Рассказы о лорде Питере

ОТРАЖЕНИЕ В ЗЕРКАЛЕ (перевод Л. Серебряковой)

Маленький вихрастый человечек читал с таким интересом, что Уимзи не решился заявить права на свою собственность и потому, придвинув к столу другое кресло и поставив поближе свою выпивку, стал наслаждаться романом Данлопа[32], который, как всегда, украшал один из столов гостиной.

Маленький человечек читал, поставив локти на подлокотники кресла и низко склонив над книгой взъерошенную рыжую голову. Он тяжело дышал и, переворачивая страницу, прибегал к помощи обеих рук, при этом опуская толстый том на колени. Да, искушенным читателем его не назовешь, подумал Уимзи. Добравшись до конца рассказа, человечек так же старательно перевернул страницу обратно и внимательно перечитал один из абзацев. Затем снова положил открытую книгу на стол и, поймав на себе взгляд Уимзи, сказал:

— Извините, сэр, это ваша книга? — У него был довольно тонкий голос и типичный выговор кокни[33].

— О, не беспокойтесь, — любезно ответил Уимзи. — Я знаю ее наизусть, но всегда держу под рукой, на всякий случай. В ней всегда можно найти что-нибудь занимательное, если вдруг на весь вечер застрянешь в таком месте, как это.

— Этот писатель Уэллс, — продолжал рыжеволосый мужчина, — он, что называется, малый с головой, не так ли? Диву даешься, как правдиво он все изображает, хотя некоторые вещи, про которые он пишет, вряд ли могут произойти. Взять хотя бы этот рассказ; как вы думаете, сэр, то, что там написано, оно могло с кем-нибудь случиться, ну, скажем, с вами или со мной?

Уимзи бросил взгляд на страницу.

— «История Платтнера», — сказал он. — Это о школьном учителе, которого занесло в четвертое измерение, а когда он вернулся, оказалось, что левая и правая стороны у него поменялись местами. Нет, не думаю, чтобы подобная вещь действительно могла произойти, хотя, конечно, очень заманчиво поиграть с идеей четвертого измерения.

— Видите ли, сэр, — человечек замялся и смущенно взглянул на Уимзи, — я не очень понимаю про это четвертое измерение. Я даже не знаю, где такое место находится, но кто занимается наукой, они все это понимают, можно не сомневаться. А вот насчет левой-правой стороны — это факт, можете мне поверить. Знаю по собственному опыту.

Уимзи протянул ему свой портсигар. Маленький человечек машинально потянулся к нему левой рукой, но, видимо, поймав себя на этом движении, переменил руку.

— Вот видите, я левша — если не слежу за собой. Как и Платтнер. Я борюсь с этим, но все бесполезно. Хотя я бы и не имел ничего против, на свете много таких, как я, и они думать про это не думают. Но у меня другой случай. Ужасно боюсь, как бы я чего не натворил в этом четвертом или каком там измерении. — Он глубоко вздохнул. — Меня страшно беспокоит, кто я такой. Просто не знаю, что и думать.

— А что если вы расскажете мне свою историю? — предложил Уимзи.

— Я вообще-то не люблю об этом говорить: люди могут подумать, что я тронулся. Но меня это в самом деле беспокоит. Каждое утро, как только проснусь, сразу начинаю думать, что же я делал ночью и то ли сегодня число, какое должно быть. Места себе не нахожу, пока не увижу утреннюю газету, и даже тогда...

Ну ладно, расскажу, если вы не заскучаете и не сочтете нескромностью с моей стороны. Все началось... — Он остановился и, явно нервничая, оглядел комнату — ...Нет, никого не видно. Не могли бы вы, сэр, на минуточку положить руку вот сюда...

Он расстегнул сильно поношенный двубортный жилет и приложил свою руку к той части тела, на которую обычно указывают, говоря о сердце.

— Пожалуйста, — сказал Уимзи, выполняя его просьбу.

— Что-нибудь чувствуете?

— А что я должен чувствовать? — спросил Уимзи. — Сердцебиение? Можно тогда пощупать пульс.

— Дело в том, сэр, что с этой стороны вы сердца не услышите, — пояснил маленький человечек. — Приложите руку к другой стороне груди.

Уимзи послушно передвинул руку.

— Кажется, я различаю легкое сердцебиение, — помолчав, сказал он.

— Вот видите! А разве вы могли подумать, что сердце будет у меня справа. Я хотел, чтобы вы сами в этом убедились.

— Результат какого-нибудь заболевания? — сочувственно спросил Уимзи.

— В некотором роде. Но это еще не все. Печень у меня тоже не в той стороне, где она должна находиться, да и другие органы... Я был у доктора, и он мне сказал, что у меня все наоборот. Аппендикс, например, был у меня с левой стороны — конечно, до тех пор, пока его не вырезали. Хирург говорил потом, что во время операции он чувствовал себя левшой, если можно так сказать.

— И правда, необычно, — согласился Уимзи. — Но, думаю, такие вещи иногда случаются.

— Может быть, но только не при таких обстоятельствах. Со мной это произошло во время воздушного налета.

— Во время воздушного налета? — поразился Уимзи.

— Именно. И если бы только это... Мне тогда было восемнадцать, и меня только что призвали в армию. До этого я работал в агентстве «Кричтон» в отделе упаковки — думаю, слышали: «Кричтон за Великолепную Рекламу»? У них есть конторы в Холиборне... Моя мать жила в Брикстоне, меня отпустили на денек из учебного лагеря, и я приехал ее навестить. Как водится, зашел к одному-другому приятелю, а вечером собирался пойти в Столл, в кино. После ужина все и произошло. Я как раз пересекал Ковент Гарден Маркет, когда услышал вдруг страшный грохот. Мне показалось, что бомба разорвалась прямо у моих ног, и сразу все почернело. Больше я ничего не помню.

— Я думаю, во время этого налета и был сметен с лица земли Олдем.

— Да, это произошло 28 января 1918 года. Так вот, что со мной случилось, я не знаю. Но потом уже помню, иду я куда-то средь бела дня, вокруг меня зеленая трава и деревья, поблизости какой-то водоем и чувствую себя так, будто с луны упал, — ничего не понимаю.

— Боже милостивый! — воскликнул Уимзи. — И вы думаете, это было четвертое измерение?

— Нет, нет... Когда я снова стал соображать, то понял, что это Гайд Парк. Я иду мимо Серпантина[34], на скамейке сидят несколько женщин, а рядом играют дети.

— Вы были ранены?

