Рассказы о лорде Питере

НЕВЕРОЯТНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ЛОРДА ПИТЕРА УИМЗИ (перевод А. Ващенко)

— Тот дом, сеньор? — переспросил хозяин posada[5].

— Он принадлежит американскому доктору, у которого жену околдовали... Да сохранят нас святые угодники!

Доминик (так звали хозяина постоялого двора) истово перекрестился. Его примеру последовали жена и дочь.

— Околдовали?! В самом деле? — сочувственно спросил их постоялец.

Профессор Лэнгли, специалист в области этнографии, уже не один раз посещал Пиренеи, хотя никогда еще не забирался в такие отдаленные места, как это маленькое селение высоко в горах, прижавшееся к скалам, словно ползучее растение. В словах хозяина Лэнгли учуял интересный материал для своей книги о фольклоре басков. Действуя тактично и осмотрительно, можно было попытаться убедить старика рассказать эту историю.

— Каким же образом, — спросил он, — эту женщину околдовали?

— Откуда мне знать! — ответил Доминик, пожав плечами. — Кто задает слишком много вопросов в пятницу, может быть уверен, что его повесят в субботу. Изволите отужинать с нами, ваша честь?

Лэнгли понял намек. Настаивать дальше означало бы натолкнуться на упрямое молчание. Может быть, позже, когда они лучше его узнают...

Обед ему подали за семейным столом — сильно наперченное жаркое, к которому он уже привык, и терпкое красное вино. Хозяева говорили о своих делах. Лэнгли свободно владел языком басков, которому нет подобного в целом мире и на котором, как уверяют некоторые, беседовали наши праотцы в раю. Речь шла о тяжелой зиме, о юном Эстебане Арраменди, таком сильном, ловком и быстром в pelota[6], которого изуродовала обвалившаяся глыба скалы, и теперь он с трудом ковыляет на костылях; о том, что медведь унес уже трех хороших козлов; о проливном дожде, хлынувшем после засушливого лета, обнажая голые склоны гор.

Дождь продолжал лить, и ветер противно завывал, но это не беспокоило Лэнгли: он знал и любил этот населенный сказочными призраками, малодоступный край во всякое время и в любой сезон. Здесь, у очага примитивного постоялого двора он вспоминал Кембридж с его залами, обшитыми дубовыми панелями, и улыбался, а глаза его счастливо блестели за стеклами пенсне. Несмотря на свое профессорское звание и длинную вереницу ученых степеней, следовавших за его именем, Лэнгли был молод. Университетским коллегам казалось странным, что этот человек, такой во всем упорядоченный и аккуратный, к тому же серьезный не по годам, проводит свой отпуск, питаясь чесноком и карабкаясь верхом на муле по обрывистым горным тропам. По его виду предположить такое было просто невозможно.

В дверь постучали.

— Это Марта, — сказала жена хозяина.

Она отодвинула засов и открыла дверь, впустив порыв ветра и дождя, отчего заколебалось пламя свечи. Казалось, порыв ветра, влетевший из темноты, внес в дом невысокую пожилую женщину, чьи седые волосы беспорядочными прядями выбились из-под шали.

— Входи, Марта, и отдохни! Плохая выдалась ночь. Пакет у нас. Сегодня утром Доминик привез его из города. Но ты должна выпить вина или молока, прежде чем пойдешь обратно.

Старуха поблагодарила и уселась, тяжело дыша.

— У вас все в порядке? Доктор здоров? — спросил Доминик.

— Он здоров, — коротко ответила Марта.

— А она? — шепотом спросила дочь.

Доминик нахмурился и покачал головой.

— Как всегда в это время года, — нехотя ответила Марта. — До Дня всех святых остался один месяц. Иисус-Мария! Какое несчастье для бедного джентльмена! Но он терпелив, очень терпелив.

— Он хороший человек, — заметил Доминик, — и умелый доктор, только это зло он поправить не в силах. А ты не боишься, Марта?

— Чего мне бояться? Дьявол меня не тронет, от нечистой силы меня защитят святые мощи, — морщинистая рука Марты коснулась чего-то, спрятанного на груди под платьем.

— Вы пришли из того дома? — вмешался в разговор Лэнгли.

Старуха подозрительно посмотрела на него.

— Сеньор — чужестранец?

— Этот джентльмен — наш гость, Марта, — поспешил пояснить Доминик. — Ученый англичанин. Он знает нашу страну и, как видишь, говорит по-нашему. Он великий путешественник, как и твой хозяин.

— Как зовут вашего хозяина? — спросил Лэнгли, подумав, что американский доктор, похоронивший себя в таком отдаленном уголке Европы, должно быть, человек незаурядный. Может быть, он тоже занимается этнографией, а если так, то у них есть нечто общее.

— Его зовут Уэзерелл, — старуха произнесла это имя несколько раз, прежде чем Лэнгли понял.

— Уэзерелл? Случайно не Стэндиш Уэзерелл? — взволнованно спросил Лэнгли.

— Вот тут посылка для него, — пришел на помощь Доминик, — и написаны его имя и фамилия.

Это был маленький, аккуратно запечатанный пакет с адресом лондонской фармацевтической фирмы. Он был адресован Стэндишу Уэзереллу, эсквайру, доктору медицины.

— Боже мой! — воскликнул Лэнгли. — Удивительно! Почти чудо! Я знаю этого человека. Я знал и его жену...

Все снова боязливо перекрестились.

— Скажите, — начал он возбужденно, забыв предосторожность, — вы говорите, его жена заколдована. Как? Каким образом? Я хочу знать, та ли это женщина, с которой я был знаком. Опишите ее! Она была высокая, красивая, с золотыми волосами и синими глазами, как мадонна. Это она?

Ответом было молчание. Старуха покачала головой и пробормотала что-то неразборчивое.

— Верно... — тихо произнесла дочь хозяина. — Один раз мы видели ее такой, как говорит джентльмен...

— Помолчи! — прикрикнул на нее отец.

— Сэр, — не спеша проговорила Марта, — все мы в руках Божьих!

Она встала и плотнее завернулась в шаль.

— Минутку, — остановил ее Лэнгли. Он вынул блокнот и быстро написал несколько строк. — Вы можете передать записку вашему хозяину? Я пишу, что нахожусь здесь, что я его друг, которого он знал раньше, и спрашиваю, могу ли я навестить его. Вот и все!

— Вы собираетесь пойти туда, ваша честь? — испуганно прошептал Доминик.

— Если он не захочет меня принять, может, придет сюда, — Лэнгли дописал еще несколько строк и вынул из кармана деньги. — Вы передадите записку?

— Да, конечно! Но сеньор должен быть осторожным. Хоть и чужестранец, но... сеньор истинной веры?

— Я христианин, — ответил Лэнгли.

