Ранневизантийский город (Антиохия в IV веке)

Возраставшую, особенно за счет притока жителей из мелких, приходивших в упадок городов и разоренного крестьянства, часть ordo plebeius Антиохии составляла неимущая беднота. Многие из пришельцев находили себе работу в качестве наемных работников, поденщиков, спрос на труд которых в связи с упадком рабства несколько вырос. Причем некоторые из них, при наличии постоянной работы, постепенно приобретали ремесленные орудия, обучались ремеслу и пополняли ряды мелких ремесленников.34 Другие закреплялись в своем положении наемных работников.36 Третьи, таких в Антиохии IV в., видимо, было достаточно много, находили лишь сезонную работу. Иоанн Златоуст говорит о множестве антиохийских бедняков, которые летом находят работу на строительстве, сельскохозяйственных работах, а зимой бедствуют и живут нищенством (MPG, 51, 69, 261; 47, 490; Liban., VII, 1). Число неимущих, не имевших возможности найти работу, в Антиохии IV в. также возрастало. Не имея средств к существованию, они жили нищенством и воровством (MPG, 47, 444; Liban, XXVIII, 4; XXXII, 40).

Как показывает материал Антиохии, значительная часть мелких ремесленников, производивших дешевые изделия из местного сырья на городской рынок, в крупном городе не была организована в корпорации, коллегии (?????, ????? Либания XXVII, 23). Они существовали как мелкие независимые производители. В источниках, которыми мы располагаем, нет никаких упоминаний об объединениях башмачников, гончаров, ткачей в Антиохии. Государство не было особенно заинтересовано в их деятельности и поэтому не стремилось само стимулировать организацию таких корпораций.36 Они могли возникнуть как "коллегии мелких людей", коллегии взаимопомощи - объединения, облегчавшие производственную деятельность людей данной профессии в том или ином городе и защищавшие их интересы.37 По-видимому, такие коллегии с успехом складывались в мелких городах, где число ремесленников, занятых этими ремеслами, было ограничено и выгоды от создания такого рода объединений превышали трудности их организации, которые неизбежно возникали в большом городе с текучим населением. Данные небольшого византийского городка Корика, как и данные небольших городов Египта, дают нам сведения о значительном числе "низких корпораций", связанных с производством дешевых изделий на местный рынок.38 Там они в какой-то мере регулировали производственную деятельность членов корпорация, защищали их интересы.

В условиях большого города с широко развитой торговлей, множеством мелких ремесленников "низких" специальностей, проживающих в разных районах города, создание таких объединений было чрезвычайно затруднительным. Поэтому каждый ремесленник, вероятно, работал в одиночку, сам покупал сырье, сбывал изделия. Естественно, отсутствие коллегий "мелких людей" в крупном городе не облегчало, а затрудняло их существование. В то же время определенный контроль за деятельностью этих ремесленников со стороны местных муниципальных властей существовал. В Антиохии он осуществлялся муниципальной организацией, вероятно, по отдельным районам, кварталам города.39 По-видимому, с помощью администрации кварталов производился и сбор податей и поборов и осуществлялся контроль за выполнением повинностей (Liban., XXXII, 12).

Вероятно, известная организация существовала в ремеслах, связанных с обработкой металлов (MPG, 48, 726). Однако она, пожалуй, не носила развитого производственного характера и сложилась в результате более строгого контроля над деятельностью ремесленников этих профессий со стороны муниципальной организации и, возможно, государства. А. Норман в своей последней работе о социальной градации в позднеримском муниципальном строе говорит о том, что ремесленники, производившие металлические изделия, были безусловно более тесно связаны друг с другом и обладали известным корпоративным духом.40 Однако в приведенных им материалах речь идет не о городских ремесленниках, работавших на городской рынок, а о ремесленниках-металлариях, работавших в государственных мастерских. Последние находились в несколько особом положении, имели строго определенные права и обязанности и были объединены производственно, если не под одной крышей, то на одной небольшой территории, где располагались государственные оружейные мастерские. (Liban., ep. 197; MPG, 47, 193).

Более прочные объединения известны лишь в области торговли продовольствием. Здесь существовали организации торговцев хлебом - пекарей, овощами, маслом, вином, рыбой (Liban., XXIX, 32). По-видимому, эти организации объединяли не всех торговцев данными продуктами, а более крупных, имевших свои лавки. Масса мелких торговцев, занимавшихся ручной продажей этих продуктов, так же как и крестьяне, приезжавшие продавать их на рынок, не входили в состав объединений (Liban., XLVI, 7). Деятельность этих объединений находилась под жестким контролем городских властей, поскольку она была связана со снабжением города продуктами, что контролировалось муниципальными и чиновными властями. Поэтому, как правило, во главе этих корпораций в IV в. находились куриалы. В Антиохии, куриалы возглавляли корпорации пекарей, торговцев овощами, содержателей кабачков и постоялых дворов (Liban, XVI, 40; XXIX, 9; XXVII 23-28; LIV, 42; XIV, 32; LIX, 18). Все эти корпорации объединяли состоятельных собственников, эксплуатировавших труд рабов и наемных работников. Так, огородники обычно владели участками земли, расположенными на окраинах города, или арендовали городские земельные участки (Liban., XXV, 29). Пекари также принадлежали к состоятельной верхушке торгово-ремесленного населения (Liban., XXIX, 30). Эти корпорации в Антиохии проявляли наибольшую коллегиальную активность и солидарность в защите своих интересов, как правильно отмечает Норман.41 Они коллективно выступали перед курией и чиновной администрацией города, вели борьбу с притеснявшими их куриалами, поставленными во главе их корпораций. Несомненным свидетельством их сплоченности являются и своего рода забастовки - массовый временный уход из города (Liban., XXIX, 16; IX, 13).

Таким образом, большая часть ремесленников города была фактически не организована и поэтому целиком находилась в зависимости от местных властей и чиновников. Лишь представители некоторых профессий имели более прочную организацию.

В IV в. основным бременем, ложившимся на торгово-ремесленное население города, был введенный в 314 году хрисаргир, взимавшийся со всех лиц, источником существования которых были ремесло, торговля или какие-либо промыслы. Хрисаргир поэтому взимался почти со всего, не связанного с земледелием и земельной собственностью населения города, от купцов и ростовщиков до блудниц и нищих, занятие которых также считалось промыслом.42

Данные Антиохии дают значительный материал для характеристики этого побора и показывают едва ли не определяющее влияние его на положение городского торгово-ремесленного населения. Сбор хрисаргира производился раз в четыре пять лет. Он осуществлялся под надзором чиновной администрации курией, которая подготавливала данные о распределении этого побора среди торгово-ремесленного населения и производила его взимание.43 Поэтому перед каждым сбором проводился предварительный "переучет" плательщиков подати с тем, чтобы распределить между ними сумму побора, возложенную на город государством (Liban., XXXII, 11). Сообщения Либания об этом учете плательщиков хрисаргира показывают, что уже во второй половине IV в. наблюдается массовая задолженность по хрисаргиру среди торгово-ремесленного населения города. Двери множества мастерских украшали длинные списки задолженности (Liban., XXXII, 33). Либаний сообщает и о том, что сборщики подати испытывали все возрастающие трудности при ее взыскании. В 386 г., например, сбор подати проводился с очень большим нажимом. Ремесленников-должников заставляли продавать их имущество, детей, орудия труда, и "полученные за них деньги тут же переходили в руки настойчивого сборщика" (Liban., XLVI, 22). Либаний, рисуя драматические картины сбора хрисаргира, пишет, например, о сапожнике, который, держа в руках нож и шило, единственное оставшееся у него имущество, клянется сборщикам в том, что у него больше ничего не осталось (XXVIII, 39). По его словам: "Хоть шкуру спусти с должника. Даже если и спустишь, то ведь этим не добьешься, чтобы неимущий имел деньги" (???I??, 22). Каждый сбор хрисаргира сопровождался разорением многих ремесленников, безжалостно выбрасывавшихся в ряды люмпен-пролетариата. Не случайно Либаний называет хрисаргир "злом, которое превзошло все прочие", "непосильной податью", "вызывающей трепет" (XLVI, 22; XXXII, 33).

Естественно поэтому, что основное недовольство торгово-ремесленой бедноты было направлено против государства и его представителей. Либаний часто говорит о том, что ремесленники поносят и ругают императорскую власть. Их отношение к ней нашло отражение даже во множестве популярных выражений, которые распространялись в народе. Так, Либаний рассказывает о том, что в годы правления Валента простой народ любил "к месту и не к месту" повторять "пусть живым сгорит Валент". Это выражение особенно запомнилось ему, поскольку Валента действительно постигла такая участь (XIX, 47).

На положении рядового торгово-ремесленного населения пагубно сказывался не только самый факт сбора с него хрисаргира, но и то, что при его сборе происходили массовые злоупотребления. Богатые купцы (???????) и торговцы вообще нередко избегали его уплаты. Перед наступлением сбора хрисаргира они специально отправлялись в дальние торговые поездки (Liban., XLVI, 27). А так как размер суммы хрисаргира, ложившийся на каждый город, был твердо установлен, то их долю приходилось выплачивать остальным плательщикам, менее состоятельным ремесленникам я торговцам. В результате: "Гибнут люди, которым едва дает прокормиться их ремесло" (Liban., XLVI, 22; XXVIII, 14).

Хрисаргир был одной из основных причин, приводивших ремесленников в массовую кабалу к ростовщикам, представителям богатой верхушки ordo plebeius (Liban., XLVI, 22). Либаний сообщает о существовании в Антиохии второй половины IV в. множества ремесленников, которые, не имея средств расплатиться со своими кредиторами, своим трудом, своей работой на них возвращают долг (XXIX, 12). Многие из ремесленников, по словам Либания, работают не столько на себя, сколько на ростовщика, кредитора (XXIX, 12). Возможно, что таким кредитором чаще всего становился для ремесленника тот торговец, который поставлял ему; сырье или сбывал его изделия. Ремесленники целиком попадали в зависимость от таких торговцев и вынуждены были отдавать им свои изделия.

Либаний же упоминает о массовой задолженности рядового населения города пекарям, у которых они брали хлеб в долг (XVIII, 43). Наряду со спекуляциями в торговле хлебом, к которым нередко прибегали пекари, в этом крылась одна из причин весьма острых отношений между ними и населением. Последнее нередко выступало против пекарей, громило их дома и лавки, вынуждало спасаться из города бегством.

Однако при безусловном обострении противоречий между низами и верхушкой ordo plebeius важным связывавшим их интересы моментом становится с IV в. борьба против хрисаргира, которая объединяла все слои торгово-ремесленного населения. Таким образом, Государственный налог хрисаргир в IV в. становится главной причиной разорения массы мелкого торгово-ремесленного населения.

При оценке отношения плебейских масс города к рабовладельческому строю немалое внимание уделяется вопросу о раздачах продовольствия государством или городом городскому населению. Многие исследователи склонны переоценивать значение этих раздач в IV-V вв., рассматривать их как важное средство поддержания городского плебейского населения, таким образом косвенно существовавшего за счет эксплуатации рабов и колонов, а, следовательно, заинтересованного в поддержании рабовладельческого строя.44 Однако для переоценки этих раздач нет никаких оснований. Ф. Энгельс совершенно справедливо отмечал, что в провинциальных городах беднякам "предоставлялось самим заботиться о себе".45 В IV-V вв. государственные раздачи производились в Константинополе и отчасти в Александрии. В других восточноримских городах в IV в. их уже не было, а продовольственные подачки бедноте со стороны города были совершенно ничтожны. В Антиохии раздача продуктов (зерна - ????????) в последний раз упоминается в III в.46 В IV в. ее уже не было. Организовывавшиеся раз в четыре года в связи с Олимпиями пиршества, исчезнувшие в конце IV в. (Liban., ILIII, 16), не приходится рассматривать как сколько-нибудь существенную форму поддержания городской бедноты. Что касается появившихся в IV в. раздач церкви, то они распространялись отнюдь не на всю массу бедных сограждан, а на вдов, сирот, нетрудоспособных.47 По существу в IV в. люмпен-пролетарские элементы в Антиохии могли существовать лишь за счет частной благотворительности отдельных богачей и уже поэтому их число не могло быть особенно значительно в общей массе ordo plebeius. Таким образом, не только все мелкое торгово-ремесленное население, но и значительная часть неимущих не пользовались этими благами. Они покупали продовольствие на рынке и ни в одном из выступлений народных масс Антиохии по продовольственным вопросам мы не встречаемся с требованиями раздач, везде речь идет лишь о ценах.

