Рассказы разных лет

НАЧВОЗДУХ*

* Так сокращенно называли должность начальника Военно-Воздушных Сил РККА и члена РВС республики (по авиации).

Яков Иванович Алкснис является одним из самых активных и ярких организаторов советской авиации, стоявших у ее истоков. Я всегда поражался его неиссякаемой энергии, жизнерадостности, настойчивости, требовательности и большой любви к людям. Он был для всех, кто его знал, с ним работал, образцом настоящего коммуниста, честного и принципиального человека, безупречного командира и начальника.

Расскажу о трех эпизодах из жизни этого человека.

1. Поучительный урок

Московский центральный аэродром имени Фрунзе.

Небольшая группа летчиков-испытателей НИИ ВВС окружила своего командира комбрига А. И. Залевского. Адам Иосифович, человек веселый, рассказывает нам свежий остроумный анекдот. Наш смех перекрывает только грохот моторов самолета ТБ-1, вблизи которого мы стоим.

Комбрига Залевского я знаю хорошо, и мне видно, что ему сейчас не так уж и весело, в такие моменты он обычно снимает с головы шлем с летными очками, почесывает лысоватую голову. Вот и сейчас он то и дело бросает озабоченный взгляд на подготавливаемый к полету ТБ-1 или, обернувшись, смотрит на центральный пост управления аэродромом, называемый летчиками «будкой Райвичера» .

Казалось, что опытный руководитель испытателей веселит нас, чтобы снять у своих подопечных предполетное напряжение, зная, какие ответственные задания мы собираемся выполнять сегодня. Видимо, поэтому кто-то неожиданно спросил:

— Если не секрет, товарищ комбриг, скажите, куда вы собираетесь на ТБ-1?

Залевский еще раз оглянулся в сторону главных ворот аэродрома и ответил:

— Алксниса собираюсь сегодня выпускать…

— А зачем нужно начальнику ВВС перепробовать все самолеты? Он же не собирается быть испытателем? — спросил мой сосед.

— Нужно знать характер этого человека, чтобы ответить на твой вопрос, — сказал Адам Иосифович и, подумав, добавил: — «Доверяй, но проверяй» у Якова Ивановича не просто фраза, а система управления воздушными силами, закон его повседневной деятельности. Вот он и хочет иметь свое мнение о свойствах самолетов, которые имеются на вооружении, и судить о качестве нашей работы как испытателей, а также — промышленности.

— Ну, тогда ему придется много потрудиться на аэродромах и в воздухе, — заметил тот же испытатель.

Залевский кивнул головой в знак согласия и, улыбаясь, сказал:

— Сегодня с 6 утра мы сделали с ним три полета, после чего он уехал к себе в управление и предупредил, что после совещания к 11.00 снова вернется, чтобы продолжить обучение. Приказал ждать…

Все стали смотреть на свои часы. Оставалось всего тридцать минут. Механик ТБ-1 доложил комбригу о готовности машины к полету.

Когда прибыл Алкснис на аэродром, я не видел, так как выполнял задание.

А позже на пути в летную комнату я неожиданно встретил большую группу летчиков, механиков и мотористов авиабригады НИИ ВВС, наблюдавшую за бледным, расстроенным бортовым механиком самолета ТБ-1, за командармом с поникшей головой и за комбригом Залевским.

Адам Иосифович громко говорил:

— Вот нас трое, летавших со струбциной на левом элероне. Кто же виновник этого позорного происшествия?

— Я, товарищ командир бригады! — с дрожью в голосе ответил механик.

Комбриг, взглянув на перепуганного бортача и на Алксниса, медленно произнес:

— Ваша вина безусловна, — констатировал Адам Иосифович, махнув рукой на бортмеханика. — Но главным виновником, видимо, являюсь я, — добавил Залевский.

* Струбцина — зажимное устройство, стопорящее рули управления самолетом, когда он стоит на земле. Без зажимов рули под действием сильного ветра могут приходить в движение и при предельных отклонениях ударяться об упоры и получать повреждения.

** Жаргонное слово «бортач» означало: бортовой механик.

Начальник ВВС, словно после тяжкого раздумья, поднял голову, выпрямился и удивленно смотрел на своего инструктора.

— Виновен в том, — продолжал Залевский, — что был очарован способностями ученика, который, отлично

зная инструкции, должен был в обязательном порядке проверить перед вылетом действия всех рулей управления самолетом. Я забыл непреложный закон моего начальника: «Доверяй, но проверяй!» — и к тому же не проконтролировал, как он его применяет сам, будучи в роли ученика…

Наступила тяжелая пауза. Мне казалось, что Залевский оберегает бортмеханика, да и сам не хочет получить серьезное взыскание, при этом понимая, что обеспечение безопасности жизни такого человека, как Алкс-нис, является святая святых для каждого летчика. Они любили Якова Ивановича за то, что он так бесстрашно и упорно совершенствует мастерство военного пилота, желая до глубины постичь авиационную технику.

Откровенно говоря, все ожидали строгой кары, а Яков Иванович поднял голову, вытянулся в струнку, как солдат в строю, и, глядя на своего учителя, четко сказал:

— Виноват! Учту на будущее!

