Роковой аккорд

1

— С диетой не справляюсь, где уж мне с жизнью справиться!

Трисия закивала сочувственно:

— Когда разом сбываются все мечты и сбивают тебя с ног… Ужас, что и говорить.

Скажи эти слова любая другая женщина, даже моя лучшая подруга (я имею в виду, вторая лучшая подруга, тоже присутствовавшая за столом), — они прозвучали бы как легкая насмешка. Или не такая уж легкая, а вполне заслуженный упрек. Но Трисия Винсент говорила то, что думала, она-то понимала извращенные шуточки судьбы: рок выполняет самые заветные твои желания, да так, что сбивает с ног.

Кэссиди Линч протянула мне бокал шампанского.

— Мы же вроде бы праздновать собрались?

— Так было задумано, пока не выяснилось, что имеется целых два повода для торжества.

Два повода, которые столкнулись друг с другом, точно два грузовика, несущиеся на полной скорости. Ни один не доедет до заветной цели, оба рухнут в кювет. С одной стороны, долгожданное повышение по службе, с другой — роман, о каком я могла только мечтать, но профессиональные обязанности (о которых я тоже могла только мечтать) лишали роман всякой надежды на развитие. Боги смеялись надо мной, а я не знала, как выпутаться из безвыходного положения.

Поначалу все представлялось в радужных тонах. После обеда редакторша вызвала меня и заявила:

— Молли, придется мне тебя осчастливить. Гррр!

В одном нужно отдать начальнице справедливость: лицемерить тетенька не станет. Работать с ней — все равно что карабкаться на раскаленный, конвульсивно вздрагивающий вулкан, но Эйлин хоть честно дает понять, что в жерле этого вулкана тебе и место. За что-что, а за честность ее похвалить нетрудно. Сложнее угадать, что ей взбрело в голову и к чему она клонит; я вечно пытаюсь угнаться за ней, и все понапрасну. Хоть какое-то упражнение для человека, забывшего дорогу в спортзал.

В данном конкретном случае мне особенно хотелось сообразить, о чем речь, поскольку к моему нежданному счастью какое-то отношение имел Генри Квон, развалившийся на диване поблизости от стола Эйлин. Позу мистера Квона тоже истолковать непросто: то ли ему по душе все происходящее, то ли на этой смехотворной кушетке по-другому и не усядешься. Выглядел он даже в этой позе настоящим душкой — он всегда выглядит душкой, — и он улыбался. Что же это значит, подумала я, глядя ему прямо в глаза. Улыбка стала еще шире.

Вроде бы как хорошо: смотрит на меня красавец мужчина и улыбается. Но душка Генри еще и один из партнеров-издателей нашего журнала, так что мне сильно хотелось знать, с чего это он улыбается мне. И красота его тоже была кстати. У меня как раз очередной период целибата затянулся на семь с половиной недель, самое время какому-нибудь душке-мужчине обратить на меня внимание.

Изо всех сил я старалась отвлечься от этого отвлечения и сосредоточиться на игре в угадайку: что же затеяли Эйлин и Генри? Хотя школу я покинула уже много лет назад — не будем подсчитывать, сколько именно, — каждый раз, входя в логово Эйлин, я трясусь, словно школьница в кабинете директора. И пусть Эйлин в этот раз посулила мне счастье (что само по себе подозрительно), я не радовалась, а нервничала — виной тому сложный комплекс заниженно-завышенной самооценки. Хотя что же это я позволяю Эйлин действовать мне на нервы? И уж перед Генри я непременно должна предстать спокойной, уверенной в себе и клевой.

Поэтому мысли о чем-то неладном во мне или в окружающем мире я запихнула подальше и попыталась ощутить блаженство от сияющей улыбки Генри. Эйлин — хитрая лиса, втягивать Генри в наши с ней распри она бы не стала, так что, раз он сидел на этой кушетке, обещанное Эйлин счастье могло оказаться и впрямь… счастьем. Может быть, прикидывала я, моей колонке отведут место получше? А то и побольше? Или меня продадут другому изданию в обмен на выпускающего редактора и секретаря — я же стою двоих по крайней мере.

— Ваша статья об убийстве Гарта Хендерсона произвела хорошее впечатление на Издателя, — гладко и плавно заговорил Генри.

Я закивала: за помощь в изобличении убийцы Гарта Хендерсона я удостоилась пышного букета цветов от Издателя. У меня имелись основания подозревать, что Издатель в особенности впечатлился тем, как по моей оплошности Эйлин пролетела кувырком через бальный зал роскошного отеля (битком набитый зал, заметим в скобках). У нашего Издателя с чувством юмора все в порядке.

— Цветы мне очень понравились, спасибо, — скромно поблагодарила я.

Судя по гримасе Эйлин, сейчас она скажет мне самое приятное (для меня, разумеется). Вот оно:

— Он хочет, чтобы ты продолжала.

Не врубилась:

— Написала продолжение? Репортаж из зала суда?

— Нет, — вмешался Генри. — Не так узко. Мы хотим, чтобы вы взялись за проблемные статьи.

По такому поводу не грех и в обморок хлопнуться. Микроскопические воздушные шарики вздувались в моем мозгу, приподнимали череп, руки вспотели и затряслись.

— Стааатьи? — проблеяла я. Голос срывался, но лучше уж блеять, чем застыть немой статуей с отвисшей челюстью.