Нередко ставится вопрос о том, что городское население систематически поддерживалось политикой низких цен, принудительно устанавливаемых в его интересах и в ущерб землевладельцам на городском рынке. Не говоря об особых случаях, когда правительство иногда действительно вынуждало землевладельцев продавать свои запасы по более низким ценам, чтобы избежать массового вымирания городского населения, такая политика в целом в IV в. не была характерна Ни для правительства, ни для муниципальной организации. Даже, например, доставка во время голода 362-363 гг. в Антиохию, по приказу императора Юлиана, большого количества государственного хлеба из Египта едва ли может рассматриваться как прямая поддержка населения Антиохии за счет государства.48 Действительно, правительство пустило в продажу дешевый египетский хлеб по ценам более низким, чем в самой Антиохии, где они были высоки из-за неурожая и, следовательно, по ценам, которые были никак не ниже, чем на египетском рынке. Возможно, в данном случае, государство не получило никакой выгоды от этой продажи египетского хлеба, но за счет продажи его по несколько более высокой цене, чем в Египте, оно безусловно окупило расходы по его доставке. Поэтому говорить о том, что государство за свой счет поддержало население Антиохии, видимо, не приходится. Правительство лишь выделило этот хлеб из государственных запасов и организовало его доставку, т. е. сделало то, что в данном случае только оно и могло сделать, но без материального ущерба для государственной казны.

Таким образом, едва ли приходится говорить о сколько-нибудь существенном значении политики цен как средства поддержания широких плебейских масс города за счет общества. Скорее наоборот. Острая борьба вокруг цен в IV в. была связана не столько со стремлением народных масс города добиться от муниципальных властей установления максимально низких цен, сколько в связи с чрезвычайно возросшими спекуляциями продовольствием, которые представляли страшную угрозу для массы мелкого торгово-ремесленного населения. Не имея никаких запасов продовольствия, мелкий люд срезу же становился жертвой этих спекуляций, голодал и разорялся. Поэтому спекуляция продовольствием, вызывая его крайнее недовольство, приводила к массовым выступлениям рядового населения города. Рассказывая об одном из таких случаев своим слушателям, Иоанн Златоуст говорит прежде всего о ремесленниках: "Вы, конечно, помните, как пуста была площадь и каких смут были полны мастерские" (MPG, 50, 531).

Анализ участившихся продовольственных конфликтов в Антиохии показывает, что ее население достаточно терпеливо переносило превратившиеся в IV в. в систему постоянные спекуляции знати и торговцев продовольствием на рынке и выступало тогда, когда они становились действительно невыносимыми и разорительными.

При этом, выступая против спекуляций, население города в случае голода требовало подвоза продовольствия, принятия муниципальной и чиновной администрацией возможных мер для ее смягчения. Объективное изучение этих, достаточно подробно освещаемых антиохийским материалом конфликтов показывает, что народные массы города всегда считались с реальной обстановкой, понимали неизбежность высоких цен в случае неурожая и не предъявляли каких-то особых требований к муниципальным и чиновным властям.

Стремление некоторых буржуазных исследователей подчеркнуть значение муниципальных подачек, государственных раздач продовольствия вполне понятно. Оно имеет своей целью, с одной стороны, доказать несправедливость требований народных масс города, их паразитический, люмпен-пролетарский характер. С другой - показать, что "муниципальная буржуазия" будто бы была в действительности благодетельницей широких слоев городского населения, поддерживала его за свой счет, заботясь о более низких ценах на продовольствие на городском рынке, и разорялась на благо народа из-за возраставших и неумеренных его требований.49 Для Антиохии подобного рода выводы основываются главным образом на свидетельствах Либания. Но в какой мере можно считать их объективными? Как идеолог своего сословия, Либаний безусловно стоял на стороне курии и доказывал, что она делает все возможное для блага населения города, требования которого чрезмерны. Однако и он был вынужден все чаще признавать, что куриалы систематически наживаются на спекуляциях продовольствием, используя свое положение во главе муниципальной организации (Liban., XV, 23; XVI, 21; XVIII, 195).

Едва ли не главным доказательством, во-первых, благополучия народных масс Антиохии, а во-вторых, чрезмерности их требований в отношении снабжения являются упреки Юлиана в том, что народ Антиохии требует не только хлеба, овощей и масла, но и разного рода деликатесов.50 Его упреки подтверждает и Либаний. Народ Антиохии, по его словам, хочет жить в роскоши или бунтовать (?????? ???? ? ?????? ? ????????? - XVI, 44). Действительно, эти свидетельства, на первый взгляд, создают представление не только о полном благополучии, но и о слишком больших запросах народных масс Антиохии. Но, не ставя под сомнение самого факта существования известных оснований для подобного рода заявлений Юлиана и Либания, невольно напрашивается вопрос, в какой мере их упреки могут быть отнесены к основной массе городского населения. Ведь подавляющее его большинство, как показывают свидетельства Иоанна Златоуста и того же Либания, жило крайне скудно, питаясь самыми дешевыми продуктами - овощами, ячменным хлебом, рыбой, не всегда могло позволить себе покупать масло и крайне редко мясо (MPG, 59.78; Liban, XXXIII, 35; XXV,.36). Судя по этим данным, упреки Юлиана и Либания явно не могут быть адресованы большей части антиохийского населения, его торгово-ремесленным кругам. Видимо они нуждаются в ином объяснении, более согласном с другими показаниями источников, чем то, которое дает им буржуазная историография.51

В свете антиохийского материала у нас нет оснований для идеализации политики государства и господствующего класса в городе, переоценки их "заботы" о городском населении и искажения действительных отношений между народными массами города и рабовладельческим государством, господствующим классом. В целом же, видимо, даже для такого важного центра, как Антиохия, в IV в., по-видимому, приходится не столько говорить о поддержании основной массы рядового населения города политикой низких цен на продовольствие за счет муниципальной организации и куриалами, сколько об ограблении их последними путем искусственного вздувания цен. Спекуляции продовольствием на городском рынке также стали в IV в. одним из важнейших средств, с помощью которого куриалы поддерживали свое благополучие за счет основной массы мелкого городского люда, за счет обеднения и разорения массы мелких городских собственников.

Как известно, непосредственный контроль за торгово-ремесленной деятельностью в городе находился в руках муниципальной организации - курии. Из числа куриалов назначались главы корпораций, агораномы, контролировавшие торговлю и деятельность рынка. В течение IV в. по мере своего обеднения куриалы все более широко используют свое положение и власть в городском самоуправлении для того, чтобы переложить часть падавшего на них бремени на подвластное им население города. Это нашло свое выражение прежде всего в их стремлении, как и чиновной администрации, увеличить муниципальные поборы с городского торгово-ремесленного населения. Городские корпорации, как известно, были обязаны, своим трудом, или своей рабочей силой, или деньгами участвовать в поддержании городского благоустройства. Так, в Антиохии одни корпорации должны были ремонтировать общественные здания, другие - поддерживать в порядке сточные канавы и т. д. (СТ, XV, 1, 23 (384 г.); Liban., XLVI, 21; XXIX, 17). Кроме того, с торгово-ремесленного населения взимались в пользу города различные денежные поборы - за пользование муниципальными помещениями для торговли, за места для торговли на улицах и т. д. (CTJII, 2, 1-2; CJ, XII, 1, 117; Liban., XXXI, 42). Во второй половине IV в. торгово-ремесленное население вынуждено было оплачивать даже писцов, составлявших списки для сбора с них налогов (Liban., XXXII, 33). От введения новых поборов особенно страдала торгово-ремесленная беднота. Так, в 386 г. в Антиохии был введен денежный побор с ремесленников, которые не могли снимать помещение для жилья и торговли в домах и занимали жалкие будки (???????), построенные на улицах. Этот побор, разоривший множество мелких ремесленников-бедняков и торговцев, шел на содержание театра и наем актеров (Liban., XXXI, 42). В течение IV в. поборы на городские нужды выросли настолько, что правительство в конце IV в. было вынуждено запретить городским куриям произвольно вводить новые муниципальные поборы.52

Обычно, говоря о рабовладельческом городе, имеют в виду, что он был коллективом свободных граждан, который поддерживал беднейших из них. Расходы на городские нужды частично покрывались за счет доходов города, как собственника, с городских имуществ и пожертвований и литургий богатых рабовладельцев. Несоменно, что в условиях расцвета рабовладельческого города значительная часть его рядового населения в той или иной форме получала свою долю от эксплуатации имуществ города, его рабов и колонов, часть доходов куриалов, и, следовательно, была заинтересована в сохранении рабовладельческого города.53 В IV в. положение, по-видимому, меняется. Прямые муниципальные поборы и косвенная эксплуатация мелкого городского торгово-ремесленного населения в этом столетии настолько возросла, что мелкое городское торгово-ремесленное население почти целиком, если не полностью, оплачивало за счет своего труда свою долю участия в городском благоустройстве, расплачивалось за то, что оно получало от города. К тому же следует отметить, что и возможности пользования благами, предоставлявшимися городской общиной, для них непрерывно сокращались. Ремесленники, которые работали "от зари до зари", зарабатывая свое скудное пропитание, все реже могли посещать зрелища (Liban., XVII, 22). Обучение в муниципальной школе большинству из них было недоступно и раньше. Пожалуй, единственное, чем они еще продолжали широко пользоваться, были общественные бани. Даже общественное освещение в городе теперь устраивалось за счет жителей, обязанных вывешивать по одной лампе перед дверьми домов и по несколько перед мастерскими и лавками (Liban., XXIX, 37; XXIII, 35).

Наряду с увеличением официальных поборов с населения в пользу города, куриалы широко использовали в IV в. свое положение во главе муниципального самоуправления для того, чтобы поддержать собственное падающее материальное благополучие за счет прямого ограбления торгово-ремесленного населения. Открытые злоупотребления и вымогательства с их стороны становятся все более широко распространенным явлением (Liban., XLV, 4). Так куриалы, поставленные во главе торгово-ремесленных корпораций и контролировавшие торговлю на рынке, превратили выполнение этих функций в источник неприкрытой наживы. Они брали с ремесленников и торговцев незаконные поборы, привлекали их к ответственности за мнимые или действительные нарушения, чтобы получить взятку за освобождение от наказания (Liban., XXIX, 11; XXVII, 30; XXXIV, 4; XXVII, 27, 28). В Антиохии второй половины IV в. все куриалы, последовательно стоявшие во главе корпорации пекарей, с которой раньше курия находилась в тесном контакте и полном согласии, настолько открыто грабили и притесняли пекарей, что они вынуждены были поднимать против них настоящие бунты, убегать из города (Liban., XXIX; I, 228-231). Законодательство второй половины IV в. рисует исключительное разнообразие приемов и методов, с помощью которых куриалы грабили городское торгово-ремесленное население (СТ, VIII, 1.1, 4; XII, 1, 63, 79, 112, 114; 13, 3; CJ, IV, 52, 2).

Все это безусловно обостряло противоречия между куриалами и торгово-ремесленным населением, особенно торгово-ремесленной беднотой, поскольку в своей политике ограбления городской бедноты куриалы нередко действовали рука об руку с торгово-ростовщической верхушкой, торговцами продовольствием и ростовщиками. Поэтому одной из характерных черт социальной жизни города IV в. является рост противоречий между куриалами и основной массой населения города. Известны многочисленные случаи выступлений городского населения против куриалов, поджогов их домов. Либаний говорит о том, что теперь народного недовольства куриалы "боятся как огня" и в случае его возникновения спешат спастись бегством в свои имения, радуясь тому, что "не сгорели и сами" (XXIII, 16; XLV, 39).

Таким образом, из организации, в какой-то мере все же защищавшей интересы свободного гражданского населения города, при привилегированном положении в ней куриалов, муниципальной аристократии, организации, направленной против рабов и отчасти зависимого крестьянства, и сплачивавшей против них свободное гражданское население, муниципальная организация в IV в. все более превращалась в орудие эксплуатации и ограбления широких слоев мелких городских собственников, торгово-ремесленной бедноты куриалами. Прежде чем обеднеть и разориться самим под бременем государственных и муниципальных обязанностей, они разоряли подвластное им население города, пытаясь за его счет поддержать свое положение. Правительство, заинтересованное в поддержании платежеспособности плательщиков подати, в течение IV в. вынуждено было принимать все более решительные меры, чтобы ограничить грабеж куриалами свободного городского населения.54

Естественно, что эта деятельность куриалов не только обостряла социальные отношения в городе, но и значительно ухудшала положение основной массы его свободного населения, которое уже не могло теперь рассчитывать на поддержку муниципальной организации в защите своих интересов. Либаний прямо говорил, что ремесленник, ищущий защиты от произвола чиновников или сильных людей, напрасно стал бы обращаться к курии (XXXV, 7; XLVIII, 17). Курия, по его признанию, не только сама грабит и угнетает городское население, но и дает полную возможность делать это другим (Liban., XLVIII, 18). Поэтому все возраставшая чиновная администрация не встречала сколько-нибудь серьезных препятствий со стороны муниципальной организации в своем грабительстве торгово-ремесленного населения. Наоборот, они нередко действовали рука об руку с куриалами. Все увеличивавшаяся власть чиновно-бюрократического аппарата над торгово-ремесленным населением, все возраставшие права контроля за деятельностью торгово-ремесленных корпораций, состоянием рынка - все это облегчало его представителям ограбление торгово-ремесленного населения.