Между тем комбриг, как бы не слыша слов Алксни-са, продолжал:

— Наше счастье, что погодка сегодня тихая и самолет не перегружен. А если бы на наборе высоты как следует болтнуло? Такая оплошность могла закончиться большой неприятностью…

Никто из присутствующих не верил своим ушам, слушая комбрига, так дерзко и даже грубо наставляющего ученика — начальника Военно-Воздушных Сил РККА.

Яков Иванович понимал, что, приехав на аэродром с опозданием, торопясь, он действительно допустил серьезную ошибку, не опробовав тщательно отклонение элеронов перед полетом. Поэтому он только спросил:

— А вы, товарищ Залевский, были уверены, что все обойдется благополучно, когда в полете сами заметили струбцину и взяли штурвал в свои руки?

Комбриг усмехнулся, посмотрел на окружающих и сказал:

— Мне не дадут соврать свидетели нашего разговора, что лично я и еще один испытатель совершили точно такие грехи. Но в тех случаях погодка была скверная — очень болтало…

— А наказание за это вы понесли? — улыбаясь, спросил Алкснис. >

— Себя я ругаю до сих пор сам, так как начальник НИИ ВВС после моего доклада только за голову схватился… В другом случае летчик получил от меня по заслугам. Кроме того, в назидание я ему сказал ваши слова: «Доверяй, но проверяй!»…

Я. И. Алкснис открыто засмеялся и подошел вплотную к Залевскому.

— Хорошо! Инцидент ичерпан! Пять — ноль в вашу пользу! — протягивая на прощание руку, сказал командарм. — А о своем проступке я доложу наркому, — заключил Яков Иванович, сел в автомобиль и вскоре уехал с Центрального аэродрома.

А комбриг вдруг вспылил, требуя от летчиков разойтись и заниматься своими делами. После нашего ухода Адам Иосифович набросился на бортмеханика, который потом часто рассказывал нам, как распекал его командир бригады.

Через несколько дней я наблюдал, как начальник Военно-Воздушных Сил совершал самостоятельные полеты на двухмоторном бомбардировщике ТБ-1 с тем же самым бортовым механиком, по вине которого был допущен полет со злосчастной струбциной на левом элероне.

Комбриг Залевский стоял на старте и после каждой посадки Алксниса показывал большой палец, поднятый вверх, и делал жест, показывающий, что можно полеты продолжать.

Находившиеся на аэродроме испытатели улыбались и радовались, что командарм освоил очередной тип самолетов. Тем ближе и дороже становился для них начальник ВВС РККА.

Позже многие допытывались у бортача ТБ-1: чья же была вина, что летали со струбциной на элероне?

— Первая — моя. Вторая — комбрига. А третья — командарма. Но ученик он и есть ученик… Какой с него спрос?

— А почему же Залевский так «прочистил» ученика?

— Для порядка, — говорил невозмутимо механик и добавлял: — Чтобы не забыл выполнять свое требование: «Доверяй, но проверяй!»

— Повезло тебе тогда, — замечали некоторые.

— Почему же мне одному? А вам разве не повезло? — отвечал бортач, добродушно усмехаясь. — Второго такого командарма не найдешь…

2. Командарм и испытатели

Яков Иванович очень любил высший пилотаж и овладевал его тонкостями на самолете И-5.

Но когда он видел, как выполняются на таком же, как у него, истребителе иммельманы, перевороты, мертвые петли, разные фигуры летчиками Анисимовым, Чкаловым, Громовым, Юмашевым, Супруном и другими испытателями — мастерами своего дела, начальник Воздушных Сил замирал на месте, зорко, с наслаждением и хорошей завистью следил за их неповторимыми действиями.

…Солнечный день ранней весны. Несколько самолетов-истребителей разных конструкций стоит на нейтральной полосе, вблизи старта. Летчики-испытатели этих машин отдыхают, собравшись вокруг бывалого красногвардейца, а теперь одного из лучших истребителей ВВС — Александра Фроловича Анисимова, который рассказывает занимательные истории.

Мы не обращаем внимания ни на рев взлетающих машин, ни на рулящие после посадки самолеты, пока дежурный по полетам не командует:

— Все по местам! Вижу красный истребитель Алксниса. Рулит к нам…

Вскоре мы действительно увидели в кабине И-5 улыбающегося начальника ВВС Якова Ивановича Алксниса. Он не вырулил на полосу старта, а подстроился к линейке стоявших на нейтральной полосе машин и, выключив мотор, вылез из кабины и ловко спрыгнул на землю.

Приняв рапорт дежурного по полетам, Алкснис попросил летчиков НИИ ВВС подойти к нему. Среди нас, четырех испытателей, выделялся могучей фигурой Александр Фролович Анисимов. Сейчас он пытался казаться незаметным, видимо предчувствуя, что командарм не простит ему вольностей, совершенных только что во время полета на опытном И-6.

Конечно, всех летчиков-испытателей Яков Иванович знал не только по фамилии, он помнил, кто на какие «фокусы» способен в воздухе. Поэтому, подходя к командарму, мы чувствовали себя смущенными.

