Ранний Азимов (Сборник рассказов)

Маленький человек в туннеле[4]

Станции метро предназначены для того, чтобы люди выходили из вагонов, и, когда никто не вышел из первого вагона на Атлантик-авеню, кондуктор Каллен из IRT[5] начал волноваться. На самом деле, никто не выходил из первого вагона с тех пор, как поезд отправился к вокзалу Флэтбуш, хотя пассажиры продолжали в него садиться.

Странно! Очень странно! Подобные проблемы заставляли хорошо воспитанных кондукторов снимать фуражки и почесывать головы. Кондуктор Каллен так и поступил. Не помогло, но он повторил процесс на Берген-стрит, где первый вагон снова не выпустил ни единого пассажира. На Гранд-Арми-плаза он добавил к почесыванию несколько крепких гаэльских слов, которые передавались от отца к сыну в течение нескольких сотен лет. Они ионизировали окружающую атмосферу, но ничем другим не исправляли ситуацию.

На Истерн-паркуэй Каллен решился на эксперимент. Он просто не стал открывать двери первого вагона. Наклонившись вперед, принялся внимательно наблюдать и стал свидетелем маленького чуда. Пассажир нью-йоркского метро не отличался скромностью, смиренностью или застенчивостью — если двери перед ним не открывали немедленно, он подгонял их серией пинков. На этот раз не было ни пинков, ни воплей, ни даже приглушенных криков. Каллен от удивления вылупил глаза.

Он начинал злиться. На Франклин-авеню, то есть в месте пересадки на экспресс, он распахнул двери и обругал толпу. Пассажиры разных полов и возрастов хлынули из вагонов, за исключением этого ужасного первого. В него вошли трое мужчин и очень молодая девушка, хотя Каллен отчетливо видел, что стены вагона уже начинали раздуваться от переполнения. Все остальное время, пока поезд шел до Флэтбуш-авеню, Каллен игнорировал первый вагон полностью, сосредоточившись на последней остановке, на которой все пассажиры должны были выйти. Все до единого! Поезд миновал Президент, Черч, Беверли-роуд, и Каллен вдруг понял, что считает остановки до подземного вокзала.

И пассажиры вроде бы неплохие. Читали газеты, смотрели в черную пустоту за окном, глазели на ноги сидевшей напротив девушки или ни на что не глазели, совсем как нормальные люди. Только выходить из вагона не хотели. Они даже не хотели переходить в другой вагон, в котором было много свободных мест. Представьте ньюйоркца, подавившего в себе стремление пройтись по вагонам, оставляя двери открытыми, чтобы возник сквозняк.

Наконец Флэтбуш-авеню! Каллен довольно потер руки, распахнул двери и заорал в своей привычной непонятной манере: «Конечная!» Повторил два или три раза, и несколько пассажиров в этом треклятом вагоне подняли на него глаза. В их взгляде он увидел укор. Они словно говорили: «Вы не слышали о программе мэра по борьбе с шумом?»

Последние пассажиры вышли из других вагонов, к поезду подходили новые. Некоторые, но немногие, бросали взгляды на переполненный вагон. Ньюйоркец расценивал все непонятное как рекламный трюк. Каллен, еще раз прибегнув к гаэльскому диалекту, метнулся по платформе к кабине машиниста. Он отчаянно нуждался в моральной поддержке. Машинист должен был выйти из кабины, чтобы подготовиться к следующей поездке, но не вышел. Каллен мог видеть сквозь стеклянную дверь, как он, опершись на ручки управления, тупо смотрел на знак тупика впереди.

— Гэс! — закричал Каллен. — Выходи! Тут такое…

В этот момент его язык замер, потому что в кабине сидел не Гэс, а какой-то крохотный старичок, который вежливо улыбнулся и приветственно помахал рукой.

Ирландская душа Патрика Каллена взбунтовалась. С жутким воплем он схватился за край двери и попытался ее открыть. Как и следовало ожидать, ничего не получилось. Глубоко вздохнув и доверив указанную ирландскую душу Богу, он рванулся к открытой двери и ворвался в массу обезумевших пассажиров первого вагона. Он смог углубиться футов на шесть, но потом застрял. За его спиной те, кого он сбил с ног, вставали с колен попутчиков, извинялись с истинно нью-йоркской вежливостью, заключавшейся в ворчании, бурчании и гримасе, и возвращались к чтению своих газет.

