Раскаяние Бабника - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Екатерина Урядова (ч. 4)

И его маму.

Женщину, с которой мне еще предстоит познакомиться.

Вздохнув, я встала.

— Спасибо, Брэйден. Тебе все еще нужна спутница на благотворительный вечер?

Это была оливковая ветвь.

Я не хотела идти с ним.

Но также не была уверена, что с ним будет, если отец выяснит, что Брэйден поделился со мной информацией.

— Во время нашего последнего разговора ты врезала мне по лицу, — сухо заметил он. — И не пойми меня неправильно, но ты правда прибавила в весе. Может, займешься спортом, а?

Пальцы чесались снова ударить.

Вместо этого гнев быстро сменился радостью.

— Я заметила. И меня все устраивает. — Ребенок будет есть! — До свидания.

— Подожди! — он поднялся. — Это все? Я думал, ты хотела пообщаться или что-то в этом роде?

Ха. Нет. Просто нет.

— Прости, — я пожал плечами. — Неважно себя чувствую. — И улыбалась всю дорогу до двери.

Глава 39

ТЭТЧ

— Если нам этот ублюдок больше не понадобится, я набью ему морду, — процедил я сквозь зубы, пока мы медленно готовились ко сну. Ванная была достаточно просторной, чтобы мы свободно вдвоем по ней ходили, и мне это даже не нравилось. Я любил чувствовать тепло Остин возле себя, знать, что стоит потянуться, и она будет рядом.

Я превратился в полного идиота. И даже не заметил, как это произошло.

Остин уперла руки в бока и покачала головой.

— Ты сказал это... по крайней мере, пять раз.

— Это правда и в первый раз, и сейчас, — я посмотрел на дрожавшие руки и сжал их в кулаки. — Факт, что он когда-то целовал тебя, трогал...

— Притормози, ковбой, — Остин неожиданно оказалась передо мной, потянув меня за волосы к себе, отчего я буквально обезумел. Она поцеловала меня, и ее восхитительный язык коснулся моих губ. — Я твоя. Плюс... — мы оба опустили взгляд, когда она прижала мою ладонь к своему животу. — Мы скоро будем семьей. Каждый раз, когда ты меня касаешься или целуешь, мне кажется, что я могу летать от счастья. Я люблю тебя. За то, что у нас есть, стоит бороться, даже с собственной кровью.

Все тело задрожало.

Я не был уверен, каково это должно быть.

Единственной моделью поведения, которой меня научили родители, была «предавай или будешь преданным»

И хотя я знал, что в глубине души они меня любили, но предпочли делать это издалека.

Я редко видел отца, несколько раз наши пути пересекались на официальных мероприятиях, и он на глазах у всех говорил, что гордится мной. Но наедине? Это была совершенно другая история. Он всегда сокрушался, что я не последовал по его стопам и болезненно отзывался о моем выборе.

А мама перестала отвечать на звонки, как только узнала, что старый добрый папа переехал в квартиру на моем этаже и выболтал все ее грязные секреты. Но хоть я и отдалился от матери, я продолжал звонить ей по праздникам. Я звонил, когда получил работу. Звонил и благодарил, что она хотя бы пришла на выпускной. Но поскольку отец стал моим соседом, то я очевидно «выбрал сторону». И теперь мать вычеркнула меня из своей жизни. Полностью.

И что в итоге? Я снова чувствовал себя отвергнутым ею, а это не честно. Вся ситуация с моими родителями была просто смешной. Но я наконец-то покончил с этим.

Вздохнув, нежно поцеловал Остин в губы и погладил ее плоский живот. Интересно, чувствовал ли ребенок меня, мое касание, знал ли, что даже сейчас я любил его больше всех на свете?

В уголках глаз появились слезы.

Я никогда не был сверхчувствительным парнем, особенно учитывая, что считал слабостью показывать эмоции. А оба моих родителя были эмоциональными террористами, бросая друг на друга атомные бомбы, не заботясь, что зацепит кого-то еще, или что пострадает их единственный сын.

— Тэтч? — мягко позвала Остин.

— Да?

Мы отстранились друг от друга.

— Я хочу поговорить с отцом прежде, чем все начнется.

Все во мне кричало «Нет!», подмывало сказать, что он попытается ею манипулировать, как и всеми вокруг, как поступал с нею всю жизнь, но я был в растерянности. Это ее отец, я не имел права настаивать на чем-то еще, кроме как быть ее парнем и защитником. К тому же у Остин непростой характер.

Я коротко кивнул.

— Если тебе это нужно.

— Просто я... — ее глаза заблестели от слез. — Я хочу, чтобы он сознался. Может, если он сознается в отношениях и пообещает уладить скандал в СМИ, нам не придется иметь дело со всеми этими неприятностями, понимаешь? Просто я чувствую себя так, словно выношу приговор, не давая возможности оправдаться.

Черт возьми, она права. Нечестно обвинять во всем человека, даже не поговорив с ним. Я не понаслышке знал, до чего может довести херовая семья.

Одиночество. Отчаяние. Одиночество.

Одиночество стоит упомянуть дважды по очевидным причинам. Я почти потерял Остин и жил бы сейчас в персональном аду, если бы она не дала мне пинка и не заставила одуматься.

— Знаешь, терпеть не могу признавать твою правоту, но... — я поморщился. — Наверное, ты права.

Она улыбнулась.

— Мне нравится это слышать от тебя.

— Не привыкай, — проворчал я. — Хочешь, чтобы я пошел с тобой?

— Может, просто, я не знаю... — она передернула плечами, — побудешь в машине? На случай, если он взбесится, и нам придется поскорее убраться.

Если мужик тронет хоть волосинку на ее голове, я проведу кучу времени в стенах тюрьмы.