Такой ответ, видимо, удовлетворил ее. Она взяла записку и деньги, спрятала все вместе с пакетом в карман и направилась к двери твердыми, быстрыми шагами несмотря на согнутые плечи и преклонный возраст.

Лэнгли задумался. Стэндиш Уэзерелл в этих краях! Трудно придумать что-нибудь более удивительное и невероятное! Блестящий хирург в расцвете сил и успеха и Элис Уэзерелл, золотоволосое изящное создание, воплощенная женственность — затворники в этом затерянном уголке света! При мысли, что он снова увидит ее, сердце Лэнгли забилось сильнее. Три года назад он пришел к выводу, что будет разумнее не встречаться с ней, не видеть больше хрупкую, фарфоровую прелесть этой женщины. Теперь эта блажь прошла... но все-таки он не мог представить себе Элис иначе, как в белом великолепном доме на Риверсайд-Драйв, с бассейном, павлинами и золоченой башней с садом на крыше. Уэзерелл, единственный сын старого автомобильного магната Хирама Уэзерелла, был очень богат. Что он делал здесь?

Лэнгли старался вспомнить. Он знал, что Хирам Уэзерелл уже умер, и все деньги перешли к Стэндишу, потому что других детей не было. В семье были неприятности, когда единственный сын женился на безродной девушке. Он привез ее откуда-то с запада. Ходили слухи, что он нашел ее несколько лет назад, когда она была брошенной сиротой, и то ли спас ее от чего-то, то ли вылечил. На его деньги она получила образование, в то время он сам был еще студентом. А потом, когда ему было уже за сорок, а ей семнадцать лет, он привез ее домой и женился на ней.

И вот теперь он бросил дом, богатство, блестящую практику в Нью-Йорке и поселился здесь, в стране басков, в таком глухом месте, где люди еще верят в колдовство и черную магию, с трудом могут связать несколько слов и лопочут на жалкой смеси ломаного французского с испанским, в месте диком, даже в сравнении с примитивной цивилизацией вокруг. Лэнгли пожалел, что написал Уэзереллу. Пожалуй, он может обидеться...

Хозяева вышли посмотреть своих коров, но дочь осталась. Сидя у огня, она чинила одежду и не смотрела на него, но было видно, что девушка была не прочь поговорить.

— Скажите, дитя мое, — мягко обратился к ней Лэнгли, — какая беда случилась с этими людьми, которых я, возможно, знаю?

— О! — Девушка быстро взглянула на него и, наклонившись в его сторону, опустила вытянутые руки на колени. — Сэр! Не ходите туда! Там никто не остается в это время года. Только Томазо... У него самого с головой не все в порядке... И Марта. Она...

— Что она?

— Может, святая, а может, что-то совсем другое, — быстро добавила она.

— А та леди, которую я знал...

— Я скажу вам... Только чтоб отец об этом не знал! Доктор привез ее в июне, три года назад. Тогда она была такая, как вы сказали. Красивая... Смеялась и говорила по-своему. Она не знала ни испанского, ни баскского. А в Ночь усопших...

Она перекрестилась.

— Накануне Дня всех святых[7], — тихо сказал Лэнгли.

— Да, верно. Я не знаю, что случилось на самом деле, только она попала в лапы дьявола. С тех пор она изменилась. Слышен был ужасный крик. Я не могу сказать... Только мало-помалу она стала такая, как сейчас. Ее никто не видит, кроме Марты, а Марта ничего не скажет. Только люди говорят, что там теперь живет что-то совсем не похожее на женщину.

— Сумасшедшая?

— Нет. Это не сумасшествие. Это... колдовство! Послушайте. Два года назад, на Пасху... Что-то стукнуло. Не отец идет?

— Нет-нет!

— Так вот! Светило солнце, с долины дул ветер. Днем было слышно церковный колокол. А ночью кто-то постучал в дверь. Отец открыл — в дверях стояла женщина, похожая на Спасительницу нашу Деву Марию! Очень бледная, как образ в церкви, с синим платком на голове. Она что-то говорила, но мы ничего не поняли. Она плакала и ломала руки и показывала вниз, на тропу. Мой отец пошел в конюшню запрягать мула. Мне почему-то представилось бегство от страшного царя Ирода. Но тут появился сам американский доктор. Он быстро бежал и задыхался. Она страшно закричала, когда его увидела.

Волна негодования захлестнула Лэнгли. Если муж так жесток с ней, необходимо что-то немедленно предпринять!

— Он сказал, — быстро продолжала девушка, — что его жена заколдована. На Пасху сила дьявола была сломлена, и женщина пыталась бежать, но как только Святая Пасха пройдет, заклятье опять падет на нее, поэтому она никуда не может уйти. Это для нее очень опасно. Мои родители очень испугались. Они принесли святой воды и окропили мула, но нечистый уже вселился в него, и мул так лягнул моего отца, что он хромал целый месяц. Американец увел свою жену, и больше мы ее не видели. Даже старая Марта не всегда ее видит. Каждый год Злой Дух, что в нее вселился, то набирает силу, то слабеет — хуже всего накануне Дня всех святых, на Пасху ей лучше. Сеньор, не ходите туда, если не хотите погубить свою душу! Тс-с, родители возвращаются!

Лэнгли хотел бы еще порасспросить девушку, но Доминик, войдя в дом, подозрительно глянул в сторону дочери, и Лэнгли ничего другого не оставалось, как, взяв свечу, отправиться спать. Ему снились волки, длинные, тощие, бежавшие по кровавому следу.

На следующий день пришел ответ:

Дом доктора, маленький и старый, прилепился на уступе скалы. Неподалеку шумел поток; невидимый, но говорливый, он звучно падал вниз, рождая эхо.

Следом за своей проводницей Лэнгли вошел в темную квадратную комнату с большим камином у дальней стены. К огню было придвинуто кресло с высокими подлокотниками. Марта, пробормотав что-то в виде извинения, ковыляя, вышла, оставив его стоять в полуосвещенной комнате. Когда глаза Лэнгли привыкли к окружающему, он увидел, что посреди комнаты стоит накрытый к обеду стол, а по стенам висят картины. Одна из них казалась удивительно знакомой. Он подошел ближе и узнал портрет Элис Уэзерелл, который видел в Нью-Йорке. Портрет был написан Сарджентом[8] в счастливую минуту вдохновения. Прелестное, словно дикий цветок, лицо молодой женщины, казалось наклоняется к нему с радостной, сверкающей, полной жизни улыбкой.

Полено в камине внезапно треснуло и, сверкнув искрами, рассыпалось. Этот незначительный шум и вспышка света словно нарушили что-то. Лэнгли услышал (или ему показалось, что услышал) какое-то движение в большом кресле у огня. Он шагнул вперед и остановился. Ничего не было видно, однако, послышались какие-то странные звуки, низкие и неприятные. Лэнгли был уверен, что это не собака и не кошка. Звуки были чмокающие, булькающие, словно их издавало животное, захлебнувшееся слюной, и производили отталкивающее впечатление. Затем последовало мычание и визг... Потом наступила тишина.

