Разговорчики в строю № 1

Об авторе

Родился в день милиции 1971 года в г. Александрове Владимирской области в семье служащей и пролетария (на тот момент). Рос на удивление интеллигентным ребёнком, и даже был принят в школу.

Потом родители переехали на север. В долгие полярные зимы читал, много думал, из школы чуть не выгнали. До выпуска раз тридцать влюблялся, занимался спортом, охотой и читал книжки. Поступить в лётное училище или в институт сразу не получилось. Ничуть не расстроившись, настроился на службу, и наконец был вознаграждён. Призвался в погранвойска. Из них же и дембельнулся старшим сержантом с усами.

После армии окончил Свердловский юридический институт, где и женился. И учился там относительно неплохо. Защитился, остепенился. Остался в Екатеринбурге. Сейчас работаю юристом, частенько бываю за рубежом, всё больше в Азии. Графоманю потихоньку и небезосновательно жду очередного прорыва в биографии.

Уроки

В период с 1989 по 1991 я служил срочную на заставе в горах СССР-КНР, застава № 3 «Тополёвка» Учаральского отряда. Служба конная, а я призывался из Коми АССР и лошадь видел только в цирке, и то по телевизору. Выдали мне принадлежности все конские, куда чего совать, я, естественно, не в курсе, знаю только, что седло должно быть сверху. Старшина заставы, прапор Арбеков, неплохой мужик, но выпендриться любил, особенно перед такими салагами, каким предстал я, отучившись полгода в сержантской учебке.

Построив меня возле летней коновязи, Арбеков вывел коня и начал рассказывать ТТХ лошади, пересыпая лекцию словечками типа «трензель», «недоуздок», и т.п. Я понял, что придётся мне туго, но по уже привитой армейской привычке вида не подаю, с грустью размышляя о нелёгкой доле командира кавалерийского отделения ПВ СССР.

Прапор, тем временем, заседлал коня и показывал, как надо правильно в стремена вставать. Конь, видимо, возбудившись на старшину, вывесил под брюхо свою конскую херню, (кто не знает, размером с руку подростка). На территории заставы была пасека, и пчёлка залетела на коновязь. Дальше как в кошмарной сказке… Лошадь хвостом махнула, пчела ужалила в плоть коня. Старшина в данный момент времени был одной ногой в стремени, второй в воздухе. Радж (имя коня) подпрыгнул как кенгуру, Арбеков влепился башкой в потолок – в нокаут, Радж галопом помчался, закрыв глаза, прямо в сторону свинарника. Ощущения коня боюсь даже представить…

Обезумевший Радж, не обращая внимания на волочившегося старшину, разворотил ограду перед свинарником, разогнал хрюшек и давай бегать по кругу. «Кусок» тем временем пришёл, видимо, в себя, но, находясь в состоянии абсолютно аффективном, почему-то схватился сразу за член коня, отчего бедное животное издало какой-то визг, и шарахнуло прапорщика по голове копытом. В этот момент аж свиньи заткнулись. Я был близок к обмороку, Арбеков был в нём вторично. Нога, наконец, выпала из стремени, и Радж ускакал куда-то. Это все наблюдал часовой с вышки и сообщил дежурному по заставе, мол, на хоз. дворе какие-то проблемы у прапорщика с новеньким (то бишь, со мной).

Я тем временем ничего лучше не придумал, как подскочить и, ладонью похлопывая по щёкам Арбекова, приговаривал:

– Товарищ прапорщик, вам плохо? Товарищ прапорщик…?

Весь в свином говне, в коматозном состоянии, старшина не реагировал. Я всерьёз предположил, что все, кранты, отслужил «кусок» своё. Подбежал замполит, глаза вытаращил, орёт, что ты с ним сделал, перестань его бить!!!! Я вообще в ступор встал.

Но хеппи-энд подкрался, наконец-то. Прошедший Афган и ещё черт знает что, прапорщик приподнял веко, нашёл меня мутным глазом и спросил, как положено после занятия: «Вопросы есть?»

Вопросов не было.

P.S. До дембеля провёл полтора года в седле, но первого урока не забуду никогда.

Жмур

Я ещё спал после дежурства, когда начался этот шухер. Разбудил меня сам замбой[19] весёлым пинком по спинке кровати:

– Хорош балдеть, вставай одевайся-обувайся, получай сухпай на троих и спальники. На неделю на Большой Баскан отбываешь во главе с начальником, и Махмуд денщиком с вами.

Ну а спальники-то нахрена? Как представил сколько вьючить всего на неделю, да и Радж у меня ещё после кастрации не оправился, ведь загубим жеребца, тьфу, то есть мерина уже (неделей раньше почикали у моего коня яйца, изверги ветеринарные).

– Я тебя щас самого кастрирую, не задавай лишних вопросов, летите бортом, там наряд поменяете, на их лошадей пересядете. Чтоб через час с манатками и Махмудом были на площадке вертолётной, а я пока пойду начальника приводить в божеский вид.

Начальник наш трое суток назад прикрутил майорские звезды и пребывал в коме. Вся служба легла на замбоя, поскольку замполит был в отпуску, а старшина заставы прапорщик Арбеков как раз и находился на Большом Баскане старшим разведывательно-поисковой группы и именно эту группу должно нам было поменять.

– А чего случилось-то? У них смена только через пять дней!

– Чего-чего, да ничего! Наш балбес умудрился там жмура на леднике откопать, гляциолог хренов (старшина имеется в виду), вот теперь летит камарилья целая, комендант, да прокуратура с криминалистами, да разведка-контрразведка. Я и говорю, спальники берите, не будет там места вам на ПГП,[20] спать придётся, где придётся. Всё, хватит вопросы задавать, у самого вся жопа в мыле, остаюсь здесь с поваром да водителем, хоть сам на вышку «колуном»[21] лезь, народу не хватает.

Пока снаряжался да экипировался с Махмудкой, выяснили у дежурного, что наряд наш обнаружил труп с автоматом, подробностей более не было.

Погрузились в вертолёт, причём начальник наш не с первого раза попадал на ступеньку трапа «восьмёрки», а последующие 30 минут полёта сидел с лицом цвета своей фуражки, и изредка делал такие глаза, что я отодвинулся, дабы не быть облёванным. Комендант и прокурор смотрели на него с укоризной, но отхлебнуть не предлагали, хотя сами прикладывались несколько раз.

Место, где сесть, нашли метров в пятистах ниже края ледника, интенсивно таявшего и сползавшего под весенним солнцем. Вертолёт улетел, и минут через сорок показались наши архаровцы верхом. Арбеков доложил, что да как, ну, мы и выдвинулись вверх. Пока карабкались, я слушал диалог коменданта со старшиной.

– Идём мы, значит, по языку, смотрю, блестит что-то, подхожу, кружка торчит наполовину! Никелированная такая, как новая! Ну, я спешился, дай, думаю, кружечку приберу, хорошая вещь, а потом думаю, а как она сюда попала?

– Во, прапора сразу видать, сечёт, о чем надо думать сначала, а о чём потом! Дальше.

– Дальше, потянул я эту кружечку, а… её кто-то держит. Подрасковырял чуть, смотрю, рука, чёрная. Ну, думаю, наверно, помер человек.

– Надо полагать! И как ты догадался?

Арбеков явно сарказма не уловил и поэтому продолжил, ничуть не смутившись:

–Дак разве у живого может быть такая рука? У меня тёщу однажды в силосной яме завалило, только руки торчали, так там совсем другие руки были!

– Спасли?

– Куда там. Говорю ж, чёрная рука-то!

– Тёщу спасли?

– Спасли, чего ей будет, корове, в силосной-то яме! Мы руку-то там и прикопали во льду, а кружка – вот она.

И достал из вьючного кармана небольшую, грамм на 150, никелированную кружечку с клеймом в виде звезды и иероглифом на донышке. Остановились перевести дух, высота три с половиной тысячи. Полковник Храмов, комендант нашего правого фланга, внимательно рассмотрел сосуд, и, обращаясь к прокурору, сказал:

– Так оно, похоже, и есть. В 69-м они ведь не только у Жаланашколя лезли, здесь тоже щупали проходы через перевалы. С 74-го года у китайцев кружки простые, алюминиевые. Больше двадцати лет лежит, и, судя по всему, военный.

– Ну, так вот, руку мы, значит, в сторонке закопали, а…

– Стоп, вы что, руку отрезали???

– Да нет, что вы, трищ полковник, не отрезали, это Миха, виноват, рядовой Фазлиахмедов нечаянно лопаткой отрубил, когда откапывали труп.

– Ай, молодца!

– Миха!

– Я, товарищ полковник!

– Ну, рассказывай, чего ты ещё там отрубил нечаянно?

– Только голову повредил слегка, но лицо на месте! А ноги ему не я сломал, они уже так и были наоборот.

– В смысле?

– Согнуты в коленях не в ту, как у всех, сторону.

– Арбеков!

– Я!

– У тебя в ту сторону колени сгибаются?

– Так точно!

– И на том спасибо, эксгуматоры хреновы. Мозги только у тебя не в ту сторону. Кто трогать просил? Эксперты должны это делать, понял?

– Так точно, виноват.

– Ладно, пошли дальше, хватит курить.

На месте мы обнаружили холм из кусков спрессованного годами снега, рядом лежала кучка различных предметов: Автомат с деревянным прикладом (7,62), бинокль, планшет (пустой, правда, только чистая бумага и карандаши), тряпки какие-то, подсумок, фляжка в брезентовом чехле. Поодаль, положив седло прямо на снег, сидел Серёга Сурков, он, было дело, вскочил, когда мы показались, но сейчас сидел и молчал. Охранять его оставляли всё это дело.

Криминалист с разведчиками начал разгребать «могилу», мы с интересом разглядывали снаряжение китайского диверсанта(?) двадцатилетней давности. Я умыкнул себе карандашик немедля. Начальник наш еле живой от перелёта и подъёма, взял фляжку, потряс возле уха. Пустая.

Открутил крышку, понюхал, передёрнулся.

– А пахнет-то спиртягой! Свежей спиртягой!

Вытряхнул на ладонь каплю, лизнул.

Неразведённый.

Потом медленно, поднял глаза на Суркова, и вдруг охрипшим голосом спросил почти шёпотом:

– Сурко-о-в?

– Сурков, сука!

И кинул фляжкой прямо в лобешник Серёге. Тот даже и не увернулся. Сидел и улыбался. Все, естественно, повернулись в нашу сторону. Сурок не с первого раза встал, надел шапку кокардой к уху, и произнёс:

– Здоровеньки булы!

И упал.

Через пару часов мы спускали вниз два трупа. Один из них пускал сопли пузырями и непотребно храпел. Второй уже 21 год капли в рот не брал. Наш новоиспечённый майор еле полз. Так был близок к опохмелке, да какой! Все заслуги того поиска были перечёркнуты алкогольным ЧП. Комендант был мрачнее тучи. Арбеков явно прикидывал, где достать вазелина пару килограммов. Ну, а я прощался со своим спальным мешком. Мы с Махмудом бросили жребий, в чей покойника совать, в чей Суркова. Мне достался китаец. Сурок-таки обоссал махмудовский мешок (уже в вертолёте). Так они вдвоём и прилетели в отряд. Только один попал на десять суток гарнизонной губы, а второй в городской морг, ждать представителей с той стороны.

P.S. Серёга умудрился вернуться обратно на заставу, но спирт тот начальник ему не простил, демобилизовался Сурок 31 декабря около 20.00 после боевого расчёта. А китайца свои так и не забрали. Карандашик тот храню до сих пор.

