Ранний Азимов (Сборник рассказов)

История

Худая рука Уллена легко и бережно водила стило по бумаге; близко посаженные глаза помаргивали за толстыми линзами. Дважды загорался световой сигнал, прежде чем Уллен ответил:

— Это ты, Тшонни? Вхоти, пошалуйста. Он добродушно улыбнулся, его сухощавое марсианское лицо оживилось.

— Сатись, Тшонни… но сперва приспусти санавески. Сверкание вашево огромново семново солнца растрашает. Ах, совсем-совсем хорошо, а теперь сатись и посити тихо-тихо немношко, Потому что я санят.

Джон Брюстер сдвинул в сторону кипу бумаг и уселся. Сдув пыль с корешка открытой книги на соседнем стуле, он укоризненно поглядел на марсианского историка.

— А ты все роешься в своих дряхлых заплесневелых фолиантах? И тебе не надоело?

— Пошалуйста, Тшонни, — Уллен не поднимал глаз, — не сакрой мне нушную страницу. Это кника "Эра Китлера", Уильяма Стюарта, и её очень трутно читать. Он испольсует слишком мноко слов, которых не расъясняет. — Когда он перевел взгляд на Джонни, на лице его читалось недоуменное раздражение. Никокта не опъясняет термины, которыми польсуется. Это ше совершенно ненаучно. Мы на Марсе, преште чем приступить к рапоте, саявляем: "Вот список всех терминов, которые испольсуются в тальнейшем. Иначе как пы люти смокли расумно исъясняться? Ну и ну! Эти сумасшетшие семляне!

— Это все пустяки, Уллен… забудь. Почему бы тебе не взглянуть на меня? Или ты ничего не заметил?

Марсианин вздохнул, снял очки, задумчиво протер стекла и осторожно водрузил очки на нос. Потом окинул Джонни изучающим взглядом.

— Я тумаю, ты нател новый костюм. Или не так?

— Новый костюм? И это все, что ты можешь сказать, Уллен? Это же мундир. Я — член Внутренней Обороны. Он вскочил на ноги — воплощение юношеского задора.

— Што такое "Внутренняя Опорона?" — без энтузиазма поинтересовался Уллен.

Джонни захлопал глазами и растерянно опустился на место.

— Знаешь, я и в самом деле могу подумать, что ты даже не слышал о войне, которая на прошлой неделе началась между Землей и Венерой. Готов поспорить!

— Я пыл санят. — Марсианин нахмурился и поджал тонкие, бескровные губы. — На Марсе не пывает войн… теперь не пывает. Кокта-то мы применяли силу, но это ныло тавным-тавно. А теперь нас осталось мало, и силой мы не польсуемся. Этот путь совершенно песперспективен. — Казалось, он заставил себя встряхнуться и заговорить оживленнее. — Скаши мне, Тшонни, не знаешь ли ты, кде я моку найти опретеление тово, что насывается "национальная кортость"? Оно меня останавливает. Я не моку твикаться тальше, пока не пойму его сначение.

Джонни выпрямился во весь рост, блистая чистой зеленью мундира Земных Сил, и улыбнулся, ласково и снисходительно:

— Ты неисправим, Уллен, старый ты простофиля. Не хочешь ли пожелать мне удачи? Завтра я отправляюсь в космос.

— Ах, а это опасно?

Джонни даже взвизгнул от смеха:

— Опасно? А ты как думаешь?

— Токта… токта это клупо — искать опасности. Зачем это тепе нато? ~

— Тебе этого не понять, Уллен. Ты только пожелай мне удачи, скажи, чтобы я быстрее возвращался с победой.

— Все-не-пре-мен-но! Я никому не шелаю смерти. — Узкая ладонь марсианина скользнула в протянутую лапищу. — Путь осторошен, Тшонни… И покоти, пока ты не ушел, потаи мне рапоту Стюарта. Тут, на вашей Семле все телается таким тяшелым. Тяшелым-тяшелым… И таше к терминам не привотится опретелений.

Он вздохнул и вновь погрузился в манускрипты, ещё до того как Джонни неслышно выскользнул из комнаты.

