"Угрино и Инграбания" и другие ранние тексты

Похороны Ханса Хенни Янна

(Дневниковая запись от 7.12.1959)

С I по 5 декабря был с М. в Гамбурге, в связи с похоронами Янна. Произнес надгробную речь, как мы с ним обещали друг другу много лет назад. Напряженные дни, много людей. По большей части мне составлял компанию Итальяаандер. Единственный практический ум среди гамбургских литераторов. Меня удивляет, что он принял участие и в этом практическом деле, не обещавшем ему никакого выигрыша.

Янна я увидел покоящимся в музыкальной комнате, где мы часто сидели вместе. Каким же маленьким он мне показался, словно ребенок. Крупная голова лежала на старой бархатной подушке, которую М. давным-давно пожертвовал Яннам для их собаки. Как это все вписывается в картину.

Держался я холодно, совершенно трезво, разве что чувствовал себя немного неловко, но так было и при его жизни. Я - выгоревший человек? Разговор с Эллинор, слегка пьяной. В кладбищенской капелле приемный сын Янна играл Свелинка. Похожий на ящик гроб, как в «Реке без берегов». Молодые люди, пока несли его, трижды опускали на землю, такой он был тяжелый - очевидно, из-за цинкового вкладыша. Кто же мне говорил, что свинцовый гроб означает страх перед смертью? Хухель или Вайзенборн?

В 1924-м, в голодное для меня время, я впервые прочитал один из текстов Янна: «Ричарда III», одолженного мне Юстусом Риттером. Познакомился я с Янном в 1927-м, на вечеринке в чьей-то мастерской, где, между прочим, присутствовал Рингельнац. Я тогда был нулем. Снова мы встретились в 1949-м, и с тех пор работали вместе.

Имя Янна уже теперь обретает славу и со временем, возможно, начнет приносить доход. Он ведь больше никому не мешает. А был невыносим - даже для нас, друзей. Живи он несколько веков назад, его бы сожгли на костре - не как еретика, а потому что свойственные ему бескомпромиссность, маниакальное стремление к справедливости оказались бы слишком опасными для общества.

Бизер подарил мне дневники Бекмана. Я решил для себя, что буду впредь работать гораздо больше.

Часа два медленно бродил, один, по центру города, что подействовало на меня благотворно. На Мёнкбергерштрассе заучивал наизусть надгробную речь.

В точности как при жизни Янна, так и теперь дома у него толклись какие-то примитивные личности, беспрерывно кто-то входил или выходил. Люди, которые, возможно, очень милы, но совершенно не годятся для разговора, общения. Это мне всегда мешало. Но Янн, так сказать, нуждался в молодых людях, которые окружали бы его и смотрели на него с восхищением, пусть они и могли быть разве что таким окружением и ничем иным. Черта характера, для меня совершенно непостижимая.

И еще - большой черный ньюфаундленд, сука, в те дни страдавшая от последствий ложной беременности. Что тоже вписывается в картину.

Я спросил его жену: «Как собака?», и услышал в ответ: «Не особенно по нему скучает. Янн не умел перевоплощаться в других существ, как бы сильно не убеждали нас в этом его книги».

Итальяаандер и я до последней минуты, пока гроб не опустили в могилу, боялись, что произойдет какое-нибудь непредвиденное, смехотворное недоразумение, как всегда случалось с Янном.