Ранние болгары на Волге

1. Пришлые болгары и местные племена Волго-Камья

Изучение материалов Больше-Тарханского могильника позволяет вплотную подойти и к одной из основных проблем ранней средневековой истории края, а именно к вопросу о взаимоотношениях пришлых болгарских и местных, преимущественно финно-угорских, племен.

К приходу болгар на Среднюю Волгу в VII–VIII вв. н. э. здесь, как и в соседних районах, существовали различные этнокультурные объединения, часть из которых испытывала влияние пришлых племен, в свою очередь оказывая определенное воздействие и на последних.

Работами последних лет на Средней Волге и в Прикамье удалось установить, что в VI–VII вв. в Волго-Камье располагались следующие этно-культурные объединения[367]. Непосредственно район расселения болгарских племен, т. е. Средняя Волга в узком смысле этого слова, в IV–VII вв. был занят племенами именьковской культуры[368], территория расселения которых, достаточно четко определенная в последнее время, ограничивалась на западе средним течением р. Свияги, на юге — Ундорскими горами севернее Ульяновска и р. Уткой по левому берегу Волги, на севере — правобережьем р. Камы до устья р. Вятки, на востоке — р. Шешмой и правым берегом р. Черемшана примерно до устья р. М. Черемшан. Близкие к именьковским по культуре, а вероятно и по этносу, археологические памятники встречаются небольшими группами на средней Суре (городища типа Ош-Панда и Ашна-Панда) и на р. Белой (романовская группа поселений).

Памятники доболгарского периода по р. Волге южнее именьковской территории пока не выявлены. Некоторые исследователи полагают, что здесь, в пределах Куйбышевского и Саратовского течений р. Волги, обитали позднегородецкие племена[369], культура которых в I тысячелетии н. э. является весьма неопределенной.

Западнее, в верховьях рек Суры, Мокши и Цны, известны группы могильников (Армиевский, Ражкинский, Селиксинский и др.[370]), многими исследователями определяемые как древнейшие мордовские памятники.

Как показали исследования Марийской[371] и Чувашской[372] археологических экспедиций последних лет, побережье Волги к северо-западу от именьковской территории было занято уже к VI–VII вв. древнемарийскими племенами, наиболее выразительными памятниками которых на Волге являются Ахмыловский могильник[373], на р. Ветлуге — могильники «Черемисское кладбище»[374] и «Чертово городище»[375], на р. Вятке и его притоках — Ижевское городище[376] и Лопь-яльский могильник.

На востоке от именьковских племен в Прикамье к VI–VII вв. наблюдается концентрация различных племен: на р. Каме между Белой и Вяткой племен, оставивших памятники, среди которых выделяется группа памятников котловско-тураевского типа[377] с неясной этнической принадлежностью; на р. Чепце формируются древнеудмуртские племена, оставившие такие могильники, как Поломский[378] и Мыдлань-Шай[379]; Верхняя Кама прочно занята в это время племенами позднеломоватовского типа, которых многие исследователи принимают за предков коми-пермяков[380]. Этническая карта Прикамья в I тысячелетии н. э. в значительной степени усложняется в результате включения различных пришлых угорских и тюрко-язычных племен[381], чем объясняется определенное своеобразие в развитии местных племен. Многие из этих племен — древнемордовские, древнемарийские, древнеудмуртские, пермские и другие — продолжают существовать и в болгарский период истории Среднего Поволжья и Прикамья, поэтому при дальнейшем изложении мы постараемся рассмотреть их взаимоотношения с болгарскими племенами на протяжении двух периодов — доболгарского (VI–VII вв.) и раннеболгарского (VII–IX вв.).

Вопрос о взаимоотношении пришлых болгарских племен и местного именьковского населения является одним из основных, так как многие исследователи полагают, что именьковские племена явились той основной этнической массой местного населения, на которую наслоились болгары, к X–XI вв. завершившие процесс их ассимиляции[382].

Этническая и культурная принадлежность памятников именьковского типа исследователями трактуется различно. А.П. Смирнов поселения именьковского типа увязывает с памятниками позднегородецкого круга[383], а Рождественский могильник именьковской культуры сближает с памятниками типа волынцевских погребений Полтавщины и поэтому считает этот могильник древнеславянским[384]. С точкой зрения о городецкой принадлежности именьковских памятников согласны и некоторые другие археологи, как А.М. Ефимова[385], Б.Б. Жиромский[386].

Н.Ф. Калининым было высказано мнение о буртасской принадлежности памятников именьковского типа[387], не нашедшее поддержки у археологов и историков. Он также полагал, что племена этой группы явились одним из основных компонентов этноса Волжской Болгарии домонгольского периода[388].

В.Ф. Генинг, первоначально следуя за другими исследователями, считал, что именьковцы были финно-уграми и «составили основную массу населения Волжской Булгарии»[389]. Но в своих новейших работах он отмечал, что «вопрос о взаимоотношении имекьковской и булгарской культур остается пока совершенно не изученным»[390]. Основываясь на изучении ряда новых памятников, он полагает, что правомерно «считать население Южного Прикамья, для которого характерна плоскодонная керамика (имеется в виду и именьковская. — А.Х.), древнетюркским»[391].

В последние годы интересное предположение об этнической принадлежности именьковских племен высказал П.Д. Степанов, связывающий памятники именьковского типа с древними угро-мадьярами, покинувшими Поволжье в VII в. н. э.[392]

Ограничиваясь высказанными предположениями об этнической принадлежности носителей именьковской культуры, разберем лишь вопрос о взаимоотношении их с болгарскими племенами, опираясь прежде всего на материалы Больше-Тарханского могильника. Как показали работы археологических экспедиций Казанского филиала АН СССР в 1949, 1950 и 1957 гг., район расположения Больше-Тарханского могильника являлся одним из наиболее насыщенных для именьковской территории. Здесь известно самое крупное именьковское городище — Больше-Тарханское и до десятка неукрепленных поселений. Естественно предположить, придерживаясь точки зрения вышеуказанных исследователей, что болгарские племена, оставившие Больше-Тарханский могильник, неминуемо должны были вступить в теснейший контакт с местным населением и этот контакт должен был бы отразиться в материале интересующего нас могильника, функционировавшего на этой территории более 200 лет.