— Человек-автомобиль, — я кивнул. — Понял.

Понятия не имею, что собирался делать ее отец, хотя уверен, он будет кричать и ранить ее чувства — но я не мог пойти и разрушить жизнь этого человека без возможности искупления, даже если он пытался разрушить мою. Верно? Справедливо, что Остин дает ему шанс. Который я никогда не давал собственным родителям.

— Эй, — Остин обняла меня. — Мне не нравится этот взгляд. Хочешь «Маунтин Дью»?

— Серьезно? От этого мне должно полегчать?

Она энергично кивнула.

— Или «МунПай», они у меня тоже есть в заначке.

— Оу, правда?

— Маринованные огурчики! — выкрикнула она мне прямо в лицо, а потом прошептала: — Упс. Я хотела сказать, что огурчики, я слышала, они вкусные и, эм...

— Так ты хотела меня попросить купить тебе «МунПай» и маринованные огурцы, потому что ты знаешь, что дома их нет, да?

Она улыбнулась.

— Хорошие доктора заботятся о своих пациентах.

— Ты понимаешь, что я не такой доктор, да? Я не взбиваю подушки и кормлю тебя вредной пищей. Больше того, ты должна это знать, так как три недели ходила за мной хвостом на работе. Что вообще было в этих твоих заметках для блога?

— Очень точные зарисовки твоей задницы, — она подмигнула. — И частенько я черкала «Остин любит Тэтча» и обводила наши имена в сердечко. Когда же события пошли не в мою пользу, я просто танцевала голой вокруг твоей квартиры, когда тебя не было дома, и наложила на тебя любовное заклятие.

Я чуть не закатил глаза.

— Совсем не странно.

— Так рада, что ты согласился, — она принялась целовать меня в шею, мешая мыслить здраво, а потом рубашка оказалась на полу, а штаны на ручке двери. Я был полностью соблазнен и атакован беременной озабоченной леди, которая плохо держала себя в руках.

— Остин.

Член дернулся к ней

— Я позабочусь об этом, — она наклонилась.

— Нет, ты беременна и...

Я пошутил.

Все мысли покинули меня от ощущения ее рта на моем теле, ее жара, языка.

Я схватился за раковину, пока Остин продолжала мучить меня, и когда я уже думал, что больше не выдержу, поднял ее на ноги и прижал спиной к двери, целуя снова и снова, пока она не начала хныкать подо мной.

— Моя очередь, — хрипло прошептал я ей в шею, сдернул шорты на пол и нашел ее клитор.

Дернув бедрами, она шлепнула меня по руке и тихонько рассмеялась.

— Ты меня убиваешь.

— Все честно, — последовал мой ответ, когда я открыл дверь ванной и понес Остин в кровать. Стоило ее спине коснуться матраса, как я вошел в Остин и окинул взглядом прекрасную девочку, с которой мне хотелось провести всю жизнь.

Мысль ударила с силой несущегося поезда. Это не было связано с ребенком. И со всем происходящим.

Я хотел ее с самого начала.

И как бы нереально это звучало, мне хотелось сейчас большего.

Ее тихие стоны, пока мы занимались любовью, — единственное, что удерживало меня от безумного поступка: желания упасть на колени и сделать ей предложение.

Сейчас не подходящее время.

Похоже, это стало новым девизом моей жизни.

Но я боялся не из-за реакции Остин на мои слова.

До нее я никогда не понимал, сколько красоты может скрываться в хаосе. И мы преодолели этот хаос.

Меньшее, на что я был способен, это сделать ей идеальное предложение.

Глава 40

ОСТИН

Мне не хотелось ходить вокруг да около, поэтому когда я подошла к своему дому — дому, из которого собиралась переехать, как только все закончится — я почувствовала пустоту.

Будто дом, в котором выросла, вовсе и не был домом, а лишь хранилищем моих вещей. Я всегда чувствовала пустоту в этом огромном особняке, только никогда раньше не осознавала, насколько сильно. Я ожидала что-то вроде печали или других эмоций, хоть что-нибудь. Вместо этого создавалось впечатление, словно иду в чужой дом.

Квартира Тэтча казалась роднее и уютнее, впервые с тех пор, как я узнала про отца и мать, мне стало по-настоящему грустно.

Грустно, что отец так поступил с нашей семьей.

Грустно, что единственным для него способом прикрыть свою задницу, было обвинить того, кого должен защищать — мою мать.

Но грустнее всего, что я скоро подарю миру новую жизнь, а отец, если не извинится, не будет рядом — я этого не допущу.

Дотянувшись до дверной ручки, я еле сдержалась, чтобы не постучать. Я знала, что он дома, потому что написала ему заранее и сказала, что хочу поговорить.

Мама ушла, я встречусь с ней позже. Она лишь рыдала и извинялась в трубку, словно это была ее вина.

Мы проговорили два часа, и она призналась, что уже подозревала об измене. Но всякий раз, когда набиралась смелости задать вопрос, у отца словно срабатывало шестое чувство, что что-то идет не так, и он приходил домой с цветами, звал ее на ужины и вообще вел себя лучше. Она убедила себя, что он просто переживает кризис отношений.

Бедная мама. Она заплакала сильнее, когда сказала, что однажды даже последовала за ним на встречу.

Ох, воистину, яблочко от яблони недалеко падает.

В этот момент я, наконец, поняла, что мама притворялась не потому что ей нравилось жить в иллюзии идеального мира, а потому что она хотела защитить меня.

Так же, как и Тэтч.

Но иногда любви недостаточно. Ее любовь к моему отцу не удержала его от измены.

