Развод. Ты меня предал

Глава 46. Я так не хочу, мам

— Надо папе сказать!

Лиля аж хлопает в ладоши и садится рядом. Заглядывает в глаза:

— Скажем же?

— Нет, — вздыхаю я. — Я буду скрывать, потом прятать живот, а затем сбегу в другой город и тайно рожу.

Лиля хмурится, не уловив в моем голосе шутки, и говорит:

— Я тебе в этом не союзник.

— Это шутки у меня такие.

— Аааа, — тянет Лиля и неловко улыбается. — Смешно.

— Врешь же.

— Вру, — пожимает плечами. — И да, ты бы могла так поступить.

— Серьезно? — вскидываю бровь.

— Но что-то пошло не так, раз ты… — делает паузу и продолжает шепотом, — решила от папы не бежать.

— Ты ведь в него верила с самого начала, — шепчу я в ответ и перевожу взгляд на окно, — а я — нет.

— Ия все-таки ведьма?

— Нет, Лиля, — беру ее за руку. — Она беспринципная завистливая мразь, у которой сорвало крышу. Она сумасшедшая. Годами завидовала нам, а я… и подумать не могла, что человек может быть настолько чокнутым. Я была слепой.

— Ты-то хоть медальон с фотографией не находила, — Лиля сжимает мою руку и всхлипывает. — А я нашла и ничего не сказала. И ведь мне это все не понравилось, мам, но я промолчала. Может, если бы сказала, то все было бы иначе.

В окно кухни заглядывает вечернее оранжевое солнце, отражается на пузатой вазе. С крана капает вода.

— Не вини себя, — сжимаю ладонь Лили крепче. — Это я должна была, — вздыхаю. — Я тут должна была быть умной и проницательной. Я же взрослая.

— Никто не виноват, — Лиля вглядывается в мой профиль. — Нас всех обманули. А теперь… — задерживает дыхание и нетерпеливо шепчет, — давай напишем папе.

— Не-а.

— Ну, мам.

— Пусть побегает за кроссовками, потом пытается раскачать наш развод, и опять испорчу ему все планы быть свободным и завидным женихом, — разворачиваюсь к Лиле вполоборота. — И ты тоже будешь молчать.

— Я не смогу, мам.

— А придется.

— Мам.

— Я сейчас играю с твоим папой в шахматы, — убираю ее локон за ухо. — Может, он действительно хочет со мной развестись.

— Ой, не начинай, а, — Лиля фыркает и кривится. — Не хочет он развода.

— А вдруг?

Я пока только прощупываю Матвея на его желание шагнуть из прошлого в будущее. Может, ему я больше не нужна в качестве жены? В этот раз я ему помешала с разводом, но вполне может попытаться вновь избавиться от надоедливой жены.

— Вы оба такие сложные, — Лиля морщит нос. — Нельзя просто быть вместе?

— Не сейчас, — слабо улыбаюсь. — Лиля, дернешь мужчину чуть посильнее, так он психанет. Знаешь, я раньше фыркала на одну хитрую мудрость, а теперь сама ее тебе скажу.

Лиля хмурится. Мне понятно ее желание, чтобы одномоментно все стало, как прежде, но я знаю, что так не получится. И, наверное, впервые за весь наш брак мне придется искать подход к Матвею. Мы неплохо продержались четырнадцать лет на влюбленности и любви без притирки, но теперь мы оба в ранах и… нам надо как-то вновь прижаться друг к другу без боли, которая может вызвать агрессию и желание сбежать.

— А мудрость эта в том, что я сейчас, как умная женщина, должна убедить твоего папу, что это он принял решение вновь быть вместе.

— Чего?

— Женщина принимает решение, но мужчина считает, что это он такой крутой и сам до всего додумался.

Лиля недоуменно вскидывает бровь.

— И твой папа сам догадается, что я беременна, сам стукнет по столу и рявкнет, что развода не будет, — приглаживаю волосы. — Первый шаг я сделала, а дальше пусть сам считает, что он ведет в этом танце.

— А просто сказать, что ты хочешь быть с ним?

— Я уже сказала об этом.

— А он?

— А он потащил меня к судье, — недобро и ревниво щурюсь. — Обидно, знаешь ли.

— Обидно, — Лиля вытягивает ноги и задумчиво покачивает ступнями, глядя на носки. — Он после вашего судьи злющий приехал. Распугал моих одноклассников, — одобрительно хмыкает, — одним взглядом. Я заболталась с Ленкой и Катькой, а он из машины вышел и молча смотрел в нашу сторону. Вот так.

Лили вздыхает и через секунду смотрит на меня исподлобья, зло насупившись. Пытаюсь перенести в воображении ее сердитую моську на лицо Матвея, и не могу сдержать смех.

— Блин, непохоже, да? — Лиля похлопывает по щекам, расслабляя мышцы лица. — Но он правда был жуткий. Как маньяк. Катька даже предложила дождаться ее маму.

— А ты все равно села к нему в машину.

— Да, — Лиля кивает. — А потом всю дорогу сидела у него на ушах и болтала всякие глупости. Все сплетни рассказала.

— А папа?

— Я думаю, что папа хотел выпрыгнуть на дорогу, — Лиля смеется, — и он теперь знает, кто в кого у нас влюблен и кто против кого дружит. Много чего рассказала, и в конце он тяжело вздохнул и заявил: “прямо тайны мадридского двора”.

— А мне расскажешь?

— Нет, — Лиля качает головой. — Я второй раз так не смогу. У меня тогда аж язык болел. Не думала, что так бывает.

Кладу голову на ее хрупкое плечо и слушаю, как капает в тишине вода. Сейчас мы близки с дочерью как никогда. И не будь ее у нас, то, возможно, у Матвея было бы меньше шансов совладать с безумием.

И сама я без Лили нырнула бы глубоко в отчаяние и не смогла бы выплыть. Крепко сжимаю ее ладонь.

— Мам, — шепчет Лиля. — Она все еще моя крестная, да? Я так не хочу, мам, ведь я ее ненавижу.

Глава 47. Хотим в поле

— Нет, нельзя отказаться от крестной матери или ее поменять, — говорит батюшка.

— Даже если она стерва? — возмущенно спрашивает Лиля. — Даже если она вредила нашей семье.

— Ответ она будет держать перед ликом Господним.

— Фигня какая!

В глазах батюшки нет ни осуждения, ни недовольства.

— Таковы церковные каноны, — тихо отзывается он.

— То есть она может так и называть себя моей крестной? Так, что ли? — Лиля хмурится.

— Да, но с нее спросят за ее грехи.

— У какой иконы можно молитвой передать, что я отказываюсь от крестной? — Лиля скрещивает руки на груди.

— Но ведь молитвы не об этом, дитя. Можешь попросить о прощении грешной души и ее раскаянии.

— Да вот еще, — Лиля фыркает, разворачивает и шагает прочь, стягивая платок с головы.

— Подростки, — вздыхает батюшка ей вслед.

— Я тоже не буду молиться о прощении для этой женщины, — пожимаю плечами и следую за Лилей.

— Возможно, вы со временем к этому придете.

Не приду. Мне и раскаяние Ии не нужно.

Выхожу к Лиле на крыльцо, и она застегивает куртку:

— Бесит.

— Я ведь говорила, что так и будет, — кутаюсь в пальто. — Можно, конечно, религию поменять…

— Буддисткой стану, ага, — Лиля зло натягивает шапку.

— Поехали в поле? — тихо предлагаю я.

— Что?

— Мне всегда казалось, что в открытом поле под небом мы ближе всего к тому, кто все это создал, — отвечаю я и беру Лилю за руку. — И, вероятно, твое желание разорвать связь с Ией лучше услышат.

— Барона с собой возьмем? Ему будет полезно побегать

— Как мы его возьмем?

— У меня дубликат ключей есть от папиной квартиры. Давай заедем за Бароном, мам, — Лиля заглядывает в мое лицо. — И ты с ним как раз познакомишься.

— Надо у папы спросить, — неуверенно говорю. — Это же его собака. Вдруг он сбежит? Что потом?

— Хорошо, — Лиля вытаскивает телефон, — сейчас спрошу.

— Подожди, — хватаю ее за руку. — А что ты ему напишешь?

Я будто школьница, чья подруга решила написать мальчику, в которого я влюблена. Я даже краснею чуток. Может, от холода.

— Напишу, что мы хотим погулять с Бароном, — Лиля медленно вскидывает бровь, удивленная моим испугом, — и что поедем загород. Правильно?

— Да…

Лиля быстро печатает Матвею сообщение и отправляет его одним легким движением пальца. Стоим и ждем ответа.

— Ты должна понравится Барону, — Лиля перекатывается с пяток на носки.

— А он мне? — смеюсь я. — Или главное, чтобы я понравилась Барону?

— Он клевый.

— И шерсти у него много.

— Да, можно даже носки связать, — Лиля смеется, а затем настороженно смотрит на меня. — Или собак не любишь?

— Я их боюсь, — вздыхаю.

Телефон вибрирует в руке Лили. Она торопливо касается экрана и шепчет:

— Голосовуха.

— Включай, — тоже перехожу на шепот, и голос предательски вздрагивает, словно я жду услышать от Матвея признание в любви.

— Девочки, вы обалдели? — строго спрашивает Матвей. — Какое поле? Через час стемнеет уже! А вы в поле собрались! И потом я вас буду по всем полям искать с фонариком? А с вас станет еще в лесочек заглянуть, и вы заблудитесь, и с вашей удачей вы еще и медведя внезапно встретите!

Мы виновато переглядываемся с Лилей, которая подносит телефон ко рту:

— Пап, мне надо в поле.

Через пару секунду прилетает короткий и злой вопрос:

— Зачем?

— Там связь с космосом.

Мне кажется, я сейчас даже слышу, как глухо рычит Матвей в одном из обувных бутиков с телефоном в руках.

— Звонит, — Лиля показывает экран с фотографией Матвея, которого Лиля щелкнула однажды за завтраком. — Ответить?

— Да.

— Ругаться будет.

— Значит, поругаемся.

— Да, пап? — Лиля обреченно принимает звонок и ставит на громкую связь.

— Лиля, какое поле?! — рявкает он. — Какая связь с космосом?

— Ну, мне надо, пап.

— Ада, ты там?

— Да, — прячу руки в карманы пальто. — Я тут.

— Что происходит? Ты можешь мне перевести с подросткового на человеческий?

— Нам нужна связь с творцом, — стараюсь говорить спокойно и отстраненно.

— Чего? Ада! Вы, что, уже все вещи разобрали и вам нечем заняться? Поэтому сходите с ума?

— Нет, мы ничего не разобрали. Коробки так и стоят, — помахиваю полами пальто через карманы. — И мы не про поле спрашивали, а про твою собаку. Можно ли ее взять с собой, чтобы она отпугивала медведей.

Матвей медленно и шумно выдыхает, сдерживая в себе гнев.

— Так, девочки, — говорит он через несколько минут напряженного молчания. — В поле вы одни не сунетесь за связью с космосом и творцом. Если вам так надо, то вам придется дождаться меня. Вы меня поняли?

И тон его предупреждает, что он не потерпит возражений. Такой по-родному суровый и строгий.

— Ты будешь отпугивать медведей? — тру нос тыльной стороной ладони.

— Да, — безапелляционно заявляет Матвей. — И, Ада, я повторяю. Сама ты никуда не повезешь Лилю.

