Роковое место

Глава XV

День хотя и клонился к концу, но щедрое августовское солнце сияло на безоблачном небе во всю мощь. Расставшись с Живанковой, Голубев прежде, чем направляться домой, решил встретиться с начальником морского клуба «Юнга» Миончинским. Дорогу к берегу Обского водохранилища, где располагался клуб, Слава отыскал легко. Труднее оказалось попасть на территорию городка, напоминавшего в миниатюре спортивный комплекс у Потеряева озера, только без белокаменного дворца и коттеджей.

Возле решетчатых закрытых ворот, в кирпичной проходной будке, вроде КПП у воинских частей, путь преградили два подростка в матросской форме с синими повязками дежурных. Один из них – широкоплечий крепыш почти полностью перегораживал узкий проход, другой – щупленький – сидел за деревянным барьерчиком справа у стола с телефоном и амбарной книгой, на картонном переплете которой красиво было написано: «Журнал учета посетителей». Пришлось Славе доставать служебное удостоверение. Сидевший за столиком дежурный внимательно изучил развернутые корочки, затем полистал «Журнал» и юношеским баском строго сказал:

– Извините, товарищ Голубев, для посещения территории клуба «Юнга» на сегодняшний день вашей заявки нет.

Слава улыбнулся:

– Сотрудники уголовного розыска о своем посещении заранее не уведомляют. Мне надо срочно поговорить с Евгением Мартыновичем Миончинским.

Дежурные переглянулись между собой. Широкоплечий подсказал щупленькому:

– Доложи командиру.

Щупленький поднялся из-за стола. Сняв телефонную трубку, набрал двузначный номер, как догадался Слава, внутреннего коммутатора и, видимо, услышав ответ, четким голосом проговорил:

– Товарищ командир, разрешите доложить… К вам на незапланированное рандеву прибыл товарищ Голубев из уголовного розыска… Так точно, документы проверили… Есть пропустить и проводить!..

Провожать Голубева отправился широкоплечий. По бетонной дорожке молча дошли до невысокого кирпичного здания, неподалеку от которого стоял причаленный кормой к берегу большой двухпалубный пассажирский теплоход. По обеим сторонам трехступенчатого крыльца, будто у входа в адмиралтейство, красовались два огромных якоря. Когда вошли в помещение, провожатый показал на лаконичную табличку «Командир» на одной из дверей, лихо козырнул и, четко развернувшись через левое плечо, отправился продолжать дежурство.

Миончинский встретил Голубева настороженно. Располневшей рослой фигурой, облаченной во флотский мундир с золотистыми позументами, и загоревшим нахмуренным лицом он и впрямь походил на заправского адмирала. Сидел «адмирал» за полированным письменным столом в высоком, как трон, кресле с подлокотниками, украшенными резными головами гривастых львов. Слева от кресла на специальной подставке стоял телефонный коммутатор, а стену кабинета за спиной «адмирала» украшал длинный ряд портретов выдающихся российских флотоводцев.

– Строгая у вас дисциплина, – присаживаясь у стола на предложенный стул, сказал Голубев.

– Приучаем салажат к морской службе. Тем, кто пройдет у нас полный курс, открыта дорога в любое Нахимовское училище, – басовито пророкотал Миончинский и сразу спросил: – Чем интересуется уголовный розыск?

– Германом Сухановым, – коротко ответил Слава.

Нахмуренное лицо Миончинского стало совсем мрачным:

– Отличный был кореш, а погиб по-дурацки. Сегодня у нас траурный день, занятия отменены. Всех инструкторов отправил в райцентр на похороны. Материальную помощь родителям Германа с ними передал.

– Сами почему не поехали?

– Сам остался, как говорится, на хозяйстве. Нельзя оставлять пацанов без присмотра.

Ничего нового о Суханове, если не считать незначительных дополнений, подтверждающих уже известное, Голубев от Миончинского не узнал. Подробности гибели Германа Евгению Мартыновичу не были известны и, по его убеждению, разбился Суханов чисто из-за своего ухарства.

– Ну, какой черт дернул его садиться на мотоцикл, когда мог бы с ветерком проехать в надежной «Тойоте»? – будто подтверждая свою мысль, спросил Миончинский.

