Рассказы о самоцветах

Белые и черные камни

Камни чистого белого тона и камни черные, как уголь, имеют свою длинную историю — начиная с черного мрамора и черных базальтов гробниц Египта и кончая белоснежными мраморными изваяниями Италии. В Древнем Риме был обычай — переживая дни большой радости и счастья, римлянин клал на полку белый чистый камень — чтобы в конце года подсчитать дни чистой радости и сравнить их с кучкой черных камней — с днями горя и несчастья.

В Риме был и другой обычай — на могилу клали самый чистый, без точек и трещинок белокаменный мрамор, чтобы белый камень напоминал о чистоте «новой жизни в загробном мире».

Надо сказать, что очень чистых белых камней вообще в минералогии немного; и мы можем очень кратко наметить их список, не включая в него прозрачных камней и нежно-серебристого жемчуга.

Это — белый мрамор; алебастр (гипс, селенит, ангидрит); мраморный оникс (иногда — зеленоватый или желтоватый); белый нефрит и жадеит; полосатый белый халцедон (кахолонг); молочный опал; морская пенка (сепиолит); белоснежный, слабо просвечивающий кварцит; белая яшма и белый порфир Алтая; лунный камень — полевой шпат (беломорит). Мы начнем свое описание с более редких белых камней. Беломраморный кахолонг — очень красивый камень для барельефов, напоминающий своей просвечивающей белизной фарфор. Название кахолонга имеет длинную и сложную историю. Несомненно, что оно главным образом применялось на Востоке к белому или серому нефриту и только позднее было перенесено на молочную разновидность опала или халцедона. Происхождение этого монгольского слова неясно; во всяком случае при чтении старых авторов приходится критически относиться к указаниям на кахолонг.

Белый молочный опал с искристыми сверкающими лучами играл большую роль в Древнем Риме. Он привозился из Венгрии или Словакии и ценился очень высоко. Интересно отметить, что среди древнерусских бус X–XII вв., изученных мной в Киевском художественно-промышленном музее, имеется несколько бусинок и шариков из молочного опала и из пеликанита, богатого опалом, что говорит об обработке этого камня на самой Украине. В последнее время широко использовался австралийский молочный опал небольшой ценности, но красивых искристых тонов.

Наконец, вспомним полупрозрачный камень — чистую белую или прозрачную каменную соль. Изделия из чистой соли изготовлялись в XVII в. в Польше — в Величке, где существовала особая небольшая промышленность по обработке соли. Такое же увлечение прозрачной солью наметилось в наше время (середина 30-х годов) в Бахмуте (ныне Артемовск), где рабочие с успехом изготовляли красивые изделия, вплоть до статуй и художественных вещиц. Конечно, соль — весьма неустойчивый материал; она не может иметь большого значения даже в кустарном производстве.

Какой-то легкостью, прозрачностью веет от алебастровых изделий, и лишь неопытный глаз не может сразу отличить их от более тяжелых, более капитальных форм белого итальянского мрамора. В них нет спокойных, выдержанных линий античных изделий из камня, это — легкая, ажурная, почти филигранная работа Востока, начало которой было положено тосканскими мастерами еще в эпоху Возрождения. В пустынных и голых предгорьях Апеннин, полого спускающихся к Генуэзскому заливу, добывались отдельные глыбы этого камня. Осторожно очищались они от окружающей их глины и в виде неправильно-округлых валунов перевозились в камнерезные мастерские, главным образом Вольтерры — этого заброшенного высоко в горы городка около Пизы. Здесь небольшими резцами на токарных станках или же просто ножом и другими простенькими инструментами точился и вырезался этот мягкий камень, легко царапающийся даже ногтем. Неверное движение резца часто губило весь ранее намеченный рисунок, и под умелым наблюдением старшего мастера, не допускающего никаких подклеек или наставок, изменялась рельефная резьба и рисунок в зависимости от случайных неудач при работе или неожиданных жилок и трещинок. Помимо общей рельефной резьбы на алебастровых изделиях есть еще едва заметный рисунок, красота которого выявляется лишь при боковом освещении: при помощи легких молоточков на ровных поверхностях чаш и ваз, отполированных замшей, вырабатывается мягкий узор матовых орнаментов. В этом узоре нередко скрыты фантастические сюжеты, и восточный орнамент переплетается иногда с подражанием рисунку античной керамики.