— Какой варварский нарот, — сонно пробормотал себе под нос марсианин. — Воевать! Они тумают, что упивая… — Слова сменились внятным ворчанием, в то время как глаза продолжали следить за пальцем, ползущим по странице.

"…Союз англосаксонских государств в любую минуту мог распасться, хотя уже к весне 1941 года стало очевидно, что гибель…"

— Эти сумасшетшие семляне!

Опираясь на костыли, Уллен остановился на лестнице университетской библиотеки, сухонькой ладошкой защитив слезящиеся глаза от неистового земного солнца.

Небо было голубым, безоблачным… безмятежным. Но где-то там, вверху, за пределами воздушного океана, сражаясь, маневрировали стальные корабли, полыхая яростным огнем. А вниз, на города, падали крохотные капли смерти высокорадиоактивные бомбы, бесшумно и неумолимо выгрызающие в месте падения пятнадцатифутовый кратер.

Население городов теснилось в убежищах, скрывалось в расположенных глубоко под землей освинцованных помещениях. А здесь, наверху, молчаливые, озабоченные люди текли мимо Уллена. Патрульные в форме вносили некоторое подобие порядка в это гигантское бегство, направляя отставших и подгоняя медлительных.

Воздух был полон отрывистых приказов.

— Спустись-ка в убежище, папаша. И поторопись. Видишь ли, здесь запрещено торчать без дела.

Уллен повернулся к патрульному, неторопливо собрал разбежавшиеся мысли, оценивая ситуацию.

— Прошу прощения, семлянин… но я не спосопен очень пыстро перемещаться по вашему миру. — Он постучал костылем по мраморным плитам. В нем все претметы слишком тяшелы. Если я окашусь в толпе, то меня затопчут.

Он доброжелательно улыбнулся с высоты своего немалого роста. .Патрульный потер щетинистый подбородок:

— Порядок, папаша, я тебя понял. Вам, марсианам, у нас нелегко… Убери-ка с дороги свои палочки.

Напрягшись, он подхватил марсианина на руки.

— Обхвати-ка меня покрепче ногами, нам надо поторопиться.

Мощная фигура патрульного протискивалась сквозь толпу. Уллен зажмурился, — быстрое движение при этом противоестественном тяготении отзывалось спазмами в желудке. Он снова открыл глаза только в слабо освещенном закоулке подвала с низкими потолками.

Патрульный осторожно опустил его на пол, подсунув под мышки костыли.

— Порядок, папаша. Побереги себя.

Уллен пригляделся к окружающим и заковылял к одной из невысоких скамеек в ближайшем углу убежища. Позади него послышался зловещий лязг тяжелой, освинцованной двери.

Марсианский ученый достал из кармана потрепанный блокнот и начал неторопливо заполнять его каракулями. Он не обращал ни малейшего внимания на взволнованные перешептывания, встретившие его появление, на обрывки возбужденных разговоров, повисшие в воздухе.

Но, потирая пушистый лоб обратным концом карандаша, он наткнулся на внимательный взгляд человека, сидящего рядом. Уллен рассеянно улыбнулся и вернулся к записям.

— Вы ведь марсианин, верно? — заговорил сосед торопливым, свистящим голосом. — Не скажу, что особо люблю чужаков, но против марсиан ничего такого не имею. Что же касается венериан, так теперь я бы им…

— Тумаю, ненависть никокта не товетет то топра, — мягко перебил его Уллен. — Эта война — серьесная неприятность… очень серьесная. Она мешает моей рапоте, и вам, семлянам, слетует её прекратить. Или я не прав?

— Можем поклясться своей шкурой, что мы её прекратим, — последовал выразительный ответ. — Вот треснем по их планете, чтобы её наружу вывернуло… и всех поганых венерят вместе с ней.

— Вы сопираетесь атаковать их корота, как и они ваши? — Марсианин совсем по-совиному задумчиво похлопал глазами. — Вы тумаете, что так путет лучше?

— Да, черт побери, именно так…

— Но послушайте. — Уллен постучал костистыми пальцами по ладони. — Не проще ли пыло пы снаптить все корапли тесориентирующим орушием?.. Или вам так не кашется? Наверное, потому, что у них, у венериан, есть экраны?