Изученный у с. Рождествено могильник именьковской культуры показал, что для именьковцев чрезвычайно специфичным был обряд трупосожжения[393], совершенно не зафиксированный в Больше-Тарханском могильнике. Именьковская керамика представлена только лепными горшковидными сосудами особой формы (рис. 25, 2), почти без орнамента, за исключением очень редких насечек по краю горла или поясков из ямочных вдавлений по горлу[394], а также глиняными пряслицами выдержанной биконической формы[395]. Среди лепной керамики Больше-Тарханского могильника нет ни одного сосуда (см. выше), который можно было бы назвать именьковским, за исключением сосудов, имеющих по краю горла насечку или зубчатые защипы (табл. VII, 6, 16). Однако эти сосуды среди именьковской керамики весьма немногочисленны. Так, из 128 сосудов Рождественского могильника лишь два имеют насечку по краю горла[396], из 98 сосудов Балымерского селища — тоже два. Эта керамика не является типично именьковской и на эту территорию, вероятно, попала от древнемарийских и мордовских племен, у которых она известна еще в памятниках IV–VII вв. Нет основания считать, что эта керамика проникла в Больше-Тарханский могильник из именьковской среды, так как для последней она совершенно не характерна. Пряслица Больше-Тарханского могильника также резко отличаются от именьковских (см. табл. XI, 1–4).

Исходя из вышесказанного, следует полагать, что пришлые болгарские племена, оказавшись на именьковской территории, не вступили с местным населением в какой-либо контакт. Возможно, что к приходу болгар на Среднюю Волгу именьковцы уже покинули эту местность и ушли в другой район. Это предположение подкрепляется и тем, что в памятниках именьковского типа (Именьковское, Балымерское, Шеломское и Ош-Пандинское городища и Рождественский могильник) абсолютно неизвестны предметы, характерные для Больше-Тарханского могильника и аналогичных памятников юго-восточной Европы.

Верховья р. Суры и бассейн р. Узы в IV–VII вв., как показали исследования Селиксенского[397] и Армиевского[398] могильников, были заняты мордовскими племенами, которые к VIII–X вв. заняли почти все междуречье Оки и Волги, сосредоточиваясь в основном по их притокам — Суре, Мокше, Цне и Алатырю[399].

Авторы, изучавшие мордовские древности VIII–IX вв., неоднократно подчеркивали определенную близость инвентаря мордовских могильников к материалам памятников юго-востока Восточной Европы и в особенности к материалам могильников салтовского типа[400]. Но в большинстве случаев эти исследователи полагали, что вещи так называемого салтовского типа попадали путем торговли с южными областями[401]. Анализ инвентаря Больше-Тарханского могильника, так же как и сравнительное изучение материалов мордовских могильников VIII–IX вв., показывает взаимопроникновение в эти комплексы отдельных предметов или явлений, свойственных тем или другим памятникам.

В Больше-Тарханском могильнике имеется ряд предметов, характерных для мордовских могильников V–VIII вв. К числу их в первую очередь следует отнести некоторые типы украшений, бытовавшие или получившие развитие у мордвы в период, предшествующий появлению болгарских племен. Это различные бубенчики, в том числе и прорезные типа табл. XV, 7, 9, широко представленные в таких могильниках, как Серповский[402], «Заря»[403]; различные пронизи из перевитой проволоки (табл. XV, 12, 13, 14), широко распространенные в финно-угорских памятниках и весьма характерные также для мордвы, начиная с ранних памятников типа Армиевского[404] и Селиксенского[405] могильников и кончая поздними. Особенно своеобразными среди мордовских древностей являются такие украшения, как трубчатые подвески, цилиндрические или конусовидные, из свернутого медного листка с многорядной нарезкой в нижнем конце и отверстием на сплющенной части второго конца (табл. XVI, 10), бытовавшие у мордвы с V–VI вв.[406] до X в.[407] К такому же типу украшений следует отнести подвески из тонкого медного листка трапециевидной формы с нарезкой в нижней части (табл. XVI, 9), широко представленные в мордовских могильниках начиная от Армиевского[408] и кончая Томниковским и Перемчалкинским[409]; различные широкие бутыльчатые подвески (табл. XVI, 14, 15), имеющие такой же хронологический диапазон[410]; звездчатые подвески конусовидной формы с вдавленными боками (табл. XVI, 16, 17), появляющиеся еще в древнемордовских могильниках типа Армиевского[411] и Ражкинского[412] и бытующие вплоть до X в.[413] Раннемордовским украшением является также шумящая подвеска с трапециевидным щитком и прикрепленными к нему на пяти многозвеньевых цепочках узкими трапециевидными пластинами (табл. XVI, 19). Шумящие подвески подобного типа появляются у мордвы еще в V–VI вв. (см., например, Старший Кужендеевский могильник[414]) и широко представлены в памятниках VII–VIII вв. Число подобных примеров можно увеличить еще и за счет некоторых поясных украшений. Так, обнаруженные в погребениях Больше-Тарханского могильника поясная бляшка типа, изображенного на табл. XVII, 19, и ременные наконечники типа, изображенного на табл. XVII, 16, 18, имеют аналогии только в мордовских памятниках. Поясная накладка с петлей и щитком с округлым концом (табл. XVII, 19) является типично древнемордовским обувным украшением[415], а ременные наконечники (типа, изображенного на табл. XVII, 16, 18) известны только в Перемчалкинском могильнике[416]. Из орудий труда следует отметить уникальный железный серп из погребения 2 (табл. X, 9), аналогичный серпу из Крюковско-Кужновского могильника[417].

Говоря о взаимоотношениях мордвы и ранних болгар, нельзя обойти и тот факт, что начиная с VIII в. в могильниках мордвы чрезвычайно широко распространяются предметы юго-восточного облика, которые до сих пор рассматривались как результат торговых отношений древней мордвы с салтовским и северокавказским кругом населения. Значительное сходство подобных предметов с материалом Больше-Тарханского могильника и территориальная близость болгарских племен Средней Волги и мордовского населения Волго-Окского междуречья позволяют говорить больше о болгарском, нежели салтовском или северокавказском влиянии, хотя и исключать последнее нельзя.

Очевидно, под влиянием ранних болгарских племен Средней Волги у мордвы VIII–IX вв. широко распространяется различное конское снаряжение. С этим же, вероятно, связано и появление в мордовских могильниках обычая захоронения конской головы, а иногда и головы вместе с ногами[418]. Почти все типы удил, обнаруженные в Больше-Тарханском могильнике, известны и в мордовских памятниках. Так, удила с прямыми псалиями (типа изображенных на табл. IX, 1, 2) найдены в Лядинском могильнике[419], а другая форма этих удил (типа изображенных на табл. IX, 3) обнаружена в одном из погребений Крюковско-Кужновского могильника[420]. Хорошо известны в мордовских древностях и удила с S-видными псалиями типа, изображенного на табл. IX, 6 (Лядинский[421] и Иваньковский[422] могильники), и типа изображенного на табл. IX, 7 (Крюковско-Кужновский могильник)[423]. Ранней, специфически местной формой удил являются простые кольчатые удила типа, изображенного на табл. IV, 8, известные в мордовских могильниках III–IV вв. н. э.[424]

Основные типы стремян Больше-Тарханского могильника находят аналогии в мордовских могильниках. Стремена с выгнутой подножкой (типа, изображенного на табл. IX, 10) известны в могильнике у пос. Заря[425], а стремена со слегка вогнутой подножкой (типа, изображенного на табл. IX, 11, 12) обнаружены в погребениях у пос. «Красный Восток»[426]; простые стремена с открытым кольцом (типа, изображенного на табл. IX, 13) имеются в Иваньковском могильнике[427].