Потом, безнадежно застряв, он услышал звонок диспетчера. Поезду пришла пора отправиться в путь. Долг зовет! С нечеловеческим усилием он двинулся к двери, но она закрылась, и поезд начал движение. Каллен подумал, что впервые в жизни не сделал объявление, и бросил: «Проклятье!»

Когда поезд проехал пятьдесят футов, до Каллена дошло, что они едут не в ту сторону, но на этот раз он ничего не сказал. В конце концов, что он мог выразить, даже на чистом гаэльском. Как поезд умудряется ехать не в ту сторону на Флэтбуш-авеню? Там нет рельсов. Нет туннеля. Только предусмотрен тупик на тот случай, если эксцентричные машинисты захотят прорыть его поездом. Что за глупость! Даже воротилы с Уолл-стрит неспособны на это.

Но они ехали. В новом туннеле имелись станции, маленькие, рассчитанные на один вагон. Но их хватало, потому что ехал только один вагон. Остальные каким-то образом отцепились, вероятно, чтобы отправиться в путь по нормальному маршруту до Бронкс-парка. Станций на линии насчитывалось не больше дюжины, все со странными названиями. Каллен запомнил лишь несколько, потому что с трудом сохранял ясность мысли. Одна называлась Архангел-бульвар, другая — Серафим-роуд, третья — Херувим-плаза.

А потом поезд прибыл на чудовищную станцию, которая странно походила на пещеру, и остановился. Станция была огромной, глубиной футов триста и почти сферической. Рельсы без опор доходили до центра, платформа рядом с ними спокойно парила в воздухе. В вагоне остался один кондуктор, почти все пассажиры вышли из вагона на Осанна-сквер. Он, вцепившись в фаянсовую рукоятку, тупо смотрел на написанное губной помадой объявление. Дверь кабины машиниста открылась, из нее вышел старичок. Взглянув на Каллена, он отвернулся, потом резко обернулся.

— Эй! Ты кто такой?

Каллен медленно вращался, не выпуская рукоятки.

— Всего лишь кондуктор. Не обращайте на меня внимания. Все равно решил уволиться. Работа не нравится.

— Вот те на! Какая неожиданность. — Старичок, причмокивая, закрутил головой. — Я мистер Крамли, — пояснил он. — Ворую. В основном людей. Иногда вагоны метро, но они такие большие и неповоротливые, как вы думаете?

— Мистер, — простонал Каллен. — Я прекратил думать еще два часа назад. Все равно никакого толку. Кстати, кто ты такой?

— Я же сказал — мистер Крамли. Учусь быть богом.

— Не понял: кем вы учитесь быть?

— Богом, — повторил мистер Крамли. — Как Иегова. Смотри! Он показал на стену сквозь окно. В том месте, куда указывал его палец, вздымалась скала. Он пошевелил пальцем, и на стене появился гребень, напоминающий перевернутую строчную букву «h».

— Мой символ, — скромно заметил Крамли. — Таинственный, верно? Но это ерунда. Вот когда я все организую, тогда все увидят настоящие чудеса!

Каллен смотрел то на символ на стене, то на глупо улыбающегося мистера Крамли, пока у него не закружилась голова.

— Послушай, — произнес он хриплым голосом. — Как ты увел вагон с Флэтбуш-авеню? Откуда взялся этот туннель? Какие-то иностранцы…

— Нет, конечно! — ответил мистер Крамли. — Я сам его прорыл и сделал так, чтобы никто не заметил. Пришлось потрудиться. Едва не лишился запасов эктоплазмы. Трудно творить чудеса с людьми, потому что приходится бороться с их волей. Просто невозможно жить, если у тебя мало верующих. Сейчас у меня чуть больше ста тысяч, я способен творить чудеса, но было время, — он покачал головой, вспоминая, — когда я не мог даже заставить воспарить ребенка или вылечить прокаженного. Ладно, не будем терять время. Нам давно пора быть на ближайшей фабрике.

Каллен повеселел. «Фабрика» звучала привычно и повседневно.