Овца

Я посмотрел в бинокль, метрах в восьмистах виднелись трое верхом, не наши, а значит, местные чабаны, однозначно.

– Ну и куда её теперь девать?

– Хрен её знает, далеко уйти не успеем, да и нельзя дальше шлагбаума, спрятать – не спрячешь, голо кругом, да и вся она белая как снег.

– Блин, говорил ведь, давай не будем, нет, подписался я с тобой на эту фигню, ведь меня ж сношать-то будут!

Миха потоптался растерянно и пнул овцу:

– У, сука, нахрена тебя здесь бросили! Чего теперь Махмуду дарить?

Я предлагал уздечку новую у старшины стащить, нет, надо пооригинальнее, 20 лет, юбилей.

Кто ж знал, что они так быстро вернутся за ней! Отдавать придётся.

Ага, и сказать, что она сама отвязалась, на эту сторону реки кролем переплыла, весь репейник из шкуры повычёсывала и бантик себе приделала. Ну, ты хоть бант-то сними с неё, тормоз!

Мишка виновато стал возиться с бантом на шее у полуторагодовалой ярки, которую мы утром нашли привязанной на чабанской тропе по ту сторону Большого Баскана, и по его инициативе готовились подарить на двадцатилетний юбилей Махмуду, нашему товарищу одного роду-племени и призыва. На бант оторвали полосу от красного флага, реющего на въезде в погранзону. Махмуд должен был менять Мишку в 16.00, к его приходу и готовились. Ну, а вечером, естественно, раскатали губы на шашлык.

– Идея! Миха, пока они спустились в лощину, у нас минут пятнадцать-двадцать времени. Давай её на дерево привяжем, ели густые, авось прокатит!

– Точно! Вынимай подпругу, вяжи. А я ей кляп вставлю, чтоб не блеяла.

– Ну не дурак? Перемотай ей харю вон бантом тем же, да и всё.

Поодаль стояло штук пять елей, самое то, что надо. В темпе спутали животное, завязали морду. Мишка залез на дерево, я подал, он, чертыхаясь и держа овцу под мышкой, поднялся повыше, и стал там ковыряться. Я отошёл, подкорректировал, чтоб не видно было с фронта. Миха спрыгнул, и, довольный, оглядел содеянное, оттирая живицу с ладоней.

Минут через пять показались двое уйгуров, которые интенсивно крутили головами. Переправившись через брод, подошли к нам, поздоровались.

– Вы тут овцу не видели?

– Нет, какую овцу?

– Да мы привязали ярку на той стороне, утром затемно ещё.

– Нет не в курсе, к восьми пришли, не было никого.

Чабаны залопотали между собой что-то по-уйгурски, понятны были только «блядь» «Арбеков» и «ОЗК».[22]

Со старшиной вашим договорились поменять овцу на два комплекта ОЗК, решили её здесь сразу и оставить, чтоб потом назад не переть. Наверно, волк утащил, сама бы далеко не ушла.

– Да! Мы видели следы чуть повыше, волчьи наверно, собака у нас обосралась, – совсем не к месту вставил Миха, возводя поклёп на Айдара, лучшую собаку фланга, которой не то что волк, сам комендант участка не страшен был.

– Ну ладно, придётся возвращаться. Передайте прапорщику вашему Арбекову, что теперь только через неделю сможем.

– Хорошо, передадим, конечно!

Михаил станцевал канкан, я тоже лыбился.

Это ж надо! Первый раз решили у старшины ничего не воровать. Судьба, видать. Вскоре подтянулся Махмуд. Поздравили, предложили залезть во-о-н на ту ёлку за подарком.

– Да будет прикалываться-то!

– Лезь-лезь, век дембеля не видать, сюрприз там!

Махмуд с недоверчивым челом полез наверх.

– Ну, как?

На землю шлёпнулось тело овцы, не подающее признаков жизни. За ней спрыгнул и Махмуд.

– Ну и какой дурак животину удавил?

– Идиоты!

– Мишка, ты её за шею привязал, что ли?

– Да, а чё? Задохнулась?

– Нет блин, от счастья сдохла!

– Погоди-погоди, вроде дышит, живучая. Аллюр, давай нож, пошли к реке резать, пока не загнулась окончательно. Ну, спасибо, удружили, живодёры.

P.S. Старшина заставы прапорщик Арбеков на боевом расчёте торжественно преподнёс Махмуду уздечку в вечное пользование. А вечером был пир.

Отсос Петрович

Осенью 1990 года вместе с возвратившимся из отпуска замполитом прилетел на заставу какой-то мужик в штатском. Ну, прилетел и прилетел, мало ли что. Вроде не начальство, и на том спасибо. На боевом расчёте он ходил чуть в сторонке, ковыряя листву в газоне. По окончании распределения нарядов на завтрашний день, слово взял старшина. Мы слегка напряглись, так как ничего хорошего ему говорить не доверяли, а если и доверяли, то, как правило, какой-нибудь фронт работ провозглашался. Но тот начал издалека буквально следующими словами:

– Товарищи пограничники!

Расслабились, поскольку если бы предстояло рыть канаву, вступление было бы типа: «Грёбанные дожди затопляют коновязь по скакательные суставы конского состава». Итак, он продолжил:

– Правила соблюдения техники безопасности писаны кровью личного состава и сломанными карьерами непосредственного начальства искалеченного личного состава. За лето в Округе участились случаи травматизма при несении службы верхом. Потом привёл статистику по бумажке, и махнул фланирующему неподалёку мужику.

– Прошу любить и жаловать, инструктор пятигорского (или кисловодского, не помню точно) ипподрома, мастер вольтижировки Пётр Петрович Басос.

Рядом стоящий Сурков незамедлительно закатил глаза и чревовещал, не шевеля губами, впрочем, не очень громко: «Отсос Петрович».

При ближайшем рассмотрении Пётр Петрович напоминал вышедшего в тираж провинциального хореографа с неравномерными по густоте бакенбардами на испитом лице. Хотя столичных хореографов мне и раньше не попадалось, представлял я их именно такими, с вывернутыми носками наружу ногами и откляченной слегка задницей на непропорционально длинном торсе. Прокашлявшись в манжету, Петрович имел речь.

– Друзья, я вас научу падать с лошади и коней.

Подивившись краткости фабулы и изощрённой зоологической дифференциации, мы, те, кто был свободен от службы в этот дивный вечер, потянулись было в конюшню за «лошадью и конями», но были остановлены криком:

– Стойте, сначала теория на «козле»! Пройдёмте в спортгородок, только принесите, пожалуйста, седло с недоуздком.

Вконец заинтригованные ещё до кучи и «козлом», пришли на площадку (стандартный набор: брусья, перекладина, лестницы и т.п.). Притащили седло, наблюдаем. Козёл представлял собой убогое зрелище в виде продольной половины чурбака на четырёх ногах.

– Ой, а почему это подпруги две?

Не получив ответа, Отсос Петрович заседлал козла и тупо стоял с уздечкой в руке. Поняв, что это лишний девайс, он отложил её в сторону и лихо вскочил на козла. Зрелище получилось диковатое.

– Или псих, или долбанутый, – предположил Сурик.

Все, кто услышал, закивали. Подумав, что это одобрение, джигит начал рассказывать о группировке и порядке вынимания ног из стремян. Потом он довольно долго кувыркался на землю в различных ракурсах, проявив несомненную в этом деле компетентность. Тут мимо проходил рядовой Нурпазыл Сапарович Жантороев, он был только что поменян на вышке и соответственно экипирован, выдвигаясь на заслуженный отдых.

– Это чо за чмо в моём седле?

Объяснили. Нурик почесал репу и неожиданно спросил:

– А зачем кувыркаться, если и так можно соскочить?

Петрович снисходительно пояснил, мол, это образно, предполагается, что лошадь падает.

– Понятно. Теперь, товарищ инструктор, наденьте вот это и покувыркайтесь.

Нурик протянул ему «весло» (АК-74 с откидным прикладом), предварительно отстегнув магазин. Отсос Петрович задумчиво покрутил железку, но, как обычно, в самом интересном месте случился облом.

– Жантороев, почему здесь до сих пор! Марш в дежурку разоружаться!

Это нарисовался прапорщик Арбеков с кружкой молока и полбуханкой в руках.

Петрович воспрял.

–Ну, теперь седлайте коней и потренируемся, пока не стемнело.

Ковыряясь в конюшне, мы с Сурком рассуждали, как он будет заставлять лошадь падать. Я, чертыхаясь с подпругой, с ужасом вспоминал свои полёты с лошади, рост моего Раджа, в холке составлял 160 см. Успокаивало то, что заставить моего мерина упасть может только барсучья нора или Надька, жена старшины, и то, если мчаться галопом.

Приехали, уже верхом, обратно на спортплощадку.

Пётр Петрович, обращаясь к старшине, предложил:

– Вы не желаете потренироваться?

Арбеков чуть не подавился кружкой.

– Нет, знаете ли, подагра мучает нынче. (Думаю, перепутал с простатой).

– Принесите, пожалуйста, вожжи, или верёвки пару метров. Принесли. Примерившись, Петрович подошёл к моему животному (я так и думал) и привязал вожжи за переднюю ногу около копыта.

– Чтобы заставить коня упасть, ему надо сделать подсечку.

Подведя Раджа к козлу (!), инструктор забрался в седло и поёрзал. Ступни до стремян не доставали. Спешился, подтянул «под себя». И только собрался, было, лезть опять…

– Товарищ жокей, погодите!

Нурик тащил автомат, СПШ[23] и ремень с подсумком.

– Вот, взял с разрешения замбоя, бинокль и радиостанцию он не дал, говорит, разобьёте нафиг.

Петрович тоскливо облачился в обычный набор снаряжения и влез на коня.

Сначала Радж не хотел идти вообще. Затем он не хотел идти рысью. В общем, пока я его не пнул, конь мой тупил конкретно. Потом он не хотел «подсекаться». Как только Отсос Петрович дёргал за вожжи, Радж просто-напросто подгибал ногу и мёртво вставал из любого аллюра. Автомат, тем временем, по законам кинематики (или чего там) с железным стуком бил Петровича по затылку. Веселуха.

Пришлось идти за камчой. Увидев плётку, Радж скакнул с места в карьер и понёсся к деревьям, не разбирая дороги. Тут всё и случилось. Видимо, не вполне осознанно, Отсос Петрович дёрнул, подсекая, конь мой, бедолага, рухнул передней частью и кувыркнулся. Герой наш летел, как сидел. В той же позе, не изменив выражения лица. Просто продолжил поступательное движение на высоте полутора метров, пока не встретил на своём пути грушу. Он так треснулся об несчастное дерево, что осыпались последние плоды, а от звука удара лицом в ствол в хлеву тревожно замычал Борька.

Итог. Эпидермис лба остался на груше. Из передних зубов остались только клыки внизу. Сколько рёбер поломал, точно не знаю, но не меньше, чем зубов. И – как апофеоз – перфорированный затворной рамой затылок, чудом что вскользь, но до уха. Наутро его, запромедоленного,[24] отправили экстренным бортом в госпиталь штопать и пугать стоматологов всем своим внешним видом.

А серьёзных травм у нас на всём фланге и до того не было, и после не случалось.

P.S. Раджа не мог поймать до утра, и потом он со мной не разговаривал неделю.