Еще и сейчас кустарная алебастровая промышленность сосредоточена в районе Вольтерры, но расцвет ее приходится искать лишь во второй половине XVIII в., когда флорентийские мастера подчинили своему художественному влиянию искусство Тосканы.

К этому времени относятся лучшие изделия — ажурные декоративные вазы, цветники, урны, колонны, люстры. Нежно-желтоватый оттенок камня, его мягкая приятная прозрачность, еле заметный легкий узор нежных жилок или волнистых пятен — все это создает красоту этого камня, нигде в мире не используемого с таким глубоким пониманием материала, как здесь, в стране античной красоты. Не в крупных массивных монолитах проявляется его красота, а в тонких, как стекло или фарфор, изделиях; и прекрасен этот камень, когда солнечный луч, мягко разливаясь, проникает через его матовые поверхности, когда в светильниках или люстрах из алебастра дрожит мягким матовым светом свечка. Широко применялись эти световые эффекты в декоративном искусстве прошлого: чаши и вазы ставились у окон на пути солнечных лучей, обнаруживая в тонких стенках красивый рисунок камня, а в сумерки комната освещалась светильниками из алебастра, еще в XVI в. употреблявшимися в Италии и Франции.

Мягкий алебастр изделий Вольтерры — тот же гипс, который столь широко употребляется в лепных украшениях, но в последних он идет после предварительной обработки, измельчения, прокаливания и замешивания с водой; наши же изделия не вылеплены, а вырезаны из цельного природного камня. В этом мягком камне, значительно более податливом, чем мрамор, мастер-художник находит благодарнейший материал для воплощения своих творческих замыслов.

У нас на алебастр обратили внимание, когда в Кунгурском районе создались кустарные артели для обработки алебастра и той розовато-желтой шелковистой разности гипса, которую мы привыкли называть селенитом. Мы хорошо знаем эти изделия, имевшие огромный успех на наших выставках в Лондоне: пасхальные яички, грубые пепельницы, спичечницы, туалетные приборы и другие, к сожалению, аляповатые и грубые изделия.

А между тем СССР может дать много прекраснейшего гипса, нежно-розового селенита, рассеянного по трещинам гипсовых слоев западного склона Урала, белоснежного, как сахар, зернистого алебастра по рекам Оке, Волге и Белой, и, наконец, серого сплошного алебастра с прихотливым узором серых и желтых жилочек, из которого еще в конце XVIII в. пытались готовить в Москве столешницы.

Материала много, но надо научиться слить красоту природы с красотой творческого замысла художника-камнереза. И любуясь линиями чаш и ваз Вольтерры в залах Павловского дворца-музея, начинаешь понимать то умение превращать объекты природы в величайшие завоевания красоты и искусства, которое одухотворяет все истинно народные произведения итальянских мастеров. И хочется верить, что и у нас пробудится чуткая любовь к алебастру и тонкое понимание этого прекрасного декоративного материала нашей Земли.

Тверже, чем гипс, немного мягче, чем мрамор, — таковы своеобразные свойства этого камня, нередко немного голубоватого, нередко желтоватого, иногда просвечивающего.

Ангидрит залегает в тех же условиях, что и гипс; оба минерала часто находятся вместе. Ангидрит, поглощая воду, переходит в гипс. Так изменяются, частично или целиком, месторождения ангидрита. Некоторые образцы ангидрита бывают изменены по слоям или с поверхности.

Интересно использование в Египте для небольших сосудов голубовато-серого ангидрита, который раньше ошибочно принимали за мрамор или гипс. Все эти изделия, точно определенные мной впервые в 1922 г. в московском Музее изящных искусств (ныне Музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина), относятся к новому и отчасти к среднему египетскому царству. Римляне применяли белый ангидрит из окрестностей Гренобля, «Галля», причем из него во времена императора Домиция Аврелия (270–275 гг. н. э.) были сделаны даже большие колонны. Позднее разности ангидрита из Бергамо под именем вульпинита, или бергамского мрамора, широко использовались для отделки.

Немалую роль в истории использования камня сыграли изделия из ангидрита, изготовлявшиеся нашими кустарями-камнерезами на западном склоне Урала, по рекам Сухоне и Северной Двине, а также по р. Суре в Жигулевских горах. Камень крестьяне ошибочно называли «мрамором», а в Жигулях — «Жигулевским мрамором».