— У меня был брат, — сказал он, — который работал на фабрике верхнего трикотажа, но…

— Силы небесные, мистер Каллен, я имел в виду фабрики верующих. Я должен обеспечить образование людей, чтобы они верили в меня. Читать проповеди слишком непроизводительно. Я сторонник массового производства. Хочу, чтобы настал день, когда меня назовут Генри Фордом Утопии. В одном Бруклине двенадцать фабрик, я населю верующими весь мир, когда изготовлю их в нужном количестве. — Он вздохнул. — Боже мой, если бы у меня было достаточно верующих. Их должно быть не меньше миллиона, чтобы процесс стал необратимым, а пока приходится лично заниматься всякими пустяками. Какая тоска! Мне до сих пор приходится напоминать, кто я такой, даже апостолам. Кстати, Каллен, — я прочел твои мысли и узнал, как тебя зовут, — ты, конечно, захочешь стать верующим?

— Ну, понимаешь… — пробормотал Каллен с беспокойством.

— Перестань. Другие боги рассвирепели бы из-за твоего вмешательства и давно расправились бы с тобой — Он щелкнул пальцами. — Вот так. Но только не я, потому что считаю, что убивать людей грязно и опрометчиво. Тем не менее ты должен стать верующим.

Каллен был умным ирландцем. То есть он признавал существование привидений-плакальщиц, гномов и маленького народца и без предубеждения относился к полтергейстам, оборотням, вампирами и прочей иноземной нечисти. Он был достаточно хорошо образован, чтобы насмехаться над сверхъестественными существами. Тем не менее Каллен не намеревался компрометировать собственную веру. Он не был силен в теологии, но если смертный называл себя богом, это попахивало ересью, не говоря уже о богохульстве и святотатстве, даже для него.

— Ты мошенник, — смело заорал он, — попадешь прямо в ад.

Мистер Крамли щелкнул языком.

— Какие ужасные слова и совершенно излишние! Конечно, ты в меня веришь.

— Правда?

— Ладно, если упрямишься, я сотворю мелкое чудо. Достаточно беспокойное, — Он помахал левой рукой. — Зато теперь ты в меня веришь.

— Конечно, — обиженным тоном произнес Каллен. — И всегда верил. А как я должен тебе поклоняться? Хочу все делать правильно.

— Просто верь в меня. Теперь ты должен отправиться на фабрику, а когда мы вернем тебя домой — никто не заметит твоего отсутствия, — ты продолжишь жить как истинный верующий.

Кондуктор улыбнулся, погружаясь в религиозное исступление.

— О, счастливая жизнь! Я хочу поскорее попасть на фабрику.

— Конечно, — сказал мистер Крамли. — Иначе тебе не стать истинным крамлиитом, верно? Пошли!

Он показал на дверь вагона, и та бесшумно открылась. Они вышли из вагона, Крамли вытягивал руку перед собой. Скала расступилась перед ними, а потом снова стала непроницаемой за их спинами. Каллен прошел сквозь стену, следуя за крошечной фигуркой своего бога.

«Это бог, — думал Каллен. — Любой бог, способный на такое, заслуживает того, чтобы в него верили».

А потом он очутился на фабрике — в другой пещере, меньше размером. Судя по всему, мистер Крамли испытывал к пещерам слабость. Впрочем, Каллен почти не обращал внимания на окружающую обстановку. Вернее, мало что видел, учитывая застилавший глаза лиловый туман. Ему показалось, что он видит медленно движущуюся конвейерную ленту, стоявших вдоль нее через равные интервалы людей. «Апостолы, — подумал он, — А типы, которые обрабатывают на конвейере, — неверующие или подобное отребье».

За ним с улыбкой наблюдал мужчина. «Апостол», — подумал Каллен и вполне естественно осенил себя знамением. Раньше он никогда этого не делал, но получилось весьма мастерски. Апостол ответил ему тем же.

— Он предупредил о твоем приходе, — сказал апостол. — Сказал, что сотворил для тебя особое чудо. Большая почесть. Показать тебе конвейер?

— А ты как думал.

— Это Первая фабрика. Нервный центр всех фабрик в стране. Остальные занимаются только предварительной обработкой и производством верующих. Мы производим апостолов.

«Ничего себе, апостолов!»

— И я стану апостолом? — спросил Каллен, сгорая от нетерпения.

— После того, как он сам сотворил для тебя чудо? Конечно! Ты важная персона. Только пятеро удостаивались его личного внимания.

«Какой прекрасный поступок. Все поступки мистера Крамли прекрасны. Какой бог! Какой бог!»

— Ты тоже так начинал?

— Определенно, — небрежным тоном заявил апостол. — Я тоже важная персона. Только хочу стать еще важнее.

