Раскрыть ладони

И не пытался замечать, если честно. Думал только о себе в те дни. И даже не столько думал, сколько отчаянно старался вернуться. К прежнему ощущению жизни. А возвращения всё не происходило и не происходило...

Мешали сны, в которых повторялась одна и та же история — четверть часа в сыром и тёмном подвале, из которого я выбирался на ощупь, потому что когда пришёл в сознание, масло в лампе давно уже закончилось. Впрочем, о свете я даже не думал, потому что в темноте глазам было легче плакать. Зато когда добрался-таки до выхода, едва не ослеп от солнечных лучей.

Мешал желвак, перекатывающийся с места на место и напоминающий о случившемся. Нет, не так. Не дающий забыть — вернее. А заодно не позволяющий внятно произносить слова и затрудняющий дыхание, пока, наконец, не обосновался в щеке.

Мешало предательство матери, не соизволившей даже попрощаться. Хотя понимаю, как сильно она боялась смотреть мне в глаза. Но что толку в этом понимании? Ничего не вернёшь, ничего не изменишь.

Многое мешало мне тогда. А сейчас? Пелены больше нет? Не узнаю, пока не проверю.

— А вот и наш герой!

За прошедшие годы она не могла не измениться. И всё же узнавалась с первого взгляда. А ещё и тогда, и сейчас вызывала у любого наблюдателя удивлённый вопрос: почему? Почему женщина, не лишённая привлекательности, обладающая недюжинным магическим талантом избрала для себя такой странный путь по жизни?

Сухие пальцы, строго сжатые на костяном веере — игрушке, без которой в жаркие саэннские дни бывает невозможно дышать. Безупречно прямая спина и осанка наставницы дочерей богатого рода. Гладко причёсанные тёмные волосы и тёплые карие глаза. Да, не девочка. Но и не старуха, о чём довольно громко заявляет под складками мантии высокая и пока не нуждающаяся в поддержке корсета грудь.

— Доброго дня, dyesi Вилдия.

Кланяюсь. Не с удовольствием или искренним желанием. Просто не могу не поклониться. Потому что вижу: столпившиеся за спиной женщины малыши одеты чистенько и опрятно, а мордашки, оживившиеся при виде корзины со сладостями, не так голодны, как могли бы быть.

— Ты не забыл моего имени? Право, я удивлена. И мне очень приятно.

— Но ведь вы тоже меня не забыли?

Она улыбается и кивает:

— Не смогла бы. Как можно забыть тот единственный раз, когда в Доме призрения оказался человек, которому до совершеннолетия оставалось меньше года?

Да, случай необычный, почти невероятный. Вот только в голосе Смотрительницы слышатся нотки двусмысленности. Как будто слова описали причину, пригодную для всех, но за ней прячется ещё одна, так сказать, для личного употребления.

Краем глаза ловлю настороженный и слегка недоумевающий взгляд демона. М-да, нехорошо получилось. Надо было рассказать заранее, потому что...

— Простите за вмешательство, любезная госпожа, но мой молочный брат никогда не упоминал об этой странности своей жизни. И я горю желанием узнать подробности из ваших прекрасных уст!

Дамский угодник нашёлся! Ни рожи, ни кожи, а туда же... Зато заливается певчей птахой, и небезуспешно. Но кажется, я по-настоящему попал впросак.

Вилдия усмехнулась:

— Вам следовало бы расспросить его самого. Но поскольку никакой тайны в случившемся нет... Если вы предложите мне свою руку, мы поднимемся в кабинет и за бокалом фруктовой воды вполне сможем обсудить всё, что вас интересует.

— С радостью и удовольствием, госпожа!

— И Маллет, разумеется, разделит наше общество?

Есть вопросы, не предполагающие ни ответа, ни возражения. Отдаю корзинку радостно галдящей малышне и покорно плетусь за парочкой, увлечённо воркующей о превратностях погоды и ненастьях, посещающих людские души.

Всё не так. И внутри меня, и снаружи. Но если с собственными странностями можно повременить, то внешние изменения, настойчиво обращающие на себя внимание, ждать не желают. Дом призрения стал совсем другим. Пожалуй, у меня бы язык не повернулся теперь называть его «приютом».

Нет сырости, стены выбелены, пол не проваливается под ногами, с потолка не сыплется труха штукатурки. Всё подновлено или просто заменено. А ведь ещё семь лет назад этот дом был ничем не лучше склепа, из которого юные создания стремились вырваться на свободу с таким усердием, что попадали в гораздо худшие ловушки.

Я помню, как двое парнишек радовались, что приглянулись в подмастерья известному магу. Прыгали и ходили колесом от счастья. Ну ещё бы, ведь они думали, что за стенами приюта их ждёт прекрасная и волшебная жизнь, и не пройдёт и десятка лет, как сами смогут творить чары, какие только пожелают...

Оба сгорели, как свечки. Я как раз сдавал экзамены в Регистр и слышал, как в коридорах Обители шептались о преждевременной кончине юных служек. Разговоров ходило много и разных, но сплетники оказались едины в главной причине: пареньки умерли по вине хозяина. Перетрудились. Износили себя в считанные месяцы. А всё почему? Потому что верили в лучшее. И никто не захотел или не смог рассказать им о тенях, в которые попадаешь, если захочешь спрятаться от жаркого солнца.

Вилдия обернулась, словно почувствовав, что я замедляю шаг больше необходимого.

— Не узнаешь родной приют?

— Нет, dyesi. Здесь всё стало иначе, чем я помню.

На губах женщины появилась смущённая улыбка:

— Рада, что ты заметил.

— Почему?

— Потому что оценить мои труды может только тот, кто видел обе стороны жизни.

Она переступает порог кабинета, а Джер, предупредительно пропуская Смотрительницу вперёд, оборачивается и смотрит на меня с таким выражением в глазах, что хочется отступить и спрятаться за углом коридора. Охотник, нацелившийся на добычу. Хорошо ещё, что невидимый арбалет направлен не в мою сторону, но легче почему-то не становится. Неужели меня заботит судьба колоска, выбранного демоном для кровавой жатвы? Быть того не может. Тогда что заставляет сердце испуганно замирать?

Боюсь, что остро отточенный серп заденет меня? Нет. Боюсь, что отскочит в сторону и ударит по невинным и непричастным. Я смогу уйти от атаки. Смогу отразить, если понадобится. Но моя победа непременно обернётся поражением для кого-то другого. Хорошо, если это будет враг, ненавистный и непримиримый. А если кто-то случайный? Кто-то, из любопытства или по незнанию вставший на нашем пути? Вернее, на моём. Как сказал демон? Я всё теперь делаю сам. Значит, и отвечать буду сам. За всё. Но боги, как же это трудно!

— Так о чём мы собирались побеседовать? — Вилдия расправляет полы мантии, усаживаясь в широкое кресло, пока Джер придирчиво принюхивается к разлитому по бокалам напитку.

— О прошлом, любезная госпожа, только о прошлом.

— А я полагала, приятнее и увлекательнее строить планы на будущее.

Демон сделал глоток и удовлетворённо сощурился:

— В таких разговорах нет смысла, госпожа. Наступающий день не принадлежит нам в ещё большей мере, чем прошедший, но то, что было вчера, мы хотя бы помним. А то, что будет завтра... Оно просто БУДЕТ. Но какое? Не узнаем, пока будущее в свою очередь не станет прошлым.

Смотрительница помолчала, задумчиво переводя взгляд с меня на демона.

— Вы, в самом деле, молочные братья?

— Если судить строго, да, — кивнул Джер. — Мы пили из одного и того же источника, просто один больше, другой меньше.

Врёт? Если вспомнить его собственное утверждение, нет. Впрочем, на сей раз он не сказал и той «правды», которой потчевал Тайану. Вроде бы всё то же самое, и вовсе не то. Даже Вилдия отметила эту странность, но по-своему:

— Вы умеете играть словами, любезный dyen. И судя по тому, как легко это делаете... Занятие прибыльное?

— Не очень. Но на жизнь хватает. А уж на смерть я успел заработать с лихвой!

Вилдия рассмеялась, обмахиваясь веером:

— Маллету повезло, что у него есть такой брат. Жаль только, вас не было рядом с ним в то время, когда...

— Кстати, о времени. — Демон плюхнулся в кресло напротив Смотрительницы. — Я жду подробнейшего рассказа!

— Может быть, сам виновник?.. — Женщина вопросительно посмотрела на меня.

Снова теребить шрамы памяти? Нет ни сил, ни желания.

— Увольте.

— Но ты не возражаешь?

— Против чего? Эта история известна слишком многим, и смысла молчать нет. Никакого.

— Тем более, зритель со стороны порой видит намного больше, чем сам участник представления, — заметил Джер.

Ага. Выпучивает глаза, хлопает ресницами, ахает и охает, но даже не представляет, какие страсти обуревают актёров на сцене.

— Видит? Наверное. Но понимает ли, что именно он видит?

— Сейчас и узнаем! Любезная госпожа усладит наш слух звуками своего чудесного голоса?

Вилдия ещё раз посмотрела на меня, словно ища ответ на ранее заданный вопрос. Не нашла, огорчённо отвела взгляд и приступила к рассказу:

— По древним обычаям и доселе исполняющимся законам маг признаётся совершеннолетним при наступлении двадцати двух лет...

Демон подхватывает:

— А входит в силу чуть раньше, между семнадцатью и девятнадцатью.

— Откуда вам известны такие подробности? — в глазах Смотрительницы вспыхнул огонёк неподдельного интереса. Если до этой минуты женщины рассматривала Джера, лишь как приятного, но никчёмного собеседника, то теперь обрадовалась его обществу по-настоящему.

— По долгу службы я частенько имею дела с магическим сословием и, волей неволей, обзавёлся разными знаниями.

— И кому же вы служите?

Демон коротко улыбнулся, не разжимая губ:

— Тому, кто нуждается в моих услугах. И тому, кто может их оплатить.

Вилдия или поняла намёк, или сделала вид, что поняла, но больше задавать вопросов не стала, вернувшись к моей истории:

— До совершеннолетия маг не имеет права на распоряжение ни именем, ни имуществом своего рода, и любой взрослый родственник может... Собственно, именно это и произошло. По несчастливой случайности отец Маллета погиб, а мать передала опеку Дому призрения.

— Интересный поступок.

— И никому не понятный, — вздохнула Смотрительница. — Но она была в своём праве, этого никто не мог отрицать.

— И парень на пороге совершеннолетия оказался в приюте... — Джер задумчиво почесал щёку. — Хорошая мать. Заботливая.

Ещё будет насмехаться? Не позволю!

— Ты её не знаешь, поэтому...

— Предлагаешь молчать? — Зелёные глаза горько потемнели. — Хорошо. Это не моё дело, правда. Но ведь ты сам не в восторге от поступка мамочки, верно?

— Она — МОЯ мать!

— С этим никто не спорит.

— И только я могу обвинять или...

— Или миловать? Да. Только ты. Извини, если мои слова оказались... неправильными. Я не хочу никого судить или оправдывать, но причины... Пока не могу придумать ни одной, заставившей мать отказаться от своего сына, да ещё так жестоко.

— Жестокость на этом не закончилась, — покачала головой Вилдия. — Dyesi Лиенн распродала всё имущество рода Нивьери и исчезла из города.

— То бишь, когда нашему мальчику исполнилось двадцать два года, он...

Зло выплёвываю:

— Оказался на улице без гроша в кармане! Может быть, хватит? И так уже всё ясно.

— Всё ли? — усомнился Джер. — Ты находился здесь до совершеннолетия?

Содрогаюсь, представляя себе упомянутую возможность:

— Нет. Я... Меня забрали раньше.

— Забрали? А кстати, куда дети попадают после приюта?

— В услужение к магам, по большей части. Или просто в услужение, — пояснила Смотрительница.

— И мой братец тоже?

Женщина загадочно улыбнулась:

— О, ему повезло больше! Хотя, что такое везение? Всего лишь немного труда.

Странное заявление. За ним явно кроется нечто большее. И нечто жуткое, потому что внутри всё начинает знакомо холодеть.

— О чём вы говорите, dyesi?

Вилдия опустила ресницы:

— Тебя должен был забрать вовсе не тот кузнец.

— А кто?

— Не догадываешься? — карие глаза сверкнули полированной гладью клинка.

— Господин старший распорядитель?

— Он самый.

И тогда моя жизнь была бы кончена. Вернее, продолжалась бы и по сей день, но в нескончаемых унижениях и издевательствах. Если Трэммин так ненавидит своего племянника, как показал, на несколько минут скинув маску... Ничего хорошего меня не ожидало.

— Но как же получилось, что...

Смотрительница положила веер на колени.

— Я не собиралась рассказывать, потому что ты мог бы чувствовать себя обязанным, хотя в той проделке выгоды было больше для меня, чем для тебя. Но сегодня... Ты помог одному из моих малышей. Когда все вокруг стояли и трусливо смотрели, как он умирает. Теперь, пожалуй, уже я задолжала тебе... — По губам женщины скользнула грустная, но решительная улыбка. — А долг красен чем? Только платежом. Причём, честным.

— Я не понимаю, dyesi...

— Сейчас поймёшь. Но сначала я кое-что расскажу из своего прошлого. Я красивая женщина?

— Нет, — бесстрастно откликнулся со своего места Джер. — Вы умная женщина, и это не позволяет вам быть настолько привлекательной, насколько вы хотите.

— Благодарю! — Вилдия опустила подбородок, изображая поклон. — Вы умеете говорить то, что люди хотят слышать, но о чём никогда не посмеют просить.

Ответный поклон следует по всем правилам, ради соблюдения которых демон покинул кресло:

— Всегда к вашим услугам.

— Так вот, я не особенно красива. Но восемь лет назад я была моложе и милее. И доверчивее, конечно же. А может, просто устала ждать... Но когда со мной завели разговор о чувствах, не смогла устоять. Влюбилась, как девчонка! Меня оправдывает лишь то, что в него невозможно было не влюбиться, если он хотел стать любимым. Я говорю о твоём дяде, Маллет. Ты удивительно похож на него внешне, зато всё остальное... Впрочем, речь о другом. Я любила и полагала, что меня тоже любят. Трэммин не позволял мне сомневаться ни единого мгновения, хотя и прятал наши отношения от всего мира. И как-то раз попросил меня о помощи. Разве можно отказать любимому? Тем более, он пёкся о нашем будущем благополучии. Освободилась должность смотрителя Дома призрения, а твой дядя, как распорядитель Попечительского совета, имел свой интерес в безродных сиротах... Ты ведь понимаешь, о чём я? Узнавать ещё до представления в Совет о талантах юных одарённых — что может быть заманчивее? Он был убедителен и нежен, как никогда. Конечно, я согласилась! Несколько месяцев витала в облаках счастья, пока... Это произошло примерно за месяц до смерти твоего отца. Трэммин пришёл ко мне, но не один. Он привёл женщину, с ног до головы закутанную в покрывала. Не знаю, была ли она красива или уродлива, но твой дядя... Ловил каждый звук её голоса. Повелительного и равнодушного. Голоса человека, которому никто и никогда не говорил «нет». И в тот день я поняла, что попала в ловушку, из которой есть только один выход. Через разбитое сердце.