Точное определение ангидрита (в частности, в египетских изделиях) представляет значительный интерес. В районе Нижнего Нила и в Египте мы не знаем настоящего белого мрамора. Всякий материал этого типа мы должны были относить к привозному материалу из Греции, Малой Азии или Ирана. Месторождения же ангидрита широко распространены вместе с гипсом в третичных отложениях низовий Нила. Применение ангидрита в египетских изделиях нового и среднего царств показывает, что египтяне удачно заменяли привозной мрамор найденным у себя ангидритом.

Мы привыкли и в обыденной жизни и в минералогии называть ониксом полосатые сорта агата — те, из которых греки и римляне вырезывали свои художественные геммы. Однако под именем мраморного оникса подразумевают особые сорта мягкого лучистого известкового шпата — того камня, который еще в самой отдаленной древности бросился в глаза человеку и стал им использоваться.

Нежное полосатое строение и лучистость, мягкий желтоватый или розоватый тон — все это напоминало древнему греку строение ногтя, и, вероятно, от слова «онис» — ноготь — и произошло греческое название оникса, позднее ошибочно отнесенное минералогами к совершенно другому минеральному виду — разновидности агата.

Волокнистый оникс из кальцита (реже — арагонита) отмечается еще в доисторическом Египте. Первые находки пластинок из кристаллического кальцита относятся еще к четвертому или пятому тысячелетиям до нашей эры. Таким образом, мраморный оникс, или «алебастр», является одним из самых первых цветных камней, использованных человеком. Известны многие изделия из него в Древнем царстве Египта примерно за 1000 лет до н. э.

Что касается Вавилона и Ассирии, то и здесь намечается использование мраморного оникса, хотя и довольно редкое. Но общий анализ роли оникса на Древнем Востоке приводит нас к выводу, что его использование в основном было связано с древнейшим периодом Египта. Возможно, что большинство баночек, ваз, горшочков и других изделий из этого камня шло именно из Египта, и только в северном Иране или Закавказье существовал другой очаг, вероятно связанный с вулканами Демавенда.

В эти времена, на заре человеческой культуры, мраморный оникс играл особую роль — священного камня. Но на Востоке его издавна использовали и для других целей: он шел для полов, инкрустации и мозаики стен, где он прекрасно сочетался с мрамором; особенно широко применялся этот зелено-волнистый камень для фонтанов и купален, где он просвечивал сквозь воду горных потоков, «сочетая розовые тона обнаженного тела с зеленым отливом ониксовых плит». Мы знаем, что в знаменитом храме Соломона залы, лишенные окон, были построены из прекрасного просвечивающего оникса — «каппадокийского камня», столь прозрачного, что даже при запертых дверях залы оставались светлыми!

Замечательные просвечивающие камни оникса с белыми полосками привозили из Армении и из Ирана. В Средней Азии мы находим ряд очень интересных указаний на то, что наряду с мрамором в декоративном убранстве некоторых старинных сооружений применялся здесь прекрасный оникс. Им облицован цоколь стен внутри мавзолея Гур-Эмир, и при раскопках, хотя и редко, встречаются обломки колонн и облицовочных плиток из этого материала. Этот оникс — вязкий, великолепно противостоящий разлому, светло-зеленоватый, напоминает в лучших образцах цвет морской воды, сильно просвечивает по краям, ровен или слегка облачен по окраске.

Широко использовался оникс в эпоху Возрождения и во второй половине XVIII в., когда на смену вычурности пришло увлечение Древним Римом и простотой античных форм.

Вновь началось увлечение ониксом в большом масштабе в 50-х годах прошлого столетия, когда в Алжире французы при постройке дороги случайно наткнулись на большие натеки оникса, образовавшиеся в горячих источниках. К лучшим изделиям из этого оникса следует отнести балюстраду на знаменитой лестнице театра Гранд-опера в Париже.

Потом были открыты богатейшие осадки горячих известковых источников и пещер в Мексике и Калифорнии. Красота мексиканского просвечивающего камня отмечалась издавна: недаром он считался священным камнем у ацтеков и применялся для украшения храмов и изготовления священных сосудов. С этим было связано и его индейское имя «текали», что одновременно обозначает и «храм».

