Рассказы о русских кораблестроителях

нового, уже не парусного, а парового крейсерского флота.

Первые корабли, заложенные по новой программе для Балтийского флота,—это шесть винтовых деревянных низкобортных клиперов водоизмещением по 600 т каждый. Строились они на верфях Архангельского адмиралтейства. Наблюдение за ходом постройки клиперов Кораблестроительный комитет поручил (начиная с 1856 года) своему совещательному члену — капитану 1-го ранга'Попову. Постройку этих кораблей успешно завершили в сравнительно короткий срок, после чего по предписанию А. А. Попов организовал из них крейсерский отряд.

В 1858 году А. А. Попова включили в состав специального комитета (под председательством С. О. Бурачка), определявшего возможность переоборудования некоторых парусных судов Балтийского флота в парусно-винтовые [280]. Для руководства реконструкцией отечественного военно-морского флота весьма пригодились знания такого опытного моряка, да при том еще и сведущего кораблестроителя, каким был А. А. Попов. В 1861 году его назначили одновременно действительным членом и Морского ученого и Кораблестроительного комитетов.

Будущий создатель отечественного парового броненосного флота, воспитывавшийся на традициях парусного флота, сумел понять и оценить возможности применения пара в военном кораблестроении. Однако этого оказалось недостаточно: нужно было знать новую технику самому и знать хорошо! И Попов взялся за изучение котлов, паровых машин и других корабельных механизмов с азов. Досконально изучив новую сложную технику, он с полным правом мог теперь инспектировать первых инженер-механиков боевых кораблей, вступивших в строй нового отечественного парового флота.

Построенные под наблюдением Попова первые 12 винтовых клиперов и 14 корветов стали основой быстроходного парового крейсерского флота.

Возглавив отряд из только что вступивших в строй корветов и клиперов, А. А. Попов совершил дальний переход из Кронштадта в Японское море. По пути в декабре 1859 года он зашел на временную стоянку в американский порт Сан-Франциско, где его настигло печальное известие о том, что еще в мае скончался его любимый отец. Он всегда считал отца первым своим наставником и лучшим другом.

Завершив переход в Японское море, крейсерский отряд А. А. Попова еще в течение нескольких лет продолжал плавать вдоль берегов Дальнего Востока. В 1861 году А. А. Попова произвели в контр-адмиралы. Во главе эскадры русских кораблей он плавал к берегам Анг-98 лии. В 1863 году, как раз в то время, когда обострилась международная обстановка, Попова снова назначили командиром Тихоокеанской эскадры.

В сентябре 1863 года Тихоокеанская эскадра под флагом контр-адмирала Попова вышла в море и вскоре приблизилась к западному побережью Северной Америки. Одновременно с этим к восточным берегам Америки подошла другая русская эскадра иод командованием контр-адмирала С. С. Лесовского.

Согласно официальной версии, русские эскадры должны были продемонстрировать «готовность России поддержать де- ««"’Р-Я—Р*" я. *• Поло. . 1861 г. мократические Соединенные Штаты Севера в их борьбе с рабовладельческими Южными Штатами». Но одновременно это была и совсем недвусмысленная угроза в адрес Англии. То обстоятельство, что Англия поддерживала южан-ра-бовладельцев, занимая одновременно враждебную позицию по отношению к России, вынудило царских дипломатов пойти на демонстративное сближение с Соединенными Штатами Севера. Неожиданное появление русских военно-морских сил на традиционных путях мор- Контр-адмирал С. С. Лесоаскмм. ской торговли — наиболее уязвимом месте Британской империи — произвело исключительный эффект (194].

Иностранная печать того времени неоднократно отмечала образцовое состояние кораблей эскадры контр-адмирала Попова, их постоянную боеспособность и прекрас-

ную выучку экипажей, что расценивали как личную заслугу «талантливого русского моряка» — так характеризовали Андрея Александровича за рубежом.

Управляющий Морским министерством адмирал Н. К. Краббе.

Командуя эскадрой Тихоокеанского флота, А. А. Попов все время продолжал совершенствовать свои знания в области кораблестроения. Этому во многом способствовали заграничные командировки, в которых он побывал по заданию Морского министерства: он изучал состояние кораблестроения и артиллерийского вооружения иностранных военных кораблей. В 1860—1862 годах Попова радушно встретил в Англии его прежний знакомый — известный кораблестроитель Рид.

В 1863 году А. А. Попов получил приказ сдать командование Тихоокеанской эскадрой и прибыть в Петербург, чтобы вплотную заняться вопросами кораблестроения. С этого года и до последних дней жизни всю свою деятельность Попов целиком посвятил развитию русского кораблестроения. Необходимо отметить, что плодотворная деятельность А. А. Попова — разработка им целой серии проектов принципиально новых типов и классов кораблей, а также организация их постройки — в значительной степени способствовала созданию в России броненосного и крейсерского флота.

Вопрос о постройке мореходных броненосных кораблей, пригодных для дальних плаваний, приобрел большое значение еще в 60-х годах. Передовая часть русских кораблестроителей во главе с контр-адмиралом Поповым, начавшая борьбу против попыток управляющего Морским министерством адмирала И. К. Краббе передать за границу заказ на постройку бронированных кораблей, выдвинула лозунг: «Строить флот дома!».

А. А. Попов — один из первых правильно понял, оценил и быстро учел новые требования к отечественному кораблестроению, выдвинутые обстановкой и диктуемые интересами государства. В 1867 году, уже будучи членом Кораблестроительного отделения Морского технического

комитета, Попов разработал проект мореходного броненосца и представил его на конкурс, объявленный тогда Морским министерством. В конкурсе принимали участие более двадцати иностранных и отечественных кораблестроителей. Проект броненосца, получивший первую премию, был утвержден с незначительными изменениями.

В 1869 году, 24 мая, в Петербурге на верфи Галерного острова (ныне Адмиралтейский завод) состоялась торжественная церемония закладки броненосца, получившего название «Крейсер».

Этот броненосец и заложенный годом позднее в Англии броненосец «Девастейшн» — первые в мире брустверно-башенные корабли — представляли собой дальнейшее развитие мониторов — однобашенных броненосных кораблей с очень низким бортом. На броненосцах нового типа предусмотрели две башни и более высокий борт, что значительно улучшило их мореходные качества. Главное же их отличие состояло в том, что орудийные башни с поворотными механизмами, основания дымовых труб, котельные вентиляторы и рулевые рубки были защищены мощным броневым бруствером, возвышавшимся над верхней палубой. Заложенный броненосец «Крейсер» осенью 1872 года был спущен на воду и при этом переименован в ознаменование 200-летия со дня рождения Петра I в «Петр Великий».

Непосредственными строителями броненосца были корабельные инженеры М. М. Окунев и А. Е. Леонтьев, а общее руководство и наблюдение за постройкой осуществлял автор проекта. В процессе постройки первоначальный проект броненосца неоднократно видоизменяли с тем, чтобы еще более усилить мощь корабля и улучшить его тактико-технические данные. Так, по совету капитана 2-го ранга Н. В. Копытова (впоследствии — известный адмирал) А. А. Попов отказался от предусмотренного проектом тарана, становившегося бесполезным в условиях современного боя [215]. Это позволило повысить скорость хода и улучшить маневренные качества броненосца. На этом корабле применили смешанную продольно-поперечную (клетчатую, бракетную) систему набора (сочетание неразрезных продольных связей — стрингеров и разрезных поперечных — бракетных флоров; клетки набора были накрыты вторым — внутренним дном). Интересно отметить, что впервые в военном кораблестроении подобная система была применена А. А. Поповым еще в 1864 году на канонерской лодке «Смерч», и лишь годом позже ее использовал Рид на английском корабле «Беллерофон».

Когда, наконец, в 1876 году броненосец «Петр Великий» вошел в строй Балтийского флота, это произвело

настоящий переполох в военно-морских кругах зарубежных государств: по своим тактико-техническим данным «Петр Великий» был сильнейшим кораблем в мире.

Водоизмещение этого двухбашенного брустверного броненосца составляло 9665 г, длина — 100,6 м, ширина — 19,3 м, а осадка — 7,2 м. Корабль имел двухвальную энергетическую установку, причем суммарная мощность обеих паровых машин достигала Генерал-адъютант А. А. Попов ”000 л. С., ЧТО давало в 1871 г. возможность развивать

скорость хода более 14 узлов. Запас топлива 200 т угля обеспечивал дальность плавания до 3600 миль.

Броневая защита броненосца состояла из броневого пояса по всей длине корабля и бруствера в средней его части. Толщина бортовой брони — 203—356 мм, бруствера — 356 мм, а палубной брони — 76 мм.

В вооружение корабля входили четыре 305-миллиметровых орудия, размещенных в двух вращающихся башнях (также защищенных 305—356-миллиметровой броней), две 230-миллиметровые мортиры, расположенные на юте, и шесть 86-миллиметровых орудий на барбетах (по три с каждого борта). Численность экипажа — 440 человек.

Следует отметить, что корпус броненосца «Петр Великий» впервые в практике русского металлического кораблестроения был целиком изготовлен из отечественных материалов. Стоимость постройки «Петра Великого» составила менее 6,5 млн. рублей, т. е. не превышала стоимости английских кораблей, обладавших более низкими тактико-техническими данными.

Изданные в 1876 году в Англии сравнительные таблицы наглядно показывали, что русский броненосец, при почти таком же водоизмещении, как и «Девастейшн», имел более сильное вооружение и более мощную броневую защиту, а также меньшую осадку [196].

Главный строитель Британского флота Н. Барнаби, сменивший на этой должности Рида, вынужден был публично признать, что построенный в России корабль при наличии более сильного вооружения и бронирования 102 превосходил по скорости хода и остойчивости даже

Сравнение броненосцев; а — «Петр Великий» (Россия); б — «Девастейшн» (Англия).

Основные тактикотехнические данные

«Петр Великий»

«Девастейшн»

Водоизмещение¹, т Скорость, узлы Толщина брони, мм: пояс бруствер Вооружение

9665 — 10 300 14,3

203—356

356

IV — 305 мм 11 — 230 »

VI - 86 » |

9062-9600

12,5—13,8

203-305

254

IV - 305 мм Орудий среднего калибра нет

Теоретическим чертеж броненосце «Петр Великий».

только что спроектированные в Англии корабли того же класса [196].

Представители Британского Адмиралтейства, пытаясь принизить достижение русского кораблестроения, сообщили в газете «Таймс», что якобы авторство проекта «Петра Великого» принадлежит англичанину Риду, но последний опроверг эту газетную утку.

Девятого сентября 1872 года в той же «Таймс» была помещена статья Рида, в которой он писал:

«.. .Позвольте опровергнуть то замечание, что будто бы я составлял проект недавно спущенного в Санкт-Петербурге русского броненосца «Петр Великий». Этот проект — творение адмирала Попова, человека одинаково достойного как в военное, так и в мирное время... Было бы большой честью в отношении ко мне считать меня в Англии за составителя проекта этого судна, но я не имею никакого желания принимать на себя эту незаслуженную честь, и было бы пагубным самообольщением думать, что прогресс во флотах других держав исходит из Англии... Русские успели превзойти нас как в отношении боевой силы существующих судов, так и в отношении новых способов постройки. Их «Петр Великий» совершенно свободно может идти в английские порты, так как представляет собой судно более сильное, чем всякий из собственных наших броненосцев».

Вступив в 1876 году в строй Балтийского флота, «Петр Великий» находился в его составе более 30 лет. В 1906 году старый броненосец после капитального ремонта переоборудовали в учебно-артиллерийский корабль, после чего он оставался в строю вплоть до Октябрьской революции. Впоследствии этот корабль использовался в качестве блокшива.

«Петр Великий» почти до начала 80-х годов прошлого века оставался единственным подобным кораблем флота царской России. В значительной степени это объяснялось тем, что задачу ведения боевых действий на морских коммуникациях вероятных противников России, по мнению Морского министерства, могли решать лучше, чем броненосцы, быстроходные корабли крейсерского флота. По этой причине почти в течение десятилетия не были заложены новые крупные броненосцы, а вместо них осуществлялась постройка небольших бронированных крейсеров — клиперов. По предложению А. А. Попова клипера в России стали строить композитными (т. е. с металлическим набором, но с деревянной наружной обшивкой), что несколько снизило стоимость постройки.

В связи со стратегической разобщенностью русских флотов и отсутствием промежуточных баз для снабжения кораблей топливом на переходах потребовалось создание автономных и мореходных крейсеров с большим радиусом действия, повышенными дальностью плавания и скоростью хода, пригодных для переброски с Балтики на Дальний Восток.

За разработку проекта автономного океанского крейсера с сильным вооружением и мощной защитой взялся

А. А. Попов еще в 1869 году (совместно с корабельными инженерами И. С. Дмитриевым и Н. Е. Кутейниковым).

