Разборки в Японском море

Глава 20

В кают-компании царило радостное оживление. Несмотря на то что ром по-прежнему, выражаясь словами боцмана, кис в трюме, захваченный в сражении трофей, а именно – больше тридцати тысяч долларов, послужил причиной веселого возлияния. И хотя почти треть денег ушла на солярку, моряки не испытывали особого разочарования. Только Лешка высказался в том смысле, что за такие деньги можно было бы купить себе квартирку на материке. Ему возразил нестройный хор голосов, и вскоре разговор вошел в свое обычное русло: о бабах, прошлых походах в далекие страны и о крепкой моряцкой дружбе. Рок выпил полстакана рома и удалился в свою каюту. С командой он провел не больше двадцати минут, да и в течение этого времени не выказывал особой радости. Череватенко спросил, почему у него такое мрачное настроение, на что Рок небрежно усмехнулся и пожал плечами.

И теперь Рок лежал, не сняв обуви, на люле и тоскливо смотрел в подволок. Он был измотан скорее морально, чем физически, его одолевали грустные воспоминания о прошлом. К ним примешивались угрызения совести и досада от того, что его подставили. И хотя он, как мог, поправил положение, и нынче команда, повинуясь коллективному духу, забыла на время об огорчениях и праздновала победу, у него на душе скребли кошки. Он закрыл глаза и снова увидел бледное лицо своей сестры с синеватыми кругами под глазами. Приподнял веки, но лицо не исчезло, оно висело в воздухе, сияя отраженным от лампы светом.

Не в силах больше оставаться без движения, он встал и сел за стол. На нем стояла початая бутылка рома, которую он унес с собой, и стакан. Рок наполнил его на две трети и залпом выпил. Напиток обжег горло и горячей волной заструился по жилам. В голове зашумело, потом шум превратился в тусклое, вязнущее в серой мгле извилин жужжание, неся минутное забвение. Чтобы продлить этот сеанс воцарившегося равнодушия, Рок выпил еще полстакана. На этот раз ром накрыл его пепельным облаком немоты, в которой копошилась спокойная уверенность в том, что в жизни нет ничего такого, чем можно было бы дорожить. Но постепенно из этой мысли, будто ответвление, в сознание протянулась нить прежней, неубитой досады и сожаления. Рок поморщился, словно единым мускульным движением мог оборвать эту тоскливо торкавшуюся в висок ветку. Когда он наливал третью порцию, заметил, что руки дрожат. Это вызвало у него усмешку. И тут в дверь раздался стук.

– Кто там? – недовольно спросил Рок.

– Червь, – услышал он нетрезвый голос боцмана.

– Чего тебе?

– Разговор есть… – ответил Череватенко.

– Я хочу побыть один, – упрямо заявил Рок.

– Только на минуту…

– Ладно, входи, – подумав, сказал Рок.

В каюту ввалился Череватенко. Он с легкой усмешкой окинул взглядом стол и перевел обеспокоенный взор на Рока.

– Так не годится, – качнул боцман своей похожей на бильярдный шар головой.

– Пришел мораль мне читать? – высокомерно посмотрел на него Рок.

– Не, кэп, щоб мэни рэпнуться, гакнуться и перекандыбачиться! – воскликнул боцман. – Там, в кают-компании, слишком шумно, а мне тишины захотелось, – схитрил он.

– Тогда сиди молча, – с этими словами Рок подвинул к боцману свой наполненный наполовину стакан.

– За тебя, кэп! – Боцман взял стакан.

– За удачу, – поправил его Рок, – за меня пить не надо, я не девушка.

Боцман махом осушил стакан и шумно выдохнул.

– Ой, дэржите мэни шестеро, бо витдамся з крыком! – разразился он.

Он вытер губы и внимательно посмотрел на Сергея.

– Тебя грызет что-то, кэп, щоб мне триста лет рому не пить!

– А ты – знаток человеческих душ! – судорожно рассмеялся Рок.

– Ты из-за этой подставы переживаешь? – проницательно предположил Череватенко.

– Ага, – у Рока дрогнули углы губ. – И как только ты догадался? – поддел он боцмана.

– Ну, я-то человек бывалый, мне ты можешь довериться, меньше уважать я тебя от этого не буду, – обиженно-доверительно пробубнил боцман.

– Противно, когда какая-то баба тебе такой подвох устраивает! – вздохнул Рок. – А если бы нас всех замочили?

– Не пойму я тебя: что переживать, когда все уже позади?