Лэнгли отступил к двери. В комнате находилось что-то, с чем ему не хотелось встречаться. Его вдруг охватило сильное желание немедленно бежать, но тут появилась Марта со старомодной лампой в руках, а за ней — Уэзерелл.

Привычный американский акцент рассеял неприятную атмосферу темной комнаты. Лэнгли сердечно ответил на рукопожатие Уэзерелла.

— Подумать только, встретить вас — здесь! — воскликнул он.

— Мир тесен, — отозвался Уэзерелл. — Боюсь, это звучит банально, но я, безусловно, рад вас видеть.

Старуха поставила лампу на стол и спросила, можно ли подавать обед. Уэзерелл ответил утвердительно на смеси испанского и баскского, но старуха, видимо, понимала его достаточно хорошо.

— Я не знал, что вы специалист в баскском, — заметил Лэнгли.

— Приходится! Эти люди не говорят ни на каком другом. Но баски, разумеется, — ваша специальность, не так ли?

— О да!

— Представляю, каких странных вещей вам наговорили о нас! Ну, об этом мы поговорим позднее. Я старался сделать этот дом приемлемым, хотя неплохо было бы иметь хоть немного современных удобств. Но он нас устраивает.

Лэнгли воспользовался случаем и пробормотал что-то, осведомившись о миссис Уэзерелл.

— Элис? Ах да, я забыл... Вы ведь ее еще не видели, — Уэзерелл пристально посмотрел на Лэнгли со странной полуулыбкой. — Я должен был предупредить вас. Раньше, кажется, вы были... поклонником моей жены...

— Как и все!

— Несомненно! Ничего в этом удивительного, не так ли? А вот и обед! Поставьте, Марта, мы позвоним, когда будем готовы.

Старуха поставила блюдо на стол среди стеклянной посуды и серебра и вышла из комнаты. Уэзерелл направился к камину и, отступив в сторону, не отрывая глаз от Лэнгли, обратился к креслу.

— Элис! Вставай, дорогая, и поприветствуй своего старого поклонника. Пойдем! Вам обоим эта встреча, несомненно, доставит удовольствие.

Что-то двигалось и скулило среди подушек. Уэзерелл наклонился и с видом преувеличенного почтения поднял это что-то на ноги. Мгновение — и оно предстало перед Лэнгли в свете лампы.

Оно было одето в богатое платье из золотистого шелка и кружев, но мятое и скомканное, оно кое-как сидело на обвислом, толстом теле. Лицо — одутловатое, бледное; взгляд — отсутствующий; рот полуоткрыт, из углов его струйками стекала слюна; на почти лысом черепе кое-где прилипли пучки волос, ржавого цвета, как мертвые пряди на голове мумии.

— Иди, любовь моя, — сказал Уэзерелл, — и поздоровайся с мистером Лэнгли.

Существо мигнуло, издав какие-то нечеловеческие звуки. Уэзерелл продел свою руку ему под мышку, и оно медленно протянуло безжизненные пальцы в сторону Лэнгли.

— Ну вот, она узнала вас. Я так и думал. Пожми ему руку, дорогая.

С тошнотворным чувством Лэнгли взял эту инертную руку. Она была холодная, влажная и грубая. Лэнгли сразу же выпустил ее, и, мгновение повисев в воздухе, рука безвольно упала.

— Я боялся, что вы расстроитесь, — сказал Уэзерелл, наблюдая за своим гостем. — Я, конечно, к этому привык, и на меня так не действует, как на постороннего. Хотя вы не посторонний... Отнюдь нет, не правда ли? Это называется premature senility[9]. Ужасно, если не приходилось видеть раньше. Кстати, можете говорить что угодно. Она ничего не понимает.

— Как это случилось?

— Вообще-то я и сам не вполне понимаю. Постепенно. Я, разумеется, консультировался с лучшими врачами, но ничего нельзя сделать. Поэтому мы здесь. Мне не хотелось быть дома, где все нас знают, и я против всяких санаториев и клиник. Элис — моя жена, как говорится, «в богатстве и бедности, в радости и в горе...» Пойдемте! Обед остывает.

Он пошел к столу, ведя жену, глаза которой чуть оживились при виде еды.

— Садись, дорогая, и съешь свой вкусный обед! Как видите, это она понимает. Вы извините ее манеры, не правда ли? Красивыми их никак не назовешь, но к ним тоже можно привыкнуть.

Он повязал салфетку ей на шею и поставил перед ней глубокую миску. Она жадно вцепилась в нее и, хватая пальцами еду, размазывала подливку по лицу и рукам.

Уэзерелл отодвинул стул для своего гостя и усадил его напротив своей жены. Лэнгли смотрел на нее с отвращением и в то же время не мог оторвать от нее взгляда. Поданное блюдо — что-то вроде рагу — было вкусно приготовлено, но Лэнгли не мог есть. Все было оскорбительно и для несчастной женщины, и для него самого. Она сидела под портретом Сарджента, и взгляд Лэнгли беспомощно переходил с одного лица на другое.

— Да, — сказал Уэзерелл, проследив за его взглядом. — Есть некоторая разница, не правда ли? — Уэзерелл ел с аппетитом и явным удовольствием. — Природа подчас может сыграть злую и грустную шутку.

— Она всегда такая? '

— Нет, это один из ее плохих дней. Временами она... почти похожа на человека. Люди здесь в округе не знают, что и думать! У них свое объяснение этому маленькому медицинскому феномену.

— Есть какая-нибудь надежда на выздоровление?

— Боюсь, что нет... Окончательное выздоровление невозможно. Однако вы ничего не едите!

— Я... видите ли, Уэзерелл, это для меня настоящий шок!

— Разумеется. Попробуйте выпить бокал бургундского. Я не должен был приглашать вас, но, признаюсь, возможность поговорить с образованным человеком была для меня большим искушением.

— Как это должно быть ужасно для вас!

— Я смирился. Ах, непослушная! Гадкая! — Идиотка вылила половину содержимого миски на стол. Уэзерелл терпеливо убрал все и продолжал: — Я лучше переношу это здесь, в таком диком месте, где все кажется возможным и естественным. Моих родителей уже нет в живых, и ничто не мешает поступать, как мне заблагорассудится.

— Да, конечно. А ваша собственность в Штатах?

— О, я выезжаю туда время от времени, чтобы самому приглядывать за всем. Кстати, я должен отплыть в следующем месяце. Я рад, что вы меня застали. Там, разумеется, никто не знает, что с нами. Знают только, что мы живем в Европе.

