Ради мира на земле

Г. Б. НИГМАТУЛЛИН, ветеран войны, гвардии полковник в отставке КЛЮЧИ ОТ БЕРЛИНА

Предчувствуя неминуемый сокрушающий удар Советской Армии, фашистское командование еще в январе 1945 года приступило к строительству укреплений на Берлинском направлении. Срочно была создана громадная оборонительная система — от берегов Одера до самого центра Берлина. Были использованы все естественные особенности местности: высоты, многочисленные реки, каналы. Устанавливались проволочные заграждения, всевозможные фугасы, минировались большие участки.

В результате восточнее Берлина появилось три мощных обвода: внешний, внутренний и городской. Город разбили на девять оборонительных секторов, постепенно стягивающихся к центру, где находились правительственные учреждения, министерства, Ставка Гитлера.

Огневые средства гнездились всюду: в подвалах и на чердаках жилых домов и служебных помещений, на бульварах, в парках. В самых неожиданных местах наступающих готовились встретить коварные фаустники. На перекрестках улиц вкопаны в землю танки, самоходные артиллерийские установки, поставлены бронированные колпаки. Имелось более 400 железобетонных сооружений, так называемых бункеров.

Гитлер, Геббельс, Борман и другие главари фашистской верхушки оставались в городе и руководили подготовкой и обороной его, для чего в столице было сосредоточено около миллиона немецких солдат и офицеров.

14 апреля Геббельс лично посетил 9-ю немецкую армию, где призывал стойко защищать позиции, ни шагу не уступить красным частям. А 15 апреля Гитлер обратился к войскам Восточного фронта. В своем воззвании он говорил, что Германия противопоставит русским неодолимые силы, что русские захлебнутся в собственной крови. Немецких солдат и офицеров, проявивших малодушие, не выполнивших своего долга, приказывал расстреливать без суда и следствия, на месте. Однако, убеждая своих подчиненных в неприступности созданной обороны, Гитлер тут же призывал готовиться к уличным боям с применением, хитрости, обмана.

Г. Б. НИГМАТУЛЛИН

Стремясь во что бы то ни стало задержать наступление Советской Армии на востоке, противник принимал срочные меры, чтобы облегчить быстрое продвижение к своей столице англо-американских войск и сдать им ее. Для этого с Западного фронта была снята 12-я немецкая армия и открыт беспрепятственный путь на Берлин.

Хотя история отсчитывала последние дни существования германского фашизма, гитлеровская военная машина все еще оставалась опаснейшим, сильным и коварным врагом, способным жестоко и отчаянно защищаться.

И вот настало 16 апреля 1945 года. На оперативных топографических картах 1-го Белорусского фронта маршала Жукова, 1-го Украинского — маршала Конева, 2-го Белорусского — маршала Рокоссовского разработана единая грандиозная операция, успешное завершение которой принесет полный крах фашистской Германии. Жирные красные стрелы грозно направлены на Берлин.

Это пока на картах. А на позициях более 40 тысяч стволов артиллерии и минометов устремлены на запад. Более 6 тысяч танков и самоходных установок ждали сигнала в атаку. Более 7500 самолетов различных типов готовы нанести удары по фашистам с воздуха и поддержать наступление наземных войск. Только в полосе 8-й гвардейской армии для ослепления врага приготовлено 50 с лишним прожекторов.

Среди многих других воинских соединений гвардейцы 79-й дивизии ждали команды вперед. 227-й гвардейский полк, сформированный из уральцев, сибиряков и дальневосточников и прошедший с боями от Сталинграда, теперь стоял в самых «воротах» на Берлин, между Кюстрином и Франкфуртом-на-Одере. Полк выдвинулся метров на триста западнее Хатенова, занятого им же накануне, и с этого «трамплина» приготовился к броску на фашистскую столицу.

Не случайно командарм Чуйков при последнем посещении нашего участка перед наступлением сказал командиру полка Семикову:

— На Вашем направлении — замок Берлина. Многое зависит от успешных действий полков 79-й дивизии. Перед вами сильные опорные пункты врага: Заксендорф, Зееловские высоты, Дольгелин. Я на вас рассчитываю.