– Запоздалое раскаяние, – горько усмехнулся Рок. – Понимаешь, когда действуешь, не переживаешь, вся энергия уходит на это самое действие, а когда остаешься один, думаешь: какого черта?

Он отстраненно посмотрел в иллюминатор.

– Это я понимаю, – вздохнул боцман, – но твоей вины тут нет. Откуда ж тебе было знать, что она такая сучка?

– Все равно глупо получилось, – упрямо проговорил Рок, – я должен все предвидеть.

– Этого даже бог не может, иначе дал бы он человеку свободу, забодай ее комар! – изрек боцман.

– Что-то тебя на философию потянуло, – Рок бросил на Череватенко ироничный взгляд, – давай лучше еще выпьем.

Они по очереди выпили – бутылка оказалась пустой.

– Я еще сгоняю, – вызвался Червь.

– Хватит, – остановил его Рок.

– Да не морочь ты себе мозги, – принялся снова утешать Рока боцман, – Морган сказал, что эта чертовка с Михеем снюхалась. Видать, шуры-муры у них, или должок какой у нее перед ним. Все равно как-то не верится, чтоб вот так человека сдать…

– Не успокаивай меня, – отстранился от налегавшего на стол боцмана Рок, – я сам успокоюсь.

– А о чем с тобой Захаров в «Параллели» шептался? – не смог сдержать любопытства боцман.

– Сотрудничество предлагал, – скривил губы Рок, – хочет, чтоб мы япошек у архипелага грабили и с ним делились. Только я такой процент заломил, что он навряд ли еще пристанет.

– А он не дурак, этот мичман, – разразился ехидным смешком боцман, – не дурак, трезубец ему в яйца! Это не те ли япошки, у которых на тральщике не меньше четырех пушек и прочего барахла навалом?

– Они самые, на «Оницуре» плавают, – улыбнулся Рок. – Так вот, я пятьдесят процентов затребовал с мичмана.

– На это погранцы никогда не пойдут, рею Дрейка им в задницу, – прогромыхал Череватенко, – они привыкли жар чужими руками загребать.

– Мало им того, что оброк платим, так еще вздумали нас под пушки толкать, – подхватил Рок.

– Так мы бы все равно этих япошек уложили, а? – Будучи в подпитии, боцман зачастую позволял себе фамильярность, поэтому толкнул плечом Рока. – Эх, – мечтательно продолжил он: кроме всего прочего, алкоголь делал его сентиментальным, – давненько я не посещал моей русалки. Если б можно было паром двинуть да в «Кураже» загудеть!

– В нынешней ситуации не уверен, что это так легко осуществить, – ухмыльнулся Рок, – так что крепись, Степан Ильич. Мало ли других казино и борделей в порту?

– Нет, в «Кураже» я себя свободно чувствую, – закатил глаза боцман. Окурок сигары стал таким коротким, что уже обжигал ему губы, но он словно этого не замечал. – Если что, там всегда можно драчку устроить да на катере слинять. В порту – дело хлопотное. А в «Параллели» не тот класс, не те девочки!

– А ты гурман, – насмешливо посмотрел на боцмана Рок, – тебе изыски подавай!

– Что есть, то есть, – ухмыльнулся боцман и наконец вынул изо рта окурок, чтобы вмять его в пепельницу. – А ты разве, кэп, не таков?

Его глаза излучали задиристое лукавство. Он достал из кармана своей огромной бесформенной робы новую сигару и, откусив кончик, со смаком вставил в угол рта и запалил. Потом на миг вынул и, повертев удовлетворенно в пальцах, снова вложил себе в рот.

– Хороший товар, – медленно проговорил он. – Нет, жизнь у нас вкусная, щоб мэни рэпнуться! Ну, бывают, конечно, проколы, – озабоченно посмотрел он на Рока, – а с кем их не бывает!

– Ну ладно, – дружелюбно улыбнулся Рок, – иди к ребятам.

Боцман тежело поднялся и перед уходом еще раз кинул на Рока внимательный и добродушный взгляд.

Оставшись один, Рок снова лег на люлю. В голове поселилась какая-то свинцовая ясность – наступило время тупой тяжелой трезвости. Конечно, Рок понимал, что все бывает, что за Кристиной стоит фигура Михея, но от этого легче на душе не становилось. Усилием воли он запретил себе вспоминать Веру, но образ сестры по-прежнему витал перед ним. Как только сожаление о допущенном легковерии чуть поослабло, его место заняли тягостные картины прошлого. К воспоминаниям о сестре, о ее такой бессмысленной смерти примешивались опаленные войной пейзажи Чечни, рваная чернота разрухи, стоны раненых, покореженные дома, подорванные «бэтээры». Потом, когда горячее липкое дыхание сна дунуло Сергею на веки, из темной бездны возник оскал сатанинской улыбки. Вслед за улыбкой всплыло похожее на омертвевшую маску лицо. Это было лицо Кристины.

