"Угрино и Инграбания" и другие ранние тексты

Ученики

Историческая трагедия

<Фрагмент>

Место действия: Данциг, около 1400 года

<Действующие лица>

Франц из Йевера

Янн из Ростока

Мастер Генрих из Штральзунда

Петер Вискуле

Франц из Йевера, Янн

Франц.

Чего еще ты хочешь?

Янн.

Будто не знаете...

Франц.

Ты не желаешь обременять себя клятвой. Трижды уже прошлись мы по сеням. С меня довольно. Упрямец не переступит порога двери, ведущей внутрь.

Янн.

Я хочу...

Франц.

Только на словах. На жертвы ты не готов. Думаешь лишь о выигрыше. Ты не предался безоговорочно ни мне, ни Символу. Что принуждает тебя вникать во все это? Легкомыслие молодости? Любопытных охаживают по спине ремнями из свиной кожи.

Янн.

Прогоняете... А тогда зачем позволяли скороспелому кобелю неделями крутиться возле священных сосудов?

Франц.

На твоем лбу я вижу отметину, пренебрегать которой не вправе.

Янн.

Не вправе, не можете... Тогда действуйте! Отметина - у меня в глазах. Один из них серый. Другой зеленый. Моими руками заявляет о себе грядущая буря.

Франц.

Тебя бояться должно мне...

Янн.

И что же?

Франц.

Я просто жду. В тебе я сдерживаю буйство крови. Ведь не могу тебя учить я дальше, пока не выскажешься предо мной, не обнажишься, чтоб больше не осталось тайн меж нами.

Янн.

Купить я должен...

Франц.

Да, но не товар. Могу ли говорить, тебя не зная?..

Янн.

Вы ежедневно видите меня. Тот, кого видите, и есть ваш собеседник. Кого погладили, а он вас оттолкнул. И накричал, как будто сам он - мастер. Осьмнадцать лет ему, он ищет только вас, он прибыл из Ростока. Но - случайно. Корабль, из Данцига приплывший в город мой, стал поводом. Я не богат, не беден.

Франц.

Не человека описал ты мне и не животное. Хочу я больше знать. Осьмнадцать лет... Ребенок ты? Мужчина? Мужчина - и не встретился с любовью? Неужто на разврат ты падок, и...

<отсутствуют две строки>

Янн.

Мужчина я. И доказать могу вам. Только - к моей душе приблизитесь тогда, что мне противно.

Франц.

Но этого как раз хочу я. И требую. То будет плата мне. И я не отступлюсь. Я жизнь свою тебе доверить должен, непостоянному. Узнав всё, сможешь ты меня предать, я буду четвертован. А сила жить во мне увяла. Слишком много я знаю, чтобы радостно дышать, и к боли я не глух. Залога ты не дал мне - уходи же, поторопись. И так ты об Искусстве много знаешь. Что, коль придет тебе охота двулично миру подмигнуть - глазом праведника и другим, злодея? Словно ты - подручный палача? Тогда бежать придется мне, себя спасая, к монарху Польши, чтоб дремотный сок ему варить.

Янн.

Я не предатель. Мстить беспомощному одиночке - такое в голову мне не придет. Прийти не может. Сомневаетесь, что я могу молчать?! Я в этом городе молчу пред каждым. Найдите женщину, чьи руки хоть однажды обвили шею мне! Да что там женщину - хотя бы слово, которое во сне я прошептал. Я снов вообще не вижу. В Данциге остался ради вас. Хочу у вас освоить ученье темное, закон творенья... И я отнюдь не глуп, отлично знаю, что догму таинств должен я отринуть. Как многое другое. Я уж это сделал. Читал я книги, не совместные с Писаньем.

Франц.

Ты говоришь сейчас с намереньем нечестным. Противишься моей ты цели, хочешь от выполненья уклоняться, как и прежде, того, что требую. А то, что ты читал, - для лет твоих младых, быть может, было ересью взаправду. Да толку что в том мужестве нестойком, коль, проявив себя однажды, не растет? Теперешний твой возраст ненадежен. Кто станет на юнца рассчитывать, который еще и с женщиной не переспал?

Янн.

Так требуйте! Давно я понял, что... Меня вы любите сильней, чем вам пристало. И на лице у вас - следы моих ногтей. Но коль не будете учить меня всерьез, не проведу здесь больше и недели. Вот я стою пред вами. Хорошо: меня разглядывайте, сколько вам угодно. Но прикасаться я к себе не дам.

Франц.

Так говорят незрелые юнцы. Я не слепой. И вижу, что красив ты. Я ж человек в годах, и потому во сне нередко юных вижу. Ты слишком щепетилен.

Щепетильность может ученью помешать, ибо в божественных законах голо всё.

Янн.

Прекрасно - пусть всё будет голым, как кобылы. Я душу полностью пред вами обнажу. Но самого меня, вот это тело трогать никто не вправе. Оно пока сохранно средь творенья - не важно, для чего.