В 5 часов утра 16 апреля зазвучала грозная симфония слившихся воедино залпов сотен «катюш» и тысяч орудий всех калибров. Дрожала земля под ногами, как при землетрясении, воздушные волны сильными резкими толчками отдавались в ушах. Тысячи тонн раскаленного металла обрушились на позиции противника, перепахивая его траншеи, ходы сообщения, разрушая доты и дзоты, уничтожая боевую технику и живую силу. Надо только представить себе такое — 226 орудий и минометов на один километр фронта!

В ночи родилось гигантское зарево. Все, кто находился на командном пункте командира полка, не могли усидеть в укрытиях, вышли на бруствер и наблюдали, как реактивные снаряды «катюш» обрушиваются на фашистские опорные пункты. Вражеская артиллерия молчит, не огрызается. От этого становится даже скучно и как-то подозрительно: почему с их стороны нет ответа?

После 20-минутной артиллерийской подготовки огонь переносится в глубину обороны противника. Он ведется методом двойного огневого вала. С воздуха вспыхивает множество сигнальных красных ракет, на участке нашего полка включили ослепительные прожекторы. Около сорока танков, расположенных на километровой полосе фронта, тоже включили фары. Некоторые авторы пишут, что стало светло, как днем. В нашем секторе этого не было.

Дело в том, что на участке 1-го Белорусского фронта в течение лишь двадцати минут было израсходовано полмиллиона снарядов и мин. Оборона противника подавлялась в глубину на десять километров. В это же время ночные бомбардировщики 16-й воздушной армии нанесли удары по вражеским штабам, артиллерийским огневым позициям, а также по третьей и четвертой траншеям главной полосы обороны противника.

От множества взрывов над земной поверхностью в атмосфере поднялось довольно плотное туманообразование — из дыма, пыли и гари. Видимость была не более ста-ста пятидесяти метров. Поэтому не могу сказать, насколько значителен эффект подобного средства в наступательном бою.

Наконец, танки, непосредственно поддерживающие пехоту, выходят на рубеж атаки стрелковых подразделений. Первыми поднимаются коммунисты и комсомольцы. Среди них полковой комсомольский вожак старший лейтенант Жиляков, капитан Пятков, старший сержант Масленников, сержанты Лебединский и Трацевский, рядовые Некталов, Карпов и другие. Прокатилось громкое «ура!». Здесь и там слышалось:

— Вперед, за Родину!

1-й батальон гвардии майора Шевцова быстро занимает первую и вторую траншеи противника и с ходу врывается в населенный пункт Заксендорф, 2-й батальон гвардии капитана Черкасова успешно завязывает бои на его южной окраине. Только теперь фашисты очнулись, пришли в себя и начали активно противодействовать, открыли артиллерийский и минометный огонь.

Левый сосед — 220-й полк подполковника Мусатова — тоже успешно занял первые траншеи, но дальше продвинуться не смог, поэтому наш левый фланг оказался открытым. Фашисты, быстро воспользовавшись этим, перешли в контратаку силами пехотного батальона и десятью танками.

Командир батальона Черкасов вынужден был развернуть левофланговую роту капитана Исакова фронтом на юг, чтобы во взаимодействии с подразделениями 220-го полка отразить контратаку фашистов. Противник попал в полуокружение и, оставив на поле боя 7 подбитых танков, более 100 убитых и 10 пленных, отошел на запад.

Овладев населенным пунктом Заксендорф, 227-й полк вышел на открытую местность, в приодерскую пойму, раскинувшуюся до самого подножия Зееловских высот. Остатки подразделений 712-й пехотной вражеской дивизии цеплялись за каждый бугорок и завязывали бой. Иногда дело доходило до рукопашных схваток, неоднократно это повторялось в ротах Акулинцева и Кудрявцева.

Наблюдательные пункты командира полка и командиров батальонов находились на минимальном расстоянии от боевых порядков атакующих. Дело в том, что командир дивизии подпирал нас своим пунктом управления, а командиру полка приходилось, в свою очередь, подталкивать комбатов.