А. А. Попов сразу же оценил важность предложенного Н. В. Копытовым способа поясно'го бронирования боевых кораблей. Сущность способа заключалась в том, что защищались лишь наиболее жизненные части кораблей (215].

После утверждения Морским техническим комитетом созданного А. А. Поповым проекта П 1870 году были зало- Вице-вдмирап Н. В. Копытов, жены два однотипных корабля — «Генерал-адмирал» и «Александр Невский». В связи с тем, что в принятой в русском военно-морском флоте (как и в любом иностранном) классификации подобного класса кораблей

не значилось, их первоначально отнесли к корветам, затем причислили к фрегатам, а еще позднее стали именовать крейсерами 1-го ранга.

Постройку кораблей производили в Петербурге на разных верфях: «Генерал-адмирал» — на Охтинской верфи, а «Александр Невский» — на Балтийском заводе (причем последний после спуска на воду переименовали в «Герцога Эдинбургского»).

Один из них вступил в строй в 1875 году, а другой — в 1877 году. В 1892 году их официально отнесли к крейсерам 1-го ранга, но использовали в качестве учебных кораблей Балтийского флота вплоть до 1909 года, а затем переоборудовали в минные заградители «Нарова» и «Онега».

Появление в России таких мощных броненосных крейсеров привлекло внимание всех иностранных держав. Английские и французские проекты подобных кораблей повторили все характерные особенности, содержавшиеся в проекте А. А. Попова. Учтя это, русское Морское министерство решило переделать в броненосный крейсер башенный фрегат «Минин», заложенный еще в 1864 году. Руководство проектными и строительными работами возложили на А. А. Попова.

Первоначально Андрей Александрович предполагал переоборудовать этот корабль в однотипный с английским монитором «Сар1ат», но когда последний опроки-

нулся, Попов отказался от этого плана. Он разработал проект уширения уже построенного корпуса «Минина». Предполагалось разрезать его вдоль ДП, раздвинуть обе половины корпуса в стороны и ввести между ними продольную вставку шириной 4—5 м. Этот смелый и оригинальный замысел, заинтересовавший кораблестроителей, не был осуществлен, так как потребовал слишком больших затрат, а это признали нецелесообразным. Тогда А. А. Попов разработал еще один проект модернизации «Минина», который и был принят к осуществлению. Носовую часть корабля значительно подняли, оборудовали корпус поясной броней, орудийные башни заменили открытыми палубными установками, установили более мощные главные машины. Таким образом, А. А. Попов успешно справился с необычной задачей. Уже в 1878 году новый броненосный крейсер «Минин» вступил в строй отечественного флота. Он развивал скорость хода до 14,5 узла.

Совершенствуя тип автономного крейсера на основе опыта переделки «Минина», русские кораблестроители под руководством А. А. Попова спроектировали и в 1881 году

Схема броненосного крейсера «Минин» (5940 т; мощность машин 5290 л. с.).

заложили два новых броненосных крейсера: «Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах». Эти корабли, развивавшие скорость хода до 17 узлов, были самыми быстроходными в мире кораблями данного класса.

С 1892 по 1899 год вошли в строй крейсера «Рюрик», «Россия» и «Громовой», являвшиеся модификацией типа «Владимир Мономах». Современные тяжелые крейсера, еще сохранившиеся в составе различных военно-морских флотов мира, представляют собой дальнейшее развитие идей, заложенных в проекты названных кораблей.

Отмечая огромные заслуги А. А. Попова в создании броненосных кораблей новых типов, следует упомянуть о той роли, которую он сыграл при создании в России класса вспомогательных крейсеров.

В годы русско-турецкой войны 1877—1878 гг. потребовалось увеличить число боевых кораблей для защиты русских интересов от враждебных действий Англии, выступившей на стороне Турции. В связи с тем, что отечественная промышленность не могла быстро справиться с подобной задачей, адмирал Попов предложил переоборудовать в боевые корабли быстроходные коммерческие пароходы «Европа», «Азия» и «Африка». Эти суда были первыми в отечественном флоте вспомогательными крейсерами, именовавшимися крейсерами 2-го ранга. Впоследствии опыт первой мировой войны достаточно убедительно подтвердил, что вспомогательные крейсера могли играть большую роль в борьбе за морские коммуникации.

В истории отечественного кораблестроения имя адмирала Попова связано и с созданием круглых броненосцев, предназначавшихся специально для обороны Черноморского побережья в районе Керченского пролива и Дне-провско-Бугского лимана. В те годы Морское министерство решило усилить береговую оборону этого района, включив в ее систему серию броненосцев с малой осадкой. Такие корабли должны были превосходить по мощи артиллерии и броневой защите все иностранные броненосцы, а, кроме того, обладать достаточной остойчивостью. Однако в тот период на Черном море не было судостроительной базы, способной создавать подобные мореходные броненосцы.

Обсуждая эту задачу, Морской технический комитет установил, что из существующих отечественных и иностранных типов броненосцев ни один не отвечает подобным требованиям. В дебатах по данному вопросу активно участвовал вице-адмирал А. А. Попов. Он внес оригинальное предложение: создать броненосцы с ватерлинией круглой формы. По его утверждению, броненосцы подобной конструкции будут иметь небольшую осадку и при этом смогут нести вооружение и бронирование, соответствующее требованиям Морского министерства (однако скорость в этом требовании не оговаривалась).

Вспоминая впоследствии о том, как зародилась идея создания круглых броненосцев, А. А. Попов рассказывал о своих давних беседах с английскими кораблестроителями Ридом и Эльдером, убедительно доказывавшими, что увеличение ширины корабля дает возможность увеличить полезную нагрузку при малой осадке {195]. Андрей,Александрович развил мысль Рида о свойствах широких судов и выдвинул идею создания круглых броненосцев. Расчеты подтвердили, что такие корабли смогут удовлетворить весьма противоречивые требования Морского министерства.

В чрезвычайно сжатые сроки вице-адмирал Попов разработал проект и представил его на рассмотрение Морского технического комитета. Это был проект корабля невиданной конструкции, напоминавшего по форме (в плане) блюдце. В том же 1870 году модель и чертежи круглого броненосца, названного по имени создателя «по-повкой», были выставлены на Всероссийской выставке в Петербурге, устроенной в Соляном городке [215].

Предложенный А. А. Поповым проект круглого броненосца был единственным готовым проектом корабля, который в известной степени мог разрешить поставленную проблему.

Морское министерство признало предложенные А. А. Поповым круглые броненосцы наиболее соответствующими местным условиям подвижной прибрежной обороны на Черном море. Несмотря на то, что идея создания не наступательных, а оборонительных боевых кораблей не была популярной, Морское министерство все же признало предложенный Поповым проект круглых броненосцев приемлемым и утвердило его.

Первоначально предполагали создать целую серию из десяти подобных кораблей. Однако после постройки двух из них и проведения ходовых испытаний выявились присущие круглым броненосцам существенные недостатки, обусловленные их необычной формой. Основные недостатки: неустойчивость на курсе, резкость качки, а также вращение вокруг своей оси после каждого выстрела. Все это заставило отказаться от дальнейшего строительства круглых броненосцев, и этот тип кораблей дальнейшего развития не получил.

Ввиду отсутствия на Черном море в те годы необходимой судостроительной базы пришлось строить первый круглый броненосец «Новгород» на верфи Нового Адмиралтейства в Петербурге, а затем в разобранном виде перевезти его по железной дороге в Николаев для сборки и достройки. Наблюдение за строительством заложенного в конце 1871 года броненосца поручили автору

Броненосец береговой обороны («поповна») «Новгород»: а — продольный разрез; б — вид сверху; в — вид сбоку; г — вид с кормы.

1 — люки; 2 — вентиляционные трубы; 3 — штурвал; 4 — компас; 5 — башня; 6 — дымовая труба; 7 — котлы; 8_Г 9 — рубка и жилые помещения; 10 — броня; 11 — наружная обшивка; 12 — внутреннее дно, накрывающее клетки набора, образованные радиальными и концентрическими связями; 13 — линия вала; 14 — боевой штурвал;

1$ — руль; 16 — киль.

Броненосец «Новгород» («поповна»).

проекта — вице-адмиралу Попову, а его строителем назначили корабельного инженера А. В. Мордвинова.

Водоизмещение броненосца «Новгород» около 2500 т, диаметр 30,8 ж и осадка 3,8 ж. Корабль защищала 229-миллиметровая поясная броня на тиковой прокладке с коробчатым железом, что вместе с железной рубашкой было приблизительно эквивалентно броне толщиной 70 мм. Вооружение этой «поповки» состояло из двух 280-миллиметровых нарезных орудий, каждое из которых было установлено на отдельной платформе в общей неподвижной башне. В состав машинной установки «Новгорода» входило шесть паровых машин суммарной мощностью на валах около 1600 л. с. Каждая машина работала на собственный гребной вал. Котельная установка состояла из восьми паровых котлов. На испытании «Новгород» показал скорость 7,5 узла, т. е. обычную для тогдашних мониторов. Его экипаж состоял из 150 человек, а постройка обошлась сравнительно дешево — около 3 млн. рублей.

Корпус «поповки» построен по клетчатой (радиальной) системе с двойным дном, водонепроницаемыми переборками и отсеками. Впервые в истории кораблестроения на этом корабле применили специальную водоотливную систему с поршневыми насосами.

Несмотря на указанные выше недостатки, выявленные во время испытания броненосца, «Новгород» в основном оправдал возлагавшиеся на него надежды и в 1874 году был введен в строй. Постройку второго однотипного с ним броненосца начали уже в Николаеве. Первое его название «Киев» было изменено на «Вице-адмирал Попов» в 1875 году при спуске корабля на воду. Этот броненосец обладал более высокими тактико-техническими данными, чем его предшественник. Водоизмещение 3550 т_у диаметр 36,6 ж, осадка 4,1 ж. Круговой броне-112 вой пояс 400 жж, а палубная броня 75 мм. Вооружение

Броненосец «Вице-адмирал Попов».

два 305-миллиметровых орудия. Экипаж 205 человек. Интересно отметить, оба орудия броненосца были установлены внутри открытого барбета в поднимающихся в момент выстрела станках. После выстрела посредством гидравлики станки опускались, и орудия оказывались под защитой барбета. Первоначально суммарная мощность машин этого броненосца составляла 3000 л. с., но затем ее снизили до 2400 л. с., что обеспечивало скорость хода 8,5 узла.

Вступив в 1876 году в строй, броненосец «Вице-адмирал Попов» в 1879 году совершил успешный переход в штормовую погоду из Севастополя в Батум. Однако это еще не свидетельствовало о том, что подобные корабли мореходны и пригодны для боя в открытом море. Их круглым ватерлиниям была присуща чрезмерная остойчивость, что приводило к очень резким, стремительным размахам качки на волнении. Хотя оба броненосца могли совершать морские переходы в свежую погоду, но при качке трудно было использовать их артиллерию. Кроме того, удары волн о плоские днища сильно расшатывали корпуса кораблей, отчего плавание в открытом море было далеко не безопасным. Все это свидетельствовало о том, что подобный тип броненосцев можно использовать лишь в прибрежной зоне в качестве самоходных плавучих батарей. Как известно, к этому и сводилось требование Морского министерства, принявшего решение об их строительстве {243].

«Поповки» по вооружению и защите значительно превосходили боевую мощь мониторов и башенных фрегатов. Данные корабли были прообразом класса броненосцев береговой обороны, существовавшего в течение ряда десятилетий во многих военных флотах мира.

Результаты испытаний «поповок» снова обратили внимание общественности на эти «курьезные» суда и вы- 113

Сечение по миделю

Императорская яхта «Ливадия»:

1 — запас угля; 2, 3 — запасы провизии и пр.; 4 — помпа; 5 — котлы; 6 — машины; 7 — шкиперские припасы и провизия; 8 — электростанция; 9 — междубортные отсеки; 10 — помещения для офицеров; 11 — помещения для свиты; 12 — помещение для высших чинов флота; 13 — зал для при> емов; 14 — помещение для царской семьи; 15 — кубрики команды.

а все пространство между наружной обшивкой и второй продольной переборкой разделил на малые водонепроницаемые отсеки. Впоследствии эти принципы обеспечения непотопляемости широко использовались при создании тяжелых боевых кораблей.

После окончания постройки «Ливадия» вышла из Глазго в Севастополь. В Бискайском заливе яхта попала в шторм и, несмотря на огромную волну, не получала больших кренов, размахи качки не превышали 4° на борт.

