Рассуждения о Библейской онтологии, о тайне контингентности, о моем рабстве и моей свободе и об эсхатологии, не вошедшие в «Видение невидения»

II. О тайне контингентности, о моем рабстве и моей свободе.

Моя абсолютная свобода выражается парадоксально: пусть будет не моя, а Твоя воля. Я пишу «моя» с маленькой буквы, так как это формула и моей свободы. Божья воля абсолютно свободная, даже не мотивированная. Когда Божья воля — моя воля, то и моя абсолютно свободна.

Я существую и абсолютно свободен в принятии Божьей воли, то есть возложенной на меня бесконечной ответственности. Но тот же я, который принимаю Божью волю, могу принять, могу не принять ее и, как только могу, все равно принять или не принять, уже не принимаю; потому что само могу — свобода выбора, то есть утверждение в своей воле и непринятие Божьей. Но оба, и тот, кто во мне принимает, и тот, кто может (принять/не-принять), оба во мне как бы в одной точке. Эта точка — подаренная мне абсолютная свобода и ответственность, ставшая в грехе моей виной без вины: так как я не могу ни принять, ни не принять. Невозможность не принять в классической логике равносильна необходимости принять; невозможность не не принять равносильна необходимости не принять. Поэтому невозможность ни (принять/не-принять) (I) есть необходимость (принять/не-принять) (II). Это — чисто логически, и чисто логически невозможность (I) эквивалентна необходимости (II). Слово есть, соединяющее невозможность (I) с необходимостью (II), логически есть связка, причем не только субъект распределен в предикате, но и предикат в субъекте, то есть логически есть можно заменить в этом случае знаком равенства. Но слово есть имеет еще онтологический смысл, тогда не равносильно знаку равенства. Во-первых, невозможность (I) — мой первородный грех, я виноват за него, но виновник (causa) его не я, а Бог, возложивший на меня, сотворенного Им, бесконечную ответственность. Поэтому невозможность (I) можно назвать трансцендентной: Бог заключил меня в эту невозможность. Необходимость (II) — имманентная: мое состояние в грехе, детерминированность меня, заключенного в невозможность (I), грехом. Во-вторых, и невозможность (I) и необходимость (II) противоречивы: я не могу сразу и принять, и не принять. Обе противоречивости формально-логически одинаковы, онтологически различны. Противоречивость невозможности (I), как и саму невозможность, можно назвать трансцендентной: Бог возложил на меня, созданного невинным, бесконечную ответственность; но невинность и ответственность несовместны: как невинный я не могу быть ответственным, как ответственный я уже не невинен, а виноват. Противоречивость необходимости (II) можно назвать имманентной: противоречивость моего состояния сейчас, в грехе. Необходимость (принять/не-принять) Божью волю — практическая. Практическая необходимость есть или долженствование, или неосуществимость долженствования. Здесь двойная противоречивость: во-первых, я должен принять Божью волю и в то же время, детерминированный грехом, не могу принять ее. Во-вторых, формальная противоречивость долженствования: принимая Божью волю по долгу или как долг, я принимаю ее в свободном выборе, тогда детерминирован формой выбора и утверждаю свою волю, а не Божью. Поэтому в обоих случаях выбираю свою волю и детерминирован грехом: в первом случае формой выбора, во втором — его мотивом. Можно сказать, что трансцендентная противоречивость Божьего дара мне и моей сотворенности есть противоречивая имманентная необходимость (II); в ней я уже детерминирован своим грехом. Но невозможность (I) не детерминирована: ведь Бог, возложив на меня бесконечную ответственность, одновременно дарит мне неотделимую от нее абсолютную свободу. Поэтому невозможность (I) — необходимое, но еще недостаточное условие моей абсолютной свободы. Оно станет достаточным в Христе: «если Сын освободит вас, то истинно свободны будете» (<Ин. 8, 36>), говорит Он.

Бог — чистая актуальность. Необходимость (I) вместе с жертвой Христа, то есть вочеловечением Слова, реализуют, или актуализируют, мою абсолютную свободу, то есть переводят ее из состояния потенциальности, в которую я заключен грехом и необходимостью (II), в состояние актуальности. Необходимость (II) и есть мое состояние в грехе, в свободе выбора, в возможности (принять/не-принять) Божью волю. Потенциальность, или возможность, первоначально онтологически и есть возможность свободного выбора. Поэтому необходимость (принять/не-принять) (II) есть возможность (принять/не-принять) (II'). Формально-логически это суждение нельзя назвать аналитическим, но онтологически это суждение аналитическое: как свобода выбора, необходимость (II) есть возможность (II'), то есть сама потенциальность — μη ον. Наоборот, невозможность (I) формально-логически равносильна необходимости (II), но суждение: «невозможность (I) есть необходимость (II)» онтологически-синтетическое. Онтологическая связь между (I) и (II) — синтетическая, между (II) и (II'), — аналитическая: тожество.

