Разные дни войны. Том 2

«ОЧЕВИДНО, НАМ С ВАМИ НРАВЯТСЯ ПОХОЖИЕ ЛЮДИ…»
О Константине Симонове

В многообразном творчестве К. М. Симонова книга «Разные дни войны» занимает, пожалуй, особое место. Ни одна его книга не писалась так долго. Основа ее — фронтовые дневниковые записи, сделанные в годы войны. После войны, работая над эпопеей «Живые и мертвые», Константин Михайлович не раз обращался к этим записям и, как говорил сам, приводил их в порядок. Это была не просто систематизация записей, а и обработка их, частичное комментирование, поиски через архивы людей, оставшихся в живых, и их родственников. В 1965 году отдельные главы дневников были опубликованы в журнале «Новое время» и затем вышли в издательстве «Советская Россия» небольшой книжкой («Каждый день длинный»). И еще часть записей была опубликована в 1970 году в книге «Записки молодого человека» (издательство «Молодая гвардия»).

В начале 1972 года я узнал, что Константин. Михайлович продолжает работу над дневниковыми записями, и написал ему небольшое письмецо. От него в редакцию «Дружбы народов» пришел такой ответ:

«Дорогой Сергей Алексеевич!

Для того, чтобы составить себе представление о том, как в принципе может выглядеть десяти-двенадцатилистная книга записок 1945 года, посылаю Вам в свое время опубликованные в печати отрывки из нее.

Гляньте — чтобы иметь представление, подходит ли Вам для журнала в принципе работа такого, рода.

Жму Вашу руку.

Ваш Константин Симонов

5. V.72».

Так началась наша работа над «Разными днями войны» в «Дружбе народов».

Сначала мы прочитали записки 1945 года. Потом записки 1941 года. И лишь позже шли года 1942, 1943, 1944-й.

Естественно, что по каждой части записок мы высказывали Константину Михайловичу. Какие-то частные замечания, и он в большинстве случаев соглашался, с нами, но главное было ясно: мы обязательно будем печатать «Разные дни войны».

Ничуть не преуменьшая значения военной прозы К. М. Симонова, думаю, что «Разные дни войны» его — событие особое. И в литературе нашей, и в нашей истории — в понимании и осмыслении ее.

Честная книга К. М. Симонова не просто необходимое дополнение, а неотделимая часть всего написанного о войне.

Она — сплав мемуаров и художественной беллетристики, ибо содержит десятки точно и зримо выписанных портретов людей войны — от генералов до простых солдат, множество наблюдений и писательских раздумий над судьбами фронтовиков. Наконец, важно и то, что записи военных лет комментируются в ней автором со всей глубиной нынешнего взгляда его на давние события.

«Разные дни войны» — книга зрелого историка и талантливого художника, и в этом неповторимое своеобычие ее.

По этой книге у меня сохранилась огромная переписка с Константином Михайловичем. Это подробная и скрупулезно точная переписка по рукописи, которая публиковалась «Дружбой народов», к слову, хронологически наоборот: начиная от 1945-го через 1942–1943–1944 годы к 1941 году. Так сложно писалась книга.

Приведу из этой переписки лишь одно письмо, и то частично:

«Многоуважаемый Сергей Алексеевич,

я познакомился с замечаниями по моей рукописи «Разные дни войны», присланными в редакцию «Дружбы народов» военными товарищами.

Прежде всего, хочу сказать Вам, как редактору журнала, что мне доставила искреннюю радость та общая положительная оценка моего дневника писателя, которую дали ему прочитавшие его военные.

Во-вторых, хочу сказать Вам, что я с величайшим вниманием отнесся к тем замечаниям и пожеланиям, которые были высказаны товарищами в их письме, а также сделаны в тексте рукописи по ходу ее чтения.

Во всех тех случаях, когда замечания и пожелания рецензентов казались мне справедливыми или частично справедливыми, я внес соответствующие исправления.

В тех же случаях, когда я остался при своем первоначальном мнении и считал, что некоторые из замечаний и пожеланий мне в своем дневнике писателя принимать не следует, я считаю необходимым мотивировать Вам, как редактору журнала, почему в таких случаях я считаю правку рукописи ненужной…»

Заканчивалось письмо так:

«Подводя итог, хочу повторить, что я с максимальным вниманием отнесся к замечаниям и пожеланиям моих рецензентов и в большинстве случаев, в том или ином объеме, внес соответствующие исправления, оговорив в данном письме те, сравнительно немногочисленные пункты, по которым я не мог согласиться с замечаниями и пожеланиями.