В Антиохии, где сосредоточивалось гражданское и военное управление не только Сирией, но и всего диоцеза Востока, постоянно находился огромный штат чиновников (????????) и военных командиров.55 Поэтому антиохийское население особенно сильно страдало от грабежей и вымогательств правительственной администрации. Пользуясь своим положением, чиновники активно участвовали в спекуляциях продовольствием (Liban., XLV, 23). Под предлогом контроля за состоянием рынка они вмешивались в торговлю, лишали прав торговцев, чтобы получить от них взятку за разрешение продолжать заниматься своим ремеслом (Liban., II, 54; IV, 26-28, 35; XXVIII, 30; XLVI, 7). Когда не к чему было придраться, они создавали дутые дела против торговцев и ремесленников, обвиняя их в оскорблении величества, чтобы вынудить их откупиться от наказания (Liban., XVIII, 136). Не только мелкие чиновники и военные командиры открыто вымогали приношения от ремесленников и торговцев (Liban., XLVI, 10), но и сами правители провинции существовали за счет подношений купцов и богатых торговцев, обращая в "капитал" содержание, получаемое от императора (Liban., XLVI, 24). К концу IV в. грабительство куриалов и чиновной администрация достигло таких размеров, что правительство, не видя существенной разницы в их отношении к населению, в равной мере пыталось ограничить злоупотребления и тех и других, запретив им приобретать какие-либо имущества во время службы или в период выполнения муниципальных обязанностей (СТ, VIII, 15, 5; XII, 1, 79; XIII, 10; XVI, 2, 39).

В результате политики куриалов и чиновников масса торгово-ремесленного населения города, рядовое торгово-ремесленное население все более превращалось в постоянно находившуюся на грани разорения торгово-ремесленную бедноту. Поэтому многие представители торгово-ремесленного населения считали свои занятия несчастьем и стремились покинуть свои ремесла. По словам Иоанна Златоуста, ни один ремесленник не хочет продолжать заниматься своим ремеслом (MPG, 61, 137; 60, 2). Он говорит, что лишь бедность принуждает их сохранять свою профессию. Стремление покинуть свое ремесло было характерно и для более состоятельных ремесленников, в том числе хлебопеков и содержателей постоялых дворов и харчевен. Более зажиточные, они располагали большими возможностями и старались любой ценой дать своим детям необходимое образование и устроить их на низшие чиновные или военные должности (Liban., LXII, 21). Колоссальный рост военно-чиновного аппарата в IV в. облегчал для них эту возможность и, видимо, в связи с тем, что многие представители торгово-ремесленного населения порывали со своими профессиями, правительство вынуждено было принимать меры, ограничивающие этот процесс в IV в.

Тяжелое положение, в котором оказалось большинство торгово-ремесленного населения в течение IV в., способствовало быстрому распространению христианства. Необходимость для все большей части свободного городского населения трудиться сверх всякой меры (????? ??? ?????? ????????? - Liban., XXV, 37) для того, чтобы обеспечить самое скудное существование, все более превращало труд из терпимого в тяжелую обязанность. Христианство с его настойчивой проповедью о труде, как о повседневной обязанности человека, как наказании за грехи, как средство искупления и спасения,56 и в то же время со скупыми упоминаниями об отдыхе, как вознаграждении за труд, как нельзя более соответствовало новым условиям. В отличие от языческой идеологии, рассматривавшей тяжелый труд как рабское занятие, недостойное свободного человека, христианство давало массе свободных известное утешение в их положении. К середине IV в. ordo plebeius Антиохии было почти сплошь христианским. "Мы живем среди народа - врага богов", - писал Юлиан об Антиохии.57

Проповеди Иоанна Златоуста достаточно убедительно показывают, какую роль в Антиохии IV в. играл труд свободных и какое значение придавала их "христианскому воспитанию" антиохийская церковь. Стремление убедить своих слушателей в необходимости труда и смирения с бедностью - красной нитью проходит во многих его выступлениях.58 Анализ этих проповедей позволяет сделать вывод, что с течением времени Златоусту приходилось все больше внимания уделять "обработке" торгово-ремесленной бедноты, пытаться всячески смягчить остроту социальных противоречий.39 Из них же видно, что трудовое население города не принадлежало к числу ревностных посетителей церкви. По словам Златоуста, у них просто не было для этого времени, так как они вынуждены были работать (MPG, 51, 69; 84, 668; 49, 237, 365).

С поляризацией имущественных отношений разрыв в положении honestiores и humiliores в IV в. проявляется, все более ярко.60 Либаний с сожалением говорит о том, что в его время становится все меньше живущих в известном достатке плебеев, скромно, но не бедно одетых, с уважением относящихся к знатным, спокойных и деловитых, и все больше задавленных нуждой, озлобленных бедняков, с которыми все более бесцеремонно обращаются как куриалы, так и чиновники (L, 16). Не случайно постоянно пытавшийся своими проповедями смягчить остроту социальных противоречий в Антиохии Иоанн Златоуст сетовал на то, что со свободными в его время все чаще обращаются как с рабами - ??? ?? ??????????? ???? ?????????? ?????????? (MPG, 61, 168; 51, 198). Либаний призывал своих учеников к более умеренному, чем, видимо, имело место, обращению с ремесленниками, призывая их по возможности ограничиваться бранью, ударами, пинками ног, тасканием за волосы, но не большим (LVIII, 4). В условиях растущих противоречий между куриалами и основной массой ordo plebeius, куриалы утрачивали свою опору среди широких слоев свободного городского населения и вынуждены были все больше опираться на люмпен-пролетариат с целью поддержания своего господства над городским населением. Для подкупа люмпен-пролетариата они все шире использовали не только собственные, но и все большую часть муниципальных средств. Не случайно в IV в. катастрофически сокращаются расходы курий на те элементы городского благоустройства, в которых было заинтересовано торгово-ремесленное население города, и, наоборот, чрезвычайно возрастают расходы на зрелища (СТ, VII, 2, 1; XII, 1, 14; XV, 9, 2). В конце IV в. правительство, в связи с вызванным этой политикой упадком городского хозяйства многих городов, было вынуждено запретить куриалам расходовать все городские средства на зрелища и потребовало обратить хотя бы часть из них на ремонт водопроводов, общественных зданий и т. д. (СТ, VI, 4, 29).

В Антиохии IV в. городское хозяйство также крайне плохо поддерживалось куриалами, а расходы на зрелища были огромными. Куриалы не только тратили на подкуп люмпен-пролетариата городские средства и те деньги, которые они расходовали в порядке литургий, но и обирали с этой целью торгово-ремесленное население. Так, уже упоминавшийся выше, введенный в 386 г. побор с городских ремесленников-бедняков взимался городом на содержание зрелищ, в основном посещавшихся праздным люмпен-пролетариатом (Liban., XXXI, 17).

Данные Иоанна Златоуста о политике антиохийской верхушки в отношении люмпен-пролетарской прослойки города, об огромных суммах, тратившихся на ее подкуп и поддержание, позволяют несколько иначе поставить вопрос о люмпен-пролетариате крупного ранневизантийского города, чем он обычно ставится в буржуазной литературе. Принято считать, что наличие люмпен-пролетариата, его рост по мере усиливающегося упадка империи вынуждал господствующий класс тратить все больше средств на его поддержание и подкуп. Однако люмпен-пролетарские массы восточных провинций - ранней Византии не во всем были подобны своим западным собратьям. В западной половине Римской империи, еще в эпоху расцвета рабовладельческих отношений, когда большинство мелких ремесленников и городских земельных собственников превратились в люмпен-пролетариев, поддерживаемых богатыми рабовладельцами города за счет труда рабов, сложились устойчивые люмпен-пролетарские традиции, в основе которых лежало презрение к труду, как к рабскому занятию, недостойному свободного.61 Римский люмпен-пролетариат не желал трудиться и требовал, чтобы его содержали богатые рабовладельцы, муниципальная организация. На Востоке, в восточной половине Римской империи, положение было несколько иным. Здесь рабский труд не так широко, как на Западе, вытеснил труд свободных. Поэтому здесь не сложилось столь мощной и социально оформленной люмпен-пролетарской прослойки, с ярко выраженным презрением к труду. Многие неимущие бедняки жили не только и, может быть, не столько подачками, сколько разного рода приработками, поденщиной.

Аналогичная картина, судя по произведениям Иоанна Златоуста, наблюдается и в Антиохии IV в. Множество люмпен-пролетариев здесь поддерживает свое существование приработком (MPG, 51, 261; 49, 276; 57, 409). Здоровым нищим, по его словам, нередко отказывают в подаянии на том основании, что они могут работать и предлагают им искать работу (MPG, 47, 319). Отсутствие у антиохийских люмпен-пролетариев сугубо отрицательного отношения к труду открывало перед ними более широкие возможности для перехода от паразитического существования к трудовой жизни. Однако свидетельства Златоуста позволяют предположить, что эти возможности не реализовывались в той мере в какой это было возможно не только из-за нежелания неимущей бедноты, а из-за сознательной политики господствующего класса империи. Иоанн Златоуст говорит о том, что антиохийская верхушка развращала неимущих своими щедрыми подачками, подкупом, отвлекала их от перехода к трудовой жизни (MPG, 47, 328, 62, 236). Из его проповедей складывается совершенно определенное впечатление - значительная и возраставшая в IV в. прослойка антиохийских люмпен-пролетариев поддерживалась местной знатью не столько потому, что она неизбежно существовала, была социально опасна, предъявляла свои требования, сколько потому, что она была нужна антиохийской верхушке. Ее существование и количество, видимо, искусственно поддерживались господствующим классом, правящей верхушкой. Причем эта прослойка в IV в. пополнялась не столько за счет разорившихся мелких ремесленников и земледельцев, привыкших к труду, сколько за счет разорившихся городских: рабовладельцев, рассматривавших физический труд как недостойное свободного занятие. Судя по данным Либания, люмпен-пролетарский актив, действовавший вокруг зрелищ, состоял преимущественно из разного рода деклассированных рабовладельцев (Liban., XLVIII). В условиях, когда рядовое население города становилось все более враждебно настроенным по отношению к господствующему классу, куриалам, местной знати приходилось искать в праздном люмпен-пролетариате свою социальную опору в городе, поддерживать его уже не только как орудие, которое всегда могло быть использовано против рабов, но и во все возрастающих в IV в. размерах, как средство поддержания своего господства над рядовым городским населением, орудием его политического подавления. Люмпен-пролетарские элементы были той политической силой, которую курия и куриалы все шире использовали для того, чтобы грабить и притеснять городское население. Так, богатый куриал Кандид, контролировавший торговлю хлебом, опираясь на своих рабов и прихлебателей (?? ?? ???? ?? ??????? ??? ???????? ??? ????? ????? ??? ??' ?????? ???????? - Liban., XXIX, 9), вершил свой произвол над хлебопеками, торговцами печеным хлебом, вымогал у них взятки и подавлял их недовольство.

Естественно, что в этих условиях, когда все большая часть населения города не могла надеяться на защиту своих интересов ни курией против притеснений и злоупотреблений чиновников, ни чиновного аппарата против курии, масса ремесленников и торговцев вынуждена была искать новые формы защиты своих интересов. Так же как и крестьяне в деревне, они стали искать покровительства у знатных и влиятельных лиц, обычно крупных местных собственников. Либаний и Иоанн Златоуст говорят о массе "маленьких людей" (?? ????????????), которые ищут покровительства (?????????) у влиятельных собственников (Liban., XXVI; 16; XXV, 31; MPG, 47, 369, 382, 384; 49; 161), "вносят в свои завещания богатых и сильных людей, не состоящих с ними ни в каком родстве, и делают их сонаследниками своих детей только для того, чтобы пожертвованием небольшой суммы обеспечить защиту интересов своих детей, к тому же не зная, как после их смерти будут настроены эти их сонаследники" (MPG, 51, 289). Как показывают данные Златоуста, это покровительство патрона действительно ограждало патронируемых от притеснений со стороны других (MPG, 49, 161).