— Зачем? — спросил Каллен удивленным тоном. — Ты смеешь роптать на мистера Крамли (да процветает он вечно!)? Это богохульство.

Апостол явно занервничал.

— Ну, просто у меня есть свои мысли, я и хотел бы посмотреть, что из этого получится.

— Мысли есть, да? — угрожающим тоном спросил Каллен — А мистер Крамли (да живет он вечно!) знает?

— Честно говоря, нет! Но тем не менее, — апостол опасливо оглянулся и подошел ближе, — я не один. Многие думают, что мистер Крамли (да пребывает он в блаженстве!) немного старомоден. Взять, к примеру, фонари.

Каллен посмотрел вверх. Фонари были такими же, как и в пещере-вокзале. Вероятно, их украли с одной из линий IRT. Идеальные копии сигналов остановки и движения, а также указатели выходов.

— Что не так? — спросил он.

Апостол злобно усмехнулся.

— Не хватает оригинальности. Первоклассный бог должен придумать что-нибудь новенькое. Когда он забирает людей, то пользуется метро и соблюдает правила движения. Ждет разрешения диспетчера на начало движения, останавливается на каждой станции, использует электричество и так далее. А мы хотим, — апостол отчаянно замахал руками и перешел на крик, — большей предприимчивости, большей смелости! Мы должны все ускорить, повысить эффективность и напор.

Каллен испепелял его взглядом.

— Ты еретик, — выдвинул он обвинение. — Обречен на вечные муки.

Он отчаянно принялся озираться в поисках колокола, свистка, гонга или барабана, чтобы вызвать великого Крамли, но не нашел.

Апостол прищурился, быстро соображая.

— Ты посмотри, который час, — сказал он. — Отстаю от графика. А тебе пора на ленту для первой обработки.

Каллен кипел от ярости, узнав, какую помощь получает мистер Крамли от паршивого мелкого апостола, но обработка есть обработка, и он, осенив себя знамением, лег на ленту. Было достаточно удобно, несмотря на то что конвейер двигался толчками. Алостол переместил Каллена к первому наставнику — тоже апостолу, стоящему рядом с чем-то похожим на классную доску. Каллен наблюдал за другими, пока обсуждал Крамли и последовательно отвечал на вопросы. Он был крайне удивлен, когда второй апостол, вместо того чтобы показать тяжелой указкой на очередной вопрос на доске, перевернул ее и ударил его по голове.

Фонари погасли!

Придя в сознание, он обнаружил, что лежит под конвейером, на самом дне пещеры. Он был связан, а мятежный апостол обсуждал его судьбу с тремя другими.

— Его невозможно убедить, — говорил еретик. — Вероятно, Крамли подверг его двойной обработке или чему-то еще.

— Это станет последней двойной обработкой для Крамли, — сказал низкорослый толстяк.

— Надеюсь. Как дела?

— Очень хорошо. Действительно хорошо. Два часа назад мы телепортировались в Четвертую секцию. Идеальное чудо.

Апостол явно был доволен.

— Прекрасно! Как дела в Четвертой?

Толстяк хмыкнул.

— Так себе. У них по какой-то причине возникли побочные эффекты. Чудеса происходят сами собой. Их творят даже обычные крамлииты, а иногда они случаются сами. Это очень беспокоит меня.

— Да, действительно плохо. У Крамли могут возникнуть подозрения, если будет слишком много задержек. Если начнет разбираться с той секции, то в два счета вернет всех к прошлым убеждениям, а без их поддержки мы окажемся недостаточно сильными, чтобы ему противостоять.

— Скажи, — произнес толстяк с опаской, — а сейчас мы достаточно сильны? Нельзя начинать неподготовленными.

— Мы достаточно сильны, — произнес апостол чопорно, — чтобы ослабить его на время, достаточное для создания нового бога, а после этого…

— Нового бога, да? — переспросил другой апостол и кивнул с умным видом.

— Конечно, — сказал апостол. — Созданный нами новый бог может быть в любой момент уничтожен. Он будет всецело находиться в наших руках, и вместо тирании мы сможем создать… Совет.

Все заулыбались с довольным видом.

— Впрочем, обсудим позже, — бодрым тоном произнес апостол. — Давайте отдадим дань Крамли и помолимся ему. Этот тип далеко не дурак, и мы не хотим, чтобы он заметил, что вера ослабла. Давайте все вместе.