Штаны

Неотъемлемой частью заставского коллектива, конечно, являются дети и жены начальства. Четыре офицерские семьи жили на территории в ДОС,[25] расположенном тут же рядышком. Четыре крыльца с глухой стеной, все окна выходят на внешнюю сторону. Между непосредственно заставой и ДОСом – дворик, ничем не огороженный, в нем качели, песочница с грибком, пара лавочек, верёвки с бельём, в общем, обычный гражданский двор в миниатюре. Окна столовой, ленинской комнаты, библиотеки и сушилки выходят в этот двор. Когда там играют дети или фланируют офицерские жены, собираясь по вечерам, невольно всё перед глазами. Так уж получилось, что все офицеры – москвичи, их жены – тоже. Барышни образованные, но без понтов, хлебнувшие кое-кто и Афганистана даже.

А вот супружница прапорщика нашего Арбекова – провинциалка в самом плохом смысле. Комплексовала по этому поводу жутко. Сквозь зубы называла нас (солдат и сержантов) плебеями, одевалась чудовищно вычурно, имела огромную жопу и несколько лишних подбородков на вые. Яркий пример её желчности. Сидим с Ольгой Юрьевной, женой замбоя, на лавочке, курим и треплемся за политику (как раз после путча). Выходит Надька, видя это, фыркает и говорит, мол, проваливай заниматься своими делами. Ольга вроде заступается, а эта говорит: нечего сержанту тут болтаться среди офицерских женщин. Я ответил, что прапорщик не офицер, и нечего пальцы гнуть, но свалил, естественно, чтобы не обострять, меньше вони. Справедливости ради надо заметить, что Арбеков впоследствии просил в частном разговоре не конфликтовать с его женой, понимая, что её претензии зачастую надуманны.

Переодеваемся как-то раз после наряда в сушилке и видим в окно, как Надька вешает на верёвки выстиранное белье, в том числе камуфляж и исподнее мужа своего, который в данный момент находился на границе. Я вздыхаю: «хоть бы кто мне камуфляж постирал, пока я в дозоре молодость прожигаю». Вдруг фельдшер наш Серёга по прозвищу «Кикоз» вскакивает и с воодушевлением протягивает пятерню:

– Замажем на блок «Медео», что Надька мне сейчас простирнет штаны, и ещё на один, что ещё и трусы в придачу постирает!

– Хе! – зная эту стерву, не раздумывая, иду на пари. Серый раздевается, снимает и свои темно-синие пробиркованные трусы. Глядя в окошко, идентифицирует их с висящими в офицерском дворе. И цвет, и размер трусов и камуфлированных брюк, похоже, одинаков. Я начинаю беспокоиться. Надев подменку, Кикоз выбегает к верёвкам, бросает в лужу рядом с вешалами свои трусы и штаны, с верёвки снимает аналогичный ассортимент и прибегает обратно в сушилку.

Сидим, наблюдаем. Выходит Елена Георгиевна, замполитовская половина, и, видя плавающие вещи, кричит в приоткрытую арбековскую дверь: «Надь! У тебя тут одежду сдуло!» Чертыхаясь, старшинская жена вынимает из лужи шмотки и уносит с собой. Серёга потирает руки. Сейчас она постирает, и курево у меня в кармане. Сидим, ждём. Надька не выходит. Я начинаю издеваться, типа, может, она с твоими трусами мужу изменяет сейчас, пока он в отъезде. В общем, ничего мы не дождались. «Наверно, она их дома повесила» – заключил Серёга. «Не факт» – не соглашаюсь я, – она, может, бирки просекла и специально ждёт мужа, чтобы тебе сделать трепанацию.

Ну, шутки-шутками, а наступает вечер. Арбековские штаны просохли в сушилке, боевой расчёт и Серега в ночь попадает в ЧГ[26] до утра. По графику Арбеков приходит с нарядом часов в десять вечера, я тем временем уже заступил дежурным. В канцелярии сидит замполит и собирается там торчать всю ночь. Доложившись, Арбеков договаривается с замполитом на партию в нарды и уходит домой переодеваться. Минут через десять прибегает Надька, ревёт как белуга, на полрожи гематома, начинающая синеть перманентно, глаза уже не видно. Заскакивает в канцелярию и начинает, захлёбываясь, жаловаться комиссару, дескать, муж её унизил и оскорбил, ударив в глаз, просит оградить от изверга, так как грозился пристрелить. Кто не спал из наших, тактично притаились, уши во все стороны. Следом залетает Арбеков и орёт: «Где Бойко?!» (Серегина фамилия).

Я говорю, в ЧГ. Где его форма? На нём, видимо! Сам-то знаю, что ушёл Серый в маскхалате, а камуфляж с прапорскими штанами так и висит в сушилке. Замполит закрылся с ними в канцелярии, но все слышно. «Прихожу, – говорит, – надеваю брюки, чую, не мои. Смотрю – точно, бирка Бойко! Трусы висят с той же фамилией! Ах ты ж, блядь! Пока я на службе, ты с солдатами трахаесся! И мамаша твоя такая же!» В общем, крику минут на сорок, Надька кричит: «Делов не знаю, не виноватая я, я этого Бойку и не видала сегодня!»

С горя Арбеков притащил пузырь, и с замполитом они заперлись в канцелярии. Надька ушла спать, прихватив из морозильника на кухне самый лучший кусок свинины, чтобы делать примочки, видимо. Слава богу, что вскорости Арбеков ушёл спать в спальное помещение, бормоча при этом, что порвёт Кикоза, как кружку Эсмарха, а замполит свалил домой, наказав разбудить его по прибытии наряда, дабы не допустить жертв. Я тем временем развёл хлорки, забирковал арбековские штаны фамилией Бойко. Повозил ими по полу, придавая стрёмный вид, и повесил на место. По радиостанции на запасной частоте Серёге обрисовал ситуацию, потребовав зачесть его спасение от гибели в счёт погашения сигаретного долга.

Утром ничего страшного не случилось. Арбеков был вял и неагрессивен.

Увидев бирку на бойковском камуфляже, он матюгнулся и сильно озадаченный ушёл. Серёга же штаны свои так назад и не получил. А Арбеков с месяц жил с нами в казарме, пока его не помиловали.

Фотосессия

Служил со мной на заставе некий Марик, флегматичный парень, не очень заметный, вполне исполнительный и добросовестный, на хорошем счету. Фотографии в то время были только чёрно-белые, и однажды прислали Марику из дома цветную фотоплёнку. Через гражданских её можно было передать в фотоателье в г. Сарканд, где за бешеные деньги плёнку можно было проявить и напечатать снимки. Всего нас было личного состава 18 человек срочников, и по всему выходило по два кадра на рыло, которые должны были послужить апофеозом Дембельского альбома, так как на монохромном фото пограничник выглядит абсолютно одинаково с бойцом Советской Армии, или не дай бог, Внутренних войск (кстати, срок службы у нас значения не имел, и про дедовщину я только читал в теории и наслышан от военнослужащих других родов войск). Зелень погон и фуражки дорогого стоят.

В этот день все носились с казённым аппаратом ФЭД, тщательно выбирая антураж, и ракурс для фотосессии. Я, к примеру, не сильно оригинальничая, снялся верхом на своём жеребце, естественно, в маскхалате и с биноклем. Кто-то на вышке, приложив руку к бровям, водитель уазика Миха истратил свои два кадра, щёлкнув разнопланово раком стоящего прапорщика Арбекова, нагнувшегося над ёмкостью с ГСМ, вся поза которого выражала грядущую ревизию зампотыла относительно расходования бензина на конной заставе. Превзошёл нас всех на удивление всем Марик, на правах хозяина плёнки он фотографировался последним, в надежде не на два, а более кадров.

Взяв висевшую на вешалке в канцелярии Настоящую Пограничную Фуражку, принадлежащую начальнику, он ушёл с вожатым в питомник, дабы позировать там. О, что это была за Фуражка! Я, не задумываясь, отслужил бы несколько месяцев сверх срока, если б предложили потом в такой дембельнуться. Мы потом кусали в бессилии сёдла от того, что мысль сняться в Этой Фуражке не пришла в голову. Марик фотографировался с собакой, символом не менее значительным, чем сочетание букв ПВ. Я потом видел результат, без ретуши можно это фото помещать на обложку в ежемесячный журнал «Пограничник».

После чего Марик как-то испуганно и суетливо убежал в сушилку за щёткой. «Да я её нечаянно в вольере уронил, и Айдар (овчарка) по ней прошёлся», – оправдывался Марик, подсушивая головной убор начальника над плитой на кухне.

Дело к вечеру, объявляю построение на боевой расчёт (аналог армейского развода, проводящегося ежедневно в 20 часов). Майор наш пришёл ровно в восемь, автоматически надел фуражку и вышел ставить задачу на очередные Пограничные сутки.

– Равняйсь!

– Смир…

– Отставить.

– Агапов, блин, сколько раз тебе говорено, чтобы собак на территорию не выпускал из питомника, воняет дерьмом собачьим, как в виварии!

Я сжался, Агапыч (вожатый) задохнулся от несправедливого наезда, а Марик отодвинулся, не передвигая ногами, во вторую шеренгу.

Делая движения ноздрями, словно пукнувший ёж, майор оглянулся во все стороны, приподнял поочерёдно ноги, осмотрев подошвы, не сходя с места, слегка наклонил корпус влево, принюхиваясь к прапорщику Арбекову, который сам наморщил лицо, слегка приподняв подбородок (типа: «да-да, я тоже чувствую, но никакого отношения к этому сегодня не имею»), потом поднял глазные яблоки максимально вверх, слегка их закатив, и снял фуражку.

Провёл рукой по волосам, понюхал руку, тряхнул фуражку, и – о чудо! Оттуда выкатилась какашка. Я предполагаю, что она застряла на стыке, в районе пружины, впрочем, эксперимента не проводил, не знаю, как она там крепилась.

Самым цензурным словом в последующие 40 минут было слово, означающее в своей сути половой акт в извращённой форме.

Я потом дежурил дней десять подряд, ключ от канцелярии хранился только у офицеров, а всё свободные от границы люди в тот вечер вспомнили все тактические учения, включая защиту от оружия массового поражения, вспышка сверху, марш-бросок, и прочие ранее неупотребляемые тренировки.

P.S. Марик отправил фотографии домой, не вклеивая в альбом. А фуражку потом таскал сын начальника Серёга, шестилетний оболтус.

Спурт

Видимо, это из области психологии, в коллективе людей с ограниченной свободой время от времени циркулируют всевозможные слухи, причём совершенно неправдоподобные и беспочвенные. По колониям гуляют майсы о скорой амнистии, в пионерских лагерях об отмене отбоев, ну а в армии – о сокращении срока службы и т.п.

Попав в капкан Межотрядной Школы Сержантского Состава, что в слабозаселённом пункте под уйгурским названием Чунджа, пришибленная жуткими нагрузками фантазия не фонтанировала оригинальными мечтами.

К примеру, всю неделю муссируется слух, что в воскресенье отменяется утренняя дистанция в 5 км, а на самом деле получается подъём по тревоге в пять утра и марш-бросок с полной выкладкой вёрст в 15. Или, того хлеще, говорят, что вместо вонючей капусты скоро начнут давать картошку в столовой, в итоге получаем картофель-сушку (не могу без мимики описать сей продукт), после которой капуста кажется изыском уровня фуа-гра.

Наша учебная погранзастава количеством 50 душ(ар) состояла из 5 отделений по 10 человек, во главе каждого – сержант (уже дюжина зим прошла, но если б встретил, застегнулся б на все пуговицы и честь бы отдал, вздрогнув).