Во второй половине дня наши подразделения вплотную подошли к отрогам Зееловских высот и начали штурмовать высоту ярус за ярусом. В данной обстановке командир полка гвардии подполковник Семиков немедленно передвинул свой наблюдательный пункт, остановившись в трехстах метрах от передовых подразделений, и стал уточнять местонахождение командиров батальонов. Они оказались позади него. Пришлось Шевцову и Черкасову приблизить свои НП к атакующим до двухсот метров.

Зееловские высоты на участке полка доходили крутизной до 45 градусов и перемежались многими ярусами с востока. Отсюда был хороший обзор до самой реки Одер. А впереди — местность пересеченная, с железнодорожными насыпями. Рокадные (параллельно фронту) дороги создавали фашистам благоприятные условия для маневра и обороны.

После тяжелых и кровопролитных боев гвардейцам удалось пробиться к самому верхнему ярусу. В 14 часов роты Кудрявцева и Акулинцева установили на высоте красные флаги. Безостановочно бросая гранаты, они продвинулись еще на 200—300 метров в направлении Дольгелина. Началось разрушение так называемого берлинского замка.

Семиков теперь выдвинул свой НП на самый верх, откуда хорошо можно было наблюдать противника и руководить операцией. Ярко, до подробностей помнятся эти незабываемые дни. Поле боя издали похоже на муравейник. Там идет противоборство двух противостоящих сил. На земле и в воздухе — сплошной гул моторов, гром выстрелов и взрывов.

К вечеру фашисты оставили на месте сражения сотни трупов, бросили раненых. А оглушенные солдаты выходили из траншей и поднимали руки, бесконечно повторяя одни и те же слова: «Гитлер капут. Рус гут». Оборона немцев упорно и неумолимо сжималась, но силы противника так же неумолимо таяли.

В первый день наступления мы овладели восточной частью одной из Зееловских высот, продвинулись на три-три с половиной километра в глубину вражеской обороны. Героически погибли в тот день многие наши товарищи, в их числе разведчики Володя Леонов и Николай Меркушев. Им было по восемнадцать лет. Леонова поразило осколком через орден Славы прямо в сердце. Тогда же были ранены солдаты Леонид Семиков, Мавмет Баширов и в шестой раз — санинструктор Шура Юдина.

Наступила темнота. Ночь на 17 апреля мы использовали для уточнения задачи, организации взаимодействия с соседними полками и средствами усиления, в том числе с танковым полком подполковника Иванова. По решению командования 8-й гвардейской армии артиллерийская подготовка была назначена на 9 часов 45 минут. Это давало войскам два-три часа светлого времени.

В 10 часов 15 минут снова начали штурм Зееловских высот в направлении Дольгелина. Если в других крупных сражениях, как правило, танковые части 1-й гвардейской танковой армии вводили в прорыв и они выходили на оперативный простор, обгоняли пехоту, то в берлинских сражениях — в полосе 8-й гвардейской армии — танкисты вели бои вместе с общевойсковыми частями. Это объясняется особым характером обороны на подступах к Берлину — сплошные инженерные сооружения, минные поля.

Несмотря на 30-минутную артиллерийскую подготовку с плотностью артиллерии и минометов 270 стволов на один километр фронта с дополнительной авиационной обработкой, бои 17 апреля приняли упорный и жестокий характер.

Вражеская сторона была укреплена исключительно сильными неуязвимыми огневыми точками. Закопанные и полузакопанные в землю «тигры» и «пантеры» имели лобовую броню толщиною в 100 миллиметров, «королевский тигр» — 180, а самоходная артиллерийская установка «фердинанд» — 200 миллиметров. Все это не поддавалось нашей артиллерии и «катюшам».

Когда мы начали атаку, фашисты оживились. И тут мы почувствовали силу гитлеровских огневых точек — «дьяволов», как их называли солдаты. С ними вели борьбу штурмовые группы. Многие отличились в тот день. Саперный взвод старшего лейтенанта Михаила Вайсмана вывел из строя три танка. Один «тигр» уничтожили инженер полка гвардии капитан Кучин со своим ординарцем Николаевым. Только на участке нашего полка противник оставил 7 разбитых танков, 14 крупнокалиберных зенитных пулеметов «дарданелл», 160 убитых. К исходу дня гвардейцы завязали бой за Дольгелин.

