа Новой Башни. Понятна задача?

— Так точно, — ответил Сазонов. — Предлагаю, Генрих Теодорович, пройти в помещение поста. Там можно будет разговаривать более предметно… Да и прохладно там.

— Пошли, — ответил Чердыня и первым двинулся к посту — плоской коробке из сэндвич— элементов и без окон.

В помещении поста было прохладно и после залитой солнцем крыши темновато. За пультом сидел дежурный снайпер-наблюдатель. Перед ним светились несколько мониторов — посередине обзорный сорокадюймовый, по бокам два поменьше.

— Прошу, — сказал Сазонов, рукой указывая на второй пульт. Он был точно такой же, как тот, за которым сидел наблюдатель. Чердыня сел в кресло, Сазонов остановился рядом. Он включил компьютер и перед Чердыней тоже вспыхнули мониторы.

— Итак, — произнес Сазонов, — посмотрим на карту.

Он вывел на большой монитор фрагмент карты Санкт-Петербурга.

— В центре — наша Башня. — Сазонов курсором показал на ярко-синюю точку. — Дальность действия вашей супервинтовки составляет одну тысячу метров. Как вы справедливо заметили, это почти соответствует нашей зоне ответственности. Хотя мы берем несколько больший радиус — одна тысяча двести пятьдесят метров… На схеме мы можем уменьшить радиус до километра, а можем оставить как есть — «с запасом». — Чердыня сказал: пусть будет «с запасом». Сазонов пощелкал мышкой, дал увеличение. Синяя точка превратилась в пятиугольник, а поверх карты легла координатная сетка, разбивающая ее на квадраты. — Итак, — сказал снайпер, — мы имеем круг с радиусом одна тысяча двести пятьдесят метров с Башней в центре. На севере граница зоны заканчивается на пересечении с Пискаревским проспектом, на востоке выходит на проспект Энергетиков. На юге круг ограничен Перевозным переулком и на западе, на левом берегу Невы, — Кавалергардской улицей. Нам нужно определить, где может устроиться террорист со своей супервинтовкой, исходя из предельной дальности стрельбы одна тысяча метров. — Сазонов замолчал, будто ожидая, что Чердыня что-то добавит, но начальник СБ промолчал. Сазонов сказал: — Еще раз повторю, Генрих Теодорович, что если бы речь шла о традиционной винтовке, пусть и сверхмощной типа «Aerotek», то я дал бы вам категорический ответ: покушение на Председателя в Башне невозможно… Обстрел окон с целью навести панику — не отрицаю — возможен. И то скорее теоретически.

— Мы будем исходить из того, что террористы располагают соответствующим оружием и готовят обстрел Башни.

— Понял… Итак, перед нами карта. Хочу обратить ваше внимание, что примерно четверть площади на ней занимает Нева. Мы все хорошо помним, что первая Башня была уничтожена ракетой, которую выпустили с плывущей по Неве самоходной баржи. Поэтому Нева всегда находится под особым контролем. Несанкционированное появление на акватории в пределах зоны ответственности каких— либо судов — прогулочных, спортивных, спасательных, иных — исключено. — Сазонов указал на мониторы. На двух из них была Нева. На широкой глади не было ни одного суденышка. Судя по картинке, камеры, с которых поступало изображение, были установлены на мосту Петра Великого. — Ситуацию на Неве контролируем не только мы, но и катера флотилии «Промгаз»… Ну, вы это лучше меня знаете… Определенный риск представляют грузовые суда, которые проходят по Неве ночью, но мы внимательно следим за ними… Охта. На Охте вообще никакой навигации нет и даже появление на ней аквалангистов или управляемого подводного аппарата исключено — река в нескольких местах перекрыта стальными сетями с гидроакустическими датчиками… Мост. Возможен ли обстрел Башни с моста? Теоретически — да. Практически, и вы знаете это лучше меня, случайный автомобиль просто не может оказаться на мосту — для этого нужен пропуск… Далее мы перебираемся на левый берег Невы. Две трети левого берега занимает Смольный. Очевидно, что снайперу было бы мягко говоря затруднительно проникнуть на территорию Смольного. И уж совершенно невозможно представить, что он сможет пронести туда оружие более серьезное, чем детский лук. Там же, на левом берегу, имеются несколько зданий в районе Новгородской и Тульской улицы, да на Смольном проспекте, в которых теоретически мог бы оборудовать позицию снайпер. — Сазонов вывел на большой монитор изображение левого берега. Дал увеличение. — Но в этих домах живут…

— Я знаю, — перебил Чердыня. В домах, о которых шла речь, жили в основном сотрудники МВД и комитета «Кобра».

— Таким образом следует признать, что вся левая часть карты, а это примерно сорок пять процентов площади зоны нашей ответственности, непригодна для того, чтобы на ней обосновался снайпер… Вернемся на правый берег. — Сазонов дал на большой монитор панораму правого берега. — Итак, правый берег. Район Большой Охты. Начнем, полагаю, с восточной части зоны. Там, по обеим сторонам Якорной улицы, расположена огромная промзона. С севера к ней примыкает Большеохтинское кладбище, с юга протекает Охта. Это практически заброшенная территория площадью более двухсот гектаров. В зону нашей ответственности входит меньшая половина — около сотни гектаров. На ней расположены десятки различных строений промышленного назначения — цеха, гаражи, склады. — Сазонов дал крупным планом несколько «картинок» промзоны — разнокалиберные корпуса почти сплошь без стекол, трубы, какие-то ржавые агрегаты. — Место потенциально привлекательное для снайпера. Контролируем посредством «скаутов» и визуальным наблюдением.

— И что же вы там наблюдаете?

— Только бомжей, бродячих собак да ворон… А вообще, место там нехорошее — не раз уже находили трупы. В том числе с признаками ритуального убийства. Похоже, сатанисты шалят.

Чердыню не интересовали сатанисты. Он сказал:

— Я бы хотел, чтобы вы вычислили наиболее привлекательные для снайпера позиции. Разумеется, в западной части промзоны, в пределах тысячи метров.

— Сделаем… А теперь перейдем к наиболее проблемной части зоны ответственности. То есть к той части, в которой стоят жилые дома. В пределах километровой зоны находятся десятки жилых домов. Обстановка гораздо более сложная, нежели на левом берегу… Но мы, как я уже говорил, провели анализ. И оказалось, что при наличии такого большого массива — десятки зданий, а в них тысячи окон, балконов, лоджий, крыш и так далее и тому подобное… Так вот, при всем при этом не более десяти процентов из них пригодны для огневой позиции. Остальные либо «смотрят» не туда, либо закрыты соседними, более высокими зданиями… Вы скажите: но десять— то процентов пригодны. Это так. И мы даже составили реестр этих окон, балконов и тэдэ. При тщательном анализе смогли отбросить половину.

— А другая половина?

— Другая половина в принципе может быть использована под огневую позицию. Мы можем поговорить по каждому адресу отдельно.

— Пока не надо. Подготовьте мне весь список адресов.

— Есть.

Чердыня вернулся в свой кабинет. Он выглядел, как обычно, спокойным, но в действительности это было не так. Он выпил чашку очень крепкого кофе, выкурил сигарету и приступил к работе. Около часа он прикидывал схему первоочередных мероприятий, потом вызвал к себе руководителей отделов. Через три минуты все, кроме Игнатьева, были в кабинете Чердыни.

— Итак, — сказал начальник СБ, — есть основания полагать, что Башня может быть подвергнута обстрелу. — Начальники начали переглядываться. Чердыня повторил: — Да, обстрелу. Мы — кровь из носу — обязаны предотвратить это. С этой минуты переходим на усиленный вариант несения службы. Отпуска отменяются. Сотрудников, которые уже находятся в отпусках — отозвать. При необходимости привлечь сотрудников из регионов… Для того, чтобы свести к минимуму возможность теракта, приказываю: удвоить количество наблюдателей снайперской группы. Задача понятна? — Сазонов кивнул. — Второе: сформировать восемь групп… нет — лучше десять… в общем, столько, сколько потребуется, групп для работы на судах, проходящих по Неве мимо Башни. Задача: сопровождать суда. Третье: провести зачистку промзоны. Хорошо было бы сделать это силами ВВ — у них в этом деле большой опыт, но обе бригады сейчас направлены в Пермь — там назревают беспорядки в лагерях. Поэтому зачистку проведем силами полиции. Но под нашим контролем. Четвертое: организовать ночные облеты территории.

Начальник авиакрыла сказал:

— Генрих Теодорович, у меня не хватает опытных операторов.

— Операторов возьмем в «гестапо»… Пункт пятый, но по значению, возможно, первый: вот список адресов, где потенциально может обосноваться снайпер. Всего шестьдесят семь адресов. Зачистку нужно провести сегодня же. Всех выселить, квартиры опечатать, поставить на сигнализацию. Силами полиции, но при участии наших оперуполномоченных… Кроме того, в жилмассиве нужно выявить все квартиры и комнаты, которые сдаются внаем. Даже если они не оптимальны для снайперской позиции. Также необходимо выявить все квартиры, которые пустуют. Проверить, опечатать. Проверить и опечатать все подвалы и чердаки. Ежедневно проверять целостность печатей. Обращать внимание на все «маленькие странности» — очень часто они оборачиваются большими проблемами. Полицейских — напрягать по полной. Их, уродов, если не сношать дважды в день, то и шевелиться не будут… Вопросы есть ко мне? Вперед, на баррикады!

Уже через полтора часа полицейские наряды в сопровождении сотрудников СБ корпорации «Промгаз» вышли на зачистку квартир по списку Сазонова.

А через три часа на северной окраине промзоны остановилась колонна грузовиков с эмблемой ОПОН[65] на борту и штабной автобус. На нем никакой символики не было. Из грузовиков начали выгружаться полицейские и собаки.

На прицепе за одним из грузовиков привезли беспилотный геликоптер «Джедай». Техник натянул между деревьями резиновый амортизатор для запуска «скаута» и занялся «Джедаем» — расчехлил его, поставил лопасти.

Пилот тем временем подготовил к полету «птичку» — прогнал стандартный тест, ввел координаты и передал «Скаут» технику. Техник закрепил за стволы двух деревьев мощный резиновый жгут, за крест на могиле зацепил лебедку и стартовое устройство. Он быстро натянул гигантскую рогатку, зацепил за нее носовой крюк «птички». Потом дернул шнур, освобождающий чеку — под углом около сорока градусов «Скаут» взмыл вверх. Опоновцы скалились: нормальная рогатка… Автоматически запустился двигатель, «скаут» начал набирать высоту и вскоре исчез из виду.

Пилот присел на борт прицепа и достал сигареты. К нему подошел капитан полиции, присел рядом. Закурили. Напротив был бетонный забор, а за забором — останки какого-то строения с провалившейся кровлей и без стекол. На стене «готическим» черно-красным шрифтом было написано: «Территория Зла. Welcome!».

Пилот затянулся, выпустил дым через ноздри и произнес:

— А ведь я когда-то работал уже на этой территории… Террориста взял.

— Живьм? — с интересом спросил полицейский.

— Живым.

— Обычно эти суки живыми не сдаются.

— А я его сетью накрыл.

— Наградили? — спросил капитан.

— Да хрен там. Это ж когда было? Это, бля, было в тринадцатом году. В тот самый день, когда «гёзы» вдолбили ракетой по Башне… Тогда никого не награждали. Тогда — наоборот, везде крайних искали. Много голов полетело… нет, не наградили.

— Да-а, — вздохнул капитан, — веселое было времечко… Я ведь тоже в 13– м здесь побывал. Через день как Башня рухнула, нас сюда в оцепление пригнали. Картина маслом: стоим, гора обломков дымится, а по улице гробы плывут.

Пилот поперхнулся дымом:

— Гробы? Какие гробы?

— Да вот с этого самого кладбища гробы. Обломками Охту завалило, вода на берег хлынула. А часть кладбища совсем низко расположена. Вода могилы свежие размыла и — поплыли гробики. Вот была картина маслом!

Подошел техник, доложил, что «Джедай» к работе готов. Пилот выплюнул окурок и ушел в штабной автобус.

Вскоре около четырехсот полицаев и двадцать собак вошли в промзону. Бойцам было тяжело в бронежилетах, в высоких тактических ботинках. Тяжко в этом пекле было и собакам. Они шли, вывалив длинные языки… Опоновцам предстояло зачистить более двух квадратных километров. Учитывая плотность промышленной застройки — цеха, ангары, заборы, чердаки, подвалы и подземные коммуникации — работа на целый день. Или на два.

Студент и Глеб выехали в Петербург. Провожая их, Дервиш сказал:

— Алексей Захарыч — мой давний и очень хороший знакомый. Но главное — ученый. Последнее слово — с большой буквы: Ученый. Математик и физик И даже больше. Впрочем, если познакомитесь поближе, то сами все поймете — масштаб личности не спрячешь… Теперь по существу: в силу ряда обстоятельств я с ним несколько лет не контактировал. Даже и не знаю — жив ли он. Пытался позвонить, но по телефону никто не отвечает. Посему — придется вам ехать. Дай бог, чтобы он был жив и в здравии… А чтобы он поверил, что вы от меня, дам вам кое-что. Покажите ему — он поймет.

Через шесть часов Студент и Глеб приехали в измученный жарой Петербург. Нашли ученого. Оказалось, что Алексей Захарович Соколов живет там, где и жил — на Петроградской, в маленькой, набитой книгами квартире с окнами во двор-колодец.

Сначала ученый общался со Студентом «через цепочку». Щели, однако, хватило, чтобы Студент просунул внутрь то, что дал ему Дервиш. Несколько секунд за дверью было тихо. Потом звякнула цепочка, дверь отворилась. Соколов — высокий, худой, седой, как лунь, мужчина лет пятидесяти, сказал: входите… Студент и Глеб вошли. Ученый обессилено опустился на старый расшатанный стул в темноватой прихожей и сказал:

— Извините, что так встречаю. Но меня уже дважды грабили. Один раз чуть не убили, — Алексей Захарыч прикоснулся к голове и Студент подумал, что, видимо, ученого ударили по голове.

— Мы все понимаем, Алексей Захарыч, — сказал он.

Соколов стиснул в руке то, что прислал Дервиш, произнес:

— Жив, значит, Евгений Василич?

— Жив. И вы можете с ним поговорить, — Студент протянул телефон. Алексей Захарович взял аппарат в руки. Студент сказал: — Просто нажмите кнопочку вызова.

Соколов как будто с опаской нажал кнопку. Через несколько секунд произнес:

— Какого цвета неботам?

Он выслушал ответ и сказал:

— Теперь я точно знаю, что это вы.

Немой — в прошлой жизни инженер-конструктор — сказал: все просто, как в детском конструкторе, — и за две минуты собрал установку. «Прожектор» поставил на треногу. На переднюю часть «прожектора» надел антенну, сзади привинтил приклад с пистолетной рукояткой и спусковым крючком. Спусковой крючок выглядел как— то несерьезно и Немой предположил даже, что он стоял ранее на каком-либо бытовом приборе. На правой стороне приклада, в углублении, находился блок управления — дисплей, цифровая клавиатура, два верньера, трехпозиционный переключатель и USB— разъем. На верхней части «прожектора» был узел крепления электронно-оптического прицела. Немой установил прицел. Такими прицелами обычно пользуются полицейские снайперы. Они дают возможность изменять увеличение ступенчато, от четырех до шестидесяти четырех крат и позволяют рассмотреть даже капли пота на лбу цели, находящейся в четырехстах метрах. Немой включил прицел. На дисплее появилась светящаяся прицельная марка. Немой снял с «тойоты» аккумулятор, подключил к клеммам «прожектора». Вспыхнула точка на дисплее блока управления. Немой сказал:

— Вот собственно и все — готово.

Оба — Немой и Дервиш — стояли и смотрели на конструкцию. Она была похожа на что угодно, только не на оружие.

— Выглядит не очень убедительно, — сказал Дервиш.

— Да уж, — согласился Немой. — Что дальше?

— Не знаю, — ответил Дервиш.

— Что ж, будем ждать вашего математика.

— Они уже едут, — отозвался Дервиш.

— Дядька-то как — толковый?

…Когда-то, еще в советские времена, Дервиш — он же резидент советской разведки полковник Усольцев, вошел в конфликт с сектой колдунов в Конго. Разумеется, Дервиш не хотел воевать с колдунами — он уже много лет проработал в странах экваториальной Африки и очень хорошо понимал, чем это чревато. Сидя в Москве, в кабинете, можно сколько угодно иронизировать на тему суеверий, но в африканской глубинке даже самым упертым материалистам становилось порой не по себе… Дервиш не хотел разборок с колдунами, но обстоятельства сложились так, что избежать не удалось. Как это ни странно, он вышел из той схватки победителем. Он истребил почти всю секту, лично отрубил голову верховному колдуну, который на самом деле оказался гермафродитом, но что-то они успели с ним сделать. У Дервиша начала болеть голова, он почти перестал спать. Когда все же удавалось заснуть, он видел один и тот же сон: он бредет по сумеречному миру под маленьким темным солнцем. В этом мире звучали монотонные, тягучие звуки и бродили странные, ни на что не похожие сущности. Многие из них были невидимы, их присутствие просто ощущалось. Их было много и они быличужие. Они были страшно далеки от человека — дальше, чем, например, акулы или летучие мыши… Каждый «заход» в этот странный и страшный мир становился все длиннее, а картины и ощущения все реальнее. Звуки стали превращаться в музыку — нечеловеческую. От нее разламывало голову. Самое же главное было в том, что Дервиш понимал: это не сон, не бред, не галлюцинация — он действительно погружается в другой мир. Или находится на грани с ним. Дервиш срочно вернулся в Союз. У него были все шансы попасть в психушку, и скорее всего именно так и было бы, если бы не его непосредственный начальник — генерал Н. Генерал тоже когда-то работал в Африке, и быстро просек, что к чему… Дервиша начали лечить. Его «расколдовывали» на базе закрытого НИИ. С ним работали два специалиста. Один был интеллигентный кандидат физико-математических наук из Ленинграда Алексей Соколов, другой — потомственный бурятский шаман Илья Безносов. После почти двухмесячной «терапии» Дервиша «расколдовали». Он пытался расспросить, что же такое с ним было. Шаман туманно отвечал про духов, про нижний мир… Кандидат наук Соколов, с которым Дервиш подружился, тоже ясности не добавил. Говорил про энергетическое воздействие. Писал формулы. Дервиш ничего не понял и тогда Соколов сказал: вас пытались отправить в Бездну. — А что такое Бездна? — Этого мы не знаем и, возможно, не узнаем никогда. Самый близкий и понятный человеку аналог — Ад. Хотя это очень приблизительное, очень неточное сравнение.

— Дядька-то? Дядька толковый, — ответил Дервиш.

Студент, Глеб и Соколов ехали обратно. Раскаленный воздух над асфальтом дрожал и казалось, что впереди на дороге разлиты лужи. По разбитой трассе катили груженые китайским товаром автопоезда, ползали полицейские машины, носились черные джипы с кавказскими джигитами. В поселках вдоль трассы стояли женщины. Молодые предлагали себя. Пожилые — огурцы, картошку, грибы и ягоды. Вот только покупателей было мало.

Соколов сначала рассматривал пейзаж за окном с интересом, потом посерьезнел и иногда качал головой. Студент спросил:

— А что вы головой качаете, Алексей Захарыч?

— Удивляюсь, как все скверно.

— А вы не знали?

— Видите ли, я уже давно не выезжал из Петербурга. Знал, конечно, что плохо… Но не предполагал, что настолько плохо. В Петербурге тоже не здорово, но не так заметно. А здесь все наглядно. Этакая иллюстрация на тему «Разруха».

— Вы ошибаетесь, Алексей Захарыч, — сказал Студент. — Здесь еще не разруха. Здесь самая оживленная трасса эрэфии. Вдоль нее теплится жизнь. Видите — здесь есть какая-никакая торговлишка? Это значит, что хоть что-то можно заработать. Видите — полицаи поехали? Это значит, что вас не ограбят и не убьют при свете дня… может быть. А в десяти километрах от трассы другая жизнь. Там — Дикое поле. Там нет полиции. Там правят местные авторитеты. И какой-нибудь Федька Косой или Ленька Шрам с бандой из десятка дебилов с обрезами запросто может «держать» целый район. Они собирают «налоги», они же «вершат правосудие». По понятиям. И дай бог, чтобы Косой со Шрамом были «правильные» блатари. А ведь бывают отморозки, беспредельщики, которые не признают никаких понятий. Мужиков гнобят, как крепостных. За любую повинность могут искалечить, могут убить. Молодых женщин держат в наложницах или заставлюят заниматься проституцией.

— Но это же… это же средневековье.

— Оно и есть. А в Петербурге что — по-другому?

— В Петеребурге? В Петербурге, конечно, по-другому, — ответил Соколов. Подумал немного и добавил: — В центре. А на окраинах… на окраинах, конечно, — натуральные фавелы.

— Вот видите.

— Что же делать?

— Бороться.

— Как? Как с этим, — Соколов сделал жест рукой, — бороться?

— Ну, с криминальным беспределом бороться относительно просто… Вы про «Истребителей» слышали?

— Да, конечно. Они нападают на участки, убивают полицейских.

— Полицейских? Верно, уничтожают и полицейских — полицаи часто ничем не отличаются от уголовников. Но в основном «Истребители» уничтожают беспредельщиков, которые терроризируют население, торговцев наркотой и рабами… Кстати, честные полицаи — бывают, представьте себе, и такие — с «Истребителями» сотрудничают.

Соколов задумался и довольно долго молчал. Потом сказал:

— Но ведь это… без следствия… Без приговора суда.

— Вы забыли упомянуть адвоката, — ответил Студент. Соколов посмотрел на него поверх очков — по-детски растерянно.

Около восьми часов вечера напротив здания РОВД Центрального района, под знаком «Остановка запрещена», остановился серый «форд-фокус» с тонированными стеклами. Если бы дежурный по РОВД был немного поумнее, он бы вышел посмотреть на номер этого «форда» — в обе камеры, установленные на здании РОВД, номер не попал. Но дежурный поленился — начальство уже слиняло, а ребята уже привезли бухло и поехали за девками, и дежурный был настроен на приятный вечер. Он взял микрофон и произнес в громкоговоритель: эй, ты, ушлепок на «форде» — а ну свалил отсюда в три секунды.

«Форд» продолжал стоять, как стоял. Дежурный удивился, приказал сержанту Костюченкову:

— А ну— ка приведи сюда этого пидора… Хотел с ним по хорошоему, но, видать, совсем тормоз — не понимает.

Костюченков кивнул, прихватил рядового Шевченко и вышел на улицу. Они подошли к «форду»… и тоже не посмотрели на номер.

Костюченков постучал пальцем по стеклу со стороны водительской двери. Стекло опустилось. Внутри сидел немолодой мужчина в костюме.

— А ну— ка выйди, — приказал Костюченков.

Мужчина спокойно ответил: сообщите мне номер приказа.

Костюченков оторопел: какого еще приказа?

— Приказа, которым министр МВД разрешил сотрудникам народной полиции не представляться.

Костюченков оторопел еще больше — таких борзых он еще не встречал.

— Умный шибко? А ну вышел из машины!

Мужчина даже не пошевелился. Зато открылась дверь с противоположной стороны, оттуда вылез молодой крепкий мужчина. Он тоже был в костюме и при галстуке, сказал Костюченкову:

— Пошел на х, урод.

— Что-о? — Костюченков положил руку на автомат.

В этот момент рядом с ним остановился огромный черный джип «шевроле». Одна из дверей резко распахнулась, оттуда выскочили двое в черной форме, в маске, с эмблемой группы «Смерч». Один сходу ударил полицая ногой, опрокинул на землю, наступил толстой подошвой тактического ботигка на лицо, второй козырнул мужчине в «форде»:

— Извините, господин полковник — опоздали.

— Ничего, — ответил полковник Спиридонов.

Личный состав построили во дворе РОВД. Их было немного — человек тридцать — все, кого удалось собрать за полчаса. Начальник РОВД, майор Радуев, был растерян, но старался не показывать этого.

Спиридонов посмотрел на часы и произнес:

— Ждать больше не будем, — он повернулся к офицеру в маске, сказал: — Давайте этого.

— Есть, — офицер распахнул заднюю дверцу джипа, рывком выдернул из него большой брезентовый мешок, швырнул на землю. Из мешка раздался стон. Волоком офицер подтащил мешок к ногам Спиридонова. Все полицаи напряженно смотрели на мешок. Они еще не знали, кто находится внутри, но ощущали страх.

Спиридонов повернулся к Радуеву:

— Вам, майор, известно, что такое мародер?

— Так точно.

— И что это такое?

— Это когда… это если у покойника… шмотки… или коронки золотые…

— Шмотки? — повторил Спиридонов. — Коронки золотые?.. Да, и коронки золотые. — Спиридонов сделал паузу, мрачно посмотрел на майора. — Мародер, — продолжил он, — это такая мразь, которая грабит мертвых И если про солдата на поле боя с некоторой натяжкой можно сказать, что он взял трофей, то что можно сказать про подонка, который раздевает погибшего ну, например, в автомобильной аварии? В железнодорожной катасторофе? Или просто умершего на улице. — Спиридонов обвел строй взглядом. — Это мразь вдвойне. Втройне… Но я вам мораль читать не собираюсь — все равно толку не будет. Потому перехожу сразу к делу. Недавно в вашем районе был убит офицер комитета «Кобра». Убит и ограблен. На труп выезжали ваши боевые, так сказать, товарищи. Они «не заметили», что у погибшего проломлен череп. Еще они не заметили, что у погибшего был личный жетон, — Спиридонов извлек из нагрудного кармана пиджака овальную стальную пластинку на цепочке. Он прошел вдоль строя и каждому — каждому! — показал ее. Спиридонов дошел до конца строя и убрал жетон. Повторил: — Жетон они не заметили… А вот мокасины из змеиной кожи заметили.

Полковник повернулся к джипу, кивнул головой офицеру, тот достал из багажника мокасины, подошел и поставил их рядом с мешком.

— …заметили. По крайней мере, один из них. — Спиридонов сказал офицеру «Смерча»: развяжите. Тот нагнулся, дернул за конец веревки. Узел на горловине мешка развязался. Офицер взял мешок за углы, поднял и вытряхнул на асфальт человека. Наклонился, вырвал изо рат кляп, коротким черным клинком перерезал пластиковые наручники на руках и ногах. Человек сел на четвереньки, но тут же упал на бок. Это был Догаев, но узнать красавца-дознавателя в этом существе с черным от побоев и щетины лицом было трудно.

— Обувайтесь, Догаев, — бросил Спиридонов, и строй ахнул: узнали дознавателя. Догаев встал на четвереньки, затравленно огляделся вокруг.

— Господин полко… господин полковник! — произнес разбитым ртом Догаев.

— Обувайтесь, обувайтесь.

— Господин полковник! Я прошу… Я виноват…

Спиридонов сделал два стремительных шага, приблизился к дознавателю, навис над ним.

— Господин полковник, — снова начал Догаев, но напоролся на взгляд Спиридонова… и сник. Он сел. Взял в руки один мокасин. С трудом натянул его на босую ногу. Взял в руки второй. Натянул.

— Теперь они ваши, Догаев, — сказал Спиридонов. — Носите.

Офицер «Смерча» протянул в сторону дознавателя руку. В какой момент в ней появился короткий пистолет, никто не заметил. Раздались два негромких хлопка, на каждом из мокасинов образовалась аккуратная дырочка.

— Майор, — окликнул Спиридонов начальника отдела. Тот не услышал — смотрел на дознователя. — Майор!

Радуев обернулся на полковника.

— Вы, майор, знаете, что такое децимация?

— Так точно.

— И что это такое?

— Это… это…

Спиридонов сказал: вы узнайте, — и пошел к своему «форду», следом двинулся офицер «Смерча».

Строй полицаев стоял молча.

В кабинете плавал голубоватый дым, Генрих Чердыня сидел за столом, подводил итоги дня.

В промзоне полицейские задачу выполнили не в полном объеме. Прочесывание начали с северной части, от кладбища, двигались на юг. До наступления темноты прошерстили менее половины территории, задержали пару бомжей и обнаружили два трупа — один почти свежий, другой старый, мумифицированный. В «свежака» были забиты несколько гвоздей, мумифицированный умер, судя по всему, сам — он сидел в кресле на третьем этаже заводского здания, в руке сжимал шприц… Ближе к вечеру один из полицейских провалился в яму, со дна которой торчала ржавая труба с расплющенным концом. Сержант сел на нее, как на кол. Спустя пять минут попала в капкан одна из овчарок. Капкан тоже был ржавый и не поймешь — то ли он сто лет тут стоит, то ли его час назад насторожили. После этого операцию решили приостановить до утра.

Среди полицейских пошли разговоры, что, мол, не случайно промзона встретила приветствием «Территория Зла. Welcome!», а яма с трубой очень похожа на волчью яму.

На Неве дела обстояли получше. Согласно сведениям, полученным в Лоцманской службе Северо-Западного речного пароходства, нынешней ночью восемь судов пойдут вниз по Неве, пять — вверх. Для работы на судах были сформированы четырнадцать групп по четыре-пять человек. Люди проинструктированы, командовать назначены решительные и опытные оперативники. Восемь групп, которые будут сопровождать суда, идущие вниз, уже находятся в Шлиссельбурге… Пять групп, которые будут сопровождать суда, идущие вверх, тоже уже находятся на своих судах в устье Невы. В акватории работают катера флотилии «Промгаз».

Зачистку жилмассива, по списку, представленному Сазоновым, провели в полном объеме, проверили все шестьдесят семь квартир. При отсутствии в квартире хозяев дверь элементарно вскрывали, квартиру досматривали. В одной из квартир обнаружили нарезной карабин «Манлихер» со снайперским прицелом и полупрофессиональный баллистический калькулятор. Хозяин — в прошлом военный — был арестован. Кроме того, выявили четырех человек, проживающих без регистрации. На городских окраинах это было обыкновенное явление — жили кто попало и без всякой тебе регистрации, а то и без документов. Но одно дело на окраинах, и совсем другое — в непосредственной близости от резиденции Председателя. Все четверо были арестованы, доставлены в Кубышку. Пустующие квартиры были опечатаны, сотрудники полиции получили приказ совершать ежедневные обходы, проверять целостность пломб, выявлять лиц, пытающихся снять жилье.

Группа Игнатьева весь день работала на Фонтанке. Обошли сто две квартиры. Результат — отрицательный, никто из жильцов Гриваса не видел. Зато в кафе выявили молодую официантку с шевелюрой рыжего цвета. После допроса и проверки на детекторе отпустили… Ничего, люди Игнатьева работать умеют, и если Рыжая обитает где-то в обозначенном «квадрате», они ее найдут. Непременно найдут.

Майор Радуев позвонил директору «элитной» гимназии, что была на его территории. Сказал в трубку:

— Ты, уважаемый, знаешь, что такое децимация?

Директор сильно испугался, выдавил из себя: да, знаю.

Непроизвольно копируя интонации Спиридонова, Радуев спросил: и что это такое?

— Это такой обычай в Древнем Риме: казнь каждого десятого воина центурии или когорты, если они совершали преступление — теряли знамя, проявляли трусость или…

Радуев дальше слушать не стал — положил трубку. А директор не мог уснуть до утра.

Алексей Захарович Соколов долго разглядывал Дервиша. Дервиш тоже разглядывал Соколова. Оба видели, какие перемены произвело с ними время.

Соколов покачал головой и сказал:

— Ну, слава Богу, это вы. И вы живы.

— А вы сомневались?

— После того, как увидел амулет, что подарил вам Илья, почти не сомневался.

Они обнялись, и Соколов прошептал на ухо Дервишу:

— Но я боялся, что Бездна все-таки поглотила вас.

— Да почему же, профессор?

— Потому что это Бездна.

Дервиш сказал: кхе, — и добавил:

— Пройдемте в дом, Алексей Захарыч — поужинаем.

Они прошли в дом, сели ужинать. В присутствии Студента и Глеба о делах тридцатилетней давности не говорили — ни к чему это. Если человек не соприкасался с этим, ему не понять… Потом Глеб принес вскипевший самовар. Дервиш предложил Соколову попить чайку на веранде. Вдвоем вышли на улицу. Было темно, на небе светились звезды, звенели сверчки. Соколов закурил. Дервиш спросил про шамана. Соколов несколько секунд молчал, потом ответил:

— Илью съела Бездна.

Дервиш поперхнулся чаем:

— Как?

— Некорректный вопрос, Евгений Василич. Уж вы— то должны понимать.

Дервиш согласился:

— Да, действительно, вопрос некорректный. И все-таки… что произошло в физическом, так сказать, смысле?

— В физическом смысле четыре года назад он умер. В результате инсульта. Но я знаю: Илью поглотила Бездна. Он слишком часто погружался в нее. И однажды не смог вернуться. Я, видите ли, все эти годы посвятил Бездне… Кое-что понял.

— Вы изучаете Бездну?

— Боюсь, что и это некорректная формулировка. Изучать Бездну нельзя, невозможно. По крайней мере, теми инструментами, которыми располагает наука сегодня. Хотя лично я считаю, что и завтра и послезавтра мы не сможем даже приблизиться к пониманию Бездны.

— Почему?

— Это — другое. Это слишком другое. Это настолько отличается от земного, человеческого, что нам не дано понять… Впрочем, есть деятели, которые говорят, что изучают и даже определили место, где находится Бездна.

— И где же она находится?

— Существует несколько версий. По одной, Бездна скрыта в недрах Земли. Я думаю, что это, скорее, дань традиционным библейским представлениям, согласно которым Бездна — это часть геенны огненной. В ней находятся умершие и злые духи. По другой гипотезе Бездну следует искать на одном из спутников Плутона. По третьей она расположена где-то возле Сириуса.

— А вы сами что думаете? — спросил Дервиш. Про себя подумал, что если бы кто-то посторонний слышал их разговор, то наверняка принял бы их за шизофреников… Но ведь сам Дервиш был в Бездне или, по крайней мере, заглядывал в нее. И до сих пор иногда он видел тот мир во сне, ощущал движение иных сущностей и слышал страшную музыку. От нее леденела кровь.

— Ведь вы не за этим меня позвали, — сказал Соколов.

— Да, Алексей Захарыч, не за этим. Необходима консультация.

— По поводу?

— Может быть, отложим до утра?

— Вы хотя бы обозначьте проблему.

— Хорошо, — сказал Дервиш, — пойдемте.

Они пересекли двор, остановились у крепкого, рубленого гаража. Дервиш открыл замок, отворил дверь. Вошли. Дервиш зажег фонарь. Бледный газовый свет осветил белый микроавтобус «мерседес». Дервиш распахнул задние дверцы. В глубине грузового отсека стоял на треноге «Ужас».

Дервиш сказал:

— Это «Ужас»… Вы, Алексей Захарыч, знаете, что такое «Ужас»?

— Да. Я, разумеется, знаю, что такое «Ужас». В свое время меня пытались привлечь к работе над этим… над этой… В общем, сначала я даже согласился — было интересно. А потом… Потом, когда я понял, что из этого может получиться, отказался.

— Вот оно что, — протянул Дервиш. — Понятно.

— Что вам понятно?

— Понятно, что вы отказались… А мне поможете?

Несколько секунд Соколов пристально смотрел на Дервиша, потом спросил:

— Что вас интересует?

Дервиш захлопнул дверцы «мерса», выключил свет и сказал:

— Давайте выйдем на улицу.

Они вышли, присели на скамейку.

— Так зачем же я вам понадобился? — спросил ученый.

Дервиш ответил:

— Вот вы давеча сказали: Бездна находится около Сириуса. Возможно. Но мне представляется, что Бездна… Бездна, она — вокруг нас.

— Простите?

— Метафорически, Алексей Захарыч. Только метафорически. Но у меня есть ощущение, что ад совсем рядом. Уже много лет я живу с ощущением, что мы находимся внутри некой гигантской воронки, которая нас засасывает, засасывает… Которая ежедневно, ежечасно, ежесекундно поглощает десятки тысяч человек. Заражает «лихорадкой Х», СПИДом, гепатитом, туберкулезом. Подсаживает на иглу, уродует психику, делает людей черствыми, равнодушными, злобными… Наше население фактически разделено на касты — касту господ, касту слуг и прочий человеческий материал — ненужный, лишний, подлежащий утилизации. И — утилизируют. Посредством безработицы, нищеты, водки, доступных наркотиков, бесплатных абортов… Вы заметили, что на улицах наших городов почти нет детей?

— Да, — ответил Соколов, — это заметно.

— В эрэфии женщины перестали рожать. Отчасти это происходит по физиологическим причинам — стало очень много бесплодных как мужчин, так и женщин. Но часто женщины не рожают потому, что боятся, не хотят. Не хотят, чтобы ребенок жил в мире, где царят произвол, нищета, несправедливость, жестокость. Где почти что поощряются секты, проповедующие сатанизм, а на улицах правят бал молодежные банды, — Дервиш умолк и молчал несколько секунд. Потом сказал. — Я мог бы много еще говорить, но скажу коротко: я почти физически ощущаю постоянно растущую концентрацию Зла на нашей земле. И все мы находимся на краю Бездны. Пока что на ее периферии, но нас неудержимо затягивает внутрь.

Верещали сверчки и что-то тревожное было в их нескончаемом концерте. Соколов произнес:

— Во многом я согласен с вами, Евгений Василич. Но… я всю жизнь занимался только наукой и сторонился какой-либо политики. Я очень далекий от политики человек.

— Извините за банальность, но никому еще не удавалось быть далеким от политики, Алексей Захарыч. Вы можете не интересоваться тем, что обычно подразумевают под этим словом — не читать газет и даже выбросить в окно телевизор, но политика все равно войдет в ваш дом. Она входит к вам, проникая через запертые двери. Размер пенсии, цены, тарифы на коммунальные услуги — все это тоже политика… Людоедская политика.

— Да, это действительно так. Но что же мы с вами можем? В «истребители» я уже стар.

— В «истребители»? — спросил Дервиш. — Да не нужно в «истребители». Нужна всего лишь консультация по применению «Ужаса».

— Допустим… всего лишь на одну минуту допустим, что я скажу вам: да… Но ответьте мне на один вопрос.

— Постараюсь.

— Вот вы, Евгений Васильевич — умный и образованный человек — вы же должны понимать, что — Система. Одиночке никогда не сломать Систему.

— Что ж? Попробую ответить. Кое в чем я с вами согласен: группы Сопротивления разрознены и немногочисленны, единый центр отсутствует. Но, во-первых, по стране нас уже тысячи и с каждым годом становится все больше. Во-вторых, все слабее становится власть. Ее разрушает изнутри тотальная коррупция и элементарная нехватка денег — после того, как почти всю Сибирь «сдали в аренду», а фактически продали вынужденно и за бесценок китайцам, доходы от продажи нефти и газа упали в разы. На наших глазах происходит системная деградация власти… Вы говорите: Систему не сломать. А я вам напомню события вековой давности. В 1913– м году в России праздновали трехсотлетие дома Романовых. С великой помпой праздновали: вот! Три века простояла. И будет стоять еще тысячу лет. Несокрушимо!.. А всего через четыре года все рассыпалось в прах. Посему я не стал бы так категорично заявлять: невозможно сломать. Хотя я не берусь утверждать, что это произойдет завтра. Но работать над этим надо… Вот я и работаю. Тем более, что я очень сильно виноват перед страной.

Соколов удивленно спросил:

— Как? Каким образом вы могли провиниться перед страной?

Дервиш произнес:

— Потом, Алексей Захарыч. Потом я обязательно вам расскажу… Так вот: я виноват перед своей страной. И сейчас судьба дает нам шанс… нет, не исправить… Исправить уже невозможно, но хотя бы попытаться повлиять на это безумие… Ведь они уже дошли до края. Вы знаете, что они торгуют человечиной?

— В каком смысле «человечиной»?

— В самом прямом: они продают людей «на запчасти». Программа называется предельно цинично — «Утилизация».

Соколов долго сидел молча. Потом сказал:

— Откуда вам это известно?

— Ну, я все-таки разведчик… Еще есть вопросы?

— Множество, — ответил Соколов. Он вздохнул и произнес: — И вы надеетесь, что «повлиять на безумие» поможет «Ужас»? «Ужас» — сам по себе орудие Зла. Злом нельзя одолеть Зло.

Дервиш сказал:

— Это неправда. «Ужас» следует рассматривать всего лишь как оружие. А оружие само по себе не бывает ни добрым, ни злым. Ибо оно не обладает сознанием. Добром или Злом оружие становится в руках человека… Если вы, дорогой мой Алексей Захарыч, увидите ублюдка, который намеревается перерезать горло ребенку — как вы поступите?

— Я сделаю все, чтобы это предотвратить.

— А если единственной возможностью остановить убийцу станет убийство? Как вы поступите?

Соколов молчал. Светили звезды, стрекотали сверчки. Дервиш сказал:

— Сверчки… слышите сверчков?

— Слышу… Ну, допустим. Допустим, я готов вам помочь. Что, собственно, требуется от меня?

Дервиш сказал:

— Я был уверен, что вы примете правильное решение.

Соколов проворчал:

— А вы уверены, что оно правильное?

— Да, уверен. И вы не сомневайтесь.

Соколов ответил:

— Я ученый. Обязан сомневаться… Ну так что же надо от меня конкретно?

— Надо, чтобы вы помогли разобраться с этой техникой, — Дервиш кивнул на ворота гаража, — и обучили моих людей.

— Я попробую. Но дайте мне слово, что не будете просить меня стрелять из нее… Я не смогу.

— Даю слово.

— Ладно, давайте смотреть вашу технику.

— Я думаю, сейчас вам стоит отдохнуть, а уж с утра…

— Нет уж. Приступим сейчас — дьявол не любит ждать.

Дервиш хмыкнул, позвал Немого и втроем они пошли в гараж. С «техникой» Соколов разобрался всего за полчаса. Сказал:

— Ну, в общем, ничего фантастического — примерно так я себе это и представлял. Мне нужно произвести кое-какие расчеты и тогда я буду иметь более полное представление.

— Отлично, — ответил Дервиш. — Завтра протестируем.

— А как думаете тестировать?

— Ну, пока не знаю, — сказал Дервиш.

А Немой спросил:

— Скажите, пожалуйста, Алексей Захарыч: на собак «Ужас» действует?

— На всех высших животных действует.

— Ну, тогда решим вопрос.

Соколов мрачно посмотрел на Немого, ничего не ответил.

Дервиш показал Соколову приготовленную для него комнату. Ученый сразу сел за компьютер, а Дервиш вернулся к гаражу, где сидели на скамейке Кот и Немой, присел рядом с ними и сказал:

— Нужно будет отловить какую— нибудь собачку.

— Хорошо, — сказал Кот. — Дам поручение молодым. А когда надо?

— С утра.

Около полуночи Чердыня ехал на встречу. С ним был только один телохранитель. «Гелендваген» катил по Невскому. Проспект был ярко освещен, катились сверкающие автомобили, по тротуарам фланировали десятки тысяч прожигателей жизни и тысячи проституток обоих полов. В «Золотом треугольнике» Санкт-Петербурга «комендантский час» начинался на три часа позже, чем на прочей территории столицы — богатая публика желала «ночной жизни». Поэтому заведения — рестораны, казино и бордели — были открыты в «Золотом треугольнике» до часу ночи. Официально. Неофициально многие работали до утра. А поскольку полицейские чины имели с заведений свою долю, то проблем с полицией, как правило, не возникало. Если не брать в расчет крайние случаи. Например, когда обкурившийся турист из Германии зарезал за одну ночь трех малолетних проституток. Или когда пьяный араб сел в свой сверкающий «майбах» и начал охоту за голубыми. Прежде чем он врезался в угол Елисеевского магазина и вырубился прямо за рулем, успел задавить четырех человек. Голубых среди них не было.

Чердыня приехал в бильярдную «Кенигсберг» на Садовой. Он вошел в бар, бросил бармену: сам?

— У себя, — ответил бармен. Чердыня прошел по коридору, уверенно толкнул ладонью дверь. Дверь распахнулась. Открылось просторное помещение, которое невозможно назвать ни кабинетом, ни комнатой отдыха. Здесь наблюдалось полное смешение «жанров» — в одной половине стоял вполне респектабельный рабочий стол с компьютером, в другой на полу лежал персидский ковер, стояли шкафы с книгами и оружием, кожаный диван и круглый стол под оранжевым абажуром. Вокруг стола сидели четверо мужчин, было накурено.

— А вот и господин подполковник, — сказал один из четверых — белобрысый, с лошадиной челюстью, — и бросил на стол карты. Чердыня подошел, поздоровался с белобрысым. Тот кивнул на часы: опаздываете, подполковник. Из-за вас эти волки успели выгрести из моих карманов лишних пару сотен.

— Ничего, не разоришься, — ответил Чердыня.

— Не разорюсь, конечно, но чувствую тайную несправедливость, — ответил белобрысый.

Белобрысого звали Валентин фон Дрейзе. Впрочем, про свое аристократическое происхождение сам «фон» вспоминал крайне редко. Семь лет назад фон Дрейзе был командиром взвода в элитном подразделении «Волкодавы». Однажды он хорошо загулял в ресторане и вписался в драку с группой молодых людей. Основательно их отметелил. Все сынки оказались детьми влиятельных родителей. Фон Дрейзе не посадили, но со службы пришлось уйти. Некоторое время его колбасило туда-сюда — он открыл частное сыскное агентство, потом занимался охраной автомобильных перевозок, а потом отошел от всех этих стремных дел, открыл бильярдную и начал жить жизнью обычного буржуа. И очень немногие знали, что это не совсем так, что Дрейзе — авантюрист по натуре — имеет вторую, тайную жизнь. В этой жизни он носил кличку Барон.

— Что есть справедливость? — отозвался Чердыня. Он за руку поздоровался с каждым из присутствующих. Двоих он знал — Наемник и Мак, давние компаньоны Дрейзе, третьего представил сам Барон. Он сказал просто: — Кабан. Человек проверенный.

Чердыня догадался, что в команде Барона Кабан занял место Крайнего. Крайнего убили полгода назад в Берлине. Тогда команда Барона тоже работала по заданию Чердыни. Чердыня протянул руку, сказал: Чердыня, — и сел к столу. Барон предложил виски. Выпили — символически, по глотку. Чердыня закурил.

— Что же, господин подполковник, привело вас ко мне? — спросил фон Дрейзе.

— Есть дело, — ответил Чердыня. Барон уже несколько раз выполнял некоторые поручения Чердыни — те, которые начальник СБ «Промгаз» по каким-либо причинам не хотел доверять своим сотрудникам.

— Дело? — произнес фон Дрейзе. — На миллион?

Чердыня подозревал, что Барон лезет в рискованные предприятия не из-за денег — он определенно не беден… по крайней мере не настолько беден, чтобы рисковать головой из-за денег… Чердыня подозревал, что Барону нравится риск. Хотя деньги нравятся тоже.

— Легкая прогулка, — сказал Чердыня. — Но с риском.

— Ага! — сказал Дрейзе. — А… где?

— Среди руин и человеческих отбросов.

— Это нам подходит, — произнес потомок прусских аристократов.

— Тогда для начала вам следует перейти на диету, перестать бриться и принимать душ.

Утром Студент с Глебом привели собаку — среднего размера трехцветного кобелька. Пес был явно бездомный — худой и напуганный. Студент привязал его к верстаку в гараже. Сам сел в стороне, закурил. Подошли Дервиш, Кот и Немой.

Пес сидел напряженно, боязливо косился на людей.

Дервиш сказал:

— Боится… Жизнь, видно, у него не шибко сладкая.

Кот буркнул:

— Ага… а мы, г— гуманисты, решили ее еще п— подсластить.

Он сплюнул и ушел. Через минуту вернулся, принес миску с гречневой кашей и сосиской, поставил рядом с собакой: ешь, п— псина. Пес покосился — он давно уже не ждал от людей ничего хорошего и сейчас тоже ожидал подвоха. Он смотрел то на миску, то на людей. Спустя три-четыре минуты голод пересилил страх, и пес принялся за еду. Он жадно ел, а пятеро мужчин сидели на досках и смотрели, как он ест. У них были угрюмые лица.

Пес съел все неправдоподобно быстро и вылизал миску.

Студент, а вслед за ним Глеб вышли вон из гаража. Кот поднялся, затушил сигарету и тоже собрался выйти, но в дверях остановился.

— Может, — сказал Кот, — не надо на с-собаке? С— собака-то чем п— провинилась?

— А на ком? — отозвался Дервиш.

— Это как раз не п— проблема. У нас тут к— как раз ликвидация наметилась. Так что есть достойный, т-так сказать, кандидат.

— А что за кандидат?

— П— предатель. Некто Сердюков… Я вам докладывал.

— Да, я помню, — Дервиш нахмурился, потом сказал: — Обвинение в предательстве — тяжкое обвинение… Вы уверены?

— Уверены, — ответил Кот. — П— предатель. П— предателей уничтожать надо не раздумывая.

— Это эмоции, Виктор. Мы не имеем права на эмоции. Если мы точно знаем, что Сердюков — предатель, мы должны прикинуть, нельзя ли его использовать. Например, для дезинформации «гестапо».

— Мы рассматривали этот в-вариант — не к-катит

— Ну что ж?.. А когда вы планировали провести ликвидацию?

— Г— готовы хоть сегодня. Он живет неподалеку, в д-деревне на Рыбинском водохранилище.

— У кого он был на связи?

— У Г— Горина.

Дервиш немного подумал и сказал:

— Ладно. Завтра мы с Гориным наведаемся к нему.

— А мы?

— А вы с Немым поедете в Карелию, в Петрозаводск.

Кот улыбнулся и отвязал собачонку: беги, псина.

Рано утром Кот и Немой уехали. Горин был огорчен. Ему определенно хотелось спросить у Дервиша, куда тот отправил его товарищей, но он не спросил.

Спустя час отправились за предателем. Через три часа болтанки по совершенно убитым дорогам были на северном берегу Рыбинского водохранилища. С собой привезли надувную лодку с мотором.

В дороге Горин рассказывал про предателя:

— Он, сука, троих сдал. Никогда бы его не заподозрили, но он прокололся. Ма-аленькую ошибку совершил — мы сами сначала ничего не заметили. А когда заметили, провели контрольную операцию.

— Где брать его будем? — спросил Дервиш.

— Он рыбак заядлый. Каждый день на рыбалке. Лодка у него нарядная, приметная — бело-красная. Надо посмотреть, стоит у причала или нет. Если нет ее, то, значит, он и сейчас на воде.

Студент прогулялся к причалам, где стояли лодки местных. Вернулся и доложил, что бело-красной лодки нет. Тогда накачали и спустили на воду надувнушку. Горин поставил на транец десятисильный китайский «Хуанхэ». В лодку погрузили удочки, автомобильный аккумулятор и «Ужас». Сели трое — Дервиш, Соколов и сам Горин. Студент остался на берегу.

«Хуанхэ» ровно запел, двинулись. Соколов сидел впереди, был мрачен… Прошли между зарослей камыша, выскочили на чистую воду. Гуляла волнишка, раскачивала полтора десятка разномастных лодок и катеров. Бело-красной среди них не было. Пошли на юг вдоль западного берега и вскоре обнаружили ее. Горин натянул на голову капюшон. Прошли совсем рядом с бело-красной — метрах в десяти. Мужик в лодке недовольно покосился.

— Он? — спросил Дервиш.

— Он, — сквозь зубы процедил Горин. — Он, тварь такая.

— Вот и ладушки. Теперь нужно выбрать позицию для выстрела… Так, чтобы других рыбачков не зацепить.

— А если попробовать во-он с того мыска? — предложил Горин. Дервиш согласился: — Пожалуй. — И тут же обратился к Соколову: — Как думаете, Алексей Захарыч — достанет?

— Достанет, — проворчал Соколов. — С усилителем достанет.

В борт ударила волна, обдала всех брызгами.

Спустя три минуты подошли к мысу, высадились. Горин вынес на берег упакованный в непромокаемый чехол «Ужас» с антенной, потом треногу и аккумулятор. За минуту все собрал. Он встал на колено, навел антенну на бело-красную лодку, посмотрел на дисплей прицела и сказал:

— Ого! Не далеко ли будет?

Дервиш тоже посмотрел на дисплей. В окошке дальномера светилась цифра «723,7». Рыбак был виден так же хорошо, как три минуты назад, когда они прошли в двадцати метрах от его лодки. Он курил и ветер относил в сторону дым его сигареты. Дервиш обернулся к Соколову:

— Семьсот двадцать метров… Достанет, Алексей Захарыч?

— Достанет. Я ночь не спал, и кое-что просчитал. По моим расчетам получается: достанет. Даже и с запасом… Поставьте на таймере десять секунд.

Горин сказал: оґкей, — выставил в окошке цифру «10», и прильнул к прикладу. Ветер шевелил его волосы.

Соколов нервно произнес:

— Что вы тянете?

Дервиш положил руку на плечо Соколова, слегка сжал. Горину сказал: давайте, Геннадий… Горин кивнул: даю… На дисплее прицела было хорошо видно лицо предателя — круглое, румяное, с пшеничными усами. Вполне симпатичное лицо человека, который любит жизнь — женщин, рыбалку, баньку. Любит выпить, хорошо закусить, смачно рассказать анекдот… Горин видел в прицеле лицо человека, который сдал «гестапо» трех других человек. Которые тоже любили жизнь… Геннадий Горин нажал на спусковой крючок — нелепый рычажок от бытового прибора. На дисплее вспыхнула красная точка… В первую секунду — она показалась очень длинной — ничего не произошло. И во вторую тоже. Предатель все так же сидел в лодке и, возможно, что-то напевал — губы под усами шевелились. Но уже в следующую секунду Сердюков дернулся и тревожно посмотрел в сторону, откуда «прозвучал выстрел». Еще через секунду его лицо изменилось. На нем отчетливо промелькнула тревога… нет, страх… нет, ужас… Предатель вскочил. В окошке «Время» светилась цифра «5». Когда цифра «5» превратилась в цифру «6», предатель закричал и прыгнул за борт. Он пытался плыть, но «Ужас» был сильнее. Несколько секунд жизнелюб Сердюков панически барахтался в воде, беззвучно кричал и хватал ртом воду. Потом он исчез, на поверхности осталась бело-красная, как лодка, панама. Она плавно покачивалась на волне. Над пустой лодкой парили, орали чайки. Их привлекала рыба, что трепыхалась в луже на дне лодки.

Обратно ехали молча. Дервиш поглядывал на Соколова — он помнил о судьбе Ракетчика. В 13– м году Ракетчик, он же доктор технических наук Борис Витальевич Степанов, «на колене» изготовил ракету, которая уничтожила Башню. А потом не смог жить с мыслью, что вместе с Башней его ракета убила три тысячи человек… Дервиш хорошо помнил эту историю, опасался неадекватных реакций со стороны Соколова и корил себя за то, что не провел предварительный «сеанс психотерапии». Нужно было, думал Дервиш, достать фотографии людей, которых арестовали с подачи предателя Сердюкова и рассказать о них, об их семьях, детях, увлечениях… Дервиш решил, что непременно сделает это, как только они вернутся в Максатиху, но вышло иначе — Соколов вдруг сам обратился к нему:

— В том, что машина хорошо работает в режиме «снайпер», мы убедились. Так?

— Так.

— Теперь нужно будет провести еще одно испытание. Необходимо проверить, как она работает в режиме «толпа». Особенно если эта «толпа» спрятана за стенами зданий… Вы подумайте, где и как это осуществить.

— Есть, товарищ профессор, — ответил Дервиш.

В тот же день Дервиш позвонил в Петербург и попросил Мастера приехать в Максатиху.

С утра ОПОН должен был продолжить зачистку промзоны. Грузовики с бойцами уже прибыли на исходную, когда из ГУВД поступила команда: к операции не приступать, ждать особого распоряжения. Бойцы гуляли по тенистым дорожкам кладбища, сидели на скамейках или прямо на могилах, курили. Идти в эту промзону совершенно не хотелось. Прошел слух, что сержант, который накануне попал в «волчью яму», умер ночью в госпитале. После этого идти на «Территорию Зла» захотелось еще меньше… А над ней парил «Скаут». Этой «птице» все равно.

Офицеры в штабном автобусе обсуждали вопрос: с чего бы это задерживают начало операции?

Они еще не знали, что три часа назад в ГУВД поступило сообщение: массовые беспорядки в области. Накануне вечером на «чеченских плантациях» взбунтовались батраки. Началось все на одной из «плантаций» под Приозерском — там сын хозяина ни за что избил пожилого работника. Батраки взбунтовались, перебили охрану, повесили на воротах хозяина. Потом сели на два хозяйских джипа, прихватили ружья, отобранные у охранников, и поехали на соседнюю «плантацию». К утру бунт охватил уже два десятка «плантаций». Горели усадьбы, звучали выстрелы, висели на воротах и березах хозяева.

С рассветом на нескольких КАМАЗах и джипах двинулись в сторону Петербурга. По пути громили магазины, жгли полицейские участки, убивали беспредельщиков, захватывали транспорт и оружие. К ним все время присоединялтсь батраки с других ферм, и просто жители поселков. Колонна постоянно увеличивалась. К полудню в ней было не менее пятисот человек. У многих — огнестрельное оружие, захваченное у охраны плантаций и у полицейских. Руководил этой «армией» бывший капитан ВДВ.

Начальник ГУВД доложил министру, министр немедленно поехал к Председателю. У Председателя совершенно некстати оказался Чердыня. Министр Чердыню не любил. Этот сукин сын всюду сует свой нос и уже обнаглел настолько, что вербует агентуру прямо в центральном аппарате МВД. Когда министру про это сообщили, он сильно оскорбился. Еще сильнее министр оскорбился, когда ему передали слова Чердыни о нем, министре: да ему пора погоны надставлять — а то ведь уже места для звезд не осталось… Чердыня ударил по больному — министр очень любил красоваться в форме, во всем этом генеральском великолепии: в золотых позументах, лампасах на портках и, конечно же, в фуражке с очень высокой тульей… На погонах министра выстроились в ряд четыре золотошитые звезды. Им было тесно на погоне. Именно на это намекал Чердыня…

Маленький, тщедушный министр выглядел в форме довольно комично и сам осознавал это, но очень болезненно относился к тому, когда об этом говорили другие. Впрочем, на всяких «других» у министра были методы воздействия, а вот на Чердыню — нет.