Хотелось бы пораньше познакомиться с соответствующими замечаниями и пожеланиями по второй и третьей части моего Дневника писателя, чтобы иметь побольше времени и на размышления и на поправки и уточнения, если в них возникнет необходимость.

Очень бы просил редакцию журнала в Вашем лице посодействовать этому.

Уважающий Вас

Константин Симонов

24. III.74».

В работе над «Разными днями войны» Константин Михайлович был обязателен, точен, если хотите, вежлив и одновременно неумолим. Там, где речь шла о главном. Для него, для страны, для истории Отечественной… И вообще, признаюсь, я не знал такого другого литератора. Организованность. Обязательность. Чуткость и внимательность к другим.

Будь то Д. Ортенберг с его мемуарами или никому тогда не известный художник В. Кондратьев с повестью «Сашка». Будь то генерал-лейтенант в отставке Л. Ф. Минюк или почти полузабытый кавалер ордена Славы трех степеней. Будь то студия кинохроники или «Дружба народов» («Трудно даже сказать, — писал Константин Михайлович, — как многое меня связывает с Вами и Вашим журналом в эти последние годы»).

За публикацию «Разных дней войны» К. М. Симонов получил «Рабочую премию» Нурека — нашей подшефной стройки. Он не смог поехать в Нурек вместе с нами, написал нурекчанам доброе письмо, а потом мы попросили Константина Михайловича сказать несколько слов в «Дружбе народов» по поводу нашего шефства.

Конечно, Симонов был занят.

Но все же определенно пообещал, когда он это сделает.

И вот его письмо:

«С. А. Баруздину.

Дорогой С. А.!

Докладываю — Ваше поручение выполнено. Результаты прилагаю.

Жму руку.

Ваш К. С.»

Так в журнале появилась такая публикация:

«САМЫЙ ВАЖНЫЙ ЭПИТЕТ

Мне думается, что та дружба, те истинно товарищеские, полные взаимной заинтересованности отношения, которые сложились между многонациональным коллективом строителей Нурека и многонациональным редакционным и авторским коллективом журнала «Дружба народов», — пример многозначительный для жизни нашего общества.

Во-первых, потому, что это продолжение тех традиций, которые закладывались в советской литературе еще Горьким и связаны в своих истоках с поездками писательских бригад во многие наши республики и на многие стройки первых пятилеток. Многие книги вынесены из гущи жизни первых пятилеток — книги Тихонова и Луговского, Катаева и Павленко, Малышкина и Якова Ильина, Эренбурга и Шагинян. Своим истоком они имели стремление писателей узнать жизнь строителей первых пятилеток, проникнуть в их духовный мир и то доверие к советским писателям, веру в плодотворность их труда, которые проявлялись и в том, как их принимали на строительствах и как с ними делились всем — и плохим, и хорошим, и победным, и трудным, — короче говоря, без утайки открывали им душу, как это делают перед людьми, которым верят.

И надо сказать, что писатели не обманули этого доверия рабочих коллективов. Они не только Написали многие оставшиеся в истории нашей литературы хорошие книги, ставшие частицей истории самой эпохи; они немало сделали и в прямом общественном, непосредственно деловом смысле — и выступая на страницах газет, и обращаясь в государственные, партийные организации, ставили перед ними нерешенные наболевшие вопросы, стремясь помочь разрешению тех или иных накопившихся на стройках проблем.

Но, говоря все это, справедливо вспомнить и о второй стороне дела: поездки на стройки, жизнь в строительных, в рабочих коллективах, знание происходящего и участие в нем — именно все это и вырабатывало тот тип писателя-гражданина, писателя, ощущающего самого себя частицей народа, а свое писательское дело — частицей народного дела; трудящиеся люди действительно могли сказать и говорили: это наш, советский писатель. Не просто писатель, а именно наш. Эпитет, может быть, самый важный и самый дорогой для человека, который видит свое главное счастье в том, чтобы быть нужным людям. Итак, во-первых, нынешняя дружба большого многонационального писательского коллектива, группирующегося вокруг журнала «Дружба народов», с коллективом строителей Нурека — это плодотворное продолжение уже давно начавших складываться в нашем обществе традиций.

