Развод. Ты меня предал

Глава 30. Мне жаль

— Что ты тут делаешь?! — взвизгиваю я, когда в гостиную врывается Матвей.

Дикий, разъяренный, бледный и всклокоченный.

Он точно меня сейчас убьет.

Кидается ко мне, рывком стаскивает с дивана и толкает в кресло.

— Матвей!

— Заткнись! — с рыком оглядывается на меня.

Зверь. Сейчас он — не человек, а взбешенная зверюга.

— Папа? — Лиля замирает в проходе с кружкой чая.

На секунду в глазах Матвея проскальзывает черное отчаяние, но оно вновь сменяется злобой:

— И ты не лезь.

Что-то не так.

С моим мужем что-то не так.

Он срывает подушки с дивана, шарится по плотной ткани днища, пробегает пальцами по стыкам, и его всего трясет.

— Матвей… Что ты ищешь?

— Пуговицу! — рявкает он меня. — Сранную пуговицу, Ада! Пуговицу!

Он обезумел. Глаза горят ненавистью, и, кажется, он не совсем понимает, где находится.

— Какую пуговицу? — шепчу я.

Его надо успокоить.

— Милый… тебе помочь найти пуговицу?

— А ты ее не находила? — хрипит он.

— Нет.

— А ты? — оглядывается на Лилю, которая с круглыми глазами качает головой. — Точно? Маленькая такая, выпуклая и перламутровая.

Его голос срывается, руки дрожат.

— Нет, пап, не находила. Можем, вместе поискать.

— Нет! — рычит он, когда она делает несмелый шаг. — Не смей подходить! Стой там!

— Милый…

— И ты! — вскидывает в мою сторону руку. — Сиди, где сидишь, Ада.

— Ты меня пугаешь…

— Я знаю.

Вновь шарится в стыке между спинкой и днищем и замирает на несколько секунд. Выдыхает и вытягивает руку. В пальцах — маленькая перламутровая пуговица.

— Это правда, — Матвей с отчаянием смотрит на нее. — Это все было… — а затем его рот растягивает в жутком оскале улыбки, и он смеется.

Смеется — мягко сказано. Это смех сумасшедшего маньяка, и меня уже саму начинает трясти от страха.

— Матвей…

Он прячет пуговицу в карман брюк, встает и с хрустом разминает шею, глядя на меня сверху вниз темными глазами:

— Я должен был не вестись на твои слова, что она твоя лучшая подруга, что вы с ней детства дружите, что она никому не желает зла. Я идиот, Ада, а ты идиотка.

Я не буду вступать с ним в диалог, потому что ничего не понимаю, и могу любым неосторожным словом взбесить его.

— И это была моя обязанность разглядеть в этой суке опасность для моей семьи, — он хмыкает. — Разглядеть и задавить, как крысу.

А затем разворачивается и шагает прочь.

— Матвей! — я вскакиваю на ноги и кидаюсь за ним. — Матвей!

Если я его сейчас отпущу, то быть большой беде.

— Пап! Подожди!

Лиля бросается следом. Мы обе охвачены ужасом и паникой, а Матвей тормозит у лестницы, разворачивается к нам и с улыбкой выуживает телефон из кармана.

— Пап, — всхлипывает Лиля. — Что это за пуговица.

— Не бери в голову, — касается экрана, и прикладывает телефон к уху. — Кстати, у меня, похоже, будет теперь собака.

Лицо отрешенное, а глаза пустые.

— Белая такая и пушистая, — едва заметно щурится. — Надо бы узнать, живая она или нет, — замолкает на секунду и смотрит на ногти. — Ия? Не кричи. Прекрати. Да я знаю. Поэтому и звоню.

Лиля сжимает мою руку. Ладошка у нее мокрая.

— У меня дэтэпэ случилось, — Матвей вздыхает, — только сейчас отвязался. Ты где сейчас? Да, я готов поговорить, — повышает голос. — Не истери! Мне хватит Ады с ее истериками. Где ты? Понял. Скоро буду. Все обсудим, Ия. Я тебя, — прячет руку в карман, в который сунул пуговицу, — внимательно выслушаю.

Сбрасывает звонок и смотрит на нас:

— Какая же она тупая сука, а мы оказались еще тупее. Забавно, — размашисто шагает к входной двери.

— Что-то не так, — шепчет Лиля. — Мам…

Отпускаю ее руку, вновь кидаюсь за Матвеем, который резко разворачивается и под визг Лили впечатывает меня в стену и сжимает шею в холодных пальца:

— Не лезь ко мне сейчас, Ада. Ты не видишь, я не в духе?

— Вижу… Матвей…

Затем он с хриплым и болезненным выдохом прижимается горячей щекой к моему виску.

— Мне жаль, Ада… Очень жаль, что все так получилось…

— Мне тоже, — сипло и сдавленно шепчу я, а по щекам текут слезы. — Очень жаль и мне очень страшно… Я ничего не понимаю, Матвей…

Зажмуриваюсь и всхлипываю:

— Поговори со мной…

— Не могу, Ада, — едва слышно отвечает он и повторяет по слогам, — не могу.

Мажет губами в каком-то отчаянном поцелуе по виску и брови и выходит из дома.

— Матвей! — выскакиваю за ним.

Я уже не плачу, а реву. Слезы ручьями текут из глаз. Останавливаюсь на второй ступени, в отчаянии наблюдая за тем, как он шагает к калитке.

— Господи… Да что происходит…

Меня изнутри переворачивает холодным предчувствием чего-то очень нехорошего, но я не могу понять чего.

Матвей у калитки оглядывается и мягко улыбается:

— Иди в дом, Ада. Тебе надо отдохнуть, а то ты бледная.

— Матвей…

Он будто на краю крыши, но он сейчас не подпустит меня к себе.

— Мне пора, — он усмехается, — меня Ия ждет.

И я не чувствую в груди ревности или злости. Только тревогу. Холодную и липкую. Выходит с территории дома, петли калитки тихо скрипят, и я медленно оседаю на ступеньку.

— Он сошел с ума, да? — сипит Лиля за моей спиной. — Мам, мы можем что-то сделать?

Глава 31. Он не в себе

— Можем, — шепчу я и кидаюсь в дом, — тащи телефон, Лиля!

Бросаюсь вверх по лестнице, врываюсь в свой разгромленный кабинет и ищу разбитый телефон

— Мам, — шепчет Лиля и протягивает телефон.

— Вытаскивай симку, — подхватывает среди обломков свою сим-карту.

— Поняла. Только мне игла нужна.

Выбегает из кабинета, я за ней в ее комнату.

Через минуту я ищу среди списков контактов, которые всегда на сим-карту, Вику, маму внуков Юры.

Гудки обрываются настороженным голосом:

— Алло?

— Это Азарина Ада Викторовна, Виктория, учительница…

— Да? Я знаю, вы у меня же сохранены, — смеется она. — С вами все в порядке, а то вас сегодня заменяли?

— Мне нужен телефон Юры. Срочно.

— Что случилось? — голос напрягается.

— Мой муж может натворить глупостей. Я, правда, не понимаю, что происходит, но ваш дядя должен быть в курсе.

— Да етить-колотить, — возмущенно шипит Вика, — опять он сунул нос куда-то.

— Вика!

Вика диктует номер телефона, я его записываю на клочке бумаги, который протягивает бледная Лиля.

— Спасибо, Виктория.

Сбрасываю звонок и вызываю Пастуха, который, как назло, долго не отвечает, но все же его скучающий и надменный голос раздается в телефоне:

— Слушаю.

— С моим мужем что-то происходит!

— Милочка, ты номером не ошиблась?

— С Матвеем, — повышаю я голос. — Он не в себе!

— А тогда не ошиблась, — Юра вздыхает. — В каком смысле не в себе? У него как бы развод с любимой женой. Чего ты от него хочешь?

— Папа сошел с ума! — взвизгивает Лиля. — Он убьет ее!

— Кого?

— Он к моей подруге поехал.

— Так, — цокает Юра. — Ада, может, тебе его отпустить?

— Да чтоб тебя! — рявкаю я. — Он не на рандеву поехал с пуговицей!

А затем замолкаю. Наверное, я зря в таком тоне с пастухом разговариваю. Он же пальцы людям ломает.

— Повиси на линии, Ада. Я кое-кому звякну.

— Кому?

— Если твой муж сошел с ума, то закажу бригаду санитаров, — Юра фыркает. — Будем ловить, — смеется, — вот это я понимаю, суета сует.

Переводит меня в режим ожидания, и я кусаю ногти.

Нет, у меня нет жалости или беспокойства к Ие, как к подруге, которая находится в опасности.

Я не хочу, чтобы Матвей на волне безумия и ярости совершил непоправимое. И я в его глазах увидела решительную обреченность, которая зальет его реальность кровью.

— Слушай, Адочка, — вздрагиваю от голоса Юры, — я что-то тоже ничего не понял.

— Что?

— Ммм… — неопределенно мычит Юра. — Твой муж на рандеву-то поехал с психиатром.

— Что?

— Ну, — он вздыхает. — Я свел твоего мужа с одним мозгоправом. И я ему звонил, чтобы он там укольчики приготовил и поехал со мной искать твоего слетевшего с катушек мужа. Для него это привычное дело, он меня бывает ищет по городу с иголками и витаминками.

— Что? — сипло отзываюсь я.

— Да рейд они устроили на твою подругу, похоже, — Юра зевает.

Слышу плеск воды, тяжелый вздох и тиху просьбу:

— Дорогая, подай полотенце.

— Ты никуда не поедешь, — слышу недовольный женский голос.

— Поеду, потому что намечается что-то очень интересное, — Юра посмеивается. — Где Игорь, там всегда интересно. Ну, согласись. Вспомни, как я искал прослушку в кустах. И ведь не у своего дома. И даже не в нашем районе.

— Да такое забудешь, ага, — сердито отвечает женский голос. — И ведь как-то, черт тебя дери, договорился с двумя питбулями, чтобы они сидели в сторонке и не мешали.

— Они просто испугались моих угроз, что я их сам загрызу.

— Господи… — шепчу я. — У вас тоже проблемы.

— А у кого их нет, Ада? — печально вздыхает Юра. — Как сказал один умный человек: нет здоровых людей, есть недообследованные.

— Он из-за работы на тебя поехал крышей…

— Зря ты так, Адушка. Матвей тот человек, который бы прошел бы тот же путь и не со мной, — Юра зевает. — И поверь, будь он маленьким нотариусом, из него бы тоже вылез нервный срыв. Кстати, маленькие люди психуют по-крупному. Такие дела.

— Я хочу с вами поехать, — шепчу я. — Я должна быть с ним рядом.

— Нет.

— Юра.

— Нет. Не должна, — делает паузу и самодовольно хмыкает, — а я вот буду. Хочешь передам привет от тебя и дочурки? Или что сказать хочешь? Я передам со всеми интонациями. Ада?

Я всхлипываю и закрываю глаза.

— Я его люблю, Юр.

Ко мне со слезами прижимается испуганная Лиля. Такая хрупкая и беззащитная.

Я тоже не защитила свою семью. Не защитила мужа и дочь.

— Я, наверное, не должна была так… Я не знаю… Я ничего не понимаю… Слишком все сложно и страшно для обычной интрижки… Как я могла не заметить того, что мой муж сходит с ума?

— Вот это передавать не буду, — Юра недовольно прищелкивает языком. — Все, давай, Адушка. Мне пора бежать навстречу увлекательным приключениям.

— Да твою ж дивизию, — зло шипит женский голос по ту сторону. — И уже колени не болят, да?

— Отпустило, — Юра смеется. — Как рукой сняло.

Гудки и я откладываю телефон. Я обнимаю всхлипывающую Лилю к себе и покачиваюсь из стороны в сторону, как в трансе.

— Я тоже люблю папу, — Лиля воет мне в грудь, — а ему столько наговорила! Мерзкого и противного! Какая я дура!

— Папа знает, что ты его любишь, Лиля, — целую ее в макушку. — И он тебя тоже любит.