Оригинальное кресало с ручкой в виде кузнечных клещей типа, изображенного на табл. X, 5, не известное в салтовских и аланских древностях, обнаружено в Перемчалкинском могильнике[428], где имеется также и медная трубка[429] для трута типа, изображенного на табл. X, 1.

Хотя глиняные пряслица Больше-Тарханского могильника весьма оригинальны и почти не находят близких аналогий, но некоторые из них, такие, как плоские цилиндрические (типа, изображенного на табл. XI, 2) и блоковидные (типа, изображенного на табл. XI, 3), вероятно, получили развитие под влиянием раннемордовских. Такого типа изделия, известные в Армиевском[430] и Ражкинском[431] могильниках, были характерны для городецких памятников Саратовского Поволжья. Прекрасная их коллекция представлена на Чардымском городище[432].

Хотя железные пряжки и наконечники стрел во второй половине I тысячелетия н. э. очень широко распространены в различных областях Восточной Европы, все же следует отметить значительное преобладание в мордовских памятниках этого времени типов железных пряжек и наконечников стрел, характерных для Больше-Тарханского могильника. Так, из пяти типов железных пряжек Больше-Тарханского могильника четыре известны в мордовских древностях: типа, изображенного на табл. XII, 11 (Перемчалкинский могильник)[433], типа, изображенного на табл. XI, 12 (Крюковско-Кужновский[434] и Иваньковский[435] могильники), типа, изображенного на табл. XI, 13 (Крюковско-Кужновский[436] и Перемчалкинский[437] могильники), типа, изображенного на табл. XI, 15, 17 (Крюковско-Кужновский могильник[438]). Среди наконечников стрел известны как плоские листовидные типа, изображенного на табл. XII, 2, 6 (могильники «Заря»[439] и Перемчалкинский[440]), так и трехперые, типа, изображенного на табл. XII, 14, 15 (Крюковско-Кужновский могильник)[441] и четырехгранные бронебойные типа, изображенного на табл. XII, 17 (Перемчалкинский могильник)[442].

Следует отметить, что в мордовских могильниках встречаются отдельные детали колчана, сходные с подобными предметами из Больше-Тарханского могильника. Здесь совпадают крючки от колчана типа, изображенного на табл. XIII, 2, 3 (Крюковско-Кужновский могильник[443]), дужки и скобы типа, изображенного на табл. XIII, 6, 8 (Перемчалкинский могильник[444]) и накладки типа, изображенного на табл. XII, 14 (Крюковско-Кужновский могильник[445]).

Из другого оружия следует отметить близость к больше-тарханским саблям типа, изображенного на рис. 16 (Крюковско-Кужновский могильник)[446], наконечников копий типа, изображенного на рис. 15, 1 (Перемчалкинский[447], Крюковско-Кужновский[448] могильники) и типа, изображенного на рис. 15, 2 (могильник Заря[449]).

Много сходного в различных украшениях. Наряду с серьгами салтово-аланского облика (табл. XIV, 5, 7, 10), широко известными и в мордовских памятниках, где найдены даже литейные формы для отливки варварских подражаний (см. Крюковско-Кужновский могильник, погребение 571[450]), и перстней (табл. XIV, 13, 14) с таким же ареалом[451], в Больше-Тарханском могильнике имеются оригинальные медные шаровидные подвески с грибовидными ножками (табл. XV, 16, 17), встреченные, в свою очередь, в таких древнемордовских могильниках, как Перемчалкинский, Лядинский, Томниковский[452]. Возможно, что оригинальные лунницы Больше-Тарханского могильника (табл. XV, 21–23) продолжают развитие древнемордовских лунниц, которые широко бытуют еще в Армиевском могильнике[453].

Определенное сходство имеется и между медными и бронзовыми пряжками Больше-Тарханского могильника (табл. XVII, 1–5) и пряжками из мордовских памятников. Бляшки-накладки на кожаный ремень типа, изображенного на табл. XVII, 7, 9, 13, 11 и 14, встречены в таких могильниках, как Крюковско-Кужновский[454], Перемчалкинский[455], Лядинский[456] и у пос. Заря[457].

Завершая обзор болгарско-мордовских параллелей, следует отметить, что в Больше-Тарханском могильнике найдена железная пешня (рис. 15, 5), очень широко распространенная в древнемордовских могильниках (Лядинский, Крюковско-Кужновский, Погибловский, у пос. Заря[458]), а в последних[459] найдены остатки деревянных чаш с серебряными или медными накладками (табл. XVIII, 14), известные и в Больше-Тарханском могильнике.

Таким образом, можно полагать, что пришлые болгарские племена, оказавшись на Средней Волге, вступили в довольно тесный контакт с территориально близкими мордовскими племенами, восприняв от них некоторые типы вещей и в свою очередь оказав сильное воздействие на формирование материальной культуры последних.

Эти взаимосвязи прослеживаются также и по данным языковедов, отмечающих включение в мордовский язык ранних тюркских элементов[460].

Вероятно, определенный контакт установился и с другими волжскими племенными группировками, в частности с марийскими племенами. Древнемарийские племена в период появления болгар на Волге располагались преимущественно в Вятско-Ветлужском междуречье и по р. Волге вблизи устья таких рек, как Ветлуга и Сура. Здесь известны и древнейшие древнемарийские памятники — Ахмыловский и Юльяльский могильники[461], Васильсурское[462], Ивановогорское городища[463]. К VIII–IX вв., как показывают материалы Борисовского могильника у г. Казани[464], марийские племена появляются и в непосредственной близости от районов, занятых болгарскими племенами.

