Твини

Tweenie (1940)

Перевод: Т. Гинзбург


Джефферсон Скэнлон вытер взмокшую бровь и глубоко вздохнул. Он потянулся дрожащим пальцем к переключателю — и остановился. Его модель, на которую ушло более трех месяцев напряженного труда, была, можно сказать, последней его надеждой. Он вложил в нее добрую долю тех пятнадцати тысяч долларов, которые сумел наскрести. И сейчас должно было решиться, выиграл он или проиграл.

Обхватив руками свою пылающую голову, он простонал:

— О боже! Она должна работать, должна! Мои расчеты верны, и я создал нужное поле. По всем законам науки оно должно расщеплять атом. — Он встал, выключил бесполезный рубильник и в глубоком раздумье зашагал по комнате.

Его теория верна. Но если теория верна, значит, установка собрана неверно. Но установка собрана верно, значит, теория…

Где-то неподалеку заорали мальчишки, нарушив ход его мрачных раздумий. Скэнлон нахмурился. Он не терпел шума.

Крики приближались, усиливались, становились отчетливее: «Хватай его, Джонни!», «Эй, держи!»

Меньше чем в двухстах ярдах от Скэнлона дюжина мальчишек выскочила из-за угла и понеслась ему навстречу.

Скэнлон невольно заинтересовался. Они набросились на кого-то с характерной для своего возраста жестокостью.

Скэнлон от изумления едва не выронил трубку, потому что беглецом был твини — полукровка, гибрид Земли и Марса. Ошибиться не давал совершенно белый, жесткий как проволока хохол, больше похожий на ерш для мытья бутылок или на иглы дикобраза, чем на обыкновенные волосы. Скэнлон с удивлением подумал: как твини мог оказаться вне стен приюта?

Мальчишки снова нагнали полукровку, и их враждебный рев усилился. А затем потрясенный Скэнлон увидел, как взметнулась вверх и опустилась тяжелая доска. Происходившее было настолько дико, что он, не помня себя от возмущения, бросился с кулаками в самую гущу.

— Прочь, варвары! Прочь отсюда, пока я… — Хватив ближайшего хулигана башмаком по заднице, он одновременно бросил наземь двух других.

Скэнлон очутился один на один с твини, который, не переставая всхлипывать, опасливо поглядывал на него.

Он заметил, что твини, вымахавший сильно в длину, был устрашающе худ, что одежда его состояла из каких-то грязных лохмотьев, а его измученное лицо было печально.

— Слушай, ты, наверное, голоден?

По лицу твини прошла судорога: видно было, что он переживает внутреннюю борьбу. Наконец он негромко и смущенно ответил:

— Да… немножко.

— Эго заметно. Пойдем ко мне — Большим пальцем Скэнлон указал себе за спину. — Тебе необходимо поесть. И похоже, не помешает умыться и переодеться.

Он молчал до самого дома и, только открыв дверь, снова заговорил:

— Пожалуй, тебе следует сначала умыться. Ступай сюда, в ванную, и быстренько запрись, пока тебя не увидела Бьюла.

Но было уже поздно. Сзади раздался испуганный возглас. Бьюла, домохозяйка Скэнлона, направлялась к ним; ее всегда кроткое лицо раскраснелось и выражало негодование, глаза сверкали.

— Джефферсон Скэнлон! Джефферсон! — Она обратила к твини исполненный омерзения взгляд. — Как мог ты привести в этот дом это существо? Ты что, утратил представление о приличиях?

Несчастный твини был совершенно уничтожен, но Скэнлон быстро взял себя в руки.

— Ладно, мы обсудим это потом. Ступай, парень, мойся.

А Бьюла посмотрит, не найдется ли для тебя какой старой одежонки.

Одарив их обоих неодобрительным взглядом, Бьюла с важным видом удалилась.

— Не обращай на нее внимания, — сказал Скэнлон. — Она была когда-то моей няней и все еще видит во мне, что называется, своего рода собственность. На самом деле она не обидит даже мухи, так что иди мойся.

Когда твини наконец оказался за обеденным столом, он выглядел совершенно иначе. Отмытое от многодневной грязи худое лицо было почти красивым, а высокий открытый лоб говорил об уме и одухотворенности. Волосы, хотя и влажные, по-прежнему стояли торчком, в фут высотой, но в их ослепительной белизне было что-то благородное, почти величественное. Ничего уродливого Скэнлон в них сейчас не находил.

