Олень прекрасный промелькнул,
Сверкнул зелёным блеском,
И три десятка молодых -
За этим перелеском.
Опустив к земле мокрые носы, задевая стрелков упругими хвостами, псы фриара Тука вбежали в пещеру, деловито обрыскали все углы и, найдя всё в порядке, улеглись вокруг медвежьей шкуры, на которой сидел Робин, обхватив руками колени.
«Сейчас придут!» — говорили их весёлые морды, а глаза, скошенные ко входу в пещеру, и хвосты, нетерпеливо постукивающие по земле, говорили другое: «Куда ж они запропастились? Почему их не видно?»
Наконец в дальнем конце просеки, освещённой ясным холодным солнцем, показался караван: фриар Тук рядом с парнем в плаще, расшитом крестами; нагруженный двумя мешками конь; стройный всадник в кольчуге, с перевязкой на руке; трое монахов вели тяжело навьюченных лошадей, а позади всех с горделивым видом шагали Мук, сын мельника, Билль Белоручка и востроносый маленький Скарлет.
— Привет Робин Гуду от лорда шерифа! — сказал повар, бросая к ногам Робина мешки с серебром. — Маленький Джон просил приготовиться к встрече знатного гостя: не дальше как к вечеру он приведёт сюда моего господина.
— А ты кто же будешь?
— Шерифов слуга, — ответил повар. — И если ты хочешь, Робин, чтобы шериф остался доволен обедом, я зажарю оленя в точности так, как это делал всегда в Ноттингеме.
Отец Тук подтолкнул вперёд Эльфера.
— Вот молодой волчонок, из которого вырастет добрый волк! Он привёз нам весточку из Сайлса.
— Выпей вина и ложись, — заботливо сказал Робин, взглянув на бледное лицо юноши. — Цела ли кость? Снимите, ребята, с него эти тряпки и перевяжите рану получше… Мир вам, снятые отцы!
Монахи жались друг к другу, с тревогой осматриваясь по сторонам. Стрелки окружили их тесным зелёным кольцом.
— Что-то знакомо мне твоё лицо, — обратился Робин к одному из святых отцов. — А ну, подними капюшон немного повыше! Голову ставлю, что мы когда-то встречались! Только, помнится, на плаще у тебя тогда был крест. Не с тобой ли мы однажды молились господу богу, чтобы он подарил нам от своих щедрот десяток золотых? А этот уж, верно, тогдашний твой спутник, не так ли?
Маленький толстый монах при этих словах попятился, стараясь спрятаться за спину долговязого крестоносца; но и тот сделал шаг назад, промямлив что-то невнятное в ответ.
— Вот хорошо, что нам снова привелось встретиться! — сказал Робин, вставая. — Скорей же за стол — вы, наверное, устали с дороги.
Серебряные блюда и золотые кубки шерифа заблестели на широком столе. Монахи покорно жевали, не решаясь поднять глаза на стрелков, угрюмые и молчаливые, точно летучие мыши, укутавшиеся в свои перепонки. Стрелки наперебой угощали и потчевали безмолвных гостей.
— Выбирайте куски пожирнее, ведь сегодня не пост. Поглядите, как управляется с ветчиной отец Тук, а ведь он тоже духовного звания и с юных лет привык к воздержанию в пище! А вот это вино — из монастырских подвалов. Брат крестоносец уж, верно, знает в нём толк?
Когда же гости, покушав, ополоснули руки, Робин спросил их:
— Скажите, святые отцы, далеко ли ваш монастырь?
Монахи переглянулись.
Толстенький с отчаянием в глазах посмотрел на крестоносца; тот заморгал, но рта не раскрыл. Ответил третий монах, у которого голова была узкая и голая, как утиное яйцо, а нос походил на утиный клюв.
— Мы из аббатства святой Марии, — сказал он тонким, птичьим голосом. — Я главный эконом аббатства и не потерплю никакой обиды!
— Святой отец, — улыбнулся Робин, — зачем бы я стал тебя обижать? Большая честь для меня, что пречистая дева избрала своего главного эконома, чтобы возвратить мне долг!
Монах откинул голову назад, как делают утки, когда пьют.
— О каком долге ты говоришь, мой сын?
Робин Гуд переглянулся со своими стрелками; весёлые искорки бегали у него в глазах, когда он снова обернулся к монахам.