— О каком это оружии вы говорите? Уллен детально обдумал вопрос.

— Полакаю, что тля нево у вас существует свое насвание… но я никокта ничево не понимал в орушии. На Марсе мы насываем ево "скелийнкпек", что в перевоте на английский осначает "тесориентирующее орушие". Теперь вы меня понимаете?

Он не получил ответа, если не считать недовольного угрюмого бормотания. Землянин отодвинулся от своего соседа и нервно уставился на противоположную стену. Уллен понял свою неудачу и устало повел плечом:

— Это не ис-са тово, что я утеляю всему происхотящему слишком мало внимания. Просто ис-са войны всекта слишком мноко хлопот. Стоило пы её прекратить. — Он вздохнул. — Но я отвлекся!

Его карандаш вновь пустился было в путь по лежащему на коленях блокноту, но Уллен снова поднял глаза:

— Простите, вы не напомните мне насвание страны, в которой скончался Китлер? Эти ваши семные насвания порой так слошны. Кашется, оно начинается на "М".

Его сосед, не скрывая изумления, вскочил и отошел подальше. Уллен неодобрительно и недоуменно проследил за ним взглядом.

И тут прозвучал сигнал отбоя.

— Ах та! — пробормотал Уллен. — Матакаскар! Веть очень простое насвание.

Теперь мундир на Джонни Брюстере уже не выглядел с иголочки. Как и должно быть у бывалого солдата, по плечам и вдоль воротника намертво залегли складки, а локти и колени лоснились.

Уллен пробежался пальцами вдоль жутковатого шрама, шедшего вдоль всего правого предплечья Джонни.

— Тшонни, теперь не польно?

— Пустяки! Царапина! Я добрался до того венеряка, который это сделал. От него осталась лишь царапина на лунной поверхности.

— Ты сколько пыл в коспитале, Тшонни?

— Неделю!

Он закурил и присел на край стола, смахнув часть бумаг марсианина.

— Остаток отпуска мне следовало бы провести с семьей, но, как видишь, я выкроил время навестить тебя.

Он подался вперед и нежно провел рукой по жесткой щеке марсианина.

— Ты так и не скажешь, что рад меня видеть? Уллен протер очки и внимательно поглядел на землянина.

— Но, Тшонни, неушели ты настолько сомневаешься, что я рат тепя витеть, что не поверишь то тех пор, пока я не выскашу это словами? — Он помолчал. — Нато путет стелать об этом пометку. Вам, простотушным семлянам, всекта неопхотимо вслух ислакать трук перет труком такие очевитные вещи, а иначе вы ни во что не верите. У нас на Марсе…

Говоря это, он методично протирал стекла. Наконец он вновь водрузил очки на нос.

— Тшонни, расве у семлян нет "тесориентирующего орушия"? Я поснакомился во время налета с отним человеком в упешище, и он не мок понять, о чем я коворю.

Джонни нахмурился:

— Я тоже не понимаю, о чем ты. Почему ты спрашиваешь об этом?

— Потому что мне кашется странным, что вы с таким трутом поретесь с этим венерианским наротом, токта как у них, похоше, вовсе нет экранов, чтопы вам противотействовать. Тшонни, я хочу, чтопы война поскорее кончилась. Она мне постоянно мешает, все время прихотится прерывать рапоту и итги в упешище.

— Погоди-ка, Уллен. Не торопись. Что это за оружие? Дезинтегратор? Что ты об этом знаешь?

— Я о таких телах я воопще ничево не снаю. Я полакал, что ты снаешь, потому и спросил, У нас на Марсе в наших исторических хрониках коворится, что такое орушие применялось в наших тревних войнах. Мы теперь в орущий совсем не распираемся. Моку только скасать, что оно пыло простым, потому что противная сторона всекта что-нипуть применяла тля сащиты, и токта все опять становилось так ше, как пыло… Тшонни, тепе не покашется сатрутнительным спуститься со стола и отыскать "Начало космических путешествий" Хиккинпоттема?

Джонни сжал кулаки и бессильно потряс ими:

— Уллен, чертов марсианский педант… неужели ты не понимаешь, насколько это важно? Ведь Земля воюет! Воюет! Воюет! Воюет!