— Как насчет холодного цыпленка? — спросил Скэнлон.

— О да! — с энтузиазмом произнес твини.

Глаза его заблестели, и он энергично набросился на еду.

— А теперь, — сказал Скэнлон, — я хотел бы задать тебе несколько вопросов. Твое имя?

— Они звали меня Максом.

— Так! Ну а фамилия?

Твини пожал плечами.

— Они называли меня просто Максом, если вообще обращались ко мне. Не думаю, чтобы полукровке требовалась бы еще и фамилия. — Он произнес это с нескрываемой горечью.

— Но как ты очутился здесь? Ты ведь где-то живешь?

— Я жил в приюте. Лучше находиться где угодно, только не там.

— Они не желали тебе зла, Макс. Ты напрасно ушел. Ты не такой, как другие люди, и они тебя не понимали. Но что-то они все-таки дали тебе. Ты разговариваешь как человек, получивший некоторое образование.

— Я ходил на уроки, это верно, — хмуро признался Макс. — Но сидеть мне полагалось в углу, в стороне от других.

Макс подозрительно посмотрел на Скэнлона.

— Вы ведь не отошлете меня назад? — Он привстал, точно собрался бежать.

Скэнлон смущенно покашлял.

— Конечно, против твоей воли я этого не сделаю. Но для тебя это было бы лучше всего.

— Нет! — пылко вскричал Макс.

— Ладно, дело твое. Сейчас тебе надо прежде всего выспаться. Мы поговорим обо всем утром.

Он повел твини наверх.

— Переночуешь в этой спаленке. Только не вздумай ночью сбежать.

— Честное слово, не убегу.

Прошла неделя. Скэнлон сидел в своей мастерской. Появление Макса нарушило его однообразное существование, он чувствовал себя спокойным и отдохнувшим. И вдруг он сообразил: машина не работала просто потому, что была неисправна какая-то деталь. Все дело было в каком-то пустяке.

Скэнлон горячо взялся за дело. Через полчаса машина, полностью разобранная, валялась на рабочем столе, а Скэнлон уныло взирал на этот хаос.

Он не услышал, как отворилась дверь. Вошедший дважды покашлял, прежде чем Скэнлон оглянулся.

— О… Макс. — Взгляд его лишь постепенно из рассеянного становился осмысленным. — Я тебе нужен?

— Я просто хотел, чтобы вы объяснили мне тут кое-что из квантовой механики. Здесь интегралы, которые я не совсем понимаю. И это меня мучит. Вот… подождите, я сейчас найду. — Он начал листать учебник и вдруг заметил царивший в мастерской беспорядок. — Ой, вы сломали вашу модель?

Вопрос вернул Скэнлона к прежним заботам. Он горько усмехнулся.

— Нет, пока нет. Просто я думал, что где-нибудь не в порядке изоляция или контакты и что машина только поэтому не работает. Но ничего такого нет… значит, я в чем-то ошибся.

— Можно мне посмотреть уравнения?

Макс тщательно проглядывал листки один за другим и откладывал их в сторону.

— Для меня это, пожалуй, чересчур сложно.

Изобретатель слабо улыбнулся.

— Меня это не удивляет, Макс. — Он окинул взглядом замусоренную мастерскую, все сильнее раздражаясь. Почему эта штука не работает? Он резко поднялся и схватил свою куртку. — Я пойду пройдусь, Макс.

Вернулся он такой голодный, что не в силах был думать ни о чем другом, и не сразу обратил внимание на доносившиеся из лаборатории звуки. Но затем услышал все-таки гудение, которое, стихнув на миг, снова возобновилось, но почти сразу было заглушено пронзительным треском. В следующую минуту смолк и треск.

Скэнлон рывком распахнул дверь в лабораторию — и на миг ошеломленно застыл. Лишь понемногу дошло до него, что его прежняя машина опять собрана, но собрана настолько необычно, что даже его опытный глаз не мог уразуметь, как стыкуются отдельные части.

В первый момент он лишь с недоумением подумал, что это сон или розыгрыш, но потом в другом конце комнаты промелькнул над верстаком серебряный хохол — и все стало ясно.

— Макс! — заорал Скэнлон в бешенстве.

Этот идиот мальчишка из любопытства затеял нелепые и опасные опыты.

Макс обратил к опекуну бледное лицо, которое тут же стало заливаться краской, и неохотно приблизился.