— Перед нами стоит задача повысить престиж журнала, и самый очевидный путь — дать читателю более насыщенное содержание. Ваши расследования — как раз то, что мы ищем. Так что отныне это ваша рубрика, и с нее, как мы надеемся, начнется новая эра для всего издания. — Улыбка Генри становилась все шире. — А для вас — полная свобода творчества.

Полная свобода! И все, о чем я мечтала, чего я всегда хотела, ведь я знала: предоставьте мне шанс, и я вам всем покажу!

— Спасибо, — пробормотала я. Где мое красноречие, где мой шарм? Тоже мне, великая журналистка, застигнутая врасплох, двух слов связать не может. Сколько лет я пробивалась к статусу Автора Проблемных Статей, хваталась за любой шанс, показывала им всем, и — по нулям! В последний месяц я уже потихоньку начала узнавать насчет вакансий в других журналах: здесь, уверилась я, Эйлин до самой пенсии не пустит меня дальше колонки писем. Не тот человек, чтобы признать и пестовать чужой талант. Эйлин принадлежала к доброй старой школе Придирчивых и Пристрастных Боссов; в любимчики себе выбирала красивых мальчиков, а всем остальным регулярно и с наслаждением задавала трепку.

Уж конечно, чем предоставить мне такую возможность — и даже смотреть, как Генри предоставляет мне такую возможность, — Эйлин скорее горло себе перережет, вон как скривилась. И дело не только в том, что ей приходится себе вопреки меня осчастливить: у Эйлин и так не все ладилось. Издатели ожидали от нее «подъема журнала». Если Издатель и его партнер Генри сочтут, что подъем осуществляется слишком медленно или не в ту сторону (такое возможно?), то как бы Эйлин самой не оказаться на кромке вулкана (уф!).

— Есть одна загвоздка, — облизнулась Эйлин. Сморщила востренький носик — того и гляди проткнет мои мыльные пузыри. Я поглубже вдохнула и сумела удержать улыбку. Стать настоящим журналистом! Да никакие загвоздки не страшны!

Хуже другое: Генри хмурился. Эта морщинка на лбу доброго босса означала, что загвоздка и впрямь малоприятная. Желудок начал понемногу проваливаться — как на колесе обозрения, когда едешь вверх, вверх и уже предчувствуешь, затаив дыхание: сейчас УХНЕШЬ.

— Обычно мы так не делаем, — извинился Генри, — но на этот раз Издатель и Эйлин сами выбрали героя первой статьи.

Облегченный вздох. Загвоздка, тоже мне. Нет в мире темы, на которую я бы не согласилась написать свою собственную статью.

— И герой этой статьи мертв — ты же предпочитаешь покойничков? — пропела Эйлин. — Одна беда: в мир иной он ушел по-хорошему. Никаких заговоров, никаких тайн. Можешь не ломать себе голову, просто напиши статью.

Судя по интонации, меня предупреждали. Всерьез предупреждали. Признаться, у Эйлин были основания для беспокойства, если учесть, сколько раз я встревала, когда все думали, будто все «по-хорошему», и в результате мирный сюжет превращался в детективное расследование. Подобные эскапады Эйлин отнюдь не одобряла, хотя материалы я неизменно сдавала в срок. Случись мне оступиться, начальница с восторгом выперла бы меня из журнала. Но я работала изо всех сил, и в целом мне везло, за одним неприятным исключением: пришлось расстаться с бойфрендом. И вот наконец прорыв, о котором я так давно мечтала. Кто бы ни был покойный, я вникну и напишу такую статью, что все увидят: Издатель не напрасно верил в меня, а Эйлин напрасно пыталась подорвать эту веру.

— Нас интересует не столько сам покойник. — Генри бросил предостерегающий взгляд на Эйлин. Очевидно, тему они успели заранее обсудить, и согласия в их рядах не отмечалось. Интересно, что сильнее заколебало Эйлин: мое «счастье» или неудачный, с ее точки зрения, выбор сюжета? Генри тем временем продолжал: — Нас интересует, как его дочь поступит с наследством. С творческим наследием, я имею в виду.

Эйлин растянула губы в резиновой улыбке. Ей бы так на приеме у дантиста, чтобы все зубы показать, до самых дальних.

— Мы имеем в виду.

Темные сексапильные глаза Генри излучали на меня все свое обаяние.

— Моя сестра училась в колледже вместе с Оливией Эллиот, дочерью Рассела Эллиота.

Я закивала. Рассел Эллиот, известный рок-продюсер, менеджер той самой группы, чьи постеры украшали мою детскую, двинул коньки за три недели до этого разговора — в одиночестве в своих апартаментах на Риверсайд-драйв, со стаканом хайбола в руке и заводным музоном в плеере. Большая пресса сдержанно упоминала причину смерти: случайная передозировка снотворного в сочетании с алкоголем; интернет и таблоиды взапуски обсуждали роковое сходство этой кончины с гибелью солиста упомянутой выше музыкальной группы. Броские заголовки, безответственные гипотезы: самоубийство, тайный роман, проклятье из прошлого, страшная месть… Бедная его дочка, только этого ей и не хватало.

Оливия попыталась заглушить сплетни, устроив мощнейшую поминальную вечеринку со всеми звездами рок-н-ролла. Заткнуть сплетникам рот ей не удалось, но о приличиях все же вспомнили: теперь о вероятных причинах смерти Рассела шептались, а не трубили.

— Сами понимаете, Оливии сейчас нелегко. Все, что писали о ее отце после этого несчастья… Я ее вполне понимаю. Кстати, вам имя Эллиот что-нибудь говорит?