Глава 32. Вот и поглядим

— Слушай, Игоряша, а у тебя какой интерес к подруге жены? — звучит голос Юры в динамике телефона.

— У меня не к ней.

— К кому?

— К ее… ммм… подруге?

— Не понял, — Игорь вздыхает, — Матвей ты, что, с двумя дамами повеселился?

— Можно и так сказать.

— Ах ты шалунишка.

Игорь отказался отпускать меня одного. Да я и сам понимаю, что если буду один, то Ию просто убью. Размозжу голову о стену, не побоявшись свидетелей.

— А ко второй даме у тебя какой интерес?

— Профессиональный.

— Так. Ничего непонятно, но я все равно с вами.

— Нет.

— Это я тебе Игоря подогнал, — Юра вздыхает, — это мой друг, а раз с ним дружишь, то дружишь и со мной. А еще меня твоя жена попросила найти тебя и побыть рядом. Разве я мог ей отказать?

— Ада тебе звонила?

— Да. И кое-что сказала.

— Что?

— Скажу при личной встрече.

— Ты обещаешь вести себя тихо и культурно? — Игорь мягко проворачивает руль. — И следовать нашему плану без сюрпризов?

— Игорь, ты мне яйца выкручиваешь.

— Потому что я знаю, насколько тебе сейчас любопытно. Вот и выкручиваю. Но ситуация правда нестандартная, Юр. Я думал это очередной психоз, но…

— Да сволочь ты такая.

— Такая, да, — Игорь кивает. — Я знаю, на что давить. В любом случае, с нами ты или нет, решать Матвею.

— А он в состоянии решать?

— Ну, меня же он взял с собой, хотя я ждал, что он меня убьет. У них поэтому не получилось, потому что ты слишком рационален, даже в момент истерики.

— Что не получилось? — голос Юры аж подрагивает от нетерпения. — Матвей, не думал, что скажу это однажды мужику, но… возьми меня!

Игорь косит на меня взгляд, а я понимаю, что у меня затихает та деструктивная ярость, которая может привести к жестоким ошибкам.

Мало убить. И я не убийца.

Я юрист с рациональным мышлением, холодным разумом и достаточно истерик.

— Матвей, — Юра вздыхает, — ты знаешь, я очень злопамятный. И да, я сейчас тебе бессовестно угрожаю. Я сбежал от жены, и меня ждет скандал. И я не хочу выслушивать ее крики просто так. И кричит она громко, и бьет много посуды.

И, наверное, без Юры я бы не дорвался до отвратительной правды, которая бы уничтожила меня. Я бы сгнил.

Посреди ночи я явился к Юре. Не в себе, и он это заметил. И не прогнал. Вызвонил Игоря, который его самого не раз вытаскивал из приступов. Такими людьми редко делятся, и почти никогда не вскрывают правду, что кукушечка периодически слетает с орбиты.

— Я буду против лишних вопросов, Юр, — тихо отвечаю я.

— Ладно, — с готовностью отвечает Юра. — Я лишние вопросы тоже часто не люблю. Буду в сторонке стоять и дружески поддерживать.

— Ага, ты так умеешь в сторонке стоять, что можно наложить в штаны, — Игорь хмыкает.

— Так нам это и надо, нет? — голос Юры становится серьезным. — Вряд ли у Матвея намечается романтическое рандеву, верно? Я атмосфере чувствую, что ситуация не располагает к свечам и лепесткам роз.

— Верно.

— Только сразу предупрежу, — Юра вздыхает. — Я против физического насилия по отношению к женщине. То есть, никаких пыток с ногтями и даже пощечин.

— И это ты говоришь человеку, который делает больно через слова? — Игорь вскидывает бровь.

— Точно, с тобой в разговорах можно плакать, как избитый мальчишка, — цыкает Юра. — И ведь лучше бы пытал.

— Я тебе скину адрес, где стукнемся.

Игорь сбрасывает звонок и медленно выдыхает.

— Это как-то стремно тремя мужиками переть на одну бабу, — откидываюсь назад.

— Куда лучше двумя бабами на одного мужика?

— И даже после всего этого… — устало потираю переносицу, — я уверен в том, что изменял жене… у меня сейчас будто раздвоение какое-то…

— Так и есть. У тебя сейчас две реальности, Матвей. В одной ты мачо, во второй…

— Жалкое чмо, — перевожу взгляд на дорогу.

— Драматизируешь.

— А кто я? — хмыкаю.

— Мужик, в которого втрескалась сумасшедшая женщина. Слушай, есть такие, которые любимых мужей травят, — Игорь едва заметно щурится. — Реально любимых мужей отправляют на тот свет. Тебе не повезло. Не ждал, что милые и улыбчивые красавицы могут быть маньячками.

Перламутровая пуговица в кармане, как раскаленный кусочек железа.

И слова Игоря не успокаивают.

Я должен был заметить в этой гадине опасность. И даже не по отношению ко мне. И можно сказать, что мне отчасти повезло в том плане, что Ия могла навредить Аде и Лиле.

Убрать с дороги к желанной цели быть рядом со мной.

Передергиваю плечами.

И я без понятия, что будет дальше со мной, Адой и нашей дочерью, которым я не смогу сказать правды.

Потому что мне стыдно и мерзко. И я себя прежним уже не чувствую.

— Какова вероятность того, что ты у перламутровой пуговички не первый?

— О чем ты?

— Это может быть бизнесом, — Игорь постукивает пальцами по рулю. — Я вот дядек по кустам ловлю и убеждаю их, что никто за ними не следит, а кто-то… промывает им мозги?

— Я все еще поверить не могу, что мы на серьезных щах обсуждаем подобный бред, — потираю лоб. — Это какой-то абсурд.

— А пуговица в твоем кармане говорит об обратном.

Машина заезжает во двор жилого комплекса, паркуется у детской площадки под фонарем, который зловеще подмигивает.

— Я бы посоветовал, чтобы ты сейчас взял меня с собой…

— Дай мне сыграть в ее игру, — приглаживаю волосы. — Я хочу понять, насколько она поехала крышей.

— Сам-то ты не поедешь крышей?

— Вот и поглядим.

— Через десять минут я сам поднимусь, Матвей, — Игорь смотрит на наручные часы. — Надеюсь, кровавого месива не будет, — переводит на меня взгляд, — ты сейчас в реальности?

Глава 33. Но как?

— Матвей…

Ия повисает на моих плечах, и жалобно так всхлипывает в грудь.

А меня внутри всего переворачивает, и желудок подскакивает к глотке в желании выплеснуть желудочный сок и желчь.

— Матвей…

Она разрушила мою семью.

В голове пролетает видение, в котором я хватаю эту суку без тормозов за волосы и разбиваю ее голову о стену.

И все вокруг в крови.

И я тоже в крови.

Медленно выдыхаю и возвращаюсь в реальность, в которой ко мне жмется Ия со слезами и бормочет, что Ада убила нашего ребенка. И, конечно же, мальчика.

Черт знает, как она определила на раннем сроке мальчик это или нет, но, вероятно, я при некоторых обстоятельствах бы уверовал, что потерял сына.

— Матвей, что ты молчишь? — обхватывает лицо теплыми руками и заглядывает в глаза.

Чокнутая. Теперь я это вижу, и от ее темного отчаянного взгляда становится липко и противно.

— Мы с Адой подали заявление на развод, — говорю я.

Глаза Ии вспыхивают диким восторгом, и она принимает слова на свой счет. Лезет с поцелуями, от которых я уворачиваюсь и прижимаю ее к себе в удушающих объятиях.

Я хочу раздавить Ию, чтобы ее внутренности вылезли через рот и нос кровавой кашей.

— Матвей, я так рада… Мы можем быть вместе… Ада не та, кто тебе сейчас нужна… Тебе нужна я…

Ночь, темнота и голос Ии, которая выдыхает те же слова “тебе нужна я” и “только я”.

— Я устал, — выпускаю Ию из объятий, которые могли принести ей много боли при моей несдержанности и шагаю в прихожую, — ты даже не представляешь как, Ия. Я за одни сутки, кажется, постарел на лет тридцать.

— Я тоже, — шепчет Ия, — но я не могла больше молчать, Матвей. Да разве я могла? Ведь у нас мог бы быть ребенок. Матвей, — она всхлипывает, — я понимаю… вы семья… были семьей, но разве такое можно простить? То, что они со мной сделали?

Оглядываюсь. Это подготовка ко второму этапу промывки моих мозгов? Слишком много слов о ребенке.

— А зачем ты пришла к ним?

— Я искала тебя. Ты не отвечал на звонки, и я волновалась. Ты ведь… — всхлипывает и пускает ручьи слез, — тоже был жесток со мной. Этот месяц… Ты хоть думал, каково мне?

Меня опять утягивает в темноту, в которой второй женский шепот просит Ию переждать в стороне, чтобы мои новая память окрепла и чтобы я свыкся с ней.

— Я не думал, — отвечаю я. — Этот месяц я… знаешь, Ия, мне весь этот месяц было дерьмово. Я обманывал жену, дочь…

Я замечаю в глазах Ии злость и ревность.

— Каждый день я жил в ожидании того, что все скоро вскроется и рванет. И ты…

— Я должна была сказать. Мне тоже было тошно. Она ведь моя подруга, мы с ней с детства дружим… И она должна была понять…

— Понять предательство двух близких людей?

— Мы не виноваты, Матвей. Мы столько лет сопротивлялись…

— И думаешь, все это стоило того?

— Да.

Вздыхаю. И прохожу, не разуваясь, в небольшую гостиную и падаю на диван, на подлокотнике которого лежат окровавленные джинсы.

Могу предположить, что я должен был их увидеть.

Да, брошены они будто в небрежности, но мерзкое кровавое пятно сразу бросается в глаза среди милой и уютной обстановки.

И надо сказать, меня джинсы царапают что-то в подсознании. Кровь запеклась темным пятном на светлой ткани, и я, кажется, даже чувствую этот легкий запах железа.

Яркий и въедливый акцент.

Игорь прав. Наш мозг работает удивительным образом, и у нас нет контроля над тем, как он решит принять реальность.

— Да… было столько крови, — шепчет Ия. — И до сих пор кровит, Матвей… Мне так жаль… И мне так страшно и больно…

На столике — фарфоровый чайник и две чашки с золотой каемочкой по краю.

Ия наливает чай в одну из чашек, и со слезами на глазах вручает ее мне:

— Ты останешься? Дома ведь тебя не примут.

— Не примут, — хмыкаю я, — да я и сам не смогу теперь вернуться.

Делаю под ее темным взглядом глоток чая, которым почти опустошаю чашку, а затем поддаюсь в ее сторону.

В неожиданном поцелуе, который она не ждала, я вливаю в нее терпкий чай, а затем под испуганное мычание запрокидываю голову за волосы и прижимаю ладонь ко рту. Она машинально и на испуге сглатывает отраву.

Набрав в рот слюны, я сплевываю на ковер и всматриваюсь в ее глаза, что теряют тень злорадства.

— Матвей… — сипит она. — Что ты делаешь…

Или я не угадал? В чае не было того, чего я ожидал?

— Матвей! — взвизгивает она, вырывается, но я замечаю, что ее движения стали неуклюжими.

— Ах ты, мразь, — цежу я скозь зубы, наблюдая затем, как она оседает на пол и отползает от меня. — Во второй раз решила меня нагнуть, да?

Вот теперь к ней приходит полное осознание того, что я знаю о ее фокусах с моими мозгами. Ее начинает трясти, но в глазах пробегает искорка надежды, когда в дверь настойчиво стучат.

— Ты кого-то ждешь? — вскидываю бровь. — Уж не свою ли подружку, — вытаскиваю из кармана перламутровую пуговицу и перевожу усталый взгляд на Ии, которая тяжело дышит. — И повторю свой вопрос, Ия. Это стоило того?

— Ты не должен был… Она мне обещала… Дала гарантии… — Ия обмякает на полу, скосив на меня взгляд. — Ты… Как?