Вечером фашисты предприняли контратаку из района кладбища, в полутора километрах южнее Дольгелина. Тяжелые танки полка гвардии подполковника Иванова без промаха поражали вражеские боевые машины прямой наводкой. Контратака противника закончилась большими потерями для него. Бои продолжались всю ночь, и только в 12 часов дня 18 апреля мы овладели восточной половиной Дольгелина.

Командир полка А. И. Семиков все время порывался уйти с командного пункта в боевые порядки подразделений. Но обстановка требовала от него общего руководства батальонами, ему приходилось постоянно поддерживать связь с артиллерией, танками и даже авиацией.

Являясь заместителем командира полка, я почти постоянно находился в батальонах. Примерно в 13 часов — телефонный звонок. Семиков говорит, что намерен прибыть в батальон. Я настойчиво не советовал этого делать: идет воздушный бой, к тому же противник обрушил сильный огонь из тяжелой артиллерии, да и наступление наше развивается вполне нормально. Однако, Семиков, очень подвижный по своей натуре, всегда стремился быть там, где идет горячий бой. Моего совета не принял и, перебивая меня, настойчиво сказал:

— Иду к вам.

Время от времени я интересовался, не появился ли командир вблизи передовой линии. Но проходит час, два, а Александра Ивановича нет в батальонах. Беспокойство нарастало все больше. Звоню начальнику штаба полка капитану Провоторову. Он отвечает, что командир тяжело ранен в живот и в руку. Только что отправили его в госпиталь.

За проявленный героизм в боях с немецко-фашистскими захватчиками, за мужество и умелое руководство полком гвардии-полковник А. И. Семиков удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

В сложном, тяжелом и кровопролитном бою, не ожидая приказа сверху, командование гвардейским полком я взял на себя. К исходу дня мы полностью овладели крупным опорным пунктом противника Дольгелином. О жестокости этих сражений можно судить по тому, сколь велики были потери в полку. За три дня в некоторых подразделениях они доходили до 70 процентов.

На рассвете 19 апреля на западную окраину Дольгелина, где находился наблюдательный пункт полка, прибыл генерал Д. И. Станкевский, заместитель командира 28-го гвардейского стрелкового корпуса, и заявил, что он назначен командиром нашей, 79-й гвардейской стрелковой дивизии, вместо исполняющего обязанности комдива гвардии полковника С. И. Герасименко.

Генерал был малоразговорчив. Взял мою карту с нанесенной обстановкой, вгляделся в нее и в одном из квадратов красным карандашом твердо поставил жирную точку. Сухо и коротко сказал:

— Сейчас же отправляйтесь вот в эту точку и займите там НП. Здесь с этой минуты располагается НП дивизии.

В бою, особенно в сложной, напряженной обстановке, принято выполнять приказ безукоризненно точно, даже если для этого придется пожертвовать жизнью. Указанное генералом место находилось в пятистах метрах западнее Дольгелина, на небольшой возвышенности, где вели бой передовые подразделения. Вместе со мною был командир 172-го артиллерийского полка Холодов со своим управлением.

Мы развернули весь состав управления в цепь и короткими перебежками стали продвигаться вперед. Противник сразу же обнаружил нас и открыл пулеметный и минометный огонь. Мы продолжали двигаться ползком. Потеряв пять-шесть человек, вышли на заданную высоту. К нашему счастью, на самой вершине ее оказалась огромная воронка от авиационной бомбы. Я доложил генералу, что его приказ выполнен, но управлять отсюда боем полка не могу, поскольку отсутствует малейшая маскировка, и попросил разрешения перенести НП на 200 метров южнее этой точки. Генерал поблагодарил за точное выполнение его приказа и разрешил перенести НП по моему усмотрению.

Подход нашей штабной группы противник принял, видимо, как подтягивание новых резервов и начал отходить на запад, на новую позицию — рокадную шоссейную дорогу с посадками. Здесь в этой полосе тоже встретились три закопанных в землю «тигра». Но опыт борьбы с такими огневыми точками у нас уже был; танки уничтожали с помощью взрывчатки силами саперного взвода.

Теперь фашисты вынуждены были начать отход в направлении Белендорфа — на третью полосу обороны.

После четырехдневных боев, вечером 19 апреля, с наступлением темноты полк сдал свой участок одному из полков 39-ой гвардейской дивизии и вышел во второй эшелон для приведения в порядок и пополнения личного состава.