— Постер «Внезапных перемен» висел у меня на стене, когда я заканчивала школу, — призналась я.

Генри рассмеялся, закивал:

— Самое страшное горе моих отроческих лет: никак не получалось соорудить прическу под Мику.

Мика Кроули, темноволосый, мрачный, сексуальный солист «Поры внезапных перемен». Рок, замешанный на блюзе. Их песни прорвали тесную поруку «волосатиков» конца 80-х и уготовили путь гранжу и «возвращению к корням». Рассел Эллиот дружил с Микой еще в колледже; когда группа сложилась, он естественно занял должность менеджера. А уж как он исполнял эту должность, зависит от точки зрения рассказчика: Расселу Эллиоту группа обязана своим взлетом и творческими достижениями — из-за Рассела Эллиота начались пресловутые ссоры с продюсерами, студиями звукозаписи, оркестрами — ссоры, которыми более всего и прославилась группа. Под конец существования группы все ее альбомы Рассел записывал собственноручно — опять же, по одной версии, потому, что был ее вдохновителем и идейным лидером, а по другой — просто потому, что никто не хотел связываться с хулиганами. Так или иначе, в 1997 году все закончилось нелепой трагедией: Мика Кроули умер от передоза, и группа распалась.

После смерти Мики Рассел стал опекуном его детей и главным распорядителем музыкального наследства группы. Сверх того он сделался вполне признанным, идущим своим путем продюсером, никаких больше ссор и капризов — то ли Рассел выровнялся, то ли зачинщиком безобразий был все же Мика. В последние годы Рассел продвинул несколько оригинальных проектов и только что начал раскручивать очередную звезду — Джордана Кроули, сына Мики.

— Может, постер у тебя на потолке висел? — Долго же Эйлин тужилась, пока выдумала эту шпильку.

— А ты их любила? Или ты к тому времени выросла из подобных глупостей? — вежливо подколол ее Генри. Ох, как я восхищалась этим темноглазым красавцем, пока Эйлин по-совиному хлопала веками в поисках достойного ответа.

— Я предпочитаю классику, — нашлась она в итоге, и, хоть меня так и подмывало уточнить, Бетховена или диско, лучше было не зарываться посреди столь важного для меня разговора.

— Очень удачно, что эта группа вам небезразлична, — обернулся ко мне Генри. — Оливии кажется, что во всех некрологах о ее отце пишут только в связи с Микой, вспоминают, как он помогал Клэр, Адаму и Джордану. Рассел превратился в часть легенды о Мике, а его собственный вклад в историю музыки забыт. Сестра как-то раз упомянула об этом, и я подумал — отличный сюжет для статьи. Если написать такую статью с точки зрения дочери, это будет как раз для «Цайтгайста». Полагаю, это будет как раз и для того, чтобы начать вашу новую карьеру — нашего штатного автора — статьей.

Изнутри поднималась горячая волна, однако снаружи я попыталась остаться сдержанной и профессиональной.

— Спасибо вам, Генри, Эйлин. Я высоко ценю предоставленную мне возможность.

— Лично я считаю: давно пора. — Генри поднялся с дивана, как будто не замечая оскала Эйлин — теперь уже и десны были представлены дантисту для осмотра. — Морган из юротдела растолкует вам все насчет нового контракта, зарплаты и так далее.

Я-то обрадовалась новой работе до такой степени, что о денежной прибавке даже не вспомнила. Круууто! Генри протянул мне визитку:

— Телефон Оливии. Она ждет вашего звонка. Держите меня в курсе.

Неловкость, запомнившаяся на торжественном вручении диплома: одной рукой принимаешь из рук старшего заветную бумажку, другой пытаешься пожать ему руку. Так и я с этой визиткой и одновременным рукопожатием, но стоило Генри улыбнуться, и я снова расслабилась.

— Спасибо, — повторила я, глядя ему прямо в глаза и пытаясь взглядом передать благодарность и подобающее случаю волнение. — Спасибо, спасибо, я и слов не подберу…

Улыбка Генри сделалась еще шире.

— Главное, подберите слова к дедлайну. Поздравляю, Молли. А ты, — он приятельски подмигнул Эйлин с порога, — позабавься всласть, подыскивая замену.

Тут-то я запнулась:

— Подыскивая замену?

Мой глупый вопрос остановил Генри в дверях.

— Для вашей колонки. Мы вас так загрузим, не до советов читателям будет.

Что-то больно кольнуло меня, когда смысл каждого слова проник в мозг. Конечно, с колонкой придется расстаться. Прекрасно, сколько можно утешать растерянных, странных, вечно-влюбляющихся-не-в-того-парня личностей? И все же привычка или чувство собственности не давали мне так легко расстаться с «Разговором по душам». Я создала эту рубрику, а теперь должна вверить ее кому-то — еще даже неизвестно кому. Или они уже решили?

— Кого вы наметили?

Генри покачал головой, передавая все права Эйлин. Эйлин, стянув наконец свои губы, нехотя ответила:

— Я еще не успела привыкнуть к счастливому известию, где уж мне было подумать об административных последствиях.

— Как насчет наших сотрудников? — заговорил Генри. — Надо поощрять собственные кадры.

Резиновые губы Эйлин снова растянулись в усмешку-оскал.

— Ага, точно. Устроим конкурс. «Американский идол»[1] местного значения. Выберем несколько писем и попросим дать ответы. Кто ответит лучше всех, тот получит работу.