Гоняли нас здорово. Естественно, отделения постоянно соревновались. По итогам суммы полученных оценок победившее отделение поощрялось, правда, весьма оригинальным образом: в выходной выдавали по три пряника мезозойской окаменелости, и по дороге на ПУЦ[27] победившее отделение НЕ несло такие вещи, как АГС-17[28] и КВ-станцию весом в добрый пуд. Дорога туда в гору 6 километров бегом, и, что интересно, обратная тоже вверх, такой вот топографический идиотизм после дня занятий в поле.

Состав отделения достаточно однородный по анкетным данным (русские, среднее образование, разряд спортивный, ВЛКСМ, и т.п.). Но это на бумаге, а на деле… как обычно. Спортсмен реальный был один, КМС по пятиборью Влад, а остальные – как попало, то фехтовальщик, то авиамоделист, то прыгун в воду (как я). Единственной возможностью применить свои спортивные способности было попадание вторичным продуктом в очко за ограниченный промежуток времени. Сам себе баллы ставил за отсутствие брызг.

Центральный персонаж повествования – коллега по несчастью по прозвищу Клиренс, занимавшийся на гражданке мотокроссом, и передвижение бегом ему было противоестественно, как сами понимаете. Прозвище он получил после того, как, пробегая 3-5 км, он становился на четыре точки, и степень его истощения на дистанции измерялась расстоянием от бляхи до земли (дорожный просвет). От ситуации на дистанции его кликуха варьировалось от Клитора до Климакса, имея базовый ник все же Клиренс. Не помню точно, но, чтобы не получить дополнительных четыре круга, нужно было уложиться в 12 минут за 3 км бега. Влад «выбегал» без усилий из 10 минут, Клиренс обычно останавливал секундомер на 15, и, постояв раком, брёл ещё четыре круга. Реакция нас, уложившихся в зачётное время, была весьма неположительной, и сопровождалась словами: «Хрен не пряники, опять это железо на ПУЦ тащить». Пытались мы его ухватить за ремень и переть на себе, но он просто отказывался передвигать ноги. В общем, наблюдая с завистью за жрущими бонус сослуживцами, мы решили разработать акцию, чтобы заставить бежать своего товарища побыстрее.

Подговорив сержанта, придумали мы вот что. В очередной раз скучковавшись своим отделением, мы наблюдали за агонией Клиренса после «пятёрки» на время. Подходят к нам двое других сержантов и спрашивают у нашего:

– У тебя кто в отпуск-то едет?

– Да Влад, скорее всего, быстрее его нет в подразделении!

Клиренс насторожился и засунул язык в отведённое уставом место. Мы с понтом спрашиваем:

– А чего такое?

– Да приказом командира отряда по итогам ежемесячных занятий от каждого отделения лучше всех пробежавший трёшку поедет в отпуск на 10 суток.

Мы ахнули псевдовосхищённо, а Клиренс смахнул слезу со лба. Несмотря на всю фантасмагоричность, он попался на крючок, и несколько дней не курил даже.

И вот настал день КПЗ. Бежали мы по отделениям, причём стартовали последней десяткой.

– Ну, давай, не подведи, хоть на троечку пробеги, – подбадривал Сержант бедолагу, а Клиренс смотрел на Влада как ледоруб на Троцкого. Стартовали, бежать семь с половиной кругов стадиона. Клиренс сдох на пятом. Матом и весёлыми пинками открыли второе дыхание товарищу, Влад умышленно не торопился.

– Беги за Владом! Старайся не отставать!

К исходу седьмого круга выяснилось, что мы все имеем шанс прибежать на твёрдую четвёрку. Влад начал прихрамывать. Как бьётся мотоциклетное сердце Клиренса, было видно даже со спины. Остался участок по прямой в сотню метров, Влад, «хромая», бежит впереди Клиренса метрах в десяти. Кричу:

– Клиренс! Спурт!

Хватило его только чтобы догнать лидера. И тут произошло неожиданное.

Запутавшись в собственных ногах, наш герой падает и хватает за голенище Влада. Тот даже рук не выставил – лбом в асфальт. Как человек может так быстро бегать на четырёх костях? Уму непостижимо! Претендент на главный приз финишировал, крича в оргазме. Влад остался лежать. Когда его откачали, первые слова были:

– Хорошо, что соревнования не по стрельбе!

Привычка обламываться регулярно не нанесла психике героя серьёзной травмы, а вот сдружились они с Владом намертво, как ни странно, и попали потом служить на одну заставу самого высокого в СССР Мургабского погранотряда.

P.S. Платон(ов) – фамилия моего командира отделения

Слесарь-коновал

Как известно, чтобы лошадь чувствовала себя комфортно, её подковывают. Функции по обслуживанию конского состава погранзаставы исполняет специалист под названием «ковкузнец». У нас их было трое. «Техобслуживание» лошадей проводится время от времени по мере необходимости, допустим, при наступлении зимы, подковы ставят шипованные (на полном серьёзе), или по износу, или вдруг если разболталась.

Ежедневно назначается ДНК (дневальный по конюшне), обязанностью которого является уборка, кормёжка, выгон свободных на выпас и загон обратно. Не всегда ДНК назначается ковкузнец, убрать навоз и замочить фураж знаний особенных не надо. В конюшне висит журнал, где специально для ковкузнеца указывают проблемы, просьбы и пожелания конкретного наездника относительно лошади или упряжи.

Есть также и автопарк. У нас он состоял из двух машин, УАЗика и «Шишиги» ГАЗ-66. (УАЗ вечно на приколе, хотя прапор Арбеков умудрялся списывать на него сотни баррелей ГСМ), а с Шишигой постоянно трахался наш единственный водила Олег Зашинский, (недавно заменивший дембеля), родом из тамбовской глубинки, носитель соответственного сермяжного менталитета и матерно-автотракторного лексикона.

По причине нехватки личного состава иногда происходили удивительные совмещения видов работ. Однажды выпало Олегу совмещать ТО своей многострадальной «Шишиги» и впервые в жизни дневалить по конюшне.

Возмущения были громкие, но бесполезные, все это лучше, чем 4 часа на вышке над заставой торчать, а потом также лезть под машину. У меня был как раз выходной, и я тихонько чинил недоуздок, сидя на летней коновязи, и поэтому все нижеследующие события наблюдал сам, и даже являлся их генератором в определённой степени.

Выйдя из бокса с загадочными словами «карбюратор не сосает, маховик земля бросает», Олег направился на конюшню.

Убрал, напоил, накормил под моим руководством и спрашивает, чего дальше-то делать? Я говорю, загляни в журнал, может подремонтировать чего надо. Приходит, говорит – нет там никаких заявок, только Верда перековать заказано, мол, я здесь не помощник, перебортовывать скотину не обученный.

Будучи командиром отделения, в коем числился Верд со своим хозяином Касымом, который, в свою очередь, в данный момент томился на вышке, я сказал Олегу, чтобы он хотя бы снял изношенные подковы и подшлифовал копыта для установки новых. Почесав репу, Олег согласился, но при условии, что я помогу. Необходимо было отогнуть гвозди, выдернуть их, выкинуть подковы, и обработать подошву копыта специальным рашпилем. Дело, похожее на слесарное, и особо я не тревожился. Сообща загнали жеребца в летний станок рядом с конюшней, закрепили его, и я пошёл в дежурку трепаться. Через некоторое время, вопреки поставленному приказу, с вышки, матерясь, сбежал часовой Касым. Я перехватил его, буквально силой остановил и спрашиваю, в чем дело, чего за фигня. Касым, путая киргизские и матерные слова, объяснил, что наблюдал за Олегом с вышки в бинокль, ведь родной конь в станке, душа болит. И увидел, что Зашинский ушел в бокс, вышел с удлинителем и электродрелью, и направился опять к конюшне.

Тут уже и я выполнил норматив по стометровке. Примчались к конюшне, а там… В станке в пене бьётся привязанный Верд, в глазах которого был такой Ужас, и лужа с кучей под ногами. Рядом, с дрелью в руке стоит Зашинский, и явно настроен серьёзно.

Касым молча загнал патрон в патронник, я сказал Олегу: «Беги» и, успокаивая Касыма, отвязал жеребца.

Отправив часового обратно на вышку, разыскал забившегося в яму в боксе Зашинского. Выяснилось вот что. Концы гвоздей этот изверг срубил зубилом, а шляпки утоплены в подкове, и он, ничего не придумав оригинальнее, решил их высверлить. Как он собирался это делать, видимо, не продумал, так как гвозди квадратного сечения, вот он и стоял в раздумьях, повжикивая дрелью, тут как раз и мы подоспели.

Последствия трудно себе представить. Вечером, с хитрой миной подошёл Касым и высказал мне резонные претензии по поводу случившегося, при этом заметив, что уже отомстил. Я направился в бокс, с ужасом представляя себе дохлого Зашинского с запломбированными дрелью зубами, но обнаружил его пригорюнившегося рядом со своей осевшей на обода Шишигой.

Ко всем четырём колёсам были прибиты подковы.

Свиномошенничества

По причине отсутствия сети свинарников, но при наличии единственного, в условиях приграничной изоляции мы умертвляли самого хилого поросёнка или брали реально почившего и предъявляли старшине на предмет освидетельствования его ненасильственной мёртвости. Затем закапывали оного с целью утилизации. Ночью съедался молочный поросёнок надлежащего размера, а для отчётности в убавлении поголовья эксгумировался покойный.

И так – пока хватало наглости или поросят, идентичных сдохшему. На вопрос прапорщика: «А чего он так воняет убого?» следовало предположение о неизвестной ветеринарии инфекции в свинском поголовье заставы. Поступало распоряжение сжигать усопшее животное. Вонючий многопользованный «материал» опять закапывался, а кремировался вполне здоровый поросёнок с использованием вертела и пряностей. Обнаружив пограничников с текущими на жарящийся трупик слюнями у костра, старшина взблёвывал, причитая, и выдавал к ужину дополнительную дозу харчей, мотивируя бонус призывами прекратить поедать падаль.

В процессе очередной плановой инвентаризации свинского поголовья старшиной Арбековым злоумышленники в зелёных погонах умыкнули трёх особей и спрятали в конюшне. Посчитанные же были прошнурованы и пронумерованы биркой в ухо. Впоследствии, под покровом ночи выведенные из делового оборота свиньи были реализованы оптом местному населению.

Местное население, в одиночестве обмывая сделку, нажралось до состояния купленного товара и на полпути в деревню утеряло приобретённое имущество. Имущество, в свою очередь, весело хрюкая, побежало обратно в родные пенаты. Утром, часовой с вышки, будучи законченным идиотом и до кучи мусульманином, поспешил доложить в канцелярию об экспансии по направлению к заставе, «троих свинин» (цитирование дословное). Волей случая оказавшийся в канцелярии Арбеков радостно принял пополнение и оприходовал халяву, пробирковав, естественно. Местное население, получив по ушам от своей жены, прибыло разбираться к начальнику. Злоумышленники были приговорены к трём суткам гауптической вахты после возмещения материального ущерба потерпевшей стороне.

Местный, купил за литр самогона информацию об окончании срока службы злоумышленников и около года прятался, услышав зелёные погоны или завидев стук копыт дозора.

Свиной бодиарт

Общеизвестно, что, отслужив около года срочной, каждый уважающий себя пограничник хочет сделать себе татуировку. Под это дело переделывается электробритва. Говорят, что в Советской Армии данный девайс тестировали на молодых (духах), на нашей заставе некоторое время применяли другой способ.