И, возможно, основной причиной было то, что отец любил нас на свой манер, но не настолько, чтобы поставить наши интересы выше собственных. Я отказывалась от подобной любви, которая лишь наполовину. Может, поэтому я не хотела отпускать Тэтча — он украл мое сердце безвозвратно. Поэтому я боролась, и хотелось бы думать, что мы оба выиграли.

Я повернула ручку и покрылась мурашками, когда вошла внутрь и увидела отца, сидевшего за завтраком с кофе и газетой в руках.

Сколько раз я наблюдала по утрам такую картину?

И сколько раз, проснувшись, заставала записку, в которой сообщалось, что он уже ушел?

Слишком мало было дней, когда утром он сидел за столом. И слишком много, когда отсутствовал.

— Папа, — прохрипела я.

Он повернулся. Его глаза были печальными, но потом железная решимость заменила все остальные чувства в них.

— Тебе виднее.

— Вау, — я подняла руки. — Я тоже тебя люблю?

— Я говорил, что этот парень доведет тебя до беды. Теперь посмотри на него, спит и с моей женой, и с дочерью.

Это была ложь. Я знала.

И он тоже.

— Мне все известно, — я потянулась к его руке.

Он отдернул ее.

— Не знаю, о чем ты говоришь, — бросил взгляд на часы. — У меня встреча через несколько минут. Тебе что-нибудь еще нужно?

Я глубоко вдохнула.

— Скажи мне правду. Большего мне не надо.

Он посмотрел на кофе, а потом поднялся.

— Правда, что твоя мать не была мне верна.

— Папа, — тело напряглось, но я старалась не показывать этого. — Она не изменяла. Ты это знаешь.

— Нет, — он исступленно замотал головой. — Все так считают, пусть все так и остается.

Он двинулся к выходу.

— Это того стоит? — бросила я ему в спину. — Быть мэром? Баллотироваться на государственную должность? Это стоит того, чтобы потерять семью?

На долю секунды он опустил голову, а потом выпрямил спину и бросил через плечо:

— Я люблю тебя, малышка.

— Докажи это, — прошептала я.

В ответ была тишина и щелчок закрывшейся двери. Я не плакала. Хотела. Но не собиралась удостаивать его слез.

Вместо этого я подождала в напряженной тишине, а потом очень медленно направилась в свою комнату и принялась складывать вещи в коробки.

Мое детство было разрушено, и я не знала, почему. Не похоже, что у меня было идеальное воспитание, а теперь розовые очки спали с глаз и хрустнули под ботинками отца.

Глубокая печаль поглотила меня. А потом решимость.

Стать лучше. Не лишать своего ребенка жизни, полной любви и счастья. Я не собиралась дарить ему подарки, если заработаюсь допоздна, или веселые поездки с друзьями из-за того, что у меня не будет времени на отпуск всей семьей.

Когда я оглядела все фотографии в комнате, то удивилась, обнаружив на большинстве из них себя с Эвери, а на некоторых даже с Лукасом.

А потом здесь появился Тэтч. Отсутствующая деталь.

Я взяла старого плюшевого мишку и бросила его в коробку для благотворительности.

А потом схватила другую коробку, которую хранила в комнате на случай долгожданного переезда, и медленно принялась кидать в нее обувь, одежду, фотографии, осколки прошлой жизни, которые заслуживали оказаться в новой жизни с Тэтчем.

Я не осознавала, что плакала, пока сильные теплые руки не обняли меня и не опустили на ковер.

Тэтч с полчаса держал меня на руках, пока я выплакала все слезы из-за отца. Когда я подняла взгляд, лицо Тэтча было таким нежным и красивым.

Кто мог знать, что встретишь любовь всей своей жизни после секса на одну ночь и сумасшедшей игры в Марио.

— Мне жаль, — он нежно поцеловал меня в лоб и отстранился. — Почему бы нам просто не собрать все, что тебе нужно, а потом продолжим?

Кивнув, я встала, оперевшись на протянутую руку.

С глупой улыбкой он оглядел мою комнату, а потом издал смешок.

— Эй! Что смешного?

— Ты врушка! — он подошел к одному из плакатов. — Ты знала, кто такой Энрике Иглесиас!

Я посмотрела на него наивными глазами и произнесла:

— Кто твой герой, малышка?

— Вот как. — Он кинулся ко мне, поднял меня на руки и принялся щекотать. — Ты сказала, что не знаешь эту песню!

— Мне хотелось посмотреть, — выдавила я сквозь смех, — как ты будешь петь ее!

— Я был пьян!

— Ты был превосходен.

— Я блевал все утро.

Я сморщила нос.

— М-да, ну ладно, может, не в этой части.

— Ты просто ужасный человек, ты понимаешь это? — Он опустил меня на пол, продолжая улыбаться, когда светлые волосы, как у серфера, упали на его лицо.

— Ты все равно меня любишь.

— Верно.

— И ты действительно мой герой.

— Нет, — он посерьезнел, коснулся поцелуем губ, а потом положил ладонь на мой живот. — Ты мой.

Глава 41

ТЭТЧ

— Думаю, меня может стошнить, — произнесла Остин рядом со мной. Красивое черное платье облегало каждый изгиб ее тела. Кружевная ткань сводила с ума, просвечивая кремовую кожу. Если наш водитель еще раз уставится на мою девушку, я расквашу ему нос.

Я вдруг стал настоящим собственником.

Дьявол, я всегда был собственником, когда дело касалось Остин, просто мне никогда не хотелось действовать под влиянием эмоций, прямо как сейчас.

— Ты выглядишь потрясающе, — заявила Эвери. На ней было красное платье, достаточно короткое, чтобы Лукас едва мог дышать, каждые несколько секунд опуская взгляд на ее ноги.

Мы решили нанять лимузин, чтобы доехать до благотворительного ужина ее отца. Вместо того, чтобы спрятаться, пока новости не утихнут. Имело смысл лишь показать наше единство и силу.