— Что ты наделал? — сердито глядя на него, закричал Скэнлон. — Ты хоть понимаешь, из чего соорудил себе игрушку? Эта штука в один миг может превратить тебя в покойника.

— Извините, мистер Скэнлон. Я заметил, что в ваших уравнениях, — он вытащил два листка и указал пальцем место, — это выражение, определяющее искривление пространства, всегда строится, исходя из функции х2 плюс у2 плюс z2 — Поскольку поля, как мне кажется, всюду постоянны, дело должно идти о сферическом уравнении.

Скэнлон кивнул.

— Я в курсе, но к проблеме это не имеет никакого отношения.

— Ну, мне подумалось, что это потребует для создания поля определенных условий. Вот я и выпрямил все искривления и уже затем создал новые, сферические.

Изобретатель смотрел на него с открытым ртом. Теперь странная конструкция установки становилась понятной.

— Она работает? — спросил он.

— Я не совсем уверен. Отдельные части не были рассчитаны на подобный монтаж, так что в лучшем случае это выполнено лишь в очень грубом приближении.

— Но работает ли она? Да замкни же, черт возьми, цепь! — Скэнлон уже сгорал от нетерпения.

— Хорошо, отойдите. Я понижу мощность в десять раз, чтобы по возможности уменьшить опасность.

Он медленно включил рубильник, и в ту же секунду в центре камеры возник пылающий бело-голубой шар. Чувствуя, как у него подгибаются колени, Скэнлон опустился на стул, устремив на взволнованного твини взгляд, в котором были почтительность, благоговение и еще нечто — страх. До сих пор ему не приходило в голову, что твини не землянин и не марсианин, а что-то среднее, но совсем новое. Только теперь он по-настоящему заметил эту разницу, которая заключалась не в сравнительно небольшом физическом отличии, а в огромном, неизмеримом превосходстве ума.

— Атомная энергия! — выдохнул он хрипло. — И открыта она мальчишкой, которому не исполнилось еще и двадцати лет.

Оба — опекун и подопечный — притихли, почти подавленные грандиозностью сделанного ими открытия.

И в этот момент эра электричества завершилась.


С того знаменательного дня многое изменилось. Во-первых, Скэнлон был теперь всемирно известным и всемирно любимым ученым, и было бы странно, если бы он не гордился этим. Во-вторых, что, конечно, не менее важно, атомная энергия преобразила весь мир.

Контроль за использованием атомной энергии осуществляла коалиция мировых держав, сумевшая на деле доказать неисчерпаемые возможности этой великой силы, обращенной на пользу человечеству.

Претерпели революционные изменения межпланетные путешествия. Полеты на Марс и Венеру превратились в «детские прогулки» и затраты на них уменьшились в три раза. Делом ближайшего будущего стали полеты к внешним планетам.

Скэнлон уселся поглубже в кресло и снова задумался о единственной ложке дегтя, портившей эту чудесную бочку меда. Макс отказался от всех почестей, бурно и горячо воспротивился упоминанию своего имени в связи с этим открытием, и Скэнлон вынужден был ограничиться туманной ссылкой на «одаренного помощника», но до сих пор не мог простить себе такой вопиющей несправедливости и сам казался себе порядочной скотиной.

Резкий хлопок оторвал его от этих мыслей, и он с удивлением оглянулся.

— Хэлло! В чем дело?

Макс отшвырнул книгу и встал, по-детски надув губы.

— Я чувствую себя одиноким, вот и все.

Лицо Скэнлона вытянулось; он мягко, с виноватым видом сказал:

— Да, Макс, конечно. Мне жаль тебя, но обстоятельства… обстоятельства… они…

Макс опомнился и с нежностью обхватил плечи опекуна.

— Я не в том смысле… Просто… ну, не знаю, как сказать… просто… хочется иногда, чтобы рядом был кто-то такого же возраста… вообще такой же.

Бьюла подняла голову и пристально посмотрела на молодого человека, но ничего не сказала.

— Ты прав, сынок, — согласился Скэнлон. — Я тебя понимаю. Человеку необходим друг, товарищ.

Макс открыл рот, собираясь что-то сказать, но вдруг без всякой видимой причины покраснел и только тихо буркнул:

— Я веду себя глупо! — С этими словами он поспешно вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Экономка отложила вязание и вскинула на Скэнлона скучающий взгляд.

— Боже мой! Можно подумать, что ты сам никогда не был двадцатилетним, Джефферсон. Или ты и впрямь думаешь, что ему не хватает товарища?