— И ведь самое забавное в этой ситуации тебе не подать в суд за ненадлежащее оказание услуг, — встаю, когда в дверь вновь нетерпеливо стучат, — будет тебе уроком.

Глава 34. Ты ее любишь?

Смотрю в глазок.

Стоит мымра беловолосая и ждет.

Убью не убью?

Я весь вспотел, пот ручьями льет, дышу с трудом и сердце колотится, как бешеное.

Если убью, то и шанса на нормальную жизнь у меня не будет. Пусть безумие меня либо окончательно сожрет, либо отпустит.

Щелкаю ключами в замочной скважине, приоткрываю дверь, а сам бесшумно отступаю.

— Ия.

Только она входит, я тенью кидаюсь к ней. Она не успевает даже вякнуть, как я обхватываю ее шею локтевым сгибом.

— Ну, привет… — рычу я.

Сдавливаю ее шею, хрипит, роняет сумку и царапает меня ногтями.

Из комнаты выползает Ия, мычит, слюни пускает и тянет руку.

Когда моя жизнь обратилась в кошмар наяву? И как позволил всему этому случиться?

Успешный юрист душит тощую мразь на глазах лучше подруги своей жены.

Может, я до сих пор пребываю в липком кошмаре, в который нырнул после волшебного укольчика Игоря?

Может, я сейчас в палате с мягкими стенами?

— Я люблю тебя, — раздается за спиной голос Юры, и я оглядываюсь. Стоит в дверях, спрятав руки в карманы и щурится с глубоким придыханием. — Я люблю тебя, Матвей.

— Что?

— Это тебе жена передала.

Я ослабляю хватку, тетка без сознания валится на пол. Я отступаю к стене, а Ия заползает обратно в комнату:

— Помогите…

— Ты же вроде худеть собирался, — Игорь просачивается между Юрой и дверным косяком.

— Я худею, но без буквы д, — Юра зевает во весь рот. — Каждый день худею от этой жизни.

Игорь наклоняется к тетке, касается ее шеи и вздыхает:

— Жива.

Кажется, я слышу в его голосе разочарование. Юра закрывает дверь, а Игорь поднимает взгляд:

— Дыши.

После тащит ее за подмышки в комнату, глядя на Юру:

— А сердце ты проверял?

— Проверял.

— Что сказали?

— Сказали, что умру нескоро, — Юра пожимает плечами. — И не надейся, — переводит на меня взгляд, — так это и есть та вторая, с которой у вас был тройничок?

— Тройничок не то слово, — выдыхаю я.

— И да, я в роли твоей жены все жду, когда ты мне ответишь взаимностью, — Юра недовольно цыкает. — Невежливо на “я тебя люблю” молчать.

— Ты больной, — хрипло шепчу я и сплевываю.

— Кажется, мы с тобой в одной палате можем оказаться под наблюдением Игорька, — Юра низко смеется. — Будем с тобой по воскресным утрам у окошка бумажные поделки делать для любимых жен.

— Да етить-колотить! Вы баб на меня решили скинуть?! — рявкает Игорь из комнаты. — Тихо, милая, я тебя не обижу. Просто поговорим.

Юра вытаскивает из кармана пиджака моток белой нейлоновой веревки и протягивает мне с жуткой улыбкой:

— Я думаю, это пригодится. Всегда ношу с собой.

Выхватываю моток и шагаю в комнату. Замираю, потому что у Игоря есть своя веревка, которой он ловко связывает руки Ии, что яростно мычит в ковер.

— Что ты так смотришь на меня? — шипит он. — Помоги мне.

— А я просто стою в сторонке и наблюдаю, — в комнату заходит Юра и отступает от меня к комоду с телевизором. — И без лишних вопросов. Если помогаю, то будут вопросы. О, чаек…

— Нет! — огрызаюсь на него и делаю шаг к дивану, на котором лежит без сознания беловолосая мымра.

— Понял, — Юра вскидывает руки перед собой в защитном жесте, а после опять прячет их в карманы брюк, — чаек, видимо, не для меня.

Пять минут возни с веревками, и сидят две суки на диване, и недоуменно мычат с кляпами во рту. Перламутровая ведьма очухивается медленно, с трудом фокусирует взгляд и слабо дергается. Ее ведет в сторону, она падает, и Игорь возвращает ее на место:

— Доброго вечера, коллега.

Затем он идет под испуганное мычание в прихожую, приносит сумку и с интересом в ней копается, присев на край столика.

Вытаскивает ту самую стальную коробочку, от вида которой меня начинает мутить, наличку, телефон и упаковку со жвачкой.

— Вы, наверное, задаетесь вопросом, — он откладывает сумку на пол и улыбается Ие и белобрысой гадине, — что тут, собственно, происходит.

— Этим вопросом задаюсь я, — вздыхает в углу Юра.

Игорь оглядывается, и Юра неловко улыбается:

— Пардон. Молчу. Вырвалось.

— Короче, девочки, — Игорь скрещивает руки на груди, — я тот, кто тоже очень любит копаться в мозгах. Но не во вред, а во благо. И были у меня тоже гениальные идейки подкручивать настройки в пациентах, но тема очень опасная и непредсказуемая.

Юра переводит на меня многозначительный взгляд, которым дает понять, что ситуация для него начинает потихоньку проясняться.

— Ты меня особо не интересуешь, — Игорь смотрит на бледную заплаканную Ию. — Ты явно моя потенциальная пациентка.

Ия дергается, рычит, пытается вытолкнуть кляп.

— А вот ты… — Игорь приветливо улыбается перламутровой ведьме, — ты моя плохая версия с комплексом бога. Давай знакомиться? — вытаскивает шприц из нагрудного кармана и его улыбка становится шире, когда его жертва округляет в ужасе глаза. — Поболтаем, как коллега с коллегой, обсудим твою деятельность и поделишься секретиками.

Юра подкрадывается ко мне, наклоняется и шепчет:

— Во дела… Что происходит-то, а… у меня слов нет.

Всматриваюсь в его глаза и сдавленно шепчу:

— И не говори.

— Ты бы видел себя сейчас. Но жена тебя любит и таким, Матвеюшка, — печально вздыхает, — а ты ее сейчас в таком непростом моменте на грани любишь?

Глава 35. Девочек надо воспитывать

— Подправить память чуток, — Марина щурится на Игоря. — Что тут такого?

Да, белобрысую стерву зовут Марина. И она бывший психиатр. Пятнадцать лет проработала в психушке. Десять из которых — эксперименты над пациентами и смелые игры с их мозгами.

— Да ладно, — хмыкает она, когда Игорь вскидывает бровь. — Вся наша память сама со временем меняется. Разве нет? Мы дорисовываем того, чего не было, и забываем то, что было.

— С этим соглашусь, — Игорь кивает, — но…

— Как я дошла до жизни такой? — Марина кривится. — Деньги люблю. Вот и все. Попробовала на своем зяте в первый раз. Обидел меня. Сильно. Я его убедила, что после ссоры на даче он чуть не утонул, и что его спасла я. С тех пор шелковый стал, голос не повышает и воды очень боится. Даже ванну не принимает, только душ.

— Ох ты ж, — шепчет Юра и поглаживает щеку. — Обалдеть. Вот уж мужику точно не повезло с тещей. А тебе повезло? — смотрит на меня.

— Я затрудняюсь ответить на этот вопрос.

— Но на самом деле все не с этого началось, — Марина пожимает плечами, — а с того, что я в гадалки ушла.

— Так, — Игорь устало потирает брови.

— Знаешь, сколько женщин приходит ко мне и просит приворожить любимого, — Марина улыбается, — вернуть бывшего?

— Много? — Юра скалится в улыбке, — я угадал?

— А что за жирного клоуна вы взяли с собой?

Укольчик Игоря слишком развязал язык Марине, и она раскрылась под ним наглой хамовитой бабой.

— Этот жирный клоун раздавит тебя пузом и не поморщится, — отвечает Юра, мило улыбнувшись, и взгляд Марины становится острыми и цепким. — Начала с картишек и гороскопов и закончила промывкой мозгов?

— За любовь дорого платят, — Марина хмурится. — А еще мне нравится работать с самодовольными мужиками, которые думают, что у них все под контролем, — переводит на меня взгляд. — Ну, Матвей, у тебя все под контролем? И так ли ты уверен, что у тебя с Ией ничего не было?

Я медленно вдыхаю, а Юра выставляет передо мной руку, предостерегая от глупостей. Ия рядом с Мариной мычит и жалобно всхлипывает.

— Для твоего мозга все реально. У для него есть две правды, — Марина смеется, — и это… мягко скажем, ошибка в хрупкой и ненадежной системе.

— Игорек у нас тоже не пальцем деланный, — Юра важно скрещивает руки на груди. — Я делаю ставку на него.

— Это очень льстит, конечно, — Игорь массирует переносицу, — но вернемся к теме.

— Мужчин очень легко убедить в том, чего не было, — Марина переводит скучающий взгляд на него. — Это женщины много копаются в себе, обсасывают, думают и сомневаются. Мужики никогда не сомневаются. Даже в своих ошибках. На этом и играю. Да они с удовольствием признают, что уроды конченные, чем начнут в себе ковыряться, ведь это очень неприятно.

— Доля правды в этом есть, — Юра задумчиво чешет подбородок. — Я бы тоже не стал разбираться, с чего это вдруг полез на подругу жены. Полез и все. Отстань и иди в подвал.

— В подвал? — недоуменно спрашиваю я.

— Так моя же куда-нибудь побежала с криками, а я бы ее в подвал, — Юра пожимает плечами. — У меня там, кстати, уютно. И не выберешься. Я очень продуманный. И тебе советую подвальчик обустроить. Хотя… уже поздно. И на вопрос мой ты не ответил, кстати. Я в роли твоей жены начинаю разочаровываться.

— Юра… — цежу я сквозь зубы. — Ты — не моя жена. Окстись.

— Может, мне слезу пустить? — Юра переводит на меня насмешливый взгляд, — чтобы тебя торкнуло.

Не стану я сейчас говорить о любви к Аде, с которой мы оказались посреди безумия и хаоса.

И сейчас я хочу быть не здесь. Мне, на самом деле, глубоко начхать, какими препаратами меня обкололи и с кого Марина начала свою грязную игру. Мне бы сейчас под одеяло к жене, в ее объятия, но я же прекрасно понимаю, что она не успокоит меня, как бы ни целовала, какие бы слова ни шептала.

И измена бы нанесла нашему браку и семье меньший урон. Я был бы просто козлом.

— Ты ее любишь, Матвей, — шепчет Юра. — И это единственная правда, которая сейчас важна.

— Сейчас не время для таких разговоров, — шепчу я и сжимаю в отчаянии кулаки.

— Нет, самое оно, — невозмутимо отвечает Юра. — Но ты ужас какой упрямый баран. Аж бесишь.

— Вы закончили? — Игорь вздыхает. — Если да, то что дальше? В лес и закапываем?

Ия мычит и дергается, а Марина презрительно кривит губы, но в ее глазах проскальзывает искра страха.

— Ну, что ты, — Юра смеется, — они же девочки. Девочек я не закапываю. Девочек надо воспитывать. И, Игорь, разве тебе не хочется сейчас самому поэкспериментировать?

— Опасная тема, Юр, — Игорь раскрывает металлическую коробочку, — а вдруг меня тоже переклинит? Да и доза у нас тут на одну девочку.

— Давай ту девочку, что меня назвала жирным клоуном, обработай по самую макушечку, — Юра шагает к дивану, садится рядом с Ией и заглядывает в ее заплаканные глаза, — а ты понаблюдаешь за тем, как она на твоих глазах сходит с ума. Как проигрывает в погоне за деньгами и в игре в бога.

Ия мычит и льет слезы ужаса.

— И ты ведь согласна, что ты сама уже давно кукушечкой поехала? — Юра дружелюбно улыбается и смахивает слезы. — Так?

Ия медленно выдыхает.