Однажды, перед боевым расчётом на сержантском совещании замполит приказал всем нам («комодам») раздеться по пояс и предъявить к осмотру плечи и руки. Недоумённо переглянувшись, оголились. Замполит вытащил из-под стола приличный шмат сала со шкуркой, дециметра на три, где была изображена группа крови с резусом, причём в разных видах, всевозможными шрифтами, с оттенками и без, курсивом и патроном, и т. д… Не обнаружив на наших туловищах ничего подобного, замполит приказал проинформировать личный состав о том, что если у кого обнаружится свежая татуировка, тому придётся жить на свинарнике ближайший квартал, причём мотивировкой был не на сам факт бодиарта, а издевательство над свининой.

Я попросил слова и высказал предположение, что тату было сделано уже убиенной твари. Но вдруг кхекнул прапорщик Арбеков. Он был красный и смущённый. «Я, – говорит, – пробовал не на живой. Не получается, не тот эффект. Тушь растекается и чёткости изображения никакой. Вот я и проэкспериментировал по живому. Нашёл тут третьего дня в каптёрке машинку переделанную, ну и бес попутал, опробовал сначала на сале, а потом, обрив кусок спины поросёнку, ему наколол. Вчера сам же его и зарезал и в ледник положил, разделав. Сам себе давно хотел сделать, ещё когда срочную служил, но не довелось. Вот и осуществил свою идею» – (интересно, как психиатры откомментировали бы?).

Дальнейший разбор полётов происходил уже без нас, как известно, прапорщиков в присутствии личного состава не е*ут.

Ничего не вижу в том удивительного, что через пару дней у одного из поросят на боку появилась пограничная вышка, рядом столб с гербом и филигранно исполненная надпись: «СССР-КНР 1988-1990 КВПО КГБ».

Так и бегал, пока не заросло щетиной, кличка была ему дана Арбек, и жил он долго, так как был хряк.

Профессионал

Не знаю как в целом по погранвойскам, но у нас на заставе была хроническая нехватка личного состава: вместо 40 – всего 18 человек, и многие должности спецов оставались подолгу вакантными. Так получилось и с инструктором службы собак. Когда его прислали, молодого и ещё дёрганного после сержантской учебки в Душанбе, мы были просто счастливы, старших пограннарядов было всего четверо, не считая офицеров, и нагрузка была – мама не горюй. Я, к примеру, в течение пяти месяцев не спал более 4-х часов за раз. Отзывался инструктор на имя Ладога, имел звание младого сержанта и способность бегать как лось.

Лошадь ему не дали, лишней не было, да и в наряды они со своим подчинённым Агапычем ходили порознь, когда в дозоре две собаки – это кранты всему. Так у них и был один жеребец на двоих по кличке Наган, важным достоинством которого являлось полное равнодушие к собаке, то есть Наган не пугался лая и спокойно позволял ей запрыгнуть на руки наезднику во время брода, или там посмотреть чего с более высокой точки.

Но конь был с прибабахом, довольно своенравная скотина, и Ладоге с ним приходилось воевать.

В их маленьком кинологическом дуэте практиковался такой вид занятий, как следовая тренировка, т.е. «нарушитель» уходил в заданную точку и оттуда двигался по неизвестному для тренируемого пса и вожатого маршруту, затем через определённое время надо было найти исходную точку и, преследуя, задержать врага. Но было и такое упражнение: движение по видимой цепочке следов по снегу, где простор для фантазии «нарушителя», как похлеще запутать следы.

Вот и наступили осенние времена, внизу ещё зелёнка, у нас лежит снег, высота над уровнем моря около 2 тыс. метров.

В этот день я дежурил, выпускал наряды на службу и был свидетелем «легенды» следовой тренировки. В роли «нарушителя» выступал Ладога, он должен был верхом уйти в заданный квадрат и оттуда по снегу двигаться вдоль кордона, максимально запутывая следы, прибегая к разным хитростям, чтоб Агапыч со своим псом его не нашёл. Ладога заявил, что он, дескать, профессионал в этой области, мол, меня полгода в школе учили следы распутывать, так что, Агапыч, не найти тебе меня по следам ни в жисть.

И ушёл на конюшню валенки в стремена заколачивать.

Важно заметить, что в сапогах в стременах ноги мёрзнут капитально при –10 градусов, и поэтому мы практиковали валенки. Но валенки по диаметру больше стремени, и самостоятельно в стремя не встать.

Приходилось проделывать следующий трюк. Предварительно валенок забивается в стремя, и потом с возвышения залезаешь в седло, там уже мотаешь портянку и суёшь ногу в стационарно закреплённый валенок.

Геморрой, конечно, но мослы дороже.

Ну, всё, они ушли с интервалом в час, радиостанцию не взял ни тот, ни другой. Прошло часа три. Приходит Агапыч весь в мыле и с сокрушением говорит: «Блин, Ладога действительно профи в своём деле, закрутил так, что пришлось прекратить поиск. Собака след потеряла у дороги, по которой местные лес из погранзоны таскают, причём следы копыт в одну сторону, а ног в другую. Кроме того, след правой ноги – босиком, на том месте, где должна быть левая, непонятно, вроде головой тыкался, отпечаток шапки с кокардой. Я вдаваться в подробности не стал, но уже начал беспокоиться за Ладогу, так как его всё не было. Потом звонит часовой с вышки, говорит, что наблюдает лошадь без всадника. Я вышел на конюшню, встретил, и правда, валенки торчат, Ладоги нет. К седлу приторочен чехол с сигнальным пистолем. И всё. Римейк известного произведения «Всадник без жопы, туловища и головы», одни валенки приехали. Доложил начальству, так мол и так, пропал инструктор, чего делать? Замбой сказал, ждать в течение часа, потом поднимать тревожную группу на поиски. Но через полчаса приехал местный мужик, и в санях у него сидел, хлопая глазами, наш Ладога.

Босиком.

Дальше я присутствовал на разборе полётов. Ладога рассказывает: зашёл к кордонщику, выпил кружку кумыса, пошёл дорожку следов топтать, но вдруг приспичило, пришлось спешиться, ноги из валенок вытащил, портянки там остались, присел в сугроб, а забраться обратно не смог, ногу вставить некуда, прыгал-прыгал, коня это дело задолбало, он плюнул и убежал в сторону заставы. А я босиком, да камни под снегом. Ну, привязал на одну ногу шапку и побрёл в сторону дороги, там меня и подобрали колхозники, вот привезли. Ноги обморозил.

– Да-а! – говорит замбой, – в следующий раз у тебя, придурок, будет тренировка – гадить, не слезая с коня, а то ещё немного, и следы от тебя б были как от Мересьева – в виде борозды в снегу. А как ноги заживут, про валенки забудь.

P.S. Иначе как «профессионал» мы его впоследствии и не называли.

Проверки

Время от времени в подразделениях проводятся всевозможные проверки.

Однажды пошла информация, что должен нагрянуть замбой комендатуры нашего фланга майор Довбыш (фамилия подлинная), в числе прочего рекомендуется навести порядок в дежурке и оружейке (далее КХО). Отзвонились ребята с соседней заставы, мол, у нас он сейчас, утром должен быть борт к вам, ждите. КХО с дежуркой – наша сержантская ипостась, я заступил в ночь, привёл в порядок журналы, повыковыривал бычки из заначек, простирнул нарукавную повязку, снял всякие лишние модные верёвочки и шнурки со связки ключей, прошёлся в оружейке по пирамидам, бирки всякие подправил, пришил, где надо. Описи переписал в пирамидах, ремни на оружии заправил единообразно, и т.п. В 8.00 поменялся.

Заступившему дежурному показал, что в дежурке скоро обои отпадут совсем, подклеить надо. Удовлетворённый работой, лёг спать. Около полудня проснулся от выстрела. Вскакивать не стал, жду шухера. Почему-то тихо.

Выглянул в окно – на площадке вертушка. Ага, Довбыш на заставе, стрельба какая-то, нет, не пойду туда; шпингалетом щёлкнул, вышел в окно, с тыла прошёл в курилку, в калитку крыльцо видно. Выходит связист, на челе недоумение, свистнул его тихонько, подходит, спрашиваю чего там?

– Не знаю, – говорит, – я сам услышал выстрел в КХО, заглядываю туда, там дежурный по заставе очень бледный, и Довбыш с порнографическим журналом в руке и оба в сперме с головы до ног.

Загадок прибавилось, но, чтобы не искушать судьбу, ушёл в конюшню и ковыряюсь там, с понтом занят. Так и есть, «застава в ружье». Построились, человек пять нас, остальные на службе. Довбыш уже в кальсонах, сидит перед нами на крыльце, весь его внешний вид говорит о предстоящем совокуплении с личным составом.

Замполит (единственный из офицеров в наличии) греет под мышкой вазелин.

Что потом было, нет смысла описывать. Тактические занятия надо смотреть, а не читать про них.

Выяснилось потом вот что. Заступивший дежурный, мой коллега, развёл в цинке (ёмкость литров пять) из-под патронов клейстер, подклеил опадающие обои, и тут как раз оперативный звонит, говорит, через десять минут у вас борт будет. Заметался Андрюха, в последний момент вспомнил про спрятанный под ЗАС-овскую стойку порнушный журнал, ничего лучше не придумал, как положить его сверху на пирамиду – и высоко и не видно, потом цинк с клейстером неубранный туда же. В процессе проверки Довбыш приказал открыть пирамиды и начал делать следующее: не вынимая автомат из гнезда, снимал с предохранителя, жал на спусковой крючок и ставил обратно на предохранитель. В одном из автоматов в патроннике оказался патрон, он и шарахнул, в аккурат вздыбив и журнал, и клейстер; и дыра в потолке.

Вязкая масса клея, да через фанеру с железом, сделала хороший разлёт. Ну, а далее вы все знаете.

По журналу нашли, кто последний раз должен был проверять этот автомат, крайний был найден и подвешен за ребро на фуражном складе.

Потом, когда Андрюха рассказывал, как было дело, я мог нормально дослушать до места где: «он суёт руку, спускает (пауза) крючок, и я мгновенно оказываюсь по уши в сперме».

Прикладной инсульт

Однажды я, будучи дежурным по заставе, наблюдал следующую историю.

Ночью на территории выставляется наряд «часовой заставы» или «колун» в просторечии. Судьба в лице начальника на этот раз выставила в роли часового Серёгу Суркова, известного любителя поспать. Теперь фабула.

Сижу, ночь, чем-то занимаюсь спокойно, но вдруг появляется замбой Иваныч (замначальника заставы по боевой части капитан Иванов, мужик свой в доску, уважаемый срочнослужащими за справедливость). И спрашивает: «А где у тебя часовой?» Я сразу подумал, что Сурков где-то дрыхнет и сейчас придётся его искать, а потом получать звиздюлей, как уже бывало, впрочем. Но нет.

Выходим на крыльцо, смотрим, Сурков шкандыбает, подходит так бодренько и докладывает, мол, за время несения службы признаков нарушения Гос. Границы не обнаружено, и так далее по форме доклада. Я сразу обратил внимание на странное выражение глаз и всего лица Серёги. Сложно, но попробую передать. Глаза – кричащие, иного слова не подберу. Морда помятая вроде, но заспанной не назовёшь, и симметрии не хватает – перекос какой-то, но тоже не очевидный. И оборачивается так, с опаской слегка, причём, когда голова на месте уже, глаза как будто продолжают через плечо некоторое время смотреть. Иваныч принял доклад, многозначительно хмыкнул, сморкнулся на плац, и, как-то шкодно посмеиваясь, удалился спать.

