К вулканическому острову, где пряталась секретная лаборатория, примыкала бухта, надежно защищенная от океана скалистыми берегами. С внешним миром сообщалась она небольшими проходами в ее северной части. Эти проходы были закрыты теперь решетками, и открыть их мог только Масаси Кэндо и сам профессор. Бухта была просторной и глубокой. Коридор, пробитый в скале, соединял ее с основной лабораторией.
На третий день после прибытия Степана Бакшеева разыгрался шторм. Волны били в каменную грудь острова, злобно ворча, откатывались назад и вновь шли на приступ.
Но в бухте было тихо. И только рябь от проникавшего между скал ветра морщинила зеркальную поверхность потемневшей воды.
Вдруг у одного из камней, в изобилии нагроможденных у внутреннего берега бухты, появилась черная голова. Голова медленно повернулась, блеснуло широкое стекло и настороженные глаза за ним, изо рта уходила за спину трубка. Потом все исчезло. Через две минуты у второго камня послышался всплеск, и из воды поднялся человек, затянутый в черный резиновый гидрокостюм. Человек казался уродливым, горбатым из-за двух баллонов со сжатым воздухом за спиной. Он оглянулся и замер, когда ему показалось, будто слышит шорох, потом скрылся среди камней.
Если б кто-нибудь следил за ним сверху, то увидел бы, как вышедший из воды устроился поудобнее в камнях, отстегнул от пояса резиновую сумку и вытащил оттуда ящичек со множеством ручек и кнопок. Из ящика человек выдвинул длинный металлический стержень, словно хлыст закачавшийся над ним, покрутил одну-вторую ручку, нажал какие-то кнопки — сбоку на ящике загорелся красный глазок. Он снова нажал кнопку, потом отнял палец и вновь опустил его на светлую пуговку кнопки.
В это же мгновение за многие километры от острова под рукой человека с наушниками на голове легли на бумагу строчки трехстишия средневекового японского поэта Басе:
Едва-едва добрел
Усталый до ночлега…
И вдруг — глициний цвет!
Где-то далеко, на безымянном острове, человек в черном гидрокостюме и сдвинутой на лоб стеклянной маске нажимал на белую кнопку. И через океан неслись проникновенные классические стихи Басе:
Увидел я раньше всего
В лучах рассвета лицо рыбака,
А после — цветущий май.
Человек с наушниками записывал на бумаге:
За колосок ячменя
Я схватился, ища опоры…
Как труден разлуки миг!
Еще через некоторое время бессмертные стихи превратились в деловые строчки рапорта Генриха Шрайбера-Раумера, отправленного в Берлин, на Тирпицуфере, 74, в «лисью нору» адмирала Кавариса.
«Адольф Гофман-Таникава подготовил агента Косаку Хироси, японца по национальности, патологоанатома, 29 лет. Завербованный под кличкой «Керай», Косаку Хироси с помощью Таникава внедрен в лабораторию профессора Накамура. Согласно сообщению благополучие прибыл на место и приступает к работе.
Раумер».