"Та самая Аннушка", третий том, часть первая: "Гонка за временем"

Глава 11 Поднос с круассанами

Сашка с каждым днём всё больше очеловечивается. Например, этим утром она открыла для себя нытьё.

— Мам, ну, поехали к тебе домой! — канючит она, пока мы грузимся в машину. — У тебя мелефитские книжки, я хочу их читать! — ноет она, пока мы едем. — Можно ненадолго, я просто возьму с собой парочку… А эти тебе оставлю, навсегда, и те потом верну! Ну, пап, ну, скажи ей!

— Саш, у нас реально до черта срочных дел, ты же сама знаешь, — отвечаю ей я. — Не дождётся нас Теконис, умотает по делам, лови его потом…

— Да мы быстро! Туда и обратно! Пап, мне это очень-очень важно, правда!

— Слушай, ты же жила без них до сих пор как-то. Потерпи ещё немного.

— Я раньше не знала, какие они! Что вам стоит!

— Слушай, там, в заброшенной локали, остались ещё. Хоть все забирай.

— В тех нет того, что мне надо!

— А что тебе надо?

— Не знаю. Увижу — пойму. Оно там точно должно быть, я чувствую!

— Сашка, не нуди! — не выдерживает в конце концов Даша. — Достала уже всех своим чтивом! Сама напиши! Вон, рисовать научилась, небось и писать сумеешь. Чем ты хуже какого-нибудь древнего придурка-мелефита?

— Я не могу вспомнить, как это делается! — я с удивлением понимаю, что Сашка вот-вот заплачет.

Плачущий робот — это уже перебор, пожалуй.

— Так я тебя научу! — ржёт бессердечная Даша. — Берёшь карандаш в руку, ставишь на бумагу, пишешь буквы, одну за другой. Раз ты умеешь читать, то и буквы знаешь.

— Это совсем другое дело! Настоящие книги пишутся не так! — девочка шмыгает носом, в глазах блестят слёзы. — Я во сне знала как! И писала! И у меня получалось! И мама меня хвалила! Я лучше всех сверстников писала, как будто у меня четвёртый возраст, а не третий! Мне нужно читать книги про то, как писать книги! А вы не хотите отвезти меня туда, где они есть!

— Да ну тебя нафиг, — отмахивается Даша, — ты ещё зарыдай, блин! Эй, народ, кому-то хочется писа́ть, а мне — пи́сать. Можем остановиться ненадолго?

— Пожрать тоже было бы недурно, — поддержал её я. — С утра уже много времени прошло.

— Ладно, — неохотно соглашается Аннушка. — Давайте тормознём где-то. Хотя, как по мне, мы загулялись, время поджимает уже. Сколько с вами маеты! Этой ботинки, этой книжки, этому пожрать… А я ведь даже не замужем!

— А чего ж вы до сих пор не поженились? — удивилась Дашка. — Вон, дочка уже какая выросла!

— Вот не твоё дело совсем, — обрывает её Аннушка. — Не зли меня!

Умение Аннушки находить заброшенные магазины, отели и прочие места, необходимые для умеренно комфортного походного быта, меня уже не удивляет. Привык. В этот раз «Чёрт» вылетел из тумана Дороги на трассу возле небольшого мотеля. Вид у него настолько свежий, что я даже засомневался, а заброшка ли это? Может, срез живой? Чисто статистически, должны же они иногда нам попадаться? Потом заглянул в салон одной из припаркованных машин и понял, что нет, вряд ли. И двери её лучше не открывать.

Однако из небольшого кафе пахнет свежей выпечкой, и там играет ненавязчивая музыка.

— Заходите, заходите, — приветствует нас женщина за стойкой, — я не любительница готовить, но тут пока есть электричество, в холодильнике нашлись замороженные круассаны, а инструкция к электропечке простая. Не могла же я оставить любимую дочурку голодной?

— Мамка, — злым голосом проскрипела Даша. — Хрен ты от меня отстанешь, да?

— Конечно, нет. В тебя вложено слишком много времени и труда. Кроме того, неподконтрольный дисруптор, как бешеная собака, подлежит ликвидации. Ты либо со мной, сучка мелкая, либо никак.