Демон огорчённо цыкнул зубом:

— Неужели ваш возлюбленный оказался настолько глуп?

Плечи Вилдии насмешливо приподнялись и опустились.

— О, он оправдывался, конечно же! Говорил, что всего лишь желал оказать той женщине услугу. Помочь найти пропавшего родственника или что-то вроде того.

— Родственника? В приюте?

— Да, мальчик был одарён и не мог оказаться в Саэнне нигде, кроме Дома призрения. Правда, всё это происходило слишком давно, но записи сохранились.

Джер напряжённо сузил глаза:

— Давно? А не вспомните имя мальчика?

— Почему вы спрашиваете?

— Хочу проверить одну догадку. Если она верна... Всё очень плохо. Если неверна — тоже.

— Лагарт. Таково было его имя. Я не могла не запомнить.

Демон сжал кулаки и снова разжал, но костяшки пальцев оставались белыми ещё долгий вдох.

— Всё, что вы запомнили о той женщине, это голос?

Смотрительница задумчиво нахмурилась:

— Рост не слишком высокий, и скорее всего, она худощава. Но больше я ничего не могла разглядеть.

Женщина, прячущая лицо. Женщина, чей голос выдаёт привычку к безраздельному властвованию. Могла ли она быть той же, что дала заказ моему отцу? Если да, значит, её и Трэммина связывали какие-то общие интересы и дела. А если парочка действовала вместе... Кто же из них двоих желал смерти роду Нивьери? Ответ очевиден. Дядюшка приложил руку везде, где успел. Я списывал гибель отца на слепой случай? Зря-а-а-а-а! Всё было просчитано и продумано.

Пакостно-то как стало на душе...

— Простите, что отвлёк вас своим вопросом. Вы ведь не закончили рассказ?

— Осталось совсем немного. Я знала, что Трэммин хочет заполучить племянника в своё подчинение, потому что сама не раз слышала об этом из уст возлюбленного в минуты откровения. И отомстила сполна! Найти двоюродного дядю Маллета было нетрудно, хотя я, признаться, до самого конца не верила, что кузнец решится поспорить с магом. Но когда dyen Тувериг пришёл... Каюсь, оформила все бумаги едва ли не тайно, чтобы пути назад уже не было. Видели бы вы лицо господина распорядителя! Я думала, у него разорвётся сердце. Как несколькими днями раньше разорвалось моё. Только жалости не было. Правда, потом, много позже, мне всё же стало больно, но... Я справилась. Потому что нашлось кое-что, нуждающееся в моей любви и заботе больше, чем красивый, но бездушный мужчина.

— Да. Много маленьких и благодарных детей.

Демон подошёл к Вилдии, наклонился, взял её ладони в свои и поцеловал.

— Вы чудесная женщина.

— Я мстительная женщина.

— Но из вашей мести родилось нечто доброе и прекрасное.

— Я не умею прощать.

— Если злость придаёт вам силы творить чудеса, грех становиться доброй! — подмигнул Джер, и Смотрительница рассмеялась.

Хотя ещё мгновение назад готова была зарыдать.

— Ты везучий человек.

Надвигающиеся сумерки заполняют своей вязкой гущей швы мостовой, и кажется, что идёшь по ровному полю. Кажется до того момента, разумеется, как нога подворачивается на очередном стыке камней, и равновесие души, только-только достигнутое, снова рассыпается бусинами злости.

— Да, никому не везёт так сильно, как мне!

— Считаешь иначе?

Демон вроде бы шагает в том же ритме, что и я, но постоянно оказывается то впереди, то позади. Наверное, потому что у меня заплетаются не только мысли, но и ноги.

— Невероятное везение — потерять всё!

— Зато сколько приобрёл... Вернее, скольких. К примеру, эта женщина, рискнувшая бросить вызов бывшему возлюбленному. И твой второй дядя.

Как он не понимает... Или понимает, но иначе, нежели я. Попробовать найти что-нибудь общее в наших ощущениях? А надо ли? Но если не попробую, не узнаю, напрасно всё было или нет.

— Вилдия думала об удовлетворении своего желания, только и всего. Хотела отомстить и отомстила. Используя меня, как бессловесную куклу. А Тувериг... Он тоже искал свою выгоду. И нашёл. Не было никаких благородных порывов души, и не убеждай меня в этом!

— Не буду.

Почти десяток шагов он молчал. Лучше бы и дальше не говорил ни слова!

— Но ты хочешь, чтобы тебя любили.

Останавливаюсь. Демон проходит чуть дальше, и только заметив моё отсутствие рядом с собой, замедляет шаг и оборачивается.

Хочу? Он именно так объясняет для себя мои поступки? Какая глупость! Да мне плевать! Не нужна мне ничья любовь. Раньше, может, и хотел, а сейчас... Всё ушло за Порог. Не без моего скромного участия. Ушло и забылось. Вроде бы.

Но всё равно обидно выслушивать такое!

— Это преступление, по-твоему?

— Нет.

— Ты сказал так, будто...

— Это просто невозможно.

Ага, заговорил по-другому? Решил, что недостаточно сильно ударил?

— Меня не за что любить? Ты на это намекаешь? Я, по-твоему, жуткое ничтожество?

Не отвечает. Поднимает голову и смотрит вверх, туда, где на крыши домов медленно, но настойчиво наползает ночь.

— Я не заслуживаю любви? Почему ты молчишь?!

— Потому что мне нечего сказать.

— Тебе — и нечего?! Не лги!

В круговерти сумерек и огоньков, беспокойно колышущихся за стёклами уличных фонарей, зелёные глаза то темнеют, то вспыхивают едва ли не белыми искрами, но чувства в переведённом на меня взгляде не заметно. Вернее, оно есть, только предназначено кому-то другому. Кому-то далёкому, а может быть, близкому, но не мне и не самому Джеру.

— Я ничего не знаю о любви.

— Обо всём на свете знаешь, а тут вдруг сдался! Какой же ты после этого демон?

Улыбается. Левым уголком рта. Щурится, то ли зло, то ли грустно.

— Плохой. Неумелый. Бесполезный.

Эй, да он отнимает титулы у меня!

— Почему ты сказал, что я хочу любви?

— Потому что это правда.

— Я вовсе...

— Именно ХОЧЕШЬ. Но пока мы хотим, мы не получаем... Так заведено в подлунном мире.

— А вот теперь ты точно лжёшь! Как же можно достигать цель, если не желать её достичь?

Демон поправил сползшую с плеча лавейлу.

— Желание и стремление — разные вещи. Желаешь чего-то неосязаемого, необъятного и прекрасного. Стремишься к тому, что имеет строго определённую цену. Цену, которую ты готов заплатить. И платишь, скрипя зубами.

— Причём же здесь...

— Любовь? Её тоже можно добиться, и сегодня мы как раз видели жертву такого «стремления». Но в твоём случае всё по-другому. Ты хочешь любить и быть любимым. Однако вовсе не стремишься к этому.

— Да откуда тебе знать?!

Поворачивается спиной.

— Неоткуда, конечно. Я вообще ничего ни о чём не знаю. Если бы знал...

Прячет лицо? Я обычно так поступаю, когда не хочу тратить силы на сдерживание чувств. И когда понимаю, что ещё немного, и желвак в щеке начнёт растекаться во все стороны мерзким онемением. Но что в нашей дурацкой перепалке могло вынудить отвернуться демона? Уж не упоминание ли о любви?

Проверим:

— А ты? Ты хочешь, чтобы тебя любили?

Тянет с ответом, но признается:

— Хочу.

— А стремишься?

Промедление становится ещё заметнее и заканчивается коротким и сухим:

— Нет.

Шагает прочь, но перед тем, как свернуть за угол, едва не задев плечом парня в карнавальном костюме, буркает:

— И не буду.

Да, всё, что демон умеет, это портить настроение! И так тошно до одури, а он ещё прибавляет...

Значит, дядюшка знал о том подвале и его обитателе. Или даже сам подсобил? Нет, силёнок Трэммина не хватило бы на сотворение странной лужицы, не живой и не мёртвой. Испросил чьей-то помощи? Скорее всего. Но могу поклясться, маг был не местный! За прошедшие годы я расплёл сотни заклинаний, от простеньких до самых заковыристых, и всё же ни разу не встречался ни с чем подобным.

Это были не чары. Кусочки, собранные в горсть, но не соединённые между собой обычным образом. Как они держались друг за друга? До сих пор не понимаю. Отчаянно подставленные ладони разорвали непонятную связь, но не уничтожили заклинание полностью. Та капля, что попала мне на лицо, и поныне наделена собственной силой. По крайней мере, не желает подчиняться, а при каждом удобном случае доставляет хлопоты. В чём же загвоздка? Чем убили отца и пытались убить меня?

Занавеси тревожно затрепетали, заставляя меня отвлечься от размышлений. Что такое? А, тот гуляка, свернувший с главных улиц. Наверное, устал от праздника и возвращается домой. Или напротив, ищет дорогу обратно. Вот он остановился, начал рыться в складках накидки из пёстрого шёлка, сдвинул маску на лоб, чтобы не мешала обзору, осмотрелся, снова спрятал лицо под черным шёлком и двинулся мне навстречу.

Сейчас попросит показать дорогу, не иначе. Что ж, помогу. Может, и сам провожу, всё равно не знаю, чем заняться.

Странный ритм шагов: всё ускоряется и ускоряется. Кажется, ещё немного, и парень сорвётся на бег. Рваные края наряда развеваются, не давая ясно различать движения, и мне вдруг почему-то становится холодно. Очень холодно. А вслед за льдом, наполнившим сосуды, всегда следует только одно, хорошо знакомое и означающее... Но ведь вокруг нет чар, ни единой ниточки! А тем не менее, жгуты, коснувшиеся ладоней, ощущаются так отчётливо, что...

Отсветов на клинке не было, потому что лезвие оказалось нарочно зачернено. И руки, движущейся к моему боку, я не заметил. Не успевал. Но разве нужны глаза тому, кто видит пальцами?

Нити невидимых кружев натянулись, превратившись в тугую сеть, когда я собрал в кулаке услужливо подставившиеся петли. Воздух сгустился, став настоящим болотом на пути смертоносной атаки, поймал чужое запястье и свернулся вокруг него, сдавливая плоть кольцом, которое невозможно разорвать, потому что... оно не существует.

Кость хрустнула и рассыпалась осколками где-то глубоко под кожей. Я не мог это видеть или слышать, но знал, что так оно и есть. Гуляка глухо выдохнул, стараясь высвободиться из невидимой хватки, шагнул ближе...

Мне не было страшно. Но увидев врага совсем рядом, я сделал то же самое, что и любой другой на моем месте. Ударил. Только не рукой, как прежде. Не успел даже как следует замахнуться: занавеси оказались проворнее и первыми ринулись в бой.

Что можно почувствовать, когда в тебя врезается твёрдый, как камень, комок воздуха? Не знаю. Но приятного, должно быть, мало. Вот и нападающий не пришёл в восторг, наткнувшись на невидимый кулак, много больших размеров, чем человеческий. Пошатнулся, полтора вдоха постоял, застыв, как статуя, потом рухнул вниз, повисая на вывернутой руке, запястье которой всё ещё сжимала невидимая петля, охотно подчиняющаяся мне. Вернее, моим пальцам, хищно скрюченным и неспособным на пощаду.

Пошли прочь! Трясу рукой, стараясь избавиться от, кажется, намертво прилипших к ладони нитей. Капельки пота собираются в ручеёк между лопатками и весело скатываются вниз.

Я убил человека? Но я ведь и пальцем до него не дотронулся! Может быть, он всего лишь оглушён?

Бухаюсь на колени рядом с неподвижным телом, наконец, освободившимся из невидимых сетей. Наклоняюсь к своему недавнему противнику, стягиваю маску, чтобы попробовать расслышать дыхание, и удивлённо охаю.

По лицу змеится знакомый чёрный узор, но делает это всё медленнее и медленнее, пока не замирает совсем. Тень! Причём, мёртвая, потому что если верить словам дяди, узор возвращается так быстро только в случае смерти.

Ну уж нет! Не верю! Не позволю!

Он не должен умирать. Всё, что угодно, только не смерть. У меня есть всего лишь один вопрос, и он не может остаться без ответа. Мне нужно знать, кто натравил убийцу, иначе... Иначе я пройду по этому городу смерчем.

Эй, сердце, ты слышишь меня? А ну, бейся, ленивое! Подумаешь, один слабенький ударчик... Ты целёхонько, я это чувствую! Немного сдавилось, прижалось к рёбрам, предпочло остановиться, а не бороться? Ничего! Я тебя заставлю! Ты ещё пожалеешь о своей трусости!

Соломинки плоти не повреждены, только сжаты сверх меры. Это нестрашно, это мы вмиг исправим... Ну вот, смотри, сколько места освободилось! Сердце, ау! Теперь тебе ничего не мешает. Что же ты медлишь? Желаешь умереть? И это сейчас, когда я так расстарался ради тебя? Зря, маленькое моё, ой как зря! Придётся познакомиться с моими ладонями поближе...

Ага, испугалось? Стоило несколько раз нажать, и ты уже готово исполнить любой приказ? Все вы так, только силу и понимаете... Сволочи. Почему никто никогда не прислушивается к словам? Разве я стал другим человеком? Нет. Ни капельки. Но прежнего Маллета не принимали всерьёз, а теперешнего... Боятся. До смерти.

И всё из-за рук.

Руки...

— Что ты сделал с моими руками, демон?!

Стоит, прислонившись к стене дома. Наверняка, видел всё, что происходило, но по своему обыкновению не вмешивался. Ну и пусть. Я справился сам. Только почему так мерзко себя чувствую?

— Ничего.

— Ты превратил меня в чудовище!

— Я всего лишь помог тебе стать самим собой.