Луганов-старший сидел напротив Коваля в крутящемся офисном кресле, нервно постукивая пальцами по столу. Кабинет губернатора, наряду с официальным шиком, с портретом президента и семейным фото в рамке на столе, имел ряд специфических особенностей, как то: макеты торпедного катера и парусника, декоративный штурвал, размещенный на специальном постаменте, большой компас-сувенир, прикрученный к стене словно часы, указующие время, и в шкафу, за стеклянной дверцей – кубки, грамоты и медали (Коваль в юности был чемпионом области и Союза в парусной регате), белая капитанская фуражка, фото областной команды на фоне яхты, еще одно фото на свежем воздухе, относящееся к периоду активной трудовой деятельности Коваля в качестве старшего стропальщика, где панорамой выступали гуськовые краны и пришвартованные грузовые суда, рабочая каска и – на красной подушечке, в серой коробке – Звезда Героя Соцтруда. Сам того не зная, шкаф стал вместилищем морской спортивной романтики и портовых трудовых будней, являя образ некоего жизненного синтеза, которым так дорожил Коваль и распад которого представлялся ему полной разрухой.

– Я предлагаю все же задействовать Кочеткова, – с озабоченным видом сказал Луганов, – иначе мы ничего не добьемся, а если и добьемся, то ценой грандиозных усилий.

– А у тебя самого никаких подходов к Суровой нет? – приподнял свои кустистые брови Коваль.

– Боюсь, что нет… – задумался Федор Николаевич.

– Я все думаю: сколько он запросит за свои услуги? – почесал лысоватый затылок Коваль.

– Нас сейчас не это должно беспокоить, – возразил Луганов-старший, – а то, как нам гендиректора сменить. За Кириллова – рабочие.

– Предложить ему отступного или компромат нарыть, – небрежно пожал плечами Коваль, – методы стары как мир, – он сипловато рассмеялся.

– Да и вообще, если у нас будет контрольный пакет, если надавить на акционеров, то, думаю, проблем не будет, – Федор Николаевич бросил на губернатора вопросительный взгляд.

– А что, если Кочетков захочет своего гендиректора? Сможем ли мы убедить, – Коваль сделал упор на слове «убедить», как бы заставляя собеседника вслушаться в подтекст, – мэра, что наш представитель – лучший? Тот, кто окажется максимально полезным на этом месте?

Коваль вздохнул.

– Если б мы могли сами приватизировать этот заводик! – после затяжной паузы воскликнул он и от досады стукнул ладонью по столу.

– Если мы пустим в огород Кочеткова, это, конечно, чревато… Но у нас нет иного выхода. А под Кочетковым – Феклистов и Чеботарев, – поморщился Луганов-старший.

– Тот самый Чеботарев, – ткнул Коваль в свернутую пополам газету, лежавшую на углу стола на горке прочей печатной продукции, – которого в щепки разнесло?

Он криво усмехнулся.

– Я еще не читал, – забеспокоился Луганов, – в самом деле?

– Не знаю, как случилось, но объявился новый пират… голодранец какой-то, – презрительно поджал нижнюю губу губернатор, – куралесит на море, ничего никому платить не хочет. Откуда он, Федор Николаевич?

Губернатор приковал к побледневшему лицу Луганова вопросительный взгляд, в котором сквозило раздражение.

– Я и сам хотел с вами поговорить об этом, но думал, не время… – растягивая слова, произнес Федор Николаевич.

– А вот он, этот гаденыш, так не считает! – воспламенившись гневом, воскликнул Коваль. – Делает что хочет! Нам все эти баталии ни к чему. Будет тут комиссия или нет – не важно! Знаешь, сколько трудов стоит сдерживать аппетиты этих ушлых корабельщиков?

– Эта публикация прошла только в местной прессе? – встревожился Луганов.