Скэнлон с неподдельным ужасом глядел на нее.

— Ты серьезно, Бьюла? Ты предлагаешь мне отправиться искать девушку для Макса? Да я… да я вообще не разбираюсь в женщинах, не говоря уже о твини.

— Не говори глупостей, Джефферсон. Кроме волос, твини ничем от нас не отличается. Я вполне доверяю твоему вкусу.

— Нет! Ни за что! Более сумасбродной идеи…

— Джефферсон, ты его опекун. Это твой долг перед ним.

— Вот насчет долга ты права, права даже больше, чем представляешь, — Он вздохнул. — Что ж, придется взяться за дела.


Скэнлон нерешительно переминался с ноги на ногу под испытующим взглядом кислолицей чиновницы, восседавшей под табличкой, на которой крупными буквами значилось: «Мисс Мартин. Управляющая».

— Садитесь, сэр, — неприветливо сказала она. — Что вам угодно?

— Я пришел узнать, — речь его была тщательно отрепетирована, но произносил он ее запинаясь, — нет ли у вас тви… я хочу сказать, марсианских полукровок. Это…

— У нас их три, — прервала его управляющая.

— А женского пола? — нетерпеливо спросил Скэнлон.

— Все женского пола. — Она смотрела на него осуждающе и с подозрением.

— О, хорошо. Я хотел бы взглянуть на них. Эго…

Мисс Мартин не сводила с него холодных глаз.

— Прошу прощения, но я желала бы прежде всего знать, намерены ли вы удочерить полукровку.

— Именно так, если она мне подойдет. Неужели это так необычно?

— Весьма, — последовал ответ. — Вы понимаете, что в каждом таком случае мы должны сначала самым тщательнейшим образом проверить общественное и материальное положение семьи. По мнению правительства, этим созданиям лучше находиться под надзором государства, и оформление опеки — дело сложное.

— Знаю, мадам, знаю. Я уже сталкивался с этой процедурой пятнадцать месяцев назад. Думаю, что смогу представить вам удовлетворительный отчет о моем общественном и материальном положении. Меня зовут Джефферсон Скэнлон…

— Джефферсон Скэнлон! — почти взвизгнула она.

Если ее прежняя надменность угнетала Скэнлона, то от ее

теперешних неумеренных восторгов он и вовсе не знал куда деваться. Непрестанно утирая со лба пот, он что-то бормотал в ответ на ее бесконечные вопросы и чувствовал уже, что этот дракон в юбке сейчас обратит его в бегство. Но вот наконец его мучения были прекращены появлением служанки с тремя твини.

Скэнлон оглядел их с интересом и неожиданным удовольствием. Две были совсем еще девочки лет по десять, но третья, девушка примерно восемнадцати лет, похоже, удовлетворяла всем требованиям. Она была тоненькой, гибкой, необычайно грациозной, и даже в выжидательной позе, в которой она застыла перед управляющей, чувствовалось изящество. Убежденный холостяк, «человек без эмоций», каким он себя считал, Скэнлон не мог все же удержаться от одобрительного кивка.

Лицо девушки, несомненно, подходило под определение Бьюлы как «миловидное», а темно-синим, сейчас смущенно потупленным глазам Скэнлон был склонен придавать особое значение.

Даже ее странные волосы были прекрасны. Они не торчали таким непомерно высоким хохлом, как у Макса, и в их нежной белизне как будто отражался свет солнца.

Две девочки, стоя по бокам от нее, уцепились за ее юбку и глядели на взрослых со всевозрастающим испугом.

Самообладание изменило девушке, и она порывисто прижала к себе обеих девочек.

— Я не хочу покидать их, сэр! — Она нежно поцеловала малышек. — Не плачьте, мои маленькие. Я вас не брошу. Меня не заберут отсюда.

Скэнлон тяжело сглотнул и, поспешно выхватив носовой платок, начал сморкаться. Мисс Мартин всем своим видом выразила презрительное неодобрение.

— Не обращайте внимания на эти глупости, мистер Скэнлон. Полагаю, завтра к полудню я смогу приготовить бумаги.

— На всех троих, — был резкий ответ.

— Как на всех троих? Вы серьезно?

— Разумеется. Я ведь вправе это сделать? — рявкнул он.

— О, конечно, но…

Скэнлон, не слушая дальше, быстро исчез, оставив мисс Мартин в полной растерянности, а Мэдлин и девочек вне себя от счастья.