Разбирая материалы раннемарийских могильников и поселений в сравнении с вещевым комплексом Больше-Тарханского могильника, мы можем отметить ряд сходных черт, возникших на основе определенного взаимопроникновения культурных традиций обеих групп населения. В погребениях Больше-Тарханского могильника встречены отдельные предметы, не имеющие юго-восточных аналогий, но близкие к культурным комплексам древних мари. К таковым следует отнести: спиралевидные накладки с дужкой (табл. XV, 15), широко распространенные в марийских памятниках VII–IX вв.[465], характерные подвески в виде утиных лапок с нарезкой, имитирующей перевитой шнур, появляющиеся в могильниках IV–VI вв.[466] и бытующие вплоть до XI в.[467]; подвески, составные из двух овальных пластинок (табл. XVI, 7), обычно употреблявшиеся у древних марийцев как поясные, а иногда как головные украшения[468]; многочисленные подвески в виде конусов с окантовкой в нижней (табл. XVI, 11), иногда нижней и средней части (табл. XVI, 13) поясками с нарезкой, известные в ряде марийских могильников, в том числе и Борисковском[469]; бутыльчатые подвески с трубчатым завершением (табл. XVI, 14, 15) и такого же рода подвески с завернутой петлей (табл. XVI, 4, 5, 6), также получившие широкое распространение в марийских материалах начиная с V в.[470] и кончая X–XI вв.[471]; шумящие подвески с арочным ажурным щитком и привесками в виде стержней с шаровидным завершением (табл. XVI, 18), которые, судя по щитку, хотя и являются предметами пермского облика, но к ранним болгарам, очевидно, проникли через марийские племена, так как у последних подобные вещи также получают широкое распространение в конце I тысячелетия[472]; шумящие подвески с горизонтальной, обычно гофрированной, округлой пластиной и привесками в виде утиных лапок (табл. XVI, 5), известные в марийских погребениях начиная с V–VI вв.[473] и до IX–X вв.[474] Правда, последнее украшение более типично для муромы[475], но, учитывая отсутствие непосредственного контакта муромы с болгарами, следует предполагать проникновение подобных украшений через марийскую или мордовскую среду.

Вероятно, таким же путем в Больше-Тарханский могильник попали и некоторые другие предметы, специфичные для более западных муромских и мерянских племен, а именно — муромское[476] височное кольцо с щитковым запором (табл. XIV, 18), употреблявшееся населением, оставившим Больше-Тарханский могильник, в качестве браслета и ажурная подвеска с биспиральным орнаментом (табл. XVI, 1)[477].

Можно было бы отметить еще ряд предметов, таких, как различные трубчатые и спирально навитые пронизи, бубенчики и т. п., которые также могли быть привнесенными из древнемарийской среды, но ограничимся вышеприведенным перечислением. Заметим также, что часть лепных сосудов Больше-Тарханского могильника, возможно, также имеет мордовское или марийское происхождение.

Итак, следует полагать, что болгарские племена, придя на Среднюю Волгу, вступили в тесные взаимоотношения прежде всего с такими местными племенами, как складывающиеся группы древней мордвы и мари. Результатом этого явилось проникновение элементов раннеболгарской культуры в древнемордовскую среду, на чем мы уже останавливались, а также и к древнемарийским племенам, хотя к последним, особенно расположенным на реках Ветлуге и Вятке, это проникновение было заметно слабее, о чем нам уже приходилось в свое время писать[478].

К востоку от Больших Тархан, за Волгой, как мы уже неоднократно отмечали, в VIII–X вв. существовала мощная племенная «танкеевская» группировка, которая фактически преграждала доступ к племенам Прикамья болгарам, оставившим памятники больше-тарханского типа, чем, очевидно, объясняется отсутствие явно выраженных следов взаимоотношений с Прикамьем в Больше-Тарханском могильнике. Действительно, в последнем фактически нет вещей прикамского происхождения, если не считать одной шумящей подвески с ажурным арочным щитком (табл. XVI, 18), которая, однако, могла проникнуть в Больше-Тарханский могильник и через марийскую среду, где, как мы уже писали выше, подобные украшения были известны. Прикамское влияние не ощущается и в керамике могильника. Правда, здесь есть один сосуд широкой чашевидной формы (табл. VIII, 19), происхождение которого предположительно можно было бы связать с Прикамьем, где подобные формы известны в Неволинском могильнике ломоватовской культуры[479]. Но, как убедительно показала Е.И. Горюнова, подобные типы сосудов встречены и в мерянских памятниках VI–IX вв. (например, Тимеровский и Хотымльский могильники)[480], поэтому указанный сосуд в могильник у с. Большие Тарханы мог проникнуть из другой территории.

На р. Чепце и Верхней Каме в VII–IX вв. широко распространяются предметы, происхождение которых можно связать с югом Восточной Европы и Сибири. Однако проникновение их, очевидно, происходило не через болгарские племена больше-тарханского типа, а иным путем, возможно, минуя Волгу.

Таким образом, материалы Больше-Тарханского могильника отчетливо показывают связи пришлых болгар в первую очередь только с волжскими местными племенами — древней мордвой и мари. В то же время в Больше-Тарханском могильнике нет ни одного захоронения с характерными чертами местных племен Среднего Поволжья. Это обстоятельство заставляет полагать, что представители местных племен не включались в среду пришлых болгар и последние, по крайней мере в VIII–IX вв., продолжали сохранять свою монолитность и относительную этническую чистоту.

2. Роль болгарских племен в сложении культуры Волжской Болгарии

В X в. в Среднем Поволжье складывается крупное государственное объединение, известное в исторических источниках под названием Волжской Болгарии[481]. Уже само название государства говорит о том, что болгарские племена приняли активное участие в его формировании, хотя основная этническая масса населения Волжской Болгарии, как показывают материалы раскопок Танкеевского могильника, была не болгарской, а состояла из тюркских племен иного происхождения и местных финно-угорских народностей — предков мари, удмуртов, коми-пермяков и др.

Насколько велика была роль пришлых болгар в сложении культуры Волжской Болгарии домонгольского периода, может показать сопоставление материалов Больше-Тарханского и близких ему могильников с памятниками Волжской Болгарии X–XII вв. Больше-Тарханский и Кайбельский могильники расположены почти в центральной части территории Волжской Болгарии домонгольского периода. Но весьма примечательно, что ни около первого, ни около второго могильника нет поселений синхронных им. Так, в районе Больше-Тарханских могильников при работах археологической экспедиции КФАН СССР в 1949 г. было обнаружено три поселения, из которых два относятся к именьковскому типу, а третье содержало гончарную керамику домонгольского периода Волжской Болгарии, отличную от больше-тарханской[482]. В 1957 г. в этом же районе обнаружено еще шесть селищ и два городища (Киртелинское и Кильдюшевское), которые по собранному на них материалу датируются временем не ранее X в.[483] Больше-тарханского типа сосудов не обнаружено ни на этих памятниках, ни на других поселениях бассейна р. Свияги, хотя среди последних есть и такие широко изученные памятники, как городища Тигашевское[484] и «Хулаш»[485]. Отсутствие поселений больше-тарханского времени в районах, окружающих Больше-Тарханский могильник, едва ли объяснимо слабой изученностью их. Скорее всего, на наш взгляд, такое положение объясняется характером хозяйства и быта раннеболгарских племен, которые, вероятнее всего, были в значительной степени полукочевыми скотоводами, что подтверждается анализом погребального обряда и погребального инвентаря Больше-Тарханского могильника.