— Ладно, — отвечает Лиля. — Без тебя никуда не поедем.

— Все, я позвоню.

Сбрасывает звонок, и Лиля шепчет:

— Ты об этом говорила? Вот так мужчины принимают решения?

— Типа того, да, — поднимаю воротник пальто. — Слышала, как раскомандовался? Был бы под рукой стол, то сурово бы постучал по нему кулаком.

Спускаемся по ступеням, и я ежусь под порывом холодного ветра:

— Но такие хитрости работают только с теми, кто неравнодушен. Если бы спокойно отпустил в поле, то… я бы глубоко задумалась.

Глава 48. Душевно

— Кроссовки в багажнике, — говорит Матвей.

А в немой растерянности смотрю на Барона, который сидит на заднем сидении машины и дышит с высунутым языком.

И он тоже на меня смотрит.

Пушистый и большой.

— Мам, он не кусается, — Лиля открывает багажник. — И очень воспитанный.

Я взвизгиваю, когда Барон бьет хвостом по сидению. Навострив уши, ворчит, будто пытается мне высказать свое недовольство: “Чего ты орешь?”

— Па, а тут две коробки.

— Одна тебе, одна маме, — отзывается Матвей и обращается ко мне, — ну, садись на переднее, если боишься.

— Я не боюсь, — шепчу я, вглядываясь в любопытные собачьи глаза.

— Да неужели? — хмыкает Матвей.

— Держи, — Лиля сует мне черную матовую коробку.

Затем задерживает дыхание, открывает свою и пищит:

— Это они! Они! Ты их нашел!

Кидается к Матвею, который с толикой мужского самодовольства принимает ее объятия.

— Как ты их нашел?

— Не скажу, — отвечает он. — Сама придумай крутую историю, как я захватил кроссовочный завод и заставил сшить тебе новую пару.

Я продолжаю смотреть на Барона, прижав коробку к груди. А он на меня. Вздрагиваю, когда он фыркает и смачно так облизывается, словно обещает сожрать меня.

— А у тебя что? — Лиля подскакивает ко мне. — Открывай! Интересно же!

Я не спуская взгляда с Барона, открываю коробку, и Лиля шепчет:

— Ого…

Опускаю взгляд. Тканевые мешочки с лейблом французского бренда обуви, за которым гоняются все серьезные модницы.

— Давай смотреть!

Лиля закидывает свою коробку на переднее сидение, и возвращается ко мне. Вытаскивает из одного мешка черную туфельку на высоком и тонком каблуке. Острый нос, красная подошва, матовая кожа.

— Обалдеть, — сипит Лиля. — Мерь! Мерь немедленно! Мам!

А я опять смотрю на Барона, который лениво встряхивает ушами.

— Мам! — Лиля ставит туфлю на асфальт рядом с моей ногой, и вытаскивает из мешка вторую:

Я послушно скидываю с ноги кроссовок, продолжая гипнотизировать Барона, который тоже не думает проигрывать в гляделках.

— И носки снимай.

Неуклюже стягиваю носок.

— Какой жуткий пес, — шепчу я и сую ногу в туфлю, оперевшись на руку Лили.

— Подошли? — спрашивает Матвей.

— Теперь вторую.

Подчиняюсь восторженному шепоту Лили. Ничего не жмет, сели как влитые. И высоты каблука, что странно, почти не чувствуется. Опускаю взгляд.

— Красивые.

И мне бы сейчас быть в платье, а не в спортивных штанах и пальто оверсайз.

— В них и поедешь, — Лиля прячет мои кроссовки и носки в коробку, которую закидывает в багажник.

— Спасибо, — перевожу взгляд на Матвея, который коротко кивает.

Я не уверена, что могу сейчас подойти к нему, обнять и поцеловать хотя бы в щеку. Мы оба — настороженные звери.

— Если бы я знала, то я бы платье надела, — слабо улыбаюсь я. — Только я не помню, в какой чемодан я запихала платья.

— Ты и в мешке из-под картошки будешь красивой, — отвечает Матвей и ныряет за руль.

Лиля рядом заглядывает в мое лицо и многозначительно поигрывает бровями, а я краснею.

— Все, поехали, — Лиля заталкивает меня к Барону, пока я не очухалась. — Не боись, он может зализать до смерти, но не укусить.

Захлопывает дверцу, и Барон опять бьет по сидению хвостом. Я вжимаюсь в угол, скосив на него испуганные глаза. Высовывает кончик розового языка.

— О, Господи… — сдавленно отзываюсь я.

Матвей смотрит на меня через зеркало заднего вида:

— И как ты планировала с Бароном управиться без моего присутствия?

— Не знаю.

Лиля впереди кряхтит, переобуваясь новые кроссовки:

— Какие они классные… Блин… даже шнурки клевые.

Тяжело выдыхает, пристегивается ремнем безопасности и приглаживает волосы:

— Я готова.

— Вот блин… — шепчу я, когда Барон ложится и медленно подползает ко мне.

Крепко зажмуриваюсь, когда он кладет мне морду на колени.

Приоткрываю один глаз. Поднимает взгляд и что-то ворчит на своем собачьем языке.

— Он пытается говорить? — в страхе поскуливаю я.

— Он еще поет, — пожимает плечами Матвей.

— И это нормально?

Барон зарывается носом под пальто и утыкается в мой живот. Причмокивает и вздыхает, а затем елозит хвостом по сидению.

Это очень подозрительный пес, потому что он опять вздыхает мне в живот, машет хвостом и садится, вглядываясь в мое лицо, словно транслирует мне “я все знаю”.

Замираю, когда он лижет мне шею и щеку:

— Началось. Он пробует меня на вкус…

Прижимается носом к моему плечу, скосив на мое лицо глаза, и машет хвостом.

— Да что же ты делаешь.

Пропускает сквозь пальцы его густую шерсть на шее с настороженной улыбкой:

— Хороший песик.

Хороший песик опять мне что-то урчит и с чувством собственного достоинства укладывается мне на колени вместе с передними лапами.

— О, — оглядывается Лиля. — Он тебя признал.

— Будет забавно, если он мне устроит сегодня ночь тоски по той, кого признал, — хмыкает Матвей.

— Будете вместе выть у двери, — Лиля переводит на него хитрый взгляд.

Матвей молча смотрит на нее, медленно выдыхает и заводит мотор.

— Музыку послушаем? — Лиля расплывается в улыбке и достает смартфон. — У меня есть новый плейлист.

— Послушаем, — Матвей медленно проворачивает руль.

— И назвала я его, — Лиля включает смартфон, затем касается экрана магнитолы, — о любви. Так. Начнем с этой и чуток перемотаем к самому главному.

Из динамиков раздается:

Я не могу без тебя

Я не могу без тебя

Видишь, куда ни беги

Всё повторится опять

Я не могу без тебя

Я не могу без тебя

Жить не любви вопреки

И от любви умирать

Лиля разворачивается чуток к молчаливому Матвею и шепчет:

— Старье, конечно, но душевно.

На мгновение наши с Матвеем взгляды встречаются в отражении заднего вида. Наши души касаются друг друга в сильном ожоге, и расходятся, когда Матвей вновь смотрит на дорогу.

Барон на коленях приподнимает морду и подвывает песне, прикрыв глаза и прижав уши.

Собак я все еще боюсь, но этому загадочному псу я готова мыть лапы и вычесывать шерсть. И даже, наверное, выгуливать утром.

Глава 49. Знак свыше

Барон наяривает круги вокруг Лили, которая молча стоит в метрах десяти от нас, вскинув лицо к ночному небу.

— Что происходит? — спрашивает Матвей.

Привалившись к капоту, наблюдаем за дочерью и Бароном, который далеко не отходит. Обнюхивает землю, периодически проверяет на месте ли мы и Лиля.

— Общается с творцом, — пожимаю плечами.

Каблуки ушли под землю на пару сантиметров.

— О чем общается?

— Оставь дочери приватность, — вздыхаю я. — Пусть поболтает о своем.

Барон делает еще один круг и бежит к Лиле. Садится рядом.

— Ты хозяев искал? — шепчу я. — Пес домашний, не дикий. И, похоже, породистый.

— Искал.

— И?

— Не нашел, — пожимает плечами. — Может, бросили.

— Такого и бросили? — недоуменно спрашиваю я.

Барон оглядывается, навострив уши. Щурится от света фар.

— Он меня пугает, — ежусь. — Он будто все понимает.

— Может, поэтому и выбросили, что пугал? — Матвей тихо смеется.

Барон поднимается, лениво бежит к нам, помахивая хвостом, тыкается мордой в ладонь Матвея мордой.

— Хороший мальчик, — улыбается и треплет Барона за ухо.

И он такой сейчас по-тихому счастливый. Он любит этого пса, будто ждал его всю жизнь. И ведь появился этот мохнатый и хвостатый ангел в тот момент, когда все летело в бездну.

Барон поднимает морду в мою сторону и ждет похвалы от меня. Облизывается, угрожая, что если я не скажу “хороший мальчик”, то в ход пойдет его язык.

— Хороший-хороший… — шепчу я.

Возвращается с собачьим достоинством к Лиле, и вновь садится рядом. Вертит головой, навострив уши, и принюхивается к воздуху.

— Медведей высматривает, — едва слышно отзываюсь я.

Вздрагиваю, когда Барон неожиданно вскидывает морду к небу и воет. Пошатываюсь, меня ведет в сторону, и я приваливаюсь к плечу к Матвею.

Красивые дорогие туфли невероятно неуместны в поле.

Хочу отстраниться, но Матвей неожиданно обнимает меня и прижимает к себе:

— Либо волков зовет.

Не смею дергаться и отталкивать Матвея. Он теплый, уютный и родной. И пахнет от него приятно. Кожей и цитрусами.

Как я соскучилась по его объятиям. Я даже задерживаю дыхание, чтобы не спугнуть Матвея. Удары сердца отдают пульсацией в висках, а по рукам от плеч до кончиков пальцев прокатывается теплая волна взволнованности.

Лиля удивленно смотрит на Барона, который делает передышку, высунув язык, а затем опять воет.

Лиля смеется, садится на корточки перед Бароном и тоже воет, вскинув лицо.

— А это уже странно, — сипло шепчу я.

Лиля смеется, Барон восторженно лезет с языком в ее лицо, опрокидывает ее на спину и яростно лижет ее щеке под радостный визг.

— Мы должны это остановить, — неуверенно говорю я.

— Прекрати! — громко и радостно визжит Лиля, неуклюже отбиваясь от пса. — Хватит!

— Барон, — тихо и строго отзывается Матвей.

И этот мохнатый хулиган замирает над хихикнувшей Лилей, и настороженно машет хвостом один раз, вглядываясь в лицо Матвея.

— Нельзя.

Барон отступает от Лили, плюхается на пушистую задницу, разочарованно облизнувшись.

— Ужас, какой ты слюнявый, — Лиля садится и вытирает лицо рукавом куртки лицо, а затем замечает, что Матвей приобнимает меня за плечи.

Переводит взгляд с меня на Матвея и обратно. Вот тут-то мне становится немного неловко, будто нас застукали за чем-то очень откровенным.

— Связалась с космосом? — спрашивает Матвей. Его рука напрягается, когда я хочу осторожно отстраниться, и не дает без лишней возни вырваться. — Что сказали?