Вода не заливала палубы, но зато при ходе против волны носовая часть судна подвергалась ударам, сотрясавшим весь корпус. В результате ударов волн (теперь это явление называют английским термином слэмминг) судно получило большую пробоину, обнаруженную лишь в Севастополе. Наличие пробоины не отразилось на скорости яхты и безопасности плавания благодаря тому, что ме-ждубортное пространство ее было подразделено на водонепроницаемые отсеки [211].

Участвовавший в этом переходе Э. Е. Гуляев проанализировал его итоги и написал доклад, озаглавленный:

«О некоторых специальных идеях о системе постройки военных судов, которая обеспечила бы им защиту от мин и таранов, более действительную, чем это достигается при современном судостроении». Позднее, в 1906 году, он разработал интересный проект «непотопляемого и не-опрокидываемого броненосца». Система бортовой противоминной защиты с несколькими продольными бортовыми переборками, предложенная Гуляевым, получила дальнейшее развитие и применение на боевых кораблях всех стран. Несомненно, при разработке системы бортовой противоминной защиты Гуляев использовал идею разделения междубортного пространства на водонепроницаемые отсеки при помощи системы продольных и поперечных переборок, впервые осуществленной А. А. Поповым на яхте «Ливадия».

В Севастополе «Ливадию» обследовала специальная комиссия, признавшая яхту непригодной для использования по назначению. Позднее это судно служило плавучим складом; его переименовали в «Опыт».

Принципы, заложенные при проектировании яхты «Ливадия», были осуждены тогдашней технической общественностью, так как стало совершенно ясно, что нельзя широкое и плоскодонное судно сделать мореходным без ущерба для других его качеств. Между тем вице-адмирал Попов не желал считаться с этими трезвыми доводами.

Он упорно продолжал настаивать на правильности своего утверждения: боевая мощь любого корабля прямо пропорциональна его ширине и водоизмещению. Попов даже разработал новый проект овального броненосца, исходя 117

Для сравнения (• центра рисунка) показаны размахи качки судна обычных размерений при тех же условиях плавания.

из такого принципа, но этот проект был признан не пригодным и поэтому осуществлен не был.

Продолжая отстаивать идею создания широких кораблей, вице-адмирал Попов внес предложение о модернизации старых кораблей для усиления их боевой мощи за счет уширения. Сущность его оригинального предложения заключалась в том, чтобы разрезать старые корабли по диаметральной плоскости, раздвигать обе половины и вводить между ними продольную вставку. Это предложение вызвало интерес, но также было отвергнуто как нецелесообразное и трудноисполнимое.

В дореволюционной, а отчасти и в советской печати встречаются утверждения о том, что идея, создания адмиралом А. А. Поповым круглых судов была ошибочной. С этим можно согласиться лишь частично. С одной стороны, не вызывает сомнения, что эти суда, обладающие огромной остойчивостью и плохой управляемостью, были немореходными и поэтому оказались непрактичными. Однако необходимо учесть, что «поповки» предназначались для использования лишь в качестве плавучих фортов в устьях рек и в этом отношении вполне соответствовали ' своему назначению. Кроме того, нельзя забывать, что именно на широких судах А. А. Поповым впервые в истории кораблестроения были рассмотрены проблема непотопляемости и проблема противоминной (противоторпедной) защиты.

К заслугам адмирала Попова следует отнести и то, что он умел комплексно ставить и решать сразу ряд вопросов в области кораблестроения. Так, создавая такие широкие корабли, как круглые броненосцы и яхта «Ливадия», А. А. Попов сделал все, чтобы построить для них и специальный плавучий док, поскольку существовавшие тогда на Черном море доки имели недостаточную ши-- • рину. Он выдвинул идею создания однобашенного плаву-118 чего дока, пригодного не только для подъема из воды, но

Стремясь использовать мины в качестве средства активного нападения и повысить эффективность и тактические возможности этого оружия, А. А. Попов предложил заменить примитивные и громоздкие шестовые мины, взятые на вооружение флота, сконструированными им самим «буксирными шестовыми минами».

Устройство состояло из двух соединенных между собой деревянных шестов. Верхний шест служил поплавком и всегда оставался на поверхности воды, а нижний подвешивался к нему таким образом, чтобы постоянно находиться на глубине двух-трех метров. К обоим концам нижнего шеста прикреплялось по одной мине с ударным взрывателем.

Мины были впервые испытаны С. О. Макаровым, командовавшим в то время пароходом «Константин», на котором эти мины были установлены. Несколько позднее, в 1877 году, вице-адмирал Попов сам провел испытание своих мин на пароходе «Аргонавт» [209].

Сразу же после начала военных действий против Турции Морское министерство поручило вице-адмиралу Попову создать проект и в кратчайший срок организовать строительство для Черноморского и Балтийского флотов сотни «минных катеров», т. е. небольших быстроходных миноносок.

Попов за несколько недель разработал проект 23-тонной миноноски, вооруженной однотрубным торпедным аппаратом. Взявшись за дело с присущей ему энергией и напористостью, он сумел разместить заказы на массовое строительство этих судов на тридцати отечественных и зарубежных судостроительных заводах. Он добился того, что большая часть миноносок вступила в строй еще до окончания русско-турецкой войны (в 1877— 1878 годах).

Адмирал А. А. Попов с большим интересом и вниманием следил за всеми попытками различных отечественных и зарубежных изобретателей создать новые виды военно-морского оружия, значение которых он был способен оценить с точки зрения возможных перспектив дальнейшего развития. «Беспокойный адмирал», как звали на флоте А. А. Попова, решительно поддерживал многие передовые начинания творцов отечественной военно-морской техники, лично помогал в осуществлении их замыслов.

Не случайно вокруг него всегда группировались различные изобретатели, а также наиболее прогрессивные кораблестроители и моряки, дорожившие судьбой отечественного кораблестроения.

Морским министерством он писал: «.. .его (адмирала Попова.— И. Б.) теплое сочувствие и постоянные ходатайства. .. немало способствовали достигнутому мною успеху. ..» |263].

Опыт, приобретенный А. А. Поповым во время участия в испытаниях подводной лодки Александровского, позволил ему стать компетентным экспертом по вопросам подводного плавания. Так, в 1867 году Морской технический комитет попросил его дать заключение по проекту подводного судна, созданного инженером Гагеном. Адмирал отметил оригинальность двухкорпусной конструкции корпуса, предложенной изобретателем подводной лодки, указав, что в остальном проект повторяет идеи Александровского.

А. А. Попов одновременно исполнял ряд важных государственных и общественных обязанностей. В 1876 году он стал членом Адмиралтейств-Совета. В 1880 году его назначили председателем Кораблестроительного отделения Морского технического комитета. С 1868 года адмирал Попов — член Совета торговли и мануфактур, член Общества содействия русской промышленности и торговли. А. А. Попов был избран почетным членом лондонского Общества корабельных инженеров.

В 1891 году А, А. Попова произвели в адмиралы. До последних дней жизни он неустанно и деятельно выполнял все свои многочисленные обязанности.

Скончался адмирал Андрей Александрович Попов скоропостижно, на 77 году жизни, 6 марта 1898 года, и погребен рядом с отцом на Смоленском кладбище в Петербурге (249].

Адмирал- Попов — один из наиболее всесторонне образованных моряков своего времени. Удачно сочетая знания выдающегося моряка с глубокими познаниями в области кораблестроения, Андрей Александрович многое сделал для развития отечественного флота. Он был всесторонне образованным человеком: знал естественные и точные науки, историю флота и литературу.

Как продолжатель славной лазаревской школы, адмирал Попов воспитывал молодежь на лучших патриотических традициях русского флота. В основу своего метода воспитания квалифицированных кадров для нового парового флота он положил непременный принцип: «где . работает матрос, там работает и офицер». С помощью этого метода адмирал Попов в самый сложный период перехода флота от паруса к пару, добился такого положения, когда многие флотские офицеры до тонкостей знали новую военно-морскую технику и могли обучать своих подчиненных. Вместе с тем, необходимо указать, что адмиралу Попову были свойственны и некоторые личные недостатки, обусловленные особенностями его ха- 123

рактера. Особенно нетерпимо относился 6н к критике. Порой упорство, с которым адмирал Попов отстаивал некоторые свои явно ошибочные суждения, граничило с упрямством и вредило делу.

Подводя итоги почти полувековой деятельности адмирала Попова в области кораблестроения, необходимо отметить, что созданные им оригинальные по конструкции боевые корабли русского флота послужили основой для развития некоторых типов и классов кораблей во флотах всего мира. Попову принадлежит первенство в разработке вопросов непотопляемости и внедрения многих технических новшеств; он внес немалый вклад в развитие отечественного минного оружия и подводного флота.

Отец и сын Поповы сыграли видную роль в истории отечественного кораблестроения, внесли большой вклад в его дальнейшее развитие, а также в техническое перевооружение нашего флота.

Деятельность обоих Поповых — отца и сына — нашла заслуженное признание еще при их жизни, а так, к сожалению, не всегда случалось в истории. Не случайно благодарные современники-моряки называли Александра Андреевича Попова «ученейшим кораблестроителем», а его сына —■ выдающегося адмирала — «учителем флота».

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

НИКОНОВ И РОМОДАНОВСКИМ

В предыдущей части мы рассказали о кораблестроителях прошлого века, в семьях которых любовь к кораблестроению и флоту передавалась по наследству. В настоящем очерке речь пойдет о двух совершенно разных людях, представителях различных социальных групп. Один из них жил в начале XVIII века, другой — в конце. Казалось бы, что общего могло быть между неграмотным крепостным крестьянином Ефимом Никоновым и состоятельным кременчугским мещанином Семеном Ромодановским! И все же эти люди связаны общими устремлениями их творчества, направленного на разрешение проблемы плавания под водой и усиление мощи военного флота их родины. Они не думали о собственных благах и^:отдали лучщие годы своей жизни изобретению и постройке подводных' судов, вооруженных таким оружием, с помощью которого можно под водой поражать неприятельские корабли.

Творческая деятельность Ромодановского стала как бы логическим продолжёнием упорных трудов его предшественника Никонова, развитием и преумножением некоторых его идей, двигавших вперед отечественное подводное плавание. Эта преемственность творчества и роднит двух изобретателей, многие творческие идеи которых опережали уровень развития тогдашней техники, а поэтому и не могли быть осуществлены. С другой стороны, оба изобретателя не получили технического образования, что сильно затрудняло их практическую деятельность по созданию задуманных подводных судов.

Первый из героев рассказа — Ефим Никонов жил в ту памятную в истории нашей страны эпоху, когда Петр I создавал впервые регулярный отечественный военный флот. На адмиралтейских и галерных, а также «партикулярных» верфях новой русской столицы — Санкт-Петер-

бурга было тогда людно и шумно. Тысячи мастеровых стучали топорами, строгали, пилили, били тяжелыми молотами. Повсеместно строили корабли, фрегаты, галеры, ластовые и иные суда для Балтийского флота. В арсеналах и различных мастерских готовили для них пушки, припасы и всевозможные другие виды вооружения и снабжения. Со всех концов России везли в город на Неве все, в чем нуждалось кораблестроение: лучшие материалы выделялись для строительства и снаряжения флота. Судьбы многих тысяч морских и адмиралтейских «служителей», а также работников, мастеровых и «приписных» крестьян были прочно связаны со всенародным делом создания отечественной военно-морской мощи.

Неудивительно, что в то кипучее время многие самоучки-самородки, которыми так богата была русская земля, направляли всю силу своего пытливого ума на создание флота.

Осенью 1718 года, когда многие плотники возвращались в села «с государевых» работ, по московским посадам пошел слух, что какой-то крестьянин из подмосковного села Покровское-Рубцово придумал некое «потаенное» судно для плавания под водой. Как потом оказалось, это и был Ефим Никонов.

Из глубины веков немного дошло до нас сведений об этом простом крепостном крестьянине, имя которого теперь прочно вошло в историю отечественного кораблестроения.

Родился Ефим Никонов примерно в 1690 году в селе Покровское-Рубцово, что живописно раскинулось на правом берегу реки Яузы, почти напротив другого крупного села — Семеновского. Отец Ефима — Прокопий Никонов ранее проживал со всей своей многочисленной семьей в одном из московских посадов, но большие земские оброки посадской общины вынудили его уйти в село.

Большинство жителей села Покровское издавна славились как искусные ремесленники и мастеровые. Часть из них работала на купеческих верфях, где строили на Яузе баржи и иные речные суда, другие же нередко уходили на «государевы работы», связанные с постройкой кораблей для^г создаваемого военного флота.

Ефим Никонов, как и отец его, слыл опытным плотником. Вероятно, он был из числа тех крестьян, что по указу царя принимали участие в работах на судостроительных верфях. Очевидно, там у него и родилась мысль о создании подводного судна. Прошло, может быть, немало времени, пока Никонов решился объявить о своей идее всем своим односельчанам во всеуслышание. Однако изобретателя никто не понял и не поддержал. Односельчане его высмеяли и выругали, окрестив «никчемным выдумщиком».