Не стоило упражняться в сарказме перед Генри. Он попросту поймал Эйлин на слове: широко раскинул руки, будто в небывалом восторге, и воскликнул:

— Да-да! Именно то, что надо.

— Шутите? — Очередная гримаса: Эйлин, оказывается, еще и ноздри умеет раздувать. — Представляете себе, какое дерьмо они наваяют? — Пальчик с острым французским маникюром ткнул в сторону загородки, где гужевались все младшие сотрудники журнала. — И кто будет оценивать ответы?

— Разумеется, вы, — ответил Генри. — Это ваша прерогатива.

Уж не знаю, чему я больше радовалась в тот момент: тому обстоятельству, что Эйлин села в лужу, или тому очевидному удовольствию, которое извлекал из этой лужи Генри? Расстановка сил в нашем журнале, как выяснилось, вовсе не в пользу Эйлин.

— Колонка-то Молли, — захныкала она, старшая сестрица, которой велели присматривать за маленькими в выходной.

— Значит, вы с Молли отберете лучшие ответы, а потом мы сядем втроем и определим победителя. Годится?

— Годится, — торопливо подхватила я.

— Жду не дождусь, — распахнула ротик в ухмылке Эйлин.

— Мы славно проведем время. — Улыбнувшись и подмигнув на прощание, Генри покинул кабинет.

Я двинулась было за ним, но ледяной голос Эйлин остановил меня:

— Молли! — Целая глыба льда, прямо-таки айсберг.

Резко развернувшись, я бросилась в превентивную атаку:

— Эйлин, даже выразить не могу, как я ценю ваше доверие. Конечно, у нас бывают разногласия, но я уверена, вы оба будете довольны моим вкладом в журнал — я многое смогу сделать в этой новой должности.

На минуту мне удалось смутить ее, но Эйлин быстро оправилась:

— Очень мило, очень мило. Главное, чтобы не осталось недопонимания.

— Насчет чего?

— Насчет того, что по сути ничего не меняется.

— Но я буду писать на другие темы!

— Но писать ты будешь по-прежнему для меня.

Она поднялась из-за стола и двинулась ко мне. Прижимать меня к груди она вряд ли станет, прикинула я. Только я понадеялась, что отношения с начальницей улучшатся, поскольку теперь я буду делать свое дело и не стану больше доставать ее просьбами о повышении, однако судя по тому, как ссутулились ее хрупкие плечики — ну боксер и боксер, — отношения наверняка станут еще хуже. Слишком много сил потратила Эйлин, удерживая меня на «моем месте», на том самом месте, откуда меня одним рывком вырвал Генри. Теперь небось постарается затоптать меня в грязь, чтобы я не смогла ничего написать и Генри отменил это назначение. Паранойя? Поработаешь на Эйлин, станешь параноиком.

— Уверена, ты напишешь хорошую статью. Потому что недостаточно хорошую я попросту не опубликую, — продолжала она, остановившись против меня и глядя на меня в упор. — Помни: Издатель дает, а Редактор отнимает.

— Не придется, — бодро ответила я. Может, обнять ее, интересно же, как она будет выкручиваться? Эта мысль мелькнула и исчезла — не стоило начинать новую карьеру с такой проделки. Не дай бог, голова Эйлин взорвется, кому охота смотреть на ее мозги.

По-кошачьи склонив голову набок, Эйлин прикидывала, съесть мышку или жить оставить. С театральным вздохом она заключила:

— Напиши конкурсный вопрос для своей колонки и передай мне. Я дам объявление для персонала, поищем тебе наследничка.

— Спасибо. — Я попятилась к двери.

Губы Эйлин изогнулись в подобии улыбки.

— Кто б мог подумать, что вы с Генри так близки?

— Вовсе мы не близки, — проворчала я. Неужто Эйлин намекает — на то, на что Эйлин намекает?

— Эта блестящая идея сама собой заскочила ему в голову?

— Ты бы его спросила, — посоветовала я в уверенности, что Эйлин уже спрашивала. Будем надеяться, Генри она задала этот вопрос в более деликатной форме.

— Скромничай на здоровье. Думаешь, скромность девице к лицу?

— Эйлин! — потверже произнесла я. Новость о моем повышении только что «дошла», ударила в голову. — А что, если он считает меня хорошим журналистом и в этом все дело?

— Ах да, а я-то гадаю, — просюсюкала она. — Награда нашла героя.

— Разве ты не по заслугам получила свою должность? — напомнила я.

Честное слово, я всего лишь хотела, чтобы Эйлин поставила себя на мое место, но мой ответ зацепил какую-то неправильную струну. Тщательно выщипанные брови редакторши сошлись на переносице, взмахом руки Эйлин указала мне на дверь:

— Ты куда-то собиралась?

Одним прыжком меня вынесло за дверь, в тот загончик, где теснились безымянные сотрудники. Что за страшная тайна скрывается в прошлом Эйлин, на какую мозоль я так ловко наступила? Подумать я не успела — дверь с грохотом захлопнулась за моей спиной.

— Неплохо прошло.

