В нашем доме словно замерло время. Стены — строгое и изящное сочетание древесины и камня. Линии крыши словно каллиграфические мазки кисти. Две яблони сиротливо стоят в маленьком саду. Одна из них на моей памяти ни разу не плодоносила, сколько бы мама не порхала над ней. А плоды второй были такими кислыми, что пробовать их, не скривившись, невозможно.
Вилан бежит вперед. Старая калитка, скрипнув, пропускает его к дому. Он тянет меня за руку, шлепая деревянными подошвами по каменной тропинке. А у меня перед глазами возникают и исчезают картинки невольничьего рынка.
Раньше я никогда не была на нем. Мне удалось лишь пару раз побывать в городе, где он находился. Тогда отец еще был жив. Потому теперь я могла только догадываться о том куда меня завтра повезут и как будет выглядеть место, где я лишусь свободы на целый год.
— Вернулась, пигалица? — голос доносится из дома. Вилан вздрагивает и останавливается. Напряженно смотрит вперед.
Меня накрывает какая-то странная апатия. Будто худшее уже случилось, а встречу с отчимом нужно лишь пережить. Потому я только делаю шаг вперед и задвигаю брата себе за спину, когда дверь-ширма отодвигается в сторону, и на деревянную террасу нетвердой походкой выходит Чжан. Его черные короткие волосы торчат в стороны, будто он даже не удосужился причесаться после пробуждения. Карие глаза осматривают меня с явным раздражением, а потом натыкаются на Вилана:
— А этот недоносок, что здесь делает?
— Он здесь живет! — произношу сквозь зубы. Кладу руку на плечо брату и немного сжимаю. — Он ваш сын, Чжан. Вы не забыли?
— Не забыл, — с противной гримасой передразнивает меня отчим. Потом склоняет голову набок, желая получше рассмотреть Вилана. Но взгляд Чжана самовольно отказывается нормально фокусироваться. От него пахнет рисовым солодом, когда он делает шаг ближе ко мне и спрашивает: — Почему его выпустили? Этого негодника сегодня поймали на краже. Его должны были увезти на шахты.
От злости у меня сводит челюсть. Я даже не знаю, что мне сейчас сказать. Горло сжимает спазм. Кажется, что если открою рот, то просто разрыдаюсь. Но я знаю, что так сделаю только хуже. Потому смотрю в постаревшее за последние годы и отекшее лицо отчима. Он внимательно осматривает меня, затем снова кривится:
— Ну чего молчишь? Что ты отдала, Ами? Украла что-то из дома, чтобы выкупить мальца? Знай, если увижу, что что-то пропало — выпорю! А если узнаю, что и ты красть пошла, то поедешь на шахты следующей!
— Не утруждайтесь, — бормочу, опуская голову. Все еще крепко держу брата, а он лишь крепко прижимается ко мне, затравленно глядя на отца снизу вверх.
— Что ты сказала? Громче, Ами! Вечно ты мямлишь себе под нос! Вся в мать.
Злость поднимается откуда изнутри. Будто во мне существует целый мир. В нем есть океаны, материки, бескрайнее небо и опасные вулканы. Мой гнев скрывается в одном из последних. Но от завершительных слов отчима он вскипает, как лава, и резко выплескивается.
Подняв голову, с ненавистью выдыхаю в лицо Чжана:
— Не утруждайтесь! Я уеду завтра же!
Кожу щеки словно обдает пламенем. Резкая боль, кажется, разрезает плоть. В глазах на мгновение темнеет. Голову бросает в сторону. И я теряю равновесие. Приземляюсь на старые деревянные доски, едва успев подставить руки. Удар приходится на бедро и ладони.
Вилан испуганно вскрикивает. А отчим уже склоняется надо мной, хватает за ворот серой сорочки и встряхивает, заглядывая в глаза:
— Тебя кто научил в таком тоне разговаривать, поганка?
Испуганно сжимаюсь, боясь получить новый удар. Но вдруг на Чжана сбоку налетает Вилан:
— Не трогайте ее, отец! Отпустите!
— Ах, ты, паршивец! — Чжан отталкивает меня, заставив упасть назад и заработать синяки на локтях.
А сам он хватает Вилана за руку. Мальчишка извивается, как уж, а отчим разворачивает его и ударяет подошвой мягкого тапочка в спину. Вилан пытается устоять на ногах, но спотыкается и летит вперед. Кувыркается по земле и останавливается у ствола яблони.
Чжан закатывает рукава, собираясь подойти к сыну и продолжить воспитательный процесс, но я вскакиваю на колени и хватаю его за рукав:
— Простите! Я не хотела вам грубить, отец! — покаянно склоняю голову, но пальцы на ткани сцеплены с такой силой, что мужчине придется оторвать рукав, чтобы отправиться к Вилану.
К счастью, Чжану не так уж интересно разбираться с мальчиком. Он поворачивается ко мне, хватает за плечи и одним рывком поднимает на ноги:
— Что ты натворила, девчонка? Куда собралась? Или решила угрожать мне попусту? Так за такое поведение ты быстро окажешься на тракте!
— Нет, отец, — опустив голову, кошусь на Вилана.
Мальчик потирает ушибленные колени. Длинными рукавами вытирает большие слезы, что катятся по лицу. Но в целом он невредим. Вот только… долго ли так будет?