— Однажды был такой случай, что дева Мария поручилась своим словом за рыцаря, которому я отсчитал четыреста марок.
— Вы слыхали что-нибудь об этом, приор? Я ничего не знаю об этом долге.
— Полно шутить, монах! — воскликнул Робин. — Кто поверит тебе, чтобы святая дева забывала свои обещания? Ты — эконом аббатства святой Марии, кому же знать, как не тебе? Она, конечно, прислала с тобой червонцы, потому что сегодня срок.
Эконом даже взвизгнул, во все стороны тыча своим утиным клювом, точь-в-точь как утка, когда подавится коркой.
— Но я клянусь, — прошипел он, — что у нас нет ни фартинга!
— И перемётные сумы пусты?
Глаза монаха на миг закрылись веками, по его сухому горлу пробежал бугорок, будто он проглотил наконец свою корку.
— Там есть только двадцать марок, которые мы собрали в Вотерсе с наших вилланов. Клянусь, у нас больше нет ничего!
— Клянусь и я! — сказал Робин. — Если так бедна дева Мария, я ни фартинга не возьму из этих денег и даже прибавлю к её добру! Но, если там найдётся больше двадцати, это значит, что пречистая дева прислала свой долг. Пойди сосчитай, Скарлет! Я знаю, что ты не собьёшься в счёте.
Скарлет выскочил из пещеры, как заяц, ловким прыжком и раскинул свой плащ на траве. Он отвязал кошели, притороченные к сёдлам монахов, и вытряс из них на сукно холмик золота и горсть серебра.
Он долго считал монеты, потом вернулся к столу.
— Восемь сотен марок прислала непорочная дева! Я не считал серебра.
— Видишь, монах! Недаром я сказал тому рыцарю: пройди всю Англию от моря до моря, ты но найдёшь поручителя надёжнее. Если снова святой Марии случится нужда, я всегда приду ей на помощь.
Голова эконома вытянулась ещё больше, а нос опять принялся клевать воздух. Рот его открывался и закрывался, и все стрелки с любопытством ожидали, какие вылетят из этого рта слова.
Но в это время у входа в пещеру раздался громкий, весёлый голос Маленького Джона:
— Вот, лорд шериф, в этой пещере скрылся от меня зелёный олень с золотыми рогами. Он ослепил меня — я не посмел пустить в него стрелу.
Всадник и пеший остановились на пороге. И всадник крикнул, рванув удила:
— Проклятье! Ты обманул меня, Рейнольд Гринлиф!
Искры брызнули из-под копыт жеребца, но Маленький Джон успел схватить его под уздцы с одной стороны, Робин Гуд — с другой.
— Прости, лорд шериф, — сказал Робин, — почему ты зовёшь моего стрелка Рейнольдом Гринлифом? Он всегда назывался у нас Маленьким Джоном. Помоги, Маленький Джон, благородному лорду сойти с коня.
— Привет дорогому гостю! — дружно грянули все стрелки, какие были в пещере.
А Робин усадил шерифа за стол рядом с экономом аббатства святой Марии.
— Рад тебя видеть, шериф, — промолвил он. — Я давно не видал тебя; с тех самых пор, как проезжий горшечник подарил твоей жене три отличных кувшина и ты пригласил его к своему столу. Наконец я смогу расплатиться с тобой честь по чести! Хороша ли была охота? Ты видал, не всех ещё королевских оленей перебил в лесу Робин Гуд. Мы выбираем обычно самых жирных, таких, которые сами просятся в котёл. Вот отведай. Его приготовил твой повар и клялся, что работал старательнее, чем в Ноттингеме. Не гнушайся и элем — за вкус его и за цвет ручается главный эконом аббатства святой Марии!
То ли жёлтые лица монахов, сидевших бок о бок с ним, напоминали о благостях воздержания и поста, то ли серебряное блюдо, на котором повар подал ему сочный ломоть оленины, показалось шерифу слишком знакомым, то ли повар, посмеивавшийся в лицо своему господину, показался ему непочтительным и нерадивым слугой, только шериф, несмотря на все уговоры, не притронулся к еде.
— Отпусти меня, дерзкий стрелок, — сказал шериф Робин Гуду. — Я заплачу тебе, сколько потребуешь, хотя рад был бы вздёрнуть тебя на виселицу, как вздёргивал твоих людей.