— Сказали, — Лиля встает, отряхивается и поправляет шапку на голове, — что…

Понимаю, что она замолкает, потому что не хочет напоминать Матвею о Ие.

— Что все будет хорошо, — она улыбается.

— Мне тоже надо пообщаться с космосом, — заглядываю в профиль Матвея.

По его лицу пробегает темная тень. Возможно, он решил, что мне неприятны его объятия и что я хочу из них выбраться.

— Понял.

Он отпускает меня и отводит взгляд в сторону.

— Мне есть о чем попросить высшие силы.

Неуклюже на носочках отхожу на несколько шагов, стараясь не вгонять каблуки во влажную землю.

Поднимаю лицо к звездному небу, и прошу у того, кому однажды пришла идея создать вселенную, счастья. И чтобы наш будущий малыш родился здоровым.

Задумываюсь над именем и слышу злой голос Матвея:

— Юра! Что опять?

Возмущенно и удивленно оглядываюсь. Это, что, знак свыше?

— Я тебя плохо слышу! Тут связь дерьмо! Юра! Ты булькаешь! Ты там тонешь, что ли? — убирает от уха телефон, смотрит на экран и вздыхает. — Случайно, что ли, набрал? — подносит телефон к губам и повышает голос. — Если ты тонешь, то я тебе все равно сейчас ни с чем не помогу, но с удовольствием займусь твоим наследством.

Прячет телефон в карман и спрашивает:

— Что ты так смотришь на меня?

Похоже, у нас будет маленький Юра. Придется следить за его питанием, а то вдруг тоже щеки отрастит, как у Пастуха.

— Извини, — неуверенно говорит Матвей, — я тебе помешал общаться с космосом?

— А, может, это был знак, — едва слышно отвечаю я.

— Какой? — Матвей полон недоумения. — Что Юра есть космический посланник и своим бульканьем он благословил тебя?

— Может быть…

— Ада, — Матвей хмурится. — Ты меня пугаешь. Ты бы видела сейчас себя, — медленно выдыхает. — Девочки, поехали, а? Мне как-то зябко и жутковато.

Я должна ему сказать, к чему я получила знак от Вселенной, но не в поле. А то я замерзла.

— Да, поехали, — решительно, но все же неуклюже шагаю к машине. — Вселенная ответила мне.

Матвей медленно вскидывает бровь, недоумевая моему вскинутому подбородку, и шепчет:

— Да вы без меня…

— Поехали крышей? — смеется Лиля и бежит с Бароном к машине. — Очень вероятно!

Глава 50. Есть разговор

— Я Юре позвоню, — говорит Матвей, когда мы выезжаем на трассу.

Я же пытаюсь вытереть Барону лапы влажными салфетками. Лиля дремлет на переднем сидении.

— Вдруг и правда утонул?

— Звони.

— Я знаю, он тебе не нравится, — вдруг заявляет Матвей, — он, конечно, во многих аспектах очень сомнительная личность, но…

— Но? — сворачиваю грязную салфетку, и Барон фыркает.

— Но я ему обязан тем, что я сейчас не в психушке.

Кидает беглый взгляд на меня через зеркало заднего вида.

— Я думал… Думал над тем, что не работать на него, но… тогда он станет не моим клиентом, а другом. А пастух в друзьях… Ну, знаешь…

— Ты сейчас волнуешься о том, что он утонул, не как друг?

— Как юрист, — отвечает Матвей. — определенно, как юрист.

— Я против того, чтобы он при тебе кому-то ломал пальцы и чтобы ты с ним кого-то вывозил в лес, — стараюсь говорить отстраненно. — Юрист твоего профиля не занимается такими вопросами. Верно?

— Согласен.

Будет странно, если я сейчас начну на Пастуха гнать бочку, а потом скажу, что мы называем сына в честь него.

Как же Матвея подвести к разговору о том, что я беременная? Незаметно, хитренько и мягко?

Юра касается экрана, и следом раздаются гудки, которые обрываются лишь через секунд двадцать сонным и злым голосом Юры:

— Какого черта? Матвей! Едрить тебя за ногу! Ты время видел? У меня тут режим.

— Опять твой чокнутый дружок?! — раздается на стороне разъяренный женский голос. — Задолбал он!

— Не дружок, а юрист, — зевает Юра. — Что? Что случилось?

— Так это ты мне звонил полчаса назад, — устало вздыхает Матвей.

— Не звонил.

— Я сама скоро найду твоего юриста и голову ему оторву.

— Ты звонил и булькал.

— И чего набулькал? — заинтересованно спрашивает Юра. — Спи, дорогая. Спи, мое солнышко. Я поговорю в другой комнате.

— Я не понял, что ты там булькал.

— Я телефон под пузом нашел. Видимо, пузо мое и булькало, — переходит на шепот. — Ты не нравишься моей жене.

— Да ты моей тоже.

— Тут только один вариант, — с угрозой отвечает Юра, и я вся напрягаюсь.

Он предложит избавиться от жен? Я ежусь, и Барон, учуяв мой испуг, лезет мордой под ладонь.

— Как думаешь, какой? — голос Юры становится еще более зловещим.

— Познакомить их и пусть дружат? — Матвей чешет щеку.

— Бинго! — восторженно шепчет Юра. — Если наши жены будут дружить, то они перестанут выедать нам мозг, какие мы козлы.

— То есть вы считает, что у вас все еще деловые отношения, но не дружба? — не могу сдержать в себе ехидный вопрос.

— Ада! — охает Юра. — Адочка! Ты ли это? Я даже теряюсь в догадках, почему ты рядом с Матвеем сейчас? Как дела? — делает паузу и с тихой подколкой спрашивает. — Есть у вас какие-нибудь интересные новости?

— А у вас? — копирую его тон.

Матвейт недоуменно смотрит в зеркало заднего в вида. В глазах проскальзывает настороженность и подозрительность.

— Да что у нас? У нас ничего. Булькаем по-тихонечку, — вздыхает Юра. — Мы живем чужими новостями.

— Я не понял, — Матвей выдыхает. — Что это за разговоры?

— Какие?

— Вот такие.

— Уточни? — Юра хмыкает. — Ты говоришь загадками.

— Это вы загадками говорите.

— Разве?

— Какие у тебя дела с моей женой? — голос Матвея становится неожиданно холодным и стальным.

Барон, навострив уши, поднимет морду. Лиля просыпается и обеспокоенно смотрит на Матвея, который сжимает руль и хмурится.

— Ну, это для тебя не секрет, что она мне звонит и переживает о твоем состоянии, — спокойно отвечает Юра. — Вот и все наши дела, Матвей. Чего завелся? Или моя паранойя передалась тебе воздушно-капельным путем?

Матвей слишком неожиданно переключился с легкого и небрежного общения на мрачный гнев. Мне даже дышать стало тяжело. Он еще нестабилен.

Он сбрасывает звонок и тяжелым взглядом смотрит на дорогу.

— Матвей, — тихо окликаю его я.

Молчит несколько секунд и глухо отвечает:

— Дай мне минуту.

Я замолкаю и кладу руку на спину Барона.

Понимаю, что тянуть с секретиками нельзя. Матвей улавливает недосказанность, мою взволнованность и ничего, как сказала бы Лиля, не вкуривает. И это его раздражает, царапает и выводит из хрупкого равновесия.

— Все, — он делает выдох и вздох.

— Точно все? — недоверчиво спрашивает Лиля, вглядываясь в его бледный профиль.

— И часто такое? — осторожно уточняю я.

— Часто, — честно признается Матвей. — Бывает среди ночи и во сне накрывает.

— И как ты справляешься?

Матвей вновь смотри в зеркало заднего вида и опять с подозрением на меня щурится. Неожиданно сворачивает к обочине, тормозит и напряженно постукивает пальцами по баранке руля.

— Лиля, наушники при себе?

— Да, — тихо отвечает Лиля.

— Музыку послушай, — хрустит шейными позвонками и проводит ладонью по волосам, — а мы с мамой выйдем и поговорим.

Барон настороженно бьет хвостом по сидению, ворчит, и Матвей отстегивает ремень безопасности.

— Ада, есть разговор.

Выходит, и Лиля оглядывается.

— Вот теперь точно ругаться собрался.

Вытаскивает наушники, распутывает их и сует в уши. Медленно выдыхаю, собираюсь с духом.

— Сиди тут, — командую Барону, который взволнованно облизывается, и выныриваю под ночное небо к бледному и разъяренному Матвею.

Глава 51. Матвей, ты влип

— Отойдем, — Матвей мягко сжимает мое плечо и отводит от машины на несколько метров..

В нем сейчас нет нежности. Только напряжение.

Разворачивается ко мне, вглядывается в лицо и медленно выдыхает облако пара:

— Ты все знаешь, да?

И глаза такие черные-черные, но не по цвету, а от гнева.

— Да.

Нет смысла выкручиваться.

С чего это я, такая гордая и непримиримая, устроила игру в семью и милую женушку, которая к нему жмется.

— Юра язык свой распустил?

— Нет.

— Сама полезла?

— Да, — я сглатываю и прячу замерзшие руки в карманы пальто. — К родителям Ии заглянула, а после…

— А после пошла к ней?

— Не совсем.

— Не совсем? — усмехается Матвей. — Какого хрена, Ада? — его голос стальной, острый и режет кожу вместе с мышцами.

— Матвей…

— Что?! — повышает он голос и разводит руки в стороны. — Я тебя просил не лезть! Просил! Черт тебя дери! Ада! Но тебе до одного места мои просьбы, да?!

И взгляд опять становится диким, а лицо бледнеет и заостряется.

— Мне твоя жалость не нужна!

— А я тебя и не жалею! — вскрикиваю я.

— Да неужели? — приближает ко мне свое лицо и щурится. — Ты еще и Лиле рассказала.

— Она ничего не знает. Клянусь, — шепчу я. — Матвей… Я должна была понять, что происходит… Мне в голову такие страшные мысли лезли и я сама будто сходила с ума. Ты бы ничего мне не сказал…

— Да! — рявкает он мне в лицо. — Потому что не хотел, чтобы ты этого знала, Ада! Ясно? Не хотел!

— Я же не чужой тебе человек…

Матвей медленно выдыхает и отступает. Медленно поднимает руку и с рыком сжимает кулак, а после расхаживает из стороны в сторону нервным и каким-то дерганным шагом.

— Матвей…

— Замолчи! — гаркает он и останавливается, глядя на меня исподлобья. — ты… не понимаешь, Ада…

— Понимаю.

— Нет!

— Прекрати! — опять повышаю голос. — Хочешь сказать, что тебя бы устроил вариант, в котором ты для меня кобель? Серьезно?

— Но я не хочу быть тем, кто я есть! тем, кого…

— Тебя обманули, подставили! — смахиваю слезу с щеки.

— Хватит!

— Ах, вот так?! — перехожу в атаку, потому что попытки оправдаться перед Матвеем не сработают.

И мягкий тон тоже усугубит ситуацию, и он воспримет его не за мое желание быть с ним ласковой и понимающей, а за жалость, которая сейчас для него будет ядом.

— Вот значит как? — делаю шаг к нему. — Я, как твоя жена, ничего не должна знать, да? Но, — тычу в его сторону пальцем, — но Пастухов у тебя в курсе всего! И он даже не друг тебе!

— Он мужик, Ада!

