Рэймидж и барабанный бой

Глава семнадцатая

Рэймидж проснулся на следующее утро с таким вкусом во рту, словно сосал пулю от пистолета, а голова пульсировала, как барабан, по которому отбивают общий сбор. Он крикнул вестового и пожалел об этом тут же, когда острая как лезвие ножа боль ударила в висок. Он, конечно, отлично поужинал на борту флагмана, но как он себя вел? Не говорил ли он слишком много? Не выказал ли нескромность? Не придавал ли слишком большого значения своим мудрым мыслям? Он не знал этого, но знал, что был слишком пьян к тому времени, когда возвратился на борт «Кэтлин».

Он внезапно увидел письмо на своем столе и, когда подвесная койка качнулась, потянулся и схватил это. Письменный приказ от сэра Джона: на рассвете «Кэтлин» должна выдвинуться и занять позицию в пяти милях впереди флота. Он посмотрел на часы — было уже семь, целый час после рассвета. В этот момент стюард вошел в каюту и был тут же отослан с приказом вызвать штурмана.

Саутвик прибыл — он казался веселым, но очевидно усталым, и, видя неприветливое выражение на лице Рэймиджа, держащего письмо, сказал:

— Доброе утро, сэр. Не волнуйтесь: мы находимся на позиции.

— Но как?..

— Когда вы попали на борт, вы упоминали что-то о приказе, сэр, и поскольку вы выглядели немного… гм-м, усталым, я взял на себя смелость вынуть письмо из вашего кармана и вскрыть его после того, как вы легли спать.

— Усталым, будь я проклят! — зарычал Рэймидж. — Я был пьян.

— Вы упоминали, сэр, что адмирал надеется увидеть донов сегодня.

— Сегодня или завтра. Он думает, что если доны вышли из Картахены вовремя и попали в тот же самый шторм, их унесло еще дальше в Атлантику, чем нас, потому что они, вероятно, не могли лечь в дрейф. Они должны быть на пути назад, к Кадису, и мы пересекаем их вероятный маршрут…

— Тогда при небольшой доле удачи мы будем первыми, кто увидит их! — Перспектива ясно понравилась штурману, который погладил свой живот, как будто в ожидании доброго обеда.

— Не ошибитесь на сей раз, Саутвик. Дайте мне бумагу со стола… Спасибо. Вчера я подсчитывал это. У сэра Джона пятнадцать линейных кораблей — у испанцев двадцать семь. Семь из них несут больше пушек, чем любой из наших кораблей. Подождите, пока не увидите «Сантиссима Тринидад» — он огромен. Все это составляет в целом пятнадцать британских линейных кораблей, несущих 1 232 пушки, против двадцати семи испанских линейных кораблей, несущих 2 308. Что дает донам преимущество в 1 076 пушек. Почти вдвое больше, фактически…

— Что же, — сказал Саутвик спокойно, — значит они не превосходят нас в численности.

— Что! — взорвался Рэймидж. — Не будьте так…

Саутвик усмехнулся.

— Они должны были бы нести 3 696 пушек — не забывайте, что один англичанин равняется трем испанцам.

— Люди, а не пушки, — возразил Рэймидж. — Такое рассуждение просто смешно.

Стюард принес котелок с чаем, и Рэймидж показал жестом, чтобы тот налил чашку и Саутвику.

— Вы наполовину правы, тем не менее, — признал он. — Люди стреляют из пушек.

— Я сообразил это, когда мы взяли «Сабину» — они превосходили нас приблизительно четыре к одному, но это, кажется, вас не беспокоило.

— Это еще как меня беспокоило, положим, но… — Он вспомнил выражение лица адмирала прошлым вечером. — Но это обеспокоило сэра Джона даже больше. Фактически…

Послышался стук в двери, и вошел Джексон.

— Парус в поле зрения, сэр, по правой скуле.

Рэймидж поглядел на репетир компаса над головой

— Поднимите сигналы: «Неизвестный парус» и пеленг на него. Общий сбор, мистер Саутвик.

Саутвик последовал за Джексоном на палубе, в то время как Рэймидж поспешно умылся и оделся. К тому времени, когда он был на палубе, флаги сигнала «Неизвестный парус» и пеленга на него развевались на ветру, предупреждая флот, находящийся в пределах видимости за кормой. «Кэтлин» выполняла свою задачу — заглянуть за горизонт на пять миль дальше, словно через гигантскую подзорную трубу; сигнальные флаги играли роль оптических линз.

