Расссказы разных лет

СУДЬЯ

Он приближался к дому, в котором не был четыре года. Война осталась позади. Ему хотелось поскорей обнять, расцеловать жену и малыша.

И только одно смущало его: письмо без подписи, полученное им в день отъезда из части, — оно сообщало о близости его жены с каким-то инженером Ефимовым.

«Кто автор послания? — размышлял Баринов. — Завистливая подруга? Отвергнутый мужчина? Соседка, обратившая кухонную стычку во вражду? Кому хотел навредить доносчик — ему, жене или этому третьему, инженеру? Не посовеститься послать такое письмо на номер полевой почты! Какое доверие можно питать к подобной бумажке?»

Майор юстиции Баринов знал цену подобным посланиям: за ними обычно скрывается клеветник.

И всё же...

Баринов не виделся с женой с начала войны. Жена была хороша собой, общительна. Тень правды, уловленная им в письме чутьем следователя, заставила его насторожиться. Он решил выяснить истину с первых же минут встречи, чтобы не поставить себя и жену в двусмысленное положение.

— «Я всё расследую», — думал он, чувствуя, как радость и нежные слова, которые собирался произнести, улетучиваются и как мысли его облекаются в привычную для него форму допроса.

Но когда наступила минута встречи и он сидел рядом с женой на диване, держа в руках ее руки, а сын теребил его погоны и ордена, нельзя было не забыть о письме. Радость и нежные слова вновь возникли в его душе, и он уже готов был их произнести, как вдруг раздался стук в дверь.

— Войдите, — нехотя отозвался Баринов.

Вошел незнакомый мужчина. Мальчик соскочил с колен отца и с возгласом «дядя Сережа!» доверчиво подбежал к вошедшему.

Гость поздоровался с хозяйкой и представился Баринову:

— Инженер Ефимов.

«Так и есть...» — Лицо инженера показалось Баринову красивым, но неприятным.

— Вы побеседуйте, а я похлопочу по хозяйству, — сказала жена Баринова, явно стремясь оставить мужчин наедине.

— Садитесь, пожалуйста, — сдержанно предложил Баринов, стараясь преодолеть недружелюбное чувство к гостю.

Ефимов молча сел. Молчал и Баринов. Казалось, каждый думает о чем-то своем.

— Война наделала много бед, немало их и в делах семейных, — сказал наконец Ефимов.

— Мы привыкли всё сваливать на войну, — сухо заметил Баринов.

Вошла жена и стала накрывать на стол.

— Мне хотелось с вами кое о чем поговорить, — продолжал Ефимов и, как бы ища поддержки у жены Баринова, взглянул на нее и добавил: — Я решился на это по совету Людмилы Ивановны.

— Да, — подтвердила Людмила Ивановна, — я думаю, Сергею Михайловичу следует с тобой поговорить.

— Ну что ж, говорите, — сказал Баринов, оглядывая жену и Ефимова долгим испытующим взглядом, каким обычно оглядывал обвиняемых, и лицо его стало замкнутым и суровым.

— Я — муж Анны Львовны Ефимовой... — начал гость.

— Анны Львовны?.. — переспросил Баринов, точно недослышав, хотя имя было произнесено Ефимовым достаточно громко и внятно.

— Вы должны были знать ее — она лейтенант юстиции, работала вместе с вами в военном трибунале.

— Анны Львовны?..

И тут Баринов словно увидел перед собой молодую женщину, с которой встретился в сорок втором году, осенью. Их близость возникла неожиданно и была мимолетна, но близость всё же была, не помнить о ней было нельзя, и вот перед ним сидел ее муж, человек, которого он минуту назад готов был судить за то, за что тот, видимо, собирался судить его самого.

— Анна Львовна не говорила мне, что она замужем, — сказал Баринов, стараясь скрыть смущение.

— Очевидно, у нее были к тому основания.

«Знает», — подумал Баринов. Он видел, что Ефимов взволнован.

— Мы очень любили друг друга... Она была хорошей женой, — продолжал Ефимов с горечью, — но...

«Наверное, и Людмиле известно», — подумал Баринов, вдруг осознав всю трудность положения, в которое попал, и чувствуя, как из судьи, каким он готов был стать своей жене и Ефимову, он превращается в подсудимого. Его охватил стыд.

— Во всем виноват я сам, — услышал он, к своему удивлению, голос Ефимова.

— Я не совсем понимаю вас.

— Я, видите ли, работал на военном заводе и, когда Анна Львовна ушла в армию, остался, если можно так выразиться, «солдаткой». Вскоре до меня дошли слухи, что Анна Львовна погибла. И так случилось, что я связал свою судьбу с другой женщиной.

«Неужели с Людмилой?» — с волнением подумал Баринов, мгновенно забыв об Анне Львовне и бросив на Людмилу Ивановну испытующий взгляд.

— Наша жизнь не удалась, — продолжал Ефимов. — Дело в том, что у нас с Анной Львовной двое ребят, девочек. Вторая жена оказалась для них мачехой в худшем смысле этого слова. Людмила Ивановна ее знает. Пришлось отдать девочек на воспитание матери Анны Львовны. Теща стара, больна, раздражительна. Я не сумел создать им нормальную жизнь. Теперь они без отца, без матери. Судьба детей меня мучает.

«Счастье, что Людмила здесь ни при чем», — с облегчением подумал Баринов.