— Вот оно что! Я, значит, за тебя замуж вышла, дочь тебе родила, отдала свою юность и красоту, но жирный урод все равно заслужил больше доверия, чем я? — зло смеюсь. — Прекрасно! Просто прекрасно!

Матвей меняется в лице, и я замечаю то мужское недоумение, когда расцветает при неоправданных женских претензиях.

— И я уверена, что ты своему ненаглядному Юрочке помог бы и с переездом!

— Чего?

— А я опять побоку! — отвечаю, всплеснув руками. — Сама, Ада, ищи грузчиков, сама с ними договаривайся, сама на них ори, чтобы они не разбили твою любимую вазу!

— Да ты мне даже не сказала, что переезжаешь!

Сработало.

Вот оно женское оружие. Напасть, укусить, перевести тему и устроить скандал.

— Да что мне тебе говорить?! — взвизгиваю я. — Ты мне даже привет по видео не передаешь! Смотришь злыднем, рожи мрачные корчишь! Оно мне надо эти гримасы видеть и тебя о чем-то просить?! Юре ты, поди, такие рожи не корчишь! Он же мужик! Дружбан! Братан!

— Да я уже понял, что он тебе не нравится!

Все. Матвей переключился на мою провокацию. Решил, что я его жалею? Да щас! Никаких сюси-пуси с ним. Он же мужик. Ему этого не надо. Ему подавай от жены мозгоклюйство тупыми скандалами и обидами.

— Ты считаешь меня какой-то дурой! Думаешь, сунул туфельки и я все? Все растаяла? Забыла, как ты мне по телефону отвечал?

— Нормально я отвечал!

— И ты даже не спросил, как я смогла так быстро найти квартиру! Кто мой риелтор!

— Ада!

— А вдруг я бы напоролась на какого-нибудь маньяка? А? Или на грузчиков-маньяков?

— Да ты не просила найти грузчиков!

— Да обо всем тебя надо просить! — я продолжаю закручивать гайки. — Может, надо было на колени упасть? Я — твоя жена! Ясно?! Я не должна ни о чем тебя просить!

— Позвонить могла?! — кажется, я слышу, как закипают мозги в черепе Матвея.

— Чтобы опять услышать твое унылое и презрительное “да, Ада”? — вскидываю бровь. — Ни “привет” тебе, дорогая! Ни “как дела”! Ты даже с секретарем так не разговариваешь!

Матвей медленно выдыхает, сжимает переносицу и закрывает глаза.

— И вот что это? — едко интересуюсь я. — Ты опять намекаешь, что я дура? Что я тебя достала? Что я истеричка?

— Да твою ж мать…

— Не смей еще и мать мою сюда привлекать! Она, может, и стерва, но не смей!

А теперь самое время обиженно ретироваться. Покачиваясь на неустойчивых каблуках и путаясь в полах пальто, я дефилирую к машине.

Ныряю в салон и громко захлопываю дверцу, чтобы показать Матвею, что я серьезно оскорблена.

— Мам? — Лиля оглядывается и вытаскивает наушник. В глазах паника. — Все в порядке.

— Да, — выдыхаю. — Я нашему папочке немного мозги вправила.

— И ты ему не сказала, что ты…

— Нет, — приглаживаю волосы. — Не посреди трассы такое говорить. И подожди чуток, его еще надо помариновать. И сам виноват, — смотрю на Барона, который зевает во всю свою зубастую пасть, — я и тебя выдрессирую. Будешь мне тапочки приносить.

Барон едва слышно поскуливает и уши прижимает.

— А ты как хотел? — откидываюсь назад и прикрываю глаза. — Жизнь она такая. Суровая.

Глава 52. Я займусь твоим шкафом

— Сейчас приедем, Лиля, — говорю я, когда мы заезжаем во двор дома, в котором я сняла квартиру, — шкафчик передвинем в моей комнате?

Недоуменное молчание, и я продолжаю:

— Стоит не там, где надо.

Кажется, даже в глазах Барона пробегает недоумение.

— А где должен? — осторожно спрашивает Лиля.

— Надо бы его в другой угол, — невозмутимо говорю я. — Пока он пустой надо передвинуть.

— Ты собралась посреди ночи передвигать шкаф? — мрачно спрашивает Матвей.

— Да мы тихонечко. По чуть-чуть.

Машина паркуется у фонаря рядом с детской площадкой, и я говорю:

— Ну, спокойной ночи.

Треплю Барона за уши и выхожу из машины.

— Пока, па, — вздыхает Лиля и выныривает за мной. — Мам, какой, блин, шкаф?

— Я тогда не усну, — важно дефилирую на тонких каблуках прочь.

Лиля тяжело вздыхает, плетется за мной, и у крыльца нашего подъезда мы слышим громкое:

— Стоять!

Мы с Лилей оглядываемся. К нам шагает злющий Матвей, а рядом с ним прихрамывает Барон, который в любопытстве озирается по сторонам.

— Что? — приподнимаю я бровь.

— Шкаф! — отвечает он, всплеснув руками. — Шкаф буду двигать! Посреди ночи!

— Да мы сами справимся, — пожимаю плечами

У Матвея рожа выражает “да что ты говоришь, моя милая и бесконечно любимая женушка?”.

— Матвей, уже поздно.

— Ага, и я про то же, — несколько шагов до нас — Но тебе ведь приспичило.

Барон согласно ворчит на своем собачьем языке, но потом отвлекается на бордюр, который увлеченно обнюхивает.

— Тебе шкаф надо двигать, — Матвей встает передо мной. — И если я сейчас уеду, то ты ведь не оставишь великие планы на перестановку.

— Нет, не оставлю.

— Тогда пошли двигать шкаф. Может, еще чего подвигаем.

— Комод бы еще переставила, — отвечаю с тихой провокацией. — И кровать к другой стене, а то неуютно.

— Отлично, — Матвей щурится и вглядывается в мои глаза с вызовом, а затем повышает голос, не отводя от меня взгляда, — Барон, фу!

Барон что-то выплевывает, недовольно причмокивает и подходит к ноге Матвея.

— У тебя, что, глаза на затылке? — удивляюсь я.

— Если собака затихла, то она что-то жрет, — Матвей выдыхает пар изо рта.

Я бы его сейчас поцеловала. Он такой злой, такой суровый и решительный, что хочется его объятий, но это сейчас лишнее.

Спугну. Приручать мужика — сложная наука. И вообще, это он должен хватать меня и целовать.

И я его подведу к этому.

И без жалости и сочувствия.

— Никогда бы не подумала, что ты такой знаток собак.

— Вот представь себе.

Лиля молча переводит взгляд с меня на Матвея и обратно. Прячет руки в карманы куртки.

— Шкаф, Ада, — напряженно шепчет Матвей, — а то я сейчас околею.

— Точно, — мило улыбаюсь, торопливо поднимаюсь по ступеням и бегу на носочках к входной двери.

Прикладываю магнитный ключ к домофону, открываю дверь, и в подъезд решительно врывается Барон.

— Кажись, он тоже замерз, — Лиля бежит за ним.

Пропускаю вперед Матвея, но он останавливается передо мной и шепчет:

— Может, еще ремонт в эту ночь начнем?

— Обои мне в этой квартире не нравятся, — вздыхаю я, — но о таких планах надо хозяйку предупреждать, а она, наверное, спит.

— А я ведь пошутил.

— А я нет, — взгляда не отвожу.

Он поддается в мою сторону, и его губы в паре сантиметров от моих. Сердечко замирает, руки немеют, и коленки вот-вот подкосятся. Прям как в юности.

— А ты уже выбрала те обои, которые тебе нравятся? — выдыхает мне в губы, цепко прищурившись.

— Еще не успела… Но хочу что-то нейтральное и пастельных тонов. Может, оттенки сиреневого?

Говорим об обоях, а сердце учащает бег, будто мы устроили друг другу словесное соблазнение.

И какое между нами напряжение.

Даже в восемнадцать лет такого не было. Тонкая натянутая струна, которая может в любой момент лопнуть.

— Вы там чего застряли?! — до нас доносится обеспокоенный голос Лили. — Лифт приехал!

— Мы идем, — резво забегаю в подъезд и слышу, как Матвей вслед шумно и хрипло выдыхает.

Через несколько секунд залетаю в лифтовую кабинку и шепчу Лиле, которая держит кнопку фиксации открытых дверей:

— Молодец.

— Почему? — косит на меня недоуменный взгляд.

— Вовремя нас окликнула.

Лиля приподнимает бровь.

— Работаем в команде, — мягко пихаю ее плечом, а к моему бедру с высунутым языком приваливается Барон.

Поднимает морду, когда я на него смотрю, смачно облизывается и опять тяжело дышит.

— И что ты хотел сожрать? — спрашиваю я его.

— Кусок грязной тряпки, — в лифт заходит Матвей. — Даже думать не хочу откуда эта тряпка.

Двери лифта закрываются, и Лиля нажимает кнопку нашего этажа.

— А он нас потом лижет… — шепчу я в широкую спину Матвея, к которой хочу прижаться

— Ага, — Перекатывается пяток на носки, немного вскинув лицо.

Вновь опускаю взгляд на Барона, который свесил язык влево и влюбленными глазами смотрит на меня. Елозит хвостом по полу.

— Нельзя есть тряпки, — тихо и строго говорю я, — иначе я буду ругаться, Барон. А ругаться я умею.

— Подтверждаю, — хмыкает Матвей, но без злости, а с теплотой.

— Я с тобой сегодня еще не ругалась, — скрещиваю руки на груди.

Матвей оглядывается, и я с угрозой улыбаюсь:

— Но у нас есть все шансы поскандалить.

— А поводом будет шкаф, который я буду не так двигать?

— Возможно.

— И на строгие инструкции мне не стоит рассчитывать?

Двери лифта разъезжаются, и Лиля наваливается на Матвея, закинув на его плечи руки:

— Идем! Я устала!

И он принимает это физический контакт, как тогда, когда в нашей жизни все было хорошо и спокойно. Она вновь может вешаться на него, как озорная мартышка.

Глава 53. Ада, поговори со мной!

Наблюдаю, как Матвей моет лапы Барону моим душистым мылом, которое пахнет сиренью.

Приваливаюсь к косяку и раздумываю над тем, а стоит ли сейчас дать ему ценные указания, как именно мыть собаку.

Нет.

Перегибать тоже не стоит.

— Я жду, — говорит Матвей, подхватывая с крепления душевую лейку.

— Чего?

— У тебя будут замечания по поводу того, как я мою лапы? — хмурится, когда Барон лижет его в нос. — Фу.

Барон обиженно прижимает свои бархатные уши, ворчит и отворачивается, чуть вскинув морду.

Вот так. Он к Матвею со всей своей собачьей душой, а ему в ответ “фу”.

— Ты его обидел.

Матвей ополаскивает лапы Барону, и Матвей оглядывается:

— Полотенце?

Я с тоской смотрю на новое белое полотенце, что висит на крючке. Блин, и старого тряпья никакого нет.

— Вот почему у нас не было собаки, — решительно срываю полотенце и кидаю Матвею. — Это сплошные жертвы, а потом он, — указываю на Барона, который навострил уши, — жрет дерьмо на улице.

— Не жрет.

— Но жрал?

— Проявлял интерес, но я сумел донести, что это плохо.

Матвей стелет полотенце на пол, и Барон грациозно выпрыгивает из ванны. До меня долетают брызги.