— Все верно, вот и прекратите воевать. — В голосе Уллена звучало раздражение. — На Семле нет ни мира, ни покоя. Я натеялся как слетует порапотать в пиплиотеке… Тшонни, поосторошнее. Ну, пошалуйста, ну что ты телаешь? Ты меня просто опишаешь.

— Извини, Уллен. А как ты со мной обошелся? Но мы ещё посмотрим.

Отмахнувшись от слабых протестбв Уллена, Джонни подхватил его на руки вместе с креслом-каталкой, и марсианин оказался за дверью раньше, чем успел закончить фразу.

Ракетотакси бжидало возле ступеней библиотеки. С помощью водителя Джонни запихнул кресло с марсианином в салон. Машина взлетела, оставляя за собой хвост смога.

Уллен мягко пожаловался на перегрузку, но Джонни не обратил на это внимания.

— Чтобы через двадцать минут мы были в Вашингтоне, приятель, — бросил он водителю. — Наплюй на все запреты.

Чопорный секретарь произнес холодно и монотонно:

— Адмирал Корсаков сейчас примет вас.

Джонни повернулся и погасил сигарету. Затем бросил взгляд на часы и хмыкнул.

Уллен очнулся от беспокойного сна и тут же нацепил очки.

— Они наконец-то опратили на нас внимание, Тшонни?

— Тс-с-с!

Уллен безразлично оглядел роскошную обстановку кабинета, огромные карты Земли и Венеры на стене, внушительный стол в центре. Скользнул глазами по низенькому, полненькому, бородатому человеку по ту сторону стола и с облегчением остановил взгляд на долговязом рыжеватом мужчине, стоявшем неподалеку.

От избытка чувств марсианин попытался даже приподняться в своем кресле.

— Токтор Торнинк, вы ли это? Мы встречались с вами кот насат в Принстоне. Натеюсь, вы меня не сапыли? Мне там присвоили почетную степень.

Доктор Торнинг шагнул вперед и с силой пожал руку Уллена:

— Разумеется. Вы делали тогда доклад о методологии исторической науки Марса, верно?

— О, вы запомнили, я так рат! Мне очень повесло, что я с вами повстречался. Скашите мне как ученый, что вы тумаете относительно моей теории о том, что социальная наступательность эры Китлера послушила основной причиной тля Поль — Доктор Торнинг улыбнулся:

— Мы обсудим это позже, доктор Уллен. А сейчас адмирал Корсаков надеется получить от вас информацию, при помощи которой мы сможем покончить с войной.

— Вот именно, — скрипуче произнес Корсаков, поймав кроткий взгляд марсианского ученого. — Хотя вы и марсианин, я предлагаю вам способствовать победе принципов свободы и законности над безнравственными поползновениями венерианской тирании.

Уллен с сомнением посмотрел на него:

— Это свучит невешливо… но не скасал пы, что я много расмышлял на эту тему. Вероятно, вы хотите скасать, что война скоро кончится?

— Да, нашей победой.

— Та-та, "попета", но веть это только слово. История покасывает, что войны, выикранные са счёт чисто военноко преимущества, слушат основой тля роста милитарисма и реваншисма в путущем. По этому вопросу я моку порекоментовать вам очень хорошее эссе, написанное Тшеймсом Коллинсом. В полном виге оно пыло опупликовано в тве тысячи пятитесятом коту.

— Мой дорогой сэр!

Уллен повысил голос, оставляя без внимания тревожный шепоток Джонни.

— Что ше касается попеты — потлинной попеты, то почему пы вам не опратиться к простому нароту Венеры и не саявить: "Какой нам смысл враштовать? Тавайте лучше "по-коворим…"

Последовал удар кулаком по столу и невнятная ругань.

— Ради всего святого, Торнинг. Разбирайтесь с ним сами. Даю вам пять минут.

Торнинг подавил смешок.

— Доктор Уллен, мы попросили бы вас рассказать то, что вы знаете о дезинтеграторе.

— Десинтекраторе? — Уллен недоуменно коснулся пальцем щеки.

— Вы о нем рассказали лейтенанту Брюстеру.