Яков Иванович с каждым поздоровался и, улыбаясь, спросил:

— Скажите, кто полчаса назад так красиво крутил восходящие бочки, попирая при этом все параграфы наставлений?

Последние слова вопроса ничего хорошего не предвещали, и все помалкивали.

— Значит, никто из вас не засекает время выполнения заданий? А как помнится, испытателю положено записывать свои впечатления в воздухе. Не правда ли? — обратился Алкснис к Александру Фроловичу.

Анисимов покрылся неестественным багрянцем, но, глядя невинными голубыми глазами в лицо командарма, громко отрапортовал, взяв под козырек:

— Так точно! Обязаны все записывать на планшетке!

— Предъявите ваши записи, товарищ Анисимов, — потребовал начальник Воздушных Сил.

Александр Фролович снял с правой ноги пристегнутый резинкой пластмассовый планшет и протянул его Якову Ивановичу, докладывая:

— Здесь, товарищ командарм, не все уместилось, некоторых деталей нет. Их дополнят самописцы после расшифровки,

— Это я понимаю. Только почему вы сверх задания летали вверх колесами и делали тройные восходящие бочки.

— Виноват! — торопливо ответил командир звена.

— Вы нарушаете последовательность испытаний опытного образца, — жестко заметил Я. И. Алкснис.

— Честно признаюсь, все, что вы сегодня видели, я делал не первый разу< В отчетах о поведении И-6 при пилотаже записаны все подробности… — пробовал оправдаться Анисимов.

— Допустим, имеются в отчетах, но логично ли делать фигуры высшего пилотажа, если только сегодня, судя по записям на планшете, вы летали для определения запасов продольной и поперечной устойчивости И-6? — спросил испытателя командарм, явно загнав летчика своим вопросом в угол.

— Машина очень послушная… — смущенно ответил Анисимов.

— В испытательном институте и так достаточно аварий. А вы что, спешите попасть в крематорий вне очереди? — с сердцем сказал начвоздух и добавил, укоризненно качая головой: — Старый боец, теперь командир звена испытателей новых самолетов, чему вы учите молодых людей! Не ожидал от вас таких необдуманных поступков! Не ожидал, товарищ Анисимов!

— Виноват, товарищ командарм!

— Хорошо! Поверю, что вы все поняли и учтете на будущее. А теперь расскажите, можно ли все, что вы проделывали на И-6, исполнить на моем И-5?

Анисимов словно переродился: снова вдруг засиял, заискрились его хитрые и зоркие глаза.

— На вашем самолете можно исполнять все фигуры более надежно, более плавно, я бы сказал, более элегантно и красиво.

Яков Иванович удивленно посмотрел на опытнейшего истребителя, засмеялся и переспросил:

— Красиво, элегантно?

— Так точно! — подтвердил Анисимов.

— Ну тогда расскажите, проинструктируйте, как нужно мне пилотировать свой И-5, чтобы и у меня фигуры получились элегантно и красиво.

Анисимов, сощурив глаза, на секунду задумался и внезапно ответил:

— Вот чего не умею — это рассказывать, как делать фигуры… Я могу только показать, товарищ начальник!

— Показать? — удивленно переспросил командарм и добавил: — Но для этого нужен двухместный И-5…

— Да, двухместный, — подтвердил Анисимов и продолжал: — Разрешите, я покажу, как это все делается в воздухе.

— Не понимаю… — сказал Алкснис, глядя то на Анисимова, то на нас.

Честно говоря, никто не представлял, что задумал Александр Фролович.

— Очень просто! — с азартом ответил Анисимов. — Я буду летать так, чтобы вы по отклонению рулей самолета видели последовательность всех моих действий.

Видимо, Я. И. Алкснис очень хотел посмотреть, на что способен его И-5 в руках одного из лучших истребителей Военно-Воздушных Сил, и, как истинный летчик, сразу дал согласие на полет.

Никто не посмел возражать своим начальникам. Только один сказал тихо мне на ухо:

— Очередной розыгрыш, вот увидишь…

Взяв с крыла И-6 свой парашют, Анисимов надел его, затем, поправив шлем и очки, пошел к самолету начальника ВВС.

Вскоре красный И-5 был в воздухе. Над ангарами Анисимов сделал опасную бочку с набором высоты.

Алкснис с досады отвернулся и, обращаясь к нам, словно жалуясь на нашего товарища, сказал с возмущением:

— Ну зачем рисковать напрасно? Скверный пример, особенно для вас, испытателей.

Александр Фролович, не слыша слов командарма, но зная, что он обязательно даст его поведению отрицательную оценку, набрав метров 500 высоты, сделал боевой разворот и, разгоняя машину на полной мощности мотора, быстро приближался к центру аэродрома.

Начвоздух снял шлем, и его глаза уже не отрывались от красного истребителя, перевернувшегося вверх колесами. Когда машина оказалась на высоте не более 100 метров, Яков Иванович не выдержал:

— Черт знает что! Убьется, и только!