— Вы советовались с американскими врачами?

— Нет. Когда появились первые симптомы, мы были в Париже. Это произошло вскоре после вашего визита к нам, — вспышка каких-то сильных эмоций, чему Лэнгли не мог подобрать названия, на мгновение зловеще сверкнула в глазах доктора. — Лучшие врачи подтвердили мой собственный диагноз. И вот мы здесь.

Он позвонил. Марта убрала рагу и поставила сладкий пудинг.

— Марта — моя правая рука, — заметил Уэзерелл. — Не знаю, что бы мы без нее делали. Когда меня нет, она как мать смотрит за Элис. Нельзя сказать, чтобы многое можно было для нее сделать... Разве что кормить, содержать в тепле и чистоте, а это (особенно последнее) не так просто!

Что-то в его голосе покоробило Лэнгли. Уэзерелл заметил это и сказал:

— Не стану скрывать, что это все подчас действует мне на нервы, но тут уж ничего не поделаешь. Расскажите мне о себе. Чем вы сейчас занимаетесь?

Лэнгли ответил с той живостью, на которую в данный момент был способен, и они говорили об отвлеченных предметах, пока жалкое создание, которое когда-то было Элис, не стало раздраженно бормотать, хныкать и сползать со стула.

— Ей холодно, — сказал Уэзерелл. — Вернись к огню, дорогая.

Он быстро отвел ее к камину, и она опустилась в кресло, согнувшись и жалобно протягивая руки к огню. Уэзерелл принес бренди и коробку сигар.

— Как видите, я ухитряюсь не терять связи с миром, — заметил он. — Это мне прислали из Лондона. Я получаю новейшие медицинские журналы и ревю. Я, знаете ли, пишу книгу по своей теме, так что не прозябаю и не трачу времени зря. Могу также проводить эксперименты... комнат для лаборатории достаточно, и здесь никто не надоедает с законами о вивисекции. Эта страна хороша для работы. А вы собираетесь здесь надолго задержаться?

— Думаю, что нет... не очень.

— А то я предложил бы вам пользоваться этим домом в мое отсутствие. Вы убедитесь, что он комфортабельнее, чем posada. А я, знаете ли, не стану испытывать угрызений совести и беспокоиться, оставив вас с моей женой... при таких своеобразных обстоятельствах.

Он подчеркнул последние слова и засмеялся. Лэнгли не знал что сказать.

— В самом деле, Уэзерелл...

— Тем не менее вам понравилось бы такое предложение. В былые времена, Лэнгли, вы ухватились бы за идею пожить в доме одному с... моей женой.

Лэнгли вскочил.

— На что вы намекаете, Уэзерелл, черт побери?

— Ни на что! Я просто вспомнил, как однажды в полдень вы с ней отправились на пикник и заблудились. Помните? Да, я полагаю, вы помните!

— Это чудовищно, — возмутился Лэнгли. — Как вы смеете говорить подобные вещи... когда эта несчастная сидит здесь?

— Да, несчастная. Теперь ты несчастная, не так ли, моя кошечка?

Внезапно он повернулся к ней. Что-то в его резком жесте напугало ее, и она в ужасе отпрянула.

— Вы дьявол! — закричал Лэнгли. — Она боится вас! Что вы с ней сделали? Как она дошла до такого состояния, хотел бы я знать?!

— Потише! — сказал Уэзерелл. — Я могу понять ваше волнение при виде Элис в таком состоянии, но я не потерплю, чтобы вы становились между мною и моей женой. Какой вы, однако, верный и преданный человек, Лэнгли! По-моему, вы все еще хотите ее... Как в то время, когда думали, что я глух и слеп. Полно, у вас, наверное, и сейчас есть виды на мою жену, а Лэнгли? Не хотите ли поцеловать ее, приласкать, лечь с ней в постель... С моей красавицей-женой?

Неистовый гнев ослепил Лэнгли. Неумело он ткнул кулаком в это издевательски смеющееся лицо. Уэзерелл схватил его за руку, но Лэнгли вырвался. Охваченный паникой, он бросился бежать, натыкаясь на мебель и слыша за собой тихий смех Уэзерелла.

Поезд на Париж был переполнен. Лэнгли, вскарабкавшись в последний момент и оказавшись без места, вынужден был оставаться в коридоре. Он уселся на свой чемодан и попытался все обдумать. В своем поспешном бегстве он ничего не мог как следует сообразить, даже сейчас не мог понять, что же все-таки заставило его бежать. Он тяжело опустил голову и закрыл лицо руками.

— Извините, — послышался вежливый голос.

Лэнгли поднял голову. На него сквозь монокль смотрел светловолосый мужчина в сером костюме.

— Мне ужасно неловко беспокоить вас, но я пытаюсь пробраться в свою конуру. Ужасная сутолока, не правда ли? Не могу припомнить, чтобы мне когда-нибудь были так неприятны все человеческие создания, населяющие землю, как сейчас. Послушайте, вы не очень-то хорошо выглядите. Вам бы нужно что-нибудь поудобнее чемодана!

Лэнгли объяснил, что не смог купить другого билета. Светловолосый секунду разглядывал изможденное, небритое лицо Лэнгли и наконец, сказал:

— Почему бы вам не полежать немного в моей дыре? Вы что-нибудь ели? Нет? Это большое упущение! Давайте проберемся вместе и раздобудем немного супу и все такое. Извините, что я говорю об этом, но выглядите вы так, будто пытаетесь остановить вселенную, которая сорвалась с места. Конечно, не мое дело, но вам обязательно надо перекусить.

Лэнгли был слишком слаб и нездоров, чтобы возражать. Он послушно поплелся по коридору, пока его не впихнули в купе первого класса спального вагона, где безукоризненный камердинер раскладывал шелковую розовато-лиловую пижаму и щетки в серебряной оправе.

— Бантер, — обратился к нему человек с моноклем, — этот джентльмен отвратительно себя чувствует, поэтому я привел его, чтобы он мог приклонить свою больную голову на вашу отзывчивую грудь. Разыщите кого следует и скажите, чтобы побыстрее принесли тарелку супа и бутылку чего-нибудь, что можно было бы пить.

— Очень хорошо, милорд.

Лэнгли, совсем обессилев, опустился на постель, но когда принесли еду, накинулся на нее с жадностью: он не мог вспомнить, когда ел в последний раз.

— Вы правы, — сказал он. — Это как раз то, что нужно. Вы очень добры. Простите, что я вел себя так глупо. Я перенес шок.

— Расскажите, — вежливо предложил незнакомец. Он не казался особенно умным, но был дружелюбным и, самое главное, нормальным. Лэнгли подумал о том, какой странной может показаться его история.

— Вы меня совершенно не знаете, — неуверенно начал он.

