"Рот Фронт!" Тельман

В МОСКВЕ

Небо над Красной площадью круглилось, словно огромный парус. И под ним, под этим синим парусом, невесомо плыли островерхие башни Кремля. Солнце слепяще вспыхивало на золотых куполах соборов, высвечивало диковинную резьбу луковиц на Василии Блаженном.

Было утро 2 июля 1921 года. Вчера на III конгрессе Коммунистического Интернационала выступал Владимир Ильич Ленин. А сегодня, на вечернем заседании, слово будет предоставлено Тельману.

Эрнсту не сиделось в гостинице, и он спозаранку отправился бродить по городу. Ему хотелось побыть одному, собраться с мыслями.

Да, есть вопрос, по которому он не согласен с Ильичей - Эрнст не принимает критику левых в рядах немецких коммунистов, которые торопят революцию в Германии и во всем мире. Он тоже торопит ее... Но, как сторонник централизма, он подчинится решениям конгресса. Так и будет сказано сегодня с трибуны.

Тельман до мельчайших подробностей вспомнил выступление Ленина на вчерашнем утреннем заседании. Во время ожесточенных перепалок между делегатами, стараясь вникнуть в доводы выступающих и следя за ними, Эрнст вдруг потерял Ленина из виду. За столом президиума его не было. Оказалось, Владимир Ильич сидит левее и чуть позади трибуны. На коленях блокнот. Внимательно слушая очередного оратора, Ленин делал какие-то пометки и изредка подносил к губам карандаш. Лицо Ильича то хмурилось, то светлело, то принимало выражение холодного гнева, а иногда на нем мелькала едва заметная усмешка.

Особенно выразительными и живыми были глаза. «Говорящими» назвал их кто-то из товарищей Тельмана.

Свое выступление Ленин начал, резко подавшись вперед:

- Мы победили в России потому, что имели за собой прочное большинство не только в рабочем классе, но и в армии, и в крестьянстве. Немецкие товарищи торопят революцию, еще не завоевав на свою сторону народные массы.

«Надо начать революцию, и они пойдут за нами!» - мысленно возразил Тельман.

А Ленин продолжал, сопровождая каждую фразу рубящим движением руки:

- Необходимо научиться вести настоящую революционную борьбу. Германские рабочие уже приступили к этому. Сотни тысяч пролетариев геройски сражались в этой стране во время ноябрьской революции. Но сейчас мы наблюдаем спад рабочего движения. На это нельзя закрывать глаза! И не следует искусственно торопить события! Необходимо немедленно же начать учиться, учиться на совершенных ошибках тому, как лучше организовать борьбу. Мы не должны скрывать наши ошибки перед врагом. Кто этого боится, тот не революционер. Наоборот, если мы открыто заявим рабочим: «Да, мы совершили ошибки», то это значит, что впредь они не будут повторяться и что мы лучше сумеем выбрать момент. Если же во время самой борьбы с нами окажутся большинство трудящихся - не только большинство рабочих, но большинство всех эксплуатируемых и угнетенных, - тогда мы действительно победим!

Последние слова прозвучали под гром аплодисментов.

...Уже после заседания, шагая по московским улицам, Тельман подумал, что те ленинские слова - пророческие. Пролетарскую Россию не смогут одолеть ни интервенция, ни разруха. Сейчас самым опасным врагом был голод. Русские газеты пестрели заголовками о борьбе с голодом. Советская власть прилагала все силы, чтобы спасти народ от вымирания, и в первую очередь - детей. Для этого всюду открывались столовые- при заводах и фабриках, в каждом крупном селе. Детские дома и приюты принимали десятки тысяч сирот и беспризорных...

Возвращаясь в гостиницу, Тельман прошел вдоль Кремлевской стены, мимо памятника делегату II конгресса Джону Риду, умершему в прошлом году. Памятник был высечен из громадной гранитной глыбы. Несколько дней назад на его торжественном открытии присутствовали и немецкие коммунисты. Даже в эти тяжелые дни революционная Россия не забыла почтить память американского журналиста, автора книги «Десять дней, которые потрясли мир». И это поразило Эрнста. Но еще более поразительной казалась ему стойкость русских людей, оборванных, разутых, изнуренных недоеданием. Их косил тиф - в Ростове, Воронеже, Орле, Астрахани и даже под Москвой; в Орехове-Зуеве появилась страшная азиатская гостья - холера. Почти вся Западная Россия лежала в развалинах, а в Сибири японские войска занимали один город за другим.