Но Фролыч, как звали в НИИ Анисимова, мягко и плавно перевернул И-5 и, не сбавляя полных оборотов мотора, пронесся над стартом так, что его улыбающаяся физиономия была видна всем…

…Александр Фролович боевым разворотом снова набрал высоту и повернул к центру аэродрома. Вскоре он на снижении начал крутить бочки, выводя самолет у самой земли, вот-вот И-5 зацепится крылом.

Красивый, но страшный полет, казалось, продолжался очень долго, хотя через 10 минут Анисимов, перевернув машину, планировал на посадку вниз головой.

— Чкаловский прием… — заметил мой сосед. Алкснис был взбешен:

— Безумец! Безумец!

В это время самолет ловко перевернулся через крыло и в нормальном положении приземлился точно у знака посадки.

Когда Анисимов зарулил на нейтральную полосу, ему дали сигнал: мотор не выключать. Он вылез из самолета, доложил командарму о выполнении задания, спросив, что Алкснис видел, наблюдая за полетом:

— Настоящее хулиганство с моего разрешения, — ответил летчику начвоздух и добавил: — Вы меня просто околпачили! За это следовало бы вам дать суток десять гауптвахты. Но я должен еще подумать, как оценить ваш урок.

Анисимов удивился и даже смутился, услышав суждение командарма, который под конец улыбнулся, козырнул нам и, протянув руку Александру Фроловичу, сказал с усмешкой:

— Рулей в воздухе я не видел, но за науку — спасибо…

— Тоже ведь ругаются… — смеясь, ответил со всей непосредственностью испытатель.

— А я вас не ругал! Я себя ругаю за то, что разрешил вам проделать такой красивый, но бессмысленно опасный полет.

Алкснис сел в свой истребитель. Мы почтительно отдали честь командарму.

3. Алкснис и моя летная судьба

Яков Иванович сильно повлиял на мою судьбу как летчика. Видимо, поэтому я помню многие встречи и разговоры с ним до мельчайших деталей.

…В 1931 году из строевой части меня перевели в НИИ ВВС. Вскоре я убедился, что смелости, выдержки и отличной техники пилотирования для хорошего летчика-испытателя далеко не достаточно. Ему нужны еще фундаментальные знания многих авиационных наук. Поэтому я стал посещать самодеятельную школу младших инженеров, где мне посоветовали не терять времени и быстрее окончить высшее техническое училище. А мой ведущий инженер, подметив у меня какие-то конструкторские задатки, рекомендовал поступить на первый инженерный факультет (инжфак) академии ВВС имени Жуковского.

Рапорт с просьбой допустить меня к вступительным экзаменам на инжфак вызвал удивление у командира бригады НИИ ВВС комбрига А. И. Залевского.

Адам Иосифович долго не отвечал на мое официальное обращение, но летом 1933 года заявил:

— Пойдешь на командный факультет — отпущу, а на инженерном обойдутся и без тебя.

Пришлось писать рапорт вторично. Дело дошло до начальника Воздушных Сил РККА командарма Я. И. Алксниса.

Яков Иванович прилетал в НИИ ВВС очень часто. Однажды он сказал мне:

— Ваш командир бригады не хочет терять опытного летчика. Его легко понять. Однако я ваше стремление одобряю, хотя уверен, что конкурсные экзамены вам не выдержать. С этого года мы ожидаем большой наплыв на первый курс инженерных факультетов академии Жуковского многих студентов гражданских вузов. Кстати скажу, что бригадный метод обучения запрещаем.

— Думаю, что выдержу, — настаивал я на своем. — Разрешите попробовать…

Яков Иванович подозвал Залевского и, показывая на меня, сказал:

— Не смог его уговорить. Все просится на инженерный факультет.

— Да зря он это затеял. На инженерный все равно ему не выдержать, — с уверенностью констатировал комбриг и вдруг, усмехнувшись, предложил: — Давайте ему разрешение, товарищ командарм! Давайте! Вот увидите, вскоре вернется обратно…

Алкснис думал о чем-то своем, прохаживаясь возле нас. Потом неожиданно остановился против меня и спокойно произнес:

— Вот как мы условимся, товарищ Байдуков. Если сумеете подготовить два звена экипажей из шести самолетов ТБ-3 так, чтобы они при любой погоде благополучно слетали во Францию, Италию, Чехословакию и Польшу, а вы лично при этом приведете флагманский корабль домой, то будь по-вашему — держать экзамен на инжфак разрешу.

Задание, конечно, было весьма сложным и ответственным, но у меня появилась наконец надежда приблизиться к цели, а доверие командарма прибавляло бодрости и силы.

Я знал характер начальника Военно-Воздушных Сил и понимал, что отбор экипажей и самолетов, тренировку летчиков и штурманов в полетах вне видимости земли, слетанность звеньев четырехмоторных воздушных кораблей он не выпустит из-под своего надзора ни на один час. А это во многом упрощало мою задачу по выполнению важного правительственного задания.

Все было сделано в срок и добросовестно. Визиты советских военных летчиков в 1934 году в Париж, Лион, Прагу, Варшаву и Рим состоялись.

