Развод. Ищу папу для ягодки

Эпилог

Лариса

Расстелив полотенце, лежу на берегу речки, загораю. Вадим с Санькой чуть поодаль ловят рыбу. А я, пользуясь моментом, дремлю.

Мы с Андрюшей половину ночи не спали. Но я не ропщу. Это не просто капризы, у сына лезут нижние клыки, болезненно и мучительно. Но сейчас ему легче, и он мирно посапывает в коляске, стоящей рядом со мной.

— Саня, ну что ты делаешь! — громко возмущается Вадим.

— Ну, он же дёрнулся… — обижается дочь.

Приподнимаюсь на локте, шикаю на них. Вадим расширяет глаза, виновато стучит пальцами по своим губам, потом, прислонив правую руку к сердцу, склоняет голову.

Продолжает ворчать на Саньку шёпотом:

— Не надо подсекать, как только поплавок дёргаться начал, подожди, пока он ляжет или под воду уйдёт.

Я поправляю фланелевую пеленочку, которой укрыт сын, и невольно любуюсь его длинными густыми ресничками, носиком-кнопкой, сладкими губками… Из-под синей банданы с эмблемой, на которой изображён Нептун с трезубцем в руках, торчат светлые волосики. Наш сын, как и Сашенька, один в один похож на своего отца. Я этому только рада. Вадим — самый красивый в мире. И самый добрый. Самый лучший муж и отец.

Я снова ложусь на полотенце, блаженно подставляя лицо приятному июльскому солнышку.

Прошло три года с нашей второй свадьбы, и я не могу поверить, что когда-то, где-то в другой жизни, между нами всё было плохо.

А сейчас… Я самая счастливая в мире. Единственный мужчина, который мне нужен, рядом. Он очень изменился, в хорошем смысле. Стал взрослым, сильным, внимательным и заботливым. Мы оба ценим каждый миг, проведённый вместе. Вадим осыпает меня цветами обожания, он мой воздух, моё бездонное небо, моя стена и защита от любых бурь и ветров. С каждым годом наши чувства, наша любовь, наше желание оставаться вместе, только усиливаются.

Наверное, нам было необходимо пройти те испытания, чтобы понять, насколько прочно мы связаны, насколько глубоко влюблены.

— Лорочка, — слышу рядом тихий голос, — я внуков заберу, хорошо? А ты отдохни часок, пока возможность есть.

Мы гостим у родителей Вадима, приехали на выходные.

Я присаживаюсь:

— Ольга Петровна, Андрей скоро проснётся…

— Ничего. Я покормлю, поиграю. Дай мне с деточками понянчиться, свой вон вырос… — кивает в сторону Вадима, — когда только успел… Не беспокойся, справлюсь я…

— Верю, — улыбаюсь, — если подгузники закончатся, в багажнике машины ещё пачка есть.

— Бабушка, — к нам несётся Санька со всех ног, — я с тобой пойду. Мультики буду смотреть.

И понижает голос, через плечо кинув взгляд на отца:

— Уже устала рыбу ловить. Только папе не говори, вдруг обидится.

— Ладно, не скажу, — свекровь снимает с тормоза коляску.

И они, о чём-то оживлённо переговариваясь, уходят по берегу в сторону дома.

А я снова укладываюсь, прикрываю глаза.

— Любимая, — на лицо ложится тень, — представляешь, а мы вдвоём остались.

— Я знаю. Ты мне солнышко закрыл, отойди, — недовольно приподнимаюсь и взмахиваю рукой.

— Пойдём купаться, — Вадим скидывает с себя шорты и футболку и отправляется к реке.

Заходит по колено, поворачивается, зовёт ещё раз:

— Иди, вода тёплая.

Категорически отказываюсь:

— Ну уж нет. Там пиявки могут быть, я их боюсь. И ужи. И лягушки, бррр.

— Подумаешь…

Муж разворачивается, складывает руки над головой и ловко ныряет под воду.

И тишина. С закрытыми глазами жду, когда он вынырнет. Но ничего. Ни всплеска, ни других звуков. Полежав ещё пару минут, резко поднимаюсь. Ощупываю взглядом поблёскивающую водную гладь. Мне становится страшно.