Джексон, взгромоздившись на мачту рядом с впередсмотрящим, крикнул:

— На палубе! Это фрегат.

— Мистер Саутвик, спустите «Неизвестный парус» и поднимите «Неизвестный парус является фрегатом».

Несколько минут спустя Джексон крикнул;

— Капитан, сэр! Это может быть «Минерва».

Это могло быть так: «Бланш» и «Минерва» были с коммодором Нельсоном. Но он не собирался рисковать: фрегат еще не видел флот с подветренной стороны и, возможно, был захвачен испанцами, которым теперь не терпелось накинуться на маленький куттер.

Еще раз знакомый барабанный бой эхом отразился от палубы «Кэтлин», и барабанщик только что засунул палочки в голенище и снимал свой барабан в потоке матросов, бегущих к орудиям, когда Джексон снова подал голос.

— Это — «Минерва» точно, сэр, и она идет под вымпелом коммодора.

— Очень хорошо. Мистер Саутвик, предупредите флот и сообщите его положение «Минерве» — я сомневаюсь, может ли он видеть их. Я спускаюсь, чтобы побриться.

К тому времени, когда Рэймидж возвратился на палубу, чувствуя себя намного более свежим, «Минерва» была достаточно близко, чтобы видеть, как волны, похожие на белые усы, разбегаются от ее форштевня. Приближаясь к куттеру, фрегат поднимался и опускался на волнах, напомнив Рэймиджу неровный полет дятла. В его туго натянутых парусах не было ни одной морщинки, но почти каждый из них был заплатан несколько раз. Парусный мастер и его помощники, должно быть, не сидели без дела. Рэймидж многое бы дал, чтобы узнать, видел ли коммодор испанский флот в море… Спустя час после того, как «Минерва» подрулила к подветренному борту «Виктори», Джексон сообщил Рэймиджу, что флагман поднял сигнал для капитана «Кэтлин». Пока он стоял в своей каюте, и стюард поспешно расправлял его мундир, поправлял галстук, и тщательно чистил его новую треуголку, Рэймидж не знал, боится он или радуется. Или коммодор полагал, что он не повиновался его приказам, и сэр Джон решил принять меры, или… ну ладно, он узнает это совсем скоро.

Все время, пока «Кэтлин» приближалась к «Виктори» и пока шлюпка везла его к флагману, Рэймидж сознательно думал о других вещах: о Джанне, о том, не слишком ли много он рассказал в официальном рапорте сэру Джону, который теперь лежал в его кармане, о том, где сейчас флот Кордовы.

Он взобрался на борт трехпалубника, ответил на приветствия, сделанные ему как командиру одного из судов Его Величества, и как раз оглядывался в поисках первого лейтенанта, когда с изумлением увидел сэра Гильберта Эллиота, идущего к нему с протянутой рукой и широкой ухмылкой на лице.

— Ну, молодой человек, не ожидали увидеть меня здесь?!

Рэймидж отдал честь и пожал руку бывшего вице-короля.

— Едва ли, сэр!

— И могли не увидеть, клянусь Богом! Мы провели последнюю ночь посреди испанского флота!

В этот момент Рэймидж увидел крохотную фигурку коммодора Нельсона, который покинул каюту адмирала и шел к ним.

— Ах! — сказал сэр Гильберт. — Мой дорогой коммодор, вы видите, кого мы имеем здесь?

— Да, действительно. Ну, мистер Рэймидж, вы, кажется, были заняты после того, как оставили нас в Бастии, а? Мы тоже. Мы эвакуировали Средиземноморье, вице-король и я. И, — добавил он почти с горечью, — теперь оно стало французским и испанским озером. Они могут кататься по нему на лодке без всякого страха.

Голос его был все таким же высоким и с тем же носовым произношением, но сам человек претерпел заметные изменения. В Бастии Рэймидж пытался представить странную ауру, окружавшую его, как блеск драгоценного камня; но теперь, что бы это ни было, это выглядело еще более странным. И в единственном зрячем глазу — да, он понял это с изумлением, — было то же выражение, что у Саутвика в предвкушении битвы.

— Не мямлите, — сказал коммодор резко. — Сэр Джон рассказал мне, что на сегодняшний день вы успели допустить неповиновение приказам, сдали ваше судно, будучи взятым в плен, использовали уловки, чтобы убежать, играли в шпиона, вламывались в чужой дом, читали чужие письма — разве это не означает быть занятым?

