Россия-2028

ГЛАВА 3

— У него явный нефроптоз. За эту почку вам никто не даст даже 100 юаней, поэтому не вижу смысла вырезать у него вторую почку.

— Ну а что ещё можно вырезать? Печень или глазное яблоко?

— Молодой человек, я же вам говорю — рынок переполнен скрепецкими органами. Если даже я полностью разберу его по запчастям и солью кровь, вы не окупите даже затраты на бензин, чтобы увезти их в ближайшую Минздравзаготконтору. Возраст, молодой человек, возраст донора. Все органы старые и сильно изношенные. У вашего Семёныча не нашлось донора помоложе лет на 15? Конечно, лучший вариант — это ребёнок.

— И что мне теперь с почкой делать?

— Молодой человек, у вас же есть собака — вот и отдайте ей.

Разговор стих, послышались шаги, скрипнула дверь.

Я замычал, пытаясь привстать

— А кто это у нас проснулся, такой бодрый и весёлый? Лежите, молодой человек, лежите. Вам сейчас нельзя вставать.

— Зачем? Зачем вы это сделали это?

— Что сделали? Ах, вы, наверно, про почку? Скажите спасибо, молодой человек, что мы вам удалили эту гнилушку — у вас там были камни размером с яйцо. Если бы мы вам не удалили почку, через пару годиков вы, возможно, умерли бы пытаясь пописать. Но я не прошу с вас деньги за операцию. Наш сердобольный депутат оплатил ваше лечение. Да, Фёдор Евлампиевич — великий человек, своей неусыпной заботой о людях он неоднократно доказал, что достоин звания народного депутата.

Голос удалялся и стихал, красная пелена застилала глаза…

Федька, откусывая огромные ломти от Бога, жевал и громко чавкал.

— Я тоже хочу.

— Тебе нельзя. — сказал Федька, прожевав, — Бог, в которого ты веришь, от тебя покорности и смирения требует, а истинный бог Колбас рабов не любит, ибо рабство и колбаса — понятия несовместимые. Бог Колбас бунтарям покровительствует, а ты жри крапивную похлёбку свою и ноги председателю целуй, за то, что позволяет тебе спину на китайцев рвать, и по праздникам двойную пайку хлеба из опарышей выделяет. Каково тебе без почки?

— Пока не понял…

— А жить теперь как будешь?

— Ну как и раньше, только без почки…

Федька захохотал.

— А ты не боишься, что завтра Семёныч жопу твою в карты проиграет?

— Боюсь. Ну а что я один сделать могу? Это не Семёныч такой, это жизнь такая!!!

Федька опять заржал в полный голос.

— Ну вы, скрепцы, неисправимы. Поэтому великий Колбас вас терпеть не может и мир ваш покинул… Вот неужели тебе не хочется Семёныча наказать? Дом его ночью сжечь, а самого на перо посадить или колом забить?

— Конечно хочется. Но не могу — батюшка сказал, что власть от Бога, и всё, что она делает — на то воля божия…

— Это что за воля божия такая, чтоб ни за что ни про что почку вырезать человеку и собакам скормить? Чем ты так провинился, колись?

— Ну не знаю, может гордыня где меня обуяла, может во сне прелюбодействовал, или ещё чего согрешил…

Федька опять заржал, аж слёзы на глазах навернулись.

— Это значит, ты возгордился где-то нечаянно или во сне бабу трахнул, и Бог тебя за это так хитро наказал, заставив Семёныча проиграть тебя в карты? По твоей логике выходит, что Бог — продуманный садист?

— Нет, батюшка говорит, что Бог есть любовь…

— Если Бог есть любовь, то значит удаление почки — это акт любви?

— Думаю нет. Бог не стал бы у меня почку отбирать, если б ему было угодно, то он сразу бы меня с одной почкой создал.

— Выходит, Семёныч не от имени Бога действовал?

— Получается так…

— Так вот наказать Семёныча не захотелось?

— Захотелось, только я права не имею наказывать. Семёныча должен Бог покарать или судья.

— Ну-ну, только не забывай, что суды давно упразднили и полномочия судей передали депутатам. Ты какому депутату пойдёшь жаловаться? Уж не тому ли, которому Семёныч почку твою в карты проиграл?

— Ну значит, Бог покарает Семёныча!

— Как ты заебал! Да Богу на тебя положить и растереть! Он создал тебя по подобию своему и дал свободу воли. Сделал, наконец, тебе руки, ноги и голову. И если Бог выделил тебе две почки, значит и распоряжаться ими ты сам должен, а не какой-то там Семёныч! Как ты не понимаешь? А если кто-то украл у тебя почку, ты имеешь полное моральное право забрать почку у вора. Кровь за кровь, почка за почку! Беспредел должен караться беспределом!!!

— Я не беспредельщик, я порядочный скрепоносец! Я буду искать правду — ищущий да обрящет!!! Я буду жаловаться вождю!!! Он хороший, добрый, он любит нас и охраняет от хохлов и пиндосов!!! Он просто не знает, что тут у нас творится!!!

Федька схватился за голову.

— Какой же ты долбоёб… И что, ты до Москвы почапаешь?

— ну до Москвы я не дойду, но вот до губернатора точно доберусь! Губернатор наш — божий человек, самим вождём нам назначен!