Они закрыли глаза, сосредоточились, потом открыли их и вздохнули.

— Ладно, — сказал толстяк, — хватит. Мне пора возвращаться.

Каллен наблюдал за ним из-под конвейера. Толстяк, когда

согнул ноги в коленях и поднял голову, напоминал готовую взлететь на дерево курицу. Когда он расставил руки, подпрыгнул и упорхнул, сходство увеличилось.

Каллен мог наблюдать за его полетом только по взглядам оставшихся троих. Они поднимали их все выше и выше, судя по всему, провожая толстяка до самой крыши пещеры. Было в их глазах самодовольство. Они гордились, что способны творить чудеса.

Потом они ушли, оставив Каллена кипеть от священного негодования. Он был потрясен до самых глубин своего естества этим греховным неповиновением, апостазией… этим… этим… Он не находил слов даже в гаэльском.

Представить только, создать бога, который всецело окажется в руках своих создателей. Это было антропоморфической ересью (где он слышал это слово?) и ударом по основам религии. Он собирается лежать здесь и наблюдать, как наносится удар по основам религии? Позволит, чтобы мистера Крамли (да пребывает он вечно в морях экстаза!) свергли?

Никогда!

Но путы думали иначе, и он остался лежать на месте.

И тут что-то прервало его мысли. Послышался низкий гудящий звук, который мог бы быть голосом, если бы не звучал так невероятно низко. В нем слышалась угроза, которая мгновенно приковывала внимание. Она приковала внимание Каллена, который затрепетал в путах, внимание других людей в пещере, которые задрожали еше сильнее, потому что их движения не были стеснены путами, внимание самого конвейера, который, дернувшись, остановился и жутко задрожал.

Мятежный апостол упал на колени и затрепетал еще сильнее, чем все остальные.

Голос раздался снова, на этот раз можно было различить слова.

— ГДЕ ЭТО НИЧТОЖЕСТВО КРАМЛИ? — взревел он.

Ответа он ждать не стал. В центре зала появилось темное облако, из которого в конвейер ударила черная молния. В месте удара вспыхнуло пламя и стало медленно расползаться по ленте. Там, где оно проходило, конвейер переставал существовать. Молния ударила далеко от Каллена, но ближе находились люди, которые тут же бросились врассыпную.

Каллену очень хотелось к ним присоединиться, но, к сожалению, тот, кто его связал, очевидно, был бойскаутом. Пленник дергался, крутился и извивался, но это не оказывало ни малейшего воздействия на неподатливые путы. Он страстно желал освободиться. Желал оказаться не связанным. Желал оказаться подальше от всепоглощающего пламени. Много чего желал, некоторые желания можно было выразить только непечатными словами, но в основном желал того, что перечислено выше.

И вдруг он почувствовал легкое скользящее давление, и у его ног появилась груда пеньковых волокон. Очевидно, высвобожденные мятежом силы выходили из-под контроля не только в Четвертой секции, но и здесь. Что сказал тот толстяк? «Чудеса происходят сами собой. Их творят даже обычные крамлииты, а иногда они случаются сами». Но зачем терять время? Он подбежал к каменной стене и провыл желание, чтобы она исчезла. Он провыл несколько раз, даже с гаэльскими изменениями, но стена не размякла. Он окинул пещеру отчаянным взглядом и увидел дыру. Она находилась, что было особенно драматично, на противоположной от Каллена стене пещеры на высоте трех витков конвейера от пола. Прямо под ней проходила часть спирали.

Каким-то образом он подпрыгнул, чтобы схватиться за нижний край спирали, подтянулся, залез на нее и бросился бежать. Пламя разрушения находилось у него за спиной, достаточно далеко, но спешило наверстать упущенное. Он поднялся поленте до третьего витка, не давая голове возможности закружиться от движения по кругу. А когда подбежал, оказалось, что огромная, черная, манящая дыра буквально чуть выше высоты его прыжка. Он прислонился к стене, чтобы перевести дыхание. Пятно пламени разделилось на два, расходящиеся в обе стороны от двадцати футовой прорехи в конвейере. Каждый человек в пещере, а их было порядка двухсот, находился в движении и производил шум.

Это зрелище каким-то образом подстегнуло его. Придало сил на очередную попытку добраться до дыры. Он даже попытался шагать по отвесной стене, но ничего не получилось.

И вдруг из дыры появилась голова мистера Крамли.

