Раскрыть ладони

— Да прямо здесь. Обойдёте с другой стороны и найдёте. Можете прямо по саду пройти, только цветы не потопчите! И ветки не поломайте.

— Буду осторожен, обещаю.

— И тётю Силли вы, того... не обижайте. И не смотрите, что я маленький. Я вырасту, и тогда...

— Понял. Обижать не посмею. А госпоже Силеме передам, что на её защите стоит доблестный рыцарь.

Одуряюще пахнущие кусты межевника по обеим сторонам садовой дорожки. Утверждают, что это растение способно цвести и плодоносить только там, где живёт настоящая любовь. И мне тоже когда-то хотелось, распахнув окно своего дома, вдохнуть аромат бледно-розовых пышных кистей... Когда-то. Да года не прошло со времени тех мечтаний! А кажется, целая жизнь закончилась и канула в небытие. Значит, сейчас я начинаю всё заново? Ну да. И пожалуй, мне нравится.

Стучу костяшками пальцев по двери. Несильно, почти робко, потому что уже перед самым порогом меня снова одолевают давно знакомые чувства. Нет, не сомнения. Кое-что похуже.

Ненавижу ощущать зависимость, а особенно от неизвестности. Вайли был понятен и предсказуем, Карин немного удивила, но не оказалась загадкой, Трэммин добавил мерзких штрихов к своему портрету, впрочем, не изменяя, а лишь дополняя суть. Но что могло от меня понадобиться этой женщине? Ведь по мнению окружающих (дядюшку вычёркиваем, потому что он всегда стоял и будет стоять особняком между мной и миром) я больше не способен действовать, как маг. А в прочих качествах толку от меня и раньше было так мало, что похвастаться нечем. И всё же Силема рассчитывает... На что?!

— Вы всегда так точны?

Хм, увлёкся размышлениями и не заметил, как оказался нос к носу с хозяйкой дома.

— Я всегда стараюсь выполнять поставленные условия. Если принимаю их, конечно.

Она поняла намёк и оценила попытку спрятать нерешительность за бравадой, потому что улыбнулась. Коротко, вежливо, без каких-то видимых чувств, но честно показывая, что и сама находится в не менее затруднительном положении.

— Пройдёте в дом?

— Как пожелаете. Хотя и ваш сад — чудесное место для разговора.

— Почему вы считаете, что сад — мой?

— Потому что только добрая, любящая и любимая женщина могла вырастить вокруг дома такую красоту.

— Любимая? — Её щёки слегка побледнели, хотя по всем правилам принятия похвалы должны были порозоветь. — Кем?

— Хотя бы мальчуганом, играющим с другой стороны дома. Он готов с доблестью истинного рыцаря защищать вас от любых врагов.

Силема выдохнула, не скрывая, что мои слова развеяли неожиданно возникший страх. Пусть развеяли не полностью, но уже не мешая продолжать разговор.

— И всё же, лучше пройти внутрь.

— Как пожелаете.

Следую за женщиной в прохладу каменных покоев. Странно получается: родился и вырос в Саэнне, никогда не видел ничего другого, а привыкнуть всё же не смог. И каждый раз с нескрываемым удовольствием меняю иссушённый воздух городских улиц на... Да хоть на сырую жару кузни!

— Присаживайтесь.

— Благодарю, это лишнее, потому что не уверен в заметной продолжительности нашей беседы.

Она понимающе кивает и тоже не спешит садиться, заставляя меня сгорать от стыда. Как можно было забыть?! Хозяин по законам гостеприимства не волен ублажать своё тело удобствами, если гость в полной мере не наделён таковыми. Что же, ещё один повод не ставить меня высоко, как человека. Правда, Силему моя опрометчивая грубость почему-то не смущает и не злит. Что же нужно от меня помощнице Таиры?

— Не хочу торопить вас, госпожа, но отнимать ваше время без особой надобности не хочу ещё больше, поэтому скажите сразу, какая услуга поможет мне встретиться с главой Надзорного совета?

Женщина опустила взгляд, тщательно расправила складки домашнего платья, словно небрежность внешнего вида могла как-то отразиться на дальнейшем разговоре, потом посмотрела мне прямо в глаза и спокойно, почти бесстрастно, произнесла:

— Эвин — мой сын.

Впору проваливаться под пол. От настоящего стыда. Хотя оправдываться или просить прощения за синяки, наставленные юному волшебнику, не буду. Не могу. Не чувствую себя виноватым. Откуда же взялся стыд?

Силема просто стоит и смотрит, не упрекая ни единым словом или жестом. Ждёт? Но чего? Чтобы я упал на колени и начал вымаливать прощение? Нет, она не настолько глупа. И всё равно первый шаг в продолжении разговора должен принадлежать мне. Но если шагну не туда...

А, всё равно ничего не теряю! Потому что ничем не владею.

— Мне очень жаль.

Молчание длится ровно до того мгновения, как начинает надоедать:

— Больше не скажете ничего?

— Нет, госпожа.

Смотрит испытующе и выглядит в эти мгновения грознее самой грозной наставницы:

— Вы считаете себя правым?

— Нет.

— Но почему тогда вы... — Запинается, не в состоянии подобрать слова для описания моего поступка. — Сделали то, что сделали?

— Потому что не справился с чувствами. Вернее, и не хотел справляться. Вы знаете, что натворил ваш сын?

Кивает.

— Во всех подробностях?

Ещё один кивок, но не слишком уверенный.

— Из-за его неосмотрительности погиб ребёнок. Погиб страшной и мучительной смертью, но я не собираюсь требовать ни отмщения, ни чего-то другого. Я просто хочу, чтобы Эвин понял, насколько губительной может оказаться беспечная небрежность.

— Это не небрежность!

Вздрагиваю, услышав в голосе Силемы обиженное отчаяние.

— Я имел в виду...

— Это не небрежность, — повторяет она уже спокойнее, но чувства перебираются во взгляд, наполняя карюю глубину тревожно мечущимися тенями.

— О чём вы говорите?

— Мой сын... — Женщина сжимает пальцы правой руки вокруг левого запястья, и кожа на костяшках натягивается так сильно, что кажется, ещё миг, и полопается. — Он и признался мне только после всего случившегося... Его дар не слишком силён.

— Наставники Обители думают иначе. Я слышал, что Эвин очень талантлив.

— Да, он легко учится и сразу схватывает то, на что у других уходят годы, но...

Силема всё время останавливает течение своего рассказа, как будто ей предстоит поведать о чём-то невыразимо ужасном. Даже я начинаю зябко поёживаться в ожидании откровения:

— Скажите прямо. Прошу вас.

В карих глазах появляется подозрительно влажный блеск:

— Мой сын, он... Плохо видит.

Хм, разве это беда? Думаю, найдётся немало магов, способных поправить парню зрение.

— И только-то?

Силема горько сглатывает:

— Вы не поняли... Эвин плохо видит нити заклинаний.

Щурюсь, пытаясь осознать услышанное.

Плохо видит? Стало быть, действует наугад? Потому что вряд ли может чувствовать чары, как я. Или всё-таки может?

Нет. Если бы заклинания были для него хоть немного осязаемы, беды не случилось бы. Выбившиеся из заданного узора кончики нитей непременно ужалили бы его своими остриями. Печальная новость. И не остаётся ничего другого, как повторить:

— Мне очень жаль.

— Помогите ему! — холодная статуя снова становится живой женщиной, глядящей на меня с надеждой и мольбой. — И я сделаю то, чего вы хотите.

— Устроите мою встречу с главой Надзорной службы?

— Да.

— Вы можете это сделать?

Подпускаю в голос сомнения, но вовсе не нарочно. Мне действительно трудно поверить, что простая работница Регистровой службы имеет доступ к телу и духу второго человека в Анклаве.

— Вы поможете моему сыну?

Нужно отвечать. Или да, или нет, третьего, как водится, не дано. И выбор предельно прост. Я ведь могу помочь. По крайней мере, указать на ошибки, найти слабые места в сплетённых чарах, посоветовать, как и что исправить. Мне будет вовсе не трудно так поступить. Но есть одно препятствие, так, бугорок на дороге, не более. Правда, на нём тут же подвернулась моя нога.

Ответить «да» означает принять на себя заботу о другом человеке, полную и долгую, потому что нет никакой надежды, что с совершеннолетием зрение Эвина наладится. Наоборот, всё может стать только хуже. И тогда я буду обречён на вечное подтирание задницы этого парня? Да, мне его жаль. Но именно из жалости, а не по какой-то другой причине я скажу...

— Нет.

Она не спрашивает, почему, но карие глаза непонимающе расширяются, и приходится объяснять:

— Вы хотите сделать своего сына калекой?

— Он и сейчас уже...

Хорошо, что Силема вовремя осекается, иначе, клянусь, залепил бы ей пощёчину!

— Да, зрение вашего сына может быть недостаточно хорошим. Всякое случается. Но если вы сейчас приставите меня нянькой к Эвину, то совершите самую большую ошибку в своей жизни. Это всё равно, что человеку, сломавшему ногу, внушить, что всю оставшуюся жизнь он сможет ходить только на костылях! Хорошо, не буду спорить, кости иногда срастаются неправильно, остаётся хромота и прочее, но... Человек должен ходить по земле своими ногами. Так, как умеет и как может сам. Сам. Понимаете? Я не хочу становиться костылями для вашего сына и прошу вас, не заставляйте никого другого так поступать. Эвин или справится со своим недугом или сдастся, но это будет целиком его выбор. Вы желаете парню добра, я знаю. Только в следующий раз подумайте, хотите ли вы до конца жизни видеть своего сына на костылях? Я бы для своего ребёнка не желал такой участи.

Говорю, а внутри всё пылает горячее, чем угли в горне. Ну как объяснить матери, что настаивая, она делает рабами всех нас? Я потеряю свободу, взвалив на себя обузу в лице подслеповатого мага. Эвин, привыкнув к помощи, начнёт панически бояться действовать самостоятельно. А сама Силема будет мучаться совестью, глядя на нас обоих. Вот оно, треклятое добро! Мне ничего не стоит согласиться и уступить, но при этом придётся пожертвовать столькими счастьями... Чего же тогда требует зло от своих сторонников? Принесения подобных жертв?

Нет, оно требует отказа от самого желания помогать. А я до сих пор хочу. Но не соглашусь. Так какой я, добрый или злой?

— Знаете, я тоже... Не желаю.

Чуть грустный, чуть хриплый голос вечно простуженного беготнёй из жары в холод человека. И вместе с тем, в нём чувствуется привычка принимать решения, потому что слова прозвучали не отстраненно или задумчиво, а как приговор. Решение окончательное и обжалованию не подлежит.

Он вышел из боковой двери прихожей комнаты. Не особенно высокий, не из тех мужчин, кого называют «статными». Неброской внешности, самый обыкновенный на вид, такого в толпе потеряешь в два счёта. И наверное, именно эта неприметность помогла мне обратить внимание в нужную сторону и быстро заметить то, что в демоне я нашёл только перед самым расставанием.