Министр завершил свой доклад словами:

— Сейчас они всего в сорока километрах от города… Нужно срочно принимать меры.

Председатель несколько секунд молчал, ел министра глазами, потом заорал:

— Так принимай, еж твою! Или что — будешь ждать, когда они придут сюда?

— Чтобы их остановить, нужно выдвинуть вперед боеспособное соединение.

— Ну выдвигай.

— Мне… некого.

— Что значит некого? У тебя больше миллиона дармоедов. Да еще две бригады внутренних войск «временно» — уже три года — тебе подчинены… Это значит «некого»?

— Обе бригады особого назначения переброшены в пермские лагеря. Вернуть их обратно можно будет в лучшем случае часов через пятнадцать. Единственная реальная сила в столичном регионе — ОПОН — сейчас в распоряжении Генриха Теодоровича. Прочесывают промзону на Охте.

Председатель сказал:

— Еж твою мать! В стране миллион ментов, а послать навстречу деревенскому быдлу некого.

Чердыня усмехнулся:

— Противостоять хоть сколь— либо организованной силе наша доблестная полиция уже не способна.

Министр сказал:

— Если бы мне разрешили применить установки «Ужас»…

Чердыня отрезал:

— Исключено. В сложившейся обстановке ни один «Ужас» не выйдет из стен охраняемых помещений. Еще не хватало, чтобы эти батраки отбили у твоих пару «ужасов»!

Председатель обхватил голову руками, сказал:

— Нет, это просто пи**ец какой-то!

Через двадцать минут после этого разговора командир ОПОН получил приказ выдвинуться навстречу бунтовщикам. Зачистка промзоны была отложена на неопределенное время.

По приезду в Петрозаводск Кот и Немой сняли квартиру в городе и респектабельный коттедж на базе отдыха. База располагалась на самом берегу Онежского озера, неподалеку от города, а квартира находилась почти напротив управления полиции… Арендовали два джипа. Это были российские УАЗы модели «Патриот» в китайском исполнении. И назывались они теперь «Железный дракон».

Следующий испытание «Ужаса» состоялось вечером на трассе Москва — Минск. К трассе подъехали со стороны Рузы, остановились в высохшем перелеске. Впереди, оседлав трассу, стоял блок— пост — похожее на вокзальный сортир сооружение из серых бетонных плит. На углах и на крыше сооружения стояли прожектора и видеокамеры.

С приближением «комендантского часа» движение по трассе значительно уменьшилось и к девяти вечера на дороге было практически пусто. Только время от времени проезжали полицейские автомобили.

— Начнем, пожалуй? — спросил Соколов.

Дервиш ответил:

— Пожалуй, стоит дождаться начала «комендатского часа».

Стали ждать. Соколов еще раз проинструктировал Студента и Глеба:

— Ближе указанных ориентиров ни в коем случае не подходить. Я примерно посчитал КПД установки…

— Коэффициент полезного действия?

— Нет, коэффициент психического давления — есть такая величина… Я рассчитал КПД, но я не знаю точных границ фокуса. Поэтому лучше перестраховаться. Понятно?

Студент и Глеб выдвинулись вперед, обхватили блок— пост с флангов. У каждого был пистолет, по паре гранат и камера. Близко не подходили, наблюдали примерно со стапятидесяти метров.

Уже вечерело и над ручьем в низинке начал подниматься туман.

— Туман, — произнес Горин.

Соколов отозвался:

— Туман — это, в принципе, хорошо. Теоретически высокая влажность — дождь, туман — несколько увеличивает мощность установки.

Дервиш спросил:

— Скажите мне, пожалуйста, Алексей Захарыч, откуда вы все это знаете? Как я понимаю, вся сколь— либо конкретная информация по «Ужасу» засекречена.

— Верно, информация засекречена. Но, во-первых, я уже довольно давно работаю в смежных, так сказать, областях и есть некоторые пересечения… Во-вторых, информация все равно имеет свойство просачиваться — случайно, косвенно, фрагментарно. Иногда полезную информацию можно почерпнуть в какой-нибудь публикации, не связанной напрямую с проблемами контроля за поведением человека и воздействия на него. Например, австралийские биологи спроектировали прибор для лечения наркомании. Это тоже генератор биоволны, и его принципиальная схема не является секретом. Более того, они выложили в Сети довольно много отчетов по воздействию. Пресловутая мировая паутина — это, конечно, очень большая помойка, но иногда там можно найти что-то путное. И когда вы начинаете искать что-то целенаправленно, то непременно находите… И, наконец, в— третьих: в науке, Евгений Василич, бывают догадки, открытия, озарения, если хотите. И ученый до чего-то может дойти сам. Я ответил?

— Вполне, — кивнул Дервиш. — В разведке информацию добывают примерно так же.

Сержант народной полиции по фамилии Колышев посмотрел на часы, висящие на стене — до начала «комендантского часа» осталось пятнадцать минут. Колышев обратился к старшему по службе:

— Без пятнадцати… не пора ли?

— А то, — ответил старший сержант Чирей. — Давай, Тошнила.

Сержант Тошнотный вытащил из шкафчика бутылку водки, стопку пластиковых стаканчиков, закусь. Трое молодых смотрели на сержантов с завистью — сержанты сейчас выпьют и сядут играть в карты, потом завалятся спать. А молодым нести службу. Таков неписаный закон.

Тошнила разлил по стаканам водку, Чирей сказал:

— Ну, господа сержанты!

Три пластмассовых стаканчика глухо стукнулись, сержанты выпили и стали закусывать казенными харчами. Настроение у них было превосходным. Колышев вытащил из ящика стола колоду и хлестко шлепнул ее об стол.

— Ну, что, господа сержанты, — сказал Колышев, — по маленькой?

— Погоди, Кол, — отозвался Чирей. — Отзвонюсь старшому, тогда и начнем. Пока курите.

В салоне микроавтобуса запищала радиостанция — Студент доложил, что вышел на позицию. Спустя минуту такое же сообщение поступило от Глеба. Горин занял место за установкой. По дальномеру дистанция до объекта составляла чуть больше пятисот метров… Быстро стемнело, но из-за леса выползла луна, наполнила все декоративным светом. В лунном свете темная туша блок— поста с желтыми узкими щелками бойниц казалась жилищем колдуна. Трасса была совершенно пуста. Часы показывали 21:58.

— Огонь, — буднично скомандовал Дервиш, и Горин нажал на спуск.

Рядовой Сливченко сидел за пультом и ждал, когда на часах вспыхнут цифры 22:00. Как только эти цифры вспыхнут, Сливченко обязан громко гаркнуть: господин сержант, время доклада дежурному… Тогда за пульт сядет Чирей, а у Сливченко будет пара минут, чтобы выкурить сигарету.

Часы показывали 21:58, Сливченко смотрел на мониторы. На четырех мониторах была трасса. На пятом — «пятачок» перед блок— постом. Шестой монитор не работал… Сливченко было скучно. Он уже около года отпахал на этом блок— посту. А это — сутки через трое — считай, почти девяносто суток уже набежало. А если посчитать сколько часов пришлось пялиться в эти мониторы, то… в общем, это ж одуреть можно. И ведь самое главное, что ночью там ничего не происходит. Ночью там всегда одно и то же. А если кто-то вдруг проедет, так это свой брат — полицейский… И от мысли, что так будет всегда, и что ему, Игорю Сливченко, всегда придется смотреть на эти мониторы и видеть один и тот же пейзаж, уже до отвращения изученный, рядовому Сливченко вдруг сделалось не по себе. Он не знал почему, но ему захотелось вдруг завыть… И он завыл.

— Что такое, бля? — громко произнес Тошнила за спиной Сливченко.

Сержанты изумленно смотрели на рядового. Трое сержантов еще ничего не ощутили — их мозг защищала волна алкоголя.

Сливченко выл. Второй рядовой, Кизимов, обхватил голову руками. Глаза у него сделались сумасшедшими. Сержанты тоже начали ощущать беспокойство — количество выпитого было невелико и не могло долго блокировать действие «Ужаса». Колышев выронил карты, и они порхнули, как листья, а Тошнила прикусил язык.

— Заткнись, сука, — зашипел Чирей на Сливченко. Однажды Чирей попал под обстрел боевиков из группы «Истребители», был контужен и с тех пор отличался неуравновешенностью и агрессивностью. Зато сейчас внутри старшего сержанта не было ни капли страха.

Сознание остальных полицейских быстро наполнял страх. Страх переходил в ужас…

Сливченко выл.

И только Чирей испытывал какой-то необъяснимый восторг.

Кизимов вскочил, бросился к двери. Он не понимал, что происходит, но точно знал: нужно спасться, нужно бежать отсюда. Кизимов схватился за язык засова, но в панике не мог его отодвинуть. Чирей подскочил, ударил его ногой в спину. Кизимов ударился лицом в дверь, сполз вниз, оставляя кровавый след, а к двери бросился сержант Колышев. Чирей отбросил его в сторону.

Небольшие помещения блок— поста были наполнены невыразимым ужасом… И невыразимым восторгом.

Рация донесла до Студента команду Дервиша «Огонь!». Студент включил камеру, навел ее на блок— пост. Прошло секунд восемь— десять. Ничего не происходило. И вдруг со стороны блок— поста донесся вой… Это был очень странный вой. Он не был похож на вой животного. Но и на голос человека это тоже было мало похоже. От этого воя — жалобного, неестественного — делалось тоскливо… Студент чертыхнулся. Через десять секунд со стороны блок— поста донесся выстрел. Студент поднес рацию к губам, негромко произнес: слышал выстрел.

Рация ответила голосом Дервиша: мы тоже слышали. Фиксируй все на камеру.

Чирей подумал: а что же я раньше этого не понимал?.. Он вдруг вспомнил свои сны, про которые думал, что забыл. Тем более, что он действительно старался забыть их… Но не мог. И вспоминал, вспоминал свои сны во сне. А потом, проснувшись, он догадывался о том, какие сны видел. А потом ему делалось страшно и он «забывал»… А сейчас он все вспомнил наяву. Чирей проникся восторгом и принялся за дело. Он все делал быстро — так, как будто занимался этим каждый день. Все заняло пять минут. Потом Чирей полюбовался на свою работу, выкурил сигарету и затушил ее об пол. Он собрал оружие, сделал глоток водки прямо из горлышка, поставил бутылку на стол и вышел из бетонного склепа блок— поста. Морочила луна, змеей, обозначая устье речки, полз туман, мерцал в лунном свете… Чирей сел в полицейскую машину и поехал по пустой дороге.

Студент доложил: из блок— поста вышел один полицай, уехал на машине… Больше никто не выходит. Разрешите сходить посмотреть?

Дервиш ответил: подождите, — а сам спросил у Соколова:

— Ну что, Алексей Захарыч, разрешим?

А Горин произнес:

— Как— то странно вел себя тот, что уехал… какой-то он совершенно спокойный был. Я в прицел, — Горин кивнул на «Ужас», — видел.

Соколов ответил:

— Ничего странного — скорее всего шизофреник. На них «Ужас» практически не действует. Или действует парадоксальным образом. Например, проявляются скрытые ранее способности… Но чаще вылезают наружу скрытые ранее психические расстройства.

Дервиш сказал:

— Там Студент ждет… Разрешим ему взглянуть на результат?

— Валяйте, — махнул рукой Соколов.

Студент получил «добро», перебрался через ручей, больше похожий на сточную канаву, забитый мусором, пустыми бутылками и приблизился к блок— посту. Массивная стальная дверь была распахнута, на асфальт падал прямоугольник электрического света. Людей внутри было не видно. С камерой в одной руке и пистолетом в другой Студент подошел ближе… Что-то очень тяжелое было разлито в воздухе и звенели сверчки… Студент осторожно подошел и встал слева от двери. Неожиданно чей-то голос громко и отчетливо произнес:

— Тройка, отзовись.

Студент замер.

— Тройка, мать твою, отзовись… Спите там? Или бухие уже?

Студент догадался, что слышит работающу. радиостанцию.

— Чирей, — почти ласково произнес голос, — я тебя, сука, уже предупреждал: будете бухать на службе — всех на хер уволю… Тройка, бля, отзовись!

Студент заглянул в дверной проем… и обомлел. Несколько секунд он смотрел на «натюрморт» внутри помещения, потом шагнул внутрь.

Спустя двадцать минут он вернулся в салон «мерседеса». Горин спросил:

— Чего там у них, Студент?

Саша молча положил на стол камеру. Ее подключили к ноутбуку, просмотрели. Долго все молчали. Потом Соколов сказал:

— Кажется, мы стали еще на шаг ближе к Бездне.

А Дервиш продекламировал:

Es zittern die morschen Knochen

Der Welt vor dem roten Krieg.

Студент и Глеб переглянулись. Глеб сказал:

— Извините, ничего не понял. Кроме того, что это по-немецки.

Дервиш кивнул:

— Да, это по-немецки. В переводе звучит так: «Гнилые кости трясутся. Мир пред кровавой войной»… Начало немецкого марша, популярного в Германии перед Второй мировой.

Утром из Петербурга приехал Мастер. Минут сорок он разговаривал с Дервишем, потом искупался в Мологе и уехал.

Первый заместитель министра МВД генерал— майор Полянский приехал к Чердыне с докладом о ходе операции по пресечению массовых беспорядков в Санкт-Петербургской губернии. Полянский пользовался некоторым расположением Чердыни. Поэтому министр МВД посылал его к всесильному подполковнику тогда, когда нужно было доложить о чем-то совсем неприятном.

— Операция, — докладывал генерал, — продолжалась весь вчерашний день, всю ночь и к настоящему времени в основном завершена. Большая часть экстремистов уничтожена, но некоторое количество разбежалось. Сейчас их отлавливают по окрестным лесам… К сожалению, ОПОН тоже понес потери. Существенные.

— Конкретней.

— Погибли тридцать шесть бойцов и офицеров, ранены…

— Сколько? — изумился Чердыня. — Сколько опоновцев погибли?

— Тридцать шесть человек.

— А отправляли сколько?

— Всех… Почти четыреста штыков.

— То есть каждый десятый? При разгоне пьяных колхозников?

— Генрих Теодорович, я отлично вас понимаю. Сам возмущен такими потерями. Но тут все не просто. Дело в том, что этих, по вашему выражению, пьяных колхозников, возглавил профессиональный военный. Сумел их организовать, вооружить…

— Зато ОПОН возглавил, как я понимаю непрофессионал. Сумел их дезорганизовать и разоружить… Так?

— Генрих Теодорович, я понимаю, что любое объяснение звучит неубедительно…

— Это верно — неубедительно… Сегодня в восемнадцать часов — совещание по итогам операции. Подготовьте все материалы.

Генерал ответил:

— Так точно. — Секунду помолчал и добавил: — Генрих Теодорович, у нас, кажется, еще одно весьма серьезное ЧП.

— Вся ваша контора, генерал, — сплошное серьезное ЧП. — Чердыня прикурил. — Ну что у вас опять? Гуж оборвался? Аль министр обосрался?

— Хуже.

— Не представляю, что может быть хуже обосравшегося министра, но… рассказывай.

— Происшествие произошло вчера на блок— посту номер семнадцать дробь три. Это на шоссе Москва-Минск. В двадцать два часа, то есть после перехода на ночной режим, начальник смены блок— поста должен был отзвониться в штаб, доложить о положении на участке… Когда в двадцать два ноль восемь с блок— поста семнадцать дробь три доклада не поступило, дежурный по отделу сам позвонил на пост по спецсвязи. Ему никто не ответил. Тогда на пост был выслан наряд. И вот что они там увидели, — генерал поставил на стол цилиндрик флэшки. Чердыня молча воткнул его в разъем компьютера. Флэшка содержала четыре файла. Полянский подсказал:

— Начните со второго.

Чердыня нажал на файл номер два. На мониторе появилась картинка: помещение стандартного блок— поста. Таких за последние годы по стране построили несколько сотен.

Оператор снимал от входа. В кадре был виден пульт дежурного, и сам дежурный сидел за пультом. Что-то странное было в нем, но сразу Чердыня не понял, что именно. Камера уехала влево. В кадре появился стол. За столом сидели два сержанта. В руках одного из них — того, что сидел лицом к камере — Чердыня увидел карты. На столе стояла бутылка водки, пластиковые стаканчики.

Чердыня подумал: дисциплинка, однако… И вдруг понял. Он понял и — остановил картинку. Полянский сказал:

— Я вижу, вы уже все поняли.

Чердыня не ответил. Некоторое время он всматривался в мертвецов, потом спросил:

— А как у этого сержанта держатся в руках карты?

Полянский кашлянул в кулак, сказал:

— Я тоже обратил внимание на этот момент, Генрих Теодорович. В спецсообщении из Москвы об этом не было ни слова, но я специально приказал уточнить детали. Оказалось, что карты прилеплены жевательной резинкой. Тела — чтобы не падали — притянуты к стульям ремнями, а карты приклеены жевательной резинкой… Там еще дальше есть — труп на унитазе сидит. С сигареткой, с газеткой. Тоже жевачкой прилепил. Паноптикум.

— Кто же это их так?

— Начальник смены сержант Чирей. Он перестрелял смену, забрал оружие и уехал на служебной машине. Приехал к теще с тестем — они рядом живут. Там тоже… начудил.

— Начудил?

— Он их убил, а тела раздел и расположил друг на друге так, как будто они совершали половой акт… Там дальше есть. Можно посмотреть… Третий файл.

Чердыня открыл третий файл, бегло взглянул на то, что «начудил» сержант Чирей, и брезгливо поморщился. Потом закурил, сказал:

— А в чем, собственно, дело? У вас каждый месяц происходит какое-то мочилово. Ваши герои на службе пьют, глушат наркоту. Потом стреляют друг друга, прохожих, насилуют женщин. Конечно, этот герой… как его — Чирей?

— Так точно, Чирей.

— Этот твой Чирей, конечно, из ряда вон — психопат. Но почему ты с этим… э— э… паноптикумом ко мне приехал?

— Если бы дело было в том, что убийца — наркоман, алкоголик и психопат, то я, разумеется, не стал бы вас беспокоить. — Полянский сделал паузу. — Возможно, Генрих Теодорович, это был случай несанкционированного применения «Ужаса».

Чердыня произнес:

— Та-ак… Ну— ка, поясни.

— Дело в том, что один из сотрудников остался жив. Он был ранен и упал за пульт… Там, если вы обратили внимание, видно, что в углу торчат ноги. — Чердыня кивнул: да, видел. — Так вот, он упал за пульт, а сержант Чирей, видимо, посчитал его мертвым и поленился вытаскивать… Раненого прооперировали. Три часа назад он пришел в себя. Его допросили. Можно посмотреть файл номер четыре.

Чердыня открыл файл номер четыре. На мониторе появилась больничная палата. Судя по аппаратуре — реанимация. На койке лежал молодой мужчина с забинтованной грудью, смотрел прямо на Чердыню слегка затуманенным взглядом. Голос с кавказским акцентом произнес:

— Я — следователь по особо важным делам Гаджиев…

— Рекомендую, — сказал Полянский, — начать сразу с восьмой минуты… Главное — там.

Чердыня мазнул по монитору пальцем, сдвинув запись на семь минут вперед. На мониторе по-прежнему был мужчина с затуманенным взглядом.

— Я сидел на пульте, — рассказывал мужчина. Он говорил несколько замедленно, делая паузы. Чердыня подумал, что это из-за наркоза. — Время приближалось к десяти. Я ждал, когда сержант Чирей сядет за пульт, чтобы доложить дежурному… И вдруг… Вдруг мне стало страшно.

— Почему?

— Почему?.. Я не знаю, почему. Просто мне вдруг стало страшно.

— Страшно потому, что сержант Чирей начал стрелять?

— Нет, он еще не начал стрелять.

— Тогда почему тебе стало страшно?

— Я… не знаю. Просто вдруг мне захотелось завыть.

— Завыть тебе захотелось?

— Да, завыть… И я завыл.

Пауза. После довольно долгой паузы следователь по особо важным спросил:

— Что было потом?

— Потом?.. Потом стало очень страшно.

— А потом?

— Я не помню, что было потом, — тихо ответил полицейский, закрыл лицо руками и заплакал.

Полянский сказал:

— Можно выключать. Больше он ничего путного не скажет.

Чердыня остановил запись, посмотрел на генерала и сказал:

— Я не специалист, но полагаю, что ты прав: это был «Ужас»… Я думаю, что таким образом они провели генеральную репетицию. В самое ближайшее время последует реальная операция.

Запись показали Михельсону, и он сказал: да, это был «Ужас».

Вечерело. Жаркий воздух не приносил облегчения. Стрекотали кузнечики. Дервиш сидел на улице, смотрел на реку. Студент подошел к Дервишу, присел рядом, сказал:

— Трость у вас интересная, Евгений Василич.

— Трость— то? Трость эту мне Саша Братишка вырезал. Из можжевельника. Постарался, кусочек души вложил… Да у меня их штук восемь разных. Есть настоящая ирландская шилейла — боевая трость. Есть со скрытым внутри клинком — от фирмы «Колд стил». Хотите — подарю?

— Спасибо, — ответил Студент. — У меня попроще штуковина — дубинка телескопическая. Наша работа, тульская. Для спецназа в восьмидесятых делали… Евгений Василич, у меня к вам есть одна просьба.

— Да я понял, что вы не про трость хотели спросить… Слушаю вас, Саша.

— Расскажите мне, как погиб Полковник.

— Хотите знать, как погиб Полковник? — произнес старик и сдвинул седые брови.

— Да, хочу… Видите ли в чем дело? Вы знаете, что я Иваном Сергеичем пересекался уже. Но дело-то в том, что у этой истории корни еще глубже — мой отец и Иван Сергеич были когда-то знакомы. Они не были друзьями, не были даже приятелями, просто работали вместе. Охранниками в «Промгазе». Иван Сергеич еще не был Полковником, он даже в организации тогда не был. И вообще, все началось с того, что совершенно случайно он попал в облаву…

Дервиш слушал молча. Он хорошо знал историю Полковника, но не перебивал.

— …в облаву на Желтом рынке. Убил эстонского легионера — случайно… Это было в 13– м году. Кстати, в день открытия Башни. В смысле — старой Башни, четырехсотметровой… В общем, он убил эстонского эсэсмана, был объявлен террористом. За его голову объявили награду и он перешел на нелегалку. Я это только со слов самого Полковника знаю — я тогда уже был арестован… Мой отец предложил Ивану Сергеевичу кров. Но один из соседей сдал. Приехали эстонцы. Батя мой, прикрывая отход Ивана Сергеевича, погиб. — Студент волновался, говорил сбивчиво. — А Ивану Сергеичу удалось уйти. Позже он встретился — тоже случайно — с нашими и примкнул к движению… А в июне того же 13– го меня и еще несколько человек должны были этапировать из Выборга в Питер. Наши на конвой напали, отбили. Братишка в деле участвовал, а командовал группой Иван Сергеич. Он, разумеется, не знал, что спасает сына человека, который погиб, выручая его… он меня опознал по фото — просматривал личные дела и увидел меня. В смысле — фотографию в деле. Меня-то он еще не видел. Мы все еще в автозаке сидели… Вот увидел он фотографию и подумал: как похож на Петровича… В смысле — на батю моего, Германа Петровича. А потом прочитал фамилию и отчество и понял, что не просто похож, а — действительно — сын Германа Петровича… Он, Иван Сергеич, рассказывал мне позже: я как понял, что сына Петровича спас — счастлив был. Потому что считал себя как бы в долгу перед Петровичем. И вдруг случайно выпала возможность отдать этот долг…Вот оно как, Евгений Васильевич

Студент замолчал, вытащил из пачки сигарету. Дервиш произнес:

— Случайно, говорите?

— Что?

— Вы, Александр, за время своего недлинного, в общем-то, монолога четыре раза произнесли слово «случайно»… В облаву попал случайно. Легионера убил тоже случайно. С «гёзами» встретился — случайно… И вас освободил случайно. Вы верите в такие совпадения?

— А..?

— В мире почти ничего не происходит случайно, Александр. Я думаю, что с возрастом вы сами это поймете… Итак, вы хотели узнать, как погиб Полковник?

— Да.

Дервиш стиснул руки на рукояти трости, опустил на руки подбородок.

— В марте 14-го в Петербурге заявила о себе подпольная группа. Мы — Иван Сергеич, Братишка и я — месяц назад вернулись из Канады. Добирались долго и тяжело, «на перекладных» — через Мексику, Японию и Сибирь. Сибирь в ту пору была еще наша. Условно наша. В общем, добирались полтора месяца. С приключениями… В самом конце февраля прибыли в Петербург. А в марте 14-го в Петербурге заявила о себе новая группа — «Армия С». В то время новые группы и группочки возникали едва ли не еженедельно. Существовали недолго — опыта конспиративной работы не имели, работали, как правило, топорно… А вот «гестапо» — напротив — работало эффективно. У них уже была вполне приличная агентурная сеть — агентов внедряли во все дыры. Добавьте к этому хорошее техническое обеспечение и, разумеется, финансирование… В общем, «гестапо» работало и вычисляло новые группы на айн— цвай-драй. В большинстве случаев группа успевала провести пару— другую операций. Потом неизбежно наступал финал. Случалось, что группу раскрывали еще до того, как она приступала к реальной работе. Были, конечно, и исключения. То есть, подпольная организация работала долго и без потерь. Как правило, это происходило тогда, когда группой руководили бывшие сотрудники спецслужб — ФСБ или ГРУ. Или если группа была крайне малочисленной и замкнутой… Вернемся к группе «Армия С». «Армия» заявила о себе громко — захватом студии канала «Северная столица». Захват произвели со стрельбой, с трупами. Вы, кстати, этот случай не помните?

— Я в это время находился в Уральской республике.

— Понятно. В общем, захват был громкий. В прямом эфире, в прай-тайм, во время модного шоу, в эфир в студию ворвались люди в масках, с оружием. Был ранен популярный в Петербурге телеведущий. Один из тех, кто ворвался в студию, зачитал обращение «К патриотам России». Если быть точным, то всего лишь начал читать — спустя сорок секунд трансляция была прервана. Позже сообщили, что раненый офицер «Кобры» топором перерубил силовой кабель. При этом погиб сам. Акция «Армии С» наделала много шума. Обычно власти пытаются замолчать такие случаи, но этот скрыть было невозможно. Погибшего офицера «гестапо» похоронили с воинскими почестями, посмертно наградили… К слову сказать, я и сам подумывал о том, чтобы провести подобную акцию, но после сольного выступления «Армии С» охрана телестудий была резко усилена. Кроме того, были приняты меры технической защиты, которые делали практически невозможным несанкционированный выход в эфир… Спустя месяц в Мурманской области был совершен налет на «столыпинский» вагон, освобожден этап — шестнадцать «террористов». Об этом в прессе не сообщали, но мы получили информацию от нашего человека в «гестапо». Эта акция, безусловно вызывает уважение. Вы отлично понимаете. — Студент кивнул. Он очень хорошо понимал, что это значит. — А спустя пару недель после этого налета, — продолжил Дервиш, — в одну из наших «точек» пришел наш человек, арестованный ранее в Мурманске. Он рассказал, что был в том «столыпине». Там же был еще один наш товарищ. Он ранен и отлеживается на тайной базе подпольной организации. Организация называется «Армия С». Где находится эта база, наш человек не знал. Но у него был номер телефона, по которому можно позвонить. Фактически, это было приглашение к контакту… Мы стали анализировать ситуацию. С точки зрения: нет ли тут ловушки? Мы крутили ситуацию и так и этак. Несколько раз допросили товарища, освобожденного под Мурманском, даже прогнали его через детектор. Мы проанализировали все, что знали про «Армию С» и даже вышли на сотрудника канала «Северная столица», который находился в телестудии во время налета. Он показал нам служебную запись того, что происходило в студии. Все было в высшей степени достоверно… В общем, после длительного изучения оперативной ситуации мы решили принять «приглашение» «Армии С». Скажу сразу: это была ошибка. Роковая ошибка. «Армия С» — подставная группа, созданная комитетом «Кобра» специально для борьбы с подпольем.

— А как же захват студии?

— А это действительно было. Уже потом, при повторном анализе, я обратил внимание на некоторые обстоятельства… Которые должны были меня насторожить. Например, в результате налета на телестудию обращение так и не было зачитано — его, если помните, пресекли на сороковой секунда трансляции.

— А как же труп? — спросил Студент. — А раненый телеведущий?

— А что такое труп и раненый телеведущий? Думаете, на уровне руководства «Кобры» кого-то волнуют такие пустяки? Это просто расходный материал… Но следует признать, что «гестапо» сработало хорошо — умно и с размахом, который сам по себе ставит под сомнение возможность инсценировки. Также следует признать, что я сработал плохо… В результате Полковник отправился на встречу с лидером «Армии С». Это было в июле 14-го. С ним были трое. Все — люди проверенные в деле, с хорошим боевым опытом, но… Встречу назначили на ферме в глубинке Мурманской области. Там ждала засада. Несколько человек изображали подпольщиков. Полагаю, это были кадровые офицеры «Кобры»… В общем, все было очень достоверно, шел нормальный разговор. Полагаю, у них не было задачи провести задержание или перестрелять наших. Задача была иной — войти в серьезный контакт с дальним прицелом. Но вышло по-другому. Как и почему началась стрельба, мы уже наверно, никогда не узнаем… Скорее всего, кто-то кого-то уже встречал раньше при других обстоятельствах и теперь узнал. Один из наших — тот, кому повезло уцелеть и уйти оттуда — слышал, как другой наш товарищ крикнул: «Маклауд!». Возможно, это была кличка одного из «гестаповцев»… Так или иначе, но сразу после этого началась стрельба. Наш товарищ — тот, что уцелел — находился в сенях, страховал наружную дверь, поэтому самого начала перестрелки не видел. Но точно знает, что Полковник был ранен и когда понял, что его могут взять живым — подорвал на себе гранату. Еще двое ребят тоже предпочли смерть пленению. Только одному удалось уйти. От него-то мы и узнали эти детали… После гибели Полковника организацию возглавила Елизавета Владимировна. Саша Братишка стал при ней телохранителем. Ну а я, так сказать, советником. Вот, собственно, и все… Ну, я ответил на ваш вопрос?

— Да, ответили, — отозвался Студент. Потом спросил: — А установить этого Маклауда вы не пытались?

— Пытались. Для меня — лично для меня! — это было важно… Нет, не установил.

Стрекотали сверчки на берегу Мологи.

«Бунт батраков» сорвал окончательную зачистку промзоны — потрепанный и деморализованный ОПОН решили отправить на отдых. Контроль территории промзоны осуществлялся визуально — наблюдателями с Башни и с помощью «скаутов».

В среду, 30 августа, на Партизанской остановился грузовой микроавтобус «Форд-транспортер». Водитель постучал по переборке, отделяющий грузовой отсек от кабины, сказал: на месте.

Боковая дверь отъехала в сторону, из грузового отсека один за другим выпрыгнули четверо бомжей, быстро двинулись к бетонному забору. Бомжи были как бомжи — грязные, с котомками.

Один за другим четверо ловко преодолели забор. Они перекурили по-зековски сидя на корточках и, разделившись на двойки, разошлись. Последним шагал крупный белобрысый мужчина — Валентин фон Дрейзе. Впрочем, узнать прусского барона в этом бродяге было трудно — за пятеро суток он сам и его люди успели основательно зарасти щетиной, не ходили в душ, а чтобы окончательно вжиться в роль, последнюю перед «командировкой» ночь провели на свалке.

«Территория Зла. Welcome!» — прочитал фон Дрейзе на стене, ухмыльнулся, сплюнул и уверенно пошел дальше… Он и предположить не мог, чем закончится «легкая прогулка с риском».

Мастер изучал атлас Петербурга. Ту его страницу, где была представлена Охта. Атлас был довольно старый, выпущенный в 13– м году. После этого карты Петербурга не издавали.

Мастера ни мало не смущало то обстоятельство, что карта старая и даже то, что на ней отсутствует нужный ему объект — в 2013– м этого объекта просто не существовало. На том месте, где стоит он, в 13– м стояло другое сооружение — четырехсотметровый небоскреб, штаб— квартира национальной корпорации «Промгаз», знаменитая Башня. В том же 13– м Башня «Гёзы» уничтожили Башню, проведя ракетную атаку с баржи. На месте Башни образовалась гора обломков высотой сто одиннадцать метров. Полгода этот чудовищный муравейник возвышался на мысу в месте слияния Невы и Охты. А потом Председатель объявил, что на месте старой Башни будет построена новая. Высотой в сто одиннадцать метров — как память о первой Башне

Гору обломков убрали и уже через два года на мысу стояла новая Башня. Она тоже была пятиугольной в плане, но не была стеклянной. Более всего она напоминала крепостную цитадель. Иногда ее называли Новой Башней, иногда — Серой.

Мастер взял циркуль, прикинул масштаб и раздвинул ножки циркуля на нужное расстояние. Он поставил иглу на маленький синий пятиугольник, обозначающий старую Башню и обвел на карте круг. Радиус этого круга составлял один километр.

Мастер колдовал над картой около часа, потом взял трубку, набрал номер и когда на том «конце провода» отозвался мужчина, сказал: нужна твоя помощь.

Через два часа Мастер и человек, которому он звонил, встретились на конспиративной квартире на Лесном проспекте.

— Петр Николаич, — сказал Мастер, — лучше тебя никто не разберется… Ты ведь артиллеристский корректировщик?

— Давно это было. Быльем поросло.

— И тем не менее… поможешь?

— А что надо-то?

— Надо прикинуть позиции для обстрела одного объекта.

— Что за объект?

Мастер раскрыл атлас. Ткнул пальцем: вот.

Петр Николаевич несколько секунд смотрел, потом сказал: кхе!.. Потом потер подбородок, пересеченный глубоким рваным шрамом. Потом поднял глаза на Мастера и произнес:

— Объект подходящий. Готов и сочту за честь лично принять участие.

Перед отъездом Соколов подключил ноутбук к блоку управления «Ужасом» и долго что-то «ловил» внутри. Потом тщательно обмерил и зарисовал антенну. Потом Дервиш и Соколов более часа беседовали о чем-то, уединившись в гараже. Перед отъездом Алексея Захаровича Дервиш подарил ему ноутбук — математик брать не хотел, но Дервиш привел железный аргумент: это для работы. Глеб и Студент повезли домой Соколова. Получили наказ подключить Соколова к хорошему провайдеру, отлатить на год вперед.

В тот же день из Петразаводска позвонил Кот: все готово, можно приезжать.

Петрозаводск Дервиш выбрал потому, что здание ГОВД располагалось здесь очень выгодно — прямо за ним находился большой универмаг.

Вечером в среду, 30 августа, в Петрозаводск приехали Дервиш и Горин, привезли с собой «Ужас». Их встретил Кот, отвез в коттедж. Там уже ждали Студент и Глеб. Первым делом Дервиш расспросил их про Алексея Захаровича: как вел себя? О чем говорил?

Студент ответил, что Алексей Захарович был очень сдержан, говорил мало. Но напоследок, когда уже приехали в Петербург, сказал: передайте Евгению Васильевичу, что я подумаю над его предложением.

— Вот и ладно, — сказал Дервиш. Повернулся к Коту: — Ну, рассказывайте вы, что и как.

— Да все н— нормально, — ответил Кот. — Взяли языка — лейтенанта п— полиции родной нашей, народной. П— поговорили с ним душевно. Он п— проникся, нарисовал схему внутренних п— помещений. — Кот достал из пачки сигарет сложенный листок, развернул. На бумаге в синюю клеточку черной гелевой ручкой был нарисован план здания ГУВД. Кот разгладил листок ладонью и сказал: — Где конкретно хранятся «Ужасы» наш п— полицай не знает. Но, вообще-то, оружейка находится вот здесь, в п— полуподвале. — Кот пальцем показал обозначенное крестиком помещение в конце коридора. — Надо п— полагать, что именно там их и хранят.

— А если все-таки в другом месте? — спросил Студент.

— м-маловероятно. Во-первых, зачем огород г— городить? Ведь есть же уже оружейка — п— помещение наиболее защищенное. Во-вторых, на втором и на т-третьем этажах хранить их просто негде — там одни к— кабинеты… И, наконец, в— третьих, лейтенант открыл нам еще одно обстоятельство. — Кот обвел всех взглядом. — Обстоятельство это вот какое: в п— помещении, что расположено напротив оружейки — там была каптерка — теперь п— постоянно, к— круглосуточно, дежурят.

— Понятно, — сказал Дервиш. — Нас ждут.

— Да, — кивнул Кот. — Ждут нас. т-трое. В п— полицейской форме. Но не п— полицейские… Лейтенант в этом убежден. Они сидят там сутками, меняются ночью — т-так, чтобы как можно меньше народу знало об их п— присутствии. Но слухи, конечно, п— по управлению расползлись. П— пищу они приносят с собой и даже в с-сортир не выходят — им поставили п— парашу, то есть биотуалет… Д— две ночи мы из своей к— квартирки, что напротив управы, наблюдали, как к управлению п— подъезжал «форд» с гражданскими номерами. Из него выходят т-трое с сумками и идут в управу. Спустя три-четыре минуты выходят т-трое других, садятся в «форд» и он сразу отъезжает. Все — к— крепкие, спортивные. П— полагаю, что «гестаповский» спецназ. Это п— происходит около трех часов ночи. Окошко этой самой каптерки выходит на п— площадь. В нем к— круглосуточно горит свет, всегда открыта форточка… Вот, взгляните, — Кот вытащил из пачки еще один листок, развернул. Оказалось что это распечатанная на принтере фотография. На ней было желтое трехэтажное здание с высоким цоколем и высоким крыльцом с двумя колоннами. Одно из окошек цоколя, расположенное прямо над землей, пятое слева от крыльца, было помечено крестом. Кот постучал по нему пальцем и сказал: — Здесь они сидят. При желании мы бы их безо всяких «Ужасов» могли сделать — достаточно было бы бросить в окошко п— пару гранат… Да, собственно, и сейчас не п— помешает это сделать.

Дервиш сказал:

— В этом нет ни малейшей необходимости. Вы, Виктор, просто не видели, как действует «Ужас». А ребята видели. Спросите у них.

Кот посмотрел на Горина. Горин кивнул и произнес:

— Кот, я видел. «Ужас» — страшнее гранат.

Кот развел руками, сказал:

— Аргумент. В общем, п— подвожу итоги: нас ждут, но мы, собственно, и так п— предполагали, что это будет. Мы г— готовы.

— Очень хорошо, — сказал Дервиш. — Как думаете, товарищ Кот, не может там быть еще каких сюрпризов?

— Без г— гарантии, — пожал плечами Кот. — Но без риска в нашем деле не бывает. Надо п— пробовать.

— Значит, будем пробовать. Когда сможем начать?

— Все готово. К— катер заказан и даже рыбка н— наловлена.

— Это хорошо. Давайте еще раз пройдемся по всему сценарию.

Ночью на арендованном катере вышли «на рыбалку». Озеро было очень тихим, ровно — как большой шмель — гудел двигатель. Отошли не очень далеко от берега и пошли вдоль берега на юг. В десяти километрах к югу их уже ждал Немой на джипе. Он дал свои джи-пи— эс координаты и вскоре катер вошел в устье маленькой речушки. Дервиш остался на катере, а Кот с Гориным, Студент и Глеб погрузились в джип, поехали в Петрозаводск.

Дервиш оттолкнулся от берега, дождался, пока течение вынесет катер в озеро. Там пустил двигатель, отошел метров на пятьсот и встал на якорь. Он сел на диванчик в кокпите. С озера веял нежаркий ветерок. В черном, бархатном августовском небе мерцали тысячи звезд. Дервиш вдруг подумал, что одна из этих звезд — Сириус. Сириус, в окрестностях которого, возможно, находится Бездна… от этой мысли сделалось тревожно на душе, нехорошо. Дервиш подумал: вот, понимаешь, хрень какая. Пока не знал, что Бездна может находиться где-то там, то и не думал ничего такого, а теперь… Теперь и на небо смотреть не хочется. Подкузьмил — вот ведь не из тучи гром! — Алексей Захарыч. Ай, подкузьмил.

Звезды мерцали.

На блок— посту при въезде в город у них попытались проверить документы. Студент предъявил «гестаповское» удостоверение. Полицай — расстегнутый почти до пупа и не совсем трезвый — козырнул. Въехали в Петрозаводск. По разбитому асфальту проехали в центр. Город выглядел вымершим, только в ресторане «Петровский» гуляли. Судя по звукам музыки — кавказцы.

Машину поставили в переулке в сотне метров от здания ГУВД. Там уже стоял второй УАЗ. То есть «Железный дракон». Дворами прошли к дому, по одному поднялись в квартиру. Сидели, ждали. Студент подумал, что нет ничего более долгого, чем последний час перед началом. По опыту знал, что когда уже началось и каждую секунду есть реальный шанс поймать пулю — становится легче. По крайней мере нет времени думать про эту самую пулю… Еще Студент подумал, что за последние четыре года он более тридцати раз учавствовал в реальных операциях. Если выбросить те полгода, что он провел в Уральской республике и те два месяца, что он провалялся после ранения, то получается, что каждые полтора месяца — операция… Пора бы привыкнуть. Но не получается.

За полчаса до начала Кот еще раз повторил инструкции. Спросил: вопросы есть?.. Вопросов не было — каждый знал свою задачу.

Кот и его люди надели бронежилеты, привычно повязали на рукава белые повязки. Каждый положил в нагрудный карман пластмассовое ребристое яйцо гранаты, пристегнул карабинчик вытяжного шнура к кольцу.

— Ну, коли готовы — пойдем, — сказал Кот. — С Богом.

Студент обратил внимание, что он совсем не заикается.

По одному спустились вниз, дворами вышли к машинам. За руль одной сел Немой, с ним — Кот и Горин. За руль другой машины сел Студент. На заднем сиденье второго «Дракона» устроился Глеб, в грузовом отсеке стоял на треноге «Ужас». Уже с усилителем и подключенный к аккумулятору. А рядом с «Ужасом» — старый добрый РПК с магазином на семьдесят пять патронов… Была тихая ночь. В ночной тишине зашумели двигатели двух «Драконов». Машины тронулись и через несколько секунд выкатились на площадь перед зданием ГУВД.

Студент сходу развернул машину «кормой» к зданию, выскочил и распахнул заднюю дверцу. Он выхватил пулемет и крикнул Глебу: давай!.. Сам перекинул ремень пулемета через плечо, с пулеметом наперевес прислонился к борту «Дракона». Рядом была уже приготовлена к работе гораздо более страшная «машина», и пулемет присутствовал просто для страховки.

Глеб помедлил секунду и нажал на «спуск». Мощность и время воздействия были выставлены на максимум.

Немой включил фары второго джипа — они были направлены на высокое парадное крыльцо.

Дверь ГОВД распахнулась через девять секунд после того, как Глеб нажал на спуск. Из нее выскочили двое полицейских. Один налетел на колонну у входа, упал, побежал вниз по ступенькам на четвереньках. Второй перепрыгнул через него. Еще через секунду вдребезги разлетелось стекло в окне второго этажа, оттуда выскочил полицейский в форменной рубашке с погонами подполковника, но без штанов. Следом за ним выпрыгнула голая женщина. Полицейский приземлился и тут же упал, а женщина с громким визгом умчалась прочь… Потом из двери вылетели сразу четверо. Все они что-то кричали, бежали в разные стороны, падали. Бесштанный, окровавленный подполковник пытался подняться на ноги, но ничего у него не получалось. Студент подумал, что он, похоже, сломал позвоночник.

Прошло двадцать отведенных на «выстрел» секунд. Больше из здания никто не появлялся. Внутри кто-то истошно, надсадно кричал.

Прошло еще пять секунд.

Кот сказал своим «котятам»: пошли, что ли?

— Пошли, — ответил Немой. И Горин сказал: — Ага, пошли.

Немой ударил по газам, «Дракон» рванулся вперед, проехал тридцать метров и остановился напротив крыльца. Кот, Немой и Горин одновременно выскочили из машины, бросились к двери. Впереди, разумеется, был Кот. В левой руке — наган, в правой — ТТ.

Спустя секунду все трое скрылись в здании.

Кот стремительно влетел в полутемный холл, ушел влево, замер. Кот не просто видел, он как бы ощущал все помещение сразу. Воспринимал его зрением, слухом, обонянием и еще чем-то, чему невозможно дать точное определение, но именно оно-то и является самым важным… У Кота был огромный опыт налетов самого разного уровня сложности. Как минимум раз двадцать он мог погибнуть. Его спасали фантастическая реакция, высочайшее профессиональное мастерство в оперативной стрельбе и, конечно, обостренное чувство опасности.

Кот влетел в холл, замер. Он пытался «запеленговать» чужую агрессию и страх, но смог уловить только страх. В силу своего ремесла Виктор Котов часто сталкивался с человеческим страхом — в критической ситуации страх и агрессия проявляются особенно сильно. Недаром это хорошо ощущают животные… Сейчас Кот уловил не страх даже, а патологический ужас, который заполнял все здание, пронизывал его снизу доверху. От этого Коту сделалось как— то не по себе. Ему было бы проще, если бы его встретили ожесточенным огнем. Это, по крайней мере, привычно. И понятно. А то, с чем он столкнулся сейчас, было не только непонятно, но вызывало внутреннее сопротивление…

В полутемном «аквариуме» дежурного была включена настольная лампа, работал телевизор. Где-то на втором этаже кричал человек. Кот облизнул губы, шепнул сам себе: работай, Витя, — и двинулся направо, туда, где спускалась вниз, в полуподвал, лестница. Ноги в дешевых китайских кедах ступали по линолеуму легко и бесшумно. Спину ему прикрывали Немой и Горин.

Кот спустился вниз. Присел, выглянул из-за угла. Скупо освещенный коридор с дверьми с обеих сторон был пуст. Одна из дверей слева оказалась распахнута настежь. Из нее падал прямоугольник более яркого света. Кот еще не видел номер, написанный на этой двери, но был почти уверен, что это помещение № 13 — каптерка, в которой должна сидеть засада. Распахнутая дверь подсказывала, что засады больше нет. Это же подтверждала интуиция, однако осторожный Кот не мог позволить себе ошибиться. Он стремительно приблизился к двери, не останавливаясь бросился на пол, оттолкнулся от стенки ногой. Лежа на боку, Кот выкатился в освещенный прямоугольник. Оба ствола были направлены в проем… Кот увидел человека в форме лейтенанта полиции. Обхватив руками голову, «гестаповец» сидел на корточках в углу и дрожал. Больше в каптерке не было никого… Кот жестом подозвал Немого, сам поднялся на ноги и вошел в помещение № 13. Дрожащее существо в углу, возле пластмассовой коробки биотуалета, было беспомощным и жалким, но Кот не имел права на жалость. Как, впрочем, и на ненависть — во время операции на эмоции наложено табу. Кот вскинул ТТ, хладнокровно выстрелил в голову псевдополицейского.

Напротив двери № 13 была стальная дверь под номером «8». За этой дверью находилась оружейная комната. А в ней то, ради чего они пришли. Если, конечно, оно действительно там… Немой быстро приклеил на дверь кусок «веревки», прилепил взрыватели. Отошли в дальний конец коридора. Ахнул взрыв. Посыпалась штукатурка, погасла лампа над дверью.

Немой подцепил фомкой дверь, надавил. С металлическим лязгом упал на пол замок, дверь отворилась. Немой включил фонарь. В оружейке стояли запертые на замок стальные шкафы… Немой закрепил фонарь на голове, достал набор отмычек и начал отпирать шкафы. Уже знакомые пластмассовые контейнеры, в которых переносят «Ужас», он нашел в третьем шкафу.

— Таким образом у них уже четыре «Ужаса»… Что скажете?

В кабинете Чердыни сидели начальник «Кобры» Власов, новый министр МВД Полянский, их замы и старший технический специалист двенадцатого департамента «Кобры» лейтенант Михельсон. Все молчали.

— Что скажете? — повторил Чердыня.

Полянский произнес:

— Позвольте, Генрих Теодорович?

— Да.

— Нами проводятся широкомасштабные оперативно-розыскные мероприятия на всей территории Карелии…

— Господин министр! — перебил Полянского Чердыня. — Ты сам-то себя слышишь? Ты кому втираешь? Ты «широкой общественности» можешь втирать, какие ты там мероприятия проводишь… Террористы опережают нас на шаг. На несколько шагов! При этом бьют нас нашим же оружием. И сегодня у них уже четыре «Ужаса». — Чердыня щелкнул зажигалкой, закурил. — Их нужно остановить! — продолжил Чердяня. — Немедленно… И сейчас я хочу услышать конкретные предложения.

Министр сказал:

— Предлагаю все имеющиеся в полиции генераторы биоволны «Ужас» передать на хранение в территориальные органы комитета «Кобра»… временно. В оружейках горотделов полиции разместить муляжи.

Чердыня ответил:

— Мера разумная. Хотя и запоздалая.

Некоторое время все молчали. Каждый отдавал себе отчет, что «мера разумная», действительно, запоздала. И вообще: террористов, совершивших налет на «Мегаполис», недооценили. Например, не предусмотрели того, что для налетов на полицию террористы используют «Ужас»… Никто не сказал вслух, но каждый продумал, что косвенно в этом виноват сам Чердыня — именно он на экстренном совещании в Кубышке в ответ на слова Сулейманова, что, мол, террористы могут использовать «Ужас» для нападения на госорганизации, сказал: ерунда. Они это и без «Ужасов» делают успешно… И Чердыня вспомнил эту свою реплику. И понял, что другие тоже ее помнят.

Полянский, который всегда точно чувствовал ситуацию, пришел ему на помощь:

— Мы не могли предусмотреть, что террористы воспользуются «Ужасами».

— Это верно. — кивнул Чердыня. — Все на свете предусмотреть нельзя… Итак, какие будут предложения?

Полянский сказал:

— Полагаю, что в кейсы с муляжами можно было бы заложить маячки.

Чердыня кивнул:

— И это разумно. — Он повернулся к Михельсону: — У нас есть возможность быстро изготовить муляжи?

— А не надо ничего готовить. Достаточно извлечь из установки собственно генератор — это цилиндр размером с сигарету. После этого «Ужас» действительно превращается в муляж… Или можно просто стереть программу. Потому что «Ужас» — это генератор плюс программа.

— Толково, — одобрил Чердыня. — Для надежности стоит сделать и то и другое.

Михельсон скромно улыбнулся и сказал:

— У меня, собственно, есть другое предложение.

— Какое?

— Поскольку, как вы справедливо заметили, террористы бьют нас нашим же оружием — то есть применяют против полиции генератор биоволны, то, полагаю, нам стоит противодействовать им на этом же уровне.

— То есть? — спросил Чердыня.

— Я предлагаю оснастить офицеров, сидящих в засаде, индивидуальными средствами защиты — то есть шлемами «Нимб».

Чердыня сказал:

— Я не понял. Ты же, лейтенант, говорил мне, что в этих шлемах нельзя находиться более двадцати минут. А в засаде нужно сидеть часами.

— Это верно, — согласился Михельсон. — Но есть нюансы.

— Какие?

— Видите ли в чем дело, Генрих Теодорович… В шлеме нельзя работать более чем двадцать минут при условии, что система противодействия включена. Но пока она выключена шлем абсолютно безопасен.

— Ни хрена не понял, — ответил Чердыня. — Какой прок в этом шлеме, если он выключен?

— Пока система противодействия выключена — никакого. Но его можно включить, как только интеллект шлема распознает, что началось воздействие.

— А он — этот интеллект — распознает?

— Система еще сыровата, до ума не доведена… но такая функция предусмотрена.

— Михельсон! — почти ласково произнес Чердыня. — Михельсон, специалист старший, что же ты мне сразу этого не сказал?

— Извините, Генрих Теодорович… но вы же не спрашивали.

— Михельсон! Я же тебя за яйца повешу, специалист гребаный! Ты что творишь? Ты что творишь, тарнеголь[66] херов?

Лейтенант Михельсон мгновенно покраснел.

— Я… — начал было он, — я…

Чердыня громко хлопнул по столу рукой, с досадою сказал:

— Все! Все, сукин ты сын… Сколько времени нужно, чтобы изготовить хотя бы штук тридцать шлемов этих шлемов? Или хотя бы двадцать?

— Э— э… я…

— Звони в этот свой НИИ, — Чердыня толкнул в сторону Михельсона телефон. Михельсон выдавил:

— Не надо в НИИ… я и сам сделаю.

— Сам?

— Да, сам… При наличии необходимых инструментов и деталей. Из НИИ нужно только кристаллы запросить.

— Они есть?

— Есть.

— Запросим немедленно. Пришлют самолетом… Что еще?

— Шлемы.

— Какие шлемы?

— Армейские шлемы. Годится любая радиофицированная модель… Шлемы достать можно?

— Идиотский вопрос… Что еще?

— Я в пять минут набросаю список.

— А вообще сколько времени тебе нужно?

— Ну… за пару дней сделаю.

— Это не годится. Нет у нас пары дней.

— Ну… если мне дадут пару квалифицированных радиомонтажников, то за полдня.

— Будут тебе радиомонтажники, — сказал Чердыня. Он нажал на кнопку вызова помощника. Тот вошел в кабинет через несколько секунд. — Поступаешь в распоряжение лейтенанта Михельсона. Он скажет, что ему нужно… Иди, искупай кровью. Считай, что ты теперь штрафник. И до тех пор, пока не искупишь, ты — Тарнеголь.

Помощник и Михельсон вышли. Глядя ему в спину, Чердыня покачал головой, буркнул: тарнеголь, — потом посмотрел на Полянского:

— Ну, где будет следующий налет, генерал?

— Генрих Теодорович, у нас пятьдесят шесть региональных управлений и отделов…

— Спасибо, — перебил Чердыня. — Спасибо тебе, Вадим Андреич, что напомнил мне, сколько у нас осталось регионов. — Он сделал паузу. Потом продолжил: — Налет на очередной горотдел может произойти в ближайшую ночь. Поэтому мы должны торопиться. Твоя задача: быстро проанализировать ситуацию и выявить наиболее привлекательные для террористов объекты. Думаю, что таковых будет немного.

— Кроме региональных управлений есть еще одиннадцать спецобъектов, на которых тоже имеются «Ужасы».

— Давай не будем сейчас про спецобъекты… Ты со своими управами определись. Чем, по-твоему, руководствовались террористы, когда выбрали Петрозаводск? Каков главный критерий?

Министр несколько секунд думал, потом сказал:

— Не готов к ответу.

— А ведь все просто, — сказал Чердыня. — Посмотрите на расположение здания ГУВД в Петрозаводске.

Он щелкнул клавишей компьютера, вывел на монитор карту— схему Петрозаводска. Щелкнул еще несколько раз, увеличивая картинку. Первым сообразил Власов. Он сказал:

— Действительно просто — за зданием ГУВД стоит огромный торговый комплекс. Если бы там стояли жилые дома, то под удар «Ужаса» попали бы многие десятки, а то и сотни жителей. А так весь удар принял на себя универмаг. Ночью он не работает. Надо полагать, что пострадали несколько человек — охрана. Да и она, скорее всего, состоит из полицейских, которых террористы не жалуют.

Чердыня кивнул:

— Именно так… Поэтому твоя, Вадим Андреич, задача проста: выявить горотделы, атака на которые повлечет минимум жертв среди гражданского населения. Через час доложи.

Через пятьдесят семь минут министр МВД доложил начальнику СБ национальной корпорации «Промгаз», что под заданное условие: минимизировать вред гражданскому населению, — подходят четыре горотдела народной полиции: в Нижнем, Смоленске, Ростове-на-Дону и в Саратове. В последнем — с натяжкой. Кроме того, под заданные условия подходят два спецобъекта.

Чердыня сказал:

— Добро. Все внимание — на три горотдела. Как только будут готовы первые шлемы — будем высылать их на места. Авиацией.

Михельсон понял, что попал в очень неприятную ситуацию. И ринулся «искупать кровью». Он составил список необходимого оборудования и материалов, а пока материалы не привезли, Михельсон сел писать инструкцию по использованию спецшлема «Нимб».

Через полтора часа в штаб— квартиру национальной корпорации «Промгаз» привезли первые двадцать радиофицированных армейских шлемов. Михельсон тут же приступил к работе — начал демонтировать с них стандартную аппаратуру связи. Вскоре в Башню доставили радиомонтажницу — маленькую испуганную женщину лет пятидесяти. Старший специалист показал ей, что нужно делать. Тем временем из Москвы военным бортом переслали пакет — в нем находилось пятьдесят пять калиброванных биполярных кристаллов Х— тония, необходимых для изготовления мини-генератора шлема. Спустя час первый шлем был готов. Его нужно было испытать. Михельсон доложил об этом помощнику Чердыни, а помощник — самому Чердыне. Чердыня зашел в подсобное помещение, где обосновался Михельсон, спросил:

— А ты в своем шлеме-то уверен?

— Да, конечно.

— Тогда на тебе и проверим.

— Как на мне? — выдавил Михельсон.

— Так ты же в нем уверен… Искупай кровью, Тарнеголь!

Испытания провели прямо в подземном гараже Башни. С крыши спустили один из пяти «Ужасов», входивших в систему обороны Башни. Серый от страха Михельсон застегнул под подбородком ремешок шлема и зачем-то опустил прозрачное забрало.

Испытания прошли успешно. Интеллектуальная система «Нимба» сработала штатно, и Михельсон успешно выдержал сначала пяти-, а потом и десятисекундное воздействие с расстояния около шестидесяти метров при нагрузке 0,5.

Чердыня сказал: молоток. Считай — искупил. Тарнеголь отменяется.

Михельсон воспрянул духом. А въедливый Чердыня потребовал повторения эксперимента на «контрольной группе». Михельсон растерялся: да где же ее взять— то?

— Это, капитан, не твоя проблема, — ответил Чердыня.

Михельсон осторожно поправил: лейтенант.