Действуя во втором эшелоне дивизии, мы получили пополнение рядового и офицерского состава. Там же к нам прибыл майор Иван Никифорович Гриненко — участник первых дней войны, он был освобожден нашими войсками из плена, куда попал, будучи раненым. Назначен к нам на должность заместителя командира полка. За короткий срок он проявил себя преданным и храбрым офицером, награжден орденом Красного Знамени.

22 апреля, во второй половине дня, полк снова вступил в бой между внешним и внутренним берлинскими обводами. Наступая, войска двигались по красивейшим лесным массивам. Здесь мы встретились с отрядами фольксштурмовцев. Это — пожилые, усталые, потерявшие веру в Гитлера солдаты, попавшие под тотальную мобилизацию в наспех сформированные отряды для спасения Германии. Здесь же держали оборону и танкоистребительные отряды, состоящие исключительно из членов союза немецкой молодежи — «Гитлерюгенд».

Особенно удручающее впечатление оставила встреча с власовцами. Несмотря на столь стремительное и совершенно очевидное приближение гибели фашистской Германии, эти презренные предатели Родины и своего народа сопротивлялись с остервенелой яростью. В сердцах наших солдат вскипал справедливый гнев, когда они встречались с этими людьми, предательски оказавшимися в стане врага. С власовцами поступали по законам войны.

Хотя гитлеровское командование бросило на Восточный фронт все, что было возможно, однако силы, способной остановить стремительное наступление русских, не существовало. В течение восьми суток наш полк упорно продвигался в заданном направлении и наконец завязал бой на окраине Берлина.

На улице Рудово стояли трамваи, облепленные лозунгами Геббельса «Здесь не пройдут русские!». Но русские продвигались к центру фашистской столицы. Количество пленных увеличивалось. Гитлеровские солдаты поднимали белые флаги и сдавались ротами, батальонами. Дым, огонь, гул выстрелов и моторов заполняли улицы города.

Мы, советские офицеры, очень были довольны, что нам предоставили отличный план Берлина, где пронумерованы кварталы по каждому квадрату. Наверху этой карты значилась такая надпись: «Добьем врага в его собственной берлоге!». Внизу — перечисление улиц и площадей. На обратной стороне во весь лист изображен ключ, в ушке которого мелким шрифтом вписаны краткие сведения о городе:

Ниже курсивом напечатано:

Гвардейцы штурмуют Берлин с юга, востока и севера. С запада сюда торопятся войска союзников: США, Англии и Франции. Но им не успеть. 26 апреля начинается заключительный штурм фашистской столицы.

Растерянный, совершенно ополоумевший Гитлер остается в Берлине. Обещая какое-то загадочное чудо, Геббельс призывает немцев еще немного удержать русских. В парке Тиргартен гитлеровцы готовят приспособления для запусков ФАУ-2. Ожидается прибытие аппарата Брауна.

А между тем наши гвардейцы, занимая здание за зданием, квартал за кварталом, продвигаются к центру. Бои ведутся штурмовыми отрядами и группами, состоящими из стрелковых подразделений, приданными танками, самоходными артиллерийскими установками, орудиями, минометами и саперами.

Фашисты сопротивляются упорно. Бои идут на земле, под землей, в коллекторах водоснабжения, в метро. Иногда бывало трудно понять, чья артиллерия бьет — своя или противника, поскольку кольцо, в котором оказался враг, сжималось к центру города все туже. Снаряды тяжелой артиллерии наступающих уже могли достигнуть своих на противоположной стороне окружения.

Ведя тяжелые уличные бои 29 и 30 апреля, штурмовые отряды нашего полка из района парка Генриха приблизились к Берлинскому зоологическому саду. Штурмовые группы наших комбатов гвардии майора Шевцова и гвардии капитана Черкасова, наступая на узком участке фронта (квартал с многоэтажными домами, не более 200 метров), вышли к площади перед зоопарком. В центре ее стояла огромная краснокирпичная кирха. Все окна заделаны кирпичом и бетоном, в них оставлены амбразуры для ведения огня из орудий и пулеметов и бойницы для снайперов и фаустников. К площади подходили широкие улицы, которые, несомненно, были пристреляны из всех видов оружия. На юго-востоке сооружены двухметровые баррикады, заминированные противотанковыми и противопехотными минами.