Вышедший к нам человек был облечён несомненным могуществом. Оно пряталось везде: в морщинках между бровей, в приподнятых уголках рта, то ли улыбающихся, то ли готовых улыбнуться, в осанке, не слишком прямой, но уверенной, в любопытствующем взгляде светлых, как небо, глаз, в небрежно зачёсанных назад волнах начинающих седеть, но не прячущихся под краской волос. Могущество не наносное, а истинное. Сила, которую принимаешь, потому что ничего другого ты с ней сделать не можешь. Потому что отказаться тебе не позволят. Кто? Да ты же сам и не позволишь, ведь никто другой не подхватит, а если подхватит, то не удержит. Не справится.

— Так зачем вы желали меня видеть, молодой человек?

Хочет сказать, что он — глава Надзорного совета?! Не спорю, если кто бы и подошёл на эту должность, то именно стоящий передо мной человек, но... Взять и поверить? После того, как меня столько раз обманывали?

— Не верите? Ваше право. Ну тогда хоть расскажите вкратце, а я передам.

Рассказать нетрудно. Но если я правильно расположил звенья событий в логической цепочке...

Силема пригласила меня в свой дом, потому что знала: глава Совета будет здесь в это время. Что может связывать простую служку и человека, занимающего один из самых высоких постов в Анклаве? Настоящее? Нет, скорее, прошлое. А что было там, в давно прошедших годах? Молодость. И несомненно, любовь. Когда мужчина и женщина находят друг друга, если нет никаких непреодолимых препятствий, следующим шагом становится появление на свет наследников соединившейся пары. И вполне может статься...

Я надавал по морде сыну главы Надзорных?!

Ой-ой, если не выразиться хуже.

При таком раскладе даже хорошо, что моего имени больше нет в Регистре...

— Язык проглотили?

— Н-нет. Ищу слова.

Он улыбнулся, прищуриваясь, и чем-то напомнил мне моего отца, когда тот выслушивал недовольство супруги. Терпеливо, не упуская ни единой подробности, и с неизменным признанием во взгляде: «Делай, что хочешь, но моё мнение о тебе останется прежним». С одной стороны, такое положение вовсе не плохо. Но с другой... А какое у него сейчас мнение на мой счёт?

Ладно, времени потеряно вдоволь, и если эта попытка обречена на провал, лучше завершить её поскорее:

— Я хотел всего лишь попросить.

— О чём?

— Позволить состояться судебному разбирательству.

— Между кем и кем?

Ещё не получил бумагу из судейской службы? Тинори обещал проделать всё, как можно скорее, но проволочки случаются везде и всегда.

— Между мной и моим дядей.

— Кто заявитель?

— Я.

— И чем же вам не угодил милейший Трэммин?

— Тем, что пытался меня убить.

Силема тихонько охнула, глава же Совета ничуть не удивился, только прищурился ещё больше.

— А позвольте узнать, почему вы пришли просить?

— Потому что...

— Или вы считаете, что такое тяжкое преступление, как убийство, будет замолчано? Невысоко же вы цените справедливость Анклава!

Пытаться понять, шутит он или злится, невозможно. И не буду тратить силы зря:

— У меня есть основания так думать, но сейчас не хочу о них рассказывать. Время ушло. Мне неважно, чем закончится разбирательство, только бы оно состоялось.

— Для чего?

— Для того чтобы мой дядя впредь поумерил свой пыл.

— Вы считаете, Трэммин побоится попробовать снова?

— Да. Месяц. Может быть, год. И во всяком случае, ему придётся искать других исполнителей, нежели Тени, потому что после огласки Гильдия не пожелает иметь с ним дела.

— Хм-м-м... — Глава Совета пожевал губами. — Разумно. Пожалуй, определённая безопасность будет обеспечена. И не только вам.

Интересное дополнение. У Надзора свои счёты с Попечением? Впрочем, судя по возрасту, этот человек и мой дядя — ровесники, и их молодость вполне могла проходить рядом. Совсем близко.

— Вы получите то, что хотите. — Он подошёл к Силеме и ласково провёл тыльной стороной ладони по щеке женщины. — Хотя признаюсь, за Эвина следовало бы вас отлупить. Больно-больно.

Да и лупить не нужно. Ведь то, что он сейчас делает для меня, этот пожилой мужчина, много хуже пощёчины. Он просто исполняет свой долг, не делая скидок никому.

Заглянув в светлые глаза, ещё до всяких вопросов и ответов я уже знал: суд состоится. И моя просьба была настоящим оскорблением для того, кто служит закону честно и праведно. Так что, лучше бы были побои. Рубцы от них проходят быстрее.

— Милостью божией и волей человеческой суд блистательной Саэнны готов внимать всему, что будет произнесено и о чём будет недоговорено, дабы отделить дела праведные от неправедных, а невиновных отличить от повинных...

Всё тот же лабиринт сливового сада на заднем дворе Судейской службы, всё те же персоны на заседательских местах — необъятный Фаири и сонный Тинори, но при всей схожести картинок настоящего и прошлого лично для меня отличия слишком красноречивы, чтобы оставаться незамеченными. Причём, отличия не только внешние, но и внутренние.

Во-первых, под сенью раскидистых деревьев прячется от солнца гораздо меньше людей, нежели в памятный мне день. Нет ни писаря, в чью обязанность входит непременный перенос прозвучавших речей на листы бумаги, ни стражников, призванных хранить безопасность суда и следить за порядком во время заседания.

Почему судья решил обойтись без лишних глаз и ушей, понятно: если дело окажется прибыльным, каждому из немногочисленных участвующих достанется больше монет. К тому же, чем меньшее количество людей приобщено к тайне, тем дольше тайна останется таковой. Видимо, отсутствие кирасиров Городской стражи объяснялось той же причиной, хотя, если вдуматься, от кого они смогли бы защитить? От наёмных убийц? Не думаю, что для Теней среди стражников отыщется хоть один достойный противник. От магов? Ещё меньше шансов. Говорят, лучше перебдеть, чем недобдеть, и я обычно предпочитаю первое второму, но сейчас вынужден согласиться с решением судьи. Не было никакого смысла тащить сюда толпы охраны. Тем более, и ход заседания, и его итог не подлежат публичному оглашению, потому что отношения выясняют слишком высокопоставленные лица. По крайней мере, со стороны ответчика.

Во-вторых, мне совершенно всё равно, чем закончится суд. В прошлый раз я предполагал возможный исход, был к нему готов, и всё-таки сожалел, а сегодня... Сегодня чаша моих ожиданий блаженно пуста, как и моя голова.

Дядюшка не понесёт наказания? И на здоровье! Зато не рискнёт в дальнейшем воспользоваться «законными» способами убийства. А во всех прочих случаях удача ведь может и ко мне повернуться своим светлым ликом, не так ли? Кроме того, преступившие закон лишаются его покровительства, и если Трэммин захочет довести месть до завершения собственными руками, я буду только рад. Нет, даже больше! Буду неимоверно счастлив. Потому что смогу лично разорвать господина старшего распорядителя на клочки.

Что мне было нужно? Чтобы заседание хотя бы началось, а большего и желать не стоило. Моя цель достигнута? Полностью. Воплотилась в реальность, принеся с собой пустоту поля, раскинувшегося за перекрёстком. В густой траве не видно ни единой тропки, а значит, я могу шагнуть, куда захочу. Могу пуститься бегом по высокой росе. Могу упасть на зелёный ковёр, раскинуть руки и посмотреть в небо. Первый раз за всю жизнь.

Я свободен.

Потому что у меня нет больше целей?

Ага. Всё оказалось очень просто, но осталось немного обиды. Обиды и недоумения.

Я ведь был счастлив. В детстве и юности, когда учился, стараясь оправдать отцовские надежды. И даже потом, в трясине бесконечной работы у меня нашлось немного счастья. Келли. Мне было спокойно рядом с ней. И кто знает, не появись на нашем пути dyen Райт, всё могло длиться, длиться и длиться... А почему бы и нет? Я состарился бы и умер, ничего не добившись, но до Порога дошёл бы вполне счастливым человеком.

А что теперь? Ни цели, ни смысла. О да, их можно найти, но во мне вдруг проснулась непонятная и необоримая лень. Я не хочу искать. Если целям нужно, пусть стараются сами. И суд пусть проходит сам по себе, потому что кроме обязанностей заявителя ничего более исполнять не собираюсь.

— Маллет из рода Нивьери, огласите суду ваше заявление! — Тинори прогнусил церемониальные слова в лучших традициях судейских служек, но в завершении фразы азартно подмигнул мне, словно напутствуя и желая удачи.

Я вышел на стриженую траву лужайки перед заседательским столом и занял предписанное заявителю место — напротив судьи, но по правую руку, как изначально претендующий на справедливость. Когда к ответу вызовут Трэммина, он остановится на той же линии, что и я, только окажется слева от Фаири, а тот уже начнёт взвешивать наши проступки и заслуги, чтобы решить, которая из сторон сегодня оказалась «правее».

— Я требую наказания за преступление.

Судья, разумеется, прекрасно осведомлённый обо всех подробностях дела, тем не менее, согласно протоколу, требующему «чистоты памяти и помыслов», прикинулся, будто впервые услышал о моих притязаниях:

— Каково сие преступление?

— Убийство, заказанное и оплаченное.

Дознаватель, высунув кончик языка, с показным старанием начал выводить на бумаге первые строчки описания дела. Фаири неодобрительно поджал губы и процедил вполголоса, обращаясь к единственному на сегодня помощнику:

— Будьте чуть серьёзнее, Тинори. Вы позорите не только и не столько себя, сколько всю Судейскую службу.

Еле заметный кивок показал, что внушение принято к сведению, и далее перо заскрипело уже с уверенной небрежностью, а судья продолжил:

— Вы забыли добавить: исполненное.

— Нет, господин судья, к счастью, исполнение хоть и совершилось, но не состоялось.

— Как вас понимать?

— Наёмный убийца нанёс удар, долженствующий привести к смерти жертвы, но не достиг своей цели.

— Что же ему помешало?

— Собственная смерть.

— От рук жертвы?

— Да, господин.

Фаири понимающе кивнул, а дознаватель услужливо пояснил для всех присутствующих:

— «Уложение о правых и виноватых», глава одиннадцатая. Человек, на которого совершается покушение, вправе оказать любое возможное сопротивление и не нести ответственности за любой из последовавших итогов.

— Итак, убийца умер при исполнении заказа? — продолжилась череда судейских вопросов.

— Совершенно верно.

Игра в правых и виноватых, наконец, начинается по-настоящему:

— Насколько я понимаю, несостоявшаяся жертва — вы?

— Да, господин судья.

— Против кого выдвигаете заявление?

— Против старшего распорядителя Попечительского совета Анклава, Трэммина Найли.

— На каком основании?

— Он желал моей смерти и нанял для исполнения своего желания Тень.

— Но на чём основывается ваше заявление? По тому же Уложению, а именно, по согласительной главе «О разделении прав и слиянии обязанностей», со смертью наёмного убийцы договорённость, которая может подлежать публичному рассмотрению и осуждению, разрывается, не оставляя указания на личность заказчика, и тогда любое обвинение становится всего лишь домыслом.

— А что говорит Уложение о возможности свидетельства?

Фаири заинтересованно сцепил пальцы в замок:

— С чьей стороны?

— Со стороны исполнителя.

— Но позвольте, вы ведь только что утверждали, что убийца умер?

— И спустя малое время воскрес.

— Чьими стараниями?

Хорошо, что Тинори предупредил меня о главном правиле участия в судебных заседаниях: никогда не говорить больше, чем требует твой собственный здравый смысл, потому что невинное признание в какой-либо мелочи может стоить будущего благополучия.

— Об этом позвольте умолчать. Для суда ведь важно то, что означенный человек изъявил желание свидетельствовать, а не то, каким чудом вернулся из-за Порога?

Судья строго сдвинул брови:

— Здесь не принимаются к рассмотрению слова поднятых мертвецов.

— Вы сами сможете убедиться, что он вовсе не мертвец.

— Что ж... — Фаири пожевал губами и разрешил: — Настало время призвать и выслушать свидетелей. У полномочного представителя Анклава есть возражения или предложения по ходу заседания?

Глава Надзорного совета, занимающий почтительно принесённое и установленное чуть в стороне от заседательского стола кресло, отрицательно качнул головой:

— Продолжайте, прошу вас.

— Прежде, чем сюда прибудут те, чьи свидетельства могут послужить оправданием или усугублением вины, пусть обвиняемый скажет своё слово.

Трэммин, с самого начала заседания насмешливо царапающий меня косыми взглядами, вышел из-под сени деревьев и молча поклонился судье. Дядя, в обычное время тщательно следящий за совершенством и изяществом одежды, и сейчас не изменил себе, облачившись в строгую мантию серебристо-серого цвета, в складках которой болтался, свисая на шнурке с пояса, керамический флакончик, похожий на те, что носят с собой городские щёголи. В такие посудинки наливают благовония, освежающие чувства и мысли, а на Саэннской жаре даже искусственная свежесть никогда не оказывается лишней.

— Вы признаёте обвинение?

— Я имею право не отвечать сейчас?

— Разумеется.

Господин старший распорядитель довольно улыбнулся. Фаири, справедливо счёвший подобное поведение не требующим дальнейшего пояснения, взмахнул рукой, подавая знак кому-то по ту сторону сливовой рощи, и спустя пару минут наше общество пополнилось ещё двумя людьми, которых я так и так рассчитывал увидеть.

— Кто из вас готов засвидетельствовать личность заказчика убийства? — обратился судья к вновь прибывшим.

— Я, господин, — выступил вперёд неудавшийся убийца.

— Кто подтвердит ваши права?

Великан, по случаю посещения присутственного места облачённый поверх обыденной одежды в нарядную ярко-жёлтую лавейлу, поднял вверх правую ладонь:

— Память Гильдии вверена моим заботам, господин.

— Присутствующая здесь Тень, в самом деле, является восстановленным участником Гильдии?

— Да, господин.

— Как давно произошла смерть?

— Второго дня. И засвидетельствована по всем полагающимся правилам.

Великан положил на заседательский стол бумагу с ярко-алым восковым оттиском. Фаири пробежал взглядом по проросшим причудливыми завитками буквам и удовлетворённо кивнул:

— Всё исполнено, как следует. Согласно закону, присутствующая здесь Тень имеет право раскрыть подробности интересующего нас дела. А что скажете вы, Тинори? Может ли этот свидетель считаться живым?

Дознаватель раздвинул веки, торопливо смеженные несколько минут назад:

— Да, вполне. Он настолько же живой, насколько мы с вами признаем себя таковыми.

— Отлично, в полном соответствии с требованиями закона одно сомнение развеяно двумя подтверждениями. Двинемся дальше... Вы готовы указать на человека, который поручил вам убийство присутствующего здесь Маллета Нивьери?

Вместо ответа Тень вытянула руку в направлении моего любимого дядюшки.

— Вы можете назвать имя этого человека?

— Нет, господин. Мы не спрашиваем имён при заключении договорённости.

— Таким образом, вы готовы засвидетельствовать лишь, что заказчиком выступал человек с похожей внешностью? — вкрадчиво уточнил судья, и Трэммин торжествующе осклабился.

Уже успел подкупить? Ну, силён дядюшка! Браво! Только зря он сейчас торжествующе пыжится, в упор глядя на меня, я ведь знал, что не добьюсь ничего, кроме проведения заседания. Хочется весело рассмеяться, и сдерживает только желание дождаться момента, когда мой смех окажется для господина старшего распорядителя наиболее болезненным.

Тень не стала возмущаться каверзным искажением своего свидетельства, обдумала слова Фаири и согласилась:

— Да, заказчик выглядел именно, как этот человек.

— Но вы можете утверждать, что не подпали под действие иллюзии?

А ещё нам что-то рассказывают о честном правосудии! Вот так, легко и просто любое свидетельство может быть отклонено лишь на том основании, что можно стать жертвой обмана зрения. Конечно, подобное происходит нередко, благо в Саэнне, городе магов, не счесть лавок, оказывающих услуги по наложению любых угодных душе мороков, но и факт применения иллюзий тоже можно расследовать. Если есть деньги и время. А у меня всё равно не имеется ни первого, ни второго, так что...

Нет, ну как же хочется рассмеяться!

— Не могу, господин.

А зачем Тени быть в чём-то уверенной? Они же заключают договорённость с человеком, а не с маской, и на воске остаётся оттиск личности, а не иллюзии. Всё правильно.

— Следовательно, вполне возможно, что кто-то, желая опорочить честное имя господина Найли, принял его облик и поручил одному из гильдийцев убийство, — подытожил судья. — У кого-нибудь имеются возражения?

Взгляд Трэммина лучится злорадством, но я по-прежнему невозмутимо молчу.

— Я настаиваю только на упоминании того, что свидетель искренне уверен в увиденном и рассказал обо всём без стороннего принуждения, — спокойно заметил Тинори.

— Принимается! Кто-нибудь ещё желает сказать?

— Позвольте мне, господин судья, — внушительно кашлянул Кладовщик. — Ваши слова, несомненно, справедливы: подобные злоумышления порочат честных горожан. И чтобы такого больше не случалось... Вы, как представитель городских властей, примете моё обращение?

— Разумеется. Тинори, будьте любезны записать всё, как полагается!

Великан подождал, пока дознаватель выберет из стопки листов и придвинет к себе бумагу, отмеченную в левом верхнем углу посеребрённым значком, и начал, отчётливо и торжественно проговаривая каждое слово:

— Гильдия убийц, также именуемых Тенями, просит принять к рассмотрению прошение о предоставлении каждой Тени средства, способного определить, скрывает ли заказчик своё лицо под мороком. Поручить изготовление такого средства Гильдия считает необходимым лучшим мастерам Анклава. А до завершения рассмотрения и вынесения по нему высочайшего решения, Гильдия не заключит ни одной договорённости, исполняя только уже имеющиеся.

Вот теперь можно было бы залиться смехом, но сил не собрать даже на улыбку, потому что я... Потрясён. До глубины души.

На это невозможно было рассчитывать. Наверное, Кладовщик действовал исключительно в собственных интересах и интересах Теней, раз уж стала очевидной возможность разбирательств, которые раньше считались невероятными, но ведь ему вовсе не обязательно было заявлять о своих намерениях именно сейчас! С тем же успехом он мог отправиться с прошением завтра поутру или через неделю. Что это — забота о моём благополучии? Разумеется, после подобного выступления дяде остаётся лишь кусать губы или искать для исполнения мести «вольный клинок», но... А, понял! Великан тревожится за жизни своих подопечных. Ведь если меня станут донимать покушениями, я вовсе не обязательно буду воскрешать каждого убийцу. Да, именно так. И всё равно, приятно! Получить двойную прибыль — кто же откажется от такого?!

А пока я удивлялся и восхищался, глава Надзорных добавил своё слово:

— Как полномочный представитель Анклава, беру на себя труд довести суть вашего прошения до сведения Совета и могу обещать, что оно будет рассмотрено скорейшим образом.

Кладовщик благодарно поклонился и снова обратился к судье:

— Наше участие в заседании ещё требуется?

— Нет, вы можете идти. Ваше прошение принято.

Великан поклонился ещё раз и вместе с Тенью затерялся в лабиринте сливовых деревьев.

Фаири поставил свою подпись под прошением, спрятал бумагу между дощечками судейского альбома и прижал обе ладони к сукну стола, обозначая наступление времени принятия решений.

— Заявление Маллета из рода Нивьери было принято и рассмотрено с участием тех, кто пожелал быть свидетелями. В ходе заседания неопровержимо установлено лишь одно обстоятельство: заказчик убийства имеет поразительное внешнее сходство с обвиняемым Трэммином из рода Найли. Утверждать, что именно упомянутый господин и является злоумышленником, невозможно, поскольку нет способа доказать причастность. С другой стороны, наличие неопровергнутого подозрения тоже требует принятия мер, особенно учитывая, что обвинённый в злом умысле не пожелал прилюдно заявить о своей невиновности. Обычным образом подобные дела разрешаются с участием поручителя. Если таковой находится, рассмотрение закрывается, и заявителю возмещают нанесённый ущерб. В разумных пределах, — не мог не добавить судья, чтобы заблаговременно лишить меня надежды на чрезмерное обогащение. — Есть человек, готовый отдать свой голос в пользу обвиняемого?

— Позвольте спросить, что случится, если за обвиняемого никто не поручится? — с лёгким интересом в голосе спросил глава Надзорных.

Фаири охотно пояснил:

— Тогда обвиняемый при всех прочих выясненных обстоятельствах признается виновным в совершении преступления и передаётся палачу для исполнения приговора.

— И каков будет приговор?

— Смерть, разумеется.

— Почему? Ведь насколько я понял, никто не пострадал? — теперь седеющий маг уже не скрывал напряжённого интереса.

— Потому что неподсуден лишь умысел, не покинувший пределов сознания, — голос судьи звучал почти скорбно. — Умысел же исполненный наказывается равной себе мерой. Желающий смерти получает её. Разве в этом нет истинной справедливости?

Глава Надзорного совета подумал и согласно кивнул.

Фаири повторил свой вопрос:

— Есть ли среди присутствующих человек, готовый отдать свой голос в защиту обвиняемого?

Спрашивать такое было несколько глупо, если не сказать, смешно, но правила требовали неукоснительного следования, хотя сейчас лишь зря тянули время. Конечно, маги поддержат друг друга, суду отвалят сотню-другую монет, что-то перепадёт мне, и все мы разойдёмся по разным сторонам, довольные или старающиеся удовольствоваться. Осталось только дождаться, пока глава Надзорных поднимется и скажет...

— За — не знаю, а против — пожалуйста!

Эти слова прозвучали вовсе не со стороны кресла и были произнесены голосом, который, похоже, будет вечно преследовать меня в ночных кошмарах.

Какого демона ОН сюда припёрся?!

Моя старая знакомая Тень спрыгнула с дерева, пружинисто приземлившись на стриженую траву, выпрямилась и, нарочито безмятежно улыбаясь, подошла к заседательскому столу.

— Какая надобность заставила вас появиться на заседании столь возмутительным образом? — Судья хоть и был неприятно удивлён, но отдавал себе отчёт в том, что нарушитель правил — наёмный убийца, и плодить ссоры без особой необходимости будет глупо и опасно. — Вам известно, что за необъявленное вмешательство в ход заседания полагается уплата извинительной подати?

— Конечно-конечно, господин судья! — Тень согнулась в поклоне. — Сколько изволите назначить?

— Обычная ставка — «орёл», но учитывая обстоятельства дела... Два «орла».

Хапуга. Даже по мелочи не желает быть щедрым и справедливым? А не боится, что ему это когда-нибудь аукнется? Ну да, его выбор. Пусть живёт по-своему.

Убийца покопался в складках куртки, а когда правая ладонь снова предстала нашим глазам, ловкие пальцы отправили один за другим два серебряных кругляшка в полёт, поймали при возвращении и с глухим стуком шлёпнули монеты на стол перед судьёй. Толстяк благосклонно принял вытребованное подношение и с чинной неторопливостью прикрыл его листом бумаги.

— Так что привело вас сюда, милейший?

— Любопытство, господин судья.

Растерявшийся от по-младенчески невинной улыбки Тени Фаири переспросил:

— Вы никогда не видели судебных заседаний?

— И надеюсь, больше никогда не увижу! Нет, мне вовсе не интересно смотреть, как осуждают или оправдывают людей. Мне хотелось бы задать вопрос одному из людей, здесь находящихся.

— Кому же именно?

— Господину магу. Но не тому, кто умышлял убийство, а другому. Тому, кто сейчас решает, становиться соучастником или нет.

Глава Надзорного совета угрожающе сузил глаза, но ничем иным не выдал своих истинных чувств:

— Что бы я ни решил, вы не вправе оспорить моё решение.

— И не собираюсь! — весело заявила Тень. — Решайте, что пожелаете! Только скажите, хотя бы мне одному, можно даже на ушко... Вы, в самом деле, готовы пойти против закона, которому служите?

— Почему вы задаёте такой вопрос?

— Потому что хочу знать, ради чего вы это делаете. Или — ради кого?

Маг встал, крутанул шеей, разминая затёкшие от неудобной спинки мышцы:

— Значит, я иду против закона?

— Ага.

— А не подскажете, против какого?

Убийца ухмыльнулся во весь рот:

— А то сами не знаете? Или считаете, что это по-людски, спасать преступника от наказания?

— Если вы имеете в виду господина старшего распорядителя Попечительского совета, то его вина не доказана.

— Как не доказана и невиновность.

— Именно поэтому я и собираюсь выступить поручителем. Вы хотите мне это запретить?

— Запретить? Что вы! — Улыбка Тени стала ещё шире. — Ни в коем случае! Но вам наверняка будет любопытно узнать, что это покушение — не первое на счёту того, кого вы защищаете.

Глава Надзорных приподнял левую бровь, а довольное лицо Трэммина превратилось в неподвижную маску.

— Объяснитесь!

— Охотно! — Убийца чуть развернулся, чтобы видеть всех слушателей. — Пять дней назад присутствующий здесь господин первый раз заказал в Гильдии убийство Маллета Нивьери. Правда, тогда не упоминалось ни имён, ни прочих важных подробностей, сказано было лишь: убить молодого человека определённой наружности и в определённом месте.

— Месте? — переспросил седеющий маг, правильно расценив значение нажима, которым Тень выделила последние слова.

— Да. В одной из комнат некоего Виноградного дома. Сам по себе подобный заказ ничем не примечателен, но заказчик почему-то умолчал о том, что жертва является магом. И если бы не досадная случайность, убийство состоялось бы. Надеюсь, вы и без моих объяснений понимаете, к чему оно могло привести?

Он, конечно же, понял. А поняв, принял решение: повернулся и направился под сень сливовых деревьев, прочь от судейского стола.

Фаири рассеянно проводил главу Надзорных взглядом до первых стволов, но потом спохватился и повторил свой вопрос:

— Есть ли среди присутствующих человек, готовый отдать свой голос в пользу обвиняемого?

Ответом послужили молчание и спина главы Надзорного совета, удаляющегося неспешно, почти неохотно. Но мне было не до разгадывания причин происходящего, потому что я не верил. Ни удивлённо моргающим глазам, ни ушам, слышащим одну только тишину, когда должно было бы звучать торжествующее ликование, причём вовсе не с моей стороны. И как выяснилось спустя несколько вдохов, поражён поворотом событий оказался не я один.

Судья, совершенно не предполагавший подобного исхода заседания, нервно потёр ладони, поглядывая то на меня, то на Трэммина, чьи черты так и оставались судорожно замершими.

— Если голоса в поручительство не прозвучало, следовательно...

Ну да, и дураку понятно, а уж нам, только что выслушавшим любезное разъяснение судебных правил, яснее ясного: суд завершён решением, не допускающим кривотолков и разночтений. Господин старший распорядитель Попечительского совета признан виновным в заказе убийства, и остаётся лишь... Самая малость. Привести смертный приговор в исполнение. Правда, на пути правосудия находилось весьма серьёзное препятствие. Отсутствие опыта.

Насколько помню, за всю доверенную хроникам историю Анклава ни разу ещё маг не был приговорён городским судом, а стало быть, и судья, и дознаватель даже не представляли себе, как действовать дальше. Я тоже не представлял. Вмешиваться не хотелось, по крайней мере, пока ко мне не обратились в поисках помощи и поддержки, а за свою безопасность я был совершенно спокоен. Чем может ударить дядюшка? Только магией, потому что на кулачках у меня заведомо больше шансов победить. Что же касается прочих присутствующих...

Заседатели пусть кусают локти, а Тень уж точно справится сама. Судя по обманчиво спокойному взгляду, убийца готов действовать любым доступным ему способом, из которых простейший — убежать, пока вокруг не стало слишком опасно. Сигануть вверх по сливовому стволу и затеряться в кронах... Но сейчас все мы, если не считать медленно шагающего главы Надзорных, замерли на своих местах. Ждём. Чего? Того, чего обычно ждёт волна, чтобы начать своё движение. Порыва ветра, только не небесного, а душевного. Проще говоря, ждём, кто дёрнется прежде всех и тем самым разрушит оцепенение остальных.

Первым опомнился Тинори. Он взялся за край стола, собираясь встать и либо отправиться за стражей, либо сбежать подальше, пока дело не дошло до прямых приказов, потому что явно не горел желанием арестовывать осуждённого мага, но воплотить свои намерения в жизнь, конечно же, не успел, ведь волна событий тут же начала свой бег.

— Думаешь, ты победил?

Шипение, в котором с трудом узнавался прежний голос господина старшего распорядителя, пригвоздило дознавателя к месту, да и у меня от выплеснутой в трёх словах злобы едва не перехватило дыхание.

Вообще-то, да. Думаю, и с полным на то основанием. В конце концов, не меня только что объявили злоумышленником, покусившимся на человеческую жизнь. Я и правда, победил. Но почему не чувствую ни радости, ни удовольствия? Может быть, потому что случившееся — справедливо. И потому, что где-то в глубине души я приговорил дядю раньше, чем суд. Но приговорил не за покушения на мою жизнь, не за боль, которую господин старший распорядитель причинил моей плоти, а за боль души.

За то, что он заставил меня смотреть, как умирает отец.

— Думаешь, победил?

Правая ладонь Трэммина нырнула в складки мантии и стиснула флакон.

Дурно себя чувствуешь, дядюшка? Хочешь понюхать благовония? Наверняка. Вон, и пальцы уже лихорадочно тянут пробку прочь из узенькой горловины...

Позже, когда у меня выдалась минутка вспомнить и хорошенько обдумать впечатления, я понял, что просто-напросто растерялся, а тогда... Тогда мне показалось, что мир сошёл с ума и пустился в пляс.

Занавеси вздыбились парусами со всех сторон, заворачивая меня в невидимый кокон и кружа голову. Ещё миг назад ощущений почти не было, и вдруг их лавины устремились на меня со всех сторон, сминая и круша главное, что помогает выживать: холодный рассудок. Да, сначала мне даже показалось, что я совершил ошибку, не закрыв глаза и полностью не положившись на умелость собственных рук, но на следующем вдохе глупость и мудрость вновь поменялись местами, хитро подмигивая и ухмыляясь.

Дядя вытащил пробку, но вместо того, чтобы поднести флакон поближе к носу, плеснул содержимое керамической посудинки в мою сторону, метя если и не в лицо, то никак не ниже груди. Я успел заметить сверкнувшую тёмным серебром струю, тяжёлой нитью начавшую протягиваться в воздухе от Трэммина ко мне, но швейные поползновения господина старшего распорядителя прервались, не добравшись до исполнения. Полёт странной жидкости остановил судейский альбом, вовремя подхваченный со стола и подставленный... Тенью.

С глухим чавканьем непрозрачная вода, если это на самом деле была она, ткнулась в обтянутую тонкой кожей деревянную плашку, но вместо того, чтобы прыснуть каплями в стороны или стечь, словно задумалась, как поступить. А вместе с ней задумался и убийца, с лёгким удивлением перевернувший альбом и уставившийся на серебристо поблёскивающую, кисельно-густую лужицу...

Лужицу?!

Надо было бы крикнуть: «Брось!», но понял бы он меня? Вряд ли. Скорее всего, начал бы переспрашивать, теряя время. А я не мог вспомнить, насколько быстро двигалась смертоносная вода в том подвальном коридоре, зато видел, что от края лужицы, на гладкой поверхности которой вдруг начала появляться рябь, до пальцев Тени, держащих альбом, остаётся менее дюйма.

Ладонь нащупала нити занавесей раньше, чем я смог отдать своей руке осмысленный приказ действовать. Поймала, сжалась в кулак, натягивая занавесь, проходящую мимо меня, крутанулась, увеличивая натяжение до предела, и рванула, отправляя горб новорождённой волны прямиком в плашку альбома.

Говорят, на море так гибнут корабли. Не знаю, никогда не видел кораблекрушений, но вырванный из руки убийцы альбом треснул и, отлетая назад, к Трэммину, развалился на куски, превращая тёмное серебро лужицы в большую единую каплю, растёкшуюся по мантии ещё одной складкой, а спустя мгновение просочившуюся внутрь. Туда, где от палящих лучей солнца под тканью пряталось дядюшкино тело.

Он вскрикнул коротко, а мне показалось: протяжно, надрывно и отчаянно. Но в этом крике совсем не было страха, одни только злость и ненависть. Страх появился чуть позже, зато сразу в синих глазах, когда господин старший распорядитель понял, что неспособен двигаться.

Наверняка Трэммину удалось бы справиться с водой-убийцей, раз уж он так смело ей пользовался, но глава Надзорного совета успел раньше, сковал преступника чем-то вроде паралича, и, сам того не зная, привёл приговор суда в исполнение.

Кровь выступила на мантии не сразу, уж слишком свободным оказалось одеяние, а потому первые признаки подступающей смерти стали заметны только на шее, неторопливо выползая из-под воротника. Алая роса, поначалу редкая, быстро стала обильной, проросла ручейками, устремившимися не только вниз по безупречному сукну мантии, но и, назло всем законам и правилам, вверх, на лицо господина старшего распорядителя.

Рот Трэммина раскрылся, только не для того, чтобы издать крик, а чтобы выпустить на свободу ещё один кровавый поток. Из горла. Я догадывался, чем всё завершится, и начал собирать нити в кулаке ещё до того, как серебристая маска скрыла дядины черты, но вмешиваться не пришлось. Не было ни голоса, звучащего внутри моего черепа, ни новой атаки. Лужица застыла, словно подёрнувшись ледком, и занавеси качнулись, освобождённые от плена ещё одной живой сущности. Чем бы ни была эта странная вода, теперь она умерла окончательно. Вместе с убийцей моего отца.

И самое странное и удивительное состояло в том, что я всё-таки наказал злодея сам.

Своими руками. Как и хотел.

— Любопытно...

Глава Надзорного совета, не обративший внимания ни на бегство судейских, прикрытое целью «завершения заседания по всем надлежащим правилам и отдания необходимых распоряжений», ни на тихое исчезновение Тени в листве сливового лабиринта, сощурился, вглядываясь в потускневшую плёнку на лице бывшего господина старшего распорядителя.

— Трэм никогда не был силён в водной магии, насколько помню. Как же он сподобился на такое?

— На что именно, ah’asteri?

Он обернулся и насмешливо качнул головой:

— Можешь называть меня по имени.

— Если бы я его знал, тогда, конечно, непременно...

Светлые глаза сверкнули удивлением:

— Ты не знаешь?

А с чего я должен быть осведомлённым? Меня пускали на порог Обители только для сдачи экзаменов, да на поклон к дядюшке, причём, по его же личному приглашению. Да и нечего мне было там делать, как и незачем было запоминать имена людей, с которыми судьба никогда не должна была меня свести.

— Разве я нуждался в подобном знании?

Уголки губ приподнимаются, но мой вопрос остаётся без ответа, а маг снова поворачивается к мёртвому телу, благодаря магии всё ещё стоящему стоймя.

— Эбери. Если не побрезгуешь.

Смеётся? Ладно, обижаться не буду. Толку-то? Лучше воспользуюсь случаем и отсутствием свидетелей, чтобы кое-что узнать, может быть, не особенно важное, но мучающее моё любопытство.

— Что это такое?

— Штука, убившая Трэма? Я и сам хотел бы знать. Вернее, могу предположить, что она из себя представляет, но кто и как её соорудил... В любом случае, мне не хотелось бы встретиться с этим умельцем один на один.

— Почему?

Глава Надзорных помолчал, кинул последний и весьма долгий взгляд на останки моего дядюшки, потом проследовал к заседательскому столу и занял кресло судьи, жестом предложив мне расположиться на месте дознавателя.

— В ногах правды нет, а потому лучше присядем. Поговорим, — с нажимом добавил Эбери, видя моё замешательство.

Мне и стоя было неплохо, но раз уж приглашают, да ещё к разговору... Хотя, ничем добрым приглашение не пахнет. Когда просят сесть, это обычно означает не просто продолжительную, а ещё и важную беседу, а мне совсем не хочется сейчас принимать решения, отвечать на вопросы и давать обещания. Никакие.

— Ты слышал что-нибудь о «лунном серебре»?

— Немного. Просто знаю, что оно есть, не более. Разве оно используется в чародействе?

Маг посмотрел на меня с недоумением, которое, впрочем, быстро перешло в понимающий кивок:

— Ну разумеется, ты ведь не изучал магические приёмы...

Старый шрам собрался было заныть, но передумал, ограничившись короткой дрожью. К чему мне чары, которыми пользуется весь мир? Теперь они не нужны вовсе, ведь в моём распоряжении появились другие, не требующие Силы и неотделимые от меня, потому что... Потому что они свободны и сами решили, с кем хотят играть.

— А если отставить в сторону прошлое и мои многочисленные недостатки? Вы можете рассказать подробнее?

Улыбается и продолжает:

— «Лунное серебро» — особый металл. Единственная мёртвая материя на свете, наделённая собственным разумом. Если умеешь его подчинять, можно творить такое... Но чаще всего, конечно же, творят смерть. Можно ковать оружие, можно плести заклинания — кому что по душе. Если обычные смертоносные чары нужно дополнять подобием разума, иначе они просто не будут действовать должным образом, этот металл позволяет уменьшить затраты Силы во много раз. Единственная трудность состоит в том, чтобы объяснить ему его задачу и, собственно, добиться согласия.

— Но почему вы упомянули о водной магии? Если серебро вовсе не...

— Вовсе не вода? Подобие разума не существует без подобия жизни, а жизнь «лунное серебро» обретает именно в жидком виде, но не в расплаве. Этот металл может превратить в жидкость любой маг, а заклинает только мастер Воды. И чем меньше Силы было вложено, тем быстрее заканчивается действие чар... Да ты и сам всё видел. Хочешь взять себе посмертную маску дяди?

Тьфу, пакость какая! Даже дотрагиваться не буду.

— Благодарствую, нет.

— Тогда позволь мне оставить её в качестве памяти. Как-никак, Трэм был моим другом. Вернее, я считал его таковым.

Другом? Мой дядюшка, презирающий тех, кто ниже его, и ненавидящий тех, кому посчастливилось забраться повыше?

— Не веришь? — усмехнулся Эбери. — А я верил. Человек, сватающий тебе красавицу-сестру, разве не вызывает доверия?

— Моя мать...

— Предназначалась мне в жёны, всё верно. Только я в ту пору не особенно думал о женитьбе, да и невеста не горела желанием поскорее стать моей супругой. Хотя при брате вела себя безупречнее некуда. Послушная, кроткая, нежная... Всего один раз она была откровенна. Но этот раз я запомнил на всю жизнь.

— О чём она говорила?

— Любопытствуешь? — глаза мага испытующе щурятся.

— Да.

— Почему?

Как объяснить? Да и нужно ли объяснять? Больше всего на свете я хотел бы встретиться с матерью и задать ей всего один вопрос. Именно тот, что прозвучал только что из уст Главы Надзорного совета.

Почему?

Почему она сбежала, бросив меня на произвол судьбы?

— Вы можете рассказать?

— Могу.

— Но не хотите?

Он грустно усмехается:

— Это был очень странный разговор. Я до сих пор не понимаю, что Лиенн имела в виду, когда сказала... И не знаю, стоит ли тебе это знать.

— Я сам решу, если вы не против.

— Как хочешь. Но я предупредил и считаю свою совесть на этот счёт вполне чистой. Твоя мать... Впрочем, тогда она, конечно, ещё и не собиралась становиться твоей матерью, назначила мне встречу наедине. Помню, я удивился, потому что юной девушке непозволительно оказываться рядом с мужчиной без свидетелей невинности намерений, но отказать не смог. Лиенн нравилась мне. Не до безумия, но вполне достаточно, чтобы назвать женой. И отправляясь к ней, я, признаться, думал, что она желает ускорить ход событий. Но меня ожидало разочарование и потрясение.

Эбери смежил веки, словно это помогало лучше погрузиться в прошлое.

— Я не могу быть с тобой, — сказала Лиенн. По причине, имя которой — страх.

— Страх?

— Он самый. — Глава Надзорных снова внимательно смотрит на меня. — Я боюсь, сказала Лиенн. Боюсь выйти замуж за нелюбимого человека и всю жизнь жалеть об этом. И настолько же сильно боюсь остаться в родном доме.

— Первое понятно, но второе... Что имелось в виду?

Пожимает плечами:

— Не знаю. У неё к тому времени не осталось родственников, кроме Трэма. Может быть, сестра боялась собственного брата? Раньше я не мог такое даже предположить, но сегодня, услышав и увидев всё это...

Зато я, кажется, понял. И ведь было, чего бояться... Стоит ли винить женщину, поспешившую убежать от опасности? Вряд ли. Ведь после смерти мужа ей больше не на кого было положиться. И не у кого было просить защиты.

— Значит, братец сватал вам сестру? По доброте ли душевной? Или хотел заручиться вашей поддержкой?

— У нас и без того были дружеские отношения. Не слишком близкие, но вполне тёплые... Я бы поддержал Трэма и так. Собственно, сегодня я пришёл сюда ради него.

— И готовы были освободить его от ответа за преступление?

Светлые глаза чуть грустны, но безмятежно спокойны:

— Да.

— Так что вам помешало? Я удивился, когда вы молча повернулись и пошли прочь, а уж как удивился дядя... До смерти, что называется.

— Что помешало? — Эбери хмыкнул. — Такая ерунда, если признаться... Да, хотя бы за то, что Трэм хотел стравить Гильдию с Анклавом, его нужно было предать мучительной и назидательной казни, но если бы он сказал одно только слово... Если бы он просто позвал меня по имени... Я бы вернулся.

— И спасли бы его?

— И спас бы.

А ведь я понимаю, почему убелённый сединами и могуществом глава Надзорного совета собирался поступить так по-мальчишески. Потому что хотел верить в дружбу. И если бы Трэммин оказался умнее, а может быть, всего лишь искреннее, если бы не ставил превыше всего собственное благополучие и неуклонное исполнение желаний, суд завершился бы иначе.

Я вёл себя точно так же, отправляясь на поиски Тени, а потом даря ей новую жизнь. Пусть и не имел права называть убийцу другом, но так сильно хотел этого, что... Навсегда отказался от предоставленного мне шанса. В самом деле, после того, что я сотворил, а в особенности, после моих слов он не будет считать меня достойным дружбы. И к счастью, что не будет. Потому что если бы Тень ещё раз пришла и предложила... Я бы не устоял. Но не придёт. Появление на суде было лишь возвратом долга, не более. Наши пути разошлись, и как бы ни было жаль, это следует принять и жить дальше.

— Но он не позвал...

— Увы.

Какое-то время мы молчали, думая каждый о своём. Мои размышления закончились раньше:

— А это серебро... Почему вы сначала сказали, что не знаете, как оно зачаровано?

— Я и теперь не знаю.

— Но только что...

Он улыбнулся:

— Я рассказал только о теории, а практика, с которой мы столкнулись, существенно отличается от моих знаний. В этой горсти серебра Сила использовалась лишь для сохранения в жидком виде, лишь для подпитки некогда наложенного заклинания, поэтому даже мне трудно было предположить присутствие столь смертоносного оружия. А уж почему оно без понуканий исполняло своё предназначение... Воля серебра не была связана никоим магическим образом.

— Хотите сказать, оно действовало само?

— Выходит так.

Само... Да, в подвале я тоже не чувствовал ощутимого дыхания магии, когда серебристая лужица ползла к ногам моего отца. И когда полетела мне в лицо, ощущения не изменились. Эбери прав, металл не подчинялся заклинанию. Но по собственной прихоти он вряд ли стал бы нападать на людей. Остаётся только один вариант. Сумасбродный, почти безумный. Его попросили убить?

— Это возможно?

— Мы с тобой видели, что возможно. Странно, невероятно, немыслимо, но... Так оно и было.

Та женщина, что приходила в Дом призрения и сделала заказ моему отцу. Орудие убийства досталось Трэммину от неё? Нельзя утверждать, но... Если вспомнить, что Карлин всю жизнь занимался расплетанием заклинаний, убить его могло только то, что содержало в себе незначительные крохи магии. Крохи, поддерживающие связь, но не направляющие. Могу спорить, отец попробовал сопротивляться, но упустил время, стараясь нащупать движущую серебро Силу, когда нужно было просто ударить по узелкам каркаса. Сделать так, как по незнанию или наитию сделал я.

— Но что именно произошло? Серебро проникло в плоть и?

Эбери задумчиво нахмурился.

— Будучи жидким, оно легко потекло по сосудам, вытесняя другие жидкости. Отсюда и обильное выступление крови через кожу. А там, где оно успевало протечь, стенки сосудов притягивались друг к другу, потому что образовывалась пустота, которую было нечем заполнять... Но самого серебра было очень мало: маска ведь получилась тоненькая. Вполне возможно, попади оно на тело Трэма чуть ниже, имеющегося количества не хватило бы для убиения, и твой дядя остался бы жив.

Я тоже об этом подумал. Что заставило меня ударить нитями именно так? Я ведь мог отшвырнуть альбом просто в сторону, подальше от людей, а потом уже справиться с серебром привычным способом? Мог. Но и поквитаться с дядей я тоже хотел, пусть и неосознанно. В народе говорят: когда душа жаждет, глаза боятся, а руки делают. Вот мои руки меня и не подвели...

Умницы! Я вами горжусь.

Но те капли серебра, что впитались в мою плоть и кровь, тот своевольный комок, что норовит при каждом удобном случае растечься лужицей онемения? Помнит ли он о своём предназначении? Вряд ли. Однако всё ещё продолжает жить, питаясь... Ну да, конечно! Силой, текущей внутри меня. Её не очень много, и случаются минуты, когда она приливает к рукам, потому что сознание отказывается управлять телом... Вот именно тогда серебро и начинает густеть! Что ж, если я хочу в будущем избегать прежних неудобств, стоит запомнить простое правило: никаких волнений. Выше неба не подняться, хуже смерти не нарваться.

— Стоит ли об этом теперь говорить?

— Ты прав, не стоит. Особенно когда есть другая тема для разговора.

Вот мы и подошли к главному? А я чувствовал. И боялся. Немного. Совсем чуть-чуть.

— Другая тема? О чём?

Глава Надзорного совета деловито скрестил рук на груди:

— О твоём будущем.

— А что, с ним что-то не так?

— Пока не знаю, но... Оно может оказаться весьма завидным.

Похоже на приглашение слуги в господские покои. Осталось только выяснить, сколько придётся заплатить привратнику.

— И кто будет завидовать?

— Многие. — Он не пустил на лицо и тень улыбки. — Очень многие.

— Я не понимаю намёки.

— Хорошо, скажу прямо. Ты можешь занять в Анклаве высокое положение.

— Каким образом? Сейчас моего имени даже в Регистре не найдёшь!

— Оно окажется там так скоро, как ты пожелаешь. А положение... Я могу многое, Маллет. Не веришь?

— Верю. Но ещё знаю, что за всё и всегда нужно платить. Какую цену хотите назначить вы?

— Ты похож на своего дядю не только внешне, — заключил Эбери. — Он был умён, и ты не отстаёшь... Я хочу предложить тебе службу, по исполнении которой расчёт будет щедрым.

По крайней мере, он честен хотя бы в этом. Не сулит алмазных гор, а прямо заявляет: придётся и киркой помахать. Что ж, послушаем.

— В чём заключается служба?

Эбери помрачнел ещё больше:

— Мне известно, что в Анклаве не все довольны настоящим. Собственно, так бывало всегда, но неизбежность приближения одного печального события превратила тихий ропот в желание сорвать куш, пусть и ценой гибели всего, что построил Ганниер Единодержец.

— А яснее можете говорить?

— Разумеется. Большая часть имущества Анклава находится в руках одного человека. Ты его знаешь, раз уж бывал в Виноградном доме.

— Dyen Райт Амиели?

— Да. Не буду сейчас углубляться в прочие подробности, скажу только: таковы правила существования Анклава. И как тебе известно, Амиели уже очень стар и не оставил после себя кровного наследника, который мог бы принять его обязанности по управлению ростовщическими и ремесленными лавками, рудниками, поместьями и прочими землями.

— А никто другой не будет беспрекословно подчиняться, потому что не связан договором Крови, — не могу удержаться и не продолжить невысказанную мысль.

Эбери на мгновение напряжённо суживает глаза:

— Тебе это известно? Откуда?

— Дядюшка рассказывал.

— Трэм? Значит, всё-таки, он...

— Он — что?

— Входил в число тех, кто хотел вынудить Анклав на заключение нового договора.

— А вы разве не хотели?

— Нет. И не я один.

Светлый взгляд откровенен настолько, что я понимаю: глава Надзорных не лжёт.

— Но почему? Ведь так удобно связать волю человека узами Крови. Он не предаст, будет послушен и верен... В пределах договора, конечно.

— Он станет рабом.

— И что с того? Главное, Анклав будет жить припеваючи!

Пальцы Эбери вздрогнули, впиваясь в ткань, и прошло довольно много времени прежде, чем маг сделал бесстрастный вывод:

— Ты ненавидишь Анклав.

А разве я могу его любить? Да, мне хотелось рано или поздно оказаться его полноправной частичкой, но то было давно. До дня, когда я умер, родился снова и понял, что прежние желания остались в прошлой жизни.

Встаю из кресла.

— Я могу идти?

— Разумеется. Но прежде дослушай. Мне тоже не слишком нравится то, что происходит в Обители. И я хотел бы многое изменить, но в одиночку ничего не добьюсь. Нужны люди. Но не рабы и не слуги, а единомышленники. Люди, равные мне. Предстоит очень много работы, но нельзя начинать, пока не станут ясно различимы лица врагов, тех, кто желает оставить всё, как есть. И ты мог бы мне помочь.

— Но как?

— Я не знаю, какие отношения связывали тебя и Трэма. Если он дважды покушался на убийство, могу предположить, не самые благостные. Но со стороны-то казалось иначе... Большая часть магов, знающих о вашем родстве, уверена, что старший распорядитель Попечительского совета покровительствовал тебе и тайно приближал. И если он был одним из главных заговорщиков, а он, определённо, им был... После известия о его смерти они могут попытаться прийти к тебе и предложить...

— Занять место дяди?

— Именно. Кроме того, если распустить слух, что Трэммин попал под подозрение, и вся затея с судом была устроена именно для того, чтобы выставить в лучшем свете тебя, как продолжателя семейного дела, может получиться интересная игра.

Пожалуй. А ещё можно будет утереть нос всем зазнайкам, презирающим меня. Заманчиво. Но соглашаться или оказываться ещё не время. Ещё не все карты выложены на стол.

— А потом, когда всё выяснится, и противники будут обезврежены, мы вместе начнём менять Анклав к лучшему.

Или уничтожим, что тоже вероятно. Ещё в ходе выяснения. Но меня устроит и подобный исход событий, ведь так? Ещё бы! А если в случае провала и победы душа получит равное удовлетворение... Это ли не повод ввязаться в начинающуюся драку?

— Да, игра может быть интересной.

— Ты согласен?

Откуда я знаю? Но под ложечкой уже сосёт, как сосало раньше, когда я принимался за сложное заклинание. Это называется азарт? Наверное. Правда, он много холоднее нитей, мягко касающихся моей щеки, и больше похож на льдинку, плавающую на поверхности воды в бадье, ожидающей раскалённого железного гостя. Но мне нравится это ощущение!

— Пока что пойду, если позволите. Сотру пыль с фигур и наполирую тряпочкой игральную доску.

Эбери улыбнулся почти удовлетворённо. И именно это «почти», смешанное с тревогой и надеждой, сказало мне веское слово в пользу главы Надзорного совета.

Ему и вправду нужны люди. Такие же, как он сам. И мне лестно было бы встать рядом. Плечом к плечу. Рука к руке.

— Поздравления принимаешь?

Поднимаю взгляд, чтобы тут же подслеповато сощуриться. Хоть в коридоре Судейской службы немного окон, проникающего через них солнечного света оказывается достаточно, чтобы рассыпать по полированным кирасам ярко-белые блики. Где-то за стальными зеркалами скрывается и их повелитель, dyen Райт Амиели, но кутерьма солнечных зайчиков в глазах не позволяет рассмотреть хозяина Виноградного дома, и я полагаюсь только на слух, который... Буду считать, не обманывает, сообщая: обратившийся ко мне человек радостен настолько, что не удосуживается скрывать свою радость от окружающих.

Впрочем, он может позволить себе и не такое. Единоличный управитель всех владений Анклава за стенами Саэнны — это ли не мечта, к исполнению которой можно стремиться? Правда, за неё Амиели платит одиночеством посреди промозглых мраморных покоев, но если верить старушке Таире, власть стоит всего прочего. Вот только я не хочу принимать на веру слова госпожи Смотрительницы. Почему? Потому что слишком упрям, и пока не испробую всё на своей шкуре, не пожелаю признать чужой опыт достойным применения.

— Странное место для прогулок... Вы частенько захаживаете сюда, господин?

Он глухо хохотнул и хлопнул в ладоши. Получив знак, стражники, охраняющие жизнь хозяина Виноградного дома, бесшумно разошлись в стороны и отступили к дверным проёмам, словно собирались преградить путь любому, кто вознамерится войти в коридор, а сам старик подошёл ко мне так близко, что пришлось встать со скамьи, чтобы не упираться носом в полы цветастой лавейлы.

— Дела, дела... Я подписывал бумаги, касающиеся смерти моей невесты.

Ах да, разумеется. Хотя вполне можно было бы закопать труп в саду, а всем интересующимся соврать, что Келли уехала путешествовать, так сказать, посмотреть мир перед свадьбой. Но если убийство дошло до рассмотрения в суде...

— И от чего же она умерла?

Амиели наигранно печально вздохнул:

— Досадная случайность. Девица любила носить длинные бусы.

Да, я помню. Бусы, которыми очень удобно душить, если подкрадёшься сзади.

— Спускалась по лестнице и поскользнулась... Зацепившись ниткой янтаря за столбик перил. Нелепая и ужасная смерть, не так ли?

Непонимающе смотрю на безмятежное лицо хозяина Виноградного дома. Зачем было придумывать пусть и правдоподобную, но не имеющую никакого отношения к истине версию? Почему было прямо не заявить об убийстве? Зачем брать на душу лишнюю ложь? Он ведь боится отправляться за Порог отягощённым грехами. Или я опять чего-то не понимаю?

— Кажется, ты удивлён?

И весьма. Настолько сильно, что по моему лицу это можно прочитать яснее ясного:

— Да. Потому что причина смерти...

— Каждый из нас видит происходящее по-своему. И кто поручится, что увиденное им не было иллюзией, игрой воображения или просто дурным сном?

— Я никогда не грезил наяву.

— Но не можешь запретить грезить другим, — ухмыльнулся Амиели.

И не собираюсь! А ещё охотнее взял бы и ушёл восвояси, да только пути отступления перекрыты.

— Соболезную вашей потере.

— Хватит об этом! — Ладонь хозяина Виноградного дома шлёпнулась на моё плечо. — У тебя ведь праздник? Поздравляю!

Если он врёт, почему бы не соврать и мне? Почему бы не прикинуться скорбящим?

— С чем? С похоронами родного дядюшки? Что же радостного в проводах ближнего своего за Порог?

Амиели хмыкнул:

— Передо мной не нужно притворяться. Я знаю о тебе слишком много, чтобы поверить твоему сожалению о смерти господина Найли.

— И что же вы обо мне знаете?

— Твоё прошлое, в тех или иных подробностях, но оно, как и всё, что уже закончилось, не представляет для меня интереса. Я смотрю в будущее и вижу...

— Смотрите. На здоровье. Причём здесь я?

— Моё будущее уже предсказано и предопределено, парень. Два-три года, не больше, да и то при удачном стечении обстоятельств, а дальше... Дальше только Серые земли. Что толку смотреть на них? Я заглядываю в твоё будущее.

Занавеси тревожно качнулись, обжигая щёки сырым сквозняком. Моё будущее? Не слишком ли много берёшь на себя, старик? Я и сам теперь боюсь задумываться о чём-то дальше грядущего дня, потому что не вижу смысла. Больше не вижу. Что толку было в моих старых планах? Все они оказались разбиты судьбой. Какие-то разлетелись осколками от неожиданного удара, какие-то трескались медленно, но неуклонно, пока в один прекрасный день не превратились в кучку никчёмного праха. Всё, что казалось мне завидным и достойным для достижения, потеряло свою значимость.

Я хотел продолжить дело отца? Хотел сохранить честь родового имени? Не смог. То пятно, что оставило исключение из Регистра, уже ничем не отмыть. Да, можно добиться восстановления, но косые взгляды никуда не денутся. К тому же... Ни я не подхожу Регистру, ни Регистр — мне. Потому что моя магия не имеет ничего общего с магией всего Анклава.

Я хотел продолжить свой род? Да. Но теперь думаю об этом осторожнее. Унаследует ли мой ребёнок мой странный Дар или родится обычным магом, одним из многих? Если произойдёт второе, а оно возможнее всего прочего, что я буду делать? Обучать сам не смогу, потому что просто не знаю, каково это, видеть заклинания. Придётся отдавать наследника на сторону, под начало других учителей, которые могут всё испортить. Но если случится первое...

Он ведь будет таким же, как был я. Да, у меня может получиться сотворить то же самое, что удалось демону, но если не получится? Если могущество потребует, чтобы мой ребёнок прошёл через такие же муки, как я?..

Не-е-е-ет! Не позволю. Не соглашусь никогда.

И что выходит? Между мной и Амиели нет никакой разницы?!

— Будущее... Вы что-то там видите?

— Да. Вижу. Путь к вершинам.

— Мне никогда не нравились горы.

— А то, что над ними?

— Небеса?

— Своего рода, — кивнул хозяин Виноградного дома. — Туда хотели бы подняться многие, но дорогу могу указать только я, а я... Выберу лишь одного. Того, кого захочу.

— Это ваше право.

— И я им воспользуюсь, не сомневайся! Но сначала... Я знаю о тебе многое. А что ты знаешь обо мне?

Нелепый и опасный разговор, но избавиться от него можно только одним способом: довести до завершения.

— В вашем управлении находится всё имущество Анклава, расположенное за пределами Саэнны. Вы очень богатый человек.

— Богатый, но подневольный. Помнишь о договоре Крови? Жуткая штука, и не слабеет ни со временем, ни с поколениями. Жить и служить на благо Анклава... Ни шагу в сторону от проложенной тропы.

— Но вы говорили, что нашли обходной путь, разве нет?

— Нет, парень, вся прелесть состоит в том, что путь всё тот же, только он выводит на крохотную площадь, незаметную на первый взгляд. На перекрёсток. Знаешь, как получается перекрёсток?

Пожимаю плечами:

— Две дороги пересекают одна другую.

— Да! — Теперь обе ладони Амиели лежат на моих плечах и давят неожиданно тяжёлым грузом. — Две разных дороги! Я не перестану двигаться по своей, однако тот, кто пройдёт мимо меня, оставит следы в другой пыли.

— Я рад вашему воодушевлению, но какое отношение всё это...

Хозяин Виноградного дома понизил голос:

— Я могу передать наследство не только своему отпрыску или родственнику, но и просто тому, кого выберу. Человеку, не связанному с Анклавом рабскими узами.

— Разве это возможно? Разве маги не постараются...

— Они уже постарались. Тебя хотели убить, верно? Убить в стенах моего дома, почти в моём присутствии. И что случилось бы? Меня бы обвинили в пособничестве преступлению против Анклава, и вот тогда мои права прекратили бы существование, а сейчас они сильны, как никогда! Я могу отдать всё, чем владею, первому встречному бродяге... Это настоящая свобода, и она пьянит сильнее самого крепкого вина!

— Желаю удачи.

Делаю попытку освободиться от хватки Амиели, но узловатые пальцы сжимаются ещё твёрже.

— Да, я могу выбрать наследником любого. Могу даже бросить жребий, но... Я хочу отомстить сполна и наказать спесивых магов так, чтобы они на десятки поколений вперёд запомнили моё имя, имя рода, который когда-то обрекли на рабство.

— Как пожелаете...

Не нравится мне поворот беседы и огонёк сумасшедшинки в глазах старика, ой не нравится!

— И я нашёл орудие своей мести!

Если в ближайшие минуты он не закончит словоизвержение, мои плечи рискуют оказаться раздавленными. Надо же, сколько силы в старике... А с виду не скажешь.

— Мне нужен ты.

Простите, я ослышался? Речь же шла об орудии, не так ли?

— Только ты.

— Господин, вы хорошо себя чувствуете? День жаркий, и вам следовало бы прилечь в тенистой прохладе.

— Не язви! Ты понял, о чём идёт речь.

Понял, но не совсем. А когда остаются вопросы, самое правильное — задать их тому, кто может ответить.

— Вы хотите сделать меня своим наследником?

Степенный кивок.

— Хотите, чтобы я отомстил Анклаву за вас?

— И ты сможешь. Потому что эта месть нужна тебе так же, как и мне.

Что-то новенькое. Я горю жаждой мщения? Не замечал, по крайней мере, в последнее время.

— Месть? Мне?

— Ты ненавидишь Анклав, верно? Так вот, у тебя будет шанс поставить его перед собой на колени.

Или ещё в какой-нибудь позе, благо воображение тут же начало услужливо подсказывать столько всего занимательного...

Тьфу! Лучше остановиться на коленях. Безопаснее для рассудка.

— Заманчиво. Но есть одна маленькая подробность... Сначала я должен подчиниться вам?

Амиели рассерженно фыркнул:

— Подчиниться? Уж не считаешь ли ты меня круглым дураком? Рабов и послушных слуг я мог бы найти, сколько угодно, но слишком хорошо знаю, каково это, исполнять чужую волю. А мне нужен человек, который будет действовать сам. Действовать, как пожелает.

— Даже если будет желать обратное тому, чего желаете вы?

— Даже так.

Ещё одно предложение игры на равных? Сегодня у меня удачный день? Не могу поверить. И в намерениях главы Надзорного совета, и в стремлениях хозяина Виноградного дома, несомненно, кроется подвох. Но в ловушку вовсе не обязательно попадаться. Её можно и обойти, если оставаться внимательным и рассудительным.

— А если я потом решу вернуть всё имущество Анклаву? Не боитесь такого исхода?

Амиели сощурился, изучая выражение моих глаз:

— Нет.

— Почему же?

— Потому что ты честный человек и, зная, какие мотивы вели меня, приняв предложение, не сможешь поступить наперекор. Я ведь мог объявить тебя наследником и без всего этого разговора, но не стал.

— И что вас остановило?

Улыбка разбежалась по лицу старика сеточкой морщин:

— Добрая воля всегда сильнее злой. Я не буду тебя просить, не буду рассказывать о своих терзаниях и горестях, чтобы тебя разжалобить. Я просто предлагаю: возьми то, чем владею я, и владей сам. Владей, как пожелаешь. Захочешь отдать всё магам? Отдавай. Ведь ты будешь делать это сам, по собственной воле и собственному разумению, а значит, будешь прав.

Щедро. И искренне. Разве можно устоять перед подобным сочетанием? А помощь старику нужна, и ещё как. Причём именно моя помощь, потому что во всей Саэнне, а может быть, и повсюду за её пределами не найдётся человека, способного бросить вызов Анклаву. Я — брошу. Легко. Особенно тому Анклаву, который знаю. Но тому, который могу создать...

Да, есть, над чем подумать, и серьёзно.

Два заманчивых пути сразу. Но с одного ли перекрёстка?

— Мастер принимает посетителей?

Мастер... Я — мастер влипать в несуразные неприятности. Кому-то понадобилось моё искусство? Сомневаюсь. Но раз уж пришёл, прогонять не буду. А хочется, страсть как! Хочется молча указать на дверь, отказывая просителю даже в нескольких словах. На дверь, да...

Нет, сегодня всё исполнено по правилам, причём, по моим. А свои правила я соблюдаю всегда.

— Что вам угодно?

— Мастер запамятовал? Я оставлял заказ на оружие. «Вдову». Вспомнили?

«Вдова-а-а-а»! Я же так и не доделал рукоять! Сначала не успел, навалились другие дела, а потом демон пустил весь закупленный шёлковый шнур на поправку моих ладоней. Нехорошо. Надо брать ноги в руки и бежать в лавку, а пока что... Хотя бы извиниться:

— Прошу прощения, ваш заказ ещё не готов. Задержка произошла исключительно по моей вине, поэтому можете вычесть из оговорённой цены половину стоимости тех услуг, что должен был выполнить я. В свою очередь постараюсь сделать всё возможное, чтобы не доставлять вам дальнейшего неудобства, и...

— Нет, это уже ни на что не похоже! — горестно всплеснула руками Тень. — Слушай, а пару дней назад, в подвале Виноградного дома кого я видел? Может, у тебя ненароком завёлся брат-близнец?

Я отложил в сторону книгу, которую листал, чтобы хоть чем-то занять пальцы. Занимать мысли, слава богам, не требовалась, даже наоборот, возникало настойчивое желание их утихомирить и уговорить вздремнуть хотя бы часок-другой.

— Пришёл посмеяться?

— Посмеяться?! — Убийца метнулся к столу, за которым я сидел, и упёрся ладонями в край столешницы, нависая над беспорядком, успешно сотворённым мной из листов бумаги, как переплетённых, так и разрозненных. — Впору рыдать самыми горючими слезами!

— У тебя умер кто-то близкий?

— Да. Умер. Я!

Потираю глаз, рассеянно разглядывая Тень, под завязку наполненную негодованием. Если дать волю воображению, можно усмотреть недовольство даже в мечущихся по бледной коже завитках татуировки.

— Соболезную.

— Ой, благодарствую! Ты не дурак, хотя лучше бы был дураком.

— Лучше кому?

— Тебе. Мне. Всем! А ты не дурак. Ты... — медлит, подбирая слова. — Ты сволочь!

Какое громкое заявление. Справедливое? Вне всякого сомнения. Но что взамен? Я должен оскорбиться? Удивиться? Разозлиться? Наверное. Но ничего похожего не будет, потому что... Я же стремился разорвать всё и навсегда? Хотел. И наилучшим образом добился поставленной цели!

— Это всё, что ты хотел мне сказать?

Тень меняет негодование на подозрительность:

— Нет. А ты не хочешь узнать, почему именно «сволочь»?

— Представь себе, не хочу. Я и так знаю.

— Э, нет! — Он довольно грозит указательным пальцем. — Не знаешь! Ты что думаешь? Думаешь, я злюсь из-за того представления, что ты устроил в подвале? Ни капельки! Я злюсь из-за того, что произошло пару минут назад.

Пару минут назад он вошёл в дверь моей комнаты, только и всего. Кто-то испортил ему настроение по пути к дому Туверига? А я-то здесь причём?

— А разве что-то произошло?

— Да! — Тень сияет, торжествующе и ярко, как начищенные кирасы стражников Амиели, но молчит, вынуждая спросить:

— Что?

— Ты меня жестоко обманул.

А, он насчёт «вдовы»! Но я ведь уже извинился. Мало? Надо повторить?

— Я доделаю заказ так быстро, как смогу. И если тебя это волнует, вовсе не буду брать денег за свою часть работы.

— Вот! Снова! — Убийца звонко хлопнул ладонями по столу, ловко найдя свободные места для ладоней. — Ты надо мной нарочно издеваешься?

Растерянно хмурюсь:

— Я не понимаю ни единого твоего слова. Ты меня обвиняешь? Но в чём?

Он с минуту грозно смотрит мне прямо в глаза, потом тяжело вздыхает и пристраивает пятую точку на столе, поверх бумаг, оказываясь ко мне вполоборота. Я вижу только профиль: прямой нос, счастливо избежавший переломов, плавную линию высокого лба и решительно выдвинутый вперёд подбородок, но чтобы почувствовать разочарование Тени, довольно услышать обиженное:

— Ты должен был сказать совсем другое. Тот «ты», который был в подвале. Тот, который спас меня, пожертвовав собственной выгодой.

— И что же тот «я» должен был сказать?

— Не знаю точно. Накричать. Обругать. Ведь, в конце концов, я всё видел сам и не имел права приходить и требовать: «Заказ на стол!»

— И что случилось бы, поступи я так, как тебе кажется правильным?

Он совсем отвернулся и пробурчал:

— Неважно. Всё равно этого не случилось.

— Нет уж, раз заикнулся, говори всё!

— Зачем?

— Затем, что мне любопытно.

— Только любопытно?

— Этой причины мало?

— Не знаю. Может быть, даже многовато.

— Так скажешь?

Пальцы лежащей на столе ладони выбивают нерешительную дробь.

— Когда я умер... Вернее, за мгновение до смерти я подумал, что ты изменился. Что наконец-то стал настоящим. Что научился сам принимать решения. А ты... Всё испортил.

— Чем?

— Этим своим... «Исключительно по моей вине», «постараюсь сделать всё возможное», «можете вычесть из оговорённой цены»... И как у тебя язык только повернулся?!

Случись наш разговор чуть раньше, ещё до поступления щедрых предложений Эбери и Райта, я бы ни за что не догадался, о чём мне сейчас стараются сказать, но никак не могут описать всю глубину чувства словами.

Он тоже счёл меня равным. Себе? Ну конечно же! Ведь человек может мерить другого только своей собственной меркой. Счёл равным и, подобно моим предыдущим собеседникам, загорелся азартом воплощения далеко идущих планов? Может быть, но мне почему-то кажется иначе. Скорее похоже, что Тень искренне обрадовалась, как будто долго-долго искала, уже почти отчаялась найти и вдруг... Столкнулась нос к носу. А мгновением спустя несколько моих слов надёжно похоронили детский восторг осуществлённой мечты. И кто я после этого?

Сволочь. Всё правильно.

— Тебе было бы приятнее, если бы я орал?

— Нет. Но это было бы...

— Это было бы тем, чего ты ожидаешь. Тем, к чему ты привык. Тем, что кажется тебе правильным. А вот теперь...

Привстаю, хватаю Тень за шкирку и опрокидываю спиной на стол:

— Вот теперь ора получишь выше крыши! Почему ты опять решаешь ЗА МЕНЯ?! Почему хочешь, чтобы я действовал только так, как нравится тебе?!

Он лежит, не предпринимая попыток высвободиться. Лежит, смотрит на меня, не отрывая глаз, и кажется, даже мельтешение чёрных змеек на лице Тени замедляется в непонятной растерянности.

Ещё хорошо было бы заехать ему кулаком в морду. Или, на крайний случай, закатать оплеуху. Пощёчина тоже сошла бы. Но нахально-довольная улыбка, расцветающая на губах показывает: убийца ждёт именно рукоприкладства. Чтобы быть полностью уверенным.

Нет, господин хороший, не дождёшься. Предпочту остаться непредсказуемым.

Разжимаю пальцы и опускаюсь обратно в кресло. Тень выжидает с минуту и тоже садится, но теперь повернувшись ко мне лицом:

— Ты всегда так строг с самим собой?

— М-м-м? — Нравится ставить меня в тупик неожиданными вопросами? На здоровье! От меня не убудет.

— Ты хотел съездить мне по лицу. Хотел?

Молчу.

— Так почему остановился? Почему опять загнал себя в клетку?

— Потому что ты ждал удара.

— Ну и что? А если он был мне нужен?

— Чтобы начать драку?

— Чтобы начать дружбу.

— Дружбу?

— Ну да. Вот я бы на твоём месте точно ударил. А потом... Потом мы бы помирились и стали бы лучшими друзьями.

Наверное. За исключением одной небольшой неувязки:

— А мы разве ссорились?

Он удивлённо таращится на меня:

— Нет, но... Так проще всё прояснять.

— Тебе. Но не мне.

— А я думал...

— Тебе показалось, что мы похожи. Именно тогда, в подвале? А что было раньше?

— Э-э-э... — Тень невинно улыбается. — Ничего такого. Совсем ничего.

— Твои слова об ошибках и их исправлении, помнишь? Я тоже не забыл. И если действительно хочешь всё прояснить, просто возьми и расскажи. А уж драться или нет, решим позже.

Он серьезнеет, полностью сбрасывая шутовскую маску, под которой обнаруживается... Взрослый, умный и уверенный в себе человек.

— Я натворил с тобой много глупостей. Просить прощения не буду, потому что сам бы себя не простил, и не хочу взваливать подобный груз на тебя. Нужно было сразу начинать по-другому, но я и представить не мог... Ведь кем ты был для меня сначала? Забитым и затюканным магом, который и магичить толком не умеет, не обещает больше возможного и берёт за свою работу меньше прочих. В глазах горожан, а значит, и в моих глазах ты был трусом и неудачником, но всё-таки — магом, а значит, имел доступ к секретам Анклава, мог такой доступ получить или, на крайний случай, подсказать, через кого действовать. Да, я хотел тебя использовать, могу сказать честно. Хотел найти ниточки, за которые можно потянуть, чтобы сделать тебя послушной куклой. Мне даже казалось, это будет легко и просто, пока... Пока не познакомился с тобой поближе.

— А потом?

Тень грустно усмехнулась:

— Потом мне ещё больше захотелось тебя победить, ведь я увидел в тебе достойного противника. Но ты совершенно не умеешь вести поединок... Вернее, ведёшь его по таким правилам, что любой другой на твоём месте давно оказался бы побеждён и растоптан, а ты до сих пор живёшь.

— И что же я делаю не так, как все?

— Ты не уходишь от удара. Ни от какого, даже смертельного. Сначала это может казаться трусостью, вроде той, когда замираешь и не можешь пошевелиться, охваченный ужасом... Но только сначала. Ты ведь принимаешь удар не потому, что не можешь увернуться. А потому, что можешь его выдержать.

— Даже если удар нацелен мне в сердце?

— Да. Ты не боишься умереть. Хотел бы я знать, почему...

Я бы тоже хотел. Но умирать мне не страшно. Особенно теперь, когда я знаю...

Как сказал демон? «Умирать — полезно».

Хм, а ведь, пожалуй, только он один изо всех ничего от меня не требовал и не просил. И ничего не ждал. Это я вытянул его с Полей Отчаяния, стремясь получить выгоду. Я пытался заставить его натворить бед. Я собирался распоряжаться его волей. А он... Подчинялся? Лишь наполовину. Он предлагал мне выбор, показывая, к чему может привести неверное решение, но ни в коем случае не отговаривая. И даже уходя, не взял с меня слова делать то, чего от меня ожидает мир, хотя мог бы. И я бы легко дал такое слово. Только в благодарность? Нет.

Я бы сам этого захотел.

Так почему же демон ушёл, не выбив из меня клятву?!

Потому что клятвы и обещания имеют силу только до мига смерти, но не после. А я умру ещё много-много раз, так что...

— Я тебе расскажу. Обязательно. И ты поймёшь, что и сам всегда это знал.

Тёмно-серые глаза моргнули:

— Что знал?

— Почему умирать не страшно. Но ты не закончил свой рассказ. Продолжишь?

— Да уже и нечего продолжать. Перемахнув через подоконник комнаты Виноградного дома, я понял, кого мне заказали и почему. А ещё понял, что не выполню этот заказ и потому, что он нарушает мои планы, и потому, что могу тебя защитить. А защита... Как бы сказать...

— Руна «Ар» на твоём оружии. Странный выбор для убийцы.

— Для убийцы — да. Для меня — нет.

Потому что он не убийца? Догадываюсь. Вернее, не просто убийца. Но пока не признается во всём сам, мы не тронемся с места, так и оставшись по разные стороны границы доверия.

— Я служу в Орлином Гнезде.

Такого откровения в Саэнне хватит, чтобы заслужить мучительную и долгую смерть. Если распустить язык не перед тем человеком, разумеется. Но если посчастливится найти именно «того»... Откровенность свяжет крепче железа.

— А ещё я устал сражаться в одиночку.

Что же он хочет мне предложить помимо дружбы? Новое место приложения сил? Благодарю покорно! У меня уже есть. Два, по меньшей мере. Значит, потребуется очень веская причина, чтобы повлиять на мой выбор. И тень, несомненно, обладает таковой.

— Я хотел бы, чтобы ты сражался вместе со мной, но заставлять не буду, а просить... Не могу. Скажу только одно: я не собираюсь уничтожать Анклав и причинять зло жителям этого города. Но тем из магов, кто посягает на жизни других людей, спуска не дам.

Говорит ли он всю правду? Вряд ли. Но мне достаточно уже того, что он говорит именно то, что чувствует, а занавеси доносят до меня биение его сердца. Ровное, спокойное, не самодовольно уверенное в правоте, а просто ожидающее решения. Моего.

Три пути, расходящиеся с перекрёстка. Разные, ведущие неизвестно куда. А где-то есть ещё четвёртый путь, мой собственный, убегающий прочь от предложенных или... Пересекающий их.

Но кто сказал, что пересечение может произойти лишь единожды?

— Я буду решать сам. Согласен?

— Всегда и во всём?

— Иначе нельзя.

Он думает, кивает и протягивает мне руку.

Раскрыть ладонь и протянуть навстречу. Как просто...

Пожалуй, так и сделаю.

Ведь ничто не помешает мне сжать пальцы в кулак, если понадобится.

Верно?