— В том-то и дело, что нет, если не считать большого синяка на бедре — наверное, обо что-то ударился. Меня пошатывало. Про воздушный налет я начисто забыл и никак не мог сообразить, почему нахожусь здесь, а не в агентстве «Кричтон». Я посмотрел на часы, но они стояли. Мне захотелось есть. Я порылся в карманах и нашел немного денег — гораздо меньше, чем, по моим подсчетам, у меня должно быть. Но ничего не поделаешь: нужно было хоть чего-нибудь поесть. Поэтому я вышел из парка через Мрамор и направился в «Лайонз». Там я заказал два яйца и чай и, в ожидании заказа, взял газету, которую кто-то оставил на стуле. И то, что я увидел, окончательно меня доконало. Надо сказать, к этому времени в голове у меня немного прояснилось, и я вспомнил, что шел в кино и что было это 28 января. На газете же, которую я подобрал, стояло — 30 января. У меня выпал из памяти целый день и две ночи!

— Шок, — высказал предположение Уимзи. Маленький человечек согласно кивнул и продолжал:

— Девушка, которая принесла мой заказ, должно быть, решила, что я спятил: я спросил ее, какой сегодня день недели. «Пятница», — ответила она. Значит, все правильно. Мне стало страшно.

Не буду долго распространяться, это еще не конец. Я кое-как проглотил еду и отправился к врачу. Сначала врач спросил меня, какое последнее событие осталось у меня в памяти и не был ли я на улице во время налета. Только тут я вспомнил, как упала бомба, но больше ничего припомнить не мог. Он сказал, что у меня нервное потрясение и временная потеря памяти, что это случается довольно часто и волноваться не стоит. Затем он решил осмотреть меня всего — нет ли у меня каких повреждений. Он приложил ко мне свой стетоскоп и вдруг воскликнул: «Послушай, парень, да у тебя сердце с правой стороны!..» — «Правда? — удивился я. — Впервые об этом слышу».

Ну, он осмотрел меня и сказал то, что я вам уже говорил: внутри у меня все наоборот. Потом он засыпал меня всякими вопросами о моей семье. Я объяснил ему все как есть: что я единственный ребенок у родителей, что мой отец попал под грузовик, когда мне было десять лет, что я жил со своей матерью в Брикстоне, ну и все такое прочее. Он сказал, что я редкий экземпляр, но беспокоиться мне не о чем — я здоров как бык. Он велел мне идти домой и спокойно подождать денек-другой.

Так я и сделал. И думал уже, что на этом все и закончилось, потому что чувствовал я себя не хуже, чем раньше. Правда, я просрочил отпуск и, когда вернулся в полк, мне пришлось объясняться с начальством. А через несколько месяцев прибыло новое пополнение, и вскоре нас должны были отправить на фронт. Я решил отметить свой отъезд и пошел в Стрэнд Корнер Хаус — вы, наверное, знаете, где это, там еще несколько ступенек вниз.

Уимзи кивнул.

— Я сидел в Зеркальном зале, там везде большие зеркала, — помните? — и пил кофе. Вдруг я случайно взглянул в зеркало сбоку от меня и увидел молодую леди, то есть я видел ее отражение в зеркале. Вы понимаете? Она смотрела на меня и улыбалась, будто знакомому. Я подумал, что она перепутала меня с кем-то и перестал обращать на нее внимание. Кроме того, хоть я и был тогда очень молод, но все-таки понял, какого сорта эта женщина, а моя мать воспитала меня в строгих правилах. Я отвернулся и продолжал пить кофе, как вдруг услышал чей-то голос:

«Привет, Рыжий, не хочешь ли со мной поздороваться?»

Я поднял голову — это была та самая женщина. Хорошенькая, даже очень, если б не так размалевана.

«Боюсь, вы ошиблись, мисс», — сказал я довольно сухо.

«Ах, Рыжий, ах, мистер Дакворти, и это после того-то вечерочка в среду!» — засмеялась она.

Я не удивился, что она назвала меня Рыжим, — как еще назовешь парня с такими волосами, как у меня? Сказать по-честному, меня напугало другое — как легко и свободно она со мной говорила.

«Вы, кажется, думаете, мисс, что мы знакомы», — сказал я.

«Конечно. А разве не так?» — удивилась она.

Ну и ну! Я хоть и старался ни во что не вникать, но из того, что она рассказала, все-таки понял: она считает, что однажды вечером привела меня к себе домой. И, что больше всего меня испугало, она сказала, что это было в ночь большой бомбежки.

«Это же был ты. Ну, конечно, ты, — твердила она, уставясь на меня в некотором замешательстве. — Я узнала тебя сразу, как увидела в зеркале».

И я, видите ли, не мог сказать ей, что ничего этого не было. Ведь о том, где я в тот вечер был и что делал, — я знал не больше, чем новорожденный младенец. Я сильно расстроился, потому что в ту пору еще никогда не имел дела с девушками, и подумал, что если уж у меня что-то такое было, неплохо бы мне об этом знать. Мне казалось, что я поступил дурно, и, честно говоря, сэр, мне подумалось, что за свои деньги я получил меньше, чем мне причиталось. Под каким-то предлогом я избавился от девушки. А что мне еще оставалось делать? Я ушел от нее, как она утверждала, утром 29 января, и больше она ничего обо мне не знала. А меня, признаться, немного беспокоило, не наделал ли я тогда еще чего-нибудь.

— Не исключено, — заметил Уимзи, нажимая на кнопку. Он заказал подошедшему официанту две выпивки и приготовился слушать завершающий рассказ мистера Дакворти о его приключениях.

— Впрочем, скоро я вообще обо всем забыл, — продолжал тот. — Нас отправили на фронт, я увидел первый в своей жизни труп, увильнул от первой в своей жизни пули, вырыл свою долю окопов — словом, у меня не было времени предаваться воспоминаниям.

Следующая диковинная история приключилась со мной на Ипре. Во время сентябрьского отступления от Камбре я был тяжело ранен под Кодри. Наполовину засыпанный землей после разрыва мины, я пролежал без сознания, должно быть, около суток. Придя в себя, я бродил, тяжело раненный в плечо, где-то за линией фронта. Кто-то сделал мне перевязку, потом я долго куда-то шел, пока не наткнулся наконец на медицинский пункт. Оттуда меня отправили в госпиталь. У меня был сильный жар, поэтому больше я ничего не помню. Очнулся я в постели, на соседней койке храпит какой-то тип. Я завел разговор с тем парнем, который лежал на следующей за ним кровати, он и объяснил мне, где я нахожусь. Вдруг тот, что храпел рядом со мной, проснулся и закричал: «Ты, рыжая свинья, что ты сделал с моим барахлом?» Я был потрясен. Никогда в жизни я не видел этого человека. Но он поднял такой шум, что в палату прибежала сестра — узнать, что случилось. Конечно, все с удовольствием следили за этим спектаклем — когда еще такое увидишь?