— Почему тебе не встретилась какая-нибудь чихуа-хуа? — смахиваю капли воды с щеки.

— Ты ей нравишься, — Матвей садится перед бароном и вытирает его лапы, а после проходит полотенцем по влажной попе и бокам, — она всегда бурчит на тех, кто ей нравится.

Придется в новом доме поставить отдельную ванну для Барона. А еще закупить отдельные средства для мытья, полотенца… Тяжело вздыхаю.

— Иди извинись за то, что ты пытался съесть тряпку.

Барон подходит ко мне, поднимает морду, прижимает уши и строит мне жалостливые глазки.

— Прекрати.

Но он не прекращает.

— Ладно! Прощаю! — открываю дверь. — Иди уже.

Барон машет хвостом и лениво покидает ванную комнату.

— Чтобы ты не пугалась, — Матвей встает. — Я научил его команде “извинись”. Остальное он вряд ли понял.

— А вдруг он оборотень? — передергиваю я плечами.

— Он просто хитрый и умный говнюк, — Матвей пожимает плечами и делает шаг ко мне, — шкаф, Ада.

Выхожу.

Лавируем среди коробок, и из кухни выглядывает Лиля:

— Как насчет лапшички? Вам заваривать?

— Заваривай, — мрачно отзывается Матвей. — И Барона не подкармливай.

— Поняла.

Заходим в мою комнату, и Матвей оглядывает ее цепким и внимательным взором. Задерживается на кровати на пару секунд и делает шаг к шкафу.

— Хорошая кровать, да? — говорю я, и он оборачивается.

Взгляд темный. Зрачки расширенные.

Кажется, он уже успел нафантазировать себе, как швыряет меня на кровать, на край которой я сажусь.

Немного подпрыгиваю. Матрас пружинит.

— И вообще не скрипит.

— Ада…

— Что? — хлопаю ресницами. — Сам сядь и проверь. Крепкая, добротная кровать. Хозяйка, кстати, тоже об этом сказала, когда приехала на осмотр. Одно из соновных достоинств этой квартиры.

— Ты меня провоцируешь, Ада.

— Я тебе просто хвастаюсь, — пожимаю плечами. — Делюсь радостью, что как мне повезло найти хорошую квартиру. Ты бы хоть слово сказал, что квартира у нас Лилей замечательная.

— Куда двигать шкаф?

— Серьезно, Матвей?

Он медленно выдыхает и шепчет:

— Мне не нравится эта квартира.

— Это еще почему?

— Потому что двор тут маленький, подъезд унылый, непонятно, где парковаться, въехать и выехать тяжело, — делает паузу и добавляет, — и да, обои просто уродские.

— Ну, спасибо!

— А еще кухня маленькая.

Недобро щурюсь:

— Тебе лишь бы все покритиковать.

— И, наверное, стены здесь очень тонкие, — продолжает Матвей. — И я не хочу двигать это уродство, — он вскидывает руку на шкаф, — потому что это бессмысленно.

— Двигай его, — цежу я сквозь зубы. — Ты сам на это согласился. Я тебя даже не уговаривала.

— И я даже думаю, что тебе даже не стоит особо вещи разбирать, — Матвей встает передо мной и смотрит на меня сверху вниз.

И деловито скрещивает руки на груди. Я жду продолжения его злой тирады, но он молчит.

— Ты на скандал напрашиваешься?

— И моя квартира мне тоже не нравится, — Матвей хмурится. — Парковку там постоянно подтапливает.

Неожиданно к горлу подкатывает ком тошноты, да такой сильный, что он вот-вот вырвется из меня фонтаном.

Я торопливо встаю, но Матвей давит мне на плечи и возвращает на кровать:

— Я не закончил, Ада.

Ох ты ж. Включил мужика и так не вовремя.

— Мы должны искать дом, Ада.

Я опять вскакиваю на ноги, с мычанием отталкиваю его и выбегаю из комнаты.

— Я тебя не понимаю, Ада! — повышает голос и следует за мной размашистым шагом. — К чему тогда все это? Ты меня дразнишь, провоцируешь, намеки кидаешь! А теперь убегаешь? Ты уж определись!

А я даже ответит ему не могу, потому что если открою рот, то обратно я его нескоро закрою. И из меня вылетят совсем не слова.

— Ада!

— Пап? — обеспокоенно отзывается из кухни Лиля.

— Твоя мама, похоже, никак не может определиться! Нужен я или нет! Ада, поговори со мной!

Залетаю в туалет, захлопываю дверь перед бледным и разъяренным лицом Матвея и кидаюсь к унитазу.

— Очень по-взрослому, Ада! В твоем стиле!

Падаю на колени перед унитазом, ныряю в него лицом и меня выворачивает наизнанку под рык Матвея:

— Открой дверь или я ее выломаю! Со скандалом или без мы с тобой сегодня поговорим!

Глава 54. Мне было страшно

— Ада!

— Какой же ты дурак, — сдавленно отвечаю, сплевывая слюну.

К горлу опять подкатывает болезненный спазм, но я пускаю только слюни.

— Теперь я уже и дурак?

— Да! — рявкаю я. — И ведь вы все такие!

— Прекрасно, Ада! Открывай дверь и скажи это мне в лицо!

Перевозбудила я мужа. Мозги у него горят и отказываются выстраивать логическую цепочку.

— Пап… слушай…

— Лиля, не лезь! Мы должны с твоей мамой поговорить! И мы тебя любим, — переводит дыхание, — но сейчас у нас должен состояться разговор. Возможно, громкий.

— Я не думаю, что сейчас мама физически сможет поддержать разговор.

Зажмуриваюсь и медленно выдыхаю.

— Лиля, иди спать.

— Да я еще не поела!

— Не спорь с отцом.

— Какой-то дурдом! Мам! — Лиля повышает голос. — Да поговори ты уже с ним!

— Даже наша дочь уже согласна, что тебе пора бы определиться!

— ну я не совсем об этом…

А затем под дверью возмущенно ворчит Барон. Я аж хрюкаю от смеха в унитаз.

— Она надо мной насмехается. Ада!

— Да не ори ты! Соседей разбудишь!

А потом меня опять выворачивает наизнанку желчью, слизью и какими-то склизкими кусочками.

— Ада?

Я устало шмыгаю и тяжело дышу.

— Ада, тебе плохо?

— А ты как думаешь? — опять сплевываю и недовольно причмокиваю. — Нет, Матвей, я тут сижу и жизнью наслаждаюсь! Блин! И издаю я звуки радости и удовольствия!

— Чем тебе помочь?

— Подождать месяцев семь, — заправляю локон за ухо. — Но там другое удовольствие нас ждет.

Недоуменное молчание за дверью, и Лиля громко и многозначительно вздыхает, пытаясь донести до отца, что тот нещадно тупит.

— Семь месяцев?

— Па, ты серьезно?! — вскрикивает Лиля.

И Барон тоже возмущенно гавкает. Один раз, и замолкает.

— Мама беременна! — охает Лиля. — Ну, блин! Пап! Ну ты чего?! — делает паузу на пару секунд и шипит, — если ты сейчас еще вздумаешь спросить “от кого?”, то я тебе лапшу на голову надену, пап!

— От меня?

Отплевываюсь, встаю, полощу рот и через секунду открываю дверь.

Матвей стоит передо мной бледный, как лист бумаги, а глаза такие, будто он услышал, что нашу планету скоро захватят инопланетяне.

— Пап, — Лиля рядом с ним с чашкой кудрявой лапши приподнимает бровь. Переводит на меня взгляд. — Он не с нами.

— С вами, — едва слышно отзывается он.

— Тогда, может, что-нибудь скажешь? — шепчу я.

— Это правда? — Матвей сейчас, кажется, упадет в обморок.

— Ну что ты, — скрещиваю руки на груди, — это я так развлекаюсь. Провоцирую и дразню тебя.

— Ада, я сейчас не в состоянии понимать твои шутки или сарказм, — шепчет он и медленно выдыхает через нос.

Делаю к нему шаг через порог уборной, заглядываю в глаза и тихо говорю:

— Да, Матвей, я беременна. Два месяца. И да, от тебя. И, вероятно, будет мальчик.

— Мальчик? — он шумно сглатывает.

— Ага, — немного прищуриваюсь, — Юрий Матвеевич. И это не обсуждается. Вселенная дала знак, и нам не отвертеться.

— Юрий Матвеевич? — глухо повторяет Матвей и не моргает. Зрачки расширены так, будто он чем-то закинулся.

— Юрасик, — Лиля задумчивой наматывает на вилку лапшу, — Юраня… Юраша…Юрченя… ммм, — с аппетитом втягивает лапшу, чавкает и бубнит с набитым ртом, — будет для меня Юрченей.

Переводит взгляд на Матвея

— Пап, прием?

Матвей рывком привлекает меня к себе, душит в объятиях с каким-то отчаянным рыком раненого зверя.

— Ада… — утыкается в шею, а я всхлипываю и закусываю губы.

Лиля охает, когда Матвей резко тянет ее к нам:

— Лапша!

Роняет миску, громкий стук, и Лиля шепчет:

— Да и пофиг…

— Девочки мои…

Обнимает нас, тяжело и с хрипом выдыхает, а у наших ног чавкает Барон, торопливо сжирая лапшу.

Лиля всхлипывает и в следующую секунду навзрыд ревет.

— Лиля, — шепчу я, касаюсь ее щеки, — милая моя…

— Мне было так страшно… так плохо… я так боялась, — глотает половину слогов. — Я так боялась, что нас больше не будет… и я столько гадостей наговорила… И я вас так люблю… И мне сейчас опять страшно, но по-другому… Вдруг опять все будет плохо?

— Не будет, — прижимаю ее к себе и касаюсь виска щекой.

— Не будет, — говорит Матвей и вновь нас обнимает. — Мы есть и будем друг у друга. И мне тоже было страшно, Лиля.

Барон тем временем уже вылизывает пол от бульона, помахивая хвостом.

— Барон, фу, — шепчу я.

— Да пусть, — тихо отзывается Матвей.

Лила издает короткий смешок, отстраняется и вытирает слезы. Хрипло смеется, когда Барон испуганно смотрит на меня, прижимает уши и строит мне извиняющиеся глазки.

— Я же говорю, хитрый говнюк, — с наигранным осуждением вздыхает Матвей.

Я же вновь кидаюсь в уборную:

— Лиля, — сдавленно говорю я, — тебе все равно пора спать…

— Вот блин…

Барон успевает заскочить вместе со мной в уборную, подпрыгивает, решив, что я с ним в игры играю, а я бросаюсь к унитазу с жалобным писком:

— Похоже, Юрий Матвеевич тоже выражает свою радость…

— Воды, Ада? — обеспокоенно спрашивает Матвей за дверью. — Лапши? Чаю?

Барон лезет мордой в унитаз. Ему очень интересно, что я такого нашла, что нырнула в фаянсовый “трон” лицом. Я его отпихиваю:

— Барон, черт тебя дери! — от него пахнет куриными специями.

— Начнем с воды, — тихо вздыхает Матвей. — Лиль, а ты спать.

— Па, там в коробке на подоконнике малиновые мармеладки, — шепчет Лиля.

— Понял… А с тобой спасалась соленым крекерами.

