Весной у меня всегда появляются глупые мысли. Например, что я потанцую на росистой траве, или что умру при таинственных обстоятельствах, или что я ворвусь в телестудию во время прямого эфира и выкрикну на весь свет: «Палушиньска стерва и кретинка!»
Потом меня арестуют, но будет уже поздно: новость уйдёт в эфир.
Или что я куплю в комиссионке итальянский свитер.
Или что на Очень Серьезном Совещании я попрошу слова и заявлю: «Вы все тут сборище старых зануд, но я могу вам пообещать, что никому об этом не скажу — если только вы все вместе, хором, пролаете три раза!»
Или что я пну ногой того, кто в очереди ложится мне на спину, хотя в магазине полно места. Пну очень сильно, пусть даже это будет и женщина старше меня.
Или что, устав идти, я лягу посреди тротуара и буду так лежать, пока не отдохну.
Или что отдам своё новое платье женщине, которая моложе и красивее, но беднее меня.
Или что я выйду и буду так идти, идти, идти, идти — куда глаза глядят.
Или что я усядусь на скамейку в парке, и что-то там будет цвести и пахнуть, а я вдруг начну громко плакать.
— Простите, пожалуйста, но почему вы плачете? — спросит меня кто-нибудь.
— Потому что мне грустно, — отвечу я и опять буду плакать.
— Не могу ли я вам чем-нибудь помочь? — спросит, допустим, этот кто-нибудь.
А я отвечу, что, мол, спасибо, нет. И буду плакать и плакать. Громко.
Или что я пойду на концерт в Филармонию, и когда начнётся тот мотив Бетховена: «Ля-ля ля-ля ля-ля ля-ля», — то я стану петь вместе с оркестром, и только лишь концовку я спою иначе, потому что именно в концовке я никогда с Бетховеном не соглашалась.
Или вот напишу на телеграфном бланке: «Желаю Вам чего-нибудь приятного!», — а потом скажу, чтоб это послали всем, кто только есть в телефонной книге.
Или что махну рукой на калории, куплю шесть пирожных и съем их в одиночестве, тайком и самым некрасивым способом: буду разламывать эклеры и вылизывать крем, в сырнике съем весь сыр, выбросив всё остальное, пончики же буду обгрызывать, пока от них не останется одно повидло.
Или вот дам себе слово с завтрашнего дня регулярно учить три языка, делать по утрам зарядку у открытого окна, прочитать все те хорошие книги, от которых меня всегда тошнило, спать ложиться в десять часов, на всё иметь время и при всём при этом ещё и прекрасно выглядеть.
Или что пойду в Ботанический сад, спрячусь там и останусь на ночь. Буду спать в альпинарии среди птичьих гнёзд, и будет мне казаться, что я сплю на затерянной среди гор полянке, и что разбудит меня ласочка, крадущая то самое яблоко, которое осталось у меня от вчерашнего восхождения, и что ожидает меня в горах такой день, какого уже не будет никогда.
Или что сяду в трамвай и буду ездить весь день по кругу для того лишь, чтоб каждую минуту с приятной улыбкой уступать кому-нибудь место.
— Пожалуйста, садитесь, — буду я им говорить.
А вечером много-много самых разных людей скажут своим домашним: «Представьте себе, вхожу я сегодня с тяжёлой сумкой в трамвай, а там какая-то пани мне и говорит: „Садитесь, пожалуйста“».
Или что наведу порядок в своих шкафах.
Такие у меня весной появляются глупые мысли.