Прошла уже неделя с тех пор, как разлетелись слухи обо мне и маме Остин, ажиотаж не утихал, но без доказательств все строилось исключительно на догадках, чего и хотел отец Остин, я в этом уверен.

Достаточно слухов, чтобы выставить свою жену в дурном свете. А себя — раненым до глубины души, да еще и перед избирательной кампанией.

Я уже второй раз за вечер похлопал по карману пиджака, чтобы удостовериться, что все необходимое при мне, и улыбнулся, почувствовав знакомую форму.

Сегодняшний вечер обещает запомниться не только по одной причине.

Как только я помог Остин выйти из лимузина, замелькали вспышки камер, репортеры принялись закидывать нас вопросами в попытках выяснить, что мы делаем вместе.

Я игнорировал их и решил поцеловать Остин взасос, а потом дважды чмокнуть в лоб и сжать ее ладонь в своей.

Фотоаппараты заработали еще активнее.

Эвери с Лукасом замыкали наше шествие, и когда мы, наконец, зашли внутрь, с моих плеч словно сняли пятисотфунтовый кирпич.

Мама Остин уже ждала нас с шампанским в руках. Она красива, но она – не Остин. Улыбнулась нам обоим, подошла и взяла Остин за руку, словно говоря «мы команда».

Я боялся, что Остин заплачет. Вместо этого она с высоко поднятой головой направилась к нашему столику.

Где, чудо из чудес, папа Остин вел деловую беседу.

Он выглядел так, словно его вот-вот стошнит, когда его взгляд остановился на жене и нас с Остин вместе.

Но, думаю, самое лучшее за этот вечер произошло тогда, когда миссис Роджерс громко воскликнула:

— Дорогой! Это доктор Холлоуэй. Помнишь, к которому ты меня отправил, чтобы я сделала ту операцию, которую ты хотел? — Она так громко говорила, что было нереально не слышать ее на фоне тихо игравшей музыки. Она повернулась ко мне. — Так мило с твоей стороны было встретиться со мной вне работы, а то столько личных дел навалилось.

— В любое время, — я кивнул. — И я тоже должен вас поблагодарить.

— Оу? — она изогнула брови. — За что, милый?

— За разрешение встречаться с вашей дочерью.

Выражение лица мэра Роджерса было просто непередаваемым, сменившись с яростного вынужденной улыбкой, когда он кивнул жене и выдавил:

— Да?

— Ну... — миссис Роджерс подмигнула нам обоим. — Когда ты сказал, что любишь ее, я была так рада, что она наконец-то нашла такого, как ты.

У нас была аудитория.

Которая жадно глотала каждое слово.

И чертов мэр Роджерс ничего не мог с этим сделать. Лукас кашлянул рядом со мной.

— Ох, простите, мы пойдем за шампанским, — я наклонился и поцеловал маму Остин в щеку. — Спасибо. Мэр, — кивнул ему и притянул Остин как можно ближе. — Хорошего вечера.

— Надеюсь, — его фальшивая улыбка была идеальной, мэр выглядел совершенно готовым для очередного снимка камер.

— Будь я вами, я бы насладился моментом, — я наклонил голову. — Никогда не знаешь, что может случиться завтра, верно? — я выдавил сухой смешок, на что улыбка отца Остин едва дрогнула, приняв несколько обиженный вид.

Честно говоря, в этот момент мне стало его жалко.

Что хорошего в деньгах и известности, когда тебе не с кем пойти домой? Когда репутация, над которой работал всю жизнь, исчезла за один вечер? Когда потерял работу, ради которой пожертвовал семьей и остался ни с чем?

У него скоро будут внуки. А он даже не знал об этом.

И я предполагаю, даже если мы ему расскажем, он использует это, чтобы отвлечь внимание от надвигавшегося скандала.

Мэр что-то шепнул на ухо помощнику.

Неважно, если он сегодня узнает, что будет в завтрашних газетах. Они уже печатались.

Оказавшись вне зоны слышимости, Остин наконец произнесла:

— Ты этого не сделал.

— Что? — мы остановились, а Лукас и Эвери проскользнули вперед, чтобы взять что-нибудь выпить. — О чем ты?

Остин вперила в меня взгляд своих голубых глаз. Она была так красива, что щемило в груди.

— Ты всех заставляешь есть с твоих рук, к тому же, у тебя есть фотографии и диктофон в кармане, и ты можешь уничтожить моего отца, — она стукнула меня по груди и нахмурилась. — Ну, или было там, потому что ты проверял свой карман как параноик, а потом...

Я упал на одно колено. Остин ахнула.

Эвери вытащила телефон, чтобы все записывать, как ей велели, пока Лукас держал наготове шампанское для нашего маленького праздника. Правда, для Остин была газированная вода.

Много, много воды.

И если скажет «да», то, возможно, глоток «Маунтин Дью». Упаси меня бог от ребенка, так же помешанного на сладком, как его мать.

— Остин... — я полез в карман пиджака, мимо флешки с информацией о всех грязных делишках мэра для завтрашних газет, и схватил маленькую бархатную коробочку. — Я хочу тебе кое-что сказать.

Вокруг нас медленно собралась толпа.

Краем глаза я увидел поднятые телефоны, люди улыбались до ушей, а Эвери словно готова была описаться от волнения, она не могла устоять на месте.

— Правда? — глаза Остин сверкнули слезами.

— Да, — я держал коробочку в ладони. — Но я немного боюсь, что ты скажешь, что это ужасная идея, что ты знаешь меня всего три месяца, и мы торопим события. Поэтому я решил назвать тебе все причины, почему тебе не стоит соглашаться.

Она нахмурилась.

