Рассказы разных лет

ЧЕТВЕРТАЯ ПОЕЗДКА В США

Я уже рассказывал, что в 1975 году в Ванкувере был открыт памятник советским летчикам, прилетевшим в 1937 году из Москвы через Северный полюс в Америку.

И вот прошло пять лет.

Члены комитета по созданию памятника пригласили пас, участников перелета, в гости — отметить эту дату.

Но врачи категорически запретили А. В. Белякову лететь в Америку, Ольга Эразмовна, вдова Валерия Чкалова, тоже не могла решиться на такое путешествие.

За эти пять лет члены инициативного мемориального чкаловского ванкуверского комитета побывали много раз в СССР, а из нас никто ни разу не слетал к ним, чтобы все видели, что мы с доброжелательными людьми США живем в полном согласии и дружбе. Поэтому я решил все же принять приглашение друзей из Ванкувера и Портленда, невзирая на запреты медиков.

Итак, с 10 июня 1980 года начнется моя четвертая поездка в США. На сей раз она носит неофициальный характер. Программа двухнедельного пребывания в США мне и моему спутнику Федосееву Михаилу Дмитриевичу, секретарю ССОД показалась великоватой, и было решено ее скорректировать на месте.

Утром 10 июня 1980 года простились с родными и Друзьями и сели в Ил-62М.

Хотя врачи и запретили мне полет, я перенес его легче, чем иной день на работе. Полет до Вашингтона производится в два этапа. Первый — до канадского аэропорта Гандер на острове Ньюфаундленд. От аэропорта Шереметьево полет до него занимает примерно 6,5 часа.

В Гандере экипаж сменился.

В канадском аэропорту нас встретил президент Ньюфаундлендской компании (по сервису пролетающих самолетов) мистер Лестер — огромный, невозмутимый человек. С ним рядом начальник порта, 62-летний, седовласый, еще летающий пилот. Он сказал, что имеет несколько сыновей и восемь внуков, но еще никто из них пока что не проявляет желания учиться летать. Тут же представитель Аэрофлота в Гандере.

Втроем они показали нам изумительный авиационный музей в миниатюре — здесь сотни моделей самолетов с момента зарождения авиации в Европе и Америке. Но русских нет. Они просят помочь в приобретении чертежей, по которым специальная фирма построит модели самолетов.

Затем нас пригласили на завтрак.

Пришла пора возвращаться в самолет.

Ил-62М круто набирает высоту. На северо-востоке простирается полуостров Лабрадор.

Вспомнилось, как поздней осенью 1941 года при перелете на четырехмоторной лодке «Бристоль» из Филадельфии (США) в Дублин (Ирландия) нас повернули из Атлантики в Ньюфаундленд из-за того, что над океаном появились Ю-88 — охотники за самолетами союзников. Возможно, тогда мы садились рядом с Гандером.

Новый экипаж вел самолет до Вашингтона всего 2,5 часа на высоте девять километров. По американскому времени в Вашингтоне 15 часов все того же 10 июня.

Нас встретили представители в США Союза советских обществ дружбы и культурных связей с зарубежными странами Владимир Петрович Золотухин и Владимир Молчанов и увезли нас в посольский квартал.

А наутро Владимир Павлович Молчанов повез нас к послу СССР в США Анатолию Федоровичу Добрынину.

После пятнадцатиминутного разговора с послом я понял, что советов и рекомендаций посол давать мне не намерен, только потребовал все дела в столице заканчивать не позднее 20 часов, после чего из дома не выходить. Это было сказано таким обыденным тоном, что я не поверил своим ушам и спросил:

— А почему вы нам ставите такие жесткие условия?

— Вы в США не были пять лет, за это время бандитизм в американской столице увеличился настолько, что вечером просто опасно ходить по улицам…

Из посольства поспешили в новый авиационно-космический музей, расположенный в огромнейшем помещении. Здесь начиная с первых американских самолетов братьев Райт 1903 года размещено большинство американских, английских, французских, японских и немецких самолетов времен первой и второй мировых войн. Вот Ю-88, Ю-87, «харрикейн», «кобра», «летающая крепость» и множество других американских и зарубежных типов, исключая советские, как будто их и не было на самом деле… Гид, преподавательница русского языка в столичном колледже, дама лет 30, увлекающаяся планеризмом, несколько раз отметила, что в космическом павильоне музея мы увидим рядом с «Аполло» наш «Союз». Интересно, что редкие типы самолетов, которые достать в натуре было невозможно, в музее представлены моделями, как это мы видели в канадском аэропорту Гандер.