Среди остеологического материала могильника абсолютно преобладают кости лошади и барана. Такой состав стада, по мнению С.И. Руденко, чрезвычайно специфичен для кочевых скотоводческих племен, у которых наиболее распространенными животными были лошадь и овца[486]. В 358 погребениях Больше-Тарханского могильника не найдено ни одного топора, что также типично для кочевников[487], как и частое положение в могилу расчлененной туши лошади. Эти археологические материалы подтверждаются также и письменными источниками. Еще Иордан, описывая гунно-болгарские племена Причерноморья VI в., писал: «Летом они бродят по степям, раскидывая свои становища, в зависимости от того, куда привлечет их корм для скота»[488], а сирийская хроника, в которой среди тринадцати народов упоминаются и болгары (бургар), описывает, что они «живут в палатках, существуют мясом скота и рыб, дикими зверями и оружием»[489]. Преимущественно полукочевой облик болгар, очевидно, сохранялся и в VIII–IX вв., ибо даже к X в. относится рассказ Ибн-Фадлана о том, что болгарская знать с наступлением весны отправлялась с кибитками в кочевье и длительное время жила в шатрах[490].

Пережитки кочевнического уклада хозяйства болгарских племен не увязываются с земледельческой основой хозяйства Волжской Болгарии, где уже в X–XI вв. основными местами поселений являются долговременные укрепленные города, городки и замки и неукрепленные деревни и села[491].

Гончарная керамика Больше-Тарханского могильника, весьма характерная как по способу изготовления, так и по форме и обработке поверхности, имеет на первый взгляд некоторые черты сходства с керамикой Волжской Болгарии домонгольского периода. К таковым следует прежде всего отнести характерное и для первого, и для второго комплексов лощение. Но лощение больше-тарханской посуды своеобразно — здесь наряду с лощением в виде тонких полосок, расположенных вертикально, реже горизонтально, чаще крестообразно, имеется сплошное лощение, чрезвычайно редкое на посуде X и последующих веков[492]. На последней также не отмечено зонального лощения[493], характерного для больше-тарханской керамики. Фактура теста больше-тарханской посуды в преобладающем большинстве рыхлая с обильной примесью органических остатков, реже шамота и песка. Большинство же сосудов Волжской Болгарии X–XIII вв. (75–96 %) изготовлено из тонкоотмученной глины с примесью песка и только очень редко (1–2 %) из глины с примесью растительных остатков[494]. Цвет керамики Больше-Тарханского могильника преимущественно серый с оттенками от черного до желтоватого. Чрезвычайно редка красноглиняная керамика. Для керамики X–XIII вв. характерно преобладание красного, коричневого и желтовато-красного или красновато-желтого цвета при очень незначительном проценте сосудов темных или серых оттенков[495].

Формы гончарной керамики Больше-Тарханского могильника довольно однообразны: кувшины, кринки и кружки обычно всегда с приземистым туловом, наибольшая ширина которого приходится на нижнюю половину. Для керамики X–XIII вв. характерно разнообразие форм, причем сопоставимые формы (кувшины, кринки и кружки) своими более вытянутыми пропорциями отличны от больше-тарханских[496]. Эти формы в керамике X–XIII вв. в целом занимают немногим более 10 % из общего числа сосудов[497].

Существенную роль в украшении гончарной керамики X–XIII вв., как это отмечает Т.А. Хлебникова[498], имеет орнамент, весьма разнообразный как по технике нанесения, так и по рисунку. На больше-тарханских сосудах совершенно отсутствует орнамент, характерный для X–XIII вв., если не считать орнаментации, выполненной горизонтальными каннелюрами.

Наконец, еще одна любопытная деталь — на днищах ряда больше-тарханских сосудов (табл. I, 9; III, 2; IV, 5, 12, 13; V, 2, 4, 5, 6; VIII, 3, 8, 9) имеются клейма, которые по рисунку подразделяются на семь типов с некоторыми вариациями. Точных копий этих клейм нет ни на одном сосуде X–XIII вв. Более или менее сходно клеймо в виде буквы «А»[499], которое в Больших Тарханах представлено более сложной формой типа табл. VI, 3. Между прочим, на некоторых монетах X в., чеканенных от имени болгарских царей в Болгаре, имеются тамги типа перевернутой буквы «А»[500].

Формы глиняных напрясел из Больше-Тарханского могильника, где преобладающими являются плоскоцилиндрические (табл. XI, 1–4), изготовленные из глины с примесью растительных остатков и редко шамота, отличны от формы напрясел X–XIII вв., где наиболее распространены биконические, бочонкообразные и реже цилиндрические напрясла, изготовленные из глины с примесью песка и шамота[501].

В целом еще раз можно подчеркнуть, что керамика Больше-Тарханского могильника едва ли легла в основу развития керамики X–XIII вв.; скорее всего, здесь определяющей была керамика, представленная в Танкеевском могильнике (рис. 20). Гончарная керамика Танкеевского могильника близка к керамике Волжской Болгарии X–XIII вв. как по общей форме, так и по деталям (рис. 26). Среди первой преобладают узкогорлые кувшины вытянутых пропорций, изготовленные из глины с примесью песка и покрытые по внешней поверхности вертикальным лощением и иногда резным орнаментом в виде горизонтальных линий и арочно-волнистых узоров (рис. 20). Подобные сосуды характерны также и для ведущей группы керамики X–XIII вв.[502] Большая близость проявляется и в цвете сосудов, что можно проследить по прилагаемой табл. 12.

Сравнение прочего вещевого комплекса Больше-Тарханского могильника с материалом памятников Волжской Болгарии X–XIII вв. подтверждает вывод, сделанный на основе сопоставления керамики. Если мы возьмем предметы, связанные с конским снаряжением, то из разнообразных типов удил Больше-Тарханского могильника (табл. IX, 1–9) ни одно не имеет аналогий среди удил Волжской Болгарии X–XIII вв. Простые кольчатые удила с цельным или составным мундштуком и преимущественно без псалий[503] широко представлены в Танкеевском могильнике, но отсутствуют в Больших Тарханах. Единственная псалия, имеющаяся в коллекции из Болгарского городища[504], относится к типу крыловидных, известных в Танкеевском могильнике[505] и отсутствующих в Больше-Тарханском. В материалах X–XIII вв. преобладают стремена с округло-выпуклой подножкой и петлей для путлища без перетяжки[506], хотя единично встречается и тип стремян с прямой подножкой и рельефным продольным ободком, близкий по форме к больше-тарханским (табл. IX, 15).