Ефимов извлек из кармана помятую фотографию. Две большеглазые девочки в длинных неуклюжих платьях смотрели на Баринова. И было нечто в их взгляде, что удивило его и чего он не мог разгадать.

— Когда выяснилось, что Анна Львовна жива, я откровенно написал ей, что женился. Она не ответила мне, а затем и вовсе перестала писать.

— А давно вы писали ей? — спросил Баринов, стараясь установить, знает ли Ефимов о его отношениях с Анной Львовной.

— В сорок втором году, летом.

«Не знает», — заключил Баринов, снова вспомнив, что встречался с Анной Львовной лишь с осени того года.

И тут же ему стало ясно другое: Анну Львовну толкнули к нему обида и оскорбленная гордость женщины. Стало ясным и то, почему она избегала говорить о своей семье и почему так скоро и решительно его оставила. Правда, он и тогда почувствовал, что тут нечто большее, чем женский каприз, и не противился разрыву.

— Матери своей Анна Львовна писала, — неожиданно вставила Людмила Ивановна, точно давая понять мужчинам, на чьей стороне ее сочувствие.

— Да, — кивнул Ефимов, — и посылала девочкам продукты, подарки. Но она строго-настрого запретила матери давать читать мне ее письма.

— Откуда ж вы знаете, что она была со мной в одной части? — спросил Баринов.

— Простая случайность: мы познакомились с Людмилой Ивановной в одном доме и, разговорившись, установили это. Я поделился своими горестями.

Людмила Ивановна добавила:

— Мне хотелось помочь Сергею Михайловичу, и я собралась было спросить тебя об Анне Львовне в письме, но тут ты сам сообщил, что возвращаешься домой.

— Я очень ждал вас, приходил к Людмиле Ивановне почти каждый день, — сказал Ефимов.

«Так вот что заставило «доброжелателя» настрочить мне это гнусное письмо!» — подумал Баринов с облегчением и заметил:

— Мой отъезд задержался — не отпускали.

Ефимов вздохнул:

— Со стороны Анны Львовны было, конечно, жестоким оставлять меня без всяких вестей о себе, но мне б не хотелось, чтоб вы о ней дурно думали... Я, во всяком случае, ей не судья.

«Не судья»... — повторил про себя Баринов, дивясь последним -услышанным словам, — столь точно они выражали то, что он сейчас подумал о себе.

Ефимов сидел с поникшей головой, рассеянно помешивая ложкой остывший чай. Недружелюбное чувство, какое Баринов недавно ощущал к нему, рассеялось: не подсудимый, кого он так недавно готов был судить, и не судья, казалось, готовый судить его самого, а скорее товарищ, запутавшийся, страдающий человек, которому хотелось протянуть руку помощи.

— Чем же я могу вам помочь? — участливо спросил Баринов.

— Расскажите мне об Анне Львовне всё, что вы знаете...

И Баринов рассказал.

Он рассказал, какой мужественной показала она себя в суровых условиях войны, как быстро освоилась с трудной работой в военном трибунале, была награждена орденом. Рассказал, какой она хороший, чуткий товарищ, как теплым словом умела ободрить в тяжелую минуту, как ухитрялась порой состряпать что-нибудь повкусней и угостить товарищей. Он рассказывал так подробно, словно читая книгу ее жизни, страницу за страницей, и лишь пропустив одну из них, которую не следовало вспоминать.

— Мне приятно, что вы так отзываетесь об Анне Львовне, — растроганно сказал Ефимов.

В передней, оставшись наедине с Бариновым, прощаясь, он дружелюбно сказал:

— Хорошо, что вы вернулись. Я рад за вас и за Людмилу Ивановну. И еще... — Он застенчиво улыбнулся. — Моя новая супруга ревнует меня к Людмиле Ивановне, — она знает, что я здесь часто бываю, а объяснить ей истинную причину этого я, как вы сами понимаете, не могу.

— Погодите... Одну минутку... — сказал Баринов. Он вернулся в комнату и тотчас появился с письмом в руке.

Ефимов пробежал письмо.

— Да, — сказал он, опуская глаза. — Вы не ошиблись.

— Откуда она узнала мой адрес?

— Ну, это меня не удивляет... — ответил Ефимов, махнув рукой и закрывая за собой входную дверь.

Баринов и Людмила Ивановна остались одни.

Он снова сидел рядом с ней, снова держал в своих руках ее руки. Они говорили о том, о чем говорят муж и жена, долго не видевшие друг друга, перемешивая важное и большое с незначительным и случайным. Четыре года не видел Баринов жену, и эти годы лишений, тревог и ожидания оставили следы на ее лице, но ему показалось, что жена его хороша, как в тот вечер, когда он встретился с ней впервые...

Давно уже спал мальчик. Уснула и Людмила Ивановна. Но Баринову не спалось. Он лежал с открытыми глазами, стараясь разобраться в происшедшем.

Письмо оказалось выдумкой, а его отношения с Анной Львовной остались тайной. А ведь всё могло обернуться по-другому. Он вспомнил печальный взгляд девочек на фотографии.

Казалось, всё окончилось благополучно.

Почему же так долго не мог он уснуть в эту ночь, дома, в своей семье? Почему его радость была неполной? Почему вместе с верой в лучшую жизнь возникло желание быть этой жизни достойным?

1946 год