Но никакие грозы и черные ветры не могли загасить пламя революции. Эрнст Тельман все больше убеждался в этом, вникая в жизнь новой России. Да, голод, разруха, эпидемии, но характерно: после открытия памятника Джону Риду делегаты конгресса были приглашены посмотреть пьесу Владимира Маяковского «Мистерия-буфф», решенную постановщиком в новом, революционном ключе. Спектакль шел в цирке на немецком языке.

Перед началом Эрнста познакомили с хрупкой девушкой, которая смотрела на него большими жгучими глазами.

- Рита Райт, - сказали ему. - Это она перевела пьесу Маяковского. За десять дней!

- Где же ты так научилась немецкому? - спросил он с удивлением.

- Иностранным языкам учит революция! - ответила Рита.

Было красочное представление, в котором участвовало 350 актеров! Оно воспринималось незаконченным действом, как сама революция.

А стихи Маяковского даже в переводе были хлесткими, как лозунги, грубыми, как голоса улицы, и звучали, как клич боевой трубы...

И снова мысли Тельмана вернулись к Ленину. Вспомнилась встреча с ним на совещании немецких, польских, венгерских и итальянских коммунистов, накануне начала работы конгресса.

Эрнста удивило, что с польскими и итальянскими товарищами Ленин свободно беседует на их родных языках. С делегацией из Германии Владимир Ильич говорил по-немецки, а у Эрнста, хитро прищурившись, вдруг спросил:

- А вы, товарищ Тельман, откуда родом? Случайно не северянин?

- Я гамбуржец.

- Гамбуржец! Я так и подумал! У вас, знаете ли, своеобразный говор, а в речи попадаются английские слова. И можно догадаться почему: так говорят люди, долгое время работавшие в крупном порту. Верно?

- Совершенно верно. У меня даже кличка английского происхождения - Тедди.

Ленин одобрительным взглядом окинул рослую, плечистую фигуру Тельмана, сказал, улыбнувшись:

- Что же, очень точно! А скажите-ка, товарищ Тедди, почему вы, независимый социал-демократ, вступили в компартию?

- Лично я собирался это сделать давно. Но мне хотелось, чтобы с коммунистами объединилась вся наша гамбургская организация, в полном составе. В то время это было очень важно. Вот представьте себе паровой котел...

- Котел? - с любопытством переспросил Ленин

- Ну да. Если в пароходной топке мало жару, а уголь в ближнем отсеке кончился, что должен делать кочегар? Он должен срочно подбросить в топку хоть одну большую лопату, а потом уж подносить остальной уголь. Вот этой лопатой и была для партии наша организация независимых социал-демократов, из Гамбурга.

- Принцип пароходной топки... - Ленин дружески хлопнул Эрнста по плечу. - Великолепный принцип! Хотя бы добрую лопату, да вовремя, чтобы пламя не погасло. Вы тогда подали пример всем социал-демократам.

Лицо Ленина стало озабоченным. Пытливо глядя на Эрнста, он спросил:

- А как ваши товарищи относятся к тому, что сейчас на Западе опять судят военных преступников?

- Клоунада, - сказал Эрнст. - Конечно, наших генералов нужно судить за зверства во время войны. Но разве возмущают Англию и Францию зверства тех же генералов и правительства над собственным народом? Разве осудят их за массовые расстрелы немецких рабочих, за убийство Карла Либкнехта и Розы Люксембург?

- Да... - Ленин вздохнул. - Их гибель для всех нас была тяжким ударом. А для меня лично тяжким вдвойне. С Розой мы были давними друзьями, еще с девятьсот первого года. Хотя и спорили частенько. Но ведь в споре рождается истина. Убийцы рассчитали верно: они обезглавили немецкий рабочий класс. Однако я не сомневаюсь: скоро придут новые вожди. - Ленин внимательно всмотрелся в лицо Тельмана. - Это уже будут люди вашего поколения, но с таким же чистым и бесстрашным сердцем.

Тельман покачал светловолосой головой:

- Трудно сказать, сможет ли кто-нибудь заменить Розу и Карла.

- Революция непременно рождает героев, когда в них является нужда, - возразил Ленин. - В этом ее сила и непобедимость. Уж вы мне поверьте. Что же касается суда над военными преступниками, то я бы поставил вопрос несколько иначе: а судьи кто? Французские и английские министры три года проливали кровь русских рабочих и крестьян, морили их блокадой, нападали с моря и суши, подкупали и вооружали изменников. Разве требуют «гуманные» англичане предать суду Деникина? Нет! Они назначили ему баснословное жалованье. А «рыцари»-французы? Врангель проживает у них в роскошном замке и ждет не дождется, когда вновь понадобятся его услуги. Так что получается по русской пословице: ворон ворону глаз не выклюет. И если уж говорить о суде, то о суде народов - справедливом и беспощадном!