Скайлер Кристофер была текущим секретарем Эйлин. Текущим, нынешним — суть в том, что люди на этой должности менялись стремительно. Стоило бы поставить турник возле стола секретаря. Нынешняя, брюнетка с миндалевидными глазами, носившая обтягивающие водолазки и лопающиеся джинсы, — довольно странное явление в череде голубых юношей и расплывшихся матрон, которых Эйлин обычно приставляла к дверям своего кабинета. Разведка донесла, что Издатель дружил с предками Скайлер. Что поделать: терпеть рядом с собой красотку Эйлин было невтерпеж («терпеть — невтерпеж», в статье я такого бы не потерпела), но ведь и угодить начальству хотелось. Умница Скайлер вряд ли задержится долго на должности секретаря, думалось мне, но пока что мы с удовольствием болтали.

— Эйлин так за меня рада, — пошутила я.

— Еще бы. Кстати, поздравляю.

— Спасибо.

— А кто возьмет твою колонку? — Этот вопрос Скайлер бросила небрежно, взгляд ее не отрывался от монитора, но я различала облаченный в бархат стальной кулак. Всего три недели в журнале — и уже думает о продвижении! Молодчага!

— Тот, кто напишет лучший ответ на конкурсный вопрос. Открой в себе Энн Ландерс[2] — и вперед! — честно ответила я. На миг Скайлер забыла о работе, и наши глаза встретились. Мы дружески улыбнулись друг другу, и я поспешила к своему рабочему месту — еще не все охвачены новостями.

Если отправить рассылку по электронной почте, не будет обид и счетов: кого известили первым, о ком забыли. Однако в первую очередь мне хотелось позвонить своему парню, и, только схватившись за телефонную трубку, я вспомнила, что моему парню звонить нельзя, ведь он перестал быть моим парнем, и разошлись мы как раз из-за тех сюжетов, в погоню за которыми Генри только что отправил меня.

Кайл Эдвардс, мужчина, по которому я сходила с ума (имеется в виду, сходила с ума до описанного момента и продолжала сходить с ума в тот момент), работает в убойном отделе полиции Нью-Йорка. И хотя он старался отнестись к моей работе с пониманием и даже сочувствием, моя склонность к опасным поворотцам завела отношения в тупик. Каламбур? Ну так вот вам еще один: он предложил сделать «перерыв» в наших отношениях, и этот «перерыв» превратился в «разрыв». С тех пор как мы не вместе, мы и поболтали-то всего пару раз, а в последние три недели вовсе перестали разговаривать, и хотя я пыталась списать это на особенности его и моего напряженного графика, куда вернее было бы помянуть особенности его и моего окаянного характера.

Жизнь вошла в колею «до Кайла», и теперь я в первую очередь позвонила не ему, а подругам. У Трисии, предупредила ее секретарша, были клиенты, и я попросила, чтобы Трисия мне перезвонила, когда освободится, мол, у меня Большие Новости, — и тут же Трисия сама схватила трубку.

— Какие новости? — весело окликнула она меня.

— Новости никуда не денутся. Займись клиентами.

— Это клиенты никуда не денутся. Пока еще решат, какого цвета скатерть им требуется… Рассказывай сейчас, а то загрузят меня, неделю потом не перезвоню!

Трисия Винсент нашла свое призвание, устраивая праздники и мероприятия. Людям кажется, будто они обсуждают свои планы с близкой подругой — причем такой подругой, чьей внешности и стилю они втайне завидуют и на чей совет с готовностью полагаются. Неудивительно, что Трисия занята с утра до вечера семь дней в неделю.

— Надо им объяснить, что серые салфетки выглядят не «элегантными», а застиранными. Ладно, давай про свое.

И я пустилась рассказывать о повышении по службе. Рассказывать Трисии — одно удовольствие, так искренне радуется она за подруг.

— Дааа! Ты скачешь на одной ножке, скачешь?

— Не в этих туфлях.

— Ничего, я за тебя поскачу. В шесть встречаемся где скажешь, пьем шампанское. Или у вас с Кэссиди другие планы?

— С ней я еще не говорила.

— Очень лестно! Думаю, ты оказываешь нам эту честь по очереди, но прикинусь, будто ты позвонила мне первой сознательно. Узнай, сможет ли она в шесть. — В трубке послышались звуки воздушных поцелуев, и Трисия вернулась к серым салфеткам.

С годами это превратилось в игру: кто кому звонит в первую очередь, когда случается что-то важное или пусть не судьбоносное, но чувства задеты. Но это лишь игра: приятно знать, что наш тройственный союз вечен.

Теперь Кэссиди — но едва я взялась за телефон, раздался звонок. Телепатия! — подумала я и радостно прощебетала в трубку:

— Ал-ло!

— Молли, это Бен Липском, все в порядке, сразу говорю. — Но хоть он и поспешил меня успокоить, сердце успело на миг замереть: с какой стати напарник Кайла набрал мой номер? Мне уже мерещилось отделение «Скорой», а то и похуже, но до морга я не добралась — разобрала-таки, что «все в порядке».

— Рада тебя слышать, Бен, — искренне призналась я. Бен умеет наводить страх на кого следует, но в душе он мягок и добр. Кажется, я по нему соскучилась; не только потому, что Бен был напарником Кайла, но и потому, что он был славным парнем, такими разбрасываться не стоит.

— Что случилось? — спросила я, стараясь не пыхтеть слишком громко.

— Да вот надумал позвонить тебе, спросить, что да как.

— Только и всего?

— Нормальное дело, если человек тебе не безразличен. Нормальное дело, позвонить да спросить.

Нет, это не было упреком. Скорее это прозвучало как инструкция по применению, и все-таки я поморщилась.

— Я звонила.

— И когда это было в последний раз?

— Кто считает?