Суть дела в том, как я, наконец, понял, что этот парень после артиллерийского обстрела оказался в одной воронке с тем малым, за которого он меня принял; они немного поговорили, а потом, когда он ослабел, тот малый, похожий на меня, отобрал у него деньги, часы, револьвер, что-то еще и ушел. Позорное дело, и если то, что он рассказал, правда, вряд ли его стоит осуждать за этот скандал. Но я твердо заявил ему — и на том стоял, — что это был не я, а кто-то другой с такой же фамилией. Он ответил, что пробыл с тем парнем весь день, знает каждую черточку на его мерзкой физиономии и ошибиться не может. Выяснилось, однако, что этот парень служил в Блэкширском полку, а я показал ему свои документы и доказал, что служил в Бафском полку. В конце концов парень на соседней койке извинился и сказал, что, может, он и ошибся. Через несколько дней он умер, и мы все сошлись на том, что, должно быть, он был немного не в себе. Но, вы понимаете, сэр, эти две дивизии сражались бок о бок в тучах пыли, так что, вполне вероятно, они и смешались. Теперь уж я всякое думаю. Позднее я попытался разузнать, не было ли у меня двойника среди блэкширцев, но меня вскоре отослали домой, и не успел я еще окончательно встать на ноги, как было подписано перемирие, и все мои печали кончились.

После войны я вернулся на прежнее место работы. Казалось, моя жизнь начинает потихоньку налаживаться. Когда мне стукнуло двадцать один, я обручился с хорошей девушкой и думал, что мир прекрасен. И вдруг все пошло кувырком. Моя мать к тому времени умерла, я снимал комнату и жил один. И вот однажды я получаю от своей невесты письмо. Она пишет, что видела меня в воскресенье в южном пригороде и между нами все кончено — она разрывает помолвку.

А дело в том, что как раз в этот уикенд мне пришлось отказаться от свидания — я подхватил сильную инфлюэнцу. Мало приятного, скажу я вам, лежать одному, в чужом углу и без всякого ухода. Умри я, никто бы об этом и не узнал. Словом, мне было тогда совсем худо. А тут еще моя невеста сообщает, что видела меня в южном пригороде с какой-то молодой женщиной и не хочет слушать никаких оправданий. Я, конечно,^ спросил тогда: а что она делала в южном пригороде, одна, без меня, но, как бы там ни было, помолвка распалась. Она вернула мне кольцо, и на этом историю можно было бы считать законченной.

Однако меня не оставляло беспокойство: а не мог ли я, с моей ненадежной головой, оказаться в южном пригороде сам того не зная? Я подумал: а вдруг мне только пригрезилось, что я лежал больной, в полудреме, а на самом деле я занимался чем-то другим — ну, был, например, в южном пригороде. Я смутно припоминал, что вроде бы целыми часами где-то бродил. Я понимал, что, по-видимому, это был бред, но в то же время я ведь вполне мог разгуливать и во сне. У меня не было уверенности ни в чем. Я любил свою невесту и попытался бы вернуть ее, если бы не боялся, что мои мозги откажут и я натворю чего-нибудь еще.

Вы можете, конечно, сказать, что это глупость и меня просто перепутали с другим парнем, похожим на меня и с такой же фамилией. Так вот, сейчас я вам еще кое-что расскажу.

Примерно в это же время мне стали сниться ужасные сны. Точнее сказать, меня преследовал один и тот же сон, он пугал меня, как маленького ребенка. Хотя моя мать была женщиной строгих правил, она любила время от времени ходить в кино. Конечно, те фильмы и нынешние не сравнить, они показались бы нам сейчас довольно примитивными, но тогда они производили на нас большое впечатление. Когда мне было лет шесть-семь, мать взяла меня на фильм — я до сих пор помню его название — «Студент из Праги». Я забыл, о чем там шла речь, помню только, что это была историческая пьеса о молодом человеке, который продал душу дьяволу, и однажды его отражение тайком вышло из зеркала и стало бродить по городу, совершая чудовищные преступления, а все думали на того парня. Я забыл подробности — это было очень давно, — но хорошо помню, как я испугался, когда ужасная фигура вышла из зеркала. Это было так страшно, что я заплакал и начал пронзительно кричать, и моей матери пришлось вывести меня из зала. И долго еще потом я видел эту сцену во сне. Мне снилось, что я, как студент в том фильме, смотрюсь в высокое зеркало; немного погодя мое отражение начинает мне улыбаться, я иду к нему, протягивая левую руку, и вижу, что это вовсе не отражение, а я сам иду, протягивая для приветствия правую руку. Отражение подходит ближе, потом неожиданно — это был самый жуткий момент — поворачивается ко мне спиной и снова уходит в глубь зеркала, с усмешкой оглядываясь на меня, а я вдруг осознаю, что тот был реальностью, а я — всего лишь отражение. Я бросаюсь за ним вслед, но все вокруг меня расплывается, тонет в каком-то тумане, и я в ужасе, весь в поту, просыпаюсь.

— Чрезвычайно неприятное ощущение, — сказал Уимзи. — Видите ли, легенда о двойнике — одна из старейших и распространеннейших легенд, она и меня всегда ужасала. У моей няни, я был тогда совсем маленький, была любимая шутка, которая всегда до смерти меня пугала. Когда мы гуляли и ее спрашивали, не встретили ли мы кого-нибудь по дороге, она неизменно отвечала: «О нет, никого лучше себя мы не видели». И я брел бывало за ней, обходя углы и с ужасом ожидая, что вот-вот перед нами появится такая же пара, как мы. Конечно, тогда я бы скорее умер, чем признался в своих страхах. Чудные существа эти дети.

Маленький человечек задумчиво кивнул.

— Примерно в это время ночные кошмары снова вернулись и постепенно полностью овладели мной. Они стали приходить каждую ночь. Стоило мне закрыть глаза, как передо мной появлялось высокое зеркало и усмехающееся отражение протягивало руку, как будто хотело схватить меня и втянуть в зеркало. Иногда я просыпался и вскакивал, как от удара, а иногда сон продолжался, и я часами бродил по странному миру — туман и полусвет, и кривые стены, как в том фильме про доктора Калигари[35]. Лунатизм — вот как это называется. Я не раз просиживал всю ночь напролет, боясь уснуть. Я просто не знал, что мне делать. Я боялся чего-нибудь натворить и обычно запирал дверь спальни на ключ. Но потом в одной книге я прочитал, что лунатики могут вспомнить, куда они что прячут. Словом, все было бесполезно.

— А вам не приходило в голову с кем-нибудь поселиться? — спросил Уимзи.

