Реконкиста

19. Вернуться сюда!

– Я прибываю к вам, – слышу я собственный, приглушенный, какой-то оторванный от меня самого и удивительно слабый крик, какой бывает во снах, когда мы пытаемся бежать, а ноги грязнут в полу, когда мы пытаемся зажечь свет, а выключатель не срабатывает; где-то вдалеке тускло тлеет одна лампочка, словно в фотолаборатории, а крик "Помогите!" тонет в липкой вате бессилия.

Шаги: быстрые и чуткие, вокруг меня, охрана – может, это ацтки…

– Доктор, он просыпается, – из-за десятого слоя ваты доносится теплый, озабоченный, самый дорогой голос. Лаура тоже здесь?

– Ну а почему бы ему и не проснуться, синьора Моника, кризис минул.

Неужели галлюцинации, первый эффект излучения, поглощенного кем-то, кто находился в эпицентре ядерной утечки?

– Сестра, будьте добры, прикройте окно еще сильнее. Свет может плохо подействовать.

Осторожно приоткрываю веки, которые кажутся весящими словно разводной мост. Пораженный яркостью, прикрываю их снова, вновь открываю…

– Альдо! Наконец-то!

Вижу тень… Чувствую поцелуй.

– Мо… Моника… – пытаюсь прошептать что-нибудь еще, но не могу извлечь из себя ни звука. Я шокирован и весьма осторожен в оценке ситуации, боюсь спугнуть окружающую меня реальность, словно то был один из уровней сна. Тем временем резкость зрения стабилизируется…

Улыбающаяся Моника вытирает покрасневшие глаза, за ее спиной, опираясь на спинку стула, стоит доктор Мейсон и тоже лучится добросердечием. Конец сна – станция Розеттина?

– Ты нагнал нам немного страху, Альдо, – говорит Фрэнк Лорел Мейсон. – Ты не желал проснуться ни за какие коврижки.

– Долго я спал? – тихо спрашиваю я, голосом, свистящим словно ветер в дырявом чердаке. И одновременно окружающий меня мир с каждой секундой делается более реальным.

– Довольно долго.

– Почти год? – пытаюсь я вспомнить свои путешествия.

– Ну, не будем преувеличивать. Две недели. Но и этого хватило, чтобы нагнать на всех нас страху.

– Две недели?

Невозможно, не могло все это длиться всего половину месяца.

– Консультанты из клиники Джемелли успокаивали меня, что именно столько времени и должна длиться повторная адаптация твоего мозга после операции. Такое, можно сказать, упорядочивание жесткого диска. Их только беспокоили твои реакции…

– То есть?

– Поначалу ты спал, как убитый. И только в последние сутки начал кричать сквозь сон.

– И что же я кричал?

– Мы пустим тебе записи, множество слов на неизвестных нам языках, потом крупные партии на испанском языке эпох барокко, иногда ты вел себя, словно бы плавал, в другие минуты пытался драться с медсестрами. Один раз, сам я, правда, при этом не присутствовал, но дежурящая медсестра клялась всем святым, что это правда, ты оторвался от постели и добрую минуту левитировал над кроватью, не вырывая при этом капельниц.

– Ага, и при случае, – перебила Мейсона Моника. – Кто такая Лаура?

– Почему ты спрашиваешь? – пытался я скрыть замешательство.

– Слишком часто повторял это имя.

– Знал я одну Лауру, очень давно тому назад…

– Красивое имя, – вмешался превосходный врач. – У нас это вообще семейная традиция, у меня самого второе имя – Лорел.

Я спросил про свою операцию и дальнейшие прогнозы. Мейсон был осторожен. Хотя и утверждал, что шансы весьма велики.

– Шансы остановки роста опухоли?

– Шансы серьезной ремиссии, но пока что об этом рано говорить…

– Самое главное, что ты со мной, моя любовь, – сказала моя жена.

Только осужденный на смерть испытывает могущество помилования. Возможно, более подходящим словом будет "отсрочка". Но ведь все мы живем на этой юдоли с отсроченным приговором. Я вновь жил! Случилось чудо. Вероятнее всего, мне придется дать средства на постройку какой-нибудь церкви в характере вотивного дара, кто знает, а не решусь ли я на отстройку аббатства в Клюни, сегодня находящегося в довольно жалком состоянии. В одном я уверен – сделаю все возможное, чтобы начать процесс беатификации Раймонда Пристля. Пока же я наслаждаюсь простейшими переживаниями: дыханием без боли, чтением без головокружения. Вернулся вкус пищи, чувствительность в конечностях. Со дня на день, буквально с каждым часом я чувствую себя все лучше. Данное сообщение я записываю на ноутбуке, хотя Моника не очень-то разрешает мне уставать.