Вы требуйте. Я все исполню, кроме... одного. Взамен однако я хочу все ваше знание, и веру, и умения, и ложь.

Франц.

Прибыток мой не так уж и велик. Но все равно, согласен я на сделку. С тобой я заключаю договор. Во-первых: поклянись молчать, что б ни услышал. А коль нарушишь клятву, примешь смерть. Поклясться должен ученик лишь в этом.

Янн.

А чем мне клясться?

Франц.

Богом - как положено — клянись.

Янн.

(Неужто - Богом?)

Разве я - от Бога, чтоб клясться именем Его?

Франц.

Не сомневаюсь. Красоты в глубинах ада нет.

Янн.

Как — нет?

Франц.

Еще узнаешь ты об этом.

Янн.

Так значит, Бог - не только Добрый Пастырь, дух раболепных и послушных стад?

Франц.

Его зовут Абраксас. Это имя не поминают на молитвах всуе. Лицом к лицу Его никто не видел.

Янн.

Не видел... Но тогда откуда Его знают? Не видя, как же чувствуют Его? Как распознать, что нам о Нем не лгут?

Франц.

Он существует. Учим мы закону Бога. Законом этим сами и живем. Им, как напитком, жажду утоляем. Нас всюду привечает образ Божий.

Янн.

Взаправду? Покажите мне его.

Франц.

Смотри.

Янн.

Я вижу здесь лишь самого себя.

Франц.

Так значит, ты и есть тот образ Божий. Как и написано в священных книгах.

Янн.

Не понял ничего. Но я клянусь. И - коль я от Него - сдержать сумею клятву; если же порочен, то клятва будет не порочней жизни.

Франц.

Дай руку. А глаза прикрой. Вот, ты клянешься Богом, что все услышанное похоронишь в сердце, под страхом смерти. Твоего ответа мне не нужно, ни «Да», ни «Нет». А только - каплю крови. Зубами вырванную из руки твоей. Беда, коль закричишь. Это отменит клятву. (Кусает его в ладонь.)

Теперь ты ученик.

Янн.

Так требуйте. Быстрей и больше - всё. Но только так, чтобы за час один желанья ваши мог бы я исполнить. Лишь час готов терпеть я, что обобран. Предаться лично вам я не хочу. Духу, пожалуй: Символу - не вам.

Неведомому Богу кровь отдам, но не губам вашим, чтоб ею опьянялись изо дня в день. Как наслаждались вы! Как глубоко мне руку прокусили. Скорее нашу сделку завершим, коль Бога вы служитель, а не ада!

Франц.

Меня неправильно ты понял, как всегда. Твое ли дело, вправду ль наслаждаюсь я должностью моей? Твоим утехам я ведь не мешаю, да и не знаю их. Зачем судить так строго? Коль хочешь выигрыш ты получить, терпи. А будешь мне противиться, ученье тебе безрадостным покажется и чуждым, лишенным кристаллического блеска. Нас отличает от безумцев то, что Символу всецело предаемся и не считаем чуждою Познанью часть никакую тела иль души. В конце придется заплатить сполна за мудрость нашей веры. Квадры мирозданья нашего - поштучно - палач из тела вырвет; все, что сердце, ликуя, познавало, что вливалось в душу тысячей потоков, - сокровища все эти поневоле уступим палачу, уступим... их подобье. Подобьем будет тело в пятнах крови... Нет части в нас такой, что палачу покажется для пытки непригодной. Калеными щипцами оторвут соски нам и плоды те, что в промежности созрели, и выпотрошат все нутро. На пользу делу муки убиенных о нас свидетельствуют; только почему страдать должны мы ради этой цели? Ты, может, хочешь отвернуться от себя? Иль я был слишком груб? Иль пыток ты боишься? Отнюдь не каждого рука судьи хватает. До большинства не доберется он. Союз велик. И жертвуют собой лишь единицы... Тем же, кто погибнет, поможем мы скончаться в сладких грезах, всем пыткам вопреки.

Янн.

Я не боюсь, не струшу ни пред чем.

Франц.

Еще я должен знать, кто ты таков. Как ты родился, как тебя растили... И к какой стремишься цели.

Янн.

Коли так, услышьте, чем я живу, что мучает меня. Родился я в Ростоке. Мать была почти ребенком в день, когда отец мой на ложе с ней возлег - с четырнадцатилетней. Женой законной сделав. Он и сам тогда был юношей; семьи богатой отпрыск, свою он юность прожил невпопад. Я не успел еще родиться, как, женой пресытившись, к друзьям он обратился, их губ искал (рассказывали мне). Теперь, друзей лишившись, живет он одиноко, как скала, изобретая странные приборы. Играет с рычагами и с кругами... Я же, покинув лоно матери, три дня лежал у белых, как кора берез, грудей. Потом отец явился к нам со свитой разряженных красоток. Эти бабы с соизволенья отчего меня у матери украли. Повзрослев, узнал я, как она кричала и молила оставить ей меня, но все напрасно; как груди, словно фрукты, налитые, отсутствия младенца не снесли - гноиться начали; и только после долгой болезни мать с подушек поднялась, спасенная своим пресветлым духом.