— Сохрани и помилуй, сохрани и помилуй, какой кошмар. Вот те на! Каллен, иди сюда. Почему ты остался внизу?

Спокойствие снизошло на Каллена.

— Приветствую, мистер Крамли, — крикнул он. — Да будет так, чтобы вы нюхали розовое масло вечно.

Мистер Крамли был доволен.

— Спасибо, Каллен.

Он махнул рукой, и кондуктор оказался рядом с ним — обычная левитация. А Каллен, уже в который раз, решил в самой глубине души, что ему посчастливилось встретиться с богом.

— А теперь, — сказал мистер Крамли, — нужно спешить, спешить, спешить. Когда апостолы восстали, я лишился большей части своей силы, а мой вагон застрял на полпути. Мне нужна твоя помощь. Быстрей!

У Каллена не было времени, чтобы восхититься видом крошечного метрополитена в конце туннеля. Он спрыгнул с платформы вслед за Крамли и пробежал футов сто по туннелю к стоявшему вагону. С легкостью танцовщика он скользнул в открытую первую дверь. Мистер Крамли об этом позаботился.

— Каллен, — сказал Крамли, — запусти эту штуку и верни ее на обычную линию. И будь осторожен — он ждет меня.

— Кто?

— Новый бог. Представь себе, эти дураки, идиоты, подумали, что могут создать управляемого бога, хотя сущность божественности заключается в неуправляемости. Конечно, создавая бога, чтобы уничтожить меня, они создавали Разрушителя, который разрушит все, что создал я, включая моих апостолов.

Каллен работал быстро. Он знал, как запустить вагон 30 990 — любой кондуктор умел делать это. Сбегал в противоположный конец вагона к рычагу управления, передвинул его и вернулся в кабину на максимальной скорости. Больше он ни в чем не нуждался. На рельсах было напряжение, фары включены, никаких сигналов остановки между ним и Царством Божьим.

Мистер Крамли прилег на сиденье.

— Веди себя тихо. Может быть, он пропустит тебя. Я попытаюсь стать нечетким, может быть, он меня не заметит. В любом случае он не причинит тебе вреда, надеюсь. Ну и ну, все началось в Четвертой секции и превратилось в такой бардак.

Восемь станций они миновали без происшествий и подъехали к Утопия-сиркл… на ней тоже ничего не произошло. Просто создалось впечатление, что вокруг стояла толпа людей и наблюдала за ним со страшной враждебностью во взорах. Нет, толпы не было, была особь. И не особь вовсе, а огромный глаз, который смотрел, смотрел, смотрел…

Но и он исчез, и почти мгновенно Каллен увидел впереди черно-белый знак станции «Флэтбуш-авеню». Торопливо включил тормоз, потому что впереди стоял поезд. Но управление работало не так, как должно, и вагон несся вперед, пока не коснулся стоящего впереди поезда. Сцепился с легким щелчком и стал последним вагоном состава.

Это, конечно, мистер Крамли постарался. Он стоял за его спиной и наблюдал.

— Он не схватил тебя? Вижу, не схватил.

— Других опасностей нет? — с беспокойством поинтересовался Каллен.

— Думаю, нет, — ответил с печалью в голосе мистер Крамли. — Когда он уничтожит все, что создал я, ему будет нечего уничтожать, и, лишившись привычного дела, он перестанет существовать. Результат скверной, небрежной работы. Человеческие существа вызывают у меня отвращение.

— Не надо так говорить, — сказал Каллен.

— Надо, — сварливым тоном возразил Крамли. — Человеческие существа не заслуживают бога. Причиняют слишком много беспокойств и волнений. От них поседеет любой уважающий себя бог. Впрочем, полагаю, ты думаешь, что седовласый бог выглядит величественно. Пусть будут прокляты все люди! Пусть обходятся без меня. Отправляюсь в Африку, попытаюсь поработать с шимпанзе. Готов поспорить, они окажутся лучшим материалом.

— Подожди, — взвыл Каллен. — А как же я? Я верю в тебя.

— Ну и ну, все равно из этого ничего не получится. Вот! Становись обратно нормальным.

Рука мистера Крамли погладила воздух, и Каллен, снова став богобоязненным ирландцем, взревел на чистом гаэльском:

— Ах ты, богохульный…

Но никакого мистера Крамли уже не было. Был только диспетчер, который на крайне неважном английском языке спрашивал, какого дьявола с ним случилось.