"Перед тобой еще десятки лет", – повторяет она. Совершенно зря. Желание работать нарастает во мне вроде приливной волны, меня изумляет скорость, с которой возвращается давняя энергия. Я самостоятельно посещаю туалет, начинаю делать более длительные прогулки по коридору. И меня распирает радость.

Моего самочувствия не способно помутить легкое раздражение, что я до сих пор не могу понять, что же со мной, собственно, приключилось. Я пытаюсь уложить впечатления, анализировать факты. И не выходит. Был ли это всего лишь долгий сон? Безумие воображения, фантасмагории выходноденного литератора на краю вечности?

Уже в первый день после пробуждения у меня возникло искушение спросить про Лино Павоне. Но в перечне пациентов клиники таковой не фигурировал. Только лишь вчера мне пришло в голову спросить о жертве ядерной аварии в Лаго Ванина. И вот вам сюрприз, в нашей клинике и вправду пребывал человек, пострадавший при упомянутом взрыве, некий Луиджи Пьомби (сукину сыну не хотелось менять инициалов!). Как и я две недели н был погружен в коме. По странному стечению обстоятельств он скончался вскоре перед моим пробуждением. Случайность?

Все это выбивало меня из равновесия до такой степени, что, оставив написание воспоминаний, я предался поискам в Интернете и довольно неожиданно напал на любопытное упоминание. Группа экологов из Феникса обвинила правительство Соединенных Штатов в проведении секретных ядерных взрывов вне территорий официальных полигонов. Основой для обвинений стало открытие сильного излучения в крупном, засыпанном песком кратере на границе Аризоны и Нью-Мексико, который до сих пор считался результатом падения крупного метеорита, рухнувшего туда несколько тысяч лет назад.

Соответствующие агентства последовательно отрицали обвинение, наконец комиссия независимых экспертов исследовала территорию – она подтвердила наличие там довольно сильного излучения, но сняла ответственность с правительства США, безапелляционно датируя взрыв на средину XVII столетия. Интерпретаторы данного события разделились на сторонников падения ядра небольшой кометы, содержащего радиоактивные элементы, а так же на тех, которые были готовы верить в катастрофу внеземного космического корабля. Для поддержки своих теорий обе фракции приводили древние легенды местных индейцев о том, как на землю сошел разгневанный Маниту, о море огня и об уничтожении громадного количества животных, растений и людей. Однако, никто до сих пор не предполагал, что это могло иметь место в исторические времена, так что подобного рода мифы помещали в далекое прошлое.

Но вы же понимаете, какое впечатление вызвало эта заметка на меня. Я начал рьяно исследовать историю тех времен. В биографиях Ришелье (он скончался вскоре после описываемых событий) и кардинала Мазарини я, к огромному сожалению, не нашел каких-либо упоминаний об эксперименте в Мон-Ромейн (как-нибудь я поеду туда со счетчиком Гейгера проверить уровень радиоактивности), зато обнаружил пару будящих сомнение фактов, над которыми историки до сих пор ломали голову. Неизвестно, к примеру, на что за пару лет перед смертью Великий Кардинал потратил значительную часть своего впечатляющего состояния. Так же сохранились упоминания об обособленном очаге черной смерти к северу от Лиона на переломе тридцатых-сороковых годов XVII века, а еще – о громадном пожаре лесов неподалеку от Клюни приблизительно в тот же период. Юношеские труды Савиньена Сирано де Бержерака, переполненные, якобы, невероятными историями, погибли, зато сохранилось его "Путешествие на Луну", задолго опередившее рождение жанра science fiction.

Поскольку я, пока что, являюсь человеком нормальным, я посчитал, что мой разум, который когда-то мог столкнуться с теми фактами, несмотря на то, что мое сознание самостоятельно их не запомнило, я соединил их все, производя сказку о путешествии Альфредо Деросси в Новый Свет.

Сегодня утром, наконец-то, было принято решение о выписке меня из больницы. Можно ли представить себе более счастливый день? Привезенный сюда месяц назад на инвалидной коляске, теперь я мог покинуть клинику на собственных ногах.