Как было условлено, в том же году я держал вступительные экзамены и стал слушателем инженерного факультета академии ВВС имени Жуковского. Одновременно был назначен командиром отделения, в котором, кстати говоря, абсолютное большинство в прошлом были студенты гражданских высших учебных заведений. Этих товарищей командир отделения обязан был приучать к военной дисциплине и проводить с ними курс по строевой и физической подготовке.

Шли дни учебы. Начальник ВВС РККА, командарм 2-го ранга Яков Иванович Алкснис часто бывал в нашей академии. Однажды увидел меня, отдававшего ему честь в коридоре. Он подошел ко мне, протянул руку и с улыбкой спросил: «Не раскаиваетесь, товарищ Байдуков, в учебе на инжфаке?» — «Наоборот, товарищ командарм, очень рад и доволен!» — ответил я бодро.

В разгар курсовых экзаменов 1935 года меня неожиданно вызвали с занятий к начальнику академии.

Я спешил к кабинету комкора А. И. Тодорского, а сам думал: «Зачем я понадобился начальству?..»

Крепкое рукопожатие и улыбающееся лицо начальника академии давали основание предполагать, что Александр Иванович настроен весьма благодушно.

Я стоял около стола комкора и смотрел, как он подошел к сейфу, открыл его, полистал там какие-то бумаги, взял одну из них, вернулся к столу и сказал как-то загадочно:

— Садитесь, прочитайте очень внимательно и распишитесь на этом документе!

Впервые мне приходилось держать в руках выписку из постановления Совета Труда и Обороны (СТО), касавшуюся моей личности. С первого прочтения ничего не понял, усвоив лишь одно: в решении СТО действительно говорилось обо мне. Прочитал вторично и снова не уловил главного из-за волнения, которое внезапно возникло.

— Что помалкиваете? — спросил Александр Иванович, хитро поглядывая на меня, и, немного погодя, добавил: — А ведь эта бумага, как я понимаю, говорит о продолжении ледового подвига наших героев…

А я в третий раз читал: «Слушателя инженерного факультета академии ВВС имени Жуковского летчика

Г. Ф. Байдукова назначить в состав экипажа Героя Советского Союза С. А. Леваневского для совершения на самолете АНТ-25 беспосадочного перелета по маршруту Москва — Северный полюс — Сан-Франциско (США)».

— Не понимаю, товарищ комкор, зачем я понадобился Леваневскому, когда есть сотни более опытных и свободных летчиков, а я ведь сейчас слушатель, студент…

А. И. Тодорский встал, подошел ко мне и удивленно спросил:

— Позвольте, а разве вы не знакомы с Леваневским?

— Видел его портрет в газетах, журналах, смотрел в кинохронике, а с живым никогда не встречался.

Мой начальник немного смутился, прошелся по кабинету и сказал:

— А я подумал, что вы об этом все давно знали, но хитрили, не информируя никого. Однако постановление СТО есть приказ, который нужно выполнять, а не сидеть вот с такой кислой миной, какую вы сейчас изображаете. Что вас смущает? Чего вы не понимаете?

Держа и продолжая в десятый раз перечитывать строчки документа о том, «что слушателя… летчика… в экипаж Леваневского», я встал, тяжело вздохнул *и выпалил:

— Сознаюсь, что за 28 лет жизни мне приходилось бывать в серьезных переплетах, особенно при испытаниях новых самолетов, но сейчас я малость растерялся.

— Да ведь интересное и, видимо, очень важное дело, товарищ Байдуков, затеял Леваневский, если Совет Труда и Обороны вынес специальное постановление…

— Товарищ комкор, в вашу академию да еще на инженерный факультет я попал после неоднократных обращений лично к начальнику ВВС РККА.

— Да что вы горюете? Перелет займет у вас лето, а потом, я надеюсь, вернетесь к нам и продолжите занятия. Из списков академии мы вас не исключаем, а просто командируем.

— И все же обидно — никто даже не предупредил меня.

— Видимо, вас рекомендовал комбриг Залевский? — сказал комкор.

— Возможно. Именно он был моим ярым противником поступления на инженерный факультет. И только узнав, что на инженерный будет очень большой конкурс, Адам Иосифович Залевский сказал Я. И. Алкснису: «Пусть этот дурень попробует посоревноваться со студентами. Как пить дать — провалится и придет в бригаду НИИ ВВС на испытательную работу». Это он все говорил начальнику ВВС при мне.

А. И. Тодорский, очевидно, понимая, что его подопечный попал неожиданно в сложную ситуацию, мягко сказал:

— Ничего. Присядьте. Успокойтесь. — Порывшись в стопе бумаг, лежавших на столе, подал мне небольшого формата бумагу.

Я прочитал предписание, датированное 14 марта 1935 года.

«Слушателю Военной воздушной академии РККА

тов. Байдукову

С получением сего предлагаю Вам поступить в подчинение тов. Леваневского для выполнения особого задания. Начальник Управления ВВС РККА

А л к с н и с».

Мне стало ясно, что никто и ничто создавшегося положения теперь уже не изменит, расписался на выписке из постановления СТО, встал из-за стола.

Тодорский, внимательно следя за мной, заметив перемены на моем лице, спросил:

— Значит, все ясно?