— Я очень тепло отношусь к Матвею. Он отличный юрист, но теперь его работа на меня под большим вопросом. И в этом виновата ты. И ты, если понимаешь, что я на самом деле не клоун, а злой дядька, пойдешь лечить голову. У тебя два варианта, крошка, тебя изолируют от нормальных людей или я тебя кину грязным, потным, мерзким мужикам, которые пустят тебя по кругу и живого места не оставят. Я бы предложил сделать выбор Матвею, но не стану. Ему же потом с этим жить, милая. Так вот, какой выбор сделаешь ты?

Глава 36. Тем же салом по мусалам

— А разделим коктейльчик на двоих? — сдавленно отзываюсь я и медленно выдыхаю.

— Что? — Юра оборачивается.

— Пусть Игорь обработает двоих, — цежу я сквозь зубы. — Ее, — кидаю взгляд на бледную Ию, — пусть пустит по кругу… — замолкаю на секунду и расплываюсь в улыбке. — Пусть двоих пустит по кругу.

— Не получится… — сипит Марина, и я вижу в ее глазах ужас. — Дозы не хватит, — переводит взгляд на Игоря, — не хватит…

— А ты затейник, Матвеюшка, — Юрак щурится на меня. — Тем же салом по мусалам, да?

— А чем тебе не воспитание?

— Соглашусь, — Юра медленно кивает. — Человеку надо на своей шкуре…

— Мне жаль… — шепчет Марина и дергается, когда Игорь щелкает пальцами по ампуле. — Матвей… Очень жаль…

Ия мычит и рыдает.

— Ты хочешь что-то сказать? — Юра вытаскивает кляп изо рта Ии.

— Матвей, — воет она, — Матвей…

— Очень информативно, — Юра подхватывает джинсы с подлокотника и сует ей под нос, — твое?

— У меня был выкидыш… Матвей… я не лгу… Это был твой ребенок… Я понимаю, что все это неправильно…

— И я должен сейчас расплакаться? — вскидываю бровь. — Серьезно? Даже если и был выкидыш, то мне срать на тебя с высокой колокольни, Ия.

— У нее выкидыш был три дня назад! — взвизгивает Марина. — Не сегодня! Ясно?!

— Замолчи!

— Итить-колотить, — Юра откладывает окровавленные джинсы. — Вот поэтому я дел с бабами не веду никогда. Они же вечно фигней всякой страдают.

— Какая разница, когда был выкидыш?! — Ию трясет.

— Чтобы жену его подставить! — шипит Марина. — Чтобы ее очернить! Чтобы он ее возненавидел!

И теперь они обе дергаются, пытаются освободиться из пут, клокочут, бросаются оскорблениями, а Юра, прижав ладонь к груди, качает головой:

— Какие идиотки, прости-господи.

— Она пришла ко мне, — марина плюется слюной, которая летит во все стороны, — и предложила, чтобы я опять в тебе поковырялась после того, как скажет твоей жене о беременности. Понимаешь? Матвей, дура я. Прости. Хочешь я на колени…

Пытается сползти на ковер, но Игорь возвращает ее на диван резким и ловким рывком и затыкает рот кляпом.

— Я люблю тебя, Матвей…

И вот тут меня выворачивает на ковер желчью и слизью с жуткими утробными звуками. На лбу проступает холодная испарина, меня ведет в сторону, и я хватаюсь за подоконник.

— Какая же ты сука… — вытираю губы. — Какая же ты мразь…

— О, — Юра заталкивает в рот беснующейся Ии кляп, — сердце кровью обливается. Неразделенная любовь — это так грустно. И ведь баба ты красивая, могла бы любого другого мужика выбрать, но нет, покусилась на моего Матвеюшку. На моего мальчика, которого я, сука ты такая, пас с третьего курса.

— Чо? — хрипло отзываюсь я.

— Хороших юристов надо присматривать еще милыми щеночками, — Юра оглядывается с улыбкой. — Что? Ты мне почти как сын.

— Заткнись, а.

— Ладно, с сыном перегнул. Будь ты моим сыном, то, наверное, уже бы пузо отожрал, но пуза у тебя нет. Бесишь, сволочь. Я в твоем возрасте уже колобочком ходил, а ты прямо-таки Аполлон. Еще удивляешься, почему бабы по тебе буквально сходят с ума.

— Юр, — кривлю лицо. — Ситуация как бы не располагает к хохмачеству. Меня, мать твою, отымели. Буквально отымели, понимаешь? Узлом связали мозги! Жена меня ненавидит…

— А вот это неправда! — Юра повышает голос и грозит мне пальцем.

— Это какое-то безумие! — рявкаю я.

— Угу, — отзывается Игорь, просматривая ампулу на просвет. — Я сейчас прям будто на групповой терапии, и вот-вот буду вынужден звать толпу санитаров. И это умиротворяет. Меня очень нервируют якобы спокойные и нормальные люди. А когда все вокруг мычат, смеются, кричат… так уютно.

— Ты тоже больной ублюдок, Игорь, — неожиданно серьезно говорит Юра.

— А еще я очень дорогой ублюдок, — Игорь переводит на него спокойный взгляд. — У меня жена хочет купить машину для сына, а я ведь хороший отец, Юр, поэтому за два круга групповой любви и за долгую реабилитацию двух куриц под моим строгим надзором спрошу серьезную сумму.

— А вот и бизнес попер, — вздыхает Юра.

Ия и Марина тяжело и прерывисто дышат, вылупив на меня глаза.

— Вскладчину организуем групповушки для девочек? — Юра вновь смотрит на меня. — Я беру на себя белобрысую мымру. Не люблю, когда меня называют клоуном. Какой же я клоун, Матвей? Обидно, знаешь ли. Я ведь ее не оскорблял. Вот как так можно?

— Значит, будет сыну на восемнадцатилетие машина, — Игорь откладывает ампулу, берет жгут со стола и с добродушной улыбкой его натягивает, — с кого начнем? — переводит взгляд на меня, — я бы предпочел, чтобы первой была Ия, потому что хочу дешевых понтов перед коллегой. Я буду покруче этой стервы.

— Тут ты уже сам решай, — сплевываю и выхожу из комнаты под жалобное мычание Ии.

Меня знобит и тошнит. Руки дрожат, голова кружится. Я не хочу присутствовать при работе “мастера”. Я готов ему заплатить, но не смотреть и не слушать его.

— А я останусь, — из комнаты доносится голос Юры, — проконтролирую ситуацию.

Мне надо вернуться в ветеринарку, в которой я оставил сбитого пса. Если умер, то похороню его, а если выжил, то посижу с ним и подумаю над кличкой.

Надеюсь, что выжил. И тогда у меня будет пес.

Пушистый белый пес.

Глава 37. Поговори со мной

— Может ты со мной, наконец, поговоришь? — хватаю Матвея за руку у двери, за которой нас ждет мировой судья. — Матвей.

После того дня, когда он ушел в невменяемом состоянии, он не идет со мной на контакт.

Тот поцелуй в висок был, видимо, последним проявлением его любви.

Живет с хромой собакой в корпоративной квартире. Я привожу к нему Лилю почти каждый день по ее просьбе, но и у них что-то не складывается.

Лиля говорит, что по большей части Матвей молчит. Они смотрят фильмы, гуляют с собакой и готовят ужин. А разговорить его выходит только тогда, когда Лиля вываливает учебники и тетрадки и требует помочь с уроками.

Пару дней назад она осталась ночевать у Матвея, и поделилась, что он немного оживился за папскими наставлениями лечь вовремя спать, проверить рюкзак, почистить зубы и не сидеть в телефоне допоздна.

На мои просьбы поговорить, встретиться, пустить в квартиру и попить чай отвечает, что ему нечего сказать.

Он занял глухую оборону, и мне не пробиться к нему.

И кажется, после развода я останусь и без Лили, потому что она должна быть с ним. Она нужна ему, как спасательный круг.

— О чем? — разворачивается ко мне.

Отстраненный, строгий и офигеть какой холодный. Прямо глыба льда, о которую я расшибу лоб в жалких попытках расшевелить почти бывшего мужа.

— Что и это все? Да? — я готова разрыдаться. — Столько лет вместе и я теперь не заслуживаю простого разговора?

— Разговора о моей измене? Нет, об этом я говорить не буду, Ада.

И Ия подозрительно исчезла с радаров. Я на волне истерики в пустом доме хотела ей позвонить, но не стала. Что она мне скажет? Порадуется за то, что я осталась у разбитого корыта и без любимого мужа?

— Матвей… Ты ведь и не с ней…

— Я повторяю, Ада, — наклоняется ко мне, — я не стану вести беседы на эту тему. Я знаю, чего ты ждешь. Что я встану на колени, заломаю руки, пущу слезу и поползу за тобой просить, чтобы не было развода. Что я тебя люблю, и что жить без тебя не могу.

Нарастает желание влепить пощечину.

— И я тебя действительно люблю, — твердо шепчет он, — люблю, Ада, и буду любить вне брака. Мне необязательно быть тебе мужем, чтобы тебя любить.

— Любовь у тебя какая-то странная…

— Какая есть. И я поддерживаю тебя в том, что после измены стоит разбежаться.

— Матвей, — в бессилии шепчу я. — Ты что-то скрываешь… Что-то недоговариваешь.

— Я не смогу быть тебе прежним мужем, — Матвей тяжело вздыхает, намекая, что я его утомила. — Ты и сама это понимаешь.

— Да, черт тебя, дери, — рычу я. — Просто поговорим, пойдем… к семейному психологу?

— И что ты готова простить кобеля, который наскочил на твою подругу? Понять и простить? Твоя любовь на это способна? И мы будем у семейного психолога все это мусолить и мусолить, да?

— Ты меня отталкиваешь.

— Да, — невозмутимо отвечает Матвей.

— И винишь меня?

— Нет.

— Но…

— Я не хочу разговаривать, Ада, — шипит он. — Не хочу. А то, чего я хочу, не будет. Тебе нужны разговоры, ты хочешь меня и себя препарировать, разобрать по косточкам и собрать, а этого мне не надо. Мне нужна прежняя жизнь, Ада. Мы сейчас можем выйти из здания суда прежними?

— Нет, — опускаю взгляд, а Матвей поднимает мое лицо за подбородок.

— Ты все равно будешь моей женщиной.

— А если я хочу остаться женой? — едва слышно отвечаю и пальцы начинают неметь и дрожать.

— Въедливой, настырной. Той женой, которая будет копать и копать, когда я прошу оставить меня в покое, потому что именно этого я жду?

— Я просто хочу тебя понять, — по щеке катится слеза.

— А вот не надо меня понимать. Я не хочу, чтобы ты меня понимала. Я собаку поэтому завел.

Несколько секунд недоуменно молчу, и возмущенно шепчу:

— Ты, что, меня сейчас на уровень собаки поставил?

Тимур в стороне сжимает с тяжелым вздохом переносицу. И плакать резко расхотелось.

— Ну, вот какие с тобой разговоры? — Матвей смахивает слезу с моей щеки.

— Обалдеть, — шепчу я. — Я, короче, должна быть твоей собакой?

— Я не об этом, — открывает дверь передо мной, пропуская вперед.

В небольшом кабинете за Т-образным столом нас ждет Екатерина Севастьяновна. Полная низенькая женщина с усталым взглядом. Наш мировой судья.

Мы с Матвеем садимся друг напротив друга.

Для вида просматривает все документы, сдвинув очки на нос, затем собирает их и многозначительно постукивает краем стопки по столешнице.

— Документы-то в порядке, — говорит Екатерина Севастьяновна. — Тимур с ними никогда не лажает. Он у меня в любимчиках.

Тимур криво улыбается.

— Разводимся, милые? — Екатерина Севастьяновна переводит взгляд с меня на Матвея. — Может, кто в отказ? Может, кто потребует три месяца на примирение? Или, может, передумали?

Глава 38. Пошел ты

Я встаю. Стул громко и неприятно скрипит ножками о гладкий белый кафель.

— Так, — Екатерина Севостьяновна смотрит на меня из-под очков.

Матвей медленно выдыхает.