По этому случаю Монике пришлось привезти мне из дома один из моих старых костюмов; в последнее время я настолько пополнел, что то, в чем я ходил в последнее время, на мне просто б не сошлось. Время выхода мы сохраняли в тайне, желая сбежать от прессы, отдохнуть подальше от сующих повсюду свой нос paparazzi, натешиться собой. Пока что я не мог решить, куда мы поедем. При Лидо де Розеттина уже ожидала моя яхта, всегда можно было отправиться в Испанию, ну а вертолет, стоящий в ангаре моей резиденции, гарантировал возможность быстро переместиться в охотничий домик в Кении или же в уединенную хижину на берегу сейшельского островка Ля Диг.

Я задумывался над тем, какую мину сделает Моника, когда я предложу в качестве места моего возврата здоровья старомодный курорт Виши и маленький пансионат, расположенный на отшибе. Виши, потому что оттуда близко к Клюни. И – к Тезе.

Нельзя не заметить, каким особенным образом исполнилось средневековое пророчество о новой перспективе для мира, которая именно там должна была родиться. Но не по причине науи, но веры и надежды. Вот уже много лет Тезе привлекает молодежь различных вероисповеданий, которая верит в обновление христианства. В последнее время среди них много крестосиних…

Уход "по-английски" и отъезд с паркинга для персонала, с сохранением полнейшего инкогнито, вовсе не означали, что, покидая больницу, я не попрощаюсь с Фрэнком Л. Мейсоном – моим спасителем. Калифорниец собирался вскоре возвращаться за океан, так что случая для встречи могло и не представиться. Так что я посетил кабинет, который предоставило американцу руководство клиник, и еще раз поблагодарил за исключительный ремонт моей особы.

– Для меня это было самым настоящим удовольствием, Альдо, – сказал он.

Когда я пожимал ему руку, мой взгляд упал на носимый им на безымянном пальце красивый, старинной работы перстень с сердоликом, украшенным крупной буквой "L".

Фрэнк Лорел Мейсон заметил мою заинтересованность.

– Семейная памятка, равно как и мое второе имя. Только это очень давняя история…

Я проявил доброжелательное любопытство. Долго просить доктора и не пришлось.

– С моим родом связана одна довольно-таки таинственная история. Прошу представить, что в начале 1645 года монахи из миссии Сан-Диего нашли в окрестностях Долины Смерти пару ослепших людей – женщину, молодую и, несмотря на ужасную потерю сил, чрезвычайно красивую; и сопровождавшего ее исхудавшего мужчину, на коже которого были следы многочисленных ожогов. С ними был ее сынок, Лорел – сильный и решительный. Как считали францисканцы, на этом отшибе они должны были жить добрую пару лет. Как удалось им выжить на ощупь, среди диких зверей и гремучих змей, знает один Господь. Согласно записок, хранимых в моем семействе, мужчина, имени которого никто не запомнил, вскоре скончался от болезни, которая до сих пор никто здесь не встречал, похожую на белокровие; а вот женщина дожила до седых волос, дождалась и внука, и правнука. Она так и не научилась хорошо говорить по-испански. Несмотря на множество поклонников, никогда уже она не вышла замуж. При какой-то оказии она сказала кому-то, что уже замужем. Много времени она проводила в церкви, кроме того, умела очень красиво петь. Местные называли ее Старой Итальянкой. Никогда она не желала говорить о своем прошлом, утверждая, что никто бы ей и так не поверил. Умерла она в возрасте около ста лет, в самом начале XVIII столетия. Ее праправнучка – Лаура, как и она – во второй половине девятнадцатого века вышла замуж за храброго золотоискателя Вилли Мейсона,3передав их совместному ребенку этот вот старинный перстень. Вот и вся история. Я не сильно вам надоел?

– Нисколько! Если бы я был литератором, ваша история вдохновила бы меня на написание какой-нибудь саги.

Я пожал руку доктору и вышел, крайне тронутый. Быть может, и следовало бы признаться Фрэнку, что он спас жизнь не бывшему императору телевизионной дешевки, но собственному предку. Но каким был бы эффект? Что, нейрохирург воскликнул бы "Дорогой мой прапрадедудушка!" или, что скорее всего, передал бы в руки психиатров?

– Что тебя так тронуло в этой легенде? – спросила меня Моника, заметив уже после ухода, как сильно дрожат у меня руки.

– Когда-нибудь расскажу тебе, дорогая.

Вавер, май-октябрь 2000 г.

Перевод: Марченко Владимир Борисович, октябрь 2020 г.