Сегодня
С няней из средней группы стоим в актовом зале возле окна, рассматриваем сценарий. Стараюсь перекричать детский гомон.
— Смотри, Вик. После того как выступит Водяная, можно сразу перейти к «плавунам», надувные круги у нас есть. Участник надевает круг, пробегает до конуса, огибает его с движением руками, как будто плывёт и возвращается, передаёт следующему. Тут важно ещё круг не уронить…
Кто-то из ребят громко визжит. Я зажимаю уши, поворачиваюсь к детям, которые заметив, что мы от них отвлеклись, с громкими криками носятся по залу.
Строго командую:
— Да что ж такое! Оглушили! Садимся по местам. Быстро!
Несколько детей послушно отправляются к стульчикам с картинками на спинках. Остальные продолжают шуметь и носиться.
Переглядываемся с Викой, идём к ним. Разводим самых неугомонных за руки, рассаживаем подальше друг от друга по разным концам ряда.
— Я не буду на стуле с лимоном сидеть, я ненавижу лимоны, они кислые и жёлтые, — упирается кое-кто без стыда и совести, — пусть Калинкин здесь сидит, а я с тобой хочу стоять, мам. Я тихо буду, обещаю.
Она просительно складывает руки ладошкой к ладошке перед грудью. В голубых глазках мольба и надежда.
— Саша, — одёргиваю дочь, достаю носовой платок из кармана своих брюк, протираю им вспотевший лобик, провожу руками по светлым мягким волосам, чтобы пригладить их, — прекрати «мамкать», в саду я для всех без исключения Лариса Вячеславовна.
— Ларисочка Славная, ну, пожаааалуйста. Можно тогда я хотя бы на «ягодке» сидеть буду? Вот на этой.
Она указывает пальцем на крайний в ряду, ближний к нам стульчик. Ну, что за ребёнок капризный…
Кидаю взгляд на настенные часы. Некогда упрашивать и убеждать. Дома серьёзно поговорю, а то скоро время репетиции закончится.
Обращаюсь к мальчику, с которым только что воевала моя хулиганка:
— Кирюш, ты же у нас хороший, не жадина. Уступи, пожалуйста, Саше свой стульчик.
Враждебно фыркнув, тот хмурится. Крутит пальцем у виска, уничтожающе глядя моей дочери в глаза:
— Только потому, что Ларисочка Славная попросила.
Он слушается, освобождает своё место, направляется к стульчику с лимоном.
Обращаюсь к группе:
— Так, ребята. Сидим очень, очень тихо. Всего несколько минут. Если Татьяна Васильевна услышит, как вы кричите, то отправит всех в группу. А мы ещё в «Рыбалку» и в «Море волнуется раз» не поиграли.
Мы с Викой поспешно возвращаемся к сценарию, понимая, что тишина будет всего несколько минут.
— После «Плавунов» планирую провести конкурс для пап. Разделить их на две команды. Пусть по очереди с завязанными глазами удочками ловят рыбу в тазу. И по результату будем вручать победителям поделки-оригами на морскую тему. У вас много пап придёт на мероприятие?
Вика взволнованно хмурится:
— Ой… Забыла вчера опросить родителей. Пардон, сегодня точно узнаю.
— Просто надо понять, чётное или нечётное количество. Нехорошо. Если в одной команде будут только папы, а в другую придётся маму или бабушку добавлять.
— Ма. Ой, Лариса Славная, — дёргает меня за ткань брюк моя дочка, которая незаметно подползла к нам прямо со стульчиком, на котором сидела, — а мой папа точно же придёт, да? Ты обещала написать ему. Напиши, чтоб не забыл.
— Александра, — недовольно ворчу, — не вмешивайся во взрослые разговоры, иди к ребятам.
Та обиженно уходит, а Вика сочувственно смотрит ей вслед.
— Ей нужен отец.
— Да знаю, — сердце сжимается, тру грудь рукой, — она постоянно о нём спрашивает. Сочиняет, а потом всем подряд рассказывает, какой он замечательный и великолепный. Соседям, бабушкам на лавочке во дворе, родителям на детских площадках. Даже водителю автобуса сегодня сообщила, пока я карту на проезд в кошельке искала. Что мы сбежали, но папочка скоро найдёт нас, и больше не отпустит, будет с ней постоянно. Вот почему? Она же не знает его совсем. Я даже ревную.
Вика цокает, сочувственно покачивая головой:
— Ну, пригласи своего бывшего на утренник, пусть Сашка убедится, что он не ангел.
Несколько лет назад
— Да хватит цепляться, отстань ты от меня. Что ж ты душная такая, — Вадим, вырывает руку из моей.
Берёт со стула джинсы, натягивает их.
— Ты нашёл другую? — смаргиваю с ресниц навернувшиеся слёзы.
— Нет, — резко и отрывисто, — что ты вечно придумываешь!
Идёт к шкафу, распахивает дверцу, роется на полке. Ищет, во что одеться.
— Не надо врать. Я же не дура. Да признайся ты уже.
Зубы ломит от этих слов, как будто только что съела килограмм зелепух с дикой яблони.
Вадим резко оборачивается. В голубых глазах у мужа только раздражение и арктический холод. Выражение лица злое и презрительное.