— Я так и сделал. — Было видно, что он колебался. — У меня была женщина, чудесная малышка. Сновидения и правда ушли тогда прочь. Это были три благословенных года. Я искренне любил эту девушку, просто обожал ее. Но потом она умерла. — Он допил виски и часто заморгал. — Инфлюэнца. Точнее, воспаление легких. Это меня сразило. К тому же она была такая хорошенькая...

После этого я опять оказался один. И мне опять стало плохо. Я сопротивлялся как мог, но сновидения снова вернулись. И еще ужаснее прежних. Я мечтал заняться делами — и вот!.. Но теперь это уже не имеет значения...

Однажды кошмар настиг меня средь бела дня. Случилось это так.

В обеденный перерыв я шел по Холиборн-стрит. Я продолжал служить в агентстве «Кричтон» и уже заведовал отделом упаковки. На работе меня ценили, очень ценили... Помню, день тогда был отвратительный: пасмурно, сыплет мелкий дождь. Я решил постричься. На южной стороне улицы, примерно на полпути, есть проход, в самом его конце — дверь с большим зеркалом. Поперек зеркала золотыми буквами написано имя владельца — ну, вы понимаете, о чем я говорю?

Я вошел в проход. Он был освещен, поэтому я различал все довольно четко. Подходя к зеркалу, я увидел свое отражение, которое шагало мне навстречу, и неожиданно ужасное ощущение нахлынуло на меня. Я сказал себе, что все это вздор, и протянул руку к дверной ручке — левую, потому что ручка была слева, а я, когда не думаю, предпочитаю действовать левой рукой.

Отражение, как и должно быть, протянуло ко мне правую руку и тут... я увидел себя — в старой продавленной шляпе и плаще, но лицо — Бог мой! Отражение ухмыльнулось мне, затем — совсем как в моих сновидениях — резко повернулось и стало удаляться, оглядываясь через плечо.

Моя рука уже лежала на дверной ручке, я машинально открыл дверь, оступился на пороге и упал. Больше я ничего не помню.

Очнулся я в своей собственной постели, около меня сидит врач. Врач сказал мне, что я упал на улице. К счастью, при мне нашли письма с моим адресом, по которому меня и привезли.

В агентстве со мной поступили очень по-доброму. Мне поручили проверять рекламу в других городах. Вы, наверно, знаете, что это такое. Ездишь из города в город, смотришь, какие объявления сорваны, какие плохо развешаны, и сообщаешь об этом в агентство. Для разъездов мне дали «моргана», и сейчас я на этой работе.

Ночные кошмары стали теперь реже, но окончательно так и не отпускают. Вот только на днях мне приснился жуткий сон. Ничего страшнее я еще никогда не видел. Я выследил дьявола — мое второе «я» — и повалил его на землю. Я боролся с ним в черном непроглядном мраке, стараясь задушить его. Еще и сейчас я чувствую, как мои пальцы сжимают его горло, — я убиваю себя.

Мне привиделось это в Лондоне. В Лондоне мне всегда хуже. И я переехал сюда...

Вы понимаете теперь, почему меня заинтересовала эта книга. Четвертое измерение... Сам-то я никогда не слыхал о такой штуке, но этот парень, Уэллс, похоже, знает о нем все. Люди теперь пошли образованные. Осмелюсь предположить, сэр, вот вы, наверняка, учились в колледже или где-то еще. И что вы об этом скажете, а?

— Знаете, мне надо подумать, — сказал Уимзи. — Вероятно, ваш доктор прав. Нервы и тому подобное...

— Может, оно и так, сэр, но только этим никак не объяснишь то, что со мною случилось, не правда ли? Легенды, вы говорите. Ну а некоторые думают, что те ребята в средние века много чего об этом знали. Я не хочу сказать, что верю в дьяволов или во что-то такое... Но, может, некоторые страдали тогда так же, как и я. Поэтому они так много об этом и толковали. Известно ведь: у кого что болит, тот о том и говорит. Но меня-то интересует только одно: не могу ли я каким-нибудь образом вернуться обратно? В голове у меня только это и сидит, уверяю вас. Но, наверно, я никогда этого не узнаю.

— На вашем месте я бы так не беспокоился, — сказал Уимзи. — Я бы чаще бывал на свежем воздухе. Женился. Чтобы кто-то контролировал ваши действия со стороны, понимаете? И тогда сновидения не страшны.

— Да, конечно. Я думал об этом. Но видите ли... Вы читали на днях о том мужчине? Ну, который задушил свою жену? Вот ведь что сделал. Теперь предположим, что я... Нет, нет, страшно подумать... А тут еще этот сон...

Он тряхнул головой и задумчиво уставился на огонь. Уимзи помолчал, потом встал и вышел в бар. Хозяйка, официант и девушка, прислуживающая в баре, склонились над вечерней газетой. Они оживленно переговаривались, но, заслышав шаги Уимзи, сразу замолчали.

Десять минут спустя Уимзи вернулся в гостиную. Маленький человечек уже ушел. Взяв со стула свой плащ, Уимзи поднялся в спальню. Погруженный в свои мысли, он медленно разделся, надел пижаму и халат, извлек из кармана плаща номер «Вечерних новостей» и некоторое время внимательно изучал сообщение на первой странице. Вскоре он пришел, очевидно, к какому-то решению, потому что встал и осторожно открыл дверь своей комнаты. В коридоре было пусто и темно. Уимзи засветил фонарик и медленно пошел по коридору, глядя в пол. Напротив одной из дверей он остановился, рассматривая пару еще не вычищенной обуви, потом легонько толкнул дверь. Она была заперта. Уимзи тихонько постучал.

В приоткрытой двери появилась рыжая голова.

— Не мог бы я на минутку к вам зайти? — шепотом спросил Уимзи.

Маленький человечек отступил назад, и Уимзи прошел в комнату.

— Что-нибудь случилось? — удивился мистер Дакворти.

— Я хочу поговорить с вами, — сказал Уимзи. — Ложитесь в постель, разговор может затянуться.

Маленький человечек испуганно посмотрел на него, но сделал так, как ему было велено. Уимзи поплотнее запахнулся в свой халат. Поправил монокль в глазу и присел на край кровати. Несколько минут он молча смотрел на мистера Дакворти, потом сказал:

— Послушайте. Сегодня вечером вы рассказали мне странную историю, но почему-то я вам поверил. Возможно, потому, что я осел — неисправимый осел, но тут уж ничего не попишешь: что называется, горбатого могила исправит. Вы видели сегодняшний выпуск «Вечерних новостей»? — Он сунул газету мистеру Дакворти и навел на него монокль, заблестевший еще более холодным блеском, чем обычно.

