Романов. Том 7

Глава 13

Снаружи нас уже ждал десяток автомобилей, большую часть из которых составляли броневики ЦСБ. Государь сел в свой лимузин, а нам с Емельяном Сергеевичем следовало погрузиться на одну из машин службы. С собой на этот выезд Михаил II не взял никого из придворных, зато охраны набилось почти с сотню человек, включая гвардию Кремля. В двух других лимузинах ехали царские двойники — в пути машины будут меняться между собой.

— Привыкай, княжич, — с легкой усмешкой произнес Емельян Сергеевич, когда мы выехали за ворота Кремля. — Скоро ездить на других машинах совсем перестанешь.

То есть он уверен, что мне уготован путь в ЦСБ. Слишком резко меня втянули в дела этой службы, и слишком много работы у меня появляется бок о бок с опричниками. И, несмотря на мое несогласие с этим фактом, ком проблем, в который я оказался вовлечен, будет только нарастать.

Кортеж царя двигался по Москве совершенно свободно. Полицейские автомобили совместно со спецназом принудительно освобождали несколько полос для нашего движения. Такое, конечно, случается нечасто — государь очень редко покидает Кремль с такой поспешностью.

Было заметно, что, несмотря на необычность выезда, все четко знали, как и что им делать. Не возникало заминок при перестроении, быстро и отлажено менялись лимузины. А когда к нам присоединился автомобиль Патриарха Московского и Всея Руси, ему мгновенно нашлось место за царскими машинами.

— Сам решил посмотреть, значит, как мы будем работать, — объяснил мне Емельян Сергеевич. — Вот увидишь, княжич, как только приедем в монастырь, тут же потребует присутствовать на допросе игуменьи.

Ну, это разумно, ведь за монастырь отвечать будет его Святейшество Мефодий. Это в его вотчине непорядок, и именно с ним будет разбираться Михаил II. Конечно, когда мы предоставим результаты допроса настоятельницы.

Судя по тому, с каким пренебрежением говорил о главе Русской Православной Церкви великий князь Московский, Патриарха он не слишком уважал.

Наконец, впереди показался Иоанно-Предтеченский монастырь. Въезд на территорию уже был открыт сотрудниками ЦСБ. Только пока мы подъезжали, я заметил не меньше пятидесяти бойцов, еще порядка сотни не показывались на глаза. Само собой, «Оракул» следил за положением дел вокруг.

— Выходим последними, — предупредил Емельян Сергеевич, когда наша машина остановилась перед распахнутыми воротами монастыря.

Кивнув ему, я дождался, пока Невский не вылезет наружу сам, и только после этого, окутав себя силовым щитом, выбрался под зимний ветер. Время близилось к полудню, и, несмотря на чистое небо, температура упала до пятнадцати градусов ниже нуля.

Емельян Сергеевич направился прямиком к государю, возле которого уже находился и патриарх Мефодий. Как и полагается для его должности, он уже был достаточно стар, почти полвека с интронизации прошло. Окладистую бороду Его Святейшества трепал ветер, но не похоже, что главе церкви было холодно.

— …при мне, — донесся до меня обрывок его слов.

Михаил II повернулся к куратору ЦСБ и кивнул ему.

— Возьмете с собой на допрос, — велел государь строгим голосом, после чего отвернулся от довольного Мефодия и дал знак гвардейцам.

Под защитой своих бойцов царь прошел внутрь монастырских помещений.

— Здравствуйте, Емельян Сергеевич, — обратился к великому князю Московскому глава церкви, после чего бросил взгляд на меня. — Воспитываете преемника?

Невский криво усмехнулся.

— Исполняем приказ государя Русского царства. Идете, Владыко?

Мефодий сдержанно кивнул, и мы направились вслед за гвардейцами, уже скрывшимися внутри монастыря.

Основное помещение, где проводились службы, ничем выдающимся не выделялось. Как и положено, расписаны стены, размещены на нужных местах иконы, в воздухе характерный церковный запах, все чисто и опрятно. Ничего не говорило о том, что именно здесь приходила на службы сама государыня Русского царства. А отсутствие священнослужителей и прихожан накладывало ощущение запустения.

Часть кремлевских гвардейцев замерла у дверей во внутренние помещения. Рядом с ними уже стояли подчиненные Емельяна Сергеевича. В полной тишине, лишь изредка прерываемой шарканьем ног бойцов, мы прошли к ожидающим нас людям.

Перед нами расступились и открыли двери. Нам с Невским и патриархом предстояло подняться на второй этаж, где располагалась игуменья, царь уже вошел в покои монахини Аглаи, расположенные прямо под комнатами настоятельницы. Оставшаяся часть гвардейцев заняла оборону вокруг резных дверей.

— Идите за мной, — произнес его святейшество, первым направляясь к лестнице.