Благоприятные условия для развития патронатных отношений в городе создавались в результате наличия все более укреплявшихся экономических связей между домами крупных собственников и торгово-ремесленным населением, все возрастающая часть которого была постоянно связана своей работой и торговыми делами с "домами" крупных собственников. Эти деловые связи способствовали развитию отношений покровительства, которые иногда превращались в прямой патронат. Как писал Либаний, "ремесленники, видя их большое могущество, попадают в зависимость от них, попадают в подчинение и к их рабам" (??????? ?? ??? ?????? ?? ??????????? ??????? ???????????? ??? ???????, ???????????? ?? ??? ???? ?????? ???????? - LII, 16). Нередко такие отношения приводили к постепенному "поглощению" ремесленника или торговца "домом" крупного собственника. Немалую роль в переходе их под патронат играли и привилегии свобода от хрисаргира и торговых поборов, которой пользовались сенаторы, военно-чиновная знать и их "люди".62 Становясь под патронат сенаторов, превращаясь в зависимых от них людей, ремесленники и торговцы избавлялись от бремени разорительного хрисаргира и торговых поборов. Как видно из данных законодательства, в домах и имениях знати находили убежище не только ремесленники (СТ, XIII, 1,7, 12).63 Иногда даже достаточно крупные торговцы становились под патронат знати и превращались в potentiorum... homines.61

Все эти привилегии знати создавали благоприятные условия для развития их собственных мастерских, превращения их в доходные, "конкурировавшие" с мастерскими, принадлежавшими торгово-ремесленному населению. Однако подавляющее большинство городских ремесленников продолжало сохранять свою свободу. Большая часть ремесленников, занятых производством предметов роскоши, главным образом из привозного сырья, экономически была более тесно связана с купцами и торговцами, находилась в зависимости от них. А установление патроната над массой мелких ремесленников, особенно занятых производством дешевых изделий широкого потребления, и мелкими торговцами не представляло интереса для крупного собственника.

В качестве патрона ремесленников в IV в. все чаще выступает и церковь.65 Многие буржуазные исследователи, стремясь подчеркнуть "духовный авторитет" церкви, не акцентируют внимания на экономическом положении церкви, как важнейшей основе ее влияния на социальную жизнь города.65 Между тем она несомненна. В IV в. антиохийская церковь, обладавшая огромными земельными имуществами, колоссальными денежными средствами за счет щедрых дарений императоров и частных пожертвований богатого христианского населения Антиохии, играла все большую роль в экономической и социальной жизни города. В широко развернувшемся церковном строительстве была занята значительная часть ремесленников Антиохии. В течение всего IV в. в Антиохии идет интенсивное строительство церквей, странноприимных домов, приютов, ксенодохиев, больниц (MPG, 47, 490; 61, 180).67 Множество ремесленников выполняло заказы церкви, работая над изготовлением разного рода церковной утвари. Так Антиохия стала крупнейшим центром производства драгоценных вышитых тканей для нужд церкви и литургического серебра.68 Некоторые из ремесленников, видимо, стали вообще специализироваться на изготовлении предметов церковного обихода. О том, насколько тесно было связано антиохийское ремесленное производство с церковью, насколько быстро оно откликалось на ее запросы свидетельствует, например, тот факт, что антиохийские ремесленники в середине IV в. быстро организовали массовое производство перстней с изображением популярного антиохийского епископа Мелетия, а переписчики книг - крошечных евангелий (MPG, 50, 192; 48, 316). Тесные связи с церковью обеспечивали ремесленникам и торговцам не только доходы, но и надежное покровительство этой влиятельной организации, которая к тому же была освобождена от поборов со своих мастерских и лавок (СТ, XVI, 2, 8, 10, 14, 15). Покровительство (?????????) церкви в IV в. - широко распространенное явление в Антиохии (MPG, 58, 363). Переход ремесленников и мелких торговцев под патронат церкви способствовал развитию церковных мастерских. Вероятно, одна из таких мастерских изображена на мозаиках из Якто.69 По-видимому, не только ростом морального авторитета церкви, но и ростом ее реального значения в торгово-ремесленной жизни города следует объяснять появление в 364 г. эдикта, возлагавшего на епископов восточных провинций право контроля над торговлей, городским рынком (CJ, I, 3, 1).

Экономическое положение антиохийской церкви укрепляло ее влияние на социальную жизнь города. Большие средства она расходовала на поддержание городской бедноты. Во второй половине IV в. антиохийская церковь подкармливала около 3000 бедняков (MPG, 38, 630).70 Антиохийская верхушка и чиновная администрация вынуждены были серьезно считаться с положением церкви и все шире привлекать ее к решению "гражданских" проблем жизни Антиохии (MPG, 47, 343).

Крупные собственники Антиохии, сенаторы и чиновники, число которых заметно пополнилось за счет включения в течение IV в. в состав сената и военно-чиновный аппарат империи довольно значительной группы антиохийских граждан, также стремились укрепить свое влияние в социальной жизни города. В IV в. возросли их расходы на городское строительство. Так, на собственные средства ими были построены различные общественные сооружения - бани, портики и даже ипподром.71 Характерно, однако, что деньги на это строительство они не передавали муниципальной организации, курии, как это было в предшествующие столетия, а организовали его сами. Такая политика укрепляла их связи с торгово-ремесленным населением и преследовала цель упрочить влияние в городе не муниципальной организации, а свое собственное. Поэтому при всех своих довольно значительных частных расходах на городское благоустройство они решительно отказывались брать на себя какие-либо определенные обязательства, которые пыталось им навязать государство. Например, государство не смогло принудить сенаторов, живших в Антиохии, участвовать в оплате отопления общественных бань.

Ту же цель преследовала и все расширяющаяся благотворительная деятельность крупных собственников, которые не передавали деньги на нее ни курии, ни даже церкви. Они предпочитали сами подкармливать бедняков, превращая их тем самым в орудие своей личной политики в городе. А так как крупные собственники IV в. располагали в этом отношении гораздо более широкими возможностями, чем бедневшие куриалы, все большая часть люмпен-пролетарских масс попадала в зависимость от них, переставала быть опорой и поддержкой куриалов.

В течение IV в. круг лиц, связанных с домом антиохийского крупного собственника, значительно вырос. К "толпам" их рабов (???????? ???????), слуг (?????????) присоединялось все большее число жителей ("льстецов" - ?????? ???????, - как называет их Златоуст: MPG, 47, 363; 50, 545; 47, 289, 303-304), искавших покровительства могущественных представителей знати, и, наконец, целые группы люмпен-пролетариев (????????? MPG, 48, 957; 47, 345, 452), которых они содержат "и пользуются ими так, как хотят" (MPG, 50, 545). Иоанн Златоуст резко обрушивался на антиохийских богачей за то, что они щедро содержали люмпен-пролетариев (??? ?????????? ???????? MPG, 47, 345, 452) и при этом, стремясь умножить их число, были движимы отнюдь не желанием помочь неимущим, а жаждой заполучить побольше своих сторонников и исполнителей своей воли (MPG, 48, 585; 50, 587; 47, 288). Он постоянно порицал их за те богатые пиршества, которые они устраивали для этих ????????? и призывал их кормить нищих, а не праздных тунеядцев (MPG, 48, 1033; 57, 495; 47, 34). Из описаний им этих богатых пиршеств видно, что те продукты, обвинения в нехватке которых вызвали упрек Юлиана в адрес антиохийцев, видимо, в значительной своей части приобретались для этих пиршеств (MPG, 48, 585, 985; 50, 587). Таким образом, с жалобами на недостаток деликатесов на рынке выступали не широкие слои городского населения, а люмпен-пролетарские элементы, недовольные тем, что из-за недостатка этих продуктов, патроны не могли уже столь щедро кормить их.

В IV в. антиохийские крупные собственники появлялись на улицах города не иначе, как в сопровождении огромной, иногда достигавшей 1000 человек свиты из рабов (MPG, 62, 236), клиентов, содержимых ими люмпен-пролетариев (MPG, 48, 957), которая должна была символизировать их могущество. Иоанн Златоуст постоянно говорит о "великой надменности", "гордости" крупных собственников, их нежелании считаться ни с чьими интересами, кроме собственных (MPG, 48, 957). Либаний с грустью отмечал стремительный рост в IV в. могущества "частных домов" (???? ?????? ??????) и падение значения городской общины.

Опираясь на свое растущее влияние в социально-политической жизни города, крупные местные собственники (potentes, honorati) проводили активную и самостоятельную политику в городе как в отношении сословия куриалов и муниципальной организации, так и по отношению к чиновной администрации.

Одним из важнейших процессов внутренней жизни города IV в. было все ускорявшееся разложение сословия куриалов, муниципальной аристократии. Несмотря на то, что кризис III в. серьезно подорвал ее благополучие, до IV в. она в целом выступает еще как крепкая, достаточно сильная и единая в своих интересах прослойка господствующего класса.72 В Антиохии ее прочную основу составляли среднего достатка и богатые куриалы. Либаний говорит об общем благополучии 600 антиохийских куриалов, у которых к началу IV в. были "и земельные имущества, и лучшие дома, и деньги были у каждого, и пребывание в курии считалось признаком благосостояния" (XLIX, 2; II, 33). Видимо, это заявление Либания соответствует действительности, так как в III в. муниципальная аристократия Антиохии чувствовала себя достаточно прочно и уверенно.

В IV в. в результате последствий кризиса III в., реформ Диоклетиана и Константина, возложивших на курии коллективную ответственность за сбор возросших государственных податей и повинностей и поставивших курии под жесткий контроль чиновной администрации, сословие начинает приходить в упадок. В IV в. усилилась имущественная дифференциация внутри сословия, которая в полной мере сказалась к концу IV - началу

V вв. Именно к этому времени относится множество эдиктов об inferiores curiales, совершенно разорившихся и оказавшихся не в состоянии выполнять куриальные обязанности, вынужденных по бедности продавать свои имущества и выбывать из курии. Как писал в конце IV в. Либаний, "куриал вычеркивается из списков курии, но не губка стирает его имя, а отсутствие имущества" (XLVII, 32).

Процесс упадка сословия куриалов, его внутреннего распада был связан не только с политикой императорской власти. В течение IV в. серьезно обострились противоречия внутри самого сословия куриалов. Между куриалами шла острая борьба вокруг распределения муниципальных обязанностей и литургий. В ходе этой борьбы богатые и влиятельные куриалы перекладывали на своих менее состоятельных собратьев тяжелые и разорительные муниципальные обязанности, сохраняя за собой наиболее выгодные. В результате этого ускорялось разорение менее состоятельных куриалов. По подсчетам П. Пети, во второй половине IV в. из 31 известного по своему положению куриала в Антиохии 9 были очень богатыми, 12 - среднего достатка и 10 - принадлежали к куриальной бедноте.73 В действительности, имущественная дифференциация среди куриалов, вероятно, была значительно более резкой. Пети извлек эти данные из речей и писем Либания, который безусловно значительно чаще упоминает богатых куриалов, игравших большую роль в жизни Антиохии, чем куриальную бедноту. К середине V в. эта дифференциация стала настолько резкой, что специальным законом (CJ, X, 35, 2) было запрещено производить публичный раздел имущества куриалов, чтобы не выставлять на всеобщее обозрение "изобилие" (pompa) одних и "нищету" (paupertas) других.

Куриальная верхушка в лице нескольких семей principales, укрепляя свое главенство в курии, стремилась поддержать свое благополучие за счет остальных куриалов. По словам Либания, для одних себя "они хотели сохранить все преимущества пребывания в курии" (XLIX, 8-9). Богатые куриалы вынуждали более бедных продавать себе за бесценок имения, рабов, имущество, присваивали земельную собственность города, грабили и притесняли мелких землевладельцев (Liban., XXVI, 14; XXXII, 8; XLVIII, 37; XLX, 8-11; CT, XII, 3, 2; CJ, X, 22, 1; XI, 59, 16). Либаний пишет о том, что "выгоды от декурионата лишь укрепляют их положение" (XLIX, 8, 37; XVI, 21; XX, 19; XXIII, 40). Он характеризует этих ??????, как могущественных собственников (??????? ????? ????????), владеющих огромными земельными имуществами (?????? ??? ???????). Иоанн Златоуст, указывая на их огромные богатства, пишет о том, что им "нисколько не вредит" тяжесть муниципальных обязанностей (MPG, 47, 390), которые они несут с легкостью, и что они добровольно расходуют огромные средства на организацию зрелищ (MPG, 47, 108).

В течение IV в. богатейшие куриалы сумели добиться для себя целого ряда льгот и привилегий (С. Th., XII, 1, 75 и 77; 127; VIII, 5, 59). В конце IV-начале V вв. они уже составляли в курии самостоятельную привилегированную верхушку, резко возвышавшуюся над массой разоряющихся куриалов. По своему фактическому и юридическому положению они все более сближались с крупными собственниками (potentes, honorati), постепенно сливаясь с ними в более или менее единую по своим интересам и положению прослойку крупных местных землевладельцев (???????).