На первой странице была фотография. Под ней набранный жирным шрифтом текст, для большей выразительности заключенный в рамку:

Мистер Дакворти взглянул на фотографию и побледнел так, что Уимзи забеспокоился, как бы ему не стало плохо.

— Ну? — спросил Уимзи.

— О Боже, сэр! Вот и свершилось! — Он тихонько завыл и с содроганием отбросил газету. — У меня были предчувствия, но, клянусь жизнью, сэр, я ничего об этом не знаю, и это так же верно, как то, что я родился.

— Однако это вы, я полагаю?

— Фотография моя, точно. Хоть я ума не приложу, как она туда попала. Я не фотографировался целую вечность, клянусь вам; разве что один раз — вместе со всеми служащими «Кричтона» Но я вам говорю, сэр, как перед Богом, временами я сам не знаю, что делаю, и вот факт.

Уимзи внимательно рассматривал изображение на фотографии, каждую черточку, одну за другой.

— Нос у вас слегка изогнут вправо — простите, что я это говорю, — и также на фотографии. Левое века опущено. Так. На лбу, с левой стороны, шишка, если это, конечно, не дефект печати.

— Нет! — Мистер Дакворти отвел в сторону свой вихор. — Она очень некрасива, мне кажется, и сильно бросается в глаза, поэтому я закрываю ее волосами.

Когда он отбросил назад рыжую прядь, его сходство с фотографией стало еще более разительным.

— И рот у меня немного кривой.

— Да, действительно, немного скошен влево. Улыбка уголком рта, очень мило, особенно на лицах такого типа, как ваше. Но, я понимаю, такая улыбка может показаться и зловещей.

Мистер Дакворти ответил слабой, кривой усмешкой.

— Вы знаете эту девушку — Джесси Хейнз?

— Может, я не в своем уме, сэр, но я ее не знаю. И никогда о ней не слышал, вот только сейчас прочитал в газете. Задушена, о Боже! — Он вытянул перед собой руки и горестно уставился на них. — Что же теперь делать? Если бы мне удалось уйти...

— Уйти вы не сможете. Они узнали вас, там, внизу, в баре. Вероятно, через несколько минут здесь будет полиция.

Мистер Дакворти сделал попытку встать с постели.

— Нет, нет, не надо, — остановил его Уимзи. — Это бесполезно и приведет только к большим неприятностям. Успокойтесь и ответьте мне на один-два вопроса. Прежде всего, вы знаете, кто я? Впрочем, откуда вы можете знать? Моя фамилия Уимзи, лорд Питер Уимзи.

— Вы детектив?

— Пусть будет так, если вам нравится. Теперь слушайте меня. Где вы жили в Брайтоне?

Маленький человечек назвал адрес.

— Ваша мать умерла. А кого из родственников вы знаете?

— У меня есть тетка. Мне кажется, она родилась где-то в Суррее. Тетя Сузан, так я ее бывало называл. Я не видел ее с самого детства.

— Она замужем?

— О да, конечно, — миссис Сузан Браун.

— Хорошо. В детстве вы были левшой?

— Да, был сначала, но потом мать меня отучила.

— И эта склонность вернулась к вам после воздушного налета. Вы болели в детстве? Я хочу сказать, у вас был свой врач?

— Помню, года в четыре у меня была корь.

— Вы не помните фамилию врача?

— Меня тогда положили в больницу.

— Ах да, конечно. А не помните ли вы фамилию парикмахера в Холиборне?

Вопрос был таким неожиданным, что у мистера Дакворти все в голове смешалось, но после некоторого раздумья он ответил, что, помнится, на стекле было написано «Биггс» или «Бриггс».

Какое-то время Уимзи сидел задумавшись, потом сказал:

— Полагаю, это все. А, еще: как вас зовут?

— Роберт.

— И вы уверяете меня, что, насколько вам известно, вы никак не причастны к этому делу?

— Клянусь вам. Вы знаете теперь столько же, сколько и я. О Господи, если бы только у меня было алиби! Это мой единственный шанс. Но, видите ли, я боюсь, что я мог это сделать. Вы думаете... вы думаете... меня повесят?

— Нет, если вы сможете доказать, что вам ничего об этом неизвестно, — успокоил его Уимзи. Правда, он не стал говорить своему новому знакомому, что тот может провести остаток дней в Бродмуре[36].

— Но если я осужден всю мою жизнь убивать людей, ничего об этом не зная, — сказал мистер Дакворти, — пусть уж лучше меня повесят — и дело с концом. Ужасно все время об этом думать.

— Но, возможно, это сделали и не вы.

— Надеюсь, что не я, даже уверен в этом, — сказал мистер Дакворти. — Но послушайте, что это?

— Мне кажется, полиция, — небрежно сказал Уимзи, услышав стук в дверь. Он встал и приветливо сказал:

— Войдите!

Хозяйка, которая вошла первой, казалось, была поражена присутствием Уимзи.

— Входите же! — пригласил Уимзи. — И вы, сержант, и вы, инспектор. Чем можем быть полезны?

— Теперь уж ничего не поделаешь, не поднимайте хотя бы шума, — сказала хозяйка.

Не обращая ни на кого внимания, сержант прошествовал к кровати и остановился прямо против съежившегося мистера Дакворти.

— Все правильно, тот самый, — сказал он. — Извините наш поздний визит, мистер Дакворти, но, может, вы читали в газете: мы ищем человека, похожего на вас, поэтому тут уж не до времени. Мы хотим...

— Эго не я! — закричал мистер Дакворти. — Я не делал этого!

Инспектор вытащил блокнот и записал: «Прежде чем ему задали вопрос, он сказал: «Это не я. Я не делал этого».

— Кажется, вы уже знаете обо всем, — сказал сержант.

— Конечно, он знает, — вмешался Уимзи. — Только что у нас была короткая неофициальная беседа на эту тему.

— А вы... вы... Кто вы такой... сэр? — Казалось, последнее слово было извлечено из сержанта насильственно — исключительно действием монокля.

— Извините, — сказал Уимзи, — у меня нет при себе визитной карточки. Я — лорд Питер Уимзи.

— Вот это да! — удивился сержант. — Могу я спросить вас, милорд, что вы знаете об этом деле?

— Можете, и я могу вам ответить, если, конечно, пожелаю. Об убийце мне совершенно ничего неизвестно. О мистере Дакворти я знаю только то, что он мне рассказал. Думаю, он расскажет это и вам, если вы его любезно попросите. Но, знаете, без всякой третьей степени, сержант. Никаких особых мер воздействия.

Услышав это малоприятное напоминание, сержант раздраженно сказал:

— Мой долг — спросить его, что ему известно об этом деле.