Такое препятствие требовало от всего командного состава полка умения организовать бой творчески, глубоко обдуманно. Надо быстро, дерзко и с наименьшими потерями парализовать и уничтожить противника. Снаряды и другие боеприпасы в Берлине нам не ограничивали.

Мною было принято решение, как можно ближе к кирхе выдвинуть несколько батарей и самоходные установки, а остальную артиллерию расположить на закрытых огневых позициях. А тут еще помог случай. К подвалу моего НП пришел командующий артиллерией 28-го гвардейского стрелкового корпуса полковник Александр Григорьевич Тимощенко. Это очень выдержанный, высококультурный человек, артиллерист большого масштаба. Он подробно выслушал мою оценку обстановки и решение. Немного подумав, сказал:

— Давайте добавим еще один залп «катюш».

Очень пригодилась нам эта добавка!

В течение 30—40 минут в том месте, куда била наша артиллерия, бушевал сплошной огненный ад. А когда мы заняли площадь и кирху, там не осталось ничего живого. У нас не было ни времени, ни необходимости считать погибших гитлеровцев. Торопясь приблизить долгожданный час победы, гвардейцы стремились вперед.

Я приказал артиллеристам весь огонь перенести на зоологический сад. В первую очередь разрушить забор и проделать в нем проходы, а командирам отрядов — готовиться к штурму укрепления в зоопарке.

Зоологический сад — один из наиболее укрепленных узлов сопротивления в центральной части Берлина: железобетонные сооружения (бункера), кирпичные, каменные, заранее подготовленные к обороне здания, железобетонный забор двухметровой высоты. Его защищала группа в составе пяти тысяч человек из разных частей с пятью танками и большим числом артиллерийских орудий. Все площади и улицы, идущие к саду с юго-востока, были перекрыты баррикадами и пристреливались перекрестным артиллерийским огнем.

Начальник штаба дивизии гвардии майор Ситало по телефону уточнил мою задачу — овладеть бункером, уничтожить его гарнизон и затем наступать на Берлинский ипподром.

В течение 1 мая штурмовые отряды, проявляя высокую инициативу, отвагу и мужество, захватили южную часть зоологического сада.

Стоны раненых на войне приходится слышать часто. И хотя по-разному ведут себя люди, страдающие от боли, постепенно и помимо воли насколько-то привыкаешь к этому. Но как ошеломляюще непривычно звучат стоны и заунывные крики раненых зверей и птиц! Немощные, беззащитные, с печалью, переворачивающей душу, смотрели они на людей. Среди искалеченных животных я обратил внимание на медведя, раненного в обе передние лапы. Он поднялся на задние конечности, протяжно, утробно ревел, взывая о помощи. Я не удержался и приказал ветеринару полка капитану Исаеву оказать помощь животным, насколько это возможно.

Не располагая инженерно-техническими данными о сооружении бункера, который нам предстояло штурмовать, я принял решение разрушить бункер огнем артиллерии, частично уничтожить обороняющийся гарнизон и принудить оставшихся в нем капитулировать.

Большинство орудий двух артполков и полка самоходной артиллерии, приданных нам, стояло на расстоянии 200—300 метров от бункера. Они вели огонь прямой наводкой. Но, ко всеобщему удивлению, не могли нанести противнику хоть сколько-то заметного ущерба. Даже 152-миллиметровые снаряды оставляли на стене только царапины. Артиллеристы вошли в азарт, из всех орудий начали бить в одну точку, но пробить стену так и не удалось.

Тогда мною было принято другое решение — блокировать бункер силами штурмовых отрядов. А с помощью саперного взвода подорвать входные двери и ворваться во внутренние помещения. Саперы сумели сделать мощный взрыв. Но и таким способом не удалось добиться положительного результата.