Самим собой? Убийцей, для которого не существует преград? Благодарствую за подарочек! Тьфу. Будь ты проклят!

— Я не хочу убивать!

— А тебя никто не заставляет это делать.

— То, чем ты наделил меня, ужасно!

— Наделил? — Он хохотнул, скрещивая руки на груди. — Наделил? Ох... Буду потом рассказывать, чтобы потешить знакомых. Пойми, я ничего в тебе не менял. Даже если бы очень захотел, не умею. Не дано мне, понимаешь? И не дозволено.

— Но... — Взгляд падает на кровавые разводы кружева, покрывающего ладони.

Прочь! Это они во всём виноваты! Рву шёлк изо всех сил и не останавливаюсь, пока не стаскиваю с рук все ошмётки шнура.

Демон смотрит на мои отчаянные усилия молча, недоумённо приподняв бровь. А когда заканчиваю, спрашивает:

— Что-то изменилось?

— Да!

— Уверен?

А жгуты снова ласково тычутся в ладони, словно говоря: мы никуда не уйдём. Словно просят: не гони нас...

— Что ты со мной сделал?!

— Я уже ответил. Ничего.

— Мои руки...

— Замечательные руки.

— Они несут смерть!

— Это как сказать...

Подходит, присаживается на корточки и кончиками пальцев дотрагивается до шеи убийцы.

— Вот этого человека, к примеру, ты только что вернул к жизни.

— После того, как сам же и убил!

— Ты всего лишь воспользовался правом собственного выбора. Дважды. Но причины были разными. Первый раз ты защищался, это вне всякого сомнения. А второй? — Поднимает на меня вопросительный взгляд. — Зачем ты боролся за его жизнь?

— Уж не затем, чтобы совершить благородный поступок!

Демон хмыкнул.

— Благородство очень часто граничит с глупостью, а ты кто угодно, но только не дурак. Хотел его расспросить?

— Ну... да.

— Хорошее решение. И оно вполне осуществимо...

Вместо продолжения Джер жестом предложил мне внимательнее присмотреться к лежащему.

Движения грудной клетки убийцы, до того словно чем-то затруднённые, стали увереннее. Прошло ещё немного времени, и бледные веки дрогнули, поползли вверх, позволяя увидеть в тёмных глазах безграничное удивление.

— Только не вздумай нападать ещё раз!

— Я... Нападать? Зачем?

Он поёрзал, поудобнее устраивая на мостовой локти, собрался с силами и, резким рывком поднимая тело, сел.

— Но ты же несколько минут назад...

Убийца потянул вверх рукав, обнажая сломанное запястье, по которому снова начинала разбег чёрная змейка.

— Судя по всему, несколько минут назад я умер. Правильно?

Молчу. А стоит ли что-то говорить? Похоже, он знает больше, чем я. По крайней мере, о себе самом.

— Со смертью исполнителя договорённость считается разорванной.

— Что ты хочешь сказать?

— Я не намерен больше посягать на твою жизнь. Вот и всё.

— То есть...

— Пока не поступил новый заказ, с моей стороны тебе ничего не угрожает. И со стороны прочих Теней тоже. Но если позволишь, я хотел бы спросить...

Такой непохожий на моего старого знакомца, и в то же время неуловимо напоминающий его. Движениями? Небрежным тоном спокойного голоса? Уверенностью?

— О чём?

— Я, определённо, был мёртв. Но так же верно и то, что сейчас я жив. Как это получилось?

— Э-э-э...

Убийца перевёл взгляд с меня на демона и обратно.

— Вы вернули мне жизнь?

— Он вернул, — кивает в мою сторону Джер.

— Почему?

Я бы тоже удивился. И свихнулся бы, пытаясь понять причину, по которой человек, едва избежавший смерти, торопится спасти своего противника.

— Мне нужно было кое-что узнать.

Тёмные глаза удовлетворённо прищуриваются. Ну конечно, как только узнаёшь истинную причину происшедшего или хотя бы подделку под неё, но разумную и правдивую, сразу успокаиваешься.

— Кто заказчик, конечно же?

Признаюсь, почему-то чувствуя себя подлецом:

— Да.

Тень кивает:

— Расскажу. Только нужно заверить в Гильдии окончание договорённости.

Не верю собственным ушам:

— Расскажешь?!

— Конечно. Мы храним тайну только до того мига, как умираем. Сегодня я умер. Со смертью долги перед заказчиком оплачены, и я имею право больше не держать язык за зубами. Тем более, когда задаёт вопросы тот, кто помог мне родиться снова.

Джер ухмыляется и хлопает меня по плечу:

— Да ты стратег не из последних!

— Я и понятия не имел, что...

— Знаю, знаю! Зато попал в цель. Поздравляю!

Убийца не разделяет веселья демона, хмуро замечая:

— И ты вправе распорядиться моей жизнью, как пожелаешь. Потому что по всем законам она принадлежит тебе. Можешь, к примеру, потребовать наказания.

За что? За исполнение порученной работы? Да и как я могу наказывать человека, которого сам уже убивал? Есть ли наказание хуже смерти?

Пожалуй, есть. Оставить в живых. И пусть живёт, как хочет. Без меня и моих глупостей. Потому что я вовсе не благородный рыцарь. Я жадное, трусливое и неблагодарное чудовище.

— Гильдия находится здесь?

Уютный свет маленьких фонарей на пиках ажурной ограды. Тягучий аромат цветов. Коротко постриженная трава лужайки перед крыльцом двухэтажного особняка с приветливо распахнутыми ставнями. И ни одного охранника. Ни у ворот, ни у дверей, которые наш провожатый открывал сам, просто потянув на себя массивную бронзовую ручку.

— Да. Что, непохоже?

— В общем...

— Почему бы и нет? — встрял в разговор демон. — Тени ведь такие же люди, как и мы с тобой.

Я едва не поперхнулся. Хорошо, что убийца не догадывается, кого привёл в своё логово, иначе... А впрочем, ему всё равно нечего бояться. И я бы, за один день пережив смерть и рождение, растерял страх. Почти полностью. И почти навсегда.

Но остаётся удивление, оборачивающееся совсем другими вопросами.

Не отказываясь помочь, убийца, тем не менее, настоял на посещении Гильдии для, как он выразился, «улаживания дел». В те минуты подобное намерение не показалось мне странным, наверное, потому что напомнило мои собственные отношения с Регистровой службой, требующей отчёта о каждом магическом чихе, но, проделывая довольно долгий путь по вечернему городу, я получил в распоряжение вещь драгоценную и вредную — время и возможность подумать, а размышления, как правило, всегда заканчиваются страхами и сомнениями. Причём, не только у меня, но и у любого человека. Даже у наёмного убийцы.

— А ты не боишься приводить нас сюда?

Тень растерянно хмурится:

— Чего я должен бояться?

— Ну, скажем, того, что раскрываешь тайну местоположения...

— Это не тайна. Узнать, где находится Гильдия, очень просто. Если понадобится.

Наверное. У меня ведь не было нужды узнавать, а вот для того, кто кровно заинтересован в сведении счётов с недругами, и правда, вряд ли существуют какие-либо преграды.

— И у вас нет совсем никаких секретов? Вдруг мы что-то увидим или услышим и...

Убийца посмотрел на меня, как на безумца, молча шагнул через порог в освещённую огнями масляных ламп прихожую комнату, но я всё-таки получил ответ, правда, совсем с другой стороны:

— Даже если станете свидетелями чего-то, не предназначенного для чужих глаз и ушей, проще будет попросить вас молчать. И вы ведь охотно согласитесь, по глазам вижу!

Не знаю, оставалось ли в моих глазах что-то, кроме изумления, когда обладатель густого баса воздвигся перед нами. Другое слово для описания появления незнакомца подобрать было невозможно: высоченная и громоздкая фигура больше подошла бы аллеям парка или залам дворцовых покоев, а не обычной жизни. Но судя по всему, в жизни тоже устроилась неплохо.

Из лавейлы, небрежно накинутой на широкие плечи, можно было бы пошить одёжку по меньшей мере для троих таких парней, как я. Не человек, а целая гора. И он тоже — Тень? Вряд ли. Во-первых, не представляю, как с такими телесами можно бесшумно и незаметно передвигаться по городу, а во-вторых...

Ничего похожего на чёрный узор на коже великана не наблюдается.

— Прости за беспокойство, — начал было убийца, но тут же был прерван взмахом руки, закрутившей воздух небольшим, зато ощутимым вихрем.

— Да какое уж беспокойство! Можно было потерпеть и до утра, да я бы сам от любопытства извёлся. Виданное ли дело, первая смерть за столько лет... Как можно было отложить встречу с диковинкой?

Что-то в словах великана вызвало у меня зарождение неясной тревоги, но думать над её причиной оказалось некогда, потому что пищей для размышлений стали куда более занятные вещи.

— Ну-кось, для начала сверим всё, чтоб без ошибок было!

Бритоголовый закатал правый рукав рубашки, Тень сделала то же самое, и я с удивлением отметил, что сломанная и по всем мыслимым законам не способная двигаться кисть руки ведёт себя ничуть не хуже здоровой, разве только выглядит немного припухшей. В странно торжественном жесте обнажённые запястья шнурами вен коснулись друг друга, замерли, а потом снова разошлись в стороны, позволяя увидеть, как на внешней стороне руки великана проступают завитки рисунка, в точности копирующего узор, мельтешащий по коже убийцы.

— Ага, всё сходится. Засим объявляю, что права подтверждены и восстановлены. Передохни, если нужно, а с рассветом снова можешь опустить свой жетон в любую из чаш.

Жетон? Чаши? О чём идёт речь? Эх, как мало я знаю о жизни! Хоть сплетни нужно было слушать изредка, что ли, а то стою и хлопаю ресницами, как деревенский олух. Того и гляди, все вокруг смеяться начнут. Надо мной.

Демон, словно почувствовав одолевшую меня неловкость, зашептал, пользуясь тем, что бритоголовый увлечён рассматриванием узора:

— Всё просто. У каждого из убийц есть свой именной знак, и когда предыдущий заказ исполнен, этот знак помещается в место, где его может выбрать следующий желающий убийства.

— Выбрать?

— Или вытянуть наудачу.

— Но почему он говорил про несколько чаш?

— Наверное, здесь так принято.

— Нет, я не о том... Почему их не одна, а много?

Великан, не отрывая взгляда от собственного запястья, хмыкнул:

— Потому что каждому нужно только своё.

Пристыжено сглатываю:

— Простите?

Он ещё с минуту посвящает всё внимание изучению рисунка, потом встряхивает кистью, и когда она снова прячется под рукавом, могу поклясться, загорелая кожа чиста, как и прежде.

— Кому-то требуется свести счёты с обидчиком как можно быстрее, кто-то предпочитает долгую и мучительную месть. Опять же, выбор оружия и величина риска... Есть ещё вопросы?

О да, и с последним наблюдением стало ещё на один больше. Странный ритуал, небрежно исполненный гильдийцами, всколыхнул занавеси, стало быть, без магии не обошлось. А всё, что касается рукотворных чудес, я стараюсь не пропускать мимо себя. Дурацкая привычка, от которой, наверное, следовало бы начать избавляться. Но не сегодня. Сегодня я честно признаюсь:

— Есть.

— Отвечу, если смогу, но для начала... Надо немножко прибраться.

В устах великана даже невинные словечки звучали не то, что угрожающе, а... внушительно. И не позволяли отнестись к себе без уважения.

— Прибраться?

Он ещё раз оценивающе взглянул на меня, улыбнулся и пригласил:

— Идёмте! Вам будет интересно на это посмотреть.

Забираться всё глубже и глубже в логово Теней? Я похож на идиота? Конечно, рядом со мной будет демон, но зная его любовь к невмешательству... Своей-то гибели он не допустит, но и обо мне лишний раз не позаботится. Значит, в случае чего придётся снова становиться убийцей?

Не хочу.

И пусть меня сочтут трусом, не сделаю и шага дальше.

— Вас что-то смутило?

А он быстро соображает. И это ещё один повод приготовиться к обороне. Или к атаке, если без таковой будет не обойтись.

— Есть причины для беспокойства?

Ухмыляется? Ну ничего, сейчас посмотрим, кто кого!

— Есть, как не быть. Это же всё-таки Гильдия Теней, или я ошибаюсь? И вы предлагаете...

— Поговорить. А вы, наверное, решили...

Он расхохотался, заставив меня нахмуриться и насторожиться ещё больше.

— Я же сказал, никаких особых тайн здесь не хранится. Да и если бы даже они были... Мне тревожиться не о чем. Поздновато, прямо скажем.

Странное заявление. Ещё более странное, чем всё произошедшее до него. Но удивительно искреннее.

— Что вы имеете в виду?

Великан растянул толстые губы в добродушной улыбке:

— Если человек пришёл в Гильдию, разве это не означает очень простой вещи?

— Какой?

— То, что он собирается точно так же и уйти.

Джер за моей спиной прыснул, даже не пытаясь сдерживаться.

Оборачиваюсь:

— А ты-то что смеёшься?

— Нельзя? Но право, весело получилось.

— Что тут весёлого?

Демон мотнул головой, будто это могло помочь прогнать смешинки.

— Господин совершенно прав: мы решились прийти сюда только потому, что чувствуем в себе силы уйти. В любой миг, спокойно и без потерь.

— Это кто чувствует, а кто и...

Осекаюсь. В самом деле, я ведь не боялся, принимая приглашение Тени. Даже не думал о страхе или о возможной опасности. А всё почему? Потому что руки, изголодавшиеся по прежним ощущениям, внушали мне уверенность. И гораздо большую, нежели прежде.

Если захочу, справлюсь с десятком убийц сразу. А может, и с несколькими десятками. Невидимых нитей с избытком хватит на всех! Но почему сила, плещущаяся снаружи и внутри меня, не приносит радости, а поступает наоборот, внушая грызущие сердце сомнения?

Я могу отбить любую атаку. Могу уничтожить любого, самого искусного убийцу или умелого мага, неважно.

Могу.

Но где же желание? Хоть какое-нибудь, крохотное и завалящее?

— Я пришёл сюда только за одним. Узнать, кто заплатил за мою смерть.

Великан кивнул:

— И узнаете. Но прежде нужно в последний раз убедиться, что всё совершилось по правилам. Идёмте, взглянем вместе.

Он повернулся, размашистым шагом пересёк прихожую и свернул в коридор. Тень, не медля, отправилась тем же маршрутом, и мы с демоном остались одни.