– В местной, – с победоносным видом усмехнулся Коваль, – у меня все же контора работает. Писаку к ногтю прижали, весь тираж еще в типографии уничтожили к едрене фене. На тебя – никакой надежды. В последнее время я тебя не узнаю. Где твоя былая прыть? Думаешь, легко всех этих бездельников аккредитованных сдерживать? Сколько бабок надо, чтоб всех кормить! Если кто что пикнет – нам кранты. А вдруг заведется гнида такая, что стукнет кому-нибудь в центр? Мне одному, выходит, за всем следить надо. А где же ты, мать твою?!

– Извините, Борис Кондратьевич, – смутился Луганов, – у меня с сыном проблемы.

На самом деле у Луганова проблемы были не только с сыном, но и с постоянной любовницей Вероникой, которая, вовсю пользуясь его деньгами, погуливала от него.

– Знать ничего не желаю! Ты должен узнавать новости раньше меня. Когда я еще в постели кофий трескаю, ты уже должен всю прессу просмотреть, кого надо предупредить, кого надо науськать, а если потребуется – и по мозгам дать. Знаешь, чем все эти публикации чреваты?

Коваль выкатил свои и без того большие круглые глаза.

– Вице-губернатор должен не только уметь досуг шефу организовать, но и головой кумекать, если важный вопрос возникает! – продолжал внушать Коваль.

– Сын мне жаловался на этого, как вы его назвали, голодранца… – Луганов решил воспользоваться случаем и напрямую поговорить о выходках объявившегося пирата, тем более что они беспокоили губернатора.

– Да? – рявкнул губернатор. – Не хватает нам еще, чтобы этот беспутный нам весь фэйс замазал! Представляешь, если в центре узнают о его финтах?

– Думаю, надо предпринять решительные меры, – звучным отрепетированным голосом сказал Федор Николаевич, – я свяжусь с пограничниками…

– Только тихо! – Губернатор опустил тяжелую ладонь на лежавшие перед ним бумаги. – Чик – и нету. И всем своим передай, чтобы воду не мутили!

– Я опасался, что если все так и дальше пойдет, то выходки этого беспредельщика повлекут за собой серьезные неприятности. Ведь Михеев понес грандиозный ущерб и продолжает нести. А он крутой мужик, спускать не станет, – осторожно добавил Луганов.

– Не желаю ничего слышать о нем и ему подобных, – резко отмахнулся Коваль, – уволь меня слушать…

– Я все понимаю, – торопливо проговорил Луганов, но не закончил, потому что у него в кармане с надрывным повизгиванием запиликал сотовый. – Извините, – виновато посмотрел он на Коваля. – Да, – сказал он в трубку.

– Мы взяли его у этой узкоглазой, везем к вам… – раздалось в трубке.

– Хорошо, Василий, я жду… ко мне в кабинет… и предупреди меня, я у главного, – ответил Федор Николаевич и, нажав на «отбой», спрятал миниатюрную «Нокию» в карман пиджака.

– На что ты намекал, когда заговорил обо всей этой мелкоте? – хитро прищурился губернатор.

– Кочетков кормится от этой «мелкоты», – усмехнулся Луганов-старший, гася в себе негодование, вызванное сообщением, что его сын опять посещал бордель, – а я уверен, что часть его акций отойдет этим бандюганам. Да их уже и бандюганами не назовешь – все завели офисы и конторы!

Луганов глуховато рассмеялся и закашлялся.

– Нам нужно организовать встречу с Кочетковым, обставить все как надо. И при этом сделать вид, что в случае его несговорчивости мы можем обратиться к кому-нибудь другому, – вернулся он к теме приватизации.

– Не забывай, что нужно еще поработать со всей этой шантрапой… – губернатор не мог скрыть своего раздражения. – А тут еще эта комиссия…

– Нам не впервой с комиссиями разбираться, – попробовал успокоить губернатора Луганов, – справимся. Тем более, если мы придем к единому мнению с Кочетковым относительно завода, он будет держаться нашей линии… ничем не навредит…

– Вот настали времена, – с досадой воскликнул губернатор, – приходится считаться со всякими ничтожествами…

– Продержимся, – вкрадчиво улыбнулся Луганов.

– Ты давай, – решил сбить оптимистическую спесь с Луганова губернатор, – разбирайся со своим сынком. Я на него большие надежды возлагаю, может, и политическую карьеру сделает, нам свои люди в Москве нужны.

– Постараюсь втолковать ему, – вздохнул Луганов, – с кем не бывает проколов?

– С ним не должно быть! – упрямо заявил Коваль. – Я даже подумываю, не женить ли его на моей Насте?

– Это было бы для нас честью, – со льстивой самоуничиженностью заулыбался Федор Николаевич.