— Когда я напиваюсь, то пою Энрике Иглесиаса. Это не очень симпатично. Но клянусь, я правда хочу быть твоим героем каждый день моей жизни. — Она смахнула слезу. — Я терпеть не могу газировку, каждый раз, когда ты покупаешь «Маунтин Дью», клянусь, в моем теле сдается и умирает одна здоровая клетка. — Остин спрятала лицо в ладонях и захихикала. — До тебя я даже не подозревал о существовании «МунПайз», но теперь, каждый раз глядя на луну, я думаю лишь о тебе. Ужасная идея, потому что я так сильно одержим тобой, что все вокруг напоминает о тебе. — Это не настоящая причина, но я должен был ее назвать. — Мы знаем друг друга три месяца, три полных месяца, но часть этого времени мы провели врозь, и это были худшие четыре недели в моей жизни. Думаю, я умру, если придется снова такое пережить, — я вздохнул и поцеловал ее руку. — Я работаю. Много. Люблю поспорить. Ненавижу беспорядок. И застрял в своем холостяцком образе жизни. — Она кивнула. — Я не умею ездить на велосипеде. — Кто-то ахнул. — И да, я действительно ненавижу мороженое.

Еще вздох. Люди, серьезно?

— Если захочешь завести питомца, то лучше установить на мой телефон напоминания, иначе животное, скорее всего, сдохнет, так как я буду забывать его кормить.

— Это правда, — прошептала она.

— Но самое главное. Я разбил тебе сердце. Заставил поверить, что не люблю тебя, хотя на самом деле совершенно наоборот. Сердце разрывалось без тебя, и я представить не могу жизнь, в которой не смогу держать эту руку и гадать, будет ли рука нашего сына или дочери точно такой же. — Из ее глаз потоком потекли слезы. — Я надеюсь, что моя любовь к тебе превзойдет все причины для отказа, и когда ты скажешь «да», ты будешь уверена в ответе и не станешь потом анализировать все «нет», потому что я уже сделал это за тебя.

— Да.

— Я не закончил.

— Ты закончил, — она заставила меня подняться и страстно поцеловала. Раздались аплодисменты, а я даже не показал еще кольцо. — Я люблю тебя, Тэтч Холлоуэй.

— Я тоже тебя люблю, Остин Роджерс, — я проглотил ком в горле, когда нам в лицо ткнули бокалами: мне с шампанским, а Остин с водой.

— Кольцо, — Эвери сделала большой глоток из своего бокала. — Покажи ей кольцо. — Она вздохнула. — Оно прекрасно.

Я протянул правую руку и раскрыл коробочку, показывая простое колечко из белого золота с бриллиантом в два карата, обрамленным сапфирами.

У Остин чуть глаза из орбит не вылезли.

— Это... — она прикрыла рот ладонями, тогда я взял ее левую руку и надел кольцо.

— Идеально подходит, — прошептал я.

Она кивнула и крепко обняла меня.

— Когда ты все это спланировал?

— Когда ты рыдала в своей спальне из-за придурка-отца, я решил, что лучше начать нашу совместную жизнь сейчас правильно. Я люблю тебя. Ты любишь меня. Нет никаких причин против. К тому же, это отличный способ досадить твоему отцу, не опускаясь до его уровня, а противопоставляя его грязи... нашу любовь.

— Знаешь, ты просто шикарный мужчина, — Остин рассмеялась.

Я вскинул бровь.

— Тебе действительно лучше выйти за меня замуж, чтобы у нас получились умные дети, и они смогли позаботиться о нас в старости.

— Потому что именно поэтому ты и женишься, — отозвался Лукас.

Я ткнул его локтем в бок.

Я знал, что лишь вопрос времени, когда и Лукас задаст свой вопрос, потому что я украл его время для покупки колец, попросив найти что-нибудь для Остин.

Но чем меньше Эвери знает, тем лучше спит.

— Это прекрасно, — вздохнула Остин. — Все это.

И это правда.

Глава 42

ТЭТЧ

Я был слишком возбужден, чтобы спать.

В восемь утра Остин все еще спала, а я встал и попытался сделать кофе, не уронив чашки и не вписавшись в стены. Я еле стоял на ногах и был так рад, что взял выходной.

Зевнув, уже хотел заварить кофе, когда раздался сильный стук в дверь.

Я знал этот стук.

Так же, как и того, кто стоял по ту сторону.

И внезапно напряжение вернулось. Я хмуро направился к двери и открыл ее, ожидая увидеть обычную картину: отца с красными глазами, неуверенно державшегося на ногах, пахнущего виски и кричащего о том, как я и моя мать испортили ему жизнь.

Вместо этого я обнаружил своего папу. Абсолютно трезвым. Серьезным.

Вымытым. Одетым.

Он выглядел как тот папа, которого я помнил. Его руки дрожали, когда он протянул газету и ткнул в нее.

— Ты это сделал?

Дерьмо.

— Да, — я сглотнул, но тут же прогнал чувство вины. — Это было необходимо.

— Конец, — произнес он через несколько минут. — Теперь я чувствую, что мы пришли к завершению. Я так думаю, — его глаза увлажнились. — Я очень долго злился. Я настаивал на разводе и разделе имущества, думая, что это заставит ее понять, как сильно она во мне нуждается, в нас. Потом я подумал, если защищу ее, она вернется, увидит, что я не выдал ее, что я лучше, и что он просто ее использовал, — он закашлялся от рыданий, а потом покачал головой. — Это неважно. Уже все сделано.

— Да, — прошептал я. – Все, наконец, вышло наружу.

— Я не должен был изменять ей. Я любил ее. Я был... — Он поймал мой взгляд. — Тэтч, я слабый человек. Я не могу обещать, что стану лучше, но попытаюсь.