— Просыпайтесь, молодой человек, просыпайтесь! Уже утро, вам пора домой. Я вас выписываю. Шов у вас крепкий — если не будете резко дёргаться и поднимать тяжёлое, возможно, не разойдётся. Прикладывайте к нему подорожник три раза в день. Если будут загноения, то задерите подол рубахи и дайте мухам отложить личинки. Опарыши съедят загнившую ткань, а чистую плоть не тронут. Так всё и заживёт. Вот вам справочка для председателя на две недели освобождения от работ… А теперь идите с богом.

Я медленно, с трудом сел на кушетку, свесив ноги. Потом встал, раскорячившись. Поясницу ломило при каждом движении. Ноги подкашивались, руки тряслись.

— Доктор, а можно мне какую-нибудь таблеточку, чтоб не так больно было?

— Да-да, конечно, молодой человек. Наша российская фармакологическая компания недавно протестировала новый сверхобезболивающий препарат.

Доктор протянул мне деревянную палку

— Нате вот, молодой человек, стисните это в зубах и сжимайте изо всех сил, когда вам будет больно.

— Доктор, это же полено! Оно мне поможет?

— Конечно поможет, молодой человек. Неужели вы сомневаетесь в российской медицине? Практика показала, что данное средство помогает в девяноста случаях из ста, и буквально через неделю боль как рукой снимет. Если, конечно, не умрёте. А вот если умрёте, то — увы, как вы должны понимать, от смерти никто не застрахован.

На улице стояла прекрасная погода. Солнце только взошло, и было слегка прохладно. Из громкоговорителей вещал Сикелёв с утренними новостями. Богато живут в райцентре, у них на каждом углу громкоговорители висят.

— …это повод гордиться нашими достижениями. А также запущен в серийное производство новый гипергусеничный сверхбронированный танк Т-16. В новом танке реализованы все последние достижения российской науки. При конструировании Т-16 были учтены и доработаны все неисправности, допущенные на танке предыдущей модели. Дуло танка стало прямее и длиннее на 49 сантиметров, а сиденье танкиста заменили на сверхтехнологичный биотуалет сколковской разработки.

Речи Сикелёва елеем выливались из громкоговорителей и мёдом ложились на душу:

— …имеет основу из углеводородистого волокна. Учёные Сколково протестировали данный материал и заявили: лапти из искусственного лыка будут более износоустойчивыми. Московская лаптеплетильная фабрика имени Дмитрия Компотова заказала первую партию новейшего материала…

Глаза затуманились, потом слеза гордости за Родину капнула на щеку и покатилась по лицу. Уходить не хотелось. Слушал бы и слушал…

Вот как так — великий вождь поднимает страну, учёные день за днём делают новые открытия, заводы и фабрики строят новые ракеты и танки, а всякие Семёнычи честным скрепцам почки вырезают, а потом ещё и собакам скармливают?! Это же беспредел!!! Наш вождь даже не в курсе, что тут в нашем Жополизовском районе творится! Всё, решено. Нужно идти к губернатору и рассказать ему, что тут местные власти вытворяют! Если Бог не хочет карать беспредельщиков, президент точно их покарает!!!

Я шёл, время от времени стискивая зубами медицинское болеутоляющее полено, которое выписал мне доктор. Действительно, помогало.

От райцентра я уже ушел порядочно, километра полтора, когда справа от дороги из кустов услышал:

— Тс-с-с-с, тс-с-с, скрепец, стой на месте!

Из кустов, оглядываясь по сторонам, выскочил казак и, хлябая сапогами, подбежал ко мне:

— Скрепец, здорово. Чё ты, из Мухоёбова хромаешь? Чё там, как там, чего слышно? Казаков никаких не видел? Кто чё вообще базарит?

— Олмнвмымим.

— Вынь хуй из рта!

Я вытащил изо рта обезболивающий препарат, о котором совсем забыл.

— Прости, пожалуйста, ваше высокоблагородие, господин казак! Я не разговаривал ни с кем сегодня, я из больницы иду.

— А чё каво, стрельбу ночью слыхал? Или крики?

— Не, я после операции, меня кололи наверно, как мёртвый спал.

— Ясно всё с тобой. Есть чё пожрать?

— Не, сам бы сточил чего.

— А если пиздишь? Стоять сюда!

Казак нагло схватил меня за рукав, подошёл вплотную и начал шарить по одежде, пытаясь найти карманы.

— Чо, блядь, и карманов нет? Во еблан! Ладно, пиздуй, болезный!

Казак зашёл за спину и пнул под зад. Острая боль пронзила поясницу…

— С-с-сука, — прошипел я сквозь зубы.

— Чё ты там кукарекнул?

— Ничо-ничо, господин казак, — быстро ответил я, сунул обезболивающее в рот и, стискивая зубы, быстро похромал вперёд. С этими казаками связываться… И высечь может, а у этого, вон, нож на поясе — пырнёт ещё.

Сука, сука, сука! И откуда взялась эта сволочь? Видно же, что не местный — «кто стрелял, в кого стрелял, зачем?» Казаков в райцентре нет почти, их недавно людоеды проредили — осталось человек пять. Но им не из чего стрелять, огнестрельное оружие им не положено. Стрелять могут только народные избранники — депутаты. А в кого? Людоеды напали на Жополизово? А этот казак тогда здесь чего делает? Непонятно…

Так… До краевой столицы, если идти полями, напрямик, то 200 километров. Но через реку я не переплыву, а мост только в Сколеновстанске есть. Если идти через него, то получается 250 км — придётся небольшой крюк сделать. Идти быстро не могу, но за неделю доковыляю. Лапти ещё эти, не развалились бы.