– Но при условии, что с тем заведением будет покончено и с прочим бабьем, – гордо выпятил подбородок Коваль.

– Разумеется. – Луганов все больше тяготился этим разговором, его мысли витали возле сына. Он думал, что скажет ему, как заставит выкинуть из головы плавучий бордель.

Он тоскливо посмотрел в окно. Меж складчатых полотнищ подобранных по краям штор темнело вечернее небо.

– А что, если эту девицу… – Коваль выразительно посмотрел на задумавшегося Луганова, – ну, это на крайний случай.

Луганов был недоволен, во-первых, эгоистической бравадой сына, а во-вторых, осведомленностью Коваля, который лишь прикидывался этаким Зевсом на Олимпе, а сам зорко следил за происходящим, причем не только в политической и экономической жизни края, но и в личной жизни чиновников и членов их семей. Он не удержался и бросил на Коваля едкий, почти ненавидящий взгляд. Но благодаря тому, что Федор Николаевич смотрел исподлобья, защищенный к тому же разницей в росте – Коваль был на голову выше, – гневливая твердость этого взгляда осталась губернатором не замеченной. Или он притворился?

– Я и сам об этом думал, – благодарно улыбнулся Федор Николаевич, – но это, как вы правильно заметили, на крайний случай.

Луганов, хоть и высказал благодарность за предложенный Ковалем вариант брака его дочери с Лугановым-младшим, был другого мнения о перспективах сына. Он метил гораздо выше, предвидя скорое смещение губернатора со своего поста. Луганов-старший имел в виду законное смещение – он был уверен, что, несмотря на объемы денег, которые Коваль намеревался вбухать в надвигающуюся выборную кампанию, на второй срок он не останется.

Луганов подумывал о кандидатуре сына на пост губернатора, и на худой конец – если бы он не отважился на прямое противостояние с командой Коваля – на место того самого Сурова, чья жена была председателем арбитражного суда, с помощью которой Луганов и Коваль хотели обанкротить один из крупнейших рыбоперерабатывающих заводов Таруты с целью раздела его имущества и создания на руинах в общем-то прибыльного предприятия акционерного общества «Тарутрыбсервис». Суров заведовал банком «Три кита», был меценатом, отстегивал кое-что детским домам и больницам, занимался инвестициями, в общем, вполне подходил на роль защитника интересов простых островитян.

– И хочу тебя предупредить, – по-свойски сказал губернатор, ловя тревожный взгляд Луганова, – моя Настасья не потерпит рядом с собой такого юбочника!

Это замечание взбесило Луганова, но, едва он взглянул на лоснящееся от самодовольства лицо губернатора, успокоило. Ленивая усмешка Коваля, его небрежный фамильярный тон означали, что он меняет гнев на милость, подозрительность и недовольство – на видимость доверия. Значит, ситуация под контролем.

– Я бы мог их свести на Мысу, – вспомнил он о своей даче, – вот только, боюсь, нам тогда придется играть в шашки да смотреть телик.

Коваль издал хрипловатый смешок. Он намекал на оргии, имевшие место на Опаловом мысу. Если он пригласит туда дочь, а Луганов возьмет сына, присутствие девиц легкого поведения будет более чем неуместно.

– Мы соскучимся, – заговорщицки улыбнулся Ковалю Луганов, – не будем торопиться. Возможность поближе свести наших деток еще представится.

– Ну как знаешь, – с притворной обидой ответил губернатор.

С обидой – потому что со всей присущей ему наивностью самовлюбленного и уверенного в своем могуществе человека считал свою дочь лучшей партией, а с притворной – потому что не верил, что кто-то проявит чудовищную глупость или спесь и не захочет породниться с ним.

В этот момент снова зазвонил сотовый Луганова. Федор Николаевич достал трубку и прижал к уху. Что-то буркнув, он отключил «Нокию» и посмотрел на Коваля.

– Иди-иди, – догадался тот, – и прищучь этого мерзавца, чтоб неповадно было!

Усмехаясь про себя этому напутствию, Луганов-старший покинул кабинет Коваля. Он прошел широким гулким, несмотря на ковровую дорожку под ногами, коридором, спустился по лестнице и, миновав несколько дверей, толкнул ту, на которой красовалась табличка с его именем и званием. Еще из коридора, пустынного в этот час – время было позднее, – он слышал возмущенный голос своего сына. Он вошел в кабинет быстрым, но мягким шагом и старательно прикрыл за собой дверь.

