Рассказы

Вампир

В стране ни о чем другом и не говорили. Вот это чудо! Каждый день ли случается так, что семидесятилетний идет к алтарю с пятнадцатилетней девушкой! И, правда, ей только исполнилось пятнадцать, Инесину, племянницу священника Гонделле, собственный дядя в святилище Богоматери-дель-Пломо, в трех лигах от Виламорта, благословил союзом с синьором Фортунатто Гайосо, семидесяти семи с половиной лет от роду, если верить свидетельству о рождении.

Единственной просьбой Инесины было сочетаться браком в церкви, она была посвящена Деве и носила всегда образок из свинца, белую фланель и голубой шелк. И как жених не мог только, он должен был сделать это, несчастный! подняться пешком на крутой склон, который вел к Пломо от дороги между Себре и Виламорта, никогда не держаться за лошадь, говорили же, что два здоровых парня, который должны были нести огромные корзины винограда в сезон сбора урожая, принесли дона Фортунатто прямо на королевском троне в храм. Смех, да и только!

Несомненно, в клубах, лавках и, скажем так, прочих заведениях Виламорта и Себре, так же, как на папертях и ризницах прихода, пришли к выводу то, что Гонделле очень долго искал жениха и что Инесина выиграла первый приз. А кто же была Инесина — давайте взглянем? Свежая молодая девушка, полная жизни, со сверкающими глазами, щеками, словно розы, вот чертенок! и есть же такие около Силь-аль-Авейро! А другого такого состоятельно человека, как дона Фортунатто, не встретишь и во всей провинции. Он мог иметь добрую славу или дурную, как у тех, кто возвращается из другого мира с множеством тысяч дуро, Бог знает, какая история скрывается в его сумке, только тот… шшш, кто осмелиться искать, откуда берется огромное состояние. Капиталы подобны хорошей погоде, ими наслаждаются и не спрашивают, откуда они взялись.

То, что принес синьор Гайосо принес с собой — это огромное состояние, заключающееся согласно крайне достоверным и надежным источникам только в том, что лежало на хранении в филиале банка Ауриабелла в ожидании инвестирования, это были два миллиона реалов (в Себре и Виламорта еще реалы не считали). Когда в стране продавалось множество земельных участков, их, не торгуясь, приобрел Гайосо, на той же самой площади Конституции в Виламорта приобрел он три дома, снес их и возвел на их фундаменте новое роскошное здание.

— Разве недостаточно этому старому дураку семи пядей земли? — спрашивали насмешники и люди недостойные среди посетителей казино.

Судите сами, что добавили они к распространяющейся странной вести о свадьбе, зная, что дон Фортунатто не только щедро одарил племянницу священника, но и сделал ее единственной наследницей. Причитания родственников богача, близких и далеких, достигли небес: они говорили о судах, о старческом маразме, о заключении в сумасшедший дом. Чем более дон Фортунатто, хотя и был он очень стар, сохранял полностью свою способность действовать и продолжал прекрасно всем управлять, тем более одиноким он становился, неся наказание за свою собственную опрометчивость.

Его даже не остановил скандал. Перед домом, который был роскошно украшен и отделан, собрались они, вооруженные кастрюлями, сковородками, табуретками, банками, рогами и свистками, более пятисот дикарей. Они волновались, им не хотелось бы, чтобы кто-то положил тому конец, а в здании же не открылось ни одно окно, через щели не проникал и лучик света, усталые и разочарованные, бунтовщики вернулись домой и легли спать. Даже когда они снова собрались вместе, чтобы устроить шум на всю неделю, в брачную ночь они оставили супругов в покое, на площади не было никого.

Тем временем в роскошном доме, заставленном богатой мебелью, полной всяческих удобств и подарков, которые только можно пожелать, в одиночестве от счастья она едва ли не начинала танцевать. Страх, скорее инстинктивный, нежели рациональный, с которым она предстала перед алтарем Богоматери-дель-Пломо, рассеялся перед нежными и полными родительской заботы наставлениями старого мужа, который только просил у юной жены немного любви и тепла, постоянного ухода, которого требовал преклонный возраст.