Весна вступила в полную силу. Зелёная трава проклёвывалась сквозь прошлогодний бурьян, солнышко припекало, теплый ветер ласкал кожу. Любил я в былые времена путешествовать пешкодрапом. В юности была во мне бродяжье-бомжовская жилка. Попрусь, бывает, куда-нибудь в ебеня — хоть куда, лишь бы не работать. Но тогда совсем всё по-другому было. В реках и прудах рыба водилась, наловить — легко, достаточно леску с крючком иметь. Привязал к палке, наловил кузнечиков или червей накопал, порыбачил часок — вот тебе и еда на целый день. Или огороды чужие, вообще раздолье — залез тихонько ночью, нарыл полведра картофана, надрал огурцов и куда с добром, знай себе бомжуй. Запечёшь на углях, вот и сытый.

Сейчас нет в прудах и реках рыбы, и огороды никто не садит. Давно, лет десять назад, ещё до энергокризиса, правительство наше решило, что нужно казне побольше денег для строительства ракет гиперсверхновых. А деньги взять особо негде было, так как пиндосы и гейропейцы полезными санкциями страну обложили. Ну и нашла наша богоизбранная власть праведное решение — сперва отодвинули пенсионный возраст на пять лет. Потом пару годиков подумали, и вообще пенсию отменили. Но денег пенсионных на ракеты всё равно не хватало, а страну защищать надо. Ещё немного повысили налоги, в три раза примерно, но тут проблема такая выявилась — налог можно брать только с рабочего человека, кто доход имеет. А в Россиюшке на тот момент не больше 15% населения работало. Сделало наше правительство ход конём — всех безработных объявили самозанятыми и обложили налогом. Ну, например, не работаешь ты, но ведь живёшь на что-то? Вот и плати налог. Дачников и огородников приравняли к фермерам, мол, живут они богато и жрут от пуза, значит и платить должны государству, иначе на что ракеты новые строить? Защищать огороды от пиндосов надо? Надо. Вот и плати налоги.

Ох, времена тогда наступили… Многие сделались закоренелыми налогонеплательщиками, злостными должниками. Сажали их тогда в исправительные колонии целыми деревнями. А в колонии-то их кормить, гадов, надо, а это опять же нагрузка на государственный бюджет.

Вот тогда-то наш вождь и принял самое мудрое решение. Долги с должников решили взимать органами донорскими. Задолжал государству налоги — будь добр почку отдай, опять задолжал — глазное яблоко вынь да положь, селезёнку. А если ты совсем злодей и обворовал вождя на большую сумму — могли и полностью тебя на запчасти разобрать. По всей стране тогда раскинулась сеть заготовительных контор от Министерства здравоохранения — в каждой больнице, почитай, органы вырезали.

По началу даже бунты случались, не понравился скрепоносцам закон новый. Ишь ты, налоги скрывать им нравилось, а платить по долгам не хотят. Сразу стало видно, в ком смирения недостаточно и скрепы духовные слабы, вражины-подпиндосники. Много ненадёжных личностей в лес да в пустыри ушли, людоедами стали. Кто-то бузотёрил, но казаки и росгвардейцы быстро всех угомонили. Я тогда не стал дожидаться, когда должником стану — пошёл, огород свой затоптал, сравнял с землёй, и осенью у меня очень вкусная лебеда заколосилась. На лебеду налог не распространялся, а жрать её от пуза можно.

А вот сейчас сложно с лебедой и крапивой — весна ранняя. Хотя сморчки уже должны вылезти, нужно в лесополосу свернуть да там и шагать. Глядишь, и не помру с голоду пока до краевой столицы иду.

Когда-то давным-давно, в незапамятные времена, советская власть прокладывала асфальт где попало. От города до райцентра, от райцентра к деревне и так далее — зачем, спрашивается, тогда и автомобилей-то ни у кого не было. Так вот была у дорогопрокладчиков привычка сажать лесополосы вдоль трассы — где тополей навтыкают, где ёлок, а где-то просто клён и кусты всякие. Асфальта, конечно, давно нет нигде, а вот лесополосы стоят. Ближе к сёлам и деревням скрепцы всё спилили и сожгли в печках, а отойдёшь на пару километров — вот она, полоса, лесо-. Китайцы не пилят полосы эти, им видимо тайги хватает. Вот и стоят тут деревья нетронутые — дремучие чащи, шириной, бывает, до 30 метров! Я свернул с дороги и зашёл под кроны гигантских тополей. Под ногами хрустела прошлогодняя листва, и весело щёлкали сухие веточки. В небе радостно каркали птички. Красота-то какая… Я даже забыл, что мне почку вырезали — радость переполняла сердце.