– Федор Николаевич, – поднялся Василий, а за ним стерегущие Игоря по краям (он сидел в кресле, а они на стульях) молодчики.

– Спасибо, вы свободны, – сухо кивнул Луганов-старший Василию.

Василий в сопровождении своих подчиненных вышел из кабинета. Но, прежде чем выйти, проходя мимо Федора Николаевича, он шепнул ему что-то на ухо. Лицо вице-губернатора приняло грозное выражение.

– Какого черта? – воскликнул Игорь.

Он был взвинчен до предела и теперь, оставленный своими мрачными надсмотрщиками, решил дать волю негодованию.

– Это я должен спросить! – рявкнул Луганов-старший и стиснул зубы.

Его благообразное лицо, которому, общаясь с Ковалем, он старался придать добродушное выражение, теперь источало злобное разочарование. Лоб изрезали глубокие продольные морщины, подбородок нервически дергался, углы рта саркастически оттягивались вниз. Федор Николаевич попытался тем не менее взять себя в руки.

– Долго это будет продолжаться? – метнул он в сына гневный взгляд.

– Я – совершеннолетний, – с вызывающим видом сказал Игорь, – и в няньках не нуждаюсь!

– Хочешь и мою, и свою карьеру загубить? Ты – сын вице-губернатора, основной акционер Тарутинской базы тралового флота, позволь тебе напомнить! И я не позволю, слышишь, не позволю валять в грязи свое имя! Ну что такого в этой девке, что ты никак не можешь от нее отцепиться?

Луганов-старший впился в сына «вампирическим» взглядом.

– Что у нее есть такого, чего нет у других? Ну хорошо, если тебе так надо, встречайся с ней в другом месте, не в этом борделе!

– Этот бордель принадлежит нашему компаньону, позволь тебе напомнить, – горько усмехнулся Игорь, – так называемой «крыше»…

– Не смей дерзить! – вскрикнул доведенный до бешенства непокорством сына Луганов-старший.

– И каким образом, – словно не слыша этого возгласа, продолжал Игорь, – я могу встречаться с ней в другом месте? Кто мне ее отдаст? Что ж, если ты так хочешь, поговори с Михеем. Мне тоже претит, что Агды удовлетворяет похоть невесть кого!

– О боже, – взмолился Федор Николаевич, – за что мне это! Ты хоть понимаешь, что твои посещения борделя бросают тень на мое имя! Скажи спасибо, что вся пресса – у Коваля в кармане, не то бы давно в газетах красовалась твоя фотография в голом виде с этой чукчей. И что это за история с кокаином? Это она приобщила тебя к этой дряни?

– Я отказываюсь с тобой говорить! – Игорь крутнулся в кресле и замер, повернувшись спиной к отцу.

– Ах вон оно как! – окончательно взбесился Федор Николаевич.

Он подбежал к креслу, в котором сидел Игорь, и что есть силы крутнул его. Когда Игорь оказался лицом к нему, Луганов-старший резким движением остановил кресло и замер согнувшись, с напряжением всматриваясь в перекошенное от злобы лицо сына.

– Я приказываю тебе, – с холодным бешенством произнес он, – забыть дорогу в этот бордель.

Игорь хотел было выкрикнуть в лицо отцу какое-то злобное ругательство, но вдруг успокоился, его пошедшее красными пятнами, искаженное гневом лицо разгладилось, побледнело, и он делано небрежным тоном сказал:

– Ну что ж, тогда, может, пригласишь меня провести уик-энд на Опаловом мысу?

Он не мог удержаться от язвительной усмешки. Если бы не его отчаяние и раздражение, эта усмешка не превратилась бы в страдальческую гримасу. Чувствуя, что сейчас заплачет, Игорь собрал все свои силы и рассмеялся. Но Федор Николаевич различил в его голосе дрожь запутавшегося и готового отступить человека.

– У нас с Ковалем намечается конфиденциальный разговор… – с показной невозмутимостью ответил Федор Николаевич, по-прежнему стоявший ссутулившись над сыном.

– О чем же могут шушукаться государственные мужи, народные избранники, так сказать? – с едким смешком спросил Игорь.

– Например, о том, – спокойно произнес Луганов-старший, – чтобы поближе познакомить друг с другом своих детей.

– Что-о? – захохотал визгливо-нервическим смехом Игорь. – Чтоб я с этой кошелкой!..

– Заткнись! – прошипел Федор Николаевич и, выпрямившись, отошел от сына.