Козел.

Собака, значит?

А ничего, что собаки бывают злыми, агрессивными и очень упрямыми?

Я вскидываю руку в сторону Екатерины Севастьяновны, которая, впечатлившись моим резким и властным жестом, вручает мне стопку документов.

Я делю ее на три стопки поменьше, а затем рву на четыре части, зло и в дикой ярости вглядываясь в глаза Матвея.

Екатерина Севастьяновна подпирает лицо рукой, наблюдая за мной, и снимает очки.

Собираю клочки и швыряю их в лицо Матвея:

— Пошел ты.

И меня просто всю трясет.

— Ну, это однозначно штраф, дорогуша, — Екатерина Севастьяновна вздыхает.

— А он его и заплатит.

— Что ты творишь, Ада?

— У Лили сегодня психолог в три, — цежу я сквозь зубы. — Отвезешь и заберешь. Она сегодня на тебе. И я против того, чтобы твоя псина спала на ее кровати. И тебе не мешало бы ее вычесать, а то Лиля вся в шерсти ходит, а я эту сраную шерсть никак не могу убрать.

— Могу грумера хорошего посоветовать, — флегматично отзывается Екатерина Севастьяновна. — У меня два самоеда и хаски.

А после тянется к одному клочку и пишет на нем номер телефона:

— У нее очередь обычно, но скажете, что от меня, — поднимает на меня взгляд и мило улыбается, — там тетка моего в возрасте, глубоко замужем.

— Это еще к чему? — зло выдыхаю я.

— Так, для информации, — Екатерина Севастьяновна пожимает плечами.

— А еще завтра Лиле нужен доклад о дебильных грибах, деревьях и всей этой ерунде, которая в жизни никогда не пригодится! — повышаю я голос. — Сиди и рисуй с ней грибочки, мицелий и расписывай, как, мать вашу, крепка связь подосиновиков с осинами. Какая у них там любовь, но лишь до того момента пока кто-то не возьмет и не вырвет все с корнем! Но грибы-то у нас те еще уроды. Переползут к другим осинам! Или даже к березкам, да? Осины надоели со своими вопросами, да?

— Ада, — Матвей не спускает с меня взгляда, — выдыхай.

— Сам выдыхай, — бью кулаком по столу. — И у тебя самого, кстати, шерсть на пиджаке! Вычеши свою новую подружку!

А после разворачиваюсь и выхожу из кабинета, гневно встряхнув волосами. Если ему так нужен развод, то пусть попотеет и свою пятую точку сожмет.

— Вот же козлина.

Зло шагаю мимо других пар, которые ждут своей очереди на развод. Останавливаюсь, смотрю на них и сжимаю кулаки.

Кто молча сидит через несколько сидений друг от друга, кто-то разошелся в небольшом холле по разным углам и делают вид, что друг друга не знают. Обмениваются злыми презрительными взглядами.

А ведь, наверное, женились по любви и с великими надеждами на светлое, доброе и совместную старость, но сейчас столько неприязни, гнева друг к другу, что мне аж закричать на них хочется. И отхлестать по щекам.

Выдыхаю и топаю к лестнице, буркнув под нос:

— Дураки какие.

И сами мы с Матвеем тоже дураки. Он — упрямый дурак, а я — растерянная дура, которая ничего не понимает, но чует, что с мужиком ее что-то не так. Я не должна сейчас психовать и бежать, как обманутая жена. Я должна быть близким человеком.

И это пипец как сложно сейчас, потому что женская гордыня требует выбросить многолетний брак в мусорку, вскинуть подбородок и пойти дальше, но тогда смысл семьи?

Он ворвался за пуговицей в наш дом в черном безумии. В ярости и гневе. И этот гнев все еще в нем, и он отравит Матвея. И сейчас его лекарство — Лиля, которая, в отличие от меня, дошла своими подростковыми мозгами, что не надо дергать отца.

Вот она его понимает. Ей близок и понятен настрой “не трогайте меня, отстаньте от меня, но будьте рядом”.

Накинув на плечи теплое пальто, выхожу на крыльцо и звоню Лиле, которая сразу отвечает на звонок тихим и отрешенным голосом:

— Развелись?

— Я порвала бумажки и мне светит штраф, но пусть папа с этим разбирается, — выдыхаю пар изо рта. — И он тебя к психологу повезет, и после заберет. И ты сегодня с ним.

— Ладно, — попискивает Лиля, и я улавливаю в ее голосе испуганную надежду.

На глазах проступают слезы. Бедная моя девочка.

— И собаку вычешите, — строго говорю я, а сама закрываю глаза. — Ты в шерсти, папа в шерсти.

— Ладно, — еще тише отвечает Лиля и боится дышать.

— И не пускай собаку на кровать.

— Его зовут Барон.

— Не пускай Барона на кровать, — четко проговариваю я и смахиваю слезы с щек.

— Ладно, — шепчет Лиля.

— Все, целую, Ли. Люблю тебя.

— И я тебя. И… — замолкает на секунду и шепчет. — Папу сейчас нельзя бросать. Ему плохо, мам, — а затем будто испугавшись своих слов торопливо прощается и сбрасывает звонок. — Пока, мамуль.

Ему плохо. И дело не в измене. Она лишь прикрывает что-то. Что-то гнилое и мерзкое.

— Ада, — меня выдергивает из темных мыслей голос запыханного Тимура.

— Да? — оглядываюсь.

— Никогда не думал, что у подосиновиков могут быть такие страсти, — поправляет на своей шее шарф и мягко улыбается.

— Жизнь у грибов она такая, — спускаюсь по лестнице и шагаю по небольшой аллейке, шурша опавшими желтыми листьями.

Выхожу за территорию суда, иду по тротуару, и ветер доносит визгливый старушечий голос:

— Муся! Фу!

Затем истеричный лай. Очень знакомый лай.

Глава 39. Сгниет и черви сожрут

Я не люблю верить в совпадение.

Но через дорогу в кустах верещит та сама бабка, которая была с Ией, и пытается достать собаку.

— Что такое, Ада? — спрашивает Тимур, который решил увязаться за мной.

— Ты веришь в совпадения? — шепчу я.

— В роковые совпадения верю, — серьезно отвечает.

Я смотрю в его круглое лицо, и ищу в нем того угловатого парня, который орал песни на нашей свадьбе.

— Значит, у нас тут роковое совпадение, — перекидываю сумочку через плечо, смотрю по сторонам и решительно перебегаю дорогу.

Старуха тем временем свою рычащую собаку достает из кустов, с матерками отбирает дохлого воробья и откидывает его в сторону:

— Муся, фу!

Муся вся в грязи, глаза горят. Рвется из рук к воробью, яростно перебирая лапами.

— Муся!

Тут старушенция замечает меня, потому что пру я к ней прямо через газон. У нее аж собака на руках замолкает с открытой пастью.

— Идем, Муся, — старуха резко разворачивается и торопливое семенит прочь на грани неуклюжего бега.

— Полиция! — гаркает Тимур. — Стоять!

Старуха резко притормаживает, жалобно всхлипывает:

— Батюшки…

Оглядывается, а Тимур решительно лезет во внутренний карман пальто и достает красную ксиву.

Через несколько секунд он ее раскрывает, представляется левым Именем:

— Бахлов Виталий Алексеевич, старший лейтенант полиции.

Сует липовую ксиву под нос испуганной старухи, эффектно ее закрывает резким взмахом и прячет в карман.

— Господи…

Собака подает голос, и получает от Тимура слабым щелчком по носу. Недоуменно облизывается.

— Я не виновата… — старуха отступает. — Я ничего не знаю. Меня заставили, — голос дрожит. — Обманули!

— Пройдемте, гражданочка, — Тимур берет ее под локоток, — у меня к вам масса вопросов. И все они очень серьезные.

Я принимаю его правила игры, и зажимаю старуху по другую сторону:

— Думала, не попадешься?

— Я все расскажу, — старушенция заискивающе вглядывается в мрачное и круглое лицо Тимура, который косит на нее взгляд, полный неодобрения и угрозы. — Я ведь актриса, уважаемый. Актриса на нищенской пенсии. Вот и подрабатываю. Я не виновата. пенсии ни на что не хватает.

— Продолжайте, гражданочка.

Тимур, похоже, тоже актер, потому что я сама готова поверить, что он старший лейтенант.

Он бы мог быть мошенникам, потому что сейчас его аура не дает сомневаться в его игре.

— Так она же мне даже не заплатила вторую часть, — шепчет старуха, прижимая собаку к груди. — Исчезла. Скрывается, наверное, да?

— Детали дела не раскрою.

— Понимаю, — кивает старушка. — Гадина она. Сказала, что заплатит. Ну, я же внукам хотела подарки сделать… Вот и пошла на такое. Я эти ночи даже не спала, хотела деньги даже вернуть, ведь… это же неправильно. Я же честная женщина. Я обычно только шум навожу, покричу, а тут… Не знаю. Деньги хорошие ведь. Пенсия маленькая.

— За хорошие деньги можно и лжесвидетельствовать? — цежу я сквозь зубы.

Так. Ия заявилась ко мне с целью разыграть спектакль, в котором мне была отведена роль неадекватной истерички. Прекрасно.

— Я же говорю меня обманули! А я старенькая, глупая, — опять смотрит на Тимура, который сердито щурится на нее. — И ведь никому я в итоге не врала. Показаний не давала. Вот вам дам. Даже в письменном виде. За это же будет поблажка? Я ведь старенькая. Господи, какой позор… Я так и знала, что с этой гадиной будут проблемы. И меня взяла и сдала! Исчезла, не заплатила и сдала!

— У вас, гражданочка, большие проблемы, — Тимур разворачивает старуху за плечи к себе. — И тут может грозить даже срок.

— Ой, нет… — всхлипывает она в ответ.

— Да, — Тимур щурится. — Вы на карандаше. И заводим личное дело. Поэтому из города не выезжаем, не пытаемся скрыться. Для показаний вызовут.

— Да, конечно, — кивает и пятится. — Сижу мышкой и жду. Ой, кажется, давление подскочило.

— Свободны.

Старуха со слезами на глазах скрывается в переулке, из которого доносится запоздалый лай.

— Я ничего не понял, — Тимур вздыхает, устало глядя на меня. — Во что вы влипли?

— Одна хитрая бледная поганка позарилась на полянку подосиновиков под красивой осиной, — шепчу я. — И эту бледную поганку зовут Ия.

Слежу за его реакцией. Интересно же. У него точно в юности были планы на зеленоглазую красавицу.

— То есть наш подосиновик полез на бледную поганку? — Тимур вскидывает бровь. — Ну, бред же.

— Почему?

— Будь у нашего подосиновика выбор из двух последних женщин на земле между старухой с собакой и бледной поганкой, он бы полез на старуху.

— Думаешь?

— Я уверен, — Тимур поправляет шарф на шее. — Только со старухой я ничего не понял.

— Поганка разыграла выкидыш, — тихо отвечаю я.

— Как мне повезло, что я для нее оказался лохом, — Тимур смеется и приглаживает короткие волосы. Заметив мой недоуменный взгляд, пожимает плечами. — Сказала, что я не ее уровня. А будь я ее уровня, то, наверное, сожрала бы.

Я молча вздыхаю и перевожу взгляд на желтые листья:

— Я ничего не понимаю, Тимур.

— Просрете семью, то будете идиотами, — Тимур тяжело вздыхает. — И про мое альтер-эго молчком, Ада, — внимательно вглядывается в глаза, — а то прилетит мне так, что…

— Буду молчать.

— Это так, чтобы бомжей и алкашню выпроваживать со двора, — Тимур застегивает пальто. — Если бабка взбрыкнет, то ты меня не знаешь и не видела. Хотя вряд ли она осмелится.

— Ты убедительно сыграл.

— Не зря в школе ходил в кружок актерского мастерства, — шагает прочь и оглядывается. — Подосиновик без осинки сгниет, Ада. Черви изнутри сожрут.