Разложение курий крайне тяжело сказывалось на положении народных масс города, которые подвергались притеснению и грабежу как со стороны богатых куриалов, так и со стороны куриальной бедноты, любой ценой стремившейся за их счет избежать разорения. Не случайно правительство, весьма обеспокоенное растущим разорением плательщиков податей как в городе, так и в деревне, во второй половине IV в. не только выпускает целый ряд эдиктов против злоупотреблений куриалов (СТ, X, 47, 8; 72, 4; XI, 7, 14; IX, 19, 1; XI, 8, 3; XII, 8,23; 13,3; VIII, 11, 4; CJ, IV, 52,2), но и стремится устранить их от взимания податей с мелкого свободного населения. Так, взимание хрисаргира с торгово-ремесленного населения стало производиться с 399 г. не куриалами, а представителями торгово-ремесленных корпораций, вносивших хрисаргир непосредственно представителям государства.74 Также и взыскание других податей, в том числе и поземельных, с мелкого свободного населения правительство с 365 г. пыталось передать дефенсорам городов (СТ, XI, 7, 12), в функции которых входила защита интересов местного населения от грабительства и притеснений куриалов и крупных собственников.

Обострение противоречий между куриалами и широкими слоями ordo plebeius, чрезвычайно активно протекавшее в IV в. внутреннее разложение сословия куриалов, стремление установивших свое безраздельное господство в куриях principales превратиться в крупных земельных собственников за счет разорения муниципальной организации, муниципального землевладения, остальных куриалов и граждан города - все это чрезвычайно облегчало крупной сенаторской и новой военно-чиновной знати наступление на муниципальное землевладение, обогащение за счет ограбления куриалов и городского населения. Этот процесс в IV в. протекал особенно интенсивно в связи с тем, что в результате реформ Диоклетиана - Константина выросший в несколько раз военно-чиновный аппарат империи в значительной своей части пополнился за счет выходцев из небогатых плебейских и варварских кругов. Используя свои должности, свою власть над населением, растущие противоречия внутри курий и между куриями и плебейскими массами города, они в IV в. быстро обогащались за счет их разорения. В течение IV в. многие из них "из глубины бедности поднялись к огромному богатству" (Amm. Marc., XXII, 4, 4), превратились в крупных земельных собственников. В Антиохии IV в., мы встречаем много новых крупных землевладельцев, potentes, honorati, выдвинувшихся и разбогатевших на государственной службе. В IV в. многие из них, как и часть антиохийских principales (Liban., XVIII, 146), были включены в расширившийся константинопольский сенат75 В конце IV в. и principales и заметно выросший слой крупной сенаторской и военно-чиновной знати представляли собой все более сближавшуюся и сливавшуюся в один социальный слой господствующую верхушку империи - крупных собственников.76 Если одни из них вырастали внутри муниципальной организации, разрушая и ослабляя ее изнутри, то другие - за счет того же упадка муниципальной организации и муниципального землевладения, разрушая ее извне. Во второй поло вине IV в. эти социальные прослойки действовали в этом направлении рука об руку. Не случайно Либаний упрекал антиохийских principales в том, что одни из городских и куриальных имуществ они скупают и захватывают сами, а другими "угождают" крупным местным землевладельцам и чиновникам, (XLVIII, 37). К концу IV в. большая часть муниципальных земель, имуществ средних и мелких городских собственников перешла в их руки, прослойка средних и мелких муниципальных землевладельцев была чрезвычайно ослаблена. Выросший и заметно окрепший слой крупных землевладельцев, крупных собственников в IV в. стал полностью господствовать в экономической и социальной жизни города.

В течение IV в. все эти элементы постепенно сплачивались вокруг императорской власти, поскольку она не препятствовала упадку муниципального землевладения, политического значения курий, что давало им возможность поглотить муниципальные земли, укрепить свое политическое значение. К концу IV в. эти задачи были в основном достигнуты крупными землевладельцами как на Западе, так и на Востоке империи. На Западе, где города в своей массе были экономически более слабыми, это господство крупных земельных собственников в городе привело не только к чрезвычайному упадку муниципального землевладения, но и к упадку городов как торгово-ремесленных центров, поглощению части торгово-ремесленного населения домашним хозяйством крупных собственников, развитию домашнего, поместного ремесла, натурализации хозяйства и в конечном счете к росту политической самостоятельности крупных землевладельцев, их независимости по отношению к государству. В восточно-римском городе IV в. проявляются аналогичные тенденции, но в крупных городах, сохранивших свое торгово-ремесленное значение, особенно связанных с международной торговлей, они не получили столь значительного развития. Хотя крупные землевладельцы по мере упадка полисного строя в течение IV в. и укрепили свое господство в экономической жизни города, однако сохранение значительной прослойки мелкого свободного населения как ремесленников, связанных с производством дешевых изделий, так и значительной группы ремесленников, производивших изделия из привозного или иностранного сырья и связанных с богатой и влиятельной в городах Востока торгово-купеческой верхушкой - все это осложняло развитие этих процессов. В условиях сохранения значительной массы мелкого свободного сельского и городского населения, в условиях упадка полисной организации, его эксплуатация была возможна лишь с помощью государственного аппарата. Поэтому в ранней Византии мы наблюдаем несколько иную картину, чем на Западе. Если там с IV в. усиливаются явления политического распада империи, то восточноримская знать, заинтересованная в эксплуатации, еще остававшейся значительное прослойки мелкого городского населения, торгово-ремесленных кругов города через государственный аппарат, сплачивается вокруг государственной власти, превращаясь в служилую аристократию. В равной мере и укрепившая свое положение богатая торгово-ростовщическая верхушка крупных восточноримских городов, заинтересованная в обеспечении эксплуатации ею массы мелкого городского торгово-ремесленного населения, поддержании благоприятных условий для внешней и внутренней торговли, сплачивается вокруг правительства, государства, стремясь использовать его в своих интересах.

С V в. борьба внутри господствующей верхушки империи принимает несколько иной характер - характер борьбы между землевладельческой и торгово-ростовщической верхушкой, опиравшейся в восточных провинциях на заметно выросшую и окрепшую в IV в. прослойку местных землевладельцев, боровшихся против засилья грекоримской землевладельческой знати.77 Кроме того, по мере упадка социально-экономического значения античной полисной организации, связывавшей в той или иной мере все население города с муниципальным землевладением, в IV в. все более отчетливо оформляются, с одной стороны, связи землевладельческого населения города, связанных с ним и зависимых от него жителей, а с другой - торгово-ремесленных кругов. Укрепление сословного деления, корпораций, единая система раздельных податей с землевладельческого и торгово-ремесленного населения - все это, при падении социально-экономического значения полисной организации, усиливало разделение интересов землевладельческого и торгово-ремесленного населения города, что в V в. нашло свое выражение в борьбе партий в городе, борьбе, в которой землевладельческая и торгово-ростовщическая верхушка опирались на зависимые от них или связанные с ними своими интересами широкие слои городского населения. И лишь в совместных выступлениях народных масс города против верхушек партий проявлялось единство их социальных интересов.

ГЛАВА IV

ПОЛИТИЧЕСКАЯ БОРЬБА В ГОРОДЕ

Эволюция социальных отношений в городе в III-IV вв., изменения в социальной структуре городского населения не могли не сказаться на политических отношениях, политической жизни ранневизантийского города IV в. Произведения Либания рисуют определенную, хотя и идеализированную, принципиальную систему политических отношений в городе, которая, видимо, в основном сохранялась до конца III-начала IV вв., и ее эволюцию в IV в.

Для Либания империя - необходимое объединение полисов под императорской властью (????????) в их общих интересах, форма союза между последней и городами (Liban., XX); полис же - город в неразрывном единстве с его территорией - самостоятельный в своей внутренней жизни политический организм, имеющий каждый свою ????????.

Важнейшей задачей императорской власти является забота о благе городов, поддержании их ???????? как основы политической жизни общества. Это же является и обязанностью представителей чиновной администрации (Liban., XLVII, 12). Внутренней жизнью города, осуществляя его ????????, руководит курия, которая, хотя и под необходимым контролем представителей государственной власти, решает важнейшие вопросы внутренней жизни города. По Либанию, политические отношения в городе по-прежнему выражались формулой ? ????? ??? ? ?????. Императорская власть, сенаты (как римский и константинопольский, так и городские курии), народ - три основных политических силы общества (Liban., XI, 123). Формула ? ????? ??? ? ????? в его глазах была формулой определенного политического единства курии и народа, единства, основывавшегося со времени падения значения народных собраний на том, что курия, состоявшая из замкнутой наследственной муниципальной аристократии, обладала полной властью в городском самоуправлении, но взамен этого должна была проявлять определенную заботу об интересах граждан.1 Курия одна выражала мнение "курии и народа" (Liban., XLI, 17). Только куриалы могли ????????????, быть ?????????????, ??????? в полном смысле этого слова (Liban., ep. 504, 529, 537). Курия была основой политической жизни города, воплощением его ????????, "душой города" (Liban., XVIII, 147; XI, 133; XXVIII, 23; XXV, 43).

Сосредоточивая в своих руках безраздельное господство в экономической и политической жизни города, распоряжение всеми его имуществами - коллективной собственностью граждан, извлекая из этого немалые выгоды, курия и куриалы за это "брали на себя" "заботы о городе и гражданах". "Города стоят на куриях" (??? ??? ???????????? ?? ?????? ????????), - писал Либаний. В I-III вв. действительно значительная часть расходов городов на общественные нужды, в том числе и на поддержание беднейших сограждан, покрывалась за счет взносов куриалов.2 Курия платила за свое право пользоваться всеми экономическими и политическими преимуществами, которые вытекали из ее полного господства во внутренней жизни города, чрезвычайно для нее выгодного. "?????" должен был во всем повиноваться курии ("как, дети родителям") и следовать за ней, а курия считаться с интересами народа, проявлять о нем заботу, "не допуская, чтобы народ впадал в нужду" (Liban., XI, 150, 156; XLI, 17).

Возможность, используя муниципальную организацию и ее доходы, извлекать выгоду, не прибегая к открытым злоупотреблениям и прямому грабительству, помогали муниципальной аристократии в течение ряда веков поддерживать свое влияние и авторитет среди имущей части граждан и подачками смягчать недовольство неимущих, сохранять черты известного внешнего демократизма отношений внутри гражданской общины. На этой системе политических отношений внутри гражданского коллектива выросли и определенные политические традиции, наложившие заметный отпечаток на идеологию сословия куриалов и демоса. Либаний называет куриалов "отцами города", к которым, по его словам, с почтением относились имущие граждане города, а куриалы в свою очередь со всеми признаками внешнего уважения относились к демосу (XI, 150-151).3 Народных собраний не было, но формально всякий мог присутствовать на открытых заседаниях курии, нередко проводившихся при значительном стечении народа (Liban., XXXI, 39). Это позволяло курии учитывать мнение демоса. Последний мог выражать его в публичных собраниях, на зрелищах, но курия могла не посчитаться с ним, и тогда народ должен был повиноваться курии, как своему признанному политическому руководителю (Liban., XVL, 40-45). Одним словом, народ не имел "права" настойчиво домогаться выполнения своих требований. Либаний рассматривает подобные попытки как нарушение сложившейся системы отношений, подрыв политического единства гражданского коллектива, недостойные настоящих "граждан" действия. В то же время курия и куриалы должны были считаться с мнением демоса и не допускать злоупотреблений своей властью по отношению к гражданам города. Они, говорит Либаний, могли "пользоваться", но не злоупотреблять ею, и тем самым поддерживать "гармонию" (XVI, 38).

При всей идеализации Либанием характера этой системы политических отношений внутри городской гражданской общины, она до III-IV вв., видимо, сохраняла свою устойчивость. Либаний говорит о ней не только как об идеале, реально существовавшем лишь в далеком прошлом, а как об определенной реалии, которую нужно поддерживать и которую он пытался поддержать всей своей деятельностью. Он выступал с осуждением открытых насилий и грабежа куриалами рядовых граждан Антиохии, исходя из того, что поддержание известного "уважения народа" (XXVIII, 13) является одной из основ политического авторитета курии, ее господства в городе.4 Этой традиции политики муниципальной аристократии он всегда придерживался в своей собственной деятельности - с достаточным внешним уважением и вниманием относился к рядовым гражданам - ремесленникам, мелким торговцам, охотно беседовал с ними, выслушивал их жалобы, не считал для себя возможным наносить им оскорбления, "унижать достоинство свободного человека" и осуждал за нарушение этой традиции как своих учеников, так и куриалов (Liban., XXVIII, 13; II, 6; XXXVI, 4; LYIII, 5; XIV, 17; LII, 9; I, 193).

Буржуазные исследователи склонны переоценивать античный гуманизм Либания, рассматривать его как чистый альтруизм, видеть в Либании защитника свободной бедноты, лишенного всякой "социальной предвзятости".5 В действительности весь этот гуманизм Либания, его подчеркнутый демократизм был элементом традиционной политики социальной демагогии, с помощью которой муниципальная аристократия поддерживала свое господство в городской гражданской общине. Этот внешний демократизм сочетался у Либания с крайним аристократизмом, отделявшим непроходимой стеной наследственную элиту родовой муниципальной аристократии от плебейских масс и даже богатой торгово-ростовщической верхушки. Родовитость, наследственное владение землей, высокая "эллинская" культура, презрение к торгово-ростовщическим кругам - характерные черты антиохийской куриальной верхушки.6 Либаний почти как преступление рассматривает малейшее покушение на права и авторитет курии или куриалов.