— Я думал, что вы собирались назвать это как-то иначе, сэр, — сказал Рэймидж, успокоенный явно насмешливой нотой, на которой коммодор завершил свою речь.

— Я понял, что сэр Джон уже выразил свои взгляды, так что у меня нет никакой необходимости добавлять мои. Но вы взяли на себя дьявольский риск в отношении маркизы. Никогда, никогда не рискуйте жизнями тех, кого любите, или тех, кто любит вас, молодой человек, если у вас нет письменного приказа сделать это.

— Но я…

— Если вы не любите ее, вы — дурак. Не считайте одноглазого слепым, мистер Рэймидж.

— Нет, сэр, я не считаю…

— Хватит, хватит, коммодор, остыньте, черт побери! — прервал сэр Гильберт — Вы напугали беднягу больше, чем целый испанский флот!

— Вы боялись быть убитым, когда два испанских фрегата приблизились к вам той ночью?

Вопрос коммодора был настолько неожиданным, что Рэймидж ответил, не успев подумать:

— Нет, сэр, не того, чтобы быть убитым; только поступить неправильно.

— Что вы имеете в виду: «поступить неправильно»?

— Ну, сэр, что люди подумают, если я сдамся.

Коммодор сжал руку Рэймиджа дружественным жестом.

— Я думаю, что сэр Гильберт согласится с моим советом. Во-первых, мертвые герои — редко самые умные. Нужны мозги, чтобы быть живым героем, и живые герои приносят больше пользы своей стране. Во-вторых, и более важно: никогда не волнуйтесь, что подумают люди. Делайте то, что считаете правильным, и будь прокляты последствия! И не забывайте: человек, который сидит на заборе, рискует порвать штаны.

Сэр Гильберт кивнул в знал согласия:

— Следует предполагать, конечно, что человек, которому вы даете этот совет, не является безответственным дураком, а, коммодор?

— Конечно! Это не тот совет, который я даю всем подряд, и молодой Рэймидж имеет право на него! Ну, господа, — он улыбнулся, — вы должны извинить меня: я поднимаю свой широкий вымпел на «Капитане». Будет удовольствием вернуться на борт семидесятичетырехпушечного снова — каюта покажется огромной после закутка на фрегате. Хотя неудобства были значительно смягчены вашим обществом, сэр Гильберт.

Сэр Гильберт насмешливо поклонился.

— И, мистер Рэймидж, — добавил Нельсон, — вы найдете, что позиция «Кэтлин» в походном ордере — в двух кабельтовых с наветренной стороны от «Капитана». Я дам сигнал о вашей позиции в боевом ордере. Поставьте лучшего впередсмотрящего, наблюдайте мои маневры и повторяйте все сигналы, какие я подам, чтобы остальные корабли моего подразделения не имели оправдания, что не видели их. От вас ожидается, что вы сумеете прочесть сигналы сквозь дым столь же плотный, как эти облака!

Рэймидж едва возвратился к «Кэтлин», и гичку подняли на борт, как Джексон, который был назначен сигнальщиком, сообщил взволнованно:

— Флагман флоту — номер пятьдесят три, «Приготовиться к сражению», сэр!

— Подтвердите! Мистер Саутвик: наша позиция — два кабельтовых с наветренной стороны «Капитана» — корабля коммодора.

— Есть, сэр, — они подняли его вымпел несколько минут назад.

Рэймидж посмотрел на часы. Пять минут четвертого, тринадцатый день февраля — канун дня св. Валентина. Это должен быть св. Криспин, учитывая обстоятельства, — и он сидел бы на бушприте и декламировал монолог Генриха V.

Послышались трели боцманских дудок, сопровождаемые громоподобным: «Вы слышите там! Все по местам, готовится к бою! Слышите вы там…» «Кэтлин» шла полным ходом к месту с наветренной стороны от «Капитана».

Как только куттер оказался на позиции, и в то время как матросы расставляли ведра и бочонки с водой, смачивали и посыпали песком палубу, тащили запасные ядра, натягивали абордажные сети, и делали все, что стало для них привычным ритуалом, Рэймидж подозвал Саутвика к гакаборту.