Глава 40. Это все не с проста

— Я должна знать, что происходит! — повышаю голос, а Юра в трубке громко зевает и скучающе причмокивает. — Это у него после вас крыша потекла.

— Меня так часто обвиняют, — вздыхает, — что мне уже неинтересно. Давай придумаем что-нибудь новое, Ада. Например, что я хороший друг, который не сдаст потроха Матвея его очень любопытной жене. Одно могу сказать. Ему надо сейчас посидеть в сторонке… А ты давай-ка займись переездом.

— Не поняла?

— Дом выставляй на продажу, а сама вещички собирай и переезжай куда-нибудь.

— Это какая-то завуалированная угроза? — напряженно спрашиваю я.

— Опять тон не тот? — хмыкает Юра и переходит на ласковое сюсюканье. — Собери чемоданчики и переезжай.

Меня всю аж передергивает. Точно угрожает. Но за что?

— Вы меня не запугаете.

— Да едрить тебя за ногу, Ада! — рявкает Юра. — Я же тебе не сказал, что, сука такая, урою и по кругу пущу! Угрозы! Это совет! Нехрен сидеть в этом доме! Выезжай!

И он прав. Жить в доме, в котором Матвей и Ия предавалась утехам, тошно. Я хожу и гадаю, где они могли развлекаться друг с другом.

Я и так не сплю на нашей кровати, ведь предполагаю, что она осквернена предательством и грязью, но тон Юры подразумевает нечто большее, чем просто измена.

Они с Ией кого-то убили в нашем доме? И пуговица — это улика? Поэтому у Матвея сорвало крышу?

И кого они могли убить?

Меня накрывает каким-то кровавым видением. Кидаюсь к раковине, откладываю телефон и меня выворачивает овощным салатом.

— Ада.

Желудок вновь сжимается под болезненным спазмом.

— Ада, — доносится из рубки, — так. Это буэ неспроста.

Тянусь к телефону, чтобы сбросить звонок, но из меня опять вырываются нечеловеческие звуки, желчь и слизь.

— Точно неспроста, — оживленно резюмирует Юра.

— Замолчите, — шепчу я и пытаюсь отдышаться.

Затем я понимаю, что я давно не лезла в ящик под раковиной за прокладками и тампонами. Очень давно. И все эти недели меня преследовала тошнота и слабость, но я думала, что это виноват стресс, который я переживаю.

И разбитой была из-за черной тоски, недоумения и страха перед разводом, который бы перечеркнул все наши с Матвеем годы любви.

— Раз молчишь, то точно все неспроста.

— Да вы издеваетесь… — сплевываю вязкую слюну и вытираю подбородок тыльной стороной ладони.

— Кстати, ты так и не сказала, — голос Юры мягкий, но в этой мягкости я все слышу хитринку, — судья одобрил развод? У вас же сегодня назначено.

— Юр…

— Да?

— Вы ему ничего не скажете.

— А что я должен не сказать?

Включаю воду, полощу рот и умываюсь. Подхватываю полотенце с дверцы одного и шкафчиков и вытираю лицо с тяжелым выдохом.

— Ну, теперь, — провожу полотенцем по шее, — похоже, Матвею нескоро светит развод. Ха.

Закрываю глаза.

— Коварство женщин не знает границ, — философски подытоживает Юра. — А он прямо-таки требует развода? Это ты же его тащила. Или у вас роли поменялись?

— Вы мне не нравитесь, — говорю я. — Вот так. Вы опасный человек, и я против того, чтобы Матвей работал на вас.

— А он сейчас в отпуске, — Юра вздыхает. — Мне он сейчас с такими мозгами не нужен. Ему бы сейчас кубики там перебирать, домики из них строить, слюни радостные пускать. И если мы тут говорим друг другу правду, то…

— И ведь вы скажите не ту правду, которая мне нужна.

— Моя правда в том, что я… — делает зловещую паузу и мило продолжает, — хочу чтобы вы своего сына назвали в честь меня.

— Чего?

— Хорошее же имя, — фыркает Юра. — Я думаю, что пацана родите. Юрий Матвеевич. Звучит же.

— За какие такие заслуги?

— За такие, что я крутой дядька.

— Может, я это стресса…

— Ага, конечно, — короткая усмешка. — Чем мне тебя подкупить?

— Той правдой, которая мне нужна.

— Нет.

— Вы, что, Ию убили? — неожиданно предполагаю я.

Не зря же она исчезла. Убили и закопали в лесу. Перед глазами встает картинка, как Матвей и Юра тащат тело, обернутое в ковер, в лес. Под холодным дождем и ветром.

— Я тебе ничего не скажу, а самой тебе стоит пораскинуть мозгами, — Юра разочарованно вздыхает. — Я, конечно, понимаю, что интересное положение женщинам давит еще и на мозг, но, е-мое, Ада. Я задам тебе один единственный вопрос, но если ты и тут начнешь тупить, то я в тебе разочаруюсь.

— Какой вопрос?

— Ия сирота, что ли?

И Юра сбрасывает трубку. Я непростительно долго думаю над его вопросом. Нет, не сирота. Есть мама и папа, но к чему это?

Точно.

Мама и папа. Они, конечно, со мной не особо водили дружбу, но я могу про Ию разузнать у них. Куда пропала и почему.

Если жива и прячется, то я ее найду и поговорю по-женски. Вытрясу из гадины всю правду.

Я уже готова поверить в то, что она ведьма и реально свела моего мужа с ума приворотами и заговорами.

Раз Юра намекнул на Ию, то надо ее искать.

И Матвей просил лишь его не трогать и не дергать тупыми вопросами. Про бледную поганку ни слова не сказал.

Решительно откидываю полотенце.

Но сначала я зайду в аптеку.

За тестами на беременность.

Ох, не думала я, что наш кризис в браке будет таким заковыристым и непонятным. Я тоже хочу все бросить и спрятаться в ракушку, но нельзя. Не сейчас.

Я все эти года пряталась за Матвеем. И к чему это привело?

Глава 41. Так и живем

Ия уехала в долгосрочную командировку. В Италию.

Вот что мне сказали ее мама и папа с красными и опухшими глазами.

И на мой вопрос, почему она меня не предупредила, сказали, что все произошло срочно и по условиям новой работы контакты надо минимизировать. Вот так.

И быстренько меня выпроводили.

Живая, значит.

И в командировку я не верю. Бред же. Тут что-то другое, но никто мне не скажет правду, потому что это некрасивая правда.

Меня уже не остановить.

Я еду к ней на квартиру, в которой она жила, ведь история очень подозрительная и таинственная.

Я долблюсь к ней в дверь. Громко, настойчиво, чтобы всполошились ее соседи. И моя тактика срабатывает. Выглядывает сердитая полная женщина и рявкает:

— Да нет ее!

— А где она? — оглядываюсь. — Я волнуюсь. Это моя подруга. Исчезла. Я не могу до нее дозвониться.

Женщина поправляет бигуди и щурится на меня, размышляя, наверное, о том, а стоит ли мне что-то говорить.

Я пускаю слезу и для убедительности всхлипываю:

— Я боюсь за нее. В полицию даже пошла.

— Не туда пошла, дорогуша.

— А куда надо? О, Господи, в морг? — прижимаю ладонь к груди. — Нет, — прикрываю пальцами ко рту, — нет…

— В морге нет таких крикливых, — женщина приваливает к косяку и прячет одну руку в карман замызганного халата в мелкий цветочек. — В дурку ее увезли. И еще одну вместе с ней. Это было что-то, — тяжело вздыхает. — Реально увезли в смирительных рубашках. Я такое только в кино видела. Серьезно.

— Еще одну? — шепчу я. — Еще кого-то?

— Подружку, наверное, — пожимает плечами. — Не знаю. Может, перепили и белку словили? Или… — понижает голос до шепота, — закинулись чем. Сейчас такое продают… ужас ведь. Я так и думала, что с ней что-то не то. Ни мужика, ни ребенка, ни котенка.

— Какой кошмар, — шепчу я в ладонь, а сама ни черта не понимаю, что, мать их, тут произошло.

Ию забрали в психушку? Она, конечно, та еще дрянь с сорванными тормозами, раз решила переспать с Матвеем, но вряд ли она могла сойти с ума. Да еще так, чтобы ее упаковали в смирительную рубашку.

— А кто вызвал-то санитаров? — спрашиваю я. — Вы?

— Нет, — качает головой. — Да я сама посреди ночи от криков проснулась. Выбежала, а тут такое! Целая бригада из здоровых мужиков, которые никак не могли справиться с двумя женщинами.

— А что они кричали?

— Да какой-то кошмар кричали, — женщина вздыхает. — Просили их где-нибудь спрятать, а то… их найдут, вернут в какой-то сарай с цепями и свиньями.

— Боже, — медленно моргаю я.

— И якобы их около года со свиньями держали, но это неправда. Я Ию вчера вечером видела, и никаких свиней не было. Так жалко родителей, — неодобрительно покачивает головой. — Приходили на днях. Две тени.

— А они мне ничего не сказали.

— А как такое сказать, дорогуша? Это же трагедия.

— Да, — медленно киваю. — Я в растерянности и не знаю, что ответить.

— Да что тут скажешь, — отмахивается рукой. — Главное, чтобы закрыли надолго, а то могут и на людей кидаться. Вот в новостях какой-то шизофреник с ножом кинулся на беременную. Демон привиделся. Вот так.

— Ужас, — делаю шаг к лифту. — А вы не знаете, куда именно увезли?

— Нет.

Творится настоящая непонятная ерунда. И вряд ли мне удастся узнать, куда именно увезли Ию. Я не родственник, не доверенное лицо.

Я опять в тупике.

С другой стороны… Я знаю, что делать дальше. У Валентины Ивановны, учительницы второго “Б” класса, муж работает на одной подстанции скорой старшим врачом. Поплачусь ей, и она мне поможет.

Я же милая овечка, которая просто переживает за подругу и хочет быть с ней рядом. Пусть ее муж поищет в системе информацию о вызове бригады для Иечки, которая слишком уж внезапно слетела с катушек.

И, похоже, в этом замешан Юра и Матвей.

Я успеваю вернуться домой, выпить чая, порассматривать пять положительных тестов на беременность, сидя на унитазе, прежде чем получаю сообщение от Валентины Ивановны с нужной мне информацией.

Приняли ведьму в четвертой психиатрической больнице.

Откладываю телефон к тестами на беременность и тяжело вздыхаю.

Моя жизнь обратилась в сюр, в котором я задыхаюсь. Отпустить Матвея и согласиться на развод было бы куда проще. Он бы остался для меня козлом-изменщиком, а я приняла бы роль обиженной женщины.

Сейчас я займусь поиском квартиры, соберу те вещи, которые потребуются мне и Лиле в первое время и найму грузчиков.

Похоже, в нашем доме произошло нечто большее, чем близость в разных позах по всем углам.

И агрессия Матвея с его перепадами не из-за сложного характера.

Его клинило, и он сам тоже мог оказаться в смирительной рубашке. Мог, но рядом с ним оказался Юра.

И пес, которого он сбил на дороге.

— Барон, — подхватываю тесты на беременность и выкидываю их в урну, — пса зовут Барон.

За вечер и ночь переехать, а утром наведаться в больничку. Может, меня прогонят с расспросами, но сидеть я не буду. Ия устроила настоящий цирк, и я должна понять, какая роль во всем этом была отведена Матвею.

Вибрирует телефон. Лиля прислала видео. На нем Матвей в футболке и спортивных штанах вычесывает Барона. Тот кайфует и лениво бьет по полу хвостом. Рядом — огромная куча белой шерсти.

— Пап, — тянет Лиля, — передай привет маме.

Замираю на унитазе, когда Матвей поднимает тяжелый взгляд на камеру.

— Привет, — шепчу я и закусываю губы, чтобы не разреветься.

Но вместо Матвея голос подает Барон, который с ворчанием тянется к напряженному хозяину и лижет его руку.

— Перевернись, — говорит Матвей и возвращается к вычесыванию, когда Барон неуклюже выполняет его команду.