Во-вторых, это и сегодняшний день строительства, и сегодняшний день нашей литературы.

Животворность традиций проверяется настоящим, проверяется реальностью их существования и развития в нынешней, сегодняшней жизни общества.

Слово «Нурек» стало в нашей литературе понятием обобщенным. За этим словом возникает не только представление об одной из величайших строек вчерашнего, сегодняшнего и завтрашнего дня нашей страны, но оно постепенно все более воспринимается как символ связей литературы с жизнью, как символ взаимной заинтересованности рабочего читателя в судьбах литературы и литераторов — в судьбах огромного разноплеменного коллектива, который, осуществляя труднейшее и сложнейшее строительство, находит время для того, чтобы читать, знать литературу, а в иных случаях и говорить о ней свое веское слово.

Нурек сегодня — это не только поездка писателей на строительство, не только опубликованные на страницах журналов и газет корреспонденции, написанные с должным пониманием нужд и забот стройки, не только рабочие премии книгам писателей, но еще и уникальная — многотысячная, если не ошибаюсь, свыше семи тысяч томов! — библиотека Нурека, библиотека, которой не мог и не сможет иметь ни один самый преданный любитель книги, библиотека с автографами нескольких тысяч деятелей советской литературы и — шире говоря — культуры, с автографами, в которых выражено и уважение к многотысячному коллективу Нурека, и понимание всей значимости той работы, которую совершает этот коллектив.

И, наконец, в-третьих, Нурек — это не только прошлое и настоящее, но и будущее. Дело, уже давно начатое, бурно развертывающееся и всем пафосом совершаемого уже сегодня устремленное в завтрашний день, в грядущее, дело, связанное с научным предвидением и с революционной романтикой, и с удовлетворением все возрастающих потребностей нашего общества. Вот что такое Нурек — вчера, сегодня и завтра — в моем представлении, в представлении одного из множества советских литераторов, связанных с великой нурекской стройкой многими нитями общего для всех нас дела.

Константин Симонов».

Впрочем, все это, конечно, Симонов сегодня.

А Симонов вчера?

Для меня и для людей моего поколения?

Не знаю, как другие, но если я запомнил на всю жизнь строфы и строки поэта, то он навсегда остается для меня настоящим:

Это — с детских довоенных лет.

И еще помню с той поры:

Такое не забывается, пока ты жив.

Из довоенного Симонова я никогда не забуду поэмы «Ледовое побоище» и «Суворов»…

И стихи — «Английское военное кладбище в Севастополе», «Поручик», «Генерал», «Мальчик»…

В предисловии к шеститомному Собранию сочинений (издательство «Художественная литература», 1966) Константин Михайлович писал: «Постараюсь быть кратким..

Первые из опубликованных в этом Собрании сочинений стихов были напечатаны в 1935 году.

Последние страницы опубликованной здесь прозы я написал в 1966 году…»

Да, именно из 1935 года сохранились в памяти строки стихотворения «Дом»:

Военный Симонов родился задолго до 1941 года.

И все же именно в 1941–1945 годах Симонов создал свои поэтические шедевры, такие, как «Жди меня», «Убей его!» или знаменитые строки:

Или — для детей или не для детей? — «Сын артиллериста».

Маленькая поэма, потрясшая всех, кто был на фронте и был в тылу. Простая по стихотворной форме и по мысли, но удивительно емкая в своей первозданной простоте, безыскусственности, что ли:

А вот передо мной памятная книжка стихов Константина Симонова, изданная в «Библиотеке «Огонек» в 1942 году. Она называется «Стихи 1941 года».

Я храню эту скромную книжечку по сей день.

Открывает книгу стихотворение «Суровая годовщина». Дальше стихи «Секрет победы», «Презрение к смерти», «Голос далеких сыновей», «Слово моряка», «Письмо в Москву», «Мы возвращаемся», «Великое слово»…

А военная проза К. Симонова.

«Дни и ночи», «Дым Отечества», «Так называемая личная жизнь (Из записок Лопатина)» и, конечно же, «Живые и мертвые».