Патриарх Мефодий шагал впереди, и с каждой ступенькой его лицо становилось мрачнее. Похоже, владыка настраивался на серьезный и строгий разговор со своей подчиненной. А вот Емельян Сергеевич, кажется, наслаждался ситуацией. На лице великого князя Московского то и дело появлялась улыбка.

Наконец, мы поднялись, и Невский дал знак паре бойцов ЦСБ. Те разошлись в стороны, пропуская нас, открыли очередные двери.

На мгновение мне показалось, я попал не в помещение монастыря, а во дворец какого-нибудь небольшого королевства. Свет с потолка так играл на убранстве приемной игуменьи, что резал глаза. Золото, драгоценные камни, а ведь это только предбанник.

Роскошь, какую не всякий князь себе может позволить, не произвела на патриарха впечатления. Емельян Сергеевич же осмотрелся как следует. Я же направился прямиком к следующим дверям.

— А неплохо у нас монахи живут, — заметил великий князь Московский, проводя пальцем по золотому подсвечнику. — И то верно, не пристало игуменье заботиться о мирских проблемах, ей о душах прихожан нужно печься. Но с такой-то коллекцией ей точно беспокоиться о мелочах не приходится.

Патриарх Мефодий чуть поморщился от его тона.

— Это подарки посетительниц, — сказал он. — На благо монастыря.

— Все проверим, — кивнул Емельян Сергеевич и встал рядом со мной. — Ваше святейшество, говорить будем мы с княжичем, вы — только присутствуете.

Патриарх кивнул, и Невский резко открыл перед нами двери.

Игуменья Авдотья сидела за своим рабочим столом, покрытым позолотой и инкрустированным черными камнями по краям. Сам кабинет представлял собой практически копию царских палат в Кремле, где принимала посетителей государыня. Собственно, примерно около трети предметов обстановки в Иоанно-Предтеченский монастырь оттуда и попала.

Была настоятельница уже не молода, однако и старой ее назвать язык бы не повернулся. Меньшикова Светлана Николаевна для своих лет сохранилась прекрасно. И в умении себя держать ей было не отказать. Прямая спина, строгий взгляд. Она смотрела на нас так, будто это не мы к ней пришли допрос устраивать, а она нас вызвала, чтобы отчитать за нерадивость.

— Владыко, — заметив патриарха за нашими спинами, игуменья Авдотья поднялась на ноги, но тот остановил ее взмахом руки.

Зато заговорил Емельян Сергеевич. Он сложил руки за спину и, пройдя через кабинет, встал напротив настоятельницы, внимательно глядя на нее.

— Матушка, — произнес Мефодий сдержанно, — перед тобой куратор Царской Службы Безопасности Емельян Сергеевич Невский и его помощник Дмитрий Алексеевич Романов.

Женщина медленно склонила голову, приветствуя нас. Патриарх же продолжил.

— Я здесь присутствую только для того, чтобы засвидетельствовать, что твои права не были нарушены в ходе допроса, — сообщил он. — И как глава Русской Православной Церкви, я буду нести ответственность за все, что произойдет в этом кабинете. Емельян Сергеевич, Дмитрий Алексеевич, приступайте.

Авдотья сохраняла спокойствие, хотя я и видел, что дается ей это не без труда. Не каждый день ей, практически единоличной властительнице самого престижного монастыря, грозила тяжкая процедура. Однако ни умолять, ни выигрывать время она не пыталась.

— Я исполню твою волю, Владыко, — произнесла она, склоняя перед Мефодием голову.

Емельян Сергеевич кивнул мне, и я без труда применил технику.

Естественная защита одаренного у игуменьи отсутствовала — она официально покинула род после пострига. И никакого сопротивления я не встретил, но и давить сверх меры не стал.

Я кивнул Невскому, и тот начал задавать вопросы, которые я дублировал. Патриарх Мефодий, поначалу оставшийся стоять, через несколько минут тяжело опустился в кресло. Уронив голову в подставленные руки, глава Русской Православной Церкви с тихими стонами слушал ответы игуменьи.

Дел Светлана Николаевна наворотила немало. Отметилась и в пособничестве с польскими наемниками, и умудрилась стать последней обладательницей тайной казны мятежных Рюриковичей. На деньги из ее рук было закуплено оружие, с помощью которого в Москве вели бои люди великих князей.

И это было лишь верхушкой айсберга. Женщина, сидящая передо мной, не гнушалась ничем. И когда дело дошло до помощи монахине Аглае, Мефодий тяжко вздохнул:

— Емельян Сергеевич, прошу, хватит, — произнес патриарх. — Я не могу больше это слышать.

— Вы можете выйти, — холодно ответил ему Невский, даже не обернувшись. — Княжич, следующий вопрос.