Прошел почти целый год. За это время мысль о возможности построить «потаенное» судно была уже настолько основательно продумана и обоснована, что изобретатель уговорил местного стряпчего Литвинова «за малую мзду» написать «доношение с челобитной», которую подал на имя Петра I. В своей челобитной Никонов, жалуясь на притеснения и «всяческое поругание» со стороны «людей чиновных, дьяков и старост», клятвенно заявлял:

«Сделает он к военному случаю на неприятелей угодное судно, которым на море в тихое время будет из снаряду забивать кораблй, хотя бы десять или двадцать и для пробы тому судну учинит образец, сколько на нем будет пушек, под потерянием своего живота, ежели будет неугодно...» (298].

В том же доношении было указано, что придуманное судно «будет ходить в воде потаенно».

В те давние времена простолюдину, да притом еще крестьянину, можно было пробиться на доклад к самому правителю государства, только подав челобитную. Челобитные на государево имя писались в том случае, если ее автору известно было о деле государственной важности, поэтому все чиновники обязаны были немедленно о нем донести царю.

Если же, паче чаяния, оказывалось, что «челобитчик» зря побеспокоил государя, его строго наказывали. На все это Ефим Никонов шел сознательно, уверенный в пользе своего изобретения. Вот почему он писал, что ручается за судно «под потерянием своего живота, ежели будет неугодно»!

Челобитная простого крестьянина дошла до Петра I. Прозорливый ум великого человека сумел сразу оценить эту замечательную, необычную идею. Петр I понял, какие важные преимущества получит молодой русский флот в его борьбе с могущественными армадами шведского и иных иностранных флотов, если удастся осуществить эту идею.

Как только наступила зима и наладился надежный санный путь, по приказанию царя находившегося под стражей «челобитчика» Ефима Никонова освободили и отправили на казенных лошадях в Санкт-Петербург, куда он и прибыл в начале 1720 года.

Прежде всего Никонова доставили к самому грозному «тайному фискалу» А. И. Ушакову, который допросил его. Только после этого отвели на прием к царю бородатого человека в длинной мужицкой рубахе, прямыми складками свисавшей с его широких, костистых плеч.

13 января 1720 года Петр I принял Ефима Никонова в своем рабочем кабинете, расположенном в домике на Неве. Они наедине вели долгую, секретную беседу, во

время которой изобретатель подробно доложил царю о сущности своей идеи и о том, как он предполагает ее осуществить. Из-под густых, низко нависших бровей Никонова загорелись радостным огнем глаза, когда он почувствовал, с каким вниманием выслушивает царь его объяснения.

Самодержавный кораблестроитель, видимо, убедился в гениальности проекта этого неграмотного крестьянина и уверовал в его осуществление. Он тут же приказал изобретателю никому не разглашать свою идею и, «таясь от чужого глаза», немедленно приступить к строительству опытного образца «потаенного» судна, чтобы проверить в нем возможность людям «дух переводить», т. е. дышать под водой.

Загоревшись мужицкой идеей, нетерпеливый, чуждый духа чиновничьего бюрократизма, Петр I не мог ожидать, когда Адмиралтейств-Коллегия соберется на свое очередное заседание и вынесет суждение по этому вопросу. Он сам определил Никонова в мастера «потаенных» судов и направил в Обер-сарваерскую контору, ведавшую вопросами кораблестроения. Начальнику этой конторы Петр I приказал начать с января выплату Никонову жалованья по десять копеек в день. Новоиспеченному мастеру выделили специальный участок на Галерном дворе, где он и должен был, в соответствии с царской волей, готовиться к постройке опытного «потаенного» судна-модели «собственной инвенции».

Когда в конце месяца — 31 января Адмиралтейств-Коллегия собралась на свое очередное заседание, члены ее с большим вниманием выслушали сообщение Петра I о проекте «потаенного судна» и, по его повелению, объявили указ об этом, гласивший:

«Крестьянина Ефима Никонова отослать в контору генерал-майора Головина и велеть образцовое судно делать, а что к тому делу надобно лесов и мастеровых людей, по требованию оного крестьянина Никонова отправлять из помянутой конторы, а припасы и по его ж требованию из конторы адмиралтейских дел денежное жалование с начатия работы давать по 3 алтына 2 деньги на день и ныне в зачет выдать 5 рублей» [296].

Это единодушное решение Адмиралтейств-Коллегии и высокое по тем временам жалованье, положенное изобретателю, свидетельствуют о внимании и интересе к его идее не только Петра I, но и передовой части его ближайших сподвижников.

Не зная грамоты, не имея административных навыков, новый ма,стер «потаенных» судов с рвением взялся за работу. Он стремился оправдать доверие Петра I.

До начала марта Ефим Никонов занимался подготовкой к постройке спроектированного им «потаенного» судна. На отведенную для постройки площадку по его

требованию доставляли добротные сосновые доски, гвозди, смолу, инструменты и иные необходимые материалы. Одновременно он комплектовал из плотников, столяров, бочаров, конопатчиков и иных мастеровых людей рабочую команду для постройки образца-модели своего судна. Рабочие начали прибывать в его распоряжение уже с середины февраля, но особенно людно стало на строительной площадке с конца февраля и в начале марта. В те горячие дни, когда тщательно обстругивали доски для обшивки корпуса судна, на строительной площадке одновременно работало до десяти плотников, столяр и другие мастеровые, занятые расчисткой ее, оборудованием киль-блоков и спусковой дорожки.

Но вот черновые работы завершены, все доски выструганы и зачищены, все материалы завезены, а площадка подготовлена к началу постройки. Вначале Никонову не требовалось большого количества работников, поэтому он просит, чтобы от него забрали шесть менее опытных плотников, а взамен их прислали бочара, да приказали бы инструментальному мастеру Эдвардсу изготовить необходимый для строительства инструмент. Из документов видно, что опытное судно было уже заложено 3 марта.

Возведенный Петром I в чин мастера «потаенных» судов простой неграмотный крестьянин Ефим Никонов не пользовался благосклонностью чиновников конторы адмиралтейских дел, к которым ему приходилось ежедневно обращаться. Все они завидовали талантливому изобретателю, а главное — тому вниманию, которое оказывал ему лично Петр I. Писцы и чиновники во главе с адмиралтейским секретарем Родимцевым чинили мастеру «потаенного» судна на каждом шагу препятствия, не гнушаясь никакими средствами. Зная о том, что Никонов — неграмотный ц неопытный мастер, они подолгу задерживали отпуск нужных для строительства материалов, иногда без ведома его снимали с постройки плотников или приостанавливали на длительное время строительные работы, пуская в ход выдуманные ими же предлоги. Показательно в этом отношении очередное доношение Ефима Никонова на имя начальника Обер-сарваерской конторы генерал-майора Ивана Михайловича Головина:

«В нынешнем 720 году в феврале месяце, по указу царского величества, повелено мне, нижепоименованному, строить потаенное судно-модель, а я оную модель в совершенство, что надлежит, привел, а ныне у меня остановка учинилась в оловянных досках, на которых надлежит провертеть, по моему размеру, пять тысяч дир, о которых досках я подавал доношение на предь сего и потому прежде, всепокорно прошу, дабы указом царского величества повелено было на оных досках провертеть пять тысяч дир, а если [не] будут проворочены, чтобы на мне того не взыскилось. О сем доносит потаенного судна-модели мастер Ефим Никонов. К сему доношению писарь Афанасий Богатырев, вместо Ефима Никонова и по его прошению, руку приложил» [305].

Мастер «потаенных» судов был глубоко убежден, что его творчество принесет большую пользу родной стране и даст ей новое мощное оружие на море в борьбе с кораблями «свейскими и немцев всяких». Преодолевая все чиновные преграды, Ефим Никонов добивался, чтобы все нужное для постройки судна поступало на Галерный двор. Старания Никонова не пропадали даром: постройка сравнительно быстро подвигалась вперед, о чем можно судить хотя бы по тому, что уже 10 сентября 1720 года (всего через полгода после закладки) настала пора готовиться «ко вдейке», т. е. к спуску готового судна на воду. К этому периоду относятся многочисленные требования изобретателя, направленные в Обер-сарваерскую контору. Он просил прислать ему ворвани и говяжьего сала, необходимого для насалки спусковых путей, отпустить слюдяные фонари и «шандалы», да свечи к ним. Мастер объяснил, что светильники нужны не только для освещения самого «потаенного» судна, но и всей строительной площадки во время спуска на воду, так как спуск для соблюдения секретности Петр I приказал произвести в ночное время.

В конце января 1721 года постройка опытного «потаенного судна-модели» в основном была завершена, а подготовка к его спуску на воду выполнена. В марте того же года Ефим Никонов снова попал на прием к Петру I и лично доложил ему о готовности судна к весенним испытаниям.

Однако испытание «потаенного» судна не состоялось ни в 1721, ни в 1722, ни в 1723 годах. О причинах, вызвавших такую длительную отсрочку испытаний, можно лишь догадываться. Вполне вероятно, что длительные пышные торжества по случаю окончания многолетней Северной войны со Швецией и заключения долгожданного Ни-штадтского мирного договора временно отвлекли внимание Петра I от ряда военных мероприятий и в том числе от испытания «потаенного» судна. Кроме того, следует учитывать, что в эти годы здоровье Петра I заметно ухудшилось. Может быть, и это обстоятельство в какой-то степени повлияло на отсрочку испытаний.

Возможно, затянувшаяся отсрочка испытания уже готового судна мучила Ефима Никонова, заставляла сомневаться в пользе задуманного им дела, вызывала многочисленные насмешки недоброжелателей и вообще пагубно отражалась на моральном состоянии мастера «потаенного» судна. Вероятно, в минуты душевной депрессии Никонов стал выпивать. Однажды, напившись, он совершил какой-то проступок. По этой причине или по другой, но 17 мая 1723 года Ефима Никонова задержала полиция на одной из улиц Санкт-Петербурга и «с обнаженным палашом» препроводила в Обер-сарваерскую контору» для

стали короче. Вот в одну из таких ночей, еще достаточно темных, Петр I распорядился произвести испытание «потаенного» судна. Площадку на Галерном дворе, где стояло приготовленное к спуску судно, ярко освещали несколько шандал, закрепленных на специально врытых столбах. Освещена была и спусковая дорожка, густо намазанная говяжьим салом. Стоящее возле дорожки судно удерживали несколько толстых пеньковых канатов, заведенных за его корпус. Помимо плотников и иных адмиралтейских работников, на Галерном дворе собрались знатные люди, ответственные чиновники, адмиралы, капитаны. Прибыл на строительную площадку и сам Петр I. «Потаенное» опытное судно по его сигналу было спущено на воду.

Ефим Никонов поклонился всем присутствовавшим, отвесил самый низкий поклон Петру I, а затем перекрестившись и оглядев всех вокруг, вошел внутрь своего «потаенного» судна. Закрыв плотно входную крышку, он начал погружение под воду. Видимо погружение судна произошло гораздо быстрее, . чем предполагал изобретатель-строитель: оно сразу провалилось на глубину и ударилось о грунт. Произошла авария, чуть было не закончившаяся катастрофой. От удара о грунт повредилось деревянное днище и от этого нарушилась герметичность корпуса. «Потаенное» судно стало быстро наполняться водой, грозя погубить своего строителя. К счастью, присутствовавшие на испытании под руководством Петра I быстро организовали помощь и успели вытащить судно на берег вместе с Ефимом Никоновым. Изобретатель был не так напуган, как огорчен неудачей, постигшей его. Об этом случае в одном из документов сохранилась запись:

«В 1724 году на Галерном же дворе, при его величестве, в этом же судне опускиван в воду (Ефим Никонов.—

И. Б.) и при спуске у того судна повредилось дно и затем не действовало и вынято на берег...» [286].

Эта непредвиденная авария снова вызвала злорадные насмешки со стороны многочисленных недоброжелателей Ефима Никонова из числа влиятельных чиновников, окружавших Петра I. Однако Петр I это сразу заметил и добрым словом ободрил приунывшего мастера «потаенных» судов, приказав ему исправить повреждение и посильнее укрепить корпус судна и подготовиться к новым испытаниям. Одновременно Петр I объявил всем присутствующим, чтобы изобретателю «никто конфуза в вину не ставил».

Снова дни и ночи напролет стал проводить Ефим Никонов в сарае-мастерской, расположенной недалеко от построенного судна. Он сам ремонтировал повреждение, вместе со своими мастеровыми укреплял и совершенствовал опытное «потаенное» судно. К этому периоду относится следующее требование в контору адмиралтейских 133

дел, составленное по просьбе Никонова писарем Галерного двора Афанасием Богатыревым: «.. .надлежит отпустить для дела к потаенному судну-модели пятнадцать полос железных шириной в два дюйма две четверти и толщиной в четверть дюйма...» {305].