Находясь в необходимости (II) или, что то же, в возможности (II'), то есть в грехе, в μη ον, я противополагаю само ничто самому что: интенцию к себе — интенции к другому, единство — множеству, объективирование, то есть «само», — свободе выбора, форму — материи, необходимость — ненеобходимости; эта необходимость, как и иенеобходимость, имманентные потенциальные интенции самой потенциальности. Из возможности, то есть греха, я сам, как возможность и грешник, никак не могу выйти. Эта абсолютная невозможность грешнику выйти из греха открывается в прозрении моей первоначально анонимной вины как вины моего греха, вины без вины. Это уже другая невозможность (III) — пограничная или трансцендентальная. В этой трансцендентальной невозможности (III) мне остается только вопить от страха наложенной на меня трансцендентной невозможности (I); так как я вижу, что в потенциальности я полностью детерминирован, Бог ничего не оставил для моей свободы выбора; остается только Божье ничто: ουκ ον.

В полном детерминизме, не естественном, а духовном, в детерминизме свободы выбора грехом я заключен в невозможность, я вижу полную безнадежную невозможность ни принять, ни не принять дар бесконечной ответственности и абсолютной свободы. Это отсутствие всякой возможности и есть ничто, лишенное всякой возможности и потенциальности, Его ничто — ουκ ον. Всякое мое что, как сотворенное, потенциально и детерминирует мой акт свободного выбора. Как что, я детерминирован своей свободой выбора, я еще потенциален, как что, я ничто. Я что, как ничто: ничто своей воли, своего выбора, своего мотива, вообще чего-либо своего, какого-либо своего что. Это акт моей абсолютной свободы, выражающейся парадоксально: пусть будет не моя воля, а Твоя. Как Бог из ничто создал меня, как актом абсолютной свободы Он создал меня невинного, но в невинности только потенциального и возложил на меня бесконечную ответственность, чтобы открыть мне глаза, так и я моим актом абсолютной свободы из оставленного мне Богом ничто — полной безнадежной невозможности творю себя: что, как ничто. Но поэтому моего здесь уже ничего и нет, моя абсолютная, немотивированная свобода, беспредметная, как и сам вопль, в котором она рождается, моя, как не моя: Бог в Христе дарит ее мне, когда моя собственная свобода — свобода выбора рушится.

Моя абсолютная свобода рождается в невозможности (III), но не в силу необходимости, а именно в ненеобходимости (IV). Эта ненеобходимость — контингентность и абсолютная свобода, не как идея, а как факт — абсолютный и абсолютно свободный факт вочеловечения Слова и крест: искупление; и моя вина возвращается к Творцу, уже не как culpa, a causa.

Ненеобходимость (IV) — трансцендентная, так как Слово стало плотью, и одновременно имманентная, так как Слово стало плотью.

Схема:

Последний переход, обозначенный стрелкой =>, можно назвать качественным скачком. Он актуализирует мою потенциальность, реализуя подаренную мне Богом абсолютную свободу: субъективно — в невозможности (III): в крушении моей собственной свободы — свободы выбора, в сокрушении духа и вопле; абсолютно — в ненеобходимости (IV): в контингентности и фактичности вочеловечения Слова. Когда я говорю о ненеобходимости вочеловечения Слова, я имею в виду контингентность и фактичность вочеловечения, а поэтому и абсолютную свободу вочеловечения. О свободе, то есть ненеобходимости вочеловечения Бога, говорит и апостол Павел в послании к Филиппийцам — 2, 6-7. И также Его смерть на кресте была не необходимой, а свободной: Мф. 26, 53; Ин. 10, 17-18. Необходимость и детерминизм несовместны с абсолютной свободой, но Божественное предопределение не физический или естественный детерминизм и не детерминизм греха и свободы воли. Разум может только провести границу между двумя понятиями: царством природы и царством благодати, то есть детерминизмом и Божественным предопределением. Но разум не может понять Божественное предопределение, осуществляемое в контингентности, случайности и фактичности, то есть в абсолютной свободе, совмещение предопределения с свободой. Вера отожествляет их в видении.

От века Слову предопределено было стать плотью, но сроки Его вочеловечения не были известны. Не субъективно, а абсолютно неизвестны, в этом абсолютная фактичность и контингентность Его пришествия, то есть абсолютная свобода. Именно потому, что Его пришествие, хотя и предопределенное, было контингентным и свободным, его сроки не были известны. Поэтому Он «пришел к своим, и свои не приняли Его». И о Своем втором пришествии Христос говорит, что сроки его никому не известны, даже Сыну, но только Отцу. Это не субъективная неизвестность, раз сроки даже Сыну неизвестны, а ноуменальная, онтологическая; она заключена уже в самом понятии вочеловечения Бога; оно было фактическим: предопределенным от века и в то же время абсолютно свободным. Я называю это тайной фактичности и контингентности. Она дает новый смысл и понимание моей фактичности, контингентности, моего рабства в грехе и моей свободы в Христе.