Он заходил по комнате, не глядя на Игоря, заговорил ясно и отчетливо:

– Нужно оставить эмоции, нужно собраться и продолжать выполнять возложенные на тебя обязанности. У меня на тебя большие виды. А пока ты должен взяться за ум, все взвесить… Начинается очередная фаза игры, крупной игры, – здесь он остановился и приковал к лицу сына долгий пристальный взгляд, – я говорю об акционерном обществе «Тарутрыбсервис». Ты, да, именно ты будешь представлять наши с Ковалем интересы. Ты готов к этому?

– Боюсь, что нет, – горько усмехнулся Игорь, – мне-то что от этого?

– Деньги, престиж, власть, – глаза Федора Николаевича восторженно залучились, он стоял, глядя куда-то выше головы сына, словно в туманном мареве мечты перед ним мелькали очертания всех тех приятных вещей, которые он обозначил только что произнесенными словами.

Наконец он отвел взгляд от померещившейся ему картины, и тогда в его глазах, смотрящих теперь на сына с какой-то ненасытной яростью, сверкнула сатанинская алчность.

– Ты думаешь, этот пентюх вечно будет править?! – возвысил он голос, но тут же снова понизил, спохватившись, и стал вещать громким шепотом, походя на заговорщика во дворце Медичи. – Этот боров сегодня упрекнул меня в том, что я не читал прессу, вот идиот! Я потому и сделал вид, будто не читал, что публикации в прессе по поводу всех этих творящихся безобразий были бы как нельзя более кстати сейчас… Я бы очень хотел, чтобы нашелся кто-то, кто не убоялся бы вывести губернатора на чистую воду. Прямого столкновения не надо, а так, помаленьку… так сказать, фильтруя…

Игорь захлопал глазами. Его бунтарский пыл угас, сменившись интересом. Он снова ощутил себя представителем клана, перед которым вдруг приоткрылся некий стратегический расчет, долженствующий способствовать укреплению позиций семьи. Упрекнуть Федора Николаевича в неосторожности – он в таком пренебрежительном тоне говорил о губернаторе своему не слишком благонадежному сыну – было бы поспешно. Луганов-старший был далек сейчас от любой разновидности эмоциональных состояний, которые толкают людей на искренние признания. Он был хорошим актером и разыгрывал спектакль даже перед собственным сыном.

– Но ведь это может и нас коснуться! – удивился Игорь.

– Вот именно. Пока не время, конечно, идти ва-банк. По крайней мере, нужно дожить до выборов. А пока просто собирать информацию, сечешь? – Федор Николаевич хитро улыбнулся. – Пока нужно внушать ему мысль о своей лояльности и так далее.

– Но в таком случае то, что происходит на море, все эти разборки нам выгодны?

– Да нет, пока нет! Какой ты глупый! – Луганов-старший с досады прикусил губу. – Этого пирата… как его…

– Рокотова, – подсказал Луганов-младший.

– Да, – Федор Николаевич достал из кармана платок и приложил ко влажному лбу, – этого Рокотова нужно использовать. Но как сделать так, чтобы не переборщить? – задался он риторическим вопросом.

– Так ты хочешь договориться с этим беспредельщиком? – еще больше изумился Игорь.

– Пока не знаю, – резковатым тоном ответил Федор Николаевич, – но перед тем, как уничтожить его – такова команда губернатора, – не мешало бы узнать о нем побольше, выяснить его настрой, так сказать. И если он на самом деле беспредельщик, не желающий ни с кем вступать в союз и подчиняться, – убрать.

– Но Коваль будет недоволен… – приоткрыл рот Игорь.

– Мне нужно пару дней, потом, конечно, я должен буду что-то придумать… – с озабоченным видом сказал Федор Николаевич.

– И где ты собираешься прятать этого Рокотова, если он согласится работать на тебя? – Игорь поднялся с кресла и подошел к окну.

– Я не буду его прятать, пусть разбойничает… до определенного момента. Выборы на носу. А Ковалю надо запудрить мозги.

– Каким образом?

– Пока не знаю, но что-нибудь придумаю… – мечтательно улыбнулся Луганов-старший. – А с пиратом этим надо поговорить. Пусть себе плавает, если, конечно, не будет грабить наши суда. Этот параграф войдет в договор, – Федор Николаевич внимательно посмотрел на сына, пытаясь оценить произведенный его речью эффект. – Только выбрось эту девку из головы, – поддаваясь вновь нахлынувшему раздражению, добавил он.

– Но это не значит, что я женюсь на дочери Коваля, – с упрямым выражением лица проговорил Игорь.