В зарослях кустарника я подобрал крепкую кленовую ветку, обломал тонкие сучки. Вот он посох, друг путешественника. Идти сразу стало гораздо легче. Три ноги в полтора раза лучше, чем две. Я шёл и тыкал палкой в подозрительные кучки, ворошил листву — мало ли, вдруг грибы. В очередной куче палка стукнула обо что-то твёрдое. Ткнул ещё раз — звякнуло. Я начал рыть… О, господи, сокровище! Да это же докризисная помойка, следы высокоразвитой доисторической цивилизации! Пакет с банками, полторашки, бутылки, ВЕДРО!!! Блядь, оцинкованное семилитровое ведро!!! Бесценнейший артефакт!!! Немного помято, чуть ржавое, ручка погнута, но без дыр!!! Да я мультимиллиардер!!! Голова закружилась от такого резко привалившего богатства, и я опустился на колени… Теперь у меня будет не путешествие, а курортная прогулка, ведь в ведре можно варить еду! Я взял две пустые полторашки с пробками и положил их в ведро. Осколок стекла, очень штука полезная… туда же.

Ведро! Что может быть прекраснее и удобнее для путешествующего скрепоносца? В нём можно носить разные ценности, варить в нем еду, его можно надеть на голову когда пойдёт кислотный дождь! Владелец ведра автоматически становится богачом в любом посёлке — пока ты из колодца воду в полторашках носишь, этот буржуй, высоко задрав нос к небу, несёт домой воду в ведре. И все смотрят на него с завистью, перешёптываются за спиной!

Да, в былые времена можно было купить эту драгоценную ёмкость в любом магазине. Но после энергокризиса и металлразвёрстки найти металлическое ведро стало просто невозможно. Пластиковые первое время продавались, но потом исчезли с прилавков магазинов вместе с самими магазинами.

Говорят, в городе у барыги можно купить и ведро, и канистру, и даже кое-что из посуды — но цены там безумные, в юанях. Да и опасно это, на чёрном рынке покупать — казаки поймают, до смерти засекут и покупки конфискуют. По закону нельзя услугами барыг пользоваться. Коли надо чего — иди в Росскреппродмаг, но там по талонам всё. А где талоны брать — никто не знает.

Да-а-а, сложная экономика в нашей стране — ничего не понятно. Но Сикелёв сказал, что нужно немного потерпеть, страна движется к развитому путинизму, и скоро всем будет счастье, талонов на каждого скрепца будет столько, что в карманы не поместятся… какие карманы? Я их давно срезал.

Да просто надоели, мешаются. Когда к нам председателем назначили Семёныча, он сразу постановил нам новые нормативы для утренней проверки. Так вот, каждый день на утреннем построении он устраивал обыск — не прячем ли мы чего запрещённого от Семёныча и от Родины. Ну может, излишки какие, или нашли и утаили что-нибудь металлическое. Первое время мы все терпеливо стояли и ждали, когда Семёныч нам карманы проверит. Но потом просто стали выворачивать карманы и ходить так постоянно. Бывает, забудешься, заткнёшь карман обратно и ходишь, как ни в чём не бывало, а потом раз, и слышишь: «Эй, ты, ну-ка сюда подошёл! Что прячешь, гнида?» Ну и начинается обыск…

А вот так, не дай бог, и вправду найдёшь чего, да в карман сунешь, да отдать сразу забудешь? А тут Семёныч тебя спалит да и обыщет? Ведь не отмажешься, отпетушит, как пить дать отпетушит. Потом маши ломиком на морозе, пока ладони до костей не сотрутся, а по ночам Семёныча ублажай, тьфу…

Надоело мне это дело — спорол я карманы и зашил. Да все так сделали. А что, удобно и практично. И, главное, видно — вот он, честный скрепец, ничего не прячет, всего себя Родине посвятил.

Высоко в кронах деревьев орали вороны. Всюду, там и сям, чернели гнёзда. Эх, высоко — я бы и с двумя почками до туда не закарабкался, а сейчас, после операции, и на полметра не поднимусь. А так бы яиц набрать — м-м-м, объедение! Да и опасно одному лезть. Вороны — птица злая, могут и люлей отвешать так, что сам летать научишься. Ну не совсем летать — пикировать. Вот у нас, года три назад, Колян так спикировал — залез за яйцами, ему вороны толпой и вломили. Колян десантировался, да неудачно. С тех пор ходит хромает и, как полагается инвалидам, всего полпайки получает. Ну а как? Он же инвалид, норму целиком сделать не может, с чего ему полную пайку давать будут? Я вот, например, не хочу его обрабатывать. Не я же его посылал лезть за яйцами вороньими. Сам лакомства захотел и полез на дерево. Я вот, например, тоже сейчас посмаковал бы деликатес, но я же не лезу — ибо понимаю, что если покалечусь, никто меня кормить не будет. То-то и оно, ага..

Солнце перевалило зенит. Сколько я прошёл? Да немного совсем, десять километров примерно. Медленно иду, устал. Поясница разболелась ещё больше, даже обезболивающий препарат особо не помогал. Сейчас за холмом, слева от трассы, со́гра будет — там родники бьют, нужно воды набрать в полторашки.

Через полчаса я спустился в согру и нашёл родник. Напился от пуза, набрал воду в бутылки, растянулся на листве и прикрыл глаза — каеф…

Семёныч сидел на табуретке, опустив ноги в таз с горячей водой. Из одежды на председателе были только трусы и боян. Семёныч что-то играл, сперва тихо и невпопад, потом вдруг наиграл какую-то мелодию и заголосил:

Ключицы ключ переломлен пополам,

А наш дедушка Володька совсем усох.