— Так точно! — ответил я уверенно.

— Ну, что же, желаю вам успеха, а в академию еще вернетесь! Повторяю: из списков вас не исключаем. Вы наш человек… — сердечно закончил комкор, встал из-за стола. Прощаясь, задержал мою руку в своей, более строго добавил: — Прошу вас сегодня же явиться к товарищу Леваневскому.

Ничего на это не ответив, я развернулся по-строевому и твердым шагом вышел из кабинета.

Навстречу торопливо шли озабоченные слушатели, а мне припомнился недавний экзамен по высшей математике, сданный весьма успешно. Завтра должен сдавать курс высшей физики. Как мне быть? Сдавать физику или бежать к Леваневскому? Как я ни боролся с собой, но в отделении о разговоре с начальником академии никому ничего не сказал и сразу уехал домой в Вадков-ский переулок, где у нас с женой была одна, но очень уютная комнатка в коммунальной квартире.

До поздней ночи я просидел за столом, перелистывая записи лекций, задачи и учебники по физике, пока жена не сказала:

— Гаси свет! Ложись спать, а то утром тебя не разбудишь.

Но напрасно опасалась жена — ранним утром я заявился в академию, чтобы своевременно построить отделение для осмотра.

Большинство имело уставший вид — свидетельство ночных стараний перед экзаменом. Но все были безукоризненно побриты и одеты, в хорошо отглаженных гимнастерках и брюках и в начищенных до блеска сапогах. Мне ничего не оставалось, кроме как объявить порядок сегодняшнего дня и пожелать отделению сдать курс высшей физики на «пять».

Ожидая вызова экзаменационной комиссии, я стал вспоминать вчерашний разговор с А. И. Тодорским, но когда мне предложили выбрать билет, то вновь Леваневский, и АНТ-25, и Северный полюс, и Сан-Франциско словно провалились сквозь землю. В билете вопросы были довольно знакомые, и я сразу попросил у председателя комиссии разрешения подготовить решения задач и тезисы ответов на доске. Экзаменаторы посмотрели на меня словно на умалишенного, а один из них сказал:

— Чего вы спешите? Садитесь, все обдумайте, подготовьте ответы, а потом уже к доске…

Я повторил просьбу. Комиссия насторожилась, председатель пожал плечами, но возражать не стал.

На большой доске я выписал условия и решения нескольких задач, а на малой сделал заметки для устных ответов. Конечно, эта торопливость мне не обошлась даром: кое-где спотыкался, иногда был озадачен поставленными неожиданно дополнительными вопросами и в результате — четверка. Я был доволен, но председатель не упустил случая громко сказать:

— Вас подвела профессиональная привычка решать все быстро, с ходу. А здесь следовало не торопиться, и вы бы заслужили более высокую оценку.

С экзаменами покончено, и можно немного расслабиться. Но начальник академии неожиданно громко сказал:

— Товарищ Байдуков! Подойдите ко мне!

Разговор с комкором А. И. Тодорским мне ничего хорошего не предвещал. Но Александр Иванович, к моему удивлению, протянул мне руку:

— Вы молодец! Все же сдали физику, — сказал ком-кор и, взяв меня под руку, вывел из класса и добавил: — Ценю, что хорошо владеете собой, но не терплю недисциплинированности!..

Мне было ясно — начальник академии напоминает о вчерашнем приказании. Я покраснел от стыда, но решил отразить наступление начальника и пробормотал:

— Товарищ комкор! Не смог узнать ни телефона, ни адреса Леваневского — справочные ничего не дают…

— Вот уж не ожидал, что вы такая размазня! Могли бы узнать у Ляпидевского или Доронина… Но я вижу, что вы не очень торопитесь исполнить объявленный вчера вам приказ. Ну-ка, пойдемте ко мне! Секретарь вам немедленно даст все сведения…

Действительно, стоило было только позвонить в секретариат начальника ВВС, как домашний адрес и телефон Леваневского были бы получены.

— Спасибо, Александр Иванович! Сегодня предстану перед своим пока что фантастическим командиром!

— Вот и отлично! Желаю вам успеха! — пожимая мне руку, говорил на прощание начальник академии.

Вернувшись домой, из рук жены я получил правительственный пакет, в котором было приглашение С. А. Леваневского прибыть к нему на квартиру в следующий вечер.

Сигизмунд Александрович сказал, что для полета меня рекомендовали А. В. Беляков, А. Б. Юмашев и сам Я. И. Алкснис.

Мне предстояло поучить инициатора перелета слепым полетам на самолете Р-5, самому изучить астрономическую и радиотехническую навигацию и в короткое время стать воздушным радиотелеграфистом высокого класса. Кроме того, я должен овладеть пилотированием АНТ-25 и испытать на нем и на Р-5 целый ряд новых приборов…

Стало ясно: дел чрезвычайно много, а времени мало. Но мы дружно взялись за неизведанные дела.

…Весной 1935 года часто стояли туманы, когда никто не помышлял о полетах. А мне и штурману Левченко нужно было быстрее испытать солнечный указатель курса нашей отечественной конструкции.