Мне дали мать вторую: на конюшне к кобыле поднесли. И стал я жеребенком, этими руками хватал не грудь, но шелковые ляжки, из вымени сосал я молоко. Мне братом сделался жеребчик юный. А буро-рыжи волосы мои благодаря кормилице, лисице. Но полгода прошло, и опустели соски ее. Тогда меня опять снесли к кобыле, на сей раз - буланой. Потом вернули к рыжей - потому, что жеребец покрыл ее и новый жеребчик родился. Когда я начал понимать, что видят глаза мои, то выяснилось: я живу в поместье тетушек. Они, бесплодные, меня растили - со всею ненавистью той, что от бесплодья, со всей любовью, на которую способны лишь женщины, не знавшие любви. Так получилось, что, даже взрослея, я вечно обретался на конюшне. Дом тетушек, в котором мог бы жить, холодным мне казался. Слаще было на соломе спать. И с матерями я не расставался. Число их умножалось. Все кобылы окрестные мне молоко давали. Я - отпрыск рода их. Хоть человек по виду, а все ж - не человек. В двенадцать лет еще сосал я вымя. Много раньше начал скакать на них, на матерях, - как жеребец. Соперника убил я камнем, жеребенка, чтобы приникнуть к матери его.

Я вырос крепким близ зверей тех крепких. Не как моя болезненная мать, не как отец, что в одиночестве теперь руками бледными приборы собирает.

Неудержимо буйствует во мне звериное шальное молоко. И наделен я свойствами иными, чем люди те, с которыми встречался. Что им по нраву, я насмешкой уничтожу; что им про-

тивно, то меня влечет, то всеми силами готов я защищать. Итак, порочен я, по всем статьям. Не собираюсь возводить то мирозданье, к которому они стремятся. Наплевал на таинства церковные; презрел и звон колоколов, и то, чему нас в церкви учат.

Скакать на лошади - да, это сердцу любо. Поглажу ноздри -и рука дрожит. С любого выгона приветствуют меня веселым ржаньем жеребец или кобыла.

Франц.

Какая дивная судьба! Ты не безбожник. Кобыла, жеребец - не вышли ль, как и мы, из Божьих рук? Тебя Он посвятил определенной цели. Ради коей и был ты выкормлен животными. Не должен пускать ты в душу подозренье, будто порочен ты и проклят. День придет, ты новым языком заговоришь и возвестишь - когда-нибудь - ученье, что будет совершенней, чем мое. Тебе даны недаром сила зверей и человечий дух.

Янн.

Молчи! И - похоть зверски-неуемная, в придачу. Я гнался, как борзая, за душой, искал совета доброго в злом сердце. И ничего в себе я не нашел. И не нашел, к кому воззвать я мог бы. Коль с губ моих сорвется слово Бог, оно звучит пренебрежительно, как чпок. Я думаю, что Иисус, распятый на кресте, уродлив и достоин состраданья... И проповеди все звучат в моих ушах, как стук напрасный в запертые двери.

Франц.

Ты полон лучшим Богом - до краев. Из нынешних людей с тобою кто сравнится?

Янн.

Неужто вас в свою я веру обратил?!

<Пустая строчка>

И нечему у вас мне научиться?

Франц.

Не заносись... Ты ничего не смыслишь в священных числах, в звездах и знаменьях. Ты не умеешь сок растений редких в питьё блаженного забвенья превращать, и с ядами ты не знаком.

А главное, не знаешь, как собственную жизнь подспорьем сделать - посохом, с которым ты к мастерству когда-нибудь придешь.

Янн.

Сужденье ваше обо мне неверно. Я вернулся в Росток... быком, которого влекут на бойню. Во мне в период созреванья пробудилась тоска огромная, и не в слезах искала выход. Но... каждый зверь, над коим был я властен, служить мне должен был своею мукой - терпеть мучения от рук моих. Кровь тех зверей хотел я видеть, кровь и боль. Лишь сидя на спине кобыльей, материнской, я эти изуверства забывал и успокаивал на время злое сердце.

Все началось, когда помощник мясника в поместье заглянул к двум тетушкам моим, чтобы купить скотину подешевле. Я издали за сделкой наблюдал, а как он прочь поехал - юный, статный, - последовал за ним. Меня к нему влекло, как если бы его я полюбил любовью первой...

Вынужденный странствовать с ним вместе, попал я в дом к отцу. А после, скоро, - к девственноликой матери моей <...>