Глава 4
— О, Серега! Круто вы, конечно, сегодня на истории с Терентьевой зажгли…
— Да, дружище, давненько такого цирка посреди лекции нам не устраивали…
— Ой, да хорош заливать, парни, — отмахнулся я от нападок приятелей Витьки Шипова и Алика Егорчикова, коршунами накинувшихся на меня, стоило войти в аудиторию и занять свободное место за столом. — Это не специально мы. Просто Машке показалось, что худо мне. И, кстати, на самом деле, мне что-то вдруг резко поплохело. Приступ какой-то внезапный случился. Ну вы ж в курсе: у меня после того случая бывает…
— Ага, понятно. Игнатьевич, когда вы свалили, такую же телегу нам задвинул…
— Про последствия твоего несчастного случая… — дружно закивали ухмыляющиеся парни.
— И нефиг так на меня смотреть, — фыркнул я. — Все так и было.
— Ну да, ну да. А че, удобно, блин…
— И не проверишь, ведь. Даже завидно…
— Да пошли вы, хохмачи недоделанные!
— Ну че ты, Серег, сразу… Это ж мы так, по-свойски, чисто по приколу.
— Честно, мы не хотели тебя обидеть.
— Ладно, проехали…
— Эй, Капустин, — вклинилась в наш междусобойчик Ирина Спицина, машкина подруга. — Ты Терентьеву-то где потерял? Вы с ней вместе ж с лекции уходили.
— Да че я ей нянька что ли! — возмутился я.
— Неужто поцапались? — аж засияли от любопытства глаза самой наипервейшей сплетницы нашей группы.
— Твое-то какое дело? — зло бросил я в ответ.
— Ой извините, — фыркнула стерва Ирка. — Просто никак до Машки дозвониться не могу. Теперь понятно из-за кого она телефон отключила, — и, не дожидаясь ответа, Спицина с гордым видом поцокала каблучками на свое место.
Но допрос мой после ее ухода неожиданно продолжился.
— Серег, а че стряслось-то? — насел Витька с одной стороны.
— Из-за чего поругались? — тут же в параллель вторил товарищу с другого бока Алик.
— Блин, парни. Вы, прям, хуже баб порой, — закатил я глаза.
К счастью, вошедший в аудиторию препод избавил меня от перекрестного допроса.
Парням, не солоно хлебавши, пришлось свалить на свои места. Я же, раскрыв тетрадку на чистой странице, приготовился решать записываемые преподом мелом на доске задачки, параллельно прокручивая в памяти повтор нашей дурацкой ссоры в институтском буфете…
— Капустин, блин! Хорош уже на корову эту пялиться! — зашипела мне на ухо багровая от злости Машка, едва с заказанными вкусностями мы сели за один из трех местных столиков.
Ну а как тут не пялиться-то, когда новая молоденькая буфетчица будто специально выставляла на всеобщее обозрение свои сиськи (каждая размером с грейпфрут), буквально вываливающиеся, при малейшем ее наклоне, из глубокого, до пупа, декольте стильной кофточки?
— Маш, да не смотрю я на нее. Честно. А только на тебя любуюсь.
— Какой же ты кобелина, Капустин! Хватит уже пирог в тарелке тискать! Хомячь живо! И валим отсюда!
— Маш, ну че ты?.. Мы ж только сели. Ты ж сама рогаликов просила. Посмотри какие они у тебя тоже маленькие и миленькие.
— Что значит: ТОЖЕ⁈ — вдруг взбеленилась подруга.
— Не понял? Ты о чем, вообще?
— Не придуривайся, Капустин, все ты понял! Мало того, что глаз не сводишь с огромных сисек этой коровы! Еще высмеиваешь мои маленькие и миленькие! — Мария так резко вскочила на ноги, что стул буквально выскочил из-под нее, с грохотом завалившись на спинку в проходе.
Я бросился было вдогонку за сбежавшей из буфета Машкой. Но…
— Эй, молодые люди! Куда⁈ А деньги⁈ — тут же завопила мне в спину провокаторша-буфетчица.
Пришлось возвращаться, оплачивать картой не тронутую еду, и лишь потом отправлять на поиски сбежавшей Терентьевой.