— Не бойся.

— А чего мне бояться? Я же теперь...

Джер взял меня за плечи и развернул к себе, заставляя смотреть глаза в глаза:

— Боишься. Где-то глубоко-глубоко, но страх есть.

Дёргаюсь, пытаясь высвободиться, но без толку: держит крепко.

— Да я вовсе не...

— Не бойся. Что бы ты ни сделал, это будет ТВОЁ решение. И ТВОЙ выбор. А значит, всё будет правильно.

Хочется поверить. Очень. Вот так бросить всё, что мешает, всё, что надоело, всё, что причиняет боль. Бросить, повернуться и зашагать прочь. Налегке, не жалея и не страдая.

Хочется.

Только не хватает сил, чтобы размахнуться.

— Ага, для меня!

— Это главное. А остальной мир... Он поймёт и примет, поверь. Только никогда не лги самому себе.

Легко сказать, не лги. Моё решение, и уж тем более, мои желания никогда никого не волновали. Я должен был стать магом, потому что не мог стать никем другим. Должен был изо всех сил цепляться за жизнь, чтобы не дать угаснуть своему роду. Должен был...

Но он прав. Я сам всё это решил для себя. С тем же успехом мог сдаться и заняться ублажением охочих до ласки женщин или ещё чем. И жил бы припеваючи, а совесть... С ней всегда можно договориться. Нельзя победить только собственное упрямство.

— А теперь, пошли! Мне жутко интересно взглянуть на Гильдию Теней изнутри!

Всё, мудрый и страшный демон улетучился, оставив себе на замену азартного мальчишку, бодро потащившего меня за рукав по узкому коридору, в глубине которого уже затихали шаги великана.

Хорошо хоть, никуда не пришлось сворачивать, а то мы бы ни за что не нашли дорогу к просторной комнате, по стенам которой стояли высоченные шкафы с прозрачными дверцами. Странно, стекло ведь не слишком надёжная защита. Может быть, дело в другом? Ну конечно! Зато через стеклянную дымку хорошо видны стопки бумаг на полках, и если высота одной из них вдруг изменится, пропажа сразу будет замечена. Надо запомнить на будущее, вдруг разбогатею? Тогда точно заведу себе такую же утварь для хранения важных вещей.

Но бритоголовый подошёл не к какому-то из шкафов, а к длинному столу, где тоже были разложены продолговатые листы с застывшими восковыми лужицами, на которых просматривались непонятные оттиски.

— Вот наше хозяйство, смотрите и удивляйтесь, — предложил великан, обходя вокруг стола и приглядываясь к каждой из бумаг, пока не остановился, удовлетворённо кивнув: — А вот и твоя записочка!

Тень не стала ни подтверждать, ни отнекиваться, просто пожала плечами.

— Подойдите поближе, сейчас буду фокусы показывать!

Нас с демоном долго упрашивать не пришлось: подошли и уставились на листок бумаги, до боли напомнивший мне мои собственные виграммы, даже исписанный в похожей мере кривовато и поспешно.

— Пока не вижу ничего необычного, — заявил Джер.

— А зря! — Бритоголовый хитро прищурился. — Чудо-то уже свершилось, просто незаметно для глаз. Но вот для всего остального...

Он набрал в грудь воздуха, наклонился над столом и дунул, вроде бы несильно, однако восковая печать взвилась над бумагами облаком тончайшей пыли. Такого быть не могло, но глаза не лгали, утверждая: было.

— Ну вот и всё!

Смотрю на кружащиеся в воздухе пылинки.

— Что «всё»?

— Договорённость разорвана. Эта запись останется в архивах Гильдии, но лишь как свидетельство принятия платежа, а вторая — заказчику, на память о потраченных зря деньгах.

— Вторая?

— Ну конечно! Иначе ведь нет возможности потребовать исполнения заказа. Если бы мы так не поступали, с нами не имели бы дел, потому что кому захочется вперёд выкладывать кучу монет и не быть уверенным в успехе?

Значит, если господин старший распорядитель не врал и поручал убить меня по всем правилам, на его копии виграммы восковая печать точно так же рассыпалась прахом, когда... Когда Тень умерла, разумеется.

— А разве заказчик платит сразу всю сумму?

— Конечно. — Великан выпрямился и с удивлением взглянул на меня. — Мы же не шарлатаны какие, а почтенная Гильдия, и отвечаем за свои обязательства.

Ну да, наверное. Это мне нужно потом долго доказывать и выпрашивать, а с убийцами спорить и торговаться не будут. С другой стороны, люди, желающие убить своего врага чужими руками, немало рискуют деньгами. Ведь может случиться то же, что произошло в Виноградном доме или сегодня:

— Подождите-ка. А если Тень погибает, не выполнив заказ? Что тогда?

Убийца недовольно скривился:

— Ничего хорошего для того, кто умер.

С умершими-то мне всё ясно, но живые-то не перестают быть живыми, а значит, нуждаются в продолжении жизни:

— А деньги?

— Остаются в Гильдии.

Теперь понятно, почему он такой кислый... Вся плата за несовершённое убийство прошла мимо кармана Тени. Впрочем, если бы он умер по-настоящему, ему было бы плевать на звонкие золотые или серебряные кругляшки.

— Таковы правила, — развёл руками бритоголовый. — На все эти магические штучки тоже требуются траты, и ещё какие!

Присматриваюсь к ближайшей бумаге с восковым оттиском:

— Магические?

— А как же! Вот вы думаете, что видите перед собой?

— Обычную виграмму, только заверенную...

— Правильно, не подписями, а кое-чем понадёжнее. На каждой из этих бумаг рука заказчика оставила особый отпечаток, по которому легко можно узнать, кто пожелал смерти ближнему своему.

Любопытная подробность.

— Хотите сказать...

— Пока заказ не исполнен должным образом или не отменён по смерти исполнителя, обе стороны связаны обязательствами. На всякий разный случай, — подмигнул бритоголовый. — К примеру, чтобы не было соблазна передумать.

Удобно, ничего не скажешь. Значит, на той виграмме, с которой он сейчас сдул восковую пыль, был отпечаток руки...

— И его нельзя сохранить?

— Кого?

— Этот оттиск.

Великан покачал головой:

— Только пока заказ действует. По окончании действия или при смерти второй стороны печать теряет свою силу.

— Значит, я не смогу...

— Узнать, кто хотел вас убить? Сможете. Потому что нет никаких причин против того. Никто ведь не запрещает мертвецам свидетельствовать против живых!

Придётся поверить на слово. Да и есть ли гильдийцам смысл врать? Лично я не вижу ни малейшего. Добро бы, с меня можно было что-то взять или заручиться поддержкой, а так... Но оплатить долг хотят честно, этого у них не отнимешь.

Я посмотрел на Тень:

— И кто же?

Убийца сдвинул брови, припоминая:

— Имя не назову, не принято у нас об этом спрашивать. Но описать могу.

За неимением лучшей возможности ухватимся за ту, которая подставила свой загривок:

— Было бы неплохо.

— Мужчина. Взрослый, но не старый. Зажиточный. Да, собственно, можно было бы и не продолжать, потому что... — Он сделал паузу, от которой у меня неприятно кольнуло сердце. — Его лицо как две капли воды похоже на твоё, так что тебе лучше знать, кто он.

Почему-то я не удивляюсь. Совсем. Господин старший распорядитель снова готов к решительным действиям? Но как же быстро... Ведь он не собирался убивать, тогда, на чердаке, наслаждаясь моей болью и отчаянием. Почему же передумал? Поспешные шаги обычно совершаются под действием страха, стало быть, дядюшка испугался. Но чего?

А-а-а-а, какой же я дурак!

Поводыри и мой танец с лентами. Это не могло остаться незамеченным, ни в коем случае. Разумеется, сплетня сразу же пошла гулять из уст в уста, и скорее всего, уже спустя час Трэммин знал о моих «подвигах». А ещё знал кое-что другое, донельзя важное и серьёзное.

Знал, что мой дар вернулся ко мне.

Нельзя было лезть на рожон, ой нельзя! Сидел бы себе тихохонько, зато безопасно, выбрал бы момент и ударил побольнее... Не получилось: первым удар нанёс дядя. Вернее, постарался нанести. И самое смешное, действовал расчётливо и разумно, как всегда. Не стал дожидаться, пока я приползу сдавать новые экзамены на включение в Регистр.

Всё правильно. Пока мне отказано в звании мага, меня можно убить, как простого смертного, без риска быть обвинённым в покушении на своего собрата по искусству.

Умный, сволочь. Впору восхищаться и гордиться родством с таким талантливым злодеем. Тьфу!

— Но точно указать на него нельзя?

— Почему же? Можно. Даже перед судьёй.

ЧТО?! Неужели... Нет, быть такого не может!

Ошарашенно пялюсь на убийцу:

— Ты согласен засвидетельствовать заказ на суде?

Тот без особой охоты, но подтверждает:

— Угу. Я имею на это право, потому что договорённость была разорвана по всем правилам.

— И твои слова... Будут приняты судом?

Тень пожимает плечами:

— Откуда я знаю? Я ещё ни разу такого не пробовал.

Бритоголовый задумчиво цокает языком:

— Очень может быть. Мне даже будет любопытно посмотреть на всё это... Да и придётся, ведь только я могу подтвердить смерть и соблюдение наших законов.

— Каким образом?

Великан похлопал себя по тугому животу:

— Знаете, как говорят? Хорошего человека должно быть много, а плохого — ещё больше! Наверняка ведь удивились, увидев меня? Мол, что такой здоровяк делает в Гильдии, он же и подкрасться ни к кому близко не сумеет? Так вот, я — Тень только наполовину. Правда, эта половина состоит из многих сотен других...

Он приподнял рукав, показывая чистую кожу предплечья.

— Не верите? Смотрите внимательно!

Спокойствие длилось не больше вдоха, а на выдохе по загорелому ковру побежали змеи узора. Тонкие и толстые, с зубчатыми боками и совершенно гладкие, они сменяли друг друга с пугающей быстротой, ни разу не повторяя один и тот же рисунок, а на лбу великана выступали бисеринки пота. Одна змейка — одна бисеринка. А когда безумный бег завершился, и кожа снова вернулась к прежней чистоте, бритая голова оказалась мокрой. Полностью.

Избавившись от убийственного очарования змеиного танца, я спросил:

— Что это было?

— Половинки. Каждая из Теней носит в своей плоти частичку магии. Все видят рисунок на коже, но не все знают, на что он способен. К примеру, удостоверяет принадлежность к Гильдии и все полагающиеся при этом права. А ещё может ускорить исцеление так сильно, что даже самые страшные и смертельные раны затянутся в считанные минуты... Правда, это происходит нечасто.

— Почему?

Убийца грустно улыбнулся и ответил вместо великана:

— Потому что мало кто согласится умереть, чтобы родиться.

Так вот по какой причине он двигал сломанным запястьем, как ни в чём не бывало, уже на подходах к Гильдии! А я-то удивлялся, почему не щадит раненую руку... Всё просто. Но от такой простоты становится страшно.

— Вы хотите сказать...

Бритоголовый помолчал, но, видимо, решив, что нам применить полученные знания всё равно будет не на ком и некогда, уточнил:

— Если остановить сердце, а потом снова заставить биться, повреждённая плоть излечится. Но это рискованно, да и самому проделать трудновато, что ни говори.

Да уж... Обязательно требуется вмешательство извне, хотя бы для того, чтобы прервать жизнь, а потом снова вдохнуть её в задержавшееся на Пороге тело. Пожалуй, я бы не рискнул довериться кому-то настолько, чтобы позволить убить себя. Потому что ни за что не поверил бы в последующее оживление. Даже самым близким другом.

— Но откуда вы узнали, что умер именно этот человек?

— Оттуда же. Я ношу в себе оттиски узоров каждого из Теней. И если кто-то умирает, сразу чувствую это. И точно знаю, кто и как умер. Такова моя работа. Я — память Гильдии. А если попросту, Кладовщик. Так меня называют.

Чувствует? Могу поклясться, ощущения не из приятных, если хоть немного похожи на мои танцы с занавесями.

Но почему, будь я проклят, что-то в его словах никак не даёт мне успокоиться?!

— И часто Тени умирают?

— Не слишком. Предпоследний раз смерть приходила в Гильдию пять лет назад, а последний — сегодня ввечеру.

Смерть Тени. Сегодня. Единственная за пять лет. Что-то во всём этом неправильно. Совсем-совсем неправильно. Ведь несколькими днями раньше...

Понял. Моя очередная и нелепая ошибка. А может быть, заблуждение, но перемена причин меня не оправдывает и не извиняет. Остаётся, конечно, слабенькая надежда... Избавиться от неё сразу или потянуть время? Нет, не буду ждать. Без толку.

— Вы уверены?

Бритоголовый удивлённо расширил глаза:

— В чём?

— Что сегодняшняя смерть была единственной за многие годы?

Черты широкого лица слегка заострились, как будто мой вопрос привёл собеседника на грань оскорбления:

— Не уверен. Я просто знаю, и всё. Сомнения неуместны, потому что магия в моём теле не подчиняется никому и ничему, а стало быть, и не лжёт.

Я вдохнул поглубже, задержал дыхание, стараясь унять дрожь прежде, чем задать последний, невинный, но способный убить вопрос:

— Разве четыре дня назад не умерла одна из Теней?

Великан отрицательно мотнул подбородком.

Так. Только спокойно. Без суеты и ошибок. Сначала убедись во всём до конца и только потом действуй.

— А вы можете показать мне виграмму заказа, который принял к исполнению один человек из вашей Гильдии?

Переход разговора к делам обыденным помог бритоголовому расслабиться и снова радушным хозяином:

— Если желаете посмотреть, покажу. Но объясните, кто именно принял заказ?

Что я знаю о Тени? Внешность? Ерунда! Нет никакого смысла описывать то, что может меняться каждый день. Рост, вес, цвет волос и глаз... Не подойдёт. Нужно что-то отличительное, что-то, присущее ему одному. Например...

— Знак, которым он метит своё оружие. Этого будет достаточно?

Кладовщик подумал и кивнул:

— Вполне. И как же сей знак выглядит?

— Руна «Ар».

— Хм-м-м... — Бритоголовый двинулся вдоль стола. — Знаю-знаю такого. Он как раз недавно принёс новую виграмму... Вот она.

Я с трудом удержался, чтобы не вцепиться в указанный листок дрожащими от злости пальцами.