Он разложился на ботокс, Роснефть и Газпром,

А стабильность всё идёт и идёт по плану.

Кто-то спёр вчера газопровод,

И всё идёт по плану.

А моей скрепной душе захотелось на покой,

Я обещал ей не участвовать в военной игре.

Но на папахе на моей двуглавый серп, орёл, звезда.

Как это трогательно, ой, бутылка лезет не туда.

И хоть фонарь отключили за долги,

И всё идёт по плану.

А моя жена убежала в Китай,

Сказала: «Дальше пей бояру, Сикелёва смотри!»

Я ей крикнул: «Пошла нахуй! Лишь бы не было войны!»

Потом догнал и пнул под жопу,

Ведь всё идет по плану.

Один лишь пьяненький Ельцин хороший был вождь,

А все другие остальные — такое дерьмо.

А все другие — враги и такие дураки.

Над родною над отчизной пепел ядерный летел.

Я купил журнал «Корея» — там все тоже хорошо.

Там товарищ Ким Чен Ын — там то же, что у нас.

Я уверен, что у них то же самое,

И все идет по плану.

А при путинизме всё будет заебись,

Он наступит скоро, надо только подождать.

Там всё будет бесплатно, там все будет в кайф.

Там родителей твоих не просили вас рожать.

Я проснулся среди ночи и понял, что

Все идет по плану.

Все идет по плану.

Все идет по плану.

Все идет по плану.

Семёныч замолчал и уставился на меня:

— Эй, ты! Хули вылупился? Глаза лишние?

Семёныч резко встал, вылез из таза и, шлёпая мокрыми ногами по деревянному полу, подошёл ко мне.

— А давай-ка тебе один глазик выколем… — сказал Семёныч добрым голосом и ткнул мне пальцем в глаз.

— За что, Семёныч?! — заорал я, схватив председателя за кисть. Семёныч завопил пронзительным голосом и начал выдёргивать руку, но я крепко держал её за пальцы.

Неожиданно Семёныч исчез. Я открыл глаза. В руке моей трепыхалась ворона, а я крепко держал её за шею. Птица орала и била крыльями по руке.

— Приве-е-е-т! — сказал я, сворачивая вороне шею.

Сырая ворона невкусная, без ножа её не съешь — откусить тяжело. А вот варёная — очень даже ничего.

Я встал, нашёл подгнивший ствол берёзы, отломил трутовик, насобирал сухих листьев. Полторашку с водой поставил на солнце под углом так, чтоб получилась линза, и преломленные солнечные лучи пучком ложились в одну точку. Подставил ладонь — ага, жгёт. Сунул туда трутовик и сел щипать ворону. Через несколько минут трутовик начал дымиться. Я раздул его, подкладывая сухие листья. Вот и огонёк!

Хорошая штука — полторашка: и воды набрать, и костёр развести, если погода солнечная. Эх, жаль, сейчас их в продаже нет.

Дощипал ворону, осколком стекла выпотрошил тушу, помыл в роднике. Набрал в ведро воды и поставил на костёр. Эх, соли бы…

Бульон в ведре кипел, ворона варилась, а я поглядывал по сторонам. Конечно, мало шансов, что кто-то пройдёт по дороге — сегодня рабочий день, праздношатающихся быть не должно, но всё же очко немного подыгрывало. За убийство и поедание дикой птицы можно ой как огрести — минимум 500 часов исправительных работ. Сурово браконьерство карается, это да. Но на то они и законы, чтоб порядок был. А то вот разреши нам, скрепцам, жрать воробьёв и ворон, да насекомых без талонов ловить — мы же и работать бросим, пока не сожрём всё. Это да, власть — она не дурак, законы не из пальца высасывает.

Я подобрал ветку и потыкал ворону. Ну всё, вроде готова. Снял ведро с костра, проткнул тушу палкой, достал, подул.

М-м-м, вкусна, собака! Обжигаясь, оторвал бедро… да этому цыплёнку лет триста! Как говорится, ворона да вода — скрепецкая еда.

Сожрамши ворону, я проглотил кости и откинулся на подстилку из сухих листьев. Эх, Сикелёва бы ещё послушать — и вообще как в рай попал. Каждый день бы так брюхо набивать… ну или хотя бы раз в неделю! Мечты… Надеюсь, когда Йеллоустоун в Америке взорвётся, и русофобам станет не до нас, США перестанут палки пихать в колёса нашей экономике. Вот тогда заживём! Я каждый день ворон жрать буду, мухопитомники во всех посёлках построим, а главное — талонов будет завались, хоть ведро себе покупай, хоть тазик эмалированный, и одежда всякая-разная… кроссовки куплю, китайские… и фуфайку… и валежника будет — хоть жопой ешь!

Мечтами до краевой столицы не дохромаешь. Я дождался, когда немного остынет бульон. Выпил сколько смог, остальное перелил в полторашки — вечером поужинаю, а сейчас — в путь.

Прошёл я ещё километров пятнадцать, когда солнце склонилось к горизонту. Через две сопки будет Мухоёбово — туда лучше вечером не соваться, гиблые места. Лучше здесь устроюсь и переночую. Пыхтя и поскуливая от боли, я, ползая на карачках, надрал бурьяна, сложил шалашиком, залез, запаковал вход, лёг на пузо и провалился в тьму.