Дальше рассказывает Сурков.

Заступив в наряд, долго не мудрствуя, Сурок, сволочь, вытащил стул из кухни (отдельный вход существует) и уселся у самой стены в её тени.

Как водится, закемарил, но утверждает, что обстановку контролируя….

Вдруг говорит, ощущаю страшный удар в ухо, падаю с табурета, и, не открывая глаз, перекатываюсь, затихаю, прислушиваясь к себе(!?) ранило или контузило? Спросонья показалось, что был взрыв, задело осколком, и приложило об стену ухом. Пристегнул магазин, говорит, и патрон в патронник загнал. Встал тихонько и выглянул за угол, смотрю, вы с Иванычем на крыльце стоите, всё тихо, ну, вроде успокоился, только в ухе звенит здорово, боюсь как бы не инсульт (с чего он взял, что после инсульта в ушах звенеть должно, хрен его знает).

Я посмеялся, Сурков сменился, дежурство кончилось. Утром, ближе к обеду, нас выдёргивает Иваныч к себе в канцелярию и, глядя в несимметричную сурковскую рожу, спрашивает:

– Как дела, Серёга?

Тот, видимо польщённый вниманием отца-командира, с тревогой в голосе жалуется, что, дескать, ночью у него что-то случилось с головой, и опасается, как бы это не инсульт (дался ему этот инсульт, чудаку). В ухе, говорит, звон стоит, аж с улюлюканьем, проблема, мол.

Иваныч ржёт. Потом, надев фуражку, правами начальника заставы объявляет Суркову трое суток ареста, мне выговор, и рассказывает следующее.

Ночью вышел покурить и решил зайти на кухню заставскую хлебнуть молочка из холодильника (у нас корова была). И усёк Суркова на табуретке в тени у стены. Ах ты, сука! Спокойно взял у него из рук автомат и прямо перед мордой затворной рамой клацнул, загнав патрон в патронник. Сурков никак не отреагировал («слегка прикемарил» это называется). Стрелять не стал в воздух только из-за того, чтобы детей не разбудить у себя дома.

И прикладом двинул в ухо Суркову так, что он аж перекатился по земле.

Потом бросил «на тело» автомат и, обойдя вокруг заставы, зашёл в дежурку.

Этот парень «с инсультом» на губу так и не поехал, конечно, не хватало народу.

P.S. А свой выговор я получил не за то, что часовой у меня спал, а за то, что патрон в патроннике так и остался, я обязан проверить оружие при сдаче.

Низкооктановый ихтиандр

Сидим однажды в ленинской комнате после отбоя с Сурком, смотрим телевизор, чай пьём с баранками. Лето на исходе, дембель через пару месяцев, на душе благостно. Вдруг включается свет, на пороге прапорщик Арбеков, старшина нашей заставы. Про себя я чертыхнулся, полагая, что сейчас будет опять какое-либо нравоучение, но, необычно доброжелательно поприветствовав нас, старшина с хрустом раздавил сушку в кулаке и тихо предложил:

– Мужики, давайте начистоту.

Сурков встрепенулся и торопливо открестился:

– Мы, товарищ прапорщик, ничего не брали, ничего.

– Да хрен с ними, с ботинками этими, спишу как-нибудь, не впервой, у меня посильнее геморрой, завтра ревизия на вещевом складе и на складе ГСМ, будут остатки снимать, бензина не прёт пятьсот литров, и в наличии отсутствие двух полушубков. Когда Надька родила, я их в Сарканде на ящик армянского коньяка выменял. План такой: ты, сержант, сейчас седлаешь лошадь, скачешь на стык с соседней заставой, там тебя будет ждать УАЗик, возьмёшь полушубки, и – аллюр три креста обратно. К утру как раз будешь здесь, в 8.00 заступаешь, как и планировалось, дежурным. Начальник «как бы не в курсе», но опоздаешь – отмазываться будет сложно. Вечером поменяешься и отвезёшь полушубки обратно, жеребца возьмёшь командирского, он пошустрей твоего мерина. У соседей ревизия послезавтра, так что всё должно прокатить. Тебе, Сурик, посложнее будет задача. Сейчас нарастим шланг у противогаза старого образца, завтра полезешь в ёмкость с бензином, конец шланга выводим через отдушину наверх. Топлива там мало, тебе по щиколотку будет, поставим табуретку, на неё и залезешь. Ревизор сунет мерную рейку в горловину ёмкости, плеснёшь бензин из консервной банки на рейку в том месте, где я нарисую красную риску. Потом тебя опять запломбируем, минут через 10, когда я уведу проверяющего жрать водку с седлом барашка, тебя Аллюр выковыряет оттуда. Просьба в ёмкости не курить, и спичками не светить, люк с насосом отвинтим, света будет достаточно, чтобы увидеть щуп. Сейчас пойдём потренируемся, табуретку спустим и попробуешь, как дышится, а то придётся «двухсотый» груз к тебе в Березники отправлять.

И ещё, с собой обычный штатный противогаз возьми, на всякий пожарный.

За успешную операцию получите два зимних камуфляжных комплекта, и я лично отправлю их посылками каждому на родину, прямо на днях.

Ну, всё, по коням так по коням. До соседней заставы по прямой – 55 километров. До стыка участков примерно 30 вёрст, и всё тропой. Там потом дорога грунтовая начинается, где я должен встретиться с гонцом. Благо, лунная ночь, почти всю дорогу шёл рысью, а где и шагом, отдыхая, чувствуя, что укладываюсь по времени. В общем, я успешно навьючился двумя армейскими «дублёнками», и к семи часам уже был на заставе, икроножные мышцы забиты, но терпимо, 60 километров рысью – солидный рейд.

Утром спрашиваю Сурка, как прошла тренировка. Кошмар, говорит, затея идиотская, как сам Арбеков. Цистерна на 5 кубов жидкости, сплюснутая как мыльница, в таких топливо и перевозят на ЗИЛах. Ёмкость вкопана вровень с грунтом, залезаешь туда, как в могилу. Сидишь там на табурете, скорчившись, тьма кромешная, глаза режет даже в противогазе, но дыхательная приспособа вроде функционирует. Отдушина представляет собой обрезок трубы, выходящей наружу и сверху защищённой съёмной конусообразной конструкцией, чтобы дождь или снег не сыпался в трубу, по диаметру как раз как противогазный шланг.

Ты, говорит, только долго не тяни, распечатывай меня быстрее, а то ведь заору, насрать на прапора вместе с его недостачами и камуфляжами. Да и не из-за этого я подписался на эту фигню, сколько раз меня Арбеков ловил в нарядах, то спящего в бане, то накуривающегося на вышке, и ни разу не вложил никому.

Часов в 10 приехали дармоеды. Толстый, как Черчилль, зампотыл отряда и с ним старлей с бухгалтерской рожей в очках на минус восемь с дерматиновым чемоданчиком. Я встретил машину, доложился. Начальник наш тут пришёл, спрашивает, какие планы. Сначала ГСМ, потом все остальное.

Пока они пошли в канцелярию, мы с Арбековым открутили гайки на люке, запустили туда нашего низкооктанового ихтиандра Сурика. В трубу крикнули: «Готов?» «Бу-бу-бу», пробубнил чего-то явно не из Чехова Сурок. Ну и славненько, замуровали, перекрестясь.

Моё место в дежурке, и самого процесса замера я не видел. Рассказывал Олег, водила «Шишиги» (ГАЗ-66).

Этот очкастый ревизор сходу сдёргивает зонтик на отдушине и начинает пихать туда щуп, нахрена, говорит, люк откручивать, и здесь хорошо лезет.

Из трубы раздаётся какой-то «Гук-Гук-Гук». Арбеков, побелев как брынза, кричит: не надо! И вырывает рейку у проверяльщика. «Ты чего делаешь! У меня там ситечко, то есть эта, сеточка, чтоб мусор не падал». Открутили по-быстрому горловину, Арбеков сам, не торопясь, засунул туда щуп, вытащив, обтёр ветошью как полагается, опустил снова, завёл разговор не в тему про погоду чего-то, в общем, вытащил, записали в остаточную ведомость уровень, запломбировали и ушли. Дальше я опять принимал участие. Сорвал проволоку с пломбой, открутил барашки, гайки, сунул руку, слава Богу, живой Сурков, ухватился, вытянул я его, до нитки мокрого в бензине.

Матерясь и очень быстро раздеваясь, он рассказал про свои ощущения.

Сижу, притаился. Наверху, слышу, разговаривают. Вдруг как шарахнет меня чего-то сверху, я, говорит, с табурета и рухнул плашмя, благо неглубоко, противогаз висеть остался. Жить охота, не дыша, встал, натянул его обратно. Вроде дышится. Потом всё по плану. Только метки не видно, темновато. Плеснул примерно на глазок на палку эту, вот и всё. Вот так и закончилась эта афера.

Потом Сурков подсказал старшине гениальную идею: надо внутрь цистерны молочную флягу поставить с бензином, и щуп туда и макать, это, говорит, от токсичности осенило.

– Гениально!!! Может, тебе ещё посидеть там, подумать, как в январе по продуктовому складу отчитываться, а то там мыши четыре мешка сахара утащили.

– А чего, снега нафигарить в мешки поплотнее, и нормально, один хрен, холодно в амбаре том. У нас в Пермской области по деревням зимой так сахар и продают кидальщики!

Вы когда-нибудь видели, как прапорщик целует солдата? Я видел.

Вечером мы с Сурковым отправились отвозить полушубки обратно на стрелку, а по возвращении отведали презентованного прапором бимбера, вонючего до чрезвычайности.

Перебдел

На въезде в погранзону стоял пост в виде небольшого домика (мини-застава или кордон по-старому), где мы несли конную службу со сменой на месте. Старшими наряда, как правило, были сержанты, ну и я в том числе. В общем, полная лафа, офицерья нет, на границу, конечно, ходим, но службой не злоупотребляем. Участок такой, что последнего китайца брали году в 1972, и то наряд заблудился в тумане, зашёл на территорию сопредельного государства, и там, наткнувшись на спящего чабана, скрутил бедного уйгура и геройски перетащил его на территорию СССР. Тогда всем настучали по ушам, включая «нарушителя», которого впоследствии передали назад через МИД СССР и потом китайцы благополучно пустили в расход за шпионаж в пользу Советов.

С тех славных времён правления в Китае Великого Кормчего у нас на заставе скопилось много агитационной литературы на китайском языке с иероглифами, книжки в мягкой обложке страниц на 100, с удивительно тонкой бумагой, карманного формата. Бумага использовалась нами в качестве туалетной и на самокрутки (с сигаретами в те годы было очень туго, кто помнит). Каждый пограничник нашей заставы считал своим долгом иметь при себе такую книжку, так как «Красную Звезду» трогать было нельзя, а рвать полное собрание сочинений Ленина на подтирку рука не поднималась, бумага была мелованная.

Как-то по весне прислали к нам на заставу курсанта выпускного курса Голицинского высшего пограничного политического училища, чтобы он месяц стажировался в роли начальника погранзаставы. Заставское начальство этого кренделя на весь месяц и сплавило на пост, от греха подальше, на нашу голову. Парень весь подтянутый уставной, правильный, требовал обращения на «Вы».

Живём, балдеем, перевалы закрыты пока, вода в речке Большой Баскан высокая, бродов нет. Местное население, имеющее право передвигаться в погранзоне, ездит только по одной дороге мимо нас, на обочине вкопан шлагбаум и нарисована табличка «Стой, предъяви пропуск». Но обычно пограничника не было на шлагбауме, и местные сами отмечались в журнале, спрятанном в условленном месте под грибком.

