Рождение звезды

Больница часть 4 (Все еще там)

Шесть утра, труба зовет, градусник под мышку – и вперед. Вот и кто сказал, что я не поэт? Попробуйте в шесть утра лучше сочинить. На этот раз продержался до того, как заберут градусник, после сразу отрубился, не стал зарядкой заниматься, чтобы не выслушивать очередные нотации. Полвосьмого разбудили и отправили сдавать кровь. Вот странно: кровь из вены сдаю без проблем, а вот из пальца проходит путем долгого настраивания себя, и в итоге все равно вздрагиваешь. Но зато завтрак сегодня другой: манка, и даже без комочков, хотя очень жидкая, неизменный хлеб с кусочком масла и половинкой яйца – вот это стабильность. За подносом с посудой пришла Светлана.

– Не надо, у меня есть молодой человек, и у нас все серьезно, – Светлана как-то сбивчиво проговорила это.

Светлана шустро подхватила поднос и быстрым шагом покинула меня. Так, Александр, успокойся, у девушки есть парень. А когда это меня останавливало? Разве что этот парень – мой друг. Александр, это не наше время, здесь более строгие нравы, не у всех, конечно, но у большинства, и, вообще, в СССР секса нет. На этой веселой ноте мои раздумья прервал доктор.

– Как сегодня себя чувствует юный талант? – сразу поинтересовался Николай Васильевич.

– Превосходно, хоть сейчас на выписку, – попытал удачу я.

– Нет. Никак не могу, все больные попросили Вас подержать подольше, – отшутился доктор, ну, я, по крайней мере, надеюсь на это, – да не беспокойтесь вы так, думаю, в пятницу после обеда мы Вас выпишем, так что потерпите еще два дня.

До обеда я снова вернулся к размышлению о том, стоит ли куда-то лезть, кроме музыки. Вот часто попаданцы лезли с помощью к Романову или Шелепину, но давайте рассуждать не как диванные политики. Вот откуда мне знать, что они не уроды? Пример: простой Сергей Лапин, тот, что заведовал всем телевидением, тот, кто – о ужас! – убрал КВН и запретил снимать крупным планом Пугачеву – какой нехороший человек. А то, что он увеличил среднесуточный объём вещания в два раза, вел новый телецентр Останкино, тот, что теперь известен всему миру, то, что, благодаря ему, ввели еще три спутника, что увеличило покрытие, – это же, конечно, хрень собачья. Нас же лишили возможности разглядывать глаза Пугачевой. Да, его позиционируют, как человека, который усилил цензуру на телевидение, но вот, например, солист группы «Песняры» отзывался о нем, как о хорошем человеке. Это я к тому, что человека можно и нужно рассматривать под разными углами, и я вот уверен, что противников у Романова не меньше, чем у Лапина. Так что лучше я все же останусь пока в стороне и буду делать то, что умею, буду своим примером показывать, что люди в нашей стране не спят и видят, как бы превратить все страны в социалистические, ну и потихоньку приглядываться к нашим политикам. И уже на основе того, что сам увижу, буду делать выводы, а не слушать тех, кто где-то что-то прочел, ибо надо помнить главное – историю пишут победители, и не факт, что те, кто победил, – наши друзья.

Бабушка опять меня навестила прям сразу после обеда, и когда Светлана пришла за посудой, наблюдала краснеющую её, быстро собирающую тарелки и смущенно отводящую взгляд.

– Что ты уже натворил? – сразу, как Света вышла из палаты, начала допрос моя персональная совесть.

– О чем ты? Кстати, бабушка, а почему ты не на работе? – если нет твердых доказательств, всегда уходите в несознанку, ну или пытайтесь перевести разговор.

– Ты все прекрасно понял, и не смей переводить тему, – с бабушкой это не прошло.

– Да ничего такого, я просто прочитал ей стих. Так почему ты не на работе? – помните мой совет.

– Я взяла больничный по уходу. И что за стих, охальник, ты рассказал, что девушка краснеет и не может на тебя посмотреть? – ну, моя бабушка – исключение из правил, на ней мои приемы не работают.

– Да простой стих про весну, про девушек, ничего такого.

– Может все же расскажешь? – ну явно жизнь с дедушкой ее испортила.

И уже тихо окончил четверостишие:

– Красиво, конечно. Ну, что мне с тобой делать? Она ведь старше тебя лет на семь-восемь. Понимает это кобелиная твоя натура?

– Ну почему сразу кобель. Может, у меня чувства, – бабушка с таким скепсисом посмотрела на меня. – Да и старше – это не младше.

– Черт с тобой, тебя уже не переделаешь, – махнула на меня рукой. – Николай Васильевич сказал мне, что, возможно, тебя уже в пятницу выпишут.

– Да, я на это надеюсь. Кстати, а что такое тебе во время моего пения сказал мой врач, что ты стала так мило улыбаться? Неужели суровое сердце Анны Николаевны покорили эти шикарные усы и борода?

– Это почему это суровое? – бабушка была возмущена. – Я милая и добрая, и никто меня не покорял.

– Конечно, ты самая добрая и милая, но все же не уходи от вопроса.

– И в кого ты у меня такой?

– В одну милую и добрую. Ну так как вам мой лечащий врач?

– Довольно импозантный мужчина, – кокетливо улыбнулась старушка.

– Ну что же, я рад, мне он тоже показался хорошим человеком, и я вас благословляю.

– Ладно, хватит об этом, – прекратила тему, но видно, что ей было приятно. – Может, споешь мне что-нибудь?

– Для тебя, бабушка, я готов петь всегда, – и задумался, что же исполнить.

– Я просто побеседовала с доктором. О какой любви завтра ты намекаешь? – бабушка даже для придания себе грозного вида сдвинула брови.

– Просто спел песню, пришедшую на ум, – поднял руки, показывая, что сдаюсь. – Что ты так печалишься?

Не преминул в конце поддеть бабулю.

– Ну, Сашка, – погрозила своим кулачком. – И все же какие прекрасные песни ты сочиняешь.

– Спасибо, – и вот ведь даже ничего не екнуло. – Мне очень важно, бабушка, что тебе нравится.

Обнял ее. Ведь как все повернулось: умер там одиноким, а тут есть человек, который меня любит и будет любить только за то, что я есть.

– А что, может, и вправду выйти в четвертый раз?

И уже совместный смех раздался из моей палаты.