Всю ночь снилась какая то муть. Проснулся под утро от холода, понял, что не усну. Вылез из норы, взял ведро, посох и поковылял на юг, в сторону Немногопотерпетьевска.

Солнце на пару лаптей поднялось над горизонтом, когда я увидел что-то блестящее впереди на дороге. Далеко, рассмотреть не мог, но что то весьма интересное. Через несколько минут, подойдя ближе, разглядел — да это же Бабай со своей тележкой. Твою ж мать, его только не хватало!

Бабай, да-да, вот именно. Не тот бабайка, которым детишек пугают, а настоящий Бабаище, тот, кого боится весь наш жополизовский район. Бабай забрал, Бабай увёз, Бабай уволок… Это не просто пугалки да присказки. Возит Бабай на тележке своей только тех скрепоносцев, которые в рай перенаправились. Окочурились, в общем. В смысле, совсем сдохли, насмерть. На мухопитомник возит. Давно, не помню, сколько лет назад, в Госдуме приняли закон «О запрете уничтожения биоресурсов». Сказали — мы не вправе разбрасываться природными богатствами, которыми Господь одарил нашу скрепоносную сверхдержаву. И запретили покойников закапывать. Коли умер скрепец — в мухопитомник его сдай. За укрывательство трупов штрафы не детские, если платить нечем — здравствуй, Минздравзаготконтора, там тебе в счёт штрафа быстро что-нибудь отрежут. Но зато коли сдал трупешник, талоны на сушёного опарыша дают. Кстати, можешь сразу и отовариться в мухопитомнике. Там оплата один к десяти: сдал труп на 50 кг — получи 5 килограмм вкусного питательного продукта. Опарыши — это тебе не лебеда, ага. Белок чистый, быстро рожа округливается, и силы появляются.

В нашем районе мухопитомник пока не построили, поэтому ближайший трупоприёмник в Немногопотерпетьевске, а дотуда ты попробуй-ка докорячь жмурика… облезешь. От нашего посёлка почти полсотни вёрст, а с Жополизова — так и вовсе больше ста.

Вот и курсируют по деревням и весям труповозы с тележками. За нашим районом Бабай закреплён. Тележка у него знатная, металлическая — такие в супермаркетах раньше были. Плату небольшую Бабай берёт, 30% от веса. По-честному работает, это не отымешь от него — забирает труп, дня через три тютелька в тютельку опарышей привозит. Но вот встретиться с ним — плохая примета. Хотя, ну их, эти суеверия. Батюшка в церкви сказал, что все эти приметы от мракобесия, и надо почаще в церковь ходить да свечки ставить, чтоб тёмных сил не бояться.

Видимо завернул ласты скрепец какой, бабай и везёт его в последний путь…

— Эй, ты, стой сюда! Что за хуйня у тебя во рту? Куда идёшь?

Я выплюнул обезболивающую палку.

— Это лекарство от боли, доктор выписал. В Немногопотерпетьевск иду.

— Ништяк, по пути. Давай так: идём вместе, помогаешь мне немного, я тебя кормлю, в мухопитомник жмура привезём, я те опарыша дам килуху. Ну или талонами.

— Я после операции, из меня помощник так себе.

— Будешь впереди тележку придерживать, чтоб на ямках и кочках не перевернулась. Тяжёлого ничего.

— Хорошо.

— Ведро жмуру на голову одень. Что у тебя там, полторашки? Кидай в тележку.

Я сделал, как сказал Бабай, взялся рукой за труповоз, и мы пошли. Бедный Бабай, да как он это возит? Тележка гремела и скакала, пытаясь завалиться на каждой яме и кочке.

— Не ссы, через полкилометра будет съезд на полевую дорогу — она вдоль трассы идёт. Дождей давно не было, там идеально.

На очередной колдоёбине я всё же не смог удержать труповоз, и он завалился набок. Труп вывалился из корзины, ведро загрохотало, полторашки покатились к кювету.

— Ну ты чё, бля? — заорал бабай. — Еблом-то не торгуй! Ладно, ставь телегу.

Я поставил, мы взяли покойника за руки и за ноги и закинули в корзину. Тяжёлый скрепец, килограмм 60, хотя с виду и не скажешь. Кожа мертвеца была вся покрыта зоновскими наколками. Непростая жизнь у человека была.

— Вон, вишь, как оно бывает: живёшь-живёшь, любят тебя все и уважают, а тут, раз, и поехал опарышей кормить. Любили его скрепцы, весь посёлок его провожал.

— А кто это?

— Да председатель с Голохуевки, хороший мужик был. Мы с ним на Шинке вместе чалились, давно его знаю. Справедливый. Очень его скрепцы уважали — когда заболел, мужики на руках его в райцентр до больницы несли.

— А что с ним было?

— Да кто его знает, аппендицит, наверно. Ваш районный доктор только фурункулы выдавливать да органы вырезать умеет. Сразу сказал — медицина тут бессильна, несите пациента в церковь. А поп уже поставил диагноз — это демоны, говорит, кишечные, нужно 50 свечей ставить и обряд экзорцизма проводить. Всем посёлком свечи покупали, но всё одно — умер, бедолага.

— У нас Семёныча никто в больницу не потащит. Все только и ждём, когда он сдохнет.