Без сомнения, упомянутые железные полосы понадобились Ефиму Никонову для изготовления обручей, стягивавших корпус судна. Он рассчитывал таким образом надежно укрепить всю конструкцию опытного' «потаенного» судна, воспользовавшись, возможно, советом Петра I.

Изредка на Галерном дворе появлялся Петр I. Несмотря на все ухудшающееся здоровье, он постоянно интересовался работой Ефима Никонова: при каждом посещении давал полезные советы, консультировал мастера «потаенного» судна по части кораблестроительной науки, выслушивал новые идеи и предложения изобретателя. По просьбе Ефима Никонова Петр I разрешал ему отпуск дополнительных материалов, а также различных средств и денег для претворения в жизнь дальнейших усовершенствований, задуманных изобретателем. Одна из интересных идей Ефима Никонова — «огненные трубы». Изобретатель хотел вооружить новым видом оружия свое судно и рассказал об этом Петру I. По указанию Петра 17 августа 1724 года Адмиралтейств-Коллегия вынесла решение: «В Главную артиллерию послать промеморию и требовать, дабы к потаенному судну десять труб медных повелено было порохом начинить и селитрою вымазать от той артиллерии».

Между тем, зная о тяжелой болезни Петра I, недоброжелатели Ефима Никонова осмелели и стали обвинять мастера «потаенных» судов «в недействительных строениях». Они добились того, что 12 ноября из Обер-сарваер-ской конторы Никонова отослали в Дворцовую канцелярию для дачи объяснений, почему «он был в Адмиралтействе, делал пробу потаенному судну-модели для хождения под водой, но его проба в действие не произошла». В канцелярии, не без ведома тех же недоброжелателей, потребовали из Подрядной конторы адмиралтейских дел да из Обер-сарваерской конторы представить ведомости, требования и реестры о количестве материалов и денег, израсходованных на постройку «потаенного» судна, а также на содержание Ефима Никонова. Все эти материалы были отосланы в Адмиралтейств-Коллегию, и там 18 декабря, пользуясь отсутствием на заседании Петра I, враги Никонова добились постановления Коллегии:

«Крестьянина Ефима Никонова, который строит потаенные суда, отослать в Адмиралтейскую контору, где велеть ему оные суда совсем достроить и медные трубы сделать конечно с сего числа в месяц и для того приставить к нему капрала или доброго солдата и

велеть быть у того дела' неотлучно. А имеющиеся у него наличные припасы осмотреть и что потребует отпускать от той конторы по рассмотрению, а чего в магазинах не имеется, то купить и по окончании того дела представить его Никонова с рапортом в Коллегию».

Из этого решения видно, что Адмиралтейств-Коллегия лишила мастера «потаенных» судов тех неограниченных прав, которыми он пользовался до этого при получении различных необходимых для строительства опытного судна материалов. Теперь уже материалы Никонов получал лишь после рассмотрения его заявок соответствующим чиновником, который по своему усмотрению мог и не разрешить их отпуск. Кроме того, своим решением Коллегия ограничила личную свободу изобретателя, лишив его привилегий, которые он получил от Петра I: при Никонове неотлучно находился капрал — страж и соглядатай. Жесткие сроки, определенные Коллегией, значительно затруднили творческую работу изобретателя.

Несмотря на тяжелые условия работы, Ефим Никонов все же успел, хотя и не в месячный срок, как того требовала Адмиралтейств-Коллегия, завершить подготовку опытного «потаенного» судна-модели к новому испытанию.

Девятого марта 1725 года Никонов рапортом на имя президента Адмиралтейств-Коллегии генерал-адмирала Федора Матвеевича Апраксина доложил: «.. .потаенное судно на пробу сделал». Апраксин сообщил об этом рапорте на заседании Коллегии и дал указание, чтобы новое испытание «потаенного» судна было произведено в апреле того же года, когда «.. .лед на Неве скроется». Генерал-адмирал потребовал, чтобы ему своевременно об этом доложили.

Видимо, в середине апреля повторное испытание опытного судна состоялось также в ночное время, как и первый раз. Петр I не дожил до этого испытания. Во время испытания Ефим Никонов трижды погружался в своем судне под воду, но каждый раз был вынужден всплывать на поверхность, о чем свидетельствует запись в одном из сохранившихся документов: «.. .пробовано ж трижды и в воду опускивано, но только не действовало за повреждениями и за ?ечью воды».

Очевидно, и на этот раз не удалось изобретателю обеспечить свое «потаенное» судно надежной герметичностью при помощи тех скудных средств, которыми он располагал. Возможно, что герметичность была нарушена и по другой причине: от долгой стоянки на стенке Галерного двора деревянный корпус подготовленного к испытаниям судна мог рассохнуться.

Немедленно после окончания этого неудачного испытания «потаенного» судна Екатерина I приказала «тайному фискалу» генерал-майору Андрею Ивановичу

Ушакову, следившему за постройкой кораблей, начать дознание о причинах невыполнения Ефимом Никоновым обещаний, данных им в своей челобитной. Изобретателю напомнили, что в 1719 году он брался построить такое судно, которое могло бы подходить под днища вражеских кораблей, а затем спросили: «Ежели оное судно починкой исправлено будет, то действовать в воде по прежнему объявлению ходом под корабли будет ли/ или зачем не может?»

Ефим Никонов объяснил Ушакову, что данное судно с ведома Петра I строилось лишь как опытное, как «образец», и предназначалось только для того, чтобы выяснить, может ли человек длительное время находиться под водой. Он утверждал, что перед испытанием судна-модели вовсе не ставилась задача проверить возможность передвижения под водой. Никонов так объяснил это:

«По исправлении починкой оного судна можно быть в нем в воде человеку два или три дня, а действовать и ходить под корабль не можно, понеже оное сделано только для пробы, как дух переводить, о чем доносил блаженные и вечно достойные памяти его величеству. Д для ходу в воде под корабли надлежит сделать на каждого человека из юхотных кож по два камзола с штанами...» [286].

Об этой сказке (т. е. показаниях. — И. Б.) Ефима Никонова начальник Адмиралтейской конторы капитан Мишуков 7 сентября 1725 года докладывал лично Екатерине I, приказавшей ему немедленно изготовить все, что требует изобретатель для обеспечения нового испытания его «потаенного» судна.

Снова приступил Ефим Никонов к подготовке своего «потаенного огненного» судна к новым испытаниям. Теперь ему работать стало значительно труднее, так как не с кем было посоветоваться, поделиться своими идеями или сомнениями, как это он обычно делал при жизни Петра I. В довершение ко всему Никонову просто не везло: во время осеннего наводнения 1726 года вода залила всю строительную площадку на Галерном дворе и в числе многих поврежденных тогда судов оказалось и опытное «потаенное огненное» судно.

Между тем, завистники и недруги Ефима Никонова добились, чтобы ему уменьшили, а затем и вовсе прекратили выплату жалованья как мастеру «потаенных» судов. Никонов обратился в Адмиралтейств-Коллегию с жалобой, и в июне 1726 года ему выдали «в зачет полтину», при этом приказав и впредь выдавать по одному алтыну, вместо положенного Петром I одного гривенника в день. Однако и это решение Коллегии чиновники игнорировали. Ефим Никонов был вынужден вторично обратиться по тому же адресу с жалобой на их самоуправство.

Потребовалось новое решение Адмиралтейств-Коллегии от 29 декабря 1726 года, гласившее:

«По доношению из адмиралтейской конторы на дачу для пропитания потаенной модели мастеру Ефиму Никонову, отпустить в оную контору от казначея 4 рубля с распиской и велеть ему давать по-прежнему по 3 коп. в день, а между тем оную модель освидетельствовать от пришедшей прибылой большой воды, не имеется ль какого повреждения, буде ж повреждение имеется, то починить и совсем исправить, чтоб для апробации к будущей весне было совсем в готовности, а когда вскроется вода, то о пробе доложить Коллегии».

Можно предположить, что весной 1727 года новое испытание — «апробация» опытного судна Ефима Никонова состоялось, однако результаты его, очевидно, не удовлетворили членов Адмиралтейств-Коллегии. Заседавшие там опытные мореплаватели и иные специалисты не учли того, что талантливый самоучка не только не имел никаких технических знаний, но и грамоте не был обучен. Естественно, без консультаций, медленно, ощупью продвигался он в своих творческих исканиях к намеченной цели. Членам Коллегии надоело возиться с малопонятным проектом какого-то неграмотного крестьянина, когда-то обласканного Петром I, и они решили прекратить дальнейшие испытания и усовершенствования этого единственного в своем роде «потаенного» судна. Только так можно расценить последнее из решений Адмиралтейств-Коллегии по вопросу о постройке «потаенного» судна, вынесенное ею 29 января 1728 года:

«Читано из конторы адмиралтейской выписки потаенных судов о мастере Ефиме Никонове, который поданным своим в прошлом 718 году блаженные и вечно достойные памяти е. и. в. прошением объявил, что сделает такое судно, когда на море будет тишина оным судном будет ходить в воде потаенно и будет разбивать корабли, а по подаче того своего прошения через десять лет не токмо такого судна, ниже модели к тому делу действительно сделать не мог, которое хотя и строил и адмиралтейских припасов и адмиралтейскими служителями и на строение тех судов употреблена из адмиралтейских доходов не малая сумма, но оная по пробам явилась весьма не действительна, того ради его Никонова за те его недействительные строения и за издержку не малой на то суммы определить в адмиралей-ские работники и для того отправить его в Астраханское адмиралтейство с прочими отправляющимися туда морскими и адмиралтейскими служителями под караулом, которому денежное и хлебное жалованье и мундир давать против прочих адмиралтейских работников с вышеописанного числа, а для пропитания в пути выдать ему при С.-Петербурге денежное и хлебное жалованье против здешних адмиралтейских работников мая по 1 число сего 728 года» [296].

Отдаленный Астраханский порт, основанный Петром I лишь в 1722 году, был в то время своего рода местом ссылки для опальных людей. Адмиралтейств-Коллегия и решила упрятать в этот порт надоедливого мастера «потаенных» судов, предварительно разжаловав его в рядовые адмиралтейские работники. О дальнейшей судьбе этого замечательного самородка-изобретателя, автора пер-

вого из известных в нашей стране проектов подводных судов, никаких сведений пока обнаружить не удалось. Не нашлось и описания этого судна или чертежей, с помощью которых удалось бы составить суждение о его конструкции и любопытном вооружении. Вместе с тем, по некоторым косвенным сведениям можно предположить, что описание этого судна существовало, а поэтому исследователи должны продолжить его поиски.

Однако в наши дни можно уже выполнить некоторые исследования, позволяющие составить хотя бы приблизительное суждение об этом подводном судне, его кораблестроительных элементах, конструктивных особенностях, а также об устройстве его оборудования и пр.

Такая возможность появилась после того, как в Центральном Государственном Архиве Военно-Морского Флота обнаружили «Столп о построении села Покровского крестьянином Ефимом Прокофьевым потаенного судна-модели». Этот интересный документ о поставке материалов для строительства опытного подводного судна начат в 1720 и окончен в 1724 году. В нем — 59 листов, содержащих главным образом «доношения» и требования самого Ефима Никонова в Обер-сарваерскую контору о поставке различных материалов, инструментов, а также о присылке рабочих для постройки опытного «потаенного» судна [305].

Анализируя требования на поставку материалов, направленные Ефимом Никоновым в Обер-сарваерскую контору, можно приблизительно определить размерения «потаенного» судна. Так, требование на поставку одного паруса «большой руки» специально для накрывания судна, поданное как раз тогда, когда заканчивалось строительство его корпуса, свидетельствует о том, что длина этого судна не превышала 6—8 ж, так как размеры самых больших парусов в то время достигали 8 —10 ж. Вероятнее всего, длина судна не превышала б ж (это длина сосновых досок, выписанных Никоновым явно для строительства корпуса, что позволило изобретателю избежать наличия стыков в обшивке).

Если учесть, что у большинства малых судов того времени отношение длины к ширине обычно не превышало 3 или 4, то ширина «потаенного» судна должна примерно составить 1,5 — 2 ж.

Высота судна достигала не менее 1 — 1,5 ж, поскольку иначе в нем трудно было бы расположить людей, составляющих его экипаж.