Если аристократизм сплачивал куриалов в замкнутую корпорацию и отделял их от массы остального свободного населения, то внешний демократизм облегчал им известное сплочение свободных граждан вокруг курии, Как показывают произведения Либания, вся эта система политических отношений и в IV в. к реальной жизни города, в политике курии была построена на признании политических прав лишь за городским гражданским коллективом, гражданами города. Тем самым курия пыталась сохранить значение гражданского единства городской общины прежде всего с целью поддержания ее антирабской сплоченности, в которой, по мере сокращения прослойки мелких муниципальных рабовладельцев, оказывались все более заинтересованными прежде всего сами куриалы. Политика курии, муниципальной организации поддерживала не только традиционную политику противопоставления городского гражданского коллектива рабам, но и деревне, свободным жителям, мелким собственникам городской территории, которые, по старой традиции курии, также не признавались равноправными с гражданами города.

В то же время, поскольку город представлял собой определенное политическое единство со своей территорией, жившие на ней мелкие земельные собственники, convicani, также имели право на известную защиту их интересов муниципальной организацией, курией. Либаний рассматривает известный учет интересов свободных собственников городской территории и защиту их интересов как одну из обязанностей курии. Осуждая в XLVII речи переход свободных крестьян под патронат крупных независимых собственников, Либаний говорит, что они имеют законного защитника их интересов - коллективного патрона, каким по отношению к ним является курия (XLVII). Эта традиционная политика муниципальной организации на сельской территории города преследовала цель укрепить власть городской гражданской общины в сельской округе. Имея известную опору в массе мелких земельных собственников округи, муниципальным рабовладельцам было легче осуществлять эксплуатацию своих имений, сельских рабов и колонов. Поэтому и выступления Либания в защиту интересов свободного крестьянства городской округи следует рассматривать не как доказательство его личной гуманности и любви к крестьянству, а как отражение традиционной политики муниципальной аристократии, ее постоянной

заботы о поддержании своей власти над городской территорией.

В то же время если Либаний рассматривал курию, муниципальную организацию, как непосредственного коллективного патрона мелких земельных собственников городской территории, то для свободных колонов таким патроном он признает лишь господина их земли (XLVII). Лишь с его согласия и только через его посредство они могли обращаться к муниципальной организации (XLVII, 23). Что касается рабов, то они полностью были лишены каких-либо прав на защиту их интересов муниципальной организацией. В этой связи они даже не упоминаются Либанием.

Несмотря на то, что эдиктом Каракаллы было введено единое римское гражданство и формально гражданства отдельных городов не существовало, фактически основанное на принципе origo, последнее продолжало играть реальную роль в жизни города.7 Для Либания почти не существует понятия "народ" в его общеимперском значении. Для него "народ" - это "народ города", и когда он говорит "народы", то имеет в виду "народы городов".8 Постоянное противопоставление Либанием "граждан" города (???????) "чужим", "пришлым" (?????) дает основание предполагать, что слово ?????, в представлении Либания, не потеряло своего прежнего значения - совокупности рядовых граждан города (IX, 14; IV, 18; LXII, 70; XI, 188). Вероятно, и в IV в. деление населения на ?????, ???????? и ?????, о котором говорит Либаний, было не только словесной архаикой, а, судя по его речам, еще имело известное практическое, политическое значение (XV, 16; XVIII, 136; ер. 1437). Курия и демос были по этой традиции единым политическим организмом, "чужие" же, "пришлые", не имели к нему никакого отношения. Они не были связаны никакими политическими обязательствами по отношению к гражданскому коллективу города, который в свою очередь не нес по отношению к ним никаких обязанностей. Курия опиралась на ????? и противопоставляла его ?????. Таким образом, городской гражданский коллектив продолжал в известной мере оставаться единым политическим организмом, по отношению к которому все остальные коллективы рассматривались как внешние. Как правильно подчеркивал В. С. Сергеев, по существу империя до самого конца III в. существовала как "союз городов и городских территорий", а не как единая монархия с единым населением.9

Традиционная политика курии заключалась в том, чтобы сохранять свою опору в демосе, основную массу которого, видимо до конца IV в., составляло рядовое имущее население города. Характеризуя ????? Антиохии, Либаний прежде всего говорит, что он состоит из тех, кто имеет ? ????... ??? ?????? ??? ?????? ??? ?????? (XI, 151; XXIV, 8;). Основная масса рядовых имущих граждан города до IV в. в основном следовала за курией, и курия сохраняла устойчивое господство в политической жизни города.

Однако по мере обеднения и разорения в III-начале IV вв. множества мелких городских рабовладельцев, мелких ремесленников и торговцев, политические отношения в городе начинают меняться. Бедневшие куриалы уже не могут производить большие затраты на городские нужды, размеры их взносов постепенно сокращаются. Уже в III в. они все чаще уклоняются от трудных литургий, требовавших больших расходов.10 В то же время возрастает их стремление все более широко использовать свое положение во главе городского самоуправления для поддержания собственного благополучия за счет рядовых граждан юрода. Сложившаяся система политических отношений в городе начинает нарушаться и соответственно распадаться политическое единство курии и демоса. Противоречия между ними проявляются все более явственно.

В результате реформ Диоклетиана и Константина контроль чиновно-бюрократического аппарата над внутренней жизнью города, как экономической, так и политической, заметно усилился. Чиновно-бюрократический аппарат получил широкие права вмешательства во все сферы жизни города. При этом правительство использовало растущее обострение противоречий между курией и основной массой демоса. До Константина курия считалась единственным законным посредником между демосом и чиновной администрацией, представителем всего города в отношениях с чиновной администрацией и императорской властью (последняя политически не была прямо связана с демосом юродов). Знаменитый указ Константина об acclamationes предоставил народу право выражать свое мнение о деятельности чиновной администрации, свое отношение к ней путем криков одобрения или неодобрения.11 Тем самым в политической жизни города был создан важный перелом. Демос оказался теперь непосредственно связан не только с курией, но и с местным чиновным аппаратом. Это был важный политический акт, устранявший монополию курии на представительство интересов всего городского населения - демоса, ее монополию на господство во внутренней политической жизни города. Теперь народ мог апеллировать к чиновникам и правителям против курии, а чиновно-административный аппарат получил возможность использовать противоречия между курией и демосом в своих интересах.

Утрата курией монополии на господство во внутриполитической жизни города привела к образованию среди городского населения политических группировок, интересы которых далеко не всегда совпадали с интересами курии. До IV в. такие политические группировки возникали эпизодически в связи с тем или иным экстраординарным внутренним или внешним для города политическим событием. Эти группировки не были постоянными и в любом случае возглавлялись куриалами. Курия могла делиться на враждующие партии, но в целом она не утрачивала общего политического господства в жизни города. В IV в. возникают политические группировки, возглавлявшиеся не только куриалами, но нередко враждебными курии силами - влиятельными крупными собственниками, чиновниками. Однако курия и в первой половине IV в. еще вела за собой основную массу демоса; во-первых, потому, что противоречия между курией и демосом еще не достигли той остроты, какая характерна для второй половины этого столетия, а, во-вторых, в силу прочно сложившихся полисных традиций, умело используемых куриалами в своих интересах. Старые связи и огромный опыт политического руководства демосом, накопленный курией, имели немалое значение в сохранении ее влияния на демос.

Основные принципы политической программы курии мы находим у Либания. Этот представитель старой, родовитой муниципальной аристократии, ее идеолог, изложил четкую программу защиты интересов сословия куриалов, задержки разложения устоев рабовладельческого полиса, программу во всех отношениях реакционную. Современная буржуазная историография, немало внимания уделяющая изучению политической идеологии Либания, идеализирует его взгляды. Большинство буржуазных исследователей считает его гуманистом, человеком бескорыстно любившим и защищавшим народ от притеснений чиновников и даже куриалов.12 Однако эта идеализация является, по сути дела, результатом идеализации политики муниципальной аристократии, которая рассматривается как политика "чистого" патернализма, т. е. как прямая благотворительность по отношению к населению города. И в этом отношении выступления Либания против притеснений и грабежа торгово-ремесленного населения, свободного крестьянства свидетельствуют о той борьбе, которую вела курия со своими противниками за влияние на народные массы города.13 Все более утрачивавшая свой авторитет среди широких слоев городского населения, курия пыталась поддержать его разоблачениями злоупотреблений чиновников. Либаний исключительно активно разоблачал произвол и насилия чиновного аппарата, но крайне редко и очень неохотно говорил о грабительстве куриалов. Весь его "гуманизм" был порожден лишь интересами борьбы за сохранение власти и влияния курии.

Наиболее показательна в этом отношении речь Либания "О патронатах", в которой он изображает патронат как самое большое зло для мелких свободных земельных собственников, пытается критикой патроната привлечь их к борьбе куриалов против него, поскольку, как уверяет Либаний, патронат более всего ударяет именно по их интересам. Однако Либаний далеко не всегда так хорошо относится к свободному крестьянству, колонам, как это кажется из его демагогических выступлений. Когда речь идет об интересах куриалов, он превращается в рьяного их защитника, обрушиваясь на крестьянство с обвинениями в неповиновении собственным господам, курии (Liban., XLII).

Восхваляя и идеализируя существовавшие в прошлом отношения между курией и демосом, курией и свободным крестьянством, сидевшим на городской территории, умело используя злоупотребления чиновного аппарата, курия тем самым активно боролась за сохранение своего падавшего влияния на городской демос и свободное крестьянство городской округи. Речи Либания, относящиеся к первой половине и середине IV в., показывают, что курия в это время еще сохраняла за собой влияние на основную массу демоса. Недаром он говорит, хотя, вероятно, и не без идеализации реального положения, что демос отплачивает курии "своим расположением, скорбя в пору ее уныния, в период же ее благоденствия всячески радуясь, являясь ее соучастником как в той, так и в другой ее судьбе и не считая для себя чужим ни один из ее интересов, он с величайшей охотой готов для спасения своих руководителей (????????) пожертвовать и детьми" (XI, 150-155). Называя демос "укротителем злодеев", т. е. противников курии, он приводит реальные случаи выступления демоса в защиту интересов курии, куриалов (XI, 156).

В IV в. в городе быстро растут силы, заинтересованные в укреплении своего политического влияния и ослаблении курии. Это крупные местные собственники, potentes и honorati, которым существование более или менее сильной и сплоченной курии, реально господствующей в политической жизни города, затрудняло расширение своих земельных имуществ за счет муниципального землевладения, развитие патроната на муниципальных землях. Если раньше, когда курии были сильны, они были вынуждены с ними считаться и могли действовать лишь пытаясь использовать курии в своих интересах, то теперь, когда экономические позиции полисного строя, могущество курий было подорвано, они могли открыто бороться за их ослабление, опираясь на все возрастающий круг жителей города, так или иначе связанных с крупными магнатскими домами, оказавшихся в сфере их влияния.

Еще в большей мере в ослаблении курий была заинтересована многочисленная чиновно-военная администрация, порожденная реформами Диоклетиана и Константина. Масса новых чиновников и военных командиров, происходивших из небогатых плебейских кругов, варварской среды, выдвинувшихся на службе или купивших на последние деньги чиновные должности, стремилась использовать эти должности для собственного обогащения, для приобретения земельных имуществ прежде всего за счет муниципального землевладения, за счет курий и куриалов.

Основную опору крупных местных собственников и представителей военно-чиновной администрации в их деятельности, направленной против курий, составляло как не связанное с полисным строем, полисными традициями население города, так и недовольные политикой курии, элементы. Это прежде всего все возрастающее число "людей" "магнатских домов" - рабов, разного рода челяди, лица искавшие покровительства крупных собственников, влиятельных чиновников против курии, масса пришлого населения, обильно стекавшегося в IV в. в крупные города - обедневшие жители более мелких городских центров, сельской округи. Полисная организация по всем своим традициям была довольно враждебна этой массе пришлого, а тем более неимущего населения. Выдвигая на первый план интересы "граждан", она подходила к массе пришлых только с точки зрения выгодности их пребывания в городе для гражданского коллектива, курии. Она отказывала основной массе пришлых в праве на какое-либо внимание к их интересам со стороны муниципальной организации, целиком предоставляя их самим себе. Либаний, постоянно противопоставляющий пришлых гражданам, главную задачу курии в отношении массы пришлых видит в одном - как можно скорее изгнать их из города (XXVI, 11; XVI, 43; LVI, 22; Ср. MPG, 51, 269-270).