— Ха-ха, ждите, ждите! Судьба у вас такая — ждать да терпеть. Сдохнет этот Семёныч, вам другого привезут.

— Так может, хорошего привезут.

— И что? Да вам любого привези, через полгодика он Семёнычем станет. Чем вообще вам председатель ваш не нравится?

— Да беспредельщик он, что хочет — то творит. Петушит, кого захочет, за малейшие косяки… нагайкой хлещет…

— А не вы ли сами ему всё это позволяете? Бегаете стучите друг на друга, жопу ему лижете. Когда Семёныч кого-нибудь в гарем определяет, вы заступились хоть раз? Сидите и трясётесь: «Лишь бы не меня…» Да всех он вас продырявит рано или поздно, потому как любит он это дело. Думаешь в Голохуевку хороший председатель с неба упал? Да мужики там первого главу, сверху назначенного, сожгли вместе с домом, как только он пальцы загнул. ФСБшники месяц из деревни не вылазили, всем душу выкрутили, и никто никого не сдал. А второму главе — тёмную устроили, он сам сбежал. Никто к ним больше не шёл управлять, и в итоге им разрешили самим председателя выбирать. А вы что? Когда Семёныч предложил гарем с пидорами сделать в посёлке, не вы ли в ладоши хлопали: «молодец Семёныч, мудрый скрепоносец»? А петухов первых не вы ли сами назначили? Выбрали двух мужиков, самых слабых и безобидных, и сказали — вот, мол, Семёныч, самые косяпоры, петуши их. Сами вы все черти в посёлке, один мужик нормальный у вас был — Федька. Сколько раз он вам предлагал наказать Семёныча, а вы что? Поддержали? Нет, вы бегали и стучали на Федьку — бузотёр, мол, воду мутит. Не выдержал Федька тупости вашей, свалил. А вы терпите. Терпите и вазелин при себе держите…

Я шёл, повесив голову. Вот ведь Бабай, и не скажешь ничего… Плохой человек, тяжёлый.

— Батюшка сказал, что власть Богом даётся — в награду или за грехи…

— Ха-ха, за грехи… богом даётся… За тупость и трусость вам власть ваша!

Через полкилометра и правда был съезд, и там шла хорошо укатанная полевая дорога. Труповоз полетел с ветерком, аж дух захватывало и поясницу ломило.

— Ничё, скрепец, потерпи немного, и ты в моей тележке покатаешься! — Бабай опять рассмеялся.

Весельчак, блядь. Юморист, сука. Гарик, блядь, Батрутдинов.

— Да я лёгкий, не то, что этот здоровяк, — я кивнул головой на жмура, — во мне килограмм пятьдесят, не больше.

— Ничо-ничо, я тебе камней в жопу напихаю — нормально на весах вытянешь, — Бабай опять заржал. — Как раз к тому времени твой Семёныч тебе дупло разработает так, что кирпичи пролезут.

Сука, юморист.

— Бабай, — громко сказал я, — а ты Бога не боишься? Вот всякие гадости говоришь — не боишься?

— А чего мне его бояться? Я его ни о чём никогда не просил, да и вообще я в него не верю. Надеюсь, он в меня тоже не верит.

Вот ведь, вот блядь, и как такого человека пронять? Бабай — он и есть Бабай, ничего святого.

После полудня мы форсировали маленькую речушку. Когда-то через неё лежал мост, но в период мостопадов, в начале двадцатых, бетонная переправа рухнула. Благо, река не была глубокой и становилась проблемой только в период паводка. Тележка вязла маленькими колёсиками в илистом дне, но удвоенными силами мы перетащили труповоз на другой берег и сели отдыхать.

Бабай достал из котомки пачку галет и банку тушёнки. Я, выпучив глаза, уставился на сокровище.

— Бабай… Ты… ты… ты где это взял?

— Где взял — там взял, тебе не положено знать.

— Бабай, да как, откуда?!

— Гуманитарная помощь это, от врагов наших заклятых, которых мы разбомбить мечтаем.

— Бабай, а почему никто не знает об этой помощи? Почему мы её не получаем?

— А вам не положено. Ваше дело терпеть, вы — скрепцы-великомученики, вам как следует прострадаться нужно, а потом в рай. Чашки нет у тебя, как я понимаю? Ладно, я тебе в банке оставлю.

Мой живот урчал и рычал, пока Бабай ел тушёнку, периодически похрустывая галетами. Наконец, мучения закончились, и сельский Аид протянул мне банку и пачку галет… Божественно… Может, Федька и прав на счёт Бога?

Я ел, чавкая и причмокивая. Райское блаженство… Мясо, настоящее мясо… Проклятые американцы, как же я их ненавижу! Издеваются, твари — тушёнку прислали, настоящую. Не нужны нам их подачки… ммм, как вкусно… побыстрее бы Йеллоустоун у них там бомбанул, весь мир обворовали ублюдки… А галеты какие! Настоящие, из пшеницы, наверно…

— Бабай, а чего пиндосы так мало гуманитарки шлют, что не достаётся никому?

— Мало шлют? Нормально шлют пиндосы, и китайцы тоже шлют, весь мир шлёт.

— А где она?

— Как где? Та, что в край поступает — её губер частично в Монголию продаёт. А что продать не может — давят бульдозерами на свалке.