Прежде чем делать какие-либо предположения о примерном водоизмещении «потаенного» судна, целесообразно подумать, какую форму придал изобретатель его корпусу. Ввиду того, что во всех имеющихся документах 138 упоминается лишь о наличии дна у судна, естественно,

любые предположения относительно формы судна будут весьма приблизительными. В данном случае приходится рассуждать логически. Ни Ефим Никонов, ни его наставник в области кораблестроительного искусства — Петр I не знали никакой иной формы, кроме присущей обычным надводным судам. Если учесть, что ряд иностранных изобретателей, конструировавших подводные суда примерно в то же время, придавали их корпусам форму, близкую к обычной форме надводных судов, то вполне логично предположить: Ефим Никонов шел тем же путем. Если это так, то наиболее вероятно, что по форме «потаенное» судно Никонова было похоже на плоскодонный прам с герметичной верхней палубой, служившей ему крышей.

Вместе с тем, присутствие в составе мастеровых, строивших «потаенное» судно, специалиста-бочара дает некоторые основания и для другого, хотя и менее вероятного, предположения о том, что судно могло быть сконструировано в виде огромной бочки.

Если учесть предполагаемые основные размерения «потаенного» судна-модели и одну из гипотез о форме его корпуса, то примерный объем судна, не должен превышать 8 — 12 ж³. Это предположение подтверждается количеством шестиметровых досок, использованных для обшивки корпуса, общая поверхность которых как раз и соответствует предполагаемому объему.

Для определения весового измерителя можно взять за аналог Современную деревянную шлюпку. В этом случае вес деревянного корпуса, выраженный в тоннах, составит приблизительно 10% от числа кубических метров его объема.

Если считать, что вес корпуса «потаенного» судна-модели составлял одну тонну, а его объем 1,25 ж³ (при удельном весе дерева 0,8), тогда объем нетто внутреннего помещения судна 8,75 ж³.

При постоянном плавучем объеме судна, равном 10 ж³, и весе его без балласта 1,5 т (с учетом веса корпуса и внутреннего оборудования) для обеспечения нулевой плавучести необходимо было загрузить в него 7 т гравия и принять 1,5 т водяного балласта, который составлял 15-процентный запас плавучести.

Теперь о материале корпуса. Несомненно, он выполнен целиком из дерева, причем обшивку делали из досок, тщательно выструганных до толщины 40 жж и набранных «вгладь». Доски соединялись между собой лишь по пазам внутренними соединительными планками — «скалами». Соединение «скал» с досками обшивки осуществлялось с помощью пенькового каната, предварительно натертого мягким мылом. Все пазы обшивки проконопатили и просмолили. В обшивке корпуса стыков не было.

Никонов рассчитывал выпускать из лодки в подводном положении водолаза. Для выхода он предусмотрел шлюзовую камеру и люк. Вероятно, этот люк одновременно служил и входом в судно. Вместе с крышкой люк был устроен в верхней части, т. е. в палубном настиле судна.

По ряду косвенных признаков можно с уверенностью утверждать, что система погружения и всплытия судна основывалась на испрльзовании принципа изменения его веса за счет погашения запаса плавучести с помощью водяного балласта, принятого из-за борта.

Существенный элемент системы погружения и всплытия «потаенного» судна — специальное устройство, состоявшее из 10 оловянных пластин размером примерно по 200X200 мм с просверленными в каждой 500 сквозными отверстиями толщиной в «волос». Вероятно, все пластины были врезаны и вделаны в обшивку нижней — днищевой части судна и служили для приема из-за борта водяного балласта при его погружении. При всплытии воду изнутри корпуса откачивали с помощью медного поршневого насоса, действовавшего вручную (насос являлся элементом системы погружения и всплытия).

В требованиях на поставку материалов для постройки - судна неоднократно упоминается о «юхотных» кожах, а также о толстом холсте и голландском полотне, понадобившихся изобретателю для изготовления каких-то особых мешков. Возможно, что речь шла о подобии балластных цистерн, в которые через вышеупомянутые оловянные пластины с отверстиями, в процессе погружения принималась из-за борта вода. Видимо, они также относились к системе погружения и всплытия.

С помощью опытного «потаенного» судна-модели предполагалось выяснить, сможет ли человек по своему желанию погружаться и всплывать, а также, погрузившись на глубину, пробыть там в течение двух-трех суток. Ввиду того что изобретатель не ставил перед собой задачи передвижения под водой, на судне он не установил ни двигателя, ни движителя. Однако документы свидетельствуют о том, что после успешных испытаний Никонов должен был приступить к постройке уже боевого «потаенного огненного» судна, способного передвигаться под водой и подходить под днища вражеских кораблей. Несомненно, для движения судна изобретатель мог использовать лишь мускульную силу экипажа, так как никакого механического двигателя тогда еще не было. Движителем «потаенного» судна могли служить обычные весла или разновидность их.

Никонов утверждал, что опытное судно-модель может находиться под водой в течение двух-трех суток.

Т40 Возможно, запас воздуха, необходимый для дыхания

экипажа, на это время предусматривалось хранить в четырех деревянных, обшитых кожей бочонках, упоминания о которых встречаются в документах.

Создатель «потаенного» судна рассчитывал использовать его исключительно для военных целей и первоначально предполагал вооружить артиллерийскими орудиями. Очевидно, Никонов считал, что, сблизившись с вражескими кораблями, судно всплывет в надводное или полуподводное положение для использования своего оружия.

После неудачного испытания судна-модели в 1724 году изобретатель придумал новое оружие — «огненные трубы», представлявшие собой медные цилиндры, наполненные пороховым зарядом. В донной части каждого такого цилиндра находился взрыватель, основным компонентом которого являлась селитра (в виде мази). Сохранившиеся документы не дают возможности уточнить характер и принцип действия данного оружия, однако позволяют предположить, что в данном, случае речь могла идти об огнемете или же об одной из ранних разновидностей боевых ракет.

Эту гипотезу подтверждает тот факт, что при Петре I некоторые фрегаты имели на вооружении зажигательные трубы. Сохранилась даже боевая инструкция об использовании подобных труб, составленная лично Петром I. Приведем ее полностью:

«1) Надлежит во время боя фрегатам, зажигательные трубы имеющим, быть близ командующего корабля, дабы приказ словесный слышать могли, над которым кораблем неприятельским повелено будет.

2) Ежели от стрельбы слышать не будет голосу, тогда будет поднят сигнал, а именно: зеленый гюйс на грот-стеньге при вымпеле, который для позывания того фрегата командира учинен. Но понеже не может знать офицер сего фрегата, которому сигнал такой учинится, который неприятельский корабль зажечь, того ради при том же знаке поднят будет того капитана сигнал (который чинится для его позыву), с которым тот неприятельский корабль бьется, который велено зажечь.

3) Получая словесный или чрез сигнал указ, тотчас идти и зажечь

неотменно, под наказанием яко преслушателя указа. Но при сем случае надобно резолютно и бережно поступать: 1) чтоб придти

не сбоку корабля, но сзади или лучше между боку и заду, к галереям;- 2) чтоб недалеко быть, дабы эффект трубы довольно исполниться мог; 3) бережно прыскать, дабы своего корабля не зажечь» [302].

В дальнейшем эти указания Петра I нашли свое отражение в напи#рщом им Морском уставе. Возможно, что именно цод&бцого? типа зажигательные трубы и предполагал Ефим Никонов, по совету своего покровителя, установить на «потаенном огненном» судне.

. Вполне возможно и иное предположение: «огненные трубы» — одна из самых ранних отечественных разновидностей боевых ракет, сконструированных Никоновым 141

(вероятно, с помощью Петра I) значительно раньше, чем это сделали англичанин Конгрев и наши соотечественники: Шильдер, Засядько и Константинов.

При Петре I ракеты широко использовались для устройства грандиозных фейерверков, а также для военной сигнализации. Возможно, наблюдая за многочисленными фейерверками по случаю заключения Ништадт-ского мирного договора и слушая рассказы и объяснения Петра I, который сам любил конструировать фейерверки, Ефим Никонов пришел к выводу — применить ракеты для зажигания вражеских кораблей.

Вызванный в 1724 году на допрос по делу о неудачном испытании опытного «потаенного» судна, Никонов в своей сказке упомянул еще об одном виде оружия, которое он намеревался использовать: «.. .оное судно сделать может и в воде будет потаенно и подойти под военный корабль под самое дно (точию действовать в нем инструментами в тихую погоду) и можно все распиловать и развертывать» [296].

Следовательно, изобретатель предполагал, что из погрузившегося под воду судна сможет выходить водолаз, который будет разрушать специальными инструментами днища вражеских кораблей.

Для этой цели на «потаенном» судне предусматривалось наличие нескольких комплектов водолазного снаряжения.

Сохранилось описание инструмента и этого снаряжения, составленное со слов Ефима Никонова по его «сказке» во время допроса, где он заявил, что необходимо изготовить: «.. .на каждого человека из юхотных кож по два камзола со штанами, да на голову по обшитому или обивному кожей деревянному бочонку, на котором сделать против глаз окошки и убить свинцом скважинами и с лошадиными волосами, и, сверх того, привязано будет для грузу к спине, по пропорции, свинец или песок и когда оное исправлено будет, то для действия к провертке и зажиганию кораблей, сделать надобно инструменты особые, которым подаст роспись» [299].

Как справедливо утверждал покойный профессор Р. А. Орбели, водолазное снаряжение, задуманное Ефимом Никоновым, представляет собой «.. .огромный шаг вперед на пути развития водолазного и судоподъемного дела. Это переход на русской почве от царившей тогда идеи водолазного колокола к дальнейшему этапу — свободному передвижению человека по дну, к созданию современного нам скафандра» [299].

Глубина погружения «потаенного» судна-модели не должна была превышать трех-четырех метров, т. е. глубины Невы у Галерного острова. Никонов сам заявлял, что судно строилось «.. .не в такую меру, которым бы

в море подойтить под корабль, но ради показания и в реке испытания». Нам известно, что это судно во время испытания как раз погружалось на подобную глубину, до самого дна реки, о которое и было повреждено его днище.

В различных документах и источниках строившееся Ефимом Никоновым судно именуется по-разному: «потаенное» судно, «огненное судно», «потаенное огненное судно», «потаенное судно-модель», «потаенное судно Мо-рель», «образцовое судно». В некоторых документах говорится не об одном судне, а о судах, якобы строившихся Никоновым. На основании анализа всех наименований можно утверждать,' что Никонов строил всего лишь одно — опытное судно. Изобретатель должен был начать строить боевое потаенное судно лишь после окончания успешных испытаний модели. Название «Морель» — не собственное имя, а писарская описка, искажение слова «модель», так чаще всего на Галерном дворе именовали опытное судно. Не исключена возможность, что в дальнейшем Никонов предполагал создать два варианта или типа «потаенных» судов: «огненное», т. е. вооруженное «огненными трубами», и обычное — с артиллерийскими орудиями. На этом судне запланировали испытать десять «огненных труб», однако это не было осуществлено.

Всего на постройку опытного «потаенного» судна израсходовали около четырехсот рублей. В эту сумму вошла стоимость материалов, припасов, рабочей силы и ее пропитания, а также все выплаченное Ефиму Никонову жалованье. Адмиралтейств-Коллегия посчитала эту сумму огромной, почти равной стоимости галеры, поэтому «за недействительные строения» разжаловала Никонова и сослала в отдаленный Астраханский порт.

Между тем, идеи и все творчество неграмотного, но талантливого крестьянина-умельца сыграли огромную роль в развитии подводного плавания в нашей стране.

Впервые в истории подводного плавания Никонов выдвинул идею использования подводного судна для военных целей, т. е. стал инициатором создания подводного оружия.

Он изобрел и построил первое отечественное подводное судно, в котором погружался под воду. Ему, первому принадлежала идея о возможности вооружить подводное судно артиллерией, кроме того, он рассчитывал применить на подводном судне новое оружие — «огненные трубы».

Никонов создал оригинальную систему погружения и всплытия, основанную на использовании изменения веса подводного судна, а также выдвинул идею о возможности выхода водолаза из погруженной подводной лодки и даже пытался осуществить ее.

Отсутствие описания и чертежей «потаенного» судна не дает возможности ознакомиться и с другими идеями Никонова, которые несомненно нашли в них свое отражение. Однако и без этого творчество изобретателя свидетельствует о его самобытном таланте.

Имя Ефима Никонова — изобретателя подводного ору-. жия и строителя первого отечественного подводного судна, навсегда вошло в историю отечественного подводного плавания и подводного судостроения.

Долгие годы после мастера «потаенных» судов в России никто не занимался вопросами постройки подводных судов. До нас дошло лишь одно упоминание. В 1786 году некий изобретатель Евтимий Кальин подал на имя президента Коммерц-коллегии графа Александра Романовича Воронцова докладную записку, в которой заявлял, что изобрел подводное судно {308]. Никаких иных сведений ни о конструкции судна, ни о самом изобретателе до сих пор обнаружить не удалось.

