Был праздник. Я сидела дома и смотрела в окно. Все куда-то спешили, все нарядно одетые, умытые, возбуждённые, с необычными выражениями на лицах. Каждый торопился на какую-то встречу, и только я в одиночестве смотрела прямо перед собой и не ожидала ничего. Только у меня не было никаких планов, никто ко мне не спешил, никто не вскакивал в трамвай, задохнувшись на бегу, чтобы как можно скорее со мной увидеться. Даже телефон, от которого в будний день невозможно было отцепиться, даже телефон молчал как проклятый. А мне так хотелось услышать чей-нибудь голос, который вернул бы меня в мир живущих… пусть что-то и несерьёзное, пусть и по ошибке…
И вдруг он зазвонил. Я схватила трубку.
— Алло!
— Лягушонок? — раздался в трубке приятный мужской голос.
— Что, простите?
— Лягушонок не узнаёт? Это птенчик.
— Ну… разве что так, — неуверенно сказала я.
— Что лягушонок делает?
— Стоит у телефона.
— На своих прелестных ножках?
— Ясно, что не на ручках.
Мужской голос широко улыбнулся и похвалил:
— Лягушончик шутник.
— Как сто тысяч чертей.
— А что поделывает носик?
— Какой ещё носик?
— Ну, твой носик.
— Он на месте, — сказала я после проверки.
— Малюсенький носик.
Я задумалась, не стоит ли мне подтвердить это, но решила не отходить от правды.
— Он не такой уж и малюсенький. Так себе, средний.
— А глазики?
— Что — глазики?
— Сколько у твоего птенчика глазиков?
— Сколько глазиков может быть у птенчика? Надеюсь, что два.
— А сколько у лягушонка ушек?
— Минуточку. Сосчитаю. Два.
— И оба прелестные?
— До неприличия.
— А которое прелестней?
— Кому как нравится.
— Оба одинаковые?
— Не совсем. Одно левое, другое правое.
— А лягушонки любят птенчиков?
— Честно говоря, я не сильна в орнитологии.
— А вот птенчики любят лягушонков.
— Да, в качестве еды. Особенно аисты.
Кажется, птенчик почувствовал себя задетым моей холодной интеллектуальной шуткой, так как буркнул в ответ:
— Плохой лягушонок. Не хочет ласкаться.
— А кто это сказал? — возмутилась я. — Как раз наоборот, с удовольствием бы поласкалась.
— Но не с птенчиком.
— Ох, в конце концов, пусть бы даже и с птенчиком.
Видимо, это прозвучало очень меланхолично, ибо птенчик забеспокоился.
— Лягушка печальная?
— Печальная.
— Отчего?
Отчего я печальная… Ах, много чего можно было бы тут порассказать. И я решила дать более или менее правдоподобное объяснение.
— Суп у меня подгорел.
— Ой, лягушка ты лягушка, я-то уж знаю, что ты хочешь этим сказать, — пикантно прошептал птенчик, — но вот придёт птенчик, чмокнет — и сразу лягушонок будет весёлым.
Вдруг я поняла, что есть кто-то, кому чмоканье этого идиота может казаться делом жизни и смерти.
— Ну, довольно этого, отстаньте от меня, пан Птенчик, — сказала я с неприязнью. — Меня вы и так чмокать не будете, так что прекратим этот разговор.
— Что такое? — остолбенел птенчик. — Вы… вы не… Так что ж вы мне сразу не сказали? Зачем вы мне голову морочили?
— Я вам голову морочила? Ничего себе! Я честно отвечала на все ваши идиотские вопросы. Вы спросили, сколько у меня ушек. Ну, сколько, как вы думаете? Семь? Нет, у меня два ушка, и я вас так и проинформировала. Вы спросили, где у меня носик. А где он у меня должен быть? За ухом? На пятке? Нет, мой носик на своём месте. Правильно? Правильно. Я стою на ножках, трубку держу в ручках, а вам… а вам я всё это сказала в ответ на ваши вопросы. Так в чём дело?
— А «лягушонок»? Я вам говорю «лягушонок», а вы шутите глупые шутки. Вы могли бы сразу сказать, что это ошибка и что вы не лягушонок.
— А откуда вы знаете, что я не лягушонок? Вы думаете, что ваш лягушонок один-единственный на всём свете? Может, я тоже лягушонок.
— Да-а, хорош лягушонок! — саркастически протянул птенчик.
— Да уж получше вашего. Есть такие, для кого я лягушонок. А вы для меня такой же птенчик, как индюк или гамадрил.
Я бросила трубку и опять уселась у окна. Одинокий праздничный вечер тянулся медленно-медленно.
Этот идиот, впрочем, был прав, я его обманула. Ни для кого я никакой не лягушонок. Но только вот он даже и понятия не имеет, до какой же степени можно не быть лягушонком…