Ненависть Либания к основной массе пришлых объясняется тем, что если раньше, когда курия господствовала в политической жизни города, они оказывались в полной зависимости от муниципальной организации, вынуждены были подчиняться курии, имевшей полную возможность изгонять все нежелательные ей негражданские элементы из города (Liban., XVI, 43), то теперь они могли находить прибежище под сенью "магнатских домов", у церкви, которая в своей благотворительной деятельности не считалась с принципом гражданства города; пользоваться покровительством чиновной администрации, заинтересованной использовать их против курии. Объективно эти элементы, не связанные с данной муниципальной организацией никакими прочными связями, никакими полисными традициями, становились в городе опорой главным образом сил заинтересованных в ослаблении полисной организации, курии.

Как видно из некоторых рассказываемых Либанием биографий таких пришлых, они концентрировались вокруг "домов" крупных местных собственников, влиятельных чиновников и военных командиров, пополняя число их клиентов, подкармливаемых ими ?????????. Они становились их важной политической опорой в городе, в борьбе против курии. Они паразитировали на противоречиях рабовладельческого общества, находили источник существования в той политической борьбе, которая в IV в. все более активно развертывалась вокруг зрелищ. Если одни из них пристраивались при домах отдельных представителей знати, то другие - прямо вокруг зрелищ, торгуя своими "голосами" по 3 обола за "голос" - сложившаяся такса оплаты наемных клакеров (MPG, 62, 319); В среде этой люмпен-пролетарокой массы, кормившейся у зрелищ, оформился и своего рода политический актив, руководивший их действиями, связанный с отдельными представителями и группировками знати, чиновниками, всей влиятельной верхушкой города, организаторами зрелищ, артистами, жокеями.14 Успех последних во многом зависел от "рекламы" - поддержки их во время выступлений криками и аплодисментами. За это им приходилось расплачиваться с "вожаками" люмпен-пролетариев, а некоторым из них, жанр которых позволял это, проводить в своих выступлениях "линию" той или иной политической группировки (Liban., XLVI, 5). Так, выступление одного мима, направленное против корпорации антиохийских огородников, подготовленное одной из группировок, послужило удобным предлогом для организации погрома огородников (Liban., LIII, 42).

Либаний с особой ненавистью говорит об этих "организаторах" люмпен-пролетарской массы, кормившихся вокруг зрелищ, которых он насчитывал в городе до 400. Это "400 волков", "апатридов", изгнанных за разного рода преступления или бесчестные поступки, или бежавших из своих родных городов (XLI, 5-7; XLVI, 18; II, 6; XXIX, 18; XLI, 9, 17).

Враждебное отношение Либания к политическим кликам, к борьбе вокруг зрелищ вполне понятно, так как эта борьба не только подрывала значение курии в политической жизни города, но и велась совершенно иными методами чем те, которые были традиционным оружием муниципальной аристократии.

Традиционная политика курии, сосредоточившей в своих руках - после падения значения народных собраний - все руководство внутренней политической жизнью города, сводилась к тому, чтобы тщательно оберегать эту монополию, разрешать все основные вопросы жизни города внутри курии, не вовлекая в борьбу широкие массы городского демоса. Борьба внутри курии, сделка между группировками куриалов, воровство и злоупотребления магистратов - все это по возможности не должно было становиться достоянием гласности. Какие бы противоречия не существовали внутри курии, но перед лицом остальных граждан и перед чиновниками и императорской властью, она должна была выступать единой. "Сила курии", по убеждению Либания, прежде всего в "ее единстве", сплоченности, корпоративной солидарности куриалов (XXIX, 18). Эта корпоративная сплоченность в определенных условиях позволяла им преодолевать в их общих интересах противоречия внутри курии, решать проблемы внутренней жизни города до того, как в борьбу вокруг них сможет стихийно включиться демос, не допускать его участия в решении городских дел. Курия как зеницу ока оберегала свою монополию на руководство политической жизнью города, и забота о ее поддержании была одной из главных задач курии. Одним из главных средств поддержания авторитета курии в городе было постоянное представление ее деятельности как бескорыстного служения интересам гражданской общины. Естественно, что это не могло не накладывать определенного отпечатка на формы и методы политической борьбы курии. Каковы бы ни были действительные противоречия между куриалами, подлинные основания действий курии - внешне им всегда придавался характер подчеркнуто высокогражданский, характер борьбы за принципиальные общественные интересы.

Борьба вокруг решения основных вопросов внутренней жизни города развертывалась главным образом на заседаниях курии, открытых или закрытых, и основным ее приемом было умение куриала доказать, что именно предлагаемое им или его группой решение больше соответствует общим интересам города, его граждан, чем предложение противников, опровергнуть на этом основании их аргументацию и добиться принятия своего предложения. Публичное выступление в курии было главным средством политической борьбы. Маскировка ее действительных причин и целей "общими" интересами города, необходимость оберегать в общих интересах куриалов авторитет курии заставляли куриалов воздерживаться от методов открытой публичной дискредитации друг друга, апелляции к массам городского населения против своих противников в курии. Как писал Либаний, "общее достоинство стояло выше; чем личные счеты" (VI, 28-29). Соответственно и успех борьбы курии за свои интересы перед лицом чиновного аппарата и императорской власти зависел прежде всего от единства курии, исключавшего возможность использовать противоречия между ее группировками.

В IV в., когда курия уже утратила монопольное господство во внутренней политической жизни города, попала под полный контроль чиновной администрации, облегчавшей ей вмешательство во все сферы деятельности курии, политическую жизнь города, - борьба группировок развертывается с особой силой, и изменяются ее методы. Широко используемым приемом становится демагогическая апелляция к массам, вовлечение в борьбу группировок люмпен-пролетарских масс города, клик театра и ипподрома, подкупленное мнение которых выдавалось за выражение мнения "народа" (Liban., XLVI, 5). Личная дискредитация противников, сбор сведений, порочащих своих политических противников и связанный с этим политический шпионаж, роспуск клеветнических слухов, доносы об оскорблении величества, занятиях магией, и т. д. стали наиболее распространенными приемами борьбы. Шантаж, избиения, убийства из-за угла стали обычными средствами борьбы вне ипподрома, на улицах города. Наемные шайки совершали нападения на противников их нанимателей в общественных местах, устраивали публичные скандалы, погромы (Liban., XLVI, 18; XXIX, 14-16; LXIII, 7). Сам Либаний лишь случайно спасся от ножа наемного убийцы, подосланного одним из его противников (XXIX, 16; I, 137).

Связи, существовавшие между политическими группировками господствующего класса и кликами ипподрома, театра, показывают, что последние были орудием их политической борьбы. Поэтому несколько странно выглядит выдвинутая Р. Браунингом, автором очень интересной статьи о политической борьбе в Антиохии, теория о том, что политический актив, сложившийся вокруг зрелищ, был выразителем интересов народных масс города, защищал интересы демоса.15 По-видимому, Браунинга ввело в заблуждение то, что эти клики пользовались очень большим влиянием на ипподроме, среди его зрителей, которых он рассматривал как народ. Однако более детальное ознакомление с данными о составе посетителей зрелищ показывает, что обычно основную массу постоянных посетителей зрелищ составляли люмпен-пролетарии, кормившиеся вокруг них (????? ?? ?? ????? ??? ???? ??? ??????? ???? - Liban., XXVI, 8), и городская знать, представители которой являлись на зрелища с толпами своих приспешников (MPG, 47, 288, 317, 348-349). Городские ремесленники, трудовое население города не так уж часто посещали зрелища (MPG. 49, 150), не составляя большинства зрителей. Они не были постоянными посетителями зрелищ и, видимо, в значительном количестве стекались на них лишь по крупным праздникам. Либаний говорит, что "не те... кто занимается ремеслом и этим добывает себе пропитание", "не те наполняют театр", (??? ????? ???????? ?? ???????), а "????? ?? ?? ????? ??? ???? ??? ??????? ????" - праздные люмпен-пролетарии, беглые рабы, дезертиры и т. д. Liban., XXVI, 8; XXIX, 31-32; XXXV, 13). Если к тому же вспомнить, что основным центром постоянной политической активности, борьбы группировок, местом их выступлений даже тогда, когда не было зрелищ, был театр, вмещавший в Дафне 6000 зрителей (АОО, II, р. 65), а в самой Антиохии - значительно меньше, то трудно предполагать, что там были в сколько-нибудь значительном числе представлены народные массы города. Этот состав посетителей зрелищ, подтверждается и терминологией Либания. У Либания, как мы показали в одной из работ,16 прослеживается определенная тенденция употреблять слово ????? преимущественно для обозначения граждан города, рядового гражданского населения по отношению же к смешанной массе с преобладанием пришлых, не граждан, он обычно употребляет термин ??????. ?????? он чаще всего и упоминает при рассмотрении событий вокруг зрелищ (см., напр., XXVI, 11). Если обратить внимание на случаи употребления им обоих этих терминов, то бросается в глаза, что, говоря о политической жизни Антиохии первой половины - третьей четверти IV в., Либаний вообще крайне редко употребляет термин "?????" и очень часто "??????". Видимо, все это дает известные основания полагать, что в политической борьбе вокруг зрелищ в городе в это время основное участие принимала городская верхушка и связанный с ней люмпен-пролетариат, а не рядовое торгово-ремесленное население города, которое выступало лишь в тех случаях, когда затрагивались его непосредственные интересы. Чаще всего демос выступал в связи с недостатком продовольствия. По-видимому, в этих случаях состав посетителей ипподрома или театра был действительно несколько иным, чем во время обычных представлений и собраний, так как тогда на зрелища стихийно стекалось торгово-ремесленное население города для того, чтобы выразить свое недовольство. Поэтому, описывая такие случаи, Либаний говорит о "демосе", собравшемся на ипподроме.17 Так, он сообщает, что в 384 г., в связи с продовольственными затруднениями в Антиохии, на ипподроме собрался ?????? (Liban., XV, 19). Когда неоднократные выступления на ипподроме не изменили положение, вспыхнуло открытое возмущение. Вновь собравшийся на ипподроме ????? растерзал правителя. Причем в сообщении Либания обращает на себя внимание тот факт, что он был убит не "пришлыми", люмпен-пролетариями, а пятью кузнецами-ремесленниками (??? ??????? ????? XIX, 47).

Судя по данным Либания, основная масса рядового населения города в первой половине - середине IV в. занимала пассивную позицию по отношению к борьбе группировок знати, не принимала активного участия в их политической борьбе в городе.

В то же время политические настроения не могли не находить известного идеологического, религиозного оформления. Сложность религиозных противоречий, порожденных сложностью социальных отношений, характерных для переходной эпохи, не всегда достаточно четко уловимая связь религиозных воззрений с политическими настроениями еще не могут служить основанием для того, чтобы отрицать тот факт, что муниципальная, социально-политическая жизнь города была связана с его религиозной жизнью, находила в ней свое отражение. Между тем именно, к такому выводу приходит в своем исследовании П. Пети.18 Однако эта связь все же уловима. Наиболее консервативная часть муниципальной аристократии выступала под знаменем язычества, старой религии. Борясь за сохранение язычества с его многочисленными местными культами, она отстаивала известную самостоятельность, автономию каждого полиса во главе с его курией. Язычество было для этой части муниципальной аристократии выражением протеста против усиливавшейся власти чиновно-бюрократического аппарата, ограничения политических прав курий.19

В Антиохии известная часть куриалов, в течение всего IV в. активно выступавшая за сохранение язычества, в области политической идеологии придерживалась самой консервативной программы, требуя возврата к старым, додиоклетиановским и доконстантиновским порядкам. Одним из видных идеологов этой части куриалов в Антиохии и был Либаний, знаменитый "laudator temporis acti", гордившийся тем, что о нем говорили, что он "хвалит все прошлое и поносит все настоящее" (II, 17). Цель борьбы Либания - "восстановление прежнего значения курии" (XVIII, 146). К. наиболее консервативным куриалам-язычникам примыкала довольно значительная прослойка языческой интеллигенции и жречества, утрачивавших так же, как и куриалы, свое былое значение в связи с упадком муниципального строя. В союзе с ними выступала и часть старой, родовой сенаторской аристократии.

Если часть куриалов боролась под знаменем язычества за реставрацию старых порядков в городе, за восстановление главенства курии в его жизни, за укрепление известной автономии города по отношению к центральной власти, то старая сенаторская аристократия добивалась того же в общеимперском масштабе для сената.20 Ее политическим идеалом было сохранение прежнего значения старой сенаторской аристократии и сената в империи, возвращение ей права на исключительное положение у трона императора. Борьба этой части сенаторской аристократии под знаменем язычества была протестом и против усиливающейся автократии императора, и против роста влияния военно-чиновного бюрократического аппарата, происходившего в IV в. в ущерб роли сената и сенаторской аристократии.21 Естественно, что в вопросах политической борьбы в городе и муниципальная аристократия и родовитая сенаторская знать нередко действовали совместно, выступая за сохранение остатков старых республиканских традиций.