Мне было чисто по-человечески жаль старика. Но он тоже нес ответственность за дела своей подчиненной. Перед ним она была обязана отчитываться. Ему же передавала средства от прихожанок, отмывая таким образом кровавые деньги мятежников и иностранных агентов.

— А вот теперь вам нужно выйти, ваше святейшество, — обернувшись к патриарху, приказным тоном сказал Емельян Сергеевич. — После того, как мы закончим, вы получите запись этой части допроса, если государь даст на то свое разрешение.

Мефодий закивал и, тяжело опираясь на подлокотники, медленно поднялся на ноги. За те минуты, что мы допрашивали Светлану Николаевну, он, казалось, постарел еще больше. И уже не производил впечатления незыблемого столпа, хранящего веру Русского царства.

Когда за патриархом закрылась дверь, Невский презрительно хмыкнул. Мы остались втроем, Емельян Сергеевич повернулся ко мне.

— Дмитрий, пришло время спросить про список, — объявил он, и я кивнул.

— Что тебе известно о детях государя Русского царства Михаила II? — спросил я, глядя на игуменью.

Она медленно раскрыла рот, чтобы начать говорить. С каждой минутой женщине становилось все хуже, но я старался как мог, чтобы техника не разрушила ее разум. Все же возраст и отсутствие дара сыграли свою роль, и Светлана Николаевна переносила воздействие с трудом.

— Я знаю, что у государя Русского царства много сыновей, но не знаю сколько, — наконец ответила настоятельница.

— Откуда тебе известно о детях царя? — уточнил я.

— Мне рассказала монахиня Аглая, — призналась та.

Я взглянул на Емельяна Сергеевича. Невский несколько секунд смотрел на женщину, чуть прищурив глаза. После чего кивнул мне.

— Пусть назовет имена.

Но задать новый вопрос я не успел. «Оракул» привлек мое внимание, и я тут же прервал технику допроса. Невский заметил это и смотрел на меня с вопросом в глазах. Однако было не до разговоров.

Резкий скачок давления в газопроводе повлек за собой мощный взрыв. И если ничего не сделать, через несколько секунд нас всех завалит обломками монастыря. Даже моего дара не хватит, чтобы удерживать тонны камня. А под нами — царь, который об этом ничего не знает.

— Тревога! — выкрикнул я, чтобы за дверью нас услышали бойцы ЦСБ.

Выпустив дар на максимум, я разом обволок внутреннее пространство монастыря, насколько смог дотянуться. Емельян Сергеевич тоже окутался своим покровом, и в этот момент здание затрясло.

— К царю! — схватив меня за плечо, приказал Невский. — Вытаскивай царя!

Он дернул рукой, в одно движение обезглавливая так и не пришедшую в себя игуменью, и толкнул меня к дверям из кабинета. Мне навстречу уже открывали — боец ЦСБ хотел заглянуть внутрь, но его просто снесло моим полем.

С потолка уже сыпалась крошкам, в стенах появились глубокие трещины — я успел со щитом в последние мгновения. Тряска все еще продолжалась — под монастырем бушевала стихия, здание раскачивалось. Но мой дар, заполнив меньшую часть помещений, все еще держал стены.

Перемахнув через перила, я рухнул на первый этаж. Гвардейцы едва не открыли по мне огонь, но «Оракул» заклинила их броню, не позволяя двигаться. И сквозь яростный мат и обещание скорой и мучительной смерти я растолкал застывших людей.

Удар конуса раскрыл передо мной проход в покои царицы. И я замер, не решаясь сразу же бросаться внутрь. Прямо за дверью бушевал огненный торнадо, пробраться сквозь который было практически нереально.

Где-то наверху кричал Невский, отдавая приказы, а я еще мгновение посмотрел на огонь впереди, ощущая, как чужая магия слизывает слой за слоем мой покров.

Обернувшись к все еще скованным гвардейцам, я приказал:

— Никого не впускать и не выпускать. Я иду туда.

И, набрав в грудь побольше воздуха, убрал защиту с монастыря, чтобы перебросить все силы на укрепление собственного тела, и прыгнул в пламя.

Чуть раньше .

— Останетесь здесь, — велел государь, подходя к дверям покоев своей бывшей супруги. — Никого не впускать без моего приказа.

Гвардейцы распределились по коридору, перекрывая доступ посторонним, но и не отходя слишком далеко, чтобы явиться по первому зову.

Михаил II, закрыв за собой дверь, тут же прошел по богато убранному помещению. Знакомые предметы, которые окружали его супругу в Кремле, казались здесь кощунственными, но царь понимал, что Юлия привыкла жить в роскоши с рождения. И представить жизни без нее просто не могла. Богатство никогда не было ее самоцелью. Когда ты практически с детства живешь с осознанием того, что все Русское царство принадлежит тебе, деньги не имеют значения. Но власть — совсем другое дело. И всем, кто был допущен в комнаты бывшей государыни, следовало помнить, к кому они явились.