Толстая бумага, пронизанная грубо спрядёнными шёлковыми волокнами. Несколько торопливо написанных строчек. Хранящий свою форму овал воска с отпечатком... Дядюшкиной руки, конечно же. Ведь он сам признался, что желал убить племяника и для того нанял Тень. В шаге от меня на столе лежит неопровержимое свидетельство преступления. Если предъявить его перед Надзорным советом, господина старшего распорядителя ждёт, по меньшей мере, казнь. Мучительная и непредотвратимая.

Всего лишь клочок бумаги, но сколько силы в нём заключено! Целая жизнь. И я могу распорядиться ей по своему усмотрению, так, как пожелаю. Так, как решу и выберу сам.

Но осталось прояснить ещё один вопрос. Небольшой.

— А если Тень отказывается от исполнения заказа?

Великан презрительно сузил глаза:

— Это происходит ещё реже, чем смерть.

— Почему?

— Потому что у договора нет обратного хода. Ты можешь не браться за исполнение, это твоё право. Посчитать, что оплата недостаточно велика или что твоих сил не хватит на удовлетворение стремлений заказчика. Но если печать поставлена...

— Отказаться невозможно?

— Возможно, — в разговор снова вступила Тень. — Только мы предпочитаем умирать, а не отступать.

Непонимающе смотрю на обоих, пока ко мне не снисходят для неохотного объяснения:

— Отказ разрывает договор, но только со стороны заказчика: на его копии оттиск разрушается. Но на гильдейской копии — остаётся, а это означает конец, потому что, пока не исполнен взятый заказ, мы не имеем права браться за следующий.

— То есть, из-за одного-единственного отказа убийца никогда больше не может...

Кладовщик торжественно и скорбно кивает:

— Никогда. До самой своей смерти. Потому что и узор не сможет вернуться.

Татуировка продолжит прятаться в глубине плоти, не занимаясь исцелением, и довольно будет любой опасной раны, чтобы... Должно быть, для того, кто привык к лекарским услугам змеящегося рисунка, очень трудно забыть о них навсегда. Не говоря уже о том, что все годы учёбы и оттачивания мастерства летят насмарку. Отказался? Значит, разрушил всё, к чему стремился и на что надеялся. Может, это и правильно. Если берёшься за какое-либо дело, будь любезен с ним справиться. Не уверен? Не берись. Я тоже так поступаю. Вернее, поступал, когда расплетал заклинания. И ни за что не сдался бы, даже понимая, что моих умений не хватает. Ну ладно, с меня спрос небольшой, я — просто упрямый дурак. Но Тень?..

Сколько же должна весить причина, способная заставить наёмного убийцу перестать убивать?

— Я хочу видеть...

Привратник, не говоря ни слова, отступил в сторону, то ли приглашая меня войти, то ли просто освобождая проход к дому по аллее дикого винограда, да так и остался на своём месте, закрывая ворота и предоставляя нам с демоном право проделать путь до крыльца без провожатых.

Всю дорогу от Гильдии до Виноградного дома мы молчали. Джер ни о чём не спрашивал, только косился в мою сторону одновременно рассеянно и лукаво, словно догадываясь, какие причины вынудили меня по ночной темноте отправиться на прогулку, а я не мог говорить, потому что... бесился от злости. И злиться было, на кого.

Во-первых, я сам. С какой стати взял и поверил дядиным словам? Знаю же, что господин старший распорядитель врёт всем, всегда и по любому поводу. Вернее, не говорит ни слова правды. И тем не менее, как только услышал, что свидетелей происшедшего в доме Амиели, кроме меня, не осталось, преспокойно похоронил Тень в своей памяти. Мол, туда ему и дорога, за Порог. Не по-людски поступил, нехорошо, живого человека записал в покойники. Мерзко-то как... Даже кажется, что всё внутри в единый миг стало склизким и грязным.

Второй повод для злости — сам убийца. Зачем он это затеял? Взял заказ, так почему не исполнил? Не захотел меня убивать? Ну и на здоровье! Но никто не просил его подставляться под удар и городить всю ту чушь, ни капле которой не поверил хозяин Виноградного дома. Да, вынужден был её принять, куда денешься? И звучало почти правдиво, и видимых огрехов в истории не было, но чувствовалось, что Тень лжёт, да ещё как самозабвенно... Дурак. Не мог сигануть в окно и раствориться в ночи? Ну да, мне пришлось бы объясняться с Амиели, но не думаю, что dyen Райт в отместку покусился бы на мою жизнь. Скорее заставил бы служить, ведь с живого человека доходов всяко больше, чем с мёртвого.

А если бы и убил, что с того? Никому не стало ни жарко, ни холодно. Разве что, тот приютский мальчишка, угодивший в сети обезумевших лент... Он бы умер, потому что никто не набрался бы смелости помочь. Значит, глупость Тени всё-таки принесла пользу. Позволила спасти юную жизнь. И всё было сделано не зря? Может быть. Но я не успокоюсь, пока не узнаю, ЗАЧЕМ всё это было сделано!

— Я знал, что ты придёшь.

Он стоял на средней площадке лестницы, словно не мог определиться, какой встречи я заслуживаю. Хотел бы показать своё превосходство, оставался бы наверху. Хотел бы отнестись ко мне, как к равному, спустился бы в самый низ. А так получается ни то, ни сё: вроде, и некое уважение выказано, а вроде и насмешка никуда не делась.

— Ваша прозорливость поистине поразительна, dyen Райт. Потому что я сам вовсе не собирался сюда возвращаться.

— Разве у тебя не было причины вернуться?

А ведь он нарочно сохранил расстояние между нами, и вовсе не для того, чтобы в очередной раз унизить меня, нет. Хозяин Виноградного дома желает ясно видеть выражение моего лица, но не хочет показывать лишние чувства на своём, потому и остался за пределами залитого светом свечей круга.

— Я думал, что не было.

— И тебя не заботила судьба твоего друга?

Следовало бы вспылить и заявить, что Тень моим другом не была и никогда не станет. Можно было начать новую игру и поторговаться, выкладывая на стол козырные карты. Но зачем? Мне ничего не нужно от Амиели. Ни денег, ни иных благ: если уж очень сильно буду нуждаться, найду способ разжиться монетами. А вот убийца мне нужен. Для короткого, но очень важного разговора. И ради достижения этой цели я могу пойти на многое, но только не на лукавство. Некогда.

— До сегодняшнего вечера я считал его мёртвым, а судьба мертвецов меня никогда не волновала.

Райт растянул губы в довольной улыбке:

— Если у меня и были сомнения насчёт твоей разумности, сейчас ты их развеял. Но одного ума мало, чтобы добиться успеха. А ты ведь пришёл сюда, чтобы чего-то добиться, верно?

Да. И моя цель вполне определена, а не призрачна и наивна, как прежде. Всего лишь хочу задать вопрос и получить на него ответ, неважно, честный или лживый: мера искренности пусть остаётся на совести Тени. Я выслушаю всё, что мне скажут, возьму на заметку и уйду прочь. Чтобы, наконец, начать жить, а не притворяться живым.

— Где он?

— Это имеет значение?

И правда, не имеет. Никакого. Мне не нужно указывать место, мне нужно заполучить человека. Всего на несколько минут.

— Я хочу поговорить с ним.

— А он? Захочет говорить с тобой, как ты думаешь? Захочет видеть друга, который бросил его без помощи и надежды на спасение?

Тьфу. Сплюнул бы на мраморный пол, да жаль оставлять грязные разводы.

Пытаешься поймать меня в ловушку стыда? Не выйдет. Ошибочка, господин, и очень глупая. Я могу выглядеть безвольным трусом и вести себя не самым достойным образом, но это не повод раз и навсегда заносить меня в конец списка заслуживающих право на существование. Хочешь, чтобы тебя удивили? Желаешь ещё раз развлечься за мой счёт?

— Меня не заботят чужие желания. И ваше — тоже. Я всего лишь предлагаю сделку. Вы позволяете мне перекинуться парой слов с захваченным вами человеком, а я за это обещаю не причинять ущерб вашему имуществу. В том числе, и жизням ваших людей, — последнее добавляю, видя, как ожидающие приказа за спиной Амиели стражники кладут ладони на рукояти мечей.

— Смелое заявление.

Райт смотрит на меня застывшим, но вовсе не безжизненным взглядом, потом начинает спускаться всё ниже и ниже, пока не ступает на мраморные плиты у подножия лестницы и не оказывается совсем рядом со мной, а я, не переставая злиться, чувствую невольное удовлетворение от удавшейся работы, глядя, как уверенно двигаются прежде больные и немощные ноги старика.

— Ты изменился за прошедшие дни.

— Это важно?

— Кому как, — Хозяин Виноградного дома задумчиво поправляет складки мантии.

— Вы позволите нам поговорить?

Он пробегает пальцами по золотому шнуру вышивки:

— У меня есть выбор?

— Или позволите, или нет. Но в любом случае...

— Ты полон решимости добиться своего, — заключает Райт. — Тогда я изберу третий путь, можно?

Кажется, меня снова поставили в тупик.

— Третий?

— Просто не буду мешать. Это тебя устроит?

Улыбка у него вовсе не стариковская, а озорная, как у мальчишки, ворующего сливы в чужом саду и успевающего увернуться от цепкой хватки сурового сторожа.

Третий путь, значит? Просто постоять и посмотреть, что получится? Да, хороший выбор. Я бы сам так хотел, но не получается. Даже прямо сейчас не могу остаться в стороне и дождаться завершения истории. Хотя бы потому, что каждая минута промедления добавляет ещё один камешек на ту чашу весов, где громоздится опасность.

Господин старший распорядитель если и не узнал ещё о неудаче, постигшей наёмного убийцу, то с минуты на минуту узнает, потому что готов поспорить, Трэммин проверяет состояние оттиска на своей копии виграммы каждый час. Что он предпримет, когда обнаружит, что воск рассыпался пылью? Повторит попытку? Возможно. А возможно, наоборот затаится, чтобы продумать новое покушение. В любом случае, я рискую, причём серьёзно: или быть готовым отбиваться от врагов, или мучиться от ожидания неизвестности. Но хуже всего, если дядюшка потребует провести расследование и докажет, что я пользовался магией без должного разрешения. Кто угодно мог счесть мой успех случайностью, но только не господин старший распорядитель! Нет, сейчас он совершенно уверен, что не довёл месть до конца и станет прилагать вдвое больше усилий, нежели раньше. Потому что боится.

— Если ваш выбор не противоречит моему желанию, зачем спорить?

— Действительно... — Райт вдруг сложил брови удивительно растроганным домиком. — Золотые слова! И какие правильные... Да, ты изменился, парень. И в очень хорошую сторону.

А я считаю иначе. Только спорить, и правда, не собираюсь. Дворовые шавки могут громко и заливисто лаять, но всё равно не собьют панцирную пехоту с шага, ведь так?

— Где он?

Вместо ответа хозяин Виноградного дома вытянул руку, указывая на дверь, судя по всему, ведущую к кладовым и прочим комнатам, куда сами хозяева обычно не заглядывают вовсе, оставляя всё на откуп слугам.

Так, провожать меня снова никто не собирается? Ну и ладно, надеюсь, не заблужусь. Коридор освещён скудно, но достаточно, чтобы видеть, куда ставишь ногу, и различать, какие двери закрыты на засовы давным-давно, а какие совсем недавно распахивались... Вернее, какая.

Хм, а она и не заперта. Наивная беспечность? Нет, уверенность, подкреплённая толстыми железными гвоздями: при всём желании, бессмысленно даже думать о побеге, когда твоё тело почти в дюжине мест прибито к деревянному лежаку. Жестокий старичок, однако, ой и жестокий! Мог бы обойтись цепями или сразу прикончить, а не заниматься пытками.

Под головой Тени, да и в других местах доски потемнели от влаги и стали скользкими. Уже не могут впитывать пот? Дерево, и то устало, а человек ещё держится. Почти четыре дня борьбы за жизнь. Но ради чего? Есть причина, заставляющая убийцу лежать совершенно неподвижно, чтобы гвозди не разорвали больше сосудов, чем уже успели? Видимо, есть. И сейчас я узнаю, в чём она заключается.

— Не устал ещё?

Нарочно стараюсь не пускать в голос все чувства, но всё равно получаются не слова, а злобное карканье. Правда, оно достигает цели не хуже, чем что-либо другое: веки Тени вздрагивают и начинают раздвигаться, а когда из серых глаз слегка уходит муть боли, движение добирается и до пересохших губ.

— Пришёл...

Ни вопроса, ни сожаления. Радость? Тоже нет. Может быть, немного удивления и, кажется, удовлетворение, словно я сделал что-то ожидаемое и желаемое. Что-то, к чему меня принудили и строго следили, чтобы не сбился с пути ни на шаг. Наёмному убийце тоже нравится играть в куклы? Но почему для игр нужно было выбирать именно меня? Да и если судить строго, сейчас на ярмарочного болванчика больше похож тот, кто лежит, не решаясь расслабить ни одну мышцу.

— Да, пришёл. Не мог не прийти, потому что не люблю оставлять вопросы без ответов.

Убийца смотрит, не мигая. Чтобы видеть моё лицо, ему приходится здорово скашивать глаза, и можно было бы помочь, придвинуться ближе, наклониться, но... Тогда боль, горечью перекатывающаяся в горле, совсем осмелеет, вырвется из подчинения, хлынет наружу и утопит меня в своём потоке.

— Вопросы?

Вот у кого ни голос не дрожит, ни всё остальное! Завидую. Самой чёрной завистью на свете.

— Всего один.

— Хочешь спросить?

— И спрошу, потому что ты не сможешь меня не услышать.

Он всё-таки не выдержал и моргнул:

— Спрашивай.

И где же все слова, которые я так тщательно подманивал, собирал и пестовал? Разбежались, разлетелись, расползлись, а в напрасных поисках шарить по полу что-то не хочется. Значит, придётся спросить прямо и грубо:

— Какого рожна?!

Молчит, удивлённо расширяя глаза. Не понимает? Или притворяется? Он у меня сейчас доиграется!

— Зачем ты всё это сделал?

Тихий шелест губ:

— Неважно...

— Нет, важно! Мне! О себе можешь думать всё, что угодно, но не смей уходить от моего ответа! Я же не прошу невозможного, только ответь: зачем?!

Веки смеживаются, но не потому, что Тень хочет подремать. Просто иным способом взгляд ей не спрятать.

— Не спрашивай...

— Буду! Сколько раз нужно повторить? Десять? Сто? Тысячу? Я не оставлю тебя в покое, пока не получу ответ. Слышишь? Не оставлю!