— Кто считает, кто делает вид, будто ничего не произошло, кто что соображает своими мозгами. Если твой номер набрал я, это еще не значит, что его не хотел набрать кое-кто другой.

Крепкий орешек Бен Липском, полицейский со славным послужным списком, снял-таки маску — извольте любить и жаловать, Бен Липском — сваха!

— К чему ты клонишь, Бен? — Интересно, может он по голосу угадать, что рот у меня сейчас растянут от уха до уха?

— Молли, на такой работенке, как у меня, только и видишь, как люди сами себе по дурости жизнь портят. Вот почему я стараюсь подтолкнуть друзей к правильному решению, покуда они не упустили свой шанс.

Страшное зрелище всплыло перед моим мысленным взором: роскошные блондинки — Наоми Уоттс и Ума Турман — в платьях для коктейля от «Мишка»[3] (декольте до пупа) с двух сторон надвигаются на Кайла, две хищные пантеры в поисках добычи. Неужто Бен звонит предупредить меня о том, что на горизонте уже появилась «другая»?

— Пока не упустили? — сдавленным голосом переспросила я. Пусть объяснит получше.

— Тешить свою гордыню — самый дурацкий способ зря тратить свою жизнь. Уж извини за откровенность.

Стоило ли оправдываться и доказывать, что гордыней тут и не пахнет? А ведь пахнет, припахивает, по крайней мере. Это не единственная причина разрыва, но — весьма существенный фактор. И в наших выяснениях отношений ничего мы не выяснили, только еще больше запутались. Тупик: он не может пережить, что я сую свой нос в загадочные преступления и при этом рискую жизнью, а я утверждаю, что он ставит меня перед выбором — или он, или моя любимая работа.

Моя работа! Вовремя я получила повышение, нечего сказать! Как теперь мириться с Кайлом, если главная новость дня — теперь я полноправный автор проблемных статей, и у него появилось в десять раз больше причин волноваться за меня. Или будем оптимистами? Этого покойничка, Рассела Эллиота, по крайней мере никто не прикончил, так что я могу писать свою статью в полной безопасности. Вот и случай показать Кайлу, что моя работа и наши отношения вполне совместимы. Пусть привыкает к мысли, что за меня можно не беспокоиться, а там, глядишь, все у нас вернется на круги своя.

Построить разговор с Кайлом будет непросто, но мне уже не терпелось попробовать:

— Как ты думаешь: он хочет, чтобы я позвонила?

— Если б он сам знал, чего хочет, мне бы не пришлось разруливать ситуацию.

Как жаль, что мы говорили по телефону! Так бы и обняла милого Бена!

— А если я наберу, он мне ответит?

— Все пойдет по плану.

— Ты такой милый, Бен!

— Конечно, я милый! И нас таких хороших мало, будем держаться друг за друга.

— Непременно.

— Сама понимаешь: я тебе не звонил, этого разговора не было.

— Но я так рада, что разговор был!

— Скоро увидимся, Молли. Надеюсь.

— И я надеюсь, Бен.

Повесив трубку, я осталась сидеть, ухмыляясь как дурочка. Повышение по службе, и Кайл готов возобновить отношения! Лучший-на-хрен-день в моей-на-хрен-жизни! Правда, пока я набирала номер Кайла, радостное возбуждение успело сникнуть и смениться легкой тревогой. Что сказать ему? С чего начать? Не получится ли так, будто я позвонила именно сегодня потому, что заполучила повышение? А если он поймет все неправильно — и как именно неправильно? Желудок мой снова заскакал и заплюхал точно на русских горках, и вместо Кайла я позвонила Кэссиди.

— Давно пора, черт подери, — такими словами приветствовала она мое радостное известие. Стиль Кэссиди отличается точностью и беспощадностью, как и подобает юристу.

— Что пора? Писать статьи или звонить Кайлу?

— И то и другое. Звезды к тебе нынче благосклонны, красотка, спеши!

— Так-то оно так, но не могу же я позвонить Кайлу и выпалить: «Ну вот, я получила эту работу, как ты и боялся. Давай-ка возвращайся!»

— Неудачная формулировка, — согласилась Кэссиди-юрист.

— Большое спасибо, господин адвокат!

— Ты позвони вроде как просто поболтать, ведь ты же думаешь о нем… А в разговоре помаленьку дойдет и до новой работы. К тому же на этот раз сюжет обошелся без убийств, с чего Кайлу так уж беспокоиться?

— Не с чего, ты права.

— Давай звони.

— Трудновато.

— Еще бы!

— Сколько раз в жизни тебе доводилось звонить бывшим и признавать, что ты о них вспоминаешь?

— Я никогда не вспоминаю бывших.

— Как утешительно!

— Мне ближе тактика выжженной земли; ты — другое дело. Таких девочек, как ты, не стыдно представить мамочке, если все пошло на лад, и даже после разрыва их вспоминают с нежностью.

— После таких слов мне следует прослезиться и просить прощения?

— У кого? Во всяком случае, не у меня. Перед детективом Эдвардсом я бы на твоем месте извинилась.

— Постой. Я, что ли, все это затеяла?

— Говоря юридическим языком, тебе можно вменить в вину «пассивное соучастие».

С юридическим языком не поспоришь. Сколько б я ни твердила, что проблемы в отношениях с Кайлом исходят не от меня или не только от меня, какая-то доля вины, безусловно, лежала и на мне.