Увы, айфон обидевшаяся ревнивица выключила. И, бестолково обежав все этажи политеха, подругу я нигде так и не нашел. Одно лишь утешало, что повешенное с моей косухой на один номерок ее пальто, продолжало нетронутом висеть в гардеробе (в конце поисков я специально спустился и проверил). Значит, Машка не сбежала домой, а затаилась все же где-то тут, на территории институтской высотки.
Отправившись на третью пару, я рассчитывал встретить Машку уже сидящей в аудитории. Но, как выяснилось, просчитался. Моя ревнивица слишком сильно обиделась на меня, и видимо решила оттянуть момент нашего примирения еще на целую пару…
Параллельно с невеселыми воспоминаниями, я продолжал планомерно решать списываемые с доски задачи, и здесь прокаченный аж до семнадцатого уровня Интеллект проявил себя во всей красе, щелкая математические ребусы, как кедровые орешки. И к всеобщему изумлению, я задрал руку, сигнализируя преподу об окончании своих расчетов, буквально уже через пару минут посте того, как он, дописав мелом на доске последнюю задачку, уселся за свой стол.
С недоверчиво нахмуренными бровями подошедший к моему столу преподаватель, скоренько пробежавшись глазами по расписанным в тетради решениям, вынужден был признать, что сработал я четко и без ошибок. После чего мне официально было дозволено вставить в уши наушники и, на зависть остальным студентам, залипать до окончания практического занятия в бесконечной ленте тик-тока.
Минут через двадцать беззаботного залипалова, чередующегося периодическими безуспешными попытками дозвониться до беглянки Маши, я вдруг получил на почту пустое письмо с незнакомого номера, с прикрепленным видеофайлом. Опасаться вируса, с установленной артефактором на гаджеты нашей команды навороченной киберзащитой, было просто смешно, потому я без колебаний тут же запустил просмотр послания.
И обернулся соляным столбом после первого же кадра видео, демонстрирующего заплаканное лицо (с размазанными тушью и помадой) моей бедовой потеряшки. Как заклинание, машины губы в камеру шептали раз за разом одну и ту же фразу:
— Сереженька, спаси меня пожалуйста; миленький, вытащи меня отсюда!.. Сереженька, спаси меня пожалуйста; миленький, вытащи меня отсюда!.. Сереженька, спаси меня пожалуйста; миленький, вытащи меня отсюда!..
Камера рывком сместилась назад, и крупный план заплаканного лица угодившей в жестокий переплет подруги обернулся внушительным фрагментом какого-то грязного помещения без окон (то ли подвала, то ли гаража), кое-как освещенного одинокой сорокаваттной лампочкой, болтающейся на шнуре провода под потолком. В углу помещения находилась древняя панцирная кровать, на которой, поверх грязного матраса, лежала Маша в институтской одежде, нарочито грубо связанная по рукам и ногам толстой мохнатой веревкой.
— Сереженька, спаси меня пожалуйста; миленький, вытащи меня отсюда!.. Сереженька, спаси меня пожалуйста; миленький, вытащи меня отсюда!.. — продолжала, как мантру, нашептывать из своего угла бедняжка.
— Достаточно! Теперь заткнись, и чтоб больше ни звука! — раздался на заднем плане грубый женский окрик, и Маша тут же послушно замолчала.
— Че, узнаешь меня, пацанчик? — перейдя на съемку фронтальной камерой, заполнившая жирной ряхой весь экран толстуха проворно обернулась на сто восемьдесят градусов, не позволив мне рассмотреть вторую часть секретного помещения.
Разумеется, я ее сразу узнал. Одна из потерянных душ Хозяина — спасенная мною примерно полтора месяца назад в тамбуре электрички потенциальная жертва аварии.
— Ну, разумеется, узнал, — ухмыльнулась, по понятным причинам не дождавшаяся ответа на риторический вопрос толстуха. — Как видишь, твоя цыпочка теперь у нас. И если не хочешь, чтоб с малышкой случилась какая-нибудь непоправимая трагическая неприятность, то на переговорах, куда тебя пригласили сегодня утром, веди себя сдержанно и без фокусов. И, разумеется, приезжай по указанному адресу один… Уверена, мы поняли друг друга. Не так ли, пацанчик? — толстуха заговорщицки мне подмигнула и остановила съемку.
Я же до хруста сцепив зубы, пустым взглядом таращился в почерневший экран айфона и изо всех сил сдерживал рвущийся на волю отчаянный звериный вой.