Видео обрывается, и следом прилетает сообщение от Лили: “Вот так и живем”.

Глава 42. Подруга, говоришь…

— Что у нас тут, Анечка? — к стойке подплывает мужичок в белом халате.

И я понимаю, что я не могу его четко описать. Вот спрячется он сейчас за угол, переоденется и я его если и узнаю, то по цепким глазам, а так… Обычный и совершенно непримечательный мужик.

— Да вот… — лениво тянет Анечка за стойкой, — говорит, подругу к нам упаковали. Рвется к ней, аж рыдает.

Ну, не так чтобы рыдаю. Видимо, тут игра в слезы не возымеет должного эффекта. Вытираю лживые слезы и вздыхаю:

— Здравствуйте…

— Анечка, — мужчина игнорирует меня, — ты закажи мне, пожалуйста, лингвини в сливочном соусе и салатик… греческий.

— А чего уж не в нашей столовой балуетесь? — Анечка вскидывает бровь.

— Кормят паршиво, — мужчина пожимает плечами. — Ни греческого салатика тебе, ни лингвини.

Разворачивается под усталым и недовольным взглядом Анечки ко мне и сдержанно улыбается:

— Главный врач. Игорь Викторович Сиделкин, — лезет в карман халата, хмурится и вздыхает, — опять бейджик забыл.

— Опять потеряли? — Анечка прикладывает трубку к уху.

— Возможно, — кивает и вновь смотрит на меня, — я вас слушаю.

— Меня зовут Ада…

Откуда-то доносится крик. Дикий, надрывный, а затем обращается в вой.

— Новенького привезли, — Игорь Викторович опять улыбается. — Он думает, что он злой суровый волк. В лесу голым бегал. На старушку напал, а она его избила тростью. Хорошо так избила.

— Очень интересно… — неуверенно отвечаю я.

— Согласен. Как любят некоторые говорить, — прищуривается, — в каждом из нас живет зверь. И я сейчас про старушку, если что.

Я медленно моргаю. А чего я, собственно, ожидала от главного врача психиатрической больницы?

— Я вас слушаю, — прячет руки в карманы.

— Моя подруга тут.

— Уверены?

— Эмм… Да, — выдыхаю и борюсь с желанием сбежать, потому что боюсь, что и меня могут закрыть.

— Интересно, — улыбка Игоря Викторовича становится шире, — а подробности будут? Тут много всяких подруг лежит.

— Да, лингвини в сливочном соусе, греческий салат… — воркует Анечка в трубку. — Угум.

— И еще давай креветок в кляре, — Игорь Викторович кидает взгляд на нее. — И пусть положат лимончика побольше.

Анечка уточняет заказ, называет адрес, и Игорь Викторович вновь прищуривается, но уже на Анечку.

— Да, это психиатрическая больница, — фыркает она. — Нет, не розыгрыш. Да мы уже не в первый раз у вас заказываем! И каждый раз одно и то же! Главврач у нас гурман! Да! Все, ждем!

Бросает трубку, и поднимает взгляд на Игоря Викторовича:

— Обед скоро будет. Надеюсь.

— Так, подруга, — Игорь Викторович опять смотрит на меня.

Я говорю имя, адрес, с которого Ию забрали и примерное время.

— Да, тут, — кивает Игорь Викторович. — Поступила с острым психозом. И пока никаких посещений. Даже для родственников.

— Острый психоз? — повторяю я. — Это странно.

— Почему?

— Потому что… Я ее хорошо знаю, — придаю голосу твердости и уверенности. — Вот так просто острый психоз?

— Я не могу дать вам полную информацию о состоянии вашей подруги, — Игорь Викторович вздыхает. — Отчитаться могу только перед близкими родственниками. Врачебная тайна. Вы о такой слышали, Ада?

— Тут происходит, — делаю шаг к Игорю Викторовичу и наклоняюсь с тихим шепотом, — какая-то дикая ерунда.

— Еще какая, Ада, — едва слышно отвечает он.

— И я подозреваю, что…

— А пройдемте со мной в мой кабинет, — перебивает он меня тихим голосом.

Я с подозрением всматриваюсь в его глаза и шепчу:

— А я потом отсюда выйду?

— Хороший вопрос, Ада, — Игорь хмыкает, медленно разворачивается и шагает по коридору, тихо насвистывая под нос.

Я смотрю на Анечку в поисках поддержки, но та лезет в папки с документами и притворяется, что меня не существует. Делаю медленный решительный вздох и следую за Игорем Викторовичем, который неожиданно зачитывает Пушкина:

— Я помню чудное мгновенье: передо мной явилась ты… — а затем опять насвистывает.

Сворачивает к лестнице, и я зачем-то говорю:

— Игорь Викторович, я немного нервничаю.

Он оглядывается:

— От неврозов тоже лечим. И хорошо лечим, но я люблю сложные случаи.

— Не сомневаюсь.

— Вот сейчас раздумываю над тем, — поднимается по лестнице, — как мне донести нашему волку, что я тут Альфа? С другой стороны, если его бабка избила, то я должен справиться.

— Рычать будете?

Игорь Викторович неожиданно смеется и оборачивается:

— Почему нет? Могу и порычать, если потребуется.

Я слабо улыбаюсь. Зря я, наверное, веду с психиатром такие опасные разговоры.

— Выдыхайте, Ада. Я вас выпущу, — приглаживает волосы ладонью. — У вас все в пределах нормы.

— А что есть норма?

— А это… — он одобрительно улыбается, — уже не просто хороший вопрос, а отличный. И отдает философией. Есть у меня тут один философ. Какие у нас с ним бывают беседы. Могу до ночи с ним говорить, — вздыхает, — считает себя Богом.

— Серьезно?

— Да. Может, оно так и есть.

— Это шутка же, да?

— Да, — Игорь кивает. — И шутки наш творец тоже очень любит. Весь мир, говорит, его одна большая шутка, которую не все понимают.

— Жуть, — шепчу я и ежусь.

Через пару минут Игорь Викторович открывает передо мной дверь с вежливой улыбкой:

— Прошу, Ада.

Глава 43. Пусть горит в аду

— Не переживайте вы так о своей подруге, — Игорь Викторович покачивается в кресле. — Она в надежных руках.

Да не о ней я переживаю. Мне нужны от нее ответы, что случилось у нее с Матвеем. В голове шевелятся нехорошие подозрения, но они никак не могут оформиться в четкие мысли и понимание ситуации.

Мне, если честно, все равно на то, что с ней будет. Жалости нет. Эта дрянь устроила спектакль с выкидышем, нашла бабку, которую согласилась дать ложные показания, и полезла на моего мужа, который сейчас выпустил ядовитые иглы.

— Острый психоз на фоне выкидыша, — Игорь Викторович скучающе пожимает плечами. — Для женщины сложно пережить такое.

Я хмурюсь. Выкидыша ведь не было.

— Кажется, вы хотите что-то сказать, Ада.

— Сомневаюсь… что был выкидыш, — аккуратно говорю я.

— Был, — Игорь Викторович не спускает с меня внимательного взгляда. — За несколько дней до госпитализации она обратилась в гинекологию десятой поликлиники. Срок ранний, и учитывая ее диагноз… У нее был очень мизерный шанс доносить этого ребенка.

— За несколько дней?

Игорь Викторович называет дату. И это за пару суток до ее спектакля. Кровь пульсирует в висках.

Все-таки измена имела место быть?

— Вот ее и накрыло. Да, — вздыхает. — Еще и возраст такой, когда уже не девочка и впереди проблемы со здоровьем будут нарастать.

Поскрипываю зубами, сжимаю подлокотники кресла пальцами, и меня начинает мутить от искусственного запаха лаванды. Ищу взглядом источник. На подоконнике стоит бутылочка из темного стекла с тремя черными длинными палочками.

— Жена втюхала, — Игорь Викторович оглядывается на диффузор., а затем смотрит на меня. — Запах не нравится?

— Я не смогу ее увидеть? — игнорирую его вопрос.

— Зачем?

— У меня к ней вопросы.

— Какие?

— Личного характера.

Игорь Викторович щурится:

— Она не в состоянии ответить на вопросы личного характера, Ада. Вы понимаете, что такое острый психоз?

— Нет.

— Это паника, галлюцинации, человек не способен правильно оценить происходящее, бред, — глубоко вздыхает. — И с вашей подругой действительно тяжелый случай.

— И все это из-за выкидыша.

— Это одна из возможных причин.

— Значит, ответов я не получу, — бубню под нос и дышу через рот.

— Каких?

Смотрю на Игоря Викторовича исподлобья:

— Кто вызвал бригаду скорой помощи?

— Соседи? — улыбается.

— С ней была еще одна женщина, — говорю тихо и уверенно. — Так.

— Возможно.

— И у нее тоже острый психоз и тоже тяжелый случай?

— Врачебная тайна.

Откидывается назад и смотрит на меня так, будто сканирует мои мысли. Какова вероятность, что этот непримечательный по внешности мужчина связан с Пастуховым Юрой, который меня и направил по следу.

— Если у вас нет ко мне вопросов, то я лучше вернусь к своей новой статье, — Игорь Викторович мягко и даже ласково улыбается, — пока, конечно, только изучаю вопрос, просматриваю литературу и чужие работы… — постукивает пальцами по столу, — но тема меня увлекла. Гипноз, наркотические вещества, ложные воспоминания.

Я напрягаюсь. Зачем мне знать, над чем он работает. Нашел свободные уши, чтобы похвастаться?

— Вы знали, Ада, что наш мозг пластичен, а память очень ненадежна? — спокойно продолжает Игорь Викторович. — И что опытный гипнолог может переписать воспоминания? Человека довольно легко убедить в том, чего в его жизни не было.

На меня накатывает волна жара и потливости. Дыхание учащается, и мне кажется, что за моей спиной кто-то притаился.

— А еще психика — очень хрупкая штука, и ее можно сломать при правильном подходе, — Игорь Викторович всматривается в мои глаза.

Меня сейчас вырвет. За жаром по телу прокатывается озноб.

— Вы… — шепчу я, — тоже человек Пастуха…

— Без понятия о ком вы, Ада? — Игорь Викторович не моргает. — О каком Пастухе речь?

Да, он — человек Пастуха. И все, что он сказал, было ответами на мои вопросы, но одного пазла не хватает. Выкидыш.

Игорь Викторович ведет со мной беседу не просто так, и не для красного словца ввернул выкидыш. Ия была беременной от Матвея, которому выкрутила мозги. И, похоже, его агрессия и отчаяние связано именно с тем, что была близость.

Дело не в ложных воспоминаниях, а в физическом контакте. Меня начинает трясти. На глазах выступают слезы.

Я пришла к ответу, и этот ответ ужасает своим безумием и мерзостью. И да. Матвей сам бы этого мне не сказал, и я его понимаю. Лавандовая вонь забивает носоглотку будто слизью.

— О, господи…

— Как часто я слышу эти слова.

— Я пойду…

Я с трудом встаю на ватные ноги. Меня шатает, и сглатываю кислую слюну. Плетусь к двери и прикладываю дрожащую ладонь ко лбу.

— А знаете… Я могу вас отвести к вашей подруге.

Оглядываюсь и шепчу:

— Да пусть эта мразь горит в аду.

Я выхожу в коридор, приваливаюсь без сил к стене. Как же сейчас Матвею, если мне самой хочется забиться в темный уголок и съежиться там в комочек.

И на что бы еще могла пойти Ия, если бы за спиной Матвея не стоял Юра? В своем безумии она могла бы пойти и дальше.

Нет, я не хочу об этом думать, потому что мне страшно.

В кармане вибрирует телефон. Звонит риелтор. Говорит, что есть несколько квартир и назначает встречу, на которую я соглашаюсь.

Жизнь идет своим чередом.

Я еще минуту стою и прижимаю к уху телефон, который молчит. Делаю несколько вдохов и выдохов, отталкиваюсь от стены и шагаю к лестнице.

У нас все будет хорошо.

Глава 44. На солененькое не тянет?