– Заменить «Тойоту» на мотоцикл у Суханова была причина, – уклончиво сказал Слава. – Беспричинной выглядит месть за его гибель…

Миончинский удивленно уставился на Голубева:

– Кто кому отомстил?

– Кто – под вопросом. А расстреляли из автомата сразу двоих. Президента спортивного фонда «Парус» и его шофера.

– Чешуякова?!

– Вот именно. Знаете его?

– Да кто ж из спортсменов не знает Федора Павловича. Толковый был мужик. Активно поддержал мою инициативу о создании клуба «Юнга». Кредит мне хороший дал. За полтора года я с ним полностью расплатился и перешел на самоокупаемость. Где и когда убили Чешуякова?

– На следующий день после гибели Суханова на том же месте, где разбился Герман. Чтобы подчеркнуть, что это именно месть, оставили записку «Кровь за кровь».

Миончинский, недолго подумав, резко заговорил:

– Расчет на дураков! Некому за Германа мстить. Среди уголовной братвы он авторитетом не был и даже боком не общался с крутыми братками. Подозревать нашу фирму – глупо. Можете наизнанку вывернуть подноготную лично мою и всех моих инструкторов, но никакого криминала не обнаружите.

– Может, у Суханова были какие-то связи, о которых вы не знаете, – сказал Слава.

– Герман был надежен, как адмиралтейский якорь. Иначе мы с ним не сработались бы.

– В финансовых вопросах он вас не подводил?

– На халявные деньги Суханов не зарился. Часто жил в долг, но с должниками всегда расплачивался.

– С вами полностью расплатился? – ловко закинул удочку Голубев.

– За что?

– За превращенный в гармошку «Запорожец» старика Купчика.

Миончинский посмотрел в окно и ответил неохотно:

– Предлагал Герман поделить расход в три тысячи баксов пополам, только я не стал мелочиться. Там полностью была моя вина.

– За гидроцикл «Бомбардье» дороже заплатили? – вновь вставил неожиданный вопрос Слава.

– «Бомбардье» обошелся клубу в семьдесят восемь тысяч рублей.

– Это по официальной справке?

– А по какой еще? – будто удивился Миончинский.

Голубев посмотрел ему в глаза:

– Евгений Мартынович, ни для кого теперь не секрет, что полную стоимость покупки нынче официально не указывают даже откровенные простаки. Какому чудаку охота лишний налог платить?

– Кому неохота, тот пусть не платит.

– Вы и здесь не мелочитесь?

– У нас фирма состоятельная.

– Есть ведь еще и фирма продающая, которая обязана платить налог с продажи.

– Это ее проблема.

– Но, говорят, Чешуяков денег на ветер не бросал.

– Федор Павлович к «Бомбардье» отношения не имел. Торговую сделку я заключал с директором спорткомплекса Хватовым.

– И деньги лично Хватову отдали?

– Нет, через Суханова.

– Наличными?

– Да, такое условие было обговорено в договоре.

– Уверены, что Суханов с Хватовым не погрели на наличке руки?

– В Суханове уверен стопроцентно. О Хватове ничего сказать не могу. Кроме покупки гидроцикла, никаких дел с ним не имел. Если он «погрелся», пусть сам отдувается.

– Документы об этой сделке сохранились?

– Они у начфина, – неуверенно ответил Миончинский.

– Можно их посмотреть?

– На слово не верите?

– Есть древняя следовательская присказка: слово к делу не пришьешь.

– Какое может быть дело о пустяке…

Миончинский явно стал тянуть время. Это показалось Славе подозрительным и он усилил нажим на собеседника:

– Уголовные дела, Евгений Мартынович, часто начинаются с пустяков. Чтобы избежать неприятностей, давайте вести разговор без уверток. Если нет документа, так и скажите. Если есть, покажите его.

После недолгого колебания Миончинский махнул рукой, словно хотел сказать: «А-а, была не была!», и вышел из кабинета. Вернулся он быстро и подал Голубеву ксерокопию договора купли-продажи гидроцикла «Бомбардье». Подписанный размашистыми росчерками Миончинского и Хватова договор был произвольной формы. В нем только указывалось, что клуб «Юнга» покупает у спортивного комплекса гидроцикл за 78000 рублей, но в какой форме, перечислением или наличными, производится оплата, оговорено не было. Для убедительности Голубев дважды прочитал короткий текст договора. Показывая его усевшемуся на свое место Миончинскому, сказал:

– Что-то не вижу здесь условия об оплате наличными.