— Совершенно с вами согласен, — любезно сказал Уимзи. — И, как законопослушный гражданин, он обязан вам все рассказать. Но сейчас — глубокая ночь, вы не находите? Почему бы не подождать до утра? Мистер Дакворти никуда не убежит.

— Я в этом не уверен.

— О, а я в этом не сомневаюсь. Более того, я беру на себя ответственность доставить его вам по первому вашему слову. Этого достаточно? Как я понимаю, вы не выдвигаете против него никаких обвинений?

— Пока нет, — ответил сержант.

— Значит, все в порядке, не так ли? А не выпить ли нам теперь?

Сержант резко отклонил это любезное предложение.

— Вы что, на машине? — сочувственно спросил Уимзи. — Или почки? А может, печень, а?

Сержант не ответил.

— Приятно было с вами повидаться, — продолжал Уимзи. — Встретимся утром, не возражаете? Я отправляюсь в город довольно рано и по пути загляну в полицейский участок. Мистера Дакворти вы найдете здесь, в гостиной. Там вам будет гораздо удобнее, чем в полицейском участке. Вы уже уходите? Тогда доброй вам ночи, всем вам.

Когда полицейские покинули дом, Уимзи вернулся к Дакворти.

— Теперь слушайте, — сказал он. — Утром я поеду в город, посмотрю, что можно сделать. Первым делом пришлю вам адвоката. Расскажите ему все, что рассказали мне, а полиции сообщите только то, что он вам посоветует, не больше. Помните, они не могут заставить вас говорить и не могут отправить в полицейский участок, пока не предъявят обвинения. Если обвинение все-таки будет предъявлено, не спорьте, идите спокойно. И самое главное — не убегайте, если вы это сделаете — вы погибли.

На следующее утро, едва прибыв в город, Уимзи сразу отправился в Холиборн, чтобы разыскать парикмахерскую. Он нашел ее без труда. Она располагалась, как и описал мистер Дакворти, в конце узкого прохода, на двери — большое зеркало, поперек которого размашистая надпись золотыми буквами: «Бриггс». Уимзи неприязненно взглянул на свое отражение.

— Проверка номер один, — сказал он, машинально поправляя галстук. — Не слишком ли я увлекся? А вдруг здесь замешано таинственное четвертое измерение? Но, как бы там ни было, зеркало на месте. Интересно, оно всегда тут висело? Итак, Уимзи, вперед. Но бриться еще раз... Брр, этого я не вынесу. Уж лучше постричься.

Он распахнул дверь, строго глядя на свое отражение, дабы оно не вздумало выкинуть какую-нибудь шутку.

Разговор с парикмахером был весьма живым и обстоятельным, однако только один отрывок из него заслуживает читательского внимания.

— Я был здесь когда-то, — сказал Уимзи. — Пожалуйста, немного короче за ушами. Мне кажется, что-то у вас изменилось.

— Верно, сэр. Приятнее смотрится, не правда ли?

— Зеркало на входной двери — оно ведь тоже новое?

— О нет, сэр, оно осталось от прежнего хозяина.

— Вот как! Видимо, мне показалось. Оно висело там и три года назад?

— О да, сэр. Мистер Бриггс здесь уже десять лет.

— И столько же лет висит зеркало?

— О да, сэр.

— Значит, память меня подвела. Возрастные изменения, ничего не поделаешь. Нет, нет, благодарю вас, если уж я поседел, то пусть таким и останусь. И одеколона не надо, спасибо. И даже электрической щетки. Ударов у меня было достаточно.

То, что он узнал, встревожило его. Встревожило настолько, что, выйдя из парикмахерской, он вернулся обратно и снова зашагал по улице. Он прошел всего несколько ярдов, когда ему в глаза неожиданно бросилась стеклянная дверь чайного магазина. Он тоже располагался в конце темного прохода и поперек двери золотыми буквами было написано: «Чайный магазин Бриджит», однако дверь была сделана из простого стекла. Какое-то время Уимзи смотрел на нее, потом вошел внутрь. Но направился он не к чайным столикам, а к кассирше, сидевшей за маленькой стеклянной конторкой.

Здесь Уимзи не стал ходить вокруг да около, а сразу приступил к делу. Он спросил молодую особу за кассой, не помнит ли она, как несколько лет назад в дверях их магазина упал в обморок мужчина.

Кассирша не смогла ему ответить: она работает здесь всего три месяца. Однако, она считает, это происшествие, если оно действительно было, должна помнить одна из их официанток. Официантка была вызвана и после некоторого размышления вспомнила: что-то такое и в самом деле имело место. Уимзи поблагодарил ее, назвался журналистом — что, казалось, полностью оправдывало эксцентричность его вопросов, — расстался с кроной и удалился.

Затем он посетил Кармелит Хаус на Флит-стрит.

У Уимзи были друзья в каждой газетной редакции. Поэтому он легко добрался до архива фотоматериалов, где ему на обозрение была выдана фотография с инициалами «Р. Д.».

— Ваша работа? — поинтересовался он.

— Нет, нам прислали ее из Скотланд Ярда. А в чем дело? Что-нибудь не так?

— Нет, нет, все в порядке. Я только хотел узнать, кто снимал.

— Ну об этом вам придется спросить у них. Чем еще могу быть полезен?

— Спасибо, больше ничего.

В Скотланд Ярде тоже обошлось без затруднений. Старший инспектор Паркер был ближайшим другом Уимзи. Необходимые справки были наведены и внизу на фотографии появилась затребованная фамилия. Уимзи сразу же отправился по нужному адресу и, назвав себя, без труда получил исчерпывающее интервью у владельца фотомастерской.

Как он и ожидал, это была маленькая мастерская, делающая быстрые дешевые фотографии без всяких намеков на художественное украшательство. До него здесь, естественно, побывал Скотланд Ярд, так что в распоряжение Уимзи была представлена вся собранная информация. Надо сказать, весьма скудная. Фотография была сделана два года назад, и ничего особенного об этой «фотомодели» вспомнить не удалось.

Уимзи попросил разрешения посмотреть негатив, который после некоторых поисков и был ему вручен.

Уимзи осмотрел его, положил на стол и вытащил из кармана «Вечерние новости» с фотографией на первой полосе.

— Взгляните-ка сюда, — сказал он.

Хозяин взглянул, потом перевел взгляд на негатив.

— Очень странно, — заметил он. — Просто удивительно.

— Как я понимаю, это было сделано под увеличителем, — продолжал Уимзи.

— Верно, — согласился владелец мастерской, — и негатив, должно быть, был неправильно повернут. Могу представить, как это произошло. Мы часто торопимся, чтобы кончить работу в срок; я думаю, здесь простая небрежность. Нужно будет с этим разобраться.