Зеленовато-желтые и серые сорта мексиканского камня сделались излюбленным и широко распространенным материалом, из которого выделываются дешевые мишурные колонки под лампы, приборы для письменного стола или небольшие столики.

Замечательный мраморный оникс был открыт в 1930 г. в карстовых пещерах Словакии.

И на последних страницах истории этого камня мы возвращаемся к Армении, где в начале 90-х годов прошлого века на труднодоступных вершинах гор около Ахалцыха, Карса и в других районах были открыты колоссальные месторождения этого камня, сравнимые лишь с запасами берегов Урмийского озера. Но мы знаем, что это не было действительно первое открытие здесь камня. Нет, еще в старых церквах XI и XII вв. и в старых могильных плитах запущенных кладбищ Закавказья можно видеть глыбы этого камня, столь же хорошо известного средневековой Армении, как и мусульманскому Востоку, который украшал свои мечети мраморным ониксом прекрасных тонов.

Но в Европе центром обработки мраморного оникса оставалась до последних лет Италия, особенно Вольтерра. Здесь мастера научились, нагревая камень в воде при 30–40°, получать красивый матовый тон. Прекрасные изделия Вольтерры появились еще в эпоху этрусков (I–III вв. до н. э.).

Такова история этого камня, и на ее фоне ярче и выпуклее будет описание тех немногих, но прекрасных изделий из мраморного оникса, которые хранились в Павловском дворце-музее близ Ленинграда.

В библиотеке Павла I наше внимание привлекают две столешницы: одна из них сильно пострадала, вероятно, во время пожара дворца и была поправлена какими-то неискусными мастерами, другая принадлежит к прекраснейшим кускам этого благородного материала. Она распилена перпендикулярно к тому направлению лучистых кристалликов, которые, очевидно, росли из горячих растворов в трещинах египетских известняков.

Еще большее внимание в этой комнате привлекают стоящие на камине три огромные вазы простого классического рисунка, похожие на типичные «алебастровые» сосуды Египта и Древней Греции. Мягкий рисунок из перемежающихся полосочек светлых тонов, то полупрозрачных, то молочно-белых, желтоватых, сероватых. Полоски иногда прихотливо извиваются, иногда сходятся, чтобы дальше вновь разойтись. Просты и строги линии общего замысла, приятен желтоватый колорит, лишь несколько испорченный грубыми вставками в отдельных местах пострадавших изделий.

Кто работал над этими вазами и откуда этот прекрасный материал? Трудно ответить на этот вопрос полно и уверенно, но скорее всего перед нами старинный африканский материал в искусных руках флорентийских камнерезов XVIII в.

И есть еще одна маленькая вещь из оникса, о которой нельзя не сказать несколько слов: это роскошный саркофаг с отдельно подымающейся крышкой, сделанной из превосходного ярко-желтого, золотистого, почти прозрачного камня; это лишь отчасти лучистый мраморный оникс, частью это просто кристаллический известковый шпат, который, как мы знаем, пересекает отдельными жилами африканские месторождения. Прекрасна эта вещь, единственная по материалу, торжественно спокойная по замыслу.

Мы кончаем наше описание упоминанием замечательных многогранных колонн из оникса на старой станции «Киевская» московского метро^[13]. Лунный камень нежных переливов, полупросвечивающего строения, — этот мраморный оникс снова возрождается в своей красоте после 4 тыс. лет использования в искусстве, начиная с Соломонова храма, капищ ацтеков, загадочных украшений Мексики, с древних гробниц, с нежных просвечивающих сосудов с благовонными розовыми маслами и кончая зеленовато-сверкающим театром Гранд-опера в Париже и единственными в мире по красоте колоннами прекрасного метро Москвы.

Не напрасно этот красивый, прочный, часто богато окрашенный материал издавна высоко ценится у всех народов. Уже одно то, что окраска мрамора исключительно изменчива, дает такое разнообразие в применении его для декоративных задач, что в этом с ним вряд ли может сравниться какой-либо иной материал. Помимо прочности и возможности добывать куски любых размеров мрамор является великолепным материалом для художественных работ главным образом благодаря трем своим свойствам: зернистости строения, допускающей выработку весьма тонких контуров и даже прорезную отделку частей, окраске его и способности легко принимать весьма совершенную полировку.