— Уже капитан, — бросил Чердыня. Он вызвал начальника охраны, отдал распоряжение и вскоре сотрудники охраны привели двух прохожих с улицы. Их разместили в боксах для мойки автомобилей. На одного надели шлем, на другого, естественно, нет. Того, что без шлема, пристегнули наручниками к верстаку. Михельсон лично произвел «выстрел» с теми же параметрами: время — 10 секунд, мощность — 0,5. Тот, что был в «Нимбе», воздействия не почувствовал. Второй бедолага обезумел почти мгновенно. Сначала он пытался вырвать руку из наручника, да так, что стальной обруч разорвал кожу на запястье и глубоко врезался в плоть, потом потерял сознание. Его унесли… Михельсон предложил повторить выстрел с максимальными значениями: время — 20 секунд, мощность — 1. Чердыня согласился. После двадцатисекундного воздействия при пиковой мощности испытуемый почувствовал «беспокойство». Так, по крайней мере, он сам определил свои ощущения… Однако судьба его легче не стала. «Нимб» с него сняли и сделали «контрольный выстрел». Он закричал и бросился бежать, но через две секунды упал, закатил глаза. Изо рта пошла пена.

После этого работа по модернизации шлемов закипела. Две радиомонтажницы пекли их, как пирожки. Каждый час из-под их рук выходили три-четыре шлема. Их немедля забирали прикомандированные офицеры «гестапо», под конвоем везли в аэропорт. Там уже ждали самолеты.

Барон и его люди начали обживать промзону. Она была похожа на декорацию для съемок фильма про войну или катастрофу… Впрочем, за последнее десятилетие в РФ появилось немало таких «декораций». Многие из них были больше и грандиознее промзоны на Большой Охте.

Но и Большеохтинская зона была не маленькой. Она имела форму неправильного многоугольника, с севера на юг протянулась более чем на километр, с востока на запад — на два и занимала площадь около двухсот двадцати гектаров. С севера к зоне примыкало кладбище, с юга ее подпоясывала Охта. На территории располагались сотни строений — цеха, склады, гаражи, котельная и даже церковь. Ее начал строить на территории своего заводика некий предприниматель еще в 12– м году, да не достроил — разорился. Так и стоял храм с покосившимся крестом — темный, мрачный. Промзона начала хиреть уже давно, а после уничтожения Башни в 13– м вообще пришла в упадок. Сначала она подверглась настоящему нашествию окрестных жителей — они добывали в зоне металл. Но цветной металл скоро истощился, а спрос на черный резко упал. «Старателей» стало значительно меньше, а зона довольно быстро стала дичать — зарастала бурьяном и кустарником, в ней поселились стаи бродячих собак.

В первый же день патрулирования зоны Барон и Мак наткнулись на бомжей. Их логово засекли по отсвету костра в окне. По рации связались со второй парой. Наемник и Кабан подтянулись, заняли позиции у окон, а Барон и Мак зашли внутрь. В довольно просторном помещении прямо на полу горел костер. На нем булькало варево в закопченном котелке. За столом сидели трое, стояла бутылка и какая-то закуска, у стены лежали матрацы и груды тряпья — постели.

Незваных гостей встретили настороженно. В мире, где главная задача — выжить, нет места благодушию и доверчивости. Здесь основная мудрость: не верь, не бойся, не проси.

— Доброго всем времени суток, — сказал, остановившись на пороге, фон Дрейзе.

Один — видимо, старший — ответил:

— И вам не хворать.

Некоторое время все молчали, разглядывали друг друга. Потом старший спросил:

— Кто ж такие будете?

— Может, к столу пригласите? По-братски.

— По-братски? Чего ж не пригласить? Присаживайтесь… по-братски.

Присели, сняли и положили свои котомки.

— Мы, — сказал Барон, — вас не объедим. У нас есть, чего на стол поставить. И выпить есть и закусить… Ну— ка, Конек.

Барон говорил, а сам незаметно присматривался, оценивал хозяев. Они выглядели вполне натурально — бороденки, сальные волосы, специфический взгляд… Барон видел, что старший держит правую руку под столом, а другой — рыжеволосый, одутловатый — как бы незаметно взял в руку нож. Руки его были синими от наколок.

Мак вытащил из сумки литровую бутылку водки «Оккупация», хлеб, три банки шпрот, пачку печенья, чай и упаковку пластиковых стаканчиков.

— Богато живете, — оценил старший.

— Остатки прежней роскоши, — небрежно ответил Барон. А Мак добавил: — Неделю назад лабаз один подвернулся. Зашли, угостились.

— Где же такой лабаз хороший?

— Лабаз-то? В Псковской губернии лабаз остался.

— А что же вы от таких хороших лабазов уехали?

Барон ответил:

— А лабаз-то тот, братан, одному авторитету принадлежит… Авторитет этот оскорбился бескрайне, обещал, как найдет крадунов, на кусочки порезать. Так мы решили свалить с северную столицу. — Барон протянул старшому руку и представился: — Барон. Свободный художник.

Старшой подал руку с некоторой заминкой. Назвался: Винегрет. У одутловатого было погоняло Паровоз. Третьего — похоже, в этом коллективе он был шестеркой — звали Кусок.

Барон разлил водку. Хозяевам — в их посуду, себе и Маку — в пластик… Паровоз ловко вскрыл ножом банку консервов. Выпили. Закусили.

Винегрет произнес:

— Хороша водяра. Сразу видно: не паленка.

— А то!

— Значит, говоришь, гастролеры? Босяки?

— Типа того.

— А к нам как занесло?

— Да вот, приехали в Питер, на вокзал Ладожский. Пошли гулять по городу и увидели, что у вас тут полно «свободных номеров»… Поживем по соседству?

Винегрет с Паровозом появились в промзоне около года назад. Их тоже встретили не особо приветливо. Кусками арматуры они забили насмерть двух аборигенов и подчинили себе робкого Куска… В промзоне существовали еще два «коллектива». Все придерживались нейтралитета, но при возможности устроить другому подлянку, делали это не задумываясь. Например, яма, в которую упал и напоролся на трубу полицейский, была выкопана Куском по приказу Винегрета. Винегрет хотел подловить своего главного конкурента — Гансика. Подозревал, что Гансик промышляет на его, Винегрета, «законной земле». В общем, Винегрету «соседи» были не нужны.

— Мы поживем по соседству, — скащал Барон. Винегрет не ответил. Барон спросил: — Или что не так?

— Так, — сказал Винегрет, — да не так… Место здесь у нас опасное.

— А чем же оно у вас опасное?

— Бродят тут у нас по ночам… Видели на стене написано «Территория Зла»?

— Ну, видели… А кто бродит?

— Темные бродят.

— И что? — спросил Барон.

— А то, что за полгода здесь уже семерых замочили… Одного на стене распяли. Другому отпилили голову.

— И что? — снова спросил Барон.

— Третьему, — продолжил Винегрет, — загнали гвоздь в ухо. А еще одному ногу отпилили — не иначе, на шашлык или в супец… И возле каждого мертвяка рисуют звезду вверх ногами и пишут «Территория Зла».

— И что? — в третий раз повторил Барон.

— Нехорошее тут место. Мявкнуть не успеешь, а уже покойник. И, значится, шли бы вы, господа гастролеры, своей дорогой.

— Это почему?

— Потому, что я так решил, — произнес внезапно изменившимся, окрепшим голосом Винегрет.

— А почему ты так решил? — спросил Барон.

— Потому, что никакие вы не босяки.

— Это почему же?

— Гладкие вы оба, сытые… Ряженые. А главное, нутро у вас не босяцкое.

Барон ухмыльнулся:

— Да ты, я гляжу, психолог.

— Психолог не психолог, а людишек вижу… Валите, пока я добрый. Водяру— закусон оставьте и валите. А то ведь можете надолго здесь остаться. — Винегрет поднялся из-за стола. В правой руке держал большой тесак. На широком клинке был бурый налет — может, ржавчина, а может — кровь… Поднялся и Паровоз с ножом в руке. Он улыбался и улыбка эта была очень нехорошей. Но на Барона все это не произвело ни малейшего впечатления. Он спокойно сидел на месте. Мак тоже сидел.

— Ты, сука, не понял? — спросил Паровоз. — Вали отсюда, черт.

— Я не сука, — невозмутимо ответил Валентин фон Дрейзе. — Черт? Может быть. Но не сука.

Гуляли по стенам отсветы костра. Булькал котелок. Паровоз скалил гнилые зубы. Барон сказал: ну, спасибо за гостеприимство, — сделал небрежный взмах рукой и под кадык Паровоза вошел черный метательный клинок. Винегрет еще ничего не понял, а Мак уже взлетел на стол, ударом ноги вышиб у него нож. Вскрикнул Кусок. Паровоз выдохнул: а-а-ах! — осел на пол.

Винегрета посадили на стул, притянули к спинке его же ремнем. Кусок сидел смирно, смотрел на обоих «гостей» с нескрываемым ужасом. Рядом хрипел, умирал на полу Паровоз.

Куску налили целый стакан водки и стали «общаться». Спецметодов к нему не применяли — незачем, невооруженным глазом видно: слабый человек… Всхлипывая, сбиваясь, Юрий Юрьевич Кусков — бывший инженер-технолог с Кировского завода — рассказал, что, да, место здесь действительно нехорошее. Убивают здесь. Натурально здесь — Территория Зла.

Фон Дрейзе убийствами заинтересовался: его интересовало все, что происходит в зоне. А вдруг это террористы?

Барон спросил:

— А кто убивает?

— Черные люди.

— А кто эти черные люди?

— Я… не знаю. Можно еще выпить?

— Пей.

Кусок выпил, затолкал в рот кусок хлеба.

Мак сказал:

— А может, это вы сами по пьяне друг друга мочите?

— Что ты! Что ты!.. Тут, конечно, всякое бывало — и мокруха и всякое другое. Но ведь по делу, по делу.

— По какому делу?

— Ну, например, кто-то на чужую территорию влез… Тогда, конечно, начинаются разборки. А эти… Эти просто демоны.

— А ты сам-то их видел?

— А как же?! Дважды видел. Ночью.

Мак усмехнулся:

— Как же ты их, черных, ночью мог разглядеть? Фонарей здесь нету.

— Так в белые ночи дело-то было!

— А что ж они — демоны эти — вас еще не съели?

— А мы хоронимся, капканами обставляемся. Мы тут капканов волчьих целый склад нашли — ставим. На входе самострел настороженный ставим на ночь. Сегодня вот я не успел поставить. Накатает мне люлей Винегрет.

— Не накатает, — сказал Барон. Подумал: нормально было бы, если бы в темном коридоре стоял настороженный самострел. Нам фантастически повезло… Барон угостил Куска сигаретой, закурил сам и сказал: — Ладно, рассказывай по порядку.

Мусоля сигарету, давясь водкой, Кусок рассказал, и фон Дрейзе задумался. Рассказ Куска был похож на алкогольный бред… А чего, действительно, ждать от бомжей? Они же пьют каждый день. Да еще и дрянь невообразимую. От такой жизни у кого хочешь крышу снесет. И тогда не только черных людей увидишь, а и черт с рогами привидится… А с другой стороны, подумал Барон, таких деталей, специально не придумаешь. Ладно, разберемся.

Винегрета заставили выкопать яму в подвале. Туда опустили труп Паровоза. Вслед за ним и самого Винегрета — на хрен он нужен?.. А Куска оставили в живых — пригодится.

На ночь выставили пост, обставились капканами. Пьяненький Кусок показал самострел — самодельный арбалет с луком из рессоры — похвастался: сам сделал. Я же инженер, а они (кивок в сторону подвала) быдло… Самострел поставили в коридоре. На направляющей лежала толстая без оперения стрела с ржавым наконечником, к спуску вела протянутая над полом проволока.

Так началась «легкая прогулка с риском».

В то время, как полиция и комитет «Кобра» спешно организовывали оперативно-розыскные мероприятия, Дервиш и группа «террористов» отсиживались на базе отдыха. На рассвете они вернулись с ночной «рыбалки», для алиби привезли «свой» улов — несколько щук и окуней.

Все утро они отсыпались, а когда к обеду стали вылезать из своих комнат, администатор — холеный молодой хлыщ с манерами пассивного педика — рассказал, что на обед их ждет уха и фаршированная щука, и что ночью в городе было черт-те что.

— Что такое, любезный? — спросил Дервиш.

— Сам не знаю, но ищут каких— то террористов. Наш повар уезжал за продуктами, так весь город перекрыт, всюду проверки документов… А еще говорят, что лягавые ночью обкурились, из окон горотдела голые прыгали.

— Забавно, любезный, забавно… У тебя коньяк армянский есть?

Армянского коньяка не нашлось, щуку съели под русскую водку.

После обеда снова вышли в озеро. В километре от берега заглушили двигатель. Горизонт был затянут дымкой, в выцветшем небе висело белое солнце. Реяли чайки, небольшой бриз несколько смягчал жару. Дервиш понюхал свою сигару и сказал:

— Полагаю, друзья мои, что нам следует подвести некоторые итоги и обсудить перспективы. Первые итоги таковы: у нас есть четыре установки. Мы с вами на деле убедились, какая это мощь. Встает законный вопрос: как ее применить?

Кот сказал:

— Мне к— кажется, Евгений Василич, что сначала нам нужно д-добыть еще два «Ужаса».

— Мы обязательно постараемся добыть еще два «Ужаса», — согласился Дервиш. — Но сделаем это позже.

— П— почему?

— Потому что сейчас все «гестапо» стоит на ушах. Они ждут нового налета и, надо полагать, предприняли меры.

— П— против лома нет п— приема… К— какие же меры здесь можно пр-принять?

Дервиш пожал плечами:

— Разные. Навскидку — вариант: изъять «Ужасы», а вместо них заложить в кейсы взрывчатку… Или радиомаяк. Я бы, например, так и сделал.

Немой сказал:

— Извините, Евгений Василич, но такие варианты мы предусмотрели. На операцию я всегда беру с собой детектор взрывчатых веществ и детектор электронных устройств.

— Вот как? — спросил Дервиш. — Определенно отстаю от жизни… Эти ваши детекторы дают стопроцентную гарантию?

— Стопроцентной гарантии в нашем деле по определению быть не может, — ответил Немой.

— Это верно. Особенно учитывая то обстоятельство, что нам противостоят профессионалы. И предусмотреть все невозможно. Именно поэтому я и предлагаю взять тайм-аут. Вы отдохнете, а вот «гестаповцы» — напротив — будут все это время пребывать в ожидании очередного налета и — соответственно — в изрядном напряжении.

Кот ответил:

— Все это т-так, но… Я боюсь, что они смогут спрятать «Ужасы».

— Запросто могут. И это, пожалуй, самый главный аргумент против моего предложения. — Дервиш сделал паузу. Потом продолжил: — Знаете что мне сильно не нравится? Как— то уж очень легко все у нас до сих пор получалось. Это настораживает. Поэтому я все-таки считаю правильным взять недельный тайм-аут.

Кот сказал:

— Есть недельный т-тайм-аут.

Он вытащил из-под рубашки наган и ТТ, положил их на палубу, скинул сандалии и не раздеваясь сиганул за борт. Следом за ним нырнул Студент, потом посыпались остальные.

— Ну как дети, — сказал Дервиш. Он вложил два пальца в рот, свистнул и тоже сиганул за борт.

Председатель сидел в своем кабинете, читал меморандум, который ему передал Чердыня две недели назад. Чердыня рекомендовал познакомиться с главой, написанной академиком Петровым, а у Председателя все руки не доходили. Чердыня дважды напоминал и Председатель все-таки взялся за доклад… Он дочитывал последние абзацы главы «Ресурсное истощение», когда позвонил первый зам главы МИДа, попросил о встрече. Срочно… Председатель ответил: ну, подгребай, раз срочно… Первый зам ответил: я, собственно, уже у вас — внизу, в вестибюле.

Через две минуты первый зам вошел в кабинет Председателя.

Председатель мидовских недолюбливал — бездельники. С каждым годом у РФ было все меньше так называемых «иностранных дел», но в МИДе все имитировали кипучую деятельность. Разогнать бы всех, да нельзя — из престижных соображений приходилось содержать эту толпу бездельников. Впрочем, в большинстве других департаментов дела обстояли примерно так же… А куда денешься? Приходится всех кормить, потому что нельзя же заявить на весь мир: у меня нет больше «иностранных дел», поэтому я распускаю МИД. У меня нет больше сельского хозяйства, поэтому распускаю к чертовой матери Минсельхоз… Нет больше науки… Нет обороны… Ни х… у нас больше нет, кроме некоторого количества природных ресурсов — Председатель покосился на меморандум. На черной папке красным шрифтом было написано: «Глобальное потепление. Перенаселение. Ресурсное истощение. Анализ динамики процессов».

Адъютант доложил: прибыл первый зам.

Первого зама Председатель не любил особенно — за неукротимый карьеризм. Конечно, в МИДе все карьерюги — других там просто нет, если не считать шоферов и уборщиц, — но этот был из карьерюг карьерюга.

— Заходи, заходи, страдалец за Отечество, — сказал Председатель, когда первый зам внес свой живот в кабинет. Первый зам опустился в кресло, положил на стол кожаную папку с золотым тиснением «МИД РФ». — Ну, что там у тебя такого срочного случилось?

Зам кашлянул и ответил:

— Господин Председатель, по нашим каналам удалось получить в высшей степени важную информацию.

— Да ну? — произнес Председатель. — Как же это вас угораздило?

Первый зам открыл свою папку, заглянул в нее и сказал:

— Министерство обороны Китая намерено завладеть боевой космической группировкой «Созвездием смерти».

— Это как же? Оно же — там, — Председатель показал пальцем наверх.

— Совершенно справедливо, господин Председатель. После того, как в 14-м году боевые спутники «Созвездия смерти» расстреляли авианосец «Джордж Буш— старший», они так и остались висеть на орбите. Все тринадцать штук. В Штатах тем временем началась Новая Гражданская, и им стало не до спутников. Если бы на спутниках был хоть какой-то запас снарядов, то они представляли бы интерес. Но весь боезапас — до последнего патрона — был расстрелян по «Джорджу Бушу». А перезарядить их не просто. Требуется провести несколько запусков шаттла. Но запусков все эти годы не было. В результате тринадцать боевых спутников так и висели у нас над головой… Но недавно — предположительно, три-четыре месяца назад — китайцы сняли один из них с помощью своего шаттла «Великий кормчий» и доставили на землю. Сейчас китайские специалисты изучают его. Вполне вероятно, что они смогут реанимировать американскую флотилию — спутники имеют атомные двигатели и рассчитаны, по некоторым сведениям, на десять лет нормального функционирования. Нельзя также исключить, что китайцы создадут собственную флотилию на основе американских разработок.

Председатель положил ногу на стол, сказал: пятка чего-то чешется… не в службу, а в дружбу.

Первый зам проворно подскочил, почесал.

— Молодец! — произнес Председатель. — Порадовал.

Первый зам не понял, про что это: про пятку или про «Созвездие смерти», ответил: ну, если объективно… конечно.

Председатель прочувствованно произнес:

— Иди, работай. Ты нужен Родине.

Первый зам вышел. Председатель взял в руки листочек с информацией про «Созвездие смерти», бегло просмотрел его, скомкал и бросил в корзину. Председателя не интересовало «Созвездие смерти». Он думал о меморандуме, который лежал на его столе. Конкретно о той его главе, которая называлась «Ресурсное истощение». Подумал: надо бы пригласить академика Петрова, поговорить лично.

Председатель нажал кнопку коммуникатора, сказал:

— Соедини меня с академиком Петровым.

— Слушаюсь, — ответил адъютант.

Председатель откинулся в кресле, выдвинул ящик стола. Там лежали трусы Зои. Председатель взял двумя пальцами почти невесомый, полупрозрачный кусочек светло фиолетовой ткани, подбросил его в воздух и поймал ртом. И сразу ощутил желание. Меньше часа назад он трахнул Зою прямо здесь, в кабинете. Но сейчас снова хотел ее… Неплохой результат для мужика пятидесяти пяти лет? Отличный! Как только удастся поставить «крутые яйца» на поток — все! Все! — можно будет забыть про возню с «утилизацией» и даже про сокращение ресурсов можно будет больше не думать. Я буду торговать «крутыми яйцами». И это сделает меня самым богатым человеком в мире. Ибо торговля вечной молодостью — самая беспроигрышная торговля…

Пропел коммуникатор. Председатель вытащил изо рта трусы Зои, нажал на кнопку: да.

— Сергей Сергеич, вы хотели поговорить с академиком Петровым… соединять?

— Да.

Через три секунды из коммуникатора раздался голос академика:

— Петров слушает.

— Здравствуйте, Игорь Павлович, дорогой вы мой… Можете выделить мне пару минут?

— Да, господин Председатель.

Председатель не любил, когда его называют «господин Председатель» — или Председатель или уж по имени-отчеству, но поправлять академика не стал, а сказал:

— Вот и хорошо, вот и ладно… Я прочитал ваш доклад с огромным интересом. И у меня появились вопросы.

— Вы хотите, чтобы я ответил прямо сейчас?

— Зачем же? Нам с вами непременно нужно встретиться лично. Я, знаете ли, предпочитаю по старинке — глаза в глаза… Когда вам будет удобно?

— Видите ли в чем дело, господин Председатель…

— В чем?

— Я ведь от Петербурга далеко сейчас.

— А где позвольте спросить?

— На Кольском.

— Вот оно что! Это хорошо, это правильно… А когда вернетесь?

— Думаю, через неделю. Максимум — две.

— Вот и ладненько. Вы вернетесь и позвоните мне. Мы встретимся, потолкуем. Коньячку выпьем… Вы как насчет коньяку? — Петров замялся, а Председатель сказал: — Вот и договорились. Значит, я жду вашего звонка… Желаю вам удачно поработать на севере.

Председатель выключил коммуникатор, потом вновь мазнул по нему пальцем. Когда Зоя откликнулась, произнес:

— Зайка, я ем твои трусики. Готов разовать их на части. И тебя тоже… Жду!

Первого сентября в службу безопасности корпорации «Промгаз» позвонил агент, сообщил, что сосед двум этажами выше сдал квартиру. Агент был никудышный — наркоман и враль. Он выбрал себе оперативный псевдоним «Феномен», и за дозу готов был оговорить мать родную. Оперативник, который курировал Феномена, давно уже ему не доверял… Но Феномен проживал в доме с видом на Башню, а в свете последних событий это было важным обстоятельством. Правда, дом находился далековато от Башни… Некоторое время оперативник размышлял, потом решил доложить дежурному СБ. Дежурный почесал в затылке и позвонил начальнику снайперской группы Сазонову. Задал вопрос про этот дом. Сазонов ответил: да не парься. Во-первых, оттуда двадцать пятый этаж Башни можно увидеть только с крыши. Во-вторых, до этого дома почти полтора километра.

Тем не менее дежурный решил подстраховаться — вызвал опера и сказал: нужно проверить. Опер мысленно чертыхнулся, но ответил: есть, — и позвонил в полицию: подгоните наряд в адрес. Нужно проверить сигнальчик

Через четверть часа оперативник встретился с полицейскими возле дома.

Петр Николаевич Трубников запер дверь чужой квартиры и начал спускаться вниз по лестнице. В подъезде было душно и пахло кошачьей мочой, но Трубников этого не замечал. У него было прекрасное настроение — он нашел позицию, с которой можно будет вести обстрел Башни и спешил сообщить об этом Мастеру… Трубников был уже на первом этаже, на нижнем пролете лестницы, когда входная дверь распахнулась.

…Дверь распахнулась, на пол подъезда упала тень, а в залитом солнечном свете проеме появился силуэт. Против солнца Петр Николаевич не мог рассмотреть детали. Он спустился еще на две ступени. А в подъезд вошел второй человек. Один голос спросил: какой этаж? Второй ответил: четвертый. Мы поедем на лифте, а ты контролируй лестницу… Петр Николаевич подумал: полицейские. Он остановился. Он замер, как вкопанный. А один из полицаев уже заметил его. И произнес: эй, мужик!

И Петр Николаевич понял: за мной. Это за мной. Они пришли за мной.

А другой голос произнес: гражданин…

Голоса звучали снизу, из залитого солнцем тамбура, и как будто откуда-то издалека: эй, мужик!.. гражданин!.. из какой?.. квартиры?

— Гражданин, я вас спрашиваю: вы из какой квартиры?

— Из двадцать третьей, — механически ответил Петр Николаевич. А потом повернулся и бросился бежать наверх.

— Стой!

— Стой, сука!

Он пробежал три пролета. Сзади стучали сапоги, кричали… Петр Николаевич бежал вверх, вверх. Ему было пятьдесят семь. Атеросклероз, стенокардия, гипертония и три неизвлеченных осколка в ноге. К себе домой — пятый этаж, лифт четыре года не работает — он поднимался с передышкой… Он бежал вверх, вверх. Сзади кричали: стой!.. Он пробежал мимо квартиры на четвертом этаже, которую снял только вчера… Сзади кричали: стрелять буду!.. Он бежал. На пятом приостановился, вытащил из кармана баллончик с газом. Закричал чужим голосом: граната! — катнул его по ступенькам. Брякая, баллончик запрыгал вниз… Кто-то заорал: граната, блядь!.. Петр Николаевич улыбнулся, побежал дальше. Он вдруг почувствовал себя неожиданно хорошо. Последний раз так хорошо он чувствовал себя в 1996, в Грозном, когда вызвал на себя огонь батареи.

Он взлетел на седьмой этаж. Там была стальная лестница, ведущая на крышу, и люк с замком. Замок он сам открыл минувшей ночью. Он прыгнул на лестницу, вырвал замок из пробоя… А на площадку уже выскочил промгазовский опер

— Стой! — крикнул он. — Стрелять буду.

Петр Николаевич откинул крышку люка. В лицо ударило солнце и зной. Опер подскочил, ухватил за ногу. Петр Николаевич повис на руках, ударил его в лицо другой ногой. Под каблуком хрустнуло, ногу отпустили. Петр Николаевич выбрался на крышу. Под ногами был горячий гудрон, над головой раскаленное небо… Вдали, в полутора километрах, торчала над крышами верхушка Башни.

— Не судьба, — произнес Петр Николаевич, глядя на Башню. — Жаль! Жаль, но… не судьба.

Он двинулся к краю крыши. Сзади снова закричали: стой!.. Он продолжал шагать. Подошвы липли к гудрону… Сзади ударил выстрел. Петр Николаевич подошел к самому краю. Посмотрел вниз. Под ним было почти тридцать метров пустоты, а внизу пыльный асфальт и полицейский автомобиль на асфальте.

Петр Николаевич еще раз посмотрел на Башню. Вновь произнес: эх, не судьба, — и шагнул вперед.

Он упал в нескольких метрах от полицейского автомобиля. Почти сразу вокруг стали собираться зеваки. Из-под головы Петра Николаевича потекла кровь. Громко и неприятно закричали две женщины в никабах.[67]

По отпечаткам пальцев быстро установили личность. Установили, что в прошлом Петр Николаевич Трубников — офицер вооруженных сил, воинская специальность — артиллерист, корректировщик. Когда об этом доложили Чердыне, он выругался. Потом приказал премировать годовым окладом опера, который добыл информацию о террористе. Сам опер в это время находился на отделении челюстно-лицевой хирургии — террорист Трубников сломал ему нос и верхнюю челюсть.

В квартире, которую снял Трубников, обнаружили кейс с профессиональным прибором корректировки огня и наблюдения «Leika televid apo 77». Там же находился листок бумаги с начерченной от руки схемой. На схеме был изображен дом и Башня. Над Башней было написано: «Б», над домом — «БО/ГП». Между ними была прямая линия и цифра — 1485. Показали Сазонову. Сазонов сказал:

— Прибор, конечно, устаревший, но работать с ним можно вполне.

Чердыня спросил:

— Как думаешь, что означает эти «БО/ГП»

— «Б» — это, несомненно, «Башня», а вот что такое «БО/ГП» — не скажу.

— То что «Б» — это Башня, я и без тебя… свободен.

Чердыня собрал начальников служб. Сообщил о ситуации с террористом Трубниковым, предложил всем озадачиться вопросом. Один из начальников служб, который в свое время окончил артиллеристское училище, попросил слова.

— В армейских сокращениях аббревиатура «БО» может иметь различные значения. Например — бактериологическое оружие, береговая оборона, блок опознания… Но в нашем случае речь, скорее всего, идет о безоткатном орудии. Почему я так думаю? Потому что через дробь стоят буквы «ГП». Они тоже применялись в артиллерии. И расшифровывались как «горная пушка». Сейчас горная пушка — это, скорее, экзотика, но вот безоткатное орудие… Добавлю, что безоткатное орудие почти ничего не весит. То есть его легко доставить на крышу. Горная пушка может весить несколько сот килограммов, но они выполняются разборными. Исходя из требований вьючной транспортировки самый тяжелый элемент должен весить не более сотни килограммов. Понятно, что такую пушку можно доставить на крышу, собрать за несколько минут и открыть огонь.

Начальник службы был прав: Трубников имел в виду именно безоткатное орудие или горную пушку. Это произошло потому, что Мастер (точно так же как Чердыня в разговоре с Сазоновым) не раскрыл перед Трубниковым всех карт — он попросил Петра Николаевича подыскать позицию для обстрела верхнего этажа Башни, не уточняя деталей. Вводную дал предельно скупо — желательно, чтобы дистанция не превышала тысячи метров. У артиллериста, однако, своя логика: где тысяча метров, там и полторы. Снаряд долетит. Тем более, что Трубников знал, где можно достать горную пушку в рабочем состоянии… но не судьба.

О смерти Трубникова Мастер узнал в тот же день. Конечно, не из выпуска теленовостей — в «новостях» о гибели Петра Николаевича Трубникова не сообщили… О том, что артиллерист погиб, Мастер узнал, когда Петр Николаевич не пришел на контрольную встречу. А встречи были организованы так: к назначенному времени Трубников приходил в заданную точку. Шел строго оговоренным маршрутом. А Мастер отслеживал его на маршруте — проверял, нет ли хвоста. В тот вечер Трубников на встречу не пришел. Это совсем необязательно должно было означать, что он убит — всякое в жизни бывает… Мастер позвонил на резервный телефон. Трубку снял незнакомый мужчина с приятным голосом. Назвался врачом больницы святого Георгия и сказал, что Петр Николаич попал в больницу с приступом аппендицита. Прооперирован. Сейчас состояние его нормальное, завтра его можно навестить. Вы родственник?.. Мастеру все стало понятно — резервным телефоном Трубников мог воспользоваться только в самом крайнем случае. Если телефон находится в руках у постороннего, означает одно: Петр Николаевич погиб. Как вариант: ранен.

Мастер стиснул телефонную трубку так, что побелели пальцы. Совершенно спокойно ответил мужчине с приятным голосом: обязательно завтра же навещу.

Пусть ждут, суки… Мастер выключил телефон, извлек сим-карту, разломал ее и швырнул на проезжую часть. Через минуту колеса автомобилей превратили симку в пыль. Телефон Мастер закинул в кузов самосвала с песком.

Оперативники Игнатьева продолжали прочесывать жилмассив на Фонтанке. Результатов не было.

Около полудня опер в форме полицейского позвонил в дверь. В эту квартиру наведывались уже дважды, но оба раза хозяев не застали. Без особой надежды на успех оперативник нажал на кнопку звонка. Через несколько секунд дверь отворилась. На пороге стоял заросший щетиной мужик с мутными глазами и с атомным перегаром. Ему предъявили фотографию Гриваса.

— Да, — сказал он, как только глянул на фото, — видел я этого гуся… Тот еще плейбой.

— Это почему «плейбой»?

— Да у него поперек хлебала написано: я, блин, мачо!

Свидетель был в запое и не смог вспомнить, когда видел Гриваса… Тем не менее рассказал, что «крендель» приходил к мамзеле.

— А что за мамзель?

— Мамзель? Мамзель— модель. Рыжая такая кошка.

Как только оперативники услышали про «рыжую кошку» — все встало на свои места.

— А из какой она квартиры? — спросил опер, изображавший частного детектива, равнодушно.

Запойный свидетель почесал заросшую щетиной щеку, сказал:

— Жена у меня в отпуск уехала. С трахалем своим… А я забухал… А бабло имеет свойство заканчиваться.

Опер, изображавший детектива, достал из бумажника купюру в десять новых евро. Запойный оживился, сказал:

— Из восьмой. Прямо надо мной хата. Только она там не живет — снимает.

— Она одна в квартире?

— Вроде, одна.

— А сейчас мамзель дома?

— Наверно, дома. Вроде бы вода в ванной шумела….

Опер тут же позвонил Игнатьеву, доложил: похоже, Рыжая обнаружена. Берем?

Игнатьев позвонил Чердыне. Чердыня ответил: брать. Но — аккуратно. Она нужна живая.

Игнатьев приказал: без меня ничего не предпринимать. Я выезжаю, буду через двадцать минут… Приехал через семнадцать, привез с собой спеца. Спец поднялся на второй этаж, приложил к стальной двери стетоскоп, похожий на медицинский, но с наушниками. Около минуты он прослушивал квартиру, потом сказал: радио играет. Больше ничего.

— Открыть сможешь? — спросил Игнатьев. Спец бросил взгляд на замок и молча кивнул.

— Открывай, — принял решение Игнатьев. Спец убрал стетоскоп и достал из кармана пару профессиональных отмычек. Двадцать секунд он ковырялся в потрохах замка, потом буркнул: плиз.

Игнатьев еще раз напомнил: только живьем.

Оперативники извлекли парализаторы и вошли в квартиру.

Спустя две минуты Игнатьев позвонил Чердыне: она ушла. Мы опоздали совсем ненадолго — полотенце в ванной влажное еще. А сама, похоже, съехала — вещей нет никаких. Только это самое полотенце и тюбик губной помады… Чердыня матюгнулся, сказал: не трогайте там ничего. Я пришлю эксперта — он поищет «пальцы».

Игнатьев спустился к запойному:

— Описать мамзель сможете?

— Не, описать не смогу. Давайте я вам лучше портрет ее сбацаю… Двести евро.

— Умеете рисовать?

— Я плюю на вас слюнями! Я, блин, художник. — Свидетель почесал щетину и добавил: — Был когда-то. На Невском портреты писал.

Игнатьев дал ему пятьдесят евро. На обороте бланка протокола допроса художник быстро набросал портрет «мамзели». В тот же день Игнатьев показал этот карандашный набросок Колесову. Майор сразу узнал ту рыжую, что была в кафе в его день рождения… Но Игнатьеву об этом не сказал.

В адресе, разумеется, оставили засаду.

Вечером Игнатьев докладывал Чердыне: кроме тюбика помады и полотенца в квартире обнаружили большое количество отпечатков пальцев и пару рыжих волосков. Среди отпечатков обнаружены «пальцы» капитана Гриваса. И некоего Александра Андреева. Андреев — боевик группировки «Гёзы». Был арестован еще в 13– м году, но отбит при нападении бандитов на конвой. С тех пор числится в розыске. Его отец, Герман Андреев — тоже террорист, в том же 13– м году убит в перестрелке с эстонскими легионерами… Отпечатки еще двух человек не идентифицированы. Чердыня сказал:

— Давай вернемся к нашей козырной даме. — Чердыня кивнул на лист с карандашным портретом. — Что еще мы знаем про нее?

— Очень мало. Зовут Валерия. Если не соврала. Возраст — около двадцати пяти… Номер, на который звонил Гривас, был оформлен на подставного дядю и использовался только для связи с Гривасом. Сам телефон, скорее всего, уничтожен — лежит себе тихо на дне Фонтанки. Квартира принадлежит некоему Шмеерсону. По свидетельству соседей, он наркоман… Есть ее пальцы, но они по нашим базам не проходят. А больше и нет ничего.

— Да, — сказал Чердыня, — негусто. Но найти Рыжую нужно во чтобы то ни стало.

Для профессионалов было понятно, что найти Рыжую будет трудно. Скорее всего, она живет на нелегальном положении. Об этом говорит хотя бы тот факт, что она не дактилоскопирована. Хотя по «Закону об обязательном страховании граждан» обязана была пройти процедуру дактилоскопирования. За три года процедуру обязательного дактилоскопирования прошли около шестидесяти процентов населения РФ, а в Петербурге почти восемьдесят… Но «пальчиков» Рыжей в базе нет. Это означает, что она сознательно уклоняется от дактилоскопии.

— Искать, конечно, будем, но… вы же понимаете, Генрих Теодорович…

— Нужно попытаться найти этого наркомана.

— Шмеерсона? Мы уже работаем в этом направлении.

— Подключите криминальную полицию. У них в этой сфере агентура и все такое.

В это же время майор Колесов докладывал полковнику Спиридонову о ходе оперативно-розыскных мероприятий по «делу Гриваса». Майор завершил доклад довольно быстро и протянул блестящую файловую папочку с ксерокопией портрета. Спиридонов посмотрел, бросил папку на стол и сказал:

— Красивая.

— Да, эффектная сука.

— Однако, обошел вас Игнатьев… Что скажете?

— Считаю, господин полковник, что им тупо повезло. Рыжая там не живет, она просто снимала там квартиру. А сейчас съехала. И больше у них ничего нет. Кроме отпечатков пальцев и тюбика губной помады.

— А у нас и помады нет. Кстати, насчет «тупо повезло» — везет тому, кто пашет.

— Мы тоже работаем.

— Плохо работаете, майор. — Спиридонов встал, прошелся по кабинету. Остановился в углу, заложив руки за спину, сказал: — Она, эта Рыжая, уклоняется от дактилоскопирования. Возможно, живет на нелегалке. А это значит, что разыскивать ее можно долго… Очень долго.

— Мы пытаемся разыскать хозяина квартиры — некоего наркомана Льва Шмеерсона. Может быть, он располагает информацией о Рыжей — как правило те, кто сдает жилье, записывают паспортные данные своих жильцов.

— Подключите полицию. У них в этом плане возможности больше, чем у нас.

— Так точно. Кроме того, господин полковник, я считаю, что нужно поставить засаду в кафе, где Рыжая подцепила Гриваса.

— Засаду? Можно, конечно, засаду. Но вероятность того, что эта рыжая бестия вновь придет в кафе, близка к нулю.

— Вероятность действительно не очень высока, но шансы есть… Ведь она не знает, что мы нащупали след. Более того — она уверена в том, что мы не сможем выйти на них.

— Об этой уверенности она сама вам сказала?

— Об этой уверенности свидетельствует ее небрежность — она даже не удосужились убрать отпечатки пальцев. Значит, считает, что вычислить их невозможно.

— Логично, — согласился Спиридонов. — Иди, майор, работай. На засаду особенно не рассчитывай — не придет она в кафе.

В это время Виктория подходила к кафе.

Негромко играла музыка и мягко светили бра на стенах, кондиционеры нагнетали прохладу. Виктория остановилась в дверях, обвела взглядом зал. Были заняты три из семи столиков. За ними сидели мужчины. Все — с одинаково короткими стрижками. И чем-то неуловимо похожие друг на друга. Виктория подумала: как же я в тот-то раз не просекла, что за гуси здесь собрались?

Она прошла в зал, села за столик, расстегнула сумочку и достала сигареты. Она почти физически ощущала взгляды. Взгляды самцов.

Подошел официант:

— Добрый вечер.

— Я жду подругу, — ответила Виктория и посмотрела на часы. — Принесите мне апельсиновый сок… И — водку. «Оккупация голд премиум».

— Одну минуту, — официант удалился.

Виктория достала из сумочки телефон. Набрала функцию «автовызов». Таймер выставила на десять минут. Виктория положила телефон на столик. Она сидела и чувствовала, как ее раздевают глазами. Подумала: если бы энергия похоти могла материализоваться, то я уже сидела бы в одном белье или совершенно голой.

Подошел официант, принес два высоких бокала. Один — с соком, другой — с водкой.

— Благодарю, — уронила Виктория и сделала глоток холодной водки. Потом открыла пачку, достала длинную черную сигарету. Полезла в сумочку за зажигалкой и, разумеется, «не нашла». Прием был старый, избитый, но несмотря на это, работал. Виктория собралась подозвать официанта, но, конечно, не успела — подошел мужчина из-за соседнего столика. Вспыхнул огонек зажигалки. Виктория «удивленно» подняла глаза. Кобелек был подходящий — лет сорока, слегка оплывший, в очках. По званию никак не ниже майора. А может быть и полковник. Виктория прикурила, улыбнулась и вновь подняла глаза на добычу, произнесла: благодарю… Она произнесла это с особой, скрыто-призывной интонацией.

— Позволите присесть? — уверенно произнес он.

— Я, право… Вообще-то, я жду подругу, — ответила она и положила сигарету на край пепельницы. Вокруг фильтра алела губная помада. В этом был скрыт мощный эротический подтекст… Кобелек присел за столик. Он был очень уверен в себе и не догадывался, что уже на ерючке, осталось только подсечь… Через девять минут раздался звонок. Это «звонила подруга». Из ответов Виктории кобелек понял, что подруга не придет. Кобелек внутренне улыбнулся: все складывалось очень удачно.

Зоя откинулась на подушку и сказала:

— Ну ты вааще! Ну ты зверюга… А еще раз сегодня — будем?

Председатель хохотнул:

— Может быть… Все может быть.

— Открой тайну, Сергей Сергеич — какую— такую «СуперВиагру» ты принимаешь?

Председатель подумал: сказать? Или рано? Решил: рано.

Зою Шмуляк Председателя впервые увидел всего пять месяцев назад. Это произошло на борту его персонального самолета «Промгаз», когда Председатель летел в Пекин. Он сидел в кресле, слушал доклад одного из своих советников, когда подошла Зоя. Она произнесла: сок, господин Председатель? — он поднял глаза и встретился с ней взглядом… Он трахнул ее уже во время обратного полета. Через месяц перевел в штат Башни. Сразу на должность референта. Из стюардесс — в референты Национальной компании «Промгаз». Среди элиты пополз шепоток: у Председателя — новая… Шмулька… Шмулька.

Зоя положила руку на пах Председателя, обхватила пальцами его уже опадающий член. Он вдруг сказал:

— Ты действительно хочешь знать?

— Конечно.

— Пойдем, — сказал он.

— Куда? — удивилась она. Председатель поднялся с дивана, увлек ее за руку. Она сказала: — Дай же одеться.

— Не надо, тут рядом.

Они прошли через Звездый зал и поднялись в зимний сад. Здесь росли деревья и цветы, бежал по камням ручеек, щебетали птицы. Зоя спросила:

— Знаешь, на кого мы сейчас похожи?

— На кого?

— На Адама и Еву — голые в раю.

Он засмеялся и сказал:

— Ты даже не представляешь, насколько ты близка к истине.

Они прошли по присыпанной песком дорожке и остановились в дальнем углу, который Зоя называла «Зверинцем». Здесь было несколько вольеров с животными и птицами — косулями и зайцами, павлинами и попугаями… Председатель решительно прошел мимо вольеров и остановился у стола со стеклянным боксом. Внутри был «домик», кормушка и поилка с водой. Посредине сидели две белые мышки.

— Видишь? — спросил Председатель.

— Мыши, — сказала она. — И что?

— Это не мыши. Это — шаг в Бессмертие. — Мыши вздрагивали крошечными розовами носами, блестели черными бусинками глаз. — Как ты думаешь: сколько им лет?

— Ну откуда же мне знать?

— А я знаю: по человеческим меркам этим мышкам уже по триста лет. При этом они совершенно здоровы, продолжают плодиться и мы не знаем, как долго они могут еще прожить.

— Ты серьезно?

— Как никогда… Мы на пороге новой жизни — конечно, не вечной, но очень долгой и без болезней.

— Нет. Нет, я не могу в это поверить.

— Я тоже долго не мог. Но — факты!

— Какие?

— Недавно ты сама удивлялась моим сексуальным возможностям.

— Да, но…

— Ты не заметила, что у меня почти не осталось седых волос?

— Заметила… Я подумала, что ты начал красить волосы, но не стала спрашивать. Подумала, что это может быть тебе неприятно.

— Я не крашу волосы, Зайка… Ты заметила, что я перестал пользоваться очками?

Она вдруг сообразила, что уже давно не слышала крика: где мои очки? — а всего три месяца назад это было самое обычное дело.

— Ты заметила, что я почти вдвое увеличил продолжитьность тренировок?

И она сообразила, что так и есть.

Зоя Шмуляк взялась пальцами за виски, потерла их.

— Таблетка? — произнесла она. — Таблетка вечной молодости?

— Да, — сказал Председатель, — да.

— Но этого не может быть.

— Может! Уже есть. И это в корне изменит все представления о ценностях. Нефть, газ, прочее — это все требуха по сравнению с самым главным ресурсом. Он называется — Жизнь! Понимаешь? Ты понимаешь? Я буду торговать Жизнью! Все золото мира, все бриллианты мира ничто по сравнению с этим товаром. Ничто! Я стану самым могущественным человеком на планете. Президенты и короли, магнаты и шейхи будут стоять в очередь за своей «таблеткой». А я буду решать, кому дать ее, а кому нет. — Председатель говорил и глаза его блестели. Член его начал набухать. Зоя смотрела на Председателя расширившимися глазами. — Они будут нести мне свои миллиарды, складывать у моих ног свои банки и заводы, шахты и танкеры… Но этого мало! Чтобы получить с моей руки свою таблетку, они будут присягать мне. Коленопреклоненно. Я стану Властелином мира!

Председатель повалил Зою на траву, вонзил в нее свой член. По верхушкам растений прошел искусственный ветерок. Обнаженные мужчина и женщина — «Адам и Ева» — совокуплялись на зеленой траве… Из стеклянного куба на них смотрели черными бусинками две мышки.

Отдышавшись, Зоя сказала:

— Я еще никогда так… Это взрыв какой-то.

— Это — прикосновение к Власти. Ты, Зайка, впервые прикоснулась к Власти. Даже маленький провинциальный царек, который правит у себя в районе, наслаждается своей маленькой властишкой. А та власть, к которой ты прикоснулась сейчас, это высшая Власть. Когда же я сумею осуществить проект до конца, она превратится в Могущество. Поняла?

— Д— да.

— Нет, не поняла. Ничего, потом поймешь… Вот те мышки, — Председатель сделал жест в сторону мышей, — вот те мышки, когда трутся, ощущают, наверно, оргазм, животное удовольствие — и не более. Царек, который имеет право трахнуть любую понравившуюся ему телку в своем раёне, ощущает уже нечто большее. Он прется от своего положения, от своего права. А я трахаю всю эту страну. Каждую бабу в этой стране. И каждого мужика… И когда я кончаю в тебя, я кончаю в каждую бабу в этой россиянии… Поняла?

— Э— э… поняла, — ответила она.

— Опять ничего ты не поняла. Власть — это… это… Это круче ебли. Круче любого наркотика. Это возможность влиять на жизнь миллионов, карать, казнить или миловать. Это возможность унижать, плевать им в харю. Ссать на них сверху, срать. С этой самой Башни. Почему, думаешь ты, бывший руководитель «Промгаза» задумал построить Башню высотой в четыреста метров?

— Я не знаю.

— А я знаю. Ему хотелось воздвигнуть этот символ над городом, над страной. В обезьяньей стае вожак демонстрирует всем свой стоячий хуй. Этим он показывает свое превосходство: ебу всех!.. Бывший председатель «Промгаза» хотел построить черырехсотметровый хуй: вот стоит мой хуй! А все вы, макаки, ходите под ним… Макаки шебуршали, возмущались: ах, ах, Петербург! Ах, небесная линия! Ах, фаллос посреди Санкт-Петербурга! Мы не позволим. Это наш город! А им в харю плевали. И в этом кайф. Вы — миллионы — против, а я все равно сделаю так, как я хочу. И сделал! Плюнул в многомиллионную быдлячью харю.

— Они нас ненавидят.

Председатель ухмыльнулся:

— Калигула по этому поводу сказал: «Пусть ненавидят — лишь бы боялись».

— А когда, Сережа?

— Что когда?

— Ну, когда ты сможешь осуществить этот проект? Когда твоя Власть превратится в Могущество?

— Не от меня зависит, — сказал Председатель и сел.

— А от кого?

Председатель сорвал травинку, пожевал ее и выплюнул. Он покосился на Зою, сказал:

— Много будешь знать — скоро состаришься.

— Ну теперь— то ты, надеюсь, не допустишь, — ответила она с улыбкой.

Председатель рассмеялся:

— Не допущу.

Стемнело. Виктория и Олег (так представился кобелек: Олег, просто Олег) сидели на заднем сиденье его «форда» на берегу Финского залива, пили вино. И, конечно, вскоре он полез. Виктория запустила руку ему под сорочку, нащупала овальную пластинку личного жетона — порядок, тот, кто нужен… Он начал расстегивать на ней платье, бормотать: Валерия, Валерия…

— Подожди, — сказала Виктория, отстраняясь, — подожди… Я достану презерватив.

Она открыла сумочку, опустила внутрь руку и нащупала цилиндр парализатора. Обрезиненная поверхность была шершавой, пупырчатой. Виктория сдвинула и утопила в корпус кнопку предохранителя, извлекла парализатор из сумочки. Кобелек пытался просунуть руку между ног, дышал тяжело. Виктория «воткнула» контакты парализатора в шею «гестаповца», надавила клавишу «пуск». Раздалось негромкое пощелкивание, «гестаповец» сдавленно произнес: х— хе! — его тело свело судорогой, но уже через три секунды руки стали слабеть, а через семь сделались ватными. Виктория быстро оттолкнула добычу от себя. Тело безвольно откинулось к дверце. Виктория убрала парализатор в сумочку, достала сигареты и зажигалку, прикурила. Магнитола играла сладенькую «Бесаме мучо».

Она выкурила сигарету в несколько затяжек, затушила ее об коврик и убрала в сумочку. Потом подвинулась к добыче. Запустила руку во внутренний карман и сразу нашла служебное удостоверение. Она щелкнула зажигалкой, прочитала: подполковник Саенко Олег Александрович… Подполковник, значит? Неплохо.

Виктория убрала бумажник в сумочку, потом расстегнула ремень на брюках добычи. Она вытащила ремень из брюк, стянула руки подполковника. Потом подобрала выпавший на сиденье «глок» в пластиковой кобуре, убрала в сумочку, а из сумочки извлекла нож. И стала ждать.

Подполковник Саенко пришел в себя только через пять минут. Виктория потрепала его по щеке, спросила:

— Очухался, грозный трахаль?

Он что-то пробормотал. Она не поняла, но это не имело существенного значения… Это вообще не имело никакого значения.

— Я могла бы зарезать тебя, пока ты был в отключке, — сказала Виктория. — Но не сделала этого. А знаешь почему?.. Не знаешь. Я хочу, чтобы ты, подполковник, прочувствовал свой смертный час. Чтобы проникся. Чтобы у тебя внутри екало, дрожало от ужаса. — Виктория сделал глоток вина прямо из горлышка. — Ты, наверно, хочешь знать, почему я такая? Такая мерзкая… Такая жестокая… Ну так я отвечу: потому, что такие, как ты, убили человека, которого я любила. Он преподавал в универе. А я у него училась. Я девчонка еще была. Дурочка. Идеалистка. Всего три года прошло с той поры. А кажется — жизнь… На него накатали донос и за ним пришли. Ваши. А с нас стали требовать показания на него: он, дескать, экстремист, крамолу разводил… Я сама пришла к следователю. Думала, дура, что объясню. Что я все расскажу так, что следователь поймет. Он выслушал меня внимательно. Очень внимательно. А потом спросил… доброжелательно очень спросил: так вы, мадмуазель, что же — хотите, чтобы его освободили?.. Я отвечаю: да! Да, конечно… А он: ради этого надо постараться. Поработать надо… Я его не поняла сначала. Я сказала: если вы имеете в виду, что нужно стучать, то я… А он рассмеялся: нужен мне твой «стук»! На вашем факультете каждый пятый на связи… А что же вам нужно? — спрашиваю. А он: догадайся сама… И я догадалась! И мне стало плохо! Скверно мне стало. Тошно. Я была на грани истерики. Но какой-то голос — то ли внутренний, то ли свыше — сказал мне: но если так ты можешь спасти человека — то ты обязана это сделать… И я это сделала. — Виктория вновь глотнула из бутылки. Подполковник попытался что-то промычать, но она оборвала: — Заткнись!.. Он трахнул меня. Прямо в кабинете. Велел прийти завтра. Я спросила: зачем? Он ответил: ты что думаешь: раз дала и все в порядке? Э— э, нет, деточка, так не пойдет. Я трахать тебя буду столько, сколько захочу и так, как захочу… Я готова была выцарапать ему глаза. Но не сделала этого. Я была как в тумане. Я три раза приходила к нему и три раза он меня… Потом я спросила: а когда же вы выполните свое обещание?.. А он смеется: да уже отпустили твоего урода, дома он. Он же не дурак — дал подписку о сотрудничестве и уже дома… Я не поверила, я бегом побежала к нему домой. Прибежала. А он — в петле. И записка: простите меня все… Теперь понял, подполковник Саенко?

Саенко начал говорить — невнятно… Виктория нажала на кнопку. С металлическим щелчком из рукоятки ножа выскочил клинок. Почти не целясь, она воткнула клинок в горло добычи. Сразу же ловко оттолкнула тело и нагнула голову Саенко вниз.

Спустя час Виктория приехала домой, в свой «клоповник». Беспечно помахивая сумочкой, она прошла мимо гопников возле подъезда — «Привет, Виктория» — «Привет, бродяги» — неторопливо поднялась на четвертый этаж и проверила «контрольку» на дверном косяке. Потом отворила дверь в квартиру. Вошла, закрыла оба замка и засов и стремительно бросилась в туалет. Там встала на колени около унитаза и ее начало рвать. Судороги сотрясали тело.

Когда желудок опустел, она обессилено опустилась на пол. Сидела, дрожала и курила сигарету за сигаретой.

Майор Колесов прибыл на службу на час позже обычного — встречался с информатором. Первое, что увидел майор, когда вошел в холл, была фотография подполковника Саенко в черной рамке. Внизу, в большой темной вазе — цветы. Текст некролога был стандартный — «трагически погиб». Изображая положенную случаю скорбь, Колесов несколько секунд постоял напротив фото, потом двинулся к лестнице. Уже на лестнице Колесов столкнулся с майором Середой, замом Саенко… Колесов и Середа были в приятельских отношениях, вместе проходили стажировку в спеццентре комитета «Кобра» в Вильнюсе. Поэтому Колесов спросил:

— Слушай, Серега, а чего случилось— то с Саенко?

Середа почесал в затылке, сказал:

— Горло перерезали.

— Тоже нехулево, — ответил Колесов. — А что-как— почему?

— Сам еще толком ничего не знаю. Менты нашли утром в машине. Руки связаны, все в кровище… Накануне он с мужиками в «Стойло» заходил. А оттуда ушел с какой-то кралей.

Колесов услышал про «Стойло» и «кралю» — обомлел.

— Что за краля? — спросил он. — Рыжая? Ну! Рыжая краля?

— А я знаю? Я там не был.

— А кто был? — Колесов сильно стиснул плечо коллеги.

— Да отпусти ты — синяк будет… Михалычев был с ним и, вроде бы, Китанен.

Через десять минут Колесов показал рисунок Рыжей Михалычеву. Тот сказал: вроде, она… Колесов показал рисунок Китанену. Тот уверенно сказал: да, это она.

Колесову хотелось пойти к полковнику Спиридонову и в лицо бросить:

— Ты, значит, господин полковник, уверен, что Рыжая никогда больше в «Стойло» не придет?

За три дня все региональные управления МВД РФ были оснащены шлемами «Нимб». С офицерами спецназа комитета «Кобра» провели инструктаж по применению шлемов. А в двух городах, которые признали наиболее уязвимыми для атаки террористов — Смоленске и Нижнем Новгороде — даже провели показательные испытания. Туда специально летал Михельсон… Ждали атаки террористов, но ее не было.

На встрече с Чердыней Власов сказал:

— А может, мы их переоцениваем? Может, они поняли, что теперь их везде ждут засады и больше не сунутся?

Чердыня покачал бритой головой:

— Они сунутся… Они обязательно сунутся. И будут соваться до тех пор, пока не добьются своего. Ждать! Не расслабляться!

Выбрать объект для новой атаки оказалось не так— то легко. После изучения по джи-пи— эс картам выявили два города — Смоленск и Саратов. Для оценки на месте в намеченные города выехали разведгруппы — в Смоленск поехали Кот и Немой, в Саратов — Глеб и Студент.

По возвращении обсудили перспективы. Кот с Немым ратовали за Смоленск:

— Здание стоит п— почти идеально — за ним пустырь огромный. Метров шестьсот, не меньше. Это в районе Заднепровья. Там затевали п— построить мусульманский центр, снесли десятки строений — п— подготовили, так сказать, п— площадку. Но ничего не п— построили. Местные г— говорят, что строить не стали п— потому, что, мол, в ночь накануне закладки п— первого камня кто-то разбросал по территории свиные туши. Но я считаю, что стройка накрылась медным тазом в результате событий 14-го года. А п— пустырь остался. Местные г— говорят, что одно время на нем стали обживаться бомжи. Так п— полицаи решили п— проблему кардинально — сожгли все их сараюхи. Вместе с людьми. Сейчас т-там одни кусты и с-свалка… В остальном все как в П— петрозаводске: в три часа приезжает машина, п— привозит смену. Только теперь их не трое, а четверо.

Для налета выбрали Смоленск.

Двенадцатого сентября в Смоленске был очень душный день. Дервиш и Студент стояли на стене Смоленского кремля, смотрели на Заднепровье. Внизу тускло лежал изрядно обмелевший Днепр. Он был цвета старого олова.

— Томно, — сказал Дервиш. — Пожалуй, к вечеру дождь будет.

— Хорошо бы, — отозвался Студент.

На операцию выехали в два часа ночи тринадцатого. Ночь была темной. Фонари, как водится, горели только на центральной улице. Две машины подъехали к зданию управы и остановились в сотне метров, под группой пожухлых от жары тополей.

Минут за десять до начала операции вдруг осветился край неба и где-то вдалеке раскатился удар грома. Он был похож на сухой кашель простуженного великана. Студент подумал: прав был Дервиш. Хотя может и не быть дождя — гроза где-то очень далеко и запросто пройдет стороной…

Через две минуты сверкнуло уже значительно ближе, а кашель стал такой силы, что, казалось, он разрывает грудную клетку великана. Еще через три минуты на капот и лобовое стекло упали первые капли дождя — еще редкие, но крупные. Порывы ветра стали рвать кроны тополей.