— Мы должны повторять все сигналы, какие поднимет коммодор, так что натяните запасные фалы на случай, если основной будет сбит ядром. У нас, вероятно, будут раненые — надо расстелить внизу паруса, чтобы положить их. Судну, возможно, потребуется срочный ремонт, так что скажите помощнику плотника и его команде, чтобы имели сумки с инструментом наготове. Спустите гичку снова и буксируйте ее за кормой. И напомните мне, если я забыл что-нибудь… ах, да, обе носовые помпы на палубу.

— Есть, сэр, — сказал Саутвик. — Не могу придумать что-нибудь еще в настоящий момент.

— Боже мой! — застонал Рэймидж, видя, что точило подняли на палубу. — Мы действительно должны крутить эту проклятую штуку? Скоро на абордажных саблях, пиках и томагавках не останется металла…

Саутвику удалось снова обрести свой двуручный меч, когда «Кэтлин» была возвращена и, вспомнив про зарубку, которую он оставил, готовясь брать на абордаж «Сабину» и которую забыл выправить, он сказал поспешно:

— Мы просто должны проверить все, сэр, — и это даст помощнику кока шанс наточить его тесаки!

С этим он ринулся вперед, и явный восторг при мысли о предстоящем сражения читался в его походке.

Со смешанным чувством усталости и волнения Рэймидж задержался на корме на несколько минут, чтобы получше разглядеть флот, который теперь был выстроен в две колонны. Как раз когда он смотрел, три крошечных мотка ткани взлетели на сигнальном фале «Виктори», и он обернулся, чтобы указать на них Джексону, но американец уже смотрел в подзорную трубу, как матрос флагмана дергает фал, чтобы развернуть флаги. Внезапно все три затрепетали на ветру.

— Подготовительный — и шестьдесят шесть, сэр.

Рэймидж кивнул.

— Приготовиться к движению.

Приказ будет исполнен, когда, подготовительный сигнал будет спущен, и каждый линейный корабль пойдет полным ходом.

«Приготовиться к сражению», потом «Приготовиться к движению». Каким, размышлял Рэймидж, будет следующий сигнал? Уже быстро темнело; сегодня вечером «Виктори» не сможет поднять много сигнальных флагов.

Сколько людей на этих кораблях — и на «Кэтлин» в том числе — не доживет, чтобы увидеть новый закат? Что делает Джанна — и, что более важно, что думает она сейчас?

«Вы похожи на сову, которую только что разбудили… Ну почему вы так долго оставались в Картахене?… Но, любовь моя, все, что вы сказали мне до сих пор, — это то, что я должна хранить в секрете, тайну, которую знаете вы…» Поймет ли она когда-нибудь, что так же, как у нее есть обязательства по отношению к Вольтерре, у него тоже есть свои обязательства?

И коммодор. Понимает ли он слишком много? Может ли он слишком глубоко заглянуть в сердце человека? «Вы боялись быть убитым, когда испанские фрегаты приблизились к вам той ночью?.. Что вы имеете в виду „Поступать неправильно“?.. Нужны мозги, чтобы быть живым героем… Никогда не беспокойтесь о том, что люди подумают. Делайте то, что вы считаете правильным, и к черту последствия…»

Тот блеск в глазах коммодора — он был точно таким, как у Саутвика, готового убивать. Был ли коммодор убийцей в этом смысле слова? Рэймидж задавался вопросом, был ли он сам таковым? Подойти к человеку и хладнокровно застрелить его… В разгар битвы — да, но хладнокровно?..

Саутвик, поднявшийся на палубу, чтобы глотнуть свежего воздуха перед наступлением ночи, успел различить ближайший из больших кораблей в виде мутного темного пятна на фоне все более темнеющего серого фона. Он был доволен только что законченным счислением, проверил, что Джексон правильно записал все сигналы, и у него был целый час, чтобы поспать. Но он был раздражен сигналом главнокомандующего «Готовиться к сражению», потому что, совершенно очевидно, он был поднят слишком рано, и это означало необходимость погасить огонь на камбузе.

Саутвик, предвкушая хороший ужин, намеревался приказать, чтобы курица из его клетки на баке была зарезана и ощипана заранее, хотя в оправдание сигнала сэра Джона следовало признать, что это была тощая курица: жирную птицу невозможно было купить в Гибралтаре в эти дни. Но поскольку птица была жива и не сварена из за отсутствия огня на камбузе, он чувствовал пустоту в желудке: мясное ассорти из вчерашнего жаркого — хороший ужин для мальчиков, но мужчины нуждаются в горячей пище, она согревает живот в течение холодной ночи, всегда утверждал Саутвик.