— О, так мы больше не делаем вид, что семья? — Даша медленно и плавно, шаг за шагом, сдвигается к стойке кафе, руки её подёргиваются в мелких хватательных движениях, зубы оскалены.

— А ты хочешь пойти к семейному психологу? — Грета делает вид, что не замечает агрессии. — Боюсь, дорогая, от твоей откровенности он поседеет и до конца дней своих будет страдать от энуреза и ночных кошмаров. Так что, давай, я вместо него сообщу тебе, что во всех твоих проблемах виновата авторитарная мать; ты поплачешь, и мы продолжим уже, наконец, НАШУ ЧËРТОВУ РАБОТУ!

Последнюю фразу женщина внезапно выкрикнула, Даша побледнела и дёрнулась, как от удара, но тут же опомнилась, прищурила глаза и уже открыто пошла вперёд.

— Отстань от меня, мамка, — предупредила она тихо, — или, клянусь Ушедшими, я тебя убью.

— Хочешь круассанчик? — Грета спокойно повернулась к ней спиной, достала из электропечи железный поднос с выпечкой и водрузила его на стойку.

— Ну вот, — сказала она укоризненно, — подгорели. А всё из-за тебя, противная девчонка. Отвлекла меня.

Деревянная столешница под раскалённым подносом начала чернеть, потянулся дымок, а женщина, между тем, держала его голыми руками.

— Отстань. От. Меня, — чётко и раздельно повторила Даша. — Я не буду твоим оружием.

— Будешь сучкой при них? — Грета небрежно махнула рукой в нашу сторону. — Так они уже своей обзавелись. Ловко ты это провернула, Аннушка. Мелехрим только сейчас узнал. Не у Лейха ли в ортогонали растила? Впрочем, неважно. Даша, дура малолетняя, ты и есть оружие. Ты бессмысленна без стрелка. На спуске всегда будет чей-то палец. Не мой, так другой. Сейчас ты в руках этой пошлой девки и направлена на меня, так что я просто обязана их обезоружить.

Я уже вытащил пистолет, но чуйка просто кричит о том, что тупо пальнуть Грете в башку — плохая идея. Не знаю почему, но станет только хуже. Эта тётка не выглядит как кто-то, кого легко убить.

— Я не оружие. Я человек.

— С чего ты взяла, что человек — это что-то хорошее? Стать человеком для тебя было бы шагом вниз. Люди — кормовая база, сырьё, планктон. Они делают себе оружие, чтобы чего-то стоить. Вон, посмотри, как тот дурак вцепился в свою железяку! Ты же сама оружие. Ты изначально выше их. Но это пустой разговор, потому что, родившись тобой, человеком стать невозможно. Люди производят сенсус, а ты потребляешь. Они твоя еда. Нельзя быть своей едой. И сожри уже чёртов круассан! — заорала она внезапно. — Я что, зря тут изображала сраную хозяюшку? Жри давай, говнючка мелкая! Я кому сказала!

Даша высоким ударом ноги пнула поднос так, что выпечка полетела Грете в лицо, затем выбросила вперёд руки и сложным жестом щёлкнула пальцами. Женщина и не подумала застыть в параличе, она перегнулась через стойку и отвесила девушке пощёчину.

— Неблагодарная сучка, — сказала она. — Ты кого укусить решила? Ничего, посидишь в будке на привязи, вспомнишь, кто тут хозяйка.

Обе они замерцали и исчезли.

— Ого, — сказала растерянно Сашка. — Как же мне, оказывается, повезло с родителями. Как вы думаете, там есть ещё круассаны?

Грета вернулась, когда мы засунули новый поднос с замороженной выпечкой в электродуховку. Инструкция действительно понятная — поставил, нажал кнопку, жди. Возвращения мы ждали, Аннушка сразу сказала, что просто так нам от неё не избавиться. Поскольку Грета почти везде нас найдёт, бегать бессмысленно, лучше отдохнуть и подготовиться. И круассанов поесть.

— Ещё три минуты, — сказал я, когда седая женщина появилась в проходе между столиками. — У меня не подгорят. Кофе?

— Смешной парнишка, — усмехнулась Грета, окинув меня холодным взглядом. — Весь такой правильный, аж рукам липко.

— Это у тебя от крови, — ответила спокойно Аннушка, — слишком много её на руках.