В 2:30 Кот подал сигнал: начали.

Действовали по уже привычной схеме: Студент подъехал ближе, развернул машину, выскочил, открыл заднюю дверь и вытащил пулемет. Глеб произвел «выстрел»… С черного неба уже лило, как из ведра. Беспрерывно сверкало и гремело.

Студент стоял у борта машины, дождь молотил по капюшону дождевика. Александру было очень хорошо.

Точно так же, как и в Петрозаводске, из здания начали выскакивать полицейские. Точно так же здание было трехэтажным, а оружейка находилась в полуподвале.

Когда полицейские перестали выскакивать, к зданию подкатила машина с группой Кота. За завесой ливня малиново вспыхнули огни стоп— сигналов.

Студент наблюдал, как трое в масках взбежали по ступеням крыльца, влетели внутрь здания. Он подумал: ну, раз Кот с котятами уже внутри — дело, считай, сделано… Студент искренне восхищался Котом — его бесстрашием, умением стрелять с обеих рук и готовностью в любое время идти под пули. Даже заикание, считал Студент, придет Коту некий шарм.

Трое в масках пробежали несколько метров, взлетели вверх по ступеням и ворвались внутрь… Пустой пост дежурного… Ночное освещение, перебиваемое белыми вспышками молний в окнах… На полу, на блестящем линолеуме — рассыпанная кем-то бумага… В правом дальнем углу — лестница, ведущая вниз… Кот и Немой спустились по стальным, отполированным подошвами ступеням, вниз. Горин спустился на полпролета — так, что над уровнем пола торчали только голова и плечи. Из этой позиции он мог контролировать холл, сам при этом оставаясь почти невидимым.

Немой остановился у подножия лестничного пролета, Кот пошел вперед. Коридор. Тусклый свет ламп. Двери. Одна из дверей стальная — оружейка.

Кот шагал по коридору. В правой руке — ТТ, в левой — наган. Звук грозы здесь, внизу, стал тише. Кот шагал по коридору… и что-то не нравилось Коту. Он видел, как выскакивали из здания полицаи. И, значит, «Ужас» сработал как надо. Но чувство опасности не отпускало. Он подумал: это, наверно, из-за грозы… Когда-то давно, в детстве, он жил у бабушки в деревне. Бабуля очень боялась грозы. И сумела передать это чувство мне. Или из-за того, что сегодня тринадцатое — всегда избегал серьезных дел на тринадцатое, а вот сегодня пришлось. Ладно, плюнь, Витя, — все будет нормально. Все будет хоро…

Дверь в конце коридора распахнулась и оттуда выскочил человек в бронежилете. На голове шлем, в руке большой черный пистолет, кажется — «беретта».

Кот понял, что операция пошла совсем не так, как планировали. Он выстрелил быстрее, чем осознал все эти детали. Пуля нагана попала под нижний срез шлема. Из-под шлема «гестаповца» ударил выплеск крови, он выронил пистолет, но продолжал стоять в дверном проеме. Кот крикнул Немому: падай!

…Нет ничего хуже перестрелки в коридоре. Здесь негде укрыться. И все пули летят в тебя… В тебя! В тебя! Здесь, в коридоре, грохот выстрелов звучит вдвое громче. Здесь каждая пуля, сразу не нашедшая свою добычу, дает рикошеты — ищет ее, мечется от стены к стене, от пола к потолку, визжит от яростного желания убить… В коридоре — в любом коридоре, будь то бархатно-гобеленовый коридор респектабельного лондонского отеля или же черный ход притона в Гонконге — плохо всем. Случается, что даже опытные бойцы начинают суетиться или — напротив — впадают в ступор. В коридорных боях бывает, что даже очень хорошие стрелки дают промахи на дистанции три метра… А выстрелы грохочут. И стволы дышат жарко, прямо в лицо. Взвизгивают пули. И нет выхода из узкой этой кишки, из этого тоннеля, который ведет прямо в морг…

В коридоре побеждает тот, кто быстрее стреляет и движется, кто опытней и хладнокровней… Или тот, кому сегодня фарт.

Немой сделал шаг в сторону, присел под лестницей у стены. Стремясь увидеть, что происходит внизу, Горин тоже присел на ступенях лестницы.

Прошло две или три секунды и первый «гестаповец» наконец— то упал, но из-за двери уже выскочил второй. Сразу дал короткую очередь. Кот мгновенно ушел влево, все три пули просвистели мимо. Две попали в стену, выбили фонтанчики штукатурки. А третья попала в нижнюю челюсть Горина… Кот выстрелил в ответ и снова положил пулю под самый срез каски. Второй «гестаповец» рухнул на первого… И в этот момент начала отворяться еще одна дверь. Она была за спиной у Кота. И за спиной у Немого.

Боль, пронзившая Горина, была сумасшедшей. Он даже не представлял, что бывает такая боль.

Дверь за спиной Немого открылась уже наполовину. Из нее осторожно высунулась голова в армейском шлеме. Она была как раз под Гориным. Горин — от боли он почти терял сознание — просунул ствол «Стечкина» меж ступенек, нажал на спуск. Между каской и ствольным срезом было двадцать сантиметров. Горин нажал на спуск. Девятимиллиметровая полусферическая пуля, выпущенная сверху под углом, пробила шлем, голову и застряла под ключицей… «Гестаповец» упал на Немого, а Горин потерял сознание и выронил пистолет.

Четвертого «гестаповца» Кот взял живым. Тот попытался отстреливаться, укрывшись под лестницей, но Кот хорошо знал, чем это лечится. Он произвел два выстрела так, что пули щелкнули по бокам шлема. После этого четвертый был деморализован в ноль. Он рухнул на колени, закричал, что у него беременная жена. Немой хотел было его пристрелить, но Кот сказал: погоди-ка, Леха. Вопросы к нему есть.

С Горина осторожно сняли маску. У Геннадия не было нижней челюсти, свисал розовый лоскут языка. Немой растерянно произнес:

— Господи! А где же…?

Из маски вывалился и шлепнулся на ступеньки страшный комок — рваные окровавленные ошметки вперемежку с зубами. В коридоре пахло порохом и кровью. Где-то наверху бушевала гроза.

Спустя две минуты они поднялись наверх. Немой и пленный «гестаповец» несли Горина, Кот — кейсы с «Ужасами».

Горина похоронили на высоком берегу Днепра в сорока километрах от Смоленска. Могилу вырыл Кот. Студент хотел помочь, но Кот ответил:

— Отойди. Это мое дело.

Немой положил руку на плечо Студенту, сказал:

— Так надо, Саша. Может, ему станет легче.

Во вспышках молнии, под вертикально падающими струями ливня, Кот взмахивал лопатой, как заведенный. Внизу блестел Днепр, шелестели под дождем деревья. И непрерывно грохотало, грохотало.

Когда Кот закончил свою работу, ливень начал стихать, гроза уходила на Северо-Запад. Тело опустили в могилу, в воду. На грудь Геннадию положили его «Стечкин». Глеб прочитал молитву. Остальные стояли молча, слушали. Ибо никто из них не умел молиться. Они умели убивать, взрывать, молчать на допросах, но не умели молиться.

Могилу засыпали землей, выложили из камней крест. Трижды прозвучал пистолетный залп. Выпили по сто грамм, собрали гильзы, поехали.

Рассветало.

Они отъехали уже на сто с лишним километров от Смоленска. Прямо в дороге Дервиш допрашивал пленного «гестаповца». «Гестаповец» рассказал про шлем. Дервиш с интересом осмотрел шлем с отметинами от пуль Кота на боковинах, пощелкал тумблером и сказал:

— Надо проверить. Остановимся.

Остановились в березовой роще. «Гестаповца» привязали к дереву, надели шлем, включили режим «Антиужас». Кот тем временем достал из машины кейс — один из тех двух, что захватили в Смоленске. Он быстро собрал «Ужас», открыл капот «Дракона», подключил установку к аккумулятору.

Светило солнце, пели птицы. «Гестаповец» со шлемом на голове стоял около белого ствола березы. Его ноги по колено были скрыты в пожухлом папоротнике.

Кот навел на него «прожектор» «Ужаса». Несколько секунд всматривался в лицо «гестаповца», а потом нажал на «спуск». Дистанция составляла около пятидесяти метров, мощность и таймер были выставлены на максимум. Прошло десять секунд… двадцать. «Гестаповец» стоял, как стоял, только бледный был очень. Дервиш сказал:

— м-да… А теперь снимите с него шлем.

Кот подошел к «гестаповцу», попытался снять с него шлем. «Гестаповец» начал вертеть головой, даже попытался лягнуть Кота ногой… Кот снял с него шлем. Аккуратно, как фарфоровую вазу, принес его обратно и передал Дервишу. «Гестаповец» закричал:

— Суки! Что же вы, суки, делаете?

Пятеро мужчин посмотрели на него, и он замолчал. Лицо сделалось безвольным. Студент подумал, что чем-то он похож на пленного немца, которого сейчас будут расстреливать партизаны.

Дервиш произнес: давайте, Виктор.

Кот кивнул и нажал на «пуск».

Прошло пять секунд… десять… «немец» стоял, как стоял… Пятнадцать секунд прошло… «Немец» стоял неподвижно.

— Не п— понял, — сказал Кот.

Дервиш крякнул и произнес:

— Я, признаться, тоже ничего не понял.

Кот спросил:

— П— повторить?

Немой сказал:

— Одно из двух: или он нас обманул и дело тут не в шлеме. Или не работает установка… Проверить можно элементарно.

— Как? — спросил Кот.

— Этот крендель, — Немой кивнул в сторону пленного, — говорил, что шлем подает звуковой сигнал при начале воздействия… Нужно выстрелить по шлему с близкого расстояния и послушать — подаст он сигнал или нет.

— Верно, — согласился Дервиш. Он бросил шлем Немому. Немой ловко поймал, отошел на три метра от Кота с «Ужасом», положил его на траву. Потом вернулся, лег на землю, выставил ухо в сторону шлема и сказал:

— Давай, Кот.

Кот навел «прожектор» на шлем, нажал на спуск. Шлем молчал. Прошло десять секунд — шлем молчал. Прошло двадцать, а он все равно молчал.

Кот недоуменно произнес:

— Сломался он, что ли?

Немой ответил:

— А может, это «Ужас» не работает? Для проверки предлагаю произвести «выстрел» из заведомо рабочего прибора.

— Уважаю людей с техническим мышлением, — сказал Дервиш.

Быстро собрали прибор, с которым провели атаку, каску повесили на куст в трех метрах от машины. Глеб «выстрелил» «зарядом» половинной мощности. Буквально через секунду шлем издал негромкий, но отчетливый прерывистый сигнал.

Дервиш сказал:

— Все ясно. Они нас переиграли — подложили неисправные приборы. Возможно, их сознательно привели в нерабочее состояние. Например, удалили программу.

Немой разочарованно сплюнул на траву, Кот зло выматерился, потом взял у Глеба «Ужас» и «расстрелял» пленника. Гестаповец кричал, бился, корчился судорожно. Потом затих.

Кот вылез из машины, сел на траву и закурил. Пальцы дрожали.

Потом, позже, Немой скажет Студенту: я первый раз видел, чтобы у Кота руки дрожали.

С той грозовой ночи в Смоленске лето кончилось. Жара, иссушавшая европейскую часть России два месяца, закончилась. Прошли сильные дожди, ливни. Лесные пожары сошли на нет, но за лето выгорели тысячи квадратных километров леса. Вместе с лесом огонь уничтожил сотни поселков — по большей части брошенных, пустых, но некоторые и с людьми.

Горячее лето 17– го запомнится надолго.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ТЕРРИТОРИЯ ЗЛА

После жаркого, изнурительного лета в Санкт-Петербурге установилась прохладная погода. За два месяца от жары погибли сотни людей. Сколько, не скажет никто — никто не считал. Тем более, что и без жары на окраинах Петербурга люди ежедневно гибли сотнями — от водки, наркотиков, самоубийств, ножей и кастетов, отсутствия медицинской помощи и лекарств, дурного питания и просто от нежелания жить.

А в «Золотом треугольнике» столицы прошел салон «Лакшери». Самая дешевая покупка, которая была совершена в дни работы салона, стоила две с половиной тысячи новых евро — зажигалка «Зиппо» в платиновом корпусе. Открылось новое казино «Черный трибунал». И уже ожидалось главное гламурное событие сезона — открытие нового ресторана «Маракеш». Известный режиссер Роман Биктюк обещал потрясти тетральный мир спектаклем «Минет». В обществе активно обсуждался поступок светской львицы Екатерины N. — на фестивале «Мир избранных» она залезла на стол и помочилась в вазу с фруктами… Наконец— то полиция арестовала Сосновского маньяка, который за два года задушил в Сосновском лесопарке девятнадцать человек. Оказалось, что это скромный банковский клерк.

В общем, столица РФ жила своей обычной жизнью.

Из Смоленска поехали в Новгородскую область. Студент был рад вернуться сюда, рад был вновь увидеть его обитателей — Лизу, Лешку и своего тезку с лицом монстра.

Вечером, после бани, Дервиш собрал всех. Сели на улице, за большим столом под навесом. Уже густели сумерки над озером, на столбах навеса горели лампы, вокруг них порхали мотыльки. Дервиш сидел во главе стола. Рядом с ним — Лиза и Братишка. Лиза сияла.

— Итак, — сказал Дервиш, — пора, я думаю, всерьез поговорить о том, чем мы занимались все последнее время. Уверен, что каждый из вас задавал себе вопрос: зачем нам эти «Ужасы» вместе с усилителями? Ради чего мы — и не только мы — рисковали? Ради чего погиб Горин? Это правильные вопросы и сейчас я должен на них ответить: «Ужасы» нужны для того, чтобы уничтожить эту мразь Председателя. — Дервиш сделал паузу, потом сказал. — Если есть вопросы ко мне — прошу.

Немой спросил:

— Как вы представляете себе ликвидацию Председателя?

— Наиболее реальным представляется вариант «залпа» из нескольких «Ужасов». Главное — точно выбрать место и время атаки. Задача трудная, но в принципе выполнимая. Над ней уже работают наши люди в Петербурге.

Прошло почти три недели со дня налета на «Мегаполис». Целая армия офицеров комитета «Кобра», сотрудников СБ корпорации «Промгаз» и агентуры, вела работу по раскрытию этого дела. Информации поступало много, но 99,9 % ее оказывалось пустой. Реальных результатов не было. Если не считать, что теперь у следствия был фоторобот террористки «Рыжая»… Но фотороботом сыт не будешь.

В ходе масштабных операций были задержаны несколько десятков террористов и их пособников. Удалось предотвратить диверсию на телецентре в Новгороде и раскрыть налет на инкассаторский автомобиль. В Москве был арестован тип, который разместил в Сети информацию, что создал свой собственный вариант «Ужаса», который называется «Психический гиперболоид» и скоро произведет атаку на правительство Москвы. Никакого «гиперболоида» у него, конечно, не было — сумасшедший. В ходе ОРМ были изъяты полторы сотни единиц оружия, тысячи патронов и центнер взрывчатки.

На одном из совещаний Чердыня сказал, что все это «полная хрень».

Террористы, в руках которых находились четыре действующих генератора биоволны и шесть усилителей к ним, оставались на свободе. Было очевидно, что рано или поздно они нанесут удар.

Но где? Когда?.. Этого не знал никто.

Мастер собирался в промзону. На разведку. Накануне он прошелся по окрестным помойкам, нашел старый плащ и фетровую шляпу. Дома примерил. Осмотрел себя в зеркало, сказал: для городского сумасшедшего — самое то.

Он выбрал роль чудака-фотолюбителя, который шляется где придется, ищет оригинальные кадры. Он уложил в сумку на ремне термос с кофе, фляжку с водкой, пару бутербродов, карту— схему Санкт-Петербурга, книжечку стихов, налобный фонарик и потрепанный блокнот. В один карман сунул дешевую цифровую «мыльницу» и пачку сигарет, в другой — складной нож. На мыльнице уже были сделаны три десятка снимков, сделанные в северной части города и на дамбе. В блокноте — записи, соответствующие имиджу.

В десять утра Мастер вышел из дома. За спиной была сумка, в руке — трость, подарок Дервиша. Около одиннадцати он был у забора, огораживающего промзону.

«Территория Зла. Welcome!»

Мастер сделал несколько снимков зловещей этой надписи, потом перелез через забор.

— Ну, — пробормотал он. — Вот ты и на территории Зла. Welcome!

Он осмотрелся, достал флягу и сделал несколько глотков водки. Плеснул водкой на воротник плаща, убрал флягу и двинулся вглубь территории.

Команда Барона прожила в промзоне уже две недели. Осмотрелись, изучили территорию, по очереди патрулировали. Каждый вечер Барон связывался с Чердыней, докладывал. Докладывать, собственно, было нечего. За все время люди Барона дважды пересекались с залетными бомжами и выгоняли их. Больше не происходило ничего.

Кусок остался жить при новых хозяевах. Сначала боялся страшно, потом привык. Тем более, что его не били, кормили. Даже и выпивать давали.

Еду и воду каждые два дня привозили люди Чердыни, оставляли рюкзаки в оговоренном месте. В общем, обжились. Быт был не то чтобы очень, но для людей бывалых терпимо. Хотя, конечно, было скучновато. Развлекались, как могли — играли в карты, в нарды. Одним из развлечений была охота на собак. Барон собственноручно доработал арбалет, изготовленный Куском — приделал прицельные приспособления, изготовил стрелы. Собачкам оставляли приманку, потом били из арбалета. С дистанции метров десять стрела пробивала тело насквозь.

Днем четырнадцатого сентября, Кабан, сидевший с биноклем на крыше, сообщил по рации: вижу какого-то придурка в шляпе. Идет по железке в нашу сторону.

Мастер шагал по железнодорожной ветке, пересекающей территорию Зла. Собственно ветки уже не было — о ней напоминали только остатки шпал. Он прошел метров триста, свернул в лабиринт, образованный десятками разномастных построек, заборов, закоулков и тупиков. Сыпал мелкий дождь, было серо. Иногда Мастер останавливался, что-то фотографировал. Иногда делал пометки в блокноте. Он провел на территории уже около полутора часов, когда его окликнули:

— Эй, ты!

Мастер сделал вид, что не слышит, продолжал идти вперед. Спустя секунду раздался окрик:

— Эй, ты, ушлепок! Глухой, что ли?

С растерянным и слегка испуганным лицом Мастер обернулся. Метрах в двадцати стояли двое. По виду — бомжи.

Наемник и Кусок смотрели на чужака. Барон наблюдал за происходящим из укрытия. Чужой явно не был похож на бомжа — одет бедно, но чисто. С тростью, фотоаппаратом… Что еще за гусь такой?

— Иди сюда, — сказал Кусок. Вести разговор ему поручил Барон. Понимал: у Куска, который бомжует уже больше пяти лет, получится лучше. — Иди сюда, конь глухой, — повторил Кусок с нотками превосходства… Барон ухмыльнулся, подумал: смотри ты — сам ходит в шестерках, а туда же.

Мастер подошел, остановился в трех метрах. Всем своим видом он изображал растерянность.

— Тебе чего надо здесь, чмо африканское? — спросил Кусок.

— Мне?

— Нет, жопе моей… Ты чего здесь шляешься?

— Я — художник…

— Че? Ой, держите меня, девочки, — художник он! Репин, бля? Левитан?

— Я — фотохудожник. Моя фамилия — Костров.

— Ты это бабам втирай… Металл здесь промышляешь?

— Но позвольте! Я действительно художник. Дмитрий Костров. У меня даже выставка была… в 91– м году. В ДК Железнодорожников… в прессе отзывы… были… положительные…

Наемник решил, что пора вмешаться:

— А что у тебя в сумке, художник?

— У меня?.. Ничего особенного.

— Дай сюда, — Наемник подошел, бесцеремонно сорвал с плеча Мастера сумку.

— Что вы делаете?

Наемник не ответил. Подскочил Кусок, попытался вырвать фотоаппарат. Мастер не дал. Они начали возиться. Наемник покосился брезгливо, бросил: стоять, суки рваные… Кусок сразу остановился. Мастер засунул «мыльницу» в карман. Наемник высыпал содержимое сумки на лист ржавого металла. Быстро осмотрел: фляга, термос, два бутерброда с дрянной вареной колбасой, карта Петербурга, брошюрка под названием «Срач», потрепанный блокнот, пачка «Симфонии» и налобный фонарик. Флягу, сигареты и фонарик сразу схватил Кусок, а Наемник раскрыл блокнот. Страницы были потрепанные и исписаны ручками разного цвета. Наемник открыл последнюю. Прочитал: «Территория Зла — гигантская декорация постАпокалипсиса. Дали отдыхает». Наемник пробормотал: херня какая, — отшвырнул блокнот и развернул карту — она была старая, перетершаяся на сгибах. В нескольких местах были пометки, сделанные карандашом или ручкой. Ни одна из них не имела отношения к Охте. Теперь дошла очередь до брошюрки. Наемник раскрыл ее — ага, стишки! Тьфу. Отшвырнул в сторону. Отвернул колпачок термоса, вытащил пробку, понюхал — эразац— кофе, дрянь, дешевка. Он сунул термос Куску. Кусок тоже понюхал термос, сказал: о, бля! кофе! — налил себе колпачок и стал с удовольствием пить. Мастер улыбался заискивающе-растерянно. Наемник подумал: похоже, точно — крейзанутый фотограф. Мнит себя художником.

Наемник поднялся. Сказал:

— Фотик давай сюда.

— Зачем он вам? Он дешевый.

— Не ссы, верну.

— Правда?

— Сукой буду.

Мастер протянул фотоаппарат. Наемник быстро прощелкал фото на дисплее — сгоревшие здания… развалины дамбы… А вот снимки, сделанные, кажется, уже здесь. Точно здесь — вон, купол церкви виден… Наемник прощелкал все, пришел к выводу: ничего интересного.

Мастер сказал:

— Там есть очень интересные кадры с дамбы. С того участка, где она разрушилась. Хотите, я…

— Заткнись, ушлепок! — оборвал Кусок. Мастер замолчал.

Наемник смотрел на Мастера и думал: ну и что с ним делать? Можно, конечно, просто убить… Два года назад, в Казахстане, Наемнику пришлось вырезать целую семью — шесть человек. Он сделал это без сожаления — просто так сложились обстоятельства. Позже он почти не вспоминал об этом эпизоде… Наемник смотрел на «фотографа» и думал: что с ним делать?.. Шел дождь, шляпа фотографа была покрыта мелкими капельками воды.

— Отдайте фотоаппарат, — попросил фотограф. Кусок ощерил гнилые зубы: — Ага! Держи карман шире.

Наемник Куска презирал. Он протянул фотографу его фотоаппарат:

— Забирай. И больше сюда не ходи.

— А как же?.. Здесь же — натура… здесь же снимать и снимать.

— Я сказал: не ходи.

А Кусок скорчил страшную рожу и добавил:

— В котле сварим, нах. Живьем.

— Отдай художнику термос, — сказал Наемник.

— А чего…

Наемник повторил: отдай… Кусок демонстративно выплеснул остатки кофе из колпачка. Потом перевернул термос и вылил остатки кофе на землю. Потом заткнул пробку, завернул колпачок и протянул термос Мастеру:

— Пожалуйста, мсье художник.

— Спасибо, — сказал Мастер. — Большое спасибо.

Он быстро сложил свои вещи в сумку и торопливо, часто оглядываясь, двинулся прочь.

Мастер уходил, оглядываясь, изображая испуганного человека. И — прокачивал ситуацию… Подполковник Тимофей Трофимович Томилин — товарищи звали его «Три Т» — двадцать пять лет из своих шестидесяти прослужил в органах госбезопасности. Побывал в Афгане и в Чечне. Однажды выполнял личное задание председателя КГБ СССР. Был награжден орденом Красной Звезды и именным пистолетом. В 2009– м вышел на пенсию. Ему предлагали работу в комитете «Кобра», но он категорически отказался… После того, как в 13– м «Гёзы» уничтожили Башню, начались аресты бывших сотрудников спецслужб. Подполковник Томилин непременно был бы арестован, если бы его вовремя не предупредил брат — офицер «гестапо». Томилин успел покинуть Петербург, но на вокзале в Мурманске попал в облаву. Был ранен, но ушел, отстреливаясь из того самого наградного «Макарова». Залез в вагон первого попавшегося товарняка. Там бы и умер от раны, но судьба распорядилась так, что в эту же теплушку попали двое монахов и послушник. Они тоже были беглые — их подозревали в пособничестве террористам. Бежали из монастыря в Карелии, направлялись в Уральскую республику… Монахи фактически спасли Томилина, и дальше двинулись вместе. По дороге на Урал двое монахов погибли. Вот тогда подполковник Томилин стал Мастером — взял псевдоним одного из погибших монахов. А молодой послушник по имени Павел взял имя второго монаха и стал называться Глебом.

Мастер — опытный оперативник, агентурист — уходил и прокачивал ситуацию. Ему не понравились бомжи, которых он встретил. И вовсе не потому, что встретили его не очень ласково — это как раз естественно, а потому… А почему, Мастер не знал. Он задавал себе вопрос: а почему, собственно? — И не мог на него ответить. Бомжи как бомжи. Грязные. Недоверчивые. Наглые, когда сила на их стороне… В общем, обыкновенные. И все-таки не нравятся… Почему?

Когда фотограф скрылся за углом, из ближайшего строения вышел Барон. Он неторопливо приблизился, сказал Куску: отойди-ка, брат, в сторонку, — и спросил у Наемника:

— Ну, что это был за организм?

— Да так, — сказал Наемник, — алкаш один. Придурок — считает себя художником.

— А если?

— Нет, Барон, тут ты не угадал — он в своем блокнотике записал: территория Зла — декорация Апокалипсиса. Дали, типа, отдыхает… Серьезный человек такую хрень напишет?

Барон подумал про себя, что из Наемника никогда не получится толкового оперативника. Он крепкий боевик, настоящий профи, но оперативник — никакой… Вслух Барон сказал:

— Если человек серьезный, то и маскировка продумана соответствующе.

— Да он стишки читает.

— Какие стишки?

— Крейзанутые… Водярой от него разит на километр. Да и вообще, Барон, я его вблизи видел: слабак, смазка для штыка. Лет ему уже под шестьдесят. Фотограф. Фамилия — Костров. Зовут Дмитрий. В 91– м году выставка у него была в ДК Железнодорожников.

— Ну— ну, — сказал Барон. — Проверим.

Барон позвонил знакомому галеристу, спросил про фотографа Кострова. Галерист ничего про Кострова не знал, но дал телефон искусствоведа, который должен знать. Искусствовед давно покинул страну, жил в Норвегии. Барон позвонил в Осло, представился журналистом.

— Костров? — переспросил искусствовед. — Да, был такой… Дмитрий, кажется.

— Верно, Дмитрий. А выставки у него были?

— Была, по-моему, выставка. В конце 80– х…

— А может быть, в начале 90– х?

— Может быть.

— А где проходила, не припомните?

— Нет, не припомню. В те годы везде выставки проходили. Цензуру отменили и — хлынуло. Появились талантливые люди, но больше было конъюнктуры и халтуры. Костров, определенно, был одарен, но… Послушайте, кому это сейчас нужно? Сколько лет прошло.

Барон ответил вопросом:

— А что с ним сейчас?

— Да он спился, кажется.

— Кажется или спился?

— Ну знаете ли! — искусствовед несколько секунд молчал, потом вдруг начал кричать: — Я из этой сраной рашки уехал, чтобы не знать ничего. Чтобы морды эти вечно пьяные не видеть. Чтобы «философские» разговоры в кухнях не слышать…, — искусствовед осекся, потом из трубки потекли гудки.

Барон пробормотал: антеллигент, однако, нервенный.

Мастер не собирался отказываться от разведки на том только основании, что это не нравится обитающим в промзоне бомжам. В его жизни было довольно много операций, где ему противостояли противники более серьезные, чем бомжи.

Весь день Мастер отлеживался на конспиративной квартире, а незадолго перед началом «комендантского часа», отправился на «Территорию Зла».

Адъютант доложил:

— Звонит академик Петров. Говорит: вы хотели с ним встретиться.

— Соединяй, — ответил Председатель. Через несколько секунд в трубке раздался голос академика: Петров слушает.

— Игорь Палыч! — произнес Председатель. — Здравствуйте, дорогой мой. Когда вы вернулись?

— Вчера, господин Председатель.

— Бросьте вы это… Сергей Сергеич меня зовут.

— Вчера, Сергей Сергеевич.

— А что ж вы мне не позвонили?

— Извините, но было уже довольно поздно.

— Вас извиняет только то, что вы устали… Сегодня мы сможем с вами встретиться?

— Да, разумеется.

— Я немедленно пришлю за вами машину.

Академика привезли через сорок минут. У Председателя в это время был Чердыня с докладом. Чердыня закрыл свой ноутбук, поднялся. Председатель сказал: нет, Геня, ты останься, послушай.

В кабинет вошел академик Петров — высокий, крепкий мужчина лет семидесяти.

— Здравствуйте. — Председатель вышел навстречу академику, обеими руками схватил его руку, потряс. — Здравствуйте, дорогой Игорь Палыч. Очень рад вас видеть.

Голос Председателя был наполнен такой неподдельной искренностью, что не поверить ему было нельзя. Интеллигентный Игорь Павлович ответил:

— Э— э… я тоже рад вас видеть.

Председатель представил академику Чердыню: Генрих Теодорович, мой помощник.

Петров и Чердыня обменялись рукопожатием. Оба сказали: очень приятно.

Присели за столик в углу кабинета, под торшером.

— Чаю? — спросил Председатель. Петров ответил: благодарю. — А коньячку по три капли? У меня коньяк отменный.

— Коньяку?.. Можно и коньяку.

Адъютант принес чай, коньяк, нарезанный лимон и печенье. Ловко расставил все на столике с малахитовой столешницей, исчез. Председатель сам разлил коньяк. По кабинету поплыл благородный запах. Сделали по глотку. Петров пожевал губами, спросил:

— Армянский?

— Армянский, армянский, — закивал Председатель. Коньяк был французский.

Петров сделал несколько глотков чаю, спросил:

— Может быть, перейдем к делу?

— Конечно.

— Полный отчет я представлю вам через шесть— семь дней. А сейчас позвольте ограничиться результативной частью.

— Разумеется.

— Итак, вы уже знакомы с моей запиской о ресурсном истощении.

— Разумеется… Неужели все так плохо?

Петров несколько секунд смотрел на Председателя молча, потом ответил:

— Все еще хуже… Я ответственно заявляю: запасы углеводородов на территории Российской Федерации в ее фактически существующих на сегодняшний день границах практически исчерпаны. Если мы будем продолжать добычу в тех объемах, в которых ведем ее сейчас, реальная добыча нефти сойдет на нет через полтора-два года, газа — через пять— шесть… Разумеется, существует некий плюс-минус.

— Как полтора года? — сказал Председатель.

— Наши главные богатства остались за Уралом. «Чайна-менеджмент» сейчас активно осваивает нефтяные провинции Восточной Сибири — месторождения Ванкорское, Талаканское, Чаяндинское — далее по списку. Перечислять нет смысла. По сути, мы отдали все. Если не считать якутские алмазы. — Чердыня посмотрел на Петрова, подумал: э— э, академик, не владеешь ты ситуацией: якутские камушки тоже почти проданы… Петров продолжал: — По нефтепроводу на Дацин ежегодно будет прокачиваться двадцать миллионов тонн нефти.

Председатель резко спросил:

— А новое месторождение на Кольском?

Петров развел руками:

— Вынужден вас разочаровать: месторождение на Кольском полуострове — иллюзия. Я, собственно, с самого начала именно так и говорил.

— Но ведь космическая разведка!.. Космическая разведка показала: есть месторождение.

— Космическая геологоразведка — всего лишь один из инструментов. Безусловно полезный, но не абсолютный. Я предупреждал, что существенных запасов нефти там быть не должно. Так и получилось: нефть там действительно нашлась, но в незначительных количествах и низкого качества. Коэффициент нефтеотдачи низок. Бассейн изучен, проведена детальная гравиразведка и сейсмическая разведка. Все цифры я представлю в отчете. Но уже сейчас понятно — это не Гавар.[68]

— А Штокман? — произнес Председатель. — Штокман — как?

— Что касается ресурсов Штокмановского месторождения, то они оказались сильно завышены, газоносность критична.

— Насколько завышены?

— Очень сильно завышены… как минимум раз в пять.

Мир рушился. Разваливался на глазах. Рассыпался, как ледовый панцирь Гренландии — стремительно и неотвратимо. И с этим уже ничего нельзя было поделать.

Голос Петрова Председатель слышал откуда-то издалека:

— Кроме того, следует иметь в виду, что добыча на Штокмане, если даже удастся ее организовать, будет чрезвычайно сложна… Сергей Сергеич!

— Да?

— Считаю необходимым сказать вот что. Из глубины первого тысячелетия до нашей эры до нас дошла глиняная ассирийская табличка. На ней клинописью написан следующий текст: «Если почва страны нефть начнет выделять, страна эта будет несчастна». Я — нефтяник, всю жизнь я искал нефть. Нефть была для меня почти что религией. Но теперь, в нынешних условиях, я готов подписаться под этими словами.

— Почему? — машинально произнес Председатель.

— Потому что следует признать: обилие природных ресурсов не принесло нашей Родине счастья. Это факт.

Председатель сделал глоток коньяку, подумал: полтора года… Пусть два. Дети подземелья не успеют. Не успеют!

— Но ситуация не безнадежна, — говорил академик. — Тяжела, но не безнадежна. Я полагаю, что, руководствуясь национальными интересами России, нужно сократить продажу углеводородов за границу. В разы.

Председатель уже овладел собой, он даже улыбнулся, сказал:

— Ну вот — не зря все-таки поработала ваша комиссия. Предлагаю за это выпить.

Петров ответил:

— Господин Председатель…

Председатель перебил:

— Мы же договариались с вами, Игорь Палыч, дорогой — Сергей Сергеич.

Петров сказал:

— Прошу простить, Сергей Сергеич… Позвольте, я выскажу некоторые свои соображения по поводу.

— Конечно. Конечно, Игорь Палыч. С огромным интересом узнаем ваше мнение.

Академик несколько секунд молчал, потом произнес:

— Я много думал над той ситуацией, в которой оказалась нынче наша страна… И пришел к выводу, что настало время обратиться к мировому сообществу и к нашему народу. И может быть, в первую очередь именно к народу. И сказать правду. Всю правду… Вы меня понимаете?

Председатель протянул академику руку, проникновенно посмотрел в глаза:

— Скажем, дорогой Игорь Палыч, непременно скажем. И — благодарю вас за все.

— Да я собственно… да не за что. Это вам спасибо. Я ведь думал, что вы…

— Что вы думали? Договаривайте.

— Я, признаться, ожидал совершенно другой реакции.

— Думали, что Председатель — людоед?

— Сергей Сергеич!

— Да ладно. Думали, думали… Впрочем, это все не имеет значения. Спасибо вам, дорогой Игорь Палыч.

— Да за что же?

— За поддержку, за понимание… Предлагаю все-таки выпить.

Выпили. Академик сказал:

— Я, признаюсь, действительно не ожидал… А когда, Сергей Сергеич, вы обратитесь к народу?

— В самое ближайшее время. Возможно, в день Столицы, а может быть, еще раньше. Например, во время визита к нам главы Турции.

Петров поднялся. Он выглядел взволнованным. Председатель тоже поднялся. Они вновь обменялись рукопожатием.

— Но я, — сказал Председатель, попрошу вас пока никому не рассказывать о нашей беседе.

— Конечно, конечно…

Когда академик ушел Председатель сказал Чердыне:

— Изолировать… И его и всех, с кем он летал на Кольский.

Чердыня кивнул и добавил:

— Так может, автокатастрофа?

— Нет, они еще могут пригодиться.

— Так я и не предлагаю их убивать — оставим в живых. Об— честь— венности предъявим разбитый автомобиль и обгоревшие трупы.

— Дело, — согласился Председатель. Он налил себе коньяку и спросил: — Как думаешь, Геня, продержимся мы два года?

— Нет.

Председатель залпом выпил коньяк.

Ворон сидел на вершине айсберга и смотрел на Председателя. Птица — большая, черная — выглядела опасной. Председатель не понимал, почему, но точно знал: что-то опасное таится во взгляде птицы.

Председателя разбудил смех Шмульки. Он разлепил веки, приподнял голову. Зоя сидела в кресле, смотрела какое-то шоу на канале «Приколы».

Председатель сел, позвал: Зайка! — Зоя обернулась: — О— о, проснулся великий и ужасный!

— Дай попить… соку… и виски плесни.

Она встала, принесла стакан, кувшин с холодным соком и бутылку виски. Налила — пропорции уже знала. Председатель сел на сексодроме, жадно выпил почти полстакана. Зоя присела рядом.

— Кстати, с чего это ты так крепенько выпил, о великий?

Председатель допил сок и ответил:

— Огорчил меня один… урод.

— Наш серийный убийца?

— Нет… академик Петров.

— Это тот, который создает эликсир? — быстро спросила она — после того, как Председатель рассказал ей о «таблетке», Зоя постоянно думала про это. Несколько раз пыталась расспрашивать, но Председатель от разговора уклонялся. Сейчас — Зоя знала это точно — его можно разговорить.

— Нет, — сказал Председатель. — Академик Петров — геолог, нефтяник. Он провел ревизию наших ресурсов. При нынешних объемах добычи нефти осталось года на полтора.

— А-а, — разочарованно протянула Зоя. Нефть и какой-то нефтяник был ей неинтересен. — А кто работает над эликсиром?

— Дети подземелья.

— Дети подземелья?

— Это я их так зову. Дети подземелья — это группа ученых. Они живут и работают в моем бункере, под землей. Поэтому — дети подземелья… Они над этим эликсиром уже давно работают, никак не могут довести до ума.

— Но ведь он уже есть. Ты же принимаешь его.

— Я-то принимаю… Но только я один. А для того, чтобы таблетка стала реальным рычагом влияния, требуется производство. Сотни порций в месяц. Детишки говорят: мы сможем это сделать. Но не раньше, чем через полтора-два года. Там проблемы… большие… Таблетка или, если тебе больше нравится, — эликсир может послужить заменой нефти… газа, леса — всего! Но его еще нет. Реально — нет!.. А нефть может кончиться раньше, чем они доведут таблетку до реального производства. — Председатель протянул стакан: налей еще. Зоя налила водки и соку. Председатель выпил, сказал: — Ситуация вот какая: мы существуем до тех пор, пока гоним на Запад нефть. Как только поставки прекратятся, они перестанут поставлять жратву. А через месяц после того, как они перестанут присылать жратву, быдло взбунтуется… Тогда — все! Тогда нужно будет бежать.

— А… куда?

— В том-то и дело, что некуда.

— Как же так, Сережа?

— А вот так! Без нефти мы никому не нужны. Никто нас спасать не станет. Напротив — падающего обязательно подтолкнут.

— Но президент Франции… Он же твой друг!

— Брось! — Председатель поморщился. — Какой еще друг? Да у него и своих проблем полно. Вон, быдло черножопое — арабы с неграми — уже половину Франции на уши поставили. Они считают, что раз «лихорадка Х» не трогает белых…

— Как же? Ведь белые тоже болеют.

— Белые температурят несколько дней и выздоравливают, а черные дохнут, как мухи… Вот они и решили, что «лихорадка Х» — это биологическое оружие, которое создали белые, чтобы истребить черных. И что — презику французскому есть дело до меня?

— Но что же делать?

— Не знаю. Не-зна-ю… Остается только надеяться, что «таблетку» мы получим раньше, чем кончится нефть.

Ворон на вершине айсберга раскатисто рассмеялся.

На хуторе первые дни отсыпались. Только Кот с утра уходил в лес — за грибами, или садился в лодку и уходил в озеро — на рыбалку. Возвращался без грибов — их и не было — без рыбы, мрачный. Дервиш всем сказал: не трогайте его. Помаленьку отойдет.

Немой начал мастерить игрушки для Алексея. Сделал огромного воздушного змея, парусник, маханического ежика. Лешка был в восторге, ходил за Немым хвостом. Студент парился в бане, купался — вода была еще теплой — играл в домино с Братишкой, Глебом и Лизой. Иногда к ним присоединялся Дервиш.

За неделю на хутор дважды приезжал Николай. Второй раз приехал не один — привез кого-то к Евгению Васильевичу.

Кот действительно отошел, уединяться перестал. Он сказал: хватит гулять, — и начал ежедневные тренировки в стрельбе. Он стрелял с правой руки и с левой. С обеих. На бегу. В падении. На звук… В ученики к нему напросились Студент и Глеб. Вскоре Кот объявил: извините, ребята, но настоящих профи из вас не получится. Я вас, конечно, п— поднатаскаю, но… Можно сжечь тысячи п— патронов, но так и не научиться. Это как с музыкой — либо есть слух, либо его нет. Вот у меня нет слуха, так меня хоть п— палкой по голове бей — ну не сыграю я на скрипке…

Прошла неделя, как обосновались на хуторе. Однажды вечером Дервиш сказал Студенту:

— Не хотите, Александр, немного прогуляться по окрестностям?

Студент удивился, ответил:

— А… куда?

— Видите во-он те сосны? — концом трости Дервиш показал туда, где примерно посередине мыса росли две высокие сосны. Не увидеть их было нельзя — это были огромные, уходящие ввысь деревья.

— Вижу.

— Вот туда, к Трем Соснам я и предлагаю прогуляться.

Студент снова удивился, сказал:

— Простите, Евгений Василич, но сосен— то две.

— Когда-то было три. Потом одну спилили… Но местные до сих пор говорят: жальник Три Сосны.

— Жальник? Что такое жальник?

— По дороге расскажу… Одевайтесь, пойдем.

Студент быстро оделся и они пошли. За ними двинулся Жилец.

— Жальником, Александр, на Северо-Западе России называют старинные захоронения. Откуда пошло название, не знаю, но мне слышатся в нем отзвуки других слов — и «жалеть» и «жаловаться». Здесь, на новгородской земле, жальников немало. Правда, многие раскопаны, разорены… Наука считает, что первые жальники появились в одиннадцатом веке, а последние относятся к шестнадцатому. Вот и про наши Три Сосны говорят, что он относится к одиннадцатому веку.

— Неужели правда?

— Так говорят… Древний — несомненно. Вы это сами поймете. Кстати, вы, Александр, человек верующий?

— Нет, — мотнул головой Студент. — А вы?

— Вопрос интересный… Отвечу так: я человек крещеный. Матушка тайно от отца меня крестила — отец у меня был убежденный коммунист, мог не понять… Так вот, хотя я и крещеный, но богу не молюсь, постов не соблюдаю, да и в храме бываю редко, от случая к случаю. При этом безусловно ощущаю себя православным. В том смысле, что я ощущаю себя человеком, принадлежащим к великой Русской цивилизации. Но это вопрос, скорее, не веры, а культуры.

— Культуры? — удивился Студент.

— Да, Александр, именно так. Ибо Русская цивилизация неотрывна от православия… Впрочем, это тема для отдельного разговора. А мы говорим о жальниках. Так вот, многие верующие на жальники ходили молиться. В здешних местах говорят: хреститься. Происходило это не только в глухом средневековье, но и в девятнадцатом веке. И даже в двадцатом. Ну, в двадцатом-то это было отчасти вынужденно. Потому что при советской власти почти все церкви позакрывали сдуру… А раньше-то и церкви были, но многие все равно ходили именно на жальники. Кстати, на нашем жальнике на одной из сосен когда-то давным-давно была помещена иконка. Неизвестный человек вырезал углубление в коре и поместил туда иконку. Сейчас она почти ушла в ствол дерева, заплыла смолой, но по-прежнему различима… И вот что интересно — хотя на жальниках ставили иконки и кресты, но все равно что-то в этом есть дремучее, языческое. Ведь жальник— то — это, по сути, несколько камней в лесу или в поле. И одно-два-три дерева.

— Кого же там хоронили?

— Людей, — пожал плечами Дервиш. — В нашем, говорят, лежат новгородские воины, погибшие в битве с литовскими крестоносцами.

— Здесь были литовские крестоносцы?

— Не могу утверждать. Специально изучал литературу, но никакого подтверждения не нашел. Думаю, впрочем, что вполне могли быть — до Литвы не так уж и далеко. Одна старушка мне рассказывала, что до войны поп из Внуто — это поселок неподалеку отсюда, — так вот, поп из Внуто службу на Пасху служил в ризах убитого теми крестоносцами священника. На них, якобы, даже сохранились следы крови убиенного батюшки.

Студент покосился на Дервиша, спросил:

— Вы в это верите? В смысле: вы верите, что до середины двадцатого века могли сохраниться ризы и даже следы крови на них?

Дервиш остановился, оперся на свою трость и улыбнулся:

— Я видел много такого, чего не должно быть. Что полностью противоречит здравому смыслу… А оно есть. Посему отвечу вам так: я не знаю.

За разговором они подошли к Трем Соснам. Два мощных дерева вздымались в закатное небо. Кора на стволах была цвета темной меди. Вокруг них островком рос можжевельник. Дервиш и Студент протиснулись между двумя свечками можжевельника. Открылась небольшая — метров десять в поперечнике — полянка. А на ней два дерева и пень — напоминание о третьей сосне. Между соснами был выложен круг из среднего размера валунов. Посредине круга вертикально стоял продолговатый камень с грубо вырубленным крестом.

Дервиш негромко произнес:

— Подойдите ближе.

Студент сделал несколько шагов и оказался в трех метрах от камня с крестом. Слегка шуршали сосны, роняли на землю хвоинки. Он стоял и смотрел на крест, вырубленный на сером камне. Думал: если старик прав, то этот камень стоит здесь уже около тысячи лет. А под ним лежат погибшие тысячу лет назад воины… Студент стоял и смотрел. Сосны шумели. Ему показалось, что их шум стал громче. Он подумал: ветер. Ветер на высоте, в кронах… Сыпались сверху хвоинки. А сосны шумели, шумели, и в этом звуке Александр Андреев по кличке Студент ощущал скрытое внутреннее напряжение. Хвоинки сыпались все гуще. Они ложились на голову и на плечи Студента. А шум сосен стал еще громче. А хвоя полетела еще гуще. Вскоре он стоял уже в потоке колючей хвои. Ему показалось даже, что от летящей хвои стало темнее. Как будто легкие сумерки опустились на жальник Три Сосны… И в этих сумерках, в этом неистовом шуме сосен Студенту послышался вдруг звон стали и голоса. Он слышал все звуки отчетливо, ясно, но как бы издалёка. Звенела сталь и хрипели раненые. Кровь выплескивалась на снег и страшные оставляла на нем узоры. Студенту сделалось холодно — так, как будто это его кровь расплескалась на снегу… Потом вдруг все стихло — и звуки и шум ветра. И хвоя перестала лететь с неба. Сделалось светлей… И тогда Александр ощутил взгляд. Кто-то смотрел на него внимательно и строго. Александр поднял голову и увидел на темной коре средней сосны «заплату» — светлый четырехугольник. Он медленно обошел каменный круг и остановился перед сосной. Четырехугольник оказался почти напротив его лица. Он был невелик — размером с тетрадный лист и заполнен янтарной сосновой смолой. Александр стоял и смотрел на него. А из светлой глубины кто-то смотрел на Александра. Это было необыкновенное ощущение… Студент захотел увидеть того, кто смотрит на него оттуда. И на «заплату» вдруг упал луч солнца — возможно, последний луч заходящего солнца. И тогда Студент разглядел в светлой глубине темные строгие глаза.

Солнце зашло, легли сумерки. Дервиш и Студент возвращались на хутор. Студент молчал. Дервиш сбоку посматривал на него и едва заметно улыбался. Когда прошли полдороги от жальника к хутору, Студент спросил:

— Что это было, Евгений Василич?

— Это был жальник, Саша.

— Но как…

— Не спрашивай ничего, — перебил Дервиш. — Ответа я все равно не знаю. Давай-ка лучше присядем. Ребята специально для меня скамейку тут соорудили.

Они присели на грубую деревянную скамью. Рядом лег Жилец. Дервиш вытянул ноги, сказал:

— Хорошо… А то устал я сорок минут на ногах простоявши.

— Как — сорок минут? — изумился Саша.

— А сколько времени, думаешь, ты там провел?

Саша думал, что пробыл у Трех Сосен минут пять, максимум — семь— восемь. Он так и сказал. Дервиш усмехнулся:

— Жальник, Саша, место сакральное. Особенное место. Но открывается он не всем. Тебе, я вижу, открылся… Это очень важно.

— Почему это важно?

— Скоро все узнаешь.

Некоторое время сидели молча. Потом Студент спросил:

— А кто же сосну— то спилил?

— Да два дурака местных. Но они дорого за это заплатили.

— Это как же?

— Одного на следующий день разбил паралич. Двадцатилетнего здорового мужика — паралич. Другого забрали в НКВД и он сгинул без следа.

— А вы откуда знаете?

Дервиш усмехнулся:

— Знаю. Тот, кого разбил паралич, был мой родной дядька… Вот так, Саша.

Было тихо, на небе начали проступать звезды.

Дервиш вдруг сказал:

— В Петербурге Мастер подобрал позиции, с которых можно «обстреливать» Башню, а Соколов сумел разработать насадку на антенну, которая на тридцать процентов увеличивает дальность «выстрела»… Я формирую группу, которая нанесет удар по Башне. По Председателю.

Саша понял, что сейчас будет сказано что-то очень важное. Дервиш продолжил:

— Риск — смертельный. И второго такого шанса у нас не будет. Для этого дела нужны бойцы, готовые пойти на смерть… Ты — готов?

К горлу Студента подкатил комок. Он сглотнул этот комок, произнес:

— Я… я… можно вопрос?

— Давай.

— Таких, как я в организации много. Почему — я?

Дервиш внимательно посмотрел на Сашу, сказал:

— Жальник, Саша, жальник… Жальник тебя принял.

Саша встал. Нужно было что-то сказать, но он не знал — что. Он спросил только:

— Когда операция?

— Скоро, Саша, теперь уже скоро.

На следущий день помянули Горина — исполнилось девять дней.

Председатель посмотрел в счета, которые принес Зурабчик:

— Почему так мало?

— Турки, — сказал Зурабчик и закашлялся. — Турки мутят. Как видите, французы и немцы расплатились сполна… А турки заявили, что в этой партии было очень много гепатитных.

— А ты что — не проверяешь их на гепатит?

— Да как же не проверяю, Сергей Сергеич? Конечно, проверяю. На гепатит, туберкулез, СПИД. Дважды. Они же считают, что едут на заработки в Европу. Поэтому все поголовно сдают анализы. Сразу отсеиваются больные. Остальных потом выдерживаем в карантине. И там, в карантине, повторно берем анализы.

— Тогда в чем дело?

— Так я же говорю: турецккие коллеги мутят… Мы им поставили в этом месяце четыреста шесть «ремкомплектов» в возрасте от семнадцати до тридцати двух лет, а они…

Председатель перебил:

— Слышь, ты, рейхсминистр по истреблению местного населения. Если ты решил отщипнуть втихаря долю малую, то ты и сам отправишься к «турецким коллегам». Староват, конечно, но по третьей категории пройдешь… Сколько стоит «ремкоплект» третьей категории, Самуил?

— В зависимости от состояния от пяти до двадцати тысяч… Сергей Сергеич! Я честно говорю: турки — суки…

— Ладно, иди. Скоро состоится визит турецкого премьера. Так я спрошу, сколько комплектов передали. И если узнаю, что ты утаил хоть пару комплектов…

— Сергей Сергеич!

— Иди, иди, бог подаст… Стой! Там вон, у дивана, Зойка трусы свои забыла. Принеси-ка их мне… Не в службу, Самуил, а в дружбу.

Студент ждал, когда Дервиш объявит о начале операции, но Дервиш молчал… Дервиш молчал, а лезть с вопросами было не принято: когда нужно будет — скажут.

Ежедневно Студент тренировался в стрельбе и достиг определенных результатов, но уже понял, что Кот прав… Каждый день Саша думал о Виктории. Обзывал себя последним дураком за то, что не позвонил ей, когда был в Петербурге. И дал себе слово, что обязательно встретится с ней до начала операции. Иногда Студент приходил к Трем соснам. Но никогда не входил внутрь островка можжевельника.

Сентябрь миновал. Деревья стояли в золоте, днем пригревало, а по ночам подмораживало и по утрам трава делалась белой от инея, хрустела под ногами. За ночь в ведрах с водой, что стояли на крыльце, образовывалась тонкая ледяная линза. Она приводила в восторг Лешку. Он смотрел через эту линзу на солнце, смеялся и даже лизал ее. И огорчался, что она так быстро тает в руках.

Вода в озере была уже совсем холодной, но Студент с Глебом каждое утро ходили купаться. Звали с собой Жильца. Жилец бегал по берегу, повизгивал, но в воду не лез.

Однажды утром Студент услышал над головой странный крик. Он поднял голову и увидел неровный журавлиный клин: курлы… курлы… А потом наступил день, когда Дервиш сказал: завтра выезжаете в Петербург. Все готово.

В Петербург каждая из четырех групп добиралась самостоятельно — своим, известным только Дервишу и Мастеру, маршрутом. В каждой машине ехали трое. С документами прикрытия комитета «Кобра» и «непроверяйками» на автомобиль.

Студент ехал в Петербург на своем «лэндкрузере». Вместе с ним ехали двое «гёзов» — Матрос и Сибиряк. Раньше Студент никогда с ними не пересекался, но знал: бойцы проверенные… Бойцы ждали его в Малой Вишере. Студент подобрал их около вокзала, подумал: интересно, их Дервиш тоже проверял жальником?.. В багажном отсеке джипа лежала несколько дорожных сумок. В самой большой находилась антенна-усилитель. В самой маленькой — «Ужас». У каждого из пассажиров был пистолет, пара гранат и автомат. Автоматы держали открыто, на виду — любому идиоту понятно, что так нагло оружие возят только сотрудники спецслужб. На всякий случай везли с собой синюю полицейскую мигалку.

Выехали ночью. Это тоже работало на версию принадлежности к спецслужбе. Трижды их пытались проверить. Каждый раз Студент молча показывал «гестаповскую» ксиву. На этом проверка заканчивалась. К Петербургу подъехали около семи утра. Было темно, туманно, фонари на кольцевой не горели. Освещен был только вантовый мост через Неву. Его мощные бетонные опоры вздымались вверх и терялись в низких облаках.

Студент думал, что сегодня или завтра увидит Викторию. И скажет ей те слова, которые давно должен был сказать… Была пятница, 6 октября 2017– го года.

Один из экипажей ехал в Санкт-Петербург по Мурманской трассе. Старшим экипажа был Немой. С ним было двое бойцов из Карелии — Моссад и Колобок. Оба сбиографией. Сначала ехали молча, а ближе к четырем часам, когда стала сказываться усталость, Моссад начал травить анекдоты. Он знал их много и рассказывал мастерски… Немой весело смеялся, сонливость как рукой сняло. Они уже приближались к мосту через Волхов недалеко от Новой Ладоги. Фары резали туман над дорогой.

— А вот еще вариант, — начал Моссад очередной анекдот. — Возвращается муж из командировки…

Второй боец — Колобок — перебил:

— В конце моста стоит блок— пост.

— Фигня, — весело ответил Моссад. — Камрад Немой взмахнет ксивой и — погнали дальше.

В его словах был резон — они миновали уже пяток блок— постов. На некоторых их останавливали, Немой демонстрировал «гестаповское» удостоверение, полицейский брал под козырек.

— Так вот: возвращается внезапно мужик из командировки, а у жены койка расстелена, сама в пеньюарчике порхает, на столе фужеры, коньячок, то-се…

«Фольксваген» въехал на мост. Сбоку замелькали ржавые стойки моста. Внизу, невидимая под слоем тумана, текла широкая северная река. «Фольксваген» проехал уже больше половины моста.

— …то-се, в общем: весь гламур. У мужика сразу мысль: ага! Трахаля ждет…

Уже был виден блок— пост в конце моста. Глазастый Колобок сказал: шлагбаум опущен.

Немой помигал дальним и посигналил: поднимай шлагбаум… Обыкновенно это срабатывало — у полицаев холуйская психология: раз кто-то ведет себя борзо, значит — начальник.

Шлагбаум продолжал лежать горизонтально.

— Спят, что ли? — вслух произнес Немой. Моссад на заднем сиденье замолчал. До блок— поста оставалось не более сотни метров.

Немой не знал, не мог знать, что три часа назад в районе началась операция по розыску террористов из группировки «Истребители». Накануне они провели операцию на территории Свирского заповедника — совершили налет на «охотничий домик», в котором отдыхали несколько офицеров МВД в компании с местными авторитетами. «Домик» сожгли, бандитов и полицейских расстреляли. По оперативной информации террористы могли уехать в направлении Санкт-Петербурга. Немой не знал, что на блок— посту находится спецгруппа комитета «Кобра» и два оперативника Особого отдела. А в ельнике в сотне метров от блок— поста укрыт «хаммер» с пулеметом.

До блок— поста осталось около пятидесяти метров. На крыше приземистого строения горел прожектор, светил в глаза, слепил. Шлагбаум лежал, как лежал. Из помещения блок— поста вышли двое полицейских — в бронежилетах, с автоматами. Немой снова посигналил: открывай… Один из полицаев поднял руку: стоп!

— Твою мать! — сквозь зубы пробормотал Немой. Он затормозил, почти упершись бампером в полицейского. Тот испуганно отскочил в сторону.

Немой опустил стекло, громко произнес:

— Открывай, придурок… комитет «Кобра».

Полицай подошел, козырнул: э— э… документики ваши разрешите.

Немой вытащил из нагрудного кармана удостоверение. Полицейский протянул к нему руку.

— Лапы! — рявкнул Немой. Полицай отдернул руку.

— Документы, — повторил он не очень уверенно и оглянулся назад.

— В моих руках смотри, — ответил Немой. Полицай изучил удостоверение. Потом облизнул губы, сказал: — Попрошу вас пройти в помещение поста.