Глядя на капитана, облокотившегося на фальшборт и смотрящего на флот, Саутвик думал, что их обоих ждет утомительная ночь: держаться на позиции будет непросто. Еще до того, как выйти на палубу, он чувствовал, что туман сгущается в воздухе: его правое запястье болело, и это было верным признаком. Несколькими годами ранее его меч пробил насквозь руку француза, и отдача от удара была столь сильна, что он сломал себе запястье. Это было очень болезненно, но теперь Саутвик расценивал это как тайное благословение — предсказывая погоду, он больше полагался на боль в запястье и клок высушенных морских водорослей, висящих в его каюте, чем на все ртутные барометры, какие он когда-либо видел. Моряки смеялись, когда он говорил, что ждет ночного тумана, поскольку у него болит запястье и морские водоросли отсырели. Но он всегда смеялся последним, когда видел их на палубе в тумане настолько плотном, что влага капала с их носов.

Как хорошо, думал он, наконец-то сражение двух флотов! Он служил в море все эти годы и никогда не был ближе пятисот миль ни от одного. Он больше не боялся смерти — что было одной из приятных сторон старения. Пройти мимо крепления фока-шкотов рано или поздно придется — он потерял счет тому, сколько раз он стоял в строю, глядя, как тело товарища по плаванию, старого и верного друга, зашитое в его койку, сбрасывают за борт как раз в том месте, где крепятся концы шкотов фока.

Его мысли были прерваны Рэймиджем, который подошел и сказал:

— Ну, мистер Саутвик, похоже, туман придет на помощь донам. Я видел несколько клочков тумана на юго-востоке перед тем, как начало темнеть, и теперь ветер заметно слабеет, и становится тепло и сыро…

— Да, сэр, я почувствовал это по своему запястью: это будет туманная ночь и много пальбы — может быть, я должен приказать убрать ядро из носового орудия?

Рэймидж согласился: было бесспорно, что они должны будут подавать сигналы пушкой в течение туманной ночи, и лучше убрать ядро заранее, на случай, если об этом забудут позже и вместо сигнала пушечное ядро влетит в кормовые окна коммодора.

Полчаса спустя было уже слишком темно, чтобы видеть большие корабли, и Рэймидж смирился с утомительной необходимостью сохранять позицию, ориентируясь на зашторенные фонари на корме «Намюра» — корабля, идущего перед «Капитаном», когда он заметил, что иногда они исчезают на нескольких минут, когда мимо проплывают узкие полосы тумана. Каждый раз он командовал рулевым: «Держите ваш курс!» — и старшина-рулевой, стоящий у нактоуза, всматривался вниз в слабо освещенный компас.

Но фонари «Намюра» были вне поля зрения в течение трех или четырех минут, когда внезапно он услышал пронзительный голос коммодора Нельсона прямо впереди:

— Рэймидж, дурья башка! Отворачивай немедленно, или ты врежешься в пивную «Коули»!

Удивление парализовало Рэймиджа на мгновение, затем — страх неизбежного столкновения, он подбежал к фальшборту левого борта и вглядывался вперед, пытаясь разглядеть «Капитана», но ничего не видел. «Коули» была известной гостиницей возле Плимутских доков…

Он собирался окликнуть впередсмотрящих на носу, когда коммодор закричал снова:

— Ты слышишь меня, Рэймидж? Ты мечтаешь или хочешь бросить свой якорь на том свете? Держи руль прямо на залив Нищих[13] — ставь все паруса, накрути реи чертовым донам!

Рэймидж вернулся на корму с проклятиями, услышав гневный рев Саутвика через рупор:

— Или на корму, ты, пьяный негодяй! — кричал штурман. — Залив Нищих по тебе плачет! Ты у меня дождешься, я разберусь с тобой!

Теперь Рэймидж понял, что произошло — пьяный моряк уселся на конце бушприта «Кэтлин» и довольно похоже имитировал голос Коммодора…

Приказав, чтобы Саутвик оставался на корме и наблюдал за огнями «Намюра», Рэймидж пошел вперед, все еще чувствуя себя дураком и догадываясь, что матросы на палубе едва сдерживают смех. Когда он достиг брашпиля, какая-то темная фигура сказала:

— Капитан, сэр?