– Вот олух, да кто тебя заставляет на ней жениться! – воскликнул Федор Николаевич.

– А ты думаешь, Рокотов будет строго придерживаться договора? – вернулся к оставленной теме Игорь.

– У него нет другого выхода. Иначе ему конец! – с самодовольным видом изрек Федор Николаевич.

– А ты случайно не хочешь взять его себе в качестве «крыши»? – проницательно спросил Луганов-младший.

– Ты догадлив, – удовлетворенно улыбнулся Луганов-старший, – я-то думал, тебя только амурные дела интересуют.

– А что же с Михеем? – сверкнул глазами Игорь.

– Ничего, – Луганов-старший с деланой беззаботностью пожал плечами.

– Но у нас с ним общий бизнес! – воскликнул Игорь.

– Ну так что ж? – с усмешкой посмотрел на сына Луганов-старший. – Михей – такой же назначенец, что и я. Разве нельзя сделать так, чтобы он отошел от дел? Разве ты не хочешь стать полноправным хозяином «Акроса»?

– Но тогда нам придется делиться с этим Рокотовым!

– Да нет, мы его используем и выбросим на помойку, – подмигнул сыну Луганов-старший.

– Но ты же только что сказал, что не имел бы ничего против того, чтобы он стал нашей новой «крышей»! – не понимал отца Игорь.

– Ничего не выйдет. Как только Михей будет отстранен, с материка пришлют замену. Здесь действует неписаный закон, – вздохнул Луганов-старший.

– Какой смысл тогда избавляться от Михея? – удивленно пялился на отца Игорь.

– Наглым он стал, слишком наглым! – Взгляд Луганова-старшего помрачнел, лоб изрезали морщины, у рта залегла жесткая складка.

– И все равно я себе смутно представляю, как мы его отстраним, – пожал плечами Игорь.

– Не забивай себе голову, это мои проблемы, и действую я при мощной поддержке Коваля, помни это.

– Не хотел тебе говорить, – после отцовской откровенности Игорь посчитал себя обязанным сделать свое признание, – Михей уговорил меня сдать япошкам еще один сейнер на металлолом, обещал неплохой процент.

– Какого черта? – нехорошо удивился Луганов-старший.

– Если какая заминка или неприятность выйдет, он оплатит убыток из своих денег.

– То есть передаст тебе часть акций? – приподнял брови Луганов-старший. – Договор, как я понимаю, устный?

– Да, устный, – видя, что отец недоволен, Игорь опечалился и уже был не рад, что ударился в откровенность.

– Я тебе сто раз говорил, – вскричал Луганов-старший, – чтоб ты больше этим свинством не занимался! Вот, блин, деятели, распродают Россию оптом и в розницу! – скривился он. – Нет, какого черта ты дал согласие, не посоветовавшись со мной?

– Ты же сам говорил, что я должен научиться принимать самостоятельные решения… – Игорь подавленно смотрел в пол.

– Говорил! – передразнил сына Луганов-старший. – Только не такие решения! Это решение Михея, а ты ему слепо подчинился. Если что, пострадаем мы, не этот обалдуй, мать его за ногу! Моя репутация, твоя карьера – вот что будет под ударом. Именно это я имел в виду, когда говорил, что этот горилла начал нам на пятки наступать!

– Это в последний раз, – заискивающе посмотрел на отца Игорь. – Я даже не стал к тебе обращаться по поводу сторожевиков.

– Зачем тебе понадобились сторожевики? – насупился Федор Николаевич.

– Михей просил меня с тобой поговорить, чтобы обеспечить охрану парома. Хотел, чтоб ты приказал погранцам сопроводить паром до материка.

– Ну и козел! – вскипел Луганов-старший. – Ну и подлец! Мало того, что землю нашу грабит, так еще и меня хочет сделать своим соучастником! Правильно, что не обратился, – натянуто рассмеялся он, – я бы послал тебя и твоего Михея куда подальше. Нет, елки-палки, комиссия едет, выборы на носу, а эта свинья так нас подставляет!

– Я и не стал обращаться… – обиженно пробормотал Игорь.

– Ну хоть что-то сделал правильно! – усмехнулся Луганов-старший.

Эта усмешка показалась Игорю оскорбительной, но возмущаться он не стал – был слишком подавлен.

– Но как его найти, этого пирата? – перевел он разговор на более нейтральную тему.

– Об этом позабочусь я, – Луганов-старший, подойдя к сыну, покровительственно похлопал его по плечу.