Пришёл Ватунский, сам, без вызова. Он слегка, как говорила секретарша Маша Гвоздикина, «отдубел», но был ещё мрачен и вял.
Рябинин осторожно, словно незнакомый брод, стал прощупывать его настроение.
— Напрасно вы, — устало сказал Ватунский. — Ничего я не скрываю.
У Рябинина иронично дёрнулись губы — сами, но он их сейчас не особенно и сжимал.
— Ничего важного для юридической квалификации, — добавил главный инженер, заметив иронию следователя, и не то улыбнулся, не то раскусил что-то горькое.
— Мотивы тоже входят в квалификацию преступления, — возразил Рябинин. — В конце концов, квалификация — дело наше, юристов. А вот сказать о мотивах в ваших же интересах. Если жена вас оскорбила, то важно знать, действительно ли это оскорбление или вы его так восприняли. Мотив преступления может быть смягчающим обстоятельством…
— А может и отягчающим, — усмехнулся Ватунский.
Он ещё не был готов для допроса, для настоящего серьёзного разговора, и Рябинин не знал, когда он будет готов и будет ли.
— Я не думаю, Максим Васильевич, что у вас был низменный мотив.
Ватунский молчал. Конечно, это заигрывание было слишком дешёвым, но не клясться же ему, что следователь действительно так думает.
— А вы уверены, — продолжал Рябинин, — что я ничего не знаю?
Ватунский вскинул голову. Рябинин бесстрастно смотрел ему в глаза, ничего не выражая, — может быть, чуть-чуть насмешливо.
— Товарищ следователь, я понимаю вас — работа… Но поймите и меня. Личные, семейные, интимные отношения, или как там они называются, я не хочу трогать. Если вы узнали что-нибудь и без меня…
Он запнулся и опять стал всматриваться в следователя, силясь проникнуть под очки, обегая взглядом щёки и губы. Теперь перед следователем сидел волевой, сильный человек, равный противник, а может быть, и сильней, и сейчас даже наверняка сильней, потому что он знал всё, а Рябинин только часть. Ватунский уже начал бороться.
— Напрасно вы пытаетесь что-то узнать по моему лицу, — улыбнулся Рябинин.
— Почему вы говорите о мотиве преступления? Я ударил, только чтобы ударить. Разве так убивают? Вы верите мне?
В его больших серых глазах Рябинин впервые увидел страх, но страх не животный, а страх остаться непонятым, страх умного перед дураком.
— Верю, — неуверенно сказал Рябинин и дал ему подписать полстранички протокола.
Ватунский подписал лист, кивнул и пошёл к двери.
— И всё-таки вы всё мне расскажете. Сами! — почти весело сказал вдогонку Рябинин.
— Почему же?
— А потому, что вам это нужнее, чем мне.
Главный инженер пожал плечами и вышел. И опять Рябинин ощутил двойственное чувство — доводы разума противоречили симпатии к Ватунскому. Допрос получился бесплодным.
Впрочем, бывает ли бесплодный допрос? Если он ведётся правильно, то всегда будет польза. Только плоды могут появиться потом, а пока приходится пахать под будущий урожай.