В коллекциях X–XIII вв. совершенно отсутствуют кресала больше-тарханского типа (табл. X) и преобладают калачевидные и овальные формы[507], а также с бронзовыми фигурными рукоятками типа кресал Танкеевского могильника.

Среди многочисленных ножей комплексов X–XIII вв. не г весьма характерных для Больше-Тарханского могильника ножей с выступающим ободком при переходе от клинка к черешку (табл. X, 6, 8).

Как уже отмечалось выше, в Больше-Тарханском могильнике совершенно отсутствуют топоры, являющиеся обычной находкой в памятниках X–XIII вв., причем все ведущие формы последних известны в Танкеевском могильнике.

Оружие благодаря своей чрезвычайно широкой распространенности и однообразию форм для разных культурных групп трудно привлекать для сопоставления. Можно лишь отметить, что в материалах X–XIII вв. отсутствуют многие типы наконечников стрел Больше-Тарханского могильника, хотя некоторые, как, например, листовидные, ромбические, а также граненые, встречаются как в первом, так и во втором комплексах. Нет также сабель, известных в Больше-Тарханском могильнике.

Для культуры Волжской Болгарии домонгольского периода весьма характерно широкое распространение костяных изделий различного назначения — от оружия и частей орудий труда до украшений и ритуальных предметов[508]. В Больше-Тарханском могильнике костяных поделок очень немного и их назначение весьма ограничено — это части от лука и колчана (табл. XIII) и горлышки от бурдюков (табл. XVIII, 17, 18). Последние в материалах X–XIII вв. неизвестны, а сопоставляя части от луков и колчана приходится отметить, что они в X–XIII вв. иные как по форме, так и по способу прикрепления[509]. Обилие костяных изделий характерно для Танкеевского могильника; они позволяют, наряду со сходностью многих их типов с вещами X–XIII вв., говорить об их генетической связи. Остановившись на деталях колчана, следует заметить, что форма колчанов Волжской Болгарии X–XIII вв. отличалась от больше-тарханских и, судя по имеющимся деталям, имела сходство с колчанами печенежско-половецкого типа. Между прочим, в материалах X–XIII вв. совершенно отсутствуют типичные для Больших Тархан колчанные крючки и петли (табл. XIII, 1–6).

Украшения из металла и других материалов встречаются довольно часто в памятниках X–XIII вв. Так, обычной находкой для этого времени являются многочисленные бусы, имеющие разнообразную форму и варианты[510]. Как было выше отмечено, бусы и бисер для Больше-Тарханского могильника не характерны, в то время как погребения Танкеевского могильника содержат их в изобилии. Металлические украшения Больше-Тарханского могильника, если исключить из их числа украшения марийско-мордовского типа, достаточно своеобразны и не сходны с украшениями X–XIII вв.

Если взять серьги и височные украшения, то можно говорить о том, что серьги болгаро-салтовского типа в X–XIII вв. совершенно неизвестны. Наибольшее распространение здесь получают серьги с напускными бусами (одной или тремя)[511], в упрощенной форме встреченные и в Танкеевском могильнике.

Браслеты пластинчатые, плетеные и дротовые являются наиболее распространенным украшением X–XIII вв.[512], в то же время в Больше-Тарханском могильнике на 358 погребений приходится всего лишь два браслета, из которых один изготовлен из височного кольца мерянско-муромского типа, а другой из простого дрота с заостренными концами. Сходными украшениями являются лунницы, известные как в Больше-Тарханском, так и в более поздних комплексах. Но лунницы X–XIII вв. преимущественно замкнутые, круглой формы, с небольшим отверстием[513], тогда как тарханские обычно разомкнутые и меньших размеров.

Довольно частой находкой в Больше-Тарханском могильнике являются медные и бронзовые «костыльки» (табл. XIV, 19–23), служившие в качестве застежек одежды. В материалах X–XIII вв. подобные предметы отсутствуют, что, очевидно, объясняется употреблением в качестве застежек не костыльков, а костяных полушаровидных[514] или бронзовых пуговиц, таких, как в Танкеевском могильнике. Правда, в погребениях Больше-Тарханского могильника встречены и бронзовые пуговки (табл. XIV, 1–4), но они обычно небольшие, шаровидной формы, без орнамента, тогда как в материалах X–XIII вв. и Танкеевского могильника преобладают крупные пуговицы каплевидной и шаровидной формы с рельефным геометрическим и растительным орнаментом[515].

Другой особенностью состава украшений X–XIII вв. является обилие шумящих подвесок с различными привесками[516], что также весьма характерно и для Танкеевского могильника. Очевидно, в этом сказалось сильное воздействие на культуру Волжской Болгарии X–XIII вв. прикамских племен — предков удмуртов и коми, для которых подобные украшения специфичны.

К сожалению, сопоставление погребального обряда Больше-Тарханского могильника и кладбищ Волжской Болгарии после X в. невозможно провести, ибо для последних характерен мусульманский погребальный ритуал, снивелировавший все этнические особенности.

Правда, А.М. Ефимова, обследовавшая погребения X–XIII вв. на Бабьем бугре городища Великие Болгары, отмечает в погребении 40 некоторые реликтовые черты, которые она объясняет сохранением традиций раннеболгарского погребального обряда[517]. Это женское захоронение, совершенное по мусульманскому обычаю в глубокой яме с положением костяка головой на запад. Но при костяке обнаружены некоторые вещи: серьги у черепа, зеркало в области плечевых костей, железные ножницы у бедра. Набор и характер вещей не имеет аналогий в Больше-Тарханском могильнике, поэтому производить сопоставление указанного погребения с раннеболгарскими, типа больше-тарханских, невозможно. Но наряду с этим на Бабьем бугре имеется интересная группа захоронений (№ 174, 186, 196, 203, 208, 215, 216), могильные ямы которых в нижней части были обложены каменными плитами. Этот обряд не характерен ни для мусульманских, ни для больше-тарханских погребений. А.М. Ефимова склонна его рассматривать как сохранение местного обряда финно-угорских племен, известного еще с ананьинского времени[518]. Нам кажется, что этот обряд находит хронологически более близкие аналогии в погребениях тюркских кочевников Западной Сибири, где ямы с каменными обкладками известны в I тысячелетии н. э.[519], а также в погребениях Северного Кавказа.