— Хотите начать прямо сейчас? — раздался за спиной тихий голос.

Остин выглядела прелестно в белом шелковом халате и шортах в тонкую полоску, в одной из моих старых футболок с V-образным вырезом, едва прикрывавшей грудь.

Отец кивнул и ответил простым:

— Да.

— Мы ждем ребенка, — тут же ответила она. — Вы... — ее глаза светились. — Вы станете дедушкой.

Я никогда не видел отца плачущим. Но старик сломался, другого объяснения не было, когда он упал на колени и зарыдал.

Может, потому что ситуация была так близка ему. Семья.

Не та, которая развалилась, а та, которая только создавалась.

И я, его точная копия, так близок к тому, кем он мог быть. Отец, которым он мог бы стать в свое время.

Вытерев слезы и поднявшись, он спросил:

— Если... если я стану лучше, можно мне помочь при родах?

— Конечно, — ответил я, не спрашивая Остин. Я знал, что она не захочет по-другому.

— Думаю, нам стоит спросить в больнице, на всякий случай. — Остин широко улыбнулась.

Отец тихонько засмеялся. Я тоже.

А потом мы оба расхохотались.

Я забыл, в каком секрете держал свою жизнь. Ото всех и, в особенности, от нее.

— Малышка, ты смотришь на бывшего главу хирургического отделения неонатальных исследований в Вашингтонском университете. В больнице университета даже есть крыло,

названное его именем. Он ушел в отставку в прошлом году.

У Остин отвисла челюсть.

— Вы, но Вы...

— Это был жестокий год, — наконец произнес отец, а потом пробормотал: — Черт, это были тяжкие десять лет. Но я могу помочь ребенку родиться с закрытыми глазами. — Он взглянул на меня. — И потом, Тэтч тоже может. Единственной причиной, почему он выбрал пластическую хирургию, было досадить мне.

— Частичная правда, — поправил я. — Мне нравится пластика. Это всегда интересно, и я не раб собственной работы, которым был ты в какой-то мере.

— И тебе нравится выводить меня из себя. — Старик обнял Остин. — В университете он был самым лучшим на своем курсе, готовый так же посвятить себя неонатологии, как его старик, но однажды Тэтч пришел домой и, наверное, увиденное и подтолкнуло его к подобному решению... — голос отца смягчился. — Что ж, в том, что он не хотел иметь с нами ничего общего, была и моя вина, не только его матери.

Остин слушала, пока я отправился доделывать кофе, который уже начал варить, когда меня прервали.

Я даже не знаю, как долго они разговаривали.

Но когда папа, наконец, ушел, сказав, что ему нужно подумать, уже практически наступил полдень.

— Ну? — Брови Остин взлетели вверх. — С чего хочешь начать?

Я вздохнул и откинулся на диване.

— Я не хочу брать его деньги. Это похоже на взятку вместо любви, потому что так проще. А это ужасно, согласна? Ему было легче выписать мне чек, чем дать то, что я всегда хотел: обнять, дать пять, что-нибудь, что сказало бы, как он мною гордится, заботится обо мне. Но он так погряз в собственных страданиях, а мне не хотелось следовать по его стопам, потому что его измена уничтожила мою маму и нашу семью. Я просто... хотел что-нибудь другое.

— Ты хотел сиськи, — серьезным тоном произнесла Остин. — Признайся.

Я расхохотался.

— Да, Остин, я хотел сиськи. Но, если подумать, за все время я был удовлетворен только твоими! Они сохранили мне кучу денег.

— Уверена, с тобой все будет в порядке, — она подмигнула.

Я потянул ее за ногу и притянул к себе на диване.

— Возможно, но, наверное, мне стоит взглянуть на них, на всякий случай. Знаешь, соски могут быть очень чувствительны во время беременности. Мне невыносимо, что ты... страдаешь, а я даже не в курсе.

— Я не страдаю.

— Думаю, я вижу слезу, — я проигнорировал ее. — Малышка, позволь мне позаботиться о тебе.

— В тебе полно дерьма.

— Дурачиться — еще один симптом чувствительности сосков. Так в учебнике написано.

— Хм-м, хранишь его вместе с фотографией Энрике Иглесиаса?

— Удар ниже пояса! — Я принялся щекотать ее.

А она начала петь во все горло, пока я не заглушил ее страстным поцелуем.

— Ты поцелуями заберешь мою боль? — выпалила она, как только я отстранился.

Я ладонью зажал ей рот.

— Хватит. — Но она продолжала петь под моими пальцами. — Хочешь «МунПай»?

Она прекратила петь, прищурилась и показала большим пальцем вниз, когда я убрал руку.

— Молодец, жених, молодец.

Жених.

Я так широко ухмыльнулся, что наверно выглядел пугающе.

Остин забралась ко мне на колени, согнув ноги по бокам от меня.

— Ты определенно выглядишь довольным собой.

— Я доволен на восемьдесят процентов.

Она нахмурилась.

— Почему только восемьдесят?

Я погладил ее по бокам, а потом начал очень медленно стаскивать ее короткие шортики, пока пальцами не коснулся бедер. — Думаю, ты знаешь, почему.

— Не-а. Без понятия.

— Ты меня убиваешь, — я скользнул ладонями под ее футболку и застонал, когда дотронулся до груди. Идеально. Чертовски идеально.

Ее стон вторил моему, когда она опустилась на мою эрекцию.

— Ладно, ты выиграл. — Она стащила футболку через голову, а потом встала и сдернула шорты.

— Вау. — Я тоже поднялся, стаскивая с себя одежду. — Это было легко.