— Чего-о? — сказал Немой. — Ты чего — не понял? Комитет «Кобра». Поднимай свою оглоблю.

Полицейский вновь оглянулся назад. Через секунду из темноты появился другой человек — в штатском, спокойный и уверенный — опер из ОСО. Он остановился около машины, сказал:

— Капитан Чубаров. Особый отдел. — Чубаров показал свое удостоверение. Немой спокойно ответил: — Майор Горохов. Со мной старшие лейтенанты Деревянко и Зухич. Спецперевозка.

— Откуда едите? — равнодушно спросил Чубаров.

— Из Петрозаводска, — ответил Немой. — А в чем дело?

— Вчера в районе произошел теракт, — спокойно сказал Чубаров. — Ищем террористов. Они где-то рядом. Они опасны. Я советую вам подождать до утра на посту. Отдохнете, вздремнете, попьете чайку.

— Заманчиво, но… не могу.

— Зря отказываетесь, — сказал Чубаров. — Здесь действительно опасно.

— Не могу, — ответил Немой. — К утру должен быть в Питере.

— Ну что ж? Мое дело предложить… Подождите двадцать секунд — схожу, отдам приказ, чтобы вас пропустили.

Чубаров повернулся и пошел в сторону поста. Немой смотрел ему в спину.

Моссад сказал:

— А чего ходить— то? Вот полицай стоит. Скажи ему, чтобы поднял шлагбаум — всех и делов.

Чубаров вошел в помещение блок— поста, плотно закрыл за собой дверь и бросил командиру спецгруппы: в машине — террористы! Быстро свяжись с «коробочкой».

Лейтенант, командир спецгруппы, не стал ничего спрашивать, кивнул и нажал на тангенту рации:

— «Коробочка», первый вызывает… Прием.

Через три секунды рация отозвалась: «коробочка» на связи. Прием.

Лейтенант снял с груди рацию, протянул ее Чубарову.

— «Коробочка», — сказал Чубаров в рацию. — Твой выход, «коробочка».

Моссад сказал:

— Командир, нужно сваливать… Он нас раскусил.

— Не паникуй, — ответил Немой Моссаду. Он не знал, что совершил две ошибки: во-первых, сказал Чубарову о спецперевозке. Немой не мог знать, что сотрудник, осуществляющий спецперевозку, сказал бы коллеге: «Красная шапочка. Везу пирожки бабушке». Во-вторых, он сказал, откуда и куда едет. Настоящая «Красная шапочка» никогда этого не скажет. В самом крайнем случае «шапочка» может сообщить номер наряда на спецперевозку… Ничего этого Немой не знал.

Водитель «хаммера» разбудил пулеметчиков и повернул ключ в замке зажигания. Восьмицилиндровый дизель «молотка» запел ровно и мощно. Старший пулеметного расчета занял свое место за гашетками «браунинга» калибром 12,7, зевнул и спросил: че, воюем?.. Водитель ответил: огонь только по команде, — включил фары и выехал, легко сминая елки, на дорогу. До блок— поста отсюда было чуть больше ста метров.

Немой увидел, как вспыхнули в ельнике фары и спустя несколько секунд на дорогу выкатился автомобиль. Немой еще не видел, что это за автомобиль, но уже догадался… Он включил дальний и разглядел характерную приземистую тушу «хаммера» с пулеметом наверху. «Хаммер» медленно катил к мосту.

— Твою мать! — сказал Немой.

Одновременно раздался голос из громкоговорителя:

— Эй, «майор Горохов»! Советую сдаться. Выходите из машины, ложитесь на землю.

Немой лихорадочно соображал: что делать? Впереди «хам» с пулеметом. Сзади триста метров узкого моста… На «хаммере» вспыхнул прожектор. Он светил прямо в глаза.

— «Горохов»! — произнес слегка искаженный динамиком, но все же узнаваемый голос Чубарова. — Слышишь меня, «Горохов»?

— Слышу, — буркнул Немой, стиснул зубы и включил заднюю передачу.

Из блок— поста выскакивали спецназовцы.

«Фольксваген» ринулся назад. В узком лотке моста он был обречен, и это понимали все. Слепил прожектор на «хаммере», слепил прожектор на крыше блок— поста. Взмыл вверх шлагбаум, «хаммер» въехал на мост.

От блок— поста ударил выстрел и правое переднее колесо «фольксвагена» осело. Микроавтобус мотнуло в сторону. Он проехал бортом по бетонному ограждению. Со скрежетом рвался металл борта, сыпались искры. Не очень быстро, но неотвратимо надвигался «хаммер». Казалось, он заполняет всю ширину моста.

Моссад крикнул Немому: притормози, командир. — Зачем? — Выйду, подышу свежим воздухом… Немой остановил машину, Моссад откатил боковую дверь, сказал: жаль, анекдот так и не рассказал! — выпрыгнул, сходу дал длинную очередь в сторону блок— поста и перевалился через высокое бетонное ограждение на пешеходную дорожку. По бетону хлестнули пули.

Немой отпустил сцепление, «фольксваген» покатил дальше.

Пуля пробила левое переднее.

Чубаров подумал: а ведь уйдут, суки! Уйдут…

В идеале, террористов нужно брать живыми. Этого требуют все служебные инструкции. Но в реальной жизни редко удается взять террориста живым — в большинстве своем они стремятся покончить с собой. Еще бы — все хорошо наслышаны о спецтюрьмах… Вообще, инструкции инструкциями, а в реальной жизни обычно все идет не по писаному. Однако если ты упустишь террористов, то потом с тебя спросят: почему упустил? И твои оправдания: хотел, мол, взять живым, — никому нах не нужны.

Несколько секунд Чубаров колебался, а потом скомандовал в рацию: «коробочка»! «Коробочка», огонь! На поражение!

Пулеметчик прицелился в середину бликующего лобового стекла «фольксвагена», нажал на гашетку.

Немой увидел, как над «хаммером» вспыхнул яркий белый огонь… Трассирующие пули калибром 12,7 миллиметра прожгли шестьдесят метров холодного сырого воздуха, обрушились на «фольксваген». Через секунду одна из них пробила грудную клетку Колобка, через четыре секунды другая прошила правое плечо Немого. Немой выпустил руль. «Фольксваген» вильнул и уперся задом в ограждение… «Хаммер» продолжал ехать, пулеметчик стрелял. Колобок прошептал: господи, как больно! — и умер.

Немой застонал.

Ефим Гинзбург по кличке Моссад лежал за бетонным ограждением, отделяющим проезжую часть моста от пешеходной. Он прижимался к бетону с выступающими наружу прутьями арматуры и ощущал телом дрожь моста под весом «хаммера». Бетон был очень холодным. Потом Моссад услышал обвальный грохот пулемета. Казалось, что пулемет стреляет прямо над головой. Непроизвольно Моссад еще плотнее прижался к бетону, но через несколько секунд все-таки заставил себя поднять голову. Он увидел тень от проезжающего мимо «хаммера», ощутил запах сгоревшего пороха.

Немой распахнул дверцу и вывалился на бетон. Перебитая правая рука висела, перед глазами была пелена. Сквозь эту пелену Немой видел, как приближается «хаммер». Левой рукой Немой достал из кармана на внутренней стороне дверцы гранату, неловко начал подниматься на ноги.

Пулемет умолк. Пулеметчик жевал резинку, с интересом смотрел, как барахтается в крови террорист возле дверцы… Террорист поднял руку ко рту, и пулеметчик увидел, что из кулака торчит цилиндр взрывателя с кольцом.

— Идиот, — пробормотал пулеметчик, выплюнул розовый комочек резинки и дал короткую — три выстрела — очередь. Тело террориста дернулось, как будто от удара хлыстом, он выронил гранату с так и не выдернутой чекой. А потом упал сам. «Хаммер» остановился.

Сквозь дыру в бетонном барьере Моссад смотрел на труп Немого. Еще минуту назад Немой был жив. Улыбался, слушая анекдот, который Моссад так и не успел рассказать до конца… Теперь он лежит мертвый на разбитом бетоне с обнаженной арматурой. А над ним смрадно — соляркой и сгоревшим порохом — дышит стальная туша. Моссад ощутил острое чувство ненависти к этому ящику на колесах. И к тем, кто сидит в этом ящике.

— Суки, — сказал Ефим. — Что же вы творите, суки?

Светил прожектор, заливал мост светом. Было очень холодно. Моссад прополз несколько метров и оказался напротив «хаммера». Он привстал и рванул гранату, привязанную за кольцо к шнуру. В этот момент левая дверца «хама» распахнулась. Моссад вскочил, метнул гранату в проем… Она влетела в темное чрево машины. Моссад тут же перепрыгнул через барьер, быстро подскочил и захлопнул дверцу, навалился на нее плечом… Внутри раздался крик: граната! Спустя три секунды внутри «хаммера» громыхнуло, сверкнуло, дверь сильно толкнуло изнутри, как будто кто-то хотел выйти.

Моссад точно знал, что оттуда никто не выйдет.

— Вот так, — пробормотал Моссад, — вот так.

Прикрываясь корпусом «хаммера», он присел на корточки, вытащил из кармана сигареты и зажигалку — закурил. Он сделал три затяжки — дым был горьким. Он затушил сигарету о колесо «хаммера», заменил магазин автомата и стал ждать… На него одобрительно смотрел мертвый Немой.

Через громкоговоритель Моссаду предложили сдаться. В обмен на жизнь. Моссад криво улыбнулся. Он не боялся смерти. Знал, что раньше или позже он погибнет. Относился к этому спокойно. Хотелось только, чтобы смерть была легкой. Остальное казалось неважным… Ему предложили сдаться, он ответил автоматной очередью. Больше ему ничего не дали сделать — снайпер прострелил ему одну руку, потом вторую. Моссаду стало тоскливо. Невероятно тоскливо. Он встал и пошел к перилам. Через слепящий электрический свет… Когда он был в трех метрах от перил, снайпер вновь выстрелил, пробил ему ногу. Моссад упал, пополз к дыре в ограждении… Что-то говорил в громкоговоритель капитан Чубаров. Моссад не разбирал слов. Он уже почти совсем ничего не понимал, но упорно полз, полз, полз к краю, к дыре, тащил кровавый след… По мосту к нему бежали бойцы спецназа. Ближайший из них был всего в пяти метрах, когда Ефим Гинзбург протолкнул тело в дыру и упал в белый туман над черной водой. Вода приняла его и понесла в Ладожское озеро.

Тела убитых террористов, их документы и телефоны отправили в Санкт-Петербург. Оперативники приступили к досмотру автобуса… Когда капитан Чубаров попытался открыть большую дорожную сумку, которую извлекли из микроавтобуса, прогремел взрыв — посмертный привет от Немого. Чубаров погиб на месте, еще двое «гестаповцев» были ранены, а антенна-усилитель разрушена на фрагменты.

«Фольксваген» группы Немого должен был прибыть в Санкт-Петербург около восьми часов утра и остановиться возле терминала, который официально называется «Восток — Запад», а неофициально — «Китайский». В столице китайцев было не так много, как в Москве, но слово «китайский» было весьма в ходу. Здесь, у въезда на терминал, один из членов экипажа должен был выйти и помочиться на левое заднее колесо. Это был «цветок в окне» — условный знак: все в порядке. В одном из грузовичков на подъезде к терминалу с вечера сидел наблюдатель, ждал.

В полдень 6– го октября истекло контрольное время прибытия группы Немого. Наблюдатель (через посредника) доложил об этом Мастеру. Мастер — также через посредника — немедленно снял наблюдателя, уничтожил телефоны, предназначенные для связи с Немым. Что произошло — неизвестно, но факт: группа Немого до города не доехала. В лучшем случае они погибли, в худшем — арестованы.

Оба варианта не отменяли операции, так как даже арестованные и допрошенные с применением пыток, члены группы смогут дать только самые общие показания: готовится покушение на Председателя… Каким способом, знает только Немой. Где и когда — не знает даже он…

Мастер позвонил Дервишу, сказал: Молчун с племянниками не приехали…

Дервиш несколько секунд молчал, потом вздохнул и сказал: пошли кого-нибудь прокатиться по маршруту.

У Мастера была напряженка с людьми. Он подумал: кого же послать? — и решил: Викторию и Бьёрна. Возможно, им удастся узнать что-то про судьбу группы Немого… Впрочем, маловероятно.

Три благополучно добравшиеся группы были размещены на квартирах, загодя снятых Мастером. Для каждой группы было снято две квартиры. Все — неподалеку от Территории Зла. Мастер завез в них запас продуктов, воды, сигарет, телефонов и прочих необходимых для жизни мелочей. Продукты были закуплены с таким расчетом, чтобы группа могла прожить на любой из квартир не менее недели.

Вечером Мастер начал объезжать конспиративные квартиры. Первый визит он нанес в квартиру, где расположилась группа, которой командовал Глеб… Мастер относился к Глебу, как к сыну. Они не виделись больше двух лет. Мастеру хотелось обнять Глеба, похлопать по спине. Он этого не сделал — считал, что такое выражение чувств неуместно и ограничился крепким рукопожатием. Мастер познакомился с бойцами, сам представился: Иванов, — после этого приступил к инструктажу. Инструктаж был короткий, посвященный в основном конспирации и способам связи, и закончился словами:

— Я попрошу вас… я настоятельно попрошу вас не выходить из дому. Все, что необходимо для жизни, здесь есть — от туалетной бумаги до обезболивающих препаратов. Я прошу вас оставаться в квартире не потому, что не доверяю. А потому, что этой операции мы придаем очень важное значение. Поэтому хотим свести к минимуму риск провала… И значит будет лучше, если до начала операции вы не будете покидать квартиру. Отдыхайте, отсыпайтесь, ждите. О времени операции вы узнаете за три часа до ее начала… Вопросы есть ко мне?

Вопросов не было. Мастер попрощался и уехал.

В следующем адресе располагалась группа, которой командовал Кот. Когда Мастер уже уходил, Кот задержал его в прихожей, спросил:

— Скажите, Немой п— приехал?

— Немой? — спросил Мастер. — Кто такой Немой?

— Ну вот что, товарищ Иванов… Мы с Немым, к— как братья. Больше, чем братья. П— понятно?

— Понятно, — ответил Мастер. — Приехал Немой.

— Н— ну, спасибо… А то что-то с-сердце не на месте.

— Нет, — ободряюще улыбнулся Мастер, — все в порядке.

Он был противен сам себе.

Последний визит в тот вечер Мастер нанес в группу Студента. Провел инструктаж. Потом, в прихожей, Студент как бы невзначай, как бы между делом, спросил о Виктории. Мастер подумал: да что ж такое-то? Что за день такой? — и хотел уже было ответить сухо, но передумал и сказал: она в командировке, Саша… А потом неожиданно для самого себя добавил: она тоже о тебе спрашивала.

Виктория и шведский журналист Бьёрн Торнстен выехали в Приозерск.

«Вольво Х90» уверенно катил по трассе. Полицейские к машине с номерами Евросоюза не цеплялись. Была на этот счет инструкция: иностранцев без крайней необходимости не трогать — они везут в страну валюту. Все полицейские знали: пожалуется иностранец — отдрючат, как сидорову козу. Так что ну его на хрен, пусть катится. А свое мы отобъем. На наших портяночниках.

Машину вела Виктория, Торнстен сидел рядом, прихлебывал иногда из фляжки. Он писал для нескольких европейских изданий и даже имел некоторую известность. Торнсен был большой, рыжий, с багровым лицом пьющего человека.

Швед был чем-то сильно обязан Дервишу и иногда помогал «Гёзам». Разумеется, слово «Гёзы» ни разу не было произнесено вслух, но было очевидно, что Торнсен понимает, с кем имеет дело.

Через три часа они подъезжали к Волхову. За блок— постом при въезде на мост стоял «хаммер» с пулеметом наверху. А за ним — коричневый микроавтобус «фольксваген». За огромной тушей «хаммера» микрик был почти не виден. Возле блок— поста стояли три автомобиля.

— Стоп, Вики, — сказал швед. — Кажется, это то, что нам надо.

— Вообще-то, там висит знак, — ответила Виктория и показала пальцем на знак «Остановка запрещена»

— Вики! Мы же пресса. Европейская пресса. Кроме того, я личный приятель господина Чердыни… Забыла?

Виктория сказала: ладно, — направила автомобиль на обочину, остановилась напротив блок— поста, включила аварийку. Через дорогу к ним направился полицейский. Швед взял фотоаппарат — дорогущий профессиональный «кэнон», вылез из машины.

— Проезжай, проезжай, — начал махать рукой полицай.

— Оґкей, оґкей, — закивал швед и стал фотографировать полицая.

— Проезжай! — закричал полицай.

— Оґкей, — ответил швед, продолжая снимать.

Виктория шагнула навстречу полицейскому, улыбнулась:

— Привет! Мы — журналисты… Что тут случилось?

— Убирайтесь отсюда немедленно!

— Господин Торнсен — очень известный европейский журналист. И личный друг господина Чердыни.

Полицай мгновенно посерьезнел. Негромко произнес:

— Уезжайте. Тут начальства полно.

— Слушай, — Виктория перешла на «ты». — Тебя как зовут?

— Ну, Игорь.

— Слушай, Игорь, а когда у тебя смена закончится?

— Завтра в десять… А что?

— Давай завтра в одиннадцать встретимся в кафе на ближайшей в сторону Петрозаводска заправке. Дашь нам интервью — получишь пятьдесят евро.

Полицай выглядел растерянным, а от блок— поста к «вольво» уже шагал мужчина в штатском.

— Договорились? — спросила Виктория.

— Новых? Пятьдесят новых евро?

— Конечно, новых.

Мужчина в штатском подошел, остановился, осмотрел всех цепким взглядом.

— В чем дело? — спросил он.

Полицай сказал:

— Они журналисты.

Виктория улыбнулась «гестаповцу» самой обаятельной улыбкой, сказала:

— Господин Торнсен — известный европейский журналист, друг господина Чердыни. — Торнсен закивал: оґкей, оґкей. Мистер Чердыня… Виктория добавила: — А я его переводчик.

«Гестаповец» сказал:

— Документы.

Виктория по-английски сказала Торнсену: господин офицер хотел бы посмотреть ваши документы. Торнсен сказал: оґкей, — вытащил пухлый бумажник, достал из него несколько пластиковых карточек, протянул «гестаповцу». Тот начал перебирать карточки: Союз журналистов Швеции. Международная Лига журналистов. Удостоверение специального корреспондента «The Sunday Times»… Среди карточек «случайно» оказалась визитка Чердыни.

«Гестаповец» просмотрел документы, визитку. Вернул все Торнсену и сказал Виктории:

— Скажите господину журналисту, что снимать здесь не надо… Проезжайте.

Он повернулся и пошел прочь.

Виктория негромко сказала полицаю:

— Ну что, Игорь — договорились?

— Ну. Договорились.

Швед и Виктория сели в машину, поехали. Он миновали мост, отъехали километра полтора и свернули на грунтовку. Торнсен взял с заднего сиденья свой ноутбук, подключил к нему фотоаппарат и вывел на монитор первый кадр. В кадре был полицай, на заднем плане — «хаммер» и «фольксваген». Торнсен дал увеличение. Стали видны пробоины в лобовом стекле микроавтобуса. Пулями триплекс был буквально разбит вдребезги, покрыт сетью трещин и висел в проеме, как тряпка… Стекла «хаммера» при большом увеличении казались изъеденными оспой и кое-где были забрызганы бурым.

Швед сказал:

— В этом «хаммере» взорвалась ручная граната.

— Почему ты так думаешь?

— Я не думаю, я знаю. Насмотрелся в Сербии.

В Петербург ушла эсэмэска: машину присмотрели. Сильно битая. Завтра поговорим о цене.

Мастер получил эсэмэску и стиснул телефон так, что едва не раздавил его.

Поздним вечером шестого октября в Санкт-Петербург прибыла еще одна группа, которой предстояло принять участие в операции. Решение о создании этой группы принял лично Дервиш. Она называлась «группа Х» и состояла всего из двух человек. Один из них был агентом «гестапо».

В кармане у Чердыни прозвенел звонок. Он вытащил коммуникатор, посмотрел на дисплей: звонил Власов.

— Слушаю вас, господин генерал, — произнес Чердыня в коммуникатор.

— У нас ЧП, Генрих Теодорович.

— У нас каждый день ЧП.

— И каждую ночь тоже… Я про инцидент, который имел место прошлой ночью на мосту в районе Новой Ладоги. Помните?

— Помню.

— Так вот, появилась новая информация: в том «фольксвагене» перевозили «Ужас» и, возможно, антенну— усилитель.

Чердыня напрягся, сказал:

— Подробней.

— После того, как пришло сообщение о перестрелке на мосту, мы выслали на место следственно-оперативную группу и экспертов. Они осмотрели этот «фольксваген», но сначала ничего не нашли… Дело в том, что взрывом сумку с кейсом выбросило из машины и забросило на фонарную стойку. Обнаружили два часа назад. Потому что с моста сумку было не видно, увидели только с реки… В сумке находится кейс с «Ужасом». Все предметы — сумка, пластиковый кейс и сам «прожектор» — сильно деформированы взрывом, но это «Ужас» — точно.

— Номер? — спросил Чердыня.

— Пока не знаем. Как только эксперты прочитают — сообщу.

— Понятно, — сказал Чердыня. — А усилитель? Почему вы считаете, что в «фольксвагене» перевозили антенну— усилитель?

— Это всего лишь допущение, основанное на предположении, что где «Ужас», там и антенна-усилитель к нему. Что, разумеется, не факт. Но у нас есть фрагменты некой металлической конструкции, разрушенной взрывом.

— А может, это фрагменты ну, например, домкрата?

— Нет, это не домкрат.

— Железки уже у вас?

— Их везут. Думаю, что через час будут у меня.

— Я пришлю Михельсона, — ответил Чердыня.

Через час десять минут Михельсон позвонил Чердыне и сказал: да, это фрагменты антенны— усилителя.

Чердыня выругался — сбывались его самые худшие опасения.

Мастер поехал на встречу с «группой Х». Это было рискованно. Мастер надел парик, очки, обработал руки спреем «Перчатка» и повесил на шею собственноручно сшитый «кошель». Внутри находились раскатанные в плоскую лепешку двести граммов пластида, две батарейки и дистанционный взрыватель. Привести его в действие можно было с двух автономных пультов. Один пульт Мастер положил в карман пиджака, второй прикрепил лейкопластырем на предплечье левой руки. Мастер решил, что с этого момента и до завершения операции он не будет снимать «кошель» ни днем ни ночью.

Мастер взял трость и вышел из дому. Покрутившись по городу, через час он остановил машину возле метро «Площадь мужества», там взял такси и поехал на улицу Савушкина. С Савушкина пешком прошел на Приморский. Посреди широкого (специально расширяли во времена Большой Мамы) проспекта стояли два дома. Раздваиваясь, проспект обтекал их, как река обтекает утес. Мастер посмотрел на окна квартиры, которую снял неделю назад — шторы были задернуты, на одном из окон стоял розовый пластмассовый жираф… Мастер извлек из кармана телефон, позвонил и когда человек на том «конце провода» отозвался, сказал: я привез вам привет от Лазаря Моисеевича.

Мужской голос ответил: да, да, очень ждем.

Мастер перешел дорогу, вошел в подъезд. Он поднялся на третий этаж и позвонил в дверь квартиры. Ему тут же отворили, и он шагнул внутрь.

Сели в кухне. Познакомились. Мастер назвался Ивановым. Один из мужчин — Лаврентием, второй — Бульдогом. Стали пить чай. Из окна кухни открывался вид на Большую Невку, Каменный остров и на проспект.

— Эта кухня, — сказал Мастер, — и есть ваша позиция.

Лаврентий с Бульдогом переглянулись.

— Да, — сказал Мастер, — работать Председателя будете прямо из окна… Как только кортеж Председателя окажется на дистанции тысяча метров — открываете огонь. Кортеж в это время будет находиться аккурат на самом верху виадука.

Лаврентий и Бульдог одновременно посмотрели в окно. Возможно, представили, как по виадуку летит кортеж Председателя. Потом они опять переглянулись и повернули головы к Мастеру. Было понятно, что им хотелось узнать: из какого же оружия предстоит стрелять по кортежу, который мчится со скоростью за сотню и в котором два десятка совершенно одинаковых машин?.. Мастер слегка усмехнулся, сказал:

— Залезь— ка, геноссе Лаврентий, на антресоль в прихожей, принеси оттуда большую сумку.

Лаврентий поднялся и вышел из прихожей, прихватив с собой табурет.

Было слышно, как скрипнули дверцы антресоли. Спустя двадцать секунд Лаврентий вошел в кухню. В левой руке он нес табурет, в правой — большую дорожную сумку. Он поставил сумку на стол.

— Открой сумку, Бульдог.

Бульдог вжикнул молнией, раздвинул в стороны края. Внутри был тубус, свернутый из упаковочного картона, плотно перебинтованного скотчем.

— Распакуйте, — сказал Мастер.

Бульдог вытащил тубус, поставил его на кухонный стол. А Лаврентий достал из рукава финку, разрезал скотч. Внутри тубуса оказалось байковое одеяло, перевязанное в нескольких местах бечевкой. Лаврентий вопросительно посмотрел на Мастера.

— Открывайте, открывайте, — кивнул Мастер. Лаврентий перерезал бечевку. После этого осторожно развернул одеяло. Открылась вороненая конструкция конической формы.

— Знаете, что это такое? — спросил Мастер.

Оба бойца отрицательно покачали головами.

— А что такое «Ужас» — знаете?

Лаврентий спросил:

— Это который для разгона демонстраций?

— Он самый.

— Знаем, конечно.

— Вот и ладно… А штука, которая стоит на столе, — антенна-усилитель «Ужаса». С помощью этой антенны за несколько секунд человека можно сделать абсолютно безумным на расстоянии в километр… Теперь понятно, как именно будем работать по кортежу Председателя?

Бойцы смотрели на антенну. А Мастер смотрел на них и думал: кто? Кто из них агент «гестапо»?.. Дервиш совершенно сознательно не сказал этого Мастеру.

Несколько секунд в кухне было тихо. Потом Бульдог спросил:

— А сам-то «Ужас»?

— «Ужас» получите позже. А теперь слушайте инструктаж: во-первых, я не ограничиваю вашу свободу, но попрошу учесть, что тринадцатого числа начнется визит президента Турции. Что это значит? Это значит, что за день— другой до визита в городе будет введено усиление, то есть проверки документов на каждом шагу. Дома попрошу не шуметь, соседям глаза не мозолить. Во-вторых, я попрошу вас не покидать квартиру вдвоем — кто-то один всегда должен оставаться здесь. В— третьих, связь со мной осуществлять только по необходимости. Симку после каждого разговора спускать в унитаз, телефон — в Неву. Добросить до Невы можно прямо из окна. И телефонов и симок заготовлено с запасом. В— четвертых, кроме вас работать будут еще две группы. Накануне операции я соберу вас всех вместе. Еще раз обговорим детали. Операция через неделю… вопросы есть?

— Есть, — ответил Бульдог. — А что — Председатель часто пользуется этой дорогой?

— Нет, не часто… Но через неделю должен воспользоваться. Через неделю, 14 октября, в парке 300– летия Санкт-Петербурга пройдет праздник — День Столицы. Председатель традиционно будет присутствовать на нем. А дорога по набережным — кратчайшая дорога между Башней и парком.

— А если все-таки он воспользуется другой дорогой?

Мастер немного помолчал, потом спросил:

— Можешь предложить что-то другое?

Бульдог пожал плечами. Мастер сказал:

— Все предусмотреть, друг мой ситный, невозможно… Если поедет другой дорогой, операция не состоится. Но я думаю, что все будет нормально. Наш человек в службе безопасности «Промгаза» уверен, что Председатель поедет по набережным.

Мастер сделал свое дело и ушел. Хвоста за ним не было. Он чувствовал это «шестым чувством», но все равно страховался — не каждый день приходится выходить на встречу с агентом «гестапо». Чтобы добраться до своей машины на площади Мужества, он дважды поменял такси. В туалете на Финляндском вокзале снял парик и очки, вывернул наизнанку двухстороннюю куртку и выбросил в урну телефон.

Оказавшись в салоне своего «транзита», Мастер закурил и вновь — в который уже раз — задал себе вопрос: кто из них — Бульдог? Лаврентий?

Когда стемнело, Бульдог сказал Лаврентию:

— Слышь, Лаврюха, пойду— ка я пройдусь.

— Иди, — пожал плечами Лаврентий. — Только недолго… Потом и я прогуляюсь.

Вечером того же дня начальник шестого отдела комитета «Кобра» доложил полковнику Спиридонову:

— Полчаса назад на связь вышел агент Моцарт. Связи с ним не было более двух месяцев. Сейчас он находится в Петербурге, на конспиративной квартире по адресу: Приморский проспект, дом четыре, квартира *. Вместе с ним в адресе проживает его давний напарник. Конспиративную квартиру сегодня посетил некто Иванов. Иванову на вид около шестидесяти, на встречу прибыл в парике и в очках. Моцарт и ранее предполагал, что в Петербург его с напарником направляют с задачей совершить серьезный теракт. В установочной беседе Иванов конкретизировал задачу: убийство Председателя. Ликвидация должна быть проведена с помощью генератора биоволны «Ужас» с антенной-усилителем. Операция планируется на 14 октября, когда кортеж Председателя проследует по Приморскому шоссе в парк имени 300– летия Санкт-Петербурга. В покушении будут принимать участие еще две группы террористов. Со слов Иванова, в службе безопасности национальной корпорации «Промгаз» есть сообщник террористов.

Слушая доклад начальника отдела, Спиридонов по обыкновению ходил по кабинету. Ногу подволакивал сильнее обычного — осенью у него обыкновенно обострялись все болячки.

— Но самое главное, Георгий Анатольевич, состоит в том, что для покушения террористы планируют использовать генератор биоволны «Ужас», оснащенный антенной-усилителем. — Спиридонов резко остановился, вскинул голову. — Антенна уже находится в адресе. Более подробной информации Моцарт сообщить не смог.

— Связь с ним как осуществляется?

— Связь с ним, к сожалению, односторонняя… пока.

Через двадцать минут полковник Спиридонов доложил об информации Моцарта генералу Власову. Еще через полчаса Власов лично довел ее до Председателя. Власов ликовал: вставили таки перо этому псу Чердыне.

Впрочем, Чердыне Власов тоже позвонил. Проинформировал о ситуации. Чердыня выслушал, ответил: сейчас приеду.

Два «гелендвагена» летели через Большеохтинский мост. Чердыня сидел на заднем сиденье второго автомобиля, думал: сообщник террористов в моей СБ? Нереально… По крайней мере в центральном аппарате — совершенно нереально. Где-то на периферии — не исключаю. Хотя тоже маловероятно. А в центральном аппарате нереально… Но ведь зацепил Власов, зацепил. Заронил тень сомнения.

«Гелендвагены» приехали к Кубышке, миновали тамбур. Чердыня прошел в здание, по привычке подмигнул бронзовой кобре и поднялся к Власову. В кабинете Власова сидел полковник Спиридонов. Чердыня уважал Спиридонова за профессионализм и даже предлагал место в СБ корпорации «Промгаз». Спиридонов отказался.

Чердыня опустился в кресло, вытащил из кармана пачку сигарет. Власов поставил на стол пепельницу и сказал Спиридонову: доложите, Георгий Анатольевич.

Спиридонов пересказал информацию, полученную от начальника шестого отдела. Чердыня прикурил сигарету, спросил:

— Как осуществляете связь с Моцартом?

— Связь односторонняя. Но в ближайшее время установим нормальную.

— Хорошо, об этом позже… А сейчас ответьте на такой вопрос: насколько достоверной вы считаете эту информацию?

Ответил Власов:

— Считаю, что информация заслуживает самого пристального внимания. Мы уже начали работать.

Спиридонов добавил:

— Наши люди уже побывали на месте. Окна квартиры выходят на Приморский. Там проспект как бы раздваивается и обтекает этот самый дом. Из окна вид строго на виадук. С точки зрения выбора позиции для обстрела — идеально.

— Допустим, — Чердыня сильно затянулся, выдохнул дым, — допустим… Давайте проанализируем ситуацию с той точки зрения, что информация от Моцарта — дёза. Для начала расскажите мне о Моцарте.

Спиридонов кашлянул:

— Зятьков Валерий Павлович, 1988 года рождения, водитель, образование среднее, холост, регистрация — город Владимир. В ноябре 15– го года там же, во Владимире, был арестован по обвинению в разбойном нападении. Ему реально светила пятерочка. Во время следствия Зятьков неожиданно заявил сделал заявление кумовскому оперу, что хочет встретиться с сотрудником комитета «Кобра». Так как располагает важной информацией. Такую встречу устроили, и Зятьков сделал заявление, что владеет информацией об одном из участников подполья… и он действительно дал такую информацию. Проверили. Подтвердилось. Кстати, сдал он родного дядю. — Чердыня поднял брови: вот как? — Именно так. После этого с ним стали работать. Парень оказался весьма перспективный — умный, находчивый, дерзкий, циничный. Дело на него прекратили за «недостаточностью улик», освободили. На воле он объяснил свое освобождение тем, что откупился. Это ни у кого не вызвало вопросов… Зятьков выбрал себе оперативный псевдоним «Моцарт» и был направлен в спецшколу «Вилла Роза». После шестимесячного курса обучения был рекомендован для внедрения в подполье. Это, как вам известно, высшая оценка служебных качеств агента. — Чердыня кивнул: знаю. — Операцию по внедрению готовили еще полгода. Провели в высшей степени успешно. В городе Кольчугино Владимирской области. При этом Моцарт на глазах у членов террористической группы лично убил сотрудника комитета.

Чердыня заинтересованно спросил:

— Инсценировка?

Спиридонов ответил:

— Нет, Генрих Теодорович, не инсценировка. На Моцарта мы возлагали большие надежды, поэтому решили все делать по-взрослому.

Власов произнес:

— Если пользоваться шахматной терминологией, то можно сказать, что мы пожертвовали пешкой. Чтобы в будущем поставить мат вражескому королю.

Чердыня затушил сигарету в пепельнице, спросил:

— Поставили?

— Пока нет, — ответил Власов. — Но внедрение Моцарта уже приносит свои плоды. Его работа позволит нам избежать мата нашему королю.

— Понятно, — сказал Чердыня, — понятно… Вот что. Нам нужно, во-первых, убедиться, что антенна-усилитель действительно находится в адресе. Во-вторых… во-вторых, я хочу пообщаться с Моцартом лично.

Через два часа после звонка Моцарта в комитет «Кобра» конспиративная квартира в доме на Приморском проспекте была взята под плотный контроль.

Виктория и Бьерн Торнсен остановились в пансионате на берегу Ладоги. Кроме них в мотеле никого не было. Растапливая камин в холле, хозяин рассказывал:

— Вы бы видели, как тут было раньше. Тут же все кипело. У нас было шесть наемных работников. И рук не хватало. А теперь? Теперь мы вдвоем с женой. Теперь такие времена, что даже летом, в сезон, еле сводим концы с концами. А уж осенью…, — он махнул рукой. — В общем, буду закрывать заведение. Продал бы. Да кто купит?

Жена хозяина сказала:

— Последние времена настали.

И быстро перекрестилась.

Виктория и Торнсен поужинали, пошли прогуляться по берегу Ладоги. Озеро было неспокойно, по нему катились метровые валы, бросались на низкий песчаный берег, растекались длинными пенными языками. Ветер трепал невысокие корявые сосны в дюнах. Облака плыли нереально быстро… И было тревожно. Виктория вспомнила слова хозяйки: последние времена настали.

Ночью Виктория долго не могла заснуть. Она лежала в своем номере с открытыми глазами и слушала, как завывает ветер. Она лежала и думала: вернемся в Петербург, спрошу у Мастера про Сашу. Знаю, что Мастер не одобрит, но все равно спрошу. Прошло уже полтора месяца, как он уехал «ненадолго», и — ни слуху, ни духу. Жив ли?..

Утро было совсем не похоже на вечер — ветер стих, озеро успокоилось, в разрывах облачности мелькало осеннее солнце. За завтраком хозяин сказал, что ночью в Ладоге затонул сухогруз.

Позавтракали и поехали на встречу с полицаем. Без пяти одиннадцать на заправке остановился старый «шевроле-ланос» с ободранным боком. Из него вылез полицай Игорь. Он был в штатском, держался напряженно. Виктория опустила стекло, помахала ему рукой. Он кивнул головой, сел в свой «ланос» и выехал с заправки. Виктория поехала за ним. Метров через пятьсот «ланос» свернул на грунтовку, проехал еще сотню метров и остановился на поляне. «Вольво» встала рядом. Полицай вылез из машины, закурил.

Виктория и Торнсен тоже вышли.

— Привет, — сказала Виктория.

— Привет… что вам от меня надо?

— Немного информации. Господин Торнсен — известный журналист, пишет для нескольких изданий… А у вас явно что-то случилось — «фольксваген» стоит расстрелянный, «хаммер» тоже чего-то не того… Что у вас случилось?

— Ты говорила про деньги, — ответил Игорь. Повернулся к шведу, сказал: — Мани, мани.

— Мани? — произнес Торнсен, — Оґкей.

Он достал бумажник, отсчитал пять купюр по десять евро. Игорь сразу убрал их в карман. Виктория спросила:

— Ну так что у вас произошло, Игорек?

Через десять минут Виктория позвонила Мастеру: поставка по договору не состоится. Я только что разговаривала со старшим менеджером. Он сообщил, что машина попала в страшное ДТП. В катастрофу. Водитель и экспедиторы погибли. Груз вдребезги… Вы меня поняли?

— Понял, — ответил Мастер, — все понял.

Группа Барона провела в промзоне уже больше месяца. Они перебили всех собак, выжили всех бомжей. И в них самих уже стало появляться что-то бомжовское. По крайней мере, внешне.

Кабан сказал:

— Я, бля, уже пахну, как бомж.

Мак на это ответил:

— А как, по-твоему, должен пахнуть Кабан? Он и должен вонять!

Кабан запустил в Мака сапогом, но тот со смехом увернулся. Вечером восьмого октября Мак спросил у Барона:

— Барон, сколько мы еще будем сидеть здесь, среди кучи ржавого железа?

— Пока не придут те, кого мы ждем.

— А если они вообще не придут?

Барону уже и самомому надоело сидеть в промзоне, но отказать Чердыне он не мог. Он ответил:

— Тебе что — бабки не нужны?

— Бабки? Бабки нужны… Ради них и сижу здесь.

— Тогда не тренди.

Девять «гёзов» на трех конспиративных квартирах тоже томились. Когда наступит «час Ч» они не знали. Это знали только Мастер и Дервиш.

В доме № 4 на Приморском ждали Лаврентий и Бульдог.

Вокруг дома № 4 были сосредоточены шесть экипажей наружного наблюдения комитета «Кобра».

Восьмого числа Дервиш сказал Лизе и Братишке:

— Послезавтра поедем в Петербург. Во время операции лучше находиться там.

Братишка спросил:

— Где будем жить?

— Я снял коттедж в Озерках.

Моцарт вышел из подъезда. Был солнечный день. Моцарт надел темные очки и улыбнулся. Он перешел через дорогу, остановился у парапета набережной. Сверкала под солнцем Нева, парили чайки. Моцарт постоял минуту и пошел по набережной вниз по течению. Когда он отошел метров на двести, напротив него остановилась машина — серая «тойота-королла». Опустилось стекло со стороны переднего пассажира, мужчина спросил:

— Не подскажите, как проехать в центр?

Моцарт посмотрел назад, убедился, что из дома его не видно и ответил:

— Да мне и самому туда надо… может, подвезете?

— А чего не подвезти? Падай назад.

Моцарт распахнул заднюю дверцу, заглянул в салон. Слова пароля были произнесены, но он все равно держался настороженно. Кроме водителя и пассажира в салоне никого не было. Моцарт сел на заднее сиденье, машина сразу тронулась.

Через час полковник Спиридонов доложил Чердыне: связь с Моцартом налажена, все необходимое ему передали. Встреча с ним возможна уже сегодня ночью.

Чердыня ответил: очень хорошо. Позвоните, пожалуйста, мне когда можно будет приехать.

Спиридонов позвонил в 0.32: все готово, Генрих Теодорович. Я встречу вас у Головинского моста. Коричневый «Форд» госномер…

— Да знаю я ваш номер, — прервал Спиридонова Чердыня.

Два черных «гелендвагена» выехали из ворот штаб— квартиры нацкорпорации «Промгаз», промчались по ночным набережным. До Черной речки долетели за пять минут. За Головинским мостом стоял «форд» Спиридонова. Полковник прохаживался рядом, курил. Чердыня вылез из «гелендвагена», пожал Спиридонову руку. Спиридонов сказал:

— В адрес лучше отправиться на моем драндулете. Ваши «мерсы» слишком приметны.

Чердыня ответил: согласен. Он отдал распоряжение начальнику своей охраны: загоните обе машины на самый верх виадука и стойте там с включенными фарами. Начальник охраны не понял, зачем это нужно, но ответил: есть.

Чердыня и Спиридонов сели в «форд» Спиридонова, через минуту были на виадуке Ушаковской развязки. Чердыня подумал: вот здесь они хотят угробить Председателя. А что? Кортеж будет здесь как на ладони. Идеальное место.

Спустились с виадука и через минуту въехали под арку дома № 4. Из тени тут же вынырнул мужчина в штатском. Спиридонов и Чердыня вышли, мужчина приблизился, негромко произнес:

— Добрый вечер. Вас ждут.

Втроем подошли к двери подъезда. Тот, кто встретил Чердыню и Спиридонова, дважды стукнул костяшками пальцев по двери. Она немедленно распахнулась. Чердыня и Спиридонов вошли. Свет на лестнице не горел. Но кто-то невидимый вручил им по фонарику и очень тихо сказал: квартира №*, третий этаж. Постучите и вам откроют.

Подсвечивая себе фонариками, поднялись на третий этаж. Дверь квартиры №* была уже слегка приоткрыта. В прихожей света не было, но дальше — в комнате либо в кухне — свет горел. Они вошли. Сразу же появился человек, сказал:

— Пожалуй, дверь стоит закрыть.

Полковник Спиридонов направил на него луч фонаря. Человек прищурился, но прикрывать лицо не стал. Через несколько секунд произнес:

— Наверно, рассмотрели уже.

— Рассмотрели, — ответил Спиридонов и выключил фонарик. Еще днем он получил несколько фотографий Моцарта и сейчас убедился: перед ним агент Моцарт.

Чердыня закрыл дверь, щелкнул замком. Моцарт сделал приглашающий жест и сказал: прошу. Прошли в кухню. Здесь горела низко опущенная над столом лампа, на газовой плите грелся чайник.

— Я — Моцарт, — сказал Моцарт.

— Я — Чердыня, — сказал Чердыня.

Спиридонов произнес:

— Моя фамилия вам ни к чему. Можете называть меня Петров.

Моцарт чуть заметно усмехнулся:

— А у нас так — то Иванов придет, то Петров… Чаю не хотите?

Спиридонов ответил:

— Где напарник?

— Спит… Ваш человек, который передал технику и порошок, сказал, что он будет спать сном праведника как минимум три-четыре часа.

— Нам надо на него взглянуть.

— В дальней комнате.

Втроем прошли в комнату. Моцарт щелкнул выключателем — вспыхнула трехрожковая люстра под потолком. На диване, отвернувшись лицом к стене спал темноволосый мужчина. Он был одет, на тумбочке рядом с диваном лежал АПС и две гранаты.

Чердыня спросил:

— Пальчики взяли у него?

— Взяли, — ответил Моцарт.

— Хорошо… Усилитель где?

Моцарт показал в угол. Там стояла на полу большая клетчатая сумка.

Моцарт извлек антенну— усилитель из сумки, поставил ее на стол. Чердыня несколько секунд рассматривал черную конструкцию. Похоже, это действительно была антенна-усилитель. Чердыня вытащил из кармана коммуникатор, сделал пару снимков антенны. Потом положил ее на бок, нашел на нижней чашке антенны маркировку. Надел очки, прочитал гравированную надпись: «НИИПр. Изд. АУ. № 03»… Маркировка обозначала «Научно-исследовательский институт приборостроения. Изделие антенна-усилитель. № 03». Чердыня сфотографировал маркировку, сказал Моцарту: спасибо, убирайте.

Моцарт аккуратно уложил антенну в сумку, отнес в угол. После этого вернулись в кухню. Чердыня раздвинул щель в шторах, посмотрел на виадук. На вершине виадука ярко горели фары двух «гелендвагенов». Чердыня представил себе, что в руках у него «Ужас» с антенной-усилителем. Он наводит прицел на кортеж… Выстрел! Невидимый и неслышный «снаряд» срывается с кончика антенны, мгновенно пролетает километр и накрывает кортеж. Водитель головной машины испытывает вдруг непонятный страх. Мгновенный, острый, непонятный и иррациональный страх. Водитель — опытный, умеющий виртуозно водить машину в самых экстремальных ситуациях, не понимает, что происходит. А с антенны непрерывным потоком все срываются, срываются, срываются «снаряды»… И страх превращается в Ужас! Водитель давит на педаль тормоза. Другие водители в кортеже тоже находятся в зоне поражения. Тоже испытывают Ужас. Одни давят на тормоз, другие — напротив — на газ! Тяжелые бронированные автомобили сбиваются в кучу, таранят друг друга, опрокидываюся. Один автомобиль пробил ограждение и рухнул вниз… Картинка была настолько реальной, что Чердыне стало не по себе. Он задернул штору.

Сели за стол. Моцарт достал из-за батареи кружку, завернутую в полиэтиленовый пакет, поставил на стол.

— Здесь, — сказал он, — пальчики Иванова.

— Отлично, — похвалил Чердыня. — Просто отлично. А нас-то чайком угостите?

— А как же? — Моцарт поставил на стол еще три кружки.

Они сидели, пили дешевый чай из пакетиков. Моцарт рассказывал. Потом Чердыня и Спиридонов начали задавать вопросы. Их интересовало буквально все — вплоть до самых, казалось бы, незначительных, мелочей. Например: какие сигареты курит Иванов?

Моцарт отвечал четко, по существу, демонстрировал хорошую наблюдательность и даже чувство юмора. Если чего-то не знал — отвечал: не знаю. Допрос продолжался около часа. Потом Чердыня сказал:

— Ну что ж, господин Моцарт… Был весьма рад с вами познакомиться. Если бы у нас было хотя бы два-три десятка таких, как вы, Моцартов…

— Извините, господин Чердыня, — перебил Моцарт. — Извините, но Моцарт — один.

Чердыня потер подбородок, улыбнулся:

— Понял, господин Моцарт, понял… После завершения операции вы будет достойно награждены. И морально и материально. Вы сами будет решать, чем вы хотите заниматься впредь. Если пожелаете продолжить сотрудничество с комитетом «Кобра» — отлично. Если не пожелаете — никто не скажет вам ни слова в упрек… Со своей стороны я могу предложить вам работу в службе безопасности национальной корпорации «Промгаз» — интересную и хорошо оплачиваемую.

— Я подумаю, — с достоинством ответил агент Моцарт.

Чердыня и Спиридонов покинули квартиру через семьдесят три минуты после того, как вошли в нее. Ночной воздух был прохладен. Не сговариваясь, Чердыня и Спиридонов пошли к Большой Невке. Остановились у парапета, закурили. На противоположном берегу, на Каменном острове, кое-где светились огни. Некоторое время оба молчали, потом Чердыня спросил:

— Ну, как вам Моцарт, Георгий Анатолич?

— А вот как вы недавно выразились: нам бы два-три десятка таких Моцартов… Если бы они у нас были, мы бы справились с подпольем за год. — Спиридонов глубоко затянулся, выдохнул дым и добавил: — Думаю, что благодаря Моцарту нам удалось предотвратить убийство Председателя.

Чердыня кивнул, сказал:

— Согласен с вами, Георгий Анатолич, — нам сильно повезло.

Спиридонов подумал: ишь ты как — повезло! Если бы Моцарт был твоим человеком, ты бы заявил: мы провели блестящую операцию — внедрили «Гёзам» агента, благодаря чему смогли предотвратить покушение на Самого!.. Но поскольку Моцарт — наш агент, то, видите ли, нам всего лишь повезло.

Как будто прочитав мысли Спиридонова, Чердыня сказал:

— Разумеется, вы отлично сработали, внедрили своего человека, но… но все-таки повезло. Ведь Моцарт мог не попасть в эту группу.

Спиридонов подумал: элемент случайности в этой истории, разумеется, был, но… Моцарта мы специально готовили к выполнению особой миссии. Мы его берегли. Он уже давно давал конкретную информацию и мы могли бы разгромить целую подпольную группу, провести аресты, красиво отчитаться. Но мы этого не сделали. Мы придерживали информацию, давали Моцарту возможность заработать доверие. Он принимал участие в реальных операциях, убил троих полицейских и нашего офицера. Сам был легко ранен. Это поднимало его авторитет… Мы работали на дальнюю перспективу и наш подход себя оправдал.

Чердыня произнес:

— Значит, Георгий Анатолич, вы уверены, что мы можем доверять Моцарту?

— Полагаю, да.

— А если его раскрыли и перевербовали? Ведь не нами сказано: кто предал один раз, предаст и другой.

— Я думаю, Генрих Теодорович — точнее: я убежден… так вот, я убежден что если бы Моцарта раскрыли, то перевербовывать его не стали бы. С предателями «гёзы» не церемонятся. Вы это знаете не хуже меня… Нет, перевербовывать бы не стали.

— Согласен, — сказал Чердыня, — согласен… Представим другой вариант: его раскрыли, и не стали перевербовывать, потому что решили использовать втемную. Исключаете такой вариант?

— Исключаю.

— Аргументируйте.

— В первую очередь за это говорит тщательность, с которой подготовлена операция. Как, например, обеспечено питание «Ужаса»? В квартиру завезен не один аккумулятор, а два — основной и запасной. Да еще зарядное устройство и даже нагрузочная вилка для проверки аккумуляторов … И вообще — в квартиру завезено все от туалетной бумаги до таблеток «D— 9». Это говорит о том, что операцию продумывали тщательно. В высшей степени тщательно. Так готовят только реальную операцию… Аргумент?

— Пожалуй. Еще аргументы!

— Антенна. Антенна к «Ужасу». Аргумент?

— Пожалуй. Но где сам «Ужас»? Почему не привезли?

Спиридонов пожал плечами:

— Страхуются. Не хотят класть все яйца в одну корзину.

Чердыня сказал:

— Я тоже так думаю, Георгий Анатолич. А к вам пристал, чтобы еще раз проверить собственные ощущения. — Щелчком пальца Чердыня послал окурок в Неву. Окурок прочертил огненную кривую и упал в воду. — Ну что ж? Давайте подведем первые итоги. Итак, что мы имеем? А имеем мы вот что: в Санкт-Петербурге готовится террористический акт, направленный на уничтожение Председателя — национального лидера нашего государства. Мы знаем место, время и способ совершения теракта. Знаем некоторых участников… Фактически уже сейчас мы знаем столько, что можем не только предотвратить теракт, но и провести контроперацию. Эта контроперация позволит нам арестовать как минимум шесть членов подполья. А если сработаем толково, то и выйти на руководство организации «Гёзы». Кроме того, у нас появилась реальная возможность изъять у террористов захваченные ими антенны— усилители и генераторы биоволны «Ужас»… Кстати, вы обратили внимание, что «Иванов» сказал Моцарту с напарником, что в операции будут принимать участие три группы? Три, а не четыре!

— Да, разумеется обратил.

— Значит, он уже знал, что один комплект оборудования уничтожен… Еще мы не знали, что на мосту через Волхов погиб комплект оборудования, а он уже знал. Откуда, интересно?

Спиридонов ответил:

— Что ж тут сложного? Когда в контрольное время группа не прибыла в Петербург, стало понятно, что с ними что-то случилось. Скорее всего, они арестованы или убиты. И, соответственно, тот комплект оборудования, который они везли с собой, пропал. Взорван он или попал в руки ненавистного «гестапо» — неважно. Важно, что в операции будут задействованы три группы. Сейчас нам нужно прикинуть план мероприятий…

Чердыня перебил:

— Сейчас, Дмитрий Анатолич, нам следует отправиться по домам — спать. Второй час уже.

— Уснешь тут, — проворчал Спиридонов.

— Уснете, господин полковник. И будет спать крепким сном человека, который хорошо сделал свое дело. А планы будем составлять утром. Теперь террористы у нас в руках — никуда не денутся.

Оба — и Чердыня и Спиридонов — посмотрели на дом, из которого вышли десять минут назад. Дом стоял темный, в нем горело только одно окно на третьем этаже.

До операции осталось меньше двух суток. Настало время познакомить командиров групп с планом. Ранее Мастер сказал командирам групп, что о конкретных планах сообщит за три часа до начала операции, но это была деза. Мастер позвонил Коту, Студенту и Глебу, назвал адрес, куда нужно приехать. Спустя два часа собрались на конспиративной квартире — одной из квартир, снятых Мастером под операцию.

Кот спросил у Мастера:

— П— почему нет Немого?

Мастер ждал этого вопроса. Ответил с самым невозмутимым видом:

— У Немого своя задача.

Кот ничего на это не сказал. А что тут скажешь? Мастер предложил:

— Итак, господа нищие[69], берите стулья, садитесь к столу. Начнем работать.

Сели вокруг стола. Мастер расстелил на нем схему, поставил открытый ноутбук, положил остро заточенный карандаш.

— Садитесь ближе ко мне, — сказал он, — рассказ буду иллюстрировать фотографиями… Итак, на схеме — район предстоящей операции. Схема изготовлена мной по космической фотографии. Скачал из «Гугля». Вот это, — Мастер показал карандашом, — наша цель — Башня. — Мастер щелкнул мышкой, вывел на монитор изображение Башни. — Штаб— квартира так называемой национальной корпорации «Промгаз». Два верхних этажа, — Мастер дал большое увеличение. Вершина Башни приблизилась, заполнила весь экран. — Два верхних этажа — двадцать четвертый и двадцать пятый — резиденция Председателя. Там мы его и пощекочим. Надеюсь, защекочем до смерти… Работать будем в три «ствола». Каждый со своей позиции. Позиции находятся здесь, здесь и здесь. — Карандашом Мастер поставил три маленьких крестика на схеме. — Итак, позиция номер один — самая северная, расположена на территории Большеохтинского кладбища. Это позиция для твоей группы, Глеб. Соответственно, твой позывной — «Северный». Позиция находится на дереве — оно помечено желтой краской. Дистанция до Башни — девятьсот шестьдесят метров.

Глеб сказал:

— Кладбище… веселое место.

— У других еще веселее.

— Что же может быть веселее кладбища?

— Территория Зла.

— Территории зла? — переспросил Глеб. — Что такое территория зла?

Мастер вывел на монитор картинку — стена с графитти «Территория Зла. Welcome!». Сказал:

— Вот она, товарищ Глеб. Вообще, Территория Зла — это заброшенная промзона. Там живут бомжи, крысы, собаки и вороны. А еще там частенько находят трупы. Место, должен сказать, жутковатое. Вполне можно снимать блокбастеры про постапокалиптическое будущее. В Голливуде специально декорации строят, миллионы грохают, а тут все уже готовое и совершенно бесплатно… Итак, следущая позиция. Вот она. — Карандашом Мастер поставил маленький крестик на карте. — Это заброшенный заводской корпус. — Мастер вновь щелкнул мышкой, вывел на монитор новую картинку. На ней было огромное промышленное здание без стекол в огромных проемах. На глухой торцевой стене были стальные лестницы, площадки, короба приточной вентиляции. — Отсюда, товарищ Кот, будете работать вы. Ваш позывной — «Центральный». Собственно позиция находится на крыше. Подняться можно по наружной стене здания, можно — внутри. Рекомендую подниматься по внутренним лестницам. Наружные проржавели так, что пользоваться ими опасно. — Мастер начал щелкать мышкой, выбрасывая на монитор фотографии: корпус снаружи. Корпус внутри. Лестницы. Крыша. — Теперь о том, как дойти до корпуса по территории. Самый простой вариант — по бывшим железнодорожным путям. Смотрите по карте. — Карандашом Мастер начал показывать маршрут. — Здесь удобно идти, здесь вы не сломаете ноги. Вместе с тем здесь вас будет легче всего обнаружить.

— Извините, Мастер, — сказал Кот. — А кто может там нас обнаружить? Вороны или крысы?

— Бомжи… Нам это надо?

— Нет, — ответил Кот. — Нам это не надо.

— И, наконец, самая южная позиция — твоя, Студент, позиция. Это недостроенная церковь. Вероятно, там тусуются сатанисты — все разрисовано сатанистской символикой. — Мастер вывел на экран картинку: храм с покосившимся крестом на куполе. На кресте сидели вороны. — Твой позывной — «Южный». Дистанция до Башни — тысяча двести десять метров.

Студент спросил:

— Не слишком далеко?

— Хороший вопрос, — кивнул Мастер. — Даю ответ: техника побывала в руках известного вам специалиста. Он провел собственные эксперименты и сумел увеличить мощность на треть. Он уверен, что усилитель «дотянется» до Башни. Кроме того, совместная работа трех установок даст дополнительный прирост мощности.

Студент сказал: отлично.

Мастер продолжил:

— Кстати, в любое время суток территорию контролирует «глазастая птичка». По моим наблюдениям она пролетает над зоной раз в тридцать — сорок минут. Зрение у нее хорошее. — Мастер сделал паузу, потом сказал: — Вам работать придется в кромешной темноте, в приборах ночного видения. К сожалению, современных приборов, то есть приборов третьего класса, на каждую группу будет по одному — командиру. Остальным достанутся старые приборы класса «один плюс». Чтобы вам легче было ориентироваться на местности, сейчас плотно поработаем с картой, фотографиями и волшебным приборчиком, который называется джи-пи— эс… А вечером, как стемнеет, пойдете на разведку в промзону. Будете изучать Территорию Зла ногами.

С той ночи, когда Чердыня со Спиридоновым посетили Моцарта, «гестапо» получило возможность получать информацию о происходящем в квартире в режиме он— лайн. Моцарту передали, а он установил в квартире четыре камеры — в прихожей, кухне и обеих комнатах. А рядом с домом появилась «газель». Машина имела непрезентабельный вид, но внутри ржавого кузова был скрыт ПРТК — пост радиотехнического контроля. В нем постоянно дежурили двое операторов.