— Избавь меня от этого пафоса, девчонка. Ты ничуть не поумнела и не повзрослела с тех пор, как я подобрала тебя на помойке. Быть вечно молодой, означает быть вечной дурой. Думаешь, я не могла бы выглядеть так же? Двадцатилетнее тело смотрится миленько, но думает маткой. Ты, я смотрю, додумалась, — женщина кивнула на Сашку, которая нетерпеливо ждёт готовности круассанов, гипнотизируя их сквозь стеклянную дверцу духовки.

— А ты разве нет? — пожала плечами Аннушка. — Кто счастливый отец, кстати?

— Не твоё дело. Как ты сняла запрет? Никто не допустил бы тебя к… Или Мелех ведёт двойную игру? Ищет мне замену? Хитрый хуррезавад… Неважно. Я хочу…

«Дзынь!» — сработал таймер духовки.

— Кто хочет круассанов? — спросил я, осторожно, в перчатках, доставая поднос.

Пахнет выпечка отлично, и Сашка аж подпрыгивает от нетерпения. На Грету не обращаем внимания, предоставив общаться Аннушке. Надеюсь, она знает, что делает, мы с Сашкой просто исполняем оговорённые роли в этом спектакле.

— Плевать мне, что ты хочешь, — отвечает она. — Я, вот, давно хочу тебя убить за то, что ты сделала с моим миром. Но ты ещё жива, так что не все мечты сбываются.

— Если бы не коллапс, ты бы давно уже состарилась и сдохла в своём мире. Ты мне ноги должна целовать, а хочешь убить. То-то вы с Дарьей спелись, две неблагодарные сучонки. А теперь я заберу твою выблядку и уйду. Не волнуйся, я воспитаю её правильно, и однажды она найдёт тебя и убьёт. Ну, или попробуй мне помешать, и умрёшь сейчас, вместе со своим дрессированным ёбарем, любителем пистолетиков…

— Круассаны, значит, не будешь? — перебил её я. — Саш, тогда всем по четыре. Сок в холодильнике.

— Что ты выберешь? — спросила Грета, игнорируя меня.

— А ведь ты не только Дашу подсадила, — задумчиво говорит Аннушка. — Ты и сама на сенсусе, верно? Вот почему считаешь себя неуязвимой…

— Не твоё дело! — вскинулась женщина. — Ты не понимаешь, это…

В этот момент звуки пропадают, кафе исчезает, просматриваясь лишь смутными линиями сквозь упавший туман, становится темно, пусто и холодно. Мы на Изнанке, чем бы они ни была. В предельно странном межпространстве, в нулевой толщины зазоре между листами книги, на которых нарисованы миры Мультиверсума, в несуществующем промежутке между ветвями Великого Фрактала — и ещё куча ничего не объясняющих попыток передать словами то, для чего слов просто нет. Защитное умение Аннушки — выдернуть врагов сюда и свалить, оставив дохнуть. Меня она так однажды спасла из эпицентра взрыва, хотя я всё равно чуть не помер — это «непространство» низких энергий выжирает людей за считанные минуты. Но корректоры более живучи, и Грету, конечно, так не поймать.

— Ты уже пробовала, дурочка! — зло смеётся она. — Я сильнее тебя даже здесь! Что ты…

Сашка делает шаг вперёд и касается её руки. Женщина резко бледнеет, но не лицом, а вся, вместе с одеждой. Просто как будто тускнеет, темнея и обесцвечиваясь.

— Ах ты, дрянь мелкая… — она тянется к поясу, но я не жду, пока она достанет оружие, каким бы оно ни было.

Стрелять на Изнанке невозможно, отрицательный энергобаланс (не спрашивайте, я понятия не имею, что это) не даст загореться пороху. Поэтому я использую нож для колки льда, найденный в кафе. Узкое треугольное лезвие входит женщине в правый глаз, но в этот момент она исчезает.

— Теперь-то я могу поесть круассанов? — спрашивает Сашка. — Они уже почти остыли!

Мы снова в кафе, тут ничего не изменилось.

— Конечно, — рассеянно отвечает ей Аннушка. — Хоть все сожри.

— Нет-нет, — быстро поправляю её я, — оставь мне хоть сколько-то!

— Ладно, но ты поспеши, пап, они очень вкусно пахнут!