Мрамор во всех многочисленных разновидностях обладает совсем особым очарованием. Снежно-белый мрамор своей удивительной чистотой вызывает впечатление чего-то недосягаемо высокого. Нет другого материала на нашей планете, который обладал бы таким чистым белым цветом, сравнимым разве только со свежевыпавшим снегом. С другой стороны, черный мрамор со своим зеркальным блеском производит впечатление мрачного торжественного великолепия и мощи…

От всякого мрамора веет холодом, даже если цвет его теплого оттенка; и это представление, вызываемое в нас чисто зрительным ощущением, является чем-то особенным, присущим мрамору и способным при известных условиях еще усилить обаяние его красоты.

Несмотря на свою твердость, мрамор, однако, весьма легко поддается обработке, так что в этом отношении с ним вряд ли может спорить какой-либо иной камень. Его можно обрабатывать резцом, пилой, сверлом, не опасаясь излома. Вследствие зернистости своего строения он не склонен давать трещины. Окончательная обработка пемзой придает чрезвычайную нежность поверхности, которую, кроме того, можно и отполировать, причем полировка получается весьма прочная и блестящая.

Для ваяния нет более совершенного материала, чем белый мрамор, в котором твердость сочетается с нежностью, а безукоризненная белизна кажется одухотворенной таинственной жизнью. Для фигурной скульптуры издавна применяется исключительно белый мрамор, хотя в античное время фигуры делались и из многих других сортов.

Выше всего ценился в старину в Греции белый пластинчатый мрамор с острова Пароса. В более же поздние времена наиболее ходовыми сортами для скульптурных работ являлись сахаровидные каррарские мраморы.

Паросский мрамор разрабатывался в горном массиве Марпесса. Это единственный мрамор, добывавшийся в древности в подземных ломках при искусственном освещении. Отсюда произошло и его название «лихнит». Зерном он крупнее пентеликонского мрамора, да и цвет его нельзя назвать чисто белым, он даже имеет легкий желтоватый оттенок, но зато слегка просвечивает и отличается нежным, бархатистым блеском. Благодаря этому отделанная поверхность его как бы теряет свою материальность, так как световые лучи проникают на большую глубину; и именно ввиду этого нет материала, более пригодного для изваяний.

Уже по одному тому, что добыча паросского мрамора была сопряжена с большими затруднениями, можно судить, как высоко он ценился в древности. Однако в период упадка Греции ломки были запущены, а затем и совсем забыты. Лишь в конце XVIII в. их вновь нашли французские путешественники, и уже в 1836 г. греческое правительство распорядилось возобновить разработку ломок.

К северо-востоку от Афин находится гора Пентеликон, из мрамора которой построены Парфенон, храм Зевса Олимпийского и бесчисленное множество других бессмертных памятников греческого искусства. Мрамор этот преимущественно молочно-белого цвета, и именно благодаря своему цвету он впоследствии ценился в Риме выше, чем блестящий желтоватый паросский мрамор или сахаровидный каррарский. Молочно-белый цвет пентеликонского мрамора изменяется, однако, в течение веков, и старинные изделия, например античные колонны, постепенно от атмосферных влияний приобретают великолепную золотисто-бурую патину. Часто в нем встречаются также прожилки зеленоватой слюды. Разновидность мрамора, в которой такие прожилки расположены густо, так что образуемые ими слои напоминают строение луковицы, называлась у римлян «чиполлино», что значит «лук порей».

Белый каррарский мрамор, месторождения которого находятся в отрогах Апуанских Альп, окружающих город Каррару, километрах в 15 от Средиземного моря, был найден впервые в царствование Августа. Уже в древности этот ценный мрамор добывался в трех выходящих к современной Карраре долинах, к которым ныне проведены железнодорожные пути, постепенно поднимающиеся на высоты Альп. Сверкающие карьеры производят исключительное впечатление по грандиозности белоснежных массивов, покрытых обломками скал и грандиозными осыпями, тянущимися от снежных вершин до знойных долин.

Издавна прекрасный мрамор богатейших каррарских ломок являлся важным предметом вывоза.