«Гестаповские» эксперты сняли «пальцы» с кружки, из которой пил чай «Иванов». Но нашли отпечатки только Моцарта. «Иванов» отпечатков не оставил. Это означало, что он предварительно обработал руки специальным лаком. Опытный волчара.

В октябре в Петербурге темнеет рано. Словно в расплату за белые ночи уже в шесть часов вечера на город падают скоропостижные сумерки, а семь часов становится совершенно темно. Улицы быстро пустеют.

Даже в старые добрые времена Партизанская улица, пролегающая между окраиной промзоны и кладбищем, была глухой. А уж в новые!.. В начале восьмого на Партизанской появился микроавтобус «форд-транзит». Он остановился напротив стены с надписью «Территории Зла. Welcome!», погасли фары. Из «форда» один за другим выскочили шесть человек. Трое двинулись налево — в глубину кладбища, трое других — направо, в промзону. Как только эти шестеро исчезли в темноте, «форд» тронулся. Спустя минуту микрик проехал мимо заброшенных бензоколонок и остова универсама «Лента», повернул на Якорную. «Транзит» проехал еще триста метров и снова остановился. Из него выпрыгнули трое. «Транзит» сразу уехал.

Студент и бойцы его группы проникли на Территорию Зла последними. Некоторое время они стояли и прислушивались. Звуки города доносились в промзону слабо. Студент надел прибор ночного видения, включил. Появилась картинка — четкая, в зеленоватом колере. Студент сказал:

— Ну что — пойдем?

Пошли. Впереди шел Студент, за ним — Матрос и третьим, замыкающим — Сибиряк. От стены, огораживающей территорию Зла, до церкви нужно было пройти всего метров семьсот. Они двигались медленно, острожно, держась у стен зданий. В ночной оптике пейзаж выглядел нереально.

Впереди высился темный храм.

К храму подошли через шестнадцать минут. Сибиряк остался снаружи, Студент и Матрос вошли внутрь. Заскрежетало под ногами битое стекло. Матрос сказал:

— Запашок, однако, здесь.

Запах, действительно, был мерзкий.

— Наверное, собака здесь сдохла, — ответил Студент.

У дальней стены храма стояли неснятые леса. Студент подошел, попробовал качнуть их рукой. Леса качались, скрипели, но было ощущение, что не развалятся. Чтобы осмотреть их получше, Студент выключил и сдвинул на лоб ПНВ, включил фонарик. Узкий острый луч освещал ржавые, заляпанные штукатуркой пыльные конструкции. И стены, обильно покрытые сатанинской символикой. Преобладали опрокинутые пентаграммы и число Зверя — «666». Там, где должен был бы находиться алтарь, на стене было нарисовано странное существо с козлиной головой и ногами, женскими грудями и огромным мужским членом. Рисунок был выполнен грубыми штрихами, но вместе с тем в нем чувствовалась какая-то экспрессия. Слева от картинки была начертана фраза: «Сатана есть свет». Справа — другая: «Сатана есть истина». Под изображением козлосисястого члена стояла медицинская кушетка. Из нее торчали клочки ваты, в изголовье стоял «подсвечник» с огарком черной свечи, на полу валялись презервативы.

Студент подумал: мерзость… мерзость какая! И все это похабство намеренно устроили в храме. Пусть и в недостроенном, недействующем, но в храме. Тварям, которые это затеяли, видимо, доставляло особое удовольствие осквернение храма…

Студент направил луч фонаря наверх. Луч скользил в геометрическом переплетении лесов, уходящих вверх, вверх, в темноту купола, отбрасывал тени… А потом осветил человеческое тело. Человек был распят на лесах. Обнаженное человеческое тело как будто парило в темноте. Это было настолько неожиданно, что Матрос невольно выругался вслух. Студент сдавленно крякнул… Несколько секунд он рассматривал распятого, потом выключил фонарик, сунул его в карман и вновь опустил на глаза ПНВ. Потом начал подниматься по лесам. Леса скрипели, из-под ног Студента сыпалась вниз крошка штукатурки, мелкий строительный мусор. Студент поднимался. Вскоре он начал понимать, что храм значительно выше, чем казался на фотографиях. Студент поднялся метров на двенадцать. На уровне головы, в куполе, зияла большая дыра, в нее был виден накренившийся крест и крона полуоблетевшей березки. Студент приблизился к распятому телу, включил фонарик. Вид трупа с расстояния вытянутой руки шокировал, заставлял забыть даже про запах. Голова была оскальпирована, безносое и безглазое лицо страшно скалилось. Студент догадался, что голову оклевали вороны. Но вот загнать стальной штырь в сердце и несколько гвоздей в голову и лицо мог только человек… Точнее, не человек, а тот, кто поклоняется существу с козлиной головой, женскими грудями и мужским членом. Над головой распятого висел привязанный к балке блок. Через него был перекинут канат. Видимо, бедолагу, который висел сейчас на перекладине, убили и распяли внизу. А уж потом подняли сюда с помощью этого самого блока… твари!

Студенту сделалось тошно — край. Он выключил фонарик, сделал несколько шагов по доске и оказался у дыры в крыше. Поднял голову вверх, сделал глоток прохладного ночного воздуха и приказал себе: работай. Ты пришел сюда, чтобы работать. Через сутки тебе предстоит стрелять отсюда по Башне. По Председателю. Студент взялся руками за металлическое ребро каркаса купола, покрытое птичьим пометом, подтянулся… И сразу увидел Башню. В отличие от той, старой Башни, новая была освещена гораздо скромнее. Тем не менее это мощное здание высотой в сто одиннадцать метров нельзя было не увидеть даже с расстояния больше километра. Бетонный пятиугольный столб был почти в четыре раза ниже той, первой, Башни, но все так же доминировал над городом… Студент подумал: дыра в куполе расположена слишком высоко. Значит, нужна какая-то подставка — ящик, табуретка, небольшая стремянка. Во-вторых…

Чуть слышно пискнуло в нагрудном кармане. Студент опустился на доски и достал из кармана рацию.

— Студент, — сказал Сибиряк, — идет кто-то… кажется, сюда.

— Один идет? — спросил Студент.

— Нет, не один.

— А сколько?

— Я их не вижу — только слышу. Думаю, что двое-трое. На крайняк — четверо. Может, ты сверху посмотришь.

Студент быстро сунул рацию в карман, надвинул на глаза прибор и вновь подтянулся на балке. Сначала он не увидел никого. В зеленоватом свете лежала пустынная Территория Зла. Слева отблескивала вода Охты, справа… справа из-за здания показался человек. Он двигался уверенно и не скрываясь. За ним появился второй… третий… четвертый. Каждый нес в руке бледный луч фонаря.

Студент как— то сразу догадался, кто это и куда они идут. Он вновь опустился на доски лесов, достал рацию:

— К нам идут. Четверо.

Четверо приблизились к храму. Остановились. Сейчас их видел только Сибиряк. Студент и Матрос, укрывшиеся в храме, не могли видеть того, что происходит снаружи.

Первый поставил фонарь на ступеньки перед входом, сказал:

— Перед алтарем Бафомета ты, кандидат, должен предстать обнаженным. А чтобы тебе не было холодно — глотни.

Первый достал из сумки на боку флягу, протянул «кандидату». Тот приложился к горлышку. Он пил, а трое молча стояли вокруг него. «Кандидат» сделал несколько глотков и протянул флягу первому. Первый ответил: пей еще. До дна пей… «Кандидат» послушно кивнул, торопливо начал лить в себя. Когда он опорожнил флягу, первый похлопал его по плечу и сказал:

— Свобода ждет тебя во мгле ада, кандидат.

«Кандидат» начал раздеваться. Он снял с себя всю одежду и ботинки.

Где-то завыла собака.

— Я готов, посвященный, — сказал «кандидат».

«Посвященный» взял свой фонарь, поднес его к лицу «кандидата», всмотрелся. Потом похлопал его по плечу и спросил:

— Ты ощущаешь силу Великого Мрака, кандидат?

— Да, — ответил «кандидат», — я ощущаю силу Великого Мрака.

— Тогда пошли. С верой в Темные Силы — вперед.

Они вошли в храм. Теперь их могли видеть Матрос и Студент.

Первый сказал:

— Мы, посвященные, должны подготовиться к процедуре. Ты, кандидат, жди пока.

Один из «посвященных» остался у входа, а двое двинулись в глубину, в угол — туда, где за кучей мусора скрывался Матрос. Сверху, из-под купола, Студент смотрел, как перемещаются внизу пятна света. Слышал, как хрустит под сапогами битое стекло. Подумал: а как же этот «кандидат» босиком-то?

«Посвященные» подошли к куче. Теперь их отделяло от Матроса всего лишь два метра. У Матроса был только нож — Мастер посоветовал не брать стволы — в случае чего можно отмазаться, прикинуться обычным уголовником… Матрос вытащил нож из ножен, стиснул его в левой руке.

Один из «посвященных» нагнулся и приподнял лист железа, засыпанный сверху мусором. Другой вытащил из-под листа два мешка.

«Посвященные» надели черные до пят накидки с капюшонами, зажгли черные свечи у «алтаря» Бафомета. «Кандидат» по-прежнему оставался голым и, похоже, совсем не чувствовал холода. Студент предположил, что в напитке, который он пил, был какой-то наркотик.

Первый — а может, и не он — кто их разберет в этих капюшонах? — но похоже, он — произнес:

— Приступим! Великий Бафомет ждет.

Двое других взяли за руки «кандидата», поставили его на колени. Теперь уже точно было видно, что «кандидат» невменяем. Первый воздел вверх руки и начал читать что-то на непонятном языке. У Студента сложилось впечатление, что это имитация латыни… Студент стоял под куполом церкви, рядом с мертвецом. Внизу, в свете черных свечей, читал свою абракадабру тот, кто поклоняется существу с козлиной головой, сиськами и членом. Стоял на коленях голый одурманеный наркотиками человек. Кандидат. В мертвецы. Свечи чадили. На улице завыла собака.

Студент смотрел и наполнялся ощущением абсурда. Точнее — кошмара. Кошмара наяву.

Наконец «посвященный» закончил свою «молитву». «Кандидата» подвели к кушетке и положили на нее лицом вниз. Один из «посвященных» раздвинул ягодицы «кандидата» и смазал анус.

— Готово, Темный брат, — сказал он. Судя по голосу, это был молодой человек.

Темный брат распахнул балахон, спустил до колен джинсы и взгромоздился на «кандидата». Он накрыл бледное тело распахнутым черным крылом, похотливо захрюкал, заблеял… Студенту все хорошо было видно из-под купола. От мерзости происходящего его едва не стошнило.

Потом на тело «кандидат» а залез второй «посвященный». За ним — третий.

А потом наступил момент, который неизбежно должен был наступить — первый, он же Темный брат взял в руки мачете.

— О, великий Бафомет! — произнес он, обращаясь к похабному изображению на стене. — Благослови этот меч, великий Бафомет, и прими сию жертву малую от твоих слуг…

И Студент не выдержал. Он не имел права вмешиваться в происходящее и потом он будет клясть себя последними словами… но в тот момент он не смог удержаться… Студент взялся рукой за канат, дернул, подумал: выдержит. Тело распятого выдержал и меня выдержит. Руки в перчатках — не обожгу.

— Прими этот дар от твоих слуг, бредущих во мраке ночи, о Великий Бафомет!

Студент взялся обеими руками за канат, сделал шаг с настила лесов и заскользил вниз.

Барон, Наемник и Мак играли в карты, Кабан сидел в секрете, а Кусок мыл посуду — в «резиденции» Барона был обычный вечер… Завыла собака.

— Ага! — сказал Наемник. — Значит, не всех собачек перебили.

— Может, это за забором, — бросил Мак.

А Барон ответил:

— Собачка не просто так воет. Собачка обыкновенно к смерти воет. Видно, кто-то сегодня смертушку примет.

Кусок перекрестился.

Визжал блок. Студент скользил вниз. Ему казалось, что он спускается медленно, но спустился быстро, а приземлился довольно жестко. Ребристые полиуретановые подошвы ботинок «Xpedition» громко хлопнули по бетону пола, подняли облачка пыли.

Трое «посвященных» у «алтаря» обернулись… Свечи горели за их спинами и Студент видел только черные силуэты да отблеск «меча».

— Привет, пацаки, — сказал Студент глупую фразу. Несколько секунд все молчали, потом Темный брат спросил: — Ты кто?

— Я-то? Я сверху, — ответил Студент. — Но не ангел — точно.

— Ты… один?

— Один, один.

— Тогда молись… не ангел, — сказал Темный брат. Он откинул капюшон и Студент увидел, что перед ним мужик лет сорока, брыластенький, с залысинами и с усишками. Темный Брат слегка отставил в сторону руку с «мечом» и сделал шаг вперед.

Студент сунул правую руку в рукав левой, продел кисть в ременную петлю и выдернул из рукава тульскую дубинку. Он сделал короткий резкий взмах — с металлическим шелестом дубинка раскрылась.

Темный брат произнес: жалко, что ты не ангел. Студент ответил: самому жалко. Он сделал два шага вперед и нанес удар дубинкой. Темный брат на удивление ловко отбил его. Прозвенела сталь, брызнули искры. Практически мгновенно, не прерывая движения, Темный брат сам нанес удар. Студент заблокировал. И почувствовал, насколько силен противник. Студент сделал шаг назад. Темный брат оскалился. Он был уверен в себе. И нисколько не боялся. Студент это видел — за годы работы в подполье он научился безошибочно распознавать чужой страх. А Темный брат не боялся. И еще он был очень ловок. В его движениях ощущалось что-то особенное… Темный брат оскалился и снова нанес удар. На этот раз слева. Студент отбил и этот удар. Мгновенно последовал еще один — справа. Студент едва успел закрыться.

— Ловкий мальчик, ловкий, — одобрительно произнес Темный брат. — Фехтованием никогда не занимался?

И Студента пробило: он понял, что именно ощущалось в движениях Темного брата — небрежная грация фехтовальщика.

— Зря не занимался — у тебя есть задатки. Пришел бы ко мне в клуб, я бы тебя поднатаскал. — Темный нанес еще один удар. Вновь прозвенела сталь, полетели искры. Если бы не ременная петля на запястье, дубинка улетела бы в сторону. — Да, поднастаскал… А теперь поздно. Теперь ты «кандидат». Туда. — Концом «меча» Темный брат показал наверх.

Студент понял, что шансов у него нет — человек, никогда не занимавшийся фехтованием, не имеет никаких шансов победить в бою с фехтовальщиком. Еще он понял, что до сей поры Темный брат просто развлекался, играл с ним, как кот играет с мышью. Но, кажется, он уже наигрался и значит…

— Молись, — сказал Темный брат. — Сейчас я начну тебя кромсать. На куски.

Он сделал стремительный шаг вперед, но сбоку, из угла вылетела половинка кирпича, ударила «посвященного» в лицо. Он выронил «меч», схватился за лицо руками и закричал.

Из угла вышел Матрос. Подошел ближе, сказал:

— Оне, конечно, голубых кровей — «посвященные», аристократия. А я совок, быдло. Мне проще по-пролетарски — булыжником… А то — фехтование!

Темный брат упал на колени. Из-под его рук текла на пол кровь. Он стонал. Ошеломленно смотрели на происходящее двое других «посященных». Студент стоял молча. Он ощущал холодок внутри. За его спиной было много чего — гибель товарищей, ранение, арест и пытки в «гестапо». Очень много чего было за его спиной и иногда он думал, что шкура уже задубела, но сейчас… сейчас он чувствовал что-то такое, что сам не мог сформулировать. А Темный брат стонал, срываясь иногда на крик. Студент сделал шаг и обрушил на затылок Темного брата дубинку.

— Правильно, — сказал Матрос. — А с этими что делать? — Взглядом он указал на «посвященных».

Студент тоже посмотрел на «посвященных». Потом на «меч». На деревянной рукояти было выжжено Число Зверя — «666». Потом Студент посмотрел наверх — туда, где висел невидимый в темноте распятый.

— С этими? — произнес Студент. Он снова посмотрел на «меч». И снова на «посвященных».

Барон сдавал, когда вдруг раздался крик… Барон замер. Все замерли. Крик продолжался несколько секунд, потом вроде бы стих. Кусок перекрестился. Мак положил на край пепельницы сигарету, сказал:

— Ага! Не зря собачки-то выли.

Наемник отозвался:

— Кажется, это в той стороне, у реки.

Кусок произнес:

— Это, наверно, в церкви.

— Почему так думаешь? — спросил Барон.

— Так я ж говорил вам: там темные люди… сатанисты.

— Темные? — Барон бросил на стол карты. — А ну— ка сходим, посмотрим, что там за темные такие.

Стали быстро собираться. Куску приказали: одевайся, ты тоже пойдешь.

— Не, я не пойду. Я их боюсь… Винегрет своими глазами видел: пидоры бродягу изнасиловали, потом убили и бросили в подвал. В черных капюшонах — страшные!

Мак сказал:

— Если через сорок секунд не будешь готов, я сам тебя изнасилую. — Он хохотнул и добавил: — Тем более, что уже полтора месяца без бабы.

Кусок начал причитать, бормотать что-то себе под нос. Через полторы минуты группа «бомжей» двинулась к церкви. Еще через пять минут они были у дверей храма. Внутри горел свет. Церковь окружили, и Мак отправился на разведку. Еще издали он уловил запах мертвечины и свежей крови. Мак острожно приблизился к дверям, сквозь щель заглянул внутрь. Внутри горели две свечи и аккумуляторный люминисцентный фонарь. На кушетке лежал голый молодой мужчина, на полу темными мешками лежали тела.

Из промзоны каждая группа выбиралась самостоятельно. Но все встретились в «форде» Мастера. В салоне микроавтобуса негромко играла музыка, а у Мастера был большой термос с горячим и крепким чаем. И бутылка коньяка была. В общем, в салоне «форда» было почти по домашнему уютно… особенно после путешествия на Территорию Зла. Теперь Студент точно знал, что она не зря так называется.

— Итак, — сказал Мастер, — хочу услышать ваши впечатления. Кто начнет?

Глеб сказал:

— Давайте я. Посмотрели. Березу обнаружили. Если положить там пару досок в развилке, то можно работать с комфортом.

— Что вам потребно из дополнительного оборудования, Глеб?

— Да там сущая мелочь, мы…

— Товарищ Северный! Мелочей в этом деле быть не может. Если нужен хотя бы гвоздик или, то он должен быть приготовлен заранее… Понял?

— Понял. Нужна доска, а лучше две, толщиной тридать, сорок миллиметров, длиной около полутора метров, ножовка по дереву, ремень или метра три мягкой проволоки.

— Хорошо… Кто следующий?

Кот сказал:

— м-можно мне?

— Конечно, Центральный.

— Значит, т-так. На месте б— были, работать можно. Д— дополнительно ничего не нужно.

— Хорошо… А ты что скажешь, товарищ Южный?

— Были, посмотрели. Все в порядке. Нужна стремянка с двумя-тремя ступеньками.

Что-то не понравилось Мастеру в ответе Студента. Он не понял — что, и спросил:

— А по лесам подняться как — реально?

— Вполне.

— А пробовали подняться?

Студент посмотрел прямо в глаза Мастеру:

— Да, конечно. Я лично поднимался.

— Хорошо, — лаконично подвел итог Мастер. Он помолчал несколько секунд, потом обвел цепким взглядом всех. Сказал: — Через сутки — операция. Постарайтесь отдохнуть, выспаться. Сейчас за каждой из групп приедет машина. Водитель поедет с вами. Оставшиеся до операции сутки он проведет вместе с вами.

Гёзы начали переглядываться, а Кот спросил:

— Вы что же — не д-доверяете нам?

— Вы спросили прямо и я отвечу прямо: вы, товарищ Центральный, ерунду сейчас сказали. Человек, который приедет — тоже член вашей группы. Он будет страховать вас на всем протяжении операции, оставаясь при этом снаружи, за периметром. Я хочу, чтобы сутки перед операцией вы провели под одной крышей. Познакомились, посидели за одним столом… Понятно?

Кот ответил:

— П— понятно. Извините.

Через три минуты Студент, Матрос и Сибиряк познакомились с четвертым членом своей группы — это был молодой улыбчивый татарин по имени Наиль. У Кота «страховкой» стала Виктория.

Ежедневно в двадцать три часа Барон звонил Чердыне — докладывал об оперативной обстановке. Двенадцатого октября Барон вылез на крышу «резиденции», достал телефон и набрал номер подполковника. Чердыня отозвался сразу:

— Гутен абенд, господин барон.

— Да хрен там он добрый, господин подполковник.

— А что такое?

— Да надоело уже торчать на этой помойке.

— А никто не обещал, что будет легко… ладно, можете сниматься.

— Когда? — спросил фон Дрейзе.

— Да хоть сейчас.

— Вот это дело! Приеду домой — выпью шнапсу, потом залезу в ванну и буду отмокать два часа.

Чердыня сказал:

— Хорошо тебе. Я бы тоже с удовольствием хлебнул шнапсу и залез на два часа в ванну. Но — дела.

— Ну, знаешь! Я об этой ванной больше месяца мечтаю. Оброс тут грязью, воняю. Команда вот-вот взбунтуется и вздернет меня на рее.

— Тебя вздернешь!

— Значит, сатанисты сожрут.

— Какие сатанисты? — спросил Чердыня.

— Да был тут инцидент.

— Что за инцидент?

— К нашим делам отношения не имеет, но скажу честно: жутковато. Потом расскажу и фотографии покажу.

— Нет, — сказал Чердыня. — Расскажи сейчас.

Ругнувшись про себя: вот дернул черт за язык! — Валентин фон Дрейзе начал рассказывать:

— В общем, тут есть церковь. Заброшенная. Знаешь?

— Знаю, — сказал Чердыня.

— Наш туземец рассказывал, что там, мол, сатанисты тусуются. Содомией, мол, занимаются и даже жертвоприношения делают… Там, действительно, сатанистская тусовка видно была когда-то — символика на стенах и все такое. Видно, и трахаются там — диванчик стоит и использованные гондоны валяются. Но вот насчет жертвоприношений я, конечно, всерьез не воспринял. Туземец— то наш что угодно наплести может — у него от паленого спирта уже мозги набекрень… Так вот представь себе: он говорил правду!

— Ну— ка, ну— ка, — произнес Чердыня.

Невдалеке от Барона пролетела «глазастая птичка». Барон прикурил и продолжил:

— Сегодня в этой церкви трое сатанистов проводили свой шабаш. Опоили какого-то сопляка — он до сих пор дрыхнет — и трахнули в жопу. А потом что-то между собой не поделили. В результате имеем три трупа. И, кстати, еще один распят под куполом. Но этот — старый, давно висит. Удивляюсь, как мы его раньше не заметили — ведь были же в этой церкви, смотрели.

Чердыня спросил:

— А ты уверен, что к нашим делам это не имеет отношения?

— Сто пудов! Там по следам можно восстановить, как они резали друг друга.

После довольно долгой паузы — Барон даже спросил: але! Ты где? — Чердыня ответил:

— Я здесь… Ты вот что. Ты посиди-ка там до субботы.

— Э— э, Генрих! Это не кошерно. Я уже настроился на ванну, шнапс, девку.

— Посиди, посиди. Девки и ванна никуда не денутся. А в субботу после полудня я вас сниму… Да, кстати, пришли мне прямо сейчас все фотографии из этой церкви.

— Яволь. Цу бефель?[70]

— Исполняйте, майор.

Фон Дрейзе затушил окурок и выругался: вот ведь дернул черт сказать про этих пидоров — тьфу!

Через минуту Чердыня получил фотографии, сделанные Бароном — больше тридцати штук. Фотографии были вполне приличного качества. Чердыня внимательно их просмотрел. Сначала — общий вид с нескольких точек. Потом — детали… Валентин фон Дрейзе прошел обучение по программе разведчик— диверсант. Поэтому знал, как правильно зафтксировать следы.

Чердыня подумал, что скорее всего Барон прав — это сатанисты. Слишком много достоверных подробностей, чтобы сомневаться… Вот только кто их убил? Ну, допустим, между ними возникла ссора. Допустим, один из них убил двух других. Например, этим мачете с числом «666» на рукоятке. Но кто убил его? Или же он умер от кровопотери или болевого шока после ранения?

Ладно, подумал Чердыня, это второстепенные вопросы. Теперь, когда известно, где террористы планируют нанести главный удар, промзона больше не является приоритетным направлением… Одна группа террористов — главная — известна, находится под контролем и, соответственно, безопасна. Нужно найти и обезвредить две других. Чердыня полагал, что этот вопрос будет закрыт максимум за сутки.

Студент сидел в кухне, курил — по общей договоренности курили только в кухне. Вошел Матрос, сел напротив, закурил и спросил:

— Саша, ты чего такой сурьезный?

— Я думаю: а может, зря мы не сказали Мастеру про этих? Может, мы совершаем ошибку?

— Брось! Ошибку ты совершил другую.

— Какую? — быстро спросил Студент.

— Ты, командир, этих тварей назвал пацаками, а на самом деле они пидорюги, — сказал Матрос и засмеялся. Студент тоже улыбнулся, сказал: — Ладно, прорвемся… Единственное, про что забыл, так это про масло. Надо бы блок смазать — скрипит.

— Да ерунда. У меня в машине есть немного моторного масла.

— Тогда порядок.

Мастер никак не мог заснуть. Он лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок. На потолке переливались отсветы рекламы кавказского ресторана напротив. У кавказцев все было схвачено и ресторан работал едва ли не круглосуточно. Желтые отсветы сменялись синими, синие — зелеными… До начала операции оставалось еще двадцать часов, а Мастер чувствовал страшную усталость — подготовка операции отняла слишком много сил. Да и возраст уже не тот. Мастер не жаловался на здоровье — не взирая на годы тяжелой пахоты и два ранения, он был еще энергичен… Но операция «Мегаполис», которую он готовил всего за месяц, отняла слишком много сил. Нужно было выспаться, а сон не шел.

Мастер лежал без сна и смотрел в потолок уже час, когда на улице вдруг началась стрельба. Мастер поднялся с дивана, подошел к окну. Встал сбоку, слегка приоткрыл штору. У ярко освещенного входа в ресторан на противоположной стороне улицы двое темноволосых мужчин в белых сорочках танцевали лезгинку, третий стрелял в воздух из пистолета. Пистолет отливал золотом. Возможно, это было обманом зрения. А может, не было. Может, он действительно был позолочен — восточные люди любят блестящее.

— Чечен— Аул, — сказал Мастер вслух.

Горец расстрелял магазин и сунул пистолет в кобуру подмышкой. Двое в белоснежных сорочках двигались легко, слаженно. Через двухкамерный стеклопает Мастер не мог слышать музыку и этот танец в ночной тишине выглядел странно. Похожее ощущение возкикает, если отключаешь звук в телевизоре.

— Чечен— Аул, блядь, — повторил Мастер и вернулся на диван.

Часы пробили полночь — наступило тринадцатое октября.

Наступило тринадцатое октября 2017 года. По воле календаря — пятница. День был пасмурный, с дождем. На вторую половину дня дали штормовое предупреждение. Ветер с залива нес низкие серые облака, упруго натягивал флаги над Башней. Помимо обычного комплекта — флаг РФ, флаг Национальной корпорации «Промгаз» и личный штандарт Председателя — над Башней был поднят флаг Турции — в честь Президента Турецкой республики.

Мастер наблюдал за Башней с расстояния в три с лишним километра. Через оптику трубы сорокакратного увеличения он заметил турецкий флаг и произнес, имитируя произношение дорогого Леонида Ильича Брежнева:

— С глубоким волнением ожидают трудящиеся визита главы Турецкой республики.

Он сказал это и пошел в кухню — жарить яичницу.

Около полудня личный штандарт Председателя спустили — Председатель поехал в аэропорт встречать высокого гостя. И этот факт тоже зафиксировал Мастер. С чувством глубокого удовлетворения, пробормотал он. Потом вышел из дому, сел в машину и отъехал на три квартала. Остановился, обзвонил командиров групп. Сказал: готовность — восемь часов. Разломал и выбросил симку, выбросил телефон. Вернулся домой.

Кортеж Председателя — более двадцати черных бронированных «гелендвагенов» — промчался по проспектам Санкт-Петербурга, выскочил на Киевское шоссе. Это видел «глаз», поставленный Мастером. «Глаз» отзвонился, сообщил: проехали.

Через сорок восемь минут «глаз» позвонил вновь: проехали обратно.

— Отлично, — сказал Мастер, — отлично.

Он посмотрел на часы, прикинул, сколько времени понадобится кортежу, чтобы долететь до Башни и решил, что у него есть время попить кофейку. Он сварил себе кофе, вернулся в комнату и сел к столу. На столе стояла на треноге труба. Мастер мельком глянул в нее — штандарта Председателя на Башне еще не было — закурил и сел пить свой кофе. Спустя четверть часа он вновь посмотрел в трубу. По флагштоку медленно поднимался штандарт.

Мастер потер руки — все шло по плану, операция вышла на финишную прямую. Он допил кофе, вновь спустился в машину и сделал звонки командирам групп: готовность — шесть с половиной часов.

В квартире на Приморском работали четыре видеокамеры типа «пинхол» — «булавочный укол». Камеры передавали «картинку» в фургон, припаркованный у дома, а из фургона сигнал траслировали в Кубышку. При необходимости полковник Спиридонов мог наблюдать за тем, что происходит в квартире, не выходя из своего кабинета… Собственно, наблюдать было нечего — Моцарт и напарник вели весьма скучный образ жизни: спали, смотрели телевизор, делали зарядку, иногда выходили прогуляться.

Полковник ждал, когда в квартире появится Иванов, и приказал сообщить ему об этом немедленно, как только это произойдет.

Сибиряк чистил АПС, Матрос и Наиль играли в шахматы. Студент смотрел в окно. За окном был серый октябрьский день, летела листва. Часы тянулись медленно. Студент давно заметил, что перед операцией время имеет свойство растягиваться. В телевизоре виртуальная чернокожая дикторша-фрик рассказывала о начавшемся визите президента Турецкой республики. В настоящее время Председатель и г— н президент ведут переговоры с глазу на глаз. После завершения переговоров последует совместная пресс-конференция. Вечером Председатель даст ужин в честь высокого гостя… На заднем плане за спиной дикторши стояла Башня…

Студент подумал: они будут ужинать. Вместе со своими женами… нет — супругами. У этих ребят не жены — у них супруги. Они будут пить коллекционное вино и есть омаров… Мы уничтожим их, когда они будут есть омаров со своими ухоженными супругами.

— Мат, — сказал Наиль.

— Шайтан! — раздосадованно воскликнул Матрос.

Дикторша сказала:

— Завтра, в День Столицы, господин Председатель и господин президент будут присутствовать на народных гуляниях в парке 300– летия Санкт-Петербурга.

Сибиряк ответил ей:

— Ну это навряд ли.

Мастер спустился вниз, вышел из подъезда. Сразу навалился ветер с дождем. Мастер сел в машину, пустил двигатель. Дизель ровно забормотал. Мастер достал из бардачка и включил маленький телевизор — показывали пресс-конференцию Председателя и президента Турции. Конференцию транслировали в режиме реального времени.

Мастер закурил сигарету, сказал себе: ну, с Богом, — поехал. Через пять минут он остановился у Ладожского вокзала. Сделал три звонка: готовность — час… Фактически это означало: начинаем операцию.

Студент сунул в кобуру АПС. В левый рукав — дубинку. На поясной ремень повесил ножны с финкой «Смерш». В нагрудных и боковых карманах разместил два запасных магазина, две гранаты, радиостанцию, фонарик, строп длиной двадцать метров и складной нож… Рядом снаряжались ребята. Студент натянул вязаную шапочку, надел серый плащ. На плечо повесил сумку с ПНВ. Спросил: готовы?

— Готовы, — ответили ему вразнобой.

— Валера, пальцы? — спросил Студент у Матроса.

— Все стерто, командир, — ответил Матрос. Он отвечал за уничтожение отпечатков пальцев в квартире. — Сейчас обработаю прихожую.

Первым должен был идти Наиль. Он выглядел, как типичный представитель золотой мусульманской молодежи — одет стильно и дорого, в руке непременные четки. Наиль пожал каждому руку, улыбнулся — у него была очень хорошая улыбка — и сказал: до встречи, нищие… Он еще раз улыбнулся и вышел из квартиры. Через минуту сообщил по рации: все чисто.

— Пошли, — сказал Студент. Он подхватил высокий и узкий рюкзак с антенной. Сибиряк взял рюкзак, в котором лежал аккумулятор и кейс с «Ужасом». Матросу достался запасной аккумулятор и стремянка.

Первым из двора выехал Наиль на своей навороченной «гранд-витара». Он должен был предупреждать о проблемах, если они возникнут. При необходимости отвлечь внимание на себя. А если нужно будет — то погибнуть первым… Следом из двора выехал «лэндкрузер» с группой.

Дождь заливал лобовое стекло. Ехали молча. Впереди, в сотне метров, маячили рубиновые габаритные огни «витары». Включенная на прием рация доносила голос Наиля — он что-то напевал по-татарски.

До Якорной доехали без проблем. «Крузер» загнали на территорию бывшего автопредприятия. Здесь ржавели под открытым небом остовы полутора десятков растерзанных грузовиков. Дальше предстояло идти пешком.

Выбрались из теплого салона под дождь с ветром.

— Дождь, — сказал Студент, — это хорошо.

Сибиряк и Матрос согласились: дождь — самое то.

Они надели свои рюкзаки, пошли.

Сидя за рулем «гранд-витары», Наиль смотрел им вслед. Беспрерывно взмахивали дворники, сгребали с лобового стекла воду. Наиль мечтал быть вместе с ними. Когда трое скрылись на Территории Зла, Наиль взял в руки рацию и вызвал Мастера: они за забором.

Мастер облегченно улыбнулся: все три группы благополучно ушли «за забор».

Спустя минуту закончилась пресс-конференция Председателя и турецкого перца.

Шел сильный дождь. Студент, Сибиряк и Матрос шагали по Территории Зла. Дождь стучал по металлическим тушам мертвых ангаров, шелестел в полуоблетевших кустах, наполнял все однообразным шумом. Трое несли на себе машину, которая убивает издалека и бесшумно. Если не физически, то как личность.

Трое шли убивать Председателя.

Искрились кристаллы Сваровски в люстре под потолком гостиной «Серебряный век». Похожие на белогвардейских офицеров официанты в белых перчатках заканчивали сервировку стола. Нежно светился фарфор с вензелями дома Романовых. В углу настраивали инструменты музыканты из Мариинки. За происходящим присматривали два сотрудника СБ и метрдотель. До начала ужина оставалось сорок минут.

Группа Глеба на кладбище уже вышла на позицию. Глеб быстро залез на березу, отпилил в размер и уложил в развилке две доски. Конец одной он зафиксировал, забив клин меду торцем доски и стволом, конец другой положил на ветку и притянул ремнем. На образовавшейся «площадке» можно было плясать. На веревке подняли наверх антенну и треногу. Потом кейс с «Ужасом» и аккумулятор. Глеб стал собирать аппарат, а двое бойцов укрылись в кустах и сделались невидимыми и неслышными.

Глеб собрал аппарат, накрыл его полиэтиленом и вызвал Мастера: Северный на точке, к работе готов.

Кот с бойцами пришли к зданию цеха. Зашли внутрь. На полу стояли лужи, где-то лилась, журчала вода. Ганс остался внизу. По стальным лестницам и гулким бетонным коридорам Кот и Трофим поднялись наверх, на крышу. Они снова оказались под дождем и порывами сильного ветра.

Студент, Сибиряк и Матрос еще только подходили к церкви. Студент подумал, что не взял из багажника флягу с машинным маслом.

Мастер сидел в машине на верхней, платной стоянке Ладожского вокзала.

Начальник службы протокола Национальной корпорации «Промгаз» Хилькевич— Майер-младший зашел в гостиную «Серебряный век». Убедился, что все в порядке. Потом на минуту заглянул в холодный цех. Здесь тоже все было в порядке. Х-М-младший уже собрался уходить, когда вдруг увидел повара, который бросил в рот веточку укропа. Х-М-младший подошел к повару и сказал ему: а пойдем-ка со мной, парниша… Повар мгновенно побледнел и хотел что-то сказать, но Х-М-младший слушать не стал. Он повернулся на высоких каблуках и пошел к выходу. Повар положил нож и побрел за ним.

Х-М-младший ждал его за колонной. Повар снова попытался что-то сказать, но Х-М-младший коротко и сильно ударил его ногой в пах. Повар выдохнул: и-а-а-х! — схватился за причинное место и присел. Младший слегка наклонился над ним и почти ласково произнес:

— Ты что же, сука, хозяйское пи…дишь?

— Я… Я…

— В следущий раз увижу — порву попку на британский флаг… Понял?

— По… понял.

Х-М-младший довольно облизнул губы, повернулся и пошел. У него было много дел. Мимоходом подумал: пожалуй, стоит выдать этому поваренку за щеку — сладенький.

Кот залез в закуток, который присмотрел накануне. Здесь он был защищен хотя бы от ветра. Он собрал установку, подключил аккумулятор и связался с Мастером: Центральный готов.

Мастеру осталось дождаться сообщения от Южного.

Студент, Сибиряк и Матрос подошли к церкви. Сибиряк остался снаружи, устроился в «гнезде» из бетонных обломков метрах в тридцати напротив входа. Он растянул над головой плащ— палатку, прижал ее концы камнями и сказал: лепота! Студент зашел внутрь. Он внимательно осмотрел помещение и увидел, что тела «посвященных» кто-то шевелил. Вчера они лежали лицом вниз, но их перевернули… Трупы «посвященных» перевернули люди Барона — чтобы сфотографировать. Студент этого не знал и подумал, что это сделал «кандидат». «Кандидат» исчез, мачете с Числом Зверя на рукоятке тоже исчезло.

Студент осмотрел все углы и сказал в рацию: чисто… Через несколько секунд в церковь вошел Матрос, внес два рюкзака. Студент быстро поднялся по лесам. Бросил распятому: привет, старый… Странно, но глядя на распятого сегодня, Студент не испытывал никаких эмоций. И даже запах ему не мешал.

Используя блок, Матрос начал поднимать оборудование наверх. Блок посрипывал, Матрос ругал себя за то, что забыл про масло. А с другой стороны: кто тут услышит? Мертвяки?.. Матрос поднял связку рюкзаков и стремянку. Студент принял.

Студент поставил стремянку возле дыры в куполе и поднялся на две ступеньки. Он высунулся из прорехи по грудь, снял с голову прибор. Ветер с дождем хлестнул по лицу мокрой тряпкой. Студент почти не заметил этого. Он смотрел на Башню, на ее подсвеченную вершину. На цель.

Потом он не торопясь собрал аппарат, навел его на Башню и поставил увеличение прицела на максимум. «Умная» оптика сделала цель близкой. В ярком свете прожекторов над Башней упруго бились флаги — россиянский, турецкий, Национальной корпорации «Промгаз» и личный штандарт Председателя. Несколько секунд Студент разглядывал цель, потом спустился со стремянки, положил на пол аппарат и достал из кармана рацию. Он вызвал Мастера и доложил: Южный на точке, готов.

Мастер ответил: добро. Ждите команды.

Студент присел на корточки, достал сигареты, прикурил и стал ждать.

Мастер дождался доклада от Южного и стал спокоен. Теперь, когда все три группы заняли свои позиции, и до залпа по Башне осталось двадцать минут… теперь от Мастера ничего не зависело. Почти ничего. Кроме разве что…

Мастер вытащил из бардачка один из «разменных» телефонов, вставил в него сим-карту и вышел из машины. Он прошел в здание вокзала, поднялся в главный зал и набрал номер. Через несколько секунд услышал в трубе голос Дервиша.

— Это диспетчер, — сказал Мастер. — Грузчики на местах. Через двадцать минут начнем грузить.

— Хорошо, — отозвался Дервиш. Помолчал, потом добавил: — Трофимыч, ты вот что… ты позвони на Приморский… Может, у него получится.

— Позвоню, — ответил Мастер. — Я, собственно, именно об этом хотел поговорить с тобой, Евгений Василич.

Бульдог в этот день был «в наряде» — он сидел в кухне, чистил картошку на ужин. Лаврентий валялся на диване в большой комнате, смотрел телевизор. Там шло шоу «Реальные идиоты»… Бульдог подумал, что еще пару картофелин — и хватит. Лаврентий в комнате заржал над выходкой очередного кандидата на звание «Реальный идиот». Идиоты боролись за выход в финал. Победитель — самый реальный идиот — должен был получить десять тысяч новых евро… Лаврентий заржал, а в нагрудном кармане рубашки Бульдога завибрировал телефон. На этот телефон мог звонить только Иванов. Бульдог положил нож и картофелину, торопливо вытер мокрые руки, вытащил телефон из кармана.

— Да, — признес он негромко.

— Слушай меня внимательно, — произнес из трубки голос Иванова.

На столе полковника Спиридонова пропел коммуникатор. Спиридонов покосился на дисплей и увидел, что звонят из фургончика наружки. Полковник нажал кнопку, сказал:

— Спиридонов.

Он был уверен, что ему хотят сообщить: в адрес прибыл объект «Папа» — такой псевдоним присвоили «Иванову». Спиридонов был уверен, что «Иванов» — это тоже псевдоним. Впрочем, сейчас это не имело никакого значения. Главное — он пришел… Полковник Спиридонов сказал: Спиридонов.

Голос из аппарата ответил:

— Докладывает «Огонек— 2», господин полковник. Только что объект «Пес» имел очень важный телефонный контакт. Мы можем прокрутить вам запись этого контакта.

— Давайте, — сказал Спиридонов и нажал клавишу на компе. Через три секунды на мониторе появилась картинка: кухня и «объект ґґПесґґ» за столом. Впрочем, про себя Спиридонов продолжал величать его Бульдогом. Таймер в правом нижнем углу картинки отбивал время. Спиридонов бросил взгляд на свои часы и заметил, что расхождение составляет две минуты… Бульдог чистил картошку. Откуда-то со стороны доносился смех. Прошло несколько секунд. Неожиданно выражение лица Бульдога изменилось, он положил нож и недочищенную картошку и торопливо вытер руки прямо о рубашку. Потом достал из кармана сотовый телефон. Судя по всему телефон был поставлен на вибрацию. Бульдог поднес телефон к уху, сказал: да.

— Слушай меня внимательно, — ответил мужской голос из трубки. Спиридонов слышал его очень хорошо. — Лаврентий — агент «гестапо» по кличке Моцарт. Квартира под наблюдением. Уходи немедленно. Уходи через чердак. Выйдешь уже в соседнем доме. Повезет — проскочишь. Удачи.

Бульдог опустил руку с телефоном на колено. Моцарт ржал, как конь.

Спиридонов стиснул кулак и стукнул по подлокотнику кресла. Голос из коммуникатора спросил:

— Вы все слышали, господин полковник?

— Слышал, — буркнул Спиридонов. — Откуда звонили Гению?

— Еще не знаю.

— Свяжитесь с центром радиоконтроля.

— Уже связались, в самое ближайшее время они дадут ответ… Вот, уже. Звонок прошел с Ладожского вокзала.

— Хорошо. Передайте, чтобы они постоянно «держали» этот терминал[71].

— Так точно, — ответил «Огонек— 2».

Спиридонов отлично понимал, что «Иванов» — матерый, опытный волчара. Скорее всего, он быстро избавится и от симки и от самой трубы. Возможно, уже избавился. «Огонек— 2» тоже это понимал.

Спиридонов сказал:

— Теперь я хочу видеть, что сейчас происходит в квартире.

— Секунду, — ответил «Огонек» и, действительно, через секунду на мониторе вновь появилась кухня. Бульдог все так же сидел у стола, сжимал в руке телефон. Лицо было сосредоточенным и хмурым. Моцарт крикнул:

— Буль, греби сюда. Тут такое — я уссываюсь!

— Ща приду, — негромко произнес Бульдог. Он положил в карман телефон и взял со стола нож, которым чистил картошку. Это был обычный кухонный нож с клинком около двенадцати — четырнадцати сантиметров.

Спиридонов произнес: твою мать!

Бульдог поднялся с табуретки и сделал шаг в сторону комнаты. На скулах играли желваки.

Спиридонов сказал:

— Немедленно свяжитесь с Моцартом.

— С Гением? — уточнил «Огонек». Моцарт был известен им как «Гений».

— Да, — сказал Спиридонов, — с Гением.

— Боюсь, что поздно, господин полковник.

— Все равно — свяжитесь.

— Так точно.

Бульдог подошел к двери комнаты. Оператор в фургончике переключился на другую камеру и теперь Спиридонов видел комнату, Моцарта и Бульдога в дверях.

— Смотри, смотри! — возбужденно и весело говорил Моцарт. — Смотри — вот придурки!

Бульдог быстро переместился и оказался у изголовья дивана. Потом навалился на Моцарта сверху и приставил нож к горлу, под кадык.

Моцарт удивленно спросил:

— Ты… что?

— Ничего… Убью я тебя щас, Валера.

Моцарт улыбнулся и сказал:

— Это что — шутка? Дурацкая, скажу я тебе, шутка.

— Нет, Моцарт, это не шутка.

Агент Моцарт услышал свой оперативный псевдоним и дрогнул. Лишь на одну секунду изменило ему хладнокровие и метнулся в глазах страх… Но Бульдог заметил. Заметил — и все понял. Еще секунду назад у него были сомнения. А теперь их не стало. И Моцарт понял, что Бульдог понял.

— Витя, — сказал Моцарт и сглотнул комок в горле. — Витя, это же провокация, Витя.

Кулаком левой руки Бульдог ударил сверху по рукоятке ножа, нож вошел в горло Моцарта на всю длину клинка. Моцарт вытаращил глаза и попытался вырваться. Бульдог навалился всем телом, прижал. Моцарт бился, хватал ртом воздух, пытался вывернуться. Это продолжалось вечность — целую минуту.

Спиридонов выругался. Потом сказал:

— Его нужно взять. Живым. Передай всем: он мне нужен живым.

— Так точно, господин полковник.

Спиридонов нажал на кнопку коммуникатора, отключился. Он снял и бросил на стол очки, закрыл глаза и начал массировать веки. Потом открыл глаза, надел очки. Нажал на кнопку коммуникатора, вызвал оперативного дежурного:

— Немедленно свяжитесь с дежурным на Ладожском вокзале. На вокзале может находиться террорист. Предположительно мужчина около шестидесяти лет. Вооружен… Свяжитесь с центром контроля — они держат его за хвост[72]. На вокзал направьте все свободные опергруппы.

— Бысто кинуть на вокзал могу только четыре, максимум пять групп, Георгий Анатольевич. Остальные задействованы на обеспечение визита президента Турции.

— Знаю, — устало сказал Спиридонов. — Направьте, сколько есть.

Он был уверен, что «Иванов» уже покинул вокзал.

После звонка Бульдогу Мастер положил телефон на скамейку, на которой сидел, поднялся и пошел прочь. Он отошел всего метров на десять, остановился у стенда «Разыскивает комитет ґґКобраґґ». Он делал вид, что разглядывает фотографии террористов, а сам косил глазом на скамейку. Не прошло и минуты, как мимо скамейки прошел молодой кавказец. Не оставаливаясь слегка нагнулся, схватил телефон и пошел дальше.

Бульдог сидел на краю дивана рядом с человеком, которого он только что убил. Бульдогу уже доводилось убивать. Но — врагов. А Валерка… Валерка был свой. Еще пять минут назад он был свой. Пять минут назад Бульдог готов был шагнуть под пулю, если бы жизни Валерки угрожала опасность. Теперь Валерка лежит мертвый, а в руках у Бульдога — окровавленный кухонный нож.

В телевизоре кривлялся кандидат на звание «Реальный идиот», хохотала массовка. По оконному стеклу змеились струйки воды.

Неожиданно Бульдог почувствовал одиночество. Абсолютное, пронзительное одиночество. Он был один, совсем один в этом чужом нороде — темном и непонятном. В его родном Тамбове все было другое — город, люди и даже небо. Бульдогу хотелось обхватить голову руками и закричать…

Кандидат на звание «Реальный идиот» сказал:

— Теперь скажу относительно жопы моей соседки.

Студия взорвалась хохотом.

Бульдог схватил стул и швырнул его в телевизор.

Через крошечный глаз камеры на него смотрел полковник «гестапо» Спиридонов.

Стол в гостиной «Серебряный век» накрыли на двадцать четыре персоны — для самого узкого круга.

В 20.09 в гостиную вошли Председатель и президент Турции. За ними их супруги. Следом — остальные. Избранные. Дамы были в вечерних платьях, мужчины — в смокингах. Сверкали бриллианты. Супруга президента Турции невольно остановилась, ошеломденная роскошью интерьера «Серебряного века». Квартет из Мариинки негромко наигрывал Вивальди.

Трое мужчин — Глеб на дереве над кладбищем, Кот на крыше огромного цеха и Студент под куполом храма — ждали команды, но команды не было. Светилась в темноте Башня, реяли над ней флаги.

Полковник Спиридонов зашел к Власову, лаконично и четко доложил о ситуации на Приморском. Первый вопрос, который задал своему заму руководитель комитета, был такой:

— Чердыне уже сообщили?

Власов очень ревниво относился к тому, что его сотрудники контактируют с Чердыней через его, Власова, голову. За такие контакты одного начальника службы он загнал служить в Череповец.

— Нет, — коротко ответил Спиридонов.

— Надо сообщить, — сказал Власов. Он протянул руку к коммуникатору. Три первых кнопки его коммуникатора распределялись так: Председатель, Чердыня, любовница Власова Соня Березовская… Генерал нажал кнопку номер два. Через несколько секунд в трубке раздался голос Чердыни.

Бульдог поднялся с дивана. Бросил нож и стянул через голову окровавленную рубашку, вытер об нее липкие от крови руки, скомкал, швырнул. Потом прошел во вторую комнату, взял свою сумку, вытащил из нее и надел другую рубашку. Поверх нее — самодельный жилет-разгрузку. Щелкнул карабинчиками, пристегнул вытяжные шнуры к кольцам гранат, уложил их в нагрудные карманы. В отдельный карман положил запасной магазин. Вложил в открытую кобуру на поясе «Стечкин» и вышел в прихожую. Обул кроссовки, надел черную синтетическую куртку и черную кепку. Немного подумал, потом вернулся в комнату, где лежал мертвый Лаврентий-Моцарт, запустил руку под подушку и вытащил из-под нее большую черную «беретту». На труп Моцарта старался не смотреть.

Бульдог опустил прехохранитель «беретты», убедился, что патрон уже в патроннике и вышел в прихожую.

В «Серебряном веке» начался ужин. Председатель произнес тост за старых друзей, принимать которых — большая радость и высокая честь. В ответ президент Турции произнес тост за гостеприимных хозяев. Звенели бокалы с двуглавыми орлами, шампанское искрилось, люстра сверкала, звучала музыка.

Шел дождь. Глеб стоял на «палубе», прислонившись к стволу березы, укрывал полой плащ— палатки аккумулятор и ждал команды. Ветви березы качались, шумели над головой, густо летели мокрые листья.

Кот сидел в своем закутке на крыше цеха, тоже ждал команды. Дождь молотил по плащ— палатке.

Студент по-зэковски, на корточках, сидел под церковным сводом. Здесь он был защищен от дождя и от ветра. Здесь он был совершенно невидим снаружи, поэтому можно было даже курить. Студент тоже ждал команды.

Команды все не было.

Бульдог посмотрел в глазок — на площадке, освещенной тусклой сорокаваттной лампочкой, было пусто. Он осторожно оттянул язык засова, приоткрыл дверь, прислушался. Где-то — кажется, этажом выше — был слышен приглушенный дверью смех. Видимо, соседи тоже смотрели «Реального идиота»… Бульдог дольше минуты простоял, прислушиваясь. Потом выскользнул из квартиры, аккуратно прикрыл дверь и пошел вверх по лестнице.

Он проник на незапертый чердак, включил фонарик. Громко шумел дождь над головой. Бульдог двинулся в сторону соседнего подъезда. Через сорок секунд он стоял у двери, которая могла привести его к свободе. Он решительно распахнул дверь. Свет здесь не горел. Бульдог шагнул на площадку и… тело свело чудовищной судорогой. Уже теряя сознание, он понял: парализатор.

На большом мониторе в главном зале Ладожского вокзала был включен канал «Промгаз Медиа». Транслировали новости. Диктор — обаятельная, нерисованная — произнесла:

— В эти минуты начинается ужин, который Председатель дает в честь высокого гостя…

Мастер сказал: ну что же? Пора.

Чердыня собирался ехать на Приморский, когда позвонил Михельсон.

— Генрих Теодорович, — сказал он, — на том фото, что вы мне прислали, не настоящая антенна. Она очень похожа на настоящую, но не настоящая — муляж. Ума не приложу, кому понадобилось делать му…

— Я тебя за яйца повешу, тарнеголь херов, — прорычал Чердыня и прервал разговор.

Команда поступила, как это обыкновенно бывает — неожиданно. Даже если ты ее ждешь, она все равно звучит неожиданно… Рация на груди пропищала и голос Мастера произнес:

— Готовность — одна минута. Прошу подтвердить готовность. Прием.

— Северный готов.

— Центральный готов.

— Южный готов.

— Хорошо. Через сорок секунд я начну обратный отсчет. От десяти до единицы. Потом команда «Огонь!»

Студент поднялся, взял в руки «пушку» и подошел под дыру в куполе. Сквозь дыру густо летели капли. Студент поднялся на три ступеньки. В лицо ударил ветер. Рядом трепетала на ветру березка, сеяла мелкие, как пятачки, листья. Широко расставив локти, Студент уперся в крышу, направил антенну на Башню и включил прицел. Полторы секунды монитор оставался мутным, потом появилась и стала четкой картинка. Металлический приклад холодил щеку. Палец лежал на спусковом крючке от детской игрушки.

Студент смотрел на Башню. Думал: сейчас там ужинают. Пьют вино, стоимость одной бутылки которого равна пенсии пенсионера за несколько лет. Едят деликатесы — стерлядь и молочную телятину, черную икру и лобстеры…

— Десять, — произнес голос Мастера из рации.

…А может быть они едят что-то такое, о чем простой смертный даже и не слыхивал…

— Девять.

Но чтобы там они не ели, все равно они едят человечину.

— Восемь.

А вино, которое они пьют — это кровь. Кровь нерожденных младенцев.

— Семь.

Там, в этой сверкающей Башне, собрались вампиры и людоеды.

— Шесть.

С виду они обычные люди. Многие даже красивы и обаятельны.

— Пять.

Но под ухоженной кожей прячется грязная, в язвах и струпьях, шкура, а белозубая улыбка скрывает клыки.

— Четыре.

Уничтожить их — святое дело. И сейчас мы это сделаем.

— Три, — произнес Мастер. Его голос сделался слегка глуховатым. Видимо, он волновался. А Студент — напротив — был спокоен.

— Два.

Завывал ветер, хлестал дождь, где-то громыхал оторванный лист жести.

— Один.

Палец на смешном спусковом крючке напрягся.

— Огонь!

Студент согнул палец. На дисплее вспыхнула маленькая красная точка. Невидимый «снаряд» сорвался с кончика антенны. В отличие от обычного снаряда, он был неподвластен законам баллистики — на него не действовала сила земного тяготения, а комендору не нужно было вводить поправки на боковой ветер и деривацию. Этот «снаряд» всегда летел точно туда, куда был направлен.

Одновременно со Студентом «выстрелили» Кот и Глеб. Три страшных «снаряда» пронзили темноту, наполненную дождем и ветром, почти одновременно обрушились на Башню. Они прошли сквозь бетонные стены, оставив на них около сорока процентов своей мощности и ворвались в гостиную «Серебряный век».

В отличие от обычного стрелка, который может перевести дух после нажатия на спуксковой крючок, Студент продолжал удерживать цель в прицеле. Потому что «выстрел» все еще продолжался.

Прошло три секунды с начала атаки.

Первым ощутил на себе действие «Ужаса» один из музыкантов — скрипач. Неожиданно для своих коллег и для себя самого он вдруг сфальшивил. Такого с ним не бывало тридцать с лишним лет. Скрипка пронзительно взвизгнула и смолкла. Спустя секунду умолк кларнет. Скрипач и кларнетист испуганно смотрели друг на друга… У официанта, который собирался налить вина супруге министра иностранных дел, дрогнула рука, он плеснул вино в декольте вечернего платья супруги. Женщина вскрикнула. Возможно, от неожиданности… Но спустя секунду вскрикнула пианистка. Ее растерянное «Ах!» послужило детонатором — «Серебряный век» наполнился криком. Кричали женщины, кричали мужчины. Председатель сидел молча. Но сознание уже наполнялось какой-то липкой темнотой.

Прошло восемь секунд с начала атаки. Люди вскакивали из-за стола, начинали метаться по залу. Присел и закрыл руками уши метрдотель… Непонимающе смотрела на происходящее Зоя Шмуляк.

Прошло одиннадцать секунд… В коридоре по заячьи верещал и бился на полу Хилькевич— Майер-младший. Мимо него бежали по коридору обезумевшие люди — гости, официанты, сотрудники СБ. Один из официантов бегом пересек зал и прыгнул в окно. Он ударился об монитор и сполз на пол, оставляя кровавый след.

Этажом ниже в кухне один из поваров быстро рубил собственные пальцы топориком для мяса. У него был сосредоточенный вид.

Председатель сидел за столом, судорожно вцепившись руками в скатерть. У него тряслись губы. Шмулька смотрела на него с иронией: властелин мира!

Прошло пятнадцать секунд… «Серебряный век» почти опустел. За столом сидел Председатель, рядом — Зоя. Она уже начала что-то понимать. По крайней мере — догадываться…

Председатель вскочил. Упал на пол и разбился вдребезги драгоценный бокал. Председатель выбежал из зала, стремительно промчался по коридору к пожарной лестнице. Обыкновенно дверь на лестницу была закрыта, но сейчас в распахнутой двери лежал охранник — то ли мертвый, то ли без сознания. Председатель перепрыгнул через тело, выбежал на лестницу.

