Рассказы разных лет

ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

Конец двадцатых годов… Начинается первая пятилетка. Наш отдельный авиационный отряд расквартировался в Москве. Мы сдаем старый хлам — немецкие Ю-21, которые погубили многих наших товарищей. Теперь начинаем летать на самолетах, названных Р-3. Это первая цельнометаллическая машина отечественного производства, принятая на вооружение. Главного инженера Яна Яновича Микулича да и весь летный и технический состав беспокоит установленный на советском биплане иностранный мотор «Лорен-Дит-рих» и некоторые узлы конструкции разведчика.

Сегодня, в погожий день, что бывает в Московской области осенью редко, весь состав отряда проводит тщательный осмотр самолетов и моторов, чтобы подвести итоги полугодовой эксплуатации первенца социалистического машиностроения.

В разгар работы к самолету подходит главный инженер отряда с каким-то человеком в расстегнутом длинном гражданском пальто, из-под которого выглядывает сероватая холщовая рубаха, перехваченная шнурковым пояском, а простенькие брюки наплывают на весьма будничные ботинки. Самая что ни на есть обычная, темная кепка на большой голове опущена козырьком вниз. Из-под нее на нас смотрят пристальные добрые глаза, выражающие и радость, и удивление, и какое-то озорство. Лицо человека выражает нежную гамму чувств: верхняя его часть отражает мягкую грусть, а губы расплываются в улыбке. Мы — летнаб, авиатехник, моторист и я — стоим в ожидании.

— Вот, Андрей Николаевич, семерка! — сказал Ян Янович, представляя этому человеку наш самолет, на фюзеляже и хвостовом оперении которого белой краской была нарисована именно эта цифра, окантованная красной полоской.

Человек снял кепку; мы наблюдали, как он вытащил из пальто платок и вытер огромную, но уже чуть полысевшую голову. Незнакомец осмотрел наш экипаж, толкнул главного инженера пальцем в грудь и сказал:

— Ладно, Микулич, заливать! На «семерке» ничего не может произойти. Ты, наверное, слышал, что «семь» у некоторых народов считается самой счастливой цифрой? — И, повернувшись улыбающимся лицом к нам, спросил: — Как, верно, ребята, я сказал о вашей машине?

— В целом, пожалуй, правильно, — ответил я сдержанно.

Микулич, видимо, понял, что мы испытываем неловкость.

— Да вы смелее! Выкладывайте Андрею Николаевичу все, что у вас накопилось…

— И накипело! — со смехом добавил гость.

Имя и отчество, названные Микуличем, все же ничего нам не говорили. Гость хитро спросил:

— А вы знаете, друзья, кто сконструировал эту хромоногую кобылу?

— Зачем же так? — возразил кудрявый летчик-наблюдатель Панин. — Почему кобыла?

Авиационный техник добавил резким тоном:

— Почему вы считаете нас несмышленышами? Известно, машина Р-3 — ЦАГИ, а конструировал ее Туполев.

— Ну, слава богу! — улыбнулся этот добродушный человек и надел кепку. Протягивая каждому из четырех руку, отрекомендовался: — Вот я тот самый окаянный Туполев, которого вы кроете в три бога и креста, а ваши начальники — Баранов и Алкснис —> не дают мне покоя за дефекты на Р-3.

Теперь мы смотрели на гостя завороженно и при-стыженно, и чувствовали себя прескверно, так как никто из нас не мог себе представить, что это главный конструктор ЦАГИ. Какой простой, общительный, прямой и веселый человек и как бедно одет в сравнении с нашими шикарными темно-голубыми френчами и брюками галифе, с белоснежными рубашками, темными галстуками, блестящими крагами, с добротными ботинками.

Подбежал моторист из первого звена. С горящими глазами, вытянувшись и взяв под козырек, паренек громко сказал:

— Товарищ главный инженер отряда! У меня идея! Разрешите доложить?

Находчивый Ян Янович, учитывая обстановку и видя, что Туполев наблюдает, спросил подбежавшего моториста:

— А ты знаешь, что такое идея? Сформулируй кратко!

Паренек замялся, опустил голову и стал вытирать ветошью руки.

Ян Янович заметил:

— Вот видишь, не знаешь… — И, усмехаясь, разъяснил: — Запомни, дружок; «Всякая глупая мысль, пришедшая в голову человеку неожиданно, называется идеей». У тебя такого сорта идея?

Молодой человек совсем сник и покраснел, а главный инженер добродушным тоном скомандовал:

— Марш работать, милок! Я к вам подойду… Разберемся…

Моторист козырнул, повернулся на каблуках и быстро побежал вдоль стоянок самолетов, а Туполев, опершись спиной о нижнее крыло самолета, так захохотал, что мы еще больше прониклись симпатией к этому непринужденному человеку, о гигантской талантливости и работоспособности которого уже ходили легенды.

Андрей Николаевич хохотал искренне, до слез, уцепившись за рукав инженера Микулича, словно пытаясь удержать его.

— Говоришь: всякая глупая мысль, пришедшая в голову неожиданно? — переспрашивал он Яна Яновича и., продолжая смеяться, спросил: — Да кто же такое мог выдумать?

— Это не моя формулировка. Я ее услышал от одного толкового мастера в Англии, где я принимал на заводе фирмы «Бристоль» авиационные моторы для наших самолетов. Этот мастер частенько употреблял такое «удобное» толкование слова «идея».