Прошло два дня, а туман стал еще плотнее, видимость снизилась до 100 метров. Наш самолет Р-5 с дополнительными баками стоял в полной готовности для выполнения задания.

С. А. Леваневский в тот день несколько раз звонил мне, допытываясь о наших намерениях. По тону разговора командира экипажа АНТ-25 можно было подумать, что он разочарован своим пилотом. Меня это немного задело, и я решил через час вылетать. Левченко только пожал плечами и пошел за маршрутной картой на Севастополь, а я, приказав механику готовить самолет, направился к начальнику центрального аэродрома Райвичеру, чтобы договориться о вылете.

С Райвичером мы были давно знакомы. Я рассказал ему, что собираюсь вылетать и прошу обеспечить линию огней направления взлета.

— Ты это серьезно? — удивился он.

— Нужно позарез! — ответил я твердо.

— Сегодня аэродром закрыт. Ты что, ослеп? Не видишь тумана?

— Мне обязательно нужно.

Начальник аэродрома тут же позвонил начальнику авиагарнизона и доложил о нашем споре.

Минут через двадцать в кабинете стоял такой шум, что от колебания воздуха туман на аэродроме мог запросто рассеяться и мы с Левченко спокойно бы улетели.

Но чуда не произошло. Туман сгущался, а два больших начальника рычали, смотря на меня как на врага.

Тут я вспомнил о мандате. Этот документ за подписью Алксниса предписывал всем авиачастям и аэропортам оказывать мне содействие при выполнении задания. Достал его из кармана гимнастерки и положил перед начальником авиационного гарнизона в чине комбрига, о котором говорили многие как о человеке весьма вежливом,

Комбриг бумагу досадливо отодвинул от себя.

— Что вы показываете бумажки, когда сами порете несусветную чушь, требуя, чтобы при этаком тумане вас выпустили в полет?

— Время, товарищ комбриг, заставляет…

— Два дня подождете и наверняка все сделаете.

Торопливость в авиации к хорошему не приводит, — назидательно сказал начальник гарнизона.

— Мне предоставлено право решать самому, — дерзко сказал я. И, видя, что комбриг, багровея от гнева, встает, добавил: — Вы все же взгляните на личное указание командарма.

Райвичер уже несколько раз проштудировал грозное удостоверение и протянул его начальнику авиагарнизона.

Комбриг, читая коротенький документ начальника Воздушных Сил, слегка побледнел, присел на стул и, посмотрев на меня, тяжело вздохнул:

— Пользуетесь правом, молодой человек, и думаете попугать старших по опыту командиров. Но я не могу разрешить самоубийства! — И, обращаясь к Райвиче-ру, попросил: — Соедините меня с приемной начальника Воздушных Сил.

Райвичер неожиданно сказал:

— Уверен: говорить с командармом на эту тему бесполезно. Его удостоверение красноречиво и категорично требует от нас содействия летчику.

Комбриг еще раз прочитал бумагу, встал, поглядел в окно, покачал головой и обратился ко мне:

— Понял: уговаривать вас бесполезно… Но ведь опасная погода, черт возьми! Вы это понимаете?

— Я прошу лишь провесить огнями линию взлета и удостовериться, что на ней никто не работает. А взлететь взлетим, не беспокойтесь, товарищ комбриг, — успокаивал я доброго командира.

Райвичер поддержал меня:

— Эти разбойники на все способны, товарищ комбриг. Я их знаю давно. Им ведь предстоит серьезное дело… Разрешите дать указания?

— Давайте! — отрезал начальник авиагарнизона Райвичеру и спросил меня: — Можете показать ваш самолет и новые приборы?

— Конечно! С удовольствием! — ответил я.

Старый летчик тщательно ознакомился с нашей машиной, новыми приборами, переговорил с Левченко и с механиком и не уезжал с аэродрома до тех пор, пока не установил, что мы благополучно стартовали и скрылись в туманной мгле.

…В нашей литературе подробно отражено, как Леваневский, Левченко и я в 1935 году готовились в полет из Москвы в США через полюс, как великий американский летчик Пост, пытаясь опередить советский экипаж АНТ-25, в спешке разбился на Аляске, врезавшись в красноватый берег реки Юкон при взлете на гидросамолете, при этом погубив своего друга Роджерса.

Тогда мне показалось странным, что самый талантливый и знаменитый летчик США Вилли Пост просил у нашего правительства разрешения после пролета полюса сесть в устье одной из крупнейших рек Сибири, не достигая при этом крупных пунктов Советского Союза.

После трагической неудачи американца экипажу Леваневского также не повезло. Из-за неполадок в маслопроводе, обеспечивающем работу единственного мотора АМ-34Р, нам пришлось вернуться с маршрута и ночью сесть на аэродром Кречевицы, расположенный между Ленинградом и Москвой.