Где мой муж?

Вадим

Осторожно всплываю вверх спиной, лежу на воде, стараясь не издавать звуков. Долго могу не дышать. Дождусь. Если что, набок голову сверну, вдохну, но пока терпимо.

— Вадик, ты где?

Ну, здесь же. В паре метров от берега, не видишь, что ли? Если так долго искать будешь, течением унесёт. Оно хоть и совсем слабое, но есть. Находи скорее! Чуть приподнимаю вверх ягодицы, чтоб плавки заметила, они красного цвета.

— Ой, мама, мамочка… Вадим!

Наконец-то. Улыбаюсь любопытным малькам, скопившимся вокруг меня.

Слышу всплеск и бурление воды. Через несколько секунд чувствую тонкие пальчики, которые обхватывают меня за торс и пытаются поднять.

Выворачиваюсь, поднимаюсь и набрасываюсь на неё, притягиваю свою девочку к себе.

Её зрачки расширяются, а немного покрасневшая от загара кожа лица становится алой.

— Родионов, ты сдурел, утоплю тебя, мммм, — пытается возмущаться она, пока я со смешком жадно обхватываю губами её рот, ловлю тёплый, влажный язычок, всасываю его.

Её возмущённое мычание перерастает в сладкий, горячий стон. Она обхватывает одной рукой мою шею, другой сжимает затылок и отвечает мне, играя язычком, легко покусывая губы.

Как же вкусно целовать её, хочу всегда так…

Подхватываю жену под бёдра, приподнимаю, она податливо обвивает меня под водой своими длинными, крепкими ножками. Сквозь ткань купальника ощущаю жар её гладкого, стройного тела.

Балдею… Задыхаясь от накатывающих волн возбуждения, с трудом отрываюсь от её губ на секунду, шепчу:

— Спасительница моя…

Несу её к берегу, опускаю на песок, где мелко.

И впиваюсь в сладкое местечко между шеей и плечом. Моя девочка тихо вскрикивает и чувственно выгибается, закусив нижнюю губку. Сквозь влажный бюст купальника проступают затвердевшие горошинки сосков.

Моя горячая, чувствительная, сладкая…

Единственная…

До безумия любимая…

От перевозбуждения, наверное, слишком сильно впиваюсь губами ей в грудь. Ойкает, в отместку царапает мне спину. И сразу же заглаживает кожу пальчиками. Прижимается сильнее, отыскивая мои губы.

Сбивчиво шепчет:

— Вдруг нас увидят…

Это чтоб я отпустил тебя, что ли? Угу, щас. Не отпущу. Такой голодный, мне всегда мало, говорил же.

Освобождаю член, сдвигаю в сторону перешеек её трусиков и погружаюсь внутрь, разогретую, знойную и обжигающую. Вбиваюсь сразу, сильно и жадно. Наслаждаюсь её рваными вдохами, всхлипами, стонами. Хочу, чтоб это не прекращалось, но…

Мне так остро, головокружительно, что не могу сдержаться.

— Люблю тебя, люблю тебя, люблю, люблю… — почти невнятно шепчет мне в губы в такт толчкам.

Не могу ответить, позже… Нас прошивает общей судорогой наслаждения. Несколько замедляющихся движений, и мы замираем, стараясь успокоить учащённое дыхание.

Сдвигаю носом от ушка пшеничные пряди, пахнущие жасмином. Сбивчиво и нежно шепчу:

— Люблю тебя больше жизни…

Переворачиваюсь, ложусь на спину, усаживая её сверху. Наклоняется, трётся мягкой грудью о мой торс, а щекой о мою щетину.

— Гад ты, Родионов, опять обманул, — бормочет с расслабленной, удовлетворённой улыбкой, — я же предупреждала, что у меня опасные дни. Забыл, что ли? Если не прекратишь, скоро опять станешь папой.

Ничего я не забыл, не склерозный пока…

Ласково беру её лицо в ладони, заглядываю в глаза с поволокой:

— Детка, не ругайся. Пусть. Смотри, какие дети у нас получаются.

Поджимает губки, как будто сдерживает улыбку:

— Да, необыкновенные… Сладкие ягодки…