Помимо чисто политических мотивов их объединяла и известная общность материальных интересов. Если для куриалов сохранение их прежнего положения означало сохранение за ними права более самостоятельного распоряжения имуществами города, а их полное подчинение власти чиновного аппарата открывало перед представителями последнего широкие возможности для наживы за счет муниципальной организации, ограбления куриалов, то и для старой сенаторской аристократии, наследственно владевшей огромными имуществами, активное стремление новой военно-чиновной знати обзавестись земельными владениями, частично и за ее счет, хотя и в меньшей мере, также представляло весьма реальную угрозу. Будучи сама не прочь поживиться за счет куриальных и муниципальных имуществ, она основную угрозу своим материальным интересам видела в IV в. со стороны новой военно-чиновной знати; и в противодействии стремлению последней использовать свое положение в чиновно-военной администрации для присвоения части имуществ старой сенаторской аристократии, она поддерживала курию. Правители, которых прежде всего хвалит Либаний за внимание к интересам курии, - обычно представители старой сенаторской аристократии, в отличие от правителей-"волков", "грабителей" и "убийц" из новой чиновной знати, стремившихся любой ценой обогатиться за счет подвластного населения, курии (Liban., XLVI, 42; XLIX, 27; LVI, 12; II, 42). Критика коррупции, произвола, покушений на права "законных собственников", особенно характерных для деятельности новой военно-чиновной знати, стала для старой муниципальной и сенаторской знати одним из важных средств защиты своих материальных, имущественных интересов, одним из средств мобилизации общественного мнения против опасных для их благополучия кругов. Отсюда та крайне резкая критика грабительства и произвола чиновно-военной администрации, а отчасти и императорской власти, которая красной нитью проходит через произведения языческих авторов IV-начала V вв. - Либания, Аммиана Марцеллина, Зосима, Синезия.22 Противопоставление родовитости и связанного с ней наследственного богатства как гарантии более справедливого управления, безродности новой военно-чиновной знати и связанного с ней отсутствия богатства как объективного основания для особого грабительства и произвола представителей новой военно-чиновной знати стало одним из средств борьбы муниципальной и старой сенаторской аристократии против представителей новой военно-чиновной знати, популяризации правителей и чиновников из их собственной среды. Аристократизм с характерным для него презрением к плебейским кругам, ненависть к варварам, высокая эллинская и римская культура, язычество были теми идейно-политическими моментами, которые сплачивали старую сенаторскую и муниципальную аристократию в борьбе против новой, преимущественно плебейской или варварской по своему происхождению, военно-чиновной знати.

Поздний неоплатонизм наиболее четко выражал настроения этой части господствующего класса. С одной стороны, приверженность к нему выражала их принципиальное неприятие христианства как религии, освящавшей не нравившиеся им политические порядки домината. С другой - морально-философское содержание позднего неоплатонизма с его проповедью мирского аскетизма "давало несомненное удовлетворение людям, терявшим прежнее богатство и желавшим примирить свое достоинство с вынужденной бедностью", т. е. куриалам.23 Для старой же сенаторской аристократии эта сторона неоплатонизма выражала их протест против растущей роскоши императорского двора, ореола недосягаемости, которым окружала себя императорская власть, поднимавшая себя над сенаторским сословием,- и одобрение суровой простоты республиканской эпохи, когда императорская власть больше зависела от сената.

Однако группа куриалов-язычников в середине IV в. в Антиохии была хотя и довольно влиятельной, но отнюдь не самой многочисленной. Большинство антиохийских куриалов были христианами.24 Переход основной массы куриалов такого крупного центра языческой культуры, как Антиохия, к христианству был показателем их определенного отхода от позиции полной и последовательной защиты интересов муниципальной аристократии. Либаний, например, не был ревностным фанатиком-язычником. В целом к языческой религии, языческим культам он относился довольно равнодушно. Он был политическим язычником, для которого вопрос о язычестве был неразрывно связан с политическими интересами борьбы за сохранение античного полисного строя, положения курии. Языческие культы были неотъемлемым элементом полисного строя, одной из важнейших опор курии, ее власти в городе. Для Либания они важны прежде всего тем, что сохранение старого городского строя "сохранность городов основана на почитании богов" (Liban., XII, 69). Именно это политическое значение язычества и было главной причиной поддержки Либанием языческих культов. Его враждебное отношение к христианству было прежде всего пониманием того, что христианство с его требованием полного общеимперского религиозного единства, исключавшего признание какой-либо религиозно-политической автономии, с его требованием строгого монотеизма, в политическом аспекте освящавшего представление о гражданских обязанностях не как о служении гражданскому коллективу, а как о служении единому монарху, полном подчинении его власти, с его противопоставлением земному полису небесного града божия, а на земле - его прообраза монастыря, - в принципе противоречило всем основам античной полисной политической идеологии, интересам курии, ослабляло ее позиции в борьбе за сохранение устоев полисной организации.

В IV в., особенно во второй его половине, наиболее ревностными приверженцами язычества выступают уже не столько сами куриалы-язычники, число которых быстро сокращалось, а языческая интеллигенция, которая, будучи свободна от куриальных обязанностей, находилась в несколько более благоприятном положении и поэтому была главным защитником "идеалов" муниципальной аристократии.

Тяжелое положение куриалов в империи IV в. было одной из причин их массового перехода в христианство. Абсолютное большинство антиохийских куриалов уже в середине IV в. было христианами. Но они примкнули в основном не к арианскому, а к никейскому направлению христианства.

Никейский символ веры философски более сложный, чем арианский, и более доступный людям, хорошо знакомым с языческой философией, неоплатонизмом, был более приемлем для муниципальной аристократии. Никейское направление в отношениях церкви с императорской властью провозглашало и отстаивало принцип большей независимости церкви от светской, императорской власти, и эта идея в какой-то мере отвечала политическим интересам более склонных к соглашению и политическому компромиссу кругов муниципальной аристократии и старой сенаторской знати. В то же время никейство с его призывами к аскетизму, отказу от светской жизни давало моральное оправдание и для полного ухода от муниципальных обязанностей. Ряды никейского духовенства, как показывают данные Златоуста (MPG, 47; 48), значительно пополнились за счет перехода куриалов в клир и монашество. То, что во второй половине IV в. под знаменем никейского христианства оказалось большинство куриалов, свидетельствовало о глубоком разложении традиционной политической идеологии муниципальной аристократии, распаде социально-политических устоев муниципальной аристократии, ее сложившегося сословного мировоззрения.

Каждой из групп куриалов соответствовал свой тип "гражданина". Если в лице Либания и людей его лагеря перед нами выступают непримиримые борцы за старые политические традиции муниципальной аристократии, борцы за "восстановление прежнего значения курий", то наиболее распространенному среди куриалов никейскому идеологическому оформлению, по-видимому, и в политическом отношении соответствовал определенный тип куриала, облик которого восстанавливается из материала той критики, которой "непримиримый" Либаний подвергал большинство антиохийских куриалов (XXXV, 6, 10; XI, 28-32). Он ругал их за пассивность к судьбам курии, за примиренчество с ее противниками, за то, что они "не осмеливаются возвысить свой голос в защиту курии", и "угождают" правителю и чиновникам, угодничают перед ними и из гордых своим достоинством "отцов города", "смело отвечавших речам правителей" и отстаивавших "достоинство курии", превращаются в "послушных слуг" административно-чиновного аппарата империи (Liban., XLVIII, 41-42). Основная масса мелкого и среднего достатка куриалов в середине второй половины IV в. уже, по-видимому, принадлежала к этому типу, исключительно ярко отражавшему процесс внутреннего, идейно-политического распада сословия куриалов. Христианство стало их идеологией потому, что они уже изверились в борьбе за свои сословные интересы и покорно тянули лямку муниципальных обязанностей, а христианство как нельзя лучше давало им утешение в их судьбе, и его учение о покорности свой участи целиком оправдывало их полную политическую пассивность. И лишь в том, что они примкнули к никейской форме христианства, проявлялся слабый признак сохранения недовольства своим положением, их робкие пожелания большей свободы для курий.

Третью религиозно-политическую партию составляла арианская. Арианское учение было более простым по своим догматическим установкам. Если никейский символ единосущия божества в трех ипостасях был понятен людям, хорошо знакомым с неоплатонизмом, то арианский символ единого высшего существа и учение о сыне божьем, как полубоге, было более доступно и понятно широким кругам.25 Особенностью арианства было и то, что его идеологи не выступали активно против идеи подчинения церкви государству. Императорская власть в период борьбы за укрепление системы домината, когда еще довольно значительная часть господствующего класса продолжала сочувствовать республиканским традициям, нашла в арианской церкви более послушное орудие, чем в никейской. Кроме того, арианство не требовало от христиан претворения в жизнь аскетических идеалов. Оно не сочувствовало поэтому и развитию монашеского движения. В противовес строгой аскетической морали никейства, арианские принципы были более простыми, более близкими к нормам обыденной жизни.

Все эти особенности арианства сложились в результате влияния на его развитие определенных социальных кругов. Арианство не случайно зародилось в восточных провинциях, в Антиохии.26 Оно было более доступно и понятно для большинства населения восточных провинций, его более широких, чем на Западе, демократических кругов. Поэтому арианство получило особенное распространение среди торгово-ремесленного населения, в варварской среде.27 Оно было наиболее приемлемой формой идеологии и для новой военно-чиновной знати, вышедшей из неаристократических кругов, которую не привлекали аскетические идеалы никейства, его призывы к отказу от светской жизни. Поддержка ею политики укрепления императорской власти делало для нее более приемлемым арианство и потому, что оно не выступало против подчинения церкви государству. Кроме того, новая военно-чиновная знать была крайне заинтересована в приобретении земельных имуществ, а арианство с его отрицательным отношением к накоплению богатств в руках церкви было для них удобным направлением, которое не создавало им в лице церкви конкурента в области приобретения земель. Поэтому под знаменем арианства в основном сплотилась новая военно-чиновная знать и богатая торгово-ростовщическая верхушка.28 Естественно, что это религиозно-политическое направление, заинтересованное в укреплении власти чиновно-бюрократического аппарата и ослаблении городского и куриального землевладения, значения курий и муниципальной аристократии, было враждебно куриям.

Антиохия с ее богатой торгово-ростовщической верхушкой, по существу родина арианства, стала одним из крупнейших его центров в империи.29 Из среды этой верхушки вышли многие идеологи арианства. Показательна, например, биография одного из вождей арианства - Аеция. Сириец, родом из Антиохии, сын воина, он стал ремесленником - золотых дел мастером, увлекся арианством и впоследствии стал одним из крупнейших идеологов крайних ариан-аномеев.30

Уже с последних лет правления Константина правительство все более отходит от союза с никейством и под знаменем арианства проводит политику дальнейшего укрепления власти чиновно-бюрократического аппарата. Своего апогея эта политика достигает при Констанции - яром приверженце арианства, когда значительно вырос чиновно-административный аппарат, резко возросла роль двора в управлении империей.31 При Констанции масса незнатных чиновников и военных командиров заняла высшие должности, посты правителей провинций (Liban., ХLII, 11). При нем быстро выдвинулись и заняли видные посты в государственном аппарате и при дворе, стали сенаторами многие выходцы из демократических кругов Антиохии, например, сенатор Датиан, который из сторожа в антиохийских банях превратился в ближайшего фаворита императора и патрона Антиохии.32 Захват имуществ "знатных" и "законных собственников" - родовой знати - "теми, на стороне которых сила" - чиновниками, военными командирами, придворными (Amm. Marc., XVI, 12, 13) шел рука об руку с политическим подавлением курий. Правительство не только продолжало конфискации городских имуществ и усиливало власть чиновного аппарата в городах, но и в этих же целях, несмотря на формальные запрещения ухода из курий, по существу сквозь пальцы смотрело на переход куриалов в другие сословия, на государственную службу (Liban., XVIII, 146). За годы правления Констанция число куриалов в Антиохии сократилось в несколько раз. Политическое подавление курий, как показывает деятельность Галла в Антиохии, проводилось весьма решительно. Апогеем борьбы против той части муниципальной аристократии, которая пыталась сохранить политическое значение курий, явился знаменитый скифопольский процесс 359 г., по которому пострадали многие представители родовой муниципальной аристократии Антиохии и поддерживавшей их языческой интеллигенции (Amm. Marc., XXIII, 3, 2).33 Не случайно, характеризуя деятельность Констанция, Либаний писал, что он "на деле был врагом курий", а в результате его правления "курии походили на отощавших старух, одетых в лохмотья, и плакали ограбленные куриалы" (Liban., XVIII, 141).