Почти за двадцать часов несчастливого полета и после окончания его возникло множество вопросов, требующих обязательных и точно обоснованных ответов. К главным из них относились: почему вдруг из-под левого крыла появилась толстая струя масла? Из-за чего перерасход превышал норму во много раз? Почему при выключении навигационных огней в левом крыле АНТ-25 вспыхнули ракеты Холта (для освещения местности) и, развив температуру свыше 2000 градусов, прожгли лонжероны самолета, вывалились на землю и подожгли перкалевую обшивку крыльев, пропитанную бензином при сливе нескольких тонн горючего в воздухе перед посадкой самолета на аэродром Кречевицы? Третьей зловещей загадкой оказалось полное отсутствие аппетита у всех членов экипажа в течение трех суток.

Почему все это произошло, никто, в том числе члены правительственной комиссии и даже главный конструктор машины, ответить сразу не сумели.

У испытателя этой машины М. М. Громова ничего подобного не появлялось, а ведь он осенью 1934 года на АНТ-25 вместе с товарищами Филиным и Спириным в заключительном полете за 75 часов прошел 12 411 километров пути по замкнутому маршруту, установив новый мировой рекорд в этом классе.

Неужели переделки, произведенные на громовской машине, чтобы превратить АНТ-25 в арктический вариант, где-то что-то нарушили, а мы с Леваневским не смогли это обнаружить?

Политбюро ЦК ВКП(б) было очень обеспокоено нашей неудачей. На одном из его заседаний С. А. Леваневский ясно сказал, что АНТ-25 не годится для трансполярных перелетов. Для меня это было новостью…

После такого категорического заявления командира экипажа Политбюро предложило Леваневскому, Левченко и мне выехать в США и закупить там необходимый для полета через полюс самолет.

С грехом пополам я добился разрешения не ездить в США и радовался возможности продолжить учебу.

Проводив С. А. Леваневского и В. И. Левченко в командировку в Америку, сам направился к комкору Тодорскому, чтобы доложить:

— Вернулся для продолжения учебы.

Но каково было мое удивление, когда любезный Александр Иванович сказал мне:

— Дорогой товарищ! Хотя вы и числитесь у нас, но были командированы лично начальником ВВС на выполнение особо важного задания.

— Было решение Совета Труда и Обороны… — подтвердил я.

— Ну, так высоко не будем подниматься! Зачем нам СТО? У вас на руках предписание Якова Ивановича Алксниса. Вот с командарма и начинайте, — посоветовал мне комкор.

Яков Иванович был весьма доступный начальник, но разговор с ним состоялся тяжелый, хотя и откровенный.

Сначала начальник Воздушных Сил предложил мне командовать авиационной бригадой в ВВС Ленинградского округа.

Пришлось напомнить Якову Ивановичу, что я слушатель инжфака академии.

Командарм, глядя на меня пронзительными глазами, совершенно неожиданно сказал резким тоном:

— Академия! И вам не стыдно говорить об академии? Ведь ваша неудача с перелетом поставила в неудобное положение не только ВВС, но и авиационную промышленность. Да что говорить — вы очернили весь Советский Союз!.. И нужно это пятно смыть!

— Каким образом? — растерянно пробормотал я.

— Думайте, милый мой! Вам лучше знать! — жестко чеканил командарм.

Мне пришла простая мысль, и я, не горячась, сказал:

— Конечно, оскандалились на весь мир. Понимаю хорошо. Но машину нужно довести до надежного состояния.

— А можно? — снова резко и жестко спросил начальник.

— Потребуется время, чтобы вскрыть причины недостатков, обнаруженных в злосчастном полете.

— И что же вы предлагаете?

— Оставлю пока учебу. Назначайте меня испытателем на любой авиационный завод. В свободное время с Беляковым буду заниматься АНТ-25.

Лицо командарма засияло. Он заулыбался.

— Вот это деловой разговор! Завтра посоветуюсь с Орджоникидзе. Ждите моего сигнала, — сказал Яков Иванович и дружелюбно, тряся мою руку, добавил: — Обязательно нужно стереть это черное пятно!..

Я понял, что начальник Воздушных Сил РККА, железной воли коммунист, сделает все необходимое для поддержания престижа своей страны.

Яков Иванович оказался прав. Мы довели АНТ-25 до высокой кондиции. Затем организовали новую тройку, втянув в нее В. П. Чкалова.

Алкснис был горд, когда Чкалов, Беляков и я в июле 1936 года совершили по заданию правительства полет на АНТ-25, пройдя из Москвы через Северный Ледовитый океан к оконечности Камчатки, и через 56 часов полета сели на остров Удд (теперь остров Чкалов), покрыв более 9300 километров пути.

А в июне 1937 года на той же машине АНТ-25 Герои Советского Союза Чкалов, Беляков и я первыми перелетели за 63 часа 15 минут из Москвы в США через Северный полюс.

Сейчас, через сорок шесть лет, я думаю: не прими тогда Алкснис своего решения, вряд ли мы были бы участниками и свидетелями грандиозных перелетов 1936–1937 годов, принесших заслуженную славу нашему народу, нашей стране.

Хотя я жалею до сих пор, что командарм не дал мне возможности окончить инжфак академии Жуковского, но не сетую на него, потому что именно он научил меня, как на деле коммунист обязан ставить интересы своей страны и своего народа выше собственных и находить в этом счастье своей жизни.

1981 г.