— Соленые крекеры… — постанываю я в унитаз, мягко отталкивая любопытного Барона. — Блин, зачем ты напомнил? Вот те, да, такие маленькие квадратики с крупной солью…

— Понял, — решительно отзывается Матвей. — Сейчас все будет.

Глава 55. Моя… Мой…

— Вот, — Матвей ставит передо мной пакет с солеными крекерами и с чувством выполненного долга садится.

А я за столом в коротком домашнем халатике. Замечаю его взгляд на моих коленях.

— А ты быстро, — удивляюсь я и тянусь к пакету.

— Мне улыбается сама вселенная.

Развязываю узелок, подхватываю пару крекеров и шепчу, рассматривая их:

— Да, это они… — поднимаю взгляд. — А Лиля спит. И…

— Что?

— Я пустила к ней Барона, — виновато шепчу я и сую в рот крекер. Похрустываю им. — Он сидел таким грустным у ее двери, что я сжалилась.

— Это было ожидаемо, — Матвей мягко улыбается, и его глаза такие же, как были прежде.

Взгляд их — ласковый, теплый и лучистый. Мой Матвей вернулся, и он рядом. И притащил мне крекеры.

Закусываю губы, а по щеке катятся слезы. И это слезы надежды. Мы попали в бурю, нас отшвырнуло на острые скалы, но мы выжили. Раны рубцуются, и мы протягиваем друг к другу руки.

— Ада… — Матвей поддается ко мне и вытирает теплыми пальцами мои слезы. — Что такое?

— Прости меня, — шепчу я и прижимаюсь щекой к его ладони. Закрываю глаза. — Прости… Я подпустила ее, а потом… Я должна была понять, что ты не мог так поступить со мной… Я… бы не жила без тебя, Матвей, — вглядываюсь в бесконечно любимые глаза, — а существовала…

— Иди сюда, — он мягко тянет меня к себе.

Я перебираюсь к нему на колени. Обнимает меня, и я кладу голову на его плечо. Вдыхаю такой родной запах пряной кожи и мха, и мне кажется, что сейчас наши разорванные нити наших душ вновь переплетаются.

— Я бы без тебя умер, Ада, — шепчет он и покачивает меня. — Я просыпался среди ночи и искал тебя рукой на второй половине кровати в каком-то полубреду… Я люблю тебя, Ада.

— И я тебя люблю, — всхлипываю и сую в зубы крекер. Вздрагиваю в его объятиях. — Я тоже просыпалась по ночам. и долго не могла заснуть… А еще мне мерещился твой голос, как ты зовешь меня.

В тишине похрустываю крекером, сглатываю и кладу ладонь на солнечное сплетение Матвея, чтобы услышать его сердце.

Тук… тук… тук…

Меня кусает холодный страх, что мы могли потерять друг друга из-за лжи и жестокой игры чокнутой стервы.

Потерять и остаться несчастными с обломанными крыльями на цепях разочарования.

— Я должен был быть сильным для тебя, Ада, — в шепоте Матвея проскальзывает хрипотца, — но я оказался на деле слабым идиотом. Тупым, доверчивым…

— Не говори так, — я отстраняюсь и вглядываюсь в его глаза. Обхватываю его лицо ладонями. — И сейчас я тебя не жалею, Матвей. У меня нет к тебе жалости, и никогда ее не было. Был страшно за тебя, когда я все поняла. И больно. Очень больно.

А затем я его целую. Я чувствую соль своих слез.

— А ты вкусненькая, — шепчет Матвей и поддевает кончиком языка мою верхнюю губу. — Солененькая.

Я издаю короткий тихий смешок, а затем едва слышно спрашиваю:

— А о чем ты хотел со мной поговорить?

— О том, что зову тебя обратно замуж, — улыбается. — И о том, что хватит уже гулять на свободе, Ада. Я начал нервничать. А то вокруг грузчики, риелторы, соседи… А еще какие-нибудь одинокие отцы первоклашек.

— Таких у меня нет, — смеюсь я.

— Или какой-нибудь молодой физкультурник.

— У нас два физрука и оба немолодые, — шепчу я.

— Ты просто можешь погладить мое мужское эго и сказать, что никто со мной не сравнится, — Матвей хмыкает. — Что я самый крутой альфа-самец.

— Никто с тобой не сравнится, — шепчу в его губы, — и ты самый крутой альфа-самец.

На меня накатывает волной жара, и у меня сбивается дыхание, когда рука Матвея скользит по моему бедру и ныряет под край халатика.

— Стены тут действительно тонкие, — шепчу я.

— Я подозревал.

Я его хочу. Как в юности. Со смесью смущения, страха и проникающим в каждую клеточку голодом.

Я встаю, закрываю дверь кухни, щелкаю замком и под темным немигающим взглядом торопливо снимаю трусики.

— Но согласись, защелка на двери кухни — очень продуманно, — решительно седлаю удивленного Матвея и расстегиваю его ширинку.

Он тоже возбужден. Шумно выдыхаю, сжимая в пальцах естество:

— Ты по мне соскучился?

— Очень, — Матвей жадно въедается в мои губы.

На выдохе приподнимаюсь и принимаю его без остатка. Обвиваю его шею руками, выгибаюсь в спине и прижимаюсь к нему.

Сливаюсь с ним в одно целое в медленных покачиваниях, наслаждаясь каждой сладкой секундой тихой близости, в которой нет похоти, а есть нежность и желание врасти друг в друга.

Нас накрывает волна удовольствия, но мы не кричим и не стонем. В тягучих и пронизывающих судорогах мы судорожно выдыхаем, всматриваясь друг другу в глаза, и вновь целуемся. Матвей стискивает мои бедра, а я поджимаю пальцы ног в затихающих спазмах.

Смакуем друг друга, не торопимся и глотаем наши прерывистые выдохи.

— Моя… — шепчет в шею Матвей, прижимает к себе крепкими объятиями.

— Мой, — кладу голову на его плечо.

Вслушиваюсь в его дыхание и звуки подтекающего крана. Я не стану хозяйкой на это кухне, но она останется в моей памяти.

— Я надеюсь, что ты меня сейчас не выгонишь, — тихо отзывается Матвей, — ведь тебе удалось соблазнить меня кроватью.

— Я еще думаю, — смеюсь я, — нужна ли тебе еще одна эмоциональная встряска от беременной жены?

— Тогда я точно сегодня буду выть от тоски.

— Так уж и быть, — трусь щекой о его шею, — оставайся, но с тебя завтрак.

Глава 56. Мы тут одни

Обнимаю сквозь сон Матвея, и он неожиданно такой пушистый, лохматый и слюнявый. Облизывает мне все лицо, что-то ворчит и даже поскуливает.

Я открываю глаза.

Перед моим лицом замирает шкодливая морда Барона, который взволнованно облизывается и яростно бьет хвостом по одеялу.

— Барон! — взвизгиваю я.

И это лохматое чудовище начинает скакать по кровати, подвывать, зарываться под одеяло, а потом опять прыгает.

— Нельзя! Фу! Пошел отсюда!

Пытаюсь его спихнуть, и вместе с ним сваливаюсь с кровати, запутавшись в одеяле.

Барон в полном восторге.

Опять лижет мое лицо, ловко уворачиваясь от моих рук, и верещу:

— Помогите! Фу! Нельзя! Да господи!

— Барон, — раздается строгий голос Матвея.

Лохматый и придурочный пес резко от меня отскакивает, замирает, настороженно глядя на Матвея, который стоит, скрестив руки на груди.

Тихо поскуливает, медленно садится и тяжело вздыхает.

— Ты наказан.

Барон уши прижимает и нерешительно елозит хвостом по полу.

— Нет, и не смотри на меня так.

— Пап! У тебя что-то горит! — кричит Лиля.

— Доброе утро, — торопливо говорит Матвей, ласково улыбается и выбегает, — сильно горит?!

— Ага!

— Да е-мае!

Остаемся наедине с Бароном, который медленно разворачивается ко мне.

— Ты наказан! — повторяю интонации Матвея, и Барон опускает морду. — Да блин… Какой же ты манипулятор!

Встаю, зло сдуваю локон со лба и поправляю пижаму:

— Никогда бы не подумала, что собаки такие… — Барон поднимает жалостливые глазки на меня, — милые сволочи…

— Лиль, Барона прогуляешь?

— Да, я уже иду за ним.

Через несколько секунд в комнату заглядывает Лиля:

— Привет.

— Забери этого пушистого негодяя, — шепчу я и сердито щурюсь на Барона, который высовывает кончик языка. Смотрю на Лилю. — Откуда он такой взялся?

Лиля смеется:

— Ты такая сейчас забавная.

— Я серьезно! — вскидываю на Барона руку. — Ты посмотри на него!

— Бароша, гулять, — Лиля зевает.

Бароша подскакивает, как в попу ужаленный, и вылетает из комнату, потеряв ко мне всякий интерес.

— А вот это уже обидно, — охаю я. — Вот так просто переключиться! Сразу видно, что мужик!

— Мааа, — Лиля со смехом уходит.

Вслушиваюсь в ее легкий и беззаботный смех, и закрываю глаза. Мы могли быть лишены этого утра на съемной квартире с уродливыми обоями.

Счастье — очень хрупкое, тонкое, и его всегда надо выгрызать зубами.

А еще в счастье надо верить. Даже тогда, когда кажется, что все разбилось на мелкие осколки.

Да, сама жизнь может столкнуть в пропасть, но она же может послать те случайности, за которые можно зацепиться.

И нашей случайностью стал Барон, который выскочил под колеса машины.

Будь тогда Матвей равнодушен к сбитой собаке и если бы не было в его потоке черного безумия искры сочувствия, то не готовил бы он сейчас завтрак.

— Черт! Черт! Черт! — доносится из кухни приглушенный голос Матвея.

Собираю волосы и торопливо выхожу из комнаты.

— Мы ушли! — Лиля надевает шапку и вместе с восторженным Бароном выскакивает из квартиры.

Просачиваюсь на кухню. А она вся в горьком дыму, в котором улавливаю нотки ванили. Матвей сует сковороду под струю воды и бубнит неразборчивые ругательства под нос.

— Кулинаришь? — смеюсь через кашель и бегу к окну, которое решительно распахиваю.

— Тут плита идиотская, — фыркает он и разворачивается ко мне. — Ей без разницы единичка или шестерка стоит. Херачит будто ее в аду собрали!

Босой, в брюках и рубашке нараспашку.

— И я еще кучу косяков нашел, — он медленно выдыхает. — Бочок унитаза поскрипывает, когда смываешь. Плинтуса неровные.

Кладет сковороду в раковину, а подхватываю полотенце, которым пытаюсь разогнать дым.

— И дай угадаю, сдали тебе эту квартиру задорого.

— Ну, что поделать? Могли вообще обмануть. Оставить без денег и квартиры.

— Я бы им тогда голову открутил.

— Оу, — подплываю к нему, — какие мы суровые.

Обнимаю его, целую в шею, и он напрягается с шумным выдохом.

— Что ты готовил? — пробегаю пальцами по его груди и животу.

— Оладьи, — хрипло отвечает он.

— О, звучит аппетитно, — поднимаю взгляд и шепчу. — А мы одни. Только ты и я. Знаешь, я думаю, что надо провести моей кровати тест-драйв. Зря ее мне, что ли, нахваливали.

— Пока мы спали, она не скрипела…

— Повысим ставки?