— Что ж, ладно, — она повела плечиком. — Я знаю, как сильно ты любишь смотреть на сиськи, помнишь? Я решила, что если ты будешь всегда видеть перед глазами мои, когда трогаешь чужие, то по ощущениям это будет словно добрая старая бабушка.

— Давай оставим разговоры о бабушке, не когда мы раздеты, ладно?

Она кивнула и погрозила мне пальчиком.

— Знаешь, я думаю, с твоим папой все будет в порядке.

— Ага, — согласился я, глядя на ее живот. — Я тоже так думаю.

Глава 43

ОСТИН

Его рот.

Зачем мне вообще работать?

Секс с Тэтчем. Это моя новая профессия.

Вероятно, он просто старался отвлечь меня от новостей, потому что фотографии отца и мамы Тэтча мелькали по всем каналам.

Каждый раз, когда я пыталась дотянуться до пульта, Тэтч шлепал меня по руке и начинал целовать.

— Думай о нас. Думай о нас, — повторял он снова и снова, покрывая меня поцелуями, сжимая в объятиях и касаясь моего живота. И я слушалась.

Но время пришло.

И мы оба понимали, что нужно смотреть проблеме в лицо, следить за новостями и быть в курсе, что произойдет дальше.

Я схватила Тэтча за руку, встала с кровати и повела его в гостиную, указав на пульт.

— Они все еще наши родители, — прошептала я.

— Ага, родители, — отозвался он и включил телевизор. Шли последние новости.

Но все было не так плохо, как я думала.

Точнее, отец не выглядел виноватым. По предположениям, отношения длились несколько лет.

Я знала правду, как и Тэтч, но мы не вправе кого-то поправлять.

Были несколько фотографий его матери и моего отца вместе.

И мне становилось дурно от одной из фото, на которой он целовал ее в губы и смеялся.

На ее месте должна быть мама.

Это нашей семье полагалось быть счастливой.

Он все испортил. И ради чего?

Я до сих пор не понимала.

— Почему?

Не думала, что произнесла это вслух, но Тэтч выключил звук и взял меня за руки.

— Иногда люди делают глупости и ошибаются из-за скуки, мести или гордости, — он пожал плечами. — Ты можешь никогда не узнать причину, я знаю, тебе больно это слышать, но когда я порвал с тобой... — Я открыла рот исправить его, но он покачал головой. — Когда я порвал с тобой, я не назвал тебе причину. Я думал, что защищал тебя, но теперь знаю правду. Ты можешь никогда не узнать правду о моей маме и своем отце, но знай — тебя больше никогда не предадут.

На глаза навернулись слезы.

— Я знаю.

— Я серьезно, Остин, — он крепко держал меня. — Я никогда не изменю тебе. Я хочу, чтобы эти отношения строились на тесной связи, хочу настоящую семью. Я хочу любви.

— Я тоже, — кивнула я. — И обещаю, что тоже никогда не предам тебя.

Он вздохнул.

— Если конечно предательством не будет считаться мой выигрыш в настольных играх, или если обгоню тебя в гонках, или смухлюю с калориями в разгрузочный день, или...

Он поцеловал меня.

Я захихикала на его широкой груди.

— Люблю тебя, — пробормотал он. — И всегда буду.

— Хорошо, ведь ты с нами застрял.

— Слава Богу, — благоговейно прошептал мужчина, прежде чем снова поцеловать меня. И потом, напомните мне снова, почему нам так хорошо вместе? Потому что наша любовь взаимна, потому что она основывалась не на одержимости или похоти, а на реальных чувствах между двумя людьми. Которые понимают, что принесут любую жертву ради любви.

Нас предали.

Но сами мы не были предателями. И мне приятно говорить об этом.

Эпилог

ОСТИН

— Ты отлично справляешься, — мой свекр подмигнул мне и обошел вокруг кровати, чтобы взять меня за руку. — Как себя чувствуешь?

— Ох, вы знаете, — я стиснула зубы. — Словно рожаю десятифунтовую гориллу, но в остальном — отлично. Эй, где мое обезболивающее?

Он улыбнулся, его выражение лица очень сильно напомнило Тэтча.

За последние месяцы отношения отца и сына так сильно изменились, что у нас даже проходили семейные ужины, и он выплатил все кредиты Тэтча, чтобы мы смогли начать все сначала. Бракоразводный процесс закончился, и первым делом его отец захотел полученные деньги отдать нам.

Тэтч отказался.

Но отец сказал, что это необходимо, что нам не придется брать деньги, он просто создаст трастовый фонд для маленького мальчика, которого мы ждали.

Поэтому Тэтч принял их, а позже ночью плакал у меня на руках. Кредит на триста пятьдесят тысяч долларов. Исчез. Забыт.

Забавно, как в ту минуту, когда он смог простить обоих родителей, его отец смог простить себя.

— А-а-а! — я вскрикнула, когда живот напрягся, и гигантские невидимые тиски сжали меня словно тюбик зубной пасты. — Это неестественно!

Тэтч был спокоен. Он должен быть спокойным.

Разве папе не полагалось падать в обморок?

— ПРЕКРАТИ ВЕСТИ СЕБЯ КАК ВРАЧ! — рявкнула я ему, когда он нырнул под простыню и принялся обсуждать о бог весть каких местах, которые никогда не должны обсуждаться или разглядываться зятьями или сексуальными мужьями!

— Лекарство прибыло! — Провозгласила Эвери.

Лукас решил подождать в приемной. Умный мужик.

Эвери протянула «МунПай».

— Ты получишь его после того, как очень хорошо потужишься.

— Я ненавижу тебя, очень сильно ненавижу.

Она помахала передо мной «МунПаем».

— Никакой еды! — старший доктор Холлоуэй погрозил мне пальцем. В ответ я показала ему средний палец.

Тэтч рассмеялся.

— Ты в порядке, малышка?