Позднее, в конце XVIII столетия, появился другой изобретатель, творчеством своим продолживший дело, которое начал Ефим Никонов. Речь идет о Семене Андреевиче Ромодановском, представившем проект подводного судна императору Павлу I.

Об этом изобретателе удалось собрать еще меньше сведений, чем о его предшественнике. Достоверно известно, что он родился примерно в 1765 году в украинском городе Кременчуге, раскинувшемся на берегу реки Днепр, в среднем ее течении, где она была особенно широкой, глубокой и судоходной.

Дата рождения Ромодановского точно не установлена. Известно, что к моменту изобретения подводного судна ему исполнилось немногим больше тридцати лет.

Несомненно, Семен Ромодановский был достаточно состоятельным человеком. Его не обременяли служебные обязанности и заботы об изыскании средств к существованию. На свои личные средства он приехал из Кременчуга в Санкт-Петербург и прожил в столице несколько лет. А ведь на все это нужны были немалые суммы!

Если судить по дошедшим до нас документам, составленным и собственноручно написанным Ромодановским, в отличие от Ефима Никонова, он был не только грамотным, но и образованным человеком. Ромодановский умел рисовать, разбирался в чертежах, да и сам

144 чертил.

В различных документах, сохранившихся в делах Академии наук, а также придворного ведомства, фамилия Ромодановского неоднократно искажалась писарями и переписчиками. Его именуют то Рамодоновским, то Равода-новским и даже РаВидиловским, однако из текста всех документов ясно, что во всех случаях речь идет о Семене Андреевиче Ромодановском.

Возможно, Ромодановский отправился в дальнее путешествие из Кременчуга в Санкт-Петербург, воспользовавшись наиболее удобным при тогдашнем бездорожье санным путем, зимой, в конце декабря 1798 года. Он не писал, подобно Никонову, челобитную, чтобы представить царю свой проект подводного судна. Все оказалось гораздо проще. Быстро освоившись с обстановкой в столице, он выяснил, что по всем морским вопросам Павлу I постоянно докладывает его любимец — адмирал граф Григорий Григорьевич Кушелев, занимавший тогда пост вице-президента Адмиралтейств-Коллегии. В конце января 1799 года Ромодановский подал на имя Кушелева прошение, в котором сообщал, что изобрел подводное судно. На этом судне, по его словам, «.. .можно погружаться на дно моря, плавать там по желанию и всплывать на поверхность воды без риска и малейшей опасности. ..» 1[314].

В этом же прошении изобретатель, кроме того, сообщал, что им также изобретен способ и составлен рецепт для приготовления... водки высшего качества! Возможно, зная о пристрастии к спиртному у некоторых приближенных императора, Ромодановский рассчитывал таким образом расположить их к себе.

Вместе с прошением изобретатель передал графу Куше-леву собственноручно изготовленную модель изобретенного им подводного судна и объемистый сосуд с пробой водки, приготовленной по его рецепту. Ромодановский уговорил графа передать все это императору Павлу I вместе с прошением.

Как явствует из документов, 2 февраля 1799 года адмирал граф Кушелев сдержал свое слово и выполнил просьбу Ромодановского: доложил Павлу I о его изобретениях. Об этом сохранилась запись в книге докладов царю по морским вопросам: «Города Кременчуг мещанин Равидиловский представил модель изобретенного им подводного судна, а также пробу делаемой им водки из белых грибов, изюму и белых сухарей, коих по равной части полагая по 1 пуду, выходит водки лучшей три ведра» [315].

В упомянутой книге против первой части записи, на полях, стоит резолюция Павла I, сделанная графом Ку-шелевым со слов императора: «Рассмотреть в Академии 145

наук». Против второй части записи, на полях, Кушелев сделал пометку: «Испытать в камергерской».

Адмирал Кушелев, исполняя волю Павла I, 7 марта 1799 года отослал в Академию наук модель подводного судна Ромодановского, сопроводив ее следующим отношением:

«Его императорское величество государь император, высочайше указать соизволил, представленную города Кременчуга мещанином Раводановским модель изобретенного им подводного судна, ч'ленам Академии наук, обще с профессорами оной, рассмотреть, может ли судно таковое употреблено быть в дело, о чем Академии наук, с препровождением сказанной модели, через сие сообщается».

В тот же день специально по этому поводу была созвана внеочередная конференция Академии наук, на которой государственный советник Кирилл Григорьевич Разумовский зачитал послание адмирала Кушелева. Вслед за тем тогдашний президент Академии наук объявил о назначении специального комитета в составе академиков: Степана Румовского, Георга-Вольфганга Крафта, Николая Фуса, Михаила Гурьева и Иоганна-Альбрехта Эйлера. Комитет должен был осмотреть модель судна Ромодановского и выслушать все объяснения изобретателя о конструкции спроектированного подводного судна, а также о способах управления им, а затем в трехдневный срок представить Конференции самый подробный доклад о судне. Выполнить это было не так просто, если учесть, что автор проекта тогда не представил никаких эскизов или чертежей. Кроме того, среди членов Комитета не было ни одного кораблестроителя, да и вообще людей, знакомых с морским делом, за исключением академика Иоганна Эйлера — профессора физики и автора объемистого труда по гидростатике.

Члены Комитета, прозаседав три дня, обследовали модель подводного судна, расспросили Ромодановского и выслушали его объяснения. После этого они, наконец, составили свое «Мнение» и вынесли решение о данном изобретении. От имени Комитета И марта 1799 года на конференции Академии наук выступил с сообщением академик Георг-Вольфганг Крафт, сообщивший, что возглавляемый им Комитет решил: «.. .изобретение не заслуживает никакого одобрения, а также испытания, так как эффект, который обещает его автор, не обоснован. Комитет отмечает, что стремление занять свое свободное время попытками добиться успеха в данном вопросе похвально, но сам автор пока не добился в этом успеха».

Конференция поручила академику и профессору астрономии Степану Яковлевичу Румовскому тщательно откорректировать и дополнить составленное Комитетом «Мнение» и доложить о нем на следующей конференции Академии наук. 14 марта академики снова собрались. Они

заслушали и утвердили зачитанное Румовским «Мнение», а 18 марта президент Академии барон Николаи вручил его графу Кушелеву для доклада Павлу I.

Это «Мнение» — пока единственный разысканный в архиве документ, содержащий некоторые косвенные сведения. По ним только и можно составить суждение о конструкции подводного судна Ромодановского, так как ни эскиз, ни описание судна пока нигде не обнаружены. Ниже приводится полный текст этого любопытного документа.

«Мнение Комитета о подводном судне.

Академия наук в сооружении самого судна находит многие такие трудности, кои предприятие изобретателя делаю? невозможным. Трудности сии следующие:

1) Крайняя и на самом деле невозможная точность, которую в расширении мехов илй крыльев, по бокам приделанных, наблюдать должно, дабы судно, хотя на весьма краткое время, осталось в воде на желаемой глубине. При малейшем от оной отступлении, которое, однако, неизбежно, судно поднимется вверх и часть его обнаружится или совершенно погрузнет.

2) Способ сообщать судну под водой движение вперед недостаточен или ежели бы ему какое движение сообщено было, то наибольшая часть оного уничтожится, когда плоскость, служащая к приведению судна в движение, внутрь оного будет возвращаема.

3) Давление воды на судно, а особливо на гибкие части, о котором, кажется, изобретатель понятия не имеет.

4) Совершенная невозможность возобновлять внутрь судна воздух, а возобновление оного для людей, в судне находящихся, необходимо нужно.

5) Опасность почти неизбежная, чтобы вода мало-помалу не прошла в судно и тяжестью своей оного не потопила.

6) Наконец, хотя бы упомянутых трудностей не было, однако ни коим образом посредством мехов не можно достигнуть до того, чтобы точно такая часть судна из воды выставлялась, какая потребна, чтобы можно было стрелять по неприятельским судам, а наипаче ежели нужда потребует, чтобы судно паки во глубину опустилося. Ежели же изобретатель думает вредить судам неприятельским, каким бы то ни было способом, будучи под водой, то Академия не может постигнуть, каким бы образом можно было бы сие учинить, не делая в судне отверстия, а малейшее в судне сделанное отверстие причиной будет погибели людей и судна.

Иван Альбрехт Эйлер, Степан Румовский, б. Крафт, Николай Фус. Марта 18 дня 1799 г.» [316].

Мнение академиков президент Академии наук Николаи в тот же день переслал адмиралу Кушелеву со следующим письмом:

«Сиятельнейший граф, милостивый государь!

В исполнение высочайшего его императорского величества государя императора указа, объявленного вашим сиятельством Академии наук о рассмотрении подводного судна, изобретенного города Кременчуг мещанином Раводановским, может ли помянутое судно употреблено быть в дело, Академия наук имеет честь представить о сем мнение Комитета для рассмотрения назначенного и просить поднесть оное государю императору.

О прочем с совершенным почтением и преданностью имею честь быть вашего сиятельства покорнейший слуга. 6. Николаи.

Марта 18 1799 года».

Общий вид подводного судна С. ▲. Ромодановского.Реконструкция худ. В. Терлецкого.

На этом письме рукой графа Кушелева наложена резолюция:

«Записать в доклад, что изобретение не годится, о чем и изобретателю объявить».

А вот и упомянутый в этой резолюции доклад графа Кушелева Павлу I:

«Во исполнение высочайшего повеления Академия наук, рассмотрев во всех частях подводное судно изобретения кременчугского мещанина Раводоновского, доносит, что оное, будучи выдумано без всяких правил и опытности, не может быть употреблено ни на какое дело или когда-либо доведено в совершенство и пользу.

Марта дня 1799 года».

Павел I согласился с мнением, изложенным его фаворитом Кушелевым, и собственноручно сделал на его докладе о подводном судне Ромодановского пометку: «Отказать».

Казалось, что подобное заключение Академии наук и последовавший затем категорический отказ Павла I не только поддержать изобретателя, но даже испытать представленную им модель подводного судна заставит Ромодановского отказаться от дальнейших творческих исканий. Однако, видно, не таков был Семен Ромодановский: вся его последующая деятельность свидетельствует о том, что это был человек упорный, настойчивый, а главное — уверенный в реальности и пользе своего изобретения.

Получив отказ, Семен Ромодановский не опустил руки. Он решил остаться в столице, чтобы найти пути для

осуществления своей идеи без помощи властей. Прежде всего он стал искать себе компаньонов, обладающих знаниями и средствами для претворения в жизнь этого проекта. Ромодановский находился в лучшем положении, чем изобретатель Никонов. Мастер «потаенных» судов был обязан «таиться от чужого глаза»: он не смел не только привлечь кого-нибудь на помощь, но даже не мог с кем-нибудь поделиться своими мыслями, воспользоваться чьим-либо советом. Ромодановский не был связан подобными обязательствами. Вскоре его поиск компаньонов увенчался успехом. Он случайно встретился с двумя молодыми образованными людьми, выходцами из обеспеченных семей петербургских мещан — Ильей Максимовичем Тереховым и Иваном Ивановичем Колынским. Ромодановский рассказал им о своем проекте, они, заинтересовавшись идеей подводного судна, согласились принять участие в деле ее осуществления. Сообща компаньоны решили прежде всего заново переработать проект с учетом всех замечаний академиков. Через несколько месяцев они создали совершенно новый проект подводного судна, размерения которого несколько превосходили размерения первоначального судна Ромодановского. На этот раз была не только создана модель, но и сделаны чертежи, а также составлено необходимое описание спроектированного подводного судна.

Когда проект был окончательно готов, компаньоны решили сразу же приступить к его осуществлению, используя для этой цели лишь свои собственные силы и средства. Сняв сарай на берегу Невы, они начали строить судно. Они рассчитывали, что, узнав об их упорстве и частичном осуществлении идеи, ученые академики изменят свое мнение и вынесут благоприятное решение.

Когда строительство подводного судна близилось к завершению, весной 1800 года Семен Ромодановский уже не только от своего имени, но и своих компаньонов подал «доношение» непосредственно в Академию наук, сохранившееся до наших дней:

«В императорскую Академию наук в собрание от 2 марта 1800 г. от мещанина Кременчугского Симиона Андреева сына Рамодайовского и Санкт-Петербургских Ивана Иванова сына Колынского и Ильи Максимова сына Терехова.

Доношение'

При сем представляя чертежи и опись по оным оканчиваемого постройкой новоизобретенного подводного корабля императорскую Академию наук, всепокорнейше просим удостоить изобретение наше рассмотрением и потому о удобности оного корабля какое мнение следует сделать свое постановление.

Мещанин Симеон Рамодоновский, марта дня 1800 г.» [319].