Задерживаю дыхание. Внизу живота тянет сладким желанием. Моя ладонь накрывает твердый бугор под ширинкой.

— Повысим!

Отбирает у меня полотенце, отбрасывает его в сторону и под мой визг рывком перекидывает через плечо.

— У нас точно есть минут двадцать, — шагает из кухни, шлепнув меня по бедру. — В любом случае, кухню надо проветрить.

Закрывает ногой дверь и тащит меня в комнату. Я опять взвизгиваю, когда он мягко швыряет меня матрас, который чуток пружинит надо мной.

— Ну, держись…

Кидается на меня диким зверем. Рвет пижаму, поцелуи походят на укусы. Берет меня одним движением, а я под ним не сдерживаю в себе стоны, что переходят в крик.

Ну и что. Пусть соседи слышат и завидуют.

И кровать под нами идет ходуном, а в момент громкого и всепоглощающего экстаза ножки изголовья ломаются. Грохот, рык, стоны, а затем смех.

— Так я и думал, — Матвей валится на спину и вытирает испарину на лбу. — Кровать тут тоже ни о чем.

— Но матрас хороший.

Мы начинаем сползать к изголовью. Молчим несколько секунд, принимая свою судьбу, а потом смеемся.

— Мы еще ни разу кровати не ломали, — шепчу я сквозь смех.

На тумбочке вибрирует телефон.

Мама.

Тяжело вздыхаю.

Я с ней после того разговора больше не шла на откровения. Так, делилась информацией, что жива, что скоро развод…

Про то, что не развелась, кстати, не сказала. И про переезд тоже.

— Да, мам?

— Ты дом выставила на продажу?! — недовольно спрашивает она. — Я приехала к тебе. Никто не открывает. А потом мужик какой-то подходит и говорит, что дом выставлен на продажу. Ада!

Глава 57. Выбора нет

— Я не поняла, — говорит мама, и ее голос становится каким-то липким и холодным, — разводится передумала?

— Ага.

— Ты его принимаешь обратно?

— Мам, — вздыхаю я, — я не собираюсь отвечать на дальнейшие вопросы.

— Он же опять начнет гулять, а ты вновь сопли развесишь, — сердито отзывается мама, — еще на одну подругу залезет. Дело, конечно, твое, — усмехается. — Но к чему тогда были такие истерики, если в итоге вы опять вместе?

— Мам, прекращай.

— Только Лилю и жалко во всей этой ситуации, — снисходительно вздыхает, — нервы помотали ребенку своими скандалами, истериками, разводами, и опять вместе.

— Мам ты стерва и сука, — делаю глубокий вздох. — И как же мне повезло, что я встретила Матвея так рано и что мне удалось слинять от тебя в мои восемнадцать лет.

— Как ты с матерью говоришь? — возмущенно охает. — Знаешь, я тебе это припомню, когда твой Матвей опять полезет на другую бабу.

Матвей садится, тянется ко мне и забирает трубку.

— Если есть что сказать, то говорите это мне в лицо, — зевает и прикрывает кулаком рот.

— Я просто переживаю… — до меня долетают обрывки ответа. Голос мамы стал неожиданно мягче и ласковее. — Матвей, я же… мама… а ты…

— Начинаю понимать, почему Лиля не горит желанием к вам в гости приезжать, — Матвей разминает шею. — Бабуля для нее — наказание, а не радость.

— Что? Матвей… Я, может, резка иногда… Но я это из-за желания предостеречь… Ты загулял с крестной Лили! Или Ада как обычно раздула слона из мухи? Она любит драматизировать и преувеличивать. Напридумывала себе, да?

— Без комментариев, — вздыхает Матвей и сбрасывает звонок.

Откладывает телефон в сторону и опять валится на спину. Сползает к краю матраса:

— Мне никогда не нравилась твоя мама. Это ж надо сначала по тебе проехаться, а потом со мной посюсюкаться, — озадаченно вскидывает брови. — И вот радость будет для Лили. С бабушкой можно не играть хорошую внучку.

— Ты понимаешь, что это значит? — разворачиваюсь к нему и серьезно вглядываюсь в его глаза.

— То, что только мы есть друг у друга? — тихо отвечает Матвей.

— Да. Твои родители, похоже, вообще не в курсе происходящего.

— Нет, не в курсе, — Матвей качает головой. — Звонили пару раз. Попросить денег для сарая.

— Они никак его не достроят? — возмущенно удивляюсь я.

История с сараем тянется с прошлого года. Просят деньги, потом исчезают на несколько месяцев, и опять появляются с новыми проблемами: то дерево для пола, то крышу неправильно положили.

— В последний из звонков я отца грубо послал, — Матвей вздыхает. — Ну… я теперь неблагодарный щенок. Так что… Да, Ада, — слабо улыбается, — есть только наша семья. Ты, я, Лиля и Юрий Матвеевич. И не буду я скакать по другим бабам, — взгляд усталый, — у меня дикая аллергия на других женщин, кроме тебя. Мягко скажем, мне очень некомфортно теперь среди женщин.

Нахожу его руку и сжимаю ладонь.

— Вида, конечно, не подаю, — усмехается, — но забег по бутикам в поисках кроссовок был тем еще подвигом.

— И где ты их нашел?

— Мне помог мужик… — Матвей едва заметно кривится. — Своеобразный такой. Манерный, с серьгами в ушах, одет в какую-то разлетайку… Короче, с ним мне было прям сильно некомфортно. Я его заподозрил во всяком, — медленно моргает, — а у него дочь и жена. Короче, я в этом мире ничерта не понимаю, но суть в том, что подружка его дочери кроссовки не глядя схватила, а он маленькими оказались. Дома скандал, на мужика этого наехали, что он продал не те кроссовки… Ада, там такие страсти, чуть ли не бандитские разборки из-за кроссовок. Я пятнадцать минут все это слушал, прежде чем он мне эти кроссовки притащил.

— Обалдеть, — шепчу я.

— А потом пришла его жена…

— Так.

— Там такая бой-баба, Ада, — удивленно тянет Матвей. — И еще на полчаса мне на уши присели, но уже на тему портных. Костюмчик мой понравился. В общем, сунули мне визитку какого-то портного, а затем и туфли всучили, потому что, как сказал этот загадочный мужик, если купил дочери подарок, то покупай и жене. Хотели развести на какой-то приватный клуб особых покупателей, но ты извини, я сбежал, потому что повеяло чем-то слишком приватным.

— Главное, что сбежал с кроссовками, — тихо смеюсь я.

— Я властно сбежал, не с позором, — Матвей сжимает в ответ мою ладонь. — И властно туда больше не вернусь.

Со смехом падаю ему на грудь, обнимаю и прижимаюсь в теплой неге и ласке:

— Только мы есть у нас, — приподнимаюсь на руках и вглядываюсь в лицо Матвея. — И еще я готова Пастухова в круг твоих друзей.

— Мы не друзья, — хмыкает Матвей.

— Ладно, принимаю его в круг недрузей.

— Я такой тупой, Ада, — Матвей смеется. — Он же мне почти прямым текстом говорил, что ты беременна.

— Вот говнюк, — охаю я. — Он обещал молчать. Вот не нравится он мне.

— Поэтому мы назовем сына Юрой?

— Выбора нет. Знаки вселенной.

— Со знаками вселенной спорить нельзя, — с улыбкой соглашается Матвей.

— Один знак вселенной мне сегодня все лицо вылизал с утра, — пробегаю пальцами по подбородку, на котором побилась жесткая щетина. — Кто его впустил ко мне?

— Не я, — честно говорит Матвей. — Я дверь плотно закрыл.

— Лиля, значит, — кладу голову ему на грудь. — Надо сказать, что у нас очень хитрая дочь. Вся в мать.

Эпилог

— Жди, Барон, — шепчу я.

Неторопливо прохожу в просторную солнечную гостиную, прижимая к груди драгоценный сверток. Медленно сажусь на диван, а Матвей торопливо подкладывает мне под спину подушку. Барон в стороне нетерпеливо перебирает лапами, машет хвостом и облизывается, не спуская с меня взгляда.

Ему очень любопытно, кого это я принесла домой. И куда я пропала на несколько дней.

— Идем знакомиться, — шепчу я.

Лиля садится рядом, и Барон бесшумно прыгает на диван с другой стороны. Заглядывает в сверток, принюхивается к личику Юрия Матвеевича, который сквозь сон морщит свой крохотный носик.

Барон поднимает на меня обескураженно морду и будто спрашивает: “Это наш? Наш?”

— Наш, — улыбаюсь я.

Барон опять не мигая смотрит на личико Юрия Матвеевича, наклоняется ниже и касается носом его лобика, а потом удивленно отскакивает, скосив на сверток дики глаза.

Юрий Матвеевич сонно кряхтит.

Барон спрыгивает на пол, наворачивает несколько кругов вокруг дивана в собачьем восторге и опять наскакивает на диван. Тихо ворчит, вновь заглядывает в личико Юрия Матвеевича, который зевает беззубым ртом.

Барон что-то опять ворчит, и сынок открывает глазки. И улыбается.

Новые круги вокруг дивана, а затем Барон бросается в радости на смеющегося Матвея, потом к Лиле, и опять бегает.

Он от меня всю беременность не отлипал. Всегда был рядом. Когда я отдыхала, то ложился рядом, уткнувшись носом в живот и “разговаривал” с ним.

Резко останавливается передо мной, собрав ковер под лапами в гармошку, смотрит в глаза и опять в изумлении ворчит на меня.

— Да я сам в шоке, Бароша, — тихо смеюсь я.

— Он такой хорошенький, — шепчет Лиля, разглядывая Юрия Матвееивича.

— Возьмешь на руки?

— Я? — Лиля округляет глаза. — Я хочу, но…

— Не боись, — уверенно отвечаю я.

— Ладно, давай, — Лиля закатывает рукава свитера. — Ну, Юрченя, иди к старшей сестре.

Аккуратно передаю сверток Лиле, шепотом объясняю, как держать малыша, и Барон раз за разом кидает удивленные взгляды, мол, гляди чего творят! Чего творят, хозяин! Я тоже хочу, но у меня, блин, лапы!

— Юрчень, — шепчет Лиля. — Мы тебя очень ждали.

Юрий Матвеевич опять зевает, и на глазах у Лили проступают слезы.

— Так бы и съела, — едва слышно отзывается она. — Это преступление быть таким милахой, — поднимает взгляд на Матвея, — фоткай нас немедленно.

Матвей лезет в карман за телефоном.

— Слушай, Юрчень, у меня на тебя большие планы, — Лиля вновь обращается к брату. — Во-первых, я уже кучу детских шмоток тебе присмотрела. Всяких там костюмчиков. Зайчиков, медвежат, оленят, котят… да, да, Юрченя. Вот такая я коварная.

Хлопаю по подушкам дивана, приглашая Барона к нам. Он прыгает, ложится ко мне на колени и тянется к Юрию Матвеевичу.

Матвей щелкает нас несколько раз, а затем замирает и смотрит на нас таким взглядом, который пробивает меня на слезы.

Я уже несколько раз плакала.

И буду еще много раз плакать от всепоглощающей любви, нежности и привязанности. И пусть так всегда будет. Если плакать то на пике тихого и уютного счастья.

Да обойдут нас печали и горести.

— Я вас так люблю, — шепчет Матвей. — И аж кричать хочу.