— Больше никогда ко мне не прикасайся. Я уйду в женский монастырь, как тебе такое?

— Тебе просто очень больно.

Он кивнул на вошедшего мужчину в халате и спросил:

— Кто тут хотел эпидуралку?

— Я! Да! Я хочу! — выкрикнула я, а Эвери поморщилась, увидев очередную схватку.

Я потянулась к ее руке и случайно схватила «МунПай», раздавив его и уронив на пол.

— Нет! Мой «МунПай»!

— У меня есть еще, — Эвери похлопала меня по плечу. — Ну, тебе здесь хорошо? Думаю, я тогда пойду... к мужу и... помолюсь... за тебя! Не за меня. Я в порядке.

Не в порядке. Она на двенадцатой недели беременности.

— Это твое будущее! — крикнула я ей вслед.

— Остин, — рявкнул Тэтч. — Это правда так необходимо?

— Ох, не знаю, необходимо ли ЭТО! — Я указала на живот.

Он усмехнулся.

— Люблю, когда ты злишься.

— Вытащи это! — прорычала я. — Это больно.

— Лекарство, — Тэтч поцеловал меня в лоб, моя слабость, и потом кивнул врачу,

который выглядел слишком молодо, чтобы держать такую большую иглу.

— Привет, Остин. Меня зовут Бен. Сейчас я сделаю так, что все это станет похожим на чаепитие с пончиками, хорошо?

Я фыркнула.

— Я сама, как пончик.

— Прекрасно, — он подмигнул. — А теперь повернись на бок, обхвати колени и не двигайся. Как только начнется следующая схватка, ты должна сделать несколько глубоких вдохов, а когда она пройдет, я введу анестезию. Хорошо? Ты почувствуешь легкий укол, потом небольшое давление и все. Но ты не сможешь двигаться.

Я кивнула. Я вся вспотела и сходила с ума. Я ненавидела уколы.

Тэтч немедленно оказался на другой стороне кровати:

— Просто давай пройдем через это вместе, хорошо?

Я не могла говорить, схватки становились все хуже. Я зажмурилась и принялась ждать, пока пытка закончится.

А потом услышала голос Бена.

— Какая сильная. Ладно, поехали.

Я старалась расслабиться, но иголка такая большая, она проткнула мне позвоночник, в конце концов. Одурманенная, я подождала, пока ноги онемеют, и приятно удивилась, когда боль начала рассеиваться и через пять минут совсем исчезла.

— Это чудо! — я могла говорить и функционировать как нормальный человек. — Что это за штука?

— Фентанил, — с ухмылкой ответил Тэтч. — Ни единого шанса теперь, что тебе будет больно, но если вдруг, то просто нажми на эту маленькую кнопку, но не злоупотребляй, хорошо?

Он протянул мен волшебную кнопку.

И я вдруг снова почувствовала себя сильной. Самой собой.

— Я сделаю это, — кивнула я.

Тэтч закатил глаза.

— М-да, думаю, уже можно сказать, что лекарство подействовало, учитывая, что несколько минут назад она всех посылала.

Его отец улыбнулся, и они принялись болтать о футболе, пока я гадала, почему мелкий все еще не решал появиться на свет.

Прошло полчаса. А потом и час.

Я беспокойно листала журнал, когда папа Тэтча осмотрел меня снова и улыбнулся.

— Ты готова?

Я знала, что все нервничали и хотели увидеть малыша. Моя мама была в приемной вместе со всеми, и, скорее всего, мерила шагами ковер.

— ДА! — я бросила журнал на пол и стала ждать. — Мне тужиться или...

— Терпение, — он усмехнулся. — Мы не хотим сильно беспокоить ребенка. — Он взглянул на монитор. — В разгар каждой схватки я хочу, чтобы ты хваталась под коленями и помогала себе тужиться, ясно?

Я кивнула.

И во время следующих схваток я тужилась так сильно, как могла.

Тэтч стоял справа, держал меня за руку и сжимал при каждой схватке.

— Еще пару раз и, думаю, все закончится. Ты рождена, чтобы это делать, Остин.

— Да, — ответила я, больше убеждая себя. — Да. Я справлюсь.

— Люблю тебя, — Тэтч сжал мою руку сильнее, а я снова начала тужиться.

— Вижу головку, — хрипло проговорил Доктор Холлоуэй. — Еще разок, милая.

Я снова напряглась.

А потом давление исчезло.

И мне на грудь положили теплый, крошечный сморщенный комочек. Я расплакалась.

Тэтч тут же принялся помогать медсестре обмывать мальчика, пока отец делал все необходимое.

— Сейчас будет немного больно, — он взглянул на меня. — Нужно извлечь плаценту и

удалить всю оставшуюся жидкость. Ты готова?

Я кивнула, крепче прижав ребенка, когда свекр надавил мне на живот. Я серьезно была готова потерять сознание, если он вскоре не прекратит.

Тэтч смотрел на сверток на моей груди, и из его глаз текли слезы.

— Это прекрасно, — произнес доктор Холлоуэй. — Как организм создает другого человека. — Он поднял что-то большое и синюшное, я чуть не упала в обморок.

— Спасибо, — шепнул Тэтч мне на ухо. — Ты прекрасно справилась.

— На самом деле, я тебя не ненавижу, — пробормотала я, внезапно почувствовав изнеможение.

— Знаю, малышка.

— И не хочу, чтобы ты сбросился со скалы.

— Я в курсе.

— И я действительно хочу, чтобы ты снова ко мне прикасался, — всхлипнула я. — Может, просто не сегодня.

Он усмехнулся.

— Остин?

— Да?

— Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю. — Я поцеловала его в губы и почувствовала такую наполненность, что готова была взорваться от чувств.

Семья.