— Сделайте мне отпечаток с правильно повернутого негатива, — попросил Уимзи.

— Хорошо, сэр, конечно, сэр.

— И отошлите одну фотографию в Скотланд Ярд.

— Странно, что такое случилось именно с этой фотографией, не правда ли, сэр? И как тот тип ничего не заметил?.. Мы же обычно фотографируем в трех или четырех позах, хотя он, конечно, мог об этом просто забыть.

— Хорошо бы посмотреть, нет ли у вас тех негативов, и, если они сохранились, позвольте мне и их взять с собой.

— Я уже смотрел, сэр. Нет ни одного. Раз был отобран один этот негатив, остальные, без сомнения, уничтожены. Видите ли, сэр, мы не можем хранить забракованные негативы. У нас мало места. А эти три фотографии я сейчас сделаю.

— Приступайте, — сказал Уимзи. — И чем скорее, тем лучше. Быстренько просушите их и оттиски не ретушируйте.

— Конечно, сэр. Через час-другой они у вас будут, сэр. Но что меня удивляет, сэр, почему тот тип не жаловался?

— Ничего удивительного, — ответил Уимзи. — Он, видимо, подумал, что на этой фотографии он больше всего на себя похож. Ее он и выбрал. Видите ли, фотография с перевернутой левой и правой сторонами, именно то лицо, которое он каждый день видит в зеркале — его-то он и признал своим.

— Пожалуй, это верно, сэр. Очень благодарен, что вы указали на ошибку.

Уимзи еще раз сослался на занятость и отбыл. Затем последовал короткий визит в Сомерсет Хаус[37], после чего день был завершен.

Расследование в Брикстоне по адресу, данному ему мистером Дакворти, а также по другим адресам, в конце концов вывело Уимзи на след тех, кто знал когда-то его и его семью. Как оказалось, их прекрасно помнила одна весьма пожилая леди, которая в течение сорока лет держала на той же улице зеленную лавку. Ее энциклопедическая память малограмотного человека сохранила даже дату их приезда.

— Тридцать три года назад, если мы доживем до следующего месяца, — сказала она. — Был как раз день святого Михаила[38]. Хорошенькая молодая женщина, очень даже хорошенькая, а моя дочь — она ждала тогда своего первенького — была без ума от ее малыша.

— Мальчик здесь и родился?

— Нет, сэр, где-то на юге. Но где именно, помню, она никогда не говорила — около Нью Ката, и все. Она была не очень-то разговорчива. Ни с кем бывало не поделится, даже с моей дочкой. А у нее, вы понимаете, были важные причины, чтобы интересоваться, как да что. А та — хлороформ, говорит, и больше ничего не помню. Но я-то думаю, ей здорово досталось, потому она и не любила вспоминать про эти дела. Ее муж, тоже приятный человек, как-то сказал мне: «не напоминайте ей об этом, миссис Харботтл, не напоминайте...» То ли она тогда очень испугалась, то ли повредила что, не знаю, но только детей у них больше не было. Я ей бывало говорю: «Когда у вас, милочка, их будет девять, как у меня, вы привыкнете рожать». Она улыбалась, но только один этот мальчик у них и был.

— И вы, должно быть, здорово привыкли. Вид у вас просто великолепный, — любезно сказал Уимзи. — А сколько было ребенку, когда Дакворти поселились в Брикстоне?

— Три недели, сэр, чудесный был малыш. А волосиков на головке! Сначала они были черные, а потом стали ярко-красные, такие и встретишь-то редко — как морковь! Но не сказать, чтоб красивые, не как у нее, хотя вроде и того же цвета. И лицом на нее не похож, да и на отца тоже, она говорила, он пошел в ее родню.

— А кого-нибудь из их родственников вы видели?

— Только ее сестру, миссис Сузан Браун. Высокая, неприветливая, с каменным лицом — словно б и не сестра ей. Жила она, помнится, в Ившеме, да, точно, в Ившеме. Одно время я покупала там зелень. И хоть теперь зелень в пучки не вяжут, но вот что я думаю о миссис Браун: она была крепкая, с маленькой головкой, ну прямо пучок аспарагуса.

Уимзи должным образом поблагодарил миссис Харботтл и отправился в Ившем. Он уже начал удивляться, как далеко его может завести эта охота, но с облегчением обнаружил, что миссис Сузан Браун — особа весьма уважаемая и хорошо в городе известная, один из столпов методистской церкви[39].

Она все еще сохраняла прямую осанку, у нее были гладкие темные волосы, разделенные аккуратным пробором и собранные на затылке в пучок; широкая у основания и узкая в плечах, миссис Браун и вправду напоминала пучок аспарагуса. Она приняла Уимзи с холодной учтивостью и сразу же заявила, что ничего о своем племяннике не знает. Абсолютно ничего. Намек на то, что он находится в затруднительном, можно даже сказать тяжелом положении, она, казалось, приняла как должное.

— У него плохая наследственность, — заявила она. — Моей сестре Хетти следовало держать его построже.

— Что и говорить! — живо откликнулся Уимзи. — Но — увы! — не у всех у нас сильные характеры, что, впрочем, должно быть источником величайшей гордости для тех, кто таковые имеет. Я не хотел бы досаждать вам, мадам, к тому же, я знаю, у меня есть некоторая склонность к суесловию — ничего не поделаешь, это моя небольшая слабость, — поэтому я перейду прямо к делу. Перед тем как сюда приехать, я побывал у архивариуса в Сомерсет Хаус и выяснил, что ваш племянник, Роберт Дакворти, родился в Саутуарке, в семье Альфреда и Хестер Дакворти. Знаете, удивительная у них там система. Но, конечно, люди есть люди, временами и она может дать сбой, не правда ли?

Миссис Браун положила свои морщинистые руки на край стола, в ее темных проницательных глазах промелькнула тень.

— Прошу простить меня, скажите, под каким именем был зарегистрирован второй ребенок?

— Я вас не понимаю. — Руки ее слегка дрожали, но говорила она твердо.

— Прошу прощения. Никогда не умел точно выражать свои мысли. Родились двое близнецов, не так ли? Под каким именем был зарегистрирован второй ребенок? Извините мою назойливость, но это действительно очень важно.

— Что за странное предположение!

— О, это вовсе не предположение. Я не рискнул бы беспокоить вас ради каких-то предположений. Я знаю точно: был еще ребенок, брат-близнец. Могу сказать, более или менее точно, что с ним стало.

— Он умер, — торопливо сказала миссис Браун.