— Хм-м-м… А-а! Вы про "тесориентирующее орушие". Я о нем ничего не снаю. Марсианские историки несколько рас упоминали о нем, но они тоше ничего не снали… я потрасумеваю, с технической точки срения.

Рыжеволосый физик терпеливо кивнул:

— Понимаю вас, понимаю. Но что именно они сообщили? К какому виду оружия оно относилось?

— Ну-у, они коворили, что это орушие саставляет металл распататься на части. Как вы насываете силы, саставляющие частицы металла тершаться вместе?

— Внутримолекулярные силы?

Уллен задумался и медленно произнес:

— Наверное. Я запыл, как это насывается по-марсиански… помню, что слово тлинное. Но в люпом случае… это орушие… расрушает эти силы, и металлы рассыпаются в порошок. Но тействию потвершены лишь три металла: шелесо, копальт и… у нево такое странное насвание!

— Никель, — мягко подсказал Джонни.

— Та, та, никель!

Глаза Торнинга заблестели.

— Ага, ферромагнитные элементы. Могу поклясться, тут замешано осциллирующее магнитное поле, чтоб я стал венерианцем. Что скажете, Уллен?

Марсианин вздохнул:

— Ах, эти невосмошные семные термины… Потоштите, полыцую часть моих снаний оп орушии я почерпнул в ра-поте Хокела Пека "О культурной и социальной истории Третьей империи". Это товольно полыпой трут в тритцати четырех томах, но я всекта считал ево товольно посретственным. Его манера ислошения…

— Пожалуйста, — перебил его Торнинг, — оружие…

— Ах та, та! — Уллен поудобнее устроился в кресле, скривившись от усилия. — Он коворит оп электричестве, которое колеплется тута и сюта очень метленно… очень метленно, и его тавление… — Он беспомощно замолчал, с наивной надеждой взглянув на хмурое лицо адмирала. — Я тумаю, это понятие осначает "тавление", но я не снаю, это слово очень трутно перевести. По-марсиански это свучит как "крансарт". Это мошет помочь?

— Мне кажется, вы имеете в виду потенциал, доктор Уллен! — Торнинг громко вздохнул.

— Пусть путет так. Сначит, этот "потенциал" тоше меняется очень метленно, но его перемены как-то синхронисированы макнитисмом, который… хм-м…тоше исменяется. Вот и все, что я снаю. — Уллен нерешительно улыбнулся. — А теперь я пы хотел вернуться к сепе. Натеюсь, теперь все путет в порятке?

Адмирал не удостоил его ответом.

— Вы что-нибудь поняли из этой болтовни, доктор?

— Чертовски мало, — признался физик, но это дает нам одну-две зацепки. Можно, конечно, извлечь что-нибудь из книги Бека, но на это мало надежды. Скорее всего мы обнаружим лишь повторение того, что слышали сейчас от доктора Уллена. Скажите, на Марсе сохранились какие-нибудь научные труды?

Марсианин опечалился

— Нет, токтор Торнинк. Они все пыли уничтошены кальнианскими реакционерами. Мы на Марсе совсем расочаровались в науке. История покасывает, что научный прокресс не ветет к счастью. — Он повернулся к молодому землянину. — Тшонни, пошалуйста, пойтем.

Мановением руки адмирал Корсаков отпустил их обоих.

Уллен сосредоточенно водил взглядом по плотно исписанной странице, останавливался, вписывал слова. Потом поднял глаза и тепло улыбнулся Джонни Брюстеру, который недовольно покачал головой и опустил руку на плечо марсианина. Брови молодого землянина сдвинулись ещё больше.

— Уллен, — с трудом произнес он, — у тебя назревают большие неприятности.

— Та? У меня? Неприятности? Но, Тшонни, это неверно. Моя кника прекрасно протвикается вперет. Первый том уше окончен и после некоторой шлифовки путет котов к печати.

— Уллен, если ты не сообщишь правительству исчерпывающие данные о дезинтеграторе, я не отвечаю за последствия.

— Но я расскасал все, что снаю.

— Не все. Этих данных недостаточно. Ты должен постараться вспомнить ещё что-нибудь, Уллен, ты должен.

— Но веть снать то, чеко не существует, невосмошно — это аксиома. Опершись о подлокотники, Уллен попрямее уселся в кресле.