— Как и вы меня, — отозвался светловолосый. — В этом главное преимущество незнакомых людей: им можно рассказать все. Вы согласны?

— Да, мне хотелось бы, — сказал Лэнгли. — Дело в том, что я бежал от чего-то... Это очень странно... Только к чему беспокоить вас?

Светловолосый сел рядом и коснулся Лэнгли тонкой рукой.

— Минутку, — сказал он. — Ничего не говорите, если не хотите. Я Уимзи. Лорд Питер Уимзи. И меня интересует все странное и необычное.

Была середина ноября, когда в деревне появился странный человек, худой, бледный и молчаливый. Лицо его закрывал большой черный капюшон, и весь он был окружен таинственностью. Поселился он не на постоялом дворе, а в разрушенной хижине высоко в горах. С ним прибыл загадочный багаж, нагруженный на пяти мулах, и слуга, такой же таинственный, как и его хозяин. Слуга был испанцем и говорил по-баскски достаточно хорошо, чтобы в случае необходимости служить ему переводчиком, но говорил он мало, держался мрачно и строго, и та краткая информация, которой он удостаивал своих слушателей, вызывала крайнее беспокойство. Его хозяин, говорил он, маг и целитель; все свое время он проводит за чтением книг; он не ест мяса; никто не знает, откуда он, из какой страны; он понимает язык апостолов и разговаривал с благословенным Лазарем, когда тот восстал из гроба; ночью он сидит один в комнате и ведет божественные беседы с ангелами небесными, которые спускаются к нему.

Это были ужасные новости, и жители маленького селения далеко обходили хижину, особенно в ночное время, а когда чародей, закутанный в свое черное одеяние, с магической книгой в руках, спускался вниз по горной тропе, матери поспешно вталкивали в дом своих детей и, закрыв двери, в страхе творили крестное знамение.

Однако именно ребенок первым познакомился с этим волшебником. Маленький сын вдовы Этчеверри, мальчуган отчаянный и любопытный, отправился однажды вечером в то греховное место, где жил чародей. Мальчика не было два часа. Мать в страшном беспокойстве успела обежать всех соседей и даже послала за священником, которого, однако, не застали дома, так как он уехал по делам в город. Но мальчуган вдруг появился сам, целый и невредимый, веселый и переполненный интереснейшими и необычными рассказами.

Он незаметно прокрался к самой хижине (отчаянный и озорной мальчишка! Слышали вы что-нибудь подобное?) и залез на дерево, чтобы посмотреть, что там делается внутри (Иисус-Мария!). Он увидел свет в окне, какие-то странные призраки и тени двигались взад-вперед по комнате. А потом послышалась музыка, такая чудесная, что сердце выскакивало из груди... будто все звезды неба собрались и пели вместе (Ох! сокровище мое! Увы! Колдун похитил его сердце!). Потом двери хижины раскрылись, и вышел сам волшебник, а вместе с ним много разных духов. У одного из них были крылья, как у серафима, и он говорил на каком-то непонятном языке, а другой был совсем как маленький человечек, не выше чем до колена, с черным лицом и белой бородой. Он сидел на плече у волшебника и шептал ему что-то на ухо. Чудесная, небесная музыка играла все громче и громче, а у волшебника вокруг головы было слабое сияние, как у святых на картинках (Святой Джеймс Компостелла, смилуйся над нами! А что было потом?) Ну, потом он испугался и пожалел, что залез сюда, но тут маленький дух-карлик увидел его, прыгнул на дерево и быстро-быстро — О-о! Очень-очень быстро! — полез вверх. Он попробовал влезть выше, но поскользнулся и упал на землю (Ох-ох-о! Бедный, скверный, храбрый и гадкий мальчишка!).

Тогда волшебник подошел к нему, поднял, сказал какие-то непонятные слова, и сразу вся боль от ушибов прошла (Чудо! Чудо!) и волшебник отнес его в дом. А там все было, как на небесах — все золотое и блестящее. Все духи — их было девять — сидели около огня. Музыка перестала играть. Слуга волшебника принес на серебряном блюде чудесные фрукты, наверное, совсем как те, что растут в раю, очень сладкие и вкусные, и он ел и пил что-то странное из кубка, украшенного красными и синими драгоценными камнями. О да! На стене было высокое распятие, большое-большое, а перед ним горела лампа и пахло странно и сладко, как в церкви на Пасху (Распятие?! Странно! Может, этот колдун не такой уж и злой! А что было дальше?).

Ну, дальше слуга волшебника сказал, чтоб он ничего не боялся, спросил, как его зовут, сколько ему лет и может ли он повторить Pater noster. Так что он сказала Pater noster и Ave Maria и кусок Credo[10], только Credo — длинная молитва, и он забыл, что будет после ascendit in coelum[11]. Ну, тут волшебник подсказал ему, и они вместе дочитали молитву до конца. И волшебник, не мигнув, произносил все святые слова и вообще говорил все как надо по порядку. А потом слуга начал спрашивать про него самого и про семью. Ну, он все рассказал и про то, что умер черный козел, и про то, что у сестры беда — ее бросил парень, потому что у нее нет столько денег, сколько у дочери торговца. Потом волшебник и его слуга что-то говорили между собой и смеялись, и слуга сказал: «Мой господин велит, чтобы ты передал своей сестре — «где нет любви, там нет и богатства, а тот, кто смел, получит золото» и тут волшебник протянул руку и прямо из воздуха — да-да! Честное слово, прямо из ничего! — достал одну, две, три, четыре... пять золотых монет! и дал ему, а он боялся их взять без крестного знамения... Ну а раз от креста деньги не исчезли и не превратились в злых гадюк, он принес их домой. Вот они!

Вся семья с восторгом и страхом, дрожа, рассматривала золотые, а потом по совету деда монеты окропили святой водой и положили у ног фигурки Девы Марии для очищения. На следующее утро золото не исчезло, оно лежало на том же самом месте. Монеты показали священнику, который к этому времени вернулся, взволнованный тем, что за ним посылали накануне ночью. Падре заявил, что это настоящие испанские монеты, из которых одну нужно выделить церкви, чтобы уладить все с небесами, а остальные можно использовать для мирских целей, не боясь погубить душу. После этого падре направился в хижину и, пробыв там около часа, вернулся, переполненный самыми добрыми сведениями о волшебнике.

«Ибо, дети мои,— сказал падре,— это не злой колдун, а христианин, говорящий на языке веры. Мы с ним вели поучительную беседу. Мало того, у него чудесное вино, и вообще он очень порядочный человек. Я не заметил там никаких духов или призраков, а распятие там есть, это правда, и еще очень красивая Библия с цветными картинками, с золотом. Benedicte[12], дети мои! Эго хороший и образованный человек».

Падре вернулся к себе домой, и в ту же зиму в церкви Богородицы появилось новое покрывало для алтаря.