Итак, вышеприведенное сопоставление погребального инвентаря и обряда Больше-Тарханского могильника с материалами памятников Волжской Болгарии X–XIII вв. позволяет утверждать, что роль культуры населения, оставившего Больше-Тарханский и близкие ему могильники, в формировании культуры Волжской Болгарии была невелика. Очевидно, определяющая этно-культурная основа последней была иная, во всяком случае отличная от больше-тарханской.

Как уже неоднократно отмечалось выше, болгарская культурная принадлежность населения, производившего захоронения на Больше-Тарханском и Кайбельском могильниках, не вызывает сомнения, так же как и прямая генетическая связь его с болгарскими племенами Приазовья. Поэтому археологическое подтверждение прихода болгарских племен из Приазовья на Волгу в конце VII–VIII вв. неоспоримо. Также очевидна и активная роль этих групп населения в формировании первого государственного объединения в Волго-Камье, в названии которого (Волжская Болгария) и одного из стольных городов (Болгары) сохранилось название болгарских племен. Чем же объяснить тогда, что культура болгарских племен не легла в основу культуры этого государства? Такое положение могло сложиться лишь при том условии, что преобладающая этнокультурная основа Волжской Болгарии была иная и, скорее всего, не болгарская, в ее больше-тарханском варианте. Действительно, как неоднократно отмечалось, наибольшая близость с культурой Волжской Болгарии домонгольского периода проявляется в материалах Танкеевского и близкого ему могильников, которые были оставлены населением, в этническом и культурном отношении отличным от болгарских племен. Численность этого населения, вероятно, значительно превосходила болгар, о чем свидетельствует простое сопоставление размера Больше-Тарханского и Танкеевского могильников. Если в первом число погребений доходило до 800–850, то во втором оно в несколько раз больше, — коло 5,5–6 тыс. К тому же количество могильников танкеевского типа больше могильников больше-тарханского типа.

Письменные источники IX–X вв., относящиеся ко времени образования Волжской Болгарии, отмечают сложный этнический состав населения Средней Волги в интересующий нас период. Так, один из наиболее ранних арабских географов Ибн-Хордадбех в конце IX в. перечисляет тюркские племена Евразии и помещает между Уралом и Волгой печенегов[520].

Наиболее подробные сведения о Волжской Болгарии начала X в. изложены у Ибн-Русте и Ибн-Фадлана. Первый из них, наряду с сообщением о территории болгар, пишет, что «Болгары делятся на три отдела: один отдел зовется Берсула, другой Эсегель, а третий Болгар»[521]. Ибн-Фадлан вслед за Ибн-Русте пишет о многоплеменном характере того объединения, которое он застал на Волге. Здесь наряду с верховным царем Алмушем, обычно называвшимся царем «сакалибе»[522], дважды упоминается царь племени эскель[523], народ сиван (суваз) с князем по имени Вириг[524] и домочадцы в количестве 5 тыс. душ под именем баранджар[525]. Примечательно, что все они объединяются под общим названием не болгар, а «сакалибе»[526], обозначавшим население в более широком понимании, чем только узкую этническую группу одного племенного объединения. Не останавливаясь здесь на расшифровке термина «сакалибе», который рядом авторов трактуется по-разному (А.П. Ковалевский — славяне[527], З. Валиди — светлокожие тюрки, тюрко-финны[528]), следует заметить, что едва ли «сакалибе» обозначала только славян, так как в том же тексте Ибн-Фадлана дается подробное описание славян, но под именем русов[529], а не «сакалибе».

Имя «сакалибе» упомянуто у Ибн-Фадлана всего 16 раз, тогда как «болгары» — один раз, при чтении хутбы от имени Алмуша: «О Аллах! Сохрани царя йылтивара, царя булгар»[530]. Исходя из этой фразы и некоторых сопоставлений, А.П. Ковалевский считает, что «титул „царь болгар“ означал царя, или точнее князя, одного только племени болгар, а не всех болгарских племен»[531]. Возможно, что другие племена, упоминаемые Ибн-Фадланом (эсегель, сыван), были не болгарскими, так как в противном случае не было бы смысла выделять их как племена, имевшие собственное этническое название.

В состав складывающегося государства в первой половине X в. входили башкиры, печенеги и огузы, встречи с которыми в непосредственной близости от Волжской Болгарии описывает Ибн-Фадлан[532]. Интересно в связи с этим замечание Этрека, начальника войска гузов, который называет Алмуша своим зятем[533]. Очевидно, Алмуш взял себе в жены дочь или сестру Этрека.

В последние годы Б.Н. Заходер предпринял попытку обобщения всех сведений арабских и персидских источников о Поволжье в «Каспийский свод сведений о Восточной Европе». В первой части этого свода «Горган и Поволжье в IX–X вв.» дан конспект сведений о территории, населении и сопредельных районах Волжской Болгарии[534]. В этом конспекте весьма примечательно упоминание о том, что царь болгар Алмуш является ставленником небольшой группы — «у него сородичи числом пятьсот человек»[535]. При локализации болгар, отмечено «на восток и юг от болгар — горы, к западу — река Итиль, на севере — область печенегов»[536]. Упоминания о печенегах, как непосредственных соседях болгар, имеются и в разделе «Буртасы»: «Буртасы постоянно воюют с печенегами… К востоку от области буртасов река Итиль, к югу — хазары, к западу — в. н. нд. рр., к северу — тюркские печенеги»[537]. Учитывая то, что почти все источники помещают буртас между хазарами с юга и болгарами с севера[538], следует полагать, что тюркские печенеги здесь локализуются рядом с болгарами. Более конкретно эта мысль выражена в разделе о мадьярах-тюрках: «Начало границ мадьяр — между страною печенегов (или булгар) и булгарскими а. с. к. л. (эсегель)»[539].

В начале XI в. крупнейший ученый Средней Азии Ахмед ал-Бируни в своем географическом сочинении «Китаб ат-тафхим» писал, что «область, занимаемая седьмым климатом, проходит через горы Башхарт, через пределы печенегов, города Сувар и Булгар»[540]. Современник ал-Бируни энциклопедист тюркских языков Махмуд ал-Кашгари (Кашгарский) в своем сочинении «Диван лугат ат-тюрк» (1072–1074 гг.) отмечает сходство или близость языков «булгар, сувар и печенегов (бяжяняк)»[541].