Михаил II прошел через приемную, толкнул дверь в гостиную.

Юлия Александровна стояла посреди помещения, скрестив руки на груди. Глядя на своего бывшего супруга с плохо скрываемой издевкой, монахиня Аглая приподняла бровь.

Естественно, ни о каком монашеском одеянии на ней речи не шло. Дорогое платье в цветах Милославских, золотая диадема с бриллиантами на голове, уложенные в сложную косу волосы.

— Я считал, ты одумаешься, — вместо приветствия произнес государь, проходя в гостиную.

Юлия Александровна гордо вскинула подбородок.

— А я считала, что мы будем до самой смерти править вместе, — ответила она. — Но ты не оценил моей жертвы ради тебя, не нашел в себе силы править так, как и положено настоящему абсолютному монарху. Рюриковичи заставили тебя сдаться, и ты отдал меня им на растерзание!..

Михаил II покачал головой.

— Я сохранил тебе жизнь, — сказал он. — И, похоже, сделал это зря. Ты не оценила ничего из того, что я тебе позволил. Решила править вместо меня, завела себе фаворита, чтобы усадить его на трон и царствовать за его спиной.

Царица промолчала, но ее губы искривились в ухмылке.

— Ты обрекла наших детей на смерть, — продолжил государь, и голос его стал тверже. — Как у тебя рука поднялась?!

— Они не наши дети! Благодаря тебе у меня нет ни одного ребенка, — цедя слова сквозь зубы, ответила Юлия Александровна. — Это чужие нам люди, унаследовавшие только нашу кровь. Мы не растили их, не воспитывали. Твой план изначально был глупостью. Но я согласилась пойти на это, чтобы сохранить наше положение. И что в итоге? Чего ты добился этим своим хитрым ходом? Ни один из них недостоин стать новым государем Русского царства. Без надлежащего контроля и направляющей руки следующий же царь станет для нашей страны последним.

Михаил II долго смотрел в глаза своей бывшей супруги, а потом вытащил на свет небольшой флакон. Под взглядом Юлии Александровны он поставил его на стол.

— Я даю тебе выбор, — сказал он. — Ты называешь мне имя сына, которого хотела возвести на трон после моей скоропостижной смерти, и выпиваешь яд.

Государыня скривила губы, глядя на него с отвращением.

— Или я вырву имя из тебя своими руками, — проговорил он, отходя на шаг. — Я устал покрывать тебя. Ты перешла все границы, но я снова готов проявить милость. Скажи мне имя, Юлия, и уйди спокойно.

Но та лишь усмехнулась.

— Думаешь, загнал меня в угол? — спросила она. — Если я не выйду отсюда живой, то и ты здесь останешься. На том свете узнаем, кого твои любимые Рюриковичи посадили на трон Русского царства.

Государь застыл, почувствовав бушующую рядом стихию. А в следующее мгновение выпустил покров, выжигая пространство и бросая силу своего дара навстречу пламени, рвущемуся из-под монастыря.

Сквозь рев огня Михаил II услышал, как прогремел взрыв там, где только что стояла Юлия Александровна. Шрапнель обломков сгорела, не долетев до государя, но и он оказался заперт.

Своей супруги он больше не видел и в огненном поле ее не ощущал. Но отпустить пламя не мог — стоит лишь ослабить давление, и его сожжет в вырывающемся из-под пола непрерывном потоке. Оставалось держаться на собственной силе, чтобы не сгореть самому, и ждать, когда придет помощь.

Обгорелая пятерня явилась из пламени и, схватив царя за плечо, с неожиданной силой потянула за собой. Силовой барьер окутал Михаила II, и он мысленно усмехнулся.

Дмитрий Алексеевич Романов, обгорелый, сосредоточенный.

— Уходим, — велел княжич, запирая силой пробоину в полу. — Я долго не удержу.

— Спасибо, сын, — ответил тот. — Я этого не забуду.

Романов кивнул в сторону дверей, и государь поспешил на выход. Навстречу ему уже бежали гвардейцы, но царь отмахнулся от их помощи. Обернувшись, он увидел, что Романов идет следом, тяжело переставляя ноги.

— Что случилось? — спросил Михаил II.

— Я не вижу ее тела, — ответил княжич и тут же добавил громче: — Все на выход! Быстрее!

Уже стоя снаружи и глядя на пылающие останки монастыря, государь хмыкнул. Никто бы не пережил такой мощный удар. Так что историю Юлии Александровны Романовой можно было считать оконченной.

Сгорела в пожаре. Так и запишут историки.