Как жаль, что недолгой была та первая встреча! Ленина ждали неотложные дела, и больше на конгрессе им встретиться для беседы не пришлось.

...Тельман пересек Красную площадь и пошел к Большому театру, где проходили заседания конгресса. У входа с обеих сторон стояли часовые, молодые парни с худыми строгими лицами. Делегаты отдавали пропуска, и красноармейцы накалывали их на трехгранные штыки винтовок. И часовые, и члены советской делегации чем-то неуловимо были похожи друг на друга.

«Чем? - спросил себя Тельман. И вдруг понял. - Они похожи выражением глаз, суровых и решительных. В этих глазах светилось сознание правоты и силы. В них жила убежденность и готовность сражаться за свое дело до конца».

Уже в зале Эрнст, вглядываясь в лица русских делегатов, подумал: «Нам бы побольше таких солдат революции! Прав Ленин, тысячу раз прав: всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться».

...На трибуне конгресса, выступая, Тельман все время поворачивался к Ленину, который сидел в президиуме.

В заключение Эрнст сказал:

- Да, я сегодня не могу принять критику товарищем Лениным взглядов моих единомышленников по вопросу о тактике революции, о времени ее начала... Но я человек дисциплинированный и сторонник централизма. Для меня, и, надеюсь, для моих товарищей, решения конгресса - закон!

И Эрнст Тельман увидел, как Ленин, улыбнувшись, кивнул ему головой и стал что-то быстро записывать в блокнот.

...Тельман размеренно шагал по своей камере из угла в угол.

Да, этот тюремщик попал в цель. Если бы свершилось чудо: на библиотечной полке - Полное собрание сочинений Ленина, и можно взять любой том. Но чудес не бывает.

Именно так: с той встречи с Владимиром Ильичей в Москве, в 1921 году, началось кропотливое и страстное изучение Тельманом ленинского наследия - изучение систематическое, углубленное, с выводами, которые проецировались на немецкую действительность. В те годы работа Ленина «Детская болезнь «левизны» в коммунизме» стала его настольной книгой: в ней он находил ответы на трудные вопросы, возникшие в результате внутрипартийных разногласий. Эрнст Тельман стал убежденным, непоколебимым ленинцем.

«Надо правде смотреть в глаза: меня ждет долгое тюремное заключение. - Эрнст остановился посреди камеры. - Что же, связь с партией через жену и дочь (Вот и Ирма мне помощница, подумал он) налажена, все здесь отработано, мост надежен, и я не останусь в стороне от борьбы своих единомышленников на воле.

Из письма Эрнста Тельмана жене, конец 1935 года - начало 1936 года:

«...Вторая половина дня приближается к вечеру. Рождество! Постепенно наступила тьма. В то время когда на улице метет пурга и трещит мороз, я прозябаю здесь в одиночном заключении. Слышится отзвук медленных шагов часовых по тюремному двору, а иногда по коридорам внутри корпуса; временами лай собак нарушает общую тюремную тишину. Мой взгляд скользит сквозь железные прутья оконной решетки, которые расположены близко друг от друга и глубоко вделаны в прочную старую стену. По светлому, сверкающему звездами небу быстро мчатся белые облака. Вдали звонят церковные колокола...

Бывают иногда моменты, когда во мне преобладают боль и горечь, порождаемые этой моей столь жестокой судьбой. Так было и к концу второй половины дня накануне рождества. Погруженный в глубокое раздумье, я вызываю в памяти многое забытое из былых времен и из счастливых юношеских лет. Вспоминаю о моей далекой родине, о моих любимых дома... Я знаю, я чувствую, что у домашнего очага - моя Роза, наши Ирма и дед, а так же родные, знакомые и друзья, что они думают обо мне и им недостает меня. С большой любовью думаю я о тебе и о былом. Многообразные воспоминания о пережитом в моем родном городе Гамбурге, о нашей общественной и семейной жизни, о нашей жизненной борьбе проносятся передо мной... О, как преходяще и кратковременно все прекрасное на земле! Оно приходит как чудо и улетает как счастье...