Даже к XII в., когда этнический состав Волжской Болгарии уже в значительной степени снивелировался, источники упоминают о многочисленности тюркоязычных племен, обитавших около Болгара. Так, Абдулхамид ал-Гарнати (1136 г.) пишет: «Он (Булгар) город, выстроенный из соснового дерева, а стены его из дубового дерева, вокруг него (живут) турецкие племена не сосчитать их»[542]. Крупнейший арабский географ XII в. Абу-Абд-Аллах Мохаммед Идриси в своем географическом своде значительное место уделяет описанию земель Волжской Болгарии[543]. Весьма примечательно, что на территории Волжской Болгарии он помещает две группы населения: у г. Болгара — землю тюркских болгар (булгар мин ал тюрк), а северо-восточнее, в Прикамье, жителей под названием также тюркских болгар[544]. Севернее их им упоминается область, занятая тюркскими печенегами.

Эти сообщения древних авторов свидетельствуют о значительной тюркизации болгарских племен на Средней Волге.

Если мы обратимся к антропологическим данным, то сравнение антропологического типа населения Волжской Болгарии X–XIII вв. и населения, оставившего Больше-Тарханский могильник, показывает резкое различие между ними. М.С. Акимова (см. приложение), сопоставляя черепа с кладбища г. Болгары X–XIII вв. на Бабьем бугре с черепами Больше-Тарханского могильника, пришла к выводу о невозможности этнической увязки этих двух крупных серий. Следовательно, с уверенностью можно полагать, что болгарское население, оставившее могильники Больше-Тарханского типа, не приняло какого-либо существенного участия в формировании населения Волжской Болгарии. Тем более, что даже в самой столице этого государства, где должна была быть прослойка выходцев из собственно болгарской среды, население антропологически резко отличалось от последних. В то же время исследование антропологического типа Танкеевского могильника, проведенное В.П. Алексеевым, показывает значительное его сходство с антропологическим типом населения Волжской Болгарии X–XIII вв., тем самым подтверждая вывод о превалирующем участии населения танкеевского типа в формировании культуры и этноса Волжской Болгарии. Итак, опираясь на письменные и археологические источники, можно полагать, что на Средней Волге пришлые болгары встретились со значительной массой тюркоязычных племен, включивших в свою среду, как показывают материалы Танкеевского могильника, и группы местного финно-угорского населения. Если экономически эти племена и стояли на одном уровне с болгарскими, а может быть даже и превосходили их благодаря переходу к оседлому земледелию, то в отношении военной и социальной организации болгары, по-видимому, занимали ведущее положение. Б.Д. Греков полагал, что болгарский царь Алмуш имел военную дружину («хуанэ»), которая являлась его основной опорой[545]. По-видимому, болгарская знать с дружиной в IX–X вв. сумела захватить власть в складывающемся государстве в свои руки, поэтому естественно это государство получило название от имени господствующей группы. Здесь, на Средней Волге, очевидно, повторилась та же картина, которую можно было наблюдать в I тысячелетии для ряда ранних государственных объединений Азии и Европы. В качестве примера можно привести образование государства сельджукидов, хазар, дунайских болгар и т. п.

Особенно в этом отношении интересен процесс сложения Дунайской Болгарии[546]. В 70-х годах VII в., как известно, болгарская орда Аспаруха появилась на Дунае и, продвинувшись в области, заселенные славянским союзом «семь племен», обложила последних данью. Хан Аспарух объявил себя главой государства, а болгарская знать, опиравшаяся на сильную военную организацию, «заняла первое место, оттеснив на второй план славянскую знать. Государство, известное до тех пор, как „семь славянских племен“, стало именоваться Болгарией»[547].

Но кочевники-болгары «не внесли никаких изменений в существовавшие у славян производственные отношения и вскоре сами переняли их строй жизни»[548]. То же можно отметить и в отношении культуры. Хозяйственное и культурное превосходство славян над пришлыми болгарами и численный перевес первых привели в конечном итоге «к полному растворению болгар в славянской среде. Лишь имя болгар в названии государства Болгария и его населения осталось живым свидетельством этих далеких» времен[549]. И на Волге в период образования Волжской Болгарии один из первых болгарских царей Алмуш, выдвинутый болгарской знатью, обложил данью все остальные племена, причем дань или подать бралась не только с каждого дома[550], но и от свадьбы[551], от торговли[552] и от добычи при набегах[553]. Следует полагать, что в основном данью облагались те подчиненные племена, которые находились под властью царя болгар[554].

Власть Алмуша, а, следовательно, власть болгарской знати, в первой половине X в. еще не была достаточно прочной. Племена, формально подчинявшиеся Алмушу, часто выходили из повиновения. Ибн-Фадлан отмечает, как отказалась часть племенной группировки «саван» подчиниться приказу Алмуша произвести перекочевку. «Они же отказали ему. И разделились на две партии. Одна партия — с отребьем, и над ними провозгласил себя царем по имени Вирыг»[555]. Алмушу пришлось прибегнуть к угрозе — «кто будет мне противиться, того я поражу мечом»[556], чтобы заставить повиноваться эту племенную группировку. Очевидно, именно больше с целью упрочить свое положение в этой сложной обстановке Алмуш и обратился к арабскому халифу Муктадиру с просьбой помощи в «постройке крепости, чтобы укрепиться в ней от царей, своих противников»[557]. В этой фразе совершенно отчетливо звучит мысль о многочисленности противников Алмуша. Конечно, при этом нельзя забывать и о другом, уже внешнем враге Волжской Болгарии — царе хазар, которого Алмуш вынужден был остерегаться[558].

Вероятно, междоусобная борьба за власть шла с переменным успехом, ибо в X в. столицей государства, где чеканились монеты от имени царя, становятся то Болгар, то Сувар[559], а в конце XI — начале XII в. — Великий город Биляр, или Бюляр[560]. По мнению С.А. Яниной, в середине X в. даже существуют два независимых друг от друга княжества — одно с центром в Волгаре, а другое — с центром в Суваре, причем изучение нумизматических материалов позволяет ей говорить не только о политической независимости Сувара от Болгара в середине X в., но и о том, что Сувар был особым государством независимых от Болгара племен[561].

Интересно также в связи с этим сообщение анонимного персидского географа в сочинениях X в. «Хӯдӯд ал-’Āлем» о булгарах: «Их три группы: бахдула, ишкиль и булгар; все находятся в войне друг с другом; когда же появляется враг, они становятся друг с другом друзьями»[562].

В конечном итоге борьба за власть, очевидно, завершилась победой болгарской знати и, начиная с X в. вплоть до конца XIV в., государственное объединение тюркоязычных народов Среднего Поволжья продолжало сохранять имя болгар.