Это правило перестало действовать с приездом стажёра, он начал заставлять нести там службу все светлое время суток, что, в общем, и положено по уставу ПВ.

Дорога от поста до шлагбаума занимала минут сорок по дороге или вдвое быстрее по тропе по склону напрямую.

С восьми утра ушёл туда боец Мишка, естественно, по тропе, чего наш Стажёр, конечно, не знал, иначе б докопался, так как выдвигаться необходимо строго по маршруту, включающему в себя дорогу.

Поднявшись, сделав зарядку с голым торсом (что нас, срочников, безмерно умиляло), Курсант попросил заседлать коня поспокойнее и, взгромоздившись на бедное животное, поехал прогуляться по окрестностям считая, что он сидит в седле как влитой. (Он утверждал, что умеет ездить верхом, якобы, у них в училище есть манеж).

Не прошло и четверти часа, как этот ковбой прибежал бегом назад, и я сильно подозреваю, что с лошади он слезал не добровольно, но не в этом суть. Ну и вот, прибежал, давай орать «В ружье!», пинать вожатого с собакой и собирать тревожную группу, я, говорит, обнаружил следы нарушителя и вытащил из кармана (!) полиэтиленовый пакетик, со скомканной бумажкой с дерьмом и иероглифами, развернул её, и сунул под нос собаке, собака вздрогнула в рвотном спазме, а кинолог перекрестился.

Мы с вожатым все поняли, но виду не подаём. Вы бы знали, каких усилий стоило удерживать серьёзную мину. Рванули по тропе, Айдар (овчарка) скрылся очень резво, мы догоняем. По пути Курсант сделал гениальный вывод: «Прорывается китаец к выходу из погранзоны». «Только бы его часовой у шлагбаума задержал!» – несколько раз повторил стажёр. Я аж бежать не могу, а у курсанта в глазах уже медаль стоит «За отличие в охране ГГ».

Ну, прибежали к шлагбауму, Мишка полулежит на траве и собаку за ухом чешет, конь рядом пасётся. «Вы, – говорит, – чего кипеж подняли-то? Собаку запустили, лошадь прискакала вся не в себе с седлом на брюхе, проверка какая что ль?» А курсант орёт благим матом: «Где китаец??? Проспал нарушителя!!!» и всё такое.

Мишка оглядывается во все стороны в непонятках, типа, «У тебя, курсант, что ли белая горячка, какие китайцы, чего орёшь-то, объясните, наконец».

Тут и мы подоспели, повалились, ржём, стажёр достаёт сраную бумажку, показывает Михе, тот тоже падает.

В общем, возвращаемся обратно, не спеша, все, включая Мишку, и на это вопиющее нарушение наш стажёр уже и не реагирует, тут Мишка и заявляет:

– Херово вы, товарищ курсант, дозорили, я по пути три раза садился, расстройство желудка у меня!

Еле мы успокоили Карацупу этого, он уже начал кобуру рвать.

P.S. Брошюру из тех я привёз вместе с дембельским альбомом на память.

Момент истины

Дело было летом 1990 г. Сложный рельеф участка нашей заставы не позволял чётко отграничить его от участка соседей, отчего и происходили порой всевозможные недоразумения. Летней порой начинался активный период несения службы, в которую входил и такой вид наряда, как РПГ (разведывательно-поисковая группа), конная, естественно. Летом с той стороны заходили корнекопатели, добытчики родиолы розовой (золотого корня), сборщики мумиё и охотники за пантами молодых маралов, те были поопаснее, так как бродили с оружием, зачастую нарезным и с оптикой.

Мы там паслись неделями, посиживая в секретах и скрытых постах наблюдения или двигаясь вдоль троп с собачкой, ночуя в юртах местных чабанов, бесценных источников оперативной информации, имеющих право находится в погранзоне и погранполосе.

В этот раз выпало счастье служить под началом прапорщика Арбекова; всего нас было четверо: я, Мишка-связист, да Агапыч с собакой. Разбившись на двойки, мы шли параллельным курсом по склону вдоль урочища Суурлы, что в долине речки Баскан. Я шёл с Мишкой, а впереди маячил белой жопой своей кобылки Арбеков с Агапычем и псом.

Что-то хрюкнула УКВ-шка, Миха ответил: «Вас понял, роджер», и говорит, мол, Арбеков углядел блик оптики впереди нас в километре по склону. Пошли проверять. Пристегнули магазины (формальная линия поведения предписывала носить их отдельно от железяки). Брякая всем своим барахлом, перешли на рысь. Мишка отстал, прикрывая, я, как старшой в двойке, выдвинулся вперёд.

И точно, сидят голубчики, три субъекта, рядом фиговина на треноге, бинокль на шее у одного, и станковые рюкзаки лежат. В руках вроде ничего. Поздоровался, попросил отойти от вещей и сесть. В глазах любопытство, спокойные. Подоспел Миха, я взял станцию, доложил. В ответ эфир наполнился матом, из которого я понял, что Арбеков, вроде, засек ещё двоих, в тылу относительно себя. Я спросил этих: нет, говорят, нас трое всего. По-русски чисто, но лица узкоочие.

Опять доложил. Прапор говорит: «Сейчас буду, вяжи их». Вязать не стал, но попросил руки положить на голову. Жду. Теперь опишу субъектов, насколько помню.

Очкарик, самый суетливый, явно умный, Кудрявый (что не характерно, но потом выяснилось – химия, мода, блин, начала девяностых) и Тормоз, молчун здоровый, глаз почти не видно, репа как сковорода.

Достал карандаш, бумагу, давай опрашивать их, знакомясь, предвосхищая то, что делать это все равно мне придётся – Арбеков писать не умел, по крайней мере, я не разу этого не видел. Тут прискакал и прапор, да сразу в карьер, давай орать, попались, мол, шпионы, кранты вам теперь, взяли мы вас, колитесь, где ещё двое, да побыстрее.

Агапыч с собакой тем временем отрабатывал спираль в надежде на след. Ребята с энтузиазмом начали утверждать, что их только трое, клялись, что больше с ними никого. Я отправил Мишку наверх раскидывать диполь для коротковолновки, а сам стал участником следующего представления.

Арбеков: Колитесь резче, кто такие, откуда и куда, и где ещё двое!

Очкарик: Мы студенты-геодезисты на практике, заблудились без карты, старшая наша облевала весь вертолёт и назад в Сарканд улетела вместе с планшеткой, там и документы все и вёрстка, и легенда.

Арбеков: Вот и кранты вам, и легенды ваши не помогут, где ещё двое?!

Кудрявый: Легенда – это маршрут топографический, санкционированный с печатями, мы должны были, привязавшись, отстрелять трассу для камеральной группы.

Арбеков: Чем отстрелять, где оружие, где ещё двое?!! Будет вам камеральная группа у контрразведчиков!

Очкарик: Вы не поняли, мы студенты, вот буссоль стоит, ей «стреляют».

Арбеков: Буссоль, фасоль – теперь вам точно конец, я такую фигню видел Афгане у духов корректировщиков, говоришь, группа будет ещё? Артразведка, что ли? Где остальные, я вас спрашиваю!

Кудрявый закатил глаза. Очкарик всхлипнул:

– Нету больше никого, руководительница наша блевала всю дорогу в вертолёте, аж позеленела, улетела обратно, сказала разбивать лагерь, будет в среду, а планшет не отдала, мы и заблудились. Решили привязаться по памяти, а тут вы… прискакали.

Арбеков: Я вам сейчас память назад отвяжу и на груди лагерь разобью. Где ещё двое? Если они ушли в Китай, то придётся вас шлёпнуть, чтоб статистику не портить, я и так в говне по уши, до пенсии бы продержаться.

Я вдруг осознал, что Арбеков серьёзен и взвинчен не на шутку. Тормоз вспотел.

– Где ещё двое!!! – заорал вдруг Арбеков и начал биться головой о круп своей кобылы, – кончу ведь сейчас вас, никакого борта не должно было быть, я бы знал, передвижения всех специалистов согласовываются с заставой, я бы знал!

Тихонько подошёл Агапыч.

– Чего здесь?

– Да вот, – говорю, – Арбеков маятник качает, об лошадь бьётся, ты-то видел ещё кого?

– Да нет, в том-то и дело, и следов никаких, чисто как на минном поле.

Тут Арбеков зашёл с другой стороны.

– Слышь, толстый, – обратился он к Тормозу, – раз ты студент, скажи мне, кто руководитель Казахской ССР?

Тот напрягся и выдал неожиданно высоким голосом:

– Нурпазыл Назарбеев, – сказал и поймал взгляд очкарика.

– Вот! А столица Армении Пахтакор! – взревел прапорщик, – кончайте ваньку валять!

Кудрявый вдруг вскочил:

–У меня черновики есть костёр разжигать, посмотрите, там конспекты по топографии.

Арбеков взял бумагу, наморщил мозг, и отдал назад со словами «Не пишите длинных писем, у чекистов устают глаза».

Очкарик: Ещё из Покатиловки с второкурсниками должен подойти на днях куратор потока Кобдалда Кобдалдаевич.

Прапор, услышав подряд четыре незнакомых слова, переспросил:

– Кто-кто?

Очкарик чуть слышно:

– Замдекана Кобдалбеков.

Я понял, что без лома нам три могилы не выкопать, предложил старшине идти к Михе, тот вроде связь наладил с отрядом, Арбеков, ёкая селезёнкой, потрясся выше по склону.

– Он у вас всегда такой? – спросил очкарик.

Я неопределённо пожал плечами, правду говорить было больно, а врать не хотелось из корпоративной солидарности с Агапычем, который было открыл рот.

Вдруг пришёл в себя Тормоз:

– У нас Кобдолда Кобдолдаевич тоже со странностями, кипяток в заварочный чайник через носик наливает.

Я посмотрел на него с уважением.

Агапыч пояснил студентам, что у Арбекова несколько контузий, и ребята с пониманием обрадовались, подарив нам пару пачек сигарет «Медео». Пришёл Мишка, рассказал, что связался с оперативным в отряде, информация за топографов подтверждается, оказывается, эти балбесы спустились не в ту сторону с перевала, им определено быть на участке соседней заставы.

Показали им по нашей карте, куда им шкандыбать теперь, и остались ждать Арбекова, который засорял эфир своим мнением о взаимодействии и интеграции.

Молчание петухов

У нас на заставе за всю службу в рационе не было ни разу мяса птицы, не знаю, чего был за перекос.

Прапорщик Арбеков, старшина заставы, замастырил себе курятник небольшой, обнёс его сеткой, все дела. Лето, ночь, сидим со связистом, дежурим, травим за гражданку, про еду что-то, в общем жареная как у мамы кура на ум пришла, решили мы свистнуть птицу и её употребить. Да вот беда, там их всего трое, один из их компании, судя по утренним истерикам, петух, которого есть западло (так Миха сказал). Выход нашли. Спёрли курицу кое-как, я не знал что они так быстро бегают, яиц там перебили несколько штук, в общем, свернули голову Рябе, настал момент, как следы заметать.

Порешили так. Подкопали под сеткой ход, а на разбросанном грунте щепотью сложенными пальцами оставили следы, типа животное какое-то было, перьев набросали и пошли жарить. Курочка удалась, прикончили мигом, все «срослось». Утром перед сменой я пошёл посмотреть при свете дня, чтоб все было нормально.