Но вера в собственную силу всегда одерживает верх... Я решительно выпрямляюсь, по-прежнему твердо и смело, хотя и страдая, смотрю в лицо неизбежному, с хладнокровием и новой жизненной энергией собираю все свое терпение. Вот я уже и избавился от мучений, от вызывающих боль воспоминаний. Снова хожу по камере взад и вперед... Затем вдруг беру книгу Достоевского «Раскольников»[18]. Уже пролог захватывает меня и быстро наводит на другие мысли. Книга - единственный друг, который здесь со мной неразлучен. Я читаю, читаю часами, пока не раздается звон колокола - сигнал ко сну. Между тем все беды забыты, все печали вытеснены из души, я снова счастлив и доволен...

...Есть ли у нас в канун Нового года более горячее пожелание обрести в ближайшей перспективе долгожданную свободу? ...С этим пожеланием, с этой надежной мы вступаем в Новый год.

С Новым годом! Желаю вам всем наилучшего здоровья, счастья и исполнения желаний, надеюсь на скорое свидание на дорогой родине».

Работать над собой. Преодолеть угнетение духа.

Из письма другу отца 26 января 1936 года:

«...Гёте метко сказал однажды: «Душа человека, как подобна ты воде, судьба человека, как подобна ты ветру!» Как мало слов, но как много в них смысла и правды...

...Изоляция и одиночество иногда даже обогащают человека мыслями и воспоминаниями и оказывают на него чудесное воздействие, хотя он и не владеет всеми своими силами и не мыслит так свежо и гибко, как это было на свободе...

Хотя динамика развития изменила многое-многое и ставит передо мной вопрос, почему судьбы людей складываются порой так своеобразно, мои многообразные переживания и опыт, факты из повседневной жизни народа остаются незабываемыми, они были самой надежной опорой в бурной борьбе и поныне все еще поддерживают мой дух. «Собственный опыт есть мудрость»,- сказал однажды Лессинг. Его слова точно выражают истину. Повседневная жизнь и полный превратностей опыт трудового немецкого народа были для меня важнейшей сокровищницей, великой школой подготовки к деятельности, фундаментом и духовным снаряжением моей позднейшей эрудиции. Они очень часто побуждали меня не жалеть своих сил для дела добра и справедливости.

Да, действительно пережитые судьбы, которые люди сами избрали себе, благодаря которым они возмужали и окрепли, производят более потрясающее впечатление, чем те судьбы, о которых можно иногда прочесть в книгах.

В отупляющем одиночестве, в этой духовной тьме, в которой я принужден прозябать здесь, в камере, я страстно жажду встречи с людьми, которые, хотя и живут здесь только в книгах, но порой думают, чувствуют, действуют и страдают, как я. Ведь здесь мои единственные спутники - газеты и книги. Именно в них я все еще могу найти некоторое утешение и радость. Здесь, в этих стенах горя и отчаяния, вести из газет и чтение хороших книг приносят сердечную отраду и духовное обновление.

Хорошо счастливцу, наслаждающемуся свободой, - его не терзает эта душевная мука. Но не следует забывать, что неудержимый ход истории всегда требовал жертв, подобно тому как эпоха с ее величием и значением, бурным развитием событий требует закаленных и сильных людей и подвергает их испытаниям, которые они должны выдержать.

О, если бы знать, когда же пробьет последний час, принеся с собой избавление от этой участи?!..

Я хочу пройти через это тяжелое испытание спокойно и стойко, уверенный, в себе, твердый сердцем, чистый совестью, свободный духом и высоко держа голову, мужественно и смело глядя в будущее!

- Как шахтеру, засыпанному обвалом в глубокой шахте, сигналы, простукиваемые его братьями по труду возвещают желанное спасение, как потерпевшему кораблекрушение в открытом море свет маяка приносит надежду, как усталому путнику в темноте ночи мерцающие огни жилья обещают приют на ночь, так ц для меня однажды придет время, когда во мраке тюрьмы блеснет луч света, взойдет заря свободы и ярко озарит будущее, полное надежд».

...Самым тяжким испытанием оставалась разлука с семьей. Эта душевная рана не заживала - для нее не было противоядия.

Из письма Эрнста Тельмана жене Розе, март 1936 года:

«...Радость моя тиха, но глубока. Никогда в жизни я не забуду, что уже четыре раза я провел твой день рождения за решеткой и по какой причине. Что же другое я могу подарить тебе, кроме этих слов, полных любви... Кто сражался и принес с собой домой шрамы да раны, тот вооружен против искушений. Мы не можем подкупить судьбу. Только в непрерывной тяжелой борьбе закаляются люди. Ведь борьба - первичный элемент жизни, закон развития... Уверенность в себе, вера в свою судьбу - вот источники нашей жизни и силы.