После этого каждую ночь люди собирались небольшими группами, чтобы с безопасного расстояния послушать музыку, которая лилась из окон хижины. Время от времени те, кто посмелее, подбирались достаточно близко, чтобы заглянуть через щели в ставнях на чудеса внутри.

Чародей прожил в хижине около месяца и однажды после вечерней трапезы сидел, беседуя со своим слугой. Черный капюшон был откинут с головы, и открылись гладко причесанные светлые волосы и серые глаза с искоркой юмора, сверкавшей из-под скептически полуопущенных век. На столе у локтя стоял бокал с вином, а на подлокотнике кресла сидел красно-зеленый попугай и, не мигая, смотрел в огонь.

— Время идет, Хуан, — сказал волшебник, — все это, конечно, очень интересно и все такое... Но продвигаются ли дела со старой леди?

— Думаю, что да, милорд. Я намекал кое-что о замечательных исцелениях и чудесах. Она придет, милорд! Может, даже сегодня.

— Слава Богу! Хотелось бы закончить все до возвращения Уэзерелла, а не то мы окажемся в очень затруднительном положении. Понадобятся недели, прежде чем мы будем готовы, даже если все сработает, как надо. Черт побери! Что это?

Хуан встал и, войдя во внутреннюю комнату, вернулся с лемуром на руках.

— Мики играл с вашими щетками для волос, — сказал он, снисходительно глядя на шалуна. — Сиди тихо, неслух! Ну как, милорд, не хотите ли немного поупражняться?

— Пожалуй, да! Кажется, я становлюсь мастером! В случае чего постараюсь получить ангажемент и буду выступать с фокусами.

Хуан засмеялся, показав ровные белые зубы. Он внес набор биллиардных шаров, монет и прочих трюковых приспособлений и предметов, которые то множились, то исчезали в его руках. Урок шел полным ходом.

— Тише! — сказал вдруг волшебник, поднимая с пола шар, выскользнувший из пальцев в тот момент, когда ему полагалось исчезнуть. — Кто-то идет по тропе.

Он натянул на голову капюшон и тихо скользнул во внутреннюю комнату. Хуан, ухмыляясь, убрал бутылку, бокалы и погасил лампу. В свете очага ярко засверкали большие глаза лемура, сидевшего на спинке кресла. Хуан взял с полки толстый фолиант, зажег ароматическую таблетку в медной вазе необычной формы и выдвинул тяжелый котелок, стоявший на огне. Когда он стал обкладывать его дровами, раздался стук в дверь. Он пошел открывать, лемур бежал за ним по пятам.

— Кого вы ищете, матушка?

— Он дома?

— Тело его здесь, а душа беседует с невидимым. Входи! Что ты хочешь?

— Я пришла, как обещала... О Матерь Божья! Это дух?

— И духов, и все живое создает Всевышний. Входи и не бойся!

Старая женщина, дрожа, прошла вперед.

— Ты говорил ему про то, что я просила?

— Говорил. Я рассказал про болезнь твоей госпожи... страдания ее мужа... про все...

— Что он ответил?

— Ничего. Он читал свою книгу.

— Думаешь, он сможет ее вылечить?

— Не знаю. Колдовство сильное, но мой хозяин обладает огромной силой и творит добро.

— Он примет меня?

— Я спрошу его. Оставайся здесь и не показывай страха, что бы ни случилось.

— Я буду храброй, — мужественно пообещала старая женщина, крепче сжав в руке четки.

Хуан удалился. Эго было жуткое ожидание. Лемур взбирался вверх и спускался вниз по креслу, раскачивался, скаля зубы, и устрашающе стучал ими. Вокруг колыхались какие-то тени. Попугай, склонив голову набок, изрек из своего угла несколько грубых слов. Ароматический пар начал подниматься вверх, а в красных отсветах очага появилось три... четыре... семь белых фигур и, скользнув, расположились вокруг очага. Послышалась тихая музыка, которая будто волнами катилась издалека. Огонь мигнул и погас. Золотые фигуры на створках высокого шкафа, стоявшего у стены, казалось, двигались в колеблющемся свете.

Когда из темноты послышался странный голос, нараспев произносивший слова на каком-то неземном языке, то рыдая, то гремя, как гром, ноги у Марты подкосились. Она опустилась на пол. Семь белых кошек поднялись, потянулись и медленно расположились вокруг нее. Марта посмотрела вверх и увидела волшебника, который стоял перед ней с книгой в одной руке и серебряным жезлом в другой. Верхняя часть его лица была скрыта капюшоном, но она видела, как шевельнулись бледные губы, и он заговорил глубоким хриплым голосом, который торжественно звучал в темной комнате.

Величественные звуки древнегреческого языка грозно раздавались в темноте. Потом волшебник остановился и добавил другим тоном по-английски:

— Великий маг этот Гомер! «Громоподобно гремит, дьяволов в миг порождая!» — Что я должен делать дальше? — обратился он к Хуану.

Слуга подошел к Марте и шепнул ей на ухо:

— Говори! Мой господин готов помочь тебе.

Подбодренная этими словами Марта, запинаясь, высказала свою просьбу: она пришла просить Того, Кому Открыта Мудрость, помочь ее бедной госпоже. Вот ее дары — лучшее что ей удалось найти, другого у нее ничего нет, и она не хочет ничего брать в доме в отсутствие хозяина. Тут серебряная монета, овсяная лепешка и бутылка вина... если он удовольствуется такой малостью.

Волшебник, опустив книгу на стол, степенно принял серебряную монету и, тут же чудесным образом превратив ее в шесть золотых, разложил их на столе. Он чуть заколебался над овсяной лепешкой и вином, но, пробормотав что-то по-латыни, превратил лепешку в пару голубей, а бутылку вина — в странное хрустальное деревце в металлическом горшке и поставил его рядом с монетами. Глаза у бедной Марты чуть не выскочили из орбит, но Хуан прошептал:

— Добрые намерения придают цену твоим дарам. Мой господин доволен. Тс-с! Тише!

Музыка замерла на громком аккорде. Волшебник с большой уверенностью и довольно правильно прочитал по-гречески страницу гомеровского списка кораблей и, выпростав из складок одежды белую руку, унизанную старинными кольцами, взял появившуюся в воздухе маленькую блестящую металлическую коробочку и протянул ее просительнице.

— Мой господин говорит, — поспешно разъяснил слуга, — что ты должна взять эту коробочку и давать своей госпоже облатки, которые в ней находятся, по одной во время еды. Когда все кончатся, приходи сюда опять. И не забудь сказать три Ave и два Pater утром и вечером, чтобы твоя леди выздоровела. Так верой и усердием можно добиться исцеления.

Дрожащими руками Марта взяла коробочку.