— Да знаю я. — Губы Джонни страдальчески скривились. — Но и ты должен понять! Венериане контролируют пространство; наши гарнизоны в поясе астероидов уничтожены, на прошлой неделе пали Фобос и Деймос. Сообщение между Землей и Луной прервано, и один Господь знает, как долго сможет продержаться Лунная эскадра. Сама Земля едва-едва способна защититься, а бомбить её теперь примутся всерьез… Ну же, Уллен, неужели ты не понимаешь?

Растерянность во взгляде марсианина усилилась.

— Семля проикрывает?

— Ну конечно!

— Токта смиритесь. Это путет локическим савершением. И сачем вы, сумасшетшие семляне, все это сатёяли? Джонни заскрежетал зубами:

— Но если у нас будет дезинтегратор, мы победим. Уллен пожал плечами:

— Но, Тшонни, это ше так утомительно, выслушивать отни и те ше старые попасенки. У вас, семлян, колова рапотает только в отном направлении. Послушай, мошет пыть, ты почувствуешь сепя лучше, если я почитаю тепе немного ис своей рапоты? Это пойтет на польсу твоему интеллекту.

— Ладно, Уллен, ты сам на это напросился. Тебе некого винить. Если ты не сообщишь Торнингу то, что он хочет знать, тебя арестуют и будут судить за измену.

Последовало недолгое молчание, потом Уллен произнес, слегка заикаясь:

— Меня… са исмену? И ты топускаешь, что я моку претать… — Историк сдернул очки и принялся трясущимися руками протирать стекла. — Это неправта. Ты пытаешься запукать меня.

— О нет, я-то нет. Это Корсаков считает, что ты знаешь больше, чем говоришь. Он уверен, что ты или набиваешь себе цену, или — и это его больше устраивает — ты подкуплен венерианами.

— Но Торнинк…

— Торнинг не всемогущ. Ему впору подумать о собственной шкуре. Земное правительство в моменты потрясений не может похвастаться рассудительностью. — На глаза Джонни неожиданно навернулись слезы. — Уллен, должно же быть что-то, что ты забыл. Это не только тебе надо — всей Земле.

Уллен задышал тяжело, со свистом.

— Они считают, что я спосопен торковать своими научными поснаниями. Вот какими оскорплениями платят они мне са поряточность, са мою научную принципиальность?! — От ярости голос его охрип, и впервые за все время их знакомства Джонни смог постичь разнообразие древнемарсианских выражений. Рас так, я не происнесу ни слова! — заявил ученый. — Пусть они сашают меня са решетку, пусть расстреляют, но этово оскорпления я не сапуту никокта.

В его глазах читалась такая непоколебимость, что у Джонни поникли плечи. Замигала сигнальная лампочка, но землянин даже не шевельнулся.

— Ответь на сигнал, Тшонни, — мягко попросил Уллен. — Они явились са мной.

Мгновение спустя в комнате стало тесно от зеленых мундиров. Лишь доктор Торнинг и двое его спутников выделялись штатскими костюмами.

Уллен силился подняться на ноги.

— Коспота, я ничего не скашу. Я уше слышал, что вы пришли к вывоту, что я протаю свои снания — протаю са теньки! — Он плевался словами. Таково мне ещё не коворили. Если вам укотно, вы мошете арестовать меня неметленно, я не скашу больше ни слова… и я откасываюсь иметь тело с семным правительством в тальнейшем…

Офицер в зеленом мундире шагнул было вперед, но Торнинг движением руки отстранил его.

— Ну и ну, доктор Уллен, — весело произнес он, — стоит ли так кипятиться? Я просто пришел поинтересоваться, не вспомнили ли вы какой-нибудь дополнительный факт. Любой, хоть самый незначительный…

С трудом опираясь на подлокотники, Уллен тем не менее держался твердо и прямо. Его ответом было лишь ледяное молчание.

Доктор Торнинг невозмутимо присел на стол историка, взвесил в руке толстую стопку страниц.

— А-а, так об этой работе мне говорил молодой Брюстер? — Он с любопытством поглядел на рукопись. — Что ж, вы, конечно, понимаете, что ваша позиция может заставить правительство все это конфисковать.