— Не люблю противоречить людям. В высшей степени неприятная манера поведения, но — увы — обязан возразить вам — тот малыш не умер. Он жив до сих пор. Единственное, что я хочу знать: как его зовут.

— А почему я должна вам что-то говорить, молодой человек?

— Потому что — извините, приходится вести разговор о вещах, не совместимых с хорошим вкусом, — было совершено убийство и подозревается ваш племянник Роберт, — пояснил Уимзи. — На самом же деле, как мне удалось узнать, убийцей является его брат. Вот почему я и хочу до него добраться. И для меня в самом деле было бы большим облегчением — я, видите ли, человек деликатный, — если бы вы помогли мне найти его. В противном случае мне придется обратиться в полицию, и тогда вас могут вызвать в суд в качестве свидетеля, а мне не хотелось бы — право, не хотелось бы — видеть вас свидетелем на судебном процессе по делу об убийстве. Знаете ли, малоприятная реклама. Если же мы сумеем быстро найти его брата, и вы, и Роберт не будете иметь к делу никакого отношения.

Миссис Браун несколько минут сидела в мрачном раздумье.

— Хорошо, — сказала она наконец, — я расскажу вам...

— Конечно, — сказал Уимзи старшему инспектору Паркеру несколько дней спустя, — все стало более или менее понятно только тогда, когда я услыхал об изменениях в организме мистера Дакворти.

— Ну разумеется, — подтвердил старший инспектор Паркер, — ничего не может быть понятнее и проще. И все-таки признайтесь: вам до смерти хочется рассказать мне, как вы пришли к такому заключению. Тем более что и я согласен немного поучиться. Скажите, разве у одного из близнецов внутренние органы всегда расположены наоборот? И разве люди с таким пороком всегда близнецы?

— И да и нет. Точнее, и нет и да. И похожие друг на друга близнецы, и непохожие могут быть совершенно нормальными. Но с близнецами похожими — иначе говоря, однояйцовыми — такое иногда случается. Я где-то читал, что человек, у которого левая и правая стороны перемещены, почти всегда имеет двойника, который является, можно сказать, его зеркальным отражением. Поэтому, пока бедняга Р. Д. говорил что-то о «Студенте из Праги» и четвертом измерении, я ждал, когда же наконец появится брат-близнец.

По-видимому, произошло вот что. Жили три сестры по фамилии Дарт: Сузан, Хестер и Эмили. Сузан вышла замуж за человека по имени Браун, Хестер стала женой мистера Дакворти, а Эмили осталась незамужней. По одной из тех забавных случайностей, на которые так щедра жизнь, только незамужняя Эмили, как оказалось, могла иметь детей. Она и родила двойню.

К тому времени родители уже умерли, и Эмили (естественно, брошенная отцом ребенка) обратилась за помощью к сестрам. Сузан — истинная мегера, к тому же замужество вознесло ее на более высокую социальную ступень. Она произнесла несколько цитат из Библии и умыла руки. Хестер, добрая душа, обещала усыновить ребенка, когда он родится, и воспитать как своего собственного. Итак, ребенок наконец прибыл, но, как я уже сказала, не один.

Двойня! Для Дакворти это было слишком. Такого сюрприза он не ожидал. Хестер было разрешено взять только одного ребенка, и она, по доброте душевной, выбрала наиболее слабого — как раз нашего Роберта — зеркальное отражение другого близнеца, точная его копия.

Второго ребенка Эмили пришлось оставить себе. Будучи женщиной довольно крепкой, она уехала с ребенком в Австралию.

Того близнеца, который остался у Эмили, зарегистрировали под ее фамилией — Дарт, и при крещении дали имя Ричард. Роберт был зарегистрирован как родной ребенок Хестер Дакворти — в те времена еще обходились без всех этих нудных процедур — справок от врача или акушерки, каждый волен был поступать, как ему захочется. Так появились Роберт и Ричард, двое славных мужей[40]. Дакворти вместе с ребенком переехали в Брайтон, где Роберт считался настоящим маленьким Дакворти.

По-видимому, Эмили умерла в Австралии, и Ричард, тогда пятнадцатилетний юноша, отработав свой проезд на пароходе, вернулся на родину. Тогда это уже не был хорошенький маленький мальчик. Два года спустя пути Роберта и Ричарда пересеклись — во время воздушного налета.

Возможно, Хестер и знала о необычном расположении внутренних органов у Роберта, а может быть, и нет. Он, во всяком случае, ничего не знал. Я думаю, шок, вызванный взрывом, послужил причиной того, что у него усилились врожденные навыки левши. Кроме того, взрыв, по-видимому, стимулировал и новую тенденцию его организма — амнезию, потерю памяти под влиянием шоковых ситуаций. Все это так угнетало нашего мистера Дакворти, что его сознание стало постепенно расстраиваться.

Я склонен думать, что Ричард каким-нибудь образом узнал о существовании у него двойника и использовал это к своей выгоде. При таком предположении становится понятен и главный в этой истории инцидент с зеркалом. Должно быть, Роберт по ошибке принял стеклянную дверь чайного магазина за дверь парикмахерской. Именно в тот момент на него случайно натолкнулся Ричард и, испугавшись, что его увидят, быстро ретировался. Конечно, обстоятельства ему благоприятствовали: и то, что эта встреча вообще состоялась, и то, что оба носили не только мягкие шляпы, но и одинаковые дождевики — впрочем, ничего удивительного в такой сырой пасмурный день.

И еще фотография. Без сомнения, вначале это была ошибка фотографа. Но я бы не удивился, если бы Ричард и намеренно выбрал именно ту фотографию, имея на нее какие-то виды в дальнейшем. Хотя из этого следует, что он каким-то образом узнал об особенностях организма Роберта. Возможно, ходили какие-то слухи в армии — там об этом, естественно, знали. Впрочем, тут я ни на чем не настаиваю.

Во всей этой истории есть еще один странный момент: тот сон, в котором он кого-то душил; как можно понять, он приснился ему в ту самую ночь, когда Ричард проделал это с Джесси Хейнз. Говорят, между близнецами, особенно похожими, существует очень тесная связь: зачастую они заболевают одной и той же болезнью и в один и тот же день, нередко один знает, о чем думает другой, ну и тому подобное. Ричард в этой паре был сильнейший, видимо поэтому он так активно влиял на брата. Хотя точно не знаю, не могу объяснить. Осмелюсь преположить, однако, что все это вздор. Главное, вы сняли с него все подозрения.

— Ну, раз мы получили ключ к разгадке...

— Тогда почему бы нам не навестить настоящего преступника?.. — Уимзи встал, подошел к зеркалу и поправил галстук. — А все-таки в зеркалах что-то есть, — сказал он. — Нечто сверхъестественное, вам не кажется?