Без этого нельзя сегодня представить себе нашу прозу о войне.

Вряд ли есть на свете литературный жанр, в котором не выступал бы Симонов. Поэзия, проза, драматургия, публицистика, критика, переводы.

Добавим ко всем этим жанрам — кино, радио, телевидение.

Хорошо это или плохо?

Я всегда поражался многосторонности таланта Симонова и его организованности, что в писательской среде редкость.

Как он работал, понять невозможно, но как он при этом оставался добрым, внимательным, чутким — понять еще труднее!

Симонов никогда никого не подводил ни в делах творческих, ни в человеческом… Он доставал квартиры и пенсии, реабилитации и путевки в санатории. Обещал — сделал.

Вот его письмо от 16 марта 1964 года:

«Дорогой Сергей Алексеевич!

Спасибо за приглашение принять участие в пленуме.

Большая часть апреля у меня предвидится в дальних разъездах, но если выйдет так, что я как раз в это время буду в Москве, то я приду на пленум. Выступать буду навряд ли, а послушать приду.

С товарищеским приветом

Ваш Константин Симонов

П. С. Между прочим, Вы в своем письме зря кооптировали меня в состав правления. Насколько мне не изменяет память, я в нем не состою, и если приду на пленум, то просто как вольнослушатель.

К. С.»

И в своих поездках Симонов оставался Симоновым.

Он не просто ездил по градам и весям, а привозил конкретное, деловое, важное для нашей литературы. В его отличных переводах мы знаем произведения Б. Шинкубы, Вагифа, Хагани, Видади, Насими, С. Вургуна, Г. Гуляма, X. Гуляма, X. Алимджана, Зульфии, М. Бабаева, А. Мухтара, М. Карима, К. Каладзе, Ф. Халваши, Р. Гамзатова, Э. Межелайтиса, В. Тавлая, Н. Хикмета, Доржпалама, Ю. Тувима, В. Незвала, И. Тауфера, Х.-Л. Пачеко, Д. Методиева, В. Муччи, Р. Киплинга…

Константин Михайлович открыл немало новых литературных имен.

Прочитав когда-то первый вариант романа В. Ажаева «Далеко от Москвы», Симонов многие месяцы работал с автором, пока роман не стал таким, каким мы его знаем и каким он прочно вошел в нашу литературу.

Несколько лет следил Константин Михайлович за работой талантливого, тогда никому не известного прозаика Вячеслава Кондратьева. И вот, наконец, довольный и радостный, принес нам в «Дружбу народов» его повесть «Сашка». Повесть появилась во втором номере журнала за 1979 год с предисловием самого Симонова и сразу же вызвала живейший интерес у читателей и критики.

28 февраля того же года Константин Михайлович прислал такое письмо:

«С. А. Баруздину.

Мой дорогой друг и брат по хворобам! Опять мы с Вами болеем в разных местах. Надо, наверное, когда-нибудь и объединиться, а?

Спасибо за «Сашку» — Вам! Другой бы не напечатал, забоялся. А дело — справедливое и на пользу нашей советской власти!

Выздоравливайте, пожалуйста!

Ваш К. Симонов».

Константин Михайлович всегда помогал «Дружбе народов», а с января 1979 года он стал членом редколлегии журнала.

Как он относился к этой своей обязанности?

Вот отрывок из его письма от 9 февраля 1979 года:

«…несколько слов в качестве неофита в редколлегии «Дружбы народов». В чем я вижу возможность приносить пользу? Во-первых, рекомендовать то, что мне покажется интересным для журнала. Буду, естественно, иногда ошибаться в этом и, таким образом, вместо пользы приносить вред, но тут уж ничего не поделаешь, так это бывает со всеми нами.

Во-вторых, готов от времени до времени заранее читать в рабочем порядке вещи, относительно которых в редакции нет сомнений, но могут возникнуть впоследствии и надо посоветоваться.

В-третьих, готов — тоже от времени до времени — читать вещи, которые вызывают спор в самой редакции, и Вам, быть может, будет интересно узнать мое мнение. Это относится к вещам самого разного жанра, включая статьи и рецензии, но лучше бы без стихов: от них я отстал и что-то чувствую себя неуверенно в оценках.