— В чём признаться? В том, что больше не хочу тебя видеть? Да, не хочу. Устал. Надоело всё. Раздражаешь и бесишь, — после этого испепеляюще прищуривается и подытоживает, — Но измена — это вообще другое, согласна?
Лицо, словно кипятком окатило. Прижимаю ладони к щекам.
Слышу, что малышка завозилась в кроватке. Оглядываюсь. Кажется, спит. Чмокнув губками, переворачивается на животик.
Возвращаюсь к мужу, сдавленно шепчу, надеясь, что дочь не проснётся от нашей ссоры:
— Значит, не изменяешь… А как же вчерашнее подтверждение, которое пришло на твой номер телефона? Об аренде на сутки апартаментов в Москва-Сити?
Вадим застывает на несколько секунд, переваривая услышанное.
И снова взбрыкивает:
— Ты опять рылась в моём телефоне? Шпионила. Это реально вымораживает, Лариса. Что ты за баба такая. Всё время вынюхиваешь, подсматриваешь, подслушиваешь. Задолбала! Хватит контролировать меня. Ты мне не мать. И я тебе не раб. Дай мне свободы. У меня тоже должно быть собственное пространство. Тебе просто заняться нечем. Лучше бы о себе подумала, лишний вес сбросила. Разжирела после родов, как корова. Хоть бы на фитнес записалась. Смотреть противно.
Он презрительно окидывает мою фигуру взглядом с головы до ног и, зацепив пальцем из ящика новые носки, отправляется в коридор.
Неосознанно скукоживаюсь, обхватив себя руками. Мне почти физически больно от его слов. Но в этом Вадим прав.
Я прибавила в весе около пяти килограмм после того, как Саньку родила. И никак не получается избавиться от своего лишнего веса. Сначала грудью кормила, от ограничения в питании молока сразу же становилось мало. А потом… Наверное, это что-то на уровне психологии. Дочка часто болеет, Вадим много работает, дома проводит мало времени. А теперь стал и вечерами, и ночами пропадать где-то. Наверное, я его вообще не интересую, как женщина. Только раздражаю. Вот и заедаю стресс то конфетками, то пирожными. Иногда целый день кручусь, поесть нет возможности. Отрываюсь на перекусах и ночном ужине, когда Сашку уложу.
И времени на посещение спортивного клуба у меня попросту нет: дочка маленькая, а оставить не с кем. Мои родители постоянно на работе, да и неинтересно им с внучкой сидеть. Они своих детей вырастили. После того как мама с папой заявили это, я больше не прошу у них помощи. А свекровь терпеть не может ни меня, ни Саньку. Даже смысла нет пытаться.
Спешу следом за мужем. Так не хочу его отпускать. Боже, как же я его люблю… Не могу поверить, что этот ужас не во сне, что это реально происходит между нами. На что-то надеюсь. Вдруг он, и правда, не изменяет мне. Просто психует от усталости и обиды. Делаю ещё попытку остановить.
Прошу, обращаясь к его широкой спине и агрессивно расправленным плечам:
— Вадим, пожалуйста, не уходи. Ты всю неделю дома не ночуешь, только под утро возвращаешься. Каждый раз пьяный. От тебя духами женскими за километр разит. Если Санька заметит, она может спросить…
Резкий разворот в мою сторону:
— Не надо. Вешать. На меня. Чужую. Дочь, — с ненавистью выдавливает из себя муж.
Мне кажется, у мужа даже зубы скрипят от ярости:
— Саня слишком маленькая. И вообще, мне абсолютно по барабану, что спросит ребёнок, который не имеет ко мне никакого отношения.
У него в кармане звонит телефон. Не отрывая от меня бешеного взгляда, Вадим достаёт его. Не обращает внимания на экран, не проявляет ни малейшего интереса к тому, что за абонент ему звонит.
Тычет пальцем вслепую и подносит смартфон к уху:
— Слушаю.
И я испуганно замираю, задерживаю дыхание, чтоб в очередной раз убедиться в своих подозрениях. Я не хочу этого, но сил развернуться и уйти у меня нет.
Да, снова она. Другая. Женский голос тихонько воркует что-то моему мужу на ухо, только вот разобрать о чём именно, у меня никак не получается. Может, смысл разговора и не очень важен. Главное, что Вадим смягчается, общается с ней не так, как со мной. Более спокойно, даже благодушно.
— Скоро буду. Откуда подхватить? Ага, знаю где. Через двадцать минут буду. Ахаха, конечно. Не сомневайся.
И ещё что-то говорит, но я больше ничегошеньки не понимаю… Его бархатные интонации, от которых мурашки по телу, теперь предназначаются не мне. Немного мечтательный взгляд и улыбка уголком рта, от которых я сходила с ума, тоже не мои больше. Со мной осталась только его оболочка, мёртвая, высохшая, бесчувственная. А душа где-то там. Так зачем я держу его? Пусть он просто признается. Пусть скажет. Слёзы текут по щекам, я уже не пытаюсь их остановить.
Несколько раз открываю рот, но не могу выдавить из себя ни слова.
Вадим отключается, наклоняется к кроссовкам, чтобы надеть их.
С трудом выдыхаю:
— Я всё слышала. Это женщина была.
Голос сиплый и предательски дрожит.
— Уши помой, — буркает муж, сдёргивая ветровку с вешалки.
Делает шаг к двери, поворачивает ключ в замке.
— Ты больше не любишь меня?