— А ведь прав твой англичанин — много идей, высказанных с ходу, часто оказываются чепухой…

Но Туполеву не дал договорить снова оказавшийся рядом мой суетливый комсомолец-моторист:

— Тогда скажите, а как быть с яблоком, упавшим на голову Ньютону? А с переполненной ванной, из которой ученый вытеснил столько воды, сколько весило его тело?

Туполев поглядел на моториста:

— Да у тебя, Ян Янович, профессора растут1 Может, вы мне приготовили рекомендации по устранению дефектов Р-3?

И затем пошел дотошный и горячий разговор о замеченных при эксплуатации недостатках первой цельнометаллической хмашины советской конструкции.

В разговоре я сболтнул лишнее. И тут Андрей Николаевич показал себя с иной стороны. Он немедленно остановил меня и сурово сказал:

— Р-3 — разведывательная машина, а не истребитель! А вы жалуетесь, что самолет вяло делает бочку. Да он не обязан делать даже ведра… — И, обращаясь уже к Микуличу, добавил: — Передайте товарищу Андрееву, что я удивлен безграмотностью его летчиков. — И, погрозив мне пальцем, закричал: — Если будете продолжать хулиганить, пожалуюсь Алкснису. Он тебе пропишет ижицу! — и улыбнулся.

Я не понимал этой смеси свирепой взрывчатости вначале и добродушной улыбки и решил поискать у него сочувствия:

— Андрей Николаевич, а вот иммельман все же получается, если самолет не очень загружен.

Главный конструктор подошел ко мне, взял под ручку и, отведя от самолета, спросил:

— г Вы шутите или серьезно сказали об иммельмане?

— Конечно, серьезно…

— И вы один его делаете?

— Нет! Почему я оДин? Мы, бывшие истребители, все делаем.

— Вы с ума сошли?! Куда смотрит Николай Александрович Андреев?!

— А наш командир отряда сам большой любитель воздушной акробатики, — ответил я, пытаясь отбиться.

Туполев очень рассердился, отругал меня нещадно, подошел к Микуличу и громко заявил:

— Не смейте меня вызывать к себе! Твои сукины сыны ломают машины в воздухе, а потом с невинным видом на земле показывают трещины в центроплане крыла.

Казалось, что деловая встреча с главным конструктором Р-3 закончилась для нас полным провалом, но гут снова вступил в действие наш боевой юный моторист:

— Положим, трещины в центроплане появились в результате незаконного высшего пилотажа наших летчиков. Но почему, товарищ конструктор, летят узлы крепления шасси к фюзеляжу?

Андрей Николаевич в гневе сначала не понял, о чем говорит этот почти еще мальчик, но потом внезапно, ткнув на меня пальцем, ответил:

— А ты вот ему, своему летчику, скажи, чтобы он сажал самолет как полагается — плавно, а не плюхался, как ворона.

В это время подошел ближе Микулич и, услышав неприятный разговор, сказал:

— Речь идет, Андрей Николаевич, меньше всего о «семерке» — она действительно оказалась счастливой, у нас на многих машинах «потеют» и даже лопаются заклепки… Я покажу это и на других самолетах.

Туполев опять вынул из пальто платок и, утерев лысину, с обворожительной улыбкой сказал:

— Вы и меня довели, дьяволы, до пота. Ну, шут с вами! Летчиков я понимаю — каждому хочется допытаться, на что способна машина, на которой он пойдет в бой. Это я знаю, помню по своим первым полетам на планере. Знаю! Знаю! Даже чуть голову себе не свернул. Ну что же, теперь пора приступать к делу. Покажите, что и где ломается, что и почему вам не нравится.

После этого начался осмотр машин. Собрались все летчики и летчики-наблюдатели во главе с прилетевшим командиром отряда Андреевым, все техники и мотористы.

Разговор шел откровенный. Андрей Николаевич Туполев ругал нас за лихое превращение Р-3 в разряд самолетов-истребителей, но пообещал все же укрепить центроплан верхнего крыла биплана, согласился с множеством предложений, сделанных опытными техниками и мотористами отряда.

Он уезжал от нас довольным, а мы провожали его как доброго, справедливого и мудрого труженика.

…С тех пор прошло полвека. За это время мне пришлось встречаться с Туполевым много раз: и тогда, когда я испытывал в НИИ ВВС его самолеты, и во времена первых трансарктических перелетов из Москвы в США, и во время работы летчиком-испытателем на авиационном заводе.

И теперь, через 50 лет, вспоминая первую встречу, думаю, что великий труженик, гениальный ученый и конструктор, академик, трижды Герой Социалистического Труда генерал-полковник-инженер А. Н. Туполев сделал за свою жизнь так много, что его образ должен стать эталоном для будущих поколений.

Судьба Андрея Николаевича не гладила по головке и не целовала сладко в уста, она ставила на его жизненном пути преграды, носившие трагический характер, а иногда смертельно опасный. Но никакие преграды не смогли заставить его отказаться от осуществления своих научных и технических идей или принудить его хотя бы обойти их сторонними путями.

Он никогда ничего не делал без совета с ближайшими соратниками и учениками, с рядовыми эксплуатационниками, потребителями его машин — летчиками, инженерами, техниками и другими специалистами. Он никогда не добивался своего решения методом диктата. Совет с людьми науки и с ее потребителями был его побеждающим стилем, хотя его логическое мышление часто срезало, как острой косой свежую траву, казалось бы, серьезные рекомендации.

И еще меня поражало всегда, начиная с первой встречи, в Туполеве его пренебрежение к позерству, к славе и к личному благополучию. Мне кажется, что он последние 50 лет жизни так и ходил все в той же холщовой рубахе и в той же кепке, в которой мы его увидели полвека назад…

1981 г.