Прошло семнадцать секунд. Председатель побежал по лестнице наверх.

Красный огонек на дисплее погас. Студент перевел дух. С капюшона стекали тяжелые капли. Башня все так же стояла, светилась в темноте.

Председатель выскочил на крышу. Остановился. Огляделся. На огромном пятиугольнике не было ни души. Шел дождь, блестели мокрые от дождя вертолеты. В ярком свете прожекторов ветер натягивал флаги на флагштоках… Председатель пошел к ближайшему краю крыши. До него было всего десять метров.

Он подошел к экрану, ухватился руками за решетку, быстро и по-обезьяньи ловко полез наверх. Председатель забрался на самый верх и тут увидел, что на ограждении сидит большой черный ворон, косит глазом.

В гостиной Зоя Шмуляк налила себе фужер коньяка, сказала:

— За тебя, зайка. Теперь у тебя начинается новая жизнь.

Она махом выпила коньяк, жахнула царский фужер об пол и заливисто засмеялась.

Председатель забрался на гребень экрана. Далеко-далеко внизу лежала хорошо освещенная территория штаб— квартиры Национальной корпорации «Промгаз». С обеих сторон ее опоясывали два черных рукава. Широкий — Невы и узкий — Охты. На Неве сверкал огнями фрегат Балтийского флота «Адмирал Колчак». Его пригнали, чтобы дать фейерверк в завершении ужина.

Студент вытер мокрым рукавом мокрое лицо, посмотрел на дисплей прицела. Башня выглядела совершенно так же, как до атаки. В новостях в таких случаях говорят: «Жертв и разрушений нет». Разрушений, действительно, не было, а вот жертвы… Об этом оставалось только гадать. Студент поставил прицел на максимальное увеличение… и вдруг увидел человеческую фигурку на самом верху Башни. Даже при шестидесятикратном увеличении она была меньше мизинца. Студент внимательно смотрел на человека — почему— то понял, что это важно. А человек несколько секунд постоял на ограждении, а потом вдруг бросился вниз.

Чердыня сел в машину, бросил в рацию, предназначенную для связи с головной машиной: на Приморский… Старший бригады телохранителей ответил: понял, Генрих Теодорович.

Два черных «гелендвагена» двинулись к выезду из гаража.

Первый автомобиль миновал ворота… В этот момент раздался удар и крыша «гелендвагена» смялась. Она вмялась внутрь, как вминается консервная банка, если на нее наступили каблуком. Водитель второго «гелендвагена» инстинктивно ударил по тормозам, а Чердыня пригнулся. Первый автомобиль продолжал ехать — его водитель был контужен и ничего не соображал. Старший бригады, который сидел рядом с водителем, тоже был контужен. Двоим телохранителям на заднем сиденье повезло еще меньше — они были мертвы.

Водитель Чердыни закричал:

— Что? Что такое?

Первый «гелендваген» вильнул влево, врезался в борт бронетранспортера и остановился. С крыши машины свалилось нечто, напоминающее большую куклу. Переломанную плохим мальчишкой большую куклу.

В «кукле» было почти невозможно узнать Председателя, но Чердыня узнал.

Студент присел на нижнюю ступеньку стремянки, вытащил из кармана сигареты и щелкнул зажигалкой. Затянулся, выдохнул облачко дыма. Потом вытащил из кармана рацию и вызвал Мастера.

— Слушаю тебя, Южный, — мгновенно отозвался Мастер. — Прием.

— Десять секунд назад наблюдал человека, который прыгнул с Башни. С самого верха… Прием.

Две или три секунды Мастер молчал, потом сказал:

— Всем — сниматься. — Мастер еще немного помолчал и добавил уже другим голосом: — Поздравляю, мужики — «Мегаполис» прибыл в пункт назначения.

Мастер достал из кармана флягу, свинтил пробку и сделал глоток. Сказал сам себе: ну, поздравляю. Потом запустил руку под одежду, оторвал провода от «кошеля» с пластидом.

Чердыня подошел к телу Председателя. Труп выглядел страшно. У него были неестественно вывернутые руки и ноги и почти оторванная голова. Из ушей, ноздрей, носа текла кровь. Из-под сорочки выпирала сизо-розовая требуха. На правой ноге не было ботинка. На мокрой брусчатке рядом с телом валялась бриллиантовая запонка. За спиной Чердыни стоял водитель. У него было растерянное лицо.

Чердыня сказал:

— Что стоишь?

— А..?

— Тело накрыть, никого не подпускать, — сказал Чердыня, повернулся и пошел в глубь гаража, к лифтам. На ходу он вытащил из кармана радиостанцию, попытался вызвать старшего по двадцать четвертому этажу… Как он и предполагал, старший не ответил. Чердыня подошел к двери лифта. Запищала рация. Чердыня бросил взгляд на дисплей — вызывали с двадцать второго этажа.

— Слушаю.

— Генрих Теодорович, на «золотых этажах» что-то происходит.

— Что происходит? — спросил Чердыня.

— Не знаю, — ответил старший с двадцать второго.

А Чердыня уже знал, что там произошло.

— Я сейчас поднимусь к тебе, — сказал он. — И вот что… приготовь шлемы «Нимб». Ну эти — «антиужас».

Перед Чердыней разъехались в стороны двери лифта. Чердыня сунул в карман рацию, достал коммуникатор и вызвал Барона.

— Барон, — произнес Чердыня, когда фон Дрейзе отозвался. — Минуту назад была обстреляна Башня. Полагаю, что стреляли с твоей территории… Действуй, Барон.

Барон и его люди были готовы уже через минуту — профи. Мак повесил на плечо свой «Хеклер-Кох» и спросил:

— А почему он считает, что стреляли с нашей территории?

— Не знаю, — ответил Барон. Одним движением он смахнул со стола посуду, развернул карту— схему Территории Зла. — Не знаю, но Большой считает, что они здесь… Давайте думать… Наемник!

— Чего?

— Вот ты снайпер… Ты откуда стал бы стрелять по Башне?

Наемник почесал бороду, сказал:

— По Башне?

— По Башне, по Башне.

— Ну, например, с церкви.

— Хорошо — с церкви… Другие варианты?

— Это, пожалуй, самый лучший.

— Понятно, — сказал Барон. — Я и Наемник зайдем с севера, — Барон показал на карте, — а вы вот отсюда, с юга… Сами понимаете: хотя бы одного нужно взять живым.

Студент затушил сигарету о доски, поднялся и начал разбирать «пушку». Он не спешил. Теперь, когда дело сделано, спешить незачем. Он разобрал аппарат, упаковал, разложил по рюкзакам и привязал их к канату. Свистнул Матросу: принимай… Заскрипел несмазанный блок, связка рюкзаков поехала вниз.

С оружием в руках и приборами ночного видения на голове Барон и его бойцы шли по Территории Зла. За сорок дней патрулирования промзоны они изучили ее отлично, даже ночью ориентировались хорошо, шли быстро. У железнодорожной стрелки разделились. Барон и Наемник двинулись к церкви коротким путем, Мак и Кабан пошли в обход.

Когда рюкзаки были уже внизу, Студент опустил на глаза ПНВ, взялся за балку и подтянувшись высунул голову в дыру. Ему хотелось еще раз бросить взгляд на Территорию Зла, запомнить ее. Он висел, смотрел сверху на хаос многочисленных разномастных строений, на неширокую ленту Охты в зеленоватом мерцании и, разумеется, на Башню.

Он висел на балке довольно долго, около минуты. Потом опустился на доски. Если бы Студент провисел на три секунды дольше, он бы смог увидеть Барона и Наемника. Но не провисел, не увидел.

Студент надел перчатки и повторил вчерашний трюк — съехал вниз по канату. Матрос сказал: лихо!.. Студент ответил: а то!

Барон и Наемник находились в восьмидесяти метрах от храма, когда раздался пронзительный скрип блока. Не услышать его было нельзя даже за шумом дождя и ветра. Барон замер. Замер Наемник. Барон негромко спросил Наемника:

— Ты слышал?

— Слышал… Там они, в церкви.

Почти тут же зазуммерила рация — на связь вышел Мак. Он спросил: вы слышали? — Слышали. Они в церкви. Будем брать.

Чердыня позвонил дежурному: направь всех свободных оперативников в квадрат А6. Где-то там должна находиться машина с террористами. Нужно организовать контроль периметра.

Дежурный ответил:

— Генрих Теодорович, так нет свободных— то. Все на обеспечении мероприя…

— Резерв отправь! — почти закричал Чердыня.

— Понял, — ответил дежурный. В резерве было всего двенадцать человек — четыре опергруппы.

На Территории Зла и вокруг нее находились почти два десятка человек — три боевых группы «гезов» и их прикрытие, плюс команда Барона. В самое ближайшее время к ним присоединятся еще люди и роботы. Каждая группа имела свою задачу и совершала какие-то движения. На ограниченной территории эти движения завязывались в такой тугой узел, что он не мог развязаться бескровно.

Барон вызвал Чердыню. Чердыня довольно долго не отзывался, а когда все-таки отозвался, Барон сказал:

— Здесь они. Мы их обнаружили. Будем брать.

— Хотя бы один мне нужен жи…

— Да знаю я… Будет тебе живой.

Барон убрал коммуникатор в карман, сказал Наемнику:

— Выбери позицию и прикрой меня. Я пойду вперед.

— Оґкей, — ответил Наемник.

Барон ушел вперед, а Наемник нырнул в дверной проем без двери. Он осмотрелся и выбрал подходящее место — стол в глубине помещения. Отсюда он хорошо видел церковь, а сам оставался невидимым. Наемник снял с плеча «Мини-Драгунов» (сноска: «Мини-Драгунов» — оригинальный гибрид АК— 47 и снайперской винтовки Драгунова. Позволяет надежно и быстро поразить несколько целей на короткой дистанции) изготовился к стрельбе.

Барон шел вперед. В своих людях он был уверен — у них была отличная выучка и опыт контртеррористической борьбы. И еще — в нем уже играл древний азарт охотника… Барон осторожно шел вдоль бетонной стены. В правой руке держал пистолет-пулемет, готовый к стрельбе. Сквозь «умный» прибор на голове он видел местность во всех деталях. Четко, как днем.

С другой стороны к церкви приближались Мак и Кабан.

Барон прошел метров сорок и увидел, что из церкви вышел человек. Человек был в дождевике с капюшоном и с рюкзаком за спиной.

Матрос вышел из храма. Капли дождя застучали по капюшону. Матросу не терпелось покинуть это Территорию Зла. Он подумал: ладно. Теперь уж чего? Через десять минут будем пить горячий кофе в машине.

Барон остановился, прошептал в рацию: Наемник, видишь его?

Наемник ответил: держу его.

Это означало, что он готов в любой момент открыть огонь и поразить террориста в руку или в ногу. Барон ответил:

— Подождем, пока выйдут остальные.

Четыре серых «форда» выехали с территории штаб— квартиры национальной корпорации «Промгаз» через проезд № 3. Это был «технический» проезд, предназначенный для приема грузов. В «фордах» ехали двенадцать оперативников службы безопасности.

Глеб и его группа вышли на Партизанскую.

Группа, которой командовал Кот, двигалась к выходу из промзоны.

— Подождем, пока выйдут остальные, — сказал Барон. В следущую секунду пуля снесла ему затылок. Над Территорией Зла раскатился выстрел…

…Над Территорией Зла раскатился выстрел и на секунду все замерли:

— как вкопанный застыл Матрос

— остановился на пороге храма Студент

— мгновенно напрягся прильнувший к прицелу Наемник;

— замер с поднятой ногой Мак — он собирался перешагнуть через упавший бетонный столб

— остановился Кот и оба его бойца

— и даже вода в Охте, кажется, остановилась…

…И только горячая гильза, выброшенная из «Стечкина» в руках Сибиряка, еще летела в воздухе, выписывала кульбиты.

Барон постоял секунду и упал лицом в лужу.

Сибиряк громко — теперь уже маскироваться было ни к чему — крикнул:

— Падай, Федька — засада!

Матрос стремительно упал.

И сразу же все пришло в движение. Наемник выстрелил на голос Сибиряка. Кабан и Мак тоже дали по очереди. Все — мимо.

Глеб доложил Мастеру: слышу стрельбу на территории промзоны — одиночные и очереди. Мои действия?

Мастер сухо ответил: по плану.

Глеб возразил:

— Полагаю, бой ведет группа «Ю» или группа «Ц». Возможно, им нужна помощь.

— Немедленно покиньте район операции, — резко ответил Мастер. Потом добавил: — Пойми, сынок, через две минуты там будет не протолкнуться от «гестапо»… Уходите немедленно.

— Есть, — ответил Глеб.

Мастер еще не закончил разговор с Глебом, а по запасному каналу его уже вызывал Кот.

— Стрельба, — доложил он. — По-моему, в районе церкви.

— Я знаю, — сказал Мастер. — Немедленно уходите.

— Там Сашка с ребятами.

— Приказываю: немедленно уходите.

— Есть, — недовольно буркнул Кот.

Мастер зло выругался и вызвал Студента: как там у тебя обстановка, Южный?.. Прежде, чем Студент ответил, Мастер уже понял, что обстановка так себе — динамик рации донес звук выстрелов.

Студент ответил:

— Обстановка бодрая… слышите?

— Слышу. Кто такие? Сколько их?

— Не знаю — черти какие-то. Сколько — тоже не знаю.

— Прорваться сможете?

— Попробуем, — ответил Студент. В тот момент он еще думал, что они смогут прорваться… Но через десять секунд после того, как он произнес эти слова, Наемник подстрелил Матроса. И все враз переменилось.

Наемник прострелил Матросу ногу. Это бычная практика фронтовых снайперов в борьбе с партизанами. Действует наверняка. Потому что раненый — это много лучше, нежели убитый. Он сковывает действия диверсионной группы и деморализует ее. Ибо группа оказывается перед выбором: бросить своего раненого или добить его. Нормальный расклад?.. Впрочем, есть еще третий: нести. Но это, как правило, нереально.

Матрос лежал на земле под проливным дождем и кричал от невыносимой боли. Студент стоял за колонной у входа в храм и стискивал зубы — именно ему, командиру группы, предстояло принять решение как поступить с раненым Матросом. И решение напрашивалось само собой.

А Сибиряк тихонько матерился свозь зубы и пытался высмотреть стрелка, который «сделал» Матроса.

Мастер сделал глоток коньяка. Сказал шепотом: Господи, помоги им… Подполковник Томилин был атеист, но сейчас обратился к Богу. Потому что больше было не к кому, а в километре отсюда погибали его люди. И он, Мастер, бессилен помочь им. Нет, он мог бы бросить на помочь Студенту группу Кота. Или даже одного Кота — Кот один стоит взвода… Но у подпольной войны своя логика — жестокая и на первый взгляд несправедливая.

…Когда Мастер и Дервиш планировали операцию, Дервиш предложил провести отвлекающий маневр — подставить «гестапо» «группу Х». Мастер согласился. Они оба понимали, что напарник Моцарта обречен, но пошли на это… И в этом тоже была суровая логика подпольной войны.

Сейчас на Территории Зла погибала группа. Мастер обратился к Богу, в которого никогда не верил: Госполи, помоги им…

Кабан спросил Наемника:

— Барон что — готов?

— Готов… по крайней мере лежит без движения.

Мак сказал:

— Вот так. А трендел: меня пули не берут.

Глеб вызвал по рации свой «эвакуатор»: мы вышли на тропу… Это означало: мы на Партизанской.

«Эвакуатор» ответил: через тридцать секунд буду.

Мастер вышел из здания вокзала на платную стоянку, остановился, достал из кармана сигареты, прикурил. Хлестал дождь.

К шлагбауму, перекрывающему въезд на стоянку, подъехал «форд». Охранник в блестящем черном дождевике подскочил за деньгами.

— Открывай, сперматозоид! — произнес водитель с презрительной интонацией. Охранник сразу все просек, метнулся, нажал кнопку. Шлагбаум взмыл вверх. Машина с опергруппой комитета «Кобра» въехала на стоянку.

Мастер неторопливо двинулся к своей машине.

Один из офицеров «Кобры» сказал:

— А вот какой-то хрен как раз лет шестидесяти.

Старший ответил:

— Вот и проверим.

Мастер взялся за ручку двери. Рядом с ним остановился «форд», открылась дверца. Мастер обернулся. Из «форда» вышли двое. Один из них сказал:

— Полиция. Предъявите документы.

Мастер сразу все понял. Подумал: поторопился я «кошель» «отключить» и уверенно, хамовато произнес:

— Прокуратура России. В чем, собственно, де…

— Документы! — перебил офицер.

— Хамишь, молодой человек, — Мастер пожал плечами, сунул руку во внутренний карман.

Он дваджы выстрелил прямо сквозь плащ. Выстрелы прозвучали не громко, а на плаще Мастера образовалась прожженная пороховыми газами дыра. Края ее дымились. «Полицейский» сказал: а-а-а, — и зашатался. Мастер стремительно обернулся к другому, но тот оказался быстрее — воткнул в руку Мастера парализатор. Мастер нажал на спуск — пуля попала в грудь «гестаповца — и потерял сознание.

Кот, Ганс и Трофим шли к «точке», где должны были перелезть через забор. В трехстах метрах от этой «точки» их ждала Виктория на «лэндровере». До забора оставалось уже всего ничего — около сотни метров, когда Кот вдруг остановился.

— Стоп, — сказал он. Ганс и Трофим мгновенно остановились. Кот начал снимать рюкзак. Трофим спросил: — Ты чего, командир?

— Дальше пойдете без меня, — ответил Кот.

— Что случилось? — спросил Ганс.

— Я должен вернуться.

— А как же…?

— Это приказ.

Кот сунул рюкзак Трофиму, сказал: удачи, гёзы, — пожал каждому руку, повернулся и через несколько секунд исчез в темноте.

Трофим смачно выругался.

У Наемника был ночной прицел поколения «3+» с шестикратным зумом и функцией «Совиный глаз», а у Сибиряка только простенькие очки первого поколения и такой же древний прицел, установленный на «Стечкин» на самодельном кронштейне… Наемник обнаружил Сибиряка раньше, чем Сибиряк Наемника. Наемник прицелился и выстрелил. Пуля попала Сибиряку в плечо. Сибиряк непроизвольно ахнул и нырнул в «гнездо».

Наемник сказал в рацию:

— Второго тоже заклеймил. Пуля в плече — не боец.

Мак ответил:

— Отлично. Думаю, что остались только те, что в церкви. Скорее всего, там вообще один чел. Будем брать… Сможешь закинуть внутрь «Зомби»?

— Не, отсюда запросто лажанусь… Надо поближе подойти.

— Тогда шевелись. А то ведь он может сделать себе харакири.

Сибиряк сидел на мокрой земле, прислонившись к бетонной плите. Плита была холодной, по ней стекала вода. Плечо горело. Сибиряк понимал, что дела его плохи, очень плохи. Но не испытывал ни отчаяния, ни горечи. Он всегда отдавал себе отчет, что когда-нибудь это произойдет… Вот и произошло. Теперь нужно достойно встретить смерть. Прямо сквозь одежду Сибиряк вколол в руку шприц— тюбик. Шприц— тюбик был заряжен составом, который неофициально называли «озверин». Впрочем, Сибиряк не был уверен, что «озверин» успеет подействовать.

Он отшвырнул пустой шприц, наклонил голову к рации и позвал: Саша.

— Да, — мгновенно отозвался Студент.

— Саша, я ранен.

Студент похолодел, спросил после паузы:

— Идти можешь?

— Идти? Идти могу.

— Это хорошо. Сейчас попробуем прорваться.

— Нет, ты рванешь без меня.

— Что такое? Почему?

— Саша, я хоть и недоучившийся, но все-таки медик. Уже через минуту— другую я начну слабеть. Рука уже сейчас плетью висит.

— Ленька!

— Подожди, командир. Подожди, не перебивай. Сделаем так: я постреляю, а ты под шумок рванешь…

— Леня!

— Не перебивай, командир — времени у нас мало… Ты прорвешься. А я… в общем, Матроса я возьму на себя. Понял?

После паузы Студент сказал:

— Понял. — И добавил: — Спасибо, Леонид Сергеич.

— Не за что, командир. Значит так, сначала я решу с Матросом, потом накрою огнем тех, что слева от тебя. Их двое или трое. Потом — твой рывок.

Чердыня попробовал связаться с Бароном, но Барон не ответил. Тогда Чердыня вызвал Мака. Мак отозвался сразу, сказал, что Барон убит. Двое террористов ранены, третий укрылся в церкви.

Наемник вылез через оконный проем и двинулся в сторону храма. Спецпистолет «Метатель» мог выстрелить заряд и на сотню метров. Вот только попасть с такой дистанции можно было разве что в Московские ворота. Чтобы прицельно выстрелить из «Метателя», Наемнику нужно было приблизиться к храму на дистанцию хотя бы метров пятьдесят.

Наемник двигался пригибаясь, осторожно — не хотел поймать пулю.

Сибиряк встал на колени, выставил ствол над «бруствером». Левое плечо быстро немело. Впрочем, это уже не имело существенного значения. Он упер приклад «Стечкина» в здоровое плечо, прильнул к прицелу.

Наемник дошел до того места, где лежал труп Барона. Мельком взглянул на тело, подумал: легкую смерть принял наш фон — моментальную… Потом посмотрел на дверной проем храма, прикинул: пожалуй, отсюда засажу с гарантией. Он опустился на одно колено, вытащил из кармана разгрузки устройство, отдаленно напоминающее пистолет. Это и был пистолет, предназначенный для стрельбы спецпатронами — травматическими, красящими или газовыми. Сейчас в патроннике пластикового ствола сидел газовый спецпатрон «Зомби-коктейль». Рецептура «коктейля» была такова, что не просто выкуривала людей из помещения, но подавляла волю.

Чердыня связался с командиром авиации Башни: сколько у тебя «джедаев» «на ходу»?

— Сейчас — два. Через пять минут могу поднять третий, но один скоро уйдет на заправку.

— Направь оба в квадрат А-6. Один пусть контролирует периметр промзоны, другой должен работать внутри. Ориентир — церковь. В церкви террорист. Рядом — мои люди. Свяжись с ними по каналу «212», позывной — Мак, он скажет, что нужно сделать.

— Есть, — ответил командир авиакрыла.

В конце Партизанской несколько раз мигнули фары, Глеб ответил фонариком. Через двадцать секунд рядом остановился «шевроле сабурбан». Глеб сел в машину последним. Он захлопнул дверцу, сказал Михаилу:

— Давай, Мишаня… поехали.

Михаил ответил: поехали, — и воткнул передачу. Тронулись. Через пару секунд салон осветился. Глеб оглянулся назад и увидел, что в конце улицы показался автомобиль. Ярко горели и быстро приближались фары. Глеб сказал:

— Не нравятся они мне… Приготовьтесь!

Матрос больше не кричал, только иногда постанывал, но Сибиряк все равно обязан был сделать то, что пообещал Студенту. Сибиряк прильнул к прицелу и начал «нащупывать» Матроса, но вдруг увидел в прицеле крадущегося человека. Человек остановился, встал на одно колено и достал что-то из кармана. Сибиряк догадался, что это за человек, прицелился. Для дополнительной опоры он навалился грудью на бетонный «бруствер», но все равно ствол «Стечкина» заметно гулял. Сибиряк выдохнул и нажал на спуск. Пистолет дал короткую, на три выстрела, очередь. У раненого Сибиряка почти не было шансов попасть в Наемника. Но у судьбы своя логика — в Наемника попали аж две пули. Первая перебила Наемнику ключицу, вторая прошила бок. Наемник зарычал, упал в лужу, укрылся за трупом Барона.

Сибиряк увидел, как человек упал, улыбнулся. Через секунду в голову Сибиряка попала пуля, выпущенная Маком.

Наемник лежал на спине в луже, дышал тяжело. Ему казалось, что при каждом вдохе-выдохе дырка в боку засасывыет воду — грязную, мутную, наполненую мириадами бактерий. Это было очень противно. И очень опасно. Наемник нащупал рацию и понял, что она разбита пулей. Его охватила паника.

— Мак! — закричал Наемник. — Мак, я ранен. Мне нужна помощь.

Студент попытался вызвать Сибиряка, но тот не ответил.

Все! — подумал Студент. — Все, нужно идти на прорыв.

«Форд» с оперативниками «Промгаза» быстро догнал «шевроле» «гёзов». На «хвост» не садились, держали дистанцию метров двадцать. Через «матюгальник» приказали остановиться, выйти всем из машины с поднятыми руками.

Глеб сказал:

— Значит, я был прав… Тормози, Миша. Придется пошуметь.

Михаил остановил машину.

«Форд» тоже остановился. Старший доложил дежурному, что проводит проверку подозрительного автомобиля на Партизанской. Серый «шевроле», госномер Х695. Старший включил камеру на торпеде.

На одном из четырех мониторов, что стояли перед дежурным, появилась картинка: пустынная темная улица. Справа — бетонный забор, слева — кладбище. Впереди, в ярком свете автомобильных фар, — джип «шевроле». На джипе зачем-то включили «аварийку»… Обе левых дверцы «шевроле» распахнулись, оттуда вышли двое с поднятыми руками. Водитель крикнул:

— Командир, мы беременную женщину в роддом везем.

Дежурный ощутил непонятную тревогу.

Голос, немного искаженный динамиком, произнес:

— Я сказал: все выходим. Беременная тоже.

— Да она вот-вот родит.

— Выходим! Имею право открыть огонь на поражение.

Медленно открылась задняя правая дверца. Показалась женская голова… Дежурный вдруг понял, что сейчас произойдет… «Беременная» стремительно повернулась и в руках ее полыхнул огнем «Калашников». Град пуль обрушился на «форд». Двое мужчин с левой стороны автомобиля тоже выхватили пистолеты и начали стрелять по «форду». За несколько секунд на «форд» обрушились более пятидесяти пуль.

Студент подумал: все! Нужно идти на прорыв.

Он извлек почти расстрелянный магазин из рукоятки и опустил его в карман.

Голос — хрипловатый, с истеричными нотками — вновь прокричал:

— Мак! Кабан! Мне нужна помощь.

— Будет тебе помощь, — прокричал другой голос. — Закинь сначала «Зомби» в эту церковь.

— Я не могу, Мак. Слышишь, Маклауд! Я не могу.

Студент услышал: «Маклауд»!

Он услышал «Маклауд!» — и закаменел. Подумал: это судьба.

Студент вставил полный магазин, перевел предохранитель в положение «од»[73] и передернул затвор. Снял и поставил у самой двери рюкзак с антенной-усилителем «Ужаса». Снял с себя и «надел» на рюкзак дождевик, узлом завязал рукава. Потом повернулся к двери. Он постоял несколько секунд и глухо произнес:

— Прости, Федор. Прости… но это все, что я могу для тебя сделать.

Он выстрелил в Матроса. Было тошно, было совсем невмоготу, но он сделал то, что должен был сделать.

Хлестал дождь, где-то неподалеку, кажется, в районе кладбища, шла стрельба.

Наемник на улице кричал:

— Сука ты, Мак! Сука ты, Кабан! Будьте вы прокляты!

Студент сказал: согласен, — и перевел предохранитель в положение «авт». Потом вытащил гранату, вырвал чеку. В левую руку взял рюкзак, «одетый» в дождевик. Досчитал до двух, размахнулся и резко метнул его в дверной проем. Рюкзак пролетел метра три, упал, попал в ямку и замер столбом. Студент метнул гранату в сторону Кабана с Маком. Спустя полторы секунды раздался взрыв. Почти одновременно со взрывом Студент выкатился из храма, дал очередь из пистолета.

В этот момент вспыхнул прожектор, и Студент оказался в ярком луче света. Он еще не понял, что происходит, а откуда-то сверху прогремела очередь. Пули попали в колонну над головой Студента, выбили кирпичную крошку. Студент совершил бросок, укрылся за колонной. А через две секунды свинцовый кнут хлестнул слева от колонны, спустя еще секунду — справа. Студент сидел за колонной. Колонна была всего на десять сантиметров шире плеч. Студент — полуослепший, ошеломленный — услышал стрекот двигателя и шум лопастей. Понял: прилетел «Карлсон с пулеметом». Студент высунулся, дал очередь в сторону вертолета, но это так — от безысходности. Потому что уже стало понятно, что он оказался в капкане. И что теперь его не выпустят… Вдруг сделалось тоскливо. Так тоскливо, как было только в тюрьме.

Перекрывая шум лопастей «джедая», знакомый уже голос — тот самый, что кричал: закинь «зомби» в церковь, — крикнул:

— Эй, православный! Сдавайся. Жизнь гарантируем.

Скорее всего, этот голос принадлежал Маклауду… человеку, который убил Полковника… И теперь он — Мак — рядом. Совсем рядом. Но недоступен, как тот самый локоть.

Студент поднял на лоб прибор, медленно вытащил из кармана разгрузки гранату, подумал: вот и все. Глупо и обидно, но нужно признать: вот и все. Пока не прилетел «Джедай» шансы были. Пятьдесят на пятьдесят. Теперь шансов почти нет.

— Эй, боец! — снова крикнул Маклауд. — Сдавайся. Ты же понимаешь, что проиграл.

Студент молчал. Он решал один— единственный вопрос: сразу взорвать гранату на себе или попробовать достать Маклауда? Очень хотелось достать эту тварь, но ведь не дадут, не дадут… «Джедай» не даст. Прострелит руку… ногу… накроет сетью.

Студент продел палец в кольцо гранаты и закрыл глаза. Перед глазами плыли разноцветные пятна.

…Раздался выстрел. Спустя секунду — грохот, спустя еще одну — взрыв, и что-то сильно ударило в колонну за спиной. Студент открыл глаза. Было темно, но справа на ступеньках гуляли отсветы пламени. Он выглянул из-за колонны — в десяти метрах горел на земле «Джедай». Это было неожиданно, это было почти невероятно, но это было. Языки пламени облизывали горбатый рыбий силуэт геликоптера, валил черный дым. Рядом с колонной лежал обломок вертолетной лопасти… Студент ничего не понимал.

— Саша, — произнесла вдруг рация. — Саша, это я, Кот… Ты как?

— Я в порядке, — машинально ответил Студент.

— Вот и ладно, вот и хорошо. Сейчас дымком тут подзатянет — и мы уйдем.

— Не могу, — сказал Студент.

— Ты ранен?

— Нет, я в порядке.

— Тогда в чем дело?

— Там… Маклауд.

— Кто такой Маклауд? — спросил Кот.

— Это он убил Полковника.

Несколько секунд Кот молчал, потом сказал:

— Саша, нужно уходить.

— Я не могу. Полковник мне жизнь спас. Я должен… Понимаешь?

— Да, — вздохнул Кот, — понимаю.

Глеб бросил на заднее сиденье автомат, снял и бросил туда же парик, сказал:

— Надо забрать у них документы.

Михаил ответил:

— Некогда.

Глеб возразил:

— Нет, нужно забрать. Минутное дело.

«Форд» был издырявлен так, что там не должно остаться живых. Но в действительности ты никогда не знаешь этого наверняка. Глеб и Битый подошли к «форду» с пистолетами в руках. Они осторожно обошли машину, синхронно рванули задние дверцы.

Глеб сразу увидел камеру на торпеде. Все вокруг нее было разбито пулями, а она стояла целая и невредимая, светила зеленым светодиодом.

— Камера, — сказал Глеб. — Камера! Все это время она работала, транслировала картинку в «гестапо»… Значит, они все знают. Знают марку и номер машины.

Глеб с досадой захлопнул дверцу и пошел обратно к джипу, так и не забрав документы.

Дежурный доложил Чердыне:

— На Партизанской террористами расстрелян автомобиль с опергруппой. Террористы уехали на сером джипе «шевроле» госномер Х 695 МУ в сторону проспекта Энергетиков.

— Перехватить.

— Есть, — ответил дежурный. А про себя подумал: это как получится… Он вызвал командира авиакрыла, дал новую вводную.

Маклауд, прищурясь, смотрел на сбитый «джедай». До геликоптера было около тридцати метров. Он стоял напротив входа в церковь в луже полыхающего топлива и масла. Густо валил черный дым. Ветер нес его над землей. Голос Кабана из рации произнес:

— Похоже, к нашему православному помощь подошла.

— Похоже, так, — ответил Маклауд. — Похоже, сегодня вообще не наш день… Я так думаю, Кабанчик: они ведь могут уйти втихаря под прикрытием дыма. — Маклауд сделал паузу и с нажимом повторил: — Запросто могут.

Кабан сказал:

— Ну нет. Этих индейцев я не отпущу. Их скальпы — мое бабло.

Маклауд подумал: мудак. Здесь проще лишиться собственного скальпа.

Техники завершили подготовку «Джедая», на тележке выкатили его из ангара. Машина — заправленная, с полным боекомплектом — стояла на крыше Башни под дождем, блестела в лучах прожекторов черными боками. Старший техник доложил командиру авиакрыла: машина к работе готова. Командир сам сел за пульт управления, прогнал предстартовые тесты и запустил двигатель. Лопасти геликоптера начали вращаться. С них струйками сбегала вода.

Студент сказал в рацию:

— Ну, я пошел за Маклаудом.

— Вместе пойдем, — ответил Кот. — Кстати, сколько их там?

— Вроде двое.

— Подожди меня. Я сейчас подтянусь поближе, и — начнем.

— Жду.

Глеб сел в машину, захлопнул дверцу и сказал:

— Уходим! У них на торпеде — камера. Сейчас за нас возьмутся всерьез.

Водитель выругался, воткнул сразу вторую передачу, рванул с места. На улице остался стоять расстрелянный «форд». В салоне сидели два мертвых оперативника, на заднем сиденье тихо умирал третий.

Кабан сказал Маклауду:

— Ну что, Мак, пошли рубить бабки?

— Пошли, — ответил Маклауд. Он выскочил из-за укрытия, пробежал метров десять, присел за кучей земли рядом с узкой траншеей. Когда-то эту траншею выкопали бомжи — добывали тут медный многожильный кабель. Следущимю встал и побежал вперед Кабан. Он перескочил траншею… в этот момент из-за завесы дыма горящего «Джедая» появился человек.

Кабан смотрел на Студента. Студент — на Кабана. Их разделяло десять метров, они начали стрелять одновременно. А победил в этой дуэли Кот — он хладнокровно вкатил две пули в ноги Кабана. Кабан рухнул как подкошенный.

Маклауд прошептал: оба на! Вот и сходил за скальпами.

И тут начал стрелять пулемет «Джедая» — от жара замкнуло контакты электроспуска.

— Падай, Сашка! — крикнул Кот. Студент упал в жирную грязь под ногами.

Маклауд укрылся за земляной кучей.

Видимо, в электронных «мозгах» уже мертвого «Джедая» еще мелькали какие-то «мысли», и он включил режим «огонь по площадям» — пулемет водил стволом влево-вправо с рассеиванием в глубину, плевался пулями калибра 5,56. Пули свистели над головой Студента, чавкали в сырой земле, за которой укрылся Маклауд… Шквал огня продолжался пятнадцать секунд. Потом «Джедай» расстрелял боекомплект и замолчал. Стало тихо.

Маклауд сказал сам себе: что-то мне здесь не нравится. Здесь стало слишком горячо.

Он острожно соскользнул в траншею. Она была узкой и глубокой — по грудь. На дне плескалась вода. Маклауд пригнулся и двинулся прочь.

Студент склонился над Кабаном, приставил ствол к голове:

— Я давно хотел до тебя добраться, Маклауд.

Преодолевая боль, Кабан ответил:

— Я не Маклауд… Я — Кабан.

— Чем докажешь?

— Наколка… Наколка на груди.

Кабан дышал тяжело, хрипло. Студент рванул на Кабане липучки разгрузки. Потом вытащил нож, вспорол куртку. Увидел, что свитер на груди Кабана пропитан кровью. Он вспорол свитер и футболку. Увидел маленькую дырку на груди. По ее размеру догадался, что это пуля с «Джедая». Из дырки толкчами выплескивалась кровь, заливала вытатуированную свирепую, клыкастую кабанью голову на левой стороне груди.

— Где Маклауд? — спросил Студент. Кабан не ответил. Студент схватил его за ворот куртки, тряхнул, закричал: — Маклауд где?

Кабан снова ничего не ответил. В его глазах уже была дремотная поволока смерти.

Они успели доехать до конца Партизанской, когда сверху упал яркий белый луч, схватил машину. Водитель напряженно спросил:

— Что такое?

Глеб спокойно ответил:

— Это «Джедай».

Почти одновременно с Энергетиков на Партизанскую выскочил автомобиль. Ослепил дальним светом, а громкий голос сверху произнес:

— «Сабурбан» три пятерки, приказываю остановиться, выбросить наружу оружие, выйти всем из машины с поднятыми руками. Вам будет сохранена жизнь.

Глеб сказал:

— Значит так: я сейчас выброшу автомат и выйду с поднятыми руками.

— Ты что, Глеб?

— Не перебивай, Битый. Я сейчас выйду с поднятыми руками. Начну орать, что мы сдаемся. Как только услышишь: сохраните мне жизнь! — бросишь мне свой автомат. Я начну стрелять по «Джедаю», а вы выскакивайте из машины и как зайцы разбегайтесь во все стороны. Может, кому повезет.

Голос «Джедая», а в действительности голос пилота-оператора — произнес:

— У вас десять секунд. Черех десять секунд открываю огонь.

— Прощайте, мужики, — сказал Глеб. Он посидел две или три секунды, потом рывком распахнул дверцу, выбросил из машины АК.

Пилот-оператор видел происходящее «глазами» «Джедая» — сверху и со стороны: пустая улица в лужах и мокрых листьях, и блестящая от дождя машина в ярком луче света. Из распахнутой дверцы вылетел автомат. Потом показались вытянутые вперед руки, потом ноги. Потом вылез человек. Пилот пошевелил джойстик управления пулеметом, взял его в прицел. Человек поднял лицо вверх и закричал:

— Сдаемся! Не стреляйте. Мы сдаемся!

Пилот удовлетворенно усмехнулся. Впрочем, он не расслаблялся — от этих ублюдков никогда не знаешь, чего ждать.

Глеб выдохнул, подумал: сейчас… сейчас все кончится. В лицо летел дождь и бил прожектор. Даже сквозь закрытые веки Глеб ощущал его свет… Сейчас все кончится. Не будет больше дождя, бьющего в лицо. Не будет косо летящих осенних листьев. Ничего не будет… Ни-че-го.

— Сохраните мне жизнь! — закричал Глеб, бывший инок из карельского монастыря. Раньше он верил в Бога и в загробную жизнь. Но реальная жизнь обернулась так, что уже не осталось места для веры в загробную.

— Лови! — крикнул Битый. Глеб выбросил в сторону руку и через секунду в его руке был автомат. Он вздернул ствол в направлении «Джедая», дал очередь.

Одновременно распахнулись две дверцы «шевроле». Битый побежал в сторону кладбища, Джон — в сторону промзоны. Михаил зарычал, воткнул передачу и утопил педаль газа в пол.

Пилот оператор дал очередь — три выстрела — террорист уронил вниз руки с автоматом. Упал на колени, потом медленно повалился на бок.

Михаил стискивал руль. «Шевроле» мчался на машину с опергруппой «Промгаза», на свет слепящих фар. Сверху по нему работал пулемет «Джедая». Пули вспороли крышу, одна из них прошила спинку сиденья и вошла в спину водителя. Михаил не почувствовал боли. «Шевроле» мчался в черный тоннель между двумя слепящами фарами. Из под широких колес летели струи воды и грязи. Михаил положил руку на рычаг ручняка. К рычагу была привязана чека гранаты. А к гранате скотчем прибинтована четырехсотграммовая тротиловая шашка.

Пилот-оператор дал еще одну очередь. Еще одна пуля попала в Михаила — прошила легкое, задела сердце. Конвульсивно дернулись мышцы, машина резко вильнула, подпрыгнула на поребрике и влетела в столб. Захрустел сминаемый металл. Ударила вверх струя пара из разорванного радиатора. Сработали подушки безопасности. Михаил оскалил рот с железными зубами — он был уверен, что протаранил «гестаповский» «форд». Он рванул рычаг ручного тормоза, выдернул чеку гранаты. Уже теряя сознание — улыбнулся… Через три с половиной секунды сработала граната, сдетонировал тротил. Взрыв разбросал «шевроле» и человеческое тело на сотни фрагментов, оставив на месте изувеченный остов автомобиля.

Кот сказал:

— Он по траншее ушел. Вот след — здесь он слез.

— А в какую сторону ушел?

— А вот этого не скажу. Саша, в этом лабиринте мы можем искать его всю ночь… и все равно не найти.

— Найдем, — ответил Студент. — Я — направо, ты — налево.

Он спрыгнул в траншею, пошел по ней. Под ногами чавкало. Студент прошел метров пятьдесят, дошел до места, где траншея круто поворачивала к югу. Заглянул за угол, никого не увидел, пошел дальше.

Кот шепотом матюгнулся, двинулся в противоположном направлении. Он дошел до конца траншеи, остановился, решая про себя, что делать… и услышал голос «Джедая»: «…выбросить наружу оружие, выйти всем из машины с поднятыми руками. Вам будет сохранена жизнь».

Через несколько секунд Кот услышал голос Глеба: не стреляйте. Мы сдаемся.

У Кота оборвалось сердце — он не узнал, чей это голос, но решил, что это голос Ганса. И от этого Коту стало горько. Он беспомощно оглянулся назад — туда, куда ушел Студент. Потом зло матюгнулся и быстро, почти бегом двинулся на голос, повернул за угол и увидел этот проклятый «Джедай». Точнее — луч прожектора. До него было не более трехсот метров.

Потом Кот услышал: сохраните мне жизнь! Кот скрипнул зубами.

И — началась стрельба.

Кот еще раз оглянулся в ту сторону, куда ушел Студент, сказал: извини, Саша, — и побежал. Срезая путь, он пробежал через длинный пустой ангар, выскочил на дорогу, едва не упал, поскользнувшись. Там, где стреляли, грохнул взрыв.

Кот добежал до забора, выглянул в щель. Метрах в сорока от него, в ярком круге прожектора, дымился изувеченный джип. Неподалеку стоял «форд». Рядом топтались двое. Один что-то говорил в рацию. Негромко стрекотал «Джедай»… А потом Кот увидел Глеба. Глеб лежал на боку, сжимал автомат. Лицо было спокойным, как будто он просто уснул… Кот сказал: вот оно как, Глебушка. Что же ты, сынок, не поберегся?

Кот поднял руку со «Стечкиным», вкатил пулю в рыбий бок «Джедая». Вертолет вздрогнул. Секунду он продолжал висеть на месте, потом боком, боком, теряя высоту пошел вниз над улицей… Испуганно присели двое у «форда». Двумя выстрелами Кот положил обоих. «Джедай» прошел полсотни метров, врезался в асфальт, перевернулся, ломая лопасти и мгновенно вспыхнул. Кот перелез через забор и подошел к Глебу. Остановился напротив.

Кот совершил непростительную для профессионала ошибку — он не подумал о том, что в «форде» может быть третий.

Когда Кот наклонился над телом Глеба, боковое стекло «форда» бесшумно опустилось вниз и оттуда вылез черный ствол автомата. Прозвучала очередь. Как подкошенный Кот рухнул рядом с Глебом. «Промгазовский» опер выругался и вылез из машины, осторожно двинулся к террористу.

Кот умирал… Сквозь пелену, опустившуюся глаза, он увидел силуэт человека. Кот попытался поднять пистолет, но сил уже не было.

— Не люблю тринадцатое, — прошептал Виктор Котов и умер.

Траншея уперлась в бетонную перемычку. Маклауд выбрался наружу, осмотрелся. Вдали догорал «Джедай». Отблески пламени были видны в узкий просвет между строений. Слева маслянисто блестела черная вода Охты. Впрочем, в оптике ПНВ все выглядело слегка желтоватым. Прямо перед Маклаудом была стена — кирпичная, старого, темного кирпича. По стене уходила вверх ржавая стальная лестница. Ее нижняя перекладина была на уровне головы Маклауда. А верхняя у оконного проема в шести метрах над землей. Маклауд повесил «Хеклер-Кох» на плечо, подпрыгнул и ухватился сразу за вторую ступеньку. Лестница угрожающе заскрежетала. Маклауд подтянулся, забросил ногу на нижнюю ступеньку и через секунду был на лестнице.

Студент шел по траншее, думал: Кот прав. Маклауда уже не достать… В этот момент раздался скрежет — металлический, ржавый.

Маклауд был уже метрах в шести над землей, почти у самого проема, когда лестница заскрежетала. Он замер. А потом почувствовал, что лестница начинает отделяться от стены. Маклауддауд понял, что сейчас она упадет. И тогда, возможно, накроет его своей немалой массой. Он оттолкнулся ногой от стены и спрыгнул вниз.

Студент вылез из траншеи, пошел на звук. Он выглянул из-за угла здания и сразу увидел человека. Это мог быть только Маклауд. До него было меньше сорока метров.

Маклауд приземлился, как учили в САС, перекатился. Обрывая проржавевшие крепления, выкорчевывая их корешки из стены, лестница рухнула. Она упала всего в полуметре от Маклауда. Маклауд поднялся на четвереньки, потянулся за своим пистолетом-пулеметом, который уронил при падении.

Студент дал очередь. Пули хлестнули по грязи между рукой и оружием. Маклауд отдернул руку. Студент быстро двинулся вперед. Сейчас нужно давить, давить, не давать врагу опомниться… Их разделяло меньше двадцати метров. Маклауд вновь потянулся за оружием. Студент снова дал очередь. Маклауд снова отдернул руку.

Хлестал дождь. Расстояние между противниками было уже менее десяти метров и Студент приближался. Маклауд понял, что это конец. Он с тоской посмотрел на свой пистолет-пулемет. Студент перехватил взгляд, вновь нажал на спуск. «Стечкин» произвел выстрел… и затвор замер в заднем положении — кончились патроны.

Маклауд оскалился, не отводя взгляда от Студента, протянул руку за оружием.

В кармане у Студента лежал магазин, в котором еще было несколько патронов. Но он понимал, что перезарядить «Стечкин» не успеет. Он швырнул пистолет в Маклауда — тот легко уклонился.

Маклауд поднял ствол, направил его на Студента.

— Что — взял Маклауда, щенок?

Студент молчал. Он понимал, что проиграл. Проиграл бездарно и глупо. Просто потому, что не считал выстрелы. Кот учил: ты всегда обязан знать, сколько патронов в твоем пистолете… А он поддался эмоциям — не считал. Кот никогда не совершил бы такой ошибки.

— Ну и зачем ты меня искал, щенок? — спросил Маклауд.

— Да пошел ты.

— В героя хочешь поиграть? Бывает, видел таких. Но это очень просто лечится. Сейчас я прострелю тебе ногу… или руку. И желание выделываться пропадет. Не доводи до этого, православный.

— Да пошел ты!

Маклауд усмехнулся, включил лазерный целеуказатель. Красная точка остановилась на лбу Студента. Потом переползла на грудь. Потом сместилась на правое плечо.

— Ложись, — приказал Маклауд. Студент демонстративно сплюнул.

— Идейный, — криво ухмыльнулся Маклауд и нажал на спуск… Выстрела не последовало. Маклауд удивленно посмотрел на «машинку», попробовал передернуть затвор. Затвор отошел назад на треть своего хода и остановился. Маклауд снова дернул затвор. И снова ничего не получилось — мешала попавшая в механизм грязь.

Студент двинулся на Маклауда.

Маклауд отступил назад, перепрыгнул через траншею, оказался на бетонированном «пятачке» у самой реки. Бетон был старый — потрескавшийся, вздутый, с проросшими через трещины хилыми березками.

Студент тоже перепрыгнул через траншею.

Маклауд еще раз дернул рукоятку затвора, выругался, швырнул ПП на бетон. Выдернул из ножен на рукаве боевой нож фирмы «Глок» и сказал:

— Ну, иди, иди сюда, щенок. Я тебя пощекочу.

— Не надо, дяденька. Я щекотки смерть как боюсь, — ответил Студент. Он вытащил из рукава дубинку, встряхнул ее. Вспомнил свой поединок с Темным братом. Усмехнулся. Прошли всего сутки, но казалось — вечность…

Откинув в сторону правую руку с кинжалом, Маклауд отступал, пятился. Студент медленно наступал. Маклауд довольно хорошо владел приемами ножевого боя. Несколько раз он делал вид, что атакует — бросался вперед, делал ложный выпад и нащупывал, нащупывал момент для атаки.

Наверно, со стороны это выглядело странно: двое мужчин в приборах ночного видения на голове. Один с кинжалом, другой с дубинкой. Оба — перемазанные в грязи. Под дождем на фоне сюрреалистическго пейзажа на берегу черной реки.

Вскоре Маклауд оказался у самого края площадки. Сзади плескалась вода и отступать было уже некуда. Маклауд крикнул: вали его, Кабан, — и ринулся вперед. Студент хлестнул дубинкой по запястью противника. Черный кинжал зазвенел на бетоне. Обезоруженный Маклауд развернулся и прыгнул в реку. Студент прыгнул следом.

Под берегом глубина была около метра. Маклауд попытался бежать. Студент прыгнул, навалился на плечи, опрокинул в холодную октябрьскую воду.

Наверху, над головами, послышался стрекот «Джедая», на берег упал луч прожектора. Луч приближался. Студент схватил Маклауда за горло, дал подсечку, притопил и нырнул сам. Спустя несколько секунд по воде пробежало пятно прожекторного света.

Глотая воду, холодея от ужаса близкой смерти, Маклауд дотянулся до голенища, вырвал короткий нож «скелетного» типа с клинком длиной всего семьдесят миллиметров — так называемое «оружие последнего шанса». Он носил этот «шанс» уже несколько лет, но воспользоваться по назначению не довелось ни разу…

Они вынырнули, хватая ртом воздух. «Джедай» уходил, ощупывая прожектором берег. Маклауд вонзил нож в ногу противника. Метил в пах, но промахнулся. Он рванул нож в сторону, стараясь найти артерию.

Студент ударил по руке Маклауда. Рука разжалась, выпустила нож. Студент наотмашь ударил по лицу, разбил и сорвал прибор. Ударил еще раз… еще… и еще… Он наносил удар за ударом. За Полковника! За батю моего! За Горина! За Матроса! За Сибиряка! За каждого погибшего «гёза»!

Студент оттолкнул мертвого врага. Тело медленно понесло течением, оно погружалось, погружалось… На воде расплывалось розовое пятно.

Студент выдернул из ноги клинок, бросил его в воду. Потом двинулся к противоположному берегу. Когда глубина дошла до груди, он поплыл. Противоположный берег неширокой Охты казался ему страшно далеким. Он переплыл реку и, совершенно обессиленный, лег на берегу. Нажал на рации кнопку DPS — SOS.

Он победил сегодня. Победил дважды.

Но в душе не было никакого чувства победы.

ЭПИЛОГ. ЖАЛЬНИК

Мастера спустили в «душевую», в белый кафельный ад. Под пытками он молчал. Молчал и тогда, когда на него стали воздействовать «Ужасом». Провели три сеанса, раз от раза увеличивая мощность излучения. После каждого сеанса Мастер лез на стенку, но молчал. Тогда было принято решение о применении к террористу препарата «кислород». Под воздействием «кислорода» говорить начинали все. Правда, говорили не долго — через шесть— пятнадцать минут — в зависимости от биохимической структуры личности — «пациент» терял рассудок. Раз и навсегда, бесповоротно. И отправлялся на утилизацию. Поэтому решение о применении «кислорода» принимали в крайних случаях.

Утром восемнадцатого октября руководитель комитета «Кобра» генерал— майор Власов отдал приказ на применение «кислорода». Добавил: буду присутствовать лично.

В 11.10 Власов и Спиридонов спустились в «душевую». Шли по лестнице, суеверно избегая лифта. Их встретил главный в этом кошмаре — подполковник Сулейманов, доложил: все готово.

Голый терорист сидел на металлическом стуле, был притянут к нему ремнями. На голове была надета шапочка с проводами. Кисти рук и стопы ног были в бинтах. Местами сквозь бинты проступала засохшая кровь.

— Ему объяснили, что будет с ним после воздействия препарата? — спросил Власов.

— Так точно, господин генерал, — ответил подполковник Сулейманов.

— И что — молчит?

— Молчит, господин генерал.

— Ну, начинайте.

Золотоволосая, как Лорелея, женщина в белом халате достала из чемоданчика ампулу с голубоватой жидкостью и шприц. Сноровисто перетянула руку жгутом, сделала инъекцию в вену. Другой сотрудник включил направленную на террориста камеру.

Через минуту бледное лицо террориста покраснело, на лбу выступила испарина. Еще через минуту женщина в белом халате сказала: можно работать.

Спиридонов задал первый вопрос:

— Кто спланировал операцию?

Через несколько секунд Мастер ответил:

— Полковник… Дервиш.

— А где он сейчас? В Петербурге?

— Я… не знаю.

— А где ты его видел в последний раз?

— На базе.

— Что за база? Где?

— В Новгородской… области… на… берегу… озера…

— Конкретней: где она?

Больше Мастер не сказал ничего — он вдруг выгнулся дугой, невнятно прошептал: мама! Мама! — и уронил голову.

— Что с ним, доктор? — спросил Власов.

Лорелея подошла, взяла Мастера за подбородок и подняла голову. Пальцами с якро-красными ногтями раскрыла глаз. Через несколько секунд равнодушно произнесла:

— Похоже, инсульт. Такое случается.

Подполковник Сулейманов произнес:

— Повезло, однако, мерзавцу.

В тот же день Мастера отравили на утилизацию. Человек был уже не молодой и не особо здоровый. Поэтому утилизировали по третьей категории. В дело пошла только кровь, кости и, частично, сухожилия.

А вот Бульдог сломался. И сломался довольно быстро — на третьем допросе. Вот только он почти не владел информацией — Дервиш предусмотрел и это. Бульдога завербовали и отправили в спецшколу «Вилла Роза». Он выбрал псевдоним Моцарт.

Потрескивали дрова в камине, по оконному стеклу сбегали струйки воды. Под абжуром вокруг круглого стола сидели пятеро — две женщины и трое мужчин.

Дервиш рассказывал о своей работе в Африке. Рассказчик он был отменный, но слушали его плохо — всех волновало то, что происходит в соседней комнате.

— И вот, — рассказывал Дервиш, — слово взяла старейшая колдунья…

Распахнулась дверь, на пороге появился мужчина в халате. На груди висела марлевая маска. Все сразу повернулись к нему.

— А что вы на меня смотрите? — спросил он. Потом улыбнулся и добавил: — Да все в порядке. Жить будет и даже степ бить будет.

И сразу все переменилось, все заулыбались.

Виктория вскочила и прошла в комнату, из которой вышел доктор.

Дервиш хлопнул в ладоши и произнес:

— Ну так что же? Ужинать… Как вы, доктор, насчет ужина?

Доктор сказал:

— Положительно. Вот только сигаретку выкурю.

Виктория вошла в комнату. Саша лежал на диване — бледный, усталый. На табуретке рядом стоял таз. В нем лежали окровавленные бинты и тонкие медицинские перчатки. В колбе капельницы каждую секунду срывались капли. Виктория опустилась на колени рядом с диваном, острожно взяла Сашу за руку.

Дервиш наполнил стопки, поднялся и сказал:

— Хотелось бы первый поднять за здоровье, но… вчера погибли наши товарищи. Посему — помянем.

Все встали.

— Вечная им память.

Выпили. Помолчали. Сели.

Братишка сказал:

— Доктор — щука. Еще вчера в озере плавала… Положить вам?

— Спасибо.

Братишка положил доктору кусок жареной щуки. Дервиш сказал:

— А теперь по справедливости надо воздать живым… За то, чтобы Александр побыстрее встал на ноги. Скоро, доктор?

— Скоро. Рана, в сущности, неопасная. Но крови он потерял изрядно и не исключен сепсис. Однако я думаю, что все будет хорошо. А вообще, надо сказать, что повезло вашему товарищу. Исключительно повезло. Где-то сантиметр-полтора до бедренной артерии нож не достал. Если бы достал — все. Человек при таких ранениях истекает кровью в считанные минуты.

Виктория вдруг заплакала.

— Что вы? — сказал доктор. — Теперь все будет хорошо.

— Это я… так. Извините, — она поднялась из-за стола, ушла к Саше.

Дервиш крякнул и сказал:

— Ну, за здоровье Александра!

Спустя час Братишка увел изрядно захмелевшего доктора спать. сказал: э— э, не боец!

Дервиш на это ответил:

— Пусть отдыхает… Тем более, что нам, Саша, потолковать надо.

— Слухаю.

— Пойдем к тезке твоему.

— Да у него Вика… Лямур, понимаешь.

— Придется Вику побеспокоить.

Дервиш постучал в дверь, голос Виктории ответил: да-да, входите… Дервиш, за ним Братишка вошли в комнату. Студент сидел, утопая в подушках. Забинтованная нога лежала поверх одеяла.

— Как самочувствие, Александр Германович?

— Спасибо, Евгений Василич. В футбол играть еще не могу. Может, придется и с тростью походить какое-то время. Дадите на прокат?

Дервиш радостно захохотал, а Братишка сказал:

— Да я тебе, тезка, сам трость сделаю. Чистый эсклюзив.

Дервиш засмеялся, потом серьезно сказал:

— Нужно кое-что обсудить.

Вика встала со стула, сказала:

— Ну, я не буду мешать.

— Останьтесь, Виктория.

Вика послушно опустилась на стул. Дервиш и Братишка сели рядом.

— Расскажите, Александр, как все было… Можете?

— Могу, — ответил Студент. И начал рассказывать. Он говорил минут десять — с паузами, с повторами. Когда завершил рассказ, спросил: — А что Кот?

— Кот? — Дервиш помолчал. — Не вернулся Кот.

— Вот так?.. А Глеб?

Дервиш посмотрел в глаза и Студент понял — похолодел.

— С операции, Саша, не вернулись одиннадцать человек, — сказал Дервиш. Про себя подумал: с Бульдогом двенадцать. Но про Бульдога им лучше не знать — это мой крест. Дервиш ждал, что Студент спросит: кто?.. Но он не спросил — он был просто ошарашен, придавлен. Попросил:

— Дайте сигарету.