— Нет! — твёрдо ответил Робин. — Ничего нет дороже хорошего гостя. Вот если мои люди согласны за несколько золотых простить тебе все обиды, я послушаюсь их. Скателок, Билль Белоручка, Мук, Скарлет, Билль Статли и Маленький Джон! — Робин обвёл глазами своих стрелков. — Благородный шериф предлагает вам выкуп. Сколько возьмёшь ты, Скателок, за руку, которую слуги Ральфа Мурдаха отрубили твоему сыну?
Скателок не спеша отхлебнул вина, потом подмигнул фриару Туку, который сидел с ними рядом.
— Сколько взять с него? Одну или две руки?
— А сколько возьмёшь ты, Скарлет, за след от ошейника, который я снял с твоей шеи?
Стрелок ничего не ответил.
— Мук, сын мельника, — сказал Робин, — мне помнится, что твою жену затравили собаками лесничие благородного лорда шерифа. За сколько марок ты продашь память о своей жене? Сотни марок с тебя довольно? Ты видишь, шериф, мои люди молчат. Конечно, не все ещё в сборе; может быть, к утру подойдут остальные и кто-нибудь из них польстится на твоё добро, — слепой Генрих, которому ты выколол глаза, или Давид Донкастерский, тот самый, чью землю ты подарил сэру Гаю Гисборну. А сегодня придётся тебе заночевать вместе с нами в весёлом Бернисдэльском лесу.
Пёс, лежавший у ног фриара Тука, перевалился на бок и зевнул, завив колечком розовый язык.
Толстенький монах с тоской посмотрел на тающую в сизых сумерках просеку.
— Отпустите хоть нас! — всхлипнул он. — Ведь скоро ночь.
Столько заячьей трусости было в этом возгласе, что Робин Гуд рассмеялся.
— Ну ступайте, — сказал он монахам. — Вы честно исполнили поручение непорочной девы Марии, и я не хочу, чтобы слуги её дурно ославили меня в своей святой обители. Дай им лошадей, Билль Статли. А этот, — он кивнул на шерифа, — пусть попробует сегодня, как сладко спать на траве и корнях под зелёным линкольнским сукном.
Вмиг с шерифа был содран бархатный плащ и кафтан, отороченный мехом, с ног — сапоги с золотыми шпорами. Зелёный плащ линкольнского сукна накинули ему на плечи. И до утра он корчился на мёрзлой земле, измышляя страшную казнь для Робин Гуда.
— Проклятье! — стуча зубами от холода, повторял шериф. — Ты дорого мне заплатишь за эту ночь, разбойник!..
— Хорошо ли спалось тебе, благородный лорд? — приветствовал его поутру весёлый стрелок. — Не правда ли, эти дубы поют колыбельные песни?
— За все богатства Англии я не просплю здесь второй ночи! — угрюмо ответил шериф, опуская глаза под жёстким взглядом стрелка.
— Но ты будешь жить здесь со мной не месяц и не год, — сказал Робин. — Ты будешь спать под этим дубом, пока не слетит с тебя спесь, шериф. Я дарю тебе жизнь на этот раз за то, что ты был ласков с моим Маленьким Джоном.
Шериф сидел на обомшелом пне, неловко кутаясь в зелёный плащ. Растрёпанная седая борода его вздрагивала на ветру. Былинки травы и мха прилипли к морщинистой шее.
Скателок, Мук, сын мельника, фриар Тук, Билль Статли и Билль Белоручка стояли рядом. Маленький Джон сплюнул сквозь зубы и махнул рукой.
— Хорошо, — сказал Робин. — Вот мой меч, шериф. Поклянись мне на нём: не вредить ни мне, ни моим стрелкам ни на земле, ни на морском пути.
Шериф вскочил так поспешно, что плащ распахнулся, обнажив сухую белую грудь.
— Клянусь! Клянусь! Клянусь! — повторил он трижды. — Я буду верным другом тебе, Робин Гуд!
— Так беги же отсюда прочь, старик! И спеши, пока не раздумали мои молодцы.
Босую ногу продел шериф в стремя; ветер рвал с его плеч зелёный линкольнский плащ.
— Я выжгу это гнездо калёным железом!.. — скрипел сквозь зубы шериф, нахлёстывая плетью коня.