— Jendebantque manus ripae ulterioris amore[13] — выразительно произнес волшебник. — Ne plus ultra. Valite. Plaudite.

Он шагнул в темноту, и аудиенция кончилась.

— Значит, помогает? — спросил волшебник Хуана.

Прошло пять недель, пять раз торжественно вручались коробочки с чудотворными облатками для передачи в мрачный дом в горах.

— Помогает, — подтвердил Хуан. — Разум возвращается, тело оживает, снова стали расти волосы.

— Хвала Всевышнему! Я действовал наугад, Хуан, и даже теперь мне не верится, что в мире нашелся человек, способный на такую дьявольскую проделку. Когда возвращается Уэзерелл?

— Через три недели.

— Тогда нам лучше назначить наш grand finale[14] через две недели. Проследите, чтобы мулы были наготове и отправляйтесь в город передать записку на яхту.

— Да, милорд!

— Это даст вам неделю сроку, чтобы вы смогли убрать весь свой зверинец и багаж. Да, а как же нам быть с Мартой? Ей, пожалуй, опасно оставаться здесь. Как вы думаете?

— Я попытаюсь убедить ее отправиться вместе с нами.

— Попробуйте. Мне не хотелось бы, чтобы с ней случилось что-нибудь неприятное. Этот человек — безумец и преступник. О Господи, я буду рад, когда все это кончится, и я снова смогу надеть нормальный костюм. Что сказал бы Бантер, увидев меня в этом!

Волшебник засмеялся, зажег сигару и включил граммофон.

Последнее действие было разыграно соответствующим образом две недели спустя.

Нелегко было убедить Марту в необходимости привести ее госпожу в дом волшебника. Этому сверхъестественному персонажу пришлось продемонстрировать великий гнев и продекламировать два больших отрывка из Еврипида (изображая греческий хор), пока ему удалось добиться желаемого результата. Заключительным аккордом была демонстрация ужасных эффектов содового пламени, которое придает мертвенный вид человеку и действует устрашающе. Особенно в одинокой хижине в горах темной ночью под завывание декламации и музыку «Пляски Смерти» Сен-Санса.

Наконец волшебника успокоили обещанием, и Марта удалилась, унося с собой заклинание, выведенное большими красивыми буквами на куске пергамента. Госпожа должна была сначала прочитать заклинание, потом повесить его себе на шею в шелковой белой ладанке.

Принимая во внимание важность магической формулы, документ, пожалуй, выглядел недостаточно впечатляюще, но содержание его мог понять даже ребенок. Оно было написано по-английски.

«Вы были больны и попали в беду, но ваши друзья готовы вас вылечить и помочь вам. Не бойтесь. Делайте все, что вам говорит Марта, и скоро вы будете снова здоровы и счастливы».

— Даже если она и не сможет понять, вреда это не принесет, — сказал волшебник.

События той ужасной ночи стали легендой маленького горного селения. Ее рассказывали по вечерам у очагов и слушали, затаив дыхание, как Марта привела странную чужую леди, свою госпожу, в дом волшебника, чтобы она окончательно и навсегда избавилась от злых сил дьявола.

Ночь была темная и бурная, ветер страшно завывал в горах. От манипуляций волшебника леди стало значительно лучше (хотя, возможно, все это было обманом и волшебством), и она, как ребенок, послушно отправилась с Мартой в тайное путешествие. Тихонько прокравшись, они вышли из дома, чтобы не возбуждать подозрения бдительного Томазо, которому доктор дал строжайшее указание ни на шаг не выпускать леди за порог. Томазо потом клялся, что на него наслали колдовской сон. Но кто знает, может, никакого колдовства и не было, кроме слишком большого количества выпитого вина. Хотя надо сказать, что Марта была хитрая и ловкая старуха и, как многие уверяли, сама почти что ведьма.

Как бы то ни было Марта и леди явились в хижину волшебника, и он долго что-то говорил на незнакомом языке, и леди ему отвечала. Да-да! Леди, которая последнее время могла только мычать и ворчать, как животное, разговаривала с волшебником и отвечала ему! Потом он нарисовал на полу вокруг себя и леди странные знаки, и когда погасили лампу, эти знаки сами по себе жутко светились бледным светом. Волшебник провел окружность, велел Марте стать посередине и предупредил, чтобы она не переступала черту. Тут послышался нарастающий шум, будто бились огромные крылья, вокруг скакали какие-то тени, а маленький человечек с черным лицом влез на занавеску и раскачивался на шесте. Потом послышался голос: «Он идет! Идет!» и волшебник открыл дверцы высокого шкафа с золотыми фигурами, который стоял в центре круга. Волшебник и леди вошли в этот шкаф и закрыли за собой дверцы.

Шум все нарастал и усиливался, духи-искусители кричали и болтали... Вдруг послышался удар грома, блеснула яркая вспышка света, и высокий шкаф дрогнул, распался на куски и упал на пол. И, о чудо из чудес! Волшебник и леди начисто исчезли, и больше их никто не видел.

Все это рассказала Марта на следующий день своим соседям. Она не помнила, как сама убежала из этого ужасного дома. Но когда через какое-то время кое-кто из жителей набрался храбрости опять побывать в этом месте — там было пусто. Леди, волшебник, слуга со всеми пожитками, демоны-искусители, мебель — все исчезло, не оставив и следа! Ничего, кроме таинственных знаков на полу хижины...

Еще таинственнее и загадочнее было исчезновение самой Марты, которое произошло на третью ночь.

На следующий день после ее исчезновения вернулся американский доктор и нашел лишь пустой очаг и... легенду.

— Эй! На яхте!

Лэнгли взволнованно перегнулся через поручни «Абракадабры», когда лодка вынырнула из темноты. Как только первый пассажир поднялся на палубу, Лэнгли поспешно кинулся к нему.

— Все в порядке, Уимзи?

— Абсолютно! Конечно, она немного сбита с толку и ошеломлена, но вам нечего бояться. Сейчас она, как дитя, однако, состояние ее улучшается с каждым днем. Держитесь, старина! Ничто теперь при виде ее не вызывает шока.

Когда на палубу осторожно подняли укутанную женскую фигуру, Лэнгли сделал несколько шагов вперед.

— Заговорите с ней, — сказал Уимзи, — хотя узнает она вас или нет, трудно сказать.

Лэнгли собрался с духом.

— Добрый вечер, миссис Уэзерелл, — сказал он, протягивая руку.

Женщина откинула капюшон. В свете фонаря синие глаза ее смущенно взглянули на Лэнгли. На лице появилась улыбка.

— Но... я вас знаю... конечно, я вас знаю! Вы мистер Лэнгли. Я рада вас видеть, — и она пожала ему руку.