Ну и, наконец, в-четвертых, я готов — и деликатно, и, если понадобится, и неделикатно защищать на страницах журнала от рецензентов то, что мы напечатаем на благо нашему обществу и литературе, а рецензенты сочтут, что оное во вред, и придется с ними не согласиться…»

И тут очередная рекомендация.

«…недавно, — пишет Константин Михайлович, — я прочитал рукопись скончавшегося два года назад генерал-лейтенанта в отставке Леонида Федоровича Минюка под названием «О том, что память сохранила». В трудные для Жукова годы у Минюка судьба оказалась еще более нелегкая; в годы войны — между 42-м и 44-м он был старшим генерал-адъютантом у Жукова, как заместителя Верховного Главнокомандующего, а в 35-м — 37-м году был у Жукова — тогда комбрига — начальником штаба 4-й Донской кавалерийской дивизии. Жуков — комбриг, Минюк — майор.

В этих воспоминаниях — вообще интересных и написанных собственною рукою, что придает им немалую ценность, хотя, может быть, и требует минимальной стилистической правки — не переписки, а именно тактичной правки, — много любопытного. Они доведены подряд до начала Великой Отечественной войны, дальше только отрывки, — но это, в общем, история строительства Советской армии плюс гражданская война, предшествовавшая этому, — и сын плотника из кубанской станицы, доброволец Красной армии, солдат, младший командир, а впоследствии — штабной работник и генерал-лейтенант, — написал очень колоритно об этом периоде между восемнадцатым и сорок первым годом.

Но среди всего этого интересного материала, который я как книгу хочу рекомендовать издательству ДОСААФ — еще не уверен, что именно ему, но, видимо, ему, во всяком — случае, отзыв я уже написал, — есть одна особо интересная глава. Это глава о совместной работе с Жуковым в 4-й Донской кавалерийской дивизии, причем, написано это очень сжато, плотно, по делу, — и хотя этот период известен по воспоминаниям самого Жукова, но — каким выглядел Жуков в глазах своего начальника штаба, в глазах своих подчиненных, вплоть до красноармейца — прочесть очень интересно, тем более, что Минюк не стоит в положении коленопреклоненного, а пишет с огромным уважением к Жукову, с верой в его будущее, с пониманием того, что личность он сильная и крупная, — но без пророчеств в тексте, без предвидения всей последующей военной судьбы Жукова. Это делает эту главу очень, на мой взгляд, достоверной и интересной для публикации. Она небольшая, в ней всего лист, двадцать пять страниц. Думаю, что такая вещь могла бы найти место на страницах «Дружбы народов» — может быть, с небольшой врезкой, рассказывающей об авторе, которую мог бы сделать или кто-то из военных, или Вы, или редакция — безымянно. Я себя в данном случае в авторы врезки не предлагаю, поскольку это было бы неудобно после моей предыдущей публикации о Жукове…»[3]

И еще совет Константина Михайловича — обратить внимание на творчество Георгия Караваева — человека трудной судьбы, но очень способного.

Константин Михайлович много читал и часто, по старой традиции русской литературы, писал авторам письма. Два таких письма, вернее копии их, мы в свое время взяли у Константина Михайловича и опубликовали в журнале («Дружба народов», № 10 за 1977 г.). Это были письма Д. Я. Гусарову по поводу его книги «За чертой милосердия» и Г. С. Огайову по поводу его книги «Кто правит бал?».

Мне казалось, что Константин Михайлович знает меня по работе в Союзе писателей и журнале, а с книгами моими вряд ли знаком.

И вот как-то он встречает меня в Центральном Доме литераторов и говорит:

— Слышал, что у Вас будет выходить в Гослите двухтомник. А кто пишет к нему предисловие?

— Не знаю, — признался я, ибо издание двухтомника предполагалось не скоро, через четыре года.

— Я бы написал с удовольствием, если Вы не возражаете. Подскажите издателям.

Двухтомник с предисловием К. Симонова «Точка отсчета» вышел в 1977 году. И надо сказать, что, по-моему, «Точка отсчета» далеко выходит за рамки предисловия. В ней масса интересных мыслей о военной теме в литературе, о литературе и НТР, о жизни.