Вот краткая характеристика этого оборонительного сооружения. Железобетонное шестиэтажное здание: три этажа под землей, три — над землей, с бойницами и смотровыми окнами. Толщина покрытия 3—5 метров, стен — 2,5 метра. В разных местах установлено 32 артиллерийских орудия различных калибров, до 150-миллиметровых включительно; в крыше — 8 зенитных орудий, которые могли вести огонь и по наземным целям. Здание оборудовано шахтными подъемниками для подачи снарядов непосредственно к орудиям. Имелись также фильтро-вентиляционные установки и силовая электростанция с запасом топлива. Так что гарнизон бункера, насчитывающий 1000 человек, мог жить здесь целыми месяцами. Как выяснилось позднее, бункер был связан подземным ходом с другими сооружениями такого же типа.

Вечером 1 мая по моему приказу старший сержант Лебединский, переводчик, доставил трех пленных. Офицера среди них не было, но один после долгой беседы с Лебединским добровольно решил пойти в бункер с предложением о капитуляции. По профессии был он, кажется, школьным учителем, и семья жила где-то недалеко от Берлина. Двое других оказались из числа гарнизона бункера, знали расположение его и командный состав. Они согласились быть сопровождающими. Все они отлично понимали, что идут на большой риск, но если задача будет выполнена, я обещал выдать им гражданскую одежду и отпустить на свободу.

Оговорив условия, мы составили на немецком языке примерно такую бумагу:

Уже перевалило за полночь, когда Лебединский проводил парламентеров в установленное место и там остался ждать их возвращения. Штурмовые группы Исакова, Кудрявцева и Акулинцева подошли близко к бункеру, но вражеские огневые средства и боевые возможности были исчерпаны до конца. По всей обстановке чувствовалось, что вот-вот кончится война. И на самом деле, до падения Берлина оставались считанные часы.

Вскоре через заместителя начальника оперативного отдела дивизии гвардии майора Пайгусова мне стало известно, что 2 мая в 00 часов 40 минут радиостанция 79-й дивизии приняла радиограмму 56-го немецкого танкового корпуса:

Об этой радиограмме генерал Станкевский немедленно доложил командующему 8-й гвардейской армии Чуйкову.

2 мая в 4 часа вернулись наши парламентеры с моей бумагой. На ней же, за подписью одного из генералов, сообщалось о принятии наших условий. На рассвете этого дня из смотровых окон и дверей бункера показались долгожданные белые флаги. Скоро потянулась длинная вереница отвоевавшихся солдат и офицеров.

Ответственным за сбор и отправку пленных был назначен командир комендантского взвода старшина Леонид Иванов, который неплохо владел немецким языком. Однако вскоре пришлось выделить ему помощника — командира автоматной роты Солодовникова: в бункере оказалось более тысячи человек, среди них — десятки полковников и несколько генералов.

Командирам батальонов я уточнил дальнейшую задачу и приказал овладеть Берлинским ипподромом. Они приступили к выполнению этой последней задачи. И тут выяснилось, что в бункере сосредоточено большое количество художественных ценностей: древнейшие картины великих мастеров кисти, награбленные фашистами во всех странах Европы. Начальнику штаба полка Провоторову я дал указание обеспечить сохранность ценностей.

Было около одиннадцати часов, когда к нам на машине подъехал генерал Станкевский и, не ожидая моего доклада, по инерции шумно приказал:

— Вперед, вперед! Что вы остановились?

Я коротко доложил, что батальоны Шевцова и Черкасова, не дойдя до ипподрома, встретились с воинами 207-й стрелковой дивизии 3-й ударной армии генерала Кузнецова. Наступать пока некуда.

— Ждите новых указаний, — сказал генерал и возвратился к себе на командный пункт.

Трех пленных немцев, как и обещали, отпустили на свободу, снабдив полуофициальным документом, в котором удостоверялось, что этот гражданин оказал услугу Советской Армии.

Шли последние часы берлинских боев. На нашем участке установилась тишина. Но где-то в городе еще грохают выстрелы и взрывы — не угомонился, не успокоился разгневанный бог войны — артиллерия. Однако звуки эти, отдаляясь и утихая, больше напоминают победный гимн, радуют сердце солдата. Во второй половине дня 2 мая 1945 года поверженный фашистский Берлин покорно умолк.

А на следующий день корреспондент «Известий» и Совинформбюро Роман Кармен посетил опустошенные правительственные здания, зоопарк и так рассказал об этом: