Расправляя крылья. Полет нормальный

Глава 7. Ловушка для дьявола

— Вы что, совсем осел? — не выдержал я и перешел на крик. — Школа оцеплена! В любой момент сюда могут ворваться громилы с армейскими штурмовыми иглометами и начнут палить! И тогда и вы, и эти дети, которых вы так бережете, окажетесь под ударом, на линии огня! Или думаете, бойцы сеньоров олигархов будут щадить каких-то простолюдинов-школьников?

Только тут до моего собеседника, того самого рослого охранника с зачатками мозгов, дошло. Я же продолжил разоряться:

— Я вообще не спрашиваю вас, можно ли мне пройти! Если надо, всех вас тут всех уработаю и пройду! И мои девочки из охраны помогут! Я именно пекусь, и именно о ребятах!

Быстро, ноги в руки и гоните всех по аудиториям! А кто не может — того в актовый зал тащите, наверх! Пусть ходячие орлы берут своих неходячих и дуют! А вы проконтролируйте! Это не шутки, это межклановые разборки, мать вашу!

— А-а-а-а…

— Выполнять! — закончил я рыком, которого охранник не посмел ослушаться.

Само собой, в моем тоне что-то было. Но и аргументы я привел грамотные. Детина развернулся и начал отдавать приказы как своим, так и толпящимся в вестибюле, словно бараны, бежавшим с поля боя «выродкам», которые, дезорганизованные, сидели, не понимая, что же делать дальше. Здесь была охрана, они чувствовали себя в безопасности и не спешили расходиться.

Видя, что процесс закрутился, я снова направился к шлюзу, но теперь, по знаку старшего, остальные охранники меня пропустили.

Актовый зал… Это хорошее решение. Одно из самых безопасных мест школы, так как находится в ее самом углу, на втором наземном этаже, в тупике. Там гориллам сеньора Манзони делать нечего, их цель будет намного ближе. Вопрос в том, как спровоцировать сеньора Умберто на их рывок, и по этому поводу ощущалась здоровая дрожь в коленках. Я — сосунок, он — прожженный дьявол, а крыша высоток после покушения намекала, что нехорошо переоценивать силы.

— Кассандра, давай на исходную, — вымученно произнес я, после чего обернулся и вновь крикнул старшему из охранников, вдогонку:

— Да, и это, распорядитесь, чтоб сюда тоже доставили несколько аптечек! Тут тоже полно пострадавших!

Меня услышали. Выполнят, нет — неважно, большего сделать я не мог.

— Роза, вхожу в переход. Закрывай гермозатворы.

Пока я проходил камеру перехода шлюза, с обратной стороны школьного двора произошло интересное и нечастое для наблюдения событие — опускание огромных атмосферных защитных плит, которые отгородили школьный двор от главного входа, со стороны турникетов. Теоретически шаг для находящейся там охраны неприятный, но не смертельный — этот гермозатвор внутренний, и его при желании можно обойти по техническим коридорам. Было бы хуже, опусти мы створки внешние — тогда да, школа оказалась бы изолирована. Но как тогда люди Манзони сюда проникнут?

Однако я мог чувствовать себя в безопасности, ибо меня и людей враждующего клана, находящихся всего в нескольких десятках метров, теперь разделяла металлоуглеродная стена, способная выдержать три сотни атмосфер при почти тысяче градусов Цельсия. Охране же, чтоб оббежать стену, во-первых, нужно время, во-вторых, по дороге их встретят мои девочки, которым я только что дал команду подтягиваться на позицию. Этот наш шаг просчитывался, но проблема в том, что аварийные гермозатворы закрываются легко, массой способов, и предотвратить их закрытие невозможно в принципе, тогда как открыть — потребуется время. А начни люди сеньора Манзони действовать на упреждение, то есть проникни они в школьный двор ранее… Это выглядело бы как вмешательство, на которое могли бы отреагировать наши оперативные группы «за воротами», что так же просчитывается.

То есть, я мог смело идти в школьный двор только потому, что шеф СБ клана Манзони соответствует квалификации и не отправил людей в просчитываемую ловушку, которую мы готовим ему на более поздней стадии операции. Вот такая ирония!

— А, вот ты где! — встретил меня вопросом Бенито, отчего-то чувствовавший себя здесь если не главным, то самым сильным и влиятельным. Потому, что пока я поднимался, угар боя утих, и титуляры представляли собой жалкое зрелище. Растерянные, злые и не менее дезорганизованные, чем «выродки» в вестибюле. Следуя полученной установке, они не давали высунуться из фонтана недобиткам противников. «Добитки» же были милосердно оттащены в сторону, где вокругних ходили наши девочки, оказывая, под мудрым руководством моей огненноволосой спутницы, первую помощь. Рядом лежали и сидели и пострадавшие титуляры, «выродкам» помогали наравне с ними. Это к слову, какие мы тут все нехорошие.

Селеста и четверо ее самых здоровых парней стояли в сторонке, под нужной мне камерой. Двое держали под руки не пытающегося сопротивляться полностью раздавленного Адриано, двое зыркали глазами с грозным видом, блюдя приказ о недопущении расправы над Манзони-младшим со стороны титуляров, не входящих в «Сопротивление».

— Пошли! — махнул я Бенито. Тот с гордым видом засеменил следом.

— Хуан, наконец! — облегченно вздохнула Селеста, показывая парням расступиться. Я подошел ближе.

— Отпустите его.

Парни разжали руки, и Адриано плюхнулся на четвереньки.

— Ничего ему не отбили?

— Ну, если только не специально, — криво усмехнулся один из них.

— Идите к фонтану. Все, — мягко приказал я. Парни послушались. — Бенито, разверни сеньора Манзони-младшего вон в ту сторону.

— На камеру, да? — ухмыльнулся Толстый.

— Да, — не стал спорить я и встал в «мертвую зону». — Скажи своим, чтобы подняли его.

— Почему мы? — напрягся он.

— Потому, что вы круче, — пронзил я его подавляющим взглядом. — И за себя постоите. А они — стадо, за которым никого нет.

Аргументация убойная, хотя стоящая невдалеке Селеста и скривилась. Впрочем, как и Кампос, видно, только сейчас, во дворе, осознавший, как далеко всё зашло, и что обратной дороги нет.

Когда двое молодчиков Толстого вновь подняли Адриано и повернули к толпе у фонтана, я обратился к нему так, чтобы меня слышал весь притихший двор:

— Адриано Манзони! Ты виновен в проявлении крайнего высокомерия! Высокомерия к нам, людям, не принадлежащим к «высшей касте» государства, то есть аристократии! И особенно по отношению к титулярам, выходцам из наименее обеспеченных семей общества, обучающихся в этой школе за государственный счет!

Пауза. Во дворе установилась тишина — исчезли даже перешептывания. Более того, все еще пытающиеся выбраться из фонтана насквозь мокрые недобитки «выродков» так же затихли, вслушиваясь в мои слова сквозь шелест падающей воды.

— Это высокомерие неоднократно проявлялось в виде унижений и побоев не нравящихся тебе людей, — продолжил я, — а так же в принуждении забрать из школы документы откровенно неугодных, как лично тебе, так и твоим друзьям-аристократам. Мы, простые учащиеся школы имени генерала Хуареса, заявляем о неприемлемости такого отношения, а так же, что отныне подобное будем пресекать всеми доступными, в том числе и очень жестокими способами. Ввиду попустительства и лояльного отношения к вам администрации, мы, простые учащиеся, заявляем, что отныне возьмем на себя вопросы своей защиты, и будем защищаться любыми средствами, какие посчитаем возможными! Отныне и навсегда!

Со стороны фонтана раздался оглушительный поддерживающий рев. И главное, картинка шла сразу в несколько камер, которые дадут просто обалденную запись действа.

— Мы, титуляры и обычные учащиеся, — продолжил я, — требуем от тебя, чтобы ты извинился перед всеми, кого бил и унижал! Перед всеми, кто терпел от тебя и твоих дружков! И за себя и за них! И если увидим в твоих словах искреннее раскаяние, обещаем, что не тронем больше пальцем никого из вас! Начинай.

— На колени его. — Парни Бенито силой опустили Адриано на колени. Тот сопротивлялся, но несильный удар вначале под коленки, а после по почкам, ускорили процесс. Стараясь, чтоб в голосе не звучала издевка, я продолжил:

— Давай: «Я, Адриано Манзони!..»

Тишина.

— «…Прошу прощения перед лицом своих бывших противников!..За свое высокомерное поведение и поступки!..»

— Пошел ты! — презрительно бросил Адриано. Не громко, но смачно — услышали его все.

— Что ж, вот и выяснили, — подвел я итог. — Никакого раскаяния! А значит, и никакой жалости. Ногой его, под дых, — скомандовал я Толстому, и тот с явным удовольствием зарядил Манзони что было силы.

— Еще одна попытка. «Я, Адриано Манзони… — попробовал я продолжить игру, уже чисто на зрителя. Коим был далеко не только и не столько собравшийся вокруг фонтана народ. — Прошу прощения у всех, кому в этой школе нагрубил и кого обидел… Кого избили я и группа моих товарищей!..»

— Пошел ты, Шимановский! — заорал Адриано, и Толстый зарядил ему снова, и без команды.

— Бенито, можешь сломать ему палец? — задумчиво хмыкнул я.

— Могу, а что? — Толстый пожал плечами.

— Тогда мизинец. На правой руке. Давай!

Послышался хруст. И вой Адриано. От этого воя захотелось вжать голову в плечи — Толстый дело знает.

— Теперь еще один, безымянный. Сразу, для обозначения серьезности намерений.

Бенито кивнул и снова хруст. И вновь дикий нечеловеческий вой. Краем глаза я заметил, как Паула скользнула в сторону вестибюля и встала напротив створок шлюза. Мои девчонки встретят только охрану сеньора Манзони, действовать по обстановке охране школьной никто помешать не сможет. А парни там в состоянии, когда становятся параллельны приказы любых директоров.

— Не передумал? — усмехнулся я Адриано.

— Пошел ты!.. И все вы!.. Пошли!.. — сквозь муть боли выцедил тот.

Продышавшись и совладав с собой, мой главный противник вдруг обратился к Бенито:

— А ты что, Толстый, теперь «шестерка» Шимановского, да? Такой значит себе «независимый и несгибаемый»? И чем же он лучше меня?

— Бенито мне должен, — ответил я за Кампоса. — Он заказал меня наемному убийце. И хотя отец выкупил его, заплатив золотом, понимает, что это ничего не значит. Я грохну Бенито, как только буду иметь такую возможность. Не сейчас — так через несколько лет. Десять, двадцать… Не важно, некоторые вещи не имеют срока давности.

Лицо Бенито перекосило, но он смолчал. Так как понимал, что в этих словах есть доля правды, как и то, что я фактически «отмазываю» его от гнева сеньора Манзони-старшего. Все-таки служить добровольно, и служить поневоле — разные служения.

— Ты бы лучше о себе беспокоился, «золотой мальчик», — усмехнулся я. — Тебе жить осталось чуток! Бенито, дайте ему по почкам?

Новый удар, и визг с элементами фальцета. Под Адриано неспешно начала расползаться лужа. Сам он задергался в лапищах удерживающих его парней в неистовых безумных порывах.

— Хорошо, да? — продолжил я, вновь для камеры. — И как справедливо, не находишь? Скольких друзей сеньора Кампоса ты лично выдворил из этого заведения? Хотя они априори ничего не могли тебе сделать ввиду разного социального положения. Кто они, а кто вы! Но они тебе не нравились, а значит…

— А значит по заслугам, Адриано, по заслугам! — подытожил я.

— Катарина, как обстановка, — продолжил почти шепотом, как бы невзначай ткнув палец сквозь иконку четвертой линии на козырьке.

— Пока все так же, — раздался в ушах напряженный голос Лока Идальги. — Еще не созрели. Хуан, ко главному выходу подъехала еще машина. Там их теперь три. Мы так же добавили свою. Уверен, что удержишь ситуацию? Они на взводе, я чувствую!

— Интуиция? — усмехнулся я.

— Да, и поверь, она меня не обманывает.

Я задумался.

— Уверен. Удержу. Не уверен, что раскачаю. Ладно, что со стоянкой?

— Там дела получше. Марту усилила твоими «пятнашками». Силы примерно равные, но у наших деструкторы. И помочь тебе, если что, смогут только они. Так что думай!

Я про себя чуть не выругался. Что тут думать, если это МОЙ план? Да, стоянка далеко. Да, нужно будет время, чтоб продержаться до подхода девчонок. Но повторюсь, за эту часть плана я был спокоен.

— Дай мне связь с сеньором Манзони — старшим, — перешел я к цели своего вызова. — Срочно!

— С кем? — не поняла она.

— С Умберто Манзони. — Я продемонстрировал, что она не ослышалась, чем ввел ее в крайний ступор.

— Хуан, ты соображаешь, что просишь? — выдавила она после паузы.

— Я не прошу, mia cara, — усмехнулся я. — Я приказываю, ибо за такие вещи отвечаю здесь я. К тому же, сеньор Умберто меня сейчас меня прекрасно видит, и, наверняка, слышит. Мне просто нужна обратная связь.

— Подожди минутку, я не правомочна принимать такие решения…

Я мило улыбнулся. Естественно, не правомочна. Но тот, кто правомочен, точно так же слушает нас сейчас, как и сеньор Манзони. Если не сама королева, то как минимум сеньора Гарсия.

И действительно, связь появилась спустя всего полминуты, то есть крайне оперативно, учитывая, что это за канал и как защищен.

— Слушаю! Чего ты хочешь? — произнес грубый баритон усталого взволнованного, но повидавшего многое на жизненном пути человека. Такие люди могут быть взволнованными, это в природе вещей, могут быть уставшими, но всегда останутся хладнокровными, прагматиками до мозга костей, что бы вокруг ни происходило и какой бы информацией ты их не огорошивал. Самый опасный из возможных типажей противников.

— А «здравствуйте»? — немного опешил я, не успевая и думать, и анализировать человека по голосу одновременно.

— Велика честь! — раздраженно бросили на том конце.

— О, это зря, зря! — ухмыльнулся я. — Я же в свою очередь проявлю вежливость — не дело это, грубить старшему, годящемуся в отцы сеньору, да еще весьма и весьма уважаемому с точки зрения окружающих!

— Buon giorno, signore! Puo' prendere i miei bagagli? Quanto le devo? (1) — с удвоенной энергией и показным дружелюбием озвучил я фразы из учебника сеньоры Гонзалез. Итальянский был неосновным языком, и времени ему она почти не уделяла.

— Не паясничай! — оборвал собеседник. Голос его был эталоном хладнокровия, но я легко читал за ним тщательно скрытую ярость.

— Простите, я только начал учить итальянский, — как бы начал оправдываться я. — Знаете, у меня напарница итальянка, но она категорически не желает учить меня своему языку. От нее я знаю всё больше нецензурные фразеологические обороты, а приветствовать вас ими… Это ниже достоинства кабальеро!..

— Довольно, щенок! — кажется, у меня начало получаться вывести его из себя, кокон хладнокровия треснул. — Повторяю, чего тебе нужно?

— Мне? — потянул я. — Мне — ничего. Скорее, нужно вашему сыну. А нужно ему, чтобы его противники из числа учащихся этой школы его отпустили. И вы можете этому посодействовать.

— Твои условия? — рявкнул голос.

Блин, сеньор, ну детский сад, честное слово! Я прошел корпус. Мотиваторы. Кнут. Плетку. И даже девять разновидностей карцеров из десяти. Противостоял в смертельном поединке злому списанному взводу хранителей, который потом усердно, не жалея себя, спасал от расстрела. Предотвратил покушение на президента вражеской державы, гоняя по крышам оперативников ее сверхъестественного отдела. А вы хотите запугать меня каким-то дешевым рыком?

— Давайте поступим так, сеньор Умберто, — начал формулировать я, одновременно пытаясь щупать, что нужно говорить. — Сейчас вы связываетесь с королевой Леей и сообщаете, что согласны на все ее требования. ВСЕ, сеньор Манзони, то есть, вы не просто уступаете в чем-то, а капитулируете. Естественно, в рамках ваших неудавшихся переговоров. Как бы это сказать… В рамках недоговоренностей, вот. Никто ваш бизнес обирать сверх означенного не будет.

— Неприемлемо! — вновь рявкнул голос, видно, все еще надеясь меня запугать.

— Да дослушайте же вы! — покровительственно вздохнул я. — Итак, вы связываетесь с королевой и сообщаете о капитуляции. Это не трудно, она наверняка нас тоже сейчас слушает — она любопытная женщина. После же того, как вы быстренько документально все это оформляете, я уговариваю своих друзей, используя старые школьные связи, передать вашего сына в целости и сохранности. Но только после этого, когда получу благословение тетушки, не обессудьте.

Пауза, и, наконец:

— В случае же если вы этого не сделаете… Ничего не произойдет. И ваш сын получит по заслугам от своих давних классовых врагов — уговаривать их не поступать с ним жестоко я даже не подумаю.

— Долго думал? — хмыкнули на том конце.

— Что вы, сеньор! Чистая импровизация! Такие вещи трудно думать заранее, слишком много возмущающих факторов.

…И да, вы видели демонстрацию серьезности намерений? — улыбнулся я. — Это я про пальцы. Так вот, пальцы — не самая важная часть тела вашего сына. Самая важная все-таки голова, и поверьте, сеньор, мне известно много способов, как сделать так, чтобы избиваемый человек остался здоров, но заимел бы какую-нибудь умственную неполноценность. Подумайте об этом.

Я глянул на Адриано, пришедшего в себя и вслушивающегося в мой монолог. В лице его застыл ужас, но этот ужас не был связан со страхом. Он не боялся, нет, смирился с тем, что произойдет — понимал, какого уровня это игра и каковы ставки сторон. Просто… Скажем так, был в ужасе от неизбежного.

На том конце линии задумались, я услышал обреченный вздох. После чего голос продолжил, но гонора и показной грозности в нем было куда меньше.

— Молодой человек, вы представляете, с чем пытаетесь играть? Давайте сделаем так: я допущу, что ваша тетушка не в курсе происходящего, ибо вы юноша импульсивный, и, по моим сведениям до сих пор имеете в школе авторитет, достаточный, чтоб организовать на борьбу «угнетаемое сословие». — Последние слова он презрительно выплюнул. — Вы могли затеять этот бардак без ее ведома, потому я не буду поднимать волну и предъявлять претензии, в обмен на обещания усиления контроля за вами с ее стороны. Вы же прямо сейчас отпускаете моего сына и всех его друзей, не препятствуете оказанию им первой помощи и мирно расходитесь по домам, без потери лица.

— Без потери лица со стороны клана Веласкес, я правильно понимаю?

— А вы не лишены интеллекта, юный сеньор! — усмехнулись на том конце.

Я мысленно покачал головой.

— Сеньор Умберто, может у меня в некоторых местах и проблема с интеллектом… А еще со скромностью, — честно признался я. — Многие говорят, что это качество во мне вообще на уровне следов присутствия. Но с логикой у меня все в порядке, и это тоже многие подтвердят. Хотите объясню, что происходит на самом деле с точки зрения логики?

Пауза.

— На самом деле, сеньор Умберто, сегодня в школе имени генерала Хуареса произошла революция. Я думал об организации подобного давно, больше года, но, к сожалению, планам помешал фальстарт, закончившийся известными событиями в школьном фонтане. После чего тетушка забрала меня к себе, а сеньора Сервантес на время сгладила остроту конфликта между титулярами и платниками драконовскими административными мерами.

Однако, сеньор Умберто, ваш сын совершил невозможное и вновь накрутил напряжение, которое ей удалось сбить, своим неадекватным поведением и бездумными действиями. Унижением окружающих, причем не только титуляров, что нонсенс для этой школы. Этому есть масса документальных свидетельств — видео избиений, видео унижений и подтруниваний, показания забравших документы учащихся… При грамотной работе их можно наскрести в тома, не вам рассказывать, как работают специалисты!

Так вот, ваш сын раздул антагонизм между условно «бедными» и «богатыми» в этой школе до такой величины, что и без того злые на весь мир «бедные» объединились и показали ему мать Кузьмы.

— Кого? — не понял собеседник.

— Мать Кузьмы. Идиома такая. Я же наполовину русский, — усмехнулся я. — Побили его, в общем, и побили круто. И его, других «богатых», кто решил за вашего сына «вписаться». Само собой, больше всех досталось самому сеньору Манзони, как главному зачинщику противостояния.

Пауза.

— Это классика, сеньор. Противостояние по имущественно-сословному признаку, которое в этот раз выиграли «бедные». А ваш сын всего-навсего стал одной из бесчисленных жертв этого вечного социального конфликта. Жаль, что его единственного со всей школы врачи не смогли выходить, что он навсегда остался инвалидом, но тут уж как улыбнутся высшие силы!.. — с иронией воскликнул я, и закончил:

— …И объясните мне, ради всего святого, при чем здесь клан Веласкес?

Пауза. Собеседник слушал, решая, как воспринять меня. Первоначальное его мнение обо мне, как об одаренном, но юном сеньоре, которого все-таки можно «нагнуть» авторитетом, окончательно разрушилось.

— Ах да, наш разговор, мои угрозы!.. — делано спохватился я. — Так это всего лишь наш разговор, двух частных лиц, сеньор! Который никуда не подошьешь, поскольку я никто, а мои слова — пустой треп. Меня даже не признали еще, я не член клана Веласкес, не могу говорить от его имени. И вообще не участвовал в указанной драке — на каком основании мог что-то предъявлять вам?

— Щенок! — сформулировал собеседник, не скрывая злость. Кажется, только теперь понял, что относиться ко мне нужно как минимум ко взрослому, а лучше, как к равному.

Пауза. Очень-очень долгая пауза, которую я не решался нарушить. Наконец, почувствовав, что «клиент дозрел», как бы вскользь выдавил главные слова, ради которых и был затеян весь этот разговор:

— Так что выбор за вами, сеньор Умберто. Или звонок королеве, или своей любимой женщине, матери Адриано. Не будете же вы в самом деле запускать в школу вооруженных до зубов горилл, чтоб отбить сына у каких-то невооруженных школьников?

И вновь пауза, но теперь моя, так как ход мой.

— Вы ведь любите ее, правда? До сих пор?

Тишина. Я бил вслепую, но, кажется, попал. Ибо это была не просто тишина, а перехваченное дыхание.

— Да, любите! — Я стал говорить громче, чтоб Адриано слышал каждое слово. — Вы только потому признали сына, несмотря на репутационные потери! Она стоила этого в ваших глазах! И сейчас приблизили его по той же причине, отдавая дань уважения своей единственной любимой женщине!..

Незаметно подал знак, и Бенито вновь со всей дури двинул Адриано ногой. Тот захрипел, закашлялся, согнулся, насколько это было возможно.

— А ну-ка прекрати, ублюдок! — рявкнули на том конце. Я улыбнулся — обратная связь есть, и сеньор не такой уж непрошибаемый.

— Любите! — констатировал я и продолжил, как ни в чем не бывало. — А знаете что самое печальное, сеньор Умберто?

Пауза.

— Что вы — скот. Двуличный скот! Я не испытываю неприязни Адриано, мне больно его избивать. Он хороший парень, просто не до конца понявший законы этой жизни. Вы же скот, и я ненавижу вас, хоть мне вы ничего не сделали!

Я ненавижу вас за Адриано, потому, что он пока не понял, не дозрел до свершенного вами поступка. Ненавижу за всех бастардов, как признанных, так и не очень, родные отцы которых приближают их к себе, чтобы «кинуть», «прокатить» на глазах законнорожденных родственничков. Ненавижу за…

Да, и у меня бывают паузы в красноречии — я сбился. Однако перескочил на следующую мысль, стараясь не потерять темп:

— Он ведь поэтому и подставил вас, не послушался, выйдя во двор! Что верил, что вы не просто признали его сыном, а сделаете НАСЛЕДНИКОМ! Ради этого, равенства с вами, он готов был пойти на многое, если не на всё. Да что там, этот дурень до сих пор в вас верит!..

…И ему невдомек, что вы всего лишь играетесь им, собираясь использовать его таланты и способности на службе компании. И что когда придет время, просто вышвырните его, оставив наследницей законную дочь. Просто потому, что она законная, а он — ублюдок и выродок. Я не прав?

— Нет, не прав, — выдавил сеньор Умберто. Но слишком уж натужно выдавливал.

— Не врите, сеньор Умберто, — усмехнулся я. — Мне — ладно, я человек посторонний, но не врите Адриано. Вы «прокатите» своего сына. И более того, сделаете это гораздо раньше, просто отказавшись от него, когда встанет вопрос: капитуляция перед королевой или он!

…Потому, что он никто, всего лишь бастард, пыль и пустое место!

По щекам Адриано поползли слезы. Он не плакал, когда его били. Не просил пощады и никогда не попросит прощения. Его можно убить, не сломив… Но сейчас, слыша мои слова, он впервые заплакал.

— Я буду бить Адриано, — зло выдавил я. — Бить без удовольствия, мне будет противно это делать. Просто потому, что я тоже винтик в чужой машине, и не могу поступить иначе. А вы будете сидеть там, зная, что «слили» сына, но жалеть будете всего лишь о том, что сделали это раньше времени, не выжав ту пользу, которую его острый ум мог приносить вам многие годы.

Вы привыкните, сеньор. Свыкнитесь с мыслью, что так было нужно, что это издержки. Ведь любовь — это тоже товар, статья в бухгалтерской колонке, которая легко становится издержками. Когда любимая женщина простолюдинка, ее акции слишком низки, чтобы учитывать в таких глобальных раскладах!..

— Заткнись, щенок! — выкрикнули на том конце, окончательно потеряв равновесие, но это был и весь аргумент. — Заткни свою грязную пасть! Ты не знаешь, ничего не знаешь!..

— Не знаю того, что вы берете деньги у имперской или восточной разведки на расшатывание ситуации на Венере в преддверие большой войны? — рассмеялся я. — Полноте, сеньор, это секрет Полишинеля. Не знаю, что уже пытаетесь раскачивать лодку, требуя от Веласкесов за лояльность больше, чем они могут дать? Ну, так это тоже не секрет, это напрашивается. Вы же деловой человек, и когда выгодно, с удовольствием продадите тех, кто вас покупает. В происходящем нет ничего криминального, это всего лишь вопрос цены!..

…А цена велика. Крайне велика! Что рядом с миллиардами империалов и властью над планетой жизнь какого-то бастарда, которого вы и без того собирались «кинуть» через несколько лет, выдоив из него всю пользу, на какую будет способен?

— Не обманывайте себя, — сеньор Умберто, — закончил я. — Меня вы не обманете, я не Адриано. Я повторяю условия: звонок королеве, которая прекратит этот балаган, или Адриано в виде растения. Даже если МНЕ придется смотреть в глаза его матери.

Я отключился — руки дрожали, сил продолжать беседу не было. Всё, сеньор Манзони, ваш ход.

— Друг мой, ты сам все понимаешь, — улыбнулся я Адриано, который в ответ лишь опустил голову. — Есть вещи выше моего хотения и желания, хотя лично я бы тебя в свою команду взял. Без идиотских условий и без «кидалова» — честь по чести. Поднимите его.

Парни дернули Адриано вверх, Бенито, по моему знаку, начал экзекуцию. Но теперь делал это не в кайф, как раньше, а будто через силу. Тоже всё понял. Да и что за радость избивать морально сломленного человека, абсолютно не реагирующего на твои удары? Человека, раздавленного изнутри больше любого внешнего воздействия?

Я вновь активировал четвертую линию.

— Слушаю? — ответили там.

— Я — всё. Теперь ждем, — отчитался я. И почувствовал, как из груди вырвался вздох облегчения — этот разговор выпил из меня все силы. Катарина молчала.

— Катюш, как считаешь, королева разрешит взять этого мальчика к себе, если сеньор Манзони не отреагирует? — продолжил я.

— А ты думаешь, он не отреагирует?

— Может. Если он на самом деле такой скот.

— Хуан, он на самом деле такой скот! — усмехнулась Лока Идальга. — Стоило брать это в расчет, когда выставлял ему ультиматум.

— Да, но он любит! — не согласился я. — Или любил. И все его действия сейчас зависят исключительно от того, насколько сильно он любил.

На том конце раздался обреченный вздох.

— Ну ты и намудрил, Чико! Королева, наверное, в бешенстве. Все экстренные линии заняты.

— Мне кажется, главное результат, — парировал я. — А он в любом случае будет. И именно о другой ипостаси результата я хотел бы тебя попросить.

— Вся во внимании? — напряглась она.

— Ты поговоришь с королевой, если что? Заступишься за идею принятия под крыло Адриано? Он неплохой парень, очень умный и перспективный. Если отец от него откажется… Мне в корпусе не так скучно будет, а ее величество получит еще одного верного человека!..

— Хуан, об этом давай не сейчас? — улыбнулась Катарина. — Давай все же дождемся итогов? Как понимаю, Бенито здесь для мебели, бить по-настоящему ты будешь сам?

— Правильно понимаешь, — согласился я.

— Тогда до связи! Жду красивую картинку.

— До связи, — повторил я и рассоединился.

Нет, Катарина ничего не решает, и ее слова заступничества никто слушать не станет. Но те, кто надо, услышали мой нехитрый вброс и примут к сведению. А там…

А там все зависит от того, как сработает ловушка для дьявола, как тот себя в ней поведет. Ибо капитулировать он не может от слова «никогда», а пошлет ли на территорию школы людей… Зависит только от его безумия, то бишь от силы былой всепоглощающей любви.

«Какая же ты сволочь, Шимановский! — вздохнул внутренний голос. — Обращаешь против людей самое святое, что есть в их душах! Чем ты лучше них?»

«Да ничем, в общем», — произнес про себя я и понял, что при любом раскладе, при любом развитии событий, сегодня вечером мне захочется надраться до поросячьего визга. Лестница в небо на самом деле не совсем то, чем кажется. Это ступени, да, но ведут они совсем не вверх. А вниз, вниз, и чтоб подняться, тебе нужно спускаться все дальше и дальше, глубже и глубже… И тебя-прежнего на ней больше не будет никогда.