— Саша! — сказала Виктория.

— Дайте.

Виктория прикурила сигарету, подала Студенту. Он затянулся раз, другой. Спросил:

— Они… все?

— Этого мы не знаем, — ответил Дервиш. — Скорее всего, кто-то остался жив.

Виктория сказала:

— Вы произнесли это так, что кажется…

— Что вам кажется, Виктория?

— Ничего.

— Извините, но это не ответ. Впрочем, я знаю, что вы хотели сказать.

— Что же?

— Вы хотели сказать примерно вот что: «Вы, злой старик, произнесли это так, что кажется, как будто хотите, чтобы все они погибли». Да, Виктория, вы правильно поняли: в сложившейся ситуации им лучше погибнуть. И не потому, что я такой злой старикашка, а потому… Вы слышали про «душевую»?

— Слышала. Извините, я была не права.

— Извиняю, — ответил Дервиш. Он протянул Саше трость: — Александр, примите от меня — настоящий «Блекторн».

Лиза и Виктория сидели вдвоем в кухне. Виктория рассказывала:

— В общем, сижу я машине, жду Кота с ребятами. Дождь идет. И кажется, что никогда это не кончится. Что я всю жизнь просижу в машине. И что всегда — сегодня, завтра и всегда — будет идти дождь… А потом Мастер вышел на связь. Сказал: поздравляю. «Мегаполис» прибыл по назначению. То есть операция прошла успешно. Ну, думаю, слава богу. Минут через десять подберу ребят. Сижу — жду теперь сообщения от Кота. Как только Кот выйдет на связь, я выдвинусь вперед, на «точку», подберу их и рванем отсюда. А у меня для них кофе горячий. И виски — кто захочет. И пирожки… Сижу. Жду. А время уже по-другому идет. Прошло минут пять. Вдруг — стрельба началась. Где — непонятно, но где-то там, на территории. А я ведь не знала, что Саша тоже там. Мне Мастер не сказал. Но когда стрельба началась, я подумала: а ведь и Сашка мой там, наверно, сейчас… А стрельба! Стельба идет беспорядочная — то затихает, то усиливается. Потом — гранаты, и убийцы эти начали летать.

— Какие убийцы?

— Ну, «джедаи» эти.

— А, «джедаи».

— Ага, «джедаи». Убийцы… Пытаюсь вызвать Мастера — не отвечает. Ну, думаю, совсем плохо дело. — Виктория потушила в пепельнице сигарету и тут же вытряхнула из пачки другую. — Совсем, думаю я, плохо дело… И тут меня вызвал Трофим. Я еще подумала: почему не Кот? Ранен? Убит? Не знаю… А Трофим говорит: через минуту будем на «точке». Я подскочила, приняла Трофима и Ганса. Где Кот? Отвечают: ушел выручать Южного. Я тогда не знала, что Южный — это сашин позывной… Что делать? Ждать Кота? Не ждать Кота? Мастер не отзывается. Кот не отзывается. Пока я межевалась, снова стрельба усилилась и стало видно, что это «джедай» кого-то расстреливает в районе Партизанской. Я приняла решение немедленно уезжать… Уж потом я узнала, что Наиль раненого Сашку по сигналу SOS подобрал.

Лиза острожно погладила Викторию по руке:

— Все позади, Вика. Теперь все будет хорошо.

Вика кивнула. Потом спросила:

— А мы долго здесь будем?

— Недельку посидим… Если за неделю на наш хутор никто не наведается, то поедем туда. Там хорошо.

— А сейчас на хуторе кто?

— Никого.

— А как же мы узнаем, что никого не было?

— Чудачка ты, — улыбнулась Лиза. — Там же у нас камеры стоят… Хочешь посмотреть на хутор?

— Конечно хочу.

Лиза вышла, через несколько секунд вернулась с ноутбуком. Поставила на стол, раскрыла:

— Смотри.

Смотреть было нечего — монитор оставался темным.

— Ничего удивительного — там тоже ночь… А ну— ка «отмотаем» часа на три назад, — сказала Лиза и пощелкала мышкой.

На мониторе появилась картинка: сосны, и между сосен — два больших рубленых дома. У крыльца одного береза в желтом. У другого — рябина в красном… На заднем плане — вода. Камыши. Лодка на берегу. Сумерки. Ветер. Узкий серп луны в небе… А потом в кадре, в нижнем углу, мелькнула тень.

— Там кто-то есть, — сказала Виктория.

— Сейчас переключусь на другую камеру, — Лиза вновь пощелкала мышкой. Картинка изменилась — теперь тот же пейзаж стал виден в другом ракурсе… По тропинке, припорошенной опавшей листвой, шла крупная собака. Лиза сказала:

— Собака.

— Фу! А я-то, дура, подумала… а это собака.

Лиза посмотрела на Вику, сказала:

— Чему ты радуешься? Где собака, там и человек. — Лиза повернула голову к двери, позвала: — Братишка!

В кухню вошел Братишка: что, Лиза?

— Взгляни, Саша, там собака… овчарка.

Братишка посмотрел на монитор, ухмыльнулся:

— Ай, дамочки городские! Это же волк.

Лиза и Вика переглянулись и рассмеялись.

Полковник Спиридонов приехал в Новгород. С ним была большая группа оперативников комитета «Кобра». Сразу по приезду Спиридонов провел совещание с местными:

— По оперативным данным на территории Новгородской губернии находится база террористов группировки «Гёзы». Вполне вероятно, что именно там основное логово Полковника. Все вы отлично знаете, сколько проблем доставляют нам «Гёзы». Поэтому подполковник Чердыня поставил мне задачу: найти и обезвредить. Любой ценой. Сегодня вечером из Петербурга в помощь к вашим авиаторам прибудет третье авиакрыло в составе трех «Скаутов» и двух «Джедаев». К операции приступаем завтра. Сейчас обсудим план оперативно-розыскных.

Прошла неделя. Нога у Студента побаливала и немела — доктор сказал, что клинок повредил нервы, но это ничего — «до свадьбы заживет». По вилле Саша ходил с тростью Дервиша.

Двадцать второго октября доктор снял швы. На следующий день Дервиш сказал:

— Ну что, друзья мои? Дома у нас все тихо. Пора, наверное, нам и возвращаться. Завтра поедем.

Выехали на двух машинах. Студенту наложили лонгету — для маскировки. Впереди на «мерседесе» ехал Дервиш. Водителем у него была Виктория. Следом катил «лэндровер» со Студентом, Лизой и Лешкой. За рулем сидел Братишка. На одном из постов он изрядно напугал полицейского. Когда полицейский подошел к машине, то увидел левую, целую часть лица Братишки. А потом Братишка повернулся в фас… Полицай оторопел.

— Что, — сказал Братишка, — никогда монстров не видел?

До Малой Вишеры доехали без происшествий. В Вишере их встретил Николай.

Уже неделю более двадцати поисковых групп комитета «Кобра» обшаривали Новгородскую область. Работали под видом заготовителей сельхозпродукции. Пользовались фотографиями, сделанными с китайского — своих уже не осталось — спутника.

Озер, больших и малых, было в Новгородской губернии до дури. На берегах многих стояли деревни. Некоторые совсем пустые, брошенные, заросшие. В некоторых жили только старики и старухи.

В одной из брошенных деревень Любытинского уезда двое оперативников напоролись на банду, состоящую из бомжей, были ограблены и убиты. Бомжи раздели их до нитки, трупы утопили в болоте, джип спрятали в чаще неподалеку — глядишь, пригодится. Вот только не учли, что в машине стоял маячок джи-пи— эс. Через пять часов после того, как «заготовители» не вышли на связь, на сигнал маячка выехала спецгруппа бойцов «Кобры». В нескольких километрах от деревни они запустили «Скаут». В сумерках «глазастая птичка» полетала над лесом, быстро обнаружила машину. Потом покружилась над деревней, передала репортаж, как гуляют, обмывая удачное дело — самогон, шашлык, блатная лирика под гитару — бомжи. Бойцы спецгруппы вошли в деревню, быстро разобрались в ситуации. Бомжей расстреляли на том же болоте, где они утопили «гестаповцев».

Розыск продолжался.

Был конец октября. Уже улетели на юг птицы. И лес почти облетел, стоял голый, черный. Каждый день шел то дождь, то мокрый снег.

Под вечер приехал на своем УАЗе Николай, привез бочку солярки для генератора. Вдвоем с Братишкой сгрузили бочку, откатили в сарай, поставили рядом с мерно рокочущим дизелем. После пошли пить чай. Это было как ритуал — когда Николай приезжал, Дервиш звал его пить чай. Чаем, конечно, не ограничивались. Сели в гостиной, Виктория принесла самовар, пироги. Дервиш поставил на стол бутылку коньяку, Братишка принес коньячные бокалы. Когда выпили по глотку, Дервиш спросил:

— Как дорога, Николай Олегыч?

— Дорога — дрянь. Развезло, еле прополз.

— Понятно. Ну, нынче вы «северный завоз» уже, считай, обеспечили. Продуктов на зиму хватит, керосину тоже. Разве что солярки еще бы пару бочек. Ну, до нового года солярки хватит. Поэтому временно можно прекратить к нам ездить. Вот прихватит морозом…

— Это если прихватит. Прошлую— то зиму — помните? — так и не было мороза.

— Помню… Ну, что будет, то и будет. Какие новости в деревне?

Николай пожал плечами:

— Да какие в деревне новости? Баба Фрося померла, позавчера схоронили. Сосед мой, тоже Николай, допился до белки. Завтра повезу его в Вишеру, к знахарке Матрене.

Студент улыбнулся — вспомнил, как первый раз он приехал в Малую Вишеру — тоже к целительнице Матрене. Спросил:

— А что — помогает Матрена от горячки?

— Говорят, помогает… Еще вот что, Евгений Василич. Вчера в деревню приехали два хмыря. Заготовители, дескать. Интересовались, кто в округе скотину держит. Спрашивали, как к вам проехать.

— И что? — спросил Дервиш.

— Я объяснил, что скотины вы не держите. Да и проехать к вам сейчас нельзя — дорога никудышная.

— Правильно… А что они?

— Они-то? Ничего… но не понравились они мне.

— А почему не понравились?

— А черт его знает. Барыги как барыги, за рупь удавятся, но… Вообще — в этом бизнесе давно все поделено. У нас, например, все схвачено чурками. Два года назад пытались сунуться какие-то — тоже чурки, так порезали их. Сейчас другие, опять чурбаны… А у этих морды русские. Что они на чужой территории ловят?

Братишка сказал:

— Ну, это обычное дело. Ты же сам говоришь: барыги.

Николай развел руками. Дервиш спросил:

— А что еще про этих «заготовителей» можете сказать, Николай Олегыч?

— Да и нечего сказать— то. Кроме того, что не понравились они мне… Можете сами на них посмотреть — я их сфоткал. — Николай достал из кармана телефон, пощелкал кнопками: — Вот они оба-два. И их тачка.

Николай протянул телефон Дервишу. Дервиш попросил:

— Саша, принесите, пожалуйста, ноутбук.

Братишка принес. Подключили телефон, просмотрели фотографии: двое мужиков лет тридцати и заляпанный грязью полноприводной китайский пикап с новгородскими номерами.

Дервиш потер подбородок, сказал:

— Информации, конечно, не много, но… В общем, так, Николай Олегыч: если еще раз появятся — дайте нам знать.

— Само собой.

Спустя неделю после начала оперативно-розыскных мероприятий в Новгородской губернии полковник Спиридонов вновь приехал в Новгород. Спиридонов был в скверном настроении — накануне ему позвонил Чердыня и дал понять, что недоволен отсутствием результатов по розыску. Спиридонов попытался объяснить, что Новгородская губерния — это больше пятидесяти пяти тысяч квадратных километров. Пятьдесят процентов территории — леса. Озер — тысячи. Карты устарели. Зачастую оказывается, что там, где показана дорога, все уже заросло. Где был мост — из воды торчат полусгнившие столбы. Была деревня — нет деревни. Чердыня ответил: дайте результат. Нет карт — работайте по данным со спутников. Нет дорог — применяйте авиацию.

Начальник Новгородского территориального управления комитета «Кобра» полковник Шустер докладывал:

— Полностью нами отработано около сорока процентов территории.

— Мало, — сказал Спиридонов.

— Георгий Анатолич, вы же знаете: дорог нет, квалифицированных людей не хватает, а площадь огромная — полторы Эстонии, почти две Бельгии.

— Знаю, все знаю… Но нужен результат, — Спиридонов поднялся, пошел, подволакивая ногу, к карте на стене. Отработанные участки были окрашены в серый цвет. — Говорите отработано полностью? А вот, — показал он рукой. — А вот? А вот здесь почему вот здесь «островок» неотработанный?

Шустер дал увеличение, сказал::

— А, озеро Русское… помню. — Он вывел на карту дополнительную информацию. — Озеро Русское, мыс Длинный. Объект номер сто девяносто семь. Старый хутор. Возможно нежилой. По крайней мере, фотографии со спутников показали, что в течение последних дней там не зафиксировано никакого движения. Объект малоперспективный

— Я бы не стал полагаться только на спутники. Почему там не побывала разведгруппа?

— Сейчас туда не проехать, Георгий Анатолич.

— А авиация у вас на что? Послать туда «скаут», провести детальную съемку.

— Завтра же сделаем, — ответил Шустер.

День был пасмурный, но без дождя. Перед ужином Сашка и Вика вышли прогуляться. Они неторопливо — быстро Сашка еще не мог — шли в сторону жальника. Студент опирался на подаренную Дервишем трость. Рядом бежал Жилец, помахивал хвостом.

— Тревожно мне что-то, Саша, — сказала Вика.

— Почему?

— Сама не знаю… а тревожно.

— Брось ты. Теперь все будет хорошо… И вообще: считай, что у нас медовый месяц.

Вика засмеялась, обняла Сашу за шею и поцеловала в ухо.

На высоте восемьдесят метров над ними парил на бреющем «Скаут».

Шустер сидел у себя в кабинете, просматривал сводку, составленную по сообщениям агентуры: «По сообщению агента Сивый, в поселке Волуйка Хвойнинского района проживает Степанов Игорь, который во время совместной выпивки сказал ему, что имеет связи среди ''партизан''». Шустер черканул фломастером: «Проверить»… «Агент Лола сообщает: ''Мой сосед Нефедов Г.И. говорит что Председателя в Питере убили. А тот которого показывают в теливизаре ненастаящий а двойник евонный''». Шустер пробормотал: господи! Откуда они такую «агентуру» берут? Уроды, а не агенты.

Шустер раздраженно бросил лист бумаги на стол и протянул руку к телефону, чтобы позвонить домой. В этот момент раздался звонок по аппарату внутренней связи. Звонил командир авиакрыла:

— Господин полковник, поступила информация от группы, направленной на облет объекта сто девяносто семь — хутор на озере Русское.

— Ну?

— На объекте замечены люди… Прислать вам фотографии?

— Давайте.

Вскоре на мониторе перед полковником появилась картинка: мыс, два дома на мысу. Над трубой одного поднимается дымок. Рядом с домом стоит джип. По привычке старого оперативника Шустер начал увеличивать изображение. И увеличивал его до тех пор, пока не прочитал номер. Номер был питерский. Следующая картинка: тот же мыс, каменистая дорога в две колеи между пожухших папоротников. По дороге идут мужчина, женщина и собака… Шустер вновь стал увеличивать картинку. Всмотрелся в женщину — красивая.

Виктория на фотографии улыбалась.

Шустер подумал: ну вот. С почти стопроцентной вероятностью — пустышка, какие-нибудь дачники. Надо проверять. А людей не хватает. И — главное — дорог нет… Кстати, эти как— то проехали… Ладно, проверим потом, позже.

Шустер позвонил начальнику второго отдела, сказал:

— Есть информация по точке сто девяносто семь. Получи от летунов картинки, пробей машину. Ну и прочее там. Сам знаешь.

— Есть, господин полковник.

Шустер подумал: что-то я хотел сделать… А, позвонить, домой, жене.

Он набрал номер, сказал:

— Готовь ужин, через полчаса буду.

После ужина Шустер сел перед телевизором. Пощелкал пультом, нашел сериал «Ушлепки». Он настроился смотреть про приключения семейки ушлепков, но тут запел коммуникатор. Шустер покосился на мерцающий дисплей. Звонил начальник второго отдела.

— Очень важная информация, господин полковник. На тех фото, что сделал «скаут» при облете объекта сто девяносто семь, есть женщина.

— Есть. И что?

— Это «Рыжая».

— Рыжая?

— В августе проходила ориентировка по убийству в Петербурге сотрудника.

Шустера как током ударило — он мгновенно вспомнил ориентировку, спросил:

— Ты не ошибся?

— Я могу вывести на ваш коммуникатор фото, сделанное «Скаутом» и фоторобот из той ориентировки.

— Давай, — Шустер крикнул жене: Зухра, принеси мой ноутбук. Жена принесла ноутбук, поставила на стол. Шустер раскрыл его, ввел пароль.

Уже через несколько секунд всплыли две картинки. В правой половине было фото женщины, сделанное «скаутом», в левой — фоторобот «Рыжей» — террористки, объявленной в розыск в связи с убийством капитана Гриваса. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: одно и то же лицо.

— Получили, господин полковник? — напомнил о себе начальник второго отдела.

— Получил, — процедил Шустер. — Передай дежурному: начальников служб и отделов — немедленно в управу. Я буду через двадцать минут.

Две минуты Шустер сидел в кресле, смотрел на фото. Потом набрал номер Спиридонова:

— Георгий Анатольевич, мы проверили точку сто девяносто семь.

— Озеро Русское?

— Оно… Не сочтите за комплимент, но у вас потрясающая интуиция. «Скаут» при облете объекта сделал снимки. На одном из них есть женщина. Она проходила в ориентировках по делу об обийстве капитана Гриваса в августе.

— Рыжая? — быстро произнес Спиридонов.

— Так точно, она.

— Я буду у вас через три часа. Со мной прибудет взвод бойцов отряда «Смерч». Приготовьте номера в гостинице — перед операцией люди должны отдохнуть… Да, сбросьте мне фото.

— Будет сделано.

Через час десять минут из Санкт-Петербурга выехала колонна. В ней были семь джипов с бойцами отряда «Смерч», «форд» Спиридонова и грузовик. В фургоне грузовика везли «Скаут», «Джедай» и наземный боевой многоцелевой робот-разведчик класса MDARS[74], более известный как «Кабан».

Хутор на озере находился теперь под постоянным наблюднием. Над ним почти всегда кружил «скаут». Впрочем, каждый час-час пятнадцать «скаут» улетал на «базу» авиакрыла, — беспилотнику требовалась «дозаправка». «База», каковой служил автобус, находилась в четырнадцати километрах от «объекта № 197» — ближе автобусу было не подъехать. На «базе» разведчика «заправляли» — меняли аккумуляторы — и он улетал обратно. Учитывая, что скорость «скаута» не превышала шестьдесят километров в час, каждые два часа объект на полчаса оставался без присмотра.

Тем не менее теперь объект был под контролем.

Спиридонов и бойцы группы “Смерч” прибыли в Новгород около двух часов ночи. Уже через четверть часа началось совещание по объекту сто девяносто семь. Докладывал начальник второго отдела капитан Матвиенко:

— Прошу взглянуть на карту. Она подготовлена нами на основе фотографий со спутника. Итак: вот озеро Русское. Вот мыс, на северном конце которого стоит хутор. Мыс называется Длинный и это действительно так — протяженность мыса около восьмисот метров. — Матвиенко начал выводить на экран фотографии, сделанные «Скаутом». Их — сделанных с различных ракурсов — было довольно много. — По большей части мыс покрыт хвойным лесом и кустраником. На дальнем конце стоит хутор — два жилых дома, и еще два строения. Одно, по видимому, баня, другой хозяйственного назначения. Навес. Под навесом два автомобиля — «гелендваген» и «лэндкрузер». Оба зарегистрированы в Санкт-Петербурге. Номер «гелендвагена»…

Командир группы «Смерч» подполковник Петельников — невысокий, жилистый, со шрамом через щеку, перебил:

— Господин капитан, эти подробности — номер и прочая требуха — не имеют существенного значения. Ваша задача — дать нам максимум конкретной информации по объекту. Так, чтобы мои офицеры получили наиболее полное представление о тех условиях, в которых нам предстоит работать. Мы эту «базу» возьмем по-любому — даже без карт, фотографий и вашей информации. Но чем больше будет информации — информации по существу — тем лучше. Давайте так: я буду задавать вопросы. Вы — отвечать.

Майор кивнул: давайте.

— Сколько народу на хуторе?

— Нам удалось засечь пять взрослых и ребенка. Среди взрослых две женщины и старик.

— Собаки есть?

— Есть две.

— Ближайший населенный пункт?

— Поселок Петровка. От поселка до хутора по прямой около семи километров. К мысу ведет одна-единственная дорога. По дороге будет километров одиннадцать— двенадцать. Осенью дорога практически непроезжая.

— А «гелендваген» и «крузер» как проехали?

Матвиенко замешкался. Вместо него ответил Шустер:

— Возможно, они проехали до того, как дожди превратили дорогу в болото.

Петельников спросил:

— А с противопроложной стороны озера можно подъехать?

— С противоположной дорог вообще нет. Тайга там.

— Понятно. А со стороны Петровки докуда мы сможем доехать?

— От Петровки еще километра полтора до леса — точно проедите. Дальше — не знаю.

— Дальше и не надо. Дальше пешком пойдем — на дороге могут быть датчики движения и камеры на деревьях… В Петровке у вас есть информаторы?

— Нет.

— Ладно, картина, в общем, ясна. Значит так: нам нужно немного. Во-первых, машины на замену нашим. На наших ехать нельзя — легко засветиться. Я думаю, что в близлежащих поселках у террористов могут быть и даже наверняка есть свои люди. Например, в той же Петровке. Во-вторых, «глушилку». Когда подъедем к месту, нужно будет на некоторое время забить эфир помехами. От греха. В— третьих, вся ваша авиация — и «скауты» и «джедаи» на время операции должны перейти в мое подчинение.

Шустер сказал:

— Все это мы обеспечим… Что-нибудь еще?

— Если еще что-то понадобится, я скажу. А сейчас нам нужно поработать с картой и фотками.

Минут сорок офицеры «Смерча» работали с картой и фотографиями. Подходы к мысу и сам мыс они изучили так, как будто побывали там лично.

В семь часов утра шесть разномастных джипов, грузовик и микроавтобус со станцией глушения радиосигнала выехали из Новгорода. Выезжали врозь. Держали интервал в полкилометра. Через два с небольшим часа были в полутора километрах от Петровки. Остановились на большой поляне. По-видимому, когда-то здесь было поле.

Оператор станции глушения включил установку помех. Пилот-оператор подготовил «Скаут», проверил работу всех систем. Потом закрепил на двух березках «рогатку». Через минуту «птичка» взмыла в воздух, быстро набирала высоту и вскоре растворилась на фоне неба.

Колонна двинулась в поселок.

Николай колол дрова во дворе своего дома. Когда в поселок въехала колонна забрызганных грязью автомобилей, он сразу все понял. Вонзил топор в осиновый кряж, резким взмахом стряхнул на дрова рукавицы и пошел в дом.

Варя готовила обед, обернулась: ты чего, Коля? — «Гестапо».

Варя ахнула.

Николай прошел в комнату, запустил руку под кровать, вытащил коробку из-под обуви. Смахнул на пол крышку. Внутри лежал аппарат спутниковой связи. Николай выдвинул антенну, нажал кнопку. Вспыхнул зеленый светодиод. Николай набрал четырехзначный код. Код был классический — «тройка, семерка, туз» — «3–7– 11». Зеленый свет светодиода сменился вдруг на оранжевый, из динамика пошел треск. Что за ерунда? На дисплее появился ответ: «Уровень помех выше допустимого значения».

В дверях комнаты появилась Варя. У нее было бледное лицо.

Николай положил аппарат на пол, произнес: глушат, суки.

Два первых джипа проехали поселок насквозь, разошлись налево-направо. Встали, отрезая дорогу к лесу.

Остальные машины остановились в поселке. Из них высыпали офицеры «Смерча», сразу пошли по домам. Через двадцать минут жителей поселка согнали в здание бывшего магазина. Здесь были решетки на окнах и стальная дверь. В доме через дорогу сели четверо новгородских оперативников, начали допрашивать жителей.

А колонна с офицерами группы «Смерч» двинулась в сторону леса, за которым скрывалось озеро Русское.

На окраине леса остановились. Петельников приказал: дальше пешком. Двигаться параллельно дороге, в ста метрах от нее. Из грузовика выдвинули сходни, по ним на землю скатился боевой многоцелевой робот. Он была похожа на огромного кабана, поставленого на колеса с мощным рубчатым протектором. Оператор срубил две молодые елочки, закрепил их в специальных зажимах на броне. На предплечье левой руки оператор пристегнул носимый пульт управления машиной, открыл верхнюю крышку — восьмидюймовый монитор. Он пощелкал кнопками, и “Кабан” покатился вперед. Умная машина умела самостоятельно находить дорогу и объезжать препятствия.

Среди пасмурного с нудным дождем октябрьского дня вдруг проглянуло солнце. Озеро и лес заиграли красками. Лешка попросился на улицу. Лиза разрешила. Лешка выскочил на крыльцо, закричал:

— Жилец! Жилец!

Помахивая хвостом, подбежал Жилец.

Лиза с улыбкой смотрела на них из окна.

Стальной «кабан» в камуфляжной раскраске катился по осеннему лесу. С интервалом около сотни метров следом за ним двигались цепочкой шестнадцать бойцов группы «Смерч».

В поселке техник и пилот готовили к работе “Джедай”.

Через зарешеченное окно на эти приготовления с тоской смотрел Николай Трошин.

«Гестаповские» опера уже допрашивали местных жителей.

Дождь вдруг прекратился, посветлело, а потом в хмуром небе выглянуло солнце. Оператор подошел к Петельникову:

— Наш зверь уже видит озеро.

Оператор протянул вперед руку, показал подполковнику монитор. Там был виден вогнутый серпом берег озера, мелкая волнишка и две высоченные сосны. До них было около километра.

Петельников спросил:

— С хутора его могут увидеть?

— Обижаете, господин подполковник — он прячется в кустах. Видите — веточка перед объективом шевелится?

— Вижу. Пусть там и стоит, ждет нас.

Пошли дальше. Вскоре между стволами мелькнула синь воды, а еще через минуту группа «Смерч» вышла к озеру.

Студент сидел на крыльце, курил. Безмятежный ветерок уносил дым в сторону. Рядом сидела Вика, читала Библию. Это ей Дервиш посоветовал, когда узнал, что Вика Библию не читала.

— Слушая, Сашка, как красиво, — сказала Вика. И продекламировала: — Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа? Христос воскрес — и ты низложился. Христос восрес — и пали демоны. Христос воскрес — и радуются ангелы. Воскрес Христос — мертвого ни одного нет во гробе… Правда красиво, Саша?

— Правда, — ответил Студент.

В задней части «кабана» открылся люк, опустился на землю. По нему выехала маленькая машинка. Оператор ласково называл его «Сынок», офицеры «Смерча» — «высерок», в лучшем случае — «поросенок». Росту в «поросенке» было всего сантиметров двадцать пять — в пять раз меньше, чем у «папаши». У него не было оружия, поэтому выполнять он мог только «детские» функции — разведка и передача данных.

Оператор переключил пульт на управление «Сынком», машинка бодро и уверенно покатила вперед.

Николай Трошкин присел на ящик у окна… внутри звякнули бутылки. Николай запустил руку, выудил одну. Она была тяжелой, полной, покрыта слоем пыли. Николай обтер пяль рукой, прочитал на этикетке «Растворитель 464»… Он поставил бутылку на подоконник.

За окном посреди улицы стоял готовый к полету «Джедай».

Маленькая умная машинка катилась среди камней, папоротников, корней деревьев. Она двигалась совершенно бесшумно.

Лешка подбежал к крыльцу и закричал:

— Дядя Саша! Тетя Вика!

— Что, Леша?

— Вот вы говорили, что все журавли уже улетели. А неправда.

— Ну как же неправда? Улетели.

— А один не улетел!

— Почему ты так думаешь?

— А во-он он летает, — Лешка показал пальцем в небо. Сашка и Вика посмотрели туда, куда он показывал, и ничего не увидели.

— Какой журавль? Что ты придумываешь?

— Ну дядя Саша! Ничего я не придумываю — во-о— он там. Где облако-великан.

Вика близоруко прищурила глаза, но все равно ничего не увидела. А Сашка… Сашка увидел вдруг маленькую, почти неразличимую парящую птицу. Подумал: ястреб? А потом понял… все понял.

Он сказал: а ну— ка, Вика, бинокль принеси мне.

По его напряженной интонации Виктория о чем-то догадалась, но не стала ничего спрашивать и быстро ушла в дом. Через тридцать секунд вернулась с шестикратным полевым биноклем. Студент поднес его к глазам, покрутил барабанчик настройки… Некоторое время он шарил по облакам и не видел этой проклятой «птицы». И хотелось верить, что нет ее, нет. И не было. Что она просто почудилась. Александр медленно вел бинокль по кругу, по лохматым облакам. И нашел.

Серая «птичка» медленно плыла на фоне серого облака. Студент видел даже крюк у нее на носу и блестящий глазок объектива.

Николай подошел к двери, начал стучать. Голос из-за двери спросил:

— Чего буянишь?

— К начальнику отведи, заявление хочу сделать.

Недалеко от двери сидел сосед Николая, Леха Литр. Он метнул на Николая тяжелый неприязненный взгляд.

— Заявление? — спросил голос из-за двери.

— Важное, — ответил Николай и подмигнул Литру.

— Важное? — произнес голос за дверью. — Жди, сейчас вызову опера.

Было слышно, как «гестаповец» говорил в рацию: тут задержанный хочет сделать какое-то важное заявление.

Через минуту или две за дверью звякнул наручник, который сунули в пробой за неимением замка. Дверь распахнулась. На пороге стоял мордоворот в камуфляже, в каске и с автоматом, и «гестаповец» в штатском. Он внимательно смотрел на Николая.

— Ну?

— Родине хочу послужить, — сказал Николай. — А сигареткой не угостите, господин офицер? Зажигалка вот есть, — Николай щелкнул зажигалкой, — а сигарет нету.

— Если чего путное сообщишь — получишь пачку… Шагай.

Николай вышел на крыльцо. Светило осеннее солнце, в десяти метрах стоял «Джедай». Николай посмотрел на солнце, потом обернулся к соседу:

— Прощай, Алексей Василич.

Литр бросил: шкура, — и презрительно сплюнул под ноги. Мордоворот захлопнул дверь, звякнул наручниками. Николай спустился по ступенькам. Опер слегка подтолкнул в спину: шагай. Когда поравнялись с «Джедаем», Николай остановился и запустил левую руку под куртку.

— Давай, давай, — снова подтолкнул «гестаповец». Николай метнулся к «Джедаю». Он вырвал из-под куртки бутылку с керосином, изо всей силы ударил ее о фюзеляж.

— Эй! — оторопел опер.

Бутылка разбилась вдребезги, оскалившимся донышком Николай до кости рассадил кисть. Боли не почувствовал.

— Сука! — закричал опер.

Николай щелкнул зажигалкой. На черной шкуре «Джедая» вспыхнуло глоубоватое пламя. Подбежал опер, ударил Николая по голове, опрокинул в грязь и навалился сверху.

Дервиш опустил бинокль и сказал:

— Не зря, значит, «заготовители» в Петровке крутились. Прав был Николай.

— Что будем делать, Евгений Василич? — спросил Братишка. Дервиш вытащил сигару из кармана пиджака. Понюхал. Сунул в карман и только после этого прознес:

— Давайте вместе подумаем.

Солнце в небе закрыло темной снеговой тучей, спустя несколько секунд над озером начался снегопад.

«Сынок» проехал заросшее лесом начало мыса, остановился за большим камнем, на телескопической стойке приподнял камеру. Впереди лежало почти голое пространство с редким стелющимся кустарником и камнями. А за ним стояли две высоченные сосны в островке можжевельника.

Петельников связался с полковником Спиридоновым:

— Мыс заблокирован.

— Хорошо. Но учтите, что из-за снегопада нам придется отозвать «скаут».

— Понял. Не страшно. «Сынок» уже на мысу, и стоит так, что проскочить мимо него незамеченным невозможно. Не уйдут.

Спиридонов ответил:

— А по воде?

— По воде? По воде могут. Присылайте «Джедай». Тогда и воду закроем.

— «Джедая» не будет, Денис Валерьевич.

— Почему? — спросил Петельников.

Полковник Спиридонов стоял в доме, где проводили допросы и смотрел в окно. Там догорал, отчаянно дымил «Джедай».

— Он сгорел, — сказал Спиридонов.

Петельников понял, что остался без авиации. То есть без «глаз» и огневой поддержки с воздуха.

С улицы вошла Лиза, сказала взволнованно:

— «Птичка» улетела… А над лесом дым стоит — думаю, горит в Петровке.

Трое мужчин вышли на крыльцо. Над лесом завивалась черная нитка. Ее было хорошо видно даже за вертикальной штриховкой снегопада.

— Да, это в Петровке, — сказал Дервиш и посмотрел на часы: — Через семь минут можно будет связаться с Николаем.

Дервиш повернулся и вошел в дом. Следом за ним остальные. Дервиш положил на стол спутниковый телефон. Время тянулось медленно. Через семь минут Дервиш взял в руки аппарат, попробовал вызвать Николая. Из аппарата текли длинные гудки, Николай не отвечал.

Дервиш помрачнел, выключил аппарат и сказал:

— Факт номер один — в Петровке побывали непонятные «заготовители». Факт номер два — к нам прилетала «птичка». Номер три — дым над Петровкой. Николай не выходит на связь — четыре… Вывод?

Братишка ответил:

— Простой вывод: надо уходить. Немедленно.

Дервиш произнес:

— Вывод правильный, уходить надо. Уходить будем по воде, на лодке. Скоро начнет смеркаться. Да и снегопад нам на руку. Так что уйдем… Лиза, быстренько соберите необходимый минимум вещей. К вам, Вика, это тоже относится.

Лиза и Вика молча кивнули. Когда они вышли, Дервиш сказал:

— Не хотел говорить при женщинах, но… Возможно, они уже рядом. Дым-то над Петровкой не просто так.

Братишка ответил:

— Сигнализация на дороге молчит.

— Сигнализацию можно обойти или отключить. — Дервиш помолчал. Потом добавил: — Возможно, они уже совсем рядом. Нужно провести разведку.

Студент сказал:

— Разрешите, я пойду.

— Нет, — ответил Дервиш Студенту, — в разведку пойдет Джон — он обучен. — И — Братишке: — Саша, снарядите Джона.

Братишка кивнул и ушел в свою комнату.

Дервиш сказал Студенту:

— А вам, Александр, нужно выдвинуться метров на сто пятьдесят-двести вперед. Для страховки.

— Понял, — ответил Студент и пошел к двери.

Командир «Смерча» остался без «глаза» и поддержки с воздуха, но его это не особенно смущало — под его командованием находились шестнадцать профессионалов высшей квалификации.

— Минут через сорок начнет смеркаться, — сказал Петельников. — Тогда и начнем.

Братишка вынес из комнаты рюкзак и коробку, на плече нес любимую «поливалку» — обрез ППШ. Рюкзак он бросил в сенях, с коробкой и «поливалкой» вышел на улицу, свистнул и позвал: Джон! Через несколько секунд из снегопада выскочил Джон.

Братишка потрепал его за загривок, сказал: в разведк пойдешь, Джон. Пес взмахнул хвостом. Братишка раскрыл коробку, вытащил и надел на голову пса «шапочку», затянул ремешки, убедился, что радиофурнитура встала как надо. На верху «шапочки» была камера. На ошейник Братишка повесил аккумулятор, воткнул разъем. Он включил аппаратуру, наклонился к микрофону у собачьего уха и произнес: как картинка, Евгений Васильевич? В ответ прозвучал голос Дервиша:

— Хорошая картинка, Саша.

— Тогда передаю Джона вам, — сказал и Братишка погладил пса по спине. Дервиш ответил: — Отлично. — И, обращаясь уже к Джону, произнес: — Джон! — Пес завилял хвостом. — Разведка, Джон, разведка. Вперед.

Пес неторопливо побежал по дороге — он знал, что надо делать. Братишка посмотрел ему вслед, взял в сенях свой рюкзак, подхватил «поливалку» и пошел в сарай за лодочным мотором.

Виктория быстро собрала свои и сашины вещи — что там и собирать— то? — пошла в большой дом. В доме были Дервиш, Лиза и Лешка. Все уже одетые. Дервиш сидел за ноутбуком.

— А где Саша? — спросила Вика.

Снег опускался тяжелыми крупными хлопьями. Студент шел по краю дороги. На нем был белый с черными росчерками халат с капюшоном. На ремне через плечо — РПК с лентой на сто патронов. В сумке — запасной магазин и гранаты. Несколько раз дорогу пересекли следы Джона — обученный пес двигался змейкой, зигзагом от одного берега мыса до другого.

Петельников сидел на поваленном дереве, жевал сухую травинку. Рядом сидел оператор, управлявший «Кабаном». Петельников посмотрел на часы: до начала сумерек оставалось около получаса. Петельников покосился на монитор пульта управления «кабаном» и сказал оператору:

— Пожалуй, можно продвинуть «сынка» вперед… метров на двести.

— Есть, — ответил оператор.

— А где Саша? — спросила Вика. Дервиш посмотрел на нее тяжелым взглядом, подумал: не понимает. Баба. Не понимает… Вслух произнес:

— Я дал ему задание.

— Какое задание? Он же раненый!

Дервиш промолчал. Вика сказала:

— А-а! Вот как вы решили: он здесь погибнет, а вы…

— Я тоже остаюсь здесь, — резко перебил Дервиш. — И без него не приду.

Вика посмотрела в его глаза. Произнесла:

— Правда?

— Правда, — сказал Дервиш и повернулся к Лизе: — Лиза. — Лиза кивнула, обняла Викторию за плечи и увлекла в другую комнату.

Трехлетний кобель восточноевропейской овчарки по кличке Джон трусил по лесу. Он нюхал снег и этот запах очень ему нравился — будоражил, пробуждал не очень внятные, но волнующие воспоминания об охоте.

Дервиш смотрел на монитор и видел мир глазами Джона. Точнее — через камеру, установленную на голове пса. Дервиш мог управлять собакой, отдавая команды по рации. Пока в этом не было никакой необходимости — Джон все делал правильно… Дервиш подумал, что это даже забавно — смотреть на мир с высоты роста пятилетнего ребенка.

Братишка бросил в лодку рюкзак, поставил на заднюю банку «поливалку» и пятилитровую канистру с бензином. Установил на транце пятисильный «хуанхэ», вставил весла в уключины и принялся вычерпывать из лодки воду.

Студент шагал вдоль дороги, уже припорошенной снегом. Ремни пулемета и сумки давили на плечи. Нога побаливала, но терпимо. Он уже прошел те двести метров, которые «прописал» Дервиш и вполне мог бы остановиться, но решил пройти еще — до жальника Три сосны.

Джон совершил очередной поворот, дошел до дороги и вдруг уловил движение. Это не было движение зверя или человека… это не было движение ветки или озерной волны… но это было движение. Пес замер.

«Сынок» катился по обочине заснеженной дороги… и вдруг увидел собаку. Конечно, собаку увидел оператор, а не робот. Увидел — и мгновенно остановил машину.

Оператор позвал Петельникова:

— Господин подполковник.

Он говорил шепотом — как будто боялся, что пес услышит.

Петельников обернулся: что?

— Взгляните, господин подполковник.

Петельников посмотрел на монитор — там была большая собака. Она припала к заснеженной земле и смотрела прямо в глаза Петельникова.

Дервиш смотрел на монитор. Там была белая дорога, а на ней серая машинка на высоких колесах. Ее можно было бы принять за игрушку, но Дервиш точно знал, что это не игрушка. «Глаз» на телескопической стойке смотрел прямо на Дервиша. То есть на Джона.

Оператор произнес:

— Эта собака — живой аналог нашего «Сынка» — у нее камера на голове.

— Вижу, — хмуро отозвался Петельников. Он резко поднялся и скомандовал офицерам группы: — Подъем, господа офицеры. Наше присутствие обнаружено. Ждать больше нечего — вперед!

Несколько секунд собака и машина смотрели друг на друга, потом начали пятиться.

Студент дошел до жальника. И уже собрался доложить про это Дервишу, но тот сам вышел на связь:

— Саша, — сказал он. — Саша, они уже здесь.

— Где — здесь? — спросил Студент.

— Рядом. Неподалеку от жальника Джон обнаружил их робот-разведчик.

— Понял, — ответил Студент.

— Саша, их надо задержать.

— Понял, — снова сказал Студент.

Железный «Кабан» легко приминал к земле маленькие елочки, печатал на снегу четкий рубчатый след. За ним цепочкой двигались офицеры группы «Смерч». Подполковник Петельников ехал, стоя на боковой подножке «Кабана».

Студент осмотрелся, выбирая позицию. Понял: идеальное место — жальник. Каменное обрамление жальника создает отличное укрытие. А сто с лишним метров почти голого, безлесного пространства впереди — самое то для пулемета. Студент протиснулся между свечками можжевельника, вошел в каменный круг. Снега внутри не было — от него защищал навес из мощных сосновых лап.

Студент снял с плеча пулемет, раскрыл сошки и поставил машину на сухую подстилку из опавшей хвои. Лег и поднял крышку ствольной коробки, вытянул конец ленты из коробки и вставил в приемник. Двинул назад-вперед рукоятку перезаряжания.

Братишка, Лиза и Вика ждали у лодки. Лиза держала за руку Лешку. На мостках сидел Жилец. Лешка спросил: мам, а куда мы поплывем?

Лиза не ответила.

Виктория спросила у Братишки:

— Ну где же они?

Братишка курил в кулак. Он покосился на Вику, буркнул:

— Сейчас придут.

Лешка дернул Лизу за руку и повторил:

— Мам, ну куда мы поплывем?

— Кататься, — сказала Лиза.

— Ура, — закричал Лешка.

В кармане у Братишки запела рация. Он торопливо выхватил ее, отошел в сторону: слушаю.

Рация ответила голосом Дервиша:

— Уходите. Уходите немедленно.

— А как же…

— Теперь ты, Саша, отвечаешь за все… за женщин… за Лешку… за все!

— Евгений Василич!

— Уходите, Саша, немедленно, — сказал Дервиш. — Это приказ.

Братишка молчал.

— Не слышу, — произнес Дервиш.

— Есть, — ответил Братишка.

— Прощай, Саша.

— Прощайте, Евгений Васильевич.

Братишка опустил рацию в карман.

Подошла Вика: кто это был — Евгений Василич? Саша?

Братишка бросил на песок сигарету, затоптал, произнес:

— Садитесь в лодку.

— Кто это был? Братишка, кто это был?

— Это был Евгений Василич. Дал приказ уходить.

— А как же..? Они же…

— За ними я вернусь. Лодка все равно столько народу на вместит.

— Я без Саши никуда…, — начала Вика. Лиза взяла ее за руку, сказала: — Вика. Так надо. Поверь мне: так надо.

И Вика как— то враз обмякла. Ветер гнал по озеру волну.

Дервиш прошел в свою комнату, сел за рабочий стол. На столе стояла настольная лампа с зеленым плафоном, стакан в подстаканнике и фотография в простой ореховой рамочке. Лежал ноутбук. Дервиш раскрыл его. Приложил указательный палец к темному окошку в левом углу монитора. Монитор осветился. Дервиш ввел пароль и навел курсор на «иконку», изображающую костер, щелкнул мышкой. Программа «Пожар» мгновенно стерла все данные в компьютере… Дервиш посмотрел на фотографию. С фото смотрела на Евгения Васильевича Вера… Вера смотрела и улыбалась. Дервиш достал из нижнего ящика стола бутылку «Васпуракана» и фужер. Налил. Глядя в лицо Вере, сделал два глотка. Из другого ящика Евгений Васильевич извлек сигарную гильотину и «ронсон» в платиновом корпусе. Когда-то давно этот «ронсон» подарил полковнику Усольцеву Директор. Из нагрудного кармана пиджака Дервиш извлек сигару, аккуратно обрезал кончики сигары, щелкнул зажигалкой и с удовольствием вдохнул дым «гаваны». Несколько секунд Дервиш наслаждался ароматом сигары, потом сказал: что ж? Надо собираться.

Из верхнего ящика стола он достал «Вальтер», передернул затвор и сунул в карман брюк. Из шкафа достал шикарный кожаный футляр. Раскрыл, извлек оттуда нарезную «Сайгу» с оптическим прицелом. Из отдельного карманчика — запасной магазин. Подумал: не забыл ли чего? Кажется, нет. Он взял в руки фотографию в рамке, всмотрелся в любимое лицо и произнес: ну вот, Вера… скоро встретимся… может быть.

Дервиш вышел в прихожую, надел кашне, пальто и шляпу. Он переложил пистолет в карман пальто. Застегнулся, взял в руки трость. Повесил на плечо вниз стволом карабин и вышел из дому.

Братишка сказал: Жилец! — Жилец прыгнул в лодку. Братишка сильно оттолкнулся веслом.

«Кабан» и бойцы группы «Смерч» вошли на мыс.

Опираясь на свою любимую трость, Дервиш шагал по дороге. Ствол карабина бил по ноге, ветер швырял в лицо сырой снег, рвал полы пальто.

Студент лежал и ждал. Приклад пулемета холодил щеку. Ветер трепал можжевельник, над головой шумели сосны, по озеру катились волны.

Братишка дернул за шнур стартера. Двигатель фыркнул, но не завелся. Братишка дернул еще раз. И еще. «Хуанхэ» чихал, фыркал, но заводиться не хотел. Братишка шепотом матерился.

Дервиш остановился, не доходя полста метров до жальника, прислонился плечом к сосновому стволу, снял карабин. Место у него было давно присмотрено — хороший обзор, надежное укрытие за раздвоенным стволом кривой сосны. Дервиш устроил винтовку в развилке, вызвал Студента: Саша, я рядом.

«Кабан» остановился в густом подлеске. Подполковник Петельников спрыгнул с подножки, поднес к глазам бинокль. Минуту или две он изучал местность. Впереди лежало почти голое пространство — песок, редкие некрупные камни и стелющиеся по песку низкие корявые кустарники в снегу. Ширина мыса в этом месте была не более сотни метров. Почти идеальное место для обороны. Если террористы надумают обороняться, то лучше места не придумаешь. Но это им не поможет.

Братишка заменил свечу и снова попробовал завести двигатель. Но «хуанхэ» не упорно не хотел заведиться. Братишка бубнил: «Китайский — значит отличный!»

Студент лежал на упругой хвойной подстилке, думал: чего они тянут? Ждут темноты? Или у них недостаточно сил для операции? А может…

…из леса выкатился горбатый автомобиль на больших колесах.

Вот оно что — «Кабан»! Студент несколько раз видел эти машины на экране телевизора, но никогда в жизни. Знал, что «Кабан» одет в противопульную броню, а его колеса наполнены вспененной резиной. Что «Кабан» несет пулемет и гранатомет.

«Кабан» медленно ехал по дороге, две камеры на его голове давали отличный обзор. Над ним трепыхались заснеженные еловые лапы.

Дервиш смотрел, как едет «Кабан». В оптический прицел фирмы «Хенсольд» он видел даже красный осиновый лист, прилипший к броне. Видел камеры, приподнятые на стойках — они напоминали глаза насекомого на ножках.

Рация на лацкане пальто произнесла:

— Что будем делать, Евгений Василич?

— Ты, Саша, держи фронт, — отозвался Дервиш. — А «кабанчика» я сейчас сделаю.

«Кабан» проехал четверть расстояния. Дервиш прицелился в правый «глаз». Выбрал спуск. Выстрелил. Камера разлетелась вдребезги.

— Вот суки! — сказал оператор. — Левую камеру мне разбили.

Петельников ответил:

— Отлично — здесь они. В войну решили поиграть. Ну— ну! Посмотрим, у кого хрен толще. А ну— ка дай им огонька. Да возьми повыше — мне трупы не нужны.

— Щас впендюрю, — оператор взялся за джойстик управления огнем.

Дервиш прицелился в правую камеру, затаил дыхание. В этот момент «Кабан» полыхнул огнем, дал очередь. Дервиш промазал.

Когда раздался первый выстрел, Братишка поднял голову от мотора. Лиза прижала к себе Лешку, а Виктория плотно сжала губы. Даже Жилец насторожился. Братишка процедил: началось, — и оттолкнул лодку от берега.

«Кабан» водил стволом, пули летели веером. Впивались в стволы деревьев. «Погреба» у «Кабаны» были глубоки — можно не экономить.

Под прикрытием пулеметного огня из подлеска выдвинулись бойцы «Смерча». Они двигались цепью, за густым снегопадом были похожи на тени.

Студент сказал сам себе: ну, поехали. Он прицелился и дал короткую очередь. Одна из теней на правом фланге споткнулась и рухнула.

Братишка запрыгнул в лодку, сел на весла. На мысу уже вовсю шла стрельба и Братишка костерил себя за то, что он не может быть в двух местах одновременно. Он сделал первый гребок.

«Кабан» прекратил стрельбу. Ствол пулемета дымился, снег на горбе машины таял, стекал крупнами каплями. «Кабан» уверенно катил вперед. Он пер внаглую, посередине дороги.

Дервиш сделал еще один выстрел, и «Кабан» ослеп… Так думал Дервиш.

Оператор выругался и тут же развернул «Кабана» «кормой» — здесь была еще одна камера.

Студент дал еще две очереди и, кажется, свалил еще одного противника, но уже было понятно, что это ничего не решает — их в несколько раз больше, да еще у них есть «Кабан» и остановить их не удастся… Но задержать можно. Студент дал еще одну очередь.

Евгений Васильевич Усольцев положил офицера «Смерча».

Вспышку выстрела засек снайпер. Он мгновенно навел винтовку на то место, где видел вспышку и понял, что стрелять нельзя — разглядеть стрелка за завесой сосновых лап невозможно, а стрелять вслепую снайпер не имел права. Снайпер решил, что дождется следующего выстрела, а пока он сообщил координаты стрелка командиру.

«Кабан» медленно катился по дороге, постреливал из пулемета по сторонам.

Студент смотрел на него из-за камней и можжевеловой «стены» жальника Три сосны. Было понятно, что сейчас «Кабан» не опасен — он ведет беспокоящий огонь, отвлекая на себя внимание. Но когда он минует жальник и окажется в тылу… вот тогда он станет опасен.

Дервиш засек движение за снегопадом и сделал выстрел. На этот раз снайпер был готов — в прицеле он увидел приглушенную вспышку и даже разглядел, как дернулись веточки на сосновой лапе. Для профессионала с уникальным «чувством выстрела» этого было достаточно — он мгновенно прицелился в точку на двадцать сантиметров правее и ниже вспышки. Тяжелая пуля «Лапуа Магнум» 338 калибра вырвалась из ствола со скоростью 914 метров в секунду, пролетела двести двадцать метров и пробила левое плечо Дервиша. Дервиш стиснул зубы и произнес:

— Вот ведь не из тучи гром!

Студент Дервиша не услышал — он стрелял, и грохот выстрелов заглушил звук рации.

Оператору «Кабану» указали цель — можжевеловый островок под двумя соснами. Пулеметчик. Оператор повернул машину на жальник, дал очередь. Стреляные гильзы весело простучали по броне.

Дервиш сделал неприцельный выстрел в сторону врага и опустил винтовку — стрелять из нее было не по силам.

В его сторону уже выдвинулись две боевые тройки «Смерча». Они двигались очень быстро и бесшумно.

Над головой Саши хлестнули пули, сверху посыпались мелкие веточки, упала шишка. «Кабан» ехал теперь прямо на него. В сгущающихся сумерках он выглядел большим. Стрелять по нему не было никакого смысла, но Саша все-таки дал очередь в тупую кабанью морду, вернее — в задницу, которая была сейчас мордой. Пули не причинили механическому монстру никакого вреда.

С мыса доносилась стрельба — очереди и одиночные.

Братишка греб. Против волны и ветра грести было тяжело. Еще тяжелее было знать, что там, на мысу, остались товарищи — обреченные на смерть.

Дервиш вытащил из внутреннего кармана флягу, зубами открутил пробку и выплюнул ее.

— Ну, на дорожку, — сказал он и сделал длинный глоток. Он поставил флягу в развилку, сгреб с ветки пригоршню тяжелого снега и закусил. Потом вытащил из кармана «Вальтер» и стал ждать.

«Кабан» надвигался. Студент достал из сумки рубчатую чугунную болванку — старую добрую «феньку»… Подумал: возьмет «феня» «Кабана» или не по зубам ей этот зверюга? Скоро узнаем… Саша вытащил вторую гранату.

Пули хлестнули по камням жальника, выбили гранитную крошку.

Саша посмотрел на «кабана» — он был уже в шестидесяти метрах, — и вызвал Дервиша.

— Я здесь, Саша.

— Как ваши дела?

— Отлично, Саша. А твои?

— Мои тоже хорошо.

Они прекрасно поняли друг друга.

«Кабан» был уже тридцати метрах. Он ехал медленно, медленнее пешехода, постреливал для острастки.

Студент оглянулся на сосну — на золотую «заплатку» на грубой коре. Оттуда, из бездонной глубины, смотрели на него темные глаза.

Студент выдернул чеку, досчитал до двух, поднялся и метнул гранату. Она ударилась в стальной зад «Кабана», отскочила и взорвалась. Взрыв не смог нанести вреда бронированному корпусу, но уничтожил последнюю камеру. Теперь «Кабан» ослеп окончательно, но продолжал ехать и стрелять.

Саша метнул вторую гранату. Она упала в двух метрах перед носом «кабана». Взрыв грохнул, когда «кабан» накрыл гранату своей тушей. Днище стальной свиньи тоже было бронированным, но колеса — нет. Они прекрасно держали попадание пули, но смерчь чугунных осколков в лохмотья изорвал колесо, как бритвой срезал его часть. «Кабан» «присел» и остановился.

Саша произнес: смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?

— Вижу его, — произнес в рацию старший лейтенант Роггер, командир боевой тройки. — Стоит, прислонившись к сосне. Раненый старик. Дистанция — двадцать метров.

— Что будем делать? — отозвался лейтенант Чванов. — Применим «Паука»?

— Не стоит. Возьмем так.

В щегольской шляпе и длиннополом пальто с пропитанным кровью плечом Дервиш стоял, прислонившись к сосне. В опущенной вдоль тела руке держал «Вальтер». Он умел контролировать боль, но остановить кровь не мог. Хотелось лечь и закрыть глаза. Он не имел права.

Когда из снежной мглы появился похожий на боевую машину — шлем-сфера, бронежилет — человек, Дервиш наскидку выстрелил. Пуля «Вальтера» ударила в бронежилет, но пробить его не смогла. С другой стороны к Дервишу тоже подскочил человек, выбил пистолет, обхватил руками.

Роггер немедленно доложил Петельникову:

— Одного взяли. Он ранен, но для допроса сохраним.

Дервиш сказал: врешь, сученок, не взяли, — и остановил сердце.

Пулемет «Кабана» замолчал. Студент подумал, что у него кончились патроны, но в действительности огонь остановили по приказу Петельникова.

Саша попытался вызвать Дервиша, но из рации ответил чужой голос:

— Старик сдался. Предлагаю и вам сдаться. Жизнь — гарантирую… Командир группы «Смерч» подполковник Петельников.

Несколько секунд Студент молчал, потом сказал:

— Сдался? Ну, пусть он сам мне это скажет.

Петельников ответил:

— Он ранен, говорить не может.

Студент понял. Он стиснул зубы и стянул с головы вязаную шапочку.

— Але! — произнесла рация. — Мое предложение остается в силе в течение двух минут. По истечении…

— Я сейчас приду, — перебил Студент.

Он поднял пулемет, перекинул ремень пулемета через плечо, встал в полный рост.

Снег летел в лицо, сумеречный свет над озером сделался темно-синим. Над озером Русское зазвенели мечи воинов, погибших тысячу лет назад. Студент шел вперед и в спину ему смотрели строгие темные глаза из затянутого янтарной смолой четырехугольника на сосне. Студент шел и стрелял. Шел и стрелял. Из пулемета свисала расстрелянная лента.

— Восстал Христос — и ты низложился, — шептал Студент.

Из снега навстречу ему летели пули. Он шел.

— Христос воскрес — и пали демоны.

Пуля попала в ногу над коленом, он рухнул на колено. И продолжал стрелять…

— Христос воскрес — и радуются ангелы.

Старший лейтенант Роггер подумал: да он сумасшедший.

Во вторую ногу тоже ударила пуля. Студент упал на второе колено.

— Воскрес Христос — мертвого ни одного нет во гробе…

Он сумасшедший! — подумал Роггер, и прицелился в плечо.

Студент рывком поднялся. Его качнуло. Пуля Роггера, нацеленная в плечо, ударила в грудь. Она пробила сердце, прошла навылет и ударила в камень с крестом на жальнике, оставила отметину. Звенели мечи. Лопались кольчуги. На снег текла кровь, страшные оставляла узоры.

Студент захрипел, и пошел на Роггера. Опытному спецназеру Роггеру стало не по себе. Он много чего повидал. Всяких видел. И смертников тоже. Но этот… этот. Его как будто ведет какая-то нечеловеческая сила…

Студент направил пулемет на Роггера. Роггер выстрелил и снова попал Студенту в грудь. Студент дал длинную очередь. Под напором пулемета бронежилет Роггера не выдержал. «Гестаповец» рухнул на землю.

Студент постоял секунду и опрокинулся назад. Глаза смотрели в сумеречное небо, из которого опускались на землю роскошные снежинки. Глаза еще смотрели, но уже не видели.

По озеру плыла лодка.

Мужчина с лицом монстра греб, вкладывая в каждый гребок силу, приправленную горечью.

На корме сидела рыжеволосая женщина с пустыми глазами.

Другая женщина сидела на носу, прижимала к себе маленького мальчика.

Густо валил снег, отделял лодку от мыса непроницаемым пологом.