— Вот же сильна, сволочь старая, — Аннушка устало садится на край стола. — Если бы Сашка не потянула сенсус, чёрта с два бы я её удержала. Да я и так не удержала, но хоть притормозила чуть-чуть. Что скажешь, солдат, она выживет?

— Скорее всего, — пожал плечами я. — Глазницу я, кажется, не пробил, полсекунды бы ещё… Но глаза лишится.

— Отлично. Одноглазая и злая, как самка кобры, Грета — это именно то, что нам нужно.

— Извини, я старался, но у этого ножа нет упора, толком не ударить.

— К тебе претензий ноль, и Сашка молодец. Это я не затащила. Чёрт, я даже представить себе не могла, сколько в ней силы. Не иначе, накачалась перед самой нашей встречей. У меня чуть пупок не развязался её держать. Ладно, надеюсь, на какое-то время ей станет не до нас. Потеря глаза и почти всего сенсуса её сильно ослабят. Может быть, Даша не упустит свой шанс и придушит её сама.

— Ты в это веришь? — спросил я, утаскивая у Сашки с подноса круассан.

— Нет, если честно, — вздохнула девушка. — Грета слишком опытная и осторожная. Не подставится. Боюсь, это наша проблема, и она ещё нам аукнется. Теперь я для неё точно мишень номер один, как будто мало других проблем было. Вкусные круассаны?

— Ум отъешь! — сказала Сашка. — Бери сейчас или забудь.

— Руки прочь, это мой! — Аннушка быстро ухватила последний и впилась в него зубами. — М-м-м, и правда вкусно. Какой там сок? Яблочный? Налейте мне тоже. Проголодалась на нервах-то.

Поев, мы вышли на улицу и встали возле «Чёрта». Свет в кафе мигнул и погас, так что, похоже, мы съели последние в этом мире свежие круассаны.

— Мам, мне очень надо прочитать те книги, — серьёзно сказала Сашка. — Я знаю, что у нас мало времени, но это по-настоящему важно. Давай заедем к тебе домой? Ненадолго. Туда и обратно, правда. Я буду хорошей девочкой!

— Хотела бы я понимать твои мотивы, хорошая девочка.

— Как только я сама пойму, сразу тебе объясню. Честное слово!

— Ладно, — сдаётся Аннушка. — Действительно, пара дней ничего не изменят, я думаю…

— Спасибо, мамочка, спасибо! Ты лучшая!

В этот момент на подъездной дороге к мотелю возникает, создавшись из чёрной пыли и воздушной ряби, Даша. Лицо её непонимающе-растерянное, белый топик на груди стал алым от крови, тёмные струйки стекают на живот.

Девушка делает шаг к нам и валится лицом на асфальт. Между лопаток у неё торчит рукоять ножа. Того самого ножа для колки льда.

— Клинок узкий, сердце, скорее всего, не задето, иначе она бы уже умерла, — констатирую я, осторожно осмотрев Дашу. — Я не медик, но точно знаю, что нож в таких случаях вынимать нельзя. Лезвие перекрывает пробитые сосуды и не даёт моментально истечь кровью.

— Предлагаешь вызвать скорую? — скептически спрашивает Аннушка.

— Надо отвезти её к врачу. Есть идеи?

— Чёрт, — задумалась она, — в голову приходит только один вариант. Вряд ли нам там обрадуются, но… Давай аккуратно погрузим её назад. Саш, будешь придерживать, чтобы не упала…

Машина выныривает из тумана на подъездной дорожке частного владения. За спиной море, перед нами дом. Небольшой коттедж в два этажа, но хозяева прямо сейчас заняты его расширением — свежая пристройка размером с первоначальное строение только-только заведена под крышу, окна вставлены, спереди уже готов фасад, но с торца стены голые, без отделки. Мирная тихая картина, и что-то прям толкает внутри — Родина! Судя по растительности, мы где-то в Крыму.

— Аннушка, — констатирует бородатый мужчина с военной выправкой, возраста пятьдесят плюс, вышедший нам навстречу. — Это не к добру.

— Извини, Док, — разводит руками она, — ближе никого не было. У нас девчонка с ножом в спине, ждать она не может.

— У меня тут, по-твоему, госпиталь? Я тут живу вообще-то, а не работаю.