Этим же замечательным материалом пользовались до открытия отечественных месторождений и наши русские ваятели. Знаменитые произведения М. М. Антокольского «Петр Великий», «Иван Грозный» и другие сделаны из каррарского мрамора. В Карраре существует основанная Наполеоном I академия скульптуры, имеются также многочисленные мастерские иностранных художников, предпочитающих производить обработку мрамора на месте, для уменьшения расходов по перевозке.

Высокая цена статуарных разновидностей перечисленных знаменитых мраморов (паросского, пентеликонского, каррарского) допускает применение их исключительно для художественно-скульптурных работ; для облицовки используются менее ценные сорта.

Вот что говорит о значении мрамора в итальянской архитектуре П. Муратов: «Старая Пиза до сих пор способна внушать благоговейное удивление потому, что до сих пор цела площадь на окраине города, где стоят созданные ее гением собор, Баптистерий, наклонная башня и Кампо-Санто. Другой такой площади нет в Италии, и даже венецианская Пьяцца не производит первого впечатления настолько же сильного, полного и чистого. Во всем мире трудно встретить теперь место, где могла бы так чувствоваться, как здесь, прелесть мрамора. Во Флоренции мало мрамора на улицах, и глаз, привыкший к строгости и скромности флорентийского pietre dura, бывает положительно ослеплен светлыми мраморными зданиями, возвышающимися над поросшей зеленой травой Пизанской площадью. Чередование черных и белых полос, характерное для всей тосканской архитектуры, здесь счастливо сглажено временем. О нем легко можно забыть перед тонко желтеющим от древности и от осенних дождей благородным старым мрамором Баптистерия. Здесь можно забыть на время даже о самой архитектуре всех этих зданий, помня только о священной белизне их стен и о свежей зелени окружающего их луга»^[14].

Говоря о мраморе, следует помнить о дивном искусстве, оживляющем мертвый камень и сообщающем ему движение и чувство, — о скульптуре.

Лишь те страны, в недрах которых был этот благородный камень, могли стать местами развития и расцвета скульптуры. Сравнивая работы флорентийских художников Возрождения с работами мастеров по ту сторону Альп, следует считаться с тем, что северным мастерам приходилось иметь дело в лучшем случае с обыкновенным известняком, преимущественно же с песчаником, а этот материал не допускает такой тонкой работы, как мрамор.

Великие скульпторы эпохи Возрождения видели в мраморе идеальный материал для осуществления своих творческих замыслов.

«Вещество скульптурных форм, материал своего искусства Микеланджело ощущал с более чем естественной силой. Он часто говорил, что всосал страсть к мрамору и камню вместе с молоком кормилицы — женщины Сеттиньяно — городка каменотесов и мраморщиков. Он любил… самые каменоломни Каррары. Странные серые пики этих гор придают даже в полдень всякому виду, в котором они участвуют, какую-то вечернюю тишину и торжественность. Он прожил среди них месяц за месяцем пока, наконец, их бледные пепельные цвета не перешли в его живопись. На верхней части головы „Давида“ все еще остается кусок необработанного мрамора, точно это сделано ради желания сохранить его связь с тем местом, из которого он был высечен. Но своего „Давида“ Микеланджело целиком увидел в той мраморной глыбе, которая много лет праздно лежала под аркадами лоджий Ланци. На работу ваятеля он смотрел лишь как на освобождение тех форм, какие скрыты в мраморе и какие было дано открыть его гению. Так прозревал он внутреннюю жизнь всех вещей, дух, живущий в мертвой только с виду материи камня.

„Недаром трепещет мрамор передо мною“, — говорил Микеланджело»^[15].

Огромно значение камня в архитектуре и строительстве прошлого, но еще значительнее его роль в строительстве городов социалистического мира, требующего от камня красоты и величия.

Природа предоставляет необходимые материалы для украшения наших городов.

В области применения мрамора в искусстве на первом месте стоит архитектура. В странах, где имеются месторождения мрамора, он исстари применялся в самых широких размерах для монументальных построек; это особенно относится к Греции и к Италии.