— Полагаю, твое молчание означает, что ты готова подумать. Когда будешь говорить с Кайлом, не скрывай своих чувств, мой тебе совет. Сдается мне, твоя сдержанность подчас его пугает, так что небольшой взрыв эмоций — и он у твоих ног.

— Может быть, — протянула я, прикидывая так и эдак, мысленно репетируя разговор. Слишком важное дело, нельзя полагаться на импровизацию.

— Будешь долго думать — раздумаешь, — предупредила всеведущая Кэссиди. — Раздумаешь — пожалеешь.

— Бен тебе звонил?

— Не звонил, а зря. Одна голова хорошо, и далее по тексту.

— Давай на минутку сменим тему. Ты готова выпить шампанского со мной и Трисией нынче часиков в шесть?

— Только с условием, что до тех пор ты позвонишь Кайлу.

Мне хотелось подыскать какую-нибудь отговорку, но Кэссиди уже многозначительно покашливала в трубку.

— Обещаю!

— Видишь — это совсем не трудно.

— Обещать — да. Но ведь надо еще позвонить.

— И позвонить не смертельно.

— Кто бы говорил! Ты-то никогда не звонишь своим «экс».

— Буду брать с тебя пример. Встретимся в шесть в «Баббл Лодж».

— Аарона с собой прихвати, — предложила я. Аарон — симпатичный преподаватель физики, продержавшийся рядом с Кэссиди рекордно долгий срок. В наш сплоченный кружок не так-то просто ввести нового бойфренда, но Аарон прижился на удивление легко.

— Кажется, у него семинар, но я передам приглашение, ему будет приятно. Ты приведешь Кайла?

— Не гони лошадей. — И на том мы обменялись «пока-пока», «чмок-чмок» и повесили наконец трубки.

Вернее, трубка так и осталась у меня в руке. Я сжимала ее так крепко, словно боялась упустить решимость, только что обретенную в разговоре с Кэссиди. Не слишком ли я усложняю задачу? Неужто всего и делов: позвонить Кайлу и признаться: «Милый, я соскучилась, хотелось бы повидаться»? Но все было совсем не так просто. Совсем не просто. Кажется, годы работы записным советчиком ничему не научили меня.

Дорогая Молли!

Почему самый важный в жизни вопрос труднее всего задать? Например: «Счастлива ли ты?», или: «Этого ли ты хочешь от жизни?», или: «Любишь ли меня?». Почему я медлю задать себе и другому эти вопросы — потому ли, что боюсь услышать ответ, или потому, что я уже его знаю? Что лучше: позвонить и услышать ответ или так и не позвонить?

Рука, протянутая в пустоту

Сформулировав собственную проблему в виде письма читательницы, я, как правило, обретаю ясность и перспективу. Так и на этот раз стало ясно: не гордость руководит мной, а страх. Если я так боюсь, что Кайл меня разлюбил, лучше поговорить откровенно и покончить с этим. Пластырь надо сдирать одним движением, а не мееееедлеееенно, кусочек за кусочком, больно же! Я вздохнула поглубже, сняла трубку и начала тыкать в кнопки.

— Не помешала?

Палец замер на последней цифре номера. Я уронила трубку на базу и, к своему стыду, почувствовала облегчение. Передо мной маячила секретарь редакции Дорри Пендлтон. Я поспешила ободрить ее приветливой улыбкой. Дорри привносит нервозность во всякое дело, но свою работу выполняет ответственно и в общем-то, вполне прилично. И одевается она разумно и прилично, только что не в твид, и носит обувь почти без каблуков — забавно смотрится среди редакционных модниц, но словно бы не замечает контраста.

— Чем могу помочь, Дорри?

— Это правда, что в редакции будет объявлен конкурс на должность ведущего колонки «Поговорим по душам» и кто напишет лучший ответ, тот заменит тебя? То есть тебя заменить невозможно…

Быстро же распространяются слухи в редакции. Я прервала Дорри, слегка подняв руку:

— Спасибо на добром слове. Думаю, ты вполне справишься. Эйлин скоро повесит официальное объявление о конкурсе.

Дорри, словно курочка на насест, вспорхнула на соседний стол, подалась поближе ко мне, соблюдая интимность. Обе мы видели, как судорожно меняют позы наши коллеги, стараясь исподволь уловить хоть обрывки разговора.

— Твоя колонка — лучшее, что есть в журнале. Нужно сохранить ее изящество, ее проницательность и точность!

— Большое спасибо, — поблагодарила я, уговаривая себя: Дорри — кандидат не хуже любого другого.

— Как я рада, что слухи, будто Эйлин собирается выжить тебя из журнала, не подтвердились!

Улыбка застыла, превратившись в гримасу.

— Да уж, и я рада, — уголком рта выдавила я. Становится не по себе, когда личная паранойя подтверждается издательской сплетней, пусть даже теперь я знаю, что Издатель на моей стороне. Что ж это за слухи? Неправильно истолкованная весть о повышении, в связи с которым освобождается должность «доброго советчика», или же Эйлин и впрямь хочет избавиться от меня? И почему я обо всем узнаю последней?

— Ты — мой образец, мое вдохновение! — кликушествовала Дорри, и от ядреной лести мне сделалось еще более не по себе. Я заерзала на стуле.

— Спасибо, Дорри, удачи в творческом состязании! — И я поднялась, еще не решив толком, куда направляюсь.