— Давят еду?

— Ну да, а как ты хотел? Уничтожение продовольствия — это духовная скрепа. Это линия самоидентификации нации, традиция со времён советской перестройки. А уничтожение гуманитарной помощи — так и вовсе на пользу нашей экономике. Вас, скрепцов, сейчас начни кормить на халяву — так вы совсем охуеете, мухопитомники забросите, землю в контейнеры грузить перестаните. Нельзя вас кормить.

Бабай расхохотался.

— Жалко мне вас, долбоёбов. Вот ты, скрепец — овощ, картофелина в лунке. Живёшь в темноте и не видишь ничего вокруг, и рядом с тобой такие же братцы-овощи, друг на друга похожи. В какого-то Бога верите или в вождя, всё что-то у них просите, молитесь. А им насрать на вас — может, и вовсе нет их? Может, это плод вашей фантазии, не думал об этом? Верите вы только для того, чтоб удобней терпеть было. Вот скажи, скрепец, чем ты от свиньи отличаешься?

— Ну, вообще-то, обидное сравнение.

— А всё же?

— Ну, тем, что я человек: моюсь, работаю, читать умею, головой думаю…

— Жопой ты думаешь, скрепец. Если б головой думал — не грузил бы землю в контейнер лопатой деревянной. От свиньи ты тем отличаешься, скрепец, что хозяин, перед тем, как заколоть свинью, кормит её долго, откармливает. А тебя твой хозяин только пиздит и кормит тебя теми скрепцами, которые чуть раньше тебя сдохли. Ты, скрепец, давно не вершина пищевой цепи. Замкнулась цепь, нет в ней вершины: ты жрёшь опарышей, а опарыши жрут тебя. А до этого ты, скрепец, сам дошёл, своими ногами, потому что думать не хотел. Вы же, долбоёбы как привыкли — чтоб за вас кто-то подумал да рассказал вам так, чтоб понятно было.

— Страшные ты вещи говоришь, Бабай. Тебя сам дьявол послал.

— Хуявол меня послал! Дурак ты. И что обидно, так и подохнешь дураком…

Мы немного посидели, потом Бабай встал, достал откуда-то большую грязную тряпку, намочил в реке и накрыл труп. Двинулись дальше.

Какое-то время шли в молчании, под непрерывный грохот колёс труповоза.

— Бабай, — сказал я, — вот если ты умный такой, то чего ты не мэр или не атаман казачий или хотя бы не председатель? Чего ты трупы возишь?

— Знаешь, скрепец, я и так задолжал вечности. Совесть мне не позволяет уничтожать вас, овощей безобидных. Вообще не хочу принимать в этом никакого участия. А заступаться за вас смысла не вижу — не помните вы добра, как и зла. Вы просто его не понимаете.

— Страшный ты человек, Бабай. Послушал тебя — и как в говне искупался.

Вечером мы свернули в око́лок недалеко от дороги, где среди зарослей клёна, так, чтоб не было видно с трассы, пряталась лачуга, сколоченная из каких-то гнилых досок. Избушка была два на два метра, с низким потолком, который сразу являлся и крышей сооружения. Стены изнутри были обиты коробками. Земляной пол, маленькое окошко, затянутое целлофаном, в углу буржуйка.

— Бабай, да домовладелец? Печка, вон, железная — на широкую ногу живёшь, однако.

— Кому ляпнешь про заимку — завалю. Это не моё — здесь жили те, кого ты людоедами зовёшь.

— Жили? А куда делись? Их поймали?

— Ха-ха, кто ж их поймает? Ушли они, ближе к цивилизации — в Монголию.

Из мебели в лачуге были стол, кровать и длинная лавка вдоль стены. Бабай растопил печку дровами, что лежали в углу, потом достал галеты и банку тушёнки. Мы плотно поужинали.

— Если будешь тут вписываться без меня, дрова оставляй. Под кроватью здесь ящик, там соль и спички. Падай на лавку, утром рано разбужу.

Я лёг, вытянувшись во весь рост, и закрыл глаза. Печка приятно потрескивала.

— Бабай, а ты про камни на полном серьёзе?

— Про какие камни?

— Ну что в жопу мне напихаешь, когда я умру?

— Тебе-то какое дело, тебя же не будет?

— Ну как это — стыдно…

— Перед кем? Перед опарышами?

— Не, при чём тут опарыши? Просто как я в рай поднимусь, если ты мне в жопу камней напихаешь? И перед Богом как предстану, он же видит всё?

— Не ссы, Бога нет. Спи давай.

Успокоил, сука…

Федька стоял и жевал. Да сколько же он, гад, жрать может? Хотя я, наверно, тоже смог бы вечность жрать колбасу.

— Федька, а вот Бабай сказал, что Бога нет, а ты говоришь что он — колбаса. Кто из вас прав, кому верить?

Федька прожевал, сглотнул и ответил:

— Бабай прав: Бога нет, но Он — колбаса.

— Это как? — удивился я.

— А так. Бог — дело добровольное. У Бабая Бог — Нет: Он сущ, но Его нет. А для меня Бог — колбаса, Его тоже нет ни для тебя, ни для Бабая. А для меня — есть, потому что я к Нему стремлюсь.

— А для меня тогда Бог кто?

— А ты — тупой говноед, для тебя Богом будет то, что прикажут.