Изумление Бьюлы, когда в аэропорту перед ней вместо одной твини предстали сразу три, не поддавалось описанию. Но в целом этот сюрприз оказался приятным, так как маленькие Роз и Бланш мгновенно покорили сердце старой экономки. Почувствовав на своих морщинистых щеках их горячие и влажные поцелуи, она окончательно растаяла.

Мэдлин привела ее в полный восторг, и она тихонько шепнула Скэнлону, что он, оказывается, совсем неплохо разбирается в таких вопросах.

Затем с приближением раннего зимнего утра Бьюла вдруг обратилась к Мэдлин с просьбой:

— Не поможешь ли мне приготовить мужчинам еду?

— Мужчинам? — растерялась Мэдлин. — Значит, здесь есть еще кто-то, кроме мистера Скэнлона?

Бьюла, сразу поняв, что ее волнует, прибавила мягче:

— Не беспокойся, дорогая. Ему будет приятно узнать, что ты твини. Вот увидишь, он будет рад с тобой познакомиться.

Впрочем, слово «рад» ни в малейшей степени не отражало чувств, охвативших Макса при первом взгляде на Мэдлин.

— Как поживаете… Очень рад познакомиться, — вытаращив глаза, пробормотал Макс.

Роз и Бланш весело приветствовали его, но Мэдлин только на миг оторвала взгляд от тарелки.

Ужин прошел в полном молчании. Макс, весь день жаловавшийся на зверский голод, так и не дотронулся до еды, а Мэдлин рассеянно водила вилкой по тарелке. Скэнлон и Быола украдкой, с хитрецой поглядывали друг на друга.

После трапезы Скэнлон незаметно скрылся, справедливо решив, что такое дело лучше предоставить женщине. И когда Бьюла несколько часов спустя зашла к нему, он убедился, что поступил правильно.

— Лед сломан, — радостно сообщила она. — В данный момент они рассказывают друг другу о себе, и понимание между ними полное. Правда, они все еще друг друга побаиваются и сидят в противоположных углах, но это пройдет, и, думаю, довольно скоро.

— Славная пара, а, Бьюла?

— В жизни не видела лучшей. А Роз и Бланш — ангелочки. Я только что уложила их спать. — После некоторой паузы она продолжала: — Один-единственный раз ты был прав, а я ошиблась — это когда ты против моей воли привел к нам Макса… Но один такой случай стоит всех остальных. Ты достойный сын своей милой матушки, Джефферсон.

— Я хотел бы сделать счастливыми всех твини на земле. И это ведь совсем просто. Если бы с ними обращались как с людьми, а не как с потенциальными преступниками, если бы им позволили иметь свои дома и жить по своему вкусу…

— Ну а почему бы тебе этого не сделать?

Скэнлон серьезно посмотрел на нее.

— Я к тому и веду. — Голос его понизился до задумчивого шепота. — Подумать только. Город твини, их собственный город, со своими административными органами, своими школами, своими общественными предприятиями. Отдельный мирок внутри большого мира и такой, где каждый твини будет чувствовать себя человеком, а не ублюдком, на которого свысока смотрят все «чистокровные».

Он неторопливо набил свою трубку.

— Мир в неоплатном долгу перед одним-единственным твини… и я тоже в долгу перед ним. Я это сделаю. Я построю Твин-таун.

Эту ночь он провел без сна. Звезды совершили положенный им пуп», потускнели и наконец погасли. Небо стало сереть, настал рассвет, а Скэнлон все сидел неподвижно, думал, планировал.


С легким сердцем встретил Джефферсон свое восьмидесятилетие. Походка его утратила пружинистость, спина сгорбилась, но могучее здоровье не изменило ему, а под копной волос, теперь таких же белых, как у твини, сохранился по-прежнему живой ум.

Счастливый человек не старится, а последние сорок лег Скэнлон наблюдал за ростом Твин-тауна и был счастлив.

Сейчас он смотрел из своего окна на эту жемчужину с населением чуть больше тысячи и с тремястами квадратных миль плодородной земли Огайо.

Стройные и прочные дома, широкие чистые улицы, парки, театры, школы, магазины — образцовый город, созданный коллективным трудом с приложением ума и таланта.

Он услышал, как отворилась дверь, и, не оборачиваясь, узнал легкие шаги.

— Ты, Мэдлин?