— И с чего это ты вдруг решила переехать? — задает вопрос Матвей.

Мужики иногда, как любопытные коты. Он все-таки сунулся в нашу с Лилей новую квартиру.

Я ему скинула адрес, куда надо везти дочу, и он не сдержался. Вместе с Лилей поднялся и теперь с подозрением осматривает небольшую кухню.

— Не хочу быть в том доме, — вытаскиваю свою любимую вазу, разглядываю веточки и цветочки на круглых боках. — И я это я тебе должна спрашивать, с чего это ты вдруг решил обрадовать меня своим присутствием?

— Мам! — раздается голос из глубины квартиры. — Давай меняться комнатами? А? Мне твоя больше нравится! Хотя… Подожди! Я еще подумаю!

Мне повезло. Мне попался хороший риелтор. Конечно, комиссию за срочность содрал приличную, но после того, как я подписала с хозяевами все документы, помог найти грузчиков.

— А с домом что? — спрашивает Матвей.

— Я выставлю его на продажу, — отставляю вазу и опять лезу в коробку за заварочным чайником. — С риелтором уже договорилась. Выставлю ниже рыночной стоимости, чтобы его быстро купили. Или ты против? — перевожу на него взгляд.

Я хочу его обнять и дать понять, что я рядом, но сейчас я должна действовать тонко и без навязывания своего неравнодушия и участия.

— Да и мы вроде как-то раз обсуждали, что однажды этот дом надо продать, — пожимаю плечами. — Вот, время пришло.

— Мам, я передумала! Я оставляю себе свою комнату!

— Я так понимаю, ты откладываешь вопрос развода? — Матвей вскидывает бровь.

— Если тебе так надо, то ты дергай лапками, — мило улыбаюсь. — Не скажу, что у меня есть сейчас время и желание таскаться по судам, но тебе будет чем заняться в отпуске.

— Я тебя не понимаю.

— Не надо меня понимать, — отставляю чайник. — Легкой жизни захотел? Нет, — скрещиваю руки на груди. — Это ты меня замуж потащил в восемнадцать лет. Вот теперь попробуй вытащить.

— Да ты издеваешься, — усмехается он. — Чего ты от меня добиваешься?

— Ничего. Мне развод не нужен. Если тебе нужен, то займись им.

— Да мы ведь все подготовили! Все обговорили! — повышает голос. — С чего ты полезла в бутылку?

— Вот такая я загадочная женщина! — тоже повышаю голос. — Непостоянная! Эмоциональная! Придурочная! У меня, может, тоже кризис начался! Тебе, что, одному только можно? И если ты не собираешься мне помочь с коробками и вещами, то можешь идти!

У Матвея лицо вытягивается. Он ни черта не понимает. Он уже прыгнул в пропасть, решил разбиться, а, гадина, такая схватила его за шкирку и не даю встретиться с острыми скалами отчаяния и одиночества.

Никакого ему одиночества и тоски.

— И тебе не кажется, что у тебя отпуск затянулся? — приподнимаю бровь.

— Что?

— Ты хоть изредка появляешься в фирме?

— А тебе какое дело?

— Они там все просрут без тебя. Или у тебя такой план?

— Слушай, тебе бы о своей работе беспокоиться.

— А у меня все чики-пуки, — с вызовом улыбаюсь. — Да и я всего лишь учитель, и у меня нет в подчинении ребят, за которыми надо следить постоянно. Тут уволят, пойду в другую школу.

— Если все просрут, пойду грузчиком.

— Возраст не тот, мой милый, — хмыкаю я. — И уж извини, у тебя дочь, которую тебе еще учить и поднимать на ноги. И ты ей купил кроссовки, которые обещал?

— Да твою ж дивизию, — Матвей сжимает переносицу, и сейчас в нем нет той обреченной меланхолии. — Ада, ты решила мне мозг поковырять?

— Эти кроссовки — показатель того, к какому уровню жизни привыкла наша дочь, — тихо и возмущенно продолжаю я. — И я со своей зарплаты не смогу позволить эти кроссовки. Я не знаю, может, там подошва из золота, а шнурки из волос единорога…

— А мне не нужны уже кроссовки, — раздается тихий голосок Лили.

— Нужны, — сердито вглядываюсь в глаза Матвея, — и обещания надо выполнять, а то в следующий раз будем требовать расписку с нашего папочки.

— Да ладно тебе, мам… — на кухню просачивается Лиля.

— Где их можно купить? — цедит сквозь зубы Матвей, не отводя от меня взгляда.

— Лиля, — строго говорю я.

— Мам…

— Скажи папе адрес и размер ноги, а то он у нас такую информацию не задерживает в голове, — тихо отвечаю я.

— Тридцать третий, — говорит Матвей.

— Тридцать пятый, — Лиля слабо улыбается. — А у мамы тридцать восьмой.

— Принято, — Матвей выходит, одернув полы пиджака.

Слышу, как хлопает входная дверь, и опускаюсь на табуретку. Подпираю лицо рукой.

— Мам, ты так зря… — шепчет Лиля.

— Отправь ему фотографии кроссовок, — поднимаю на нее взгляд. — Пусть побегает.

— Да их раскупили уже, — Лиля фыркает. — они же типа из лимитированной коллекции…

— Я знаю, — тихо отвечаю я. — Вот и говорю, пусть побегает.

— Мам.

— Мужик не должен сидеть и жалеть себя, Лиля, — закрываю глаза и медленно выдыхаю, когда к горлу подкатывает ком тошноты. — И он сам виноват. Сам пришел.

— И я его даже не уговаривала, — Лиля садится напротив. — И побурчал, что двор отвратительный и негде припарковаться.

— Сейчас будет бурчать на консультантов и продавцов, — тихо усмехаюсь. — Ему полезно.

— Так… развода не будет?

К горлу подкатывает новый ком тошноты, и я его не могу в себе сдержать. Вскакиваю и кидаюсь к раковине. Меня выворачивает с жуткими звуками, а затем я умываюсь, вытираю рот полотенцем и сползаю по стеночке на пол.

— Мам? — шепчет бледная Лиля.

— Да? — поднимаю на нее усталый взгляд.

— Тебя на солененькое не тянет?

Глава 45. Кроссовочный маньяк

— Я ищу сраные кроссовки, — рычу я и гипнотизирую светофор, который не желает переключаться.

— Ты меня озадачил, — раздается ленивый голос Юры. — Какие кроссовки? Мне Игоря вызванивать?

— Да хорош, Юр!

— Ты объясни, что за кроссовки. Я только слышу маты, потом кроссовки, затем ты рычишь и опять материшься.

— Их, мать твою, везде раскупили! Наверное, меня стоило предупредить, что на эти кроссовки такой ажиотаж! А ведь ничего примечательного, Юр! Ну, подошва розовая! Я ни черта не понимаю в этом мире!

— Я все еще ничего не понял, — Юра что-то отхлебывает. — Я же тебе не по этому поводу звоню.

— Никаких других поводов, пока я не найду эти кроссовки.

— Какие мы суровые пирожочки.

— Слушай, но реально цензурных слов не хватает, — сигналю белому хэтчбеку впереди. — Это же обычные девчачьи кроссовки.

— Дочь встала в позу?

— Жена.

— Оооо, — многозначительно тянет Юра, — ну, раз жена, то надо искать, конечно. Как у нее дела?

— Да бесится.

— Это хорошо.

— В смысле?

— Ну, что ты как мальчик маленький?

— Я ее не понимаю.

— Это мое обычное состояние с моей женой, — Юра беззлобно усмехается. — Мужики не понимают баб, бабы мужиков. Круговорот непонимания, короче.

Замолкает на несколько секунд, и спрашивает, опять что-то отхлебывая:

— Слушай, а тебе нравится мое имя?

— Чо?

— Ну, имя мое тебе нравится?

— Юр, что опять за вопросы?

— Я тут понял, что Юриев в нашем мире катастрофически мало.

— Что ты несешь? — раздраженно вздыхаю я.

— Я серьезно. Много ли ты знаешь Юриев?

— Да е-мае, — медленно выдыхаю я. — Ты за этим мне позвонил?

— Да. Я возмущен, Матвей. Красивое ведь имя, а такое непопулярное, — Юра цыкает. — Вот хотел узнать твое мнение.

— Нормальное имя, — постукиваю по баранке руля пальцами. — Что ты завелся со своим именем? И часто тебя так клинит?

— Нормальное, значит?

— Да, — я едва сдерживаю в себе раздражение.

Медленно сворачиваю на парковку и выискиваю свободное место:

— А нормальное — это как? Нормальное, чтобы я отстал, или нормальное так, что ты бы… ну, не знаю сам бы был Юрием, или назвал, например, сына, если бы он у тебя был?

— Юр, — моргаю и поднимаю брови, — у тебя хорошее имя. Выдыхай.

— И знаешь, мне в школе никак не могли придумать к имени дразнилку, — серьезно и тихо отзывается Юра. — Вот такое вот имя.

— Я думаю дело не в имени, а в том, что ты был опасным мальчиком.

— Все Юры такие. Опасные, гордые и крутые. Я тебе точно говорю.

Паркуюсь. Возможно, Юре опять жена закатила скандал, и он сейчас своей глупой болтовней со мной отвлекается от гнева, но я опять теряюсь в беседе. Взрослого мужика внезапно волнует имя, его красота и непопулярность.

— Ты согласен с тем, что Юр должно быть больше в нашем жестоком и несправедливом мире. Да, Юра — это еще про справедливость.

— Согласен, — глушу мотор и отстегиваю ремень безопасности.

— Я запомнил, — с тихой угрозой отвечает Юра, а затем смеется. — Ну все, удачи с кроссовками.

Гудки, и сижу несколько минут в молчании, недоумевая внезапному и глупому звонку Юры, у которого неожиданно нарисовались комплексы по поводу его имени. Может, поэтому у него жена периодически истерит, что он ей моет мозги такими идиотскими разговорами?

— Ладно, — выхожу из машины и захлопываю дверь.

С вызовом смотрю на очередной торговый центр.

И я ведь сам виноват, что забыл о кроссовках Лили. Я их найду. Я переверну весь город, выжру мозг каждому продавцу-консультанту и навсегда запомню, что стоит свои обещания сдерживать. Иначе мне про них обязательно напомнит моя милая женушка и укусит за жопу так, что я буду готов в ад спуститься за милыми подростковыми кроссовочками.

Моя милая женушка.

А могла быть бывшей.

У меня ведь были великие планы на неделю после развода. Сидеть небритым и пьяным на полу возле спящего Барона, жрать какое-нибудь мерзкое пойло прямо из бутылки и буравит стену мутным взглядом.

Да, я даже приметил для своих страданий уютное место у дивана.

А я бегаю из бутика в бутик с дикими глазами, пугаю консультантов и охранников и матерюсь, когда получаю ответ дрожащим шепотом, что “эту модель раскупили”.

И да. Это настоящий вызов для отца-молодца.

Я не позволю Аде припоминать мне эти кроссовки в будущем.

Одергиваю пиджак за лацканы, затягиваю галстук, поправляю его узел и решительно выдыхаю.

— Ну, не найду, то буду искать, у кого эти кроссовки с ногами оторвать.

У соседней машины замирает испуганная женщина с короткими черными волосами. Затем торопливо заталкивает мальчика лет пяти с чупа-чупсом во рту, не спуская с меня подозрительного взгляда.

Видимо, я сейчас похож на маньяка. На кроссовочного маньяка, который никак не может найти свою жертву.

— А кому дядя ноги оторвет? — с тихим и любопытством спрашивает мальчик.

— Не знаю, милый, — женщина захлопывает дверцу и опять смотрит на меня с воинствующей решительностью кинуться на меня, если я вздумаю сейчас бузить.

Я пытаюсь миролюбиво улыбнуться, а она округляет глаза и спешно садится за руль. Визг шин, и машина срывается с места.

— Я же пошутил, — приглаживаю волосы. — Мне же новые кроссовки нужны. За ношенные меня живьем сожрут.