Вспоминаю и нашу с Константином Михайловичем более давнюю поездку на Стружские поэтические вечера в Македонии (СФРЮ). В нашу делегацию входили Роберт Рождественский, украинец Борис Олейник и эстонец Пауль-Ээрик Руммо. Так вот, в ходе поездки выяснилось, что Константин Михайлович прекрасно знает стихи Олейника и Руммо.

Мне хочется вспомнить еще одно письмо Константина Михайловича, в котором содержатся, по-моему, очень важные мысли о стихах. Кстати, оно в какой-то мере объясняет и появление последних стихов самого Симонова, о которых я буду еще говорить.

Вот это письмо:

«Дорогой Сергей Алексеевич.

Читая Вашу книгу стихов, вернее первую ее часть, думал о собственной жизни, собственных отношениях, собственных растянувшихся на долгие годы воспоминаниях. В общем-то, наверное, главное назначение стихов и есть вот это — то, что человек, читая чужое, — думает о собственном.

Бывают иногда стихи, которые чем-то мешают рассуждать о них, как о стихах, — и больше всего тою болью, за которой жизнь и ее боль. Я читал Ваши стихи с глубоким уважением к силе их искренности и с глубокой болью за двух хороших настоящих людей, про которых они написаны и которым так трудно, и которым есть что вспомнить в жизни, но в то же время сама необходимость вспоминать — звучит трагично.

Думал и о себе, и о том, что успеваю и чего не успеваю, откладываю сказать самому близкому человеку. Когда люди откладывают, не успевают сказать друг другу самого нужного, где-то рядом чуть слышно или совсем неслышно прячется трагедия. Драма во всяком случае.

Простите за многословие.

«Просто Саша» мне пришлась очень по душе — очевидно, нам с Вами нравятся похожие люди, в данном случае — женщины. И еще мне из книжки, кроме Саши, понравился больше всего другого рассказ про мальчика Караваева.

Крепко жму Вашу руку.

Ваш Константин Симонов

12. XII.73».

Я был у Константина Михайловича в больнице на Мичуринском проспекте за две недели до его неожиданной кончины. Признаться, ничто тогда не предвещало беды. Конечно, Константин Михайлович был нездоров. Он сильно похудел. Кашлял. Но он вовсю работал и был полон замыслов на многие годы вперед. Писалась «Книга воспоминаний». Главы из нее — о К. Федине, Б. Горбатове, М. Луконине — мы опубликовали в «Дружбе народов» № 1 за 1979 год. Симонов приводил в порядок свою переписку с матерью и с нежностью рассказывал мне о ней: какой она была сильной, интересной личностью.

— Жаль, если эта переписка пропадет. Это прекрасная книга! — говорил Константин Михайлович.

Уже после смерти К. М. Симонова мы напечатали цикл его неопубликованных стихов («Дружба народов», № 2 за 1980 год).

Скажу откровенно: это какие-то совершенно новые, может быть, даже не похожие на знакомые симоновские, а точнее, открывающие его с совершенно незнакомой стороны стихи.

Или:

И тут же рядом с грустными стихами строки, полные иронии, но тоже не без грусти:

Тут и «Начало перевода «Лорелеи», и «Надпись, найденная в Эфесе», и полное сарказма «Ангелам критики», и «О воспитании», и «О пользе грамоты».

Стихи все очень разные, непохожие друг на друга, и тем они значимей.

Вот еще одно:

«Он был «человеком поэзии», — писала в предисловии к этим стихам жена и друг Константина Михайловича Л. А. Жадова, — в том самом прямом смысле, что, собственно говоря, писал стихи всегда в свободные, самому себе предоставленные часы, дни, месяцы…

Он любил преподносить стихи-поздравления, стихи-шутки своим друзьям и близким, зачастую превращая их в своеобразные коллажи, обклеивая и обрисовывая всевозможными рисунками, занимаясь стихо-графикой. Дома у нас иногда создавались целые стенные стихотворные газеты.

Стихи возникали как бы нечаянно, хотя работа над некоторыми из них иногда продолжалась довольно долго и имеются даже варианты. Стихи были и игрой, развлечением, и самым любимым и серьезным делом — как бы подпочвой всего его творчества».

Когда-то Константин Михайлович писал:

«Чувствовать себя нужным — самое главное счастье в жизни человека, чувствовать себя ненужным — самое главное несчастье в жизни человека».

Просто и очень точно сказано.