— Да, отец. — В Твин-тауне каждый житель называл его только так. — Макс и мистер Джонсон вернулись.

— Это хорошо. — Он ласково поглядел на нее. — Как вырос у нас на глазах Твин-таун.

Мэдлин со вздохом кивнула.

— Не вздыхай, дорогая. Мы прожили эти годы ж зря. Жаль только, что Бьюла не может порадоваться вместе с нами. — Он погрустнел, вспомнив старую экономку, умершую четверть века назад.

— Сегодня не надо печалиться, — теперь уже Мэдлин успокаивала его. — Вот и мистер Джонсон. Вспомните: сегодня сороковая годовщина города — день радости, а не печали.

Чарльз Б. Джонсон был, что называется, человеком практичным. Под этим подразумевались ум, дальновидность, относительное понимание научных проблем, но с непременным обращением этих положительных качеств только себе на пользу. А потому мистер Джонсон серьезно занялся политикой и первым был назначен в недавно созданный правительственный комитет по вопросам науки и техники.

И эту свою новую деятельность он начал с визита к величайшему ученому и изобретателю мира Джефферсону Скэнлону, который и ныне, в столь преклонном возрасте, не имел себе равных по количеству ежегодно предоставляемых в распоряжение правительства важных изобретений. Твин-таун явился для Джонсона в значительной мере сюрпризом. До сих пор в мире имелось лишь весьма смутное представление об этом городе, на него смотрели как на своего рода хобби старого изобретателя, как на безобидную эксцентричность. Сейчас Джонсону почудилось нечто зловещее в этом слишком хорошо исполненном проекте.

Однако, войдя в сопровождении Макса к Скэнлону, он сумел придать своему лицу выражение самой искренней доброжелательности.

— А, Джонсон, — приветствовал его Скэнлон, — вы уже вернулись. Ну что вы обо всем этом думаете?

— Это поразительно… Это просто чудо!

— Рад слышать, — с довольным смешком отозвался Скэнлон. — У нас тысяча сто пятьдесят четыре жителя, город растет с каждым днем. Вы видели, каких успехов мы достигли, но это ничто в сравнении с нашими планами, которые будут осуществляться и после моей смерти. Впрочем, кое-чего я хотел бы добиться при жизни, и вот тут мне нужна ваша помощь.

— Что же это такое? — осторожно осведомился секретарь комитета по вопросам науки и техники.

— Только одно: чтобы эти так долго унижаемые твини были уравнены в правах с землянами и марсианами — в правах политических, гражданских, экономических, общественных.

Джонсон заколебался.

— Эго будет затруднительно. Существует немало вполне понятных предрассудков, и пока мы не убедим жителей Земли, что твини заслуживают равенства… — Он с сомнением покачал головой.

— Заслуживают равенства?! — горячо воскликнул Скэнлон. — Да они заслуживают большего. Мои требования очень скромны.

При этих словах Макс, тихо сидевший в углу, поднял голову и выразительно посмотрел на Скэнлона, но тот продолжал:

— Вы не представляете, каковы эти твини в действительности. Они вобрали все лучшее, что есть на Земле и на Марсе. Они обладают трезвой, аналитической рассудительностью марсиан в сочетании с живой эмоциональностью и безудержной энергией землян. Интеллектом они превосходят нас с вами, да, любой из них! Я же прошу только равноправия.

— В своем усердии вы, пожалуй, преувеличиваете, мой дорогой Скэнлон, — снисходительно улыбнулся Джонсон.

— Ничего подобного. Почему, как вы думаете, я сделал столько ценных открытий? Почему я сумел несколько лет назад найти способ преодоления силы тяжести? Вы полагаете, мне удалось бы все это без моих помощников? Посмотрите на Макса. — Макс опустил глаза под пристальным взглядом правительственного чиновника. — Это ему принадлежит последний, завершающий штрих в открытии атомной энергии.

Скэнлон так распалился, что отбросил всякую сдержанность:

— Спросите профессора Уайтсана из Стэнфорда, и он вам скажет. Он мировой авторитет в психологии, он знает, о чем говорит. Он изучал твини… За ними будущее, и они заслуживают равноправия!

— Да, вероятно… несомненно. — В глазах Джонсона появился странный блеск, губы тронула кривая улыбка. — Это чрезвычайно важно, Скэнлон. Я займусь этим сейчас же. В буквальном смысле, сию минуту. Я ухожу немедленно, чтобы попасть на стратокар, вылетающий в два десять.