— Та?

Волна ужаса смыла выражение непримиримости с лица Уллена. Он подался вперед, потянувшись к манускрипту, Физик отбросил прочь слабую руку марсианина:

— Руки прочь, доктор Уллен. О вашей работе я сам теперь позабочусь. Он зашуршал страницами. — Видите ли, если вас арестуют за измену, то ваша писанина станет криминалом.

— Криминалом! — Уллен уже не говорил, а хрипел. — Ток-тор Торнинк, вы сами не понимаете, что коворите. Это… это мой величайший трут. — Его голос окреп. — Пошалуйста, ток-тор Торнинк, верните мне мою рукопись.

Физик держал её возле самых дрожащих пальцев марсианина.

— Только если… — начал он.

— Но я ничево не снаю! — На побледневшем лице историка выступил пот. Голос срывался: — Покотите! Тайте мне время! Тайте мне восмошность потумать… и пошалуйста, оставьте мою рапоту в покое.

Палец физика больно уперся в плечо марсианского историка.

— Вам лучше помочь нам. Вашу писанину мы можем уничтожить за несколько секунд, если вы…

— Покотите, прошу вас. Кте-то — не помню кте — упоминалось, что в этом орущий тля некоторых электросхем применялся специальный металл, который портится от воты и востуха. Он…

— Святой Юпитер танцующий! — вырвалось у одного из спутников Торнинга. — Шеф, помните работу Аспартье пятилетней давности о натриевых схемах в аргонной атмосфере?..

Доктор Торнинг погрузился в размышления.

— Минуточку… минуточку… минуточку… Черт побери! Это же прямо в глаза лезло…

— Вспомнил, — неожиданно прохрипел Уллен. — Это пыло описано у Каристо. Он распирал патение Каллонии, и это пыло отним ис некативных факторов — нехватка этово металла, там он и ссылается на…

Но он обращался к пустой комнате. На некоторое время Уллен от изумления замолчал. Потом воскликнул:

— Моя рукопись!

Болезненно прихрамывая, он подобрал страницы, разбросанные по всему полу, и сложил вместе, бережно разглаживая каждый лист.

— Такие варвары… так опращаться с величайшим научным трутом!

Уллен выдвинул ещё один ящик, порылся в его содержимом и раздраженно задвинул на место.

— Тшонни, кута я сунул ту пиплиографию? Ты не вител ее? — Он покосился в сторону окна. — Тшонни!

— Уллен, погоди минуточку. Они уже близко, — отозвался Джонни Брюстер.

Улицы за окном ошеломляли буйством красок. Длинной, уверенно вышагивающей колонной двигался по проспекту цвет флота. В воздухе рябило от снегопада конфетти, от лент серпантина. Слышался монотонный и приглушенный рев толпы.

— Ах, это клупые люта, — задумчиво произнес Уллен. — Они так ше ратовались, кокта началась война, и токта тоше пыл парат. А теперь ещё отин. Смешно!

Он доковылял до своего кресла. Джонни последовал за ним.

— Ты знаешь, что правительство назвало звездный музей твоим именем?

— Та, — последовал сухой ответ. Уллен растерянно заглянул под стол. Мусей поевой славы имени Уллена, и там путет выставлено все трофейное орушие. Такова ваша странная семная привычка испольсовать претметы. Но кте, путь я проклят, эта пиплиография?

— Вот здесь, — ответил Джонни, извлекая документ из жилетного кармана Уллена. — Наша победа завоевана твоим оружием, это для тебя оно древнее, а для нас в самый раз.

— Попета! Ну конечно! Пока Венера не перевоорушится и не начнет новую порьпу за реванш. Вся история покасывает… латно, хватит на эту тему. — Он поудобнее устроился в кресле. — А теперь посволь продемонстрировать тепе потлинную попету. Посволь, я прочту тепе кое-что ис первово тома моей рапоты. Снаешь, она уше в напоре. Джонни рассмеялся:

— Смелей, Уллен. Теперь я готов прослушать все твои двенадцать томов слово за словом. Уллен ласково улыбнулся в ответ.

— Тумаю, это пойтет на польсу твоему интеллекту, — заметил он.