В этот раз конференция Академии наук, не связанная царским повелением о вторичном рассмотрении проекта

подводного судна, уделила ему еще меньше внимания, чем в первый раз. Для рассмотрения чертежей подводного судна и его описания, представленных Ромодановским вместе с доношением, на этот раз не было выделено никакого Комитета. Никто из академиков не пожелал не только испытать почти законченное постройкой подводное судно, но даже осмотреть его на месте. В тот же день, когда было подано доношение Ромодановского, .конференция, выслушав объяснения изобретателей, подтвердила первое решение:

«Житель Кременчуга и его компаньоны Колынский и Терехов из С.-Петербурга обратились с просьбой об испытании Академией их проекта безопасного подводного плавания и представили чертежи и описание изобретенного ими для этой цели судна, модель которого была представлена 7 мая 1799 года.

Конференция, обсудив это описание и объяснения, дававшиеся Раводановским и его компаньонами, которые его за это время осуществили, ничего не нашла такого, что могло бы преодолеть указывавшиеся трудности Для осуществления проекта судна. Конференция решила придерживаться ранее вынесенного вывода о практической непригодности проекта» [314].

Такое отношение Академии наук к творчеству целого коллектива отечественных изобретателей объясняется тем, что после того как ее стал возглавлять страсбургский барон Генрих-Людвиг Николаи — беспардонный карьерист, втершийся в доверие к Павлу I, там господствовала атмосфера догматизма и схоластики. Академики, среди которых преобладали иностранцы, вообще пренебрежительно относились к творчеству русских людей, старались замолчать или обесценить их изобретения, превратив русскую науку в свою вотчину. Об этом откровенно заявил академик барон Крафт еще в 1799 году. После осмотра модели подводного судна Ромодановского он доложил конференции, что выполнил его лишь в угоду «русским традициям».

Вторичное решение конференции Академии наук глубоко разочаровало компаньонов Семена Ромодановского. Встретив бюрократические трудности, они спасовали и отошли от изобретателя, несмотря на то, что более года работали вместе с ним.

Ромодановский, оставшись один, не бросил своего детища и продолжал совершенствовать детали подводного судна. Почти три года упорно и настойчиво трудился изобретатель, истратив почти все свои личные средства. И все же у него не хватило денег, чтобы окончить работу. В это время на русском престоле уже царствовал новый император Александр I, сменивший убитого Павла I. К нему-то и решил обратиться за поддержкой изобретатель. Об этом свидетельствует следующая запись графа Кушелева в книге докладов царю: «7 августа 150 1801 году мещанин Ромодановский просил, чтобы ему

отпустили от государства денег для окончания постройки подводного судна за счет казны» '[317].

Против этой записи сохранилась пометка: «Обер-секретарю Обручеву доложить». В царствование Александра I Обручев был видным человеком в Сенате — ведал финансовыми делами. Мало вероятно, чтобы он выделил какие-либо ассигнования неизвестному изобретателю, проект которого дважды отклоняла Академия наук. К сожалению, больше никаких материалов ни о дальнейшей судьбе самого Ромодановского, ни о судьбе его подводного судна пока обнаружить не удалось.

Несмотря на то, что публикуемые в настоящем очерке документы не содержат чертежей и описания подводного судна, спроектированного и строившегося Ромодановским, однако они позволяют сделать ряд обоснованных предположений, на основании которых можно составить хотя бы приблизительное суждение о его размерениях и конструкции. В этом отношении большой интерес представляет «Мнение» Комитета Академии наук по первоначальному проекту Ромодановского.

Можно с уверенностью предположить, что по форме подводное судно напоминало небольшие надводные суда того времени, о чем свидетельствуют упоминания о наличии в некоторой части его корпуса «гибких» обводов, а также трапециевидной кормы, из которой выдвигалась плоскость, создававшая упор. Сверху судно имело палубный настил, а с обоих бортов — подобия булей из кожи.

Вероятнее всего, корпус судна был выполнен целиком из дерева, кроме упомянутых кожаных мехов.

Можно лишь предположить, что первоначально Ромодановский проектировал очень маленькое судно, рассчитанное на одного человека, т. е. длиной не более двухтрех метров, но затем, создавая новый переработанный проект, увеличил его размеры, самое вероятное, до четырех-пяти метров, не больше.

Несомненно, единственным двигателем, которым мог располагать изобретатель в то время, была лишь мускульная сила экипажа судна.

В «Мнении» Комитета академиков упоминается о том, что подводное'судно Ромодановского должно было приводиться в движение при помощи особой плоскости, выдвигаемой за корму и возвращаемой обратно в подводном положении. Можно предположить, что движитель, придуманный Ромодановским, действовал по тому же принципу, что и обычное кормовое весло, которым пользуются рыбаки на реках Восточной Азии. Вероятно, эта плоскость представляла собой деревянную доску, скрепленную с перпендикулярно расположенным по отношению к ней деревянным штоком, другой конец которого проходил внутрь корпуса судна через отверстие в его транце. Когда

экипаж подводного судна своей мускульной силой выдвигал .шток, а вместе с ним и доску за его корму, то создавался упор, который, по замыслу изобретателя, должен был двигать судно вперед. После того как давление воды вдавливало шток обратно внутрь судна, экипаж снова выдавливал его наружу и т. д. Конечно, маловероятно, чтобы подобный движитель оказался более эффективным, чем другие движители весельного типа, приводившиеся в действие силой экипажа (ив этом отношении заключение академиков было справедливым). Однако заслуживает внимания старания автора проекта найти новое конструктивное решение для того, чтобы сделать возможным подводное плавание.

Можно с уверенностью утверждать, что система погружения и всплытия была основана на использовании принципа изменения объема судна, в отличие от принятой на «потаенном» судне Ефима Никонова, где в основу той же системы был положен принцип изменения веса за счет использования водного балласта.

Существенными элементами системы погружения и всплытия на подводном судне Ромодановского были особые меха-крылья, изготовленные из кож. Они прикреплялись намертво снаружи по бортам корпуса, наподобие булей у полуторакорпусных подводных лодок. Заметим, что в некоторых проектах зарубежных, а также в более поздних проектах отечественных изобретателей встречаются схожие устройства, что позволяет сделать предположение о такой же конструкции на подводном судне Ромодановского.

Вероятно, меха-крылья на подводном судне Ромодановского по конструкции напоминали складывающиеся «гармошки» и через забортные отверстия в корпусе сообщались с подобными «гармошками» внутри судна. Когда судно погружалось под воду, забортное давление надавливало на наружные гармошки и складывало их, прижимая к бортам. При этом весь воздух из наружных гармошек перемещался во внутренние гармошки, которые, наоборот, разжимались. В таком положении подводное судно Ромодановского имело отрицательную или близкую к нулевой плавучесть.

Для увеличения плавучести подводного судна при всплытии, возможно, существовало какое-либо примитивное приспособление, наподобие следующего. К поверхностям внутренних гармошек, обращенных к диаметральной плоскости, прикрепляли по нажимной доске, которые устанавливались по бортам, параллельно той же плоскости. В середине каждой доски было предусмотрено по гнезду для торца червячного винта с двухсторонней резьбой. Винт состоял из двух частей, соединенных При по-152 мощи гайки-ползунка с рукоятками, при помощи которых

ее можно было вращать. При вращении ползунка винт то ввинчивался, то вывинчивался, сжимая или разжимая внутренние гармошки, в результате чего весь или часть находящегося в них воздуха поступала в наружные гармошки (или, наоборот, нагнетали воздух во внутренние гармошки). Соответственно наружные гармошки раздавались (или сжимались), а следовательно, увеличивался (или уменьшался) общий объем подводного судна.

Подводное судно должно было иметь на вооружении артиллерийские орудия, для стрельбы из которых оно всплывало.

По-видимому, Ромодановский рассчитывал, что созданное им судно будет погружаться лишь на самые малые глубины и плавать в подводном положении почти у самой поверхности воды. Такое предположение объясняет, почему изобретатель не задумывался над действием забортного давления на корпус лодки и не добивался повышенной прочности корпуса. По той же причине он не искал способа, с помощью которого можно осуществить обмен воздуха внутри судна, поскольку при плавании у поверхности воды это не составляло трудности.

Несомненно, для погружения под воду внутрь корпуса подводного судна Ромодановского необходимо было загрузить довольно значительное количество какого-либо твердого балласта, хотя об этом нигде не упоминается.

К сожалению, больше никаких сведений об этом любопытном проекте пока обнаружить в архивах не удалось, поэтому трудно высказывать более подробные гипотезы о его конструкции.

Важно отметить, что Ромодановский, подобно своему предшественнику Ефиму Никонову, строил небольшое подводное судно с деревянным корпусом, предназначавшееся для подводного плавания лишь на малых глубинах, вблизи водной поверхности. Как и Никонов, первоначально Ромодановский предполагал вооружить свое подводное судно пушками. Однако, по сравнению с Никоновым, Ромодановский пошел несколько дальше в своих поисках решения проблемы подводного плавания и выдвинул впервые несколько новых идей. Так, для обеспечения погружения и всплытия своего подводного судна он рассчитывал использовать принцип изменения его объема, а не веса. Ромодановский придумал специальную систему для удержания судна на определенной глубине погружения, основой которой были бортовые меха — крылья. Он также разработал конструкцию оригинального движителя для обеспечения передвижения судна в подводном положении. Движитель должен был приводиться в действие за счет использования мускульной силы экипажа.

Следует учесть, что все упомянутые идеи содержались лишь в первоначальном проекте подводного судна Ромо- 153

дановского, впоследствии ставшего основой для нового проекта, созданного совместно с Тереховым и Колын-ским. Новый проект они сообща пытались осуществить в течение почти целого года. Несомненно, что за это время у Ромодановского и его компаньонов родились новые творческие решения. К сожалению, до сих пор не удалось разыскать никаких сведений об этом втором проекте. Вероятно, их вообще не удастся обнаружить и в дальнейшем, поскольку Академия наук не интересовалась ими.

Вместе с тем, на основании даже тех немногих новых идей, выявленных из отрывочных сведений немногочисленных, публикуемых впервые в настоящем очерке документов, можно утверждать, что Семен Андреевич Ромодановский — достойный продолжатель творчества «зачинателя подводного оружия» — Ефима Прокофьевича Никонова.

УЗНИК-ИЗОБРЕТАТЕЛЬ

ЧАРНОВСКИЙ

Имя Казимира Г авриловича Чарновского долгие годы оставалось неизвестным для всех историков отечественного кораблестроения. Труды этого человека в области подводного плавания и его проекты подводных судов различных типов более столетия безвестно пролежали в пыльных делах секретных архивных фондов. Лишь сравнительно недавно советским исследователям удалось обнаружить их и установить, что Чар-новский в те годы высказал много оригинальных идей, нашедших свое воплощение в современном подводном плавании {327]. Царское правительство предавало забвению не только имена, но и творчество своих узников — борцов за свободу, видя в них угрозу самодержавному режиму. Достаточно напомнить о трагической судьбе талантливого изобретателя-революционера Николая Кибальчича, выдвинувшего перед казнью идею создания реактивного двигателя, которая также была предана забвению царскими сатрапами.

Трагичной была и судьба Казимира Чарновского, о жизни и творчестве которого многое рассказали пожелтевшие от времени документы, разысканные в различных архивах нашей страны [328, 331—334].

В 1791 году в семье помещика Гавриила Станиславовича Чарновского, проживавшего в своей усадьбе в деревне Корытница Игуменского уезда Минской губернии, родился сын Казимир. Старшему сыну — Станиславу тогда 154 исполнилось семь лет.

Чарновские — выходцы из польского чиновного люда владели в Минской губернии более чем трехстами десятинами земли. Им принадлежало шесть или семь деревень в Игуменском и Чаусском уездах и почти четыреста крепостных «душ» [333].

Гавриил Станиславович — человек передовых взглядов, образованный, был прежде всего страстным польским патриотом, мечтавшим о расцвете Речи Посполитой. Он нередко посещал Вильно и Варшаву, ездил вместе со своей семьей за границу. В 1817 году ему присвоили дворянское достоинство (326], что еще более укрепило тайные связи Чарновского с бунтарской частью шляхетского подполья, стремившегося порвать узы, связывавшие Королевство Польское с русским самодержавием.

В семье Чарновских обращали большое внимание на образование детей, стремясь при этом воспитать их патриотами. Оба сына — Станислав и Казимир прекрасно владели польским и французским языками, хорошо знали современную литературу, увлекались творчеством Адама Мицкевича и Пушкина, разбирались в вопросах философии. Станислав впоследствии окончил медицинский факультет Виленского университета, где затем долгие годы являлся профессором медицины и философии [331].

Казимир Чарновский увлекался чтением и сутками пропадал в обширной отцовской библиотеке. Особенный интерес проявлял он к техническим дисциплинам. Казимир неплохо рисовал, быстро освоил черчение, увлекался архитектурой, интересовался всевозможными техническими новинками. >