— А потом?

В его голосе слышны нотки, до сумасшествия напоминающие надежду, и это ещё больше распаляет мою злость. Значит, что-то должно быть и «потом»?! Значит, он всё продумал наперёд и наверняка, а я сейчас всего лишь фигурка на игральной доске, которую переставляют с места на место хладнокровные и равнодушные игроки?

— А потом не будет ничего! По крайней мере, с моим участием. Доволен? Этого добивался?

— Не совсем...

— Ты будешь отвечать?

Веки вздрагивают, но остаются на месте:

— Да. Задавай вопрос, но только один. На большее у меня не хватит сил...

Ах так? Не хватит? Четыре дня топтался на Пороге, а теперь устал и трусливо решил сделать последний шаг?

— Зачем?

— Что именно?

Нужно начать с самого начала? Вспомнить нашу первую встречу и протянувшуюся от неё странную и запутанную цепочку последующих? Наверное, так было бы правильнее и разумнее. Но когда я прислушивался к голосу разума?

У меня есть только один шанс, да? Право только на один вопрос? Хорошо. Спрошу. Но не о по-настоящему важной вещи, а о том, что заставляет меня беситься. Хотя, может быть, именно эта причина единственно важна?

— Зачем ты выгородил меня перед здешним хозяином?

По лицу Тени прошла болезненная судорога, глаза снова открылись и взглянули на меня с невыразимым отчаянием.

— Не спрашивай...

— Это всё, что мне нужно знать!

— Извини...

— За что? За дурость, которую ты совершил?

— Нет, за молчание. Я не отвечу.

— Опять начинаешь играть в прятки?! Я задал такой простой вопрос, неужели...

— И ответ очень простой. Но он тебе не нужен...

Боль всё-таки добралась до языка и заставила задержать дыхание, вмиг ставшее горьким и горячим.

— Не нужен, говоришь?

Нескольких слов оказалось достаточно, чтобы истоки кипящей во мне ярости стали ясны и понятны. И как я раньше не мог догадаться? Вот она, причина, выворачивающая меня наизнанку!

«Он тебе не нужен».

Просто, да? И как унизительно!

Тень решила всё ЗА меня. Не спросив, хочу ли я быть ведомым и буду ли послушно исполнять всё, чего она пожелает и что прикажет. Мне отказали в праве принимать собственные решения. И кто, скажите на милость?! Убийца, о котором я ничего не знаю. Человек, нагло и упорно преследующий СВОИ цели, но почему-то при этом вовсю пользующийся мной, как бездушной и бессловесной вещью...

Волна злости накатила, ударилась о действительность и рассыпалась колючими брызгами. Все хотят мной помыкать? Что ж, извольте. Но я оставляю за собой право подчиняться только в том случае, если меня покупают за хорошую цену!

А нахалов и наглецов нужно учить их же излюбленными способами. Наклоняюсь к бледному лицу, близко-близко:

— Тебе поручили меня убить, а ты по какой-то нелепой причине отказался от исполнения заказа и решил... Решил, что спас меня? Зря. Ты ошибся, потому что я всё-таки умер. В тот же вечер я проклял тебя за твою «доброту», но, самое смешное, поторопился. Потому что ты убил меня именно сегодня. Минуту назад. Так что, можешь считать своё дело сделанным.

Он смотрел мне в глаза, не отрываясь. Искал что-то в моём взгляде? Может быть. Но явно не нашёл, потому что вдруг торопливо зашептал:

— Тебе хватит ещё суток? Больше я не выдержу, просто потеряю сознание и тогда... Все потуги окажутся зряшными. Самое большее, тридцать часов, но ты должен успеть...

— Успеть что?

— В Гильдии лежит бумага, по которой можно найти и обвинить того человека, который...

— Желал моей смерти? Знаю. Я даже видел эту виграмму.

— Видел? — В серых глазах заплескалось удивление. — Тогда зачем ты пришёл сюда? Тебе нужно было...

Выпрямляюсь.

— Я сам буду решать, ЧТО мне нужно. И подачек принимать не собираюсь.

— Подачки? Да как ты... — Потрескавшиеся от сухости губы скорбно поджимаются. — Какой же ты всё-таки дурак...

— Дурак? Пусть. Но это МОЙ выбор! — Почти кричу, хотя в тишине комнаты любой звук и так оказался бы подобен грому. — МОЙ! А не чей-нибудь ещё.

— Значит, всё было сделано напрасно...

Он снова опускает веки, и я вижу, как напряжение начинает покидать мышцы Тени, медленно и неотвратимо.

Сдался? Так кто из нас трус, в конце концов? Сейчас увидим!

Поворачиваюсь к демону:

— Ты можешь помочь мне, в последний раз?

Джер смотрит на меня без тени улыбки на лице, но я почему-то знаю, что где-то там, далеко за зеркалом зелёных глаз он улыбается, искренне и довольно.

— Убрать железо?

— Да.

Небрежный, но не лишённый уважения поклон:

— Как пожелаешь, повелитель!

Занавеси мелко вздрагивают, впрочем, очень быстро успокаиваются, принимая в себя прах гвоздей. Ни единой крошечки, словно невидимый язык какого-то чудовища слизнул железные штыри одним движением. Причём, все в одно и то же мгновение, а не поочерёдно.

Ранки начинают заполняться кровью, значит, Амиели рассчитал всё правильно: убийца не должен был выжить. Пройдёт несколько минут или пара часов, и Тень умрёт, навсегда унеся вместе с собой за Порог кучу ответов на незаданные вопросы.

— Зря...

Ещё и корчит недовольную рожу!

— Это ты так считаешь.

— У тебя был шанс победить.

— Ценой твоих дурацких подвигов? Спасибо, не надо!

— Подвиги... — Убийца попробовал шевельнуть пальцами, но безрезультатно, видимо, сухожилия оказались перебиты гвоздями. — Сам ты дурак. Я ведь хотел помочь, потому что... Совершил ошибку, и её надо было исправить. Хоть как-то, чтобы не таскать на совести неподъёмный груз... Ты ведь мог наказать своего врага. Мог уничтожить. И такую возможность про... Эх...

Да, мог. Но слишком хорошо успел понять другую истину. Даже месть сладка лишь в том случае, если добыта собственными руками. А мои руки и без чужого вмешательства способны на многое.

— Послушай... — Он снова напрягся, борясь с болью. — Ещё несколько часов я выдержу, даже в таком положении. И может быть, ты всё-таки успеешь?

Настойчивый. Или настырный? Невелика разница. Только я ещё в детстве не ел лакомства, которые пихали в меня насильно. И похоже, никогда уже не научусь так поступать.

— Не собираюсь.

— Дура-а-ак...

Тянет не насмешливо, а огорчённо, и тем самым распаляет мою ярость ещё сильнее. Впрочем, я не в обиде. Мне сейчас понадобятся любые силы, пусть и рождённые обиженной злобой.

— А ведь ты не обо мне думаешь. Вот прямо сейчас, и не обо мне. Тебе жалко собственной жертвы. Угадал? А мои желания... На них можно плюнуть, верно?

— Думай, как хочешь.

— А я и думаю. — Кладу ладонь на еле заметно поднимающуюся и опускающуюся грудь. — Думаю. И знаешь, что надумал?

Он не отвечает, отводя взгляд. Не желает меня больше видеть? На здоровье! Вот пусть всю оставшуюся жизнь, надеюсь, долгую и счастливую, со мной больше не встречается!

— Решать ЗА меня я позволю только любимой женщине и только в постели. А всё остальное... Решу и выберу сам!

Пальцы крюками вонзаются в кожу, не пробивая плоть, но сминая так сильно, что горячие соломинки, те, кончики которых корзинкой оплетают сердце, выгибаются дугами на грани разрыва. Губы Тени раскрываются в последнем отчаянном вдохе и застывают — вместе с удивлением в серых глазах. Горсточка времени осыпается на пол, и под бледной кожей вспухает останавливающая свой бег чёрная змея.

Удар. Удар. Удар. Это стучит моё сердце, неторопливо и размеренно. Нужно всего лишь подождать, пока рисунок замрёт окончательно, а потом... Потом всё будет просто. Ведь воскрешать мертвецов легче, чем убивать живых.

Собираю в кулак нити занавесей, окружающих грудь убийцы. Сжать, разжать, снова сжать, повернуть, натянуть, отпустить... И никаких чувств. Работа. Самая обычная работа.

Резкий вдох, наполняющий лёгкие воздухом, должно быть, причиняет убийце сильную боль, а глаза, снова возвращающие себе прежний блеск, смотрят и не верят. Но я и не хотел, чтобы верили мне или в меня. Хуже другое: в серых лужицах дрожит отсутствие понимания. Это значит, нам больше не о чем и незачем говорить.

Поворачиваюсь, иду к двери. За спиной раздаётся шорох. Узор начал делать своё дело? Хорошо. Просто замечательно. Долг уплачен, и теперь я могу чувствовать себя совершенно свободным. Правда, трудностей стало только больше, но...

Они только мои. И я не отдам их никому.

— Ты быстро учишься.

Ночь принесла с собой желанную тишину, а поднятые дневной жарой в воздух капельки воды, похоже, собираются в тучи, обещая пролиться дождём. Давненько я не стоял под тёплыми водяными струями... А что, можно попробовать вспомнить детство, беспечное и почти счастливое. Если получится, в чём сомневаюсь, и с каждой прожитой минутой — всё больше.

— Было бы, чему учиться!

Демон укоризненно качает головой:

— Мы все учим уроки. Каждый день. А тот, кто не усваивает науку с первого раза, обречён снова и снова повторять одно и то же. Правда, некоторые наставления я бы не отказался выучить ещё раз.

Я тоже. Например, пережить заново те мгновения, когда ждал возвращения чёрного рисунка на тело убийцы. Такого спокойного азарта и уверенности мне не доводилось чувствовать никогда прежде. Я не узнавал самого себя, и это было... Прекрасно. А вот возвращение к прежнему усталому унынию почему-то не понравилось.

— Да, пожалуй...

Хорошо, когда не о чем говорить, и можно просто стоять, положив ладонь на ещё сохраняющий дневное тепло камень стены. Стоять, молчать, не мечтать и не сожалеть. Стоять, пока тебя не заставит пошатнуться одновременно удовлетворённое и сожалеющее:

— Мне больше незачем здесь оставаться.

Джер блаженно потягивается, не забывая следить за тем, чтобы ремень сумки оставался на плече. Можно подумать, у него уже имеется печальный опыт беспечности, приводящей к вылавливанию свитков пергамента из грязной лужи! Хотя... Чем боги не шутят? Тем, над чем смеются демоны.

— Хочешь уйти?

— У тебя другие намерения в отношении меня?

Конечно, нет. Да и зачем мне распоряжаться чужой жизнью? Пусть даже не человека, а пришельца с Полей Отчаяния. Мочь — могу, но хотеть...

— Никаких.

— Тогда разреши мне откланяться.

Разрешить? Уж кто-кто, а демон не должен нуждаться в таких любезностях! Но почему-то никогда не забывает о них напомнить или попросить.

— Я тебя не держу.

— Знаю.

Когда рядом находится кто-то, понимающий тебя даже не с полуслова, а задолго до того, как с губ сорвётся хоть какой-нибудь звук, становится очень легко дышать. Потому что не нужно ни играть, ни притворяться, ни бояться. Интересно, сам демон об этом догадывается?

— Но мне всё-таки нужна твоя помощь.

В отсветах фонарей не понять, лукаво он улыбается или грустно.

— В чём?

— Помоги мне вернуться. Туда, откуда я пришёл.

И верно... Он же не может вечно оставаться здесь, со мной! У демона наверняка есть свои дела и свои цели, от достижения которых его отвлекло моё глупое отчаяние.

— Я бы с радостью... Но как это сделать? В тот раз я потратил все запасы, что у меня были. Нужно разобрать не одно заклинание, чтобы...

Смеётся. Весело и заливисто.

— Ты так ещё и не понял?

— Чего?

— Тебе больше не нужны чужие объедки.

— Но...

Демон делает над собой неимоверное усилие, чтобы посерьезнеть и придать голосу наставительный тон:

— В твоём распоряжении находится нечто большее, и поверь, мои старания тут ни причём. Я всего лишь помог расправиться Нитям внутри твоего тела, но рано или поздно они и без моих усилий сделали бы то же самое... Когда-то ты мог ощущать только Пряди, вырванные из Гобелена и грубо скрученные не слишком умелыми пальцами, а теперь можешь касаться тех, изначальных и истинно могущественных. Они ведь приняли тебя в число своих друзей, верно? И будут выполнять твои просьбы, потому что больше всего на свете ценят ласку и заботу.

Не понимаю, о чём он говорит, но не чувствую лжи ни в едином слове. Нити занавесей посчитали меня своим другом? Как это возможно? Неужели они обладают собственной душой и разумом? Невероятно. Но если вспомнить, как охотно они и раньше подставляли мне свои пушистые бока... Хотели, чтобы я их приласкал? И только-то?! Боги, неужели это правда?

Беда только в одном: найти подтверждение со стороны не получится.

— Но почему кроме меня никто больше не...

Пожимает плечами:

— Трудно сказать. Наверное, так причудливо изменило узор Кружево твоей крови. Причудливо и опасно.

Лёгкий холодок поднимает волоски на моём загривке.

— Опасно?

Демон смотрит на меня немигающим и жутковатым взглядом, но мне становится страшно не от угрозы или чего-то подобного, а от того, что в зелёных глазах плещется вина. Самая обыкновенная, человеческая.

— После всего случившегося я должен был бы тебя убить.

А он знает, что своей честностью причиняет боль сильнее, чем все палачи мира, вместе взятые? Похоже, знает. Потому и пользуется своим даром так редко.

— Ещё не поздно. Да и... Ты имеешь на это право.

Вздыхает:

— Если бы только право! Я просто должен. Если хочу избежать неприятностей. Если хочу сохранить равновесие мира. Но, к сожалению или к счастью, я... Слишком ленив.

Загадочное заявление. Искреннее и правдивое, странно уместное, но совершенно необъяснимое.

— Тебе лень меня убивать?

Качает головой:

— Нет, не так. Скорее, мне лень брать на себя лишнюю работу.

— Работу?

Ничего не понимаю. И не хочу понимать, потому что знаю: если понадобится, он сам всё объяснит. И очень доходчиво, уж это демон умеет!

— Чем ты занимался всю свою жизнь?