— Да, кто это?

— Разрешите доложить, что впередсмотрящий на крамболе правого борта пьян, сэр.

Рэймидж узнал голос Стаффорда.

— Кто впередсмотрящий на крамболе правого борта?

— Я, сэр, — сказал Стаффорд, издав потрясающую отрыжку.

— Тащи свою задницу на корму, — приказал Рэймидж. — Я покажу тебе «Коули»!

Он сказал это быстро, чтобы удержаться от смеха. Где чертов Стаффорд услышал, как говорит коммодор? Он не знал, что кокни был таким хорошим имитатором, и следовал за ним, пока тот неуверенной походкой двигался на корму, где встал, покачиваясь, в слабом свете нактоуза.

— Почему ты напился? — спросил Рэймидж резко.

— Нн-знаю, сэр — я только тяпнул один норд-вестер, а от этого не бывает вреда норманальни… я хтел скзть: норманально… — Он сделал паузу и, все еще качаясь, приложил огромное усилие, чтобы исправить ошибку: — Я имею в виду «нормальне», как грится, сэр.

— Один норд-вестер, будь я проклят! — прорычал Рэймидж. — Более вероятно — четыре полных норда. Мистер Саутвик, оснастите носовую помпу — Стаффорд должен освежить себя, выпив несколько кружек специальной морской воды «Коули» из Кадисского залива и затем постоять под помпой пятнадцать минут, пока он не разберется, «норманально» с ним или «норманальни»!

— Принесите мне кружку! — приказывал Саутвик, ухватив Стаффорда за плечо и толкая вперед. — Людей на помпу правого борта! — возопил он во внезапном приступе гнева. — Наш мистер Стаффорд спляшет не одну джигу у «Коули» сегодня вечером!

Рэймидж услышал, как помпа начала булькать, захватывая воду, потом стал слышен ровный плеск. Несколько минут спустя Стаффорд начал отчаянно блевать, и Саутвик возвратился к нактоузу, все еще держа кружку.

— Не могу понять его, сэр. Сберегал выпивку за несколько дней, но я не думаю, что это потому, что он боится. Один норд-вестер, как же!

Рэймидж вспомнил с каким хладнокровием Стаффорд пробрался в дом адмирала Кордовы.

— Нет — он не боится. Пошлите другого впередсмотрящего на нос.

Реакция Саутвика была смешанной: прежде всего он не мог поверить, что Стаффорд мог напиться с одного норд-вестера до такого состояния. Стаффорд явно поскромничал: на жаргоне моряков «норд» означает чистый ром, а «вест» означает воду, так что норд-вестер — это полкружки воды на полкружки рома, что было бы явно недостаточно, чтобы вдохновить кокни на его нынешнюю выходку.

Сразу после девяти часов — к этому времени протрезвевший Стаффорд, дрожа от холода и искренне стыдящийся, пришел на корму и принес свои извинения, после чего был отослан вниз, чтобы переодеться, — они услышали одну сигнальную пушку и затем другие: сигнал от «Виктори» флоту, чтобы все по очереди сменили галс, и повторы сигнала другими адмиралами.

— Похоже, «Капитан» входит в полосу тумана, — проворчал Саутвик.

— Если это так, — сказал Рэймидж, — то теперь настоящий коммодор будет кричать на нас, а не Стаффорд!

Поворот вслед за лидером после приказа менять галс по очереди означал, что флот идет на юго-восток. Если они не встретят врага или не будет внезапного изменения ветра, то они останутся на этом курсе до конца ночи. Где-то впереди другой флот, почти вдвое больший, тоже шел полным ходом, пытаясь пробиться в Кадис, и его задерживали переменные ветра и туман. Испанцы, вероятно, были не уверены в своей позиции, отчаянно стремились дойти до берега при свете дня и, если они знали, что британский флот поблизости, боялись собственной тени.

Примерно через три часа наступит день Святого Валентина. Рэймидж думал о родителях. Они живут в Корнуолле, в Св. Кью, и сейчас садятся ужинать, а потом, вероятно, будут наслаждаться игрой в карты. Если б не тот проклятый трибунал, думал он с горечью, его отец, возможно, держал бы флаг на «Виктори», а не сэр Джон. Дьявол побери такие мысли! Теперь была вахта Саутвика, и он решил немного поспать.