— Ну так отвези на работу!

— Девушку без документов с ножевой раной? И как я это объясню полиции? Кроме того, я работаю в детской больнице. Вашей жертве кровать будет коротка.

— Брось, Док, ты военврач. И обязательно что-то придумаешь.

— Ладно, — неохотно кивнул он, — не выгонять же вас так, с ножом в ране… Вынимайте девушку, только аккуратно. Вот так, да. Берёмся вместе и понесли. Не трясите, сейчас нож присосало, его нельзя шевелить.

Из дома выбежала юная белокурая девица лет шестнадцати на вид:

— Папа, что слу… Аннушка?

— Привет, Нагма, — кивает моя подруга. — А ты выросла! Извини, потом поболтаем.

Мы с бородатым несём Дашу лицом вниз на перекрещённых под грудью руках, Аннушка с Сашкой поддерживают ноги. Нагма забегает вперёд, открывая нам двери. В подвале дома оборудованная операционная, водружаем Дашу на стол.

— Помочь тебе, пап? — спрашивает девочка.

— Да, колбаса, если не сложно. Сними с неё штаны и ботинки, куртку и то, что под ней, разрежь и стащи, не ворочай. Поассистируешь потом. А вы идите наверх, здесь вам не анатомический театр.

— Значит, говоришь, живёшь, не работаешь? — скептически спросила Аннушка.

— Ты же знаешь Слона, — вздохнул Док. — Ему если что в голову придёт, сапогами не выбьешь. Да, иногда закидывает мне раненых.

— Тут где-то кросс-локус, — сообразил я.

— В гараже, — бородатый натягивает медицинскую одежду и приступает к мытью рук. — А ты проводник?

Его дочь сноровисто раздевает Дашу, делая это спокойно и привычно, как будто пациенты с ножевыми для неё дело вполне обычное.

— Ага, — отвечаю я, — Лёха меня зовут, будем знакомы.

— Я Михаил, или просто Док. Всё, идите, не мешайте. Ждите наверху, Анахита вас покормит.

Красивая женщина лет тридцати с явной примесью каких-то горских кровей, но при этом со светлыми глазами и рыжиной в волосах, кивает Аннушке как старой знакомой и приглашает нас в гостиную.

— Ванная там, — показывает она дверь, — туалет там. Мойте руки, я принесу плов.

— Ты, я смотрю, тут всех знаешь? — спрашиваю я Аннушку.

— Только Дока, Анахиту и Нагму. Слона помнишь?

— Командира наёмников, которые Терминал защищали? Конечно. Колоритный тип.

— Док из его команды. Был. Потом ушёл, типа, на пенсию, детей растить.

— Но прошлое не отпускает?

— Как видишь. Оно никогда не отпускает, солдат.

Анахита возвращается с кастрюлей, запах умопомрачительный. Сто лет хорошего плова не ел. Расставляет тарелки спокойно, без суеты. Похоже, что внезапными гостями её не удивить. Из комнаты выбегает совсем мелкий пацанчик, года полтора-два, не больше, пронзительно рыжий и конопатый. Молча подбегает и хватается за её подол.

— Это и есть сын Калеба? — спрашивает Аннушка.

— Я назвала его Тимур, — ответила женщина. — Михаил записал своим.

— Доку одним больше, одним меньше…

— Ма-а-ам? — в гостиную заглядывает черноволосая девочка младшего школьного возраста. — Я уроки… Ой, у нас гости? Сделала, в общем.

— Хорошо, Катя, Нагма освободится, проверит.

— Можно я мультики на планшете посмотрю?

— Да, только недолго.

Девочка делает в нашу сторону что-то вроде извиняющегося книксена, приподняв руками юбку, и убегает.

— А это ещё кто? — удивилась Аннушка.

— Катерина. Михайловна, если ты сомневалась, — ответила Анахита.

— Вот ни в малейшей степени. Похоже, это как с котами — где два, там и десять. И откуда она… Или не спрашивать?

— Я не спросила. Какая разница? Катя и сама забыла, откуда. Зовёт меня мамой. Ешьте плов, он вчерашний, но вкусный.

— Фпафибо! — сказала невнятно Сашка, которая уже наворачивает за обе щеки.