— Э-э-э... — Если не считать сотен глупостей, сложившихся в тяжеленное надгробие, ничем особенным. — Расплетал заклинания.

Радостно хлопает в ладоши:

— Вот! Именно! Избавлял мир от избытков магии.

— Ну и что?

— Я делаю примерно то же самое. Несколько иным способом, разумеется, но суть от этого не меняется. И когда я называл нас «молочными братьями», я вовсе не шутил и не лгал. В нас течёт разная кровь, но мир, вскормивший нас молоком жизни, поручил нам одно и то же дело.

— Разрушать чары?

Поправляет:

— Убирать, отпуская на свободу украденную Силу. Источники не бездонны, а ждать, пока пройдут века, и всё разрешится само собой... Возможно и так поступать, но не всегда. Кроме того, Гобелену больно лишаться каждой Пряди, а когда боль становится слишком сильной, даже самое терпеливое существо разозлится. Верно?

Мне чудится, или он лукаво подмигивает? Имеет в виду меня? Так я вовсе не терпелив и никогда не был. Просто раньше я справлялся с болью, потому что у меня была цель, а теперь... Цели нет? Верно. Иди, куда хочешь. Делай, что пожелаешь. И знай, что тебя никто не сможет остановить, потому что сам мир доверился тебе.

Ох... Даже голова кружится. Всю жизнь мечтать о силе, наконец, получить больше, чем мог вообразить, и только тогда понять: твоё главное могущество всегда было в тебе самом.

— Так происходит всегда?

Забавно наклоняет голову к правому плечу:

— Как именно?

— Нужно долго-долго искать то, что находится рядом?

— Конечно!

— Но это... несправедливо.

— Почему же? А представь, что люди сразу постигали бы заключённую в них силу, не проживая толком ни дня, не делая ни единого шага? Мир стал бы скопищем склепов, двери которых оказались бы наглухо закрыты, а их обитатели вечно отделены друг от друга. Потому что каждый человек довольствовался бы самим собой... Мне такая картинка не нравится. А тебе?

Тоже не слишком. Впрочем, я всегда жил, а может, и до сих пор живу в таком мире. Но он-то... Он пришёл из иной реальности.

— Ты не человек.

Озорно поворачивается на каблуках:

— И что с того? Сила, она, знаешь ли, не выбирает место своего пристанища, но под грудами масок всегда выглядит на удивление одинаково. Человек или демон... Разница между нами невелика. Собственно, мы просто живём в разных местах, только и всего. Но живём одинаково, с любовью и ненавистью, с мечтой о продолжении рода и с надеждой победить недругов. Потому что мы оба — ЖИВЫЕ. Понимаешь?

Кажется, да. Но понимаю и другое: среди моих сородичей в неисчислимых количествах находятся те, кто не заслуживает права жить. Нет, я не собираюсь ни вершить суд, ни исполнять роль палача. Найдутся другие средства, потому что...

Я буду действовать так, как считаю правильным. То есть, действовать по правилам. Не смогу выиграть честно? Пусть. Но зато у меня будет эта попытка, и возможно, после неё я смогу или умереть окончательно или воскреснуть к новой жизни.

— Но как же мне сделать, чтобы...

— Я ушёл?

Ухмыляется так, что его вопрос можно понимать тысячей разных образов.

— Да.

— Просто раздвинь Пряди.

— Раздвинуть?

— Ты же чувствуешь их, верно? Они густые, переплетённые между собой, но если найти выбивающиеся из узора ниточки и немножко потянуть...

Не слушаю больше ни слова. Не нужно. Потянуть? Это мы на два счёта!

Пальцы привычно поглаживают воздух, ища... Да-да, вот эти самые бугорки! Спины растрепавшихся волокон сами ложатся в ямки ладоней, словно прося погладить, почесать, пригреть. Ласковые зверюшки, ничего не скажешь. И я не смогу обмануть их доверие. Не разорву ни единой ниточки. Никогда.

Руки ныряют между полотнищами занавесей, накручивая на себя жгуты, чтобы добиться нужного натяжения. Ещё немножечко, ещё чуточку... Наверное, хватит? А то невидимые струны уже готовы обиженно зазвенеть.

— Спасибо.

Он всматривается в полумрак. Разве там можно что-то увидеть? Только мутные очертания стены дома. Но по довольной улыбке на лице демона понимаю: получилось.

Джер делает шаг вперёд, а я растерянно вздрагиваю, вспоминая о вещи, почему-то кажущейся важной именно в бегущие мимо мгновения:

— Эй, а как же куртка?

— Оставлю вам. Не возвращаться же за ней?

— Но... А впрочем, как хочешь.

Кончики пальцев касаются шёлка лавейлы:

— А эту штуку возьму на память. Можно?

— Конечно.

— Желаю удачи!

Он произносит прощальные слова не небрежно, как полагается при вежливом расставании, а с каким-то особым нажимом, но обращённым не ко мне. Будто кроме нас двоих ещё кто-то стоит на тёмной улице и прислушивается к нашему разговору.

— Да, удача — хорошая штука. А можно мне...

Оборачивается уже перед самой стеной:

— Что?

Почему это всегда так трудно — быть самим собой? Почему язык начинает заплетаться успешнее мыслей?

— Можно...

Я же умею просить! Сколько раз уже пробовал и добивался желаемого? Даже считать не буду. Много раз. А сейчас, ну надо же... Запинаюсь, не в силах выговорить безобиднейшую фразу. И чувствую себя виноватым, хотя никакой вины в моих намерениях нет и никогда не будет. Но всё равно оправдываюсь:

— Конечно, если только очень-очень понадобится...

А ведь он знает. Или догадывается. И можно было бы не продолжать.

Нет, хватит ползать вокруг да около! Если не уважаю себя, это не повод оскорблять другого напрасной тратой времени.

— Можно, я ещё раз тебя вызову?

Даже в густоте теней заметно, что демон улыбается.

— Можно. Только лучше, если просто позовёшь. Договорились?

— Как тебе будет приятнее.

Салютует на манер гвардейца из Городской стражи и, вместо того, чтобы развернуться, делает шаг назад. Я жду, что он уткнётся спиной в каменную кладку, но демон исчезает. Не тая рассветным туманом и не рассыпаясь искрами, как любят рассказывать предающиеся выдуманным воспоминаниям выживающие из ума маги. Просто вот он был, и вот его уже нет, как и не было, только по занавесям проходит еле заметная волна дрожи, и мне почему-то кажется, что в ней смешаны воедино огорчение от расставания и радость от непременно предстоящих новых встреч.

Встреч не со мной. Но стоит ли обижаться? Ведь я-то пока никуда не ухожу!

— Который по счёту сон пошёл?

О, а я, оказывается, всё-таки задремал, хотя кособокая деревянная скамья к отдыху и расслаблению не располагала. Впрочем, если учесть, что на дворе пока ещё раннее утро, а прогулка по предрассветному городу скорее вымотала, нежели взбодрила, в дремоте, одержавшей надо мной победу, не было ничего удивительного. Я бы и на полу сидя заснул. Но, слава богам, в коридорах судейской службы кое-где попадались более подходящие для сидения места.

— Это имеет значение?

Открываю глаза, встречаясь взглядом... Нет, вру. Невозможно встретиться с тем, что надёжно спрятано между припухшими веками. Кто-кто, а мой знакомый дознаватель нынешней ночью не поймал сон ни одним глазом.

— Не-е-е... — Тинори, зажмурившись, мнёт переносицу пальцами. — Не имеет. Но сегодня я буду немного зол на любого выспавшегося человека, уж извините.

— А что мешало вам присоединиться к счастливой армии спящих? Дела?

Он совместил улыбку со сладким зевком:

— Я не настолько увлечён своей работой, чтобы тратить на неё всё отпущенное мне богами время. Хотя признаваться в истинной причине вынужденного бодрствования стыдно.

Неужели dyesi, согревавшая постель дознавателя, оказалась настолько страстной, что не позволила даже вздремнуть? Да ему гордиться надо, а не стыдиться!

— Что же может быть постыдного в...

Дознаватель виновато ухмыльнулся, потому что наверняка почувствовал, куда именно потекли мои мысли, и одним махом перерубил нить фантазий:

— В дурацкой игре на интерес? Почти всё.

— Вы играли? Всю ночь?

— Ну да. — Он только с третьей попытки попал ключом в замочную скважину кабинетной двери. — Встретился со старыми друзьями. Слово за слово, кон за коном... Не заметили, как в окно начал стучаться рассвет.

— Много выиграли?

Он пнул дверную створку, распахивая, и укоризненно заметил:

— Я же сказал: на интерес играли. Не знаю, как заведено у вас, а в нашей компании между друзьями деньги никогда не стояли и стоять не будут.

В голосе дознавателя присутствовала ещё и лёгкая обида, мол, неужели я не понимаю простых вещей, которые для остальных людей столь же привычны, как воздух на вдохе.

А ведь не понимаю. Не могу понять. Представить? Вполне. Восхититься? Тем более! И конечно, удивиться. Но несколько небрежно оборонённых слов заставили мир, в котором я полагал себя живущим, треснуть до самого дна и расколоться, а образовавшуюся расселину невозможно ни перейти, ни перелететь, только заполнить. Чем? Не знаю. Попробую подумать. Потом. После того, как справлюсь с делами на своей стороне мира.

— Что же вы стоите у порога? Заходите!

Кабинет дознавателя выходил окнами на закат, поэтому сейчас оказался погружён в остатки утренних сумерек, но зато на письменных приборах не было красноватых отблесков, напоминающих капли крови, разбрызганной неряшливым палачом. А серые тени — как раз то, что нужно. Под их покровом можно подобраться к противнику на расстояние удара и...

Хотя я собираюсь действовать открыто и честно. Насколько это окажется возможным.

— Не ожидал снова вас увидеть. — Тинори плюхнулся в кресло и блаженно расслабил спину, уткнувшуюся в кожаную обивку. — Снова нелады с местными лавочниками?

— Ни в коей мере. Я охладел к хрусталю.

Неказистую шутку оценили много выше её достоинства — весело рассмеялись.

— Оно и к лучшему: здоровье дороже красоты. Но тогда теряюсь в догадках... Что же вас привело в мою скромную обитель?

— Вы нужны мне, как мастер своего дела.

Припухшие веки настороженно попытались распахнуться пошире:

— Именно моего? Тогда должен вас огорчить, потому что...

Спешу прояснить недоразумения, пока не стало слишком поздно:

— Нет-нет, вы неправильно поняли! Я не имел в виду ваши особые умения. Просто вы — единственный дознаватель, которого я знаю лично, а мне нужен совет именно дознавателя, сведущего в правилах судейства.

Мои слова, вопреки робкой надежде, не помогли Тинори снова вернуться в расслабленное состояние, а напротив, заставили собраться ещё больше, выпрямить спину, положить руки на стол и сцепить пальцы угрожающим замком.

— Говорите.

Интересно, он только для меня устроил это представление? Стараюсь вглядеться попристальнее в выражение глаз, прячущихся под тяжело нависшими бровями и с каждым взмахом ресниц теряющих сонную негу.

Нет, непохоже. Так он разговаривает с каждым, кто приходит за помощью. Потому что любит свою работу? Наоборот. Потому что ненавидит, но слишком хорошо умеет её выполнять.

— Я хочу выступить заявителем. Вы можете принять заявление или мне нужно будет обратиться к кому-то ещё?

— Могу. — Дознаватель придвинул к себе и раскрыл кожаную папку с расчерченными листами бумаги. — В чём суть вашего обращения?

— Требование наказания за преступление.

— Что именно произошло?

— Убийство. Вернее, намечалось убийство, но его удалось избежать.

Тинори заинтересованно потёр нижнюю губу:

— Кто несостоявшаяся жертва?

— Я.

— Хм...

Он мокнул кончик пера в чернила и быстрым росчерком вывел моё имя. Запомнил ещё с того раза? Хотя, ничего удивительного в столь долгой памяти нет. Мне вид Харти с завязанными поверх живота руками тоже оставил яркие впечатления, и боюсь, не смогу от них избавиться до самого Порога.

— Несостоявшийся убийца?

— Тень.

Новый скрип пера, закончившийся вопросом:

— И у кого вы собираетесь требовать правосудия?

— У властей города, конечно же.

Дознаватель скучным тоном процитировал из хорошо заученного урока:

— Гильдия убийц не отвечает перед законом за оплаченные деяния. К тому же, не может остаться никаких указаний на личность заказчика.

— Может. Вернее, они уже остались.

Теперь Тинори проснулся окончательно и потребовал:

— Подробнее!

— Как мне рассказали, в случае смерти исполнителя обязательства между Тенью и заказчиком утрачивают силу.

— Да, такое положение дел известно.

— Так вот, убийца, нанятый, чтобы отправить меня за Порог, вместо того умер сам.

Дознаватель прищурился, словно прикидывая, мог ли я собственноручно справиться с Тенью или воспользовался чьей-то помощью.

— Хотите представить на суд мертвеца в качестве свидетеля?

Насколько помню, в прошлом некромантия использовалась и подобным образом. Если судить строго, вчера вечером я как раз занимался поднятием павших. И вполне может оказаться, что обе Тени, пройдя через мои руки, стали именно восставшими мертвяками... Хм. Занятно. И вовсе не пугающе. Но видя на лице собеседника явственное нежелание залезать в мысли и чувства трупа, спешу успокоить:

— Нет, что вы! Он вполне живой. И охотно укажет на человека, который пожелал моей смерти.

Сонная муть в глазах Тинори развеялась, обнажив азартно поблёскивающие озёрца:

— Но вы уже знаете, кто это?

— Да.

Перо выжидающе замерло над бумагой.

— Dyen Трэммин Найли. Старший распорядитель Попечительского совета Анклава.

Пауза, сменяющаяся многозначительным:

— Кхм!

— Вы не расслышали? Повторить?

Тинори покачал головой:

— Нет, благодарствую, со слухом у меня всё хорошо. Но само имя...

— Он мой дядя.

— Думаете, это облегчает дело?

— Есть трудности?

Дознаватель отложил перо в сторону:

— Да.

— Большие?

— Немаленькие.

— Расскажите. — Присаживаюсь на стул напротив Тинори. — Мне нужно знать, каковы они.

— Собственно, трудность всего одна: должность, занимаемая вашим дядей. Он ведь из шишек Анклава, если не ошибаюсь? Кроме того... Вы оба маги, а трения между «регистровыми» решаются не здесь. Обратитесь к вашим властям, магическим.

— А если я скажу, что дело нужно рассматривать именно в городском суде?