Твою мать! Наследили сапогами, пришлось заметать, как шпиону на КСП.[29] Потом вдруг мне подумалось, что ради приличия надо возместить яичный ущерб, пошёл на кухню, взял пяток яиц (из субботнего пайка), кои я и положил на насест вместо битых.

На следующий день весь личный состав заставы знал, что у нас завелась лиса, и массу подробностей про сексуальные отношения Арбекова с ней и её родственниками до пятого колена. Дело к вечеру, прапор попросил меня подзарядить батарейки к НСПУ (прицел ночной), а как стемнело, намылился с автоматом и прицелом в засаду. Ночь разорвала очередь, через пару минут появился хантер.

– Черт, забыл на одиночные поставить, но, кажись, попал.

– Дай фонарь следовой, пойду посмотрю.

Мы с Михой, естественно, увязались следом. Картина была из серии «Молчание петухов», вокруг все разворочено, в ошмётках перьев с костями. Но тут наш охотник вскричал что-то победоносное, и я к своему ужасу увидел действительно останки явно млекопитающего, но не птицы. Когда вышли на свет, выяснилось, что это задняя полутушка кота нашего замполита, при жизни носившего кличку Чмырь. Вот, видимо, Чмырь давно ходил вокруг курятника, и, обнаружив подкоп, им и воспользовался на свою вдребезги разнесённую башку. И петух, и оставшаяся курица были тоже безнадёжно мертвы, замечательно кучно стреляют пограничники. Замполит был где-то на границе, и ему ещё предстояло узнать о потере в семье. Ну, а Арбеков, за сутки оставшийся без домашних животных, забрал яйца и ушёл подавленный.

Утром он пришёл ещё более в сумрачном настроении, позвал меня в канцелярию, и говорит:

– Слышь, сержант, ничего понять не могу, сейчас Надька решила омлет сделать, а яйца-то варёные!

Мануальная ветеринарная хирургия

Застава № 3 «Тополёвка» Учаральского отряда. Существовали там достаточно автономно, хватало всякой живности в подсобном хозяйстве: свиньи, прапорщик Арбеков, корова с телёнком и кур с десяток.

Так вот, сижу я, значит, дежурю, наряды снаряжаю на службу, по станции чего-то отвечаю, в общем, все как обычно, рутина заставская, кто был – поймёт. Зуммерит чего-то часовой с вышки, (думаю, не к добру, разгар дня, спать, по идее, должен) и докладывает: мол, Аллюр, фигня какая-то с Бурёнкой нашей, стоит на хоздворе рядом с коновязью и шатается из стороны в сторону, и почему-то очень толстая стала, как автомобиль ГАЗ 66.

Я выхожу посмотреть своими глазами, мало ли, может, часовой грибов обожрался? Нет, все верно Бурёнка процентов на 40 вздулась в талии. Ну, шутки шутками, а в глазах у неё мука, пошёл начальству докладывать. Из руководства, был только замполит в трезвом уме, он сразу сделал ссылку на прапора, дескать, это по его части, сапоги, коровы, канавы… Ну, куда деваться, звоню, докладываю, он выходит, смотрит долго и говорит: «Данный диагноз и коню понятен, обожралась клевера, данная трава вредна для крупного рогатого скота, так как внутри коровы сейчас процедура брожения идёт, а кишечник не справляется, вот у неё и произошёл помпаж, как у просроченной мясорастительной консервной банки.

Кстати вполне компетентное сравнение, так как на складе у него, был форменный бардак с этими консервами. Зови, говорит, фельдшера, консилиум будем делать. Я сбегал, разбудил Хохла, (он тоже срочник, как и я, и отсыпался после дозора). Хохол пришёл, посмотрел, и говорит, мочить её надо, пока не сдохла насмерть. И ушёл дальше спать. Арбеков предложил дать ей слабительного, но я аргументировал, что столько лекарства такого на всем фланге не набрать, да и побоялся, что тогда она вообще взорвётся и всех обрызгает в погранзоне.

В общем, этот идиот вспомнил, якобы, что необходимо сделать нижеследующее, и изложил: Ей надо больше двигаться, ходить, бегать, тогда она выперднет газовые отложения и примет номинальную форму туловища.

Ну, чего делать, сняли с вышки часового, дали ему в руки верёвку с коровой, поставили задачу водить животное кругами, при этом соблюдая маршрут движения, поставленный приказом для несения службы. Мучился с ней парень недолго, корове все хуже, куда там ходить – уже и стоять наша Бурёнка не в силах. Внезапно Арбекова осенило: смотри какая шишка у коровы на вые!!! Я заглянул под брюхо, но, оказалось, имеется в виду шея (филолог хренов!). И правда, какая-то шишка на горле, как кадык, я не мог вспомнить, было ли также вчера, Но Арбеков с апломбом заявил, что корова подавилась картошкой, не разжевав оную, вот поэтому животное так себя плохо и чувствует. Говорит, снимай китель, лезь, доставай. Я говорю, нет, нет и нет, я не могу, и не ветеринар, и вообще я дежурный, у меня масса функциональных обязанностей, но чтоб голыми руками в корову лезть, ну её нахрен, такой приказ даже в письменной форме не буду исполнять, товарищ прапорщик.

Тут помаленьку народ подтягиваться начал свободный от границы, и никто, естественно, не подписался на эту акцию.

Закатав максимально рукав, прапор попытался разжать челюсти, но безуспешно, потом притащил подкову, вставил в рот бедняге как распорку.

Корова вконец «приплыла». Ловким движением Арбеков погрузил руку в бедное животное, причём сразу стало понятно, что безо всякого сопротивления в районе пресловутой шишки. Незамедлительно корова облевала прапорщика от шлёпанцев до предплечья. Я на её месте поступил бы точно также, вдруг подумалось мне, и ещё я почему-то подумал, что здесь на советско-китайской границе пропал талантливейший гинеколог.

Тем временем, расстроенный Арбеков принял решение о хирургическом вмешательстве и вытащил у меня штык-нож из ножен. Окружающие пограничники находились в коматозном состоянии от всего вышеувиденного, и никто не остановил руку кесаря. Блестя глазами, и пованивая галифе, прапор зачем-то отмерил только ему ведомое расстояние от вымени, и со словами «Хохол зашьёт, когда эта скотина сдуется» ударил ножом.

Прислушался, присев, и ударил ещё раз в другом месте. Ничего не произошло, за исключением, того, что Бурёнка наконец-то упала и начала агонизировать за компанию с окружающими. Слава здравому смыслу, пришёл замполит и выстрелил в ухо корове, потом приказал свежевать.

При вскрытии Арбекова не было, к счастью.

В ружьё !

Существует стереотип, что непременным атрибутом жизни пограничников является «подрыв» всей заставы в ружье. Это действительно так, где существует вдоль границы сигнализационная система на линейных заставах.

У нас в горах этого не было. Летом 1990 года в Казахстане случилось землетрясение, глобальных последствий не было, но разрушения были, в частности, в городах Зайсан и Курчум. Я как раз был в дозоре и верхом на лошади никаких толчков не учуял. Вообще-то это были первые выходы на границу, и мои колебания в седле не позволяли делать наблюдений за сейсмическими явлениями в регионе.

Катаклизм тогда разрушил половину свинарника, построенного годом раньше, это был так называемый «дембельский аккорд», свиньи и без землетрясений ежесекундно рисковали жизнями. Для восстановления были подняты к нам двое бойцов из инженерно-сапёрной роты, один из которых был спущен через пару дней назад в отряд, у него была аллергия на пчелиный яд и после воровства мёда пасечник принёс его на заставу распухшего, как утопленника третьего сезона навигации. А второй каменщик остался, сразу получил прозвище «Масон» и тихонько ковырялся там, иногда требуя в помощь кого-нибудь из заставских, что любви к нему не добавляло.

Здание заставы тоже было старенькое, на случай всяких природных катастроф (оползней селей, и землетрясов) существовала инструкция, в соответствии с которой личный состав поднимался по команде «в ружьё» и ломился во все окна и двери от греха подальше.

В ту ночь я дежурил. Около полуночи явился прапорщик Арбеков со свежей царапиной через всю рожу и сказал, что ночует сегодня у нас, добавив при этом что-то про оральный секс с тёщей. Кстати, лишних коек в спальном помещении не было, но половина всегда пустовала, так как народ находился на службе. Тот же Масон всегда вечером подходил и изучал распорядок дня, составляемый для каждого бойца индивидуально, на предмет того, где сегодня спать, кого нынче всю ночь не будет. Так и мыкался со своим комплектом постельного белья, пока не пристроился в спортивном углу на матах.

Ночью из «секрета» пришёл наряд, в котором старшим был мой земляк и сокурсник по сержантской школе Сёма. Поужинав, Сёма с возмущением попенял мне, что «этот шланг Масон» опять улёгся на его кровать. Вспомнив свою курсантскую «молодость», решили проделать над Масоном одну штуку. Кошмар этот называется «свет в конце дозора».

Берётся следовой фонарь ФАС-4 и отбива для одеяла, спящей жертве наносится удар в лоб, потом прямо в глаза луч света, и при этом в ухо громко надо крикнуть чего-нибудь типа «тревога». Надо сказать результат изумительный, у меня, к примеру, после такого акта засеребрились бакенбарды, благо их носить в армии не модно. За неимением отбивалок, взяли мы с Сёмой шар бильярдный, выключили дежурное освещение для пущего эффекта, подошли к одру приговорённого. Я изготовился с фонарём, Сёма с высоты своего роста отпустил на белеющее в темноте чело шар. Звук был именно такой, когда на бильярдном столе сталкиваются два шара. В то же мгновение я включил фонарь. Заорали мы оба. В луче света белое исцарапанное лицо, вытаращенные, с широченными зрачками глядящие в разные стороны совершенно дикие глаза прапорщика Арбекова.

Не сговариваясь, мы ухватились за матрас, и перевернули его вместе с содержимым на пол. И тут же в углу раздался железный грохот с протяжным воем. Уже всерьёз струхнув, мы ломанулись вон из спальни, я сел в дежурку и сделал вид, что заполняю журнал, для убедительности ещё взял УКВ-шную гарнитуру в руку. А Семён вообще упрыгал в сортир на улицу.

Ну, шухер этот разбудил всех спящих, естественно. Включился свет, явился Арбеков, на лбу шишка как в мультиках, на кальсонах подозрительное мокрое пятно размером не больше фуражки. А за ним… охая, приседая и причитая, выполз Масон, держась одной рукой за голову, другой за промежность.

Пытаясь делать удивлённое лицо, я спросил, в чём собственно дело. Спросонья у них последовательность перепуталась. Масон, спасаясь от муравьёв, перелёг на топчан под штангу, где к счастью лежал один гриф, без блинов. Резко подпрыгнув от наших с Семой криков, он шарахнул башкой по грифу, который, в свою очередь, слетев со стоек, приземлился аккурат по яйцам. На лбу у него красовалась не шишка, а целый бруствер с насечками.

Многозначительно глядя на свои кальсоны, Арбеков посетовал: «Вот, нервы ни к черту, Надька довела, хорошо хоть не обосрался, от грохота слетел с койки лбом в пол, ещё и матрасом придавило, думал, землетрясение (в свете последних событий)».

Приказал тут же притащить со склада кровать для Масона и ушёл домой. Через некоторое время пришла Надька, и, как обычно, выдернула из морозильника лучший кусок свинины, видимо, делать примочки любимому.

Вот так, одним шаром в две лузы.