– Мы об этом с Хватовым устно договорились, – как ни в чем не бывало ответил Миончинский.

– Извините, Евгений Мартынович, несколько минут назад разговор шел не об устном договоре.

– Значит, тогда я оговорился.

– На языке юристов такая «оговорка» называется ложными показаниями.

– Что поделаешь… И на старуху бывает проруха.

– Вы же не старуха, и разговор наш – не праздная болтовня базарных кумушек, где от скуки можно нести что попало, – недовольно сказал Голубев. – Надеюсь, расписка Хватова в получении денег у вас сохранилась?

– Должна сохраниться… – Миончинский хмуро уставился в окно. – Ладно, не стану изображать кошку, которой наступили на хвост. Скажу правду. Заплатил я Хватову в три раза больше, чем указано в официальном договоре.

– И все наличными?

– Ну, а как еще…

– Выходит, вы оплатили покупку почти по нынешнему курсу доллара?

– Хватов оценил «Бомбардье» в тринадцать тысяч баксов. Это нынче тянет на триста тридцать восемь тысяч рублей. Я же согласился только на двести пятьдесят тысяч. Принести расписочку?

– Принесите.

Уже через минуту Голубев держал в руках ксерокопию расходного кассового ордера, где Виталий Осипович Хватов подтверждал своей подписью получение двухсот пятидесяти тысяч рублей.

– Как вы успели так быстро копию снять? – спросил Слава.

Миончинский, усаживаясь в кресло, усмехнулся:

– Копии сделаны полторы недели назад по просьбе Чешуякова.

– Любопытно… – от неожиданности Голубев сделал паузу. – Федор Павлович тоже интересовался этой сделкой?

– Интересовался.

– Подробно рассказать можете?

– Теперь скрывать нечего… – Миончинский помолчал. – Приехал Чешуяков ко мне без предупреждения в своем «Сузуки» один. Шофера с ним не было. Как только уединились вот в этом кабинете, сразу спросил: «Женя, сколько ты заплатил Хватову за „Бомбардье“?» Вопрос показался странным. Поэтому я ответил осторожно: «В соответствии с договором, Федор Павлович, расплатился». – «Меня интересует конкретная сумма», – сказал Чешуяков. «Конкретно двести пятьдесят тысяч отечественных рублей отдал». – «Документ, подтверждающий получение Хватовым этой суммы, есть?» – «Расходный ордер имеется». – «Покажи его, пожалуйста». Я тут же принес от начфина ордерок. Ознакомившись с ним, Чешуяков спросил: «У тебя ксерокс есть?» – «Имеется». – «Сними мне, пожалуйста, копию». Начфин быстро откатал несколько экземпляров ордера. Одну копию Федор Павлович положил себе в карман, а насчет подлинника наказал: «Храни его в сейфе пуще зеницы ока. Он тебе скоро может пригодиться. И еще, Женя, большая просьба: о сегодняшней нашей встрече держи язык за зубами. Договорились?» – «Договорились, Федор Павлович»… – Миончинский глянул Голубеву в глаза. – Такой вот разговор произошел у меня с Чешуяковым. Поэтому я и закрутился перед вами, как таракан, брошенный в горящую печку.

– Последствия этого разговора какие были? – спросил Слава.

– Никаких не было. Я уж и забывать о нем стал, пока вы не прищучили.

– Хватов после Чешуякова к вам не обращался?

– С Хватовым мы виделись только при заключении договора. Денежные вопросы с ним решил Суханов. Собственно, вопрос-то был всего один. Герман взял у начфина наличку, а вернулся из спорткомплекса с «Бомбардье» в кузове КАмаЗа и расходным ордером с подписью Хватова в получении денег.

– На какую мысль все это наводит?

Миончинский ухмыльнулся:

– Мысль проще дубового скворечника. Господин Хватов замылил жирный кусок халявы, а Чешуяков засек ловчилу.

– Суханова в сговоре с Хватовым не подозреваете?

– Никоим образом! Герман с презрением относился к тем, кто на халяву бабки косит. Были, конечно, у него завихрения. И женщинами увлекался, и выпить любил, но в денежных вопросах грехов за ним не водилось.