Сразу после его ухода Макс подошел к Скэнлону.

— Мне надо показать вам кое-что, отец, — выпалил он без всякого предисловия. — Такое, о чем вы до сих пор не знали.

Скэнлон с изумлением посмотрел на него.

— О чем ты говоришь?

— Пойдемте, отец, прошу вас. Я вам все объясню. — Он был почти пугающе серьезен.

В дверях они столкнулись с Мэдлин, которая по знаку Макса сразу все поняла, и лицо ее опечалилось.

В полном молчании все трое направились к роккокару. Он вскоре опустился на лесной лужайке у подножия холма. Высокий, крепко сложенный твини подскочил к ним и вздрогнул, увидев Скэнлона.

— Добрый день, отец, — прошептал он, вопросительно глянув на Макса.

— Добрый день, Эммануэль, — рассеянно отозвался Скэнлон. Он вдруг увидел, что стоит перед умело закамуфлированным входом, ведущим внутрь холма.

Именно туда и повел его за собой Макс. Пройдя сотню футов, они попали в громадную искусственную пещеру. Скэнлон застыл, восхищенный: перед ним были три гигантских корабля, великолепно сконструированных и, как он сразу заметил, снабженных новейшими атомными двигателями.

— Простите, отец, — сказал Макс, — что они сделаны без вашего ведома. Это единственный случай в истории Твин-тауна.

Скэнлон почти не слушал его, целиком поглощенный изумительным зрелищем. Макс продолжал:

— В центре — флагман «Джефферсон Скэнлон», справа — «Бьюла Гудкин», слева — «Мэдлин».

— Но что все это значит? — Скэнлон вышел из своего оцепенения. — И почему такая таинственность?

— Уже пять лет, как эти корабли, заправленные топливом и провизией, стоят здесь, готовые в любую минуту к старту. Этой ночью мы подорвем холм и возьмем курс на Венеру. Мы до сих пор молчали, чтобы раньше времени не тревожить вас. Нам давно было ясно, что когда-нибудь это случится, но мы думали, — голос его стал тише, — может быть, нам удастся еще протянуть и беда грянет, когда вас уже не будет с нами…

— Да объясни же толком! — не выдержал Скэнлон. — Я хочу знать все. И почему именно сейчас, когда я твердо рассчитываю добиться для вас равноправия, вы решаете улететь?

— В том-то и дело, — хмуро ответил Макс. — После вашего разговора с Джонсоном нам нельзя здесь оставаться. Пока и земляне и марсиане презирали нас, но терпели. А вы заявили Джонсону, что мы выше других, что за нами будущее. Вот теперь нас возненавидят по-настоящему. Ни о какой терпимости не может быть больше и речи, поверьте мне. Нам надо исчезнуть, прежде чем грянет буря.

Глаза старого изобретателя расширились: он уже видел, что Макс прав.

— Понимаю. Я сейчас же свяжусь с Джонсоном. Может быть, эту страшную ошибку удастся еще исправить. — Он в отчаянии хлопнул себя по лбу.

— О, Макс, — со слезами на глазах вмешалась в разговор Мэдлин, — почему ты не скажешь главного? Мы хотим, отец, чтобы вы полетели с нами. Венера так мало заселена, что мы неопределенно долгое время будем там в полной безопасности.

Она умолкла, встревоженная тем, как сразу вытянулось и постарело лицо Скэнлона.

— Нет, — совсем тихо произнес он, — нет! Мое место здесь, среди мне подобных. А вы, дети мои, летите. Когда-нибудь ваши потомки займут ведущее место в Солнечной системе. Но я… я останусь на Земле.

Скэнлон брел по опустевшим улицам Твин-тауна, стараясь побороть свою тоску. Это было нелегко. Вчера он праздновал сорокалетие со дня основания города и радовался его процветанию. Сегодня город умер, остался лишь его призрак.

И все-таки Скэнлон испытывал странное чувство. Пусть его мечта рухнула, но за ней ведь открылась другая, еще более прекрасная мечта. Он вырастил из подкидышей поколение людей будущего, представителей новой цивилизации, и его имя останется в истории.

Атомная энергия, преодоление силы тяжести — все отступало перед этой его заслугой, перед таким подарком, сделанным им Солнечной системе.

Очевидно, думал он, это и есть чувство, которое должен испытывать творец мироздания.


Загрузка...