— Я тоже, — Лиля поднимает на него взгляд. — Кричать и бегать.

Барон на моих коленях согласной ворчит, и он совсем не против того, чтобы опять побегать вокруг дивана.

— А еще я хочу его утащить к себе и никому не отдавать, — Лиля серьезно смотрит на меня, — даже тебе.

— Ну, это до первого крика, — пожимаю плечами, — потом сама его вернешь нам.

— Это так странно, — отвечает она, разглядывая братика, — такой крошечный, а потом вымахает в целого человека.

Матвей садится рядом с ней и целует в висок, а затем она кладет ему голову на плечо, любуясь Юрием Матвеевичем, который пытается сфокусировать на ней взгляд.

— Давай, — мягко прогоняю Барона, встаю и забираю телефон у Матвея. — Вас тоже надо щелкнуть.

— Ада, — Матвей смотрит на меня влюбленными глазами. — Я самый счастливый человек. У меня дочь, сын…

— И еще собака, — киваю на Барона который подползает на пузе к Лиле. С нарочитым возмущением шепчу. — Про свою скромную персону я промолчу. Подумаешь, родила тебе сына и дочь.

Лицо Матвея бледнеет, вытягивается, и я в этот момент делаю фотографию.

— Ты это специально? — тихо спрашивает он. — Или ты правда обиделась?

— Идеальная фотография для Юры Старшего, — мило улыбаюсь Матвею. — Ты такой испуганный на ней.

— Ну еще бы… — выдыхает он.

Отправляю фотографию Пастухову, и Матвей тихим негодованием говорит:

— Ты невероятно коварная женщина.

— Я знаю, — смеюсь в ответ.

— Я скоро поседею, Ада.

— Я тебя и седым буду любить. Так что, не аргумент. Тебе нельзя расслабляться, милый.

— Ты научишь нашу дочь плохому.

— Я уже почти научилась, — Лиля переводит на него хитрый взгляд.

— Юр, — Матвей печально смотрит на сына, — ты же будешь полон мужской солидарности к папе?

Юрий Матвеевич с угрозой кряхтит, кривит лицо и морщит нос, готовясь к голодному плачу.

— Видимо, это ответ — нет, — Матвей вздыхает.

В руке вибрирует телефон.

Пастух: Запрашиваю официальную встречу с Юрием Матвеевичем для знакомства и переговоров. Уточните, пожалуйста, дату и время для визита. Внесу в календарик, обведу красным кружочком и буду ждать этого дня.

***

— Юрий Матвеевич, — Пастух наклоняет к колыбельке с улыбкой и прикладывает руку к груди, — я к вам со всем уважением…

У люльки с предостережением рычит Барон.

— Я свой, — Пастух переводит на него возмущенный взгляд. — Свой. Прекращай, а то я злопамятный человек.

Барон прижимает уши и опять рычит. Юрий Матвеевич в люлюке крякает и улыбается, пуская слюни.

— А ты, значит, одобряешь все это? — Пастуз удивленно вскидывает бровь. — Но не с тем связались…

Лезет за пазуху и выуживает из-под пиджака сушеную голову утки на кривой шее.

— Я невероятно предусмотрителен.

Барон замолкает, навострив уши. Облизывается.

— Держи, — Пастух протягивает лакомство. — Я им всем провонял.

Барон тянет носом воздух и переводит на Матвея взгляд, пуская слюни.

— Ты гляди-ка, — Пастух хмурится. — А его не так просто подкупить, — смотрит на Матвея, — и чего ты стоишь и молчишь? Скажи ему, что я свой.

— Можно, — Матвей самодовольно хмыкает, и барон выхватывает утиную голову у Пастуха.

Ворчит и убегает из детской. Я протягиваю Пастуху влажные салфетки, которыми он тщательно вытирает руки, разглядывая Юрия Матвеевича:

— Нас прервали. Так вот, — отдает мне использованные салфетки, — я пришел, чтобы выразить надежду на нашу дружбу.

Юрий Матвеевич неожиданно серьезно хмурится.

— Юрам надо дружить, — Пастух расплывается в новой улыбке. — Нас так мало, но… мы в тельняшках. Прошу меня извинить.

Отворачивается и медленно выдыхает, глядя на меня с отчаянием:

— Так бы и затискал. Так бы и засюсюкал. Ты зачем его таким сладеньким родила?

Юрий Матвеевич недовольно ворчит и причмокивает.

— Совести у тебя никакой, Ада, — шепчет Пастух, а я в ответ вскидываю бровь. — Я едва держу себя в руках. Мне не пристало терять лицо. Может, вы выйдете и оставите нас наедине.

— Нет, — Матвей покачивается в кресле-качалке.

У него мешки под глазами, а сам он в халате и пижаме. Всю ночь не спал. Сынок решил сегодня особенно громко скандалить.

— Ладно, — Пастух уверенно разворачивается к люльке. — Я собран и спокоен. Нет… — тут же тянет он. — Я совсем не собран.

Напрягаюсь, когда он тянет руки к Юрию Матвеевичу, но он умело берет его на руки, будто у самого было куча детей.

— Выдыхай, Ада, — он улыбается в лицо нашего сына, — я знаю, что делаю. Ну, привет.

Юрий Матвеевич агукает в ответ и зевает, сонно прищурившись.

— Сон приходит на порог, — тянет шепотом Пастух, вглядываясь в его личико, — сладко, сладко спи…

В комнату просачивается любопытная Лиля. На цыпочках обходит Пастуха, вытаскивает из кармана смартфон и бесшумно отступает в сторону. Касается экрана, наводит камеру на нанего гостя, который качает Юрия Матвеевича и поет колыбельную, не замечая ничего вокруг.

Затем она также тенью крадется к двери. Оглядывается на Матвея и округляет глаза. А тот под колыбельную вырубился.

Она и его фотографирует. улыбается, подмигивает мне и выходит, тихо прикрыв за собой дверь.

Пастух укладывает спящего Юрия Матвеевича в кроватку, улыбается и я задерживаю дыхание.

Я вижу в нем сейчас не толстого бандюгана, который может закопать человека в лесу живьем, а человека, который любит детей.

— Копия отца, — хмыкает он. — Может, только носик мамин, — щурится, — нет. И нос папин.

— Это даже обидно, — шепчу я.

— Ладно, — подходит к Матвею, который дрыхнет в кресле-качалке, — пусть будут уши твоими.

Подхватывает плет с пушистого ковра и накидывает на Матвея, который что-то бормочет сквозь сон.

— Я тебя пока тиранить не буду, — Пастух прячет руки в карманы брюк. — Ты ж сейчас должен с головой уйти в подгузники и сопли. Это же особое время.

Стоит около минуты над спящим Матвеем и шепчет:

— Тебе офигеть как повезло, что у тебя есть я.

Матвей с мычанием кривится и приоткрывает один глаз:

— Ты еще тут? — кутается в плед.

— Вот же рожа бессовестная.

— Еще какая, — Матвей закрывает глаза и отворачивается. Молчит и вздыхает, — да, мне повезло, но ты об этом особо не распространяйся, а то поползут слухи, что мы друзья.

— Мне не друг нужен, а хороший юрист.

— Да, — Матвей зевает, — с этим сейчас напряженка. Друзей можно хоть сотню найти, а вот одного толкового специалиста…

— Слушай, ну ты мне выделишь несколько часов в неделю, а?

— Ну не знаю…

Пастух оглядывается на меня и ждет поддержки:

— Ада, давай, подключайся. Или я с вами тут дружбу устрою. Либо у меня есть юрист, либо друг.

— Несколько часов в неделю, но ночами с твоими сделками сидят его подчиненные. С него контроль, — деловито скрещиваю руки на груди.

— Слышал жену?

— Это и в моих интересах, — пожимаю плечами. — Ему нельзя терять нюх.

— Вот, — соглашается Пастух, глядя на Матвея. — Жена-то у тебя не дура. А еще с тебя должок. Я вам дом нашел. И крутой, надо сказать, дом.

— Она вообще у меня большая умница, — сонно отзывается Матвей, и уже в следующую секунду посапывает.

Пастух выходит, и торопливо за ним семеню. В коридоре нагоняю и шепчу:

— Спасибо тебе. За все.

Он оглядывается и улыбается:

— Пожалуйста, — продолжает путь и у лестницы вновь оборочивается, — и пусть Лиля фотографию мне тоже пришлет.

***

— Дрыхнут, — Лиля сует мне под нос смартфон, а на нем фотография, которая запечатлела спящих на одной кровати Матвей, Юрченю и Барона. — Опять дрыхнут.

Кусаю морковку и громко ей похрустываю, разглядывая снимок. Он вышел теплым и уютным. Лиле удалось схватить тень послеобеденного сна, который пронизан любовью и усталостью.

— Я ревную, — прячет телефон в карман.

Протягиваю ей вторую чищенную и вымытую морковку:

— Я иногда тоже. А я его родила. И с тобой также было, — смеюсь. — И, кстати, до сих пор есть, если что. Я поэтому никогда тебя не спрашивала, кого ты больше любишь, чтобы не услышать “папу”.

— Я вас одинаково люблю, — Лиля охает и грызет морковку.

— Ты всегда была и будешь папиной дочкой, — притягиваю ее к себе и целую в висок, — и ты сейчас можешь пойти, аккуратно спихнуть Барона на пол и занять его место под боком папы.

— Я с тобой побуду, — поднимает взгляд. — Давай ужин закажем, а сами сериал посмотрим?

Задумчиво взираю на картошку, которую собиралась чистить, и хмыкаю:

— А давай, — смотрю на Лилю, — а еще… давай-ка мы поищем тебе фотоаппарат, а?

Лиля распахивает глаза и удивленно приоткрывает рот.

— Я думала сама выбрать, — поправляю ворот ее футболки, — но я в этом ничего не понимаю, а консультанты могут что-нибудь не то впихнуть. Ты мне тыкнешь пальчиком, что надо купить, а потом я подкачу к папе и… он через пару недель проснется с мыслью, что надо любимой доче купить именно этот фотоаппарат на день рождения. Или… — внимательно вглядываюсь в ее глаза, — я не угадала, и ты не хочешь заниматься фотографией?

— Угадала, — шепчет Лиля. — И у меня есть кое-что на примете. Только убеждать папу в его решении придется долго.

— Думаешь, я не справлюсь?

***

Однажды Ию выпустят из стен психиатрической больницы. Бледную и молчаливую. Родители ее увезут на другой конец страны в тихий поселок. Там она ударится в веру и найдет покровительство у пожилого батюшки, который каждую неделю будет звонить одному своему знакомому.

Автору множества интересных статей, которые изучают душу человека с точки зрения травм, патологий и отклонений. И этот замечательный человек — главный врач четвертой психиатрической больницы Сиделкин Игорь Викторович.

“Подруга” Ии Марина после выхода на “свободу” отправится с повинной в полицию и признается в краже, хранении, распространении наркотических препаратов. Скажет адрес камеры хранения, в которой все это добро спрятано, а затем разрыдается и признается в том, что будучи психиатром, сломала многих пациентов. И будет серьезное расследование, а после суд и многолетний срок.

Моя мама примет версию того, что я — истеричка, которая хотела разрушить семью лишь из-за подозрений в измене. Я оспаривать эту теорию не стану. Пусть будет так.

Иногда правду должны знать только несколько человек.

Конец