В музее установлено много различных тренажеров, около которых дети вьются, как пчелы вокруг цветов.

И все же самое сильное впечатление произвела на меня кинокартина «Полет». До сих пор ничего подобного не видел и не испытывал. Прежде всего поразил экран высотой в многоэтажный дом. Во время сеанса вы вдруг понимаете, что действительно летите, испытывая все чувства человека, пилотирующего машину. Это достигается, как я понял из объяснения гида, путем поворота экрана вокруг двух осей и одновременного увеличения или уменьшения объекта съемки, и тогда все происходит с самолетом так, как будто ты сам им управляешь. Картина настолько хорошо создает реальность ощущений летчика в полете, что не только дети и обычные посетители музея, но и бывалые пилоты вроде меня пытаются при просмотре фильма принимать какие-то меры для предотвращения аварии или катастрофы. Крики, визг сопровождали картину «Полет». И когда погас экран, все еще долго оставались в напряжении, словно только что избавились от неминуемой неприятности. Этот фильм внедряет в вас желание побеждать стихию.

Прощаясь с нами, наша гид задала вопрос: «А кто вы такие?» Узнав, что я в 1937 году прилетал из Москвы в США через Северный полюс, она достала из сумки книгу и просила расписаться рядом с автографом Линд-берга, американского пилота, перелетевшего впервые через Атлантический океан в 1927 году по маршруту Нью-Йорк — Париж.

После обеда, несмотря на усталость, мы с Михаилом Дмитриевичем помчались в знаменитую картинную галерею столицы США, где собраны полотна Рафаэля, Тициана и других великих художников.

В каждом зале галереи не более 6–8 картин, и в каждом без исключения стоит вооруженный полицейский.

Огромное количество полицейских в галерее удивляет, поражает и угнетает посетителя, особенно иностранца. Здесь ты не только представляешь, а кажется, и ощущаешь огромнейшие масштабы бандитизма страны, зачислившей себя в разряд державы, ведущей капиталистический мир в будущее.

Но мой спутник и переводчик Федосеев так интересно рассказывал о картинах, что я часа через два уже не обращал внимания на полицейских и проверяющих сержантов, которые периодически осматривали картины, пытаясь увидеть следы надрезов или вандалических царапин и проколов на произведениях гениев.

Первый такой насыщенный впечатлениям-и день. в Америке подходил к концу.

Когда я укладывал чемодан, готовясь к завтрашнему отлету, Владимир Павлович Молчанов привел ко мне врача Кирилла Евгеньевича Саргина, прилетевшего для сопровождения меня по территории США. Кирилл Евгеньевич оказался веселым, жизнерадостным человеком, знающим Америку и английский язык.

Вчетвером, Михаил Дмитриевич, Владимир Павлович, Кирилл Евгеньевич и я, в 8 утра 12 июня отправились в столичный аэропорт. Здесь произошел забавный эпизод.

Объявили посадку на «Боинг-727», летящий через Чикаго, Портленд. У меня в руках небольшой саквоя-жик, набитый разными лекарствами. Подхожу к пропускному посту. Вижу двух здоровенных полицейских. Одному из них предъявляю свой дипломатический паспорт. Саквояж просят поставить на миниатюрный ленточный транспортер, а меня пропускают через проходную вертушку. Мой саквояжик прошел одну, а потом вторую занавески, скрывающие аппаратуру проверки багажа, и замер в конце. Я взял саквояжик в левую руку и тут же увидел взволнованные лица полицейских. Они смотрели то на мой дипломатический паспорт, то на меня. Один из них что-то спрашивал меня. Хорошо, что мой спутник, Михаил Дмитриевич, был уже рядом и сказал мне: «Они спрашивают, можете ли вы показать содержимое саквояжика?» Мне сразу стало все понятно. Я тут же открыл саквояж. Они увидели тикающий будильник, который я вожу с собой. Полицейские заулыбались, и инцидент был исчерпан.

Через час полета мы в Чикаго. Здесь сменился экипаж, и «боинг» снова в воздухе, курс — на запад.

В Портленде прекрасная погода. Нас встретили старые знакомые — Норман Смол, Алан Коул с 19-летним сыном, Дик Боун, Дани Греко (ему уже 84 года) и прилично говорящий по-русски Джесс Фросст с женой миссис Аней. За пять лет Дани Греко изменился мало, как и представитель чкаловского комитета Норман Смол. Дик Баун явно законсервировался, а вот Алан Коул немного сдал — отпустил бороду, да еще с сединой. Сразу же из Портлендского аэропорта нас повезли в Ванкувер. С моста через реку Колумбию я увидел, что бывший военный городок за последние пять лет сильно разросся. Норман Смол с гордостью сказал: «Сейчас в Ванкувере более 150 тысяч жителей!» Подъехали к монументу чкаловского экипажа. Ой вроде стал меньше, но так кажется потому, что рядом выросли деревья, а улица Чкалова из обычного шоссе среди пшеничных полей превратилась в комплекс жилых домов, крупных магазинов, заправочных станций.