— Вот так-то, — сказал лорд Питер. — Более отвратительного преступления, к счастью, мне раскрывать не приходилось. Мои религиозные убеждения несколько, я бы сказал, неопределенны, но я надеюсь, что на том свете Уэзереллу предназначено нечто по-настоящему жуткое. Вам налить? — спросил лорд Питер, беря в руку бутылку бренди. — В той истории, которую вы мне рассказали, было несколько странных моментов, и они дали мне направление.

Начать хотя бы с факта необычного, экстраординарного вида полного разрушения организма или безумия, внезапно овладевшего двадцатилетней женщиной. И это произошло сразу после вашего посещения дома Уэзереллов, где вы, очевидно, оказывали ей излишнее внимание. Кроме того, удивительным казалось и то, что регулярно раз в год сознание прояснялось, а это непохоже на обычные мозговые заболевания. Создавалось впечатление, что такое состояние кто-то контролирует, К тому же известен факт, что миссис Уэзерелл с самого начала находилась под медицинским наблюдением своего мужа, и у нее не было ни родных, ни друзей, которые проверяли бы его действия. Необходимо учесть также нарочитую изоляцию миссис Уэзерелл в таком месте, где ее не мог видеть врач и где даже в момент просветления ни одна живая душа не могла понять ее, равно как и она не могла понять окружающих. Странно также, что было выбрано такое место, где, учитывая ваши профессиональные интересы, вы рано или поздно должны были появиться и тогда вам показали бы то, во что она превратилась. Ну и, кроме того, хорошо известны исследования, которые проводил Уэзерелл, а также то, что он поддерживал связь с фармацевтом в Лондоне.

Все это, разумеется, были предположения, которые я должен был проверить, прежде чем убедился в своей правоте. Я узнал, что Уэзерелл собирается в Америку, и это дало мне шанс. Но он, конечно, распорядился, чтобы в его отсутствие никто не проник в его дом ни под каким видом и чтобы леди не выпускали из дома. Поэтому мне необходимо было установить непререкаемый авторитет над старой Мартой, Господи, благослови эту преданную душу! И вот лорд Питер исчезает со сцены, и появляется колдун-волшебник. Лечение было испробовано, оказалось успешным, затем побег и спасение.

Ну а теперь послушайте... и не принимайте слишком близко к сердцу. Уже все позади. Элис Уэзерелл — одна из тех несчастных, которые страдают врожденной недостаточностью щитовидной железы. Она снабжает организм энергией и заставляет работать мозг. У некоторых людей она не работает как надо, и они делаются кретинами, безумцами, безумными кретинами. Их тело не развивается нормально, мозг не работает. Но дайте им лекарство, и они будут абсолютно нормальными — веселыми, умными, красивыми и жизнерадостными. Только, видите ли, им обязательно нужно давать это лекарство, иначе они вернутся к полоумному или безумному состоянию.

Уэзерелл нашел эту девочку, когда сам был еще лишь способным, подающим блестящие надежды студентом. Тогда он только начал изучать щитовидную железу. Двадцать лет назад очень немногие занимались этим вопросом, и Уэзерелл был в своем роде пионером. Он взял этого ребенка, добился чудесного исцеления и, будучи, естественно, очень доволен собой, удочерил ее и дал ей образование. Девушка ему понравилась, и он женился на ней. Вы понимаете, что в основе этой болезни нет ничего трагичного, если давать ежедневно небольшую дозу лекарства. Такие люди будут нормальными во всех отношениях, они ведут нормальный образ жизни и рожают обычно здоровых детей.

Естественно, никто ничего об этом не знал, кроме самой девушки и Уэзерелла. Все шло хорошо, пока не появились вы. Тогда Уэзерелл приревновал...

— У него не было оснований!

Уимзи пожал плечами.

— Возможно, старина, что леди проявила некоторое предпочтение... Нам незачем останавливаться на этом. Как бы то ни было Уэзерелл приревновал и увидел, что в его власти блестящая месть. Он увозит жену в Пиренеи, изолирует ее от всякой помощи и потом просто не дает ей экстракта щитовидной железы. Несомненно, он сообщил ей, что намерен сделать и почему. Ему доставляло удовольствие выслушивать ее отчаянные просьбы и мольбы... позволять ей изо дня в день, с часу на час превращаться в... почти в животное.

— О Боже!

— Вот именно! Разумеется, через какое-то время, через несколько месяцев она перестала понимать, что с ней происходит. Он с удовлетворением следил, как ее тело становится толстым, кожа — грубой, глаза делаются пустыми, речь превращается в звериные звуки, мозг деградирует, привычки...

— Прекратите, Уимзи!

— Ну что ж, вы все это видели сами. Но этого ему было мало. Иногда он давал экстракт, и она возвращалась к норме настолько, чтобы осознать свое собственное деградирование.

— Ну попадись только мне этот тип!

— Очень хорошо, что этого не случилось! И вот однажды по счастливой случайности мистер Лэнгли, влюбленный мистер Лэнгли, собственной персоной является в эти дикие края. Какое торжество, какой триумф показать ему...

Лэнгли снова остановил его.

— Хорошо! Однако это было гениально, не правда ли? Так просто! Чем больше я об этом думаю, тем больше поражаюсь. Уэзерелл а погубила его излишняя, даже изощренная жестокость. Когда вы все мне рассказали, я не мог не распознать симптомов болезни и подумал: «Предположим! Только предположим!» Я разыскал фармаколога, чье имя вы увидели на пакете, и заставил его признать, что он несколько раз посылал Уэзереллу экстракт. После этого, как вы сами понимаете, я был почти уверен в безошибочности своего предположения.

Я посоветовался с врачами, достал экстракт, нанял испанского фокусника с кошками и прочими «артистами» и вещами и отправился в путь в соответствующем костюме и с хитроумным шкафом, изобретенным мистером Девантом. Сам я тоже немного фокусник, так что вдвоем с Хуаном мы проделали все не так уж и плохо. Разумеется, нам помогли местные предрассудки, а также граммофон и пластинки. «Незаконченная симфония» Шуберта — превосходная вещь для того, чтобы создать атмосферу мрака и мистики... Ну и, конечно, сыграли свою роль люминесцентные краски и остатки классического образования.

— Послушайте, Уимзи, она будет здорова?

— Абсолютно! И я думаю, что любой американский суд даст ей развод на основании постоянного жестокого обращения со стороны мужа. Ну а потом — это уж ваше дело!

Друзья встретили появление лорда Питера с легким удивлением.

— Где вы пропадали и что делали? — требовательно спросил почтенный Фредди Арбетнот.

— Совершил побег с чужой женой, — ответил его светлость. — Но только, — поспешил добавить он, — в чисто пиквикском смысле. Никакой выгоды для вашего покорного слуги. Ну что ж! Давайте прогуляемся к Холборн Импайр и посмотрим, чем нас порадует Джордж Роли.