У древних народов строили целые храмы из массивных мраморных глыб, затем стали выделывать из мрамора колонны, ступени лестниц и, наконец, стали облицовывать стены храмов, общественных и частных зданий более или менее тонкими мраморными плитами. Во всех странах, окружающих Средиземное море, применение мрамора в архитектуре постепенно росло; из него стали выделывать помимо колонн, капителей, карнизов, лестниц, балконов и балюстрад всевозможные предметы для украшения садов и парков, фонтаны, скамьи, надгробные памятники, вазы, солнечные часы и пр. Настил полов давно уже делался из мраморных плит или мозаики, а впоследствии мрамором стали пользоваться еще для каминов, столов, кресел и канделябров; вся эта декоративная часть убранства находилась в связи с архитектурой.

В древние века применение мрамора достигло высокого развития; затем наступила эпоха, когда его месторождения, за исключением немногих итальянских, были совершенно заброшены и забыты.

Советский Союз располагает громадными ресурсами белого мрамора. Уже сейчас на Урале известны его крупные месторождения, которые будут давать десятки тысяч кубических метров мраморных блоков.

Коелгинский мрамор на Урале, залежи которого отличаются особой мощностью и монолитностью, является погодостойким, долговечным материалом, который может быть широко использован для облицовки фасадов общественных зданий, скульптуры и садово-парковой архитектуры, а также в различных видах художественной промышленности. Но наши мраморные богатства еще не вполне изучены: в ряде районов Союза имеются геологические предпосылки для нахождения белых мраморов. Недалеко то время, когда архитекторы и скульпторы СССР получат в изобилии этот прекрасный, незаменимый для творчества материал.

Будущее за прекрасным мрамором!

По сравнению с белоснежными камнями редки камни черного цвета — то мрачные, как сажа или уголь, то сверкающие блестящим цветом антрацита. Природа не дарит нас черными камнями, и лишь немногие из них привлекают нас бархатистым черным тоном. Но все же перечислим наиболее характерные черные камни.

Черный алмаз — очень редкий, искристый, сверкающий полиметаллическим блеском камень. Мне почти не приходилось встречать очень дорогих черных алмазов, и лишь у одной фирмы в Германии в 1911 г. я видел замечательный бриллиант в 5–6 каратов.

Шунгит — сверкающий, но хрупкий камень из месторождения Шунги в Карелии, похожий на лучший антрацит.

Гагат — буровато-черный уголь, прекрасно поддающийся обработке и резьбе, один из самых излюбленных камней древности.

Графит — сверкающий, как металл, мягкий, непрозрачный камень, который с успехом добывался из сибирских месторождений.

Черный опал — с золотисто-искристыми жилками — особенно переливчатый камень пустынь Австралии, широко применяемый в Америке.

Черный оникс (агат) — стекловатый или черно-серый камень.

Черная или черно-зеленая шпинель — сверкающий камень, еще мало используемый в технике.

Черный гранат — меланит, весьма излюбленный материал для изделий в католических церквах и для четок.

Черный шерл (турмалин) хрустально-черного или пепельного цвета.

Обсидиан — черное природное стекло, иногда серебристое и стекольно-бурых тонов.

Черный мрамор различных тонов и структур, особенно — холодно-черные тона Пиренеев и более теплые тона черного мрамора Бельгии.

Черный базальт Египта — прекрасный материал для скульптуры.

Издавна для раскраски камня в черный цвет использовали природный уголь, особенно черные глины с примесью частиц угля или графита. Путем восстановления окиси железа достигался блестящий черный тон, который характеризует лучшие керамические вазы Древней Греции. Эти черные тона керамики нередко при хорошем обжиге так хороши по цвету, прочны при прокалке, изделия обладают таким красивым звоном черепка, что кажутся настоящим черным камнем.

Помимо черного угля и углистых глин иногда использовался в изделиях природный чистый графит. Известно, что знаменитый Алибер, проведший восемь лет в Сибири, организовал художественную обработку ценных и однородных кусков графита. Эти разнообразные и тонкие изделия, начиная с чаш и ваз и кончая художественными барельефами, демонстрировались на выставках в Иркутске (1860 г.), Петербурге и Лондоне (1862 г.). Алибер щедро раздавал свои изделия из графита, и в большинстве крупных музеев Европы красуются «горки» из этого камня. Вот что писали лондонские газеты о Всемирной выставке в Лондоне 1862 г.:

«Россия опять нас удивила. В 1851 г. она щеголяла изделиями из малахита, великолепными ларцами и столами; ныне она поражает огромными кусками графита и большим куском нефрита из Сибири, из которых превосходные художественные изделия выставлены в Лондоне: ваза, имеющая не менее 90 см в поперечнике, наполненная живыми цветами, колонна коринфского ордера от 250 до 300 см вышиною и несколько мелких вещей в витрине, отчасти в сыром или полированном виде, отчасти в разнообразных изделиях из бурого графита, который, как известно, употреблялся на выделку карандашей, так как доселе получались в Европе только мелкие куски его в форме призм… Особенно замечательно то, что из такого материала могло быть изготовлено такое превосходное художественное изделие, как эта ваза в стиле Боргезе, а еще удивительнее то, что ее за несколько тысяч километров могли доставить на Лондонскую выставку без малейшего повреждения».

Гагат — смолистый уголь — является прекрасным поделочным материалом который издавна имел широкое применение для бус, четок, браслетов, ожерелий, брошек и других мелких изделий.

Легкость обработки, напоминающей обработку крепкого дерева, малый удельный вес, красивая черная полировка, легко восстанавливаемая в изделиях, — привлекали внимание к гагату еще за 1000 лет до н. э., а в последнее время превратили гагат в очень важный материал для технических целей.

В разные годы многократно возникали у нас в Сибири — в Иркутске — отдельные мастерские по обработке гагата, причем выполнялись самые различные вещи: трубки, разрезные ножи, мундштуки и даже хирургические инструменты. В больших глыбах гагат может применяться для облицовки красивого черного тона.

Огромные запасы балаханского гагата в окрестностях Иркутска и его высокие технические свойства заставляют обратить особое внимание на воссоздание промышленности гагата, тем более что его месторождения известны не только в Иркутской области, но и в Полярной Сибири (в районе бухты Тикси), и на Урале (Алапаевск), и на Кавказе (Кутаиси), и в Крыму (Симферополь). Интересно отметить, что гагат на Кавказе нередко называется гишер, это слово, вероятно, происходит от армянского «гишеры», т. е. ночь.

Обсидиан — еще один черный камень, игравший огромную роль уже, вероятно, за 2000 лет до н. э. Мы знаем, что обсидиан на Кавказе имел большое значение в истории культуры, и прекрасные изделия из обсидиана — стрелы, бусы, молоты и др. — не только раскрывают историю прошлого, но и намечают сейчас новые возможности ювелирного, ограночного и самоцветного дела. Прекрасные вещи с серебристым отливом показывают, как велико будущее кавказского обсидиана. Для этого замечательного камня кавказских вулканов новая страница еще не раскрыта.

Черные камни образуют переход к камням металлическим и сверкающим. Действительно, для черного камня переход к блестящим камням очень характерен; достаточно вспомнить блестящий антрацит, который сочетает настоящий черный цвет с металлическим сверкающим отблеском.

Черные камни по своей природе обладают совершенно особенными чертами: вместо красочных тонов прозрачных самоцветов здесь возникает металлический блеск, как результат энергетического хаоса быстро и неправильно двигающихся атомов и ионов, меняющих свои места и сочетания. В черном камне тона траура и смерти сочетаются со сверкающим блеском цвета. Прозрачный алмаз и черный графит — это олицетворение противоречий двух миров и двух типов кристаллической структуры.

К ограночным металлическим камням принадлежит пирит (марказит), гематит, ильменит, рутил.

Интересно отметить, что золотистый колчедан, марказит, украшал еще изделия инков Южной Америки. В новое время этот минерал употреблялся для колец «маркиз», откуда и его название «марказит».

Обычно форма марказитовых камней была круглая, либо заостренная, так как огранка бриллиантом не удавалась ввиду хрупкости материала. Марказитовые ювелирные изделия, также и изделия из других заменителей алмазов, вошли в моду лишь в XVII в; среди них известны очаровательные вещицы ювелирного искусства.

Чаще всего марказит гранится в виде мелких камней, так как тогда блеск его значительно усиливается. В середине XIX в. наметился возврат моды на марказитовые ювелирные изделия. Перед второй мировой войной марказит (пирит) начал широко использоваться в мастерских Чехии, где камни гранились формой «розы» и даже простым бриллиантом. Полировка этих камней не тускнеет, они очень красивы, в чем я лично мог убедиться при осмотре различных ювелирных вещиц в 1930–1936 гг. в Турнове (Чехословакия).