— Нет, это тебе спасибо! — завершила беседу Дорри и рыбкой скользнула к своему столу, оставив меня стоять в неуклюжей позе — зачем встала? куда собралась? — причем как минимум четверо сотрудников уже не подслушивали исподтишка, якобы углубившись в работу, — нет, все, вытаращив глаза, уставились на меня. Послать им воздушный поцелуй? Или нет, пусть титула «мисс Сдержанность» мне не видать даже на конкурсе из двух человек (тьфу ты, опять конкурс!), хоть попытаюсь. Прихватив с собой мобильник, я ринулась в лифт.

Что может заставить такого человека, как я, поглядеть в глаза проблеме? Только не желание отвернуться от другой проблемы. И вот, стоило мне отойти подальше от неумолчного рева Лексингтон-авеню, как я раскрыла телефон-раскладушку и ткнула в горячую клавишу с номером Кайла. Что я скажу, еще не решила, но решилась что-нибудь сказать.

Он ответил на второй гудок, я еще и струсить-то не успела.

— Привет! — раздался его голос, и мои колени подогнулись, а глаза увлажнились от слез. Соскучилась.

— Привет, — в приливе красноречия отозвалась я. — Не помешала?

— Нисколько. Ты как?

— Мне плохо. — Так и не придумала, что соврать.

— Очень хорошо.

— То есть как?

— Мне тоже плохо.

— Похоже, нам есть что обсудить, — проговорила я, а кровь била в уши, и хотелось громко кричать.

— Правильная мысль. Что у тебя запланировано на вечер?

Все, что хочешь, хотелось мне сказать, но, протолкнув застрявший в горле ком, я выдавила из себя:

— Мы с Трисией и Кэссиди собирались немного выпить в шесть. Присоединишься?

— Нет. Пусть девочки не обижаются, но мне надо видеть тебя — наедине.

Я чуть было не нарушила главное правило нашей троицы — еще никто не отменял встречу с подружками ради свидания со своим парнем, — но Кайл тут же нашел выход:

— Где вы встречаетесь? Я мог бы заскочить за тобой.

— В «Баббл Лодж».

— Шампанское перед ужином? Что мы празднуем?

Проницательность детектива — не такое уж распрекрасное качество для бойфренда, но отступать мне было некуда:

— Я получила повышение. Теперь буду писать большие статьи. Первая уже заказана, об Оливии Эллиот и о том, как она бьется за наследие своего отца. Рассел Эллиот недавно умер, сам по себе умер, о его смерти уже все, что могли, написали, а дочери важно уберечь память о нем. — Я из кожи вон лезла, подчеркивая, что новая работа никак не связана с делами убойного отдела и не представляет ни малейшей опасности для моей жизни.

Пауза. Пот заструился по моему злосчастному позвоночнику.

— Рассел Эллиот, музыкальный продюсер?

— Он.

— «Пора внезапных перемен». Я любил эту группу.

— Я тоже.

— Это же прекрасно!

— Ты о сходстве наших вкусов?

— О твоей новой работе.

— Правда?

— А что, нет?

— Хотелось бы надеяться.

— Значит, так и будет.

— Спасибо.

— Ладно, выпью с вами шампанского по такому случаю. Но ужинать мы будем вдвоем.

— Безусловно! — подтвердила я. Авось к тому времени и руки перестанут дрожать.

— Увидимся.

— Ага.

— Я рад, что мы поговорили.

— И я.

Стоя на тротуаре и прислушиваясь к тому, как выравнивается помаленьку дыхание, я благословляла Бена Липскома. Вновь в мозгу принялись лопаться маленькие шарики с гелием, того и гляди взмоешь на воздух и с первым порывом ветра пролетишь всю дорогу до Центрального парка. Надо было как-то израсходовать переполнявший меня избыток адреналина, пока я не начала обнимать прохожих и приглашать их потанцевать со мной, счастливицей. Чтобы направить энергию в мирное русло, я быстренько выудила из кармана визитку Оливии Эллиот, прикинула, не позвонить ли по рабочему ее номеру, но решила, что проще будет оставить сообщение на мобильнике, нежели пробиваться через секретаря.

— Оливия Эллиот.

Голос насыщенный, чуть с хрипотцой, как у диджея. Я вовсе не ожидала, что Оливия ответит сама, а потому чуть промедлила, прежде чем представиться ей:

— Мисс Эллиот, я Молли Форрестер, корреспондент «Цайтгайста». Генри Квон договаривался с вами…

— Да-да. Генри прекрасно отзывается о вас. Очень рада, что именно вы взялись написать статью о моем отце.

— Спасибо большое. Я, в общем, я его поклонница, в особенности периода «Перемен».

— Весьма мило с вашей стороны. Однако должна предупредить вас, что мне отнюдь не хотелось бы получить еще один перепев на тему добрых славных денечков моего отца.

Под конец этой фразы голос Оливии напрочь утратил бархатистость и обнажилось зазубренное стальное лезвие. Я выдержала паузу и ответила как можно любезнее:

— Генри объяснил мне, как вы огорчены тем, что вклад вашего отца в современную музыку остается незамеченным, так что, полагаю, в нашем интервью мы могли бы более подробно поговорить о вашей задаче по сохранению наследия отца…

— Вряд ли я стану заниматься его наследием, пока он даже не похоронен толком!

— Боюсь, я вас не совсем понимаю?

— Миз Форрестер, Генри поручил это интервью вам, учитывая ваши специфические интересы. И я тоже полагаю, что вы прямо-таки созданы для основной темы этого разговора.

— А эта тема?..

— Никто и знать не желает, что моего отца убили.