И сейчас Инесина успокаивалась, потому что ее дядя, аббат де Гонделле повторял: «Не бойся, глупышка! Выходи замуж спокойно!» Это было благочестивое занятие, это была роль сестры милосердия и дочери, которую ей пришлось какое-то время играть, может быть, совсем недолго. Доказательством того, что она продолжала чувствовать себя ребенком, были две огромные куклы, разодетые в шелка и кружева, их она нашла в своей уборной, они были очень серьезные, с бессмысленными лицами и сидели на атласном канапе. И не могла она представить себе, даже во сне, что могут явиться ей и другие существа, которые не будут созданы из тонкого фарфора.

Помогать старику! Это действительно было то, что Инесс делала бы замечательно. Днем и ночь — ночью прежде всего, ибо, когда он в ней нуждался, она прижималась к нему, это было нежным убежищем, она брала на себя обязательство заботиться о нем, ни на минуту не покидать его. Бедный сеньор! Он был таким приятным, а ведь уже одной ногой стоял в могиле! Сердце Инесины было тронуто, не имея отца, она поняла, что Бог сделал его им для нее. Она вела себя, как дочь, даже более, ведь дочери так нежно не ухаживают, не отдают тепло своей юности, аромат своего юного тела, и справедливо полагала, что таким образом дон Фортунатто исцеляется от своей немощи.

«Все, что во мне — это холод — повторял он, — мне очень холодно, льды стольких прожитых лет текут по моим жилам. Я искал тебя, как ищут солнце, я стараюсь быть ближе к тебе, как к благодетельному пламени среди зимы. Приблизься ко мне, дай мне руку, если ты этого не сделаешь, я буду дрожать и сразу замерзну. Ради Бога, согрей же меня, я больше тебя просить не буду».

То, о чем старик умалчивал, то, что оставалось тайной его и английского целителя, который ему это посоветовал ему в качестве последнего средства, была вера в то, что если его старость войдет в контакт со свежей юной весной Инесины, произойдет таинственный обмен. Если жизненные энергии девушки, ее цветущая юность, ее кипящие силы должны оживить дона Фортунато, его старость и дряхлость передадутся девушке, передадутся, когда их дыхание смешается, старик получит живую, чистую и сияющую душу — девушка — могильный туман. Гайосо знал, что Инесина была жертвой, овечкой на закланье, и жестокий эгоизм последних лет его жизни, когда все приносится в жертву, дабы ее продлить, хоть на несколько часов, совсем не чувствовал сострадания.

Он прижимался к Инесине, вкушал ее чистое дыхание, ее ароматный, сладкий дух, заключенный в футляр из хрустальных зубов, это был последний напиток, благородный и драгоценный, который он покупал и пил, чтобы поддерживать свое существование, если было бы нужно разрезать шею девушки и сосать кровь из вены, чтобы омолодиться, он чувствовал, что был способен сделать это. Разве он за это не заплатил? Ведь Инесина была его.

Велико было удивление жителей Виламорта, оно было большим, чем в день свадьбы, когда они заметили, что дон Фортунатто, которому предсказывали на восьмой день сойти в могилу, стал выглядеть лучше, вплоть до того, что даже помолодел. Он и ходить немного начал, первое время опираясь на руку жены, потом на трость, всегда немного уходя вправо, а ноги его дрожали мелкой дрожью. Через два или три месяца после женитьбы он смог сходить в казино, а через полгода — о чудо! — он сыграл партию в бильярд, сняв сюртук, он снова стал человеком. Казалось, что на него натянули новую кожу, ему ввели соки юности, со щек исчезли глубокие морщины, он поднял голову, глаза не казались больше мертвыми, теми, что были на черепе.

Врач из Виламорта, известный Тропиецо, повторял с комическим ужасом:

— Меня бы сильно злило, если бы у нас здесь не обитал один из тех долгожителей, о которых пишут в газетах.

Тот же самый Тропиецо лечил Инесину в течение долгой болезни, после которой она умерла-бедная девушка! — если даже не исполнилось двадцати лет. Истощение, чахотка, лихорадка, все, в чем выразилось сильнее всего разрушение организма, который все свои жизненные силы отдал другому.

Да, племянницу священника достойно проводили в последний путь и достойно похоронили, но дон Фортунатто искал невесту. На этот раз или он уйдет из деревни, или толпа подожжет его дом, а его вытащит оттуда, чтобы убить, нанеся чудовищные побои. Такие вещи не прощаются дважды! И дон Фортунатто улыбнулся, показав между фальшивыми зубами конец сигары.