Подобно тому, как сталь выковывается в пламени горна, так в огне юношеской любви однажды и на всю жизнь выковался наш верный и прочный союз... Наше счастье и горе, наши невзгоды и воля к их преодолению - вот тот материал, из которого мы формируем свою жизнь и который дает нам силу для решения жизненных задач. Жизнь без надежды, как птица без крыльев. Жизнь без любви, как небо без звезд. Именно любовь к тебе, к вам дает мне силы превозмочь и сгладить многие боли и печали, которые приносит нам нынешняя жизнь. Поэтому любовь - та же радость, она, как солнечный луч, светит живущему сквозь все страдания, горести, неудачи и заботы. Любовь - та же доброта, тот же внутренний свет, озаряющий человека « дарящий ему неиссякаемое тепло. Любовь к человеку облагораживается и болью...

Наша юность, военные годы, вся героическая борьба нашей жизни - все это, оживая, проходит передо мной! Вспоминаю давно забытые отдельные события и пытаюсь предугадать будущее... Надежда медленно возвращается ко мне, новая надежда начинает ободрять мое сердце. Кто располагает таким источником жизни, тот счастлив вопреки всем страданиям. Кто обладает в душе таким сокровищем, тот богат. Человек полон дремлющей любви. Счастлив тот, в котором она просыпается и кто умеет сохранить ее живой. Он ищет и находит в себе счастье, чтобы осчастливить других людей, свет, чтобы озарить их, жизненные силы, живую надежду!

Всегда остается тяжелой задачей передавать на далекое расстояние такие мысли и слова, которые действенны лишь в непосредственной близости...

Для хорошего брака характерны взаимоотношения любви и доверия, дополнение друг друга, глубокое уважение и прежде всего безусловная верность супругов. Верность - самое драгоценное, что может быть вообще дано человеку, особенно в тяжелые часы жизни, когда ценность времени должна проявляться в тесной сплоченности и солидарности. Если муж и жена живут в двух разных мирах и каждый чувствует себя уютно лишь в своем мире, не испытывая тоски по другому, то счастье их прошло... Наша жизнь преисполнена страданий и любви. Когда же придет решение нашей тяжелой судьбы? Иногда в жизни все быстро меняется... Когда же нам улыбнется радостный час свободы, когда я вернусь на дорогую, любимую родину? Надо обладать мужеством и терпением...»

...Шестнадцатого апреля 1936 года Эрнсту Тельману исполнилось 50 лет. Накануне состоялось свидание с женой и дочерью, которое тюремное начальство пыталось всячески омрачить: встречу сократили до получаса, ни на минуту не оставляли их наедине, грубыми окриками вмешивались в разговор.

Но ничего не могло испортить праздника. Главное он узнал: все передовое человечество с ним. Люди доброй воли на всех континентах помнят, любят, борются за его освобождение: митинги и демонстрации во многих странах мира с требованием свободы Эрнсту Тельману; посольства Германии засыпаны требованиями частных лиц, целых организаций - немедленно прекратить незаконное содержание в тюрьме вождя немецких коммунистов. В Москве в Колонном зале Дома союзов Политбюро Коммунистической партии Германия по согласованию с Советским правительством провело торжественное собрание в честь юбиляра, на котором со страстной речью выступил Вильгельм Пик. Поздравительные телеграммы Эрнсту Тельману идут прямо на тюремный адрес от многих деятелей мировой культуры и среди них от Максима Горького, Ромена Роллана, Эриха Вайнерта, Арнольда Цвейга, Иоганнеса Р. Бехера.

Все это, естественно, знали и гитлеровское правительство, и тюремщики из Моабита. Семнадцатого апреля 1936 года в камере Эрнста Тельмана появился - какая честь! - директор тюрьмы Моабит доктор Штруве.

- Примите и мои поздравления, господин Тельман, - сказал он, сухо улыбнувшись. - Кстати, вот еще несколько посланий. Вчера я их попридержал, чтобы не омрачать вам праздник.

Дверь захлопнулась. Эрнст стал читать письма. Их было три. Все сходны по содержанию. Особенно его позабавило одно, в нем была квинтэссенция всех остальных, но - каков стиль!

«Красная собака! Тухлый коммунистический пес!

Жаль, что в твой смердящий юбилей тебя охраняет закон, и мы не можем проникнуть в камеру, чтобы поздравить тебя лично. Но знай, предатель, русский шпион, твой смертный час придет, мы тебя достанем. 0 тогда у нас будет короткий разговор, для тебя последний. Жди.

Патриоты Германии».

«Больше ничего не придумали, - усмехнулся Эрнст. - Положительно все без изменений в их головах. И, боже, как все повторяется!..»