Сказал бы, «растущий организм», но не думаю, что роботы растут.

— Твоя? — спросила Анахита Аннушку. — Похожа.

— Не у одного Дока всё сложно с детьми, — отмахнулась та. — Неважно.

— Действительно, неважно. Я хотела спросить, Калеб, он…

— Жив. Не тот, что прежде. Больше тебя не побеспокоит, если ты об этом.

— Да, спасибо. Это именно то, что я хотела узнать.

— Не скучаешь?

— Нет. Это было… Как помешательство. Или как наваждение. Помню, но как будто не о себе.

— Бывает, — ответила Аннушка и приступила к еде.

Плов, кстати, оказался действительно шикарный.

Док с дочерью поднялись к нам через пару часов.

— Повезло, — сказал он, — жить будет. Но полежать придётся. Забирать не советую, растрясёте. Чудо, что довезли. Кто это её так?

— Родная мамаша, — фыркнула Аннушка. — Те ещё страсти. Я тебе что должна, кроме большого человеческого «спасибо»?

— С тебя альтерионский реген, их, знаешь ли, в аптеке не купишь.

— Привезу. Даже два. Или три. Подержишь у себя девчонку, пока не оклемается?

— Куда ж я денусь. Надо было побольше дом строить…

Ближе к вечеру на машине приехала остальная часть семьи — молодая пара с двумя детьми: азиатской девчонкой лет десяти и белобрысым пацаном лет четырёх-пяти. Примерно. Я не силен в определении детских возрастов, практики мало. У девочки странное имя Ония, и она явно не в родителей, светловолосых и белокожих. А сынок похож. Ни девочку, ни семью это смущает. Приёмные тут перемешаны с родными, и никто не видит разницы.

Мы остались на ужин, который накрыли по летнему времени на улице, за длинным столом. Готовили и сервировали женщины — жена Дока Анахита и его невестка, яркая красавица-блондинка Алиана. Дмитрий, старший сын, в возрасте между двадцатью и тридцатью, его жене примерно столько же. Молодые красивые, приятно посмотреть. Ония носится вокруг стола с Катей. Внучка старше дочери, так тоже бывает. Я смотрю на эту большую семью, и мне, честно говоря, немного завидно. Наверное, она доставляет немало проблем, да и расходов требует, но есть в этом что-то очень привлекательное. Для меня, по крайней мере.

Док убедил нас остаться ночевать.

— Представьте, придёт завтра в себя ваша девица, а вокруг ни одной знакомой рожи. Стресс, истерика, паническое расстройство. А ей, между прочим, лежать надо, а не нервничать.

Мы не очень-то и сопротивлялись, если честно. После ужина хотелось посидеть со стаканом, а не нестись куда-то сломя голову. Сашка уже подружилась с Катей и Онькой, которые втянули её в какую-то активную игру. Дети умчались в сад, визжа и хохоча, а взрослые уселись у моря в шезлонгах. Док принёс из дома лёд и стаканы, Аннушка достала из машины бутылку виски.

Подошла Нагма, уселась неподалёку с мольбертом.

— Можно я тебя нарисую? — спросила она у Аннушки.

— Нафига? — почему-то напряглась та.

— Хочется. Ты красивая. Ты интересная.

— Калеба ты зашибись нарисовала, блин, не сотрёшь…

— Если не хочешь, не буду. Лёха, а вас можно?

— Наверное, — пожал плечами я, — во мне мистики ноль, я просто Лёха, так что рисуй на здоровье.

— Погодь, — сказала Аннушка. — К чёрту, белобрысая, рисуй лучше меня, раз уж тебе так свербит.

— Что значит «свербит»? Аллах хочет посмотреть на тебя моими глазами. Он обойдётся и без меня, разумеется. Просто так проще.

— Аллах? — удивился я.

— Просто приговорка такая, — отмахнулась девочка. — С детства прилипла. Папа называет это «референсом», но можно назвать «судьбой» или «предназначением». Иногда я могу на что-то влиять, иногда просто рисую, иногда что-то меняется, иногда нет, или меняется, но я не знаю что. Бестолковая, в целом, штука, но я привыкла. Так рисовать или нет?

— Чёрт с тобой, рисуй. Посмотрим, чего хочет от меня Мироздание.