— Это ещё почему?

— Моё имя вычеркнуто из Регистра. Несколько дней назад. Я больше не являюсь верноподданным Анклава.

— Огогошеньки... — Пальцы дознавателя выбили на столе короткую дробь. — Да, дело предстаёт в несколько ином свете. Но трудность никуда не исчезла.

— Разве обычный житель города не имеет права подать иск против мага?

— Имеет. Но чаще предпочитает не тратить время зря.

— Зря?

Тинори поднялся на ноги и прошёлся по кабинету, разминая плечи.

— Я приму ваше заявление, передам его судье, и судья, разумеется, даст делу ход, но... Дальше всё зависит от Анклава. Если тамошние управители не захотят огласки, они попросту кинут суду несколько монет, и всё умрёт, не родившись.

Позволяю себе усомниться:

— Несколько?

Дознаватель криво улыбается.

— Достаточно, чтобы суд прекратил разбирательство. Да и заявителю кое-что перепадёт, если он не будет артачиться.

М-да, не слишком приятная новость, впрочем, на что-то подобное я и рассчитывал. Но путь, упомянутый Тинори, прямой, а как показывает жизнь, существует ещё тьма-тьмущая обходных.

— Вы сказали «не захотят огласки». Значит, бывали случаи, когда?..

Он не стал отрицать:

— Бывали. Потому что иногда у магов возникает желание свести счёты друг с другом, прикрываясь щитами из простых людей.

Уже интереснее и приятнее. А что, если попробовать сыграть именно на этом? Правда, понадобится выяснить, кто в Анклаве против кого настроен, а сейчас мне не попасть в Обитель прежним способом.

— Значит, надежда есть?

— У вас? Вряд ли. Ваш дядя слишком силён, если я хоть что-то понимаю в иерархии Анклава. Его не выдадут для разбирательства. А даже если и выдадут... Вы всерьёз рассчитываете на вынесение и исполнение приговора?

Вздыхаю:

— Нет. Совсем не рассчитываю.

— Тогда зачем всё это?

— Мне нужно время. И уверенность, что не будет новых покушений ни на меня, ни на моих близких. А если добиться судебного разбирательства, дядя чуток присмиреет. По крайней мере, затаится на пару месяцев, а то и больше.

— Присмиреет? — Опыт дознавателя выудил из моих слов самое главное. — Это была не первая попытка?

— Вторая.

— А чем закончилась предыдущая?

— Как видите, неудачей. Я же всё ещё жив, не так ли?

Тинори снова уселся на своё место и решительно потянулся за пером:

— Хорошо, попробуем что-нибудь сделать. Я со своей стороны обещаю всё возможное. Но решающее слово за Анклавом.

Разумеется. И кажется, я знаю, из чьих уст оно должно прозвучать.

— Мальчик мой, ты ли это?

Те же ясные глаза, те же пушинки седых кудряшек, те же сухие ладошки на чашке подогретого вина: Таира, как и любой человек, задержавшийся на этом свете едва ли не вдвое дольше положенного, растратила тепло своего тела слишком давно, чтобы довольствоваться для согревания одним лишь солнцем.

— Да, любезная dyesi. И заранее прошу простить, что потревожил ваш покой.

— Ну какой покой, право слово! — Фарфоровые бока чашки лишаются цепких объятий. — Ты же знаешь, я всегда рада тебя видеть.

Вот именно, что знаю. Но не чувствую. Ещё в прошлую нашу встречу голос госпожи Смотрительницы хоть вскользь, и всё же напоминал о заботливой бабушке, а теперь в нём явственно слышится неудовольствие. Словно я — нерадивый внук, не исполнивший порученного семейного дела или не оправдавший оказанного доверия. Ах да, к тому же, внук приёмный, а не родной.

— Мне нужно ваше участие, любезная dyesi. Небольшое, но весьма важное.

— Так-так-так, и что же понадобилось наследнику рода Нивьери от старой и немощной женщины?

Старается шутить и лукавить, как в прежние времена, но когда от каждого слова веет настороженным напряжением, беседа из приятного времяпровождения превращается в обмен ударами.

— Старой, быть может, но отнюдь не немощной, потому что госпожа Смотрительница Регистровой службы будет посильнее многих женщин в пределах Саэнны, да и далеко за пределами!

Льщу грубо, неприкрыто и бесстрастно. Судя по тону Таиры, искренность и прочие прежние чувства бесследно исчезли из наших отношений, стало быть, нет больше никакого смысла щадить. Ни её, ни себя.

— О женской ли силе идёт речь? Ой, сомневаюсь!

— О силе Смотрительницы. Или вы таковой не обладаете?

Старушка сжала губы, и рот, без того не слишком широкий, стал похож на куриную гузку:

— Тебе нужна помощь?

— Да.

— Моя?

— Да.

— В чём?

— В том, что не составит для вас особого труда, надеюсь.

Морщинистые веки подозрительно дрогнули:

— Мне не нравится твоё настроение, Маллет.

— Вы знаете, мне тоже... Но ничего не могу с ним поделать.

— Так зачем ты пришёл?

— Мне нужна помощь.

— Это я уже поняла. Говори яснее!

— Мне нужно встретиться с главой Надзорной службы.

Таира опустила подбородок и посмотрела на меня исподлобья:

— Цель?

— Не могу сказать.

Она помолчала, не отрывая немигающего взгляда от моего лица, потом, видимо, приняв какое-то решение, сурово качнула головой:

— Тогда не жди никакой помощи.

Разительная перемена, ничего не скажешь! Ещё неделю назад, приди я в кабинет Смотрительницы, меня ожидало бы несколько приятных минут в обществе милой старушки и, может быть, даже вынутый из-под полы форменной мантии заказ на расплетание отслуживших свою службу заклинаний. Что же изменилось? Ведь Маллет Нивьери остался тем же самым человеком. Впрочем, за одним исключением. Без приписки в Регистре: «Милостиво допущен Анклавом до совершения магических действий в пределах Саэнны».

Горсточка слов, тщательно либо торопливо выведенных на странице увесистого тома. Награда? Приговор? Не знаю и гадать не хочу. Потому что только теперь стал свободен по-настоящему.

— Обещаю более никогда не тревожить вас, любезная dyesi. Всё, что мне нужно, это переговорить с главой Совета. Совсем недолго.

— Но о вещах, настолько важных, что ты не можешь ни рассказать, ни намекнуть?

— Для меня они очень важны, это правда, а для вас ничего не будут значить. Но вам лучше их не знать.

— Почему?

— Потому что я не желаю, чтобы вам был причинён вред.

Таира усмехнулась:

— Вот как? И тем не менее, ты просишь меня пойти на нарушение правил, которое может стоить мне должности?

— Разве такой уж страшный проступок — устроить встречу двух людей?

— Если учесть, что один из них возглавляет службу, внушающую ужас всему Анклаву, а второй потерял право находиться в Регистре...

— Трудность только в этом? В том, что моё имя вычеркнуто?

Смотрительница опустила взгляд, снова сомкнула ладони вокруг чашки, вдохнула поднимающийся над вином терпкий пар.

— Ты хочешь услышать правду?

Хороший вопрос. И тон, которым он задан, предупреждает: если согласишься, пожалеешь. Но я уже столько раз и о стольких вещах жалел... Переживу. А может быть, стану сильнее, как клинок, с наковальни попадающий в ледяную воду.

— Пожалуй.

— Уверен?

Улыбаюсь:

— Нет. Но ложь мне всё равно не нужна.

— Что ж... Тогда слушай.

Скрипнула дверь. Вошедшая в комнату, чтобы передать принятые прошения на подпись Смотрительнице, Силема посмотрела на меня неодобрительно, но своим появлением ничуть не помешала Таире продолжить:

— У каждого человека есть то, чем он дорожит. Больше или меньше, но ценит и не желает отдавать. Иногда это мечты, но чаще что-то осязаемое, полезное и приятное. У меня тоже есть такая вещь. Место, которое я занимаю.

Кажется, начинаю догадываться, к чему клонит старушка. Но дослушаю до конца.

— Я шла к нему долгие годы, мой мальчик. Очень долгие. И на пути потеряла так много, что когда достигла цели, поняла: больше у меня ничего и не осталось. Ни семьи, ни подруг, ни благодарных учеников. Моя власть — всё, что у меня есть. Всё, что ещё способно удержать меня у Порога. И знаешь, мне нравится стоять высоко. Пусть, не на самом верху, но выше многих других.

Стараюсь не растягивать губы в слишком нахальной улыбке. Власть, говоришь? Неужели эта дама столь притягательна, что поклонников легко делает рабами? И помыслов о свободе уже не возникает... Не может возникнуть. В самом деле, зачем возвращаться в мир, где люди стояли бы рядом с тобой, а не были бы прахом под твоими ногами?

— Думаешь, я отказала тебе, потому что ты больше не считаешься магом? Нет. Будь ты даже одним из первых в Регистре, не согласилась бы. Потому что на кону стоит больше, чем я могу позволить себе потерять. Но да, устроить встречу с главой Надзорного совета мне по силам. Не скажу, что просто, но возможно. И хорошо, что ты не рассказал о причине, которая привела тебя сюда. Знаешь, почему?

Почти догадался. Но облекать ощущения мыслями не хочу. Уж больно неприглядная картинка получается.

— Потому что я донесла бы на тебя. Ужасаешься моей подлости? Зря. Каждый из тех, кто мне подчиняется, спит и видит, чтобы занять моё место, и если бы кому-то из них выпала возможность узнать... Они уже бежали бы, теряя башмаки, и, перебивая друг друга, распинались бы перед членами Совета. Вот, к примеру, даже она... Силема!

Женщина, раскладывающая бумаг на столе Смотрительницы, невольно вздрогнула.

— Да, госпожа?

— Вот скажи, Силема, если бы ты знала, почему этот молодой человек желает встретиться с главой Надзора, что бы ты сделала?

Обращённый на меня взгляд тёмно-карих глаз оказался не на шутку серьёзным.

— Рассказала бы кому-то из Совета. Если бы мне самой удалось с ними встретиться.

— Но ты можешь оставить донесение, ведь так? — продолжила допрос Таира.

— Могу. — Служка выровняла последнюю стопку прошений и выпрямилась. — Но не получу с того никакой выгоды, а потому не стану и стараться. Мне можно удалиться, госпожа?

— Да хоть удавиться, — благодушно разрешила Смотрительница и, проводив Силему взглядом, презрительно фыркнула: — Вот видишь! Каждый думает о выгоде. И ты — тоже.

Конечно. А как может быть иначе? Оставить дядюшку в счастливом неведении относительно его непоколебимого могущества? Дожидаться, пока Трэммин испробует ещё какой-нибудь способ сжить меня со свету? Благодарю покорно! Нет уж, лучше я буду преследовать выгоду. И свою, и чужую, потому что семья кузнеца тоже может из-за меня оказаться под ударом. А знать, что в любой миг та же Тайана рискует не вернуться домой целой и невредимой...

Я должен поговорить с главой Совета. Но как? Была слабая надежда на госпожу Смотрительницу. Не оправдалась. Кто ещё остаётся? Вилдия? Нет, эту женщину мне стыдно просить о большем, чем она уже успела для меня сделать. А если вспомнить, что дядюшка вполне может точить на неё отдельный зуб, стоит отбросить даже малейшие фантазии. Пусть Дом призрения живёт безмятежно.

— Благодарю, что снизошли до разговора со мной, dyesi.

Таира еле заметно скривилась:

— Можешь считать меня, кем угодно, но я сказала правду.

— И моё уважение к вам останется всё столь же неизбывным.

— Но приправится ненавистью?

— Почему же? Я понимаю причину, по которой вы отказали. И не могу ни просить, ни обижаться. Всё равно каждый решает сам, как поступить.

Глаза Смотрительницы блеснули неожиданным теплом:

— Да, каждый. Из нас и не только. Ты давно это понял?

— Признаться, не очень. Мне... помогли понять.

— Друг? Или просто хороший человек?

И что ответить? Ни то, ни другое, ни третье? Другом Джер не мог мне ни быть, ни стать. Человеком он и подавно не был. Хороший? А что вообще такое «хороший человек»? Тот, кто делает добро, или тот, кто не творит зла? Наверное, что-то среднее. Ведь невозможно быть уверенным, что совершаешь добрый поступок, если не имеешь понятия, что значит злиться и ненавидеть.

Да, именно так. Среднее. Посередине. Между чашами весов, замерших в равновесии.

— Неважно. Помог, а большего и не требовалось.

— Ты простишь меня?

— Я не вижу за вами вины, чтобы прощать. Лучше попрощаюсь.

— Больше не заглянешь?

Таира отводит глаза, значит, время прямых взглядов закончилось. Жаль, но такова жизнь.

— Вряд ли. Повода в ближайшем будущем не возникнет. А если мне всё-таки что-то понадобится от Регистровой службы... Вас уже может не оказаться в этом кресле.

Она вздохнула, но нашла силы улыбнуться:

— Ты прав. Я живу долго, но не бесконечно.

— Счастливо оставаться!

— Счастливо уйти! — слышится вслед.

Хорошее пожелание. Очень нужное мне именно сейчас. Уйти от всех трудностей. Обойти все преграды и достичь поставленной цели. Хотелось бы... Но пока все дороги, уходящие с перекрёстка, скрыты туманом. В какую сторону шагнуть?

Силема, вновь торопящаяся по каким-то делам, задевает меня полами развевающейся мантии, и я чувствую, как в мою ладонь тычется что-то. Маленькое. Скомканное.

Можно пройти мимо, не заметив, можно поймать бумажную птаху. Что выберу? Конечно, второе! Как говорят в народе? Дают — бери. Правда, у этой фразы есть ещё не слишком приятное продолжение... Но бить меня вроде бы пока никто не собирается.

Расправляю записку уже на улице, порядочно удалившись от Регистровой службы и любопытных глаз.

«Я могу вам помочь, но в обмен на одну услугу. Если пожелаете, приходите ближе к вечеру, на пятом ударе колокола после полудня».

И заковыристый адрес. Прийти? Приду. Удача это или нет, неважно. Если уж отсекать все возможности, то сразу и резко. Чтобы болело недолго.

— Эй, мастер! — обращаюсь к малышу, возводящему крепость из камешков рядом с крыльцом уютно расположившегося в саду дома. — Не подскажешь, где живёт госпожа Силема?

Мальчик не поддался на лесть и с минуту или дольше разглядывал пришельца, словно решая, считать меня врагом или другом.