В неразберихе и суматохе американской жизни, несмотря на сложные отношения между двумя державами, монумент, воздвигнутый чкаловским мемориальным комитетом, стоит на старом месте и символизирует дружбу наших народов.

Поселили нас, как и пять лет назад, в гостинице «Тихая пристань», сокращенно КИУ.

Отдохнув с дороги, все собрались внизу, в холле гостиницы. В прекрасном ресторане КИУ встречавшие нас американские друзья заказали ужин.

Сразу же пришлось огорчить Нормана Смола, сообщив ему, что программа нашего пребывания в гостях по договоренности с послом сокращена на два дня, поэтому потребуется корректировка плана поездок. Но дела решили отложить до утра, и вечер прошел очень непринужденно и весело.

А утром в номере появился молодой человек, отрекомендовавшийся корреспондентом газеты «Каламбия». Во-первых, его интересовали мои воспоминания о прошлом полете и, во-вторых, кого я помню по встречам в 1937, 1941, 1975 годах. На первый вопрос ответить было несложно, так как это повторяешь часто. Второй был труднее, и я стал вспоминать. Президент США Рузвельт. С ним встречался один раз в 1937 году и дважды, как мне кажется, в начале Великой Отечественной войны. Затем государственный секретарь Хэлл. Военный министр Стимсон, Лари Торнер — первый, кто встретил нас после посадки на военном аэродроме в 1937 году. Генерал Маршалл, командующий северо-западным округом и начальник Ванкуверского гарнизона, затем ставший главой объединенного комитета начальников штабов армии, флота и авиации США, государственным секретарем в правительстве Рузвельта, военным министром. Вспомнил, конечно, и миссис и мисс Маршалл, принявших в своем доме 43 года назад чкаловский экипаж, механика самолета Роберта Лоу, который хранил 38 лет подаренные ему мною галеты нашего аварийного пайка и показал их нам в 1975 году. Не забыл я и сопровождавшего нас в 1937 году по Портленду на мотоцикле полицейского Гордона Джонсона, который встречал нас и в 1975 году. Вспомнил о первом фотографе Ральфе Вильсоне, первом кинооператоре Джесси Силле, о механике Дани Греко, с кем нам пришлось встретиться 43 года назад на аэродроме Ванкувера. Упомянул многих летчиков-испытателей Райт-Филда; с ними мы дружно и слаженно поработали в августе и сентябре 1941 года. Потом я перечислил членов инициативного чкаловского комитета, это прежде всего Норман Смол, Алан Коул, Фред Нетт, Дик Боун, Питер Белов, Стив Смол, Дани Грека и Путкаймер. Кроме того, я не мог позабыть о Роберте Ниле, с которым в 1974 году в редакции «Комсомольской правды» много говорили о дружбе, взаимопонимании, мире. Он тогда раскрыл историю монумента, и В. хМ. Песков напечатал большой очерк «Америка помнит Чкалова» в «Комсомольской правде». В 1975 году мы с А. В. Беляковым летели в США по маршруту 1937 года, через полюс на Ил-62М Граждан-, ского воздушного флота. На борту нашего лайнера тогда летели воздушные лоцманы из отряда президента США — летчик Ярослав Костол, штурман Джек Бирки и радист Докол Кирба. Эти молодые ребята дружно работали с экипажем Аэрофлота.

Конечно, припомнил отличного летчика-испытателя фирмы «Боинг» Нормана Ральстона, по кличке Швед, который в 1975 году на собственном самолете перевез А. Белякова, И. Чкалова, наших врача, переводчицу и меня из города Сиэтл на-аэродром Ванкувер. Я рассказал, что мистер Ральстон предоставил мне управление самолетом и критически оценивал качество пилотирования. Все замечания он вносил в заведенную на меня летную книжку. Вспомнил забавный эпизод, связанный с этим. Дело в том, что Норман Ральстон, как весьма известный летчик, состоял членом Атлантического клуба пилотов Северо-Запада США, куда мы были приглашены. В тот день Александр Васильевич Беляков почувствовал себя неважно и остался в гостинице с врачом и переводчицей, а я с Игорем Чкаловым поехал в клуб.

Церемония представления и знакомства была внезапно нарушена шумом, непонятной суматохой, и, повернувшись к окну, я увидел, что с большой скоростью на нас мчится двухмоторный турбовинтовой самолет, приземлившийся поперек посадочной полосы. Некоторые выскочили на улицу. Кто-то кричал: «Швед! Швед!» Теперь мне было видно, что это действительно самолет Нормана Ральстона.

У самого порога здания винты самолета останов^ лись, блистая в закатных лучах солнца. В клуб вбежал мистер Ральстон, по кличке Швед. Он подбежал ко мне, что-то начал говорить, ощупывая карманы куртки и брюк. Затем схватился за голову и выбежал. Вскоре мы услышали, как зашумели пропеллеры и двигатели, увидели мгновенный разворот самолета и его взлет, опять же поперек взлетно-посадочной полосы. Видимо, строгие диспетчеры знали способности летчика Нормана, — его характер и его самолет и разрешали такие поспешные и незаконные действия воздушному виртуозу.

В огромном зале клуба, заставленном по периметру столами с явно чрезмерным количеством крепких напитков и закусок, стоял невообразимый хохот. Я спросил, почему все так развеселились. И мне стали наперебой объяснять, что мистер Ральстон прилетал только для того, чтобы вручить мне пилотскую книжку, а ее не оказалось в карманах куртки и в самолете. Теперь Швед ведет воздушную разведку над штатом Вашингтон.

Снова раздался хохот, зазвенели бокалы. Было решено открыть вечер, так как ждать Шведа, видимо, придется до поздней ночи.

Бравший интервью молодой человек не вытерпел и перебил меня: «А мистер Ральстон вернулся или нет?» — «Конечно, вернулся и действительно преподнес мне летную книжку с лестными оценками за пилотирование его отличной машины». А в конце очень хорошего, сердечного и весьма веселого вечера нам вручили дипломы о том, что мы. с А. В. Беляковым члены Атлантического клуба пилотов Северо-Запада Америки.

«У вас этот диплом сохранился?» — недоверчиво спросил корреспондент «Каламбии». «Как же! Он висит в моем кабинете на видном месте». Я и дальше мог бы продолжить перечень имен знакомых американцев, но по лицу корреспондента видел, что и так список чрезвычайно длинный.

Было видно, с какой радостью репортер выключил магнитофон. Поэтому, перестав перечислять знакомых, я сказал на прощание: «Не смущайтесь, дорогой. Человек создал ножницы не только, чтобы кроить платье, они хорошо режут бумагу и даже железо, а не только магнитофонную ленту…» Паренек заулыбался и быстро скрылся за дверью.

Вскоре за нами заехал Алан Коул, усадил всех в собственный микроавтобус «шевроле» и под звуки радиоджаза повез на свой завод.

На заводе Коула забастовка. У входа небольшая группа пикетирующих, работают только в горячих цехах.

Алан рассказал, что совместно с финской компанией их завод изготовляет зубчатые колеса диаметром от нескольких метров до нескольких сантиметров. Спрос на эти шестерни большой не только в США, но и на заводах Европы, Азии, Африки, Малой Азии и Филиппин. Это объясняется тем, * что их шестерни имеют на зубцах пластмассовые насадки, повышающие износоустойчивость и обеспечивающие бесшумную работу изделий.

В кабинете президента компании много снимков, отображающих перелет экипажа Чкалова в 1937 году и посещения Советского Союза членами мемориального ванкуверского комитета. Из сейфа он достал подлинник моей книги «Чкалов», переведенной американцами.

«Алан, — обратился я к Коулу, — скажи, пожалуйста, почему ты мою книжку хранишь в своем заводском сейфе? Может, лучше ее держать в домике Маршалла рядом с бюстом Чкалова?»

«Боюсь, украдут… Вот если нам удастся выпустить книгу большим тиражом, тогда посмотрим…» В разговор вступил Джесс Фрост: «Американо-советские отношения все более и более превращаются в гонку между просвещенным разумом и катастрофой. Вопрос о том, необходимо ли международное сотрудничество и желательно ли оно, не подлежит обсуждению.

Американо-советское сотрудничество тем более необходимо, что от него зависит общая способность к выживанию…

Недавно я просмотрел обзор, составленный для «Американской ассоциации за прогресс науки». Мистер Лорен Грэхэм опросил 350 американских ученых относительно ценности американо-советских обменов, поставив перед ними вопрос: «Как бы вы оценили ваши результаты сотрудничества с Советским Союзом?» 74 процента дали ответы: «блестящие» и «очень хорошие»…

Сидевший за своим рабочим столом Алан Коул встал, намекая, что затянувшееся обсуждение этой проблемы может сорвать всю сегодняшнюю программу.

Потом положил уникальную книгу в сейф, и мы поехали в муниципалитет города Портленда. Здесь нас встретила женщина лет пятидесяти — мэр почти миллионного города Портленда.

Миссис вежливо пригласила присесть и стала спрашивать о первых моих впечатлениях.

Я сказал, что Портленд выглядит еще мощнее, но извечная его слава — красота роз — сегодня весьма поблекла…

«Продолжает выбрасывать пыль взорвавшийся невдалеке вулкан. И, несмотря на дожди, эта пыль так терроризировала население нескольких штатов, что пришлось эвакуировать легочных больных, в первую очередь страдающих бронхитом и особенно бронхиальной астмой… Конечно, господин Байдуков, город сильно проигрывает от нескончаемых осадков вулкана — розы, посыпанные толстым слоем пепла, почти неразличимы, а у нас, как вам должно быть известно, на днях национальный праздник цветов.

Не знаю, что готовит нам бог, но некоторые болтают: вулкан будет угнетать нас подряд 12 лет! Представляете?!»

На прощание я пожелал мэру города удачи, счастья и процветания.

На улицах шла самоотверженная борьба с пеплом, который смывали дожди и водосмывщики, убирали бульдозеры.

В 18.45 мне необходимо быть у богатейшего американца ливанского происхождения, когда-то исполнявшего по совместительству роль консула Ливана. Его и до сих пор зовут «ливанский консул», и все знают, что это речь идет о Роберте Бинаре. Сегодня в своем доме он устраивает большой прием по случаю появления в Портленде знаменитого комика США. Алан Коул очень просил меня поехать вместе с ним к мистеру Бинару. Я дал согласие, хотя мне было не до комиков и не до смеха, так как в этот момент пришло весьма неприятное известие — нашему телекомментатору в столице США товарищу Дружинину госдепартамент запретил въезд в Портленд и Ванкувер, как в города, закрытые для иностранцев. А это значит, что в день 43-й годовщины перелета из Москвы в США через полюс, 20 июня 1980 года, я не смогу сказать ни слова зрителям Советского Союза с пьедестала монумента, поставленного доброжелательными американцами в 1975 году.

Но ничего не поделаешь, и я сказал Коулу: «Так как? Поехали, что ли, к «ливанскому консулу»?»

Алан Коул обрадовался, и мы вскоре прибыли к довольно невзрачному дому, окруженному красиво подстриженной зеленью, деревьями, цветами.

Мистер Роберт Бинар, смуглый, оживленный, улыбающийся крепыш, встретил нас любезно и познакомил с десятком людей, оживленно беседующих стоя в огромной гостиной. В обычном переводе юмор передать сложно, где жесты, мимика и интонации имеют часто не меньшее значение, чем слова, поэтому я даже не пытался вникнуть в смысл шутливой беседы, которую затеял знаменитый комик.

Однако меня не угнетала низкая контактность с новыми знакомыми — я поражался красоте и изяществу великолепных подлинников редкостных картин древних мастеров, украшавших великолепную отделку помещения. Здесь стояли античные скульптуры высочайшего класса, мебель из редкостных пород дерева в таиландском стиле, кресло из слоновой, кости, множество изумительных антикварных ваз и позолоченных блюд с тонко исполненными портретами и пейзажами. Искусно созданное освещение придавало свежесть и торжественность несметному богатству мистера Бинара. Его профессия — перекупщик ценностей. Видимо, мое восхищение было настолько очевидным, что хозяин дома был тронут или моей простотой, или высокой эрудицией в искусстве. И тут Роберт Бинар взял меня под руку и вместе с переводчиком повел по лестницам. Оказывается, только снаружи дом смотрится как одноэтажное здание, заурядное, неказистое, без всякой привлекательности. На самом же деле в особняке еще два этажа уходят под землю. На нижнем этаже он пригласил нас посмотреть то, что не всем показывается, — удивительные, тончайшей живописи иконы. Я невольно залюбовался ими, хотя сами по себе ни дева Мария, ни Иисус Христос меня совершенно не интересовали. В свое время я учил закон божий, и за проделки преподаватель-поп ставил в классе на горох, а дважды я удостаивался стоять на коленях в церкви на паперти перед всем честным народом.

Возвращаясь домой, я спросил Алана Коула о мистере Роберте Бинаре. «О! Мистер Бинар весьма влиятельный человек и на своем богатстве делает хороший бизнес».

«Но почему музеи и галереи не закупят у него картины?»

ют: вулкан будет угнетать нас подряд 12 лет! Представляете?!»

На прощание я пожелал мэру города удачи, счастья и процветания.

На улицах шла самоотверженная борьба с пеплом, который смывали дожди и водосмывщики, убирали бульдозеры.

В 18.45 мне необходимо быть у богатейшего американца ливанского происхождения, когда-то исполнявшего по совместительству роль консула Ливана. Его и до сих пор зовут «ливанский консул», и все знают, что это речь идет о Роберте Бинаре. Сегодня в своем доме он устраивает большой прием по случаю появления в Портленде знаменитого комика США. Алан Коул очень просил меня поехать вместе с ним к мистеру Бинару. Я дал согласие, хотя мне было не до комиков и не до смеха, так как в этот момент пришло весьма неприятное известие — нашему телекомментатору в столице США товарищу Дружинину госдепартамент запретил въезд в Портленд и Ванкувер, как в города, закрытые для иностранцев. А это значит, что в день 43-й годовщины перелета из Москвы в США через полюс, 20 июня 1980 года, я не смогу сказать ни слова зрителям Советского Союза с пьедестала монумента, поставленного доброжелательными американцами в 1975 году.

Но ничего не поделаешь, и я сказал Коулу: «Так как? Поехали, что ли, к «ливанскому консулу»?»

Алан Коул обрадовался, и мы вскоре прибыли к довольно невзрачному дому, окруженному красиво подстриженной зеленью, деревьями, цветами.

Мистер Роберт Бинар, смуглый, оживленный, улыбающийся крепыш, встретил нас любезно и познакомил с десятком людей, оживленно беседующих стоя в огромной гостиной. В обычном переводе юмор передать сложно, где жесты, мимика и интонации имеют часто не меньшее значение, чем слова, поэтому я даже не пытался вникнуть в смысл шутливой беседы, которую затеял знаменитый комик.

Однако меня не угнетала низкая контактность с новыми знакомыми — я поражался красоте и изяществу великолепных подлинников редкостных картин древних мастеров, украшавших великолепную отделку помещения. Здесь стояли античные скульптуры высочайшего класса, мебель из редкостных пород дерева в таиландском стиле, кресло из слоновой, кости, множество изумительных антикварных ваз и позолоченных блюд с тонко исполненными портретами и пейзажами. Искусно созданное освещение придавало свежесть и торжественность несметному богатству мистера Бинара. Его профессия — перекупщик ценностей. Видимо, мое восхищение было настолько очевидным, что хозяин дома был тронут или моей простотой, или высокой эрудицией в искусстве. И тут Роберт Бинар взял меня под руку и вместе с переводчиком повел по лестницам. Оказывается, только снаружи дом смотрится как одноэтажное здание, заурядное, неказистое, без всякой привлекательности. На самом же деле в особняке еще два этажа уходят под землю. На нижнем этаже он пригласил нас посмотреть то, что не всем показывается, — удивительные, тончайшей живописи иконы. Я невольно залюбовался ими, хотя сами по себе ни дева Мария, ни Иисус Христос меня совершенно не интересовали. В свое время я учил закон божий, и за проделки преподаватель-поп ставил в классе на горох, а дважды я удостаивался стоять на коленях в церкви на паперти перед всем честным народом.

Возвращаясь домой, я спросил Алана Коула о мистере Роберте Бинаре. «О! Мистер Бинар весьма влиятельный человек и на своем богатстве делает хороший бизнес».

«Но почему музеи и галереи не закупят у него картины?»

«Да разве он сможет получить с государственной галереи деньги, какие ему дадут богатые люди? Никогда! Ну а зачем же ему терять прибыль за свои труды?»

В таком разъяснении ясно высвечивалась суть капиталистического бизнеса.

14 июня мы были приглашены на праздник цветов. Поэтому, рано встав и позавтракав, поехали во Дворец спорта Портленда. Зал был переполнен.

Тысячи цветов создавали непривычную, возвышенную обстановку всеобщего поклонения красоте. Зрители беспрестанно восторгались, аплодировали. Здесь я увидел обычных американцев в момент, когда забыты беспощадное стремление к бизнесу, безработица и бедность, грабежи и убийства, все то, что каждый день врывается в их жизнь.

Участники парада цветов затем проезжали через весь город, чтобы насладились зрелищем все — не только портлендцы, но а, те, кто приехал на празднество из других штатов Северной Америки.

Оттуда мы отправились в гости к Алану Коулу.

Хозяин в выгоревших льняных трусах вместе с сыном и незнакомыми нам двумя мужчинами прилагали все силы, чтобы стащить огромное синтетическое покрывало с бассейна. Покрывало было засыпано толстым слоем вулканической пыли.

Поприветствовав хозяйку дома миссис Макси Коул и ее сестру, хлопотавших на кухне, мы тут же бросились помогать Алану Коулу. N

Когда наконец все было сделано, хозяева нарядились к торжеству. Гостеприимство и качество блюд достойно самых высоких оценок. Мы долго сидели за столом, разговоры не прекращались ни на минуту.

Меня заинтересовало, почему одной семье нужно так много машин. Я насчитал пять автомобилей рядом с домом.

Коул ответил: «Моих только три — микроавтобус шевроле», который вам уже известен, легковая — для выездов на приемы и повседневная легковая японской марки. Две остальные принадлежат жене и сыну. У нас нет загородного общественного транспорта, как в зашей стране…»

«А на какие деньги куплен автомобиль сыну?»

«Он у нас работящий парень — с малых лет в каникулы работал и чистильщиком обуви, и разносчиком газет, а потом окончил вечерние курсы и овладел машиной для подъема и внутрипортовой перевозки грузов, — с гордостью сказал Алан Коул и добавил: — Конечно, в каникулярные дни большого бизнеса не сделаешь. Тут уж Макси и я вступили в пай. Тем более что на будущий год собираемся его женить…»

Уже к вечеру с большим трудом мы упросили хозяйку дома отпустить нас, так как я еще должен побывать в одном из аэроклубов.

15 июня сразу после завтрака Дик Боун повез нас в Портленд на автомобильные гонки.

Эллипсовидный трек с деревянными трибунами устроен так, что самые сложные, рискованные повороты мчащихся гонщиков зритель не видит из-за находящихся в середине деревьев и кустарника. Сначала состязались специальные гоночные машины с маломощными двигателями. Затем был заезд легковых машин. Зрителей много. Здесь мужчины, женщины и дети. Рядом настоящая ярмарка с товарами на все вкусы детей и взрослых.

По радио комментаторы усиливают накал состязаний и напряжение зрителей сообщениями о двух перевернувшихся машинах. Гонщик одной, как я понял, уже при смерти, другой сломал ногу.

Перед нашими трибунами легковая машина врезалась в автопокрышки, ограждающие трек, раненого водителя вытащили и посадили в санитарную машину.

«Без серьезных происшествий автогонок в Америке не бывает», — заметил мой сосед. И тут вдруг Дик Боун сообщает, что Алан Коул занял в состязаниях приличное место.

«Алан Коул? Гонщик?» — изумился я.

«Да! Еще какой з'аядлый! К тому же его строгая Макси улетела в гости к подруге на Филиппины», — улыбаясь ответил Дик Боун.

Три дня, оставшиеся до юбилейного торжества у чкаловского мемориала, прошли в поездках, встречах со старыми друзьями и новыми знакомыми. Мне пришлось встречаться и с губернатором штата Орегон, и вице-губернатором штата Вашингтон, и побывать в гостях у преуспевающего бизнесмена Фреда Нетта. Множество встреч и впечатлений за такой, казалось бы, короткий срок. В эти же дни к нам присоединился наконец и политический обозреватель телевидения Дружинин.

Все с нетерпением ждали торжественного дня, 20 июня.

А накануне вечером мы отправились в Портлендский аэропорт в клуб пилотов Северо-Запада, членами которого я и Беляков стали пять лет назад.

За эти годы в руководстве произошли изменения — ушел президент и организатор клуба доктор Грей, нет босса Тейлора. Не видно летчика по кличке Швед, который в прошлый приезд доставил нас из Сиэтла в Вашингтон на своем самолете. Говорят, что теперь он занимается торговлей самолетами. Изменилось название самого клуба — теперь его называют Колумбийским авиационным клубом.

Нас встретил у входа новый босс клуба с несколькими пилотами, которые были здесь на встрече с нами в 1975 году.

По заведенным в клубе правилам каждому из присутствующих предоставлялось право с помощью микрофона и усилителя рассказать анекдот, занятный случай.

Желающий поднимал руку, и ему протягивали микрофон на длинном шнуре.

Босс, видимо, славился веселым нравом и часто заставлял смеяться до слез своих друзей. Потом он представил новых членов клуба, а вслед за этим попросил Федосеева представить советских гостей. В конце концов микрофон оказался в моих руках.

Ну что может сказать летчик летчику, если они родились в странах, отдаленных друг от друга на тысячи километров и исповедуют различные идеологии?

Я сказал просто: «Летчики соединяют людей различных континентов и тем самым устанавливают взаимопонимание, создавая условия мирного сосуществования. Но летчики могут встретиться как противоборцы, с оружием в руках.

Мне кажется, что лучше всего возить пассажиров и мирные коммерческие грузы, а не атомные бомбы.

За мир и дружбу между нашими великими народами!»

Американские пилоты долго аплодировали. Многие подходили пожать мне руку, просили дать автограф. Президент клуба снял фотографию со стены клуба и попросил расписаться на памятном снимке 1937 года. Я показал на снимке автограф 1975 года, но меня попросили расписаться еще и в 1980 году.

Под грохот мощных лайнеров, взлетавших ночью рядом с полос аэропорта Портленда, мы уехали в Ванкувер в гостиницу КИУ.

Наступило утро 20 июня.

Подумать только — 43 года прошло с тех пор, а люди все еще помнят о давнем перелете советских летчиков!..

Вместе с членами чкаловского ванкуверского комитета едем к монументу. Возлагаем цветы. Наш телекомментатор в США Дружинин с оператором снимают на цветную пленку и одновременно записывают интервью со мной для программы «Время». Здесь же американские репортеры и жители города.

От монумента едем в бывший домик генерала Маршалла, где ровно 43 года назад мы отдыхали после перелета.

Здесь фотографии 1937 года и 1975 года, бронзовый бюст Чкалова, который создал наш выдающийся скульптор 3. М. Виленский, копия бортжурнала перелета, модель АНТ-25.

На втором этаже дома на дверях комнат таблички, утверждающие, что в левой комнате 20 июня 1937 года спали Чкалов с Беляковым, а в правой — Байдуков.

Я подарил музею привезенный журнал «Совет лайф» с фотографией улыбающихся Леонида Ильича Брежнева и американского президента Картера. Сфотографированы они в Вене сразу после подписания «СОЛТ-2».

На этом снимке я написал: «Было бы хорошо, если слова договора и это прекрасное фото возымели силу».

Вечером 20 июня состоялся прощальный ужин в большом зале ресторана «Тихая пристань». Собрались многие члены чкаловского ванкуверского мемориального комитета, возглавляемого Аланом Коулом, представители Общества дружбы СССР — США, спортивного авиаклуба частных владельцев самолетов, члены Клуба пилотов Северо-Запада Америки, мэр Ванкувера и рыжебородый Джесс Фрост.

Утром 21 июня мы простились с американскими друзьями и доктором Саргиным, сели в огромный самолет «Дуглас-10» и через пять часов были уже в столичном аэропорту.

День прошел в экскурсиях по городу. Домой приехали в полночь, когда трудовой народ столицы уже давно лег спать. Американцы в большинстве своем рано встают и рано ложатся спать. Быстро разделся, умылся и в постель. Впечатления от одиннадцатидневной поездки перемешались в голове. Мысли о богатстве и нищете, национальной картинной галерее и проституции, об авиа-ионно-космическом музее с кинолентой «Полет», с забастовками и безработицей, о росте влияния глобального милитаризма и абсолютном множестве американцев, думающих о мире. Весь этот коктейль американской жизни долго не дает мне уснуть, и я думаю о друзьях, оставшихся дома и на Северо-Западе США, о дальнейшей судьбе их детей и моих внучат. Смогут ли они прожить кизнь без применения ядерных, термоядерных, — нейтронных, лазерных, ускорительных и других более страш-1ых видов оружия, направленных друг против друга? Проще говоря, сумеют ли они сохранить нашу планету {ля последующих поколений?.. С мыслями о многочисленных проблемах, которые с особой остротой возникали именно в США, но ни одна из которых не была новостью, я и уснул.

Последнее утро в столице США. Легкий завтрак, и бзыстро в Вашингтонский аэропорт.

Экипаж Ил-62М взлетает с полной загрузкой. Это результат вспышки «холодной войны» — резко сокращаются торговые операции… и многие советские люди покидают страну контрастов и противоречий.

В полете до канадского аэропорта Гандер, а от него но Москвы мы обмениваемся впечатлениями с Михаилом Дмитриевичем Федосеевым. Я часто вспоминаю, насколько точно и прозорливо Максим Горький почти 75 лет тому назад дал характеристику Северной Америки в своих очерках, по которой он ездил после неудач революции 1905 года в России. Да, «желтый дьявол» становится самым опасным врагом всего без исключения населения нашей небольшой планеты Земля.

Люди должны хорошо разобраться в гибельных масштабах грядущей катастрофы, чтобы угомонить и обезвредить «желтого дьявола».

…Самолет приземляется в